В прошедшем месяце отмечалось 80-летие окончания судьбоносной для страны Курской битвы. Ее непосредственным участником был Иванов Константин Дмитриевич, оставивший после себя письменные воспоминания о боевом пути. Считаю своим долгом после некоторых уточнений, дополнений и литературной обработки опубликовать наиболее значимые эпизоды его фронтовой биографии.
Иванов К.Д. семнадцатилетним юношей ушел на фронт в январе 1943 года. В Сталинграде еще не завершилось переломное для всего хода войны грандиозное сражение, а уцелевшие в его пекле сталинградские мальчишки уже спешили в действующую армию. После 3-х месяцев обучения в учебном минометном полку по подготовке командиров отделений, располагавшемся в г. Пугачев Саратовской области, в мае выпускников эшелоном отправили на фронт. В этом же месяце он принял первое боевое крещение на фронте.
Наступил июнь месяц 1943 года. Неожиданно Иванова К.Д. и еще нескольких минометчиков вызвали в штаб полка. Поджидавший их майор-артиллерист начал с ними беседовать. Из разговора становилось ясно, что он является представителем артиллерийской части и прибыл для комплектования своего воинского подразделения. После расспросов об учебке, участии в боевых действиях, майор завершил беседу словами: "Ребята, кто из вас желает стать настоящим артиллеристом? Скажите откровенно, согласны или нет. В противном случае поищем в другом месте. Однако на вашем месте я бы не стал возражать. Конечно, сражаться с фашистскими танками дело опасное, но и геройское".
Раздались вопросы: "Какой вид оружия предстоит осваивать и где придется сражаться?"
Майор терпеливо объяснял: "Осваивать будете 76 - мм орудия, которые стреляют с закрытых и открытых позиций, но чаще всего открытых. Воевать предстоит в составе артдивизиона механизированной бригады и там, куда Родина пошлет".
Предложение майора все единодушно приняли.
Через несколько дней прибыла автомашина и увезла нас в новую воинскую часть - артиллерийский дивизион 11 Гвардейской механизированной Берлинской орденов Суворова и Богдана Хмельницкого бригады 5-ого Гвардейского механизированного Зимовниковского орденов Кутузова и Александра Невского корпуса. Конечно, эти почетные наименования и ордена бригаде и корпусу еще предстояло заслужить, такими "громкими именами" они стали называться в конце войны. Иванов К.Д. в составе этих именитых воинских подразделений прошел тяжелый боевой путь до Берлина и Праги и закончил войну 15 мая 1945 года командиром орудия в звании гвардии старшего сержанта. Награжден медалями "За отвагу", "За боевые услуги", "За взятие Берлина", "За освобождение Праги", "За победу над Германией". После войны участвовал в подавлении бандеровского подполья в Западной Украине. Затем его часть перевели в г. Мары Туркменской ССР. В армии прослужил до 1950 года. Уволился в запас в звании гвардии старшины. Вместе с ним дорогами войны и послевоенной службы прошла и его верная боевая подруга - 76-мм пушка ЗИС-3, первый выстрел из которой был сделан под Сталинградом в дни его обороны. Он начинал воевать наводчиком, а заканчивал войну и службу командиром этого легендарного орудия. Иванов К.Д. все годы бережно хранил вырезку из дивизионной газеты, рассказывавшей о судьбе его именитой пушки и ее расчета.
После общего знакомства с героем нашего очерка, перейду к его воспоминаниям о нескольких самых драматичных днях сражения под Прохоровкой, итоги которого во многом предопределили исход Курской битвы.
Волею судьбы "Родина послала" сражаться наводчика первого орудия, первого взвода, первой батареи артдивизиона 11-ой мехбригады Иванова К.Д. и его товарищей на Курскую дугу. Он с большой теплотой вспоминает своих командиров, других однополчан, с которыми прошел эти суровые испытания.
Отделение возглавлял сорокалетний бывалый фронтовик сержант Приходько. Он хорошо знал и любил свое дело, был добрым и внимательным командиром. Его уважали за справедливую требовательность к себе, подчиненным не только рядовые артиллеристы, но и командиры разных званий и должностей, называли исключительно по имени и отчеству.
Командиром первого взвода был молодой, не высокого роста, двадцатипятилетний лейтенант Майборода. По характеру мягкий, добрый, он не приказывал, а просил выполнить указание. Отличался исключительной общительностью, ел с одного котелка и спал в одном окопе с подчиненными. Лишь лейтенантские знаки отличия подтверждали, что он является их командиром.
Одногодок взводного командир батареи капитан Фомин представлялся человеком несколько другого склада. Высокого роста, смуглолицый красавец, бывший моряк-одессит. Всегда выглядел опрятным, ходил эдаким щеголем, неизменно с биноклем на груди. Фуражка обычно одета не по-уставному, лихо сдвинута на затылок, руки в карманах либо одна держит бинокль, другая - за поясной ремень. В моменты напряжения порой был неоправданно вспыльчив и в порывах гнева мог наговорить резкостей, оскорбительных слов и даже ударить командира взвода на глазах у подчиненных. В добром расположении духа отличался общительностью, предпочитал разговаривать на своем одесском жаргоне. При всей сложности и противоречивости характера его любили. Он с честью мог постоять за интересы батареи, был исключительно храбрым и гордился службой в артиллерии. К пехоте относился с некоторым превосходством, однако это не мешало ему дружить с командирами пехотных взводов, рот, батальона и всегда как по их просьбе, так и по своей инициативе, помогать огнем своей батареи, выручать в трудную минуту. При всей своей щеголеватости в случаях необходимости вместе со всеми таскал на спине ящики со снарядами, вытаскивал из грязи или песка застрявшую машину или орудие, в критические моменты становился за наводчика орудия и стрелял до тех пор, пока не добивался поражения цели, особенно во время танковой атаки. Ему многое прощалось, подчиненные, хотя и побаивались его крутого характера, стремились к нему за советом, поддержкой, и не было случая, чтобы он отказал кому-либо.
Командир артдивизиона майор Петров, небольшого роста, круглолицый, плотного телосложения периодически приходил на батарею. На его груди блестели ордена и медали. Это был боевой, хорошо подготовленный командир, воевавший и прославившийся еще во время финской кампании. Великую отечественную войну начал с первых дней. Он никогда не повышал голоса, в разговоре со всеми старался быть ровным. В глазах подчиненных был уважаемым и авторитетным командиром, с мнением которого считались все. Комбат Фомин восхищался им, всегда ссылался на его авторитет, во многом старался подражать ему. При появлении на батарее майора Петрова Фомин, строго следуя воинскому уставу, неизменно подавал команду: "Батарея, встать, смирно!". Делал это независимо от того, находился там личный состав или нет. В ответ следовало: "Вольно!". Командир дивизиона с доброй улыбкой на лице здоровался за руку с капитаном Фоминым и в его сопровождении шел по окопам, останавливался и беседовал с нами, всегда интересовался нашим настроением, спрашивал о письмах из дому. Подойдя к орудию, советовал: "Товарищи, лучше маскируйтесь! Берегите себя, орудие, не рискуйте напрасно своей жизнью, впереди предстоит трудная борьба с фашистами, надо выжить и победить. Каждого из Вас ожидают близкие, родные".
Особых слов заслуживает замполит дивизиона подполковник Новиков, кадровый офицер, исключительно грамотный во всех отношениях, хорошо разбирающийся в политической жизни страны. Проведение политики партии считал своим кровным делом, отстаивал и боролся за чистоту ее рядов. Всегда тщательно выбритый, опрятный, с чистым подворотничком. Он постоянно находился среди бойцов. Иногда даже мелькала мысль: "Отдыхает ли он вообще когда-нибудь". Во время боя подносил снаряды, при необходимости выполнял обязанности заряжающего. При появлении немецких самолетов или артиллерийском обстреле после команды "в укрытие", он не покидал орудие. Садился на лафет, крутил козью ножку, набивал ее махоркой и не спеша раскуривал. И столько в нем было спокойствия, причем не показного, всем своим видом воодушевлял, подбадривал нас. Он всегда был рядом, не говорил нам громких слов о верности, долге, присяге, спокойно беседовал как с равными, подробно расспрашивал, о чем пишут из дома, как живут родные, в чем нуждаются. Его все интересовало: сколько писем отправлено домой и сколько получено; есть ли девушка, невеста или жена и многое другое. Во время беседы незаметно узнавал адреса близких, родных, а затем писал им письма, описывая в них подвиги их сыновей, отцов, мужей, женихов. Писал в райкомы партии, исполкомы, руководителям предприятий, колхозов, совхозов, просил, требовал оказать помощь нуждающимся семьям. При получении ответа о принятых мерах, оставался доволен, но при этом просил солдата написать домой письмо и проверить правильность полученного сообщения. Часто писал в дивизионную газету статьи о своих подчиненных, их мужественных поступках, которые мы сами не замечали, считая, что лишь честно исполняем свой фронтовой долг. При нем неизменно находился толстый, изрядно потрепанный, кожаный планшет, с которым он никогда не расставался и в котором хранились письма, ответы на них, отзывы о подвигах солдат, вырезки из газет. Он был и агитатором-пропагандистом, и добрым товарищем, и внимательным, любящим родителем, одним словом - душой солдата, заботливым отцом-командиром. Помнится, когда подполковник Новиков погиб при очередном обстреле, горе солдат и офицеров дивизиона было всеобщим. Все ночью приходили в палатку проститься с ним, у многих в глазах стояли слезы, выражающие безмерную скорбь и любовь к этому замечательному человеку.
"Вот в такой боевой, прославленный и дружный коллектив, возглавляемый настоящими отцами-командирами, попал я, - вспоминает ветеран. - И, несмотря на то, что уже много лет прошло с того времени, я храню добрую память о всех, с кем судьба свела меня на долгие и трудные испытания".
В первых числах июля 1943 года бригада выдвинулась на передовую. Месяцем ранее наводчику Иванову К.Д. исполнилось восемнадцать лет. С легкой грустью покидали уже обжитые позиции. По прибытии начали оборудовать новые. Орудийные расчеты копали для себя окопы, сверху накрывая их крышками от снарядных ящиков и засыпая землей, чтобы можно было укрыться от ветра и дождя. Рядом оборудовались и маскировались позиции для орудий. Чуть позади вырыли блиндаж для приема раненых и оказания им первой медицинской помощи. Потолок и стены обшили деревом, чтобы при орудийной стрельбе и разрыве снарядов земля не осыпалась. В нем тут же начала хозяйничать наша медсестра Надя. Дальше, в низине, соорудили еще один блиндаж - каптерку старшины, оборудовали кухню, в стороне от нее - место для складирования снарядов, с которого по мере необходимости они могли переноситься к орудиям.
Ближе к окопам вырыли землянку для командира батареи. Мы постоянно находились как бы под его "прицелом". Однако капитан Фомин мало обращал на нас внимание, прощал наши слабости, его куда больше интересовали результаты нашей стрельбы. Он был непримирим к промахам - к перелетам и недолетам снарядов до цели. В такие моменты его лицо перекашивалось от злости и в адрес наводчика летело: "Где глаза у Иванова? Он что, ослеп, ему третий нужен? Приду, вставлю!". Зато меткий выстрел вызывал у него несказанную радость. С нескрываемой гордостью за подчиненных выражал свой восторг, ставил в пример другим, чтобы поднять боевой дух личного состава батареи, помогая тем самым быстрее овладевать наукой точной стрельбы.
Однажды утром позиции батареи были обстреляны. Вскоре на горизонте обозначились четыре фашистских танка, которые стреляли на ходу и стремительно приближались к нам.
- Батарея, к орудиям, по танкам, бронебойным, беглый огонь! - Скомандовал Фомин.
Со всех орудий открыли огонь. Появление танков оказалось настолько неожиданным, что наводчики растерялись и не смогли точно определить дальность, да и команды от комбата по расчетным данным не поступило. Каждое орудие по своему усмотрению в спешке определяло расстояние. Стали видны наши промахи, снаряды уходили в сторону, мимо цели. В расположении батареи появились разрывы от снарядов, выпущенных из немецких танков. Третье орудие вышло из строя и прекратило вести огонь, его развернуло в противоположную сторону. Послышались крики раненых. Стрельбу нашей батареи поддержали орудия соседних подразделений. Сначала один, потом второй танк задымились, остальные два, отстреливаясь, скрылись. Трудно сказать, какие конкретно орудия подбили танки, однако каждый расчет считал, что это его победа.
Попытка атаки пресечена, артиллеристы начали тщательно прочищать ствол, предбанник, затвор, убирать гарь и песок, осевшие после стрельбы.
Поздно ночью 9 или 10 июля поступила команда: "Прицепить орудия к машинам, погрузить снаряды, быть готовыми для ночного марша". Быстро выкатили орудия, закрепили их к автомашинам ЗИС -5, покидали снаряды в кузов.
Вскоре последовал приказ: "По машинам, не растягиваться, строго соблюдать светомаскировку".
Ехали по проселочным дорогам, с остановками для сверки маршрута и проверки отстающих. До рассвета прибыли на новые огневые позиции. Поступила очередная команда: "Окопаться, замаскировать орудия, поднести снаряды и быть готовыми к открытию огня".
Не теряя времени, приступили к исполнению поступивших указаний.
- Орудия установлены на открытой огневой позиции, - предупредил командир батареи. - Стрелять придется по видимым целям, хорошо маскируйтесь, сделайте для себя укрытие, будьте готовы к отражению танковой атаки.
С восходом солнца основные работы были закончены, расчеты приведены в боевую готовность, все находились около своих орудий. С наступлением рассвета впереди себя увидели открытую местность, в конце которой просматривался не густой лес. Позади располагалась низина, по краям которой раскинулись частные дома с крутыми поворотами улиц. Это была Прохоровка. Тогда ее название нам ни о чем не говорило, и лишь потом оно станет известно всему миру. Повсюду, справа и слева, стояли замаскированные орудия разных калибров. Еще при подъезде к своему новому месту расположения приметили множество замаскированных танков, выдвинувшихся на исходные позиции. Такого количества техники нам до этого не приходилось видеть. Все указывало на то, что войска приготовились к обороне или наступлению.
- Каждому орудийному расчету выбрать ориентир на местности, - прозвучала команда капитана Фомина. - Пристрелять, чтобы вести огонь по наступающим танкам и пехоте.
Первые два дня проходили в основном без активных действий как с нашей, так и немецкой стороны. Мы садились на лафет орудия и напряженно всматривались в направлении противника. Иногда установившаяся тишина нарушалась грохотом крупнокалиберных орудий, стрелявших за нашими спинами из закрытых позиций. Снаряды пролетали над головами и рвались где-то в глубине расположения немецких войск. В воздухе постоянно появлялись наши и фашистские самолеты, слышалась пулеметная стрельба, потом отдельные из них загорались и с огненными длинными хвостами устремлялись к земле, обозначая место падения грохотом взрыва. Оставшиеся в живых летчики выпрыгивали на парашютах и нередко становились мишенью.
В ожидании предстоящей схватки напряжение нарастало, обстановка на батарее становилась все оживленнее. Комбата постоянно вызывали в штаб, где шла отработка местности по карте, проверка наличия снарядов и в целом готовности личного состава к сражению. Необходимые указания передавались каждому боевому расчету через командиров взводов. По ночам был отчетливо слышен гул моторов танков с той и другой стороны. Нам постоянно подвозили снаряды. Для них вырыли траншеи недалеко от орудий. Создавался необходимый резерв. Боеприпасов оказалось настолько много, что мы даже не знали, куда их складировать. На каждом из них была густая смазка, которую требовалось немедленно удалить, иначе осевшая пыль, песок могли повредить ствол орудия. Всем, включая водителей, поваров, хозобслугу, выдали дополнительные патроны для автоматов и карабинов, индивидуальные пакеты и сухой паек, приказали одеть каски. Бойцы отчетливо осознавали, что в ближайшие дни, а возможно и часы здесь развернется грандиозное сражение. В оставшееся время старались написать письмо домой, допуская, что оно может быть последним. Боевые расчеты от орудий не отходили. Между собой договорились о взаимозаменяемости на случай выхода из строя кого-либо не только внутри орудийного расчета, но и взвода в целом. Так, я становился командиром орудия, Приходько - взводным и т.д. Проводились практические занятия по оказанию первичной медицинской помощи, умению накладывать марлевые повязки. В помощь медсестре Наде определены санитары, сделаны самодельные носилки. В итоге, каждый получил соответствующее задание и четко знал, что он должен делать в случае вражеской атаки.
- Будьте внимательными во время наведения на цель, - в очередной раз напутствовал нас комбат. - Старайтесь бить по гусеницам танка, а еще лучше в боковую часть в случае его разворота, отсекайте пехоту от наступающих танков. Во время стрельбы не обращайте внимание на стрельбу противника, главное, сохраняйте самообладание и уверенность в себе. Бейте наверняка, победа будет обеспечена.
Командир батареи на короткое время уходил по своим делам и вновь возвращался.
- Старайтесь пользоваться щитом орудия, - окинув подчиненных внимательным взглядом, говорил он. - Это сохранит вас от случайных осколков, не высовывайте без необходимости, положение фрица значительно хуже нашего: ему предстоит наступать на открытой местности. - Поправив бинокль, продолжал нас поучать. - Самое страшное оружие - это наш собственный страх, переходящий в трусость. Преодолеть его можно только метким выстрелом, который заставит фрица самого испугаться больше вас и отступить.
Раздав советы, Фомин вместе со связными шел на наблюдательный пункт, расположенный в полусотне метров от орудий, и через стереотрубу начинал осматривать местность в направлении противника.
В ночное время усиливали дозоры. Спали, а точнее пребывали в полудреме, около орудий.
Утром 12 июля земля задрожала от залпов сотен орудий, небо от разрывов снарядов, особенно "катюш", закрыло черной огненной тучей, взметнувшейся высоко вверх. Впереди ничего не видно. Немец молчал.
Комбат постоянно передавал координаты на батарею, но в разгулявшемся грохоте его слышать никто не мог, били по пристрелянным ориентирам фугасными снарядами.
- Беглым, по 15 снарядов, - иногда долетала до нас команда взводного, которую он дублировал пальцами, указывая количество снарядов.
Стоял сплошной гул. Над головами постоянно проносились Илы, которые добавляли и свой смертоносный груз фашистам. Казалось, там, в расположении противника, полыхало, горело все, что только могло гореть, разверзлась сама земная твердь и ничего живого не осталось на ней. Все мы оглохли от выстрелов. Выплеснувшийся на врага огненный шторм длился около 2 часов. Фашисты по-прежнему не подавали признаков жизни. Батарея завалена гильзами, нет времени их убирать. Впереди орудия черная полоса от дыма и гари, ствол накалился, нельзя дотронуться рукой. Давали возможность немного остыть ему, чтобы не заклинило. И снова "беглым, огонь!".
Все предупреждения и наставления комбата о поведении боевого расчета нарушены, никто не соблюдал предосторожности, ходили во весь рост, поснимали каски, пот заливал глаза, все внимание только на стрельбу. Каждый выполнял свои обязанности спокойно, уверенно, не было на лицах растерянности или страха.
Постепенно стрельба с нашей стороны начала стихать. Наконец, наступило небольшое затишье. Нам казалось, что фашисты уничтожены, и что возможность выжить в прокатившемся по ним огненном вале была нулевой. Точнее, нам этого хотелось, и "хотелки" эти оказались далеки от реальности.
Появились немецкие танки, много танков. Стреляя на ходу, они стремительно, сплошной стальной лавиной, двинулись на наши позиции. Навстречу им вышли наши танки, между ними завязался бой. Это было страшное зрелище. Бронированные махины прямой наводкой били друг в друга, некоторые от попаданий стали взрываться. Оставшиеся в живых танкисты в горящей одежде выпрыгивали из танков и катались по земле, стараясь сбить пламя. Многие повисли на броне или оставались лежать на земле, не подавая признаков жизни. Особенно больно было смотреть на наши самоходки БМ-4, прозванные в солдатской среде "братской могилой четырех". Они горели как свечи, и весь экипаж, как правило, погибал, не успевая выпрыгнуть. Особо жестокая картина представлялась, когда танки сходились на таран. Стоял неимоверный грохот и скрежет металла. Некоторые из них расходились, чтобы с разбегу снова ударить друг друга. Отдельные от удара вместе с экипажем переворачивались, другие загорались и взрывались. Были и такие, которые уклонялись от удара, уходили в сторону.
В такие моменты мы прекращали стрельбу, чтобы не подбить свои танки. Огонь переносили на двигающуюся пехоту. От постоянной стрельбы ствол орудия становился красным. Мы делали небольшой перерыв, приводили в порядок огневую позицию и снова продолжали стрелять. Земля на батарее изрыта разрывами вражеских снарядов. Некоторые орудия от попаданий в них стояли искореженными, без стволов, щитов, колес. И только остававшиеся еще в живых артиллеристы напоминали о том, что несколько часов тому назад здесь кипела жизнь, здесь бились на смерть. Вчерашняя несобранность, внутренний страх, боязнь, все ушло сейчас. Мы не замечали близких разрывов снарядов, не пугались убитых товарищей. Уцелевшие, но практически все контуженные от орудийной стрельбы и разрывов вражеских снарядов, в эти мгновенья боя понимали друг друга с полуслова, и каждый с высокой ответственностью делал свое солдатское дело, не думая о смерти, исполняя свой долг не за страх, а за совесть. Все понимали, что борьба идет не на жизнь , а на смерть, победит тот, кто выстоит здесь, под Прохоровкой, в эти тяжелые часы, а может и последние минуты его жизни.
Вслед за танками шла пехота противника. Несколько цепей угрожающе надвигались на наши позиции. Необходимо было срочно отсечь ее. Перешли на стрельбу фугасными. Иногда по вырывавшимся вперед танкам били бронебойными. Все поле боя покрылось черным: горевшей и искореженной техникой; трупами немецких солдат.
Небо кишело самолетами - нашими и вражескими. Постоянно завязывались воздушные схватки. Отдельным фашистским самолетам, удавалось прорваться и сбрасывать смертоносный груз на наши головы. Хорошо работали Илы, они звеньями шли на бомбежку второго эшелона противника, подавляя его огневые точки и выводя из строя дополнительные силы, подготовленные к атаке.
Капитан Фомин постоянно запрашивал через командиров взводов сведения о наших потерях, наличии боеспособных орудий, снарядов к ним.
- Держаться, держаться! - Требовал он. - Стрелять точно, бить танки и пехоту наверняка, вовремя эвакуировать раненых и убирать убитых с огневой позиции.
Перевалила вторая половина 12 июля 1943 года. Напряжение не только не спадало, а, наоборот, постоянно нарастало. Для нас было удивительным, как после такого шквального и длительного огня противник мог уцелеть и перейти в наступление, сохранить столько боевой техники и живой силы. Подносчики не успевали подносить снаряды и убирать стреляные гильзы, которых скопилось множество, и они страшно мешали работать у орудий. Моя рука, рука наводчика, онемела. Механически нажимал на рычаг, чтобы произвести очередной выстрел. Постоянно протирал буссоль, от копоти и пыли терявшую видимость. Между короткими передышками смачивали тряпку водой и снаружи протирали ствол, чтобы дать ему возможность быстрее остыть, а затем банником, сухой тряпкой убирали гарь из его канала. Так продолжался нескончаемый первый день боя под Прохоровкой.
Солнце клонилось к закату, его лучи ослепляли, видимость терялась. Временами бой разгорался с еще большим ожесточением. Танки противника, несмотря на большие потери, постоянно шли в атаку. Они любой ценой пытались прорвать оборону. Кое-где наша пехота дрогнула, начала отступать. Как ни старались командиры остановить ее, им это не удавалось. Видимо, сказывались большие потери и превосходящие силы врага. Количество немецких танков на поле боя постоянно возрастало. Наши танки, отстреливаясь, тоже начали отходить. Соседние артиллеристы также стали покидать свои позиции. Положение становилось угрожающим, нас могли раздавить, и судьба наша решалась в эти считанные минуты. Доложили комбату.
- Ни шагу назад, держаться до последнего,- последовал ответ. - Без команды не покидать позиции.
Все понимали, что сдержать такую лавину невозможно, в голове стали мелькать мысли, что приказ комбата это, по сути, неоправданно суровый приговор для нас.
В самый критический момент капитан Фомин прибежал без фуражки, вид немного растерянный, лицо злое.
- Срочно погрузиться и покинуть позиции, - последовал его приказ. Быстро прицепили орудия к машинам, покидали в кузов как дрова ящики со снарядами, не соблюдая элементарных мер безопасности. Позиции покидали под сильным танковым и артиллерийским обстрелом, а также пулеметным огнем. Комбат вскочил на подножку автомашины, мы прилепились на лафет орудия, и, набирая скорость, стали уходить в глубину своей обороны. Вокруг нас, не переставая, рвались снаряды. Особенно трудным оказался подъем из низины. Мы стали хорошей мишенью не только для фашистских танков, но и пехоты. В закатных лучах солнца наши силуэты хорошо просматривались на горизонте. В машине появились пробоины от пуль и осколков разрывавшихся рядом снарядов. На шее и груди почувствовал что-то липкое, дотронулся рукой - кровь. Даже не заметил, когда получил ранение. Легко ранены были почти все из орудийного расчета. У комбата пробит осколком планшет. Нервы у каждого напряжены до предела. До полного "счастья" еще налетели два мессершмита, стали поливать нас огнем из пулеметов.
Говорят, что бывают исключительно смелые люди, у которых отсутствует страх. Очевидно, бывают. В принципе же, страх присутствует в каждом человеке. Другое дело, что у одних он весь снаружи, на виду, у других сидит глубоко внутри и не заметен. Но, самое главное, - в каких формах он проявляется, как сказывается на поведении людей. Вспоминая тот день, скажу однозначно: присутствовавший в нас страх не перешел в трусость, мы не поддались панике, казалось бы, находясь тогда в ситуации, в которой шансы остаться живыми были невелики. Да, в определенные моменты мы не полностью отдавали отчет своим действиям, делали все механически: и когда в спешном порядке грузили снаряды; и когда прицепляли к машинам орудия; и когда, вжавшись в лафет, сидели под шквальным огнем вражеских орудий и пулеметов. Рассказываю, как очевидец, переживший все это. Жить хочется потом, после боя, в минуты затишья.
Вскоре от комбата поступила команда: "Остановить машины, отцепить орудия, подготовиться к бою". Он вместе с командирами взводов стал определять позицию для каждого орудия. Мы отступили от прежнего рубежа обороны километра на три или четыре.
Опускались сумерки. Постепенно уходил дневной зной, уступая место вечерней прохладе. Стрельба начала стихать, вражеские снаряды перестали нас беспокоить. Повсеместно окапывалась пехота, устанавливались орудия, танки занимали исходные позиции. В нашем тылу слышны были разрывы бомб. Это немецкие самолеты бомбили дорогу, по которой следовали военные грузы и пополнение.
Окапывались всю ночь, чтобы с рассветом быть готовыми продолжить бой. В начале грунт был мягким, потом пошел сплошной камень. Приходилось биться за каждый сантиметр углубления. К утру огневые позиции в основном были готовы. Орудия тщательно замаскировали, поднесли снаряды, проверили готовность механизмов. Напряжение постепенно спадало, все валились с ног от усталости и бессонной ночи. Удалось немного подремать возле орудия. С рассветом выдали сухой паек: хлеб, консервы, сахар, махорку. Причем без учета выбывших бойцов, получилось, как бы по завышенным нормам. Однако есть не хотелось, да и не успели бы. Вдруг со стороны противника послышалась стрельба, рядом с нами взметнулись фонтаны разрывов.
- Батарея к бою! - Тут же скомандовал капитан Фомин.
Мы открыли огонь с оборудованных за ночь позиций по координатам, переданным комбатом с наблюдательного пункта. Пришел в движение и "заговорил" весь участок нашей обороны: палили из всех видов орудий, небо прочертили огненные залпы "катюш". В ответ послышались залпы вражеских шестиствольных минометов. Несколько орудий нашей батареи разбили еще в первый день боя, а вместе с ними выбыли из строя и орудийные расчеты: большинство было убито, остальные ранены. Расстояние между оставшимися орудиями значительно увеличилось, рассчитывать на пополнение не приходилось, о чем заранее предупреждали взводные.
На батарее появилась медсестра Надя. Вид у нее очень уставший. Сказывалась не только колоссальная физическая нагрузка, но и психологический надлом: через ее руки прошло много раненых и убитых. Пришла под огнем противника сделать перевязки легко раненным, продолжавшим оставаться в строю, а также выдать дополнительно медицинские пакеты. Сейчас она работала в полковом госпитале, оказывала помощь раненым из других батарей. Выполнив все необходимое, Надя пожелала нам сохранить себя живыми и в сопровождении санитара удалилась.
Целый день батарея вела огонь по скоплению немецкой пехоты. Стреляли фугасными, комбат постоянно корректировал огонь. Иногда на горизонте появлялись фашистские танки. Капитан Фомин командовал: "Бронебойными по 10 - по танкам!" Они находились на значительном удалении, огонь больше вели для устрашения. Комбат не всегда был удовлетворен результатами нашей стрельбы, с наблюдательного пункта неслись в нашу сторону раздраженные реплики. Так проходил второй день боя в районе Прохоровки.
Вечером поступила команда: "Укрепить огневые позиции, глубже зарыться в землю, быть готовым к отражению танковой атаки".
Однако ночью обстановка резко изменилась. Получили приказ сняться с позиции, прицепить орудия, подготовиться к маршу. Подъехали машины, быстро погрузились и, не нарушая светомаскировку, всем дивизионом выехали вдоль фронта. Отъехали километра на три. Раздалась команда: "Занять оборону".
Впереди нас находилась пехота. Нам была поставлена задача поддержать ее огнем. Не смолкала обоюдная пулеметная стрельба трассирующими пулями, в воздухе постоянно висели осветительные ракеты. Порой было так светло, что просматривались отдельные ветки низкорослых кустарников. Всю ночь оборудовали позиции, таскали из укрытий снаряды. И только перед самым рассветом закончили работу.
- Выделить по два человека для дозора, - дал команду комбат. - Остальным отдыхать.
Несмотря на дикую усталость, спать не хотелось. Все понимали, что утром предстоит бой, и неизвестно, кто выйдет из него победителем. Мы находились на открытой огневой позиции, стрельба предстояла по видимым целям, а это значит, что нужно быть готовым к отражению фашистских танков и наступающей за ними пехоты.
Утро наступило прохладное, тихое, без единого облачка. Ощущалась какая-то нервная дрожь, и было непонятно, то ли это от утренней прохлады, то ли от ожидания предстоящего тяжелого боя, из которого не каждый вернется живым.
- Погода для немца как по заказу, - заметил командир отделения Приходько. - Особенно для их самолетов. - Немного подумал. - Всем хорошо окопаться, внимательно следить за танками, не подпускать их близко к орудиям, иначе можно оказаться под гусеницами. Главное, не теряться и не паниковать.
Они не заставили себя долго ждать. Вскоре перед нами появилось около двадцати танков. Они открыли огонь, начали стрелять и мы. За спиной прозвучали залпы "Катюш", и небо распороли длинные огненные хвосты. На исходные позиции для контратаки вышли наши танки. Начиналась жестокая схватка.
От разрывов снарядов в воздух поднялись столбы пыли и дыма. Постепенно все заволакивало черной непроглядной завесой. Временами она была такой плотной, что видимость становилась нулевой, ведение прицельной стрельбы исключалось. Иногда в разрывах окутавшей поля боя пелены на мгновения проглядывались силуэты вражеских танков, мы тотчас начинали стрелять в это место.
Первая атака фашистских танков захлебнулась. Несколько из них окуталось дымом, оставаясь догорать на поле боя, остальные отошли назад. Не досчитались и мы трех танков. Один из них с оторванной гусеницей, продолжал отстреливаться, а из двух других, охваченных клубами огня и дыма, выскакивали танкисты и короткими перебежками устремлялись к воронкам от снарядов и укрывались в них. Вскоре на подбитых танках раздались оглушительные взрывы: сдетонировал их боезапас.
До полудня безостановочно шел напряженный бой. Фашистские танки волна за волной накатывали на нас, оттесняя нашу пехоту, сокрушая все на своем пути. Появилось много раненых, убитых, выведенных из строя орудий.
Во второй половине дня всем дивизионом вынуждены были отступить. На новом рубеже не успели оборудовать огневые позиции, как прозвучала команда: "Танки, орудия к бою!".
Они находились на расстоянии 500 метров. Первый подбил орудийный расчет из соседнего взвода, потом задымил второй, третий танки. Напряженный бой продолжался до самой темноты. Фашисты дрогнули, стали отходить назад, оставляя на поле боя много подбитых танков и убитых пехотинцев. Заканчивался третий день боев под Прохоровкой.
Последующие несколько дней были такими же напряженными. Бои не стихали ни на минуту. Мы уже потеряли счет дням, порою не понимали, в каком времени суток пребываем. Разверзшийся перед нами ад не спешил закрывать свои врата. На батарее половина орудий уничтожена вместе с боевыми расчетами, в оставшихся - неполный комплект. Почти все остающиеся в строю артиллеристы легко ранены. Мы были на пределе сил, постоянно ждали пополнения личным составом и техникой.
- Пополнения не будет, - рассеял наши надежды комбат. - Стоять насмерть, биться оставшимися силами.
И продолжали стоять насмерть.
Где-то 17 или 18 июля с утра наступила неожиданная тишина. Мы были готовы к бою, ждали очередной танковой атаки. Враг молчал. Напряженное ожидание длилось уже несколько часов. До боли в глазах всматривались в направлении противника, пытаясь разглядеть на горизонте хорошо знакомые силуэты немецких танков. Они не появлялись. Время тянулось мучительно долго.
Вскоре пришла информация, что немцы остановились, а на некоторых участках начали отходить. С наблюдательного пункта к нам пришел капитан Фомин, окинул потеплевшим взглядом остатки батареи, усевшейся в ожидании на лафеты уцелевших орудий.
- Ребята, мы выстояли! - Слегка дрогнувшим голосом произнес он. - Все, сдулись фрицы, не получилось нас смять!
Он неожиданно для всех свернул кукиш и потряс вытянутой рукой в направлении противника.
- Вот вам, гады, выкусите!
Потом Фомин подошел к каждому из нас, обнял.
- Спасибо, братцы! - В его глазах блеснули слезы. - Я сделаю все, что в моих силах, чтобы всех вас наградить.
Мы растерянно смотрели на растроганного комбата, который до этого всегда казался нам суровым, не склонным к сентиментальностям человеком.
За мужество и стойкость, проявленные в горячие июльские дни 1943 года под Прохоровкой, артиллерист Иванов К.Д. был награжден медалью "За отвагу". Этой первой боевой наградой он дорожил больше всего.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
