Аннотация: Главный герой - военный. А войны тут нет.
Алексей Ивакин. На правах рукописи.
ВРЕМЯ ВОЗВРАЩАТЬСЯ ДОМОЙ
(ЧУЖИЕ СНЫ)
Моей жене, моей музе, моей Надежде.
"По-видимому, чаще всего человек говорит правду, когда фантазирует, и больше всего врет, когда старается быть правдивым..."
Валентин Катаев. "Разбитая жизнь или Волшебный рог Оберона"
ПРОЛОГ
По синему небу летали черные бабочки.
Бабочки то взмывали вверх, то плавно скользили к земле. Теплый, даже жаркий воздух, плотными потоками вздымающийся к небу, не давал им опуститься. И черные бабочки порхали.
Вверх-вниз, вверх-вниз.
Лежащий на земле человек лениво следил за ними, на лице его блуждала улыбка.
Человек не шевелился. Он не мог шевелиться, в мгновение ока превратившись в младенца. Он мог только скрести пальцами землю. Любое движение, даже такое, вызывало адскую боль в голове, а вместо позвоночника, казалось, пылал раскаленный лом.
Несмотря на это, человек улыбался. Улыбался, как улыбается тот, кто принял тяжелое решение, и на самом пороге смерти вдруг понял - это было единственно правильное решение во всей его жизни. Так улыбаются люди, которые сделали то, что они никогда не могли, даже не представляли, что могут, но все же сделали это.
А все остальное - неважно.
Дурак тот, кто сказал, что мужчины не плачут. Мужчины плачут. И часто от счастья. Пусть ты не можешь шевелиться, а на лицо падают черные бабочки, осыпаясь пеплом - но ты улыбаешься, и ты счастлив.
Потому что горят одиннадцать костров из черного железа перед твоим орудием.
Что может один человек?
Все может. Он может перевернуть мир, если дадут ему точку опоры.
Точкой опоры в этот раз было семидесятишестимиллиметровое орудие. Человек перевернул мир, став той песчинкой, которую не замечают, не учитывают в своих планах генералы, но которая эти самые планы вдруг разрушает.
В каком плане можно учесть то, что два человека тащат на себе, на руках, на горбах одно орудие без боекомплекта, а потом натыкаются на разбитую батарею? Возможно ли такое? И любой здравомыслящий человек ответит: нет, так не бывает. Так не бывает - одно орудие против целой дивизии. И всего одиннадцать снарядов вдруг останавливают эту самую дивизию на целые сутки? Так - не бывает.
Многия знания, многия скорби.
Хорошо знать, что это невозможно - жив останешься. Еще лучше не знать о невозможном - сделаешь то, что хочешь.
Молоденький сержант не знал, поэтому и сделал.
И черные бабочки падали на его счастливое лицо.
Единственное, что омрачало счастье - он не мог повернуть голову и посмотреть, уполз ли лейтенант? Смог ли он добраться до своих?
Сержант не мог повернуть голову и успокаивал себя лишь одним: если он, мальчишка девятнадцати лет, смог, то командир точно сможет.
А пальцы скребли и скребли землю, пряча в этой самой земле комсомольский билет. Пусть он будет безымянным, неизвестным солдатом - от этого врагу станет еще страшнее. Потому как таких Николаев - вся Россия. Николаев Чудотворцев.
Пусть их зовут по-другому, но все они - чудотворцы, ибо творят чудо. Одиннадцать выстрелов. Одиннадцать попаданий. Одиннадцать костров.
И перевернутое, разбитое орудие. Валяющийся рядом пустой ящик. И обычный топор, на лезвие которого приземляются черные бабочки. Эх, если бы Колька мог, он с топором пошел бы на танки. Но...
Сержанту в тот день улыбнулась удача, улыбнулась обеими своими сторонами, ибо у фортуны всегда две стороны. Одной она улыбается тебе, другой скалится. Она улыбнулась, другая оскалилась.
Сержант умирал, радуясь, что убил. Он не мог сказать, скольких убил. Он вообще не мог говорить, нечем было говорить. Он знал другое - ни один из снарядов не прошел мимо.
Жаль, что не было двенадцатого снаряда.
С этой мыслью сержант и умер. На улыбку его припорхнула черная бабочка и тоже умерла, рассыпавшись прахом. А с горящей березы срывались все новые, новые тлеющие листья, не дожившие до осени сорок первого.
Вечером обер-лейтенант запишет такие строчки в свой дневник:
"17 августа 1941 года. Сухиничи. Вечером хоронили неизвестного русского солдата. Он один стоял у пушки, долго расстреливал колонну танков и пехоту, так и погиб. Все удивлялись его храбрости... Оберст перед могилой говорил, что если бы все солдаты фюрера дрались, как этот русский, то завоевали бы весь мир. Три раза стреляли залпами из винтовок. Все же он русский, нужно ли такое преклонение?"
Ответ на этот вопрос уже гауптман найдет под Волоколамском, когда черные бабочки будут падать на его белое, вымерзшее изнутри лицо.
ГЛАВА ПЕРВАЯ "Утро красит нежным цветом..."
Внезапно Лешку толкнули в спину, отчего он едва не разлил стакан с квасом. Лейтенант обернулся, собираясь сердито нахамить в ответ, но улыбчивый летчик, извиняясь, поднял левую руку:
- Извини, сосед! - в правой летчик держал бутерброд с бужениной.
Лешка улыбнулся. В такой толпе чего не бывает? Зачем обижаться?
Летчик моментально слопал бутерброд, запил его лимонадом и протянул руку Волкову:
- Лейтенант Островко. Володя. Куйбышев.
- Лейтенант Волков. Леха. Одесса.
Глядя на летчика, нельзя было не улыбаться. Очень уж физиономия у него была... Улыбчивая, да. Есть такие люди, на которых без улыбки смотреть невозможно, даже если они сердятся. Островко был как раз из таких.
- Куда едешь, царица полей? - поинтересовался он и слопал еще один бутерброд, на этот раз с семгой.
Волков пожал плечами:
- Направлен в Западный. А ты куда?
- О! И я туда же! Вместе едем! Ты билеты взял уже?
- Еще нет. У меня тут... Дела, в общем.
- Девушка?
- Ну...
- Да ладно, не менжуйся. Девушка, да? Красивая? Фотку покажь!
- Отстань, летун. Ну, девушка. Тебе-то что?
- Да так, любопытствую. А я на литерный плацкарту взял. На завтра. Хочу Москву посмотреть. Первый раз здесь.
Парни быстро перешли на "ты". Одно из самых замечательных качеств молодости - нарушать вежливые условности, не ломая тонкой атмосферы приязни. В молодости люди вообще легко сходятся. Но и расходятся, порой, тоже очень быстро.
Слово за слово, квас за лимонадом - вот и знакомы. И, кажется, что целую вечность.
- Слышь, Леха, расскажи, в чем разница между мортирой и гаубицей?
- Ну... В принципе, только размерами, - почесал лоб Волков.
- Я в вашей науке не понимаю, - мотнул летчик головой так, что пилотка едва не свалилась. - Ты меня про бочки, глиссады, упреждения спроси - все расскажу. А гаубицу от пушки ни разу не отличу.
- А что там отличать? - удивился Волков. - Гаубица - она придумана, чтобы навесом через препятствия бить. А мортира тоже, но...
- Это как миномет, что ли? - влез в разговор какой-то танкист. Тоже лейтенант. Впрочем, на Белорусском вокзале сегодня преобладали именно лейтенанты.
После июньских выпусков военных училищ страны, лучшим новоиспеченным командирам - отличникам боевой и политической подготовки - выделили от щедрот аж три, а кому и пять, дней отпуска. Кому домой смотаться, кому жениться приспичило, а кому Москву посмотреть и себя показать. В эти июньские дни по столице ходили веселые лейтенанты всех родов войск - и пехота, и артиллерия, и летчики, и танкисты, и военные юристы, и даже морячки клешами подметали Арбат и Красную площадь. Девчата надевали лучшие платья и делали перманент, а потом шли навстречу военным, цокая каблучками и сверкая жемчужными улыбками.
- Сам ты миномет, мазута, - отмахнулся Волков. - Думай, что говоришь! Миномет - это, в принципе, то же самое, что мортира, но...
Но договорить Волкову не дали. Народ в зале ожидания внезапно зашумел, замахал руками, вскочил со скамеек, стал толпиться возле репродукторов.
- Что случилось? - спросил летчик. - Война?
- Типун тебе на язык, - буркнул танкист.
Война... В те дни это грозное слово витало в воздухе: люди просыпались и засыпали с этим словом, оно мелькало на страницах газет и грохотало по радио. Еще бы, бешеный Гитлер метался по всей Европе. Одна страна за другой ложились под гусеницы вермахта, не оказывая почти никакого сопротивления. Совсем недавно пали Греция и Югославия. Успокоится ли Гитлер? Прыгнет он через Ла-Манш или повернет на восток? Все знали, что война будет, что она неизбежна, все готовились к ней, но никто ее не хотел. Пожалуй, лишь молодые лейтенанты мечтали о подвигах на полях освобожденной Европы. Да и то, старшие товарищи, порой, резко осаживали их, говоря, что войны без крови не бывает. Даже без малой и на чужой территории.
Мимо прошел какой-то батальонный комиссар с двумя фанерными чемоданчиками в руках. К комиссару тихонечко жалась, видимо, жена в белом платье. На руках женщина держала девочку, которая, совершенно не обращая внимания на взрослую суету, сосредоточенно кусала крем-брюле. Мороженое подтаивало и капало на пол. Впрочем, иногда и на платье мамы.
- Мороженого хочу, пломбира, - шепнул Островко и сглотнул.
- Маша, успокойся, сейчас же берем такси и едем на Киевский.
- А вдруг не успеем?
- Успеем, успеем. Нас ждет Гурзуф и море. Да, Лелька?
Он потрепал дочь по щеке, отчего та выронила мороженку и захныкала.
- Ничего, я тебе еще куплю, не хнычь, дочь комиссара! Идем, Маша! У нас целый месяц отпуска впереди, - он пошел к выходу. За ним пошла жена с дочкой.
- Ну вот, - огорченно и облегченно сказал Островко. - Войны не будет и орденов тоже. Видишь, товарищ батальонный комиссар едет на месяц в отпуск. Кто бы его перед войной отпустил на море?
- Типун тебе на язык, - опять повторил крепыш-танкист.
- Ты чего, затрусил? - поглядел на парня летчик.
Вместо ответа тот протянул руку:
- Сюзев, Сашка. Вот из Казани еду в Брест.
- Хо! - обрадовался Островко. - Еще один попутчик. Вовка Островко. Когда едешь, мазута?
- Завтра, хотел...
- Москву посмотреть? И мы! Слышь, Волков, а ты чего билет не берешь? Бери на завтра. Вместе поедем, веселее же!
- Да еще не знаю я... - вздохнул Волков. - Вот возьму на завтра, а Оля обидится.
- Оля? Чудесное имя. Как там у Пушкина? "Я вас любил, любовь еще быть может..."
- Это Онегин Татьяне писал, - улыбнулся Волков.
- Какая разница? - удивился Островко. - Главное же Пушкин! А если ты девушке не понравишься? Тогда как?
- Тогда ночью возьму билет.
- Главное, на литерный бери, он в восемь двадцать отходит. Вагон седьмой. Запомнил?
- Конечно. Если билеты будут, - с сомнением посмотрел на толпы отъезжающих на запад военных.
- Ничего, ничего. Ты ж пехота. Самый главный род войск. А мы твой обслуживающий персонал. Так ведь, броня?
- Ребят, может, на воздух пойдем? - предложил Сюзев. - Я, вообще, предлагаю на Красную Площадь сходить. В Кремль, в Мавзолей. А то как-то стыдно, в Москве был, а на Красной площади не отметился.
- Давай, - согласился Островко. - Только не пойдем, а поедем. И на такси! Не обсуждается! Пехота, ты с нами? Или будешь тут размышлять до утра?
- С вами. Мне до вечера делать нечего.
- О! Сашка, мы наблюдаем рождение нового советской поэзии. Пушкин с кубарями в петлицах! Ты погляди на него, Сань! Ну чисто поэт, только бакенбардей не хватает. И бакенбардов?
- Ну ты и трепло, Островко! Бакенбард, - одобрительно хохотнул Сюзев.
Такси поймали быстро, впрочем, даже и не поймали, таксисты буквально роились на площади перед вокзалом. Некоторые просили десятку без счетчика, этих кустарей сразу посылали лесом. Впрочем, и по счетчику едва не вышло столько же. Хорошо, что Волков понял, что таксист их собирается по всему Садовому сначала покатать.
- Москвич, что ли? - расстроился таксист.
- Одессит, - улыбнулся лейтенант.
- А Москву откуда знаешь?
- Приходилось бывать... - уклончиво ответил Волков.
- Что ж сразу-то не сказал, - вздохнул шофёр, поворачивая на улицу Горького.
Пока ехали - погода немного испортилась. На летнее небо нанесло низкую, почти осеннюю тучу. Вообще, весна сорок первого выдалась в средней полосе затяжной и пасмурной. Только, говорят в Белоруссии вторую неделю жарило как в Африке, чему радовались Островко и Сюзев. Хоть погреются... А вот в Одессе весна была ранней и теплой. И перед самым отъездом Волкова в Москву погода тоже испортилась и пошли дожди. Украину заливало, Белоруссию сушило: такие вот извивы матушки-природы. Но ничего, большевики и ее одолеют, несомненно.
Красная Площадь была пустынна, не то погода не способствовала гуляниям, не то...
- Рабочий же день еще! - догадался Островко. В подтверждение его словам куранты на Спасской башне пробили два часа. В этот же момент прошла смена караула у Поста номер один.
- Ишь ты как печатают, - восхищенно сказал Островко. - Пехота, а ты так могёшь?
- "Гусиный шаг"? Конечно, могу. Нас гоняли здорово по строевой.
- Хе, а нас нет. Шагистика нам ни к чему, нам летать надо. На кой черт эта шагистика нужна? А у вас, танкистов, как?
- А у нас тоже шагистики мало было. Так, на первых курсах. Потом матчасть, стрельбы, марши...
- Эх, внутрь бы попасть, - глядя на стены Кремля, сказал Волков.
Ребята совершенно не обращали внимания на легкий сеющий дождик. В конце концов, они же военные. Зачем на такие пустяки внимание обращать? Нет, на службе оно, конечно: при планировании и проведении операций метеоусловия необходимо учитывать. А на отдыхе зачем?
- Не получится. Вон, какие ряхи въезд охраняют, - кивнул на ворота Сюзев. На посту действительно стояли - ряхи! - два здоровенных сержанта НКВД. Они равнодушно скользнули взглядом по трем лейтенантам. Таких тут нынче полным-полно.
- А ведь где-то там товарищ Сталин, - глядя на стены Кремля, вздохнул Островко. - Вот бы с ним познакомится!
- Есть способ, Вовка, - хмыкнул Сюзев. - Стань Героем Советского Союза и познакомишься.
- А и стану.
- А стань!
- Стану! Забьемся на саечку? Если стану Героем - я тебе саечку. А если не стану...
Мимо собора Василия Блаженного к Спасским воротам подъехали сразу четыре автобуса, из которых начали выгружаться курсанты и командиры.
- О! Смотри! Комиссары будущего! - не удержался Островко. - Э! Пехота! Ты куда?
Построением военно-политических курсантов занимался высокий худой старший политрук. Командовал он негромко, но четко. За три шага до него Волков, как и полагается, вытянулся в струнку, приложил правую руку к пилотке и, тем самым "гусиным шагом", впечатал три удара в брусчатку:
- Товарищ старший политрук, разрешите обратиться!
Тот удивленно обернулся:
- Вам чего, лейтенант!
- Товарищ старший политрук! Разрешите вопрос?
- Ну? Только быстро.
- Вы в Кремль идете?
- А тебе чего?
- Разрешите с вами!
- Что? - изумился старший политрук. - Совсем обалдел? Ты кто такой?
- Понимаете, я из Одессы, вот проездом в ЗапОВО. Очень хочется на Кремль посмотреть.
- Смотри, чего уж. Вот он стоит.
- Мне б внутри побывать... Я никогда там не бывал, товарищ старший политрук.
- Вольно, это во-первых. А во-вторых... Куда, говоришь, едешь?
- В Западный Особый. Из Одессы я, товарищ старший политрук.
Волков, вздохнув, развернулся и пошел к товарищам. Проходя мимо ухмыляющихся курсантов, он вдруг услышал громкий шепот:
- Леха! Гвоздь!
Он оглянулся, услышав давнее свое прозвище, полученное в далеком детстве. Из строя курсантов ему улыбался...
Батюшки-светы! Гошка-Чума!
- Гошка! Ты?
- Леха!
- Еременко! Разговоры в строю! - рявкнул на Гошку командир.
- Товарищ старший политрук! Мы с товарищем лейтенантом с колонии не виделись!
- Да? Смотри-ка, прямо малина бандитская, а не Красная Армия, - старший политрук подошел к лейтенанту и, на этот раз с любопытством, снова посмотрел на него. - В Харькове, значит, перевоспитывался?
- Так точно, у Антона Семеновича.
- Да уж, велика Россия, а плюнуть не куда. Где работал?
- На "ФЭД"-е, вместе с Гошкой.
- В каком году?
- Тридцать втором.
- Товарищ старший политрук, разрешите он с нами. Ну, где сотня, там и сто один, - взвод одобрительно загудел в поддержку Гошки. Видимо, его и тут уважали. Впрочем, Чуму везде и всегда уважали. Человек был такой.
- Сто три! Со мной еще товарищи!
- Вот за что я люблю вас, одесситов беспризорных, так это за наглость. Ладно, черт с вами. Вставайте в строй. Все равно у меня квота на сто двадцать курсантов. Внутри не шалить. Сами понимаете. Шкуру со всех спустят.
Через несколько секунд три довольных лейтенанта уже вытягивались по стойке "смирно" рядом с будущими политработниками.
Энкаведешники проводили их ленивыми взглядами. Пропускали не поименно, а списочным составом.
Потом была небольшая экскурсия, во время которой Алеша и Гошка слушали в пол-уха и разговаривали вполголоса, вспоминая далекое беспризорное детство, Антона Семеновича Макаренко, завод "ФЭД", харьковские степи и путевки в жизнь. Не забывая, впрочем, следить и за осмотром достопримечательностей.
Иван Великий не произвел на них большого впечатления. Башня и башня. Хорошее, правда, место для наблюдателя - видно далеко. Но, с другой стороны...
- Такой елдак противник разнесет в первую очередь, - заявил летчик.
- Возможно, - согласился Алеша. - Но, опять же, ориентир отличный.
- Что да, то да, - кивнул в ответ Островко.
Царь-колокол поразил воображение танкиста:
- Вот это броня! Не, хрупкая, конечно, но какова толщина! Молодцы предки!
А у Царь-пушки задержались подольше.
- Ну что, танкист, смогёшь из такой бахнуть?
Сюзев пожал плечами:
- Ну, смогу, если ее на гусеницы поставить. А что тут такого?
- Забил снаряд он в пушку туго... - хохотнул летчик. - Слушай, Сашка, объясни мне, крылатому - куда из такой дуры стреляли?
- Конкретно из этой ни разу не стреляли, - пояснил экскурсовод. Сухонький такой старичок, явно из бывших. Пенсне, бородка клинышком под Троцкого. То есть под Калинина, конечно, под Калинина. - Вы, молодой человек, знаете, что такое оружие сдерживания?
- Ну... - смутился танкист.
- Вас как зовут, молодой человек?
- Лейтенант Сюзев. Владимир.
- Так вот, лейтенант Сюзев Василий. Как вы думаете, для чего нужны парады?
- Владимир я. Для демонстрации боевой мощи, так сказать. Чтобы трудящиеся массы видели воочию - Рабоче-Крестьянская Красная Армия стоит на защите мирного трудового строительства. А к чему...
Старичок, не обращая внимания на встречный вопрос, перебил танкиста:
- А для чего на парады приглашают военных атташе других стран? Причем даже тех, кто явно враждебны нашей стране?
- Ну...
На помощь переименованному в Васю танкисту пришел летчик:
- Чтобы у них и мысли не было напасть на нас, товарищ экскурсовод!
- Именно! - согласился старик и снова кивнул клинышком бородки. - С какой же целью на параде показывают не самые новые, а самые мощные образцы оружия?
- Для той же цели. А новейшие держатся в секрете, чтобы вероятный противник не начал разрабатывать системы противодействия.
- Все правильно, товарищи лейтенанты. Представьте: приезжает татарский хан в Москву и видит эту Царь-пушку. И какой вывод он делает? А такой: у русских, наверняка, имеется что-то еще, более мощное, в арсенале. Вот что такое оружие сдерживания. Потому оно и не стреляло ни разу.
- Слышь, мазута, а твой танк эта царь-пушка пробьет? - поинтересовался Гошка-Чума.
- Двадцать шестой или бэтешку - явно пробьет. Или не пробьет, так перевернет. Хотя, смотря с какого расстояния. А вот "КВ"...
И танкист осекся. Есть такие вещи, о которых не надо говорить даже в Кремле.
- Хорошая машина? - оглянулся на него неугомонный летчик.
- Как "ишачок" против "ньюпора", - отшутился Сюзев.
- Гошка, а ты после экскурсии что делаешь?
- В казармы. Нас сейчас даже увольнительные отменили.
- А чего так?
Гошка выразительно и молча пожал плечами.
- Извини. А, может, с нами махнешь?
- Никак, Гвоздь. Служба, понимаешь ведь, - затем он приобнял Волкова за талию и шепнул на ухо. - Слухи ходят, что нам до конца июня без экзаменов звания присвоят и на Запад.
- А ты сообщение ТАСС слышал?
- Конечно. Не дрейфь, Лешка. Все будет на пять, - подмигнул Гошка лейтенанту и сменил тему. - Ты в футбол все еще играешь?
- В одесский "Спартак" приглашали крайним хавбеком, - похвалился Волков. - А я не пошел.
- Что так?
- Да некогда. Учеба все время отнимала. Сейчас стране военные нужны, а не футболёры.
- Футболёры... Твое словцо, да.
Снова объявили построение и курсанты, вместе с лейтенантами, дружно зашагали на выход к автобусам. Островко все время оглядывался, стараясь увидеть в кремлевских окнах Сталина, который смотрит на них, улыбается в усы и машет им рукой. Но никого в окнах видно не было.
Когда лейтенанты вышли на Красную Площадь и попрощались с курсантами, возник неожиданный вопрос. Чем дальше заняться?
Островко пожаловался на неприятную сухость "по всей организме". Не пора ли отметить встречу, знакомство, посещение Кремля и " вообще нам повод не нужен, мы же не пьяницы какие?" Посему и возник вопрос: а где? На рестораны тратить деньги было жалко, на улице - приличия не позволяли. В самом деле, командир РККА - не подзаборная пьянь, чтобы пиво в подворотне шлычкать. Поэтому решили прогуляться и поискать обычную закусочную. Только где ее искать?
Волков современную Москву знал плохо, хоть и бывал в ней в "звании" беспризорника. А Москва с двадцатых ой как изменилась. Про Островко с Сюзевым и говорить не приходилось. Со своим животрепещущим вопросом они обратились к ближайшему постовому милиционеру, несущего службу на Васильевском спуске.
- Товарищ сержант! Подскажите, где здесь можно перекусить, и не только? "Националь" не подходит, - предупредил беломундирного милиционера словоохотливый Островко.
Тот окинул лейтенантов цепким взглядом и улыбнулся:
- Гости столицы? Значит вот что, товарищи командиры. Я бы вам предложил в ЦПКИО сходить или на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Были на Выставке? Нет? Ну что же вы так? Очень вам рекомендую. Девушек, опять же, много и там и там. Впрочем, погода сегодня не очень...
- Да не сахарные, товарищ сержант, не растаем!
- Вы-то не растаете. А вот девушки... Впрочем, на вас глядя, любая красавица растает. Даже Валентина Серова.
- Так что, товарищи, на ВСХВ рванем? - подмигнул друзьям Островко.
- Я пас, - вдруг сказал Волков. - Я сегодня на день рождения приглашен. Ровно к восемнадцати ноль-ноль. Не подскажете, где это находится? - он расстегнул карман на гимнастерке и подал слегка помятый конверт постовому.
Тот, разглядев адрес, вытянул свою и без того лошадиную физиономию.
- Это рядом. Дом на Набережной. Знаете? Перейдете Большой Каменный мост и направо. Прямо к нему и выйдете. Да вот же он! - и показал жезлом на серую громадину, видневшуюся за Москвой-рекой.
У товарищей лица тоже вытянулись. Милиционер же продолжил:
- Если вы временем располагаете, то я бы рекомендовал вам прогуляться по улице Горького. Заодно зайдете в "Елисеевский", чтобы не с пустыми руками в гости идти. Дом тот, тем паче, не простой.
- "Елисеевский"?
- Гастроном такой. Его до революции купец Елисеев построил, да так по привычке и называем. Коньяк в нем замечательный дают, - слегка облизнулся сержант. - Да и булочных там хватает. Так что время скоротаете. А если вы к девушке, то там и цветочниц хватает, товарищ лейтенант.
- Спасибо, товарищ сержант!
Обязательный ритуал отдания чести - вежливый и без подобострастия, и лейтенанты зашагали по брусчатке Красной площади в сторону Музея Ленина и улицы Горького.
- А теперь рассказывай! - насел с вопросами на Волкова Островко. - Только сейчас все честно и прямо рассказывай. Что за девушка, как зовут, когда свадьба?
- Как внуков назовете, - поддержал летчика Сюзев.
- Ребят, ну...
- Давай, давай. Не томи!
- Стой! Раз-два!
Волков внезапно остановился. А потом повернулся лицом к Мавзолею и приложил правую руку к пилотке. Замерли по стойке "смирно" и его друзья, отдавая воинское приветствие основателю первого в мире государства рабочих и крестьян, Владимиру Ильичу Ленину.
- Погодите, ребята! - летчик вдруг развернулся и побежал в сторону ГУМа, грохоча хромовыми сапогами по брусчатке.
- Куда это он? - не понял Сюзев.
Волков только пожал плечами.
Через несколько минут Островко вернулся с букетом гвоздик.
- Ребята просили, а я и забыл, - смущенно буркнул Володя.
И они, обойдя трибуны, подошли к могиле Валерия Чкалова. Молча постояли у Кремлевской стены.
- Ну, теперь рассказывай! - Островко, как все летчики, быстрый и резкий, мгновенно вернулся в прежнее свое лихое настроение.
А рассказывать Волкову было и нечего.
Ну, действительно. Что там рассказывать?
Из московского горкома ВЛКСМ пришла пачка писем курсантам Одесского пехотного училища имени Ворошилова. Писали, в основном, девушки. Нет, была и пара писем, написанных парнями - в частности, одним из секретарей горкома и коллективом шарикоподшипникового завода. Эти письма остались без ответа, а вот адреса девчат курсанты расхватали мгновенно. Лешке досталось письмо незнакомой девочки Оли, которая заканчивала девятый класс и готовилась поступать в педагогический институт, на факультет иностранных языков.
Ну и понеслась душа в рай, как говаривали преподаватели на стрельбах.
Сначала письма заканчивались "братским приветом". Потом уже и "горячим". А после обмена фотокарточками - так и вообще "пламенным".
Когда Алексей сообщил, что едет в Москву, Оля обрадовалась и пригласила его в гости. Вот так.
- С одной стороны, не комильфо, если мы втроем припремся. Девушка тебя одного пригласила, - блеснул интеллектом и, одновременно, загрустил Островко.
- С другой стороны, нехорошо товарища одного бросать, - подытожил Сюзев.
Три часа пролетели мгновенно.
Сначала слопали по паре восхитительных чебуреков. При этом каждый ругал московские чебуреки, но хвастал своими: одесскими, куйбышевскими, казанскими. Пришлось прийти к пакту о мирных намерениях - решено было скататься в гости друг к другу за чебуреками. В шутку, естественно. Ибо все, как люди военные, прекрасно понимали - сегодня ты в Москве или в Одессе, а завтра в Бресте или в Печенге. Начальство интересуют не личные желания лейтенантов, а целесообразность и порядок.
Потом выбирали коньяк в "Елисеевском". Особо в коньяках лейтенанты еще не разбирались, но знающий человек - продавец - быстро научил их смотреть на звезды. Чем больше звезд, тем коньяк старше и насыщеннее, но резче и жестче. Меньше звезд - коньяк меньшей выдержки, но мягок и нежен.
- Как в армии прямо, - похихикал Островко, пряча две бутылки "Арарата"в бумажный пакет.
- Точно, только в царской, а не в рабоче-крестьянской, - согласился Вася. - Впрочем, у нас звездочками пораженные цели на стволах орудий отмечают.
- А у нас сбитых противников! А у вас, пехтура?
- А у нас на прикладе зарубки делают, - улыбнулся в ответ Волков, когда они вышли из гастронома и отправились к цветочницам.
- Карточку покажь, Леш! Ну, будь же человеком!
Волков поколебался, но фотографию все же достал.
Разглядывая ее, парни аж присвистнули. Высокая, стройная, голубоглазая русоволоска в белом купальнике приветливо улыбалась... не им. А вот ничем не примечательному курносому пехотинцу. Непримечательному, конечно, с мужской точки зрения. А вот с женской... Да черт их разберет, этих женщин!
- Да... - протянул Островко. - Везет же некоторым.
- Да... - подтвердил Сюзев и вздохнул. - А мне вот одна Клава из Кирова прислала фотокарточку, так я и писать перестал в ответ. Чисто бульдозер. С одной стороны даже стыдно, она же не виноватая, что у нее лицо как у бульдога? С другой стороны... Нет, Леха. Повезло тебе! А значит, цветы надо выбрать - самые лучшие.
Цветы выбирали долго и тщательно. Гвоздики - сразу нет. Их или на могилы или на похороны. Розы, конечно, хороши, но слишком они официальны, нет? Пионы слишком по-штатски выглядят. Лохматые и непричесанные. А вот тюльпаны - самое оно. Только где их взять, в июне... Как ни странно, тюльпаны нашлись. Причем, только у одной цветочницы.
