Сразу хочу оговориться, хотя приведенные здесь данные об операциях взяты из документа, но это не документальная повесть. Есть даже не столько вымысел, сколько просто группирование отдельных эпизодов в одно событие.
Если эту повесть прочитают ребята которые служили вместе со мной, то безусловно они легко узнают всех героев этой книги. Многие из них живы и здоровы по сей день и поэтому я меняю их имена, фамилии, звания.
И еще ... это была война, и мы все на ней были далеко не ангелами и совсем не образцовыми героями. Осталось только добавить, что эта повесть не исповедь и мне не нужно отпущение грехов.
Солдатам и офицерам 56-й гвардейской отдельной десантно-штурмовой бригады
и в их числе моим товарищам - бойцам и командирам первого парашютно-десантного батальона
Посвящаю
Часть первая
Афганистан. Провинция Кундуз
1981 год от Рождества Христова 1402год по хиджре - мусульманскому летоисчислению.
Мукой искривилось круглое мокрое от пота лицо, перебита артерия на ноге, хлещет из раны кровь и черными мокрыми пятнами расползается по заплатанным выцветшим штанам.
Не зови маму солдат, не поможет она тебе, там далеко, дома молится она за тебя, нет тут твоей мамы, а есть мы твои товарищи, и наложив жгут поверх раны колет тебе лежащий рядом санинструктор уже пятый тюбик промедола, но не снимает он боль в раздробленной разрывной пулей дрожащей ноге, и ты плача кричишь:
- Мама! Мамочка ... помоги....
Афганистан. Горный массив под Файзабадом, третий день боевой операции, время где-то около полудня. Нашу выдвигающуюся впереди батальона роту зажали в горах. Солнце вовсю светит, жара невыносимая, теней почти нет. Мы на горной тропе как на ладони, бей не хочу. Пятеро у нас раненых, двое тяжелых. Отстреливаемся, да что толку, бьют по нам духи с господствующей высоты из пулеметов, укрыться почти негде, еще пару часов и все ... не будет больше нашей роты.... все тут поляжем ...
Не переставая надсадно воет Сёмка, командир расчета АГС - 17 "Пламя" и всё трясется и трясется у него разбитая на мелкие косточки нога, чуть дальше от него хрипит истекающий едким вонючим потом раненый в грудь Мишка Старков и просит:
--
Воды дайте воды!
Нет у нас воды. Давно уж выпили. Пустые фляжки. И тихонько уговаривает Лёха лежащего за камнем раненого:
--
Нельзя тебе Миша воды, потерпи.
--
Да пошел ты на х..й! - орёт весь посеревший от потери крови Мишка и задыхается от крика, кровь пузырями изо рта пошла.
Я от них в трех метрах лежу, вжался в землю за камнями голову прячу. Весело тоненько посвистывают пульки. Слушая их посвист машинально отмечаю: не моя, не моя. Год я уже служу в Афгане вот и знаю, что свою пулю не услышишь. Раз посвистывают значит не моя. А чья?
--
Твою мать! - слышу полное злобы и боли матерное ругательство. Оглядываюсь, ранен Сережка Ольжин.
--
Куда тебя?
--
В ногу, - хрипит Серега, и тут же, - ты ко мне не лезь сам перевяжу, - сморщившись советует, - меняй позицию, пристрелялись к нам.
Сил нет вопли и крики раненых слушать, помочь то ничем не можешь, даже вынести их нельзя. Встанешь, потащишь, тут же убью, а позицию точно пора менять, помедлишь, подстрелят. Извиваясь я быстро переползаю по горячим острым камням вперед к большому валуну. Рвется выцветшее ветхое х\б, на лоскуты расползается. Ничего будем живы зашьем. За большим выщербленным камнем устанавливаю на сошках свой пулемет, прикидываю куда стрелять, наметил. Вот ты где! Вижу, вижу тебя гаденыш, вон ты на противоположенной горке за кучкой камней укрылся. Дзинь! Рядом со мной ударила в камень пуля. Выстрелил по мне дух, и дальше стреляет. Фьют! Дзинь! Летят пущенные в меня пули, видит меня дух и бьет по мне короткими очередями из пулемета. Мимо! Мимо! Ну а теперь ты паскуда держись ... Прицел пятьсот, огонь! На тебе - жри падла! Длинными очередями из своего РПКСа веду огонь. Досыта тебя сука душманская свинцом напою. Состязаемся с духом пулеметчиком в смертную огневую игру. Ты меня хочешь убить? А я тебя! Огонь! Разрывая воздух все посвистывают и посвистывают пульки. Не моя, не моя, по-прежнему краем сознания отмечаю я. Быстро вытер рукавом грязного х/б мокрое от соленого пота лицо. И опять: Огонь! Лучше я стрелял, на военном полигоне в Гайджунае учился, здесь в Афгане шлифовал стрелковое свое уменье. Вот и загасил его. Да только не один он был, штук пять пулеметов по нам било, расстояние между горами метров пятьсот, для стрельбы из пулемета самая та дистанция, убойная. А тут еще и душманские снайпера подключились. Прямо скажем хреновые снайпера, только вести огонь все опаснее и опаснее, все ближе и ближе пульки ложатся. Не моя, не моя, пока еще не моя, брызгают в лицо каменные крошки, чуть не попал в меня снайпер, совсем рядышком с головой пуля в камень ударила, не моя, грязной ладонью протираю запорошенные крохотными каменными крошками глаза и стреляю. Стреляю! Стреляю! Пока жив стреляю. Летят выпушенные из моего пулемета пули. Свистя летит смерть, веду я рассеивающий огонь. Прячутся за камни духи и дробят, щербатят горные валуны мои пули. Ствол пулемета раскалился, плюнь зашипит, уже три магазина я расстрелял, всего то за пару минут. И страха особого нет и азарта нет, ничего нет, как оцепенела душа, безразлично на всё смотришь, равнодушно, только горло от жажды сохнет. Прицел! Ловлю в прорези прицела, снайпера. Огонь! Бьет отдачей приклад пулемета, летят отстрелянные горячие гильзы. Мимо. Прицел! Огонь! И по мне уже двое стреляют снайпер и пулеметчик. А ведь убью они меня, господствующая у них высота, лучше заранее подготовленные укрытия и долго мне не продержаться. Огонь! Впустую клацает затвор, нет патронов. Сменить магазин в пулемете и опять, Огонь! Убьют так убьют, да и х..й с ними, зато больше в караулы ходить не буду. Сверлят слух крики раненых, все свистят и свистят пульки, захлебываются ответным огнем автоматы и пулеметы расползшихся по тропе бойцов второй роты. Не долго нам братцы жить осталось, ох и не долго.
--
Ребята! Вертушки!!!
Голубое осеннее небо, безоблачное, от яркого, жаркого, слепящего глаза афганского солнца три точки летят. Закладывая вираж выходят на боевой разворот вертолеты МИ-8, а мы красными сигнальными ракетами направление им задаем. Духи на них огонь переносят, летят навстречу нашим пилотам огненные трассеры. Не ссыте ребята! Мы зажмурив глаза и схоронив за камни головы прятаться не будем, мы вас с земли огнем прикроем. Потом сочтемся.
Безостановочный ведем мы огонь по позициям духов, даже раненые кто шевелиться мог, и те за оружие схватились, не даем мы им сукам головы поднять, не даем сбить наших ребят.
С нашей позиции хорошо слышно как с ревом моторов рассекая винтами воздух пикируют на духов вертушки. Первый заход - ракетами! От разрывов вскипает на огневых точках духов земля летят вразброс камни. Дрожит от разрывов чужая земля. Так их братцы! Задайте им! Взмыли вверх машины, развернулись и второй заход - бьют из авиационных пушек и пулеметов. Будите знать сучары душманские как мы воевать умеем!
Спасибо летуны! Спасибо вам братцы! От всей роты спасибо! За то, что спасли вы нас, за то, что увидели мы своих матерей. Не полегла в том бою наша рота, дальше по горам пошла.
А броня на вертушках слабая была, насквозь эту броню пуля из ДШК пробивала. Сбитые, заживо горели экипажи в своих машинах, погребальным кострами догорали на земле. Не мёд и у летчиков служба была.
Подавили вертолеты огневые точки. С камнями, с железом и огнем смешаны позиции духов. Оставшиеся в живых моджахеды перебежками уходили от разрушенных укрытий. В прицеле хорошо видно как пригибаясь под нашим пулями, вразброд бегут вооруженные, одетые в разномастные халаты люди. И падают, падают под нашим беспощадно - снайперским огнем.
--
Подрань-ка одного, нам язык нужен! - перекрывая грохот стрельбы кричит мне лежащий рядом командир взвода лейтенант Петровский. Скривилось ожесточенном азарте у него загоревшее скуластое лицо, потрескались от жажды губы и опять срывая пересохшие голосовые связки он кричит мне:
--
Языка давай!
Я прицелился. Из штатного и такого родного РПКС-74 я стрелял лучше, чем из снайперской винтовки. Выстрелил одиночным. Потом короткой очередью. Цель поражена. Моджахед на бегу упал, пуля перебила ему ногу. К нему на помощь бросилось два духа, отсек их очередями. Боец с моего взвода, рослый наголо стриженный загорелый Филон с автоматом наперевес, матерым волчарой кинулся брать языка, я его прикрывал огнем. Филон взял, ловко скрутил и на горбу, задыхаясь и матерясь притащил пленного. Бой закончен. Остатки разгромленной духовой засады бежали, кто не успел бежать бесформенными грязными мешками лежат там ... в горах, там где они хотели убить нас. А мы кто живы, кто не ранен сгрудились вокруг афганца. У нас не лица, а искаженные злобой и напряжением минувшего боя маски. Пленный тяжело дыша постанывал. Немолодой уже мужик. Кровью, грязным потным телом от него так воняло, хоть нос зажимай. Нет у нас к нему жалости, милосердия нет, а вот наши убитые и раненые товарищи есть и:
--
Заткни пасть! - кричит духу мой друг смуглый плотный узбек Лёха и жестким коротким ударом бьет прямо в бородатое искаженное болью и страхом лицо.
Быстро пережали языку самодельным, скрученным из засаленной зеленой чалмы, жгутом рану (свой бинт из индивидуального пакета никто не дал, чего там и так перебьется) и поволокли на допрос к командиру батальона, я помогал Филону его нести. Тяжелый бабай попался, все постанывал да еще вертелся в руках.
--
Кто его взял? - рассматривая языка поинтересовался немолодой сухощавый майор, комбат. Филон небрежно кивнул в мою сторону.
--
Вернемся к медали представлю, - пообещал мне комбат, усмехнулся, - на дембель героем поедешь.
Эх майор! Ни х..я ты не понимаешь! Да на хер мне эта медаль нужна? Просто живым домой вернуться и то счастье. А комбат уже отвернулся и через переводчика приступил к допросу. Командиру первого парашютно-десантного батальона майору Носторюлину, уже за сорок. Для нас восемнадцати двадцатилетних пацанов он уже старик. Только "батей" его никто не называл. Желчный был мужик, вредный. Карьера не задалась, в академию поступал, так три раза проваливался. Должность: командир батальона и звание майор, это его потолок. Скоро его выпихнут на пенсию по достижению предельного возраста. Уволят, если в Афгане гробовой доской не накроется. Пуле плевать в кого попадать, а душманские снайпера первым делом офицеров выстреливают. Пуля она не дура, совсем не дура, особенно когда ее снайпер выпускает.
На допросе раненый моджахед молчал. Что с ним сделали? А вы как думаете? Правильно решили! Наш комбат решил также.
--
В расход! - коротко приказал мне комбат.
Замер глядя на пленного переводчик, неопределенно хмыкнул глядя на меня начальник штаба батальона, плотный и невысокий кореец, капитан Эн, быстро повернулся ко мне спиной и стал копаться в полевой рации связист, отвел от пленного взгляд угрюмый Филон.
Я покачал головой: нет. Совесть и руки, я на той войне не марал. Кровавого дерьма там и без того хватало.
--
Так-с! Видно я поторопился, обещая тебе награду, - с угрозой процеживая каждое слово бросил комбат, в недовольной гримасе скривилось его небритое в потных разводах морщинистое лицо, - по тебе не медаль, а дисбат плачет, ничего вот вернемся, я с тобой быстро разберусь.
И отдал ту же команду стоящему рядом с ним батальонному писарю, а писаря иной раз тоже на операции ходили. Я отвернулся, короткая прогремела очередь. Аминь!
--
Ну и дурак ты! - крайне недовольно заметил мне взводный, после того как я вернулся к своим. Пришедший вместе со мной Филон уже все рассказал.
Глядя как на приземлившийся вертолет грузят наших убитых и раненых товарищей Петровский жестко добавил:
--
Слюнтяй! Это война! На ней свои законы!
--
Я не слюнтяй, - упрямо возразил я, и повысив голос, - Раненых стрелять, последнее дело. Перевязать и бросить его тут на х..й! И как дальше будет не наше дело...местные потом подберут ... Ты то как бы поступил?
--
Про дисбат, это комбат, конечно, загнул, - ушел от ответа взводный, - но имей ввиду, мужик он злопамятный. Все! Закрыли эту тему.
И обращаясь ко всем лежавшим на земле и слушающим наш разговор солдатам коротко приказал:
- Все окончен привал. Вперед!
Вот мы дальше по горам и поперли. Горка ваша, горка наша. Эх под такую мать! Марш-марш десантура, вперед первый "горнокопытный" парашютно-десантный батальон, шевели "копытами" вторая рота, шире шаг третий взвод. Сколько нас осталось? В роте тридцать бойцов и три офицера, оружие: автоматы АСК -74, пулеметы РПКС и ПКМ, два АГС -17 "Пламя" и один 82 мм. миномет. В моем третьем взводе только семеро бойцов: Витёк; Филон; Баллон; Лёха, Муха; я и командир взвода лейтенант Александр Петровский. Немного. Только все уже кто год, а кто полтора в Афгане отвоевал. Битые все и службой и войной. День за три в Афгане считают, а опытный и "битый" солдат десяток не воевавших пацанов легко заменит. Вперед ребята, шире шаг.
Наш третий взвод передовой заставой идет. Головная походная застава - ГПЗ это по существу батальонная разведка. Первыми мы идем. И убивают нас первыми. За ГПЗ двигаются первый и второй взвод второй роты, дальше с интервалами еще две роты первого батальона. При первой роте еще и штаб батальона выдвигается. Комбат, начальник штаба и взвод управления связисты. Поверху над нами постоянно вертолет барражирует, прикрывает и ведет воздушную разведку. Место нахождения баз противника установлено агентурной разведкой и подкорректировано полученными в ходе операции войсковыми разведанными. Это если культурненько по военной терминологии выражаться, а если тоже по военному, но попроще, то стукачи что у духов служили за деньги всех их базы и сдали, а пленные которых мы захватывали, в ходе активных допросов подтвердили: точно там базы находятся, а еще и запасные есть, вот там то и там то. Не все языки на допросах молчали, далеко не все. Ликвидация опорных баз моджахедов и расположенных на них отрядов противника и есть цель проводимой операции.
Боевого опыта у нас хватало и все: от комбата до распоследнего еле бредущего и гнущегося под грузом мин солдатика с минометного расчета прекрасно понимали, что это х..ня, а не операция. Так базы брать, что воду в решете носить, редкие крохотные капли останутся, а вся влага уйдет. Духи они же не дураки, совсем не дураки, у них половина полевых командиров, это бывшие афганские офицеры учившиеся в Союзе. Да тут и гением партизанской войны не надо быть. Все просто, за нашими подразделениями постоянно ведется визуальная разведка, с опорных баз они с момента начала нашей операции давным-давно ушли и мелкими группами рассредоточились в горах. По пути следования наших рот на горных тропах ставятся противопехотные мины, за минным заграждением засада. И пламенный привет вам десантники от воинов моджахедов. Если даже не подорвался на мине, то пока разминируешь тропку, тебя из стрелкового оружия убью. Пока все части подтянуться, пока начнется интенсивный огневой бой, духи уже испарились. Вот и все собственно, вот и вся тактика ведения партизанских действий в горах. Тем более они свои горы знали, а мы нет. По картам, да по тропкам шли в горах на "авось". Была возможность по-другому действовать? Да была! Ночная почти незаметная высадка с вертолетов небольшой в двадцать - тридцать бойцов группы, скрытное выдвижение к базе противника, обнаружение, распределение целей. И огонь! Их больше? Так давно известно воюют не числом, умением. Или на пути вероятного движения противника самим в засаду засесть. Умели мы так воевать? Да умели и неплохо. Не всегда духи в засады попадали, не всегда мы скрытно их базы брали, но уж когда получалось ... то потерь у нас почти не было, а вот у них редко кто уходил. Почему эта операция по-другому происходила? И какого спрашивается "хера", мы ростовыми мишенями в открытую днем перли по горам? Так ведь спланирована эта операция в штабе армии. Солидно спланирована, по военной науке. Мотострелковые части усиленные подразделениями десантников и при массированной воздушной поддержке, разгромили части противника и уничтожили его базы. Потери? Ну так это война!
Ну что третий десантный взвод, готов умирать? А почему мы?! А потому товарищ солдат, что другие тоже жить хотят. Кому-то же надо идти первыми. А вы? Ну что ж ребята судьба у вас такая. Слушай мою команду третий взвод! В передовое охранение ... шагоом марш!
Страшно было? Да не особенно, так в пределах нормы. Всяких там умопомрачительных ужасов я не испытывал, легкий мандраж да был. Потом в восемнадцать - двадцать лет в свою личную смерть как-то не очень и верится, убивают всегда других. А когда придет твоя смерть, поздно уже будет бояться. Бояться поздно, а вот если сразу не убили, то молится самый раз. Слыхал я такие крики, обращенные к Господу молитвы, от тяжело раненых, помогают они или нет, не знаю.
Ночью в горах на привал встали. Дураков, по ночам в чужих горах бродить, нет. Окопались. Отрыл я хорошо оточенной малой саперной лопаткой окопчик для стрельбы лежа, застелил его плащ-накидкой, камешками бруствер обложил, вот и готово солдатское ложе, и для боя и для отдыха. Распределили дежурства. Залито оружейным маслом и вычищено оружие, снаряжены пять пулеметных магазинов у каждого емкость по сорок пять патронов. А жрать ребята так охота, аж желудок сводит! По горам набродились с рассвета, сухпай давно съели, да и сухпай говно был. Чего в него входило то? Банка рыбных консервов "Минтай в масле" и пакет с черными сухарями. Разве это еда?
Есть выражения которые описывая бои частенько романисты использовать любят: "Застыла кровь в жилах" или "Закипела бурным потоком кровь". Бывал я в боях, вот только под огнем противника кровь в жилах у меня не стыла и не бурлила. А стыла как это и положено по физиологии от холода и кипела от жары. Вот и сейчас чую просто закоченел от холода, от голода ворчит пустой желудок и кипит, но не кровь, а желудочный сок.
--
Саш?! - из своего окопчика уже под утро перед рассветом окликаю я командира взвода лейтенанта Петровского и заискивающе канючу, - а можно я с ребятами в разведку схожу?
--
Можно Машку за ляжку и козу на возу, - отвечает злой и такой же как и мы голодный офицер. Его окоп от моего всего в четырех метрах, можно разговаривать не напрягая голос.
--
Товарищ лейтенант! - меняю тон и форму обращение я, - разрешите разведку местности провести?
--
Да на кой вам это надо? - лениво интересуется не выспавшийся и продрогший за ночь Петровский. Ночью в горах холодно, а у нас у всех одно х\б.
--
Утром и так все увидим, - продолжает он, - я еще вечером все обсмотрел. Тут только одна тропа по ней с утра и потопаем.
--
Да жрать охота, а внизу кишлак, - напрямую говорит подползший к окопу взводного юркий маленький башкир Муха и вздыхая добавляет, - курятинки бы сейчас похавать
--
И лепешек горячих, - глотая слюни добавляю я.
--
Может халатов хоть каких добудем, - размечтался подошедший и присевший рядом со мной на корточках Лёха и с лютой злобой замечает, - окочуримся мы тут в горах. Не жрамши, без теплой одежды, все передохнем.
--
Приказываю вам, - дергая кадыком и с голодным блеском в глазах говорит лейтенант, - провести рекогносцировку местности.
--
Чаво? Чаво?- наклонив голову и явно придуриваясь спрашивает Муха.
--
Рекогносцировка этот русифицированный термин немецкого слова: Rekognoszierung, которое в свою очередь происходит от латинского слова: recognosco -- осматриваю, обследую, - начинает терпеливо объяснять лейтенант Петровский, - Рекогносцировка это визуальное изучение противника и местности лично командиром - командующим и офицерами штабов с целью получения необходимых данных для принятия решения или его уточнения. Проводится обычно на направлениях предстоящих действий войск. В рекогносцировке участвуют также командиры подчинённых, приданных и поддерживающих подразделений, частей или соединений, начальники родов войск, специальных войск и служб ...
Командир третьего взвода лейтенант Петровский увлекся, у него это бывало. Наверно он так свое училище вспоминал, наша то война, на преподаваемую в училище тактику совсем не похожа. А может он так о доме думал, он родом с Рязани, там же и военное училище окончил.
--
Во! - обрадовался я, - давайте с собой командующего возьмем вместе с офицерами штаба ... пусть парашу солдатскую понюхают
--
Вы только прикажите товарищ лейтенант, - тихонько засмеялся Муха, - мы их мигом сюда доставим.
--
Да пошли вы на хер, - устало матерится взводный лицо у него после бессонной ночи и голода осунулось и посерело.
--
Есть товарищ лейтенант, - дурашливо отдавая воинскую честь я прикладываю правую ладонь к головному убору, выцветшей с обвисшими полями панаме, - Разрешите исполнять?!
На хер так на хер, в разведку так в разведку, а на деле так по узкой тропке вниз к теплу человеческого жилья, к жратве, к теплой одежде. Оружие готово к бою, сами все напряжены, нервная система вибрирует, а есть все сильнее хочется и рассветная прохлада до костей пробирает. Дрожишь десантник? Дрожу, честно говорю: "зуб на зуб не попадает", только не от страха эта дрожь, от холода и голода. Пока шли никого не встретили, повезло. Не нам, им повезло, потому как навскидку из пулемета я даже в темноте отлично стреляю. А вот и первые окраинные глиняные домики кишлачка. Тянет от них дымком и запахом печеного хлеба. Печи у афганцев во дворах находятся. Скоро рассвет, скоро призовет муэдзин правоверных к утренней молитве. А пока женщины суетятся во дворах выпекая лепешки, лают собаки и отдаленно мычит да блеет скот в хлеву.
Раз! И по одному перемахнув через высокий глиняный дувал, мы уже в чужом окраинном дворе. Две женщины в длинных темных одеждах увидели нас, замерли. Лица такие испуганные. Одна постарше, а другая совсем молоденькая девчонка лет пятнадцати наверно.
--
Хлеба! - на узбекском языке рычит им голодный и чумазый Лёха.
Та что постарше чуть помедлив хватает с глиняного блюда стопку теплых лепешек и протягивает. Я осторожно подхожу, беру как вырываю из её рук хлеб и встав к женщинам в пол-оборота запихиваю его в свой РД. Чувствую их страх, вижу как ужас плещется в чужих черных глазах.
--
Молчать! - тихо, властно командует им Лёха и ведет стволом автомата от одной к другой.
Они прижались друг к другу и молчат, только все ощутимее становится исходящая от них волна тяжелая волна парализующего страха. Это они нас боятся, нас вчерашних мальчиков, нас нынешних солдат чужой им армии, "гяуров". Маленький юркий Муха степным матерым лисом стремительно ныряет в курятник. Негодуя квохчут куры, быстро ловко как дубиной орудует прикладом автомата жилистый и ловкий башкир. Через пару минут он выходит из курятника весь в перьях, в каждой руке по две птички, автомат в положении на грудь. Руки должны быть свободны, а то вдруг еще стрелять придется, вот Муха и привычно подвязывает кур за ножки к своему поясному обтрепанному кожаному ремню. Оглядываемся, что бы еще прихватить. Большой двор, богатый, есть чем поживиться. Из дома выходит пожилой плотный дехканин увидел нас и тоже замер. Лицо у него как омертвело и губы задрожали. А потом он медленно сошел со ступеней дома во двор, закрыл женщин своим телом.
--
Никого не тронем, - тихо на узбекском языке пытается успокоить их Лёха, - только еды немного возьмем.
--
Не тронем, - повторяет Муха, жалко со свернутыми шеями свисают с его ремня куры.
--
Аллах Акбар, - невесть зачем бормочу я единственно знакомые мне арабские слова, смотрю на пытающуюся скрыться за спиной мужчины испуганную девчонку, широко глупо ей улыбаюсь и вниз к земле опускаю ствол готового к бою ручного пулемета.
Муха и Лёха шустро идут к выходу со двора. Я стоя лицом к афганцам их прикрываю, всяко бывает, могут и в спину долбануть.
Из-за спины дехканина, выходит девочка, быстро, только ноги в длинной одежде путались, подходит и боязливо протягивает мне большой кусок овечьего сыра, и тут же юрк, за спину к афганцу. Отец ее наверно. Я не сентиментален, год уже отвоевал всякого насмотрелся. Просто в горло мне что-то попало вот и запершило. Я циничен, это просто от несущегося ко мне дыма горящей печи, защипало глаза. Девочка, я же с оружием пришел в твой дом, я же ...эх да что там говорить. А ты? Зачем ты мне подала садака, милостыню, милосердие от человека к человеку. Я же солдат, мне воевать надо, а милосердных на войне первыми убивают. Мне двадцать лет и меня уже давным-давно отучили плакать. Я и не плачу, просто в горло что-то попало, да дым из печки все идет и идет и я ладонью быстро вытираю глаза.
Через два часа наша рота будет прочесывать этот кишлак.
--
Те самые? - кивая на дом в котором мы побывали на рассвете спросит командир взвода Сашка Петровский
--
Вы трое, до конца прочесывания тут оставайтесь, - распорядился взводный, и в ниточку сжав губы нехотя процедил, - мало ли чёго ...
Мало ли чёго? Да знаем мы чего! Прочесывание это почти повальное мародерство, и не только. Достаточно найти любое оружие, горсть патронов, или хоть что-то хоть отдаленно напоминающее взрывчатку, как ... если очень повезет, то в плен возьмут. Только большие у нас были потери, почти не брали мы никого в плен. Вот так - то.
--
Эта хибара проверена уже, - останавливаю я направлявшихся к дому группу солдат.
--
А чё, тогда тут стоите? - подозрительно спрашивает командовавший этой группой невысокий чернявый командир второго взвода старший лейтенант Галиев. Он Бакинское ВОКУ год как окончил. Наркот, мародер, но не трус, далеко не трус и перед солдатней званием своим офицерским никогда не вые...ся.
--
Нам Петровский приказал, - угрюмо отвечает, привалившийся спиной к дувалу, Муха.
--
Губа не дура, - раздвигает в полуулыбке тонкие губы Галиев, разглядывая двухэтажное строение - домик то богатый, есть чего взять.
Была у него повадка, если дом богатый и есть чего хапнуть, то подкинет Галиев патронов в сундук к хозяину, вот тот "духом" и станет. А дальше по обстоятельствам, или просто все разграбят, а то и постреляют, чтобы некому было жаловаться. Через три дня старшего лейтенанта Галиева убьют в бою. За солдатскими спинами он не прятался. Бог ему теперь судья. А сейчас вот сию минуту:
--
Лейтенант Петровский прикажет возьмем, - я в упор смотрю на его смуглое потное лицо, прямо в темные глаза, - А ты его приказ не отменишь!
--
Я с тобой как вернемся в часть поговорю, - грозит мне Галиев и уходит, его бойцы за ним.
Но всё это потом будет, а пока мы возвращаемся, разорвана на куски лепешка, жуем на ходу хлеб, и:
--
Ложись, - шепчу я одновременно делая отмашку рукой: "Внимание противник!"
Передовым я шел, зрение у меня хорошее, реакция отличная, стреляю прилично, обут в кроссовки, шаг почти бесшумный, вот и шел впереди. Остальные двигались сзади, готовые прикрыть огнем и соблюдая дистанцию пять - шесть метров, уступом чтобы не перекрывать друг другу линию огня. Как положено двигались, настолько насколько позволяла ширина тропы. Почти одновременно неслышно падаем на камни. Не увидать нас на рассвете, а шли мы тихо осторожным скрадывающимся шагом.
--
Что? - тихонечко спрашивает подползая Муха.
--
Духи тропу минируют...
Четверо впереди в земле возятся, мины закладывают. Дурачье! Это кто ж не выставив охранения такими делами занимается? Мы ж вас враз с пары очередей положим.
--
Не стреляй! - шепчет мне в ухо подползший Лёха.
--
Это ещё почему? - шипит ему Муха.
--
Халаты на них попортишь, - шепотом объясняет Лёха, - нам же их потом носить.
Верно Лёха, в дырявых пробитых пулями халатах ходить неохота, да и кровью их замараешь, хоть и чужая эта кровь, а все равно неприятно да и неопрятно. Оружие у духов: у одного за спиной автомат; остальные так вообще свои винтовки на землю побросали. Ну и идиоты! Это кто ж так воюет?
По одному переползаем вперед по пластунски. Вот уже где-то десять метров до духов осталось. Голоса хорошо слышны и даже запах от них доносится. Чужой запах, чем он от нашего отличается не поймешь, а все равно чуёшь - чужой. А вот теперь: Пора! Огонь! Лёха поверх их голов из автомата стреляет, я им под ноги пуляю и стараюсь в мины не попасть. Муха страхует, кто за оружие схватится уж того он враз и уложит, насмерть. Носом землю роют грозные моджахеды, никто за стволами не потянулся, растерялись. Взяли их тепленькими. Подошли. Без всяких там рукопашных изысков пинками подняли. По одному обыскали. Испуганные серовато смугловатые лица, дрожащие руки, покорно - послушные движения. Вот вы и в плену дорогие! Мордой к стенке, ноги врозь. Построили их у отвесной горки. Сами: Лёха их под прицелом держит; мы с Мухой мины рассматриваем. Пластиковые, нажимного действия, противопехотные. Производство: Италия. Знакомые штуки, заподлянские. Миноискатель их не обнаружит, наступил ногой на взрыватель мины, секунда и ты уже на небесах. Но на любой газ есть противогаз. Научились и с ними бороться. Есть у саперов дедовское приспособление: щуп. Это обычная длинная палка с воткнутым в конец заостренным металлическим стрежнем. Когда по подозрительному участку идешь то тыкаешь ей перед собой как слепой тросточкой. Щупом мину обнаружишь, а там или отходи и расстреливай ее, или выкручивай взрыватель, есть и другой способ:
--
Бегом! - приказывает, уже лишенным халатов, пленным Лёха и показывает на заминированный участок. Те машут руками и быстро, быстро что-то там Лёхе объясняют, тот в ответ только злобно скалится:
--
Бегом марш!
И под ноги им стреляет. Духи запрыгали, как затанцевали. Что ж по военному это вполне справедливо, они нас взорвать хотели, вот пусть теперь и разминируют, как могут, или вернее как мы им прикажем.
--
Отставить! - издалека ревет ротный. Я вздрагиваю.
Ну надо же, а мы и не заметили как он подошел, до наших постов еще метров пятьсот оставалось, в их сторону мы и не смотрели. За двести метров от нас стоит ротный, рядом с ним два бойца с первого взвода и наш взводный лейтенант Петровский.
--
Товарищ капитан! - в ответ на его окрик докладывает Муха, - тропа заминирована! Сюда нельзя.
--
А то бы я сам не догадался? - иронизирует понижая голос капитан Акосов, приказывает:
Ладно, обезвредить, так обезвредить, мы и эти дела умеем делать. Осторожненько плавными движениями пальцев против часовой стрелки вывернул взрыватель, затем вытащил из земли пластиковый начиненный взрывчаткой корпус, вот и всё. В принципе, если умеешь, то ничего страшного нет. Десять штук вытащили. Больше нет, показывает жестом душманский минер. Ясное дело нет, во-первых мы всё посмотрели хорошо, а во-вторых ... так если кто из наших подорвется, то тебя душман, сапер ты херов тут же на куски распластают. А жить ты хочешь, вон порозовел даже, как понял что не бежать тебе кросс по минному полю.
--
Ну и чего вы там делали? - хмуро спрашивает нас после разминирования подошедший ротный.
Здоровенный мужичина, весь такой кряжистый, одет в хорошо подогнанную хлопчатобумажную полевую форму, края надвинутой на лоб панамы на манер ковбойской шляпы вверх чуть завернуты, в легких гражданских низко каблучных туфельках форсит. Туфельки чешские в горах легко в них ходить, а на соблюдение уставной формы одежды, всем в Афгане уже давно наплевать.
Память у меня от природы хорошая, тексты легко запоминаю, наглости хоть отбавляй, вот и без улыбки, глядя ротному в карие недовольно сузившиеся глаза, объясняю :
--
Мы на рекогносцировку ходили. Рекогносцировка этот русифицированный термин немецкого слова: Rekognoszierung, которое в свою очередь происходит от латинского слова: recognosco ...
--
Ты! Rekognoszierung, - намеренно утрирует немецкий акцент, спрашивает капитан и сильнее щурит глаза показывая рукой на наш груз, - а это что такое?
У меня РД от лепешек пухлое. А пахнет от него не толом или ружейным маслом, а свежим печевом. Прямо в расширенные ноздри голодного офицера плывет хлебный аромат. У Мухи из РД крылья куриные видны, у Лёхи в РД тоже две курицы запиханы, а еще у каждого к РД приторочены трофейные халаты.
--
Товарищ капитан, - прямо до посинения обижается Муха, - как вы только могли подумать, что с вами не поделятся?
--
Пять минут, и все будет готово, - белозубо улыбаясь заверяет Лёха.
--
А пока вот, - я достаю из РД и протягиваю офицеру, мягкую свежеиспеченную лепешку и предлагаю, - заморите червячка.
--
Ладно уж, - цедит капитан Акосов, берет хлеб, ест и еще не прожевав кусок, невнятно обещает, - пожалею вас убогих.
И обращается к сопровождающим его бойцам:
--
Пленных на допрос ...
Допрос, вопрос и прочая военная лабуда нас меньше всего интересует. А вот как курочку сготовить, да еще и в горах да без костра и все это за пять минут, вот это да! Вот это серьезный вопрос, самый насущный на данный момент. Вот вы знаете как? Эх не служили вы в нашей роте! А вот для нас это не проблема. То что часть почвы из глины была, мы еще когда окопчики отрывали, приметили. Курочка потрошится ножичком, обмазывается мокрой глиной и ... достается входящий в боевой комплект пирофакел он же сигнальный огонь и курочка им как в жаровне обрабатывается. Температура и скорость горения у пирофакела высокие, как и обещали: пять минут и птица готова к употреблению. Во как! Согласитесь, мы достойные потомки того солдата, что кашу из топора варил. Да, жрать захочешь всему научишься и по всякому исхитришься. Вместе с глиной и перья куриные отваливаются, кушать подано, жрите товарищи солдаты. С одной стороны курочка пережарена и почти обуглена, а с другой сыровата? Ничего и такая за деликатес сойдет, руками на куски птицу рвали, да потом поедали. Только течет жир по губам, но не мимо и не на х/б, а на заботливо подставленную лепешку, чтоб значит ни капли добра не пропало. Что такое для голодных молодых здоровенных лбов три курицы? Одну то мы сразу, как только сготовили, ротному отослали. Маловато будет, так еще и лепешки есть, да сыр овечий. Подзаправились, не досыта конечно, но пока хватит. В сладкой сытой истоме закрываю глаза, одев трофейный халат согреваюсь. Готов к дальнейшему прохождению службы: "Хоть в горах еб...ся, хоть по б...м ползать" - это присказка у нас такая была. Гор много было на всех хватало, а вот б...дей? Да вот не было их у нас, не для солдатского рыла такая роскошь. Ничего, б...дей, нам политработники из округа или штаба армии заменяли. Те язычками тоже профессионально работали, пожалуй даже и получше чем их коллеги из женского проституционного цеха. Я не про ротных замполитов говорю. Те то обычными офицерами были, на операциях боевыми группами командовали. Уровень говна в каждом ротном замполите зависел не от должности, а от личных качеств. А качества эти в принципе, как говорят экологи, соответствовали ПДК - предельно допустимому коэффициенту.
"Товарищи солдаты! - с закрытыми глазами вспоминаю как профессионально работает язычком весь выхоленный в новеньком отлично подогнанном обмундировании молодой подполковник из политотдела округа, - Здесь в Афганистане, вы в первую очередь защищаете южные рубежи нашей Родины!"
Это весной еще согнали нас лекцию. А мы только день как с очередной операции пришли, толком еще не отдохнули. На хрен нам эта лекция не нужна, но слушаем, голос у подполковника громкий, а уши не заткнешь. От скуки смотрю по сторонам. Вижу знакомый боец из комендантского взвода бегает мимо нас, туда на склад, сюда в штаб бригады, туда - сюда. В руках у него вместительный общевойсковой вещмешок, со склада несется - мешок пухлый, со штаба бежит - мешок жалко обвисший, пустой. Солдат я опытный, и всегда готов к бою: "А где бы чего пожрать урвать!" Делаю вид, что по великой и неотложной нужде лекцию покидаю. Недовольно смотрит на меня политработник, я ручкой животик потираю и гримасу строю жалостливую извиняющуюся, типа того: "Рад бы вас и дальше слушать товарищ комиссар, да вот ведь какая незадача, животик заболел, в сортир надо. Вы уж не взыщите, с убогого то" Вышел, притаился за палатками и комендантскую обслугу ловлю. Бежит милый, с полным мешком со склада бежит.
--
Стой! - и хватаю его руки.
--
Да ты чего? Сдурел?! - остановившись и придерживая за лямки вещмешок растерянно смотрит на меня невысокий обгоревший под весенним солнцем солдат.
Для нас бойцов строевых рот, комендантский взвод это второй сорт, "чмо" одним словом и отношение к ним этакое полупрезрительное.
--
Делись! - злобно и уверенно рявкаю я и киваю на мешок.
Знает "герой" с комендантского взвода, не поделится, то как заступит наша рота в караул по охране штаба, так в эту же ночь его подловят и таких пи...лей навешают, мало не будет. А виновных то и не найдут. Помнит "герой" и такой случай.
Ловили мы один раз писарька штабного. Заподлянку он одному парню устроил. А писарь как только наша рота в караул заступает, так ночью носа из своей палатки не высовывает. И что бы вы думали? Ночью закидываем в окошко палатки дымовую шашку. Дым валит и писарь разевая рот из палатки в одних трусах вываливается, а тут его уже ждут. Всего то минута делов, и была рожа у писаря холено - розовая, а стала красно - синяя. А еще через пару деньков его к нам в роту переводят служить. Наша вторая, она как штрафная была, всех залетчиков с бригады в нее спихивали, а наш ротный всех в чувство приводил, каждого залетчика условно поставив в третью позицию мигом по военному обучал любить Родину и службу. Медленно, спотыкаясь идет к нам писарь, а сам голову понурил и по ходу движения тяжко так вздыхает. Не дрейфь солдат! У нас зря еще никого не били. Ты ж теперь из наших будешь, ты тяперича боец первого взвода второй роты. Милостью просим в горы, под пули, там посмотрим чего ты стоишь, а уж потом и решим ... И что бы вы думали? Нормальный парень оказался, в горах не издыхал, в бою не трусил, товарищей не закладывал. И польза всей роте от него большая была. Он же все ходы выходы в штабе бригады знал и дружки у него там остались. Как к нам внеплановая проверка со штаба идет, так и офицеры и солдаты о ней уж заранее знают. Прозвище этому экс - писарю соответствующее дали: "Разведчик". А что вполне подходит, он как наш резидент при штабе бригады был и агентуру там свою имел, одно слово: "Разведчик".
--
Делись! - повторяю я комендантскому воину и тяну на себя лямки мешка.
--
Это из личных запасов комбрига, - сопротивляется "герой" комендач.
Хоть и боится он, но твердо защищает личную собственность командира бригады подполковника Карнаухова проявляя при этом личное мужество и героизм.
--
Ты понимаешь, - сбивчиво начинает объяснять он, крепко сжимая лямки мешка, - эти мудилы из округа, как прибыли, так уже второй день жрут и пьют как свиньи, все наличную водку выпили, вот комбриг и приказал НЗ санчасти раскупорить, у них там литр медицинского спирта, на крайний случай осталось. А эти суки еще барахла требуют им достать, разведроту уж на операцию отправили ...
--
Ну раз такое дело, - отступаю я, - то лети.
Возвращаюсь на лекцию и слышу как продолжает работать язычком политработник:
--
Выше держите знамя советского интернационализма, как зеницу ока храните честь воина - десантника. Помните! По вам будут судить обо всем нашем народе ...
От отвращения закрываю глаза. Хоть не видеть эту мразь. Сука! А если кто из ребят разведроты, добывая тебе барахло погибнет, тогда как? А сколько афганцев они ...
Слышу негромкий голос лейтенанта Петровского: "Подъем ребята", и открываю глаза. Хватит воспоминаниям предаваться. Все уже собираются.
Подъем третий взвод, вперед вторая рота, пора выдвигаться. Слушай команду первый батальон: Идите защищать в чужой стране южные рубежи нашей Родины и при этом приказано нам: Выше держать знамя советского интернационализма; как зеницу ока хранить честь воина - десантника.
Вот только не надо судить по нам обо всем нашем народе.
--
Смотри! - легко толкает меня плечом стоящий рядом Муха и заливается булькающим смехом, - А наши то минометчики ...
Оборачиваюсь и легонько пожимаю плечами, эка невидаль, самое обычное дело. Наши минометчики пленных духов в советскую армию призвали. С нашей роты из четырех только один минометный расчет с нами на операции участвовал. Видать на допросе духи до жопы раскололись, вот их в "сады для праведных" и не отправили. И послали их не к "чудным девам жемчугу подобным", а к усталой грязной солдатне, таскать по горам минометы. Да товарищи духи, еб...ться с минометом в горах, это вам не в райских садах с полногрудыми девами вступать в интимные отношения. Вот теперь и запомните, что состоит миномет из следующих частей: ствол, опорная плита, лафет, все такое тяжелое. А еще и лотки с минами, вам тащить придется. А коварные и довольные "гяуры" минометчики налегке рядом с вами пойдут. Только прицел миномета вам тащить не доверят, его командир расчета сам понесет, не велика тяжесть.
--
Мы значит их взяли! - показывает пальцем в сторону пленных подошедший к нам Лёха, от возмущения и обиды он весь такой красный, впору хоть кипятком ссать, громко негодующе шипит, - А как их использовать так другим?
--
Да пошли они все на х..й, - кричу я и тоже чувствую как закипает от обиды и несправедливости у меня моча, мрачно предлагаю, - скидывай РД ребята!
Разом скинули РД, а там кроме боеприпасов и всякой прочей военной дребедени и амуниции, у каждого по две мины к ротному миномету. Чтобы минометный расчет разгрузить каждому бойцу с роты еще перед началом операции по две мины всучили. Такая мина тоже между прочим не легкая штука, а в горах каждый лишний грамм тонной давит.
Перед началом марша идем отдавать мины минометчикам, те такое добро не в какую брать не хотят. Сначала матом переругиваемся:
--
Возьми свою х..ню! - требую я и протягиваю мину.
--
Да на х..й она мне нужна? - искренне недоумевая отказывается и.о. командира четвертого минометного взвода, старший сержант чернявый плотный Жук и заводит руки за спину.
--
Ну ты и б...ть, - изумляюсь я его наглости и разглядев самую его суть тут же произвожу матерого солдата дембеля в женский пол мужского рода:
--
Ты пидор возьми мину!
--
Да я тебя ... - зарычал Жук наступая на меня и сжимая кулаки.
За малым, дело до драки не дошло. Малым делом командир роты оказался. Услышав перебранку он с ленцой подходит к нам ковыряя пальцем в зубах. Сожрал уже принесенную нами курятину, довольно отмечаю я. Капитан Акосов невозмутимо продолжая ковыряться в зубах слушает обе стороны. Знаете он русский человек, а вот решение выносит чисто еврейское ну прямо соломоново решение. Сплюнув застрявшее в зубах мясо, он закуривает и преспокойненько заявляет:
--
Сами разбирайтесь, - выпускает из легких сигаретный дымок, и широко улыбаясь уточняет:
--
Или мины у третьего взвода остаются, тогда и пленные им под охрану переходят, или минометчики свои боеприпасы забирают, а им в помощь мы афганских добровольцев передаем.
Стоя чуть поодаль и примеряя походные ремни минометного ствола, лафета и плиты, заодно и разинув рты смотрят на нас бывшие в употреблении афганские душманы, а теперь разом перевоспитанные и призванные в советскую армию "добровольцы". Чего они там про нас думают?
--
Давай мины сюда, - с лютой злобой соглашается принять боеприпасы Жук.
--
Эй вы! - издалека наблюдая за нами кричит лейтенант Петровский - Разобрались? А теперь в ГПЗ бегоом марш!
Наш взвод по тропе в колонну по одному идет. Я первый за мной Сашка Петровский, дальше с интервалами остальные.
--
Хорошо, что хоть женился, - слышу как тихо говорит идущий за мной взводный.
На ходу оборачиваюсь. С кем это Сашка там разговаривает? Не с кем, с собой он говорит, а может с молодой женой, что осталась в Союзе. Теперь ее молитвы к материнским присоединяться. Теперь Саша уже двое будут простить тебя вернуться хотя бы просто живым.
--
Ты это о чем Саша? - спрашиваю.
Когда других офицеров рядом не было, Петровского старослужащие солдаты без малейшей фамильярности по имени звали. Высокому широкоплечему с отличной строевой выправкой Александру Петровскому двадцать два года, он сразу после военного училища летом восьмидесятого в Афган загремел. Нам его подчиненным по двадцать лет, одно поколение, почти сверстники. И воюем вместе год уже.
--
Вперед смотри! - обрывает меня Петровский, - и не хер подслушать.
--
А я и не подслушиваю, - отвернувшись ухмыляюсь я, насмешливо добавляю, - Я товарищ лейтенант влет стараюсь офицерские команды ловить, вот слух и напрягаю.
--
Ты эти сказки при очередном залете, другим рассказывай, - крайне желчно и недовольно отвечает взводный.
Не верит он мне. И правильно делает. Что бы я, да влет команды ловил? Нашли ловца! Кабы я таким был, меня бы в армии и не увидели, я уж небось на третьем курсе института бы учился. А хорошо небось сейчас дома, эх сейчас бы пельмешек со сметаной навернуть, а потом не в горах с пулеметом еб...ся, а совсем по-другому, так как это природой для размножения предназначено. Мечтаю значит, а сам одновременно и вдаль смотрю и по сторонам оглядываюсь и под ноги глянуть не забываю. Сразу? Да не может быть! Очень даже может, не хочешь пулю словить, не хочешь на мине подлететь, научишься так смотреть. Со временем такое уменье приходит, так же как всей шкурой чуять чужой взгляд и наплавленный на тебя ствол.
--
Ложись! - ору и сам падаю, рассекая воздух вжикнули пульки и ударил по ушам звук пулеметной очереди, поверху прошли пули.
Отползаю к укрытию, по вспышкам, по чутью определяю позицию противника и стреляю. Первая очередь длинная, последующие: прицельные, короткие на три - четыре патрона. В магазине моего пулемета, патроны через два на третий уложены, два простых заряда третий трассирующий. По трассам определят бойцы передовой заставы где находится обстрелявший нас пулеметчик, и туда же начнут стрелять. Не поднять ему головы. Он и не поднимает, или позицию сменил, или совсем ушел. В общем хрен его знает, но точно не убит. Почему так определил? Да не знаю я. Чувствуешь такие веши, вот и все. Потерь у нас нет. Постреляли, полежали, отдохнули встали по одному и дальше вперед пошли. Не до ночи же здесь сидеть. Так и до дембеля пролежать можно, хорошо бы конечно, да кто ж тебе даст.
Вот так до вечера и маршировали. В нас постреляют, мы постреляем, подождем, послушаем, и дальше двинули. Еще с пяток противопехотных мин обнаружили на тропах, рисковать и вытаскивать взрыватели не стали. Отошли на безопасное расстояние и расстреляли их из автоматов и пулеметов. За день больше потерь нет и слава Богу. Как чуток стемнело, нам еду в термосах на вертолетах подвезли и боеприпасы. День закончен, окопы отрыли, камешками бойницы обложили, можно и отдыхать. Только, только приготовились посменно покемарить как с соседней горки по нам стрелять стали. То ли духи хотели показать, что туточки они и некуда не делись, то ли они своему душманскому начальству хотели "очки втереть", но в любом случае толку с их стрельбы: ноль. Расстояние между нашими горками по прямой где-то метров девятьсот было. Прицельно особенно в наступающей темноте не постреляешь. Неприцельная шальная пуля убойную силу сохраняет, но от таких попаданий окоп хорошо защищает. Мы конечно ответный огонь ведем, но так для порядка, без азарта. По вспышкам стреляешь в сумеречную хрень как в копеечку и прекрасно понимаешь, что всё это без толку. А вот наши минометчики, вот те перестрелке обрадовались. Быстро установили в подходящей ложбинке миномет, и давай мину за миной кидать. На другой горке где противник засел разрывы видны, оттуда духи тоже усиливают огонь, мы в свою очередь из стрелкового оружия пуляем. Летят очереди трассирующих пуль, гремят взрывы. Всё почти как в кино: красиво; зрелищно; бестолково. Духи тоже в укрытиях сидят, от мины толк будет только в случае прямого попадания, наши же пульки по законам баллистики уже не в цель летят, а токмо направление соблюдают. А минометчики все не унимаются всё кидают мины. Думаете, горят желанием в бою поучаствовать, свою лихость и воинскую выучку продемонстрировать? Как бы не так! Они за истекший день мины свои не расстреляли, а тут им новые привезли. А куда их девать? Так просто не выкинешь, лишнюю тяжесть тащить неохота, а тут такой удачный случай, от этого добра избавится. Расчет к бою! Прицел девятьсот! Беглым огонь, огонь!
Расстрелял я из пулемета один магазин, надоело, и без того за день до тошноты настрелялся. Скукатища, из окопа не вылезешь, шальная пуля может и зацепить, в окопе тоска, а тут еще и сигареты закончились, а курить охота аж "уши пухнут". Кричу я Лёхе другану своему, что бы он кинул мне покурить, он пачку кидает, но до моего окопа она метров пять не долетела. Стрельба вроде поутихла, я змейкой из окопа за сигаретами раз и пополз, только ручку за пачкой протянул, бац, шальная пуля мне в кисть руки и попала, кровь потекла, а боли нет. Я обратно мигом в свой окоп кинулся, рану боевую осматриваю, волнуюсь, бинт наслюнявил, ранку обмыл и успокоился, пулька только кожу стесала. Вот тут я себе клятвенно пообещал бросить курить. Кровянка сочиться перестала, а уши все пухнут и пухнут, второй раз за пачкой сигарет пополз, достал, вернулся, со смаком закурил, про клятву и ранку забыл.
Ночь, обоим сторонам пулять друг в друга надоело, перестрелка затихла. Заворачиваюсь в теплый и грязный трофейный халат. На ногах у меня одеты шерстяные машинной вязки носки, обут в кроссовки. Согрелся. Благодать.
У всех солдат и офицеров батальона носочки нитяные, а вот у меня шерстяные. Свистнул я их у летчиков. Неделю назад проходил мимо модуля где живут офицеры вертолетного полка, а там у сборного домика бельишко и лётная форма на веревках сушится. Идиллия. Ну прямо как в деревне. Оглядываюсь, нет никого. Раз с веревки еще влажные носки снимаю, прячу их в карманы и не торопясь скрываюсь с места преступления. Простите неизвестный мне товарищ офицер, но вам новые выдадут, а у меня в ваших носочках и в жару ноги преть не будут и в холод согреют. Кабы нам это добро выдавали, в жизни не стал бы я чужие носки носить, а так ... ну простите. Да и ещё дневальному своему передайте, что на службе надо не о п...де думать, а о том как охранять от всяких там .... вверенное ему под охрану имущество.
Тепло в шерстяных носочках, угревно в трофейном халате, за день то намаялся по горам ползать, да прошлую ночь почти не спал, а тут одно слово: "благодать". Пока моя смена не начнется хоть вздремну. Глазки закрываются и снится мне братцы "вещий сон":
Сижу я в светлом классе родной школы N 25 на контрольной работе по алгебре. Мой классный руководитель Зоя Петровна Орлова ходит между рядами парт, бдит чтобы никто не списывал. А я то тему не знаю, но зато есть у меня шпаргалка. Только классная отвернется, как я раз и списывать, она в мою сторону повернется, так я прячу шпору прекращаю писать и в раздумьях над алгебраическими символами морщу лоб. Но давно работает Зоя Петровна учителем, ловит она меня со шпаргалкой и торжествующе хриповатым голосом начальника штаба батальона капитана Эн заявляет: "Вот посмотрите дети, из кого никогда настоящий разведчик не получится!" Осуждающе смотрят на меня дети, только это не одноклассники, а сослуживцы по Гайджунайской учебке.
- Марш к доске! - по военному требует педагог Орлова и трясет меня за плечо.
Смотрю на тему выписанную мелом на классной доске и обмираю: "Действия десантного отделения в тылу противника" Думаю: "Ну ни х..я себе! Ну и тему на контрольной по алгебре нам задали!" А еще мне ничуть не стыдно, что я попался. Я даже рад, что ничего не знаю, а стал быть в разведку мне идти не надо.
--
Да ну вас на х...й с вашей разведкой, - говорю я классной руководительнице, - я лучше посплю!
--
Встать хам! - кричит мне Орлова теперь уже командным басом капитана Акосова.
--
Не моя смена, - отнекиваюсь я.
--
Я тебе сейчас такую смену покажу! - вопит Зоя Петровна и сильно больно бьет толстой указкой меня по ногам
Только я ей хочу сказать, что негоже советскому педагогу бить детей, как получаю второй удар по ногам и раскрываю глазки.
Стоит у моего окопа капитан Эн и заносит ногу для очередного удара.
--
За что товарищ капитан? - быстро вскочив спрашиваю я.
--
За то, - опуская ногу серьезно без улыбки объясняет Эн, - что не чуешь ты солдат подход начальника и даже во сне дерзишь командирам.
--
Так вот значит ты какие сны видишь! - негодует ротный, - Вот ты о чем во сне мечтаешь? Как бы офицера с его приказами на х..й послать?!
--
Мне, товарищ капитан снилось, - спросонья начал оправдываться я, - что взяли меня враги и пытают: Где прячет НЗ капитан Акосов? Признавайся! А то расстреляем. Я в ответ их гордо так на х..й их посылаю.
--
И где же прячет НЗ твой ротный? - прижмурившись ласково интересуется Эн.
--
Вы не враг, товарищ капитан, - глядя на начальника штаба батальона честными сонно-неумытыми глазами отвечаю я, - и потому вам скажу, - намерено делаю паузу и вижу как багровеет ротный который хранит фляжку с водкой в РД котороё таскает за ним каптер, и с уверенной наглостью завершаю ответ:
--
Свой НЗ последний патрон, командир роты хранит в стволе пистолета.
Это как насмешка прозвучало. Офицеры у нас на операции пистолеты с собой не брали, ну его тяжесть такую на поясе таскать, да и толку от него в бою нет никакого, все с автоматами ходили. И одевались так, что в снайперский прицел, солдата от офицера не отличишь. Форма у них конечно почище да по новее, а так солдат он и есть солдат ...
--
Да ... - задумчиво так говорит Эн - а лейтенант Петровский был прав.
В чем был прав Сашка Петровский мне не объясняют, зато объясняют какого это хрена меня разбудили среди ночи, за час до начала смены.
--
Берешь двух бойцов, дадим тебе еще и связиста с рацией и вперед милый в разведку, проведешь рекогносцировку местности, установишь есть ли не обозначенные на карте тропы, обнаружишь огневые точки противника и обо всем доложишь по рации. Потом выберешь позицию по своему усмотрению и прикроешь утреннее выдвижение своей роты, а то нас посекут с пулеметов. Понял?
--
А почему я? - угрюмо спрашиваю.
Такое задание мне совсем не улыбается. Можно так нарваться, что и мама сказать не успеешь, как на небеса отправишься. А я совсем не герой. Хочу увильнуть, вот и:
--
Товарищ капитан, да как я в темноте то тропы найду? А передать ориентиры как? Я ж топографию совсем не знаю, - жалобно бормочу я и решительно заканчиваю, - Боюсь подвести вас, не справится.
--
Не бойся, справишься, а не справишься так хороших пи..лей от всего личного состава получишь, - утешает щуря свои узкие очи Эн, и зловеще ласково добавляет, - Понимаешь солдат, верим мы тебе, знаем что если придет беда, то не скажешь ты духам где советские офицеры НЗ прячут.
--
А еще ты слова умные знаешь, - предельно серьезным тоном подъе...вает ротный, - "рекогносцировка" и "топография", остальные то всё больше "на х..й", да "за х..й" говорят, - и сразу резко повышая голос не терпящим возражения командным рыком капитан Акосов приказал:
--
Все понял? Вот и вперед!
В хули не дули, а приказ есть приказ, был бы умнее то дураком бы остался. Все горе не от ума, а от отсутствия надлежащего умения это ум прятать. В нашу всенародно любимую игру надо чаще играть, в дурака под такую мать надо играть в дурака. Не умеешь в дурачка играть? Вот и прись в разведку...
--
Нет ну почему я опять? - возмущенно спрашиваю я пришедшего проводить меня взводного.
Собираю РД, снаряжаю дополнительные магазины и подвешиваю подсумки с гранатами на поясной ремень, настроение хуже некуда.
--
Из первого отделения ты один в строю остался, - лениво позевывая объясняет присевший на бруствер моего окопа Сашка и спрашивает, - А почему?
--
Мне просто повезло, - угрюмо отвечаю я и прошу, - Слезь с бруствера, а то стрельнет какой нибудь идиот, убьют еще.
--
При прочих равных условиях, - не прекращая разговор и не меняя тона, Петровский слез с бруствера и присел в окопе, - везение большую роль играет, раз повезло, глядишь и второй раз повезет, - улыбается и задушевно так замечает, - а если тебя все же хлопнут, то все меньше залетчиков в роте останется. Глядишь и показатели у нас в политической подготовке получше будут. А еще замполит из третьей роты с облегчением вздохнет, ты ж его на батальонном комсомольском собрании ленинскими цитатами чуть до истерики не довел ...
--
Ну спасибо Саша, удружил, - не глядя на взводного тихо говорю я, - жив останусь, водку тебе доставать больше не буду.
--
Ты уж постарайся, остаться то, - усмехается малопьющий лейтенант Петровский, - как же я без водки то ... пропаду ведь ...
Иду расталкивать еще двоих, которых с собой наметил пригласить.
Прохожу мимо окопа, в нем закутавшись в трофейный халат и свернувшись калачиком сладко спит Муха только губами чмокает, улыбается чему-то. Вид у него детский беззащитный, не скажешь, что уже отслужил почти два года и имеет медаль "За отвагу". Этой осенью Мухе домой, совсем чуток до дембеля осталось. Спиной к нему Леха привалился, тоже сопит. Мы втроем давно дружим, почти с первого дня как я в Афган попал. Я за Лёху написал эротическое сочинение про героиню Пушкина: Татьяну Ларину, он за это моё творение от ротного п...ей получил. Я объяснил капитану что да как, и тоже хоть и не просил, но сполна получил свою долю и беспощадный приказ: выпустить стенгазету посвященную творчеству Пушкина. Муха нам ватман в штабе бригады достал. Потом втроем ротную стенгазету оформляли, вот и подружились ...
--
Нет, ну почему я? - слово в слово повторяет мое возмущение злой со сна Витёк. Я его еле растолкал.
--
Ты два раза был женат? - спрашиваю я и сам же отвечаю, - Был! Бабу имел? Имел! В отпуск ездил? Ездил! А кого мне брать? Муху что ли? Так он не то что бабу не еб...л он небось еще не целовал то никого. Имей совесть Витёк.
--
Кто еще пойдет? - кисло осведомляется Витёк.
--
Иди Филона буди, а я тут радиста подожду.
Уходит, успевший в свои двадцать лет дважды женится Витёк, я жду связиста, покуриваю в кулачок и слышу как:
--
Ну почему я? - возмущается Филон.
А потому ребята, что не охота мне своих друзей Лёху и Муху под пули подставлять, они ж не виноваты что с таким раздолбаем как я дружат. Простите ребята, но кому-то же надо идти, а то и в самом деле, посекут нашу роту с пулеметов, а нас и так всего да ничего осталось. Подходит связист, тоже весь недовольный, я его давно знаю.
--
Герка? - чуть улыбаюсь я, - Привет!
--
Век бы тебя не видеть, - бурчит расстроенный и не выспавшийся Герка, - таскайся тут с тобой.
У связистов, тех кто на своем "горбу" таскал полевые радиостанции, служба тяжкая была. "Кто еб...тся в дождь и грязь? Наша доблестная связь!" - так про них говорили. То что рация тяжелая это еще полбеды, а вот то что их первыми убить старались вот это да, вот эта уже беда. Снайпера обучают не только хорошо стрелять, его еще учат кого надо убить первым. Офицер он на операции в полевой без знаков различия форме ходит, от солдатской ее не отличишь. А вот связиста сразу по антенне рации видно. Убей связиста, парализуй управление боем, вот чему учат снайпера. Редко ходили связисты в разведку, не шли передовым дозором, а вот потери несли. Били по ним снайпера, и часто очень часто приходило пополнение во взвод управления, на замену раненым и убитым.
Вот и собрались вся группа. Четыре человека, две связки бойцов. Все лишнее снаряжение оставили. Идем налегке. Только у плотного, сильного и выносливого Герки за плечами рация. Подходят взводный, ротный и начштаба батальона.
--
Удачи! - только и говорит Сашка и каждого легонько хлопает по плечу.
--
Держи, - Акосов протягивает мне флягу в матерчатом чехле, - выпьешь с ребятами.
--
А это на завтрак, - передает Филону две банки тушенки обмазанной солидолом капитан Эн. Они с одного города земляки.
--
Счастливо! - шепотом желает замерзший Баллон когда мы проходим мимо его поста и довольно улыбается когда я кидаю ему сверток с трофейным халатом.
Пора. До рассвета еще четыре часа, а все равно пора. Рассветные часы они самые сладкие, самые сонные. Спите спокойно духи гор, мы постараемся вас не потревожить, мы тихонечко пойдем, стрелять первыми не будем, по крайней мере до рассвета.
Это только кажется, что ночью тьма непроглядна "не видно не зги". Не раз я ночами по горкам ползал и часовым на посту по ночам бдил. Во всех военных ипостасях срочной службы побывать довелось, и точно вам скажу: "жить захочешь и ночью где надо пройдешь, что захочешь то и увидишь" И ближе, солдат, ближе к горкам да камешкам жмись, они даже ночью тень отбрасывают, прячься в этой тени солдат вот тебя и не увидят. Сам стань духом солдат. Горы они духов любят.
Идем попарно в тени прячемся. Первая группа я и Витёк, вторая Филон и Герка. Уже и наших постов не видать. Вниз по тропке мы спустились, идем по расщелине, камешек под плавным скользящим шагом не брякнет, амуниция на теле не звякнет, только "фибры души" вибрируют, но их слышишь только ты один.
А ведь должны они за нами наблюдение вести, обязательно должны, может уже и засекли нас, подпустят поближе и вот как от той, такой удобной для засады, кучки камней как даст по нам очередь душман и амбец. Останавливаюсь и чуть пригнувшись напряженно слушаю. Не горы слушаю и не ночь, а свои "фибры души" слушаю. "Иди, нет там никого" - шепчут мне "фибры" и я делаю плавный скользящий шаг вперед, за мной Витёк, увидав что мы пошли поднялись с камней и Филон с Геркой.
Я в силу воспитания и образования был умеренным материалистом и атеистом. Мистикой и паро-аномальными явлениями никогда не увлекался. А тут в Афгане проникся, почти всегда знал откуда по мне стрельнут и куда надо упасть. Даже чужие взгляды чувствовал, не каждый, а тот взгляд когда на тебя уже сквозь прорезь прицела смотрят. Не знаю что это было. Третьего глаза у меня нет и астральное тело за меня в разведку не ходило и вообще экстрасенсорными способностями я не обладаю. А вот "фибры души" есть и вибрируют они все сильнее.
Обходим подозрительную кучку камней, точно некого нет. Прошли всю расщелину, за ней межгорную долину и вверх на следующую гору поднимаемся. Гора хоть и высокая, но пологая, можно минуя тропу идти. На тропе могут быть мины, ночью их заметить трудно, лучше без дороги вверх по склону карабкаться. Да куда они эти душманы хреновы провалились? Может ушли? И зря мы медленно передвигаемся мягким скользящими движениями по черным камням афганских гор. Нет не зря! Так завибрировали "фибры души", аж каждой порой кожи их почуял. Засекаем пост и тут же ложимся. Ждем стрельбы, шума гама, нет ничего. Поползли. Вот они. Четверо с винтовками и один пулемет РПД на сошках. Спят милые, небось утомились за день, вот и улеглись в ложбинке, завернулись в халаты и спят. Спите, спите мы вас ничуточки не побеспокоим, мы вас сонных резать и стрелять не будем, мы вас тихонечко обойдем, мы только аккуратненько отметим вашу позицию, а потом тишком координаты и ориентиры передадим, вот вас утречком из минометов и накроют. Счастливых вам снов духи. Баю баюшки-баю, спите крепко на посту, а десантник то волчок, утром цапнет за бочок. Еще две позиции с пулеметами обнаружили. И только на одной не спали, зато разговаривали, негромко, да мы услышали. Обошли их осторожненько. А вот у этой группы оружие серьезное было, засекли мы торчащий из камней ствол ДШК. А грамотно их позиции расположены. Спустятся утром две батальонные роты вниз в межгорную долинку, вот тут - то их перекрестным пулеметным огнем и накроют. Третья рота, что будет с нашей высоты прикрывать движение первых двух, конечно откроет заградительный огонь и вертолеты на подмогу подойдут. Да только пока это начнется, у нас от личного состава хорошо если же половина останется.
Жестом показываю Витьку: "Сваливаем". Поползли, за нами Филон с Геркой.
