Для того, чтобы увидеть живого Д'Артаньяна, приехавшего из провинции для поступления на службу в мушкетеры, не нужно изобретать машину времени и отправляться в Париж времен Людовика XIII. Просто дождитесь июня и поезжайте в Рязань, на улицу Каляева - ее там любой покажет.
На этой улице находятся две главных достопримечательности Рязани. Первая - старая белокаменная церковь, возле которой, по преданию, поднялся в воздух первый россиянин, рязанский монах Никола Крякутной. Как писали в летописях: "...И сшил он полотняный шар поболе шатра, и надул его дымом вонючим и поганым, и нечистая сила подняла его выше березы и ударила о колокольню. И убился бы он насмерть, если бы не ухватился за веревку от колокола...". Братьев Монгольфье, заметим в скобках, еще в проекте не было, когда лихого монаха Крякутного за сие дерзновенное деяние уже отправили замаливать грехи в Соловецкий монастырь.
Похоже, у монахов российских такое хобби было в те времена - своими судьбами предугадывать будущее и озадачивать будущих историков мистическими совпадениями. Одного из коллег нашего монаха-воздухоплавателя за "...богопротивные и дерзновенные сочинения о полетах на Луну" сослали не куда-нибудь, а в глухое азиатское селение Байконур. А сам Крякутной воспарил на своем воздушном шаре именно там, где через три сотни лет будет стоять вторая главная достопримечательность Рязани - воздушно-десантное училище, или, как его называют в угоду современности, институт воздушно-десантных войск имени Маргелова.
И в начале каждого лета съезжается к этому училищу столько юных Д'Артаньянов, что железная ограда только жалобно покряхтывает под тяжестью обсевших ее парней, жадно пожирающих пламенными взглядами все, что находится по ту сторону ограды. Изящно-хрупкая, словно этажерка-переросток, парашютная вышка; грузно-приземистый бокастый тренажер транспортного Ила, похожий на кита, выбросившегося на берег; приглушенные крики, доносящиеся из спортзала; взрыкивание дизелей БМД и солярный запах выхлопа - все мгновенно вызывает сладостно-волнующую дрожь. Вид любого курсанта вызывает смесь отчаянной зависти и почтительного благоговения к касте посвященных - будь он красавец в наглаженной парадке, выходящий в увольнение, или замордованный тип из наряда по кухне в грязнющем комбезе, волокущий бак с помоями.
Обычно конкурс в это необыкновенное училище - до двадцати пяти гавриков на одно место, это вам не кот начхал, парни. Что творится в эти дни на приемных экзаменах - отдельная песня. Скажем коротко - торжествует нормальный принцип естественного отбора: "Человек человеку - друг, товарищ и волк", а самый порядочный ответ на наивную, по школьной еще привычке, просьбу о подсказке, короток и конкретен, как залп расстрельной команды: "Хрен тебе!". Хуже, если с доброжелательно-товарищеским видом подскажут так, что наивный абитуриент после такой подсказки оглашает безутешными рыданиями коридор, ведущий к дверям приемной комиссии, направляясь забирать документы и проклиная подлое коварство.
Но вот позади экзамены и мандатная комиссия: невероятное свершилось! Поступил! Пьяные от телячьего восторга, летят пацаны на почту отбивать мужественно-хвастливые телеграммы и не догадываются, что это вот и есть самые счастливые мгновения за всю их жизнь. Конечно, потом будет еще много хорошего, но даже самые радостные минуты будут уже охлаждаться отрезвляющей струйкой опыта и пониманием, что счастья без довесочков не бывает. А сейчас - вот оно, счастье, без конца и края, и дальше в жизни будет только хорошее, ибо самое трудное - позади. Наверное, смелость - это отсутствие опыта. Или незнание - как вам удобнее.
Проза начинается быстро, уже на следующий день. Переодевание в форму - настоящую! Даже пропитавший ее насквозь кисловатый запах дезинфекции кажется таинственно-волнующим - он тоже настоящий, этот запах - из мужской взрослой жизни. Увесистые яловые сапоги-говнодавы, надетые впервые в жизни, делают тебя в собственных глазах почти ветераном, а новенькая тельняшка принимается из рук сонного прапорщика с благоговением, словно плащ мушкетера из рук капитана де Тревиля, и впору преклонить колено, как при посвящении в рыцарский сан.
Проверка выданных противогазов. Сладко-жутковатое замирание сердца в прожаренной солнцем палатке, взгляд завороженно прикован к склянке с хлорпикрином в руке майора-химика, разливающего таинственную жидкость на траву. Панически задерживаешь дыхание, боясь вдохнуть. Когда становится совсем уже невтерпеж, судорожно вдыхаешь пахнущий жаркой резиной воздух крохотными глотками, с опаской, изо всех сил сдерживаешься, чтобы не рвануть вон из этого жуткого брезентового полумрака. Нет, ничего...
К форме надо пришивать кучу всякого барахла - погоны, шеврон, петлицы, подворотничок. Разумеется, получается вкривь и вкось. Отпарываешь, пришиваешь по новой. Опять криво. После пятого раза исколотые пальцы отказываются держать иголку, а в глубине души накаляется жар едкого раздражения к этим атрибутам, которые всего пару часов назад готов был оросить слезами умиления: почему нельзя пришивать все эти прибамбасы прямо на фабрике, одновременно с пуговицами?! Издевательство, блин... Наконец, все пришито. И даже довольно ровно. Начинаешь ощутимо уважать себя. Ай да Пушкин, ай да сукин сын!
Появляется сержант со школьной линеечкой в руках. Строит отделение, осматривает каждого, дотошно вымеряя расстояние пришитых знаков различия от края плеча, плечевого шва, обреза петлиц и т д., и т п. Итог: все хреново, все переделать. Опять?! Из-за несчастной пары миллиметров?! Народ пытается трепыхаться и убедить сержанта в несущественности предъявляемых требований. Ничего, обычное дело - сырье тоже трепыхается, когда его втягивает машина для последующей обработки.
Так начинается КМБ, или курс молодого бойца, или карантин, как его чаще называют. Месяц до начала основных занятий и принятия присяги. Что-то вроде чистилища, мелкого фильтра, дающего последний шанс задуматься, прислушаться к себе - оно тебе точно надо, парень? И, если не очень точно, то спрыгнуть с подножки набирающего скорость эшелона, не создавая проблем ни себе, ни Министерству обороны с его управлением образования, в реестры которого ты пока еще не внесен окончательно. И работает это чистилище - будь здоров!
Глава 1. Карантин
Командирами взводов на время карантина были назначены курсанты старших курсов. Нам достался похожий на Лермонтова стройненький крепыш Неткачев. От Лермонтова его отличало отсутствие меланхолии в разбойничьем взгляде и любовь к бегу - на нашу беду, парень оказался мастером спорта по легкой атлетике. "Только мертвые не потеют, остальные должны потеть" - этот кондовый армейский афоризм мы с его помощью усвоили накрепко.
- Рота, подъем! - в эту секунду отчаянно мечтаешь о том, чтобы крик этот оказался кошмарным сном. Еще вот-вот, и ты откроешь глаза в своей комнате, знакомой до последнего пятнышка на обоях, и облегченно засмеешься.
- Подъем команда была! - грохочет уже над самым ухом противный и взбадривающий, словно ледяная клизма, рык сержанта. - Построение через три минуты!.. Две минуты!.. Одна! Отделение!.. Р-р-ряйсь!
Некоторые наивные люди думают, что бег по утреннему лесу обогащает легкие живительным кислородом и добавляет массу положительных эмоций, а посему исключительно полезен для здоровья. Этих недоумков следует отловить на их любимой лесной тропинке, вытряхнуть из кроссовок и поставить в самую середину курсантского строя. А лучше - в последнюю шеренгу, чтобы как следует поняли ошибочность своих убеждений. Когда перед тобой несется табун потных лошадей, вздымая копытами тучи пыли и песка и по ходу дела избавляясь от накопившихся за ночь газов в кишечнике, легкие насыщаются чем угодно, только не кислородом. А хочешь глотнуть свежего воздуха - делай невозможное: прибавь скорость и через "не могу" вырывайся вперед, не обращая внимания на сбившиеся портянки и стертые в кровь ноги. Кстати, относится это не только к кроссам.
Утренний туалет. Сорок потных лысых обезьян лихорадочно толпятся у двухметровой трубы с дырочками - пять минут на умывание! Из дырочек хлещут струи ледяной воды - тугие, как прутья. Самые отчаянные пытаются залезть под "душ имени Карбышева" - другую трубу, вертикально торчащую из земли. Подозреваем, что нижний ее конец вставлен в подземный родник, бьющий сквозь вечную мерзлоту. Сибиряк Леха Керсов, хваставшийся, что каждую зиму занимался моржовым спортом, вытерпел под этим душем четыре секунды, оглашая окрестности ревом тунгусского шамана. Когда он выскочил из-под душа и обнаружил, что за это время боевые товарищи сперли мыло, рев его был слышен, наверное, в его родном Оймяконе.
Завтрак. Перловая каша с волосатым куском вареного сала перемалывается молодыми челюстями в считанные секунды. Предчувствуя голодный день, тоскливо визжат на подсобном хозяйстве голодные свиньи - после завтрака первокурсников ни фига им не обломится. Самое настоящее счастье: ломоть белого хлеба с шайбочкой масла и двумя кусками сахара, твердостью не уступающего мрамору. Из такого сахара запросто можно ваять античных Афродит. Только просуществовали бы такие скульптуры недолго - никто облизывать бы их не стал, разломали бы и изгрызли в пять секунд.
Занятия. Опытный комсостав знает, что посади сейчас курсанта в класс - после кросса, да после завтрака - так он тут же и уснет, мерзавец. Собственно, в первые месяцы он в любое время уснуть готов, так чего зря учебное время на сидячие занятия переводить? Все равно не в коня корм. Вот оклемаются, адаптируются маленько, тогда и до серьезной учебы очередь дойдет. А пока - на плац шагом марш! На стадион! На стрельбище!
- Сгибание и разгибание рук в упоре! Делай... Р-раз! Делай... Два! Все вместе делают!
- Огневой рубеж два метра впереди - к бою! Делай... Р-раз! Делай... Два! Куда задницу выставил?!
Обед с холодноватым борщом и обжигающим киселем, который все равно никто не успевает выпить. Что интересно, перед обедом обязательно нужно почистить сапоги, а вот руки мыть - необязательно. Появился первый "залетчик" - длинный Андрюха Савченко с добрым огорченным лицом. Засунул в карман кусок сала из каши, видя, что не успеет съесть его в столовой. Сало немедленно проявилось на штанах жирным пятном, Андрюха заработал два наряда, был осмеян, стоит, вздыхает. А не будь дурак - тебе мыльница для чего дадена? Сунул в нее хоть сало, хоть черта - и не видно ни фига. Интеллигенция...
Самоподготовка. Изучение уставов. Вчерашние золотые медалисты и победители всевозможных олимпиад изнемогают, безуспешно пытаясь зазубрить пять строчек из обязанностей дневального по роте. Каменеющие веки приходится придерживать пальцами от сползания вниз.
Вечерний кросс. Бом-бом. Как много дум наводит он у курсантов, с ненавистью глядящих на мелькающую впереди строя бодрую поджарую задницу комвзвода, обтянутую щегольскими полушерстяными галифе! Он когда-нибудь устает, падла?!
Вечерняя поверка. Гоготать, как в первые дни, над необычными фамилиями сил уже не остается. Узкая койка, застеленная лиловым приютским одеяльцем, тянет как магнит; твердая, как трехдневная буханка, подушка в сероватой наволочке, манит, как одалиска в шахском гареме, обещая бездну неги и наслаждений. Не тут-то было...
- Взвод... Сорок пять секунд - ОТБОЙ!
Ни один, даже самый страстный в мире любовник, не срывал с себя так быстро одежду, устремляясь к ложу любви. Топот, треск отрываемых пуговиц, грохот сбрасываемых сапог; обитатели верхних коек взлетают в свои орлиные гнезда, наступая на плечи и уши зазевавшихся обитателей нижних ярусов.
- Заправить обмундирование!
Прощай, нежная прохлада простыней! Вылазь босыми ногами на затоптанный пол, укладывай хэбэ на табуретку: китель погонами к спинке койки, штаны ширинкой в сторону центрального прохода, ремень бляхой вверх, поверх всего - берет, как на братскую могилу. Портянки оборачиваются вокруг голенищ сапог, придавая говнодавам кокетливое сходство со щегольскими мушкетерскими ботфортами.
- Взвод... Сорок пять секунд - ПА-АДЪЕМ! Тридцать секунд осталось!.. Двадцать секунд!.. Десять!.. Пять!.. Взвод... Р-ряйсь! Сыр-рна! Вольно, заправиться!
И так - раз восемь-десять подряд. Если кто не знает, называется это "сон-тренаж".
Некоторые не выдерживают - пишут рапорта и уходят. Как правило, первые "дезертиры" появляются уже к концу первой недели карантина. А всего за период карантина отсеивается в среднем два-три человека из роты. Провожают их с показным презрением и затаенной завистью.
Начинаются занятия по ВДП - воздушно-десантной подготовке. Воспринимается это как посвящение в сан, как вступление в когорту избранных. Просыпается хиленькая надежда, что теперь кроссы, строевая подготовка и прочая пехотная лабуда станет необязательной. Вдохновенные сопляки, мы уже искренне презирали все остальные рода войск. Пехотный полковник в сравнении с сержантом ВДВ воспринимался как зачуханная баржа рядом с океанским лайнером. Разумеется, никуда эта "лабуда" не делась - просто со временем стала привычной и естественной, как бритье.
Зазубриваем матчасть парашютов (разбуди десантника среди ночи, через двадцать лет после дембеля - и он без запинки доложит, какова прочность на разрыв у любой стропы, ленты или контровочной нити). До одурения переукладываем нагретые солнцем невесомые капроновые полотнища куполов, обламываем ногти, стягивая клапана ранцев "запасок", а мысль, что скоро доверишь жизнь этим вот самым тряпочкам, кажется абсолютно бредовой и нереальной. Некоторые парни совершили уже прыжки в ДОСААФе и рассказывают об этом с небрежной весомостью ветеранов. Им никто не верит.
Тренажи по наземной отработке элементов прыжка вначале вызывают неподдельный интерес, но быстро приедаются, как и любые другие тренажи - кажутся туповатыми и однообразными, как строевая подготовка.
- Отсчет времени свободного падения! Приготовиться!.. Пошел! - по этой команде сорок курсантов, скрюченных в позе эмбриона, делают короткий шажок-прыжок вперед и нестройно, но от души горланят хором:
- Пятьсот один! Пятьсот два! Пятьсот три! Кольцо! - бросают одновременно сжатые кулаки к пяткам. - Купол! - выпрямляются, запрокидывают головы и вздымают руки вверх, словно какие-то таинственные язычники-солцепоклонники на молитве.
- Отработка приземления! Приготовиться! Земля!
Прыгаем с двухметровых ступенчатых трамплинов. Бедра-колени-ступни сжаты, словно боимся описаться, между коленей и ступней зажаты две щепки. Приземляться надо на полную ступню, да так, чтобы эти чертовы щепки не вылетели. После часа занятий ноги болят так, словно по ним лупили дубинками. Щепки все равно вылетают. Иного пути в небо нет - только через отбитые ноги. Случись что - на размышления времени не будет, тело должно думать само, автоматически выполняя действия, вколоченные в подсознание бесконечными тренировками.
Первый прыжок. Ранний подъем; на удивление вкусный, но совершенно не лезущий в глотку завтрак, получение парашютов и ножей-стропорезов. Кстати, стропорезы - эти таинственные "десантные кинжалы", о которых на гражданке слышали столько легенд, оказываются вполне невинными ножичками, размером и формой смахивающими на рыбку. Никаких "дьявольской остроты лезвий" - режущие кромки оформлены под хлеборезные пилки. Эбонитовые рукоятки с дырочками для стропы. Дешево и сердито. И не сопрет никто - таким "кинжалом" и не похвастаешься - вид непрезентабельный. А стропы режет хорошо. Словом, стропорез - это воплощенная мечта любого конструктора военной техники: дешев, отлично выполняет назначенную функцию и не ценится на гражданке.
Деловитый гул трудяг "аннушек" на аэродроме. Эскадрилья работает, как отлично отлаженный конвейер: один борт загружается, второй набирает высоту, третий выбрасывает парашютистов. Выпускающими работают смешливые разбитные девушки из спортивной команды. Гм! Глядя на современные снимки девиц из "Плейбоя" в блестящих кожаных сбруях, начинаешь подозревать, что авторы этих снимков вдохновлялись образом девушек-парашютисток. Сочетание грубовато-мужественных ремней и блестящих пряжек со стройными фигурками, обтянутыми спортивным эластиком - это, доложу я вам, парни, эффект! Тут и самые нерешительные приободряются и орлами глядят, а как же.
Хлопок маленькой твердой ладошки по плечу, шаг за борт, ледяной ожог ветра, наполняющий душу тошнотворным животным ужасом, длящимся полувечность-полумгновение, вспышка солнца перед вытаращенными глазами и - закрывшая полнеба гигантская медуза купола. Оглушает тишина и приходится стискивать зубы, чтобы сдержать отчаянно рвущийся наружу восторженный поросячий визг!
Дальше - сплошные награды за кошмарные бесконечные недели карантина. Начальник училища - Настоящий Десантный Генерал - лично (!) вручает каждому тяжеленький эмалевый значок парашютиста. И искренне верится, что именно тебе он пожал руку особенно крепко, именно тебя он выделил из всех остальных. Расписавшись в списке-ведомости, получаешь заслуженную трешку (денежное вознаграждение!), которую тут же тратишь на лимонад и пирожки в развернутом на поле походном буфете. Прыгнувшим в последнюю очередь в буфете ничего не остается - прожорлив первокурсник до чрезвычайности.
Не подумайте, что весь карантин состоит из одних только тягот да лишений. Есть в нем светлые моменты, есть. И не просто светлые моменты, а мгновения настоящего счастья. Например, последние метры кросса - когда уже вот-вот, еще мгновение, еще несколько шагов и - дыши сколько влезет, глотай лесной воздух, пахнущий соснами и лесными травами! И ты смог, не отстал, не "сдох", не перешел малодушно на шаг, когда, казалось, все - капут. Пусть не добился выдающихся результатов, просто избежал позорной категории "шлангов" - для начала и это немало.
Или - засыпать субботним вечером (если ты не в наряде), баюкая в душе щемящее сладкое ожидание праздника (почти как в детстве перед Новым годом): завтра - спать на целый час дольше! А вместо зарядки - вытряхивание одеял! А на завтрак дадут еще по два крутых яйца! А вот заступить в наряд с субботы на воскресенье - это... Ну, я не знаю... Наверное, похожее чувство испытывают солдаты, оставшиеся в отступлении прикрывать отход товарищей - и горько, и зависть к спасшимся, и угрюмая гордость - ведь кто-то должен...
Про письма из дома даже и говорить не надо - их перечитывают по сорок раз, обнюхивают и таскают за пазухой, получая немеряно взысканий за раздутые карманы. Ни один политик не испытывает столь быстро меняющегося к своей персоне отношения народа, как ротный почтальон (или, по-военному, письмоноша) - от пламенной любви и преданности: "Сергуня, братан, принес?! Давай скорее, родимый!", до лютой ненависти: "Ты где шлялся, каз-зел?! Не торопишься, бл-лин!". Вот уж где, воистину, от любви до ненависти - один шаг.
Рассказывать можно долго, но... Все на свете кончается - кончился и карантин, вместе со своими карантинными радостями и горестями. И стало почему-то грустно. Месяц мы прожили вместе - хорошо ли, плохо ли, но прожили. Сдружились, несмотря на здоровые законы звериной стаи (а может быть, именно благодаря им - кто знает?). А завтра уезжаем в Рязань и расходимся по своим подразделениям: основная масса - в батальон курсантов ВДВ, а наш взвод - в роту курсантов спецназа ГРУ, девятую роту - знаменитую и таинственную, как Шаолиньский монастырь. В десантных ротах все курсанты - одного курса. В девятой - всех четырех. В этом году выпускается третий взвод, мы приходим на их место. Что же нас ждет там?..
Глава 2. Знакомство
- Взвод, встать! Смирно! Товарищ капитан, третий взвод для беседы собран! - отрапортовал наш глыбообразный замкомвзвода Леха Рогов по прозвищу Мамонт.
Новоиспеченные курсанты вытянулись, ощупывая настороженно-оценивающими взглядами по суворовски сухую фигурку командира роты: что за папец нам достался?
Тусклая сталь блеснула из чуть раскосых, прицельно суженных глаз капитана. В тонких морщинках коричневого печеного лица маскировалась непреходящая разбойничья усмешка.
- Вольно, садись... Отставить!
Начавшие было рассаживаться за столами курсанты ошпаренно вскочили.
- Разведчик должен все делать быстро и бесшумно! - голос ротного был тверд и звонок, как рыцарский меч. - Всем понятно? С-садись. Отставить! Кто там стулом двинул?! С-садись... Отставить!
"Так, как надо" курсанты сели всего-навсего с пятого раза - все же не прошел карантин даром, нет.
- А скажите-ка мне, вьюноши, - вкрадчиво начал капитан, - о чем вы думали, сдавая иностранные языки на вступительных экзаменах? И зная о том, что по выпуску получите дипломы референтов-переводчиков? Наверное, о том, что служить вам доведется в какой-нибудь дипломатической миссии? И носить вы будете большей частью смокинги? Так вот, сынки... Хренов вам тачку! - жизнерадостно объявил он. - Все вы будете! Кадровые! Офицеры! Советской! Военной! Разведки! - словно пять полновесных золотых червонцев уронил в медный таз. - А посему - привыкайте воспитывать в себе разведчика е-же-дневно и е-же-часно! Как на очко сел, как окурок выбросил - все должен под контролем держать!
Отвесив челюсти, курсанты тихо балдели от этой пламенной речи и стремительно влюблялись в этого странного капитана. Они еще ничего не знали про своего ротного - оттрубившего десять лет на Дальнем Востоке. Командовавшего лучшей ротой спецназа Вооруженных Сил Союза. Ставшего впоследствии лучшим преподавателем тактико-специальной подготовки иностранного отделения, готовившего офицеров разведдиверсионных войск всех стран-сателлитов Союза. И, наконец, имевшего замечательное, звонкое, боевое, почетное прозвище - БЗДЫНЬ! Ничего этого они еще не знали, но шкурой, нутром поняли: этот мужик - настоящий!
И с тихим ознобным восторгом оглядывали они обстановку класса тактико-специальной подготовки: радиотелеграфные ключи на столах, стенды на стенах - с иностранной военной техникой, минами и взрывателями, схемами контрпартизанских операций армий НАТО, портретами героев-разведчиков...
- Да, и последнее, вьюноши. В ваш взвод зачислен еще один курсант, он только сегодня прибыл в училище, будет учиться вместе с вами, - спокойным, почти домашним голосом проговорил вдруг капитан. - Дневальный! - гаркнул он, открыв дверь класса: - Зови новенького!
Слыша приближающиеся шаги в коридоре, курсанты стремительно наливались праведным возмущением. Не, ну нормально?! Мы корячились, экзамены сдавали, глотки друг другу грызли, в карантине подыхали, комары нас живьем в этом лесу жрали, а тут какой-то додик на готовенькое приехал?! С-сынок, понятно...
В класс вошли трое: лысый круглый дядечка в очках и с портфелем, невысокий старлей с цепким взглядом, в новенькой форме, и парень нашего возраста в синей "олимпийке" - так, если кто не знает, назывались тогда спортивные шерстяные трикотажные костюмы. Высокий. Стройный, как шомпол. Худощавый, но широкоплечий. Гладко причесанные волосы - как льняное волокно с серебристым отливом. Бледно-голубые глаза под тонкими светлыми бровями. Черты лица тонкие, даже заостренные. Абсолютно, совершенно невозмутим, сволочь. Ни дать, ни взять - истинный ариец. Мечта Геббельса, блин.
- Разрешите, Иван Фомич? - не по-уставному обратился к ротному дядечка. - Благодарю... Пройдемте, товарищи, - и троица проследовала через класс под обстрелом насмешливых взглядов: ай да Сынок, какой эскорт его сопровождает...
- Товарищи, - обратился к нам дядечка каким-то озабоченным тоном, - прежде чем я представлю вам вашего нового товарища и представлюсь сам, необходимо соблюсти небольшую формальность...
- ...Отнестись к которой необходимо со всей серьезностью, - возник вдруг в дверях начальник особого отдела майор Сазонов - мы его уже знали. Особист прошел между столов, раскладывая перед курсантами отпечатанные листки с заглавием "Обязательство".
- Внимательно прочитайте текст, - с расстановкой, словно для дебилов, проговорил особист, - впишите на указанном месте свои фамилии-имя-отчество, распишитесь и поставьте дату.
Озадаченные, курсанты зашелестели листками. "Я, такой-то, обязуюсь не разглашать секретные сведения, ставшие мне известными в ходе моего участия в военно-научном эксперименте в период с ... по ... Об уголовной ответственности за нарушение военной и государственной тайны согласно ст. ст. ... УК РСФСР я предупрежден..." Что за эксперимент? Но расписались все быстро и без дурацких вопросов - уже кое-что понимали.
- Угу... - особист быстро собрал листки, просмотрел, сверился со списком. - Пожалуйста, Дмитрий Олегович, - кивнул он лысому. Тот по-лекторски откашлялся.
- Итак, товарищи, позвольте представиться, - начал он с чуть заметной забавной торжественностью, - меня зовут Дмитрий Олегович, я - заместитель директора научно-исследовательского института, профессор.
- А какого именно института? - нагло вякнул вдруг кто-то из задних рядов.
- Научно-исследовательского, тормоз! - пояснил ему длинный как мачта Игорь Ящик. - Слушать надо.
- Благодарю за пояснение, молодой человек, - поклонился в сторону Ящика профессор и продолжил: - Наш институт занимается разработкой некоторых экспериментальных образцов вооружения и боевой техники. В частности, мы ведем разработку экспериментальных людей... - профессор чуть замялся. - М-да. Одним словом, боевых киборгов. Вам знакомо это слово, надеюсь? - пытливо сверкнул он очками.
- Мнэ не знакомо, - подал голос Дато Мания - гордый джигит, потомственный чабан и чемпион Телави по самбо. - Извынитэ.
- Киборг, молодой человек, значит - кибернетический организм, - с готовностью откликнулся профессор. - Название это, разумеется, совершенно не в полной мере соответствует... гм, нашим ребятам, но... Прижилось, одним словом, такое вот название, хоть и безнадежно устаревшее и неточное.
- Что ли, робот? - удивленно уточнил Дато.
- Можно сказать и так. С большой натяжкой, - сухо ответил профессор. Было видно, что ему очень не нравится, что его питомцев называют таким образом. Так многие не любят, когда их домашних любимцев называют крысами или черепахами - для них они просто Лариски или Тортилки - нормальные члены семьи.
- Поймите, ребята, наш Маргус - это совсем не то, о чем вы читали в фантастических романах! - прижал он пухлые кулачки к груди. - Простите, я так и не представил вам вашего нового товарища. Его зовут Маргус. Ауриньш Маргус Янович. Боевой киборг третьего поколения.
Вот, хотите - верьте, хотите - нет, но никто даже особенно и не удивился. Столько всякого пришлось пережить за последние два месяца, столько нового открылось - к чему угодно уже были готовы. Фигли там какой-то киборг. Сказали бы лучше - будет завтра баня, или нет. А что вы хотите? Мы твердо знали, что наша военная наука - лучшая в мире - да так оно и было, черт возьми! Это сейчас ракеты все попилили, стратегические бомберы тихо ржавеют на земле без керосина, а золотые мозги тихонько линяют в страны бывшего вероятного противника. Дико все это видеть - как нам было потом дико видеть на месте Бздыня какое-то прыщавое недоразумение - деловитого карьериста и вдохновенного мудозвона... А тогда-то армия наша была - ого-го! И работали в военной науке лучшие ученые, если кто забыл. Так что чему удивляться было?
- В отличие от киборгов предыдущих поколений (те были роботы-солдаты) наш Маргус является роботом-командиром, - лекторским тоном продолжал профессор. - Главное отличие его от своих предшественников - способность к самообучению, накоплению практического опыта и применению его на практике. С вашей помощью, товарищи, мы хотим найти ответ на ключевой вопрос науки о боевой робототехнике: сможет ли киборг научиться адекватно оценивать обстановку и самостоятельно принимать верное решение.
Маргус, или как его там, стоял не шелохнувшись, бесстрастно глядя куда-то сквозь нас, словно говорил: ну вот такой я и есть - как хотите, так меня и принимайте. С виду парень как парень, ничего особенного - умеют у нас все же нормальные вещи делать, когда захотят!
- Это он что, с нами учиться будет? - продолжал любопытствовать Дато.
- Совершенно верно, - кивнул профессор. - Первый этап эксперимента - обучение совместно с обычными курсантами. Согласно предварительному плану Маргус будет проходить обучение в течение одного семестра на каждом курсе. Таким образом, мы планируем завершить первый этап через два года.
- А у "траков" тоже такие будут? - ревниво поинтересовался кто-то.
- У кого, простите? - не понял профессор.
- Ну, у десантуры, на инженерном факе.
- А-а, нет-нет. Пока - только у вас.
- А почему нас выбрали? - лекция потекла по своим законам, наступил черед вопросов.
- Отвечаю по порядку. Во-первых, войска спецназначения - это род войск, предъявляющий особенно высокие требования к индивидуальной выучке личного состава, требующий высочайшей ответственности при выполнении поставленной задачи, ибо разведчик, даже оставшись совершенно один на территории противника, должен стремиться выполнить поставленную задачу любой ценой - и не находясь под контролем командования, но руководствуясь в первую очередь чувством долга и самодисциплиной.
Курсанты невольно приосанились. Хм, а то мы без этого лысого не знали, что мы - самые крутые! Лектор, уловив настроение аудитории, осадил коня своего красноречия.
- Одним словом, товарищи, если Маргус справится у вас, значит, в других родах войск он или ему подобные э-э-э... товарищи справятся и подавно. Здесь, можно сказать, будет проходить его проверка на максимальных режимах.
- А в наряды его ставить можно? - неожиданно проявил практический интерес старшина роты, четверокурсник Фомин, непонятно когда появившийся в классе.
- Безусловно! - с готовностью откликнулся профессор. - Можно и нужно. Маргус должен находиться в совершенно одинаковых условиях с остальными курсантами для приобретения всех навыков и умений, необходимых обычному курсанту, в этом залог чистоты эксперимента.
- И на очко? - уточнил старшина.
- Куда, простите?..
- На уборку туалета, - пояснил Фомин.
Профессор задумался. Среди курсантов легкой волной прокатилось нестройное веселье: ну, елки-палки, и этот кадр военную науку двигает - что такое очко, ему надо объяснять!
- М-да, - профессор промокнул лысину платочком. - Н-ну... Я думаю, можно.
- Нет, вы точно скажите, - обстоятельно молвил старшина. - А то он еще сломается там, а мне отвечай.
- Ну, можно, можно, - твердо кивнул профессор. - Не настолько уж, я полагаю, оно страшное, это ваше пресловутое очко? Не страшнее прыжков, я полагаю?
- Это как сказать! - хором возмутились курсанты. - Да лучше прыгнуть десять раз!
- А что такое? - забеспокоился лектор. - Что, это и в самом деле так сложно?
- Ничего, научится, - успокоил его старшина. - У нас и не такие учились. Вы разрешите, я его пока к себе в каптерку отведу, переодену? А то чего он стоит не по форме...
И Маргус послушно потопал следом за старшиной, а мы еще добрый час беседовали с профессором, и узнали от него много интересного. Что основное питание Маргуса - от портативных аккумуляторных батарей, но при необходимости он может использовать и другие источники энергии - вплоть до мазута и сухарей. Он хорошо плавает, может долгое время находиться под водой. Без акваланга, естественно. В баню? Можно, конечно, только зачем? Ах, за компанию? Тогда - конечно, пожалуйста. Может бегать со скоростью до тридцати километров в час по среднепересеченной местности, скорость бега по шоссе - до сорока пяти километров в час. Владеет боксом, самбо, каратэ - примерно на уровне кандидата в мастера спорта. Выдерживает большие динамические и статические нагрузки. Очень хорошо обучается. Характер - спокойный, выдержанный. Почему такая внешность? И имя? Он будет ориентирован для действий на центрально-европейском и северо-европейском театрах военных действий, соответственно и внешность... такая вот... немного скандинавская, что ли. А имя... электронику для него разрабатывали рижские специалисты, в речи остался небольшой прибалтийский акцент, ну и еще учли пожелание конструктора...
- Да, правда, так бывает, - авторитетно подтвердил Мания. - У меня дядя в Тбилиси - электронщик, они такую говорящую машину делали. Она сначала по-грузински говорила, а потом ее на ВДНХ возили, и там меняли программу, чтобы она по-русски тоже говорить умела. Ну, она говорила, только все равно с грузинским акцентом. Чего смеетесь, правду говорю!
- Текущее обслуживание и профилактику Маргуса будет осуществлять старший лейтенант Воронов Александр Ильич, - профессор светски кивнул в сторону старлея. - На время эксперимента он будет прикомандирован сюда, будет состоять в штате офицеров управления роты.
- Разрешите? - появился в дверях класса старшина. - Вот, хоть на человека стал похож! - ввел он в класс переодетого в форму Маргуса. - Учитесь, салаги: все сам парень сделал - и нагладился, и подшился, и сапоги надраил. За какой-то час.
Киборг стоял перед нами немым укором. Новенькая форма, которая просто обязана была сидеть на нем классическим мешком, как на любом нормальном салабоне, выглядела, как приложение к строевому уставу. Ни морщинки, ни складочки - словно в генеральском ателье пошита на этого гада. Ремень плотно облегает талию, но не перетягивает ее, как у муравья. Бляха сияет. Сапоги сверкают ярче, чем у ротного. Берет н-новенький, тельник н-новенький - вот падла... И мы сидим перед ним - хэбэ уже выгоревшее, с пузырями на коленях, тельники уже ношеные, линялые (в бане поменяли), морды солнцем обгорелые, комарами обглоданные... И у всех одна мысль: за каким фигом это мы так загибались, спрашивается, если нас таким вот красавчиками скоро заменят? Ну да ладно, еще не вечер...
А вечером (точнее, после отбоя) киборг возник в дверях каптерки. В синих уставных трусах и сапогах на босу ногу.
- Разрешите, товарищ старшина? - вежливо обратился он к Фомину, любовно полировавшему суконкой офицерский хромовый сапог. В голосе киборга прохладным юрмальским ветерком звучал легкий прибалтийский акцент.
- Что такое? - с неудовольствием оторвался старшина от своего отражения в носке сапога.
- У меня тельняшку кто-то взял... - растерянно доложил киборг. - Наверное, перепутали, я спрашивал - никто не говорит.
Старшина досадливо поморщился. Чего там - дело ясное. Новые тельняшки курсанты сдали в бане в стирку, взамен получили чистые, но бэ-у. Бывшие в употреблении, значит. В отпуск любому хочется в новой приехать (а к отпуску курсант готовится с самого начала семестра), а как же. А этому парню в отпуске красоваться не перед кем, так нафига ему новый тельник, спрашивается? И не будь дураком, следи за своим имуществом.
- Это не у ТЕБЯ тельник тиснули, голубь ты мой сизокрылый, - мягко возразил старшина. - Это ТЫ его прое...
- Что я сделал? - вежливо переспросил Маргус.
- Профукал, прошляпил, прососал, просрал, бл-лин! - начал терять терпение старшина. - У меня тут что - склад тельников для всяких тормозов, нафиг?!
Чертыхаясь, он полез на стеллаж и оттуда, из поднебесья, в киборга полетела донельзя полинялая и растянутая тельняшка-безрукавка.
- Носи, лопух! - спрыгнул старшина на пол. - Если и эту про... Тьфу, потеряешь, короче, больше хрен чего получишь, понял?! Дам кусок рукава, пришьешь к хэбэ, как манишку, и будешь так ходить! Шагом марш спать!
- Товарищ старшина, мне вообще-то сон не требуется...
- А тебя не спрашивают, требуется - не требуется, понятно? Положено спать - значит, спи. Вопросы?.. Свободен!
- О, у меня есть вопросы, товарищ старшина...
- Свободен, я сказал! Через две минуты не будешь в койке - на очко у меня улетишь. Шагом марш, курсант! Да не шуми, люди спят.
- Есть! - несколько озадаченно ответил Ауриньш и отправился к своей койке, пытаясь установить хоть какую-то логическую взаимосвязь между словами старшины: "Вопросы?", "Свободен!" и "Марш спать!". Шел он, несмотря на скрипучие половицы, совершенно бесшумно. Это понравилось старшине. "Надо же, - подумал он, - тормоз, а старается. Нич-чо, сделаем человека из этого баклана". И, конечно же, старшине вспомнился золотой постулат армейской педагогики: "Солдаты у нас все хорошие, их только дрючить надо".
Сентябрь в Рязани - еще не в полной мере осень. Скорее, затянувшееся бабье лето. Но по утрам уже довольно зябко, и с мещерских болот все чаще наползают на город молочные туманы.
Ежась от студеного утреннего ветерка, курсанты выбегали на зарядку. В наставлении по физподготовке четко расписано, при какой температуре воздуха какая форма одежды положена на зарядку. Однако в училище этому разделу не придавали особого значения. Например, форма номер один (трусы и тапочки) не применялась вообще - чего баловством заниматься. Когда это боец в тапочках воевать будет? А про трусы вообще говорить не приходится: почти у всех курсантов по тогдашней моде трусы были разорваны по боковым швам до самой резинки - считалось, что так легче бегать. Бегать-то легче, но дистанция кросса проходила по окраинным улицам Рязани, мимо стен старого Кремля. Улицы эти были застроены старыми бревенчатыми домами с подслеповатыми окошками, заросли лопухами и крапивой. А населяли их в основном люди пожилые, и подобную здоровую простоту нравов они могли не одобрить.
Зато форма номер два (сапоги, штаны, "голый торец") применялась во все времена года, кроме зимы. В такой вот форме курсанты и выстраивались на плацу - зевая и шустро потирая ладонями "голые торцы", быстро покрывающиеся гусиной кожей.
- Первый комплекс вольных упражнений! Начи-на-ай! - разнесся из динамика записанный на пленку голос офицера кафедры физподготовки капитана Иванчи. Сам капитан в спортивном костюме изображал на трибуне перед плацем эдакий сурдоперевод собственных записанных команд - училище всегда славилось новаторством в методике обучения.
Надо сказать, фамилия капитана - Иванча - забавляла курсантов "китайских" групп, ибо переводилась с китайского языка вполне мирно и почти по-домашнему, несмотря на многочисленные капитанские спортивные разряды: "чашка чая".
- На дистанцию кросса бегом - марш! - и голос капитана сменила веселая музычка и голос Аллы Пугачевой, быстро заглушаемый нарастающим грохотом сотен сапог по асфальту.
- Ауриньш! - обернулся на бегу замкомвзвод Леха Мамонт. - Почему в тельнике? Замерз?
- Чтобы не потерялся, товарищ сержант, - ровным вежливым голосом объяснил Маргус, догнав Леху.
- Снять! - скомандовал сержант и ухмыльнулся: - Такой не потеряется...
Это уж точно - на такую тельняшку не польстился бы даже самый рачительный каптер, готовый утащить в свою норку любое барахло: донельзя выцветшая от бесчисленных стирок, растянутая могучими десантными торсами, даже на широкой груди Ауриньша она напоминала развратное вечернее платьице с откровенным декольте и дразняще широкими проймами. Маргус послушно стянул тельняшку, сунул ее в карман штанов и занял свое место на правом фланге.
Бежал он легко и ровно - не сопел, не пыхтел, и даже совсем не топал, словно был обут в тапочки-балетки. Понемногу курсантов это начало заедать. Что, офигенный спортсмен, что ли? В первый раз на зарядке - и чешет наравне со всеми. Ну так мы тебе сейчас покажем, как старые десантные волки бегать умеют (что с того, что выслуги у нас всего пара месяцев - зато каких месяцев!). Не сговариваясь, парни начали понемногу прибавлять темп, и вскоре уже начали обгонять бежавший впереди взвод второкурсников ("...Куда ломитесь! Оборзели салаги!"). Потом еще один. Кислород из воздуха вдруг опять стал пропадать, как в первые дни карантина. Обливаясь потом и задыхаясь, парни грохотали сапогами по щербатому асфальту, из последних сил наращивая и без того бешеный темп. А этому гаду - хоть бы что. Все тот же ровный бег, те же размеренные движения, разве что шаги стали шире.
- Леха! - задыхаясь, всхлипнул Серега Зинченко, "комод-раз". - Ну его на хрен, этого робота, у меня пол-отделения сейчас сдохнет! Сбавь темп!
- Вот хренушки! - упрямо просопел Мамонт. - Держи своих, немного осталось. Мы этого студента уроем...
Момент финиша парни помнили смутно: перед глазами уже все плыло, а сердца молотили уже не в глотке, а где-то в самом черепе. Обессиленные, все судорожно глотали сырой осенний воздух и держались на ногах только грозными окриками сержантов: "Не стоять! Ходить!".
- Загнанных лошадей... Пристреливают нафиг... - кое-как просипел вконец вымотанный Пашка Клешневич, и вдруг зашелся в приступе рвущего судорожного кашля. Он согнулся, лицо его побагровело. Парни растерялись. Что с ним? Вдруг загнется сейчас?!
- Дай руки! - неожиданно возник рядом с ним Ауриньш и, встав у Пашки за спиной, обхватил его запястья. Поднял руки вверх, развел в стороны, прогнулся назад. Пашка повис на его руках, как распятый Андрей Первозванный.
- Вдохни глубоко! - мягко скомандовал Маргус.
Пашка взахлеб, со стоном втянул воздух широко раскрытым ртом, бессильно лежа мокрой от пота спиной на груди Маргуса.
- Теперь выдыхаем! - Ауриньш поставил Пашку на ноги, прижал его руки к груди, наклонил, почти согнув пополам.
- Еще раз! - И Пашка опять распластался, подставив рыхловатую грудь блеклому осеннему солнцу. Лицо его быстро приобретало нормальную окраску, глаза стали глядеть осмысленно.
- Ну вот, теперь хорошо, - аккуратно поставил Маргус Пашку на ноги. - У тебя бронхи не болели раньше?
- Было... - Пашка размазывал по лицу выступивший холодный пот, но дышал уже почти ровно. - Боялся, что медкомиссия зарубит...
- Тебе нужно нагрузки пока дозировать, - озабоченно проговорил Маргус, - надо командиру сказать.
- Ты что, сдурел? - вытаращился Пашка. - Не вздумай! Я втянусь, ничего...
Маргус кивнул и отошел - все такой же спокойный и невозмутимый, черт.
- Он меня как за руки поднял, как на грудь себе положил - я прямо забалдел! - делился потом Пашка. - Лапы прохладные, грудь прохладнае - такой кайф! И воздух будто сам вливается, и кашель прошел, и башка на место встала. Атасный мужик!
Хорошо, что в то время никто еще толком понятия не имел о таких вещах, как гомосексуализм - а то ведь задразнили бы бедного Пашку...
Глава 3. Каша ест меня
Начались занятия по иностранному языку - одному из основных предметов в девятой роте, так как по выпуску офицеры-спецназовцы получали дипломы переводчиков-референтов. Основные европейские языки Ауриньш уже знал, поэтому его определили в группу китайского языка.
Китай в ту пору считался одним из наиболее вероятных противников СССР: еще свежи были в памяти события на Даманском, только-только почил в бозе Великий Кормчий, сыны Поднебесной вполне определенно делали заявки на лидерство в регионе, а мудрый старец Дэн Сяопин еще только подступался к проведению своих реформ. Поэтому и существовали на разведфаке "китайские" группы, в которые собирали всех курсантов, хоть мало-мальски смахивающих на азиатов. Впрочем, таких было немного, и группы дополнялись обычными "рязанскими мордами".
- Нимэн хао, тунджимэн, - приветствовала курсантов молодая светловолосая дама в строгих очках и с мягкой улыбкой училки начальных классов. - Здравствуйте, товарищи. Меня зовут Валентина Алексеевна, я - ваш преподаватель китайского языка. "Нимэн хао" означает: "здравствуйте", так я буду приветствовать вас на занятиях. Отвечать вы мне будете: "Хао". Понятно? Давайте попробуем. Нимэн хао!
- Хао! - дружно выдохнули курсанты и приободрились - во, совсем простой язык, зря боялись.
- Проходите в класс, - открыла она дверь, - рассаживайтесь, цин цзо...
Парни вошли в класс и остолбенели. Разноцветные иероглифы красовались на всех стенах класса - на большой карте Китая, на плакатах с оружием и боевой техникой, даже над классной доской вели свою молчаливую таинственную пляску пламенно-алые знаки, пугающе-непонятные и все-таки непостижимо красивые. Тут мы все и сдохнем... В то, что простой смертный может научиться читать и писать это, казалось абсолютно невероятным. Курсанты были подавлены напастью, свалившейся на них непонятно за какие грехи.
- Бье п'а, сюэшен тунджимэн, - улыбнулась Валентина Алексеевна. - Не бойтесь, товарищи курсанты. Не вы первые, не вы последние. Все поначалу пугаются, а потом - ничего, учатся. Причем, очень хорошо. Во всяком случае, отличников в китайских группах всегда было больше, чем в других.
Мягким негромким голосом, словно рассказывая сказку, поведала она курсантам, что грамматика китайского языка - довольно проста, в отличие от европейских языков, в нем нет привычных падежей, склонений, спряжений и прочих премудростей. Смысл предложения определяется порядком слов. Например, если сказать: "Губа гэмин", это будет означать "кубинская революция", а "гэмин Губа", наоборот - "революционная Куба". Или: предложение "во чи фань" означает: "я ем кашу". А "фань чи во" будет означать "каша ест меня".
Китайская письменность - слоговая. Каждый иероглиф обозначает один слог. Как в русском языке слово может состоять из одного, двух и более слогов, так и в китайском языке: слово может состоять из одного, двух и более иероглифов.
Затаив дыхание, курсанты повторяли вслед за "цзяоюань тунджи" (товарищ преподаватель) таинственные слова - осторожно, словно пробуя их на вкус. "Ни хао" - здравствуй, "цзай дянь" - до свиданья, "цин цзо" - садитесь, "чжань ци лай" - встаньте... А уже к следующему занятию всем требовалось вызубрить совсем уже запредельную фразу, которую придется докладывать дежурному: "Цзяоюань тунджи! Цзю лянь сань п'ай сы бань сюэшен шанла чжунвэн к'э!" Во как! Товарищ препод, стало быть - курсанты четвертого отделения третьего взвода девятой роты к занятиям по китайскому языку готовы. Ешьте нас с потрохами, уважаемый богдыхан...
Китайские тетради для обучения правописанию расчерчены особым образом: не в клетку и не в линейку - ровные ряды квадратиков сантиметр на сантиметр. Иероглиф должен аккуратно вписываться в этот квадратик - равномерно, без наклона и смещения в сторону. Порядок написания строго определенный - слева направо, сверху вниз. Оказывается, это только у европейцев можно быть профессором и иметь отвратительный почерк. В Китае же об образовании человека можно судить по его почерку: чем образованнее человек, тем он у него лучше.
Пыхтя, сопя и свесив набок языки от усердия, курсанты вписывали в квадратики основные черты - составляющие иероглифов. Вертикали, горизонтали, откидные и разнообразнейшие точки. Разумеется, получалось все вкривь и вкось, как у неумелого первоклашки. Курсанты отдувались, и губы их то и дело складывались, чтобы произнести нехорошее слово.
Маргус же выполнил задание со скоростью опытной стенографистки и быстро пролистывал учебник. Хорошо ему...
- Хао цзилэ, Ауриньш тунджи! Замечательно, товарищ Ауриньш! - от души восхитилась Валентина Алексеевна, проверив его тетрадь. - Настоящая каллиграфия. Вы изучали язык раньше?
- Никак нет, - поднялся Маргус, - только сейчас.
- Очень хорошая работа. Твердая, уверенная рука. Вы рисуете?
- Я еще не пробовал. Просто вы показали, я сделал. Вы хорошо объяснили.
- Цин цзо, - порозовела от удовольствия Валентина Алексеевна, - садитесь. Пять баллов, у фэн.
Парни недоуменно переглянулись - она что, не в курсе? Вот же еще напасть подвалила - теперь на его фоне мы вообще деревяшками смотреться будем...
Занятия по языку Валентина Алексеевна вела, словно мастер борьбы шоудао: изящно-мягко, благородно-вежливо, и - беспощадно. В конце урока она добила курсантов коронным приемом: КАЖДЫЙ ДЕНЬ они должны будут заучивать два-три десятка новых иероглифов - только при таком темпе можно за четыре года накопить необходимый переводчику запас лексики. Поскольку это довольно серьезная нагрузка, она договорится с командованием роты о том, чтобы в наряды их ставили только в выходные дни, дабы курсантам не пропускать занятия.
Парни отвесили челюсти. Нет, вы поняли? Вот так позаботилась - ну прямо мама родная. Единственный выходной - и тот псу под хвост. Точнее, китайскому дракону. Звездец, парни. Иппон! Чистая победа.
Так началась бесконечная борьба с языком древних мудрецов и отморозков - хунвэйбинов, без перерывов и тайм-аутов. Во чи фань, фань чи во. То ли я ем эту бесконечную кашу иероглифов, то ли она ест меня. Даже стоя в наряде по роте, по ночам, пристроив рабочий черновик на тумбочку дневального, курсанты корпели, вымарывая страницу за страницей заучиванием новых иероглифов - каждый иероглиф требовалось написать не менее десятка раз для того, чтобы он пристроился в памяти, обитающей, казалось, не в голове, а в кончиках пальцев. Дежурные по роте на такое разгильдяйство смотрели сквозь пальцы: да, не положено дневальному отвлекаться, да уж ладно - и так люди судьбой обижены. К тому же, многие дежурные сами были курсантами китайских групп. Правда, мелкий коренастый Серега Колдин, заработавший в первые же дни занятий китайское прозвище Цунь (вершок) свой втык поимел.
Второй час ночи. Полторы сотни парней спят сладким субботним сном - надо сказать, спят довольно тихо: храпеть и бормотать во сне в казарме отучаются быстро. Дневальный Серега, стоя у тумбочки с телефоном, стойко борется со сном и очередным домашним заданием. Камнем преткновением становятся слова "цзо" (левый) и "ёу" (правый). Серега их постоянно путает. Отчаявшись, он вытаскивает из ножен штык-нож и принимается перебрасывать его из одной руки в другую, приговаривая: "цзо-ёу, цзо-ёу...". Постепенно увлекается, забывает про этот долбанный язык и начинает выписывать ножом немыслимые кренделя, любуясь на себя в большом зеркале со строгой надписью "Заправься!". Где он этих приемов насмотрелся - загадка, во всяком случае, на занятиях по физо ничего подобного курсантам не давали. Скорее всего, тут имела место импровизация.
Понятное дело, вскоре он увлекается, тяжелый нож вырывается из его рук и летит в сторону, с грохотом приземляясь на дощатый пол. Казарма чутко реагирует скрипом коек и неясным бормотанием. Серега на цыпочках (это в сапогах-то!) бежит к вверенному вооружению, суетливо вытаскивает его из-под чьей-то кровати и опрометью кидается назад. Через пять минут пресловутое шило в одном месте дает о себе знать и ситуация повторяется.
После третьего раза из каптерки появляется старшина - несмотря на поздний час, одетый по форме, и любопытствующий, что за херня здесь происходит. Ничтоже сумняшеся, Серега не придумывает ничего умнее, как выдать абсурдную версию: дескать, отчищал ножом тумбочку и вот, уронил нечаянно. После неплохо проведенного увольнения старшина был в благодушном настроении, и скорее всего готов был отпустить незадачливому салаге-дневальному его вольные и невольные прегрешения, но из темноты кубрика вдруг раздался голос Ауриньша:
- Товарищ старшина, не так. Курсант Колдин выполнял ножом какие-то упражнения, стоя перед зеркалом. Он не удержал нож, и нож упал. Так было три раза, - наверное, примерно так же обстоятельно и невозмутимо докладывали красные латышские стрелки об измене товарищей по партии.
Оба-на. От такого простодушного предательства обалдел даже сам старшина. Какие-то мгновения в его душе шла борьба между солдатом (кем, по сути и являлся в настоящее время Фомин) и офицером (кем ему предстояло стать почти через год). Схватка окончилась боевой ничьей, в результате каковых и рождаются Соломоновы решения:
- Значит, так. Колдин - несешь службу до четырнадцати часов. В четырнадцать - сменяешься, четыре часа на подготовку к наряду и заступаешь по новой. Ауриньш - наряд вне очереди за разговоры после отбоя, заступаешь вместе с ним. Вопросы? Свободны!
Глава 4. В жизни всегда есть место подвигу
Что из себя представляет армейский сортир? В общем, ничего особенного: пара писсуаров с неизменными плавающими окурками, да четыре кабинки без дверей, оборудованные унитазами типа "Генуя" - их вы могли видеть в привокзальных бесплатных туалетах. На гвоздях, торчащих из стен кабинок - обрывки окружной газеты "Ленинское знамя", или попросту, "Гальюн таймс".
Особенность тут всего одна - эти четыре кабинки предназначены для обслуживания полутора сотен здоровенных парней, которые не дураки пожрать и запорами отнюдь не страдают. Делите полтораста на четыре - арифметика простая.
- Ну что, Марик, дозвезделся? - сочувственно вздохнул Цунь, уныло обозревая поле деятельности. - Черт тебя за язык дернул, уставник хренов...
Чудовище по имени Рота добросовестно изгадила санузел и теперь сладко посапывала, набираясь сил перед очередным учебным днем. Из когда-то белых унитазов высились горы смердящих сталагмитов всевозможных оттенков коричневого цвета. Измятые обрывки газет не помещались в пластмассовых корзинах и щедро устилали внутренности кабинок и пол сортира вперемешку с окурками и плевками. Фигня эти ваши авгиевы конюшни, товарищи древние греки...
Дневальные Ауриньш и Колдин приступили к наведению порядка. Согласно многолетней традиции, в наряд по роте заступали двое первокурсников, один второкурсник и один третьекурсник - дежурным по роте. Согласно той же традиции первокурсникам для наведения порядка доставались "дембельские объекты" - туалет и умывальник. По ловко брошенному Колдиным жребию туалет достался Маргусу. Измотанный предыдущим нарядом, Цунь уже даже и не злился на этого придурка - из всех чувств осталась только усталая тоска.
- Ну, что. Технология этого дела простая, - тоном усталого ветерана начал он делиться боевым опытом, - будешь смывать говно - все сразу не смывай, ты частями, частями: а то забьется - затрахаешься пробивать. Потом берешь кирпич вон там, в загашнике, фигачишь его гантелей в порошок. И этим порошком херачишь все очки, чтоб горели, ясно? Ну и чтоб все остальное чисто было, - махнул он рукой. - Э, еще дежурный с доклада вернется - заинструктирует. Давай, короче, начинай помаленьку - времени много, вся ночь впереди... - и он удалился в умывальник походкой, исполненной достоинства: умывальник - это уже ранг повыше, почетнее...
В умывальнике он уютно устроился на широком подоконнике, со вкусом раскурил заначенный "бычок" и предался глубокомысленным размышлениям на тему: какая падла скоммуниздила шланг, которым было так удобно отмывать плиточный пол? И сколько теперь уйдет времени на то, чтобы проделать эту работу с помощью ведра и тряпки? О ждущих чистки двадцати раковинах с кранами он суеверно старался не думать. Сидеть на подоконнике было славно, покойно. Мягким текучим свинцом наливались веки, чугунела голова. Окурок выскользнул из ослабевших пальцев и прощально пшикнул на мокром полу. Да и хрен с ним... С бычком этим...
- Сергей! - кафельные стены гулко отразили негромкий голос Ауриньша. - Они не горят...
- А? Чего? - вскинулся Цунь и помотал головой, просыпаясь. - Чего не горит?
- Очки не горят, - виновато пояснил Маргус, тиская мокрую тряпку. - У меня не получается...
- "Не получа-ается"... - презрительно протянул Цунь, слезая с подоконника. - У всех получается, только у него одного не получается! Интеллигент хренов. Пошли, покажу, фиг с тобой. Наберут детей в армию... - с удовольствием проворчал он, шагая к туалету, и скрылся за дверью.
- С-сука! - донесся вдруг из-за двери его сдавленный стон. Маргус кинулся следом.
- Сергей, что случилось?
- Что случилось?! Ты что, блин - в натуре дурак, или прикидываешься?! - Серегин взгляд беспомощно метался:
- по белоснежным, словно только что с завода, фаянсовым изделиям;
- по лучившимся хирургической чистотой кафельным стенам и плиточному полу;
- по вымытым (!) стеклам и свежевыкрашенным (!!!) рамам и кабинкам.
Даже запах теперь здесь витал - отнюдь не сортирный. Такой запах вполне подошел бы для новенькой квартирки сказочных молодоженов. Чистотой пахло, свежестью и только что законченным, любовно сделанным ремонтом.
- И сколько же ты тут мудохался? - тоскливо глянул на часы Колдин. Небось, подъем скоро... Не понял. Даже часа не прошло. Часы встали, что ли?
- Ты сказал: чтоб чисто было, и я сделал, - осторожно проговорил Маргус. - Плохо, да?
- А краску-то ты где откопал, чмо ты дюралевое? - продолжал горевать Цунь.
- Там, в "загашнике". Под тряпками нашел. Я подумал - окна тоже покрасить хорошо, они совсем некрасивые стали, - оправдывался бедный киборг. - А очки не горят. Я сколько ни пробовал - никак.
- А как ты пробовал? - начал приходить в себя Колдин, - Покажи!
- Вот, смотри... - склонился над унитазом Ауриньш. - Как ты сказал...
Он сыпанул на мокрый фаянс пригоршню кирпичного порошка и принялся стремительно растирать его тряпкой, свернутой тугим жгутом. Впрочем, "стремительно" - не то слово. Рука киборга двигалась с такой скоростью, что казалась размытой. Запахло горелым.
- Вот, - остановился Маргус, - тряпка гореть начинает, а очки - нет. Только в одном месте чуть-чуть оплавилось, и все. Я не знаю, как сделать...
- Ладно, угомонись, - вздохнул Цунь. - И так сойдет...
Маргус выбросил обугленную тряпку в мусорный ящик с кривоватой надписью "Make me empty", ополоснул унитаз, вмиг засиявший снежной белизной и осторожно спросил:
- Сергей... А почему ты рассердился?
- Почему, почему... По кочану, блин! Ты что - не врубаешься?!
- Нет... Не врубаюсь.
- Ну ёптыть, Маргус!.. Сейчас дежурный глянет на твой сортир и на мой умывальник, и что? Задерет меня по самые помидоры! Скажет: чтоб так же было! Да я же сдохну в этом умывальнике... - всхлипнул Цунь от жалости к себе.
- А ты разве так не сможешь? - искренне удивился Маргус.
- Да я же не железный, как некоторые! - Цунь уже готов был дать в морду этому недоумку.
- Ну... если разрешишь, я могу тебе помочь, - нерешительно предложил Ауриньш, - Это не будет являться нарушением дисциплины?
- Не будет являться, - быстро успокоился Цунь. - Ладно, уговорил. Короче, смотри, что тут сделать надо...
Полчаса спустя Цунь скромно, но с достоинством доложил дежурному по роте о том, что порядок на вверенных объектах наведен.
- Че-го?! - оторопел от такой наглости дежурный. - Ты? Мне? Хочешь сказать? Что уже все отхерачили?!
- Так точно, товарищ сержант, - ответствовал Колдин тоном Курчатова, докладывающего Сталину о создании атомной бомбы. - Все сделано, разрешите представить?
- Ах ты, мой хороший! - расплылся в каннибальской улыбке сержант. - Ну, идем, солнышко, идем... - и, облизываясь, дежурный проследовал в санузел, предвкушая скорую расправу над оборзевшей салажней. Цунь скромно шагал следом - а что такого, ничего особенного, ну, навели порядок, подумаешь...
Из санузла сержант выплыл с отвисшей челюстью и воззрился на дневальных растерянным взглядом.
- Ну ни хера себе вы гиганты! - наконец, выдохнул он.
Колдин скромно сиял. Ауриньш соображал: хвалит их дежурный, или наоборот?
- Так, я не понял - почему порядок не наводится? - возник из коридора старшина, страдающий ранней бессонницей.
- Да уже навели, в общем, - быстро вышел сержант из ступора. - Я проверил: кое-где еще недостатки устранят, а так - ничо, потянет.
- Д-да? - язвительно глянул на него Фомин. Дескать, добр ты больно, сержант, дешевый авторитет хочешь заработать у желторотиков...
С этой мыслью он шагнул в туалет. Да там ее и оставил. Но все же самообладание у Фомы было, чего говорить.
- Ну что, студенты - будем считать, реабилитировались, - снисходительно изрек он. - Бардака еще много оставили, но вообще стараетесь, вижу.
- Так требую же! - весело возмутился дежурный. Дескать, успех подчиненного - в первую очередь заслуга командира.
- А как же, - тонко ухмыльнулся Фомин. - У успеха отцов до фига, знаем... Ауриньш!
- Я! - вытянулся Маргус.
- Первый раз в наряде?
- Так точно.
- Внеочередное увольнение тебе от меня, молодец.
- Ну дык ёптыть, моя же школа, товарищ старшина! - нагло встрял Цунь. Каким-то образом он уже начал просекать, что скромность и карьера - понятия несовместимые.
- А тебе еще надо наряд до конца дотащить без залетов, понятно? Ладно, если до смены все у вас будет нормально - оба в субботу в город пойдете. Завтра перед строем объявим.
И, не сговариваясь, чумазые и пованивающие тем, чем должны пованивать дневальные после уборки сортира, парни вытянулись и гаркнули искренне и вдохновенно:
- Служим! Советскому! Союзу!
Глава 5. Кабальеро
Надо представлять себе, что такое увольнение для первокурсника девятой роты. По уставу разрешается отпускать в увольнение одновременно не более трети личного состава подразделения. В роте четыре курса. Вопрос: кто больше нуждается в увольнении? Старшекурсник, которому и... ну, скажем, в библиотеку сходить надо - для курсовой работы материал подобрать, и невесту присмотреть пора - выпуск не за горами, и к относительно вольной офицерской жизни пора уже помаленьку привыкать, да и вообще - он что, в свое время в казарме не насиделся? Или балбес-первокурсник, который в город ходит только для того, чтобы в пельменной пожрать до отвала (будто его, паразита, в училище не кормят!), да по своей лопоухости попасться патрулю с нарушением формы одежды или с кружкой пива в тощей лапке - обеспечив тем самым командира внеплановым клистиром?
Поэтому в увольнение заслуженно ходят преимущественно старшекурсники, отдавая желторотикам на растерзание свой ужин - они и тому несказанно рады. Словом, легче представить бомжа в "Кадиллаке", чем первокурсника девятой роты в увольнении.
Можно себе представить, как готовились Цунь с Маргусом к этому событию. "Войну и мир" читали? Сборы Наташи Ростовой на первый бал помните? Так вот ерунда эти сборы по сравнению с подготовкой первокурсника к увольнению.
