Осенние сумерки наползали со стороны облетевших деревьев. Хмурое небо мелко моросило. В блиндаже, под накатом из брёвен, было тепло. Потрескивали дрова в буржуйке, и начинал шипеть чай в закопченной алюминиевой кастрюле.
Перемирие. Каждую ночь со стороны национального батальона, до позиций которого было чуть меньше километра, вёлся беспокоящий огонь. Раза два-три за ночь темноту прорезали огненные пунктиры трассеров, и эхо доносило глухие щелчки выстрелов. Скорее всего, этой ночью будет то же самое.
Откинув в сторону брезентовый полог, в блиндаж на полусогнутых вошёл Седой. Ему было двадцать. Прошлой зимой пуля прошила его залихватски напяленную на голову ушанку, оставив спереди почти невидимую дырку, но разорвав в клочья сукно сзади. Приглаженные свинцом волосы на следующий день стали белыми. Прозвище сразу закрепилось за молодым бойцом.
- Чай уже скоро? - спросил Седой, передёрнув плечами, как затвором. - Зябко, однако.
- Скоро. Позовём, не трусись, - Василич, никто не спрашивал его имени, а звали по отчеству из уважения, помешал поварешкой начинающий булькать чай. - Сахарку бы побольше. А ты - дуй назад. Ещё раз пост оставишь - врежу по самое нехочу.
Седой недовольно вздохнул. Уже на выходе.
- Шило, пей быстрей и смени бедолагу. А то и правда околеет. Да и с соплями он нам не нужен, - Василич налил чай в кружку из нержавейки, протянул бойцу, бронежилет которого скрывал маленькие шрамы от трёх пулевых ранений. По удачному стечению обстоятельств несерьёзных, полученных в разное время, но при схожих обстоятельствах. Неумение не лезть на рожон и породило позывной.
Не успел Шило взять в руки кружку, как сверху несколько раз шлёпнуло в дёрн, которым был укрыт накат, а через секунду долетели звуки выстрелов из калаша.
- Вот, собаки серые, уже ночи дождаться им невтерпёж, - в сердцах буркнул Контра. Когда его первый раз спросили - почему так? Он коротко ответил:
- Стрелялки люблю компьютерные.
Больше не спрашивали.
В крышу шлёпнуло ещё несколько раз.
- От жеж сучьи морды. Нажрались уже поди, - снова подал голос Шило. - Пойти ответку влупить им, что ли?
- Сиди, - отрезал Василич. - Вообще сиди. Лучше Лёха Седого сменит. А то устроите сейчас веселье надолго.
- Ну и хитрая у тебя рожа лица, Шило, - вроде бы с претензией, но с улыбкой на белобрысой физиономии - типичный деревенский русачок - высказался тот самый названный Лёха. - Опять от караула отмазался.
- Василич, и правда - нечестно. Меня таким макаром скоро пацаны забьют. Фашисты не смогли, так свои уделают насмерть, - Шило и в самом деле выглядел виноватым.
- Ладно, - согласился тот. - Допивай и иди.
Шило, громко прихлёбывая и обжигаясь, опустошил кружку и вышел. Тут же в блиндаж ввалился Седой, жадно протягивая озябшие руки к буржуйке.
- Замёрз як цуцик. Противнички наши, видать, согреться решили. Раньше времени начали, - поиграл пальцами и, видимо убедившись, что отошли, взял кружку. - Налейте чаю страдальцу.
Дробным перестуком долетел звук новой автоматной очереди. Следом пошла вторая, и не успела оттарахтеть, как её перекрыл увесистый бас "Утёса". Не зря переживал Василич. Снаружи донеслось :
- Получите, твари!
И несколько коротких очередей из калаша Шило.
На несколько секунд всё затихло, а потом раздался всем знакомый вой летящей мины. Седой поставил так и не наполненную кружку на столик из ящиков и на всякий случай присел. Блиндаж вздрогнул.
- Первая пошла, - начал счёт Лёха. - Вторая... Третья...
Взрывы сотрясали блиндаж, и их явно было больше, чем успевал насчитать Лёха. Сквозь очередное завывание донеслось буханье АГСа. Всё стало понятно. Нацгады решили оторваться по полной. Гранаты и мины ложились совсем рядом - местность была хорошо пристреляна противником, и каждый новая мина могла превратить блиндаж в братскую могилу. Но, наверное, кто-то сверху прикрыл, оставив этим вечером смерть голодной.
Как только стихло, бойцы бегом ринулись в траншею на свои позиции. Нервно сжимая автоматы, каждый вглядывался в сумеречное поле перед блок-постом. Никого. Значит, просто включили ответку на стрельбу Шило, а покидать насиженные укрытия не собирались.
Сам распорядитель прошедшего бала сидел на дне траншеи, присыпанный жирной землицей, улыбаясь измазанной физиономией.
Василич подошёл, пригибаясь, и присел перед ним на корточки.
- Я ж тебя просил, паразит.
- А я-то чего? - удивлённо заморгал тот. - Эти мурзилки внагляк выползли и давай с колена шмалять. Тир им тут что ли?
"Утёс" - крупнокалиберный пулемёт калибра 12,7
АГС - автоматический гранатомёт станковый
- Командир, ты его шибко не наказывай. Так пару пенделей волшебных, да тушенки лишить на неделю, - это подтянулись остальные бойцы.
Шило снова заулыбался - если шутят, значит всё в порядке. Встал, отряхнулся и поглядел в бойницу.
- От пси богуязливи. Поховалися шавки, - иногда в минуты волнения он переходил на мову. - По будах поганим сховалися*. - И победно потряс автоматом.
В бруствер несколько раз шлёпнуло. Шило моментально присел. Все остальные тоже. Раздались смешки.
- Ну просто херой!
А Василич только вздохнул и прислонился к земляной спине траншеи. И вдруг сказал:
- Мы вот их частенько псами, собаками кличем, а ведь собака - друг человека. У меня овчар дома остался. Кличка - Верный. Дом охраняет. А до него маманя его дом охраняла. Хоронил почти как человека. Нехорошо как-то получается.
После этих слов Волк, он всегда носил маску-балаклаву, у него их был целый запас, чтобы не стирать, молчаливый суровый мужик, над которым пытались шутить вопросами по поводу этой маски, а он коротко обрубал - "Морда мёрзнет", неожиданно заговорил:
- Согласен. Зря собак обижаем. Я до войны часто в Черкассы в командировку мотался. Там под селом Легедзино памятник есть. Посередине стела небольшая с крестом сверху, по бокам две плиты стоят. Слева рисунок красноармейца с винтовкой, справа рисунок овчарки. Я спрашивал местных, там оставались ещё те, кто помнил тот бой...
*******
Солнце уже зашло, но духота не спадала. С запада надвигалась гроза. Над невидимой в темноте кромкой леса на горизонте сверкало и грохотало. Майор Лопатин прислушивался, стоя у забора клуба, где накануне спешно расположили штаб. Уже не первый раз ему доводилось слушать такую грозу. Гром небесный и грохот выстрелов вражеских орудий смешивались, соревнуясь между собой. Кто громче, кто сильнее, кто больнее. Там, всего в нескольких километрах на запад, шёл дождь, и погибали подразделения двух армий, попавших в окружение. Его батальон погранотряда тыла фронта смог вырваться с боем и здесь соединился с остатками 8-го стрелкового корпуса. Ещё к ним прибилась группа связистов, отряд из шести снайперов, и львовская кинологическая школа, которую отправили в эвакуацию, но она застряла тут, в селе.
До того, как бойцы попадали на ночлег, Лопатин с майором Филипповым из пограничной комендатуры посчитали личный состав. Пятьсот человек. Винтовки, гранаты, хватало патронов. Но
*Псы боязливые. Попрятались шавки. По будкам поганым спрятались. (укр.)
против танков, которые завтра обязательно появятся, нужны пушки. Имелись, правда, две зенитки из группы охранения штаба. Их можно использовать против танков, но расчёты очень уязвимы в таком бою. Окопаться не успевали, но прямо перед полем пшеницы, начинаясь на правой окраине села и расползаясь вширь на левой, змеился небольшой овраг, который Лопатин собирался использовать.
Рано утром в воздухе раздался звук мотора. Наглый мессер вынырнул из-за макушек деревьев, едва не задев их.
-Воооздуууух!
Бойцы попадали на землю. Особо смелые лихорадочно заряжали винтовки. Не выпустив ни одной пули, даже для острастки, мессер сделал четыре круга над селом, помахал крыльями, сволочь, и убрался восвояси.
К Лопатину подошёл Филиппов.
- Всё. Картинку он срисовал как есть. Зенитки перебросить мы сейчас вряд ли успеем. Надо больше бойцов на левый фланг. Там попрут.
Лопатин согласно кивнул. Позвал Мартынова.
- Бегом на правый фланг к зенитчикам. Скажи, чтобы взвод Иванова брал ноги в руки и на левый. Пусть оставит человек пять. На всякий случай. Но не больше.
- Есть товарищ майор!
- Шуруй быстрее, - поторопил его Лопатин.
От леса отделились танки. Лопатин насчитал ровно тридцать. Вселяло надежду то, что все они были лёгкими панцерами. За танками, растянувшись цепью, как обычно, показались маленькие пока ещё фигурки фашистов. Зло залаяли зенитки. В ближнем бою у них не было даже надежды на успех. Поэтому торопились, спешили использовать свой шанс. В ответ раздался вой снарядов - заработала невидимая немецкая артиллерия. Пилот мессера не зря ел бауэрский хлеб и пил шнапс. Немцы били кучно. Взрывы ложились рядом с орудиями, фонтанами земли и дымом скрыв от Лопатина происходящее у зенитчиков. Но еще какое-то время он слышал выстрелы. И видел, как загорались танки. До того как немецкие гаубицы перепахали начало оврага, похоронив зенитчиков, семь панцеров застыли на поле. Оставалось ещё два десятка, и они упрямо пёрли на позиции.
Лопатин передал приказ - подпустить ближе.
- Приготовить гранаты! Отсекать пехоту! - пронеслось вдоль оврага.
Панцер - от Panzerkampfwagen. Panzerkampfwagen II (Sd.Kfz. 121 или Т-II) немецкий лёгкий танк.
Мессер - Мессершмитт Bf.109 истребитель Люфтваффе, использовавшийся и в качестве самолёта-разведчика
Бауэр (нем. Bauer) - фермер, крестьянин
И наступила бы тишина, если не усиливающийся рычащий звук моторов.
Напряжение нарастало.
И когда ближайший танк выстрелил, несмотря на то, что снаряд ушёл дальше позиций и
разорвался на окраине села, нервы не выдержали. Сперва раздались одиночные выстрелы, быстро переросшие в сплошной треск. Немцы стали пригибаться и перешли на заячий бег. Вокруг пограничников зажужжали шмели немецких пуль. Снаряды ложились всё ближе к позициям оборонявшихся. Гул, грохот, дым, крики и стоны раненых пропитали душный воздух.
Слева, к пологой части оврага, подобрался немецкий танк.
Лопатин огляделся.
- Мартынов! Видишь, - он указал на приближающуюся машину. - Давай!
Боец замешкался, и Лопатин рявкнул, перекрывая грохот боя:
- Вперёд, Мартынов!
Тот пополз навстречу танку, но вдруг вскочил.
-Куда? - крикнул Лопатин.
Но его не слышали.
- Аааааааа! - Заорал Мартынов и побежал.
Лопатин увидел, как рваными красными пятнами набух китель на спине, а сам Мартынов, словно наткнулся грудью на невидимое препятствие. Голова его откинулась назад, и не сгибая колен, он опрокинулся навзничь. Рука, со связкой гранат упала на грудь убитого. Неожиданно из оврага выскочил другой боец, майор не увидел его лица, так быстро тот подбежал к Мартынову, выхватил из мёртвой руки связку, сиганул вбок. Пригнулся. Взмах руки, и взрывная волна обдала жаром. Танк утробно рявкнул и загорелся. И почти сразу, возле следующего за ним, рвануло, а саму машину крутануло на месте - гранаты разорвали гусеницу. Остальные танки остановились на безопасном для себя расстоянии и стали бить почти в упор, выплёвывая осколочные и пулемётный свинец. Залёгшая было пехота поднялась, воспользовавшись тем, что ружейный огонь со стороны русских ослаб. Часть танков с рыком, слышным даже сквозь разрывы и сливающийся в сплошной гул треск выстрелов, развернулась и двинулась на голый теперь правый фланг.
"Там ведь сейчас нет никого", - с обречённой тоской, понимая, что сделать уже ничего нельзя, подумал Лопатин. Однако прямо по фронту тоже пёрли фрицы и тосковать было некогда.
Он заметил, как некоторые бойцы, оставив позиции, кинулись к селу. У него даже не возникло злости. "Расстреляю лично, нахрен", - угрюмо и отстранённо подумал он, вжав голову в плечи от взрыва очередного снаряда. Взрывной волной с бойца справа сбило фуражку. Сверху посыпались комья земли, и под этим градом тот развернулся и пополз назад.
- Куда? Куда, мать твою? - заорал Лопатин. И с облегчением увидел, что боец всего лишь дотянулся до отброшенного в сторону головного убора с ярко-зелёным верхом и синим околышем, схватил и тут же напялил его на голову.
- Непорядок, товарищ майор. Нельзя нам с непокрытой головой. Пусть знают, сволочи, с кем воюют.
Тем временем справа немцы вышли на окраину села. Лопатин увидел, как танк в упор выстрелил в одну из хат. Снаряд пробил мазанку насквозь и взорвался в огороде, но от взрыва хата загорелась. Вспыхнула, как охапка соломы, а из окна, объятого пламенем, продолжали стрелять.
Здесь же, перед оврагом, фашисты завязли. Несмотря на ходящую ходуном землю, пограничники успевали отстреливаться, не давая врагу подойти ближе к танкам. Но было понятно, что это вопрос времени. Как только основная часть пехоты попадёт под защиту брони, гансы снова полезут вперёд. А тут уже для них один рывок. И всё. Тогда уж точно - всё.
Лопатин огляделся. Он видел напряжённые спины стреляющих, сжимающие головы руки и безвольно распластанные тела мёртвых. Перекрывая грохот боя криком, матерясь сквозь зубы и в голос, ему удалось собрать вокруг себя группу пограничников.
Бойцов почти не осталось. Майора окружало не больше двадцати человек. Хотя ещё оставались люди в хатах и на огородах сразу за оврагами, но собрать их сейчас не получится. Там у каждого теперь шёл свой, личный бой.
Стрельба из танков стала заметно реже. Теперь раздавались только отдельные выстрелы, наверняка прицельные. Немцы экономили боеприпас для решительного броска.
****
Бой шёл уже два часа. Со стороны окраины села доносились ухающие звуки разрывов и глухой треск ружейной стрельбы. Иногда снаряд залетал в село, и тогда коровник, в который определили кинологическую школу, весь содрогался, а собаки тревожно ершили загривки, отзываясь нестройным рычанием. Сержант Липенко любил собак с детства. И когда возраст и призывная комиссия привели его в пограничные войска, он обрадовался. Пожелание молодого бойца отцы-командиры без внимания не оставили и определили его в кинологи. Каждый должен быть на своём месте. Липенко был на своём. Вот и сейчас он сидел в сарае среди своих питомцев, успокаивая шёпотом, похлопывая по раздувающимся от нервного дыхания бокам, как и остальные инструкторы, такие же парни, призванные перед самой войной.
Возле ног сержанта сидел Граф. Кличку щенку дали ради хохмы. Чем не развлечение - давать команды аристократу. Но пёс вырос, заматерел и носил своё имя гордо. Из всех кинологов он беспрекословно подчинялся только Липенко. У них сразу, с первой секунды знакомства, возникла особая связь. Зная строптивый характер пса, сержант ценил эту привязанность и относился к нему, как к человеку. Сослуживцы, видя такой альянс, подшучивали над ним, а не собакой, как предполагалось. И сейчас Граф вёл себя не так, как другие сородичи. Он был совершенно спокоен и не нуждался в подбадривании хозяина. Чуя тревогу человека, он был готов защищать его от чего угодно.
"Как же им, наверное, страшно, - думал Липенко о собаках. - Мне страшно, потому что я понимаю, что происходит. А они? Сутки без еды. Да и накануне не густо удалось харчами разжиться. А сейчас здесь, взаперти, голодные, а снаружи бабахает так, что земля трясётся. И ведь терпят, ждут от нас, от меня, что мы, я всё решим, накормим и позаботимся. И ведь не в дрессировке тут дело. Не только в ней..."
Канонада стала стихать.
- Как там наши? - задал вслух беспокоящий всех вопрос кто-то из ребят.
- А чёрт его знает. Сидим тут как в клетке. А вдруг фашисты прорвались? Надо бы разузнать - что да как, а то не приведи, попадём тут как кур в ощип.
- Сержант, что скажешь?
Липенко встряхнулся от мыслей.
- Да. Хорошо бы узнать. Оставайтесь здесь. Мы с Графом сходим, разведаем.
Он встал. Пёс, услышавший своё имя, тоже подскочил.
- Рядом, Граф! - дал команду Липенко. - Пошли!
****
Сразу за оврагом начинались огороды. И оттуда, из высокой ботвы, вдруг вывалился, чуть не кубарем скатившись вниз, один из инструкторов кинологической школы. Из тех же листьев высунулась и застыла на страже морда овчарки.
- Товарищ майор! - обратился сержант к Лопатину. - Собаки. За штабом. Там ещё все наши. Ждут приказа.
-Сколько?
- Почти сто пятьдесят.
- Бойцов, бойцов сколько? !
- Со мной двадцать пять человек будет.
- Всех сюда. Быстро!
- Есть!
Кинолог шустро вскарабкался наверх.
Лопатин обратился к бойцам.
- Ну что, хлопцы. До темноты нам не дотянуть. Отойти к лесу сейчас мы не сможем. Здесь же нас раздавят, как мух, и не поморщатся. Если будем отходить в село - покажем спины. А эти гады нас жалеть не будут. Да и нам их жалеть не за что. Так зачем оттягивать? Мы и так слишком долго отступали от границы.
Зашуршали листья ботвы и появились кинологи, каждый держал пять-шесть натянутых поводков. Овчарки скалились, рычали, роя лапами землю.
- Вот и помощники наши, - с кривой усмешкой сказал Лопатин, слабо представляя, чем эти животные смогут помочь. - Как только немчура снова полезет - покажем фрицам чего мы стоим.
- Всё. Началось, - сказал кто-то.
Немецкая пехота поднялась и двинулась в сторону оврага. Уцелевшие танки стояли на месте. Видимо, фашисты решили не рисковать техникой, понимая, что защитников села осталось немного.
- Впёрёд, братцы! - Лопатин встал во весь рост.
С криком "ура!" поднялись пограничники из своих укрытий. И, опережая злых в своей обречённости людей, кинулись на серые цепи врага коричневые в черных подпалинах тени.
Из бойцов, стремящихся вцепиться в горло врагу, не добежал ни один. Стрелки в танках хорошо делали своё дело. Но, истекая кровью, сквозь мутную пелену, Лопатин успел увидеть, как полетели клочья серого сукна и ошмётки человеческого мяса. Услышал сквозь пульсирующий гул в ушах крики ужаса врагов.
Овчарки висли на руках, выдирали кровавые куски из ног и клыками рвали немецкие глотки, превращая вопли страха в предсмертные хрипы. По пшеничному полю, полю битвы, метались обезумевшие немцы и разъярённые собаки. Из солдат больше всего повезло тем, кто оказался рядом с танками, пусть даже подбитыми. Они запрыгивали на броню, отстреливаясь не глядя. Попадая. Но уже мёртвые челюсти, сомкнутые на ненавистной плоти врага, не хотели разжиматься.
И всё же фашистов было больше, и пули их разили насмерть. Уже через десять минут после призыва Лопатина почти все овчарки лежали мёртвыми среди тел в серой форме. Пришедшие в себя фашисты добивали раненных животных, боясь подходить близко.
Граф подполз к лежащему на боку Липенко. Весь измазанный кровью, чувствуя её терпкий вкус на своих клыках, он хотел сказать хозяину, что сделал всё, что смог. Пуля перебила ему заднюю лапу, и он тяжело дышал, вместе с алым ручейком теряя последние силы. Но всё равно толкнул голову хозяина носом. Понюхал и понял, что тот мёртв. Вздохнул, почти как человек, и положил свою голову на грудь инструктора. Услышав шаги немцев, ощерился и глухо зарычал, жалея, что уже не может подняться, прыгнуть, порвать. Щёлкнул затвор винтовки. Граф дернулся от удара пули и окаменел в оскале.
Уже в сумерках фашисты вошли в село. Из каждого двора доносилась немецкая ругань, выстрелы и собачий визг. Укусы жгли стыдом бравых солдат вермахта. И за пережитый страх, уязвляющий арийскую гордость, своей жизнью расплачивались беззащитные дворовые собаки селян.
А несколько овчарок убежали в лес. И, как потом вспоминали местные жители, так и прожили всю войну стаей, совершенно одичав и не подпуская к себе людей. Иногда они нападали на небольшие группы немцев. Партизанский собачий отряд...
**************
Волк достал сигарету.
- А перед стелой лежит плита с надписью на украинском о том, что в июле сорок первого здесь смертью храбрых пали пятьсот пограничников и сто пятьдесят служебных собак, навеки оставшись верными родной земле.
Щёлкнул зажигалкой. Выпустил в уже чёрное небо струю дыма.
- Да... Верными родной земле... - эхом повторил Василич. - А ведь это была не их война. Но они погибли, как настоящие солдаты. Когда победим, обязательно поеду к тому памятнику. И овчара своего возьму.
Осенняя ночь накрыла израненную войной землю. И никто сразу и не понял, что вокруг стало тихо. Как будто даже с той стороны услышали.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
