Слово "счастье" на страницах книги, может быть, одно из наиболее часто встречающихся. Но что считают для себя счастьем люди, живущие здесь, где "забытая Богом земля. И бесплодны поля, где под небом лежат нерождённые сыновья", где "...помереть необходимо бывает, чтоб себя не потерять"? Хорошо написала об этом Анна Ревякина: для неё счастье - это тот час, когда "они встретятся - отец и дочь, - натянут сетку для бадминтона", и у них "не будет другого занятия, кроме счастья".

Представленные в книге стихи, проза, драматургия переполнены стилистикой военного быта. Вот, к примеру, строки из стихотворения Анны Долгаревой:

Здесь земля отверженных,

нам уже от неё не деться,

ветер степной пахнет смертью, мятой и мёдом.

Мы пьём за любовь, за правду,

за счастливое детство,

пьём не чокаясь из гильз от гранатомета.

Наверное, нам, живущим в мире, трудно понять, что женщина, пишущая стихи о любви, может сегодня использовать образы войны, как использует их, например, луганчанка Елена Заславская:

Счастье моё великое!

Чудо моё ты, чудище,

Любящее и нежащее,

Спрячусь в твои я ручищи,

Словно в бомбоубежище,

Спрячусь от взрывов отчаянья,

Ужасов одиночества...

Здесь даже стихи пишутся потому, что они - "как от зла редут", что каратели могут расправиться с человеком, но со стихами - никогда: "...уничтожить ни за что нельзя того, что было выстрадано сердцем!" (Виктор Полупан).

"Пепел Донбасса стучит в моё сердце!" - восклицает Иван Нечипорук, перефразировав известную фразу Шарля де Костера, и убеждённо говорит: "Мы не вернёмся к тебе, Украина!"

А разве возможно вернуться в... никуда? Именно такой видит современную Украину, погрузившуюся то ли в безвременье, то ли в средневековье, Виктор Куллэ:

Слишком жадным и глупым

не понять никогда:

путь к свободе по трупам

ведёт в никуда.

Как бы вторя ему, Александр Курапцев считает приговорённой к гибели страну, где нет места свободной мысли и мнению, которое противоречит официальной линии:

...нет, ни за что не смолкнет сволочь,

в башку вколачивая текст.

Так, потерявшись в настоящем,

ополоумевши сполна,

играет в говорящий ящик

приговорённая страна.

Фашистскую сущность тех, на кого равняется сегодняшняя Украина, подчёркивает стихотворение известного украинского поэта Василя Симоненко в переводе на русский, выполненном Виктором Куллэ (здесь же, рядом, стихотворение публикуется и на языке оригинала):

Я встретил вас в годину лютой боли,

Когда пожаров языки взвились

До звёзд, и люди глохли поневоле

От самолётов, вспарывавших высь.

Тогда-то вас и окрестили псами:

За страсть лизать хозяевам сапог,

За "Ще не вмерла..." хриплыми басами,

За "хайль" и взлёт руки наискосок.

Те, у кого "смерть за спиной стоит с холодным взглядом и смотрится в разбитое окно", у кого "и дочке будет пять, а сыну - девять отныне до скончания времён" (Александр Савенков), иногда ещё называют Украину "своей страной". Но лишь в том контексте, в каком пишет о ней Екатерина Ромащук:

Свою страну всем сердцем ненавижу,

Где люди к бедам слепы и глухи.

Не страшно умирать. Страшнее выжить

Калекой без руки или ноги.

Но большинство авторов отчётливо ощущают себя частью русского мира. Уже упомянутая выше Анна Долгарева выражает это ощущение такими поэтическими строчками:

...все цари да чиновники тенью пройдут,

ну а мы-то навеки останемся тут,

от курильских морей до донбасских степей

в эту землю врастаем и останемся в ней.

Сохранение себя в качестве русского человека каждому из них приходится оплачивать неимоверно высокой ценой. Той, о которой Марк Некрасовский говорит обыденно просто и в то же время трагически достоверно:

Это чьи, ребята, ноги?

Без сомненья, это Томка.

После взрыва на дороге -

Только ноги и воронка.

А Елена Заславская пишет об этой цене, казалось бы, более возвышенно, но не менее трагично:

Близко, черно и бездонно.

И падают звёзды.

Кому на погоны.

А нам на погосты.

И всё-таки в страшных условиях войны люди не потеряли способность сострадать. Показательно в этом смысле сюжетное стихотворение Григория Егоркина "Сонечко" ("Солнышко"). Ополченец кинул в свой "сидор" нехитрый трофей - айфон убитого врага - бойца АТО: "Мёртвый на войне гаджетов не имет". И вдруг телефон бренькнул:

"Сонечко моє!" -

Из контактов строчка.

И тебя одна

Мысль берёт на мушку:

Дочь звонит? Жена?

Лапушка-подружка?

Закуси губу,

Драная пехота.

Даже взяв трубу,

Разве скажешь что-то?

В этом "разве скажешь что-то?" - и глубина мысли, и понимание того, что сочувствие к человеческой боли является непреходящим, не подверженным переменам свойством русской души.

Талантливо и эмоционально сказано о том же самом в стихотворении Юрия Беридзе "Побелите хатку", в котором обманутый и убитый сельский хлопец обращается к своей матери:

Я капля крови в желтом поле,

блакитно небо надо мной,

и ни над чем уже не волен

я, бестелесный и немой...

Теперь я семо и овамо,

и мне легко, как во хмелю...

Вы побелите хатку, мамо,

бо я уже не побелю...

В прозаическом разделе книги выделяется своей трогательностью рассказ Николая Иванова "Свете тихий", посвящённый последнему ветерану Великой Отечественной войны. Очерки-исследования Алексея Ивакина "Донецкий исход 1918 года", Владимира Спектора "Имя им - "Молодая гвардия" привлекают внимание читателя к урокам прошлого, незнание которого "искажает настоящее и угрожает будущему".

Но основная часть прозы обращена в сегодняшний день, к войне, к которой "привыкнуть противоестественно, жажда выживания пробивается в нас сквозь изрезанные осколками поры на коже" (Ирина Бауэр).

Военные будни суровы. Серёга из рассказа Ирины Горбань, который "от матери на войну сбежал", успел сделать здесь только две папиросных затяжки: "У снайперов негласное правило есть: увидел огонёк сигареты - прицелился. Повторился огонёк - стреляй. Не промажешь. Любители покурить со второй затяжки падают подкошенные на землю".

Для нынешней Украины Донбасс - это города, посёлки, шахты, уголь, поля... Но только не люди. Иные украинские политики уже открыто ведут речь о постепенном освобождении этого региона от людей. Герой рассказа Ивана Донецкого "Донецкий реквием", размышляя о том, почему он взялся за оружие, вспоминает: "Они любили меня. Я любил их. А украинский солдат их уничтожил. Убил как животных на живодёрне. Оставил на кровати её окровавленное тело без ног, засыпанное штукатуркой и обломками кирпича... Рядом, в проходе, между стеной и кроватью, под выбитой оконной рамой - тело дочери с оторванной правой рукой и кровавым месивом вместо лица и головы...

Я видел это. И пережил. Не повесился, не застрелился, не сошёл с ума... Теперь живу ради зарубок. Мне нравится гладить их пальцами. Я украшу ими весь приклад. Уверен, что они видят меня и одобряют..."

А разве возможно не содрогнуться от картины, нарисованной пером Геннадия Дубового в рассказе "Увертюра к плачу кукол"? В песочницу, в которой играла "рыженькая девочка лет четырёх-пяти", упал снаряд. Осталась только косичка да дымящаяся глубокая воронка. Девочку похоронили. Но откуда же раздаётся "неживой, пискляво-скрипучий голос: "Здравствуй, как тебя зовут? Давай играть! Здравствуй..." Оказывается, это Настя - кукла убитой девочки. Одну положили с нею в гроб, а вторую сюда, на передовой рубеж, принесла волонтёр Людмила, позывной - "Дед Мороз". Прикрепила вместе с иконами Пресвятой Троицы и Георгия Победоносца проволокой с наружной стороны блокпоста. Часто по ночам под ветром проволока тёрлась об арматуру, странно поскрипывала, и, казалось, Настя плачет. А когда ветер усиливался, кукла раскачивалась, билась о бетон затылком, включался механизм, и наши, и вражеские бойцы в полусне слышали неживой пискляво-радостный голосок: "Здравствуй! Как тебя зовут? Давай играть!.."

Герой рассказа Андрея Кокоулина "Покаяние", представляя себе Украину страной-монстром, где "все говорят на русском и его же запрещают", где людям даже осознания происходящего "хочется на халяву", делает вывод: "Какое уютное безумие - быть украинцем. Никому не должен, но все, по гроб жизни..." Словом, все должны ей, Украине!

Телефонный разговор из этого же рассказа:

" - Мама, это Лёша. Как ты?

- Я - хорошо, - несколько отстранено сказала мать. - А ты где?

- Я в командировке, на Донбассе. Телицкому приходилось кричать, он почти физически ощущал, как слова продираются сквозь расстояние.

- Где?

- В командировке! Под Донецком!

- Убивай их, - сказала вдруг мать. - Они не достойны... Это другие люди..."

Недавно в одной из телепрограмм Первого канала услышал мнение зрителя: мол, мамы детей, воюющих в АТО, переживают за то, что у сыновей старые бронежилеты и старые автоматы, а мамы Донбасса переживают за своих детей. Чувствуете эту чудовищную разницу? Её и заметил писатель в своём рассказе - в жёсткой, но справедливой форме. Вероятно, так бывает не всегда и не везде. Но уже одно то, что бывает, позволяет оценить выбор и трагедию Донбасса не как локальное противоборство, а как часть вселенского противостояния между Добром и Злом.

"...нельзя бежать от войны, если она сама пришла к тебе в дом, - пишет Вениамин Углёв в рассказе "Апогей страха". - И вообще, где мы сможем лучше узнать людей, кроме как на войне? А самого себя - где? Только там, где жизнь вплотную граничит со смертью, а смерть - иногда возвращает жизнь. Там, где добро и зло - самые непомерные, неизмеримые, достигающие самых недюжинных высот инстанции. Там, где зло - это бездна, а добро - мягкое солнце в тёплом небе".

Среди драматургических произведений альманаха выделяется киносценарий Юрия Юрченко "Свидетель". В основе его сюжета - реальные события, происходившие на юго-востоке Украины летом и осенью 2014 года. Автор живёт во Франции. Приехав на Донбасс, он вступил в Народное ополчение ДНР. Из осажденного Славянска слал в средства массовой информации свои репортажи о боях с карателями. Попав под Иловайском в плен, подвергся пыткам и истязаниям. Был обменян на четверых офицеров из украинского батальона "Донбасс". Истории, подобные той, что рассказывает одна из героинь его произведения, он слышал, вероятно, сотни раз: "Когда приехала, я, если честно, не очень еще соображала, что здесь происходит... Но тут, в Славянске, я увидела девочку лет четырех - в песочнице играла. Я ей: "Молодец, хороший домик построила". А она посмотрела на меня и говорит: "Это не домик. Это - бомбоубежище". И вот тогда я поняла, что я здесь уже до конца..."

Власти Украины и некоторая часть украинского общества покрыли себя позором своим отношением к Великой Отечественной войне. В связи с этим представляется актуальным опубликованный в книге сценарий Глеба Боброва "Миронова проба", поднимающий вопросы воспитания молодёжи, преемственности поколений, бережного отношения к истории.

"Сегодня жизнь людей Донбасса - настоящая трагедия. Замороженный конфликт на словах и в Минских соглашениях, а у них каждый день стреляют. И каждый день может стать для кого-то последним. Но это наши, русские люди. Люди одного со мной языка, одной культуры и одного ментального выбора", - говорит Артём Шейнин, писатель, ветеран-"афганец", телеведущий Первого канала и один из тех, при содействии кого книга вышла в свет.

Достойная книга. Она свидетельствует: музы Донбасса не молчат. В дни, когда "наступило не только время мародёров и карателей, но и время стукачей" (Александр Сурнин), они сражаются вместе с народом за правду, за справедливость, впитав, как и он, своей кожей боль, горе и надежды этой многострадальной земли.

***

Евгений Новичихин - русский писатель, кинодраматург, член Союза писателей России и Союза кинематографистов России. Автор более сорока книг поэзии, прозы, публицистики, поэтических переводов. Произведения Новичихина переведены на многие языки народов мира. Автор сценариев к фильмам "Опять надо жить" (Мосфильм, 1999), "Ночь на кордоне" (Киностудия им. М. Горького, 2001), "На реке Девице" (Киностудия им. М. Горького, 2006).