Мне один вечер вспомнился. Февраль. Мокрый снег в лицо. Спускается наша группа с высоты: отделение замурзанных, грязных, уставших до изнеможения. Всё проклинающих: и этот чёртов автомат, и бронежилет, и эту дьявольскую каску, и кучу нерасстрелянных патронов. И живот у меня болит, желудок кусок промёрзлой тушёнки переварить не может, она там, как камень, тянет. И мысли путаются. И на душе неспокойно...
А до этого была самая трудная неделя службы. Сначала мы пятнадцать километров пёхом прошлись, потом в скальный грунт зарылись, затем пять дней в засаде просидели, вымокли на своих лёжках. Ночью мороз кусал, днём мокрый снег засыпал. Костёр нельзя, курить нельзя, вши заели. А "гостей" так и не дождались, они нас по ущелью обошли, их будто предупредил кто-то. Хотя, может, и к лучшему, что обошли, а то случилось бы перед апостолом предстать, он бы, не разглядывая душу, не пустил бы нас с такими рожами.
И вот мы, как черти из преисподней: злые, грязные, оружием и зубами лязгаем. И мысль только одна: сбросить поскорее сбрую, сделать глоток горячего и спать. Никто не мечтал о доме или комфорте, хотя бы ночь в тепле провести.
Со мной Юрка на ходу поравнялся: "Давай сегодня баню истопим, не могу я больше!" Я ему: "Ты сума сошёл, тут бы зад свой дотащить". Слышим, ротный орёт: "Кошелев, ты охренел?! Встал в строй! Собирай потом ваши ошмётки с деревьев..."
Первым делом я поставил свой АКМ в самодельную пирамиду, потом сбросил худющий вещмешок и ненавистную каску. Снял бронежилет, швырнул его в угол палатки и наконец-то сел на нары.
Я сидел и чувствовал своим лицом, как от буржуйки исходит жар, как одежда на мне подсыхает, а по спине бегут мурашки. Вся усталость, копившаяся эти дни, навалилась в одно мгновение. Я ни рукой, ни ногой пошевелить не мог, даже не моргал. И если бы не Юрка, так бы сидя и уснул.
- Ну что, не спится? Пошли воду таскать! - И он треснул меня по плечу. А я чуть не свалился на землю от неожиданности, и этот удар, этот Юркин задор вывел меня из себя. Я тут же вскочил, обматерил его на чём свет стоит, но всё же выхватил из его руки ведро и отправился таскать воду.
Я черпал талую воду из воронки и таскал её за триста метров в баню, переливал в здоровенные баки и снова отправлялся за ней, а Юрка крушил топором оружейные ящики на растопку.
Когда баня была готова, уже стемнело. Зажгли коптилку из гильзы, настрогали дегтярного мыла в таз с горячей водой и хорошенько взболтали веником. Запенили всё: и баню, и себя, и грязную форму. А потом нас сменили сослуживцы, и они тоже отмывали, оттирали, отстирывали... И баня ещё долго гудела мужским басом, гремела и звенела тазами, журчала, плескалась и выплёвывала клубы пара через двери...
Я лёг, закутался в спальный мешок: "Хорошо", - сказал я и мгновенно уснул.
Проспали мы до девяти часов утра. А потом стали вываливаться на улицу. И там, у костра, каждый рассказывал какую-нибудь байку. И мы радовались горячей каше и жару от костра, и лица у нас были красные, и мы были просто на седьмом небе от счастья, что все вернулись. А затем часовой рассказал, будто после полуночи над палаткой образовалось белое облако, которое только к утру растаяло. Мы подняли его на смех, а я хохотал громче всех.
Тут со спины подошёл старшина и отвесил мне подзатыльник: "Чего зубы скалишь?! - а потом серьёзно так, по-отцовски, добавил: - Это, робяты, чудо возрождения! Теперь вы Богом отмечены".
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
