Ссадины на коленках. Сестра апреля.

Вьюн подвенечный. Меж пальцев вода.

Семь дней без любимого. Одна неделя.

Как солдат убитый, молчит телефон.

От трубки запах едкого натра.

О том, как ей грустно, знает Луи Армстронг,

И, может, чуть догадывается Синатра.

Она уснет. Ей приснится Лондон, Берлин,

Римский полдень и ночь в аравийской пустыне.

Он вернется, но будет опять один,

Пока ее тело к осени не остынет.

***

БРАТЬЯ И СЕСТРЫ

Когда обесточены сны,

И нам обеспечено сходство,

Пришелец с чужой стороны

Отнимет у нас первородство.

Но дышит ягненком в руках

У матери слово и дело.

Закинь костыли на чердак.

Расплата еще не поспела.

Но вызрела шаткая тьма.

За окнами черные вишни.

Ревет над обрывом зима,

И шепот мой крестиком вышит.

Гудит за горой теплоход.

Скорей же прощайтесь на трапах.

Любовь никуда не уйдет.

Овчарка рванется на запах

Непрожитых лет, деревень

И ссыльных с далекой Пинеги.

И тянется пасмурный день,

Как мысль о возможном побеге.

***

Мы Питер облетим за пять минут.

Поклонницы у входа обождут,

Им все равно, где прожигать безделье.

На берегу двоюродной реки

Сидят за третьим траншем рыбаки,

Седьмой воды на киселе с похмелья.

Разводят здесь пальцовки и мосты.

На Лиговке водяру пьют менты,

Но нам с тобой не поднесут ни грамма.

В Крестах бомжи, знакомые до слез.

На Невском проститутки на разнос,

Наверно, тоже любят Мандельштама.

Воняют сфинксы, что твоя полынь.

Банкует дождь, холодный, как латынь.

А я опять одет не по погоде.

Товарищ Бродский и товарищ Рейн

Пора с утра дешевый пить портвейн,

Ведь жизнь одна и молодость проходит.

Я с вами выпью виски и абсент.

Самой природы вечный диссидент,

Я тоже пострадал бы за свободу.

Но на краю разрушенной страны

Стихи народу больше нет нужны,

Да и свобода не нужна народу.

Сижу на берегу, курю бамбук.

Пускай сейчас зима и предал друг.

Но я его простил, и вы простите.

Гранитный город хамов и царей

Я унесу с собой за семь морей,

Как шум волны, как шепот на санскрите.

***

В лесу осеннем бедные кварталы.

В открытых окнах музыка и солнце.

Мне грустно и смешно, и елы-палы,-

Какая жизнь прошла, все было мало.

Но если б мне теперь начать по- новой,

Я встретил бы тебя такой как раньше.

Сгорел твой дом на улице Сосновой.

Тебя не вспомнит даже участковый.

И где-то я посеял твое фото.

Но как-нибудь, в аэропорту, под вечер,

Когда растает след от самолета,

В чужой толпе меня окликнет кто-то...

***

Я пока посмолю Беломор,

Звякну преданной дружбой в кармане.

Сквозь пригоршни обкуренных гор

Сыплет снежная гарь Пиросмани.

Хлеб солдата и сыр пастуха.

Группа крови на лицах и датах.

Ночь тревожна и смерть далека,

Как застолья семидесятых.

В гулких легких слезящихся шахт

И на приисках трудного гнева

Я найду необстрелянный страх

И намою соснового неба.

А за краем пархатых стрекоз

Дышит тьма обедненным ураном.

По фонарным столбам, под откос

Почтальона несут телеграммы.

Но ни станции, ни полыньи

Не засечь от последней заставы.

Как беззвучно цветут пузыри

Над бронею затопленной славы.

В поздних сумерках свет невесом.

Песни предков прозрачны и тихи.

Разоренный качается дом

И взывают к отмщенью шутихи.

***

Роману Гафизову

Где город качался на тонких цепях

Под шелест салютов и денег,

Там хрустнет песок в пересохших часах

И примет на грудь понедельник.

Мы выросли в черствых шинелях тоски,

В траншеях похмельной зевоты.

По песням неспетым прошли сапоги

Погибшей под Ржевом пехоты.

Но поздно, и клонится лето ко сну,

И вьется листва за трамваем.

Скорей,- у нас есть только пара минут,

Летим, мы уже успеваем

Поймать фотовспышкой ушедших друзей,

Судьбу под домашним арестом,

Как в жизни трагедию музыки всей

И в смерти предчувствие текста.

***

Оказавшись в будущем, я укроюсь прошлым,

Как равнина снегом, как небо мглой.

В этом странном будущем все станет проще,

Но не в этой местности и не со мной.

Там узнаю тотчас, что ты звонила,

Но меня нет дома и дом мой пуст.

И что линия жизни длиннее Нила.

И свели под корень калины куст.

***

ПОРТНОЙ

Горбатый, как мост через Вислу.

Дышит тихонечко за облаками парчи.

Движет венский экспресс

По рельсам погасших молний,

Чтоб город весенний одеть

В пиджаки зачерствевших полей

В платья последней победы

***

Денису Матвееву

Проветренные замоскворечьем

Вернемся,- и ебанись!-

Каким обалденным наречьем

Нас встретит нарядная жизнь

Акцентом шотландского виски,

Глубоким поклоном сакэ.

Коньяк со снобизмом парижским

На шахматной встанет доске,

Чтоб с легкостью детского мата,

Проникнув в расслабленный мозг,

Обрушить на нашего брата

На спирте настоянный тост.

Мы выпьем за лося и тут же

За сотню глаголов на ить.

А после за крепкую дружбу,

Которую трудно пропить.

***

Дымит оркестр на пьяном костровище.

Темна луна, как соловецкий Спас.

О нас забыли или нас не ищут?

Но вещи рано покидают нас.

И только запах забродивших ягод

На ветреных не тает островах.

Нас не успели женщины оплакать

И освистать безумная сова.

Но то же одиночество и те же

Слова мерцают в гаснущей реке.

Ночной вокзал, немое побережье

И божий перст на позднем рыбаке.

Осталось бросить горсть голодным птицам

Горчичных зерен жизни лучевой.

И в будущем нам страшно заблудиться,-

Там бродят смерчи с мертвой головой.

А в катакомбах вечная прохлада,

На тонких прутьях дети жарят хлеб.

Вселенная пуста. И в гуще сада

Земная чаша стынет на столе.