Война. Сморкатому пацаненку - кино про немцев и дед, бренчащий юбилейными железками. Это не для всех. Некоторым война - кассеты Sony, когда и отечественные достать нереально. Совершенно неубиваемые, потому что натурально "Made in Japan". Мафон JVC - стерео, четыре динамика, диктофон и приемник с подпольными "голосами". Хули кто догонит сейчас - о чем вообще речь. Жвачка - пузырящаяся, не гондонообразный "Рот Фронт", штроксы с железными клепками и картонными лэйблами, нестриженные дубленки из патлатых горных баранов. Солнечные очки с бумажным треугольником "Italy", который не дай бог отклеить, перочинные ножики с кусачками для ногтей, еще какая-то несущественная нынче хрень, а тогда - источник гордости и высокомерия.
Такой она тоже может стать. Для мальчишки.
Чтобы, лет чуть больше, чем через двадцать, он, развесив сопли и пьяно расставляя слова, попросил:
- Бать... а расскажи... про Афган.
***
Кузов дырявился картечью - гулко, по-канцелярски монотонно. Юра прижался лопатками к металлу колесной арки и, казалось, шкурой ощущал, как перфорируется жесть по ту сторону машины. Дробь ударов принуждала втискивать голову в плечи и поигрывать очком в такт рвущейся материи выстрелов. За воротник валились колкие кристаллы высыпающихся стекол.
Юра речитативом матерился, чередуя шепот с визгливыми выкриками и не обременяясь построением сложных конструкций.
- ...баны-врот-нлясука-нах!
После короткого, напрягающего промежутка между выстрелами снова басовито затянули псалом и разрядили стволы. Юра зачем-то повторно дернул затвор, посмотрел, как выброшенный патрон катится в пыль, и попытался собраться. В голову назойливо лезло, что его надо будет обязательно найти. Потом.
Предательски кольнуло внизу живота - не то, чтобы до мокрых штанов, но перессать захотелось весьма отчетливо. Хотя, вроде, совсем недавно отливал.
А все начиналось так просто и обыденно.
***
Знахарь - не звучит гордо. В исполнении местных булдосов - даже хуже, чем снисходительно. Почти как "питух" какой-нибудь.
- Он, слышь, начальник, типа травками лечит. Долбанутый на всю голову. А машины чуть не каждую ночь шастают - фарами, сука, по окнам, даром, что на отшибе, а сначала через весь кишлак по газам. И номера, - многозначительный палец в небо, - столичные.
- Заходили намедни просить... тоже подлечиться - дальше порога не пустил и проповедь устроил. Такую баланду гнал, будто сам уже накатил, но духан от него - нихрена не бухлом. Так что ты глянь на всякий случай.
Им, сизым, все, кто не квасит, подозрительные. Источник оперативной информации. Никогда ноги не заносили на эту сторону деревни, да и в самой Кишлари раз пять только был. Хоть недалеко от трассы, но все через лес, пень-колдобины и вообще - дальний край участка. Глаза б не видели.
Дом и на самом деле смотрелся убого. Гнилой некрашеный штакетник и черная крыша из замшелого шифера. Под плотными зарослями крапивы и лопухов окон не разглядеть. Юра отодвинул косую калитку и оказался на узкой тропинке посреди двухметровых зарослей. Такой дизайн газона в забытой мухосрани не то, чтобы удивлял, но обычно аборигены хоть с фасада выпалывали. А место все-таки жилое, раз протоптано.
Дверь в тему. Содранный наличник, не иначе - на растопку, многослойно потрескавшаяся лохмотьями, когда-то белая краска. Юра решительно громыхнул о филенку, потаенно надеясь, что никто не откроет.
- Иду-иду, - пробасили и зашаркали по ту сторону. Как из погреба.
Щурясь сквозь толстенные линзы, топорщась седой и комлатой, нечесаной бородой-мочалкой, на свет показался Знахарь. Бомжеватый, жалкий и провонявший одиночеством. Линялый рваный пиджак, подпоясанный мятым армейским ремнем, ватные посреди лета штаны и стоптанные кроссовки с намеком на шнурки-подошвы дополняли внешность обычного сельского дурня...
***
- Бать, как там оно было... на войне?
И я вытаскиваю из серванта стопку посеревших черно-белых фотографий. Качество... тогда фотографировать - надо было уметь. Или... теперь это называют - "винтажно"?
Винтажные, сильно небритые лица под армейскими шляпами-афганками. Форма без знаков различия. Экзотические по тем временам "калашниковы" со складным прикладом. Люди. Солдаты.
- Какой войне... Мы ведь чекисты. Мы там работали.
Местые - широкие шаровары-партуги, длиннополые рубахи-камисы и безрукавки-не-помню-как-называются. Нелепые старики в цивильных костюмах и каракулевых шапочках. Большей частью - улыбки на лицах. Люди. Солдаты.
А еще - потертые ряды лавок-дуканов под лепящимися на скале плоскими саманными мазанками; груженые дынями лотки-тележки на велосипедных колесах; высокобортные грузовики-барабухайки на потрескавшихся улицах и непоколебимый, как тогда казалось, танк Ватанджара. На постаменте.
- И чем занимались?
Щербатая крепостная стена вдоль хребта Шер-Дарваза и смуглая охрана туземного МИДа, глупо комичная из-за касок, так похожих на фашистские. Пыльная страна, прячущая сады за глинобитными заборами-дуванами.
- Тем же, чем и дома. В "Кобальт" набирали специалистов с оперативным опытом больше десяти лет.
Молодая демократическая азиатская республика, вставшая на путь построения социализма, возжелала товарищеской помощи в создании народной милиции Царандой. Так приперло, что даже Московскую Олимпиаду досмотреть не дали.
Снимки, лист за листом, замирают на мгновение в руках, потом кочуют к сыну. Этот застывает дольше, чем на миг.
- Смотри - вот я, это Мишаня и Юра. Последняя фотография.
Трое на фоне армейской палатки - в руках РПГ, калашников и эсвэдэшка. Бахвальство. Какая тут война?
Это как с мымрой из пенсионного отдела, монотонно разъяснявшей, что льгота по закону - только для участников боевых действий. Но у "советника" по линии МВД насчет "боевых" - ни слова. Вот - в вашей же выписке. А почему орден называется именно Боевого Красного Знамени? Ну, мало ли.
Если разобраться, действительно - "мало ли"...
***
- А я - отец Михаил, - церковно проокал хозяин в ответ на протокольное представление.
Юра вздохнул и улыбнулся, общение со слабоумными - дело утомительное и долговременное. На предложение войти, дед пытался возразить, что, мол, неубрано, а потом посеменил за вежливо протиснувшимся внутрь участковым, наставляя:
- Сие не жилище, а храм и фуражку, товарищ капитан, надо же сымать.
Прямо в сенях под низким потолком болтались в ряд около десятка разнокалиберных небольших колоколов, перевязанных бечевками.
- Бесов гоню, - пояснил Знахарь.
- Помогает?
- С молитвою. А на окна я листы из писания кладу - то для них неодолимо.
К пыльному стеклу действительно был прижат пожелтевший листок. Этот тихий что - библию расшил? Юра двинул к горнице.
- Нельзя, нельзя! - чинно вздохнул старик. - Алтарь там! Пойдем, товарищ капитан, я здесь гостей принимаю, - и потащил к какому-то темному чулану.
Знахариная приемная была завалена мутными склянками, тряпьем и прочим бродяжьим хламом. Заходить внутрь не хотелось.
- Мне всюду можно, отец - я при исполнении, - участковый повернулся и распахнул скрывающую "алтарь" дверь.
В нос ударил запах немытого тела, взопревшей старой одежды и довлеющий над ними тяжелый, горьковато-пряный аромат. Точно - он и раньше витал в воздухе, но маскировался закисшей вонью хозяина. А посреди комнаты возвышался его источник. Юра нецензурно офонарел.
Знахарь на заднем плане начал просвещать о каких-то сибирских целительницах и редких книгах - по знакомству, из столицы.
Да уж - это был реально алтарь. Тумба, наподобие церковной, крытая фиолетовой тряпкой, с грязной библией и алюминиевым подсвечником. Стена, от угла до угла и с потолка до пола завешанная иконами - старыми, какие можно найти только по забытым деревенькам; современными картонками, в Китае их, что ли, уже клепают; и совсем невероятными образчиками - вырезанными из каких-то журналов, оправленными в самодельные кривые деревянные рамки. И все это бессмысленно сливалось и рябило, как на стереокартинке.
- Благословенное растение, - продолжал вещать хозяин, - на ноги припарки, к ране приложить, для глаз отвар, почкам очень полезное. К тому - боли если нужно снять, или бессонница...
Кто бы сомневался - насчет болей-бессонниц. Вот только чему тут можно молятся?
- Понятно, что, может быть, полезное, - вздохнул Юра, - но зачем целый сноп?
Сколько здесь стеблей - если вязанка в два обхвата, соцветия, маслянистые едва подсохшие, в потолок упираются? Под статью? А во дворе перед домом - показалось или нет - растворителем пахнуло? Или на деревне это нормальный сейчас запах - дерьма и солярки. Все равно - застрял он здесь надолго.
- А я ей во время службы окуриваю. Вместо ладана. И между окуриваний - для благоухания. От нечистых.
Букет действительно напоминал ладан - только еще резче, если таких благовоний надышаться - в натуре черти сквозь окна полезут.
- И капуста лучше хранится, - умно добавил Знахарь.
Хотелось смеяться и плакать, но, наверное, не от пропитавшего все запаха, а из-за ситуации.
- Службы-то для кого проводите? - закинул Юра, памятуя о машинах со столичными номерами.
- Для них, - хозяин провел ладонью вдоль импровизированного иконостаса, - а иногда и люди приходят.
- Для угодников? - не понял участковый и присмотрелся к образам.
Что-то было посреди этой невменяемой мозаики особенное, проявляющееся своей неподдельной реальностью. Изображения. Родственники? Подходить ближе желания не возникло, а сосредоточиться не удавалось. Юра прикинул, что еще минут пятнадцать в такой атмосфере - он и сам дождется "прихода". Совсем не церковного.
На воздух - отдышаться и подумать, кого здесь взять понятыми. Участковый развернулся и, жопой все-таки ощущая, что упускает что-то важное, вышел во двор.
***
- Джуйра-азиз, может перекурим?
Помнишь? Помню. Растянувшаяся по плато колонна сводного отряда. Массив Гиндукуша вдали - густо-синий с серебряными росчерками. Здесь - просто серый. Камень как камень. Перевал, не спеша, приближается, еще немного - спуск в долину. Почти дома. Конец прогулки. Наводка фуфло - Ахмадшаха в Шиваки нет. Оно и к лучшему - мы не солдаты.
Юра протягивает пачку "Космоса", я щелчком выбиваю из неё сигарету:
- Зенбезаид, уважаемый.
- Нэма за чьто, дорогой.
Комитетчики топают чуть позади, спереди попыхивает чем-то вонючим Мишаня.
- Товарищ Мойша, огоньку не найдется?
Миша притормаживает, хлопает себя по карманам.
- Держи.
Зажигалка козырная. Металлическая и пьезо. В Союзе - экзотика.
- Когда барахлиться успеваешь?
- Пока некоторые генеральских шкур по супермаркетам катают.
Юрась сплёвывает. Отряд специального назначения - во все дыры затычка. Когда надо, например, жену большого московского товарища на базар свозить. Красиво - на "мерседесе", будет, о чем внукам рассказать. Причем в Старый город и непременно на Чикенстрит - в супермаркете дубленки говно и золото тоже говно. Дорогие. Не втемяшить про "нельзя", что в Старом городе патрули пропадают, что начальник матом проинструктировал - не приведи господь дальше цивилизации завезти!
А-шиналла! подбросили до Майвэнда, но не вглубь, ну его нахер. Швабра, хной выкрашенная, спрашивает: "Это Чикенстрит?". Мы киваем, дуканщики, не будь дураки, подтверждают: "Чикен-Чикен". И на целый день шмотки перетряхивать. И назавтра снова. И мы, как легавые - головой отвечаем. А я, мля, до сих пор по камням в кедах скачу, считай босиком, что горный йети...
- Или вы этих лярв вместо рынка - в Бабуршах-парке обкатывали?
Поперхнуться можно. Было бы что обкатывать.
- А на министерской вилле, поди, вечера, коктейли и галстуки... да, товарищи советники?
Товарищи советники... Юрась беззлобно посылает Мишу с указанием адреса. Подфартило пасти делегацию - пока отряд продолжал обмываться, мы жарились на прогулочных дорожках ведомственного особняка в Вазирхане. Вот только мой серый в полоску югославский костюм-тройка лежал, как у всех "мушаверов"-советников, не распакованным, в чемодане вместе с парой белых сорочек. Судя по приветственной речи куратора от Комитета, "вам здесь, блядь, война, а не дискотека", там он должен был и остаться до полной победы коммунизма.
Зато кормили на вилле недурственно. Даже икрой и кока-колой.
- Да мы тоже, как нас комитетчикам подчинили, в столовку ходить перестали, - Мишаня резко затягивается, придерживает выдох. - Судки приносили, но всю жратву местным пацанятам раздавали. Нищета - сердцу жалко. А сами с ХАДом в рейд по старому городу - тут тебе и шашлык, и плов, и ашак. Ну и так, по мелочи, - он переводит взгляд со своих "адидасов" на наши кеды.
- Дорого взял?
- Нормально. Афгани - сила! Военные пускай свои внешторговские чеки в бочке квасят, а мы с жалованием в национальной валюте - в большом здесь почете. И в госпитале любая сестричка отоварить готова, и на базаре за человека принимают.
- На чеки в Союзе "Ладу"-шестерку дают без очереди...
- Ага, - Миша довольно улыбается, - где Союз, а где мы.
Где Союз... это не мы их учить приехали, это они тут нас учат. Изменяют.
Ребята, похоже, оббились. Плов к шашлыку вместо рационного гуляша из перемороженных мумий. Я их видел, когда к летунам на разгрузку за контрабандной водкой наведывался - коровьи туши из полярных ледников с чернильными штампами "1956 г.". Теперь ашак на третье... знать бы - с чем его едят.
У комитетчиков на практике все серьезнее оказалось - что ни спец, то с ВИЯ за плечами и на фарси чешет, как я по фене. Но молодые. А у нас на пять оперативников - один таджик-переводчик. Ах да - навык работы... криминальный... ничто для страны, где живут по неписаным законам и превыше санкций УКа чтят обычай бадал хисах. Зуб за зуб.
Обмен опытом - нескончаемые чаепития в отделениях Царандоя. Спасибо, натешились. Под Комитетом ходить - это правильно, хоть и немножко западло - конкуренты. Мишаня ж не жалуется. Вон - и пропах даже весь каким-то восточным базаром.
- Мишань, а что ты за дрянь смалишь? Дышать противно.
- Чарс, братишка.
Юра присвистывает:
- Наркотики?
- Да нет... вроде добавки к табаку.
- Звездишь. Политинформации забыл? Что это - гашиш, опиум?
- А хер его знает, - признается Миша, - тут все этим балуются.
- Ну и как - лучше водки?
- Скажешь тоже. Разные вещи. Расслабляет - для потехи. Видишь дальше, слышишь лучше и краски такие... сочные. Но немного в тормозе, зато идти удобно - на автомате.
- Партком по тебе плачет... - Юра останавливается, разминает плечи. - Вот доберемся до базы - а там у нас коньяк, армянский, две бутылки. Из тех, что в посольстве под роспись раз в месяц выдают. Заныканный.
- Це дило...
- А не... ты кури, кури. И вообще, раз тебе ходить легко - догоняй колонну, спустятся - пускай уже нас ждут. Конец прогулки.
- Слушаю и повинуюсь, саиб майор.
Смеемся. Еще немного - и долина. Почти дома. Пики Гиндукуша за спиной - темно-фиолетовые в лучах стремительно заходящего солнца...
***
Что я тут делаю...
На свежем воздухе голова соображала отчетливо лучше. Юра покачивался на пятках, на всякий случай прислушиваясь к окружающим запахам лета. Нет, растворитель не угадывался - показалось.
Старик ясно - не в себе, живет со своими тараканами и никому мешает. Если бы не было информации по гостям... Хотя, наверное, что за гости -студенты, ничего серьезного, сейчас это в порядке вещей - мама-ма-марихуана. Или связаться с НОНовцами - пустить деда в оперативную разработку. Тогда не торопиться с понятыми. Стоит обсудить - только телефон в машине оставил.
- А книги эти, целебники, Вам же из столицы привозят?
Знахарь печально, выпукло глянул на участкового сквозь свои диоптрии. Как-то даже не по нутру стало. И что ему теперь - из-за обычной бульварной макулатуры "с целью сбыта" квалифицировать?
Юра бегло осмотрел палисад, двор. Бурьян, репейник, крапива. Захлебывающийся в сельве куст крыжовника. Тропинка к покосившейся, трухлявой будке толчка. Едва заметная, чуть трава примята, дорожка к сараю с просевшей дырявой крышей. И, наоборот, протоптанное направление к огороду. С ошметками высохшей ботвы на ландшафте.
Витязь на распутье.
- Книги очень дорого стоят, - вдруг сказал Знахарь, - и достать тяжело.
Вспомнился древний анекдот: "Кем ты хочешь быть? - Леха!- Ты что, тормоз? - Космонавтом!". Насчет заговаривания зубов у Юры иммунитет - он кивнул и пошел по последней дорожке.
Воткнуть посреди комнаты стог конопли казалось полным безумием - участковый сам себе улыбнулся краем рта - пожарники бы не одобрили. В огороде улыбаться расхотелось.
Не сказать, чтобы ровными грядками, но вполне досмотрено, на где-то трех сотках участка колосилось, раскинув веером листья-пальцы, характерное растение с красивым научным названием "каннабис". В аккуратно обкошенных квадратах, на выгоревших простынях-покрывалах доходили на солнце изнемогающие смолкой соцветия.
К свойствам местной, "беспонтовой" конопли стоило относиться скептически, но именно эта делянка выглядела очень по-взрослому. К тому же дед затянул что-то сбивчивое про двенадцать лет подбора, что она уже почти как "там", что нельзя так, товарищ капитан, и про полезное, полезное, полезное... Юра пошел к машине - за телефоном. А Знахарь посеменил в дом, продолжая сокрушенно бормотать себе под нос.
Одно дело - ходить по дворам и заставлять выдирать растущие по обочинам сорняки, узнав название которых местные удивляются и пожимают плечами. Другое... с таким участковый столкнулся впервые.
- Не позволю!!! - эмоции и два ярко выраженных "о" в слове заставили фразу зазвучать, словно поповская анафема.
И почти сразу грянуло с двух стволов. Ляжку обожгло, как кипятком, Юра покатился за калитку, на карачках, вприсядку нырнул под защиту своего старого "террано", лет с десяток назад гордо считавшегося джипом, но до сих пор не растерявшего необходимые сельскому участковому навыки внедорожника. Рухнул-упал, борясь с тошнотой и головокружением, долго дергал трясущимися пальцами застежку кобуры, вытаскивал непослушный "макаров". Знахарь нараспев затянул что-то невнятное, старославянское и снова жахнул, судя по звуку, зарядом очень не мелкой дроби.
Нужно было как-то реагировать. Отстреливаться, перекатываясь с места на место, вступать в переговоры, совершать другие героические поступки. Но сил хватало только на то, чтобы материться в голос и старательно не смотреть на кровоточащую ногу.
Зачем-то вспомнился отец, так стеснявшийся своего ордена.
***
Вниз будет проще. Только темно. Зато не жарко. Наши стратеги, похоже, не учли, как здесь рано садится солнце. Или думали, что Масуд будет дожидаться в Шиваки, чтобы оперативно оформить явку с повинной.
- Юрась, давай завтра и правда - в Старый город. Упакуемся.
- Ты сначала домой вернись.
Как быстро мы начинаем называть места дислокации "домом". Временные пристанища. Бессознательно - но афганцы и так не могут. Наверное, в этом что-то есть.
Однако, совсем отстали от головной части. Трое комитетчиков позади оживленно болтают.
- А куда мы денемся?
- Тут, говорят, война, - Юра поправил автомат.
Где-то там. А мы здесь.
- Здесь вам нет тут, Джуйра-азиз.
- Ты не чувствуешь? С тех пор как приехали. Какой-то надрыв, нереальность. Смотришь на все - со стороны.
- Хуйня. Адаптация-акклиматизация.
А потом горы плюют в нас металлом. Камень взрывается на осколки. Песок вскипает фонтанами. Эхо множится, это град, гром, стихия, это стреляет само небо. Я не думаю и не вдаюсь в подробности - я не разум и не рассудок, я живая тварь, а естественный рефлекс всякого существа - самосохранение. Природа сильнее нас - забиться под камень, втиснуться в щель, сжаться в комок.
Даже этого я не успеваю осмыслить. Ноги толкают в сторону. Срываюсь вниз, качусь, сбиваю ладони, отталкиваюсь, прыгаю, падаю, выбиваю дыхание. Меня догоняет осыпь булыжников, бьет по плечам, по голове, по коленям. Сознания не теряю.
Стреляют все также везде, но все-таки где-то выше. Смотрю вверх, в узкой расщелине - звезды и росчерки трассеров. Огрызается Юрась, спасая, наверное, мою жизнь. Или комитетчики.
Не знаю как, но я сиганул метров с шести. Рядом, выбивая крошку, цокают пули. Когда вот так, под ногами, это страшно. Небольшой скальный выступ-козырек - бросаюсь под него, вжимаюсь, сливаюсь с камнем. В мертвой зоне.
Съели, суки? Дергаю затвор, задираю ствол, просто, чтобы ответить, жму спуск. Ничего. Опять рву затвор на себя, не обращая внимания на короткий ход, снова дрочу курок. Заклинило? А наверху уже все стихло. Прошла субъективная вечность, но на самом деле, думаю, пару минут. Юра-Юра...
Тихо. В задницу впиваются острые камни. Еще несколько вечностей. Голоса. Шуршание камнепада. Хохот. Чужие - даже по смеху ясно.
- Шурави?! - дальше непонятно.
Молчу, все также безрезультатно тереблю спусковую скобу. Ко мне, отскакивая от выступов, катится граната. Скорее "бомба", судя по неровному свету чадящего фитиля. Они здесь так воюют - сверхсовременными "стингерами" и "бурами" времен англо-афганских войн.
Катится и отскакивает, катится и отскакивает. Катится... в метре... и отскакивает. Дальше - вниз. И взрывается после очередной вечности с глухим доисторическим рокотом. Или это все горы? Тишина.
Темнота - моё проклятие и моё спасение. Спускаться по узкому серпантину в кромешной тьме - сумасшествие. Даже для горца.
Так и стою в холодной октябрьской ночи, боясь пошевелиться, прижавшись к стене, впитывая кожей тепло остывающего камня. И жду, когда вернуться наши. Самую-самую настоящую вечность. До тех пор, пока не начинает сереть небо.
***
Когда в Кишларь, наперегонки, влетели пожарники и оперативная группа, вызванные соседями, стрельба уже давно прекратилась.
Дом, вздыхая и потрескивая, выгорал изнутри.
Участковый сидел на земле возле своей машины, правый борт которой фрагментами напоминал дуршлаг. Пистолет в его руке был снят с предохранителя, в магазине отсутствовал один патрон, но оружие ни разу не стреляло.
Бегло осмотрели раны на ноге, наложили повязку, хлопнули по плечу: пара дробин в жопе - жить будешь. Хозяина дома задержали не сразу, собственно, особо не искали, а нашел его прихрамывающий Юра - знал где.
Знахарь топтался возле своей плантации и даже не думал скрыться. Переломленная двустволка валялась в зарослях. В подрагивающей ладони старик сжимал пачку посеревших фотографий с желтыми пятнами клея на уголках. Из подожженного дома Знахарь забрал не иконы и не "редкие" целебники. Юра пригляделся к верхнему снимку. Он его уже видел и не раз.
- Их ждали внизу - я догнал колонну, - ни к кому не обращаясь, прошептал Знахарь. Он уже не окал и вообще - неуловимо изменился. - Горы - мы даже не слышали выстрелов. Ждали всю ночь и материли на чем свет стоит. А их в это время убивали...
Потом Михаил достал из кармана зеленоватый комок, похожий на прикормку для рыбы, отломал и бросил в рот несколько крошек. Юра смотрел на фотографии. Нужно было увидеть их тогда - в доме. Заболтать, вызвать расположение.
Юра знал, кто изображен на снимке: трое на фоне армейской палатки - в руках РПГ, калашников и эсвэдэшка.
***
У них даже писарь - полковник. Я не смотрю в лица, не смотрю на погоны.
- Как вы это поясните?
- Заклинило, - я смотрю куда-то в сторону.
- Калашников не заклинивает! А у тебя в стволе - муха не еблась!
Утром я опомнился и все-таки опустил флажок предохранителя.
- Я разбирал автомат и чистил от нагара.
- Майор, ты пиздишь, как Троцкий! - наваливается со всех сторон.
- ...твои боевые товарищи!.. в куче отстрелянных гильз!..
- ... это, блядь, трибунал, ты понимаешь?
Понимаю, ну и что?
- Готов понести...
- Да лучше бы ты там и сдох!..
Может - лучше. Но я живой. Юра-Юрась... спасибо. У меня дома сын - Юрка. Как знал. Я тебя никогда не забуду.
- ...пятно на всю милицию!..
Это их волнует больше всего. Первый элитный отряд МВД облажался в первом же столкновении. А мне похуй их генеральские звезды.
Шепчутся. Что, комитетчики - согласуем. Им же тоже. Тем более "град" отработал: картину захочешь - не восстановишь. Организованный отход... операция прикрытия... вывод колонны... до последнего патрона... трупы товарищей от нагругательства...
- Его что, с такой фабулой к Звезде Героя представлять?
- Да, бля - к Ордену Победы. Хватит с него и Красного Знамени.
Юрась, я тебя снова предаю...
***
За умелые, профессионально грамотные действия и инициативу, проявленную при исполнении служебных обязанностей, кишларьский участковый был награжден грамотой с благодарностью Министра внутренних дел и премией в размере оклада денежного содержания.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
