Okopka.ru Окопная проза
Макурин Денис Владимирович
Домовой

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения] [Рекламодателю] [Контакты]
 Ваша оценка:

  
  Макурин Д.В. с.Холмогоры
  Домовой (повесть)
  
  Глава I
  
  К полуразрушенному кирпичному зданию сельской администрации на большой скорости подъехал потрёпаный УАЗик. Скрипнули тормоза, из машины выскочили двое. На одном была кевларовая каска, синий бронежилет с крупной надписью Пресса и сумка через плечо. Второй был экипирован по-военному: камуфляж, бронежилет, в руках автомат. Они зашли под козырёк подъезда и остановились: "Здесь у нас что-то вроде казармы", - пояснил военный.
   Через выбитые окна доносились мужские голоса. Репортёр осмотрелся. Было прохладно. Ранняя зима. На посечённых осколками деревьях иней. Вокруг всё припорошило седым от пыли и гари снегом, первым в этом году. Кое-где чернели совсем свежие воронки.
  Он достал из сумки камеру.
  - Отлично! Начнём, - нажал кнопку "запись" ...
  - Представьтесь, пожалуйста. Как вас зовут?
  - Домовой, - ответил военный и улыбнулся.
  На заднем фоне прогремели выстрелы, а через мгновение чуть приглушённая канонада взрывов, но человек в форме не шелохнулся, ни один его мускул не напрягся. В то же время рука у репортёра дрогнула, он пригнулся и заметно занервничал.
  - Побудете у нас с неделю, научитесь отличать прилёты-отлёты. Это наши миномёты в ответку посылки отправили, - покровительственно заметил военный.
  Услышав взрывы, репортёр готов был сорваться с места и бежать в подвал, но невозмутимое лицо Домового, его размеренный басистый голос успокаивали, и он, собравшись с духом, продолжил:
  - Расскажите, что вы здесь делаете? Какая перед вами стоит задача?
  - Задача - держать оборону. В идеале выдавить корпус Азов подальше от линии соприкосновения, чтобы они не крушили посёлок, но у нас временное "перемирие". Ждём указаний сверху...
  Домовой не успел договорить, как земля содрогнулась. В соседнем дворе прогремело два взрыва. Теперь они были громче и со свистом.
   - Гните, черти в душу так! Нет, не любят они нас! Видимо, не по вкусу им наше угощение! Давай в укрытие! - проорал военный и начал увлекать за собой репортёра.
  Картинка в камере затряслась, а потом и вовсе было видно лишь то, как маячили чьи-то ноги. За кадром об асфальт и крышу дома звенели дымящиеся осколки. Какие-то из них были острые и разрушительные, они впивались в стены, подрезали ветки деревьев и рвали всё на своём пути. Другие, округлые, словно древесная стружка, и просто сыпались с неба, будто грязный стальной град.
  Уже в тёмном подвале видеокамера снова выхватила военного, резкость настроилась автоматически, репортёр обратил внимание на капитанские звёздочки. Домовой присел на деревянную скамейку, выудил из грудного кармана на бронежилете рацию, спросил:
  - Север! Север, как вы?
  - Всё нормально! - послышалось сквозь шипение и пощёлкивание рации.
  - Плюс! - принял капитан. - Насыпь-ка соседям "ВОГов"* в ответ и "Утёсом"** пощекочи!
  - Плюс! - отрапортовал Север.
  
  
  ВОГ* - гранатомётный выстрел, боеприпас для автоматического гранатомёта АГС-17 "Пламя".
  Утёс** - крупнокалиберный пулемёт, предназначенный для борьбы с легкобронированными целями и огневыми средствами, для уничтожения живой силы противника и поражения воздушных целей.
  
  
  Глава II
  
  В подвале было душно, задымлено и накурено, но тепло и, главное, безопасно. В полумраке репортёр нащупал какой-то ящик, тоже присел. Подождал, когда закончатся переговоры по рации, и продолжил задавать свои вопросы:
  - А как ваше полное имя? Скажите, если не секрет. И почему Домовой?
  - Не секрет, конечно. Петровский Сергей Владимирович. Родился и рос в Новодвинске. На Донбасс приехал почти сразу же, как началась эта чёртова гражданская война. А Домовым меня ребята прозвали. Я же в мирной жизни в строительной сфере работал и первое время, как здесь оказался, руководил строительством укреплений. Блиндажи, огневые точки - везде грамотный подход нужен. Чтобы крыша от попадания на голову не съехала, - улыбнулся Сергей. - Это уж потом меня командиром роты назначили, а позывной "Домовой" так и остался.
  - Так вы из России? Новодвинск - российский город? - уточнил репортёр.
  - Так точно, из России.
  - Значит, по специальности вы строитель?
  - Инженер-строитель, да.
  - А мне сказали, что боевой опыт у вас тоже имеется. Расскажите.
  - Да нечего особо-то рассказывать. В августе и сентябре девяносто девятого Дагестан отбивали от Хатаба. Я тогда срочником служил.
  - Дома, наверное, жена-дети?
  - Жена и двое детей.
  - Почему же вы их оставили и приехали сюда? Неужели не жалко?
  - Жалко. Мне всех жалко. И своих детей, и детей Донбасса жалко. Не смог оставаться в стороне. У нас по телевизору каждый день показывали, какая несправедливость здесь творится. Вот я и решил приехать, убедиться. Увидеть, так сказать, своими глазами. А когда пообщался с мирным населением, со стариками, то уже не смог вернуться.
  Сергей Петровский достал сигарету, прикурил, задумался...
  
  Он с детства весь в отца был - терпеть не мог несправедливости. Поэтому и свою первую драку он на всю жизнь запомнил. Хоть и досталось тогда крепко, но запомнились не синяки, а именно незаслуженное наказание. Из-за этого понятного, но не удобного для окружающих в наше время чувства, он много раз сталкивался с неприятностями для себя.
  Вместе с ним в четвёртом классе учился мальчик с инвалидностью, его звали Дима. У него с рождения был какой-то дефект с ногами, стопы отставали в развитии, и Димка ходил при помощи костылей. За глаза мальчишки называли Димку "Димка-дурачок". Это потому что он и внешне отличался от остальных - всё время улыбался. И даже когда его обижали или обзывали, он улыбался. Нет, он не был умственно отсталым. Даже наоборот, учился на одни четвёрки и пятёрки. Но никогда не задирался и не отвечал на обидные слова, а лишь улыбался в ответ. Такая у него выработалась защитная реакция. Улыбнулся и конфликт сошёл на нет.
  Однажды Петровский Серёжа зашёл в класс, сел за парту и увидел на доске корявую надпись, ту самую: "Димка-дурачок". Серёжка оглянулся, а Димка, как всегда сидел и улыбался. Как будто это не про него на доске, как будто ему нисколечко не обидно. У Серёжки от досады обожгло внутри, он треснул кулаком по парте, подошёл к доске, взял пыльную тряпку и стёр надпись. Тут же к нему самый крепкий парень из класса, Андрей Коробов, подскочил, и со словами:
  - А ну, ты, чего стёр?! - подтолкнул Серёгу обратно к доске.
  Серёга выпрямился, сжал кулаки:
  - А нечего тут глупости всякие!
  - Это кто глупый? Я что ли? - и Коробов пнул Серёгу по ноге, продолжая провоцировать драку.
  Было больно, но Серёга стерпел:
  - Может и ты! Я же не знаю, кто написал!
  Этих слов Коробову хватило вполне, и он ударил Серёжку по лицу. Серёжка успел лишь раз заехать в ответ и прилично подбить сопернику глаз, но уже через мгновение на него обрушился целый град тумаков, и он упал. И хоть кулаки у четвероклассника Коробова не были пудовые, но досталось Серёге довольно-таки прилично... Когда в класс зашла учительница, она не сразу узнала своего ученика.
  Серёжку с гематомами на лице отвели в травмпункт. Там осмотрели, поставили диагноз: ушиб мягких тканей головы и сотрясение мозга. Выписали таблетки и мазь, отправили домой лечиться.
  Дома отец потрепал сына по плечу:
  - Всё правильно, сынок, я бы так же поступил. А синяки и ссадины заживут, как говорил в своё время твой дед: "Наш баран не ходит без ран".
  На следующий день к ним пришёл участковый, выслушал, как дело было, всё записал. Потом, он сходил к Андрею Коробову, того не было дома.
  - Носится где-то сломя голову неслух, - сказала бабушка, - родители от него ещё в младенчестве отказались и свинтили в столицу, а я не справляюсь.
  - Он одноклассника избил.
  - Да не может быть! Он парнишка-то хороший.
  - Как не может? Вот объяснительная...
  - Так не он это. Андрюша, конечно, немножко вспыльчивый, но не хулиганистый. Вы уж простите его, товарищ милиционер.
  Через неделю Серёжку с родителями вызвали к инспектору по делам несовершеннолетних, тот выслушал Серёжку, выслушал учительницу, бабушка "потерпевшего" не пришла и внука не пустила. Инспектор повздыхал, повздыхал: "Ну, что с вами делать?" Взял, да и поставил Серёгу Петровского на учёт, ещё и совет на будущее дал:
  - Впредь-то ни во что не вмешивайся и с такими, как Коробов, не связывайся.
  
  Домовой потушил сигарету. Усмехнулся, сейчас его забавляли слова инспектора: "Впредь-то ни во что не вмешивайся..."
  - Вот так всё прозаично? Бросили дом, семью, работу из-за чувства справедливости? - оборвал его мысли репортёр.
  - Ну, да, тут вы меня подловили. Это было бы слишком правильно, слишком благородно. Я ж не рыцарь какой-нибудь. Во мне столько намешано. Наверное, этим я лишь оправдываю свой поступок...
  Домовой замолчал, посмотрел в дальний угол подвала, где мерцал осколок уличного света. Есть ещё война которая никогда не отпускала.... Ничего не смог с собой поделать, зная и ненавидя её, постоянно думал о ней. Как только появилась возможность, нажитый комфорт променял на окопную жизнь. Но как это объяснить этому гражданскому, хотя и военному корреспонденту?!
  - В общем, остался и остался, - подвёл черту капитан. - Хотелось, наверное, ещё что-то изменить в этом мире, быть полезным. Но сейчас всё надоело, и думы высокопарные не посещают, я просто делаю свою работу.
  
  Глава III
  
  На улице гулко гремели не то выстрелы, не то взрывы, стены вздрагивали, и с них сыпалась штукатурка. Репортёр озирался по сторонам и думал, что с ним будет, если случится прямое попадание; что если вся эта с виду надёжная конструкция сложится под ударом артиллерийского снаряда? Но уже через минуту всё стихло, и тут же в тишине зашипела рация. Чей-то далёкий голос проскрипел:
  - Домовой, это Центр. Как вы? Всё в порядке?
  - Мои все целы, в укрытии, - ответил Сергей и тут же обратился к военному корреспонденту:
  - Посидим здесь ещё немного. Вы не против?
  - Нет! - с натяжкой улыбнулся в ответ репортёр. - Не то чтобы я боюсь...
  - Всё нормально. Мы все здесь боимся. Каждый испытывает страх: кто-то больше, кто-то меньше. И я тоже. Просто мы свой натренировали, контролируем его, никакой паники. Никаких упаднических настроений. Понимаете?
  Военкор мотнул головой, посмотрел на капитана:
  - Вы герой.
  - Какой же я герой? Герои сейчас на передовой рискуют своими жизнями, пока мы с вами записываем этот репортаж, а я просто их командир.
  - Расскажите о них. О ваших подчинённых. Какие они? Может, были какие-то вопиющие случаи?
  - Это какие? - не понял капитан.
  - Например, трусости или предательства? Может, ещё что-то из ряда вон выходящее?
  - Нет, ничего вопиющего я не припомню. Были, конечно, ребята, которые приходили добровольно, а через два-три дня отпрашивались домой и уже не возвращались, но это обычное дело. А предательства?.. Нет, такого не было. В наши ряды ведь не попадают случайные люди. Сюда приходят только проверенные: друзья, родственники или хорошо знакомые тех, кто уже на передовой. Да на войне особо и не соврёшь, она фильтрует почище собственной службы безопасности, тут всё на виду. Все про всех всё знают.
  Капитан снова достал сигарету, прикурил, вспомнил, какие фильтры расставляла ему жизнь в юности, какие уроки преподносила...
  
  Тогда ещё рядовой Серёга Петровский, совсем юный - восемнадцать лет - первый добежал и спрыгнул в окоп. Вслед за ним справа и слева грузно посыпались ребята. Все, как один, взвинченные, без единой капли пота, но тяжело дыша после пробежки, направляли стволы на вершину горы. Глаза у всех горели, затворы клацали, каждый знал, что делать, и не суетился.
  Рядом с Серёгой мягко приземлился майор Широков. Он по-пижонски стряхнул какую-то травинку с разгрузочного жилета, форсисто поправил берет, намотал ремень автомата на левую ладонь и так же направил свой АКМ на высоту:
  - Ну, сейчас повоюем! Все медали и ордена наши, братцы!
  Гору то и дело сотрясало от взрывов, пахло гарью и сырой землёй. Сверху со свистом долетали пули, осколки, камни. Но Серёга ничего этого не замечал, он стоял, пригнувшись, в окопе и восхищался Широковым: "Вот настоящий русский офицер: храбрый, высокий, всегда опрятен, выправка, командный голос, гусарские усы! В его руках и автомат лежал как влитой, будто он с ним и родился. Будто природа создала майора Широкого и этот автомат именно для войны". Хотел бы Серёга быть похожим на него.
  Над головами, подвывая, пролетали снаряды и ухали в трёхстах метрах от наших позиций. Корректировщик орал в рацию, вставал, всматривался в бинокль, присаживался и снова орал:
  - Цель накрыта, три перелёта, два недолёта!
  Выглядывал, сверялся с картой и опять орал:
  - Пулемётное гнездо - азимут 120 градусов, дальность 900!
  А с левой стороны ревела, трещала, перемалывала в своей утробе и выплёвывала камни с чернозёмом Полевая Землеройная Машина. Васька Гусев, по прозвищу Гусь, продолжал управлять своим монстром и рыть окоп для наших ребят. Маленький, неказистый, до ушей в мазуте - он снял с себя бронежилет, перекинул его через стекло на правой дверце, открыл левую и спустился на подножку, чтобы если уж и шандарахнут из гранатомёта, то его бы отбросило в сторону. Пули щёлкали по машине, будто щебёнка на грунтовой дороге, а Васька Гусь как-то играючи, подруливая одной рукой и подгазовывая правой ногой, продолжал вгрызаться в подножье проклятой горы, прижимаясь как можно ближе к окопам противника.
  Получалось, что воевали тогда только корректировщик да Гусь. Вершину утюжила артиллерия, а парни в окопе всё ждали и ждали команды "Огонь!" или в "Атаку!", берегли патроны и ждали. А майор всё повторял, подзадоривал: "Сейчас мы им наваляем! Сейчас от духов и мокрого места не останется!" Но скоро замолчала артиллерия, и разведчики, добравшись до высоты, гаркнули в рацию: "Чисто!" Серёге Петровскому и майору Широкову, и всем остальным оставалось только дойти до вершины, посмотреть на перепаханные позиции врага, выругаться да вернуться к подножию горы. В общем, Серёжка так и сделал, поднялся, посмотрел на с десяток изуродованных тел боевиков, проворчал что-то вроде:
  - Повоевали, блин! Даже не выстрелил! - развернулся и пошёл с остальными усаживаться на поджидавший внизу грузовик.
  Ближе к вечеру Петровский сидел у костра в компании со старшиной, хлебал горячий чай из железной кружки, и тут снова Широков:
  - Что тут у вас в чайнике? Кофе?
  Старшина не растерялся, пошутил:
  - Коньяк, товарищ майор! Лейте полную кружку.
  - Это мы с удовольствием!
  Широков налил, присел рядом. И вот, видимо, на дневном кураже, на адреналине - разговорился. Развязано, по-свойски так, без всякой субординации, как с лучшими друзьями. Сначала байку про запуск реактивного снаряда рассказал. Потом, старшина - про уборку томатов, про то, как солдаты их с голодухи переели. И снова Широков, уже про семейную жизнь вспомнил:
  - Я ещё тогда в Мурманске старшим лейтенантом служил, только женился. У нас с Наташкой и не было ничего, жили в общежитии. Шкаф стоял поперёк комнаты и делил её пополам. При входе получалось вроде столовой: стол, две табуретки. За шкафом старенькая кровать - спальня, стало быть. Да тогда все так жили. Наташка учительницей работала, я - командир взвода. Денег - кот наплакал.
  А Серёга внимал, развесив уши. Даже про чай свой забыл. Он был готов молиться на майора Широкова. Сидел, слушал и думал: "Каков он весь из себя! Какой-то очень надёжный, как батя. Видимо, про таких и говорят, что стержень внутри. Пример для подражания! И рассказчик отличный, и в бою на передовой с солдатами".
  Широков продолжал:
  - И вот как-то после новогодних праздников вызывает меня командир части: "Переводим тебя в Псков. На повышение пойдёшь". Я ответил: "Есть!" Наташке всё обстоятельно объяснил, мол, приеду, обустроюсь, позвоню, а ты пока дорабатывай спокойно. Всё равно сейчас до конца учебного года работы не найти будет.
  Уехал. Принял дела, вступил в должность. Получил служебное жильё. А обставить-то квартиру нечем. Спал и ел на полу. И тут такой случай подвернулся, гуляли мы в доме офицеров, сослуживцы меня и познакомили с одной интересной барышней. Сама-то она не из красавиц да и ростом небольшая, но вот в чём штука - папа у неё был директор мебельной фабрики "Прогресс", поэтому я с ней и закрутил.
  Месяц-другой в ресторан, в кино мы с ней ходим - дома у меня двуспальная кровать, комод, кухонный гарнитур. Уже договорились о стенке в гостиную "Лаванда", тут жена является, как гром среди ясного неба. Выставляет мою пассию в чём мать родила, мне кричит: "Развод!" Я ей: "Дура! Я ж не для себя, квартиру-то посмотри..."
  Дальше Серёга не стал дослушивать. В груди у него обожгло, будто он не чаю, а спирту хлебнул, лицо вспыхнуло, уши зарделись пламенем. Он выплеснул остатки холодного чая на землю, сплюнул, встал и пошёл посмотреть, не нужна ли помощь Ваське Гусю с ремонтом его землеройки.
  
  Глава IV
  
  Капитан бросил под ноги потухший окурок, и в ту же минуту позвонил мобильный.
  - Да! - громко ответил Домовой. - Встречаем! - он убрал телефон во внутренний карман и обратился к репортёру. - Пойдёмте наверх, снабжение на подходе.
   Через пару минут капитан с репортёром поднялись на улицу. В лицо ударило свежим воздухом, глаза резануло от яркого света. У военкора промелькнула мысль о счастье - пережил свой первый обстрел. В это же время к зданию подъехал микроавтобус. Капитан рявкнул:
   - Артём! Миша! Савелич! - три бойца, как двое из ларца, появились неожиданно, выбежав из подъезда. - Помогите с разгрузкой, братцы. Времени в обрез.
   Водитель и ещё один сопровождающий принялись разгружать машину. Артём, Миша и Савелич подхватывали ящики, коробки, тюки и заносили в здание.
   Капитан поинтересовался:
   - Муха, что там у тебя?
   - Всё, что заказывали, товарищ командир: боекомплект, тёплая одежда, бронежилеты, каски, сухой паёк, батареи к рации, медикаменты, горячий обед в термосах.
   Савелич проворчал:
   - Обед-то на кой? Вчерашний борщ и кашу с мясом не съели.
  Сопровождающий груз здоровый детина выставив последнюю коробку из машины, достал ложку из нагрудного кармана бушлата:
   - С обедом поможем!
   - Это ещё что за помощник? - спросил Савелич у капитана.
   - Пополнение. Пулемётчик после трёхмесячных курсов, - пояснил капитан. - Выдай ему броню и всё что причитается...
   - Я молодой, растущий организм - мне надбавка положена, - побеспокоился вновь прибывший.
   Савелич улыбнулся:
   - Сколько ж тебе лет, молодой-растущий?
   - Тридцать один.
   - Ёшь твою мышь, это ж до скольких лет ты расти-то собираешься?!
   - Как Бог даст.
   - Годно! Нам такие широкоплечие гвардейцы позарез нужны. А как звать-то тебя, организм?
   - Илья Силин.
   - Я почему-то так и думал. Говорящая у тебя фамилия, Силин, - опять улыбнулся Савелич. - А позывной твой будет - Лом.
  Муха запрыгнул в машину, завёл и уже начал разворот, как вспомнил, что забыл поделиться новостью. Резко затормозил, высунулся в окно:
  - Кстати, я вчера Старого в городе видел. Документы на опекунство детишек оформляет, всё у него хорошо! Ну, всем привет! - закрыл окно и, подняв вьюн из снежной пыли, сорвался с места.
  Услышав про Старого все, как по команде, засияли в улыбке. Савелич похлопал новенького по плечу, сказал:
  - Пойдём, растущий организм, накормим от пуза!
  
  - Вот вы про людей интересовались, - с теплом в голосе обратился к военкору капитан, и у него даже как-то по-особенному глаза заблестели. - Про неординарные случаи.
  - Да, - приготовился слушать и записывать на камеру репортёр.
  - Сейчас расскажу, - он достал сигарету, постучал ей о пачку и сунул обратно. - У меня в подчинении снайпер был. Старый вояка. Он ещё в Афганистане срочную служил. Мы так и звали его - Старый. Мужику пятьдесят с гаком, но этот Старый любому молодому фору давал. На марш-броске всех уматывал.
  Мы вот к этому самому посёлку подошли, только собрались дрон запустить, разведку произвести, а он уже в прицел окраины пощупал. Вдруг отложил винтовку и пошёл в село. Один и без оружия, представляете?
  Раннее утро, туман, холод, лязг гусениц, запах соляры, движение огромной массы людей и металла, всё в напряжении перед делом, а тут такая выходка. Я в бинокль наблюдаю, сержант дроном шарит. Все наготове, нервы как струны. А он один идёт через поле сухих подсолнухов и идёт. Как будто и нет никакой войны. Как будто в поле не может быть противопехотных мин или растяжек, а в посёлке не припрятаны секреты от батальона Азов. Старый, конечно, воин со стажем, но всё же и на старуху бывает проруха.
  Через пять минут он к крайнему дому подошёл, и подхватил на руки махонькую девчушку. Потом, ещё пару шагов сделал, и из какой-то ямы, чуть постарше мальчонку за руку вытянул, развернулся и к нам.
  Когда до нас дошёл, мы попытались детей в медслужбу передать, а девчушка ни в какую! Она вцепилась в Старого, обхватила за шею и дрожала. Мы только и смогли одеяло накинуть.
  Старый позднее нам рассказывал: "Я бы и рад тогда отнять её от себя, а не смог. В груди все обмерло, когда почувствовал, как её сердечко трепетало. Она обхватила меня ручонками, прижалась что есть силёнок и тихонько всхлипывала. Я её поглажу по спинке и чуть отстранить пытаюсь, а у неё тут же слёзы мне за ворот капать начинают. У меня от этого у самого аж душа затряслась. Я тогда и старшему её брату сказал: "Будь со мной, я вас не брошу!"
  У них мамку убило. Снаряд во дворе разорвался, стена от удара обрушилась и мамку кирпичами побило. Сами-то они в другой комнате были и ничего, а мамку насмерть. В посёлке ещё двое стариков оставалось, они и похоронили, и детей потом кормили.
  Старшему-то Максимке пять лет, смышлёный парнишка, сразу понял, что мамки больше нет. А двухлетке как объяснишь? Я ей всю дорогу и вторил, что мамка их теперь на облаках, и скоро выпадет снегом. Она и вцепилась в меня и ни на минуту не отпускала больше. Поверила мне".
  
  Глава V
  
  После собственного рассказа в памяти у капитана зашевелились мысли о доме. Он вспомнил про своих оставленных в Новодвинске детей и всё-таки вытянул сигарету из пачки, закурил. Голос его как будто дрогнул:
  - А та сторона ведь тоже передачу увидит?
  - Да. Зальём на Ютуб с английскими субтитрами, весь мир увидит.
  - Вот я их спросить хочу: чего вы "Градами" мирных людей калечите; "Ураганами" сёла и города утюжите? Так даже гитлеровские войска не поступали! Фашисты человечнее вас были! - капитан сорвался на крик. - Вы с кем воюете?! Гни, черти, в душу так! Почему мирные люди страдают, дети гибнут?! Или у вас нет своих детей?! Вы бесплодные что ли? Если у вас есть хоть сколько-то мужества, воюйте в поле: солдат с солдатом, армия на армию. У всех есть маленькие дети, у всех старики-родители, и они не должны расплачиваться своими жизнями за наши ошибки!
  Снова зашипела рация:
  - Домовой! Домовой, как слышишь? Приём.
  - Слушаю, Север!
  - Нам бы "ВОГов" и курева.
  - Плюс! - принял капитан и тут же распорядился. - Артём! Миша! Савелич! - и снова три бойца, как двое из ларца, появились, словно из ниоткуда. - Засиделись, братцы! Пора размяться. Возьмите БК* на станковый гранатомёт и курева на первый пост. Растущий организм отведите на третий, там поспокойнее. Я через полчаса с обходом.
  - Скажите, Сергей, а мечтаете ли вы о чём-нибудь? Кроме того чтобы закончилась война ну и мире на Донбассе, это и так понятно.
  - Мечтать в моём возрасте и при моей должности - непростительная роскошь. Есть цель уберечь людей. А мечта... она же, как рыбина - шустрая и скользкая. Всё время норовит ускользнуть в мутные воды, - капитан задумался, вспомнил что-то и невнятно проворчал. - Была у меня мечта...
  
  Серёга Петровский из армии пришёл и первым делом с работой определился - мастером в "Строительный трест" устроился. Деньги небольшие, но на первое время хватало. К тому же романтика и приключение, а не сидение в офисе и бессмысленное протирание штанов.
  Долго искал себе жену. Десять лет выбирал. Родители думали, и не женится уж никогда. Нашёл в соседнем городе, привёз к себе, и сын родился через год. На работе к тому времени начальником участка трудился. Оплата достойная. Машину купил. В общем, твёрдо стоял на ногах. Решил, пора и свой угол построить.
  Строительство двухэтажного домины растянулось ещё на пять лет. С новосельем и рождение дочки отметили. Затем понадобился гараж. Баньку срубил. Территорию благоустроил. Так ещё пять лет минуло.
  И вот к сорока годам сидел Сергей в беседке, выпивал после бани с другом и соседом по совместительству, журналистом Шпагиным Александром. Лето. Жарко было на улице. Кузнечики звенели. Развезло Сергея после парилки с берёзовым веником:
  - Достало всё, Сан Саныч! Осточертело! Бросить бы... Забрать жену и детей, и уехать куда глаза глядят. На юг хочу, у моря пожить. Работу я и там найду.
  - Ты не горячись, Сергей. Кто же так делает? А дом, родня, друзья? Не так-то просто всё заново нажить.
  - К чёрту! Крутит вот здесь... - и он поелозил кулаком по груди. - Уже не первый год об этом думаю. Душа словно в клетке. Муторно. Опротивело всё. И погода у нас дрянь, и на работе каждый день одно и то же...
  - Оглянись, погода-то теплынь, благодать!
  - Не слышишь ты меня, Сан Саныч! Слушаешь, а не слышишь. Я тебе не про сегодня толкую, а вообще... Сам же знаешь - всё лето в куртках. Бросить всё и на край земли. Куда-нибудь...
  - Порушить, не строить. Это легко можно. Заблудился ты, Серёг. Всё чего хотел - достиг: жена красавица, детки. Вон, какой домино выстроил! Баня, гараж, машина новая. Всё устаканилось, выровнялось в жизни, ты и успокоился. Заблудился. Новые ориентиры тебе нужны. Новые цели, понимаешь?
  - Какие ещё цели?
  - Мечту заимей, к её достижению и стремись. О чём-то ты же мечтал кроме благосостояния?
  - Кузницу что ли открыть?
  - Да хоть и кузницу, лишь бы душа к тому располагала, и голова делом была занята.
  - Я ведь с детства с отцом в кузнице ошивался. Думал, училище закончу - кузнечным делом займусь. Мечтал род свой прославить. А потом затерялась мечта, растворилась...
  - Ну, вот она, мечта-то твоя! Перед тобой. Растолкай только. Ты посмотри вокруг, у нас ведь в селе все, кто не ленится, своим делом занят. Кто промысловик, кто предприниматель. Вон Покрышкин Коля из милиции уволился, столярным делом живёт - купил станок, точит балясины целыми днями, только стружка летит.
  - Кузницу - это я могу. Люблю с железяками повозиться... В гараже-то всё по мелочи. Отремонтировать там что-нибудь. Отрезать, приварить, а в кузнеце я развернусь.
  
  Через неделю у Серёги сгорел дом, почти ничего не осталось. Он сам и при тушении пожара помогал, три расчёта пригнал, но не удалось отстоять. Две недели гудела и морила невыносимая жара. Жена с детьми ушла на речку отдыхать. Перед уходом она поставила свой телефон заряжаться, бросив его на кровати, он-то и вспыхнул. Сначала задымил, потом вырвался огонёк, тут же взялось покрывало. Через несколько минут от огня трещали обои, а через полчаса полыхал весь дом. Он пылал, будто прошлогодний стог сена, и когда прибыла первая машина, уже ничего нельзя было сделать, оставалось лишь обрубить кабеля и охлаждать близ стоящие строения.
  Серёга возненавидел свою вновь приобретённую мечту.
  
   - Нет, ни о чём мы здесь не мечтаем. Желания у нас просты и однообразны, - выдохнул Домовой. - Выспаться, сходить в баню и дожить до весны... Долго мы с тобой проговорили, что это за передача такая будет?
  - Ничего. Я основное вырежу, смонтирую, потом покажу.
  - Сейчас на позиции съездим, ещё ребят поснимаешь. Надо. Для истории, так сказать.
  Они сели в УАЗик и так же стремительно, как час назад примчались к этому зданию, сорвались с места.
  Пока машина крутилась, виляла, ревела, объезжая воронки, капитан продолжил разговор:
  - Нет, всё-таки есть у меня мыслишка. Вы меня просто врасплох застали, я и не сообразил. Я же до сих пор ни одного дерева не посадил. И вот сегодня сон увидел, представляете? Бабулька снится, ветхая такая, сухонькая. Подходит, берёт меня за рукав и ведёт к местной школе. Мы с ней к клумбе подошли, она к земле приклонилась, рукой повела и сказала: "Вот здесь яблоньку посади, милок, и автомат свой закопай тут же". Не знаю, к чему такой сон, а дерево я решил посадить. Вот доживём до весны, и у той самой школы посажу, яблоньку или ещё что...
  
  БК* - боекомплект, количество боеприпасов, установленное на единицу оружия (пулемёт, пушку, гранатомёт и тому подобное) или боевую машину, для боя.
  
  Глава VI
  
  Не доезжая окраин посёлка, Домовой остановил машину: "Дальше пешком!"
  Забрал автомат и ключи. Репортёр поправил каску, достал из сумки камеру. Синхронно выскочили, захлопнули дверцы. Свернули в первую же открытую калитку, пошли дворами. На ходу репортёр заменил на камере аккумулятор и флешку, включил запись, начал снимать разрушения. Через три дома, прямо в огороде, начались первые укрепления. Спустились в окоп, пригнувшись, направились к первому блиндажу.
  В землянке было натоплено, воздух раскалён. Командир взвода и трое часовых отдыхали, пили горячий чай, травили байки. Домовой приподнял полог и, не заходя, спросил:
  - Ну как тут у вас Сева? БК укомплектовал?
  - Докладываю: БК пятнадцать минут назад поднесли, теперь полный порядочек... - начал рапортовать Сева под позывным Север.
  - Да ты выйди на улицу, я заходить не хочу, больно жарко у вас.
  Командир взвода накинул куртку, вышел на улицу, поздоровался кивком с репортёром, закурил:
  - Мы до рассвета на разведку боем сходили. Надо было понять, где укропы секрет приготовили.
  - Пронюхали?
  - На-ашли. Ну и покошмарили уж заодно. Огрызнулись двое: снайпер и пулемётчик. Мы их из РПГ* успокоили. Дали пару залпов, они и затихли. На отходе, правда, по нам ещё один снайпер пульнул, но тот далеко засел, не достать было.
  - И так каждый день? - вмешался репортёр, всё это время снимавший доклад.
  - Да-а, рабочая обстановка, - лениво протянул Север. - Там как смена личного состава, так они нас дней пять утюжат, ну, и мы им в ответ насыпаем, чтобы не расслаблялись. Потом вроде утихает всё. Они в это время ползают по буферной зоне и окапываются, где вздумается. Секреты ставят. Пока по телевизору не объявят о новых минских договорённостях. После этого опять как с цепи срываются. Вот мы время от времени и проверяем, откуда подвоха ждать.
  Нам бы тепловизор, товарищ капитан, - обратился командир взвода к Домовому. - Они же в основном по ночам лазают.
  - Рожу́ я его тебе что ли?! - вскипятился Домовой. - Обещали! Как будет, лично завезу. Ладно, я дальше с обходом. Будь на связи.
  
  РПГ-7* - ручной противотанковый гранатомёт многоразового применения. Предназначен для борьбы с танками и другой бронетехникой, может быть использован для уничтожения живой силы в укрытиях.
  
  Глава VII
  
  Домовой с репортёром, всё так же пригибаясь, прошли ко второму посту. Убедившись, что там всё в порядке, перешли к третьему.
  В это же время там отирались Артём, Мишка, Савелич и новенький Илья Силин. Репортёр по-прежнему снимал.
  - Хорошо окопался! Просторно. Вот этот хлопчик на тебя. Прибыл поучаствовать в правильном движении, - говорил кому-то Савелич, заглядывая под насыпь, словно в кроличью нору. - Позывной у него Лом, а зовут Илья Силин.
  - Сейчас глянем, что за инструмент! - из земляного укрепления, перекрытого брёвнами, выглянул сухенький мужичок. - Ох, ё!.. Вот так богатырь! Это ж теперь все окопы нужно на полметра углублять...
  Все дружно рассмеялись.
  - Старый, а ты что здесь делаешь? - опешил подошедший капитан.
  - Да я, товарищ командир, на подмогу. Мне Налим позвонил: "Выручай, - говорит. - У меня два бойца приболели". Тушёнки они несвежей съели, что ли. Вот их с животами и скрутило. А мне что? Я всё равно документы жду. Хожу из угла в угол. Уж лучше здесь.
  - Да! Дак у тебя же... - Домовой было сорвался на Старого, но вовремя осёкся, вспомнил, он тоже оставил собственных детей.
  
  И ведь когда-то ему самому хватало только слова дочки, только слезинки, чтобы он моментально поменял своё решение. Как это было на даче пять лет назад. Тогда трава уже пожелтела, и листва опала, они всей семьёй выбрались за город, нужно было законсервировать домик на зиму. Гуляя по участку, Сергей заметили большущего белого зайца, который забился в угол ограды. У Петровского в груди будто что-то ворохнулось, в нём мгновенно проснулся охотничий инстинкт.
  Он выбрал в куче спиленных веток жердину поувесистее и ринулся к желанной добыче. Но жена его окрикнула, остановила: "Сам будешь есть! Мы не прикоснёмся".
  Серёга отмахнулся, мол, женщины, что они понимают. Сейчас возьму зайца, разделаю, приготовлю - ещё нахваливать будут. Он замахнулся и уже хотел нахлобучить беляка, как дочка с мокрыми глазами, сказала: "Папа, если ты зайку убьёшь, я тебя любить не буду!"
  Вот этого Петровский никак не ожидал. Пришлось бросить жердь, достать смартфон из кармана и сфотографировать трофей на память.
  Теперь он, конечно, другой. Душа что ли черствее стала после пожара? Уехал ведь из дому несмотря ни на какие уговоры и слёзы.
  
  - А-а-ай, да иди ты! - Махнул Домовой на Старого и заорал уже в сторону блиндажа. - Старлей, ко мне! - командир третьего взвода ещё не успел подбежать к капитану, а Петровский его уже распекал. - Кто у тебя обделался?! Почему не доложил, что ЧП на позиции?! Какого лешего ты Старого сюда вызвал?!
  - Да, я думал, обойдётся... Думал, отлежатся мои засранцы денёк, - оправдывался командир третьего взвода с позывным Налим. - Да всё ведь хорошо! У нас же тут самая тихая позиция. Курорт. Чуть из стрелкового пошумят, так Старый тут же тремя выстрелами из снайперки баланс восстанавливает.
  - Тихо! - проорал Домовой. - Заткнулись все! - и уже шёпотом добавил. - Танк что ли завёлся?
   Все прислушались и тут же бросились смотреть на передовую. Из-за лесополосы, метров пятьсот от их позиций, выруливал украинский танк. Репортёр навёл на него объектив. Танк тут же выстрелил.
  Землю под ногами толкнуло. Уши заложило. Грязный снег и камни взмыли перед рядовым Силиным. Это было всё, что он увидел в последний раз. Осколками ему срезало лицо и сорвало каску. Он молча повернулся к репортёру, развёл в стороны руки от недоумения, мол, как это? Куда всё подевалось? Репортёр камеры не отвёл, он снимал на автомате. Снимал профессионально. Через несколько секунд Силин упал на четвереньки и ещё сколько-то так простоял, раскачиваясь из стороны в сторону, издавая жуткие хрипящие звуки. При этом всё у военкора помертвело внутри. Он снимал, как угасает жизнь молодого, здорового парня, который не то что повоевать не успел, он, наверное, и детьми-то не обзавёлся. Репортёр снимал и не мог поверить, что это происходит наяву. Что вот так запросто уходит человек, и всё, что останется через мгновение, только запись на флешке.
  За первым разрывом танкового снаряда по позициям начала работу вражеская артиллерия. Снаряды и мины обрушивались одни за другими. Лепетали, визжали, шипели осколки. Огненные вспышки вперемешку со снегом взмывали в воздух, над окопами метался дым, всё утратило ясность и обесцветилось, это было похоже на чёрно-белое кино прошлого века. Бойцы разбежались: кто в укрытие, кто к оружию. Запах гари, тротила и сырой земли жаром хлестал по лицам ополченцев.
  Налим и Мишка побежали за установкой ПТУР*. Савелич угнездился возле пулемёта. Домовой начал рапортовать по рации и осматривать убитого Силина. Репортёр продолжал снимать то приближающийся танк, то разрывы артиллерийских снарядов вокруг позиций. Старый увлёк за собой Артёма под землю:
  - Будешь вторым номером! Заряжай! - он отставил в сторону снайперскую винтовку и выставив в бойницу противотанковое ружьё, открыл затворную раму. - Что ты там вошкаешься? Заряжай, говорю!
  - Да, где тут у вас... - Артём не сразу сообразил, что патроны свалены россыпью в сумку. - Нашёл! Готово!
  - Сейчас прижмем к земле матушке эту механизму! Выстрел!
  Но Артём не успел открыть рот, его оглушило, в ушах зазвенело.
  - Патрон! - проорал первый номер второму и нервно толкнул его в плечо.
  Когда патрон был в патроннике, Старый прицелился и заворчал:
  - Надо только разок перелобанить по танчику, в раз и присмиреют. Эх-х, жаль гаубица мелковата. Ну, да уж что есть. Покрошим, сколько сможем, - и он снова нажал на спусковой крючок.
  
  ПТУР* - управляемая ракета, предназначенная для поражения танков и других бронированных целей.
  
  Глава VIII
  
   Лишь со второго выстрела Старый попал в танк. Бронебойная пуля вдребезги разнесла оптику механика-водителя. Танк по инерции проехал ещё метров пять, немного свернул вправо и замер.
   - Не бачу нiчого! Зовсiм ослiп! - орал танкист по внутренней радиосвязи.
  - Ишь ты, бочину подставил! Сейчас мы ему блох погоняем! Патрон! - командовал Старый.
  Артём вогнал патрон в ружьё. Старый зарядил, прицелился и выстрелил. В этот раз он попал в гусеницу, один из траков лопнул.
  - Патрон! Да не стой ты, пацан! Патрон, говорю! - пока Артём лихорадочно вгонял очередной патрон, Старый запел хриплым, прокуренным голосом. - Вот умру я, умру я, похоронят меня. И никто не узнает, где могилка моя. На мою-то могилку, уж никто не придёт. Только ранней весною соловейко споёт...
  Следующая пуля попала в самую толщу брони, скрежетнула, надулась алым пузырём и увязла в металле под основанием башни.
  - Патрон! - орал Старый.
  Но тут же ожила и башня. Она дрогнула, повернулась чуть влево, пушка качнулась и выплюнула струю искр, пламени и дыма. Снаряд попал точно в бойницу ДЗОТа. Ружьё и правая рука Старого вылетели наружу. Через узкий вход выбросило осколки, землю, куски плоти и чей-то вывернутый наизнанку бронежилет.
  И все в окопах вдруг почувствовали пустоту вокруг себя. Да, всех оглушило! Но пустота возникла не просто здесь и сейчас, не на мгновение, а вообще на планете. Не просто Донецкая республика, Земля будто бы осиротела. Оборвалась песня, не стало Артёма и не было больше Старого, и дети во второй раз потеряли родного человека, хоть они этого пока ещё и не знали.
  Брат с сестрой в это самое время находились в донецком детдоме, сидели за низким столом. Максимка раскладывал счётные палочки по одной, считал в уме и снова прикладывал, потом сгребал их все в пучок и засовывал обратно в коробочку, у него никак не получалось отсчитать семь штук, неделю, всё время сбивался. Это папа им пообещал: "Приеду через неделю, ровно семь дней, и заберу вас, слышите? Вытрите слёзы. Всё будет хорошо..."
  Сестрёнка Катя сидела напротив Максима и рисовала чёрным карандашом. Рисовала и лепетала вслух: "Это земья", - и она жирно-жирно чертила полосы вдоль листа. "А это дом", - и она что-то там чиркала из стороны в сторону, водила кругами и у неё получился скорее не дом, а какой-то клубок ниток. "А это взвыв!" - и она провела несколько палочек от земли к небу, получился скорее куст, но очень и очень похожий на настоящий взрыв. Девочка рисовала войну, ту самую войну, где погибла их мама, где погиб их новый несостоявшийся отец.
  Перед тем, как оставить детей в детдоме, Старый аккуратно спросил, боялся потревожить детские души: "Уж вы простите меня за то, что я появился в вашей жизни. Может, я буду вам дядя? Или дедушка?" "Нет, папа!" - ответил Максимка. "Папи", - обняла Старого Катюша и зацепилась своими тоненькими, светлыми волосиками за его грубую щетину, у него сжалось сердце, и он беззвучно заплакал.
  После взрыва клубы едкого дыма и гари заполнили окоп. Стоявшие рядом бойцы стали задыхаться и падать. Репортёр от испуга выронил камеру и тоже упал ничком на дно окопа. Он вжимался в землю, смотрел на окровавленный бронежилет с размазанными останками человека и проклинал всё на свете. Теперь репортёр только и думал, что больше никогда не покинет свой город, больше никаких командировок, никаких больше войн. Да пропади она пропадом эта война! Только бы выжить, только бы снова оказаться дома и увидеть родных. Ему ещё никогда не было так страшно. Он ещё никогда не видел и не чувствовал смерть так близко. От бронежилета пахло кровью, а в ушах всё звенела и отзывалась эхом последняя строчка из песни Старого "...Только ранней весною соловейко споёт!" От этих слов и увиденного бросало в холодный пот, репортёр шептал онемевшими губами: "Мама, мамочка..." - и ему очень хотелось пережить этот день и дожить до той самой весны, где поёт соловей, где Домовой закопает свой автомат и посадит дерево.
  
  Глава IХ
  
  Мишка притащил треногу для ПТУРа. Раскидывая опоры и притаптывая их ногой в землю, прорычал сквозь зубы:
  - Сейчас мы этому зайке уши-то прижмём!
  Налим закрепил на треногу тубус с ракетой. Не отходя от установки, навёл, проорал:
  - Отошли все! Внимание! Огонь!
  И прежде чем экипаж украинского танка успел перезарядить и выстрелить, раскалённая струя меди прожгла машине топливный бак, а за ним и моторный отсек. Над танком взвился огненный шар, переросший в чёрный гриб. Когда дым подраскидало ветром, ополченцы увидели изуродованную машину, объятую пламенем.
  Но радость победы была недолгой. Снова начался вражеский миномётный обстрел. Всё из-за того же леска показался второй танк, а за ним и около взвода пехоты. На позицию ополченцев обрушился шквал огня. Стрекотали автоматы, плюхали подствольники, гугукали пулемёты. Над окопами жужжали и свистели пули. Одни пролетали над головами, другие врезались в землю. Они яростно щёлкали о камни и со свистом рикошетили куда-то вверх. Следом глухо шлёпали в грунт осколки, зарывались и шипели там, как гадюки на рассказанной сковороде. Палящий, искорёженный, смертоносный металл рвал землю и всё, что попадалось на пути.
  Савелич бил короткими очередями по азовцам, не давая им высунуться из-за брони. Налим отстегнул стреляный тубус от установки, а Мишка убежал за новой ракетой. Домовой орал в рацию:
  - Прорыв танков! Взвод пехоты! Нужна помощь! Третий пост поддержите артухой! У меня троих задвухсотило! БК на полчаса боя!
  Но артиллерия ополченцев молчала. На выручку Домовому попытался пробиться Север прихватив с собой ещё двух бойцов. Но его самого слегка зацепило осколком и им пришлось укрыться в блиндаже второго поста. Плотность огня по всей линии фронта была столь высокой, что мины ложились прямо в окопы. Север разрывался на части, душа металась в тесной землянке, ему во что бы то ни стало нужно было прийти на выручку Домовому...
  Месяц назад Сева своего брата Николая в расположение роты привёз. Домовой стоял на крыльце и разговаривал по телефону. Машину как обычно оставили метрах в двадцати от здания, вышли, сделали пару шагов и остановилась. Сева присел, чтобы шнурок на берце перевязать, а Николай склонился от ветра прикурить. В это время раздался щелчок по машине, будто в неё камушек бросили, и одновременно прокатилось эхо одиночного выстрела. Сева сразу сообразил, что по ним снайпер сработал, но промахнулся. Он распластался по земле, крикнул брату: "Ложись!" - и сам ползком, ползком в ближайшую воронку. А Николай ни сном ни духом, он в первый раз на передней линии оказался (до этого-то он по тылам в снабжении), удивился только, чего это брат вдруг переполошился. Встал рот разинул, дым пускает. Домовой подбежал, схватил его за грудки и потянул в укрытие прикрывая своей спиной. Раздался ещё выстрел. И только когда Николай боковым зрением увидел, как отломилась небольшая ветка на дереве, то начал соображать в чём дело. Снова щелчок и где-то совсем рядом просвистела пуля. Но уже через мгновение они оба были в подъезде. Домовой стряхнул помятые лацканы на кителе Николая, пытаясь приободрить слегка ударил по плечу, спросил: "Испугался?" Тот помотал головой, ответил: "Нет". Правда стоя в подъезде он действительно испытал страх и какой-то запоздалый ужас, но не за себя, а за Домового. Капитан заслоняя собой вытащил его с линии огня, хотя сам при этом был без бронежилета.
  Сева часто об этом случае думал, пытался анализировать и оправдать свои действия перед самим собой. Он нырнул в воронку потому что сработал инстинкт самосохранения, всё логично. Но тому, почему Домовой выскочил без броника под пули да ещё и прикрывал собой его бестолкового брата, объяснение не находил.
  И вот теперь он сам должен был помочь Домовому, поддержать огнём третье отделение или вывести раненых из-под обстрела, но не мог.
  
  Глава Х
  
  Украинский танк прорывался, обстреливая позиции, и лишь пехоту удалось прижать к земле. Савелич методично обстреливал любое поползновение таким манером, что азовцы и головы не могли поднять. Он шептал, как мантру: "Двадцать два, двадцать два, двадцать два..." - придерживая палец на спусковом крючке пулемёта лишь пару секунд и выдавая по два-три патрона.
  Налим успокаивал: "Не прорвутся гады! Впереди минное поле! Не прорвутся - зуб даю!"
  Они с Мишкой устанавливали второй тубус, когда рядом с ними рванула стадвадцатимиллиметровая мина. ПЗРК перебило пополам, и он пришёл в негодность. Мишке отсекло руку и большим осколком пробило висок, Налим попытался встать, чтобы помочь напарнику, и только тогда понял, что ему самому оторвало ноги.
  Домовой стащил командира взвода на дно окопа, вколол "Промедол", затянул на обрубках жгуты, кровью написал на лбу фактическое время. Но всё это было бесполезно, уже через минуту Налим потерял сознание и умер.
  Наш пулемёт всё это время тоже молчал.
  - Савелич, ты жив?! - заорал Домовой.
  Савелич похлопал себя по рукам и ногам, присел и стал стряхивать землю:
  - Это надо ещё подумать, товарищ командир, - в голове шумело, резко подкатила тошнота.
  - Какого хрена ты разлёгся?!
  - Виноват. Исправлюсь, - прокряхтел контуженый Савелич. - Ну, сейчас я им по-взрослому, ёшь твою мышь! Вот же жизнь собачья! Крепко они задолбали нашего брата...
  Он встал, шатаясь, подошёл к пулемёту и тут же упал. Снайперская пуля вошла ему в левый глаз и вырвала кусок черепа с обратной стороны. Савелич лежал на смешанном с грязью снегу, а из выбитого затылка вывалился желеобразный мозг. Репортёр смотрел на дыру в голове и снова не мог поверить своим глазам. Только что человек говорил, мгновение и у него пустой череп. Белый, круглый, а внутри пустота! Будто бы ложкой вычистили. Да разве так бывает!
  Украинский танк обогнув горевшую машину, начал подъём в угор и, когда ему оставалось чуть больше ста метров до позиций ополченцев, под ним сработала противотанковая мина. С диким скрежетом разорвало гусеницу и выбило один из катков. Машина замерла на месте. Домовой не раздумывая кинулся к пулемёту, пристегнул новую коробку с патронами, открыл крышку, уложил ленту в патронник, захлопнул, передёрнул затвор и нажал на спусковой крючок. Деморализованная пехота начала отступление. Атака захлебнулась.
  На какое-то время всё вокруг затихло. Домовой только чувствовал, как под рёбра, мощно и гулко, бьёт его сердце. Капитан осмотрел поле боя, затем свои позиции. Неприятно токало по ушам. Во рту ощущался запах пороха и вкус меди.
  - Есть, кто живой? - окрикнул Домовой.
  - Я живой! - по-прежнему лёжа на дне окопа, ответил репортёр.
  Как будто услышав этот крик, ожил и танк. Его башня стала поворачиваться то вправо, то влево прощупывая и как бы выискивая того, кто это там "Я живой".
  Выстрел не заставил себя ждать. Но снаряд перелетел окоп и бухнул где-то в посёлке. Позиции находились слишком близко для пушки забравшегося на угор танка.
  Домовой отставил пулемёт:
  - Нет, не любят они нас...
  Он подошёл и перевернул рядового Силина, затем осмотрел карманы Савелича, откапал присыпанного землёй Мишку и только у Налима нашёл старую, добрую, осколочную гранату Ф-1. Капитан подтянулся, перевалился через насыпь и, выдёргивая на ходу чеку, побежал к танку.
  Без труда преодолев стометровку, Домовой приблизился к машине. Хладнокровно, без нервов и суеты, так будто он проделывал это тысячу раз, подпрыгнул и закатил гранату в дуло танка. Не мешкая ни секунды, побежал прочь. Негромко и совсем неусрашающе щёлкнул запал. Через несколько секунд раздался хлопок, такой, словно в соседней квартире стукнули разводным ключом по батарее. Капитан даже не поверил, а был ли взрыв? Он оглянулся на танк, из дула валил белый дым. Тут же в башне танка прогремел второй взрыв, уже громче, на этот раз будто в спортзале уронили штангу. Из дула вырвалась реактивная струя пламени. Не успел Домовой опомниться, как в машине сдетонировал боекомплект. Башня танка взлетела, перекувырнулась в воздухе и с диким грохотом врезалась в землю. Ударной волной Петровского опрокинуло навзничь, лицо ему обдало жаром и запахом гари. Уши на мгновение забило, звон в голове и зубная боль резанули так, что выступили слёзы.
  Сидя на мокром снегу и разглядывая языки пламени, сквозь марево пожара, Домовой увидел в поле какое-то движение. Раненый азовец лежал недалеко от первого танка и, хватаясь за всё подряд, пытался отползти от полыхающей груды бесформенного железа. Петровский снова поднялся. Пригибаясь и прикрывая лицо от бушевавшего огня, он обогнул разорвавшийся танк стороной. За считанные секунды Домовой добежал до раненого азовца, схватил его за лямку бронежилета, и всё так же не разгибаясь, потащил обратно к своим окопам.
  - Помогай мне! Упирайся ногами, а не рогами, баран! - матерился капитан. - Здохнешь здесь...
  - Йди к бісу, москаль клятий!
  
  Глава ХI
  
  С огромным трудом командир роты дотащил парня, пришлось здорово потрудиться. Тот был ранен в левое плечо, потерял много крови и всё время стонал от боли.
  Перевалились через насыпь, упали в окоп. Домовой присел. Откинулся на спину. Посадил рядом азовца. Наконец-то снял тяжёлую каску и стряхнул капли пота. Посмотрел в небо. Руки тряслись от перенапряжения, ладони приятно жгло от царапин о снег и сухую траву. Ветер овевал лицо. Капитан вдруг испытал какое-то облегчение и благодать. Тишина.
  - Т...т...ты чего? - оторопел репортёр, он даже не заметил, как перешёл на "ты". Руки и губы у него дрожали от злости и пережитого страха, ноги вымокли и замёрзли, от этого бросало в озноб ещё сильнее. - Это ж...это же нацик! Ёкарный бабай!
  - Да, нацик! И что? Он по-твоему не человек что ли?
  - Вот именно, нелюдь!
  - Мне его там бросить нужно было? Чтобы он у танка поджарился? Или сначала пристрелить?
  - Он враг! Какого чёрта ты его вообще сюда притащил, - и репортёр пнул раненого. - Они ж...они же звери! Оглянись, сколько наших погибло! Все погибли! Только мы с тобой остались и этот...
  - Какой же это зверь? Он такой же, как и мы. Присмотрись: две руки, две ноги. То, что мы на этой стороне, а они на той, вовсе не значит, что мы честнее или лучше. Это лишь значит, что у них другой взгляд на жизнь. Ты забываешь - медали и ордена получают здесь и на той стороне. И никто не считает себя злодеем...
  - Да какой ещё взгляд на жизнь?! Это фашисты, оккупанты, а мы ополчение и только за нами правда! Разве не так? Да ты посмотри ему на бронежилет, на шеврон. Это же эмблема третей танковой дивизии СС "Мёртвая голова"!
  - Что, правда СС "Мёртвая голова"? - спросил Домовой у пленного, сорвал у него с груди шеврон и начал разглядывать.
  Азовец стиснул зубы и с ненавистью смотрел на Домового.
  - А я подумал это какой-то пиратский знак. Ну, череп и кости на чёрном фоне. Дурость какая-то. Ты себя в зеркало-то видел? Какое отношение ты имеешь к СС? Какой ты растуды твою туды ариец? Разве что бабка твоя в сорок первом наблудила. Да если бы Гитлер узнал, кто его последователи, в гробу бы перевернулся, - заключил Домовой и обратился к репортёру. - А правда, она ведь две стороны имеет, мы просто забываем об этом, - спокойным и уставшим голосом толковал Домовой. - Наши его подлатают, подлечат, потом обменяют. Вот такая наша с тобой правда на сегодня...
  Азовец запустил правую руку под бронежилет, застонал. Домовой посмотрел на его перекошенное лицо, спросил:
  - Больно?
  - Нічого. Жити буду.
  Там он нашарил во внутреннем кармане рукоятку пистолета, снял большим пальцем с предохранителя и когда Домовой склонился, чтобы прикурить сигарету, вытянул руку к его голове. Одним выстрелом азовец хладнокровно застрелил своего спасителя. Репортёр застыл не в силах ни отпрянуть, ни отвести глаз. Азовец перевёл руку, прицелился:
   - Слава нації... - и ещё дважды нажал на спусковой крючок.
  Рация у Петровского Серёги шипела не переставая, из неё доносился то отборный мат, то позывные Север-Домовой. Над окопами снова свистели снаряды и мины. Теперь это была артиллерия ополчения. Опустевшее поле боя вздрагивало под градом смертоносного железа, наверное, даже обгоревшим танкам было жутко, и только умершим было всё равно.
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019