Ранним утром 6 марта 1945 года немецкие войска перешли в контрнаступление с целью остановить продвижение советских войск на южном крыле советско-германского фронта. Главный удар был нанесен между озерами Веленце и Балатон. Основную ударную силу составляла 6 танковая армия СС, переброшенная из Арденн. Сосредотачивая на отдельных участках до 60 танков и штурмовых орудий на один километр фронта, фашисты упорно вклинивались в оборону левого фланга 4 гвардейской армии. Севернее, из района Секешфехервар, контрнаступала 6 немецкая полевая армия.
В ожесточенных боях, преодолев главную полосу, бронированная армада СС совместно с моторизированными частями пехоты угрожающе надвигались на вторую и армейскую полосы нашей обороны. Каждый километр продвижения помечался на земле Венгрии, соскучившейся по весне, огромными потерями как со стороны наступавших, так и оборонявшихся. Ожидавшая плуга хлебороба, она сплошь была обезображена черными оспинами воронок, которыми неустанно помечал ее бог войны. Вместо семян земля вокруг щедро усеивалась грудами покореженного металла, перевернутыми, обгоревшими повозками, трупами людей и лошадей.
К исходу девятых суток отступления изрядно поредевшую в тяжелых оборонительных боях роту десантников на передовой поздним вечером в спешном порядке меняла маршевая рота.
- Помкомвзвода, - раздалось за спиной сержанта Ручкина. - Пока я ввожу в курс дела, - взводный Рубцов кивнул головой на рядом стоявшего с ним молоденького лейтенанта, - быстрей снимай ребят с позиций и к пункту сбора. И без лишнего шума! - Повысил он голос.
-Понял, лейтенант.
Оживление, суета в окопах пошла по нарастающей. Отовсюду неслись приглушенные голоса людей, металлический звон касок, саперных лопаток, оружия, котелков, вырывающийся из-под солдатских кирзачей шум чавкающей грязи, совсем недавно в избытке появившейся от весенний распутицы. Людской муравейник копошился, гудел в изрезанной окопными шрамами земле. Люди в засаленных, заляпанных грязью, рванных и прожженных телогрейках и галифе поспешно уходили с переднего края вглубь обороны, оставляя вместо себя тех, у кого одежда еще не потеряла блеск былой новизны.
Построившись повзводно, рота пешим порядком продолжила движение от передовой. Взвод Анатолия Ручкина замыкал колонну. Открывающийся в разрывах облаков бледный рожок месяца едва высвечивал петляющую ниточку дороги. Вскоре черные громады туч наползали на него, и вновь все тонуло в кромешной тьме. И только неизменными оставались чавкающие звуки из-под солдатских сапог. В ночной весенней сырости отчетливо пахло оттаявшей землей, кое-где помеченной остатками потемневшего, ноздреватого снега. Этот запах будоражил, волновал идущих, в большинстве своем вчерашних крестьян, которых война оторвала от земли, разлучила с ремеслом хлебороба, всецело окунула в вынужденный и жестокий ратный труд.
- Чуешь, Анатолий, как идет от землицы? - Тихо спросил его одногодок ефрейтор Артемьев, в прошлом тоже комбайнер.
- Конечно! - Потеплевшим голосом ответил Ручкин.
- Может, успеем до посевной немчуре голову свернуть? - Вновь полетел в темноту вопрос, в котором была скрыта затаенная надежда. - Вряд ли, Степаныч. - Анатолий тяжело вздохнул. - Видишь, как цепляется, гад.
Дальше шли молча, каждый со своей думой. Глаза постепенно привыкали к темноте, уже уверенно различая силуэты идущих на десятки метров впереди бойцов, слегка сгорбленных под тяжестью оружия, солдатской амуниции, а больше - от усталости нечеловеческих нагрузок, напряжения. Многие засыпали на ходу. Видно было, как некоторые из них, находившиеся в крайних рядах походной колонны, выбивались из нее и чуть замедленным шагом брели в сторону. Рядом идущие товарищи возвращали их в общий строй.
Впереди послышался неясный шум, потом долетело фырканье лошадей, скрип повозок. Колонна остановилась, встретившись с конным обозом, отправленным ей навстречу. Объявили привал. Сойдя с дороги и выбрав место посуше, солдаты грузно опускались. В руках у многих появились кисеты. Пальцы стали привычно скручивать полоски газетной бумаги, насыпать в самокрутки махорку. Тотчас резко запахло терпким табачным дымом. Он раздольно поплыл, загулял вдоль рассыпавшейся у дороги колонны. Курили молча, изредка перебрасываясь фразами. Поддерживать разговор не было желания, да и сил тоже. По цепочке прошло: "Взводных к ротному". Послышался шум хлюпающих в грязи сапог, потом вновь установилась тишина, изредка нарушаемая приглушенными голосами людей.
Вскоре вернулся взводный, собрал своего помощника, командиров отделений, выдал необходимые указания. Вдоль колонны пролетела команда: "Продолжить движение".
На взвод выделили две подводы. На них погрузили ротный станкач - СГ-43, ручняк - ДП-27, боеприпасы, сухпай, солдатскую амуницию, посадили совсем ослабевших и тронулись в путь. Налегке идти стало веселее, скорость колонны заметно увеличилась. Попеременно едущие на повозках уступали место идущим пешим порядком.
Далеко за полночь прибыли к пункту назначения. Пару суток обустраивались на новом месте, приводили себя в порядок, на третьи - в роту прибыло пополнение из десантников, в основном выписанных из госпиталей и имевших навыки прыжков с парашютом. Народ по большей части обстрелянный, не раз нюхавший порох на передовой. Среди новичков ефрейтор Иван Артемьев с полной для себя неожиданностью встретил своего младшего брата - Николая, призванного в действующую армию спустя два года после его ухода из отчего дома на фронт. Встреча была настолько неожиданной, необычной для Ивана, что он не сразу поверил: младший ли брат перед ним. Когда они лоб в лоб столкнулись у блиндажа ротного, первым отшатнулся изумленный Николай. Лицо его сначала побледнело, потом от прилива крови сделалось пунцовым, из открытого рта во всю мощь легких вдруг вылетел восторженно-вопросительный вопль: "Иван?!" И тут же следом загромыхало: "Братишка...а...а!" Опешивший Иван широко распахнутыми, удивленно-напуганными глазами, не моргая, смотрел на орущего рядом с ним чудака. Что-то до боли знакомое и одновременно почти неузнаваемое мелькнуло в стоявшем напротив. Он с трудом, почти интуитивно, угадывал в лихом десантнике с пшеничными усами робкого, нескладного, со слабым пушком над верхней губой брата-юнца, почти четыре года назад провожавшего его на фронт. Братья одновременно шагнули навстречу, заключили друг друга в объятия.
- Отпусти, чертяка, переломаешь все кости, - первым не выдержал Иван.
- Не боись, Ванюшка, сохраню все как есть, в целостности.
Иван отступил на шаг и продолжал удивленно-восторженно, изучающее разглядывать брата, веря и не веря, что перед ним родная кровь.
- Николка, неужели ты?
- Я, я, братишка!
- А усы-то, усы, как у гусара.
- Ну, дак..., - Николай вскинул руку над головой.
Бурный всплеск эмоций неожиданно встретившихся братьев выдернул из блиндажа находившихся в нем ротного со взводными. Одновременно с ними братьев обступили все, кто находился рядом.
- Вот, Рубцов, хочешь - не хочешь, новый штык тебе во взвод, - сказал ротный со смешинкой в глазах.
Равнодушных вокруг не было: все удивлялись, улыбались, качали головами, оживленно комментировали увиденное.
В этот же день лейтенант Рубцов вызвал к себе Ручкина.
- Сержант, сегодня ротный собирал нас, - он смерил взглядом своего помощника. - Сказал, немца остановили, не сегодня - завтра войска фронта двинут в наступление, на Австрию. - Лейтенант нервно побарабанил пальцами по столу. - Ротный намекнул: по всей видимости, готовится десант для выброски в тыл к немцам. Но это пока догадки, и ты соответственно никому об этом. - Рубцов многозначительно посмотрел на сержанта.
- Ясно, товарищ лейтенант.
- Сейчас давай все обмозгуем, если такая команда поступит.
Командир взвода и его помощник, обменявшись мнениями, наметили для себя, какую работу нужно проделать во взводе, на что обратить особое внимание.
"Намек" ротного оправдался. Собственно, это и так становилось очевидным, особенно в последние дни, когда уже в открытую шла необходимая подготовка. У десантников только и была на устах предстоящая операция.
Роту подняли ночью. После соответствующей экипировки она походной колонной выдвинулась к расположенному рядом полевому аэродрому. И с этого момента дальше все пошло как-то наперекосяк. Долго ждали команду на посадку в самолеты. Офицеры нервничали, срывались на подчиненных, во всем чувствовались неувязки, нестыковки, плохая организация. Не заметили, как в напряженном ожидании на востоке забрезжил рассвет. К утру ветер усилился. Под его порывами стонали, скрипели, клонились верхушками к земле росшие у аэродрома деревья.
- Как при таком ветре десантироваться? - Почти все вслух задавали один и тот же вопрос. Вместо ответа на него, словно в издевку, прозвучала команда: "К самолетам". В заалевшей рассветной полутьме зашагали к стоявшим в ряд "Дугласам" (ЛИ-2Д). По стеклам кабин летчиков пробежали кровавые блики.
- Ох, не к добру все это..., - суеверно перекрестился "старейшина" роты сибиряк Спиридонов.
- Не заполошничай, накаркаешь еще, - зло толкнул его в бок земляк Никонов.
- Свят, свят..., - опять перекрестился Спиридонов. - Глянь-ко, глянь-ко! - Он непроизвольно вытянул руку в сторону разбушевавшейся на стеклах игры кровавого света.
Его темно-красные языки метались по всей зеркальной площади, слегка угасали, потом с новой силой начинали осатанелую пляску. Рассветный пожар на стеклах самолетов отсвечивал на сосредоточенных, напряженных лицах десантников, идущих в полную неизвестность.
У самолета лейтенант Рубцов подошел к Ручкину.
- Сержант, идешь первым, я - последним. - Немного подумал. - И старая гвардия пусть за тобой. После десантирования будете замыкающими в группе. Остальное знаешь. Ну и по обстановке действуешь соответственно.
- Лейтенант, при таком ветре разметает так, что не найдем друг друга. - Ручкин вопросительно посмотрел на взводного.
- Уверяют, что в районе высадки ветер значительно слабее.
Перед входным люком "Дугласа" лейтенант выстроил группу десантников в одну колонну. Первым стоял Ручкин, за ним - Спиридонов, Никонов, братья Артемьевы. Лица остальных размывались в полутьме, да и не было у сержанта желания всматриваться в них.
- Пошел, - услышал команду взводного.
Нырнув в чрево самолета, Ручкин зацепил карабин фала за толстый металлический трос, протянутый по всей длине фюзеляжа, зашагал дальше вдоль троса, опустился на лавку, растянувшуюся по борту. Следом за ним тоже самое проделали его товарищи. За лейтенантом Рубцовым закрыли люк, и вскоре самолет, взревев двумя моторами, слегка подрагивая, покатил по полю аэродрома. Короткий разбег, и -оторвался от земли. При наборе высоты у Ручкина постоянно закладывало уши, он усилено глотал слюну. Немного отпускало, звон в ушах прекращался. "Линию фронта будет пересекать на максимальной высоте, наверно, около пяти тысяч метров", - отметил про себя сержант. - Как все пройдет?" Стал смотреть в иллюминатор, отгоняя тревожные мысли. На востоке вовсю полыхало зарево рассвета. Еще немного, и лучистые стрелы весеннего солнца пронзят небосклон. А пока он пребывал в полумраке, в котором глаз выхватывал поблекшие огоньки звезд.
При перелете линии фронта попали в зону сильного зенитного огня. Десятки трассирующих нитей потянулись к самолету, небо расцветилось разноцветными ракетами. Казалось, смертельные щупальца зенитных снарядов вот-вот прошьют насквозь. Летчики, закладывая крутые виражи, спешили уйти из зоны обстрела. Моторы дико ревели, из коллектора патрубков выбивались длинные языки пламени. Лица десантников побледнели, напрягались до предела. Побелевшими пальцами, до хруста, они сжимали свои ППС-43. Один из самолетов зацепило, он задымил, пошел на разворот.
Постепенно огонь зениток стал ослабевать. "Вроде проскочили", - смахивая с лица пот, подумал Ручкин. Моторы самолета продолжали натужно гудеть. Спустя некоторое время он начал снижение. "Похоже, подходим к району выброски", - мелькнуло в голове сержанта. "Дуглас" продолжал снижаться. Летчики заложили широкий круг, начали сбрасывать скорость. Отворилась дверь кабины летчиков, вышел инструктор, и прозвучала долгожданная команда: "Приготовиться". Открылся входной люк, и первым шагнул в его проем лейтенант Рубцов. За ним, в обратном порядке посадки в самолет, двинулись остальные. И в этот момент к нему с земли потянулись трассеры. Внизу заработала пулеметная спарка МG 81Z. Она извергала лавину смертельной россыпи свинца по самолету, выпрыгивающим из его чрева парашютистам. Летчики увеличили скорость, взяли вверх. Инструктор торопил, матерился, почти насильно выпихивал десантников в дверь. С каждой секундой его толчки в спины прыгающим становились резче, сильнее. На борту стоял сплошной мат. От разыгравшейся внизу бойни у кого-то сдали нервы, он устроил истерику, отказывался прыгать, цеплялся за что попало. На борту стоял душераздирающий крик. "Отказника" с трудом выпихнули из самолета.
Наконец, подошла очередь последнего. Ручкин шагнул к двери.
Ручкин, чувствуя упертую в спину руку инструктора, напряг ноги, и как можно сильнее оттолкнулся руками от боковин двери. Встречный поток воздуха захватил, закувыркал его. Раздался хлопок, сержанта слегка подбросило. Над его головой распахнулся купол парашюта. Устремив взгляд на землю, Ручкин увидел жуткую картину: те, кто прыгал первыми, лежали с не отстегнутыми парашютами. Наполненные ветром, они тащили на стропах мертвых десантников. По опускавшимся с неба парашютистам с земли велся плотный ружейно-пулеметный огонь. С высоты были отчетливо видны фигурки людей, задравших в воздух стволы оружия, изрыгивающего огонь. По-особому, дьявольски, отличалась пулеметная спарка. Она захлебывалась в своей кровожадности, не умолкала ни на секунду. Ее ненасытные, смертельные щупальца тянулись и тянулись к своим жертвам, помечая путь белыми нитями трассеров. Сержант замечал, как руки некоторых уже не держали строп, были опущены вдоль обмякшего туловища. В голове Ручкина лихорадочно метался и не находил ответа один и тот же вопрос: как вырваться из этого ада. Мелькнула спасительная мысль: подтянуть стропы, и "подставить" купол парашюта под поток ветра, дующего со стороны расстреливавших десант фашистов. Теперь вся надежда была только на сильный ветер. Сержант почти молился на него, забыв, как прежде чертыхался и костерил того, кто принял решение прыгать при таком ветре. Сейчас он был его союзником, даже спасителем. "Сильнее, сильнее, сильнее, родимый", - как заклинание твердил про себя Ручкин.
И все-таки он "словил" ветер, его стало быстро сносить в сторону от проклятого места. Сержант увидел, как аналогичное удалось сделать еще нескольким его товарищам, прыгавшим непосредственно перед ним.
Быстро приближалась земля. Чем сильнее она неслась навстречу и шире распахивала свои объятия, тем яростнее захлебывались немецкие пулеметы, наполняя окружающее пространство роем свистящего свинца. Вытянув носки ног вперед, Анатолий напрягся, приготовился к встрече с такой долгожданной и одновременно смертельно опасной сегодня землей. И вот она неприветливо, жестко встретила, ему не удалось удержаться на ногах, он упал, его поволокло по опушке леса по сырой, прошлогодней траве с малахитовыми вкраплениями еще робкой, молодой поросли. Сержант изо всех сил тянул на себя стропы, пытался "погасить" парашют. Наконец, ему это удалось, волочение прекратилось. Он быстро отстегнул парашют и, пригибаясь, побежал в спасительную гущу леса. Боковым зрением заметил, как по самому краю опушки в его сторону медленно бегут два десантника, поддерживая между собой третьего. В спину им неслись короткие автоматные очереди, перемежаемые резкими хлопками винтовочных выстрелов. Ручкин повернул навстречу им. На пути вырос огромный дуб, с верхушки которого свисал парашют. Его запутавшиеся стропы цепко удерживали безжизненное, обмякшее тело десантника. Сержант невольно приостановил бег, вглядываясь в висевшего. "Спиридонов", - узнал он мертвого товарища. - Прости, старина, не время сейчас заниматься тобой", - промелькнуло в голове.
Из-за ближайших кустов показались Никонов и младший Артемьев. Они почти волоком тащили старшего Артемьева. Он пытался сопротивляться, коротко бросал: "Оставьте...оставьте...". Залитые потом лица его спасителей были бесстрастны, не реагировали на просьбы раненого. Увидев Ручкина, они остановились, открытыми ртами начали жадно хватать воздух, тяжело, со свистом, прокачивать его через грудь.
- Помкомвзвода...Ты...Хорошо..., - с трудом выталкивал из себя Иван Артемьев, на его лице обозначилось подобие улыбки. - Опустите...
Его бережно опустили на землю, прислонили спиной к дереву. На груди раненого проступило темное пятно крови.
- Помкомвзвода, - вновь заговорил он, уже без прежнего напряга выбрасывая из себя слова. - Со мной вам не уйти... Всё, не жилец я...
- Иван, не торопись хоронить себя, - перебил его Ручкин.
- Анатолий, дай сказать, - раненный усмехнулся, мотнул головой. - Оставьте здесь... Прикрою... Иначе всем хана...
- Нет, нет, Иван! - Громко вскрикнул младший брат.
Старший Артемьев снова усмехнулся, упрямо тряхнул головой.
- Анатолий, не время спорить, - продолжил Иван.
Словно в подтверждение его слов, раздались приближающиеся автоматные очереди. Действительно, спор, препирательства уже теряли всякий смысл.
- Ванюшка, я не брошу тебя, - опустился перед ним на колени младший брат.
- Уходи, - Иван направил на него автомат. - Мать должна дождаться хоть одного...
Помкомвзвода опустил руку на подрагивающее плечо младшего Артемьева и сказал: "Пошли, Николай".
- Анатолий, побереги его, - Иван кивнул на младшего брата. - Молодой еще... Горячий... А на посевную ты уж с Николкой, без меня... - Виноватая улыбка обозначилась на его лице.
Иван Артемьев собрал остаток сил. Сейчас он без колебаний отдавал себя в жертву во имя и во спасение родных и близких для него людей. Буднично мелькнуло, что это, наверное, его самый главный поступок в жизни. Наступило какое-то облегчение, а главное - появились как будто посланные извне силы достойно и грамотно исполнить свой последний солдатский долг.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
