ДЕСАНТУРА СОРОК ВТОРОГО ГОДА
Посвящается поколению победителей.
...Так лучше представь меня мертвого,
Такого, чтоб вспомнить добром,
Не осенью сорок четвертого,
А где-нибудь в сорок втором.
Где мужество я обнаруживал,
Где строго, как юноша, жил,
Где, верно, любви я заслуживал
И все-таки не заслужил.
Представь себе Север, метельную
Полярную ночь на снегу,
Представь себе рану смертельную
И то, что я встать не могу...
К. Симонов "Мы оба с тобою из племени..."
1.
-Имя, звание? - сказал офицер.
"Хорошо, скотина, шпарит, почти без акцента... Из прибалтийских, что ли?"
- Имя, звание? - повторил немец.
Пленный криво улыбнулся:
- Документы перед тобой. Зачем спрашиваешь?
Немец поднял голову и поморщился:
- Имя? Звание?
"Вот заладил..." - подумал пленный.
- Тарасов. Николай Ефимович. Подполковник.
Офицер кивнул и зачеркал чернильной ручкой по бумаге.
- Должность?
- Командир первой маневренной воздушно-десантной бригады.
Тарасов улыбнулся краешком рта.
Офицер положил ручку:
- Обер-лейтенант Юрген фон Вальдерзее. Я буду вести допрос. И в ваших интересах не молчать, а говорить. Вы согласны?
"А фразы-то не по-русски строит..." - Тарасов снова едва улыбнулся. - "Ну, черт немецкий... Хочешь, значит, информацию получить? Будет тебе, тонконогий, информация..."
- Родился в Челябинской области. Девятого мая. Четвертого года.
- Значит, вам скоро будет тридцать восемь?
- Вряд ли. Я не доживу до тридцати восьми.
- Почему? - удивился обер-лейтенант, подняв брови. - Война для вас закончена. Вы в плену.
- Война для меня никогда не закончится, - ответил Тарасов.
Немец опять удивился, но сказать ничего не успел, потому что подполковник Тарасов резко побледнел и, закрыв глаза, повалился на левый бок. Обер-лейтенант вскочил и заорал на немецком:
- Der Artz! Schnell! Schnell!!
Но Тарасов пришёл в себя и диким усилием воли заставил себя выпрямиться.
- Не ори! - почти шёпотом сказал подполковник.
Фон Вальдерзее его не услышал. В избу ввалился караул. Обер-лейтенант что-то рявкнул им. Что - Тарасов не понял. Звуки перемешивались в затуманенном сознании. Немец то двоился, то троился в глазах. Подполковник старался держаться прямо. Ему казалось - что это удается. Он не замечал, как качается на грубо сколоченной табуретке. Из стороны в сторону. Он старался держаться. И Тарасов держался. Хотя со стороны, кому-то показалось бы смешным - пьяный мужик сидит и качается из стороны в сторону...
Укол в предплечье. Чуть полегчало. Отрывистая немецкая речь за спиной. Тарасов улавливал только отдельные слова:
- ...Дистрофия... ...Голод... ...Умереть... ...Еда...
Он пришёл в себя, прямо перед носом образовалась из ниоткуда кружка, пахнущая мясом. Он жадно, не сдерживаясь, схватил ее. Выпил залпом. Через секунду вырвало. После месяца войны и голода организм не принимал еду. Отучился. Перед глазами появился стакан. С красной жидкостью. Вяло он выпил ее. Горячим прокатило по пищеводу. Тарасов вскинул голову.
Вино придало сил. Сознание прояснилось.
- Эншульзиген зи битте, - вытер он рот.
Обер-лейтенант удивился. Пока в первый раз:
- Вы знаете немецкий язык?
- У меня жена немка. Была.
Обер-лейтенант приподнял бровь.
- Ja?
- Я, натюрлих.
- Вам удобнее говорить на русском?
**
...По средам они разговаривали с Наденькой на английском. По пятницам - на немецком. Четверг и суббота были заняты греческим и латынью. Вторник - французский день. Она не закончила Смольный. Не успела. Старше его на четыре года - революцию встретила сначала восторженно. Потом настороженно. Потом со страхом...
...Станция орала гудками паровозов. Колчаковцы отступали по всему фронту. Красные давили, давили, давили. Везде. Каппелевцев перебрасывали из Перми на другой участок разваливающегося фронта. Усталые, измождённые, почти без патронов. Они сидели в столыпинских вагонах и безучастно смотрели на беснующуюся толпу, пытавшуюся прорваться через оцепление. Пятнадцатилетний Колька смотрел поверх голов, сжимая в руках заиндевелую винтовку без патронов. Внезапно он зацепился за удивительно-зелёный взгляд. Она стояла, прижавшись спиной к выщербленной стене вокзального здания. Невысокая, худенькая, рыженькая - даже платка на ней не было - она смотрела перед собой и вглубь себя.
Зацепился, оказывается, не он один.
На платформу спрыгнул поручик Товстоногов. Растолкав толпу, он пробрался к барышне, молча схватил ее за руку и потащил к вагону. Та не сопротивлялась. Как кукла. Поручик врезал кому-то по морде, ткнул в бок какую-то визжащую бабу, но вытащил буксиром зелёноглазку к вагону.
- Прими!
Коля неловко схватил зелёноглазку за ледяные руки.
- Под руки хватай! - сердито рявкнул поручик.
Солдаты вспохватились, ровно выдернулись из дремотного равнодушия, и помогли Коле втащить девчонку в вагон.
Толпа, увидев такое дело, взревела, колыхнулась и порвала тонкую цепочку охранения. Но поезд уже тронулся. Девушку уложили на кучу гнилой соломы, укрыли запасной - дырявой и окровавленной - шинелью.
- Поручик Товстоногов, честь имею! - коротко бросил барышне командир роты. Впрочем, что в той роте-то было? Тридцать штыков...
Она не ответила. Просто смежила веки и уснула. Коля поднял ворот шинели, уткнулся в мёрзлый драп холодным носом и уставился на проплывающие бараки пригорода.
"Отче наш... Иже еси на небеси..." - скорее по привычке, нежели сознательно читал он древние слова.
Каждый мальчик играет в работу своего отца. Так, когда-то и Коля играл в Литургию...
"Отче наш... Иже еси на небеси..."
- Тарасов!
- Я, ваше благородие! - очухался он от некрепкого сна.
- Следи за барышней, а я присплю, - поручик силой протер красные глаза.
- Так точно, ваше благородие! - не вставая с тряского пола, козырнул вольноопределяющийся Коля Тарасов, мальчик пятнадцати лет.
Товстоногов захрапел, показалось, не коснувшись щекой бурки, на лету.
Коленька же подполз на коленках к девушке. И снова залюбовался ей.
Маленький носик, высокие скулы, прыщик на лбу...
Обычная девушка, коих он встречал десятки, а может и сотни раз.
Пермь, хотя и маленький город, но все же, все же...
И вот она. Нашлась. Маленький ангел на полу в "Столыпине", на охапке грязной соломы, под не менее грязной шинелью...
Ровно Та, которая девятнадцать веков назад...
Коля резко отвернулся, прогоняя кощунственные мысли.
"...Да святится Имя Твое... Да пребудет, пребудет..." - не удержался и вновь посмотрел на нее...
Она открыла глаза. зелёные-презелёные. И улыбнулась.
Коля сухо сглотнул. И кивнул, старательно подражая поручику:
- Вольноопределяющийся Тарасов к вашим услугам!
Вольноопределяющийся звучало как-то солиднее чем, рядовой. По чести говоря, у Коленьки Тарасова и звания-то ещё не было. Звание дают после присяги. А кому присягать? Вот этим глазам и надо присягать...
- Надя... - тихо прозвучало в ответ. - Надя Кёллер...
Он осмелился и погладил ее по руке.
- Вы в безопасности, мадемуазель... Вы в эшелоне генерала Каппеля! - и мужественно приподнял подбородок, не знавший бритвы.
Она тихо улыбнулась, не сводя с него глаз.
Потом провела рукой по своей короткой рыжей прическе:
- Тиф... Извините, Николя...
Он знал, что такое тиф. Из семи сестер и братьев выжили только он и младший, Женька, оставшийся с родителями. Пять лет ему. А Коля пошёл воевать. За Родину.
Он протянул руку и погладил ее по щеке, едва не падая в обморок от собственной наглости.
Она закрыла глаза и с силой вжалась в его руку.
Кто-то из солдат в углу громко испортил воздух.
Коля закусил губу, а Надин хихикнула.
А потом разорвался снаряд. Паровоз резко стал тормозить. Откуда-то сверху повалились мешки. Коля упал сверху на Надю, прикрывая ее своим телом.
Злая пулемётная очередь прошла по стенке вагона. А он чувствовал только ее горячее дыхание на своей щеке.
Поручика убило сразу. Осколком. В шею.
И совсем некрасиво. Не как в книжках. Он плескал кровью, судорожно дергая руками и ногами, а через него перепрыгивали солдаты и сразу ныряли в придорожные сугробы.
- Прости...Я вернусь! - прошептал Коля. И дернулся было в холодный проем вагона.
- НЕТ! - вскрикнула Надин и схватила его за обшлаг шинели.
- Так уже было. Так уже было! - запричитала она. - ТАК УЖЕ БЫЛО! ТЫ СЛЫШИШЬ?
Мальчик ошалело обернулся на нее:
- Что было?!?
- Сейчас нас убьют! - глаза у нее побелели от страха. Снаружи вагона был слышен крик, рев, мат, стрельба и взрывы.
Коля снова дернулся из ее рук, выронил винтовку - та грохнула об доски громче трёхдюймовки - ударил ее по щеке:
- Отпусти! Я вернусь, слышишь?
- Никто не вернется... - вдруг отпустила она его. Потом твердо так посмотрела ему в глаза, - Потому что некуда возвращаться.
- Я вернусь,- сквозь зубы ответил ей мужчина, минуту назад бывший мальчишкой. И бросился к вагонному проему.
- Руки, сволочь белогвардейская!
Трое солдат - один в будённовке с огромной красной звездой, двое в солдатских, ещё царских, папахах, на угол перевязанных красной лентой - выставили навстречу ему штыки.
Мальчишка, секунду назад бывший мужчиной, резко остановился. И поднял руки.
- Наши! - вдруг выдохнул голос за спиной. - Господи, наши!
Один из солдат заглянул за спину Коле:
- Эт кто там нашкает?
- Срочно свяжите меня с комиссаром армии, остолопы! - рявкнула вдруг Надя.
- Связать-то свяжем... - ухмыльнулся тот, который в будённовке, - И поиграем как следует!
- Тебя тогда на картинки для детишек порвут, ур-р-род! - рыкнула "барышня". - Быстро связать с комиссаром!
- Да ладно, че ты... - аж попятился от напора красноармеец. - А этого куда? В распыл?
- Духонин обождет. Это... Это муж мой!
- Хых! Чё-т мелковат для мужа!
- Это у тебя мелковат. У него в самый раз! - отбрила она.
Красные заржали.
Надя спрыгнула из вагона:
- Вот мандат! Читай, коли грамотный!
Красноармеец в будённовке взял бумажку. Перевернул ее вверх ногами и начал старательно делать вид, что читает ее. Даже не забывал шевелить губами.
Наконец, он, устав притворяться грамотным, скомандовал:
- Геть энтих в самовозку.
Колю и Надю подвели к легковому автомобилю. Трофейному. ещё не успели замазать французские знаки на дверях.
А Коля Тарасов ошалевал...
Надя - красная шпионка? Да не может быть! Это... Это слишком! Она не могла так притворяться! Потому что - это же ОНА!
Она молчала всю дорогу.
Она не обращала никакого внимания на Николеньку.
Он попытался взять ее за руку.
Она просто убрала свою ладонь.
Он заиграл желваками и зажмурился. А потом положил ей руку на колено.
Она никак не отреагировала.
Он открыл глаза и посмотрел на нее.
Ледяной кристалл ее взгляда убил его.
И он умер.
Воскрес только тогда, когда прозвучал выстрел.
Машина вильнула, съехала с дороги и ударилась в дерево.
Когда он пришёл в себя - рядом никого не было.
Только труп шофёра. И дымящаяся кровь...
**
Первая маневренная воздушно-десантная бригада в конце февраля сорок второго года была перекинута в деревню Выползово Демянского района Новгородской области. К линии фронта. Наконец-то! Молодые парни -- уроженцы Кировской и Пермской областей, - всю зиму ругали начальство. Бригада начала формирование ещё осенью сорок первого. Осенью! В самые тяжелые дни немецкого наступления под Москвой, когда под танки Гудериана ложилось народное ополчение, военкомы отбирали самых крепких, самых здоровых в десант. Долгих пять месяцев на глубоко тыловой станции Зуевка парни постигали науку маневренной войны.
Немцы уже получили по зубам в декабре и январе. А десантура все ещё бегала на лыжах, прыгала с парашютом, стреляла по мишеням.
Как же это злило!!
А комиссар бригады Мачихин утешал, мол, виды на вас, комсомольцы, Ставка имеет. В Берлин забросят, чтобы фюреру усы оторвали. На том война и закончится! Некоторые, между прочим, верили!
А как ни ждали, как ни просили -- отправка на фронт произошла неожиданно. Ночью подняли по тревоге и марш-броском на станцию. Солдату собраться, что подпоясаться, так, вроде, при старом режиме говорили?
И вот, они на войне... Впрочем, нет. Ещё в тылу. Ещё идут сборы.
Сержант Фомичев тщательно следил, что бы его отделение было готово к заброске в тыл к фашистам незамедлительно. Боеприпасы, гранаты, оружие, взрывчатка, санпакеты, продукты...
-Ты слышал, что комроты сказал? - ругался кто-то из бойцов Фомичева. - Продуктов брать на три дня. Не больше. А там нас немцы кормить будут!
-Свинцом! - хохотнули в ответ.
-Тоже вариант! Но я предпочитаю мясо!
-Немецкое?
-Свиное!!
Парни весело паковали вещмешки. С хохотками, с шуточками, прибауточками...
Фомичев вдруг увидел, как один из бойцов его отделения стал выкладывать тушёнку из вещмешка.
-Не понял... Боец, ты чего? Ты чего делаешь?
-Тяжёлый мешок, товарищ сержант, я столько не подниму! Вернее, поднять-то смогу, а вот нести долго...
-Ты туда чего наложил?
-Да я подумал, я ж автоматчик. Мне ж полтыщи патронов мало. Решил тыщу взять. А продукты с фрицев возьмем! - молоденький пацан, с красивым, почти девичьим лицом, невинно хлопал пушистыми ресницами, - Ну что полтыщи? Восемь дисков всего. На пару боев. А когда там ещё боеприпасы подкинут? Так что уж лучше патроны, чем тушёнка.
Фомичев -- ветеран финской, с орденом "Красного знамени" на груди, молчал. Рядовой Петя Иванько был прав. Прав стратегически, но вот тактически...
-Бери патроны, - кивнул командир отделения - в просторечии комод. Затем нагнулся, поднял со снега четыре консервные банки и сунул в карманы полушубка.
Война войной... А пожрать не мешает никогда. Фомичев подошёл к своему вещмешку, набитому под завязку всякой всячиной -- в том числе и сухарями -- дернул за шнурок и начал трамбовать груз неудобными консервами.
-Товарищ сержант, а товарищ сержант? - Иванько растерянно смотрел на сержанта. - А зачем Вы это делаете?
-Спасибо потом скажешь, - буркнул в ответ сержант, впихивая последнюю консерву между бруском тола и шерстяными носками.
Иванько хлопал густыми ресницами, глядя, как командир его отделения распихивал тушёнку по вещмешку.
Рядовой Иванько прибыл недавно. На замену разбившемуся Ваське Перову. У Васьки парашют не раскрылся. Оставались сутки до фронта. И вот вместо Васьки -- пацанёнок Иванько.
Фомичев, наконец, распрямился:
- Собирайся, боец. На войну скоро!
2.
...Я предпочитаю говорить на русском, господин обер-лейтенант...
Фон Вальдерзее пожал плечами:
- Дело ваше. Мне все равно - на каком языке вы разговариваете. Итак, вы женились на Надежде Кёллер, урождённой немке?
- Нет.
- Я, кажется, плохо понимаю вас...
- Я сам себя плохо понимаю, герр лейтенант!
Немецкий офицер потряс головой.
- Я ушёл лесами и вернулся домой. И снова начал учиться в семинарии.
- Разве церковные школы не были закрыты при Советах?
- Не везде. Мой отец был священником в глухой деревушке. Белохолуницкий уезд. Волость - Сырьяны. До революции я учился в Пермской семинарии. После войны - дома, у отца. Мне сложно это объяснить, герр обер-лейтенант.
- Ничего, это не существенно. В каком году вы стали служить в Красной Армии?
- В двадцать первом.
- Вам было семнадцать лет?
- Да. Мне было семнадцать лет.
- Я не понимаю... - пожал плечами немец и нервно заходил по кабинету, - Вы воевали у Колчака. Вы сын священника. Вы учились в семинарии, когда Христова вера была под запретом. Но вы пошли в Красную Армию? Почему?
Подполковник потер лоб:
"Вот как этому хлыщу объяснить, что я искал Надю?"
- Из чувства самосохранения, герр обер-лейтенант. Да, я сын священника. Священника -- убитого ревкомовцами. Меня могли так же убить как контру. Тарасов побледнел и слегка качнулся на стуле.
- Как Вы себя чувствуете, герр Тарасов? Прикажете подать чаю?
-Лучше сигарету...
**
Изба была густо натоплена.
Военсовет Северо-Западного фронта решал последние задачи перед выброской десантников в тыл к немцам.
Начальник штаба фронта, генерал-майор Ватутин, стоял у стены, водя указкой по карте.
-Итак, товарищи командиры, как мы знаем, в результате нашей операции, при участии Калининского фронта, мы заперли в котле части второго армейского корпуса в районе Демянска. Это наше первое окружение противника за эту войну, товарищи! Первое крупное окружение! По данным разведки и партизан в котле сейчас находятся не менее пятидесяти тысяч немецких оккупантов.
Есть два варианта, товарищи командиры. Либо мы ждем, когда фрицы сами вымерзнут в котле, либо делаем гамбит.
-Товарищ Ватутин, можно без загадок? - поморщился командующим фронтом генерал-майор Павел Алексеевич Курочкин.
-Конечно, товарищ генерал-майор! - кивнул Ватутин и продолжил. - Смотрите сами, товарищи командиры. котёл похож на колбасу. Вот мы и предлагаем пошинковать ее.
Переждав смешки, Ватутин продолжил:
-Дело в том, что немцы пытаются пробить коридор к окруженным в районе Рамушево, - карандаш скользнул к западной оконечности котла. - А так же немцы сформировали воздушный мост снабжения, по которому проходит до двухсот транспортных самолётов в сутки. Задачи, товарищи командиры, просты. Пока фронт будет сдавливать кольцо окружения, первой маневренной воздушно-десантной бригаде под командованием подполковника Тарасова и двести четвертой воздушно десантной бригаде по командованием подполковника Гринёва поручается... С севера котла выйти в район болота Невий Мох, оттуда атаковать цели. Первое -- аэродром в деревне Глебовщина. Разрушив аэродром, мы нарушим обеспечение демянской группы войск противника. Второе -- атаковать деревню Добросли, где находится штаб второго армейского корпуса немцев. Командующего корпусом зовут...
Ватутин зашёлестел бумажками:
Генерал Брокдорф-Аленфельд. Барон, наверное... Или граф. Не важно. Попутно уничтожать гарнизоны противника в деревнях и селах котла.
Тарасов хмыкнул, представляя картину...
-Что смешного, товарищи командиры? - генерал-лейтенант даже побагровел, когда услышал фыркание командиров.
-Ничего особенного, товарищ комфронта... - подал голос подполковник Гринёв. Просто вы посылаете нас...
Павел Алексеевич резко помрачнел:
-Я знаю. Я знаю, мужики, куда и зачем вас посылаю. Буду помогать, чем смогу. Обе бригады обеспечим под завязку всем. Оружие, боеприпасы, продовольствие... Как только выйдете на место сосредоточения -- сделаем воздушный мост. А после соединения с двести четвертой -- атакуете Добросли. Решать будете по обстановке -- блокировать село или захватывать.
-Товарищ генерал-лейтенант... - сжал кулаки Тарасов.
-Начштаба, доложи им результаты разведки...
Ватутин -- полноватый и улыбчивый генерал-майор -- методично стал рассказывать Тарасову и Гриневу о недавней разведке боем батальоном двести четвертой бригады:
-Пятнадцатого февраля сего года в котёл был заброшен третий батальон бригады подполковника Гринёва.
Гринёв кивнул.
- Восемнадцатого же февраля из солдат дивизии СС "Мертвая голова" формируется специальное подразделение для борьбы с парашютистами под командованием бригадефюрера СС Симона. Группа имеет на вооружении бронетехнику, одной из основных задач группы является прикрытие важнейших объектов, включая аэродромы. Это элитная дивизия. Об уровне ее подготовки свидетельствует уже тот факт, что ее солдаты практически никогда не уклоняются от рукопашного боя с нашими войсками, что среди немцев является скорее исключением, чем правилом. Вот примерно так.
-То есть нас уже ждут?
-Не так много и ждут, товарищ подполковник, - продолжил начштаба. - В котле по данным нашей разведки, около пятидесяти тысяч немцев. Из них не менее сорока пяти на передовой. Внутри же самого котла -- не более пяти. Второй армейский корпус и часть десятого армейского корпуса шестнадцатой армии фашистских войск, в составе двенадцатой, тридцатой, тридцать второй, сто двадцать третьей, двести девяностой пехотных дивизий и элитная дивизия СС "Тотенкопф", что значит...
-Мертвая голова... - машинально сказал Тарасов. - Уже говорили.
-Что? - отвлекся Ватутин. - А... Да. "Мертвая голова".
Курочкин резко распрямился:
-Что у вас с вооружением, доложите!
Тарасов встал, одернув кожаную курточку. В доме, где квартировал штаб фронта, было жарко. Но почему-то знобило. Сквозняк, что ли?
-На семьдесят пять процентов вооружены винтовками типа "СВТ". Остальные трёхлинейками и "ППШ". миномётный дивизион - три батареи по четыре миномёта калибра пятьдесят миллиметра в каждой. Кроме того, в дивизионе два миномёта калибра восемьдесят миллиметров. В каждом батальоне по миномётной роте по шесть миномётов калибра пятьдесят. В бригаде двенадцать противотанковых ружей. Противогазов нет.
-Противогазы вам на хер не нужны... - буркнул Курочкин. - Лучше по лишней обойме возьмете.
-С продовольствием как? - спросил Тарасов.
-Тыловик что скажет? - повернулся Курочкин к интенданту первого ранга Власову.
-Паек на три дня выдан. Остальное зависит уже не от меня... - пожал тот плечами.
-А от кого? - удивился комфронта. - От меня, что ли?
-От авиации, товарищ генерал-лейтенант. Только от авиации.
-Авиация будет. Полковник! Почему в доме холодно?
Дремавший в углу худощавый адъютант вздрогнул как от удара и, просыпаясь на ходу, выскочил из избы. Через минуту за окном послышался его начальственный мат...
-Авиация будет. "ТБ-3" и "уточки". Тридцати самолётов будет достаточно,- продолжил Курочкин. - Подполковник Тарасов, как поняли задачу? Доложите...
Тарасов снова встал:
-Переходим линию фронта. Сосредотачиваемся в районе Малого Опуева на болоте Невий Мох. Соединяемся с двести четвертой бригадой подполковника Гринёва. Затем уничтожаем аэродромы в районе Гринёвщины. После этого атакуем Добросли, где уничтожаем штаб немецкой группировки...
Доклад Тарасова был прерван грохотом дров, брошенных бойцом возле печки.
-Продолжайте, - поморщившись, сказал Курочкин.
-После этого, вместе с бригадой подполковника Гринёва двигаемся в сторону реки Бель, где и идем на прорыв. Товарищ генерал-лейтенант... Хотелось бы уточнить вопрос. Кто из нас будет осуществлять общее руководство операцией в тылу противника?
Тарасов понимал, что выглядит сейчас карьеристом и дураком, поднимая такой вопрос первым. Но успех всей операции, как думалось ему, зависел от этого не меньше, чем от проблем снабжения.
Но комфронта понял Тарасова по-своему...
-Подполковник! Что вы себе позволяете! Вы отвечаете за свою бригаду, Гринёв за свою. Координация действий будет осуществляться здесь. Здесь! Понятно? - генерал-лейтенант ударил кулаком по столешнице.
Словно в ответ на это боец уронил у печки ещё одну охапку дров.
-Пшёл вон! - рявкнул бойцу Курочкин. - Штаб фронта, а как бордель! Один себе командование выторговывает, другой дровами кидается! Ёпт! Тарасов, объясните, почему вы отказываетесь от выброски бригады самолётами?
-Павел Алексеевич... Я уже докладывал... В письменном виде, между прочим...
-Дерзите, Тарасов, ой, дерзите...
Тарасов заиграл желваками:
-Зима. Глубина снежного покрова в среднем достигает метра. По такому снегу будет затруднительно собрать бригаду в течение ночи. Поэтому предпочтительнее переходить линию фронта между опорными пунктами немцев.
-Вам, конечно, виднее, - Курочкин слегка остыл. Помолчал. Подумал. И сказал:
-Выход бригады назначаем на девятое марта. Послезавтра. Вопросы есть? Вопросов нет. Все свободны.
Тарасов и Гринев переглянулись. Комбриг приложил руку к голове и, четко развернувшись, почти печатая строевой шаг, вышел из избы, вслед за командирами штаба.
**
Десантники не всегда падают с неба.
Хотя бригада и готовилась, ещё в Зуевке, к прыжкам, линию фронта бригада переходила на лыжах. Да, по честному, какая там линия фронта? Все представляли ее огненной дугой, ощетинившейся злыми пулемётными очередями и тявканьем миномётов. А тут немцы сидели в опорных пунктах -- бывших деревнях. И, как правило, вдоль дорог. Потому как Демянский край -- это сплошные болота. Незамерзающие. Только сверху метровый слой снега. Вот по нему десантники и шли на лыжах в рейд по немецким тылам.
Ночь. Мартовский легкий морозец. Белые призраки на белом снегу.
-Витек, постой...
-Ну чего там? - раздраженно обернулся сержант Витька Заборских.
-Крепление, будь оно не ладно...
-Почему перед выходом не проверил? - зло спросил командир отделения.
-Да проверил я! - шёпотом возмутился рядовой Шевцов. - Пружина натирает чего-то...
-Не ори! - свистяще ответил сержант, - Чего она у тебя там натирает?
-Да пятку...
-Разворачивайся и ползи назад. В расположение! Мне криворукие и косоногие тут не нужны. Сказал же ещё вчера - все подогнать! - сержант окончательно разозлился.
-Да подогнал я, Витек! Ботинки промокли, блин... Внизу вода сплошняком!
-Обратно, говорю, ползи!
-Не поползу! - набычился Шевцов. - У меня, между прочим, взрывчатка. И что я там скажу?
-А что я лейтенанту скажу, если ты, скотина, все отделение тормозишь, а значит, всю роту!
-Ещё всю бригаду, скажи... - обозлился Шевцов, дергая что-то под снегом.
-Вань, бригада -- это мы!
-Скажешь, тоже...
-А кто ещё?
Шевцов ничего не ответил, яростно дергая пружину крепления, впившуюся в промокший задник правого ботинка и натиравшую сухожилие. Кажется, ахиллово? Так его доктор на санподготовке называл?
-Ладно, Вить... Пошли. На привале посмотрю. Поможешь?
-Помогу. Только до привала ещё как до Берлина раком.
-Доберемся и до Берлина.
Слева взлетела немецкая ракета.
Немцы их пускали экономно. Все-таки в котле сидели. Обычно не жалели ночью ни освещение, ни патроны. А здесь сидят как мыши. Раз в пятнадцать минут запускают. Ещё реже шмальнут куда-то очередью. Или того смешнее -- одиночным. Больше намекая нашим -- не спим, не спим! Нечего к нам за языками лазать!
А мимо почти три тысячи человек в белых маскхалатах в тыл проходят!
"Блин, как же все-таки тяжело идти!" - подумал Заборских, утирая пот с лица. Шли они на лыжах охотничьих. Широких - с ладонь. По целику на них не бегают. Ходят, высоко поднимая ноги. Колено до пояса. На каждому шагу. И так пятнадцать километров...
Под утро поднялась метель.
Идти стало сложнее. Но зато, хоть как-то следы заметало... Впрочем, после такого стада:
-четыре отдельных батальона;
-артминдивизион;
-отдельная разведывательно-самокатная рота;
-отдельная саперно-подрывная;
-рота связи;
-зенитно-пулемётная рота;
Две тысячи шестьсот человек в промежутке между двумя опорными пунктами -- Кневицы и Беглово -- а это всего лишь пять-шесть километров поля.
Впрочем, метель не помогла...
Когда рассвело, бригада устроилась на дневку...
-Шевцов, что у тебя с креплением?
-Не только у него, сержант, - откликнулся ефрейтор Коля Норицын. - Почитай, пол-отделения маются. А то и пол-роты. А, стал быть, и пол-бригады.
Заборских ругнулся про себя. Несмотря на морозную зиму -- в феврале до минус сорока двух доходило -- болота так и не замерзли.
Десантники проваливались до самой воды -- сами здоровяки и груз у каждого -- пол-центнера.
Сначала думали идти в валенках. Хотя днем и припекало уже по-весеннему, ночью мороз трещал, опускаясь до двадцати пяти, а то и тридцати. Но потом комбриг приказал идти в ботинках. А крепление по ботинку скользит, сволочь, и начинает по сухожилию ездить вверх-вниз. Некоторые уже пластырями потертости заклеивают.
-Все живы? - подошёл комвзвода, младший лейтенант со смешной фамилией Юрчик.
-Так точно, товарищ командир! - козырнул Заборских. - Только вот...
-Знаю, - оборвал его комвзвода. - Решим этот вопрос. Пока отдыхайте. Костры не разводить. Не курить. Паек не трогать.
-А как тогда отдыхать? - спросил кто-то из десантников.
Млалей обернулся на голос:
-Можешь посрать сходить. Только бумаги тебе не выдам. Так что пользуйся свежим снежком. Вот тебе и развлечение.
Отделение тихо захихикало. Тихо, потому что все, в немецком тылу уже...
-Воздух! - сдавленно крикнул кто-то.
С северо-запада донесся басовитый гул.
Через несколько минут, едва не касаясь макушек деревьев, над бригадой проползли три огромных самолёта.
-Транспортники... - вполголоса, как будто его могли услышать пилоты, сказал Юрчик.
-Юнкерсы? Полсотни два? Да, товарищ младший лейтенант? - спросил его самый мелкий в отделении -- семнадцать лет, почти сын полка! - Сашка Доценко.
-Да, немцы их тетками кличут...
Последняя "тетушка" уже уползала дальше, в сторону Демянска, как вдруг, раздался выстрел, второй, третий!
-Бах! Бах! Бах!
СВТшка!
А самолёт так же величаво удалился. Как будто бы и не заметил...
-Кто стрелял?! Кто стрелял, твою мать?!
-Писец котенку, срать больше не будет... - меланхолично сказал Шевцов.
Вокруг забегали, засуетились люди.
Минут через пять к командованию бригады потащили провинившегося.
Заборских зло посмотрел на провинившегося косячника. А потом повернулся к своему отделению:
-Стрельнут сейчас паразита. И поделом. Чуть всю бригаду не спалил, урод. Ты, Доценка, скажи-ка мне -- кто такой десантник?
-Десантник есть лучший советский воин, товарищ сержант!
-А что значит лучший?
-Значит самый подготовленный в плане стрельбы, рукопашного боя, знания уставов...
-И?
-И дисциплины, а также морально-политической подготовки!
-Молодец, Доценка! Оружие в порядке?
-Обижаете, товарищ командир!
-Немец тебя как бы не обидел.
-Я немца сам обижу, мало не покажется!
Заборских покачал головой:
-Сомневаюсь... Покажи-ка оружие.
Доценко протянул "Светку" настырному, как казалось, командиру отделения.
А в небе опять загудело.
-Суки! - чертыхнулся кто-то, когда над лесом пронеслась тройка "Юнкерсов". Но уже не толстых "тёток". А лаптежников-пикировщиков.
Правда, в пике они не заходили. Начали, твари, работать по площадям.
Мелкие бомбы сыпались горохом. То-тут, то-там -- Бум! Бум! Бум!
Один особо близкий разрыв накрыл сержанта Заборских снегом, крупицами земли и мелконькими щепочками.
Хорошо, что не видели куда бомбить, твари!
И так два часа! Одна тройка улетит, другая прилетит! И с места не двинуться...
**
-Расстрелять к чертовой матери дурака! - орал Тарасов. - Не успели в котёл войти -- уже потери! Сколько?
Командир бригады резко повернулся к подошедшему начальнику медицинской службы.
-Девятнадцать убитых. Двадцать шесть раненых. Тяжелых десять, товарищ подполковник.
-Урод! - Тарасов схватил за грудки невысокого белобрысого десантника. - Ты понимаешь, что натворил? Два взводы вывел из строя. Два взвода! Из-за таких как ты вся операция под угрозой срыва.
Парень только хлопал белесыми ресницами.
-Расстрелять!
Пацан вдруг заплакал и попытался что-то сказать, но бойцы комендантского взвода подхватили его под руки и потащили в сторону.
-Товарищ подполковник, можно на пару слов? - комиссар бригады отвел в сторону Тарасова.
-Ну? - требовательно бросил подполковник, когда они отошли в сторону.
-Ефимыч... Не горячись. Не к добру парня сейчас расстреливать.
Тарасов прищурился и посмотрел на военного комиссара бригады Мачихина -- крепкого здорового мужика огромного, по сравнению с невысоким командиром, роста. Почти на голову выше. Со стороны смотрелись забавно -- маленький, подвижный, похожий на взъерошенного воробья Тарасов и основательный, неторопливый медведь Мачихин.
-Александр Ильич, не понимаю вас! - выдержал официальный тон Тарасов.
-Ефимыч, - не сдался военком. - Сам посуди, ну расстреляем мы парня. Что о нас другие думать будут? Пойдут за тобой в огонь и в воду, зная, что за любую ошибку тебя могут перед строем поставить и петлицы сорвать? А?
-Ильич, тут не просто ошибка. Он всю бригаду, все наше дело под монастырь подвел.
-Ну, положим, ещё не подвел. Немцы нас все равно не сегодня, так завтра бы обнаружили. Согласен?
-Это не отменяет девятнадцати, слышишь, Саш -- ДЕВЯТНАДЦАТИ похоронок.
-Понимаю. Но и парня понимаю. Сгоряча. Не выдержал. Первый раз в деле. А тут эти летят как дома. Я сам, признаюсь, за наган схватился.
-Но стрелять-то не начал?
-Ефимыч, парню -- восемнадцать. Он кроме мамкиной, больше никаких титек не видел. Отмени расстрел. Прошу тебя. Не как комиссар. Как человек. Помяни моё слово, отработает он и за себя и за погибших.
Тарасов пожевал губы. Нахмурился.
-Коль... Он сам себя уже наказал. Думаешь, легко знать, что по твоей вине два десятка товарищей погибло, не сделав ни единого выстрела по фрицам?
-Ладно. Уболтал. Черт с тобой. Под твою ответственность.
-Конечно под мою, товарищ подполковник. А Бога нет, кстати.
-Я помню. Лейтенант, приведите этого снайпера, - приказал командиру комендантского взвода Тарасов, когда они подошли обратно.
-Скажи-ка мне, любезный, - сказал проштрафившемуся Тарасов. - Ты почему только три выстрела сделал?
-Винтовку заело, товарищ подполковник, - не поднимая глаз, сказал парень.
-Громче. Не слышу.
Парень поднял голову. Слезы уже высохли, оставив разводы на бледных, не смотря на морозец, щеках.
-Винтовку заело. Три выстрела и все. Не стреляет.
-Так ты и за оружием, значит, не следишь?
-Почему же! Обязательно слежу. Последний раз вчера, перед выходом.
-Дайте винтовку этого обалдуя.
Тарасову протянули "СВТ" виновника. Подполковник снял магазин, достал затвор...
-Так и есть. Масло застыло за ночь. Три выстрела сделал -- отпотело, и тут же ледяной корочкой затвор покрылся. Гадство...
-Не последний раз...
-Начштаба! Соберите командиров. Пусть проверят оружие личного состава. Затворы, трубки, все протереть. Чтобы и следа масла не осталось.
-Есть! - козырнул майор Шишкин, начальник штаба бригады.
-А с этим что? - вступил в диалог уполномоченный особого отдела Гриншпун.
-Чей он, вдовинский?
-Да, из батальона Вдовина.
Хмурый комбат стоял рядом.
-Вот что, капитан... Бардак у тебя в батальоне. В следующий раз пойдешь под трибунал ты. А не твои подчиненные. Бери своего обалдуя и с глаз долой.
Вдовин отправился было в свое расположение, но Тарасов остановил его:
-Стой! Вот ещё что... Раз у тебя такие горячие джигиты, завтра идешь первым. Детали сообщу вечером. А теперь - свободен!
3.
Тарасов побледнел и слегка качнулся на стуле.
- Как Вы себя чувствуете, герр Тарасов? Прикажете ещё подать чаю?
-Лучше сигарету...
-Вы же не курите?
-Обычно не курю...
-Вы так и не объяснили, господин подполковник, почему пошли служить в Красную Армию? - спросил фон Вальдерзее.
-Мне было семнадцать лет, господин обер-лейтенант. В двадцать первом, после возвращения домой, поехал в губернию. Поступил в училище. А в двадцать четвертом, в звании младшего командира, закончил его с отличием.
-В звании кого?
-Ну... По-сегодняшнему это младший лейтенант.
-Понятно. Продолжайте...
Меня отправили во Владимир. Там был командиром взвода два года. В двадцать шестом меня отправили в Москву. На курсы усовершенствования.
-Что значит курсы усовершенствования?
