Второй день шел занудный, сопливый дождь. Выматывающая ветряная серость завывала объемно и тоскливо, и, просачиваясь, все-таки попадала своей инструментальной партией в унисон настроению, а после, уж вместе с настроением, гармонично вписывалась в партитуру, звенящей на всю округу горной весенней симфонии.
Капитан сидел в палатке, и, борясь с неохотой, корпел над обычной командирской работой - составлял рапорт о результатах проведенных вчера силами его группы разведывательно-засадных мероприятий. Казенный язык с цифрами, названиями населенных пунктов, отметками высот, указанием захваченных трофеев, обнаруженных схронов и прочая, прочая, прочая...
Мутотень! Необходимая, конечно, но скучная - жуть! Не любил капитан бумажную составляющую службы. Не любил, но выполнял. Потому как служба - деваться некуда! А вот некоторые из его коллег, в том числе и с других ведомств, подходили к составлению подобного документа очень даже творчески. Читал он как-то несколько таких "шедевров". Молодец Басаргин - отовсюду все хохмы собирает. Маститые фантасты, в отдельных случаях, позавидовали бы полету мысли и фантазии тех "писателей-баталистов".
С календаря, выдранного с разворота красивого журнала, на капитана с блеском и переливом глядели две пары цифр - 19 95.
В палатке было сильно накурено, но, что главное в такую погоду, тепло.
Простые солдатские радости,- думал офицер, - тепло, сытость, сон (желательно подольше), сигарета и какой-нибудь высокоградусный эликсир, который употреблялся вон из тех, известных всей воюющей братии, пластмассовых колпачков, что лежат на краю стола. Ну и женщина, конечно. Женщина! Все это целиком и составляло обыкновенное солдатское, в независимости от должности и звания, счастье. Особенно на войне. Бывает еще и счастье командирское - но это уже совсем другое. А вообще, счастий на свете много! Есть счастье "половое" - в смысле мужское и женское; есть счастье профессиональное, например, водителя троллейбуса или повара; есть счастье потребительское, социальное и всякое-всякое другое. Правда, редко они случаются, а если и случаются, то очень ненадолго, и, скорее всего, потому, что мы не умеем понимать и ценить, прежде всего, самое обыкновенное человеческое счастье. Здесь, на войне, оно особенно явно. Это и есть как раз самое, что ни на есть обыденное: тепло, сытость, сон, здоровье. Необходимые для физической жизни данности. Человеческое счастье - оно-то как раз в этой необходимой простоте и заключается. Отними одно из его составляющих - и все остальное уже и не в радость.
Приземляется на войне человек. Хочешь, не хочешь, а начинаешь понимать и ценить имеющееся у тебя сегодня, именно сейчас. А все от того, что для воюющего человека, ходящего совсем близко от смерти, завтра может так и не наступить! Так же, как может и не быть "потом", "через пять минут", "в другой раз"... Вопрос - приходит ли и надолго ли сохраняется это понимание ценности того, что у тебя есть, и то, что это имеющееся, нужно развить и приумножить, употребив во благо? Саму Жизнь, по сути, как высшую данность?
Ответ - а это уже зависит от ее обладателя! И отчет за хранение, содержание и использование, вверенного ему свыше, каждый обладатель будет давать Создателю в оный день. Как там, сказано? "Всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет"? Точно сказано! Эх! Все-таки счастливым не родиться и не стать. Им надо уметь быть! Такие размышления частенько стали посещать капитана в последние несколько лет. И чем дальше, тем объемней и глубже. Почему? Он еще и сам этого не понимал. На улице сегодня так тихо... До приятности тихо. До медитативности. Даже собаки не тявкали по обыкновению. Словно все разом куда-то убежали. "Неужели из-за дождя?" - думал капитан. Зацепились отчего-то в его памяти, словно характерная и важная деталь, пять полудиких, голодных собак, которые появились недавно в окрестности пункта временной дислокации сводной группы, осиновым колом торчащей на этой своей, но все-таки чужой земле, неподалеку от небольшого горного селения. Капитан помнил, что увидев впервые эту бродячую свору, поймал себя на мысли о том, как похожа эта собачья община своим видом, поведением, глазами на местных жителей, на солдат, на людей, оказавшихся в одном месте в этот, сменивший безвременье, период лихолетья. Законы природы действовали, несмотря ни на что, и проявлялись наглядно. Только вместе, скучковавшись, можно и легче было выжить, пережить голод, холод, боль, смерть. Только вместе можно было быть сильнее.
Пять собак. За время командировки капитан выучил тональность лая каждой из них. Точно, пять. Это его любимое число с детства. И сейчас он обратил внимание на уличное спокойствие еще и потому, что с каких-то пор стал жадно любить тишину. Он даже искал ее, ловил что ли... Снаружи и в себе. А ведь когда то было совсем иначе.... Раньше она приносила ощущение тревоги, беспокойства, опасности. В общем, чувства - отпечатки, как он сам их классифицировал. Но что-то изменилось в нем с годами. И дело не только в меняющемся возрасте - количественной составляющей отпущенного времени, а, скорее, в качественной его составляющей. Вот и сегодняшняя вечерняя тишина была приятна еще и тем, что она позволяла смаковать имеющиеся в наличие радости - тепло, сигарета, сытость,- и по отдельности, и вместе взятые.
"Может я научился уже быть счастливым?" - мысленно спросил себя он. Ответа внутри не было. Тишина только... Рапорт был закончен. Правда, так и подмывало опять в конце процитировать строчку любимого классика: "С уваженьем. Дата. Подпись. Отвечайте нам. А то! Если вы не отзоветесь, мы напишем в спортлото!" Но, подумав, не стал этого делать. Новый шеф просил не выкобениваться больше. Однажды, после представленного в таком виде документа, столько капитан навыслушивал! У того проверяющего полковника точно было десять жизней. Капитан тогда так ему и сказал при беседе. Хотя, едва ли можно было назвать беседой матерный монолог старшего офицера с редкими вкраплениями литературных слов и армейских терминов. На неподдельный интерес полковника, - С какого... же десять? - он тогда ответил:
- Потому что девять раз, товарищ полковник, по ходу вашего вербального общения, я вас мысленно убил. А вы еще живы. Вот и считайте - значит, как минимум, десять жизней у вас есть. Берегите себя! - А после театрально-издевательского выдоха добавил: - и вербало свое тоже!
Эх, что было! - растекался воспоминанием капитан. Верблюжонок Вася, из московского зоопарка, обзавидовался бы, увидев, как брызжет слюной эта трехзвездочная жаба в кедах, да еще и в НАТОвском камуфляже. Командира тогдашнего подвел тогда здорово. Самому-то что? Дальше Чичи не сошлют. Звание? Да хрен с ним. В "конторе" преимущественно реальные "бегунки" подолгу в звании и ходят. Зарубят представление? Да удавитесь! Быть бы живу. Ну, проследил полкан, чтобы строгач влепили, и что? Суд офицерской чести хотел инициировать - не вышло. Время и место неподходящее оказалось. Не наш был этот полковник - "чужой". По духу чужой. Такие, с разными звездами, тоже иногда посещали, правда, при этом очень ненадолго, нашу воюющую армию. Чужие...
А командир вот перед пенсией был, потрепали ему нервы после этого случая. Хороший Николаич мужик, правильный. Настоящий батя! Таких не любят, как правило, там, где паркет, где "чужих" вотчина. Да и он паркет не любил. Скользко на нем. Натирают его больно хорошо в тех местах. Нынешний шеф тоже правильный. Повезло нам с ним.
"Не будем вые...," - сказал капитан сам себе, и, закончив все по форме, отложил рапорт в сторону.
В этот самый момент в палатку вошел его заместитель и хороший друг, старлей Валера. - Не спишь? - спросил он капитана. - Елки, как ты тут сидишь? Дым коромыслом.
Я мимо чешу, гляжу, палатка горит. Проветрить надо бы, - заботливо-шутливо сказал Валерка.
- Давай, давай, заходи. Отряхнись только снаружи лучше, чтоб сырость не заносить, - ответил капитан. - Накурено, это ты прав. Все! Закончил писульку. Завтра передам. Чего, давай, может, шахматишки сгоняем, Лерыч? Позавчера-то, только начали, Е2Е4 твоим и отложить пришлось. На моем ходу, кстати. Я все помню! - раззадоривался капитан - Отыграться я должен или нет? Чайку замутим и партеечку другую как ухнем! Все равно, как минимум, до завтрашнего вечера не хулиганим. Пока я не прилечу, по крайней мере. А босса не будет еще пару дней, сегодня сообщил.
Не дожидаясь Валеркиного ответа, он достал из-под лежащего на кровати шуршика замызганную и ободранную шахматную доску. Затем, движением, похожим на бросок через бедро, разложил ее на столе и начал расставлять на ней, также видавшие виды и игроков фигуры, которые лежали отдельно в полиэтиленовом пакетике.
- Да можно, Владух, только тут вот дело-то, какое, - отозвался старлей. - Я чего и забежал-то сейчас. "Мохнатый" с ребятами мародеров поймали. В аул зашли, а там местные верещат, мол, так и так, двое "федералов" их грабят, автоматами угрожают, ногами топают, кричат, все такое. Показали где, ну, ребята скоро в одном из домов и взяли "красавцев". Уже затаренных. Гады, девчонку малую зажали еще, отцу ее фэйс размолотили сильно, прикладами били. Славяне, мать их. Документов при себе никаких. Стволы у них, естественно, изъяли. Два АКээМа. "Контрабасы" по ходу. Бухие и дерзкие. Пришлось примять чуток. Хамство лечить надо. Кому как не мне, я ведь "доктор" - шутливо обыграл Валерка свой позывной.
- Тааак!? - задорно отреагировал капитан, ритмично расставляя фигурки на шахматной доске. - Доктор, доктор. Тебе волю дай, до патологоанатома недалеко. Шучу. Мне-то чего говоришь? Свяжись сам, или "Мохнатому" поручи связаться с ихними. Пусть приезжают, забирают, да решают у себя сами. Нам-то хрена ли?
- Так не говорят ведь откуда! Мож вообще залетные какие? Непонятно. "Вованы" далековато. Рядом тут только мотострелки стоят, больше нет никого. Оттуда, как пить дать. "Комендачей" - то первым делом спросили - не их говорят, да и оставить горе-грабителей у себя не захотели тоже. Жуки! Возиться неохота никому! У них там днюха замкоменданта в разгаре. Наши Игнат и Рама там тоже окопались. Вот, кстати, "комендачи" передали со стола с их подачи.
Валера протянул пакет, в котором виднелась бутылка "Слынчева бряга" и какой - то закусончик. Правда закуска оказалась не бренди-коньячной, а скорее водочной - соленые и свежие огурцы, черемша, нарезка ветчины и большие куски жареного шашлыка.
- Вот и добре! - обрадовался капитан, приняв пакет и поставив его с боку стула. - Да, про Раму с Игнатом я в курсе. Отпустил. Ай, маладэц тэбэ, Валера джан! А еще тебе ташакур, мадлобд, рахмат, баркал, сенкью вери мач, данке шен, блин! Ай, маладэц тэбэээ! - протяжно повторил он, еще раз заглянув в пакет, почувствовав, как откликнулись ноздри на чудесный запах, доносящийся оттуда. - Ну и "комендачам" спасибо! Попозже уничтожим "подгон"! Наших, кто отдыхает, позовем. Вот и еще один атрибут счастья подвалил! Эликсирчик...
- Не понял! Чего? - спросил Валерка. - Кто подвалил?
- Да это я про себя, братух, - сказал капитан. - Значит, говоришь, не признаются, откуда, уроды? Ну, а раз так, Лерыч, тогда надобно взять их за хвосты, привезти обратно в аул тот, где повязали, и оставить там, коли в "партизан" играют. Пусть без "стволов" там ответ держат перед униженным и оскорбленным ими населением. Тем более вечер накатился уже. В темное время суток ощущения острее будут. Такое решение вы-ри-со-вы-ва-ет-ся. Вот!
Капитан поставил последнюю пешку своих любимых черных фигур, как обычно, около правой ладьи. Всегда делал именно так при расстановке. Непременно последняя фигура - пешка. И непременно - у правой ладьи. Была у него такая маленькая традиция. Мелочь, в общем. У каждого есть наверняка подобные мелочи, суеверия, привычки. Не имеет значения, как они называются и с чем связаны. Они подчас совершенно необъяснимы для их хозяина, но в тоже время чем-то очень важны, значимы. Возможно, они существуют для какого-то особого случая в жизни, о котором человек на данный момент и не подозревает.
"Мародеры, - подумал он и поморщился от этой мысли. - Тьфу! Сволота!
Столько сил приходится тратить на то, чтоб с местными по новому настроить все, чтоб отношение изменить у них и к нам, и к своим "борцам за веру и независимость". Приоритет сейчас - "земли" бандитов лишить, поддержки людской. Ведь со всем народом воюем практически! И правдами и неправдами на этот результат работаем, а эта мразь... В спину ведь нож втыкают! Среди контрактников в основном такие попадаются. Быдло настоящее! Только и гляди. Сколько с офицерами говорил, у кого есть это "добро" - не знают, куда от него деваться. Как на войнушку - так нет никого. Зато беспредел творить - вот они! Есть, конечно, ребята толковые, но уж больно мало. Хуже чужих такие "свои".
Особенное отношение у капитана было к мародерам. Еще со своего "солдатского" Афгана. Нет, тогда он просто сторонился "бакшишников", не участвуя ни в их "набегах", ни потом - в дележе "добычи". Он понимал, не разбираясь совсем в юридических терминах, внутренне понимал, что в данном случае, принесенное ими "добро", совсем не трофеи, а награбленное. Трофеем он всегда считал все добытое в бою с врагом. В личном противостоянии. Иначе никак! Тогда, будучи солдатом, он просто не принимал этого своим сердцем. В себе не принимал. Да и что еще может солдат, как и любой обычный человек, не имея ни сил, ни возможности бороться с каким-то негативным явлением? Только самому не творить подобное. Хотя червячок, не змей еще, точил изнутри, подначивал иной раз стать обладателем чего - ни будь этакого.... Спустя годы, уже, будучи офицером и, имея возможность делать нечто, большее против такого мерзкого и вредного проявления человеческой алчности и слабости, отношение к мародерам изменилось. Оно стало коротким и резким. Как апперкот.
- А ну, Лерыч, давай-ка сюда эту парочку, "Твикс" просроченный! - сказал вдруг капитан зло и решительно. - Обоих!
- Есть! - ответил Валерка, как будто ждал именно такой интонации и действия. - Эх, неохота на улицу опять, - сказал он и, передернувшись, вынырнул из палатки. Офицер закурил и присел у стола. Сумятица и злость опалили все внутри. И еще досада. Досада за то, что шахматный реванш отложился на неопределенное время, да еще и по такому тошному поводу.
- Действительно, надо проветрить, - вслух произнес капитан, - глаза ест уже. Елки, и опять доску пеплом уделал! Что ж такое!
Снаружи палатки послышалась возня и практически сразу прозвучало уставное Валеркино:
- Разрешите?
- Заходи!
Внутри нарисовался Лерыч и нарочито громко доложился:
- Товарищ капитан, задержанные по вашему приказанию доставлены.
Капитан кивнул головой.
- Заводи! - рявкнул Валера на улицу.
- Здравия желаю, товарищ капитан.
В палатку вошел моложавый и незаменимый старший спецпрапорщик "Мохнатый". Приставку к своему воинскому званию он получил от сослуживцев не только за почти двадцатилетнюю службу в спецназе, но и за то, что он действительно был замечательным, искусным разведчиком, которому при выполнении особо сложных задач можно было поручить самый трудный участок или этап. Мужик-скала! Такие подчиненные - удача и настоящее богатство любого командира.
За ним, в сопровождении двух бойцов, появилась, пытающаяся упираться, пара тушек. По-другому и не назвать эти два грязные, небритые, развязные, едва похожие на военнослужащих Российской армии существа, источающие тошнотворный, гнилой перегар. Мародеры! Годков по 23-25 на вид каждой особи. Их физиономии густо украшали крапины расчесанных прыщей, словно они по десантному, головой, выполняли упражнение "разбей ежика". На роже у одного из задержанных, того, что повыше, у которого еще и чирей большой сидел под скулой, вся правая сторона была в пышущих свежестью краснеющих припухлостях. Случается ведь, что внешний облик, форма то бишь, очень хорошо отображает внутреннее содержание? Не правило, конечно, но... Это был как раз тот случай.
"Валеркина рука, - сразу отметил про себя капитан, глядя на механически подпорченную ассиметрией морду. - Валерка же левша."
Он явно ощутил в себе сильное желание тоже приложиться к таблу этого, высокого. Слишком тот вызывающе сейчас глядел на него. С наглецой. Бывает: вроде все ничего, видишь человека в первый раз, но очень уж внешность располагает к рукоприкладству. В таких случаях, например, на вопрос - как выглядел тот человек? - можно дать однозначный ответ - выглядел так, что хотелось врезать в рыло. И все понятно. Как особая примета, как отличительная черта. Емко, точно!
Капитан хотел было начать разговор киношной фразой "Ну, граждане уголовнички!" Но настрой был совершенно иной. Шутить не хотелось.
- Фамилия, имя, отчество, воинское звание, номер войсковой части и фамилия командира?! - рубяще, произнес он. - Первым отвечаешь ты! - показал он пальцем на высокого.
- Да лана вам, мужики, чего вы прессуете! Мы же свои! Душариков пощипать вышли, чисто, ну и пацанам на подгон чего взять. Трофеи короче. Имеем право! - протяжно, на блатной волне, заявил высокий.
"Тварь ли я дрожащая, или право имею?", - импульсом мелькнула параллель у капитана в голове. - Я задал вопрос! - осек он мародера - Жду ответ!
- Да ответил же, в натуре! - В том же тоне продолжил высокий. - Ну, кто мы, епть!? Солдаты, чего не видно? По контракту. Я с Челнов. Рустик из-под Иваново. - Кивнул он на своего товарища, стоявшего рядом и часто облизывавшего обветренные губы. Видать сушняк мучил, да и нервничал он, как ни скрывал, в отличие от своего дерзкого корешка.
"Точно Валерка определил - "контрабасы", - подумалось капитану. Ситуевина была ему очень неприятна, наверное, поэтому размусоливать ничего тут совсем не хотелось: - Значит так! Объясняю! Вы находитесь на территории ведения боевых действий. Скорее всего, вы самовольно покинули, да еще с оружием, боевое расположение своего подразделения. Вас задерживают за мародерство и попытку изнасилования местной жительницы, к тому же, несовершеннолетней девочки. У вас изъято оружие, и при досмотре выявлено отсутствие документов, удостоверяющих личность и принадлежность к Российской армии. Помимо преступного характера ваших действий, особенно учитывая статус военного времени, обстановку в районе, возникает вопрос о вашем участии в рядах незаконных вооруженных формирований со всеми вытекающими отсюда последствиями. Как поняли? Прием. - Завершил, будто отстрелялся, капитан.
- Да ты чё, бля, нагородил тут! - взвизгнул высокий. Алкоголь, видимо, второй волной ударил ему в голову. - Сказал же свои мы, тупой ты что ли? Какие формирования, какое мародерство? Объясняю тебе - за трофеями пришли. Чё не ясно?! Прикажи лучше, чтоб пожрать дали чё - нить... сам знаешь, солдат завсегда голодный.
Капитана вообще по жизни было трудно вывести из себя. Тем более, этого никогда не смогли бы сделать эти - наглые, но бесхребетные.
Пока отвечал второй задержанный, офицер, уже не слушая, пристально смотрел в глаза обоим "контрабасам". В глаза, и на их прыщавые хари. Смотрел так, как рассматривают мишень на стрельбище. Наверное, искал отклик там на ту попытку, что он дал им только что. Возможность раскаяться, хотя бы от испуга, из чувства самосохранения осознать свою неправоту. Глаза и лицо ведь тоже своего рода мишень. Очень хорошо по глазам видно, как и на мишени, после окончания стрельбы, насколько удачным был "выстрел", насколько точным было сказанное слово-пуля.
Но пустыми были те глаза, мертвыми. В такие глаза бесполезно что-то говорить, пытаясь увещевать, объяснить.
"Все ушло в молоко", - почему-то виновато подумал капитан. Такие, как эти двое, признают лишь свое собственное "Хочу", их животное "Я" руководит ими. Переступают через все и всех ради его насыщения. Безнаказанность насилия притягивает подобные ущербные неполноценные личности сюда. Их и на гражданке хватает, конечно, тех, кто пытается самоутвердиться за счет унижения другого человека. Иначе не могут. Потому и питаются они другими, как вампиры, своего рода. А здесь, на войне, им раздолье, вампирам-то. Потому что тут кровь! Живая человеческая кровь!
И это будущее нашей страны? - спросил себя капитан с горечью, продолжая смотреть на мародеров. - Нет! - ответил он себе тут же. - Это не будущее ее! Это ее настоящее... Уродливое настоящее. Будущее наше - это Игорь Григоращенко - лейтенант-танкист, это капитан Игорь Лелюх, это Юрий Игитов - рядовой, другие ребята, десятки, сотни, которые, наверное, потому и ушли в иной мир, что не вовремя оказались тут, показали только, каким должно быть это будущее, и ушли. Верил все-таки где-то в глубине души капитан в то, что настанет оно, будущее светлое, и для страны, и для людей, и для него с Валеркой, может быть, тоже. Если дотянут. Иногда, временами, именно ради такого будущего он и жил.
Тем временем второй мародер замолчал, окончив вещать, и высокий, словно ожидая этого, тут же ляпнул:
- Ну чего, командир, сколько в гляделки играть будем? Дал бы похавать все-таки. Да мы бы к своим двинули, темно уже скоро. Мы...
- Товарищ старший лейтенант. - Оборвал его капитан, обращаясь к Валерке. - Все тут ясно. Приказываю! Отвести мародеров к зданию конторы бывшего лесничества и расстрелять у забора за особо тяжкое воинское преступление. Возьми еще одного бойца, двое есть уже, - кивнул он на находящихся в палатке воинов, - зачитаешь приговор военно-полевого суда за моим председательством, сейчас мы его оформим, и организуешь приведение приговора в исполнение.
- В смысле? - опешил Валерка, глядя на совершенно серьезное и стальное лицо командира.
- В смысле расстрелять! - спокойно и твердо изрек командир. - В самом буквальном. Чтоб мрази этой духа не было! Выполнить и доложить через двадцать минут!
- Как расстрелять! Вы чего?! - заверещали сразу вдвоем также опешившие и сразу же протрезвевшие мародеры. - Не имеете права! Вы нас должны сдать там куда, "ментам" "контрикам" или еще кому! Беспредельничать-то зачем? Ну, извините нас, товарищ капитан, ну, что вы, в самом деле, мы же свои!
- Решение принято! - отрезал офицер. - Права, суки, говорите, не имею!? А я по вашим же понятиям так рассудил и решил. Кто сильнее - тот и прав! Так?!.. Если вы право имеете, я-то, почему нет? У меня и повод подходящий право свое реализовать, и положение тоже обязывает. Валера, выполняй! Доложишь через двадцать минут.
При этих словах на пол палатки рухнули на колени два причитающих тела, которые чуть ли не волоком вытащили на улицу конвоирующие их бойцы. "Мохнатый" перед выходом выразительно и вопросительно глянул на командира, но, не получив никакого ответа в обратном взгляде, кивнул головой и вышел.
- У второго поста ждите, - крикнул "Мохнатому" вдогон Валерка. - Организуй им пожрать чего, скажи, я приказал. Пусть перед смертью хоть, типа последнее желание.
Повернувшись к капитану, Валерка с неуверенной улыбкой произнес:
- Брат, ты чего? Реально, что ли, без шуток? Я за приказ говорю? Ведь незаконно это, да и действительно, свои вроде пацаны-то. Уроды, конечно, но валить чтоб?.. Слишком, по-моему, перебор. Отмудохать может нормально и "контрикам" сдать, пусть там раскручивают с "ментами" вместе, прокуратурой, срок повесят, авось потом. Хотя, вряд ли заниматься серьезно будут. Даже не факт, что контракт прервут по итогам разбора... Но валить?
- Да правильно все, родной, - вздохнув и злясь на правоту Валеркиных слов, произнес капитан. - Дебильная война, которая не война, дебильное государство, и мы, как дебилоиды, тоже в таких обстоятельствах! Не можем мы применять нормы военного времени, хотя, по сути, обязаны это сделать, руководствуясь не то чтоб справедливостью, законом или моралью, а просто инстинктом самосохранения! Потому как, вот возьми мародеров этих ублюдочных, они ведь своими действиями местных, горячих и не очень, к чему двигают? Не ушел вот горец к бандитам, сдержался, а тут на тебе! Приходит тварь такая и под стволом гноит. Дом твой грабит, родных обижает. Как поступит горец? Ясно как! Как любой мужик. Пойдет, возьмет автомат и примкнет к "борцам за веру". Ведь они и за него тоже воюют с нами, как всем говорят. И убивать потом будет, стрелять! По нам с тобой, по другим ребятам! Потому как кровью все повязывается. Закон такой.
Кровь - лучшие узы!
Не можем мы карать, Валера! И выворачивает меня всего от этого положения наизнанку! Нет войны в стране нашей, оказывается, Лерыч. Нет ее! Удобно кому-то так.
А раз нет, то и участников нет, ветеранов, отсюда - нет льгот и выплат различных, нет выслуги соответствующей, много еще чего нет. А "двухсотые", "трехсотые" тела и души, - это все так, просто. Люди без домов, сироты, калеки, бабло немереное, что сюда льется - это все просто. И мы здесь с тобой тоже, типа, так, просто получаемся по ихнему, "по-боярски". Только ни хрена они не угадали, "рулевые нашего обоза", брат! Не просто так мы тут. И ты это знаешь, и я, и любого из наших спроси. Мы здесь не за государство это, по совести, не за эти жопы и кошельки с тобой, мы за Родину тут, Лерыч, так ведь? За Родину! Нашу Родину, не их, "рулевых". У нас, по ходу, Родины с ними разные, с "верхами" и их "прослойкой", хоть и по одной земле с ними ходим. Так получается, судя по всему...
- Ну, видать так, - обреченно согласился Валерка. - Только на днях с "Соломой" разговаривали на тему "наши" - "не наши". Оно ведь действительно есть, это разделение. Не только на войне, или там, в спорте. По жизни так выходит. И мы вот тоже, разные ведь все, правильно? Мне одни бабы нравятся, тебе другие, "Мохнатычу" тому же - третьи. Шмотки тоже разные, кино, книжки, хавчик. Казалось бы, ну что общего, кроме того, что в одно время, в одном месте и одним делом занимаемся, живем? "Мохнатыч", кстати, тогда к разговору нашему с "Соломой" присоединился. Мудрый он. Молчит-молчит, а потом как скажет, да все так тихо, твердо, и по теме. Так вот он тогда такую вещь сказал, дословно не помню, но суть такая, что хоть мы и разные все, но объединяет нас главное, одинаковое понятие базовых вещей - Родина, Честь, Долг, Дружба. Вот на этих ножках мы и стоим. И всяк, кто на эти же ножки опирается, тот и есть наш. Такая вот мысля. И, по ходу, прав он. Что еще может больше объединять? По-настоящему?
- "Мохнатый" у нас мудрый, это точно, Валер, - поддержал капитан. У него в Тадже позывной знаешь, какой был? "Дервиш"! Джума Наманганский его так прозвал вроде. Закрепилось. В точку. Эх, интересное было время. И работать интересно было. А здесь... Ты вот за что тут, скажи мне, воюешь, жизнью рискуешь, счастьем своих близких, которые, в случае твоей безвременной кончины, горя хапнут немало, а Ленка и дочка Дашутка твоя на фиг не нужны будут никому? Никому, бля! Как и мы - тоже никому не нужны. Никому, кроме нас самих и таких же, как мы, ну и родных еще. А все это, Валера, потому, что живем мы по правилу - "Никто кроме нас!" И пусть у некоторых эти слова смешок вызывают. Не понимают они просто, как и те, кто ими кичится за так, что не только на погоны наши это распространяется. Это образ жизни такой. Для любого нормального и правильного мужика, без разницы, "спецура" он, дЕсант, "махра", "мореман" или грузчик в овощном магазине! Шире надо брать. "Никто кроме нас" - это на всю жизнь! Так девиз наш расшифровывается правильно, не просто понт и слова красивые. Правильно, "Мохнатый" сказал вам с "Соломой". Поэтому мы с тобой и здесь, Лерыч, а не в ресторане "Прага" или "Пекин"! Чтобы мразь эта, не желающая жить по-человечески, не гуляла спокойно по земле, не убивала, не грабила, не насиловала, деля людей на волков и овец. За своих соотечественников мы с тобой тут, Лерыч, которые людьми в первую очередь являются, а уж потом гражданами. За людей своих мы тут, Лерыч, за нормальных людей, без различия по национальности и вере. И друг за друга, конечно! А значит, и за своих близких. Вот такая у нас с тобой Родина, брат. И за нее мы здесь. Больше ни за что. А березки - они ведь у каждого свои. Так? К тому же, кому-то и ясень нравится больше, кому-то дуб, кому арча.... По замполитовски звучит? Да и хер с ним! ...Епа мать! - дернулся вдруг капитан, сплюнув на пол, истлевший и прилипший к сухой губе окурок. - Довыступался, блин! Второй раз за сегодня обжигаюсь. Скоро губы как у анкалы Бенсы будут, - засмеялся капитан.
- Так я тебе сколько раз говорил: бросай курить! Даже Минздрав предупреждает постоянно. - Поддел Валерка. - Все верно, старик. От того и еще хреновей. А насчет замполита.... Жаль, Крылов тебя не слышит. От зависти бы жаба задушила его. На радость всем. - Валерка, ощущая раскалившуюся нить разговора, попытался немного съехать на юмор.
- Задело просто до тонкого нерва самого...- не оценив шутки, продолжал капитан. - Не мог я дальше на выродков этих смотреть, и от души такой приказ тебе отдал. Правы мы будем триста раз, если расстреляем! Для нас-то всех война ЕСТЬ. Она идет! Значит и законы военного времени действуют для нас. Значит, расстрелять. Тела списать потом не проблема. Сам понимаешь. Жопу прикрыть легко. Приведем, бля, приговор в исполнение, привезем трупы в аул, поговорим со старейшинами, так и так, мол, отомщены вот, наказаны ваши обидчики! И чтобы тихо про нас. Комендатура тоже помалкивать будет. Ну, а потом, напишется кем-то, что данные два бойца самовольно покинули расположение воинской части, прибыли в такой-то населенный пункт, мародерничали, совершили насилие и в результате были застрелены или зарезаны на месте преступления. А местные жители жути нагонят, не сомневайся. В довесок сообщат всем аулом, что хотели сдать грабителей в милицию, но тут с гор спустились чужие бородатые и порешили двух федералов-негодяев, к их величайшему сожалению. На войне нет ничего менее ценного, чем жизнь. И не только жизнь противника. Своих тоже. Особенно для наших некоторых дженералов и всяких Вице, и без Вице, включая Главного. Традиция такая у нас на Руси издревле - народу и земли много - значит, ценность их невелика, ничтожна даже. Прям рынок у нас, бляха! Из экономики вроде - чем больше предложение, тем меньше цена? Вишь как!? Мы, оказывается, еще задолго до Запада по рыночному живем, а они нас тут учат сейчас, отношениям.
Капитан замолчал, и хлебнул холодной воды из котелка.
- Надо карать сволочь! - продолжил он. - И тактически и стратегически расклад нам такой выгоден будет. Зло накажем, и с местными вроде как платформа появляется. Так, братка?
- Так-то оно... - не успел согласиться Валера.
- Но, бля, это с одной стороны только! - оборвал его капитан. - И в этом уродство нашего положения здесь. Повторяюсь опять? Херня, не на докладе. Не тебе больше, для себя говорю, чтоб в мозгах порядок навести. Это для нас, всех тех, кто тут, и близких наших война идет. А по закону-то ее нет! Значит, и казнить мы с тобой - не имеем права никакого. Потому как, если мы это сделаем, то сами преступниками становимся, и нас самих можно по нашему же правилу расстрелять как убийц. Как тут быть? Вопрос без ответа? Еще один? Что-то задолбали эти вопросы безответные...
Ну как быть? Местным отдать для самосуда? Не пойду на это. Простить, отпустить, сделать вид, что ничего не было? Не могу через себя переступить. Да и неправильно это будет. В этом случае они еще больше в свою правоту уверуют. Вдвое сильнее станут. Наступил момент, когда мало просто осуждать, надо что-то решать и делать. Безнаказанность порождает рецидив, а в последующем беспредел. Факт! Сдать компетентным органам заведомо зная, что никто ими заниматься не будет и, в итоге, отпустят, причем обратно в часть? Так и будет. Как же, "Мясо" ведь. Органы наши еб... духов отпускают реальных, в бою взятых, которые потом снова за стволы и ножи. Бывает что и по два, по три раза такое движение. Сам знаешь. Мужики нормальные оттуда рассказывают. Одни ловят - другие выпускают. Помнишь, и у нас так было недавно? Взяли - передали - отпустили - снова встретили. Нет, это все равно, что первый вариант, все равно, что и отпустить. Что еще? Закон нарушить - убийцами стать? Не имеем права мы такого. Не можем через закон переступать. Вот и выбор получается - либо через себя, либо через закон. Так день хорошо начинался и на тебе! - капитан с сердцем смахнул ладонью все выстроенные на шахматной доске фигуры. Случайно осталась стоять только одна черная пешка, та самая, напротив правой ладьи которая. - Блин, действительно ситуация, - сказал Валерка. - Даже и не знаю, что сказать то... Капитан, опустив голову, глядел на почти пустую шахматную доску, потом повернулся к образу Преподобного Серафима Саровского, который висел в правом дальнем углу палатки, перекрестился и, присев на стул, начал заново расставлять разлетевшиеся фигуры по их клеточкам. Интересно, что ни он, ни другие обитатели палатки не могли вспомнить, как этот образ появился здесь. Все друг друга спрашивали, но загадка не разрешилась. На том и успокоились. Висит и висит. Рассудили, что хуже не будет. Странно еще и то, что ребят-то, верующих не так много было. Большинство мужиков древнеславянским как-то дышали.
Валера, молча, наблюдал за размеренными движениями командира, понимая, что сейчас нечто происходит не только в душе друга, но и под Небесами. Не обходятся без Небес такие минуты. В независимости от того, признает кто Бытие Божие или нет. Не обходятся.
Все фигуры на доске были расставлены, и капитан по привычке сделал движение, чтобы по обыкновению завершить этот процесс постановкой пешки около своей черной правой ладьи, но увидел, что пешка там уже стоит. Тогда он на секунду задумался, а потом уронил ее движением пальца, и снова поставил на положенное место, как и всегда при расстановке - последней фигурой.
- Вот как должно быть! - произнес капитан, фиксируя голову пешки. - Давай так, Лерыч. Делаем вот что. Фамилии выясни все-таки уродов. Свяжитесь с соседями, - если ихние чмырята, пусть присылают кого-то через час и забирают. Как это сделаешь, пакуйте парочку, чтоб руками не дрыгали. Берешь, как я и сказал, еще бойца, ведете сучат к забору за конторой, ставишь у него. Завязываете глаза им перед этим. Только ребятишкам нашим, тем, кто в расстрельной команде будет, объясни все заранее, проинструктируй, чтобы знали и понимали что к чему и как. Дальше. Зачитываешь приговор своими словами - ну, мол, за своевольное оставление территории своего подразделения с оружием в руках, в условиях военного времени и боевой обстановки, совершение особо тяжкого воинского преступления-мародерства, сопряженного с попыткой изнасилования несовершеннолетней девочки, военно-полевой суд постановил: таких-то-таких-то к смертной казни через расстрел. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. В таком духе, в общем. Главное - чтоб все серьезно, без улыбок и излишнего актерства. Жути побольше. Короче, от души! "Мохнатый" пусть командует расчетом. И после команды "огонь"! - поверх голов прицельно. Да так, чтоб поближе к их гнилой шкуре, чтобы ощутили штукатурку отлетающую! Но аккуратно. По полмагазина без пауз. Двойками-тройками. До самого последнего участка душонки чтобы достало! После, даешь команду прекратить огонь и зачитываешь, что исполнение приговора отсрочено решением суда Самой Высшей Инстанции. Потом будут вспоминать, когда поймут, может, что Господь эту отсрочку дал им, до времени, если не изменятся. Значит, после, не развязывая, ждешь того, кто приедет за ними - передаешь - объясняешь без подробностей, что, мол, просто задержали праздношатающихся, и прощаешься. Затем ко мне, докладываешь - что и как. Ну и потом зовем наших, уничтожаем "подгон" "комендачей", и садимся, наконец-то, за доску. Вот такая программа, товарищ старший лейтенант. Вопросы есть?!
- Никак нет! - с облегчением выдохнул Валерка. - Мудрое командирское решение. И наказание говнюкам будет - они-то решат, что в серьез все!? И сами мы, пусть на грани фола, но далеко за закон не забежали. И волки и овцы, как говорится. Годится! - При этом Валерка, с какой-то благодарностью покосился на образ Преподобного. Как почувствовал. - Все. Выполняю. Доложу как!
Валерка наклонился и коснулся своим лбом лба капитана. Вышел.
Командир снова закурил.
- Да, ну и вечер, пилять!
Сейчас он ощущал себя таким усталым, эмоционально высушенным.
"Вроде разрулили, слава Богу! Преступление и наказание, - рассуждал офицер. - С преступлением понятно. Наказание вот... Это ведь не только возмездие, оно ведь еще и цель исправления преследует? В этом, наверное, главная его суть? Эх..."
За стенками палатки вдруг грянул сильнейший раскат грома.
"Погода. Или реакция. Там, наверху?" - подумалось капитану.
Через некоторое время, примерно через 30 минут, в палатку вновь забежал Валерка.
- Ну что, кэп, докладываю, приказание выполнено! Кино получилось - класс! Фамилии козлов этих узнали. С соседями поговорили - их шпана. Приедут сейчас забирать. Я "Мохнатому" поручил совершить передачу из рук в руки. Ну, короче, сначала визги - сопли были, потом, как глаза завязали, обмякли практически. А когда после того, как я могильным голосом приговор зачитал, да шмалять ребята начали по стене, представляешь, тут еще и гром как бабахнет! В этот момент самый! Мы и то дернулись, а эти вообще в прострацию впали. Длинный - тот обделался, воняет - глаза ест! Боюсь, даже, демаскирует нас. Зря накормили. Я мудак - приказал. Второй - есть чистый зомби. В общем оба пришибленные, как под кайфом. В яму пока посадили - в старую, "духовскую". Жестко, конечно. Считай, пацаны умирали по-настоящему. Запомнят на всю жизнь по-любому! Ладно, я, тогда как "Мохнатый" доложится, беру его и еще ребят и тогда к столу. Пора уже и о себе подумать.
- Да уж! Добро, Лерыч, давай, дуй. Жду тогда вас. - Ответил капитан. - Молодец, спасибо! Циники мы с тобой, бляха, все-таки, - устало улыбнулся он вдогон выходящему старлею.
Циники, - продолжил капитан уже сам с собой.- Это из-за службы, наверное. Думаю, правильно поступили все же. Могли реально расстрелять и всё. Поделом! Вряд ли сожалели бы даже потом! Правильно поступили. Не перешли грань! Спасибо, отче Серафим. Ты подсказал. Не было у меня ответа. Не было решения. Не знаю, Соломоново получилось оно или нет, но, по мне, похоже. И там и тут жизнь висела...
Главное для любого действия - результат. По крайней мере, мы дали этим двум шанс стать людьми снова, или впервые, если они ими еще не были. У некоторых и такого шанса не бывает.
Перед лицом смерти, когда она не внезапная, человек обычно честнее, чем когда-либо еще. В подавляющем большинстве так. Может быть, это дыхание иного мира, которое они реально ощутили, опалит их души и заставит взглянуть на себя и на все по-другому, правильнее? Так должно быть.
А может случиться и обратное, что кто-то из них озлобится еще больше, и будет потом всю оставшуюся жизнь мстить другим за свое унижение, за свой испытанный страх, за свой запах.
Ведь этот день они не забудут никогда. Валерка прав. Он, как ожог, на душе останется на всю жизнь. Другое дело, как каждый из них будет с ним жить? Не получится ли, что я своим решением спровоцировал в ком-то из пацанов новую качественную трусливую злобу на почве их неполноценности? Вот в чем главная ответственность решения. Оно выходит за рамки меня и их, бойцов этих, оно выходит в мир, поскольку, возможно, я туда сегодня выпустил дракона... Благими намерениями... - капитан передернулся от этих мыслей.
Нет, зря заморачиваюсь. Эх, маловер я, маловер. Пошел по воде и усомнился тут же... В целом- то так и есть. Велика ответственность за поступки и действия, которые мы совершаем, и круги по воде от них гораздо больше, чем нам подчас кажется. Нельзя на раз все делать. Думать надо, взвешивать. А с сегодняшним - все проще. Дали возможность шпане стать живыми, по-настоящему. Свой ход сделали, теперь за ними дело. Вроде как тоже отложенная партия получилась. Эх, мудрая игра шахматы, жизненная. Время у них есть подумать. А это не мало. Дальше что? Дальше за свой ход все равно им отвечать придется. И я за свое отвечу тоже, за все...
Капитан глубоко вдохнул на восемь, задержал дыхание и так же на восемь выдохнул. В сердце и голове все равно было отчего-то тяжело.
Может быть, из-за того, что он тоже побывал сейчас на грани, у черты, пусть не своей жизни, а двух других людей. Какая разница! Жизнь есть жизнь. После пребывания у такой черты всегда возникает опустошение. У него было именно так.
- Мы еще живы... пока - выглянув из палатки и глядя в потемневшее небо, куда-то произнес капитан. - Доколе, Господи?
Тупая боль снова заныла где-то в центре груди.
Так, болезненно, с трудом, но все же настойчиво прорастало евангельское зерно, пробиваясь через пластины его бронежилета.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
