По прошествии стольких лет, познав военную реальность не по прессе и не по рассказам тех, кто к ней имел лишь опосредованное отношение, и, имея какой-никакой жизненный да и военный опыт, который уже не пропьёшь и за углом в ларьке не купишь, совсем по-другому воспринимаешь те лихорадочно-несмелые телодвижения молодых по возрасту офицеров, у которых за спиной остался Афган. Тех, кто сразу "со школьной скамьи" попал в полымя войны. И не только в полымя, а в самое его средоточие.
Как малые кутята, тюкаясь "от сиськи к сиське" старших начальников, обычно кадровых работников, стремились они после двух окопных лет дальнейшую службу свою устраивать. Ведь хочется как получше, а вот получается - "как всегда". Союзно-офицерской жизни вкусить им ещё лишь предстояло...
Просторы любимой Родины с радостью открывали свои объятия для седовласых юнцов, у которых понятия чести, совести и долга были отнюдь не красным словцом. Они были уже искалечены правдой войны, поэтому всякие втюхивания про сложности жизни отметались с ходу. Для них сама жизнь уже являлась подарком. А всё остальное - так, суета сует.
Ротные, взводные - тягловые лошадки афганской войны, на плечи которых легла основная её тяжесть, и видимо не только этой, а и всех. Пусть что хотят говорят командиры и начальники различных степеней об их собственной значимости и незаменимости, но... Пока сапог МОЕГО бойца на передовой не вступит в дерьмо противника, который, обделавшись, повержен и разбит, - ни один из них не сможет "улыбнуться на ширину японского приклада" и доложить о выполнении боевой задачи.
Каждого, кто был "за речкой", пламя Афгана обожгло-опалило. Кто сгорел в нём без остатка, кто только испугом отделался, а кто только кончики пальцев погрел, натянув на них лайковые перчатки жизни. Хотим мы того или нет, но оно, пламя это, оставило на нас, на душах наших ту несмываемую копоть, которую ничем не вытравишь, ничем не отмоешь.
Вы сидели ночью у костра? Проходит сырая ночь, на горизонте зарождается новый день, и на месте обогревавшего нас своим теплом очага только зола да головешки. А вот запах дыма, которым вынужден был дышать всю ночь и который проник в легкие до самого дна, до основания, - он, запах этот, обвил незримыми нитями памяти, памятью о костре, памятью об этом дыме. Памятью на всю жизнь, которая согревает душу в промозглые дни рутинной повседневности незабываемыми картинами молодости.
Трудными? - Да.
Тяжёлыми? - Да.
Приятными? - Да.
Противоречие? - Да. Но из них, из противоречий соткана та память, которая и называется солдатским долгом!
Есть и иной путь - забыть. Забыть всё как страшный сон - но это иссечение своего же лёгкого. Это другая жизнь, и не жизнь это, а так, существование. И дышится не так глубоко, и воздуха без лёгкого не хватает, да и вообще - кому нравится быть инвалидом с отсутствующей напрочь памятью?
Память или забвение - наш удел. Другого нам не дано.
Я выбрал память.
Во мне остался не только дым и копоть того костра, - во мне осталось его тепло, которое согревает до сих пор.
Оценивая прошлое с позиций сегодняшнего дня, думается, что поступал бы, может, и по-другому, но в том-то и прелесть молодости, что поступал лишь по совести.
А она тогда была чистым листом бумаги, ещё не скомканным жизненными перипетиями и не выброшенным под конец службы в государственную урну за ненадобностью.
* * *
- Александр Степанович! - обратился на крайней батальонной встрече ко мне боец "осеннего разлива" 1982 года Дима Шестернин. - Развейте сомнения: я тогда молод был, только полгода с вами на боевые выходил. Около тридцати лет прошло, а ответа так и не нахожу, да ещё и звездюлей тогда получил от замкомвзодов наших, Вити Осетрова и Савина, за своё предположение. Почему вы в роту не вернулись, даже не попрощались? Я, помнится, сказал: "Засцал ротный - вот и не приехал!" и тут же от "дедушек" и огрёб по полной. А все наши были удивлены, но виду не подавали, хотя армия на то и армия, что сильна своими неожиданностями...
* * *
Ташкент. Аэропорт. Светает. До посадки на самолёт осталось три часа. Я сижу на втором этаже в ресторане. Посетителей нет. Я и официант, молодой парнишка-узбечёнок. Он сидит и куняет у барной стойки. Его смена давно закончилась, но на Востоке уважение к старшим - закон. "Надо!" - сказал администратор, бывший боец нашей бригады, и он всю ночь от меня ни на шаг. Музыка и посетители остались в глубокой ночи. И мы встречаем с ним новый день. Первый мирный день моей офицерской жизни.
На столе открытая бутылка водки и полная тарелка цыплят табака, вожделенная мечта "шурави идиёта". А я к ним даже не притронулся.
Пустота в душе.
Радости ещё нет, горечи тоже.
Это придёт позже, а пока... Пока пора подвести черту...
Закрываю последнюю страничку загранпаспорта. "Афганистан. Выезд до 09 октября 1983 года". Он больше не нужен...
Что осталось за спиной, что ждёт впереди?
Сколько мечталось об этом дне, сколько планов вынашивалось!..
Друзья все - там. Новых нет. Я теперь точно знаю, что такое друг, а что - товарищ. Здесь, в Союзе, у меня будут и товарищи, и сослуживцы. Там же остались, включая и самых отъявленных ротных "папуасов" - братья.
Я непроизвольно глажу красно-бордовую книжицу, благодаря которой окружающий мир предстал передо мною в абсолютно ином свете. По прошествии этих двух лет мне довелось взглянуть на него совершенно иными глазами. Нет - "моя" романтика не выветрилась "из одного места. Она со мной и по сей день - но она обрела более осязаемые формы. У меня в жизни, кроме белого и чёрного, появились и оттенки.
Уже не достаю "шашку из ножен" по любому поводу и не секу ею головы, да и сам уже не подставляюсь: спасибо моим "афганским учителям", начиная с ротного и заканчивая комбатом. Пришлось перенимать у них то лучшее, что мне было по душе. Не бордюрно-показательное рвение, а их мудрость, приобретённую прожитыми годами. Три-пять лет разницы в возрасте, - а я перед ними как первоклассник.
"Моя школа" началась сразу с зачётов и экзаменов. Училище, которое закончил, оказалось лишь детским садиком с углублённым изучением профилирующих предметов. "Свою" десятилетку прошёл я за два эти года, в которых месяц за три засчитывался. Здесь невозможно прибегнуть к шпаргалкам, списыванию и подглядыванию.
Афган - мой экзамен в жизни. Там все учились "чему-нибудь и как-нибудь". Вот только оценки за эту учёбу могли выставлять нам не старшие командиры, как в Союзе, а матери и отцы тех, кто вместе с нами выполнял боевые задачи. Я так думаю: в этой школе был не последним учеником. Дело абсолютно не в наградах на моей груди, и не в том кто и как обо мне рассудит.
Основное - во мне.
Только самолично, ковыряясь в неостывшей от нагрузок и афганской жары душе, мог выставить себе оценку. Ту, с которой мне жить. Оценку, которую мне могли выставить только те ребята, которых со мной в бою уже не будет никогда...
Потом будет всё - праздники и разочарования, свадьба и рождение детей, радости и невзгоды. Но это будет потом, в мирной жизни. А в то предрассветное утро я подвёл себе итог. Выше выставленной оценки я уже никогда не поднимусь.
Жизнь моя разделилась на "до" и "после", а между - кровавая черта.
Афган! Как страшно это слово!
Но как его забыть, не вспоминать.
Когда оно сегодня снова
Живёт войной, и шар земной,
Грозит на клочья разорвать.
Оно из пепла, из огня и крови,
А сколько шрамов и смертей
В красивом этом слове,
Его не надо часто повторять...
Облокотившись о край столика и подперев кулаками голову, я встречал свой первый мирный рассвет...
* * *
Замена. Вы знаете, что это такое? Это не батарейки к радиостанции поменять или хэбэшку на новьё заменить, или фильтра масляные. Замена - это состояние души, эйфория мироощущения. Всё вокруг поёт, сердце выскакивает из груди, птички над головою чирикают. И приходит она в обличье самого-самого дорогого, - ну, может, только чуть-чуть менее любимого, чем "самый" - человека. Нет, соврал: в момент, когда его ноги касаются металла рифлёной взлётки, отбрасывается в сторону всё и в этот момент меркнет даже образ самого дорогого человека.
Вот он, мой родненький. Родименький. Ой, на плечике пылинка! Ой-ёй-ёй, фуражечку струёй от работающих вертолетных движков сорвало и унесло!
Да и мать с ней, с фуражкой этой!
"Если хочешь есть варенье - не лови хлебалом мух!" - так кажется в песне поётся.
Пф-ф-ф, пф-ф-ф, - сдуваешь с погончика невидимые сориночки. Аккуратненько и нежно, не дай Бог, ни ушибиться, ни поцарапаться. "Чемоданчик-с!" Отдай его, он тебе уже минимум на год, если жив останешься, ни к чему. Бля, да ты туда кирпичи напихал что ль? Водяры привёз, небось, немеряно. Вот сюда ножку ставь, ступай только сюда, туда не смотри... И туда нельзя... ещё повидаешь и насмотришься.
Ну, давай. Ну. Рассказывай. Как там, в Союзе? Мы так тебя заждались здесь! А я пока команду дам, чтобы стол накрыли для гостя дорогого. И вся злость и ненависть, дескать, "где эта сука прохлаждается? какого хрена "оно" ещё не здесь?", пять минут назад изъевшая все мозги, уходит на второй план. А когда его ещё и пощупаешь, так и проваливаешься в состояние нирваны: это же моя замена!!!
Боже мой! А глаза! Глаза! Неужели и у меня такие были по-первости?!! Вот умора! Нет - страха нет. В них... Нет, даже не пустота, в них - полное не-по-ни-ма-ние... Первые впечатления - они на всю жизнь, и, кстати, самые верные и правильные.
Всё сказанное выше - классика. Как должно быть.
А вот как бывает...
* * *
Батальон в июле-сентябре 1983 года чуть ли не каждый день "гуляет": началась плановая замена офицерского состава. Заменщики прибывают друг за дружкой, представление одного сменяется представлением другого, а в промежутках, в нагрузку, - ещё и выполнение боевых задач.
Бойцы в батальоне, основной костяк, практически одного призыва, хотя немного разбавлены "спецами" из учебок, тоже готовятся к увольнению, у каждого за спиной как минимум год-полтора жития-бытия логарского.
Для "старого" состава провести колонну - что "два пальца об асфальт", смотаться на реализацию разведданных - нет ничего проще, засада? - так, семечки, промежду прочим. А вот для "молодых" всё в диковинку.
Намедни из Кабула позвонили, что и указ наградной на нас подписан, в смысле на бригаду, а в приказе этом три четверти - наш батальон, по телефону только фамилии передали... Владелец сего секрета, комбат думает, что только он об этом знает, выдавливая из себя фамилии награждённых на построениях батальона: сегодня одну фамилию произнесёт вскользь, завтра - следующую. Это - так, чтобы брагулька в наших чанах не переводилась.
А вот хер тебе в сумку! Взвод связи под нашим колпаком, и все, кому надо, давно уже знают что и по чём. И косяки полупьяненьких офицеров и прапорщиков плавно перетекают из одного подразделения к другому, из одной казармы в другую. На очередное представление.
Вы не подумайте чего плохого, просто это слово военный смысл имеет... "Товарищи офицеры! Такой-сякой, ПРЕДСТАВЛЯЮСЬ по случаю!", а там - что кому положено. Кто на должность, кто на звание, кто на награду, кто на убытие или, наоборот, на прибытие.
Традиции они и в Африке традиции...
* * *
Свой первый орден спиртом обмывал, у связистов затарил полфляги за "Астру" испанскую, на выходе добровольно подаренную мне одним из духов. Не вру. Сам отдал. Я когда ботинком горным на кисть руки ему наступил, в которой он сжимал пистолетик хромированный, он сразу и говорит мне: "На, возьми, пожалуйста... Мне уже и не нужно. И..." И ждала она, фляга эта, своего назначенного часа.
Офицерский кубрик. Сдвинуты, накрытые "Фрунзевцем", столы - всё согласно меню-раскладки: тушнячок, бачок жаренного картофана, сгущёнка, булочки логарские свежевыпеченные, сыр, "си-си" - только-только появившееся жестяные баночки с лимонадом, пару спецуровских сухпаёв, порубанная экспроприированным духовским тесаком палочка сервелатика из "кантина", пирожки "дембельские" жаренные, лук, зелень, апельсины... Под столом 56-литровая емкость с брагой, всё чин-чинарём, как полагается.
Первые "посетители" рассаживаются по койкам и, сглаживая неловкость от раннего прибытия, вытягивают вправо-влево шеи, выискивая знакомые буквы на расстеленной прессе. По центру стола кружка со спиртом, орден туда - бульк: лежит на донышке, переливается рубиновым цветом в лучах лампочки-сороковольтовки.
Всем присутствующим по полнурсика чистогана - для затравки.
Обычно подобные процедуры в роте проводились после ужина и до... последнего шкрябания кружкой по дну пустого бачка.
Так уж сложилось, что, приглашай - не приглашай, собирался весь командный состав батальона, кроме несущих службу. Управление батальона, якобы "не знавшее" о грядущем мероприятии, приглашалось лично - субординация.
Прокашлявшись, как виновник торжества встаю, локоток в сторонку: озвучиваю, что, мол, представляюсь по случаю награждения. В правой руке кружка, а в левой - бутылёк с рассолом. Вдул на одном вдохе содержимое сосуда, а орден возьми и прилипни к донышку - физика. Силы сцепления-притяжения там всякие. Я его трях-трях, а он - ни в какую. Опять - трях! Глаза от спирта где-то в районе темечка. А он (тяжеленький, зараза!), с лёту - и по губам: бабах!
Кровь потекла по подбородку с одновременной дезинфекцией. А ещё заветные слова необходимо произнести и утверждение старших товарищей заслушать о том, что рады они безмерно приёму в когорту кавалеров. Только уж потом и запить можно. Вот тогда эта баночка с рассолом за секунду одним глотком и опорожняется. А торжество продолжается, но уже без меня. Тело моё скромненько и аккуратненько через пяток минут в уголочек запинают и прислонят к стеночке. "Отряд не заметил потери бойца". Да и к чему он тут: "Мавр сделал своё дело. Мавр...". Спи, дорогой, замена неизбежна, как... крах империализма!
Кто побогаче, - а это старшие офицеры, - позволяли себе из пролетавших мимо бортов за двадцать пять чеков водовки у летунов прикупать, а так только родименькая брагулька в лучшем случае, при наличии желания и времени, перегнанная в самогон. Поэтому на таких посиделках лишь редкие бульканья привезённой из Союза заменщиками водки разбавляло ту мутную жидкость, которую с утра до вечера пытались поглощать некоторые батальонные индивидуумы, радуясь и замене, и наградам Родины. Хотя первое было гораздо приятнее и долгожданнее.
В бочке мёда без ложечки дегтя ну никак нельзя.
Как правило, начало представления всегда по уму: чинно, благородно... А вот в продолжение его и на завершающем этапе, в дружный хор спаянно-сплочённого коллектива всегда фальцет вклинится, как правило в виде какой-нибудь дурки стрелково-соревновательно-борцовской. А тут уже ушки востро держать надобно. Дабы чего не вышло. Оружие практически подконтрольно лишь нам: вот оно, на спинках кроватей развешано.
На этом этапе уже все ухищрения, уговоры и даже угрозы бедного и охрипшего от ругани замполита батальона, уговаривавшего прекратить "очередное безобразие", встречаются хохотом и посыланием (в культурной форме естественно) далеко-далеко. Особенно после того, как комбат, огласив список награждённых, и евонную фамилию упомянул. А он не имел ни одного выхода, оставаясь постоянно "на базе" за старшего воина-интернационалиста. Видимо, это и был героический подвиг в его понимании. А мы, опять-же по-молодости, этого не хотели понять.
Молодость - это не только задор и удаль, но и сопливость с глупостью, а если ещё и без тормозов, - то иногда граничащая с преступлениями. Шторки-то шмурдяком залиты. Куда уж нам: мы - всё, кровь - мешками, и все суппер-пуппер боевые. Завтра, конечно, кому-то будет стыдно. Ладно, чтобы лишь только стыдно и было.
Прочитав всё написанное выше, у вас, дорогой читатель, может сложиться впечатление, что "полупьяный" батальон так же и воевал.
Нет, нет и ещё раз - нет.
С этим было всё гораздо жёстче, и за два года я ни разу не видел хотя бы полухмельного офицера на боевых из звена взвода-роты, да и батальонного тоже.
Горы расхлябанности и пренебрежения к ним не прощают, так гласит один из законов гор. Да и мы сами тоже к таким мазурикам относились без излишней вежливости. Примеры?
Пусть они останутся у меня в памяти.
* * *
Не знаю, по какой причине, но вот уже вторую неделю батальоном "рулит" замкомбата - капитан Костенко Ю.М.
По сроку пребывания я самый старый в батальоне. Два года и два месяца, как последний "баклан" на срочке. Всех, как в карауле меняют: пост сдал - пост принял... А моя смена ещё даже из караулки не выходила, и есть ли она вообще в постовой ведомости, - ещё тот вопрос.
ДО-СТА-ЛО! ВСЁ и ВСЯ! Имея по диагонали через всю грудь три здоровущих кровоподтёка от очереди из ППШ из "зелёнки" на крайней колонне, я и вздохнуть полной грудью не могу, слава Богу "бронник" спас, и трещин нет в моём "шкелете". Иду к замкомбату с одной лишь целью: отпусти на поиски своего заменщика. Сколько же можно молодёжь обкатывать? Они уже по месяцу-другому здесь в батальоне, пообвыклись уже. А мой где-то затерялся в анналах нашей бюрократической армейской машины. Ещё пару таких выходов - и мне уже никто и не понадобится.
А ещё, незадолго до своей замены "залетели" с ротным не по-детски на колонне. Месяц с ним в кабульском госпитале отлёживались, а после Николаича Детюка в Союз отправили - не заживало его огнестрельное. А я после контузии по букварю буковки с медсестрой вспоминал. В это самое время и перехватили моего сменщика тёпленьким. Посулили, видимо чего-то, а тот и размяк. И жду я своего ненаглядного и день и ночь, все глаза высмотрел. А комбат: обкатывай и обкатывай...
- Фуфырь с тебя, - улыбаясь, только и сказал Юрий Михайлович. Он своей замены тоже со дня на день ждал.
- Замётано! О чём разговор!
- Старшина! - на бегу врываюсь в казарму. - Шнуриком из каптёрки моё "дембельское". Вертушки через час, замкомбата на пару дней отпускает в штаб армии!
- Игорёк, за ротного! - ору в кубрике Игорю Черневскому, командиру второго взвода, отсутствие барабанных перепонок после подрыва сказывается. - Тут под кроватью все мои бэбики в парашютной сумке. Замполит ответственный за них. Брага у Мишки Вареньева специально приготовлена. Бачок уже дней десять киснет, крепости набирает.
Мишка Вареньев - командир хозвзвода, а ко всему прочему ещё и мой землячок. По своему, только ему ведомому рецепту лично для меня замутил смесь. Я её "растяжками" обезопасил, чтобы ни одна... короче, женщина лёгкого поведения не посмела даже посмотреть в сторону бака с брагой. Сам я малопьющий, желтушник со стажем, но нравы и обычаи нашего батальона знаю прекрасно. "Пьем всё что горит! А если не горит..." - далее по тексту.
- Санька, - обращаюсь к Коняеву, технику роты, - на твоей совести самогон, подъёбки не делай, только чтоб горел... Выгонишь, пару флаконов на общую раздачу к ужину, остальное - в нычку. Приеду, узнаю, что меньше будет, - закопаю по пояс! Один фуфырь Костенко - не забудь!
Нормы выгона и качество продукта, как "отче наш", получше всяких наставлений изучили, словом - практика.
Из металлического ящика, заменяющего сейф, достаю документы, партбилет. Каптёр уже вбегает с нулёвой хэбэшкой. Облачаюсь, ну прям "трёшка" новая, с хрустом и скрипом зашнуровываю берцы - всё! Что для нас тревога - три зелёных свистка, и готов.
Скрипя нулёвыми "шузами", прохаживаюсь центральным проходом в казарме, ожидая борты на Кабул. Рядом замполит Дим Дмитриевич Ветошкин. Вышли на крыльцо и в курилке присели, "перетираем" последние новости. С Димычём вместе плечо к плечу почитай два годика.
- Слышь, Дим, - завожу разговор о нашем замкомроты Фазиле Мирджапарове, заменщик которого уже пару недель в роте, - Фазик уже неделю в Кабуле у кадровиков пропадает, переписывая своё назначение. Может, и мне, как и он, пару пистолетов и кинжалов прихватить из нычки для них? Ему легче, он свои шедевры с собой забрал, раздаривая творения направо и налево. Вспомни, заказы даже со штаба армии приходили.
Фазик был одарен талантом резчика-живописца, а ещё, привезя из отпуска резцы по дереву, он такие панно вырезал, что на любые художественные выставки не стыдно было бы выставить его работы. Все с выходов результаты тянут, а он - доски, корешки и брёвнышки под мышкой.
- Знаешь, командир! Я думаю, не мешало бы. Фаз - это факт свершившийся, "отработанный материал". Заменщик его на месте и не из робкого десятка, сам видел на выходе. А тебе вес в кадрах заиметь надо, и подарки они там ох как любят! Вспомни бакшиши наверх. Я уверен, что наши фамилии при вручении подарков никогда не озвучивали, а вот название бригады всегда на слуху было, а сейчас тебе нужна конкретика, что именно ты, а не 56-я бригада, хочет отблагодарить за "приятное" распределение.
- Пожалуй, соглашусь, Дим. Принеси-ка что поинтереснее, может действительно поможет.
Заулыбавшись и вспомнив тихим незлобивым словом всех тех, кто не раз был одарён нашими "находками": то ятаганом бабайским, то "трубкой мира" инкрустированной, то... - Димыч засеменил в только ему известное местечко.
Подошёл и Саша Дмитриенко, командир первого взвода, - он сегодня дежурный по батальону, хоть и положено отдыхать до часу дня, тоже не спит. Жизнь наша расписана: от борта до борта, от колонны до колонны. Вот и не спится ему, зная, что "воздух" сейчас будет, тоже заменщика выглядывает. Может, случайно занесёт кого? Да к тому же мы с ним вчера вечером развели чифирь - пачку чая на трёхлитровую банку, глаза как минимум на сутки не сомкнутся.
Нычка хранилась у "политического". Это к нам, командирам, могли быть претензии всяческие, двусмысленные намёки и ухмылочки от контролирующих органов, а вот к нему - даже думать не моги. Он же - политический! Этим и пользовались. Димыч - кремень! Командиром ему быть, а не замполитом. Его очень даже недурной принцип воспитания подчинённых в некоторых случаях был нами взят за образец: два удара боксерской перчаткой по "келдышу" на ринге заменяет два часа партполитработы.
Через десяток минут "бакшиши" перекочёвывают в мою командирскую сумку, а в пустой кобур ещё и "Астру" засовываю.
С юго-востока послышался шум подлетающих вертушек.
Взлетев в Гардезе, до перевала Тера они идут на максимуме высоты, а затем, от перевала, обычно снижаются и по пустыне на бреющем в нашем направлении около двадцати километров. После, перед Баракинскими горками резко взмывают вверх и по одному заходят к нам на посадку. Именно в этот момент весь батальон высыпает изо всех щелей и устремляет взоры вверх.
Если взгляд был бы пулей, то заходил бы вертолёт к нам на посадку изрешеченным насквозь, как решето, я не говорю уже об очередях, извергающихся из глаз увольняемых и заменщиков...
Борты для нас - праздник: это новости, почта, прибывшие отпускники и выздоравливающие, носилки с раненными и больными, комиссии и проверяющие. К сожалению, на колоннах к нам в гости не ездят. А зря, сразу бы многие "умные" вопросы отпали бы автоматически. Колонны - только для таких, как мы, местных аборигенов.
К проходу в стене, опоясывающей батальон, и далее по тропинке на взлётку имеют право пройти только офицеры, а ближе, к приземлившемуся борту - только управление батальона. С их разрешения начинается "броуновское" движение туда-назад, утверждённое комбатом.
Закинув за спину АКС, заскакиваю на борт, за мной убирают лесенку и тут же жестами показывают, что оружие необходимо положить в ящик. Стрёмно без автомата, греет он всегда, а тут - как в бане: закрывшись фиговым листочком, присаживаюсь на лавку. Сразу набираем высоту, следом второй борт заходит на посадку, пару-тройку минут и пара уходит в направлении Кабула, забирая влево, минуя нашу любимую 'зелёнку'.
Под мерный гул двигателей прикидываю. Куда податься "по первости", к кому обратиться?
Как к отделу кадров армейскому добраться, знаю. Там однокашник, чуть выше по дороге от штаба тыла в батальоне охраны служил, но он в июле заменился - голяк. К "спецназерам"? Тоже все новые. К зазнобе своей? Так она помощница в других делах. В полк связи? Там сосед моих родителей по квартире в Союзе, Вовка, - ротным. О! Вот к нему и загляну, он только год здесь, заматерел уже поди. А я с ним в отпуске дома ох как отгулял! Он мне на крайних армейских Бараках с домом дал поговорить - "трубка к трубке". Я на горке сижу с группой и с мамой разговариваю - тридцать три и одно удовольствие сразу, за тысячи километров. Решено: полк связи! Из раздумья выводит лихо заломленный пируэт летунов. Оказывается, стреляют по нам при подходе к столице.
Нос к земле - и, "набычившись", пошла дробь пулемётов и НУРСов, сотрясая все внутренности машины, по курсу еле заметны вспышки. Вот этого мне только не хватало: под конец выполнения долга интернационального сгореть заживо. "Бычки в томате", которые из пресервов, тоже с такими мыслями, как у меня. Правда, им уже всё равно, а я ещё по лужайкам хочу побегать, ромашки с васильками в венок невесте заплести.
Ох, и не нравится мне эта банка консервная! Рождённый ползать летать не должен!
Огрызнулись лавиной свинца и металла, очередной воздушный "загибон" - и выходим из пике... А дальше, солидняком - чих-пых, чих-пых, - подруливаем к столичному аэропорту. А чтоб все точки над "і" расставить, в то нехорошее место навстречу нам пылит дежурная пара "крокодилов".
Сели.
Порулили: туда-сюда, туда-сюда, в "карман".
Всё. Лопасти ещё по инерции продолжают своё вращение, и только тут чувствую: струйка холодного пота по спине - и глубже, туда, в промеждупопие...
Не ребята! Всё-таки по земле-матушке ходить гораздо лучше и спокойнее. "Каждый баран свой курдюк носит".
Выглядываю в иллюминатор. На выжженной солнцем земле прямо около борта, на краю вертолётной площадки, сидя и на корточках, расположилось человек пять-семь. Среди них Фазыл с бутылкой водки в руках обнимет какого-то офицера в повседневке. Сердце ёкнуло: "Мой"!
Я спрыгнул на землю:
- Фаз, ты чё тут делаешь?
- Ха! Он ещё и спрашивает! Танцуй, дорогой: твоя ЗА-МЕ-НА! - кивая на старлея. - Со штаба армии его везу! И паспорта заменщиков - нарочным. Конверт вот опечатанный, твой тоже здесь, уже с визой. Бригада уже встречает своих героев! - достаёт из-за пазухи и показывает большой белый пакет, скреплённый сургучными печатями.
Не-е, так не бывает. Этот эпохальный момент как-то по-другому должен был бы произойти. Более возвышенней, интеллигентней что ли.
А тут - на тебе, сразу и по всей роже: "Замена"!
Старший лейтенант, щупленький по сравнению со мной, встаёт и с глупой улыбкой вновь прибывшего докладывает:
- Старший лейтенант Юсуфов, 11-я бригада...
Писец. На меня напал столбняк. Теперь так же, как и он, глупо начинаю улыбаться я:
- Какая-какая бригада?..
- Одиннадцатая... Могочинская, Забайкальский военный округ...
- А? - протянул я и непонимающим взглядом остановился на Фазике.
- Санёк, херня, главное вот он - твой, а Одесский округ никуда от тебя не денется...
Знал он, что мы с однокашником Глебом Юрченко, взводным из разведроты, рапорта на имя Командующего ТуркВО писали, где выражали своё желание выполнять свой интернациональный долг до тех пор, пока нам не предоставят те места, куда мы записались по замене... А тут - на тебе, ещё лучше. ЗабВО - забудь вернуться обратно. Туда, куда Макар телят не гонял.
Я в состоянии прострации.
- Мы через час в обратный путь, - издалека-далёка доносится голос командира экипажа, возвращая меня в реальность, - на Гардез.
В обратный путь - так в обратный путь. Дай-ка и я отхлебну, на радостях от привалившего вдруг счастья.
Спрятавшись от солнца под тенью вертолёта, расстелили на земле "пиджачок" вновь испечённого воина-афганца.
- Здесь парадок не носят. Представляться начальникам и в рубашке можно, - смеясь, выдавил из себя Фазик. - Доставай жрачку.
Что-то у меня в сумке было, что-то у Фазика из НЗ. Юсуфов в своих баулах покопался.
- Слышь, бортач! - обращаемся к рядом развалившемуся в тенёчке лётчику. - Подсаживайся, не побрезгуй, но посудой уважь. На вот четвертак, достань флакончик из своих закромов.
Лётчик понятливый попался и без разговоров исчез внутри вертолёта. Через пару минут он выложил на импровизированный стол ещё пару бутылок и джентльменский набор - три луковицы, банку тушёнки, полбуханки хлеба и кружки.
- Ребята! - говорит, - чем богаты, а денег не возьму. Ты своего дождался. Жив, здоров. Дай Бог, чтоб и мы со своими также встретились.
- Да уж, сегодняшний полёт тому подтверждение.
- Ну, за замену!
Опять же, соблюдая традиции, между первой и второй - перерывчик небольшой... Третья... А тут и командир экипажа на горизонте вырисовался.
"Крякнули" чисто символически по чуть-чуть за меня, кто же в жару над собственным организмом издеваться будет и в обратную дорогу?
Полёт в Гардез не более получаса.
По тропинке от взлётки - прямо к штабу бригады, сборно-щитовому бараку. Оформляем вновь прибывшего, чтобы сегодняшним же приказом в "строй", а там и своими документами заняться можно.
Первое - доложиться по команде. Затем отчитаться в батальон. В КШМке роты связи за штабом, с разрешения и.о. НШ бригады майора Хайдукова (после гибели Масливца М.В. нового ещё не назначили) доложил в батальон всё по порядку. У трубки майор К...в был, замполит батальонный.
Наше "хозяйство" на завтра спланировало колонну. Из роты три БТРа с экипажами. А с ними, на колонне, командир нашей батареи миномётной Серёга Комаров прибывает, уже на Союз. У него "праздник души" две недели продолжался - заменщик и "звезда шерифа" в Указе. Видимо, наконец-то решил домой убыть. Старшим колонны Димыч мой. Подсуетимся - и в Бараки все прибудем вместе. Заодно и заменщика моего "обкатаем".
В штабе никого не знаю, по кабинетам все из новых. В строевой взял "бегунок" и тут же, не выходя из здания, его и заполнил. Все начальники на местах новые, не обвыклись ещё. Старых мне бы пришлось днями и ночами вылавливать, а эти ещё неиспорченные.
Снимаюсь с партучёта, а замначпо пристально так смотрит на меня.
- С Бараков - и без взыскания? - с вопросом обращается ко мне.
- Как это без взыскания? В служебной карточке "строгач" от комбата - за нетактичное обращение с военнопленным, - отвечаю.
- Я не про вашу службу, а о состоянии дел в батальоне. Батальон из пьянок не вылазит. Мы командира батальона в этом месяце на комиссии заслушивать будем. Мне докладывают, что ни дня без пьяных выходок офицеров. А вы как коммунист никакого влияния не оказываете.
- Ага, - протянул я, - так мы как пьём - так и воюем. Даже замполит, видимо, который вам всё и закладывает, с орденом уже ходит.
- Он нас информирует, товарищ гвардии старший лейтенант, - повышая голос, начал воспитывать меня подполковник.
Где ж ты, "старый" подполковник Плацында Николай Фёдорович? Вот кто у нас и дневал и ночевал. А этот даже не знает, в какой сторонушке наш батальон находится.
- Я только разговаривал с майором К...ым. Он вышел на начпо по вашему вопросу.
Загадки какае-то - тайны мадридского двора. Наш вопрос?
- Этт что-то новенькое... - теперь уже я с вопросом обращаюсь к замначпо. - Если не секрет, в чём же оно заключается, дело наше? На подъёме сегодня ещё ничего не было, а к обеду созрело и уже дело шьёте. Если вы не в курсе, в батальоне я секретарём парторганизации сегодня утром ещё был. И час назад с Бараками разговаривал, - тихо там и спокойно, к завтрашнему выезду в бригаду готовятся.
- Вам решение доведут. Свободны...
Нехороший осадок после этого разговора у меня остался. Ох, и неспроста эти наезды замполитовские.
Захожу к строевикам и, чтобы никто не видел, открываю командирскую сумку:
- Выбирай!
- Ого! И...
- Поменяй мне округ: ЗабВО на ДальВО. Ошибись как-нибудь. В распоряжение Командующего округом. А я вещмешком прикинусь и тумблер "дурак" включу...
- Та базара нет, замётано!
Как гора с плеч. Ну, не хочу, чтобы про меня все забыли.
Дальше по коридору... Кабинет замкомбрига:
- А, заходи-заходи. Давай на бегунке афтограф поставлю... И вот ещё что. Нечего тебе делать в Бараках, езжай уже в Союз, завтра в обед вертушки на Кабул, а там на Ташкент, - не поднимая глаз, произносит хозяин кабинета. - Рота юридически Детюка, он после возвращения из отпуска по ранению и сдаст её. А там пока Дмитриенко сам справится, а вообще-то - это предложение "политических" по вашему батальону, ты знаешь, против них идти, - что сцать против ветра. В Союз едешь ротным, помяни Масливца, который за тебя горой стоял.
- Угу, сделаю, товарищ подполковник! Не по-человечески это как-то, ещё с ребятами, с ротой попрощаться надо... Да и вообще неправильно всё это...
- Знаю, Саша и понимаю... Я тебя предупредил. Эти "инквизиторы" всех на крючке держать должны. Они на ваш батальон давно зуб точат, а зацепится не могут, но это дело времени, а ты в этот молох под замену попадёшь. Только наживёшь себе врагов и проблем на будущее... Парень ты неглупый, вот и думай... А армия, она на то и армия, чтобы приказы выполнять, а не обсуждать...
- Да уж, - ошарашенный и этой новостью, только и выдавил из себя я. - Враги не только в горах бывают, товарищ подполковник.
- Эти враги, старший лейтенант, похуже... С теми - ты в бою, глаза в глаза. А эти - всё в спину метят. Работа у них такая, и ещё вопрос, что лучше...
И за что же ты, судьбинушка, так со мною поступаешь? Это что же за замена такая? Во мне борются два чувства. И какое из них сильнее, не могу понять...
Первый порыв - бросить всё к чертовой матери и делать, как сердце подсказывает... Но тут же включается другое, а это уже результат двухгодичного хождения под мечём, занесенным над головой. Вот только время, когда он отчекрыжит мою голову, мне неизвестно... Тут уж срабатывает разум.
В этих предотъездных заботах и не заметил, как день к закату приблизился.
Куда теперь?
Пойду в четвёртый батальон в роту к Царегородцеву ночь коротать да раны душевные зализывать...
Не спится.
Юсуфов на соседней койке тоже ворочается - с непривычки ему всё... А Фазик - убит на восемь часов. Ему что - у него всё уже позади...
Как-же так можно? - одна мысль владеет мною и буравит мозги всю ночь...
К утру на горизонте из-за позиций боевого охранения клубы пыли: колонна. Затемно вышли из батальона, аккурат к завтраку и поспели... Бежим через всю бригаду своих встречать... Нет нам места в бригаде, мы свою броню всегда в сторонке оставляли. Подъедем на дальность зрительной связи - и достаточно. В бригаде свои законы и правила. А в чужой монастырь...
Димыч весь в пыли, Комарик в повседневке. Веселые, без происшествий... От Бараков до перевала пустыня, не нападают. Одно место стрёмное - съезд с подорванного моста и объезд, его всегда "кротами" прочесываем. А от перевала до бригады только "отмороженные" могут нападать. Хотя было и такое в прошлом году.
- Санька, - обращается ко мне замполит. - Не пойму я крайних телодвижений с нами. К...в орёт... Приказал твои вещи передать колонной... Фазика. Кажется всё ваше собрал. Что за чепуха?
- Дима, здесь тоже приказ, чтобы я и Фазик в батальон не возвращались. Нас в этом месяце твои начальнички "поиметь" должны. Мы у них в плане забиты...
- Тогда это расставляет по своим местам многое... Ничего, Сань, бог не фраер. Главное - живы, а там пусть и они свою замену также встречают, как и мы... Это кто? - показывает на моего заменщика. - Твой?
- Ага! А это наш замполит Дим Димыч Ветошкин, - представляю я замполита.
- Слушай , я ему подменку взял, но она твоя. Он же в ней как чучело будет...
- Дима, автомат свой я Юсуфову отдал, в роте на него перепишите... Савин! - кричу замкомвзводу пулемётчиков, - старший лейтенант Юсуфов - наш командир третьего взвода, мой лифчик, станцию, говорящую шапку и жилет ему передай, объясни что к чему, позывные, частоты... Построй все экипажи...
10 человек.
- Хлопцы! - смотрю на ребят, комок к горлу. - Мой последний приказ вам... Всем живым вернуться домой!.. Всё всем понятно?
- Так точно! - нестройно прозвучало в ответ. Всё они чувствуют, и такое же состояние и у них. Кусочек нашей жизни для меня уже закрыт, а им ещё оставаться. Там только Бог рассудит. Что мог в вас вложил, не обессудьте...
И чтобы не увидели моё состояние, сорвавшимся голосом, поперхнувшись, подаю команду:
- Разойдись!
Присели на дорожку с офицерами около колеса БТРа на сумку мою отпускную. Слова не лезут... Все давно переговорено... Молчим.
Перекурили - и...
- По местам! 371-й, 375-й, 378-й - приём. Понял... Принято... Вперёд на мины, - ордена потом! Скорость - триста. За мной в колонну - марш!.. - песней прозвучало в воздухе
Им в батальон, а мне - в новую жизнь
Прощавайте. Не поминайте лихом.
Вот и всё.
Афганистан избавился от меня. А избавился ли я от него? Сие мне тогда было неизвестно...
* * *
- Вот такой мой сказ, Дима!
- Ну-у... так теперь всё понятно! - выслушав до конца, произнёс Дима Шестернин, - вот гандон!!! А про К...ва я вам вот что расскажу...
- Дима, сегодня наша встреча, давай не будем о плохом, Бог ему судья.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
