Прежде чем вы прочтете первые строки этой книги, разрешите сказать несколько слов, чтобы помочь сориентироваться в сюжете романа и в хронологии описываемых событий.
Эта книга - не только для тех, кто носит или носил погоны. Очень надеюсь, что роман затронет сердца людей, для которых Чечня - часть их жизни и судьбы. Но писать я старался так, чтобы меня поняли и те, кто никогда в жизни не брал в руки оружия, не воевал и не ждал домой тех, кто воюет.
'...И БУДЕМ ЖИВЫ' - художественное произведение. Мной сознательно избрана именно такая форма повествования. Вряд ли для читателя принципиально важно: кто из персонажей книги в конкретной ситуации стоял слева, а кто справа, было это в четырнадцать часов, или в пятнадцать... Глупо загромождать страницы сложными позывными, кодовыми выражениями и т. п. Это - роман, а не боевое донесение и не документальный отчет. Но за судьбами практически всех его героев стоят судьбы конкретных живых людей, ныне здравствующих или уже ушедших.
Все факты и оценки этой книги относятся к событиям первой чеченской кампании 1994 - 1996 годов. Я не претендую на абсолютную полноту и правоту своих суждений. Но эта книга - правда души. Именно так я воспринимал и воспринимаю эту войну, этих людей и эти события.
С уважением, Валерий Горбань
...И БУДЕМ ЖИВЫ
Свою судьбу я видел наперед
И думал, не шагну уже под пули,
Как ты в объятом пламенем Кабуле,
Но видишь: вышло все наоборот...
Сергей Гапонов, 'Отцу'
Находка
- Ти-ибе что сказали? Са-адис быстра!
Голос симпатичного чернявого парня лет двадцати пяти, явно кавказца, был вовсе не угрожающим. Веселый голос юного сердцееда, который на сто процентов уверен, что любая приглянувшаяся ему девушка ни за что на свете не откажется от его приглашения. Тем более что сделано оно было из окна роскошного белого 'ниссана'. Жизнерадостный кавалер чуть ли не на полкорпуса высунулся из окна машины, опустив стекло с пассажирской стороны. Второй, чуть постарше, лет под тридцать, молча скалил зубы за рулем.
Похоже, это была просто дружеская игра давно знакомых молодых людей. Девочка изображала недотрогу. А парень дурачился, заведомо зная, чем все это закончится.
Но тем не менее Игоря царапнуло и это обращение к девушке, и то, что парень так по-хозяйски отдавал ей команды. А если уж совсем откровенно, то его даже немного грызануло смешанное чувство легкой ревности и злости на Бельчонка. Так он уже успел в душе окрестить юную, лет восемнадцати, всю какую-то пушистенькую девчушку, стоявшую за ним в очереди в 'пельмешку'. Попробуй не обрати внимания на ладную фигурку в сереньком вязаном костюмчике и на трогательное, почти детское личико, когда тебе всего лишь тридцать три, ты поджар, вынослив, полон сил и к тому же - убежденный натурал. Нет, никаких конкретных намерений он не имел, планов не строил, и вообще в родном городе его ждала семья, а здесь - занятия, далекие от амурных. Но полюбоваться-то можно! И вдруг выясняется, что это с виду невинное создание не чурается общения с такой публикой. Что ее можно просто поманить пальцем на заднее сиденье иномарки, и на этом закончится вся романтика, а начнется обычная продажа подаренного природой товара за обычные земные блага.
Так что можно было бы мысленно сплюнуть и отвернуться. Если бы не одно 'но'.
В глазах девчонки, которую парень заставил повернуться к себе развязным окликом: 'Эй, красывая!' - блестели не игривые искорки кокетства, а тусклые льдистые колючки настоящего страха.
- Ну!
Девчушка съежилась, беззащитно втянув голову в плечи. Живой румянец, еще минуту назад игравший на чистой, чуть смугловатой коже, сошел, будто испарился. Но она еще не теряла надежды и взглядом держалась, цеплялась за стоящих впереди нее людей. Очередь была большая. Обед, час пик. И очередь была не совсем обычная. Значительную ее часть составляли милиционеры. В форме и без. Потому что 'пельмешка' располагалась в двух шагах от Отдела внутренних дел города Находки.
Но случилось нечто странное. Практически все стоявшие мужчины дружно, как по команде, отвернули головы и стали старательно рассматривать вход в заветное учреждение общественного питания. Лишь двое-трое молодых ребят в форме нерешительно мялись на месте, бросая косые осторожные взгляды то на девушку, то на джигитов в иномарке. А на лицах замерших, как кролики перед удавом, женщин были написаны боязливое сочувствие Бельчонку и немая укоризна слабодушным представителям сильного пола.
Да что тут у вас происходит! Игорь чуть не выкрикнул это вслух. Но тут же мысленно одернул сам себя. Постой, постой! Фантазия у тебя, брат, буйная, но уж так-то загибать ни к чему. Ну, нравится тебе девочка и не нравится хамовитость этого пацана. Но не может быть, чтобы ты один, умник, видел опасность, а такая толпа братьев-ментов - нет. Что бы кто ни говорил, какие бы идиоты среди доблестных сотрудников МВД иногда ни попадались, но уж рефлекторное реагирование на всякий непорядок - это краеугольный камень милицейской души. Так что напрашивается совсем простое объяснение: народ здесь в основном стоит местный, наверное, знают эту парочку, и ничего особенного в их поведении не видят.
Но все его выкладки тут же разлетелись в прах.
Увидев, как внимательно, цепкими оперскими глазами Игорь разглядывает кавказцев и как испытующе, не виляя зрачками, смотрит на нее, девчушка инстинктивно рванулась к нему под защиту. Не шагнула, не сдвинулась с места, к которому была все еще прикована страхом. Нет! Лишь - какое-то едва уловимое движение навстречу и отчаянный, кричащий, зовущий на помощь взгляд.
Слава богу, времени и на оценку ситуации и на то, чтобы привычно притушить свою излишнюю горячность, у Игоря было предостаточно. Поэтому он, стараясь сохранить нейтральный тон и аккуратно подбирая слова, спросил у Бельчонка:
- Извините, я, может быть, вмешиваюсь не в свое дело, но эти ребята - ваши друзья?
Та отчаянно замотала головой:
- Нет, нет!...
- Не пириживай, си-ичас падружимся, - заржал парень. И, глядя на Игоря, снисходительно добавил: - Ты пилимени хател? Иди, ешь пилимени! Ни лез, куда ни нада!
Эх, не стоило ему так говорить. Думать нужно было над своими словами. Игорь же думал. Вежливость проявлял. И семьдесят шесть кило пружинистого оперского тела, всегда готового к броску навстречу опасности, мирно дремали до этого момента, готовясь к борьбе с двойной порцией пельменей. А теперь неведомая, но властная сила плавно отпустила в душе Игоря педаль тормоза и так же плавно послала вперед педаль акселератора.
- Слушай, дружище, тебя кто так учил с людьми разговаривать? Ты у себя дома тоже так к женщинам на улице пристаешь? Мужчин так же оскорбляешь, да? - Игорь выговаривал свои слова мягко, с легкой укоризной, опустив глаза, чтобы раньше времени не засветить вскипающий в них гнев.
Парень его мягкий тон и уклончивый взгляд истолковал по-своему.
- Ты что, ниприятности хочишь? Сичас сам пильмен будиш. Ну-ка иди сюда...
Игорь искоса глянул на очередь. Кто-то стойко удерживал взгляд на вывеске пельменной. Кто-то пугливо озирался. Молодой лейтенант, стоявший метрах в двух от него, смотрел на парочку наглецов с какой-то тоскливой и безысходной злостью, его кулаки непроизвольно сжимались и разжимались. Вполне возможно, что, если начнется заваруха, этот парень перейдет невидимую и совершенно пока непонятную заезжему оперу черту. Но пока приходилось рассчитывать только на себя.
Игорь улыбнулся Бельчонку:
- Ты иди, кушай, девочка, мы тут сами пообщаемся, - и неторопливо приблизился к машине.
Эти двое, против ожидания, не выскочили навстречу. Молодой опустился на свое сиденье и, вальяжно развалившись, с явным недоумением: - Это кто тут такой выискался? - рассматривал Игоря. Тот, что постарше, судя по всему, был посообразительней и почуял серьезную опасность. Его глаза внимательно заскользили по цепочке стоящих у Игоря за спиной людей: будет ли кто еще вмешиваться и как обстоит дело со свидетельской базой, а рука плавно пошла под полу пиджака.
Это уже было серьезно.
- Ну и что ты мне хотел сказать? - Игорь слегка наклонился к окошку машины.
Парень резко выхлестнул руку, ухватил его за отворот куртки, рванул к себе... и замер. Ствол автоматического пистолета Стечкина, под завязку набитого симпатичными толстенькими 'маслятами', с размаху въехал ему в зубы, раскроив мушкой верхнюю губу.
Застыл и водитель. Его рука так и не добралась до цели. Он медленно положил обе ладони на руль и пристально посмотрел Игорю в глаза: дескать, ну и что дальше?
- Что у тебя там, под пиджаком?
Водитель так же плавно оттянул полу. За поясом брюк торчал огромный кухонный нож в самодельном кожаном чехле. Да, жаль, что не ствол и не настоящий кинжал. Был бы хороший повод вывести ребят из машины и положить на асфальт для проведения дальнейшей 'политработы'. Но это страшилище, которым можно быка запороть, не холодное оружие, а предмет хозяйственно-бытового назначения. Так что его владелец - человек вполне законопослушный и репрессиям не подлежащий. Вот если бы он успел схватиться за этот ножичек, а еще лучше достать - другое дело. Но не дурак, уже не хватается.
Игорь снова обратил взгляд к молодому:
- Ты почему такой наглый, а, дружок? - его по-прежнему мягкий и даже участливый тон теперь воспринимался уже несколько по-иному, чем раньше. - Ты почему так паскудничаешь? Ты, наверное, думаешь, что на тебя нет управы?
И тут Игорь удивился вновь. Второй раз подряд. За десять лет службы ему приходилось иметь дело с самой разнообразной блатной публикой. И он прекрасно знал, что кавказские негодяи практически ничем не отличаются от своих славянских или среднеазиатских собратьев. Точно так же наглы и беспощадны со слабыми, точно так же трусливы и угодливы с сильными. Может быть, и существовала какая-то особая кавказская гордость. Но, наверное, она предпочитала оставаться дома, на Кавказе, с теми, кто жил на своей земле, а не шлялся по всей стране в поисках легких денег и приключений. Во всяком случае, когда при непосредственном участии Игоря в его родном городе брали верхушку азербайджанской банды, никакого особого героизма эти ребята не проявляли. И хвостами виляли, и мордами на землю безропотно шлепались, и, было дело, в штаны мочились. А когда немного пришли в себя в стенах СИЗО , то и слезными жалобами в прокуратуру и обиженными письмами в газеты не брезговали. Труженики 'Ингушзолота' , которыми занимались опера валютного подразделения, вели себя несколько по-иному: старались 'держать марку', гордо отмалчивались, но тоже не дерзили и лишние проблемы себе не создавали. Правда, однажды нашлась парочка слишком резких: при задержании дергались, пугать пытались, всех перерезать обещали. Но, как только в сопровождении адвокатов появился кто-то из их старших родичей, эти орелики сразу успокоились и даже принесли свои извинения. А потом, соскочив на подписку о невыезде, не без содействия сговорчивого судьи, испарились из области, и больше их никто не видел.
А эти ведут себя совсем по-другому. Нет страха в их глазах. Ни от вида оружия, ни от перспективы оказаться через несколько минут на милицейских нарах. Нет и досады, что нарвались на неприятности. Только недоумение да нарастающая ярость.
- Так в чем дело? - ствол 'Стечкина' немного отошел назад, освободив злобно ощерившийся рот для ответа.
- Ну все, свинья, ты - покойник! Но ты не просто умрешь. Мы тебя сегодня же найдем! Я эту суку на твоем трупе оттрахаю, ты меня понял, свинья?! И всю твою семью вырежем... свинья! - похоже, от злости у парня перемкнуло фантазию и он стал повторяться. И, что интересно, акцент почти исчез!
- Грубый ты какой! - с сожалением констатировал Игорь, - и глупый. Где же ты меня найдешь, если я в вашем городе проездом, случайно? Вот сейчас прострелю твой поганый язык, и что дальше? Ты думаешь, я твоему корешу визитку оставлю? Или менты меня будут искать, стараться? - веселое бешенство играло в нем шалыми пузырьками, и он нахально блефовал, сбивая с толку этих дерзких ублюдков.
Вот тут-то в глазах старшего и ворохнулось беспокойство, аллах его знает, этого придурка с пистолетом, что он за тип? Откуда взялся? А вдруг это - ловушка на живца в юбке, и сейчас действительно загремят выстрелы. Но слишком уж долго он разговаривает на глазах у свидетелей. Киллер стал бы стрелять сразу, как остановились. Но и на местного мента не похож. Те бы не стали нарываться на проблемы из-за пустяка. Ведь не хватали же они эту девку, в машину не тащили. Лучше всего сейчас разрядить ситуацию, уехать с миром. А потом не торопясь разобраться и с этим происшествием и с этим непонятным бойцом.
- Извини, ка-амандир, что такого случилась? Ну, пошютили с девушкой, никто никого обидеть ни ха-ател, - водитель испытующе смотрел на Игоря, фиксируя, как тот отреагирует на его обращение, мент или нет? Где его потом искать? - Да-авай разайдемся па-харошему. Чиво хочешь? Я могу ехат?
Игорь тоже просчитывал варианты. В родном городе он бы не сомневался ни секунды. Давно бы уже задержал этих красавчиков, и как минимум часа три приятных бесед в камерах УБОПа были бы им обеспечены. Прокатали бы пальчики, потрясли бы карманы на предмет следов наркотиков. Объяснили бы популярно, как нужно вести себя среди приличных людей. Короче - полный комплекс развлечений. Но тут уж больно обстановка непонятная. Пожалуй, не стоит лезть в чужой монастырь со своим уставом, во всяком случае, пока не разобрался, что здесь происходит.
- Хочу, чтобы вы не борзели и не беспредельничали, - в ответ на 'командира' пробросил блатные интонации Игорь. - Чтобы вели себя по-человечьи. А выеживаться у себя дома будете. Вали на х... - И, не опуская пистолет отступил назад. 'Ниссан', взвизгнув покрышками, рванул с места, как на старте 'Формулы-1'.
Игорь уловил какое-то движение сзади и, резко отшагнув в сторону, развернулся.
Это был тот лейтенант из очереди.
- Уходите. Уходите отсюда немедленно. Вы ведь не наш, не находкинский?
- Нет.
- Уходите и ложитесь на дно. Или вообще уезжайте. Но только сразу. Через полчаса они уже весь город перекроют.
- Да кто - ОНИ?!
- Как, кто? Чеченцы...
- Да что тут у вас, ребята, происходит?
- Долго рассказывать. Уходите! - лейтенант развернулся и, опустив голову, быстро пошел к горотделу.
Игорь глянул на очередь. Бельчонка как ветром сдуло. Остальные смотрели на него, словно на музейный экспонат. Во взглядах мужчин смешались удивление, стыд за свое бездействие и что-то типа: 'ну-ну, тебе легко геройствовать...'. В глазах женщин - облегчение, одобрение и непонятная жалость. Есть расхотелось. Игорь поставил пистолет на предохранитель, сунул его под свою легкую куртку, за пояс джинсов, пожал плечами и отправился вслед за лейтенантом. В горотделе ему назначили встречу парни из местного отделения Приморского РУБОП. Они обещали помочь в розыске двух Санек-приятелей, набедокуривших дома и решивших поискать счастья в чужих краях.
Возле дежурного Игорь на минутку тормознулся - узнать, где находится названный ему кабинет. В находкинском отделе свято соблюдалась старая милицейская традиция: запутывать нумерацию служебных помещений до полного абсурда.
Дежурный, лениво откинувшись в высоком крутящемся кресле с ободранными дерматиновыми подлокотниками, разговаривал по рации. Игорь попытался было привлечь его внимание, но тот нетерпеливо махнул рукой - подожди, мол. От нечего делать гость стал прислушиваться: интересно все же, чем живет славный дальневосточный город Находка, как тут народ чудит. А народ и в самом деле чудил. Причем, содержание разговора дежурного с невидимым собеседником настолько контрастировало с его безмятежной позой, что у Игоря снова появилось желание забраться рукой 'в потылыцю'1 и на русско-украинском говоре своих предков - казаков-переселенцев спросить: 'Чи вы тут посказились, чи шо?...'
- Так где, говоришь, стреляют?
- На Куликовом поле.
- Из чего стреляют-то?
- Автоматическое - два-три ствола. И еще какие-то пукалки хлопают. Или охотничье, или обрезы.
- А давно?
- Да минут пятнадцать.
- Как думаешь, кто там?
- Да кто...Как обычно. Я видел: спортсмены на двух машинах туда пролетели, своих выручать.
- Ладно, сейчас группу соберем, пусть посмотрят, когда закончится. Ты-то сам не лезь.
- Что я, больной?
- Ладно, отбой.
Дежурный отпустил клавишу микрофона стационарной рации, повернулся к помощнику, ворошившему в отдаленном углу за столом какие-то журналы, и повел с ним неспешный разговор: 'А куда ты отправил группу... А сколько они там будут... А кто у нас еще есть... А чего это они столько обедают, давно уже должны на маршрут выйти... Ну ладно, пусть гаишники сначала глянут, и если есть что интересное, тогда группу придется снимать с этой хаты...'
Ответы помощника были Игорю не слышны, но по всему получалось, что и того стрельба из автоматов не слишком взволновала. И что помдеж вполне согласен со своим начальником: если гаишники найдут горку-другую трупов, тогда есть смысл срывать следственно-оперативную группу с места какой-то квартирной кражи. А если нет, то нечего и дергать людей из-за всякой ерунды.
Увидев, что дежурный, с его темпами, еще не скоро найдет возможность уделить внимание торчащему перед окошечком посетителю, Игорь махнул рукой и отправился на поиски кабинета самостоятельно. Не прошло и десяти минут, как искомый объект был обнаружен в каком-то запутанном коридорчике то ли на первом, то ли на цокольном этаже.
Двое рубоповцев были уже на месте. Где находится разыскиваемая Игорем парочка, они разузнали. И предложили взять их завтра, с утра пораньше, когда те будут отсыпаться на снимаемой ими квартире после очередных кабацких приключений.
Покончив с этим вопросом, Павел, начальник отделения, крепкий битюжок с фигурой бывшего борца, с удовольствием потянулся и со вкусом проговорил:
- Ну и нам бы не мешало перед делом отдохнуть. Сейчас в порт смотаемся, ребята из краевого РУБОПа просили кое-что разузнать. А вечерком... Как насчет по пивку? После сытного обеда по закону Архимеда... Кстати, ты нормально поел?
- По пивку - с удовольствием. А обед мне подпортили.
И Игорь, не без умысла разузнать хоть что-нибудь о находкинских чудесах, стал подробно и красочно рассказывать об инциденте с чеченцами. Но, почувствовав, что коллеги реагируют как-то странновато, быстро завершил повествование пятью-шестью сухими фразами.
Мужики, переглянувшись, спросили:
- 'Ниссан' какой?
- Белый. 'Лаурель'.
- Номер запомнил?
- Конечно. У него старые номера: 32-57...
Мужики еще раз переглянулись.
- Ты где устроился?
- В гостинице.
- Поехали!
Подлетев с Игорем к гостинице на старенькой 'королле' с тонированными стеклами, рубоповцы сопроводили гостя в номер, заставили собрать вещи, выписаться и рванули вместе с ним куда-то за город, пару раз проверившись на светофорах, нет ли хвоста.
Все это начинало походить на какой-то третьесортный боевик или просто глупый сон. Но Игорь не задавал вопросов. Похоже, он и так создал ребятам серьезные и неожиданные проблемы. А в подобной ситуации есть только одна форма достойного и разумного поведения: молча делать то, что советуют аборигены, обладающие всей полнотой информации и принимающие адекватные решения. Все разговоры потом. А в том, что разговор будет обстоятельный, Игорь не сомневался. Притормозив по пути у каких-то киосков, Павел загрузил в багажник два ящика бутылочного пива. А по второму заходу вернулся с огромным пакетом. В нем лежали разнообразные рыбные наборы, сушеные кальмары в вакуумной упаковке и три бутылки водки. На троих.
В находкинском порту своих рубоповцев хорошо знали. Во всяком случае, на том КПП, через который они проехали, никто никаких пропусков не спрашивал, вопросов не задавал, в машину не заглядывал. Вохровец на въезде, поднимая шлагбаум, приветливо рукой помахал. Пока Павел с народом общался, Димка - его напарник, худощавый, резкий в движениях, типичный сыскарь по манерам и разговору, проехал с гостем прямо на край бетонного причала. Из машины выходить не стали, чтобы зря не светиться, но дверки с видом на море распахнули. В душноватый салон ворвался свежий воздух, пахнущий морскими водорослями, рыбой, сизовато-прозрачной гарью корабельного топлива и еще тысяча и одним запахом огромного порта, принимающего и переваливающего самые разные товары и грузы со всего мира. И этот запах, и сумасшедшие крики чаек, дерущихся из-за разной дряни, плавающей на радужных от мазута волнах... Все это вдруг так напомнило Игорю родной город и его свинцовые, дышащие холодом бухты, что даже горло сжало спазмом неожиданной тоски и какой-то смутной тревоги.
Но все же этот порт здорово отличался от дальнего северного собрата. Во-первых, своими размерами и размахом работ. Это было что-то невероятное! Огромная, закрытая от штормов и ураганов, бухта. Сколько хватает глаз - бетонные и насыпные пирсы и причалы. Десятки судов и суденышек под разнообразными флагами: воющих, гудящих и ревущих на рейде, громыхающих люками и лебедками у берега под разгрузкой, ползущих на канатных усах за широкогрудыми, похожими на богатырские галоши буксирами. И краны-краны-краны...
Во-вторых, людьми. Много здесь, на территории порта, было какой-то разношерстной публики, явно не имеющей отношения к основным морским профессиям. Каких-то суетливых, дерганых мужичков, больше всего похожих на билетных барыг, промышляющих по вокзалам. Потасканных девок. И вальяжных 'братков', разгуливающих с хозяйским видом по причалам, сходням и даже по палубам судов.
А в-третьих - все же отличался и запахом. Теплое море. Конечно, с Черным или Средиземным не сравнить. Но тем не менее даже сейчас, в октябре, оно еще хранило и отдавало городу накопленные за лето запахи буйно заросших и щедро прогретых солнцем сопок. Долетало сюда и ласковое дыхание залетных субтропических ветров. От дальних берегов несли свое влажное тепло прихотливо-извилистые морские течения. Теплое море. Поэтому и запах гнильцы примешивается ко всем остальным. К запаху рыбы, к запаху водорослей. И к запаху самого города. Здорово здесь гнильцой потягивает.
- Видел громадину? - без особой гордости, с какой-то непонятной интонацией спросил Димка.
- Да-а!...
- Миллиарды долларов оборота. И все - им в карман!
- Кому - им?
- Слушай, ты что: с Луны свалился? Или вы там у себя, как в том анекдоте про Урюпино, живете? У вас что, чеченцев нет?
- Да есть немного. Врач один - хирург в областной больнице. Отличный мужик. Ну, еще, может, кто-то где-то. У нас со сталинских времен кого только в области нет. Всех перемешали. Особенно политических, кто без права выезда после лагерного срока оставался. Правда, в прошлом году было дело: заехали какие-то молодые, резкие, человек десять. Но наши 'братки' их быстро из города выжали. Ну и мы помогли, чем могли... Я их даже и не видел почти, ими мужики из 'бандитского' отдела занимались.
- Ну и молодцы. А мы вот... Хотя не в нас дело. Может быть, ваш город им и не особо нужен был, не тот масштаб. А у нас такой кусок: они за него кому хочешь глотку перегрызут. Местные чечены не справятся - из Грозного подмогу пришлют. Им теперь на их суверенитет большие бабки нужны...
Грозный
- При-ивет!
- Ой! - Людмила испуганно шарахнулась к стене. Сердце бешено заколотилось, и онемевший язык наждачным листом зацепился за мгновенно высушенное жутким страхом небо. Больше ни сказать ничего, ни закричать она не смогла. Ноги стали ватными, а потом будто вообще исчезли, напоминая безвольно сжавшемуся телу о своем существовании только противной мелкой дрожью в коленях. И лишь одна мысль бешено пульсировала в голове: 'Ну, не надо! Ну, пусть это будет сон! Ну, не надо!'
Но двое, преградившие ей путь в ста шагах от родного подъезда, не исчезали.
Развязные позы атлетических подвижных фигур в пятнистой камуфляжной форме и иронический тон приветствия, произнесенного с типичным для чеченцев акцентом, не оставляли сомнения в их намерениях.
'Господи! Пусть просто обругают, пусть ударят! Так... сережки... нет я их сняла. И колечко сняла. Значит, вместе с мясом не вырвут, с кожей не сдерут. Как хорошо, что послушалась маму и оделась в старушечье тряпье, замоталась в черный бабушкин вдовий платок. В сумерках могут и не понять, какого возраста. Просто видят, что русская, нельзя же так просто пропустить. Надо, чтобы шмыгали мы, как крысы по закоулкам. Что они сделать собираются? Пусть ударят, пусть обругают, но только...Господи!'
- Что, испугалась? Не узнала? - одна из теней приблизилась почти вплотную.
- Аслан! О, боже мой! - горячая кровь застучала в висках и в судорожно вздохнувшую грудь со свистом ворвался воздух.
- Что, такой страшный?
- Да нет! - Людмила с облегчением рассмеялась. - Наоборот! Возмужал! Усы у тебя какие!
Аслана, своего одноклассника, Людмила не видела практически с выпускного. Тогда, впервые в своей жизни, тайком, в закрытом классе выпив пару стаканов шампанского, добрый и по-взрослому вежливый парнишка, тайно вздыхавший по Людмиле класса этак с пятого, вдруг превратился в назойливого ухажера с мрачными огоньками в глазах. Демонстративно держась от нее в нескольких шагах, он тем не менее весь вечер отпугивал своими свирепыми взглядами всех других парней. Никто так и не рискнул пригласить Людмилу на танец, а сам он танцевать не умел и стеснялся. Отец Аслана, пожилой мужчина старых правил, переживший сталинскую депортацию, но, несмотря на все испытания, народивший и вырастивший шестерых детей, современных танцев не одобрял. Национальные - в кругу семьи и друзей - другое дело! Даже своим сыновьям он категорически запрещал походы на разные вечеринки и дискотеки. Про дочерей уж и говорить нечего. И этот бал был для его младшего, последыша, вторым подобным событием в жизни. В первый раз, в девятом классе, Аслан убежал тайком на дискотеку. Но какие могут быть тайны в этом городе, где люди считаются родством чуть ли не до Адама и Евы, и сплетни распространяются по разветвленным каналам со скоростью молнии. Кто-то сообщил отцу о нарушенном запрете... Аслан неделю не приходил в школу, а когда появился, был сам на себя не похож. Обтянутые желтые скулы, воспаленные глаза, утратившая мальчишескую подвижность фигура... Отходил он долго. Что с ним произошло, никто не знал и не мог узнать. В этой семье умели хранить свои тайны.
В тот вечер Людмила сначала страшно расстроилась. Как она готовилась к этому празднику! В далеком дворянском прошлом осталась традиция выбирать Королеву Бала. И не прижилась в этом своеобразном городе современная мода на разнообразных 'Мисс...'. Но, если бы кто-то вдруг решил провести на их вечере подобный конкурс, то вряд ли бы оказалось много соперниц у этой дочери русской учительницы и приехавшего когда-то на новый завод по комсомольской путевке бакинского нефтяника. С первого класса ходила Людмила в танцевальную школу при городском Дворце пионеров. И, буквально за неделю до выпускного в средней школе, с блеском выступила на танцевальном выпускном концерте в так любимом грозненцами Зеленом Театре в парке имени Кирова. Но и еще раньше, с возраста смешной крохотули, была она самой популярной танцовщицей в веселом и дружном дворе, окруженном старыми хрущевскими пятиэтажками. Не раз случалось, что празднующим свадьбу или рождение нового человека становилось тесно в малогабаритных квартирках. И веселье выплескивалось на улицу, под старые каштаны их уютного дворика, под теплые лучи благодатного солнца. И неизменным успехом пользовалась маленькая плясунья, немедленно появлявшаяся там, где начинала звучать музыка. Весело хлопали в ладоши соседи. Поддразнивали черноусого и кареглазого отца Людмилы соседки, с уважением и даже некоторой робостью относившиеся к его строгой супруге:
- Гадир Керимович, как невесту делить будем, когда подрастет?
И вот, пожалуйста! Разозлившись, Людмила в конце концов нашла выход из глупой ситуации. Гордо подняв голову, но спиной чувствуя сверлящий взор Аслана, она через весь зал направилась к другому однокласснику. Магомед, гордость школы, чемпион города по вольной борьбе среди юношей, большой весельчак, был приятелем Аслана. Подойдя к нему, девушка сердито спросила:
- Ты тоже от меня шарахаться будешь, или мне удастся хоть немного потанцевать на собственном выпускном?
Магомед глянул на своего друга, укоризненно качнул головой и, снисходительно усмехнувшись, протянул девушке руку.
Когда танец закончился, Людмила окинула взглядом зал. Аслана не было.
На другой день вечером Аслан встретил Людмилу у подъезда. Виновато поблескивая глазами и сбиваясь на каждом слове, он долго извинялся за свое поведение на балу. И это было так необычно для чеченского парня, что Людмила растерялась и от волнения чуть не расплакалась.
- Аслан, милый! Да ничего страшного не случилось. Это шампанское так на тебя подействовало. Ух, какой ты, оказывается, горячий джигит!
Увидев, что девушка действительно больше не сердится и не обижается, Аслан с облегчением рассмеялся и вдруг, с ходу, бабахнул:
- Подожди, вот вернусь из армии, я тебя замуж возьму, пойдешь?
- Ну, придумал! Да твой отец русскую невестку в дом не пустит.
- Уеду я от отца, - сердито оборвал ее мгновенно помрачневший парень. - Отслужу в армии и уеду. Будешь меня ждать?
- Погоди, Аслан, ты что, серьезно? Ну, разве такие вопросы вот так, с бухты-барахты, на улице, решаются? Мне ведь тоже надо о жизни думать, учиться надо...
- Ну, смотри, я сказал, а ты думай! - Аслан резко развернулся и ушел.
Людмила неделю ходила под впечатлением этого разговора. Ничего, кроме обычных дружеских чувств к симпатичному и неравнодушному к ней однокласснику, она не испытывала. А зная порядки в семье Аслана, ни на минуту не допускала, что войдет в нее на правах нормальной современной женщины и станет хозяйкой в доме своего мужа. Более того, твердо знала, что его отец никогда не признает ни ее, ни ее детей. И вполне может настать момент, как это случалось со многими другими русскими женщинами, когда Аслан, насытив свою страсть, оставит ее, чтобы завести 'настоящую' семью. Но как отказать, чтобы сильно не обидеть и не расстроить самолюбивого и гордого парня, который, может быть, и сам верит, что сможет пойти из-за нее на такой решительный шаг, как разрыв с отцом?
Не выдержав, поделилась с матерью. Та, внимательно и очень серьезно выслушав дочь, покачала головой и посоветовала ей не торопиться с окончательным ответом, потянуть время, пока Аслан в армию не уйдет. А там, к его возвращению, отец сам ему определит невесту, и все пойдет по обычной схеме. Женится парень, дети появятся, остепенится. Да и у самой Людмилы мало ли какие перемены к тому времени в жизни произойдут.
Так все и вышло. Аслан ушел в армию. Людмила уехала на учебу в Москву, не пробившись через взяточные барьеры и национальные разнарядки в родном городе. Вернулась домой уже молодым специалистом нефтяной отрасли. А вот поработать успела считаные месяцы. Ее родная лаборатория превратилась в ненужный придаток засбоившего и, в конце концов, замершего завода. Русские коллеги либо уехали, либо позапрятались в каменных пещерах ставшего чужим и смертельно опасным города. Чеченцы же - кто бросился в политику, кто переключился на торговлю привезенным из других городов или награбленным у бывших соседей и коллег барахлом, кто пробавлялся натуральным хозяйством в родовых селах. Про Аслана Людмила слышала краем уха, что он, как и предсказывала мама, практически сразу после службы женился на чеченке, пошел работать в милицию. А когда началась смута, быстро нашел свое место в дудаевских структурах. Тем более что лучшей рекомендации, чем репутация его правоверного и теперь уже не скрывающего ненависти к русским отца, и не требовалось.
И вот такая неожиданная встреча. Сначала Людмила даже и не знала, как себя вести. Тем более в таком чухонском наряде, со специально испачканным, испуганным лицом... Но веселая улыбка старого друга как рукой сняла все страхи и неловкость.
- Какая у тебя форма! Я слыхала, ты в милиции работаешь? Или, как сейчас правильно? В полиции?
- Э-э-э... Я теперь в такой конторе, что ее лучше лишний раз вслух не называть... Вот так-то! Я ведь в армии в спецназе служил. Вот мне такую службу и доверили! А это - Ахмед, мы вместе работаем, - Аслан мотнул головой в сторону второго человека в камуфляже.
- Ой, как здорово! Теперь буду знать, к кому обращаться, если что. Всем буду говорить, что мой самый лучший одноклассник теперь большой человек...
- А что ж ты за меня замуж не пошла, если лучший? - подпустил шпильку Аслан.
- Да ты, вроде, сильно и не настаивал. Я когда из института вернулась, у тебя уже, говорят, и сын родился, а?
- Да, растет джигит. Скоро еще один будет, или дочка.
- Да ты что! Вот молодцы! Надо как-нибудь в гости зайти, на наследника твоего глянуть. Отец разрешит?
- Мы скоро отдельно жить будем. Я сейчас квартиру подыскиваю... А ты, я знаю, все здесь живешь. Как мама? Слышал, отец твой умер?
- Да... Мама болеет. После смерти папы у нее сердце часто прихватывает. А у нас же еще бабушка на Старых Промыслах живет. Обычно ее мама навещает. Но вчера слегла совсем. Пришлось мне ехать. Хотела пораньше вернуться, да трамваи опять встали.
- Да, - понимающе усмехнулся Аслан, - сейчас по вечерам только пожилым женщинам по улицам можно ходить, и то небезопасно. Ну, пойдем, мы тебя проводим.
- Спасибо, не надо, вы ведь на службе, наверное? Вот же мой подъезд, рядом совсем. Хотя...ты постой, посмотри, пока дойду, мне так, конечно, спокойней будет.
- Ладно, не переживай, никуда наша служба не денется, пошли.
Парни проводили Людмилу до самых дверей. Открывая замок, она вновь ощутила неловкость: надо бы, по обычаю, в гости пригласить. Не важно, будет ли принято приглашение. Главное - проявить уважение. А вдруг согласятся... В обнищавшей, холодной квартире, старшая хозяйка которой лежала, прикованная к постели, даже угостить друзей было нечем.
Аслан словно прочитал ее мысли и поддразнил:
- Ну вот, к нам в гости собираешься, а к себе не приглашаешь.
- Да нет, что вы, заходите ребята! Просто мы не готовились. Давно у нас никто не бывал...
- Да ладно, люди свои. Чайку горячего найдешь? Прохладно уже на улице.
- Мама, я не одна! Смотри, кто к нам пришел!
- Кто это нас, наконец, навестить решил? - раздался из комнаты твердый, звучный даже в болезни голос еще не старой учительницы.
- А по голосу угадаете, Наталья Николаевна? - весело откликнулся Аслан.
- Ой, Людмила, ты с мальчишками? - погодите секундочку, я тут приберу кое-что, да халат накину... Так кто же к нам пришел?...Аслан! Да тебя сейчас и в лицо-то узнать трудно. Был мальчишка, а стал - вон какой мужчина! Ну, проходи, проходи. Рассказывай, как живешь, пока Людмила хлопочет. Вы тоже не стесняйтесь, проходите, у нас гостей любят, жаль только приветить сейчас, как прежде, не получается, трудновато без хозяина, - голос Натальи Николаевны дрогнул слегка. Но справилась, улыбнулась.
Минут через двадцать Людмила внесла в комнату большой фарфоровый чайник с зеленым чаем и красивые, легкие пиалушки - память об отце, остатки былой роскоши, приберегаемые для особых случаев. Пока закипал чайник, она успела привести себя в порядок, переодеться, и теперь румянец, появившийся на ее щеках от свежего ветерка, постепенно вытеснялся легкой краской смущения. Аслан с того момента, как она вошла в комнату, не отрывал от нее глаз, в глубине которых снова разгорались так запомнившиеся ей тяжелые огоньки сумасшедшей страсти. Тем не менее разговор шел веселый, вспоминали школу, друзей.
Ахмед, сидевший между Асланом и Натальей Николаевной, за весь вечер практически не проронил ни слова и только с каким-то ироническим интересом прислушивался к беседе, переводя глаза с одного ее участника на другого.
Наталья Николаевна, полулежа на подложенных под спину подушках старенького, в веселеньких цветочках, дивана, стала расспрашивать Аслана о его родителях, аккуратно, не касаясь тех вопросов, которые могли увлечь всех на скользкий путь обсуждения проблем дня сегодняшнего. Спросила и о его жене.
- Вы ее знаете, - с мягкой улыбкой ответил Аслан, - она из нашей школы. Когда мы заканчивали десятый, она в седьмом 'Б' училась. Лейла Арсанова, помните? Хорошая жена из нее получилась, послушная. Сына вот родила. Надеюсь, и второй сын будет. Настоящие чеченцы вырастут, свободные, с чистой кровью.
- Странно ты рассуждаешь, - удивленно сказала Наталья Николаевна, - а что, у других кровь нечистая? Твой друг Магомед на Ирочке Сильверстовой женился, разве плохая семья? А как сам за Людмилой ухаживал? - и она улыбкой смягчила прозвучавшую в голосе укоризну.
- Я нормально рассуждаю. Прав был мой отец, когда говорил, что жениться надо только на своих. Что придет время, когда русские девки и так все наши будут. Они ведь только для развлечений годятся. Танцевать, мужчин ублажать. Вы ведь все по крови своей - проститутки. Так, Людмила?
На комнату обрушилась тишина.
Наталья Николаевна побелевшими губами пыталась схватить хотя бы глоток воздуха. А Людмила, как загипнотизированная, не могла оторвать взгляд от глаз Аслана.
Словно в голливудском триллере, из человеческой оболочки выдирался на свет страшный инопланетный хищник с пустыми зрачками. Убийца, не имеющий ничего общего с человеческой жизнью, с понятиями гуманизма и нравственности. Знающий только свои желания и инстинкты. Чудовище, для которого теплая алая кровь других разумных существ - всего лишь питательная субстанция для воспроизводства себе подобных.
- Аслан! - наконец сумела выговорить Наталья Николаевна. - Что ты такое говоришь. Как тебе не стыдно?! Ведь ты же - наш гость!
- Это вы здесь - гости. Незваные гости, - вдруг нарушил свое молчание Ахмед, - а мы у себя дома. И хватит нас поучать, училка. Аслан, кончай этот цирк, а то времени мало. Давай, трахай свою гордячку. Да и мне уже хочется.
- Так сразу? - по-прежнему улыбаясь, отозвался тот. - Нет, пусть она сначала нам потанцует. Ты знаешь, как она хорошо танцует? Только ей платье всегда мешает. А сейчас не будет мешать. Она нам голая потанцует. Порадуешь старого друга, Люся?
Людмила, белая, как полотно, поднялась со своего места и стала медленно отступать к выходу из квартиры. Аслан вскочил, чтобы преградить путь. Наталья Николаевна, чувствуя, как черные клещи сжимают ее и без того истерзанное сердце, из последних сил рванулась к нему, пытаясь ухватить за одежду, задержать, остановить... Ахмед, не вставая со стула, легкой подсечкой сбил ее с ног и каблуком армейского ботинка ударил по горлу рухнувшей навзничь женщины. Раздался тошнотворный хрустяще-чавкающий звук, и тело не сумевшей спасти свою дочь матери забилось в предсмертных конвульсиях. А рядом с ней, словно подрубленная камышинка, рухнула потерявшая сознание Людмила...
- Так неинтересно, - отдышавшись и брезгливо обтирая пах взятой со стола салфеткой, недовольно проговорил Аслан, - все равно, что с мертвой. Только и разницы, что теплая. Я хотел ей в глаза посмотреть, чтобы она, сука, понимала, кто ее трахает. Может, ее водой полить, чтобы очухалась?
- Очухается - визг поднимет, придется глотку затыкать. Тогда мне уже точно дохлая достанется. Или ты забыл свое обещание? Хочешь один развлекаться?
- Да нет, давай. Только все равно так неинтересно.
- Нормально. Хорошо ты придумал. А то ходили бы сейчас по городу, как дураки, скучали. О, смотри - зашевелилась!
Аслан, перешагнув через труп своей бывшей учительницы, не торопясь подошел к дивану, рванул Людмилу за роскошные каштановые волосы и развернул к себе лицом, наслаждаясь болью и беззащитностью обезумевших глаз.
- Ну что? Ты понимаешь, что я с тобой сделал? А знаешь, что мы с Ахмедом еще сделаем? Ты, проститутка! Ты научилась в вашей проститутской Москве, как надо мужчин радовать, а?... Я люблю, когда женщины кричат от удовольствия. Ты будешь кричать? Будешь...Обязательно будешь!
Когда они уходили, Ахмед остановился, бросил взгляд на обнаженное, испятнанное следами от ударов и ожогами от сигарет тело Людмилы, сжавшейся в комок на полу у стены, на ее мертвенно застывшее лицо, и деловито сказал:
- Прикончи ее. Только без стрельбы. А то соседи сбегутся.
- Да ладно, ты! Как она орала - уже бы давно сбежались, если б захотели, - рассмеялся Аслан, - да тут в подъезде только наши остались. А она очухается, может быть, еще пригодится... Тебе понравилось, а, шлюха? - Носком ботинка Аслан приподнял голову Людмилы за подбородок.
Ее глаза оставались неподвижными, но разбитые губы еле слышно прошептали:
- Мразь.
- Слышал? - недовольно буркнул Ахмед, - Делай, как тебе сказано, - и вышел из квартиры.
Аслан презрительно покосился ему вслед, вынул из специального кармана камуфлированной куртки пистолет, рванул затвор. Пошарил по комнате глазами. На полу возле дивана валялась сброшенная подушка.
Он бросил ее в лицо Людмиле:
- На, закройся, если страшно. Ну что: теперь ты жалеешь о том, что не послушала меня?
Та даже не подняла руки. Но взор ее стал осмысленным. Отхлынула муть боли и страха из отцовских, цвета спелой вишни, когда-то светившихся нежностью и добротой глаз. Растаяла завеса ужаса перед смрадной глубиной нечеловеческой подлости. И заблестела в них холодной сталью пронзительная, смертоносная, как клинок боевого ножа, ненависть.
- Я... сделала... правильно... Ты... - мразь...
Аслан наклонился, злобно рванул ее за щиколотку и, оттащив девушку от стены, наступил ей ногой на живот. Снова швырнул подушку в лицо, словно желая погасить этот горящий презрительный взгляд, и уткнул пистолет в мягкую поверхность.
Выстрел прозвучал глухо. Никто его не услышал.
Да и услышал бы?...
На улице, прикурив сигарету и с удовольствием затянувшись, Ахмед сказал:
- Слушай, а зачем тебе квартиру искать? Чем эта плоха?
- Двухкомнатная? Да если у нас с Лейлой дело и дальше так пойдет, нам скоро и трехкомнатной мало будет. А эту давай для себя оставим - если повеселиться надо будет, не придется место искать. Завтра я пару русаков у отца возьму и сюда отправлю, чтобы падаль выкинули и порядок навели.
- Хор-рошая идея! - рассмеялся Ахмед. - Вторая за день. Ты у нас мудрый, словно аксакал!
Находка
От водки Игорь отказался, твердо зная, что российский 'ерш' - напиток не для него.
- Если я намешаю, то завтра утром вы без всякой стрельбы будете иметь на руках мой труп. Я лучше чисто по пивку пройдусь.
Мужики пожали плечами, но особенно не настаивали. В выборе своем Игорь не прогадал, пивко здесь было неплохое. Так что он с удовольствием пил, сколько наливали. Жевал сушеные деликатесы. Слушал. Выпитое и съеденное переваривалось легко. Услышанное - гораздо труднее. В то, о чем говорилось за этим столом в бомжеватой, явно используемой в качестве конспиративной, квартире, поверить было сложно. По всему выходило, что целый город и огромный, стратегически важнейший российский порт на Дальнем Востоке, за тысячи километров от Чечни, оккупировала банда чеченцев. Оккупировала нагло, открыто, не стесняясь в средствах для укрепления своей власти. Действуя так, что знаменитые сицилийские мафиози по сравнению с ними казались просто слюнявыми щенками, воплощением чести и добросердечия. И все это - при явном попустительстве, если не прямой поддержке, центральной власти.
- У нас тут уже открытая война идет. 'Спортсмены' против чеченцев. Каждая из группировок выкупает дома, квартиры, к своим поближе. Уже практически целые улицы под контролем. Патрули свои вооруженные ходят. Чужому по улице не пройти. Даже если простой человек, но не на этой улице живет - заворачивают без лишних разговоров. А непонятливым по башке настучат - и все делается понятно.
Охотятся друг за другом. Перестали даже ездить по одному, потому что стали пропадать без вести. Чечены более открыто сначала действовали, акции устрашения проводили: расстреливали кого дома, кого на улице. Вызовут бригаду из Грозного, все для них подготовят. Те отработают - и домой. А у всех местных - алиби, как на выставку. Но недавно чечены втроем ехали, их милицейская машина остановила. Вроде бы милицейская... Мы потом пробивали, нет у нас в городе такой. Ребята в патрульной форме и в камуфляже задержали этих троих. Все, как обычно: рожами в асфальт, браслеты... Погрузили в свою машину и в ту, на которой чеченцы ехали. И ку-ку! До сих пор их ищем.
На оперов, на участковых, которые пытаются в эти дела свой нос сунуть, тоже наезды нешуточные. Одному уже предупреждение вынесли: из автомата через дверь... Случайно жив остался. Так он даже руководству докладывать не стал, и соседи молчали в тряпочку. Мы только через несколько дней по низам узнали.
Окончательно ситуация сломалась, когда они сумели через Москву внедрить в городскую прокуратуру своего человека, на должность зама. Нормально, да? 'Это я, почтальон Печкин, я вам нового сотрудника принес, почтовым переводом!' Прокурор края рогом упирался, сколько мог. Ну и получил по рогам, чтоб не дергался в другой раз. В общем, напомнили ему, где столица, а где наше Простоквашино. Представляешь, сколько бабок они отвалили, чтобы эту комбинацию провернуть?! Но расчет простой: они эти бабки тысячу раз уже отбили. А городской прокурор сразу понял, чем дело пахнет. По форме - вроде как он еще у руля, а по факту - скис, в уголок забился. Зам рулит, а он только под готовые решения подписи ставит. Но им так даже удобней.
- А зачем им это надо?
- Как зачем? Раньше все вопросы силой решали, стволами или ножами. Очень любят ножи... кайф им от этого что ли, кровью чужой залиться? Истычут человека, как пьяный мясник свинью...Но каждый убой все же - шумиха, скандал. А зачем в открытую наглеть, когда можно под маркой закона свои вопросы решать? Задергался против них какой-нибудь чиновник - бах - прокурорская проверочка. Не дошло сразу до предпринимателя, что от него нужно - хлоп - одна комиссия за другой. А кто у нас в стране без греха? Ну а если оказался человек сильно непонятливый, или не удалось серьезно прикопаться, тогда уже боевики вопрос решают.
- А наш брат?
- А что наш брат? Где ты видел мента, которого с помощью прокуратуры заплющить нельзя? Вон начальник одного отделения на хвост чеченам наступил: вытряс гаражик, где иномаркам номера на агрегатах перебивали. Все, что из Владика угнали - туда. А там - бригада работяг, день и ночь вкалывали. Как у Форда - конвейер. Позвонили подполковнику люди, посоветовали изъятое вернуть и больше нос в эту контору не совать. Не внял. Пришли ребятки из прокуратуры, поковырялись в бумажках. Полсотни 'отказных' по явным 'глухарям' - на отмену с возбуждением дел. У него сразу раскрываемость - ниже городской канализации. Походили, народ порасспрашивали, вытащили пару-тройку кражонок укрытых. А как не укрывать, если показатели требуют из области фантастики? И та же прокуратура за раскрываемость на координационных совещаниях дерет в хвост и в гриву, рассылает представления по всем инстанциям. Так товарищ подполковник был рад, что вообще не посадили, а разрешили уйти 'по собственному' на гражданку. Сейчас, чтобы с голоду не сдохнуть, таксует и чеченской 'крыше' смирно бабки платит. Да он еще легко отделался.
Павел, хоть с виду и спокоен был, и говорил вроде бы как с язвинкой, с усмешечкой, а видно, завелся все же: с места своего вскочил, по комнате туда-сюда прошелся. Снова к столу присел. Налил водки добрых полстакана, выпил молча, один, без слова, никого не дожидаясь. И опять встал, у открытой форточки сигаретку прикурил...
Да, невеселое получилось общение. Голова кругом идет. Но не от выпитого. Такое ощущение, что весь хмель просто выкипает от безысходной горечи и нарастающей тревоги. Ну, как такое может быть?! Ну, как?! Кому нужно превращать страну в залитый кровью, дрожащий в ужасе огромный лагерь, где правят бал самые отпетые отморозки? К чему приведет эта дикая авантюра с 'парадом суверенитетов'. Неужели та возня, грызня и резня, что сопровождала развал Союза, - только начало, и нас ждет Нагорный Карабах, помноженный на количество национальных республик, входящих в Россию?
Нет ответа. И представить даже страшно, во что это может вылиться.
Видно было, что и братья-опера, которых жизнь уже практически загнала в окопы, причем в своем собственном родном городе, так же думают. Не зря, в конце концов, махнул рукой Павел:
- Ну их всех в .... Давайте лучше о бабах!
Но и на эту, вечную и приятную тему не очень-то разговор сложился. У Игоря еще не выветрился осадок от сегодняшней стычки. Да и у мужиков, судя по всему, после предыдущих разговоров, настроение было не слишком веселое. Так что, немного посудачив, рассказав друг другу пару десятков свежих и не очень анекдотов, решили, что пора уже отдыхать.
Перед самым уходом, прежде чем оставить гостя ночевать на старом диване, застеленном засаленными одеялами, коллеги еще раз обговорили детали завтрашнего задержания. Собственно говоря, из двух Санек Игорю был нужен только один, не пожелавший дождаться дома под подпиской о невыезде, когда судья, наконец, займется его делом и решит его судьбу на ближайшие годы. Но эти двое были настолько неразлучны, что порой напоминали сиамских близнецов. Особенно в разного рода заварухах, когда, встав спина к спине, они превращались в единое четырехрукое, четырехногое, дерзкое и бесстрашное существо, сокрушавшее любую наседавшую на них толпу.
Наиболее устрашающий эффект из этой парочки производил невесть откуда заявившийся однажды в город и явно отслуживший в каком-то спецподразделении бывший 'дембель' по кличке Чудик. Эта вроде бы насмешливая кличка, на первый взгляд, совершенно не подходила своему обладателю и не отражала его наиболее выдающихся качеств: совершенно звериную злобу и ловкость в драке и невероятную толщину 'лобовой брони'. В маленьком городе слухи распространяются мгновенно. Поэтому уже через месяц после появления Чудика, любившего покуролесить по ресторанам, желающих померяться с ним силами практически не осталось. Но поначалу кое-кому пришлось познакомиться с его коронным номером, когда он, впадая в бешенство, хватал со стола первую попавшуюся бутылку, пусть даже из-под шампанского, и разбивал ее о собственный лоб. А затем с дикой рожей, держа в руке 'розочку' - ощерившееся сколами горлышко от бутылки, пер хоть на пятерых, хоть на десятерых противников. Но в жизни мирной и повседневной был он добродушен и покладист. Его широкое округлое лицо с маленькими глубоко сидящими черными глазками и слегка приплюснутым небольшим носом обычно освещала немного странноватая, наивная, какая-то детская улыбка. И тогда происхождение его клички становилось совершенно очевидным. Буквально в первые дни после приезда в город он подружился со вторым Санькой, который однажды, просто из чувства справедливости, поддержал чужака в ходе неравной драки с местными блатными. И с тех пор Чудик в любых делах охотно шел на поводу у своего закадычного дружка, не особенно напрягая свою бронированную голову.
Лидер и заводила этой парочки - Санька-Князь, в отличие от друга, чаще пользовался тем, что располагается за лобной костью, и являлся главным автором их наиболее хитроумных комбинаций. Он вырос в прекрасной семье порядочных людей, интеллигентов старой закваски. Поздний, долгожданный, единственный и безумно обожаемый ребенок, он обостренно-болезненно любил и порой одновременно ненавидел своих родителей. Любил, потому что невозможно было не отвечать на их бесконечную преданность и не видеть их удивительную человеческую чистоту. Ненавидел, потому что его злила их жалкая беспомощность в этом взбесившемся мире оголтелого обогащения. И потому, что они не могли дать ему такую же красивую и яркую жизнь, какой жили многие его приятели - дети кооператоров, руководителей 'хлебных' предприятий, автомобильных спекулянтов и иной денежной публики. Еще в детстве Князь получил свою кличку за врожденную элегантность и свободу манер, благородный рисунок волевого лица и всегдашнюю готовность к дуэли. Правда, за неимением шпаг схватки происходили в основном на кулаках. В бурные годы павловско-гайдаровско-чубайсовских реформ и грабежей, убедившись, что скромные возможности родителей никак не покрывают его аристократические потребности, Санька активно включился в процесс 'экспроприации приватизаторов'. Особенно удачно дело пошло, когда он спелся с Чудиком.
Игорь убежденно презирал и ненавидел тех, кто жирует на чужой беде, на обмане ближних, на их слезах и, уж тем более - на крови. И никогда не верил в дружбу разного рода 'братков', особенно из блатной воровской среды. И не без оснований. Что бы там ни ваяли в своих фильмах наемные режиссеры, и как бы ни впадали в экстаз от 'благородных' бандитов экзальтированные дамочки, не было в его практике, за одним-единственным исключением, случая, чтобы кто-то из этих, живущих по волчьим законам человекоподобных, не сдал с потрохами любого из своих собратьев, если этого требовала его личная выгода и безопасность.
Но, как ни странно, к этим двум Санькам Игорь не испытывал никакой особенной неприязни. Скорее, наоборот.
Во-первых, будучи отчаянными и жесткими бойцами, они успешно зарабатывали себе на веселую жизнь, участвуя в разного рода разборках среди не поделивших 'бабки' дельцов. Но никогда не светились в делах, связанных с насилием и жестокостью по отношению к беззащитным и беспомощным людям. Чудик, может быть, и порезвился бы иной раз, но Князь так и не смог переступить грань, отделяющую рискового авантюриста от конченого негодяя. И, пользуясь своим влиянием на приятеля, удерживал того от наиболее грязных приключений.
А во-вторых, эта парочка и была тем самым исключением, о котором говорилось выше.
Однажды они, прилично поддатые, попались на машине известному всему городу своей принципиальностью гаишнику Якову. Автомобиль был отправлен на штрафплощадку, а права у сидевшего за рулем Князя мгновенно изъяты. Ситуация для Санек была практически безнадежной, но уговорить Якова похерить дело за соответствующую мзду они все же попытались. Хуже не будет, а попытка - не пытка. Но им вдвойне не повезло. Случайно узнавший об этом инциденте Игорь попросил Якова подыграть немного, изобразить 'готовность к диалогу' и задокументировать покушение на дачу взятки. Конечно, эта комбинация слегка попахивала провокацией. Но, во-первых, никто их за руку к сотруднику ГАИ с долларами и бутылкой виски не вел. А во-вторых, никто их и сажать не собирался. Зато припереть к стене и под угрозой лет пяти отсидки поговорить о внутренних делах группировки 'спортсменов', с которой эта парочка тесно общалась, было бы просто замечательно. Много они знали и про воровские заморочки в городе, частенько пересекаясь с блатными то в общих делах, то в конфликтах. Да и друг про друга могли бы сообщить немало интересного.
Проделано все было изящно, на первоклассном оперативном уровне. Запись получилась идеальной, вещдоки изъяли в присутствии 'своих', безупречно надежных понятых.
Но вот дальше все пошло не совсем по плану. Чудик, улыбаясь своей обаятельной, добродушной и немного странноватой улыбкой, охотно и правдиво рассказывал все, что угодно. Но лишь только разговор приближался к темам, которые могли хоть как-то затронуть интересы его приятеля, Чудик напрягался и, морща свой знаменитый лоб, начинал нести всякую ахинею. В конце концов, эти невероятно сложные умственные упражнения ему надоели, и он бесхитростно-прямо заявил:
- Виталич! Если тебе надо кого из воров посадить - нет проблем. Если хочешь, могу даже грохнуть любого из них. Или барыгу какого-нибудь. А про Саньку ты меня не спрашивай, лучше сразу сажай.
Князь с разговора о чужих делах вообще мягко соскользнул. Так покружили немного вокруг да около. А вот в отношении своего друга он неожиданно проявил непривычную, почти чудикову прямолинейность:
- Виталич! Я понимаю, конечно, что сделал ты нас красиво. Так и надо дуракам. Мне особенно. Как я мог повестись, что Яков бабки брать собрался?!... Но Чудику ты все равно ничего не пришьешь. Я все на себя возьму, так что ты его отпусти, а?
- Это уж я сам буду решать: отпускать или не отпускать. Ты мне другое скажи. Тебе не надоело все это? Ведь сядешь же. Сядешь обязательно. И рано или поздно через кровь переступишь. Сам не решишься - дружки втянут или подставят. Ты же умный парень. Бизнесом каким-нибудь займись, что ли. - И добавил с подначкой: - А Чудик тебя 'крышевать' будет...
Санька тогда расхохотался от души. А просмеявшись, заговорил серьезно:
- Знаешь, Виталич, меня и самого уже притомила вся эта бодяга. И стариков жалко... Но только притихну немного, начну подумывать, чтобы завязать, как вдруг - трах-бах, и все понеслось по новой! То на ребят наших кто-то наедет, нельзя не помочь. То бабки куда-то разлетятся. А куда без них? Не знаю, не знаю.... Но, наверное, все-таки надо что-то делать...
И тогда случилось нечто, для всех участников той истории, кроме Игоря, неожиданное.
Еще раз обстоятельно поговорив с Чудиком, Игорь на следующий день сокрушенно сообщил Якову, что проклятая техника опять подвела, запись разговора со 'взяткодателями' не получилась. А без этой записи изъятие баксов и бутылки можно как угодно истолковать. И попросил держать язык за зубами: нужно ли начальству знать о наших проколах? А потом, убедившись, что с подачи Якова никаких проблем не возникнет, закрылся в кабинете и пленку ту стер. Зачем документировать самого себя и свои труднообъяснимые решения. Могут найтись такие бдительные ребята, которые так все истолкуют, что замучаешься потом объясняться в инспекции по личному составу или в прокуратуре. Такой же совет помалкивать он дал и ошалевшим от неожиданной удачи Санькам. Только с другими комментариями: 'Как бы братки не подумали, что купили вы свободу, столковавшись с операми...'
Может быть, это было и глупо. Может быть, и противозаконно, факт-то 'имел место'. Но не любил Игорь таких дурно попахивающих дел. Считал, что чистоплотность - главная граница между операми и бандитами, которые в своей вечной борьбе зачастую пользуются одними и теми же оперативными приемами. И еще, честно говоря, тронула его простая, человечная и настоящая готовность этих двух балбесов выручить друга даже ценой собственной свободы.
Тем более что месяц спустя он уже с чистой совестью и полным осознанием своей правоты помог парням из 'бандитского' отдела УБОП прихватить Князя на вымогательстве. Чудик, против обыкновения, приятеля не сопровождал, закрутился где-то с подружкой. Поэтому задержание происходило спокойно и буднично. Князь, овладев собой после первых шоковых минут, даже подарил Игорю приветливую и жизнерадостную улыбку:
- Ну вот, Виталич, опять мне не повезло, придется все же переквалифицироваться в бизнесмены.
Но с бизнесом ему теперь придется подождать.
А ведь дело его уже практически сползло с вымогательства на обыкновенное самоуправство. Опять выяснилось, что бывшие партнеры, не поделив шальные деньги, привлекли к своим разбирательствам кулачных бойцов. Причем оба. Только заявитель подобрал кадры более неудачно и был вынужден спасаться от наседавшего на пятки компаньона, прибежав с заявлением в УБОП. Так что при наихудшем раскладе светило Саньке месяцев шесть отсидки, не больше. Не было и смысла бегать из-за такой ерунды. Оставался бы на месте - вообще получил бы условно. В общем, снова он намудрил не по делу. Чудак-человек! А вообще-то посидеть бы ему чуток не мешало. Охолонуть, понять истинный вкус бандитской 'романтики'. Так что, может быть, все и к лучшему...
