Стихло. Самый большой страх возникает именно в этот момент. В ушах еще стоят гулкие звуки разрывов и все тело напряжено. Уже не пытаешься отделаться от навязчивой "считалки" - считать разрывы. Один... пять... тринадцать. Угадывать, как далеко лег снаряд, какого калибра. Но потом наступает тягучая тишина и не знаешь, что можешь только выйти из подвала и оно... ба-бах! Кто-то, на той стороне, нашел последнюю мину в куче пустых ящиков или "томознул" с командой "огонь", а может это подлость такая - выждать, когда уже никто не ждет, когда отпускает оцепенение, делаешь выдох и тут...
За свою короткую боевую жизнь Витька "Балу" не смог научится не ждать этого запоздалого "второго сапога", который может прилететь. А поначалу был даже азарт - выскочить, посмотреть, как взрывается, какой он настоящий взрыв. Но после того, как один раз после такого затишья, он вышел из подвала, а за ним потянулись немногочисленные обитатели убежища - рвануло. Он даже не успел испугаться. Сложил ладони в горсть, стал подкуривать... легкий свист и взрыв. Невдалеке, метров тридцать. Ноги сами подкосились, он упал на корточки и стал оглядываться и прислушиваться к себе. Потом появилась какая-то радость. Стал распирать смех. Дурацкий нервный смех. В ушах звенело и ничего не слышал, не слышал собственного смеха. Хотелось громко-прегромко заорать: "О-о-о! А-а-а!" Казалось, что он просто открывает рот, а звука нет. Потом такая внезапная эйфория растворилась с появлением первых звуков. И появился страх. Страх неожиданности.
Витька поднял выпавшую сигарету, и пытался поймать пламя, вздрагивая от еще продолжавшихся приступов смеха, когда услышал стон и ропот: "Валя, Валя!". Он посмотрел вдоль дома. На земле, усыпанная молодыми июньскими листьями лежала какая женщина. Чувство смеха моментально улетучилось и прилетела тревожная мысль: "Эта та бабка в синем халате, которая сидела напротив в подвале и рассказывала своей соседке о жратве". У Витьки от этого разговора крутило в животе и он тихо ненавидел ее. Он подошел и растерянно стал оглядываться по сторонам, ища подсказки, что делать в этом случае. "Баба Валя" начала шевелится и пытаться встать, как-то судорожно, будто не хотела, чтобы ее застали в таком виде. Она не кричала, не стонала, а только скребла пальцами шершавый цоколь дома, чтобы зацепиться и встать. И смотрела непонимающим взглядом на обступивших ее людей - что с ней? Почему она лежит?
- Тихо, тихо Валя, лежи, "скорую" сейчас покличем! Лежи! - склонилась соседка, с которой "баба Валя" обсуждала рацион, - Позвони своим! - крикнула она Витьке. Витька все еще находился в нерешительности и смотрел на сочившуюся из разорванной раны на ноге кровь. Он будто опомнился, спохватился, стал быстро искать номер.
"Бабу Валю" забрали, а Витьке после этого дали рацию и напарника - Саню "Шумахера". Саня был старше, за тридцать, по гражданке таксовал на своем "Ланосе". Может быть и продолжал бы и не пошел бы в ополчение, если б не коварная судьба - сгорела "ласточка" вместе с гаражом после обстрела. Жену и ребенка отправил к сестре в Ростов, а сам пошел в ополчение. Мстить за машину ли, Витька не спрашивал. Немного раздражала Санькина чрезмерная суетливость и попытки командовать. Есть же вот такие мужики, только пришел, а туда же - командиром себя мнит, хоть над одним, но дай покомандовать. А сам мелкий, вертлявый, ну никакой внушительности и туда же...
Задача их была простая. Предупреждать об обстреле, о пожарах, патрулировать район и пресекать всякие попытки мародерства, а самое главное выявлять подозрительных или незнакомых с оружием. Старый СКС выдали позже и Саня сразу определил, кто его будет таскать.
Стихло. Сейчас они сидели в подвале, пережидая артналет. Некоторое время воцарилась тишина, даже Саня молчал. Потом все зашевелись, задвигались, готовясь выбраться на летнюю солнечную поверхность.
- Все, пошли, - Саня вскочил и направился к выходу.
- Подожди, не лети, надо для верности пару минут выждать, - перед глазами стояла, вернее, лежала "баба Валя" с разорванной ногой в синем халате.
Саня пошел на верх, а Витька немного задержался, потом пошел за ним, решил, чтобы тот не заподозрил в трусости или в чрезмерной осторожности.
На улице действительно было и тихо и тепло и солнечно. Воробьи, словно обалдевшие от взрывов и невозможности их перекричать, взахлеб щебетали во дворе старенькой пятиэтажке, заросшего деревьями и кустарником. "Балу" взвалил на плечо карабин. Зашипела рация.
- "Балу", "Балу" что у вас?
- "Седой", только вышли из укрытия, пожаров пока не видно, прием...
- Проверьте по "Щорса".
- Понял, прием, - Витька еще раз поправил карабин, сползший с плеча, - пошли на Щорса.
- Ты "Седого" давно знаешь?
- Да...
- Суровый мужик, сильно правильный. На его месте можно было бы...
- А ты на его место хочешь?
- Да, нет... просто...
- Он у нас начальником на участке рулил, правильный мужик, эт ты верно сказал
- Сегодня они чего-то мало долбили - экономят...
- После обеда продолжат...
- Слышь, Витек, а твои где?
- Какие мои? Бабка тут, а мать в России...
- А чо же ты не поехал?
- А ты?
- Я? - Санька лукаво улыбнулся, - дела у меня тут.
- А мне за бабкой приглядеть, у нее хозяйство. Правда почти ничего не осталось, что порезали, что само сдохло. Хорошо, что дом почти не зацепило. А что за дела?
- Есть одна идея. Пока сказать не могу, сам думаю... ты мужик надежный?
- Не жаловались...
- Короче, сейчас... это... можно тачку сварганить на шару.
- Это как?
- Как, как... бери любую, какая на тебя смотрит. Сейчас тачек брошенных во, - Саня провел большим пальцем по горлу, - я "жигулей" не считаю. Нормальную "бэху" или "аккорд". В моем кооперативе, есть пара. Думаю, целенькие.
- А хозяева?
- Хозяева свалили или туда или туда, - он показал в разные стороны, - никто не кинется.
- Так ты крысятничать остался? - "Балу" остановился и стал громко сопеть, строго глядя на "Шумахера".
- Ха-ха-ха, - Саня рассмеялся тонким смешком, с каким-то подленьким оттенком, - ох ты и доверчивый, блин, точно, как Балу. Проверка такая, пошли, - он хлопнул Витьку по плечу.
- Не хрен меня проверять, а то можно результата не дождаться.
- Ладно Витек, пошутил я...
Они свернули на улицу Щорса. Улочка была пустынна и тиха. "Балу" молча шел впереди, думая над словами таксиста. Небольшие трехэтажные домики промелькивали за быстрым широким Витькиным шагом. Он окидывал их беглым взглядом. Тут будто не было войны. Дома стояли целыми и невредимыми, с целыми окнами и застекленными балконами. В некоторых висело белье, развешанное то ли до войны, то ли недавно. Никого из жильцов видно не было. Витька вспомнил слова таксиста о том, в какую сторону могли податься жильцы. В конце улицы было какое-то движение.
- А тут вообще не было обстрела, - догнал Саня, - а там, пойдем посмотрим, чо собрались? - он кивнул вперед.
- Я туда и иду, - буркнул "Балу".
- Да ладно Витек, чо ты злишься. Я тебе по-кентовски дал тему... не хочешь не надо. Только смотри, между нами... а?
- Угу...
Небольшой микроавтобус был окружен людьми, все больше пожилыми женщинами. Из фургона кто-то выкрикивал: "Да не гребите вы, я еще привезу!" Таксист вытягивал шею заглянуть поверх голов, что там дают, но за плотной толпой было не разглядеть.
- Чо тут?! Чо привезли?! А ну разрешите! Документы есть?!
Толпа, услышав требование "документы", стала оглядываться и нехотя расступаться перед таксистом. Уже возле самого фургона остались самые стойкие.
- Какие документы, брат? Хлеб людям привез! Еле прорвался! - из фургона высовывался добродушный смуглый парень.
Санек напустил на себя важность.
- Так... ну хорошо.... Ну-ка дай буханочку.
- Червончик,- парень занес над головами буханку.
- Чо?! За червонец?! Ты чо?!
Толпа бабулек загомонела. Одни возмущались, что дорого, другие возмущались, теми, кто возмущается, и корили тех - хорошо, что вообще привезли.
- Ладно, бойцам бесплатно, - парень сунул буханку в вытянутую руку таксиста,- мне же его даром тоже не дают, а дорога...
"Балу" стоял в стороне и наблюдал за происходящим с некоторым пренебрежением.
- Будешь? - Санек протянул "Балу" хлеб.
- Давай...
Таксист разорвал буханку и половину протянул напарнику, довольный, что конфликт рассосался. Буханка растаяла за пару минут. "Балу" связался с "Седым", отрапортовал, что все спокойно и получил команду вернуться на маршрут.
2.
Витька с самого начала стал тяготиться напарником, а сейчас, после непонятных намеков про машины, неприязнь к таксисту усилилась еще больше. Шел хмурый, отвечал односложно, а то и вообще игнорировал вопросы. Санька, наоборот, после дележки хлеба, стал заметно веселее и разговорчивее. Он вдохновенно что-то трещал про своих подруг, про друзей, которых у него - весь город, знакомства в милиции и ГАИ, в прокуратуре и городской управе. И казалось, что он специально хвастается пред "Балу" своими покровителями и знакомыми, как бы показать Витьке, что "со мной нужно дружить, а враждовать - опасно".
Они обошли район. Выстрелов слышно не было, да и обстановка была спокойной. Становилось жарко, и Витька закатал рукава еще выше. Под ремнем, на плече образовалось мокрое пятно от пота.
- Давай, звони "Седому". Скажи, что все спокойно, пусть пожрать оставят, - "Шумахер" остановился, расстегнулся и стал обмахивать себя подолами куртки.
Витька опять поймал себя на мысли, что таксист не просит, а приказывает.
- На, сам ему скажи, - протянул "Балу" таксисту рацию. Хоть самому до коликов жрать хотелось, но вредничал и не хотел выполнять Сашкины приказы.
- Да ну чо... сам скажи, - замахал руками таксист, отмахиваясь, как от проказы.
- "Седой", прием... - сдался Витька.
- "Седой" на связи, - прошипело через несколько секунд.
- Дядь Сла... черт... "Седой", у нас все спокойно, просим команды на "базу"... прием...
Ответа не было долго, будто "Седой" размышлял, отпустить их или нет. "Балу" застыл в ожидающей позе.
- Ну, а как же, война... - решил не оставлять без ответа замечание Витька.
- "Балу"... на "базу"...
- Вас понял, на "базу"... отбой.
Витька, получив ответ, выпрямился и немного повеселел.
- Ну все, пошли... - делово распорядился таксист и направился в сторону "базы". Витька нехотя побрел за ним.
Шли быстро и молча. Они свернули на улочку, где начиналось местное "царское село". Красивые, не повторяющиеся своей архитектурой дома с высокими заборами и коваными оградами, изумрудными газонами и голубыми елями. Вся эта роскошь резко диссонировала со старыми и убогими трех- пятиэтажками района, из которого вышли "Балу" и таксист. Парни шли, завистливо разглядывая дворы. За заборами некоторых раздавался низкий собачий лай. Уверенный и внушительный, как видимо и сами владельцы этих дворцов.
- Живут же люди... - Сашка вертел головой, будто хотел все запомнить и запечатлеть, где что находится, - это какие надо деньжищи заколачивать... умеют...
- Ты, как первый раз это видишь, - ответил "Балу".
- Я?! Да у меня тут дружбан живет! Да я тут... меня тут все знают!
Витька уже пожалел, что сказал, только вздохнул, остановился и перебросил карабин на другое плечо. Таксист продолжал сыпать какими-то именами и фамилиями, ничего не говорящих и не значащих в Витькиной жизни людей. Он махал руками, тыкал, то в один дом, то в другой. Потом, не находя Витькиного удивления или почтения, смолк. Впереди, из одного "дворцового" двора доносился истошный собачий лай. Другие собаки поселка вторили, видимо одобряющим лаем или, по крайней мере, сочувствующим, мол, "держись, брат, мы с тобой!" Витька ускорил шаг, а Сашка почти бежал, семеня ногами, еле поспевая за "Балу". Казалось, что в поселке остались одни собаки. Ни прохожих, ни хозяев, ковыряющихся на своих дворах, видно не было.
Они подошли к воротам дома, из-за которого доносился лай. Часть металлического забора была разрушена, и снесена, а оставшаяся - густо посечена разного размера осколками.
- О! Не свезло буржуям и на их улице не всегда праздник, - тихо заключил таксист.
Подходя к дому, Витька пытался заглянуть во двор поверх забора, а Сашка с азартом вуайериста заглядывал в отверстия от осколков, перебегая от одной дырки к другой. Из пролома показался кусок листа оцинковки, а потом и мужик, пробирающийся через остатки забора, громыхая листом, отчего собака заходилась еще больше.
- Все, все... успокойся, - уговаривал мужик пса.
- А ну стоять! Мужик! - Сашка забежал перед "Балу" и схватил незнакомца за рукав. От неожиданности, он выронил лист и тот, издав невообразимый лязг, упал на дорогу.
- Вы шо, хлопцы?! - мужик перепугано часто моргал. На вид ему было лет под семьдесят, крупный и тем комичнее казалась эта сцена, когда таксист, вдвое мельче, выпятив грудь и задрав голову, пытался смотреть свысока, а мужик, наоборот, как-то подогнул ноги, ссутулился и криво улыбался, как будто собирался присесть, чтобы Сашке удобней было на него смотреть именно сверху.
- Шо-шо?! Кто такой?! Что тут делаешь?! Крысятничаешь, пока хозяев нету?! Думал, чо, урвать чо?!- наступал Сашка.
- У меня хату... крышу... - путано пытался оправдаться мужик, потом посмотрел на "Балу" и несколько повеселел,- а я тебя знаю, ты с участка... у Славки Терещенко работаешь?
- Ты мне зубы не заговаривай! - Сашка почувствовал, что его грозность несколько подтаивает,- тебя дед, здесь грохнуть или на "базу" отвести окопы копать?! А?!
- Та ну шо вы... за кусок железяки? - его голос дрогнул и заблестели глаза. Это был не испуг, не страх перед смертью, это были слезы обиды за тот позор, в который он попал, или загнала его война. Он замолк, пытаясь спрятать дрожь в голосе.
- Да ты мне тут еще на жалость надави, надави! Знаю я вас... все б на щару, спереть где, не заплатить, льготку выбить!
- Не тарахти, - оборвал, начавшаяся гневное обличение, таксиста "Балу", - а вы с электроцеха? - спросил он мужика.
Тот кивнул, но глаз не поднял, будто боялся показать слезы.
- Как вас зовут?
- Васыль Дмитрич... - поборол слезы дед.
- Слышь, может, мы еще познакомимся... все тут, обнимемся и извинимся, что потревожили? Ты чо?
- Вот что Дмитрич, берите лист и идите домой, а так больше делать не надо, - не обращая внимания на Сашку, подвел черту "Балу".
- Красавец... ты чо?!
- Успокойся Санек, - веско сказал Витька и с пренебрежением взглянул на таксиста.
Дмитрич тихо сказал "спасибо" и поднял лист.
- Баба моя лежит и в небо смотрит, а если дождь? Эх... - продолжил он, немного отойдя, - а ты сын Мыколы Гончарука? Я помню. Хороший был мужик... спасибо...
- Ты чо, "Балу"?! Ты чо, покрываешь мародеров? Кто из нас главный?! "Седой" что сказал?!
- Да иди ты... - "Балу" смотрел на удаляющуюся фигуру Дмитрича, глубоко вздохнул и, не удостоив таксиста ни взглядом ни ответом, уверенно пошел на "базу".
3.
"Базой" была часть горноспасателей, расположенная на окраине городка и с военной точки зрения имела неоспоримые преимущества. Запасы воды и ГСМ, подземные укрытия и собственный дизель-генератор позволяли тут держать длительную осаду, если, конечно, рассчитывать на простую пехоту.
За блок-постом, выставленным за метров триста до "базы", Витька уже сильнее втягивал приятные запахи, доносившиеся от ПХД и ноги непроизвольно сами торопились к столу, на котором будет стоять большая миска борща, горячего и желанного.
Таксист безнадежно отстал и семенил метров за двадцать. Миновав ворота, "Балу" стал искать глазами "Седого". Тот стоял с мужиками возле "Газели" на которую водрузили "Шилку".
- Дядь Слав, мы вернулись, у нас без происшествий...
- А куда же ты напарника дел?
Мужики засмеялись.
- Да, идет там, сзади...
- Ну иди, обедай, раз так.
Витька уже через секунду был возле стола, поставив карабин у стены, пробрался на край стола. За столом сидело трое ребят, уже заканчивающих обед. Он поздоровался, они кивнули в ответ. Пришел и Санька.
- Ну, Витек... ты как паровоз мчался к миске. Я ему говорю, подожди! Чесанул... еще с поселка понял, что тут борщ ждет, - таксист не спеша, делово мял в миске картошку, - во, во как наворачивает! Пацаны засмеялись. Засмеялась и Оля, помогавшая по кухне тете Оксане. Витька только сильнее склонился к миске, от чего пацаны засмеялись еще больше.
- Да не отберут у тебя твой борщ, Витек! Не части!
Это вызвало еще больший взрыв хохота. Больше всего неприятного для Витки было то, что смеется и Оля. Девушка, лет двадцати, с натуральным румянцем и вполне взрослыми формами, тайно будоражила Витькины фантазии. Оказалось, что они даже учились в одной школе, но там она как-то не попала в глаза, то ли он не обращал внимания на младшие классы, то ли расцвела и налилась она уже после окончания школы. На "базу" она приходила не часто, а когда встречались, Витька старался не выказывать своих симпатий, а наоборот, делал озабоченный и суровый вид бывалого вояки. Ему казалось, что так он обратит на себя внимание больше. На некоторые ее замечания, касавшиеся больше добавки или других гастрономических предпочтений, Витька отвечал односложно или жестами, будто боялся, что предложением может выдать свои чувства.
- Что молодежь? Порубали? - "Седой" сел за стол, - Оля, мне только второго, немного.
- Хорошо, - сказала девушка и развернулась спиной. "Балу" оторвал глаза от миски и украдкой окинул ее фигуру.
- Где там... Николаич, вон... рубают еще, аж звон стоит, - таксист кивнул в сторону "Балу".
Пацаны грохнули, "Седой" ухмыльнулся.
- Ну как, Санек, с напарником поладили?
- А чо тут ладить, все нормально, только старших слушаться надо, - таксист посерьезнел и с прищуром взглянул на Витьку. Тот перестал есть и взглянул в ответ, ожидая продолжения.
"Седой" вопросительно посмотрел вначале на Саньку, потом на Витьку.
- Ты что ли старший? - прервал долгое молчание "Балу".
- А чо, нет? Тебе сколько лет? - стал заводиться таксист, - ты жизни не видел, людишек не знаешь, слушай, что люди с опытом говорят.
Пацаны стали собираться, поблагодарив Олю, выходили из-за стола.
- Что случилось, Витя? - спокойно спросил "Седой".
- Да ничего не случилось..., - "Балу" дождался пока уйдут пацаны и Оля, - Василя Дмитрича... из электроцеха...
- Панасенко? - уточнил "Седой".
- Да я не помню, знаю, что с электроцеха, пожилой дед.
- Ну и что?
- Мы его в "Царском селе" застукали, - не дождался таксист, - идем, а этот, дедок, со двора лист оцинковки прет. Я его хотел задержать... так эта, добрая душа - пусть идет...
"Седой" нахмурился, выжидающе уставился на Витьку. "Балу" стало неловко и боялся смотреть "Седому" в глаза, а таксист пользуясь моментом продолжал.
- Вы же говорили, Николаич - мародеров не жалеть. Надо было там его шлепнуть... хозяйчик...
- Да какой он мародер?! - не выдержал Витька, - взял кусок помятой железки... у него бабка парализованная дома, а крышу, говорит, разворотило... хоть чем-то закрыть... мародер...
Витька отшвырнул от себя миску и стал судорожно шарить у себя по карманам сигареты. Закурил.
- Так что теперь? У меня машина сгорела, я теперь могу другую взять? А? Знаю я этих...
- Я тоже знаю, - прервал "Седой" таксиста, - И Василя Дмитрича хорошо знаю. Понимаешь, Санек, иного в тюрьму сажай - выйдет и опять за свое, а другому... на него посмотри с укором, так он в следующий раз свое отдаст, чтоб только не подумали чего. А Василь Дмитрич как раз из тех, что свое отдаст. Видно серьезное дело, раз дошло до этого.
"Седой" повернулся к мужикам, возившимся возле "Газели".
- "Сыч"! Совенко! Ваня!
Один из мужиков поднял голову и подошел к "Седому".
- Что, Николаич?
- Ты где-то там, рядом живешь... Панасенко знаешь? Энергетика бывшего, Дмитрича?
- Да, на параллельной... ему и еще пол улице "подарки" прилетели, слава Богу нас не зацепило. У него жена парализованная...
- Ну тогда, раз знаешь, сходи к нему, посмотри, чем помочь, по-хозяйски, горазд?
- Конечно, сделаем, Николаич.
Таксист как-то поник, наскоро дохлебал борщ и встал из-за стола, буркнув что-то нечленораздельное, в виде благодарности за обед, а "Балу", наоборот, выпрямился и сидел в полной уверенности, что поступил правильно. Пока они остались с "Седым" наедине, решил еще раз попытать его, чтобы отправил на "развилку".
- Дядь Слав, Вячеслав Николаевич, - начал "Балу" гундосить как-то по-подростковому, - когда меня на "развилку" отпустите? Сколько я буду по городу бродить? Там пацаны делом заняты, а я хожу...
- Опять ты за свое, - недовольно одернул "Седой", - будет нужно, все туда пойдем и Ольгу, вон, с собой возьмем.
"Балу", при ее упоминании, взглянул под навес где хозяйничала Оля. Рядом крутился Санек с улыбочкой на лице и масляными, скользящими по Ольгиным формам, глазками. Он что-то бойко ей рассказывал. Оля налилась румянцем и весело улыбалась, несколько раз хихикнув. Витька помрачнел, и даже не столько от того, что получил отказ от "Седого", сколько противно ему было смотреть на эту "парочку". Он отвернулся. Закурил.
- Ты посуди сам, там пацаны, служившие, порох нюхавшие, а ты необстрелянный, да и с твоим-то ростом... куда? Мишенью? По дурке получить пулю - много храбрости не надо. А меня потом батя твой спросит, мол, что же ты, Славка, пацаненка моего-то не уберег?
- Где спросит? - не понял Витька.
- Где, где... на том свете. Что я ему скажу? Что же ты, скажет, взялся быть за место отца, а сам послал на верную смерть, крестный тоже...
- Так, что мне теперь... всю жизнь возле кухни...
Возмущение "Балу" прервал, вначале задорный Ольгин смех, а потом ее крик.
- Дурак, что ли?!
Ольга бросила взгляд в сторону "Седого", ища поддержки.
- Оля! Что случилась?
- Все нормально, Николаич! - ответил за нее таксист.
- Ничего... - Ольга засобиралась, покраснела. "Балу" громко сопел и исподлобья смотрел на таксиста. Тот, извиняющейся позой, поднял руки и глупо моргал.
Зашипела рация "Седого".
- "Седой"! Третий пост... к вам "таблетка"... у "Коломны" трехсотый... прием!
- Так... чего ж сюда, черт, почему сразу в больницу не повезли?!
- Не знаю... встречайте...
"Седой" быстро поднялся, следом вскочил и Витька, глядя на него, ожидая распоряжений.
- Носилки быстро, позовите "Айболита"! И пусть "противошок" возьмет... вот черт...
Пока "Балу" выходил из-за стола, таксист уже скрылся в помещении, зовя "Айболита".
На территорию ворвался "уазик", притащив за собой облако пыли. Из машины начали выскакивать люди. Обветренные и загорелые лица озабоченно переглядывались. Задние двери фургона распахнулись и они скучились возле них. Прибежал таксист с носилками, следом бежала женщина с небольшой сумкой. "Балу" подошел к машине, глядя поверх голов в темноту фургона. На полу лежал человек в разорванной, окровавленной куртке, весь пол фургона был в темных пятнах крови. Витьку непроизвольно передернуло.
- Давай носилки сюда! - скомандовал один из приехавших и залез в фургон.
Раненого перевернули на бок, он простонал.
- Не трогайте его, да дайте пройти! - в фургон пыталась протиснуться женщина-медик, - надо противошоковое уколоть! Дайте!
Когда раненого выносили из машины, Витька посмотрел на едва открытые глаза раненого. Мутный взгляд беспорядочно блуждал, будто пытался зацепиться за кого-то знакомого, будто искал, кто может ответить - "почему, почему я?". "Балу" проводил взглядом раненого и заметил Олю. Она стояла, тревожно прижав руки к груди, бледная и растерянная с полуоткрытым ртом и широко открытыми глазами. Когда носилки скрылись, она посмотрела на Витьку. Он всегда избегал смотреть ей в глаза, отводил, а тут будто приковало. Она смотрела с застывшими в глазах слезами, словно он был следующий, с тревогой и такой тоской, что ему хотелось подбежать, обнять, сгорнуть ее своими огромными ладонями, закрыть, защитить... У него самого подступил к горлу ком. Обрывки фраз отвлекли его и он, отведя взгляд, еще раз взглянув на Олю, опустил голову.
- Где это вас? - "Седой" разговаривал с командиром с позывным "Коломна", крепким жилистым мужиком. Витька несколько раз слышал его позывной в эфире, но сам его никогда не видел.
- Хотели проскочить на переезде и... нарвались на армейских... каша заварилась, Тёма по "бэтэру" саданул, "коробка" в хлам, а те в ответку...
- Почему сразу не в больницу?
- Ты видел эту больницу?! Полкорпуса раздолбано! Да и в мирное время там кроме фурацилина ничего не было, а что ты думаешь, там сейчас что-то есть?!
"Седой" понуро кивал, соглашаясь с доводами "Коломны".
Из здания вышла женщина-медик, неторопливой покачивающейся походкой, остановилась в проеме. Словно извиняясь, пожала плечами, окинула стоящих на улице мужиков.
- Я что?! Я же не Господь-Бог... я всего лишь участковый фельдшер!
"Коломна" опустил голову, на щеках под щетиной заходили желваки.
- Тупо как... тупо... прости Тёма..., - "Коломна" приставил к лбу кулак, сильно зажмурился и несколько раз себя ударил.
Все стояли неподвижно, будто это известие наглухо приварило их к земле. Были слышны только всхлипы Оли.
4.
Сколь не коротка июньская ночь, все равно время тянется медленно и вяло. Так же вяло чувствовал себя и "Балу". Хотелось спать. Город же спал довоенным сном, мирным, теплым, окутанный ароматом маттиолы, под аккомпанемент цикад и уханье далеких разрывов, скорее походившие на летний гром - раскатистый и басовитый, не пугающий, а больше желанный, остудить раскаленную днем землю.
"Балу" и таксист обошли темный спящий квартал, вышли на центральную улицу и уселись в сквере на скамейку. С каждым привалом Витька чувствовал, что вставать на следующий обход ему становится все трудней. Кода они садились, "Балу" откидывался и старался вздремнуть хоть десять минут, не взирая на бесперебойный треп таксиста про свои амурные похождения. Тот еще время от времени смотрел на часы, как будто боялся куда-то опоздать.
- А еще было... идет одна такая... козочка, вся такая гордая... я ей посигналил... она так презрительно посмотрела... у меня тогда шестерка была... боевая машина. Говорю, когда еще доведется покататься на "жигуленке"? Короче, слово за слово - каталась, как миленькая... Ира... хе, от Санька еще никто не уходил, - Санька запнулся, вспоминая, видимо, эпизоды любовных забав,- все они одинаковы, бесит, что корчат из себя неприступных. Тут одну подвозил... глазки в пол, типа целочка, зарумянилась, а у самой шары... шары-то... во! Аж пуговки на блузке трещат... во молодняк пошел...
Витьке вспомнилась Оля, ее глаза полные слез и румянец и взгляд, и чем больше таксист живописал особенности фигуры и внешности той девушки, тем явственней всплывал образ Ольги. "Балу" представил ее на месте той девушки с этим вертким "кобельком". Его пронзило словно током. Он вскочил со скамейки, накинул карабин.
- Хватит трепаться, пошли!
Санька, оборванный на полуслове, остался сидеть с открытым ртом и смотрел, как удаляется "Балу". Он думал, что расположит к себе Витьку эротическими рассказами, по крайней мере, повысит в его глазах свой собственный авторитет.
- Чо ты подорвался, как ужаленный? - догнал его "Шумахер".
- Ничего, сидеть надоело, - буркнул Витька.
- Слышь, постой! Я чо подумал, - Сашка опять взглянул на часы, - давай разделимся, я пойду по Серова, а ты по Блюхера и возле "Космоса" встретимся, а?
Витька и сам искал предлог, как бы избавиться от этой "сентябрьской мухи", а тут он сам предложил.
- Конечно! - радостно выпалил "Балу".
Они разошлись. "Балу" не спеша шел по темной, тихой улице и наслаждался, наступившей после трепа таксиста, тишиной. Мысли уносили его в сладостные представления об Ольге, вспоминался "Коломна" и его ребята, запыленные и прокопченные войной. Он представлял себя, вылезающего из "уазика", в выгоревшем камуфляже и Ольгу, подающую ему кружку с холодной водой, смотрящую на него с гордостью и восхищением.
"Балу" уже подошел к "Космосу", бывшей промтоварной трехэтажке, который жители называли еще по старому, советскому названию. Он потоптался с минут пять, ожидая напарника, потом вытащил телефон и понял, что не знает его номера. Было начало пятого. Витька решил пойти ему навстречу, рассуждая, что если нигде не застрял, то должен его встретить очень скоро. Он нехотя поплелся на поиски таксиста. Левая сторона улицы прерывалась пустырем, на котором, как грибы после дождя, за каких-то два с лишним года "зарос" гаражами, символами достатка и успеха его обладателей. Он постоял, озираясь по сторонам и, хотел было крикнуть, позвать таксиста, когда что-то лязгнуло в темноте. Витка прислушался и услышал какой-то скрежет, как будто кто-то гнет металлический уголок. Звук доносился из глубины гаражей. Он снял с плеча карабин и, стараясь не шуршать посыпанным под ногами гравием, медленно пошел на звук. Все стихло. Витька вслушивался и всматривался в темноту. Тревожная мысль возникла сразу, как только он вспомнил про гаражи, вспомнил слова таксиста про "брошенные тачки". Стало как-то не по себе. Витька еще постоял, не шевелясь, прислушиваясь к любому шороху. Тишина, напротив, была такой, что слушать мешало только собственное дыхание и тревожные удары сердца. Ему даже подумалось, что звук причудился, что его фантазии пропели ему этот скрежет. Плохо он думает про Саньку, разминулись, найдется, нормальный парень, придрался, приревновал, а теперь еще и в мародерстве заподозрил. "Балу", сам себя отговаривая, выпрямился и хотел было уйти, но раздался жужжащий звук стартера, потом еще. Сомнения и колебания рухнули - звук доносился совсем рядом. Машина сразу не завелась, взяли паузу.
Витька разглядел приоткрытую створку ворот, с силой распахнул ее и заорал, сам покрывшись мурашками, испугавшись собственного голоса.
- Кто тут, выходи!
Он передернул затвор, но проходить в темноту гаража остерегся.
- Буду стрелять без предупреждения, выходи!
Внутри что-то звякнуло и из темноты гаража выскочил таксист. Он ударил какой-то железякой по карабину, тот выпал из Витькиных рук и грохнулся на бетонный пол.
- Ах ты, сука! Малокосос херов!
От неожиданности Витька отпрянул и следующий удар пришелся ему по плечу. Он размахнулся и, даже, не ударил - бросил руку, сшиб таксиста. Тот отскочил и хотел было накинуться еще раз, но вторым, уже прицельным ударом сбил того с ног.
- Все, все, все... Витя! Я тебя не узнал... ты не то подумал... друга машина... а хочешь тебе тачку подгоним... а?
- У меня прав нет...
- Да какие сейчас права... - таксист смотрел жалко и заискивающе, - у меня в ГАИ кенты все сделаем, хочешь?
Он рванулся влево, отвлекая "Балу" от упавшего карабина, а затем назад схватил карабин, но не успел оторвать его от земли, Витька придавил его ногой, и схватил таксиста за шею, повернув его к себе лицом и приготовился приложиться в это самое ненавистное ему лицо.
- Все, все... Витя, все... как скажешь, так и будет. Не хочешь - не надо... все...
"Балу" продолжал сжимать шею таксиста, поднял карабин и повесил его на плечо. Затем достал рацию.
- Ну мы чо, не договоримся? Напарник... что ты делаешь?
- "Седой", ответь "Балу"...
На том конце ответа не было долго, рация напряженно шипела.
- "Балу", я "Седой", - наконец-то ответили в рации.
- Тут..., - Витька запнулся, пытаясь сформулировать, как сказать "Седому", что произошло.
- Николаич! Николаич! Это я, "Шумахер"! Этот придурок совсем поехал, на своих кидается, - завопил Сашка.
- Что у вас там такое, прием? - прохрипело в рации.
- "Седой" я "крысу" поймал... таксиста...
Сашка что-то еще хотел возразить, но "Балу" что силы сдавил ему шею, от чего тот ойкнул и присел. "Седой" держал паузу, видимо размышляя, что с этим делать.
- Тащи его в штаб. Пусть там разбираются, - в конце концов решил "Седой".
- Понял вас...
"Балу" пристегнул рацию и перехватил правой рукой таксиста за шиворот.
- Вставай, пошли...
- Зря ты все, Витек, зря. Сам не понимаешь, что делаешь. Честный слишком... честные сейчас только дураки. Ведь машина все равно пропадет - разбомбят, сгорит или кто-то уведет... не я, так другой, понимаешь... оно уже ничье, никто уже не вернется. Или ты думаешь, что мы здесь жизни класть за идею должны? Это, пойми, закон войны такой, это наша зарплата такая. Ты думаешь, что пацаны, вон, "Коломенские", что, приперлись из России, тебе что ли помогать, "Седому", сраный этот городишко защищать? Зарабатывать пацаны приехали. Повоюют и домой... при бабле и на новых тачках. А "Седой", что ты думаешь? Он чо? Оно ему надо за так? Сейчас, небось с этой, молодой... с поварихой, Олькой...
"Балу", что есть силы рванул к себе таксиста, схватил его за грудки, от чего тот прохрипел и закашлялся. Витька навис над тщедушным таксистом огромной глыбой, пылая от ненависти, готовый сорваться и раздавить, размозжить, раздавить.
- Ты... ты "Седого" не марай! А имя "Оля" своим поганым языком больше не произноси - вырву! Гнида... теорию придумал... людей по своей куцей мерке меряешь, скотской. Не знаю, за что "Коломна" воюет, а я точно знаю - чтоб таких вот, как ты сволочей не было... "от Санька еще никто не уходил"... говоришь?
- Да то я... разговор поддержать, я...
- Заткнись!
Вид у "Балу" был угрожающий и таксист, чтобы не испытывать судьбу, затих.
Шли молча, Витька всю дорогу держал таксиста за шиворот и отпустил только когда пришли в "штаб" - здание городского исполкома. Несмотря на раннее утро, в помещении суетились, сновали какие-то незнакомые вооруженные люди, все были чем-то заняты, озабочены. "Сдав" таксиста, "Балу" вышел на улицу, закурил, постоял на крыльце, вспоминая и обдумывая Сашкины слова, размышляя над тем, что произошло ночью. Вспомнил Ольгу, глубоко вздохнул и, бросив окурок, пошел прочь в новый, наступающий день, чувствуя какое-то облегчение и новизну.
Уже совсем рассвело.
5.
Об обстреле знали заранее. "Балу" кричал перед каждым домом, чтобы спускались в подвал или шли в бомбоубежище, находящееся на территории школы. Просил, кто помоложе, обойти своих соседей - предупредить. Люди выходили, оставаясь стоять возле подъездов, не веря в опасность, скапливаясь в небольшие группки, тихо переговариваясь и обсуждая положение и сетуя, кто о чем. Больше было старух, немного стариков, молодые мамаши с детьми и изредка, здоровые крепкие парни, к которым Витька почему-то не обращался и не просил, презирая их и не понимая, почему они здесь. Они тоже смотрели на него с некоторой опаской и недоверием.
Бахнуло где-то далеко. Народ засуетился, стал толпиться возле входа в подвал. Второй, третий взрыв прозвучали где-то на поселке. "Балу" решил, что пора самому укрыться в подвале. Он побежал, стараясь держаться ближе к зданию. Когда заметил, что в доме напротив, мелькнула чья-то седая голова на пятом этаже. Витька остановился, выругался и метнулся в подъезд, в два шага проглатывая лестничный марш, в мгновение оказался на нужном этаже. Громко постучал в дверь.
- Хозяйка! Спуститесь в подвал, обстрел начался! Эй! Слышите?!
Дверь открылась, на пороге появился невысокий худенький старик с густой седой шевелюрой в больших прямоугольных очках эпохи Леонида Зорина. "Балу" сразу узнал в нем "Эйнштейна" - своего учителя математики, Альберта Францевича Эскера, въедливого и противного старика лет семидесяти, пытавшегося вбить в Витькину неспособную к учебе голову тригонометрический бред, логарифмы и пределы. Немец по национальности, которого ученики считали евреем, со смешной артикуляцией, всегда говоривший бегло и отрывисто, немного пришепетывая. Двоек он почти не ставил, но так истязал своими дополнительными занятиями и пересдачами, математическими диктантами, контрольными, что получил второе прозвище, более обидное - Крюгер.
Альберт Францевич внимательно смотрел на Витьку, пытаясь вспомнить его фамилию.
- А, молодой человек... э-э-э... Гончарук, Витя? - старик улыбнулся, довольный, что быстро вспомнил своего ученика, - проходите...
- Да какой проходите, Альберт..., - "Балу" замялся, вспоминая его отчество, - Ф-францевич... обстрел, слышите?
- А... ну ты беги, беги, а я не пойду... в меня не попадут...
- Почему?
- По теории вероятности, - Альберт Францевич лукаво и как-то грустно улыбнулся и не спеша прошел в квартиру.
"Балу" не понимая, посмотрел вслед уходящему старику, в растерянности решал - проходить ли ему следом или убегать в подвал. Уверенность и бесстрашие, с которыми были сказаны эти слова, убедили Витьку, что это не простой "авось", а какое-то тайное знание, расчет, не доступное и не постижимое для его понимания. Он закрыл дверь и прошел в квартиру, разглядывая скромное жилище своего учителя. Квартирка была маленькая, но чистая и уютная, с мебелью и утварью, купленной задолго до эпохи "товарного изобилия". "Балу" сделал несколько шагов, потом остановился, посмотрел на свои башмаки, и попятился назад, в коридор, разуваться.
- Нет, нет... не разувайся, проходи... хочешь чаю попьем, я липы насушил и немного есть настоящего... правда с чем... а есть прошлогоднее варенье.
