Солнце клонилось к закату. Его косые лучи, с трудом пробившись через густые столбы дыма, взметнувшиеся над охваченным огнем городом, рельефно обозначили верхушки обгоревших деревьев, траурной колонной выстроившихся вдоль дороги, сплошь усеянной битым кирпичом, кусками бетона и черепицы, припорошенных сверху хлопьями серого пепла и слоем иссиня-черной сажи. На мгновение задержавшись на макушках полуобугленных тополей, медленно опускались вниз, плавно скользя по их безжизненным веткам, потом перепрыгнули на остовы разрушенных почти до самого фундамента зданий, отыскивая там еще не до конца закопченные осколки стекол и начиная игриво сверкать солнечными зайчиками. Вволю порезвившись на битом стекле, солнечные лучи лениво обшаривали изуродованную оспой воронок и каменными завалами сталинградскую землю, неторопливо высвечивая безжизненный ландшафт, и наконец стали пытливо заглядывать в зияющие проемы подвалов разбитых домов.
Вечерний луч, нырнув в узкое оконце, скользнул по покрытому пороховой копотью лицу лейтенанта, устало откинувшегося к кирпичной стенке полуподвального помещения. В его сумраке обозначились силуэты еще нескольких бойцов. Угасающий луч прошелся и по их закопченным лицам и вскоре растворился в мраке полуподвала. Все сидели молча, прислонившись к его еще сохранявшим прохладу стенам, прикрыв воспаленные от гари, копоти и дыма глаза. Наверху послышались шорохи, шум шагов, обрывки фраз переговаривающихся между собой. Семеро сидевших в полуподвале разом открыли глаза, оторвали от стен головы, стали напряженно вслушиваться. Сверху все стихло, установилась тишина. Бойцы вновь застыли в прежних расслабленных позах, еще плотнее прижимаясь своими спинами и головами к прохладным стенам. Спустя несколько минут послышался храп, сонное бормотание, потом все на какое-то время поутихло, воцарились редкие мгновенья тишины.
Он запрокинул голову, устремляя взгляд на потолочное перекрытие.
- Не рановато, лейтенант? - Последовало в ответку. - Может быть еще....
- Нет! - Голосом, не терпящим возражения, оборвал говорившего лейтенант.
Четверо бойцов, тяжело вздыхая, медленно поднялись и гуськом потянулись к лазу, ведущему из полуподвала на первый этаж здания. Второй был практически полностью снесен во время бомбежки.
Остатки взвода лейтенанта Кравцова и прибившиеся к ним бойцы уже неделю удерживали это здание. Сплошная линия обороны на этом участке отсутствовала. Шла вторая половина сентября, и немцы в ряде мест вышли к Волге. Уцелевшие защитники Сталинграда, находясь по сути в окружении, оказывали здесь врагу лишь очаговое сопротивление. Не сумев с ходу захватить этот длинный кирпичный двухэтажный дом, фашисты обошли его и значительно продвинулись к Волге. В течение трех последних суток противник предпринял ряд настойчивых попыток овладеть домом, но все его атаки удалось отбить. Во взводе Кравцова на сегодня оставалось семь человек из прежнего состава и еще пятеро бойцов из других подразделений, державших оборону на этом направлении и позавчера ночью присоединившихся к ним.
Ночью немцы не предпринимали наступательных действий. В этот промежуток времени взводный организовал трехсменное дежурство: один с ручным пулеметом ДП-27, трое - с ППШ. На случай возможной ночной атаки фашистов для усиления огневой мощи прихватывали еще три трофейных пистолета-пулемета МП-38/40. Остальное вооружение взвода - карабины обр. 1938 года. Патроны к оружию были на исходе. Лейтенант ввел жесткий режим экономии боеприпасов. Огонь вести из автоматического оружия предписывалось короткими очередями, из карабинов - только по четко выраженным целям.
Больше всего защитников дома беспокоило другое: практически полное отсутствие у них воды. У самых выносливых и бережливых в алюминиевых флягах оставалось по несколько глотков, у большей же части они были пустыми. Всех изматывала жажда, она становилась невыносимой, преследовала днем и ночью, даже во сне. Засыпая, все видели один и тот же сон: жадными глотками, с короткими перерывами они пьют и пьют холодную, необыкновенно вкусную воду и никак не могут насытиться ею. Обрадованные сонными иллюзиями, люди просыпались, с трудом облизав сухим шершавым языком потрескавшиеся губы, начинали еще острее осознавать отчаянность своего положения. Позавчера в полночь отправляли одного бойца к Волге за водой, но он так и не вернулся.
Отбив последнюю за сегодня атаку немцев, лейтенант Кравцов собрал своих подчиненных.
- Без воды мы долго не продержимся, - начал без всяких предисловий. - Как назло, еще эта жара добавляет.... - Он раздраженно кивнул в сторону небесной канцелярии, тяжело вздохнул, хватая воздух широко раскрытым пересохшим ртом. - В общем, надо определиться с очередным посыльным за водой.... Пока спрашиваю желающих....
Наступила короткая пауза.
- Товарищ лейтенант, я пойду, - красноармеец Шестаков по школьной привычке поднял руку над головой.
Взводный, окинув его внимательным взглядом, продолжал о чем-то сосредоточенно думать. Чувствовалось, что в нем идет какая-то внутренняя борьба.
- Лейтенант, мальчишка в одиночку не потянет, - подал голос красноармеец Охрименко, один из тех, кто пару дней назад прибился к взводу. - Разреши вместе с ним, так надежней будет. Если что, подстрахуем друг друга....
Кравцов продолжал молчать. После минутных колебаний он наконец дал согласие.
- Сделаем так, - лейтенант на несколько секунд вновь погрузился в себя. - Шестаков и Охрименко пойдете со мной в предутреннюю смену. С часочек осмотритесь, прислушаетесь.... Ну чтоб не спросонья.... Как определимся, двинетесь в путь.
Взводный замолчал, потер руками виски, о чем-то задумался.
- Считаю, ближе к утру бдительность у немчуры поубавится, - продолжил он. - Вероятность проскочить незамеченными туда и обратно будет выше. Соберите сейчас все пустые фляги. Может еще что придумаете....
- Хорошо, подумаем, - ответил за всех помкомвзвода Константинов.
Лейтенант с учетом сказанного определил дежурные смены, провел, как всегда, инструктаж.
- И вот еще что, - он обвел глазами присутствующих, отыскивая взглядом взводного пулеметчика. - Никонов, заступишь на дежурство на замену Шестакова и Охрименко.
- Есть.
- Дежурная смена остается, остальные вниз.
Бойцы друг за другом потянулись к проему, ведущему в полуподвальное помещение. Сержант Константинов тронул взводного за рукав, приглашая отойти в сторонку.
- Лейтенант, зря ты разрешил Охрименко идти с Шестаковым, - заговорил он тихим голосом. - Мутный он какой-то....
- Почему так решил?
- Конечно, для обоснованного решения необходимы факты, а это, так сказать, моя чуйка.... Он мне сразу не понравился, как появился у нас. Весь какой-то себе на уме, скользкий.... Одним словом, не наш.
- При принятии решений исходить из одних подозрений - не самый верный путь, сержант.
- Понимаешь, лейтенант, вот взять Шестакова.... Этот мальчишка сразу понятен, он весь на виду, открытый, бесхитростный, безотказный, во многом наивный. А этот.... Весь в себе, глазки прячет, не поймешь, что у него на уме. Одним словом, не нравится.
- Хочешь сказать, он напросился, чтобы драпака дать отсюда?
- Не знаю, лейтенант....
- Ты не знаешь.... А я что провидец?
- Ну зачем так....
- В общем, сержант, не будем гадать, что может случиться. Оставим все как есть.
- Понял, лейтенант.
Для человека, измотанного систематическим недосыпом, запредельными фронтовыми нагрузками и напряжением, любой сон воспринимался мгновеньем: казалось, только сейчас прозвучало "отбой", а уже слышится команда "подъем". Вот и красноармеец Шестаков непонимающе уставился на согнувшегося над ним лейтенанта.
- Подъем, Шестаков, пора, пора уже, - взводный начинал терять выдержку и слегка повышать голос.
Смысл слов командира наконец стал доходить до бойца, он приподнялся, покрутил сонными глазами по сторонам, встал. Размяв затекшие ноги, медленно двинулся следом за взводным к лазу.
Красноармейцу Шестакову шел девятнадцатый год. В июне 1941 он окончил десятилетку и собирался поступать в педагогический институт на исторический факультет. Все карты спутала война. Их выпускной прошел накануне - 21 июня. И уже в первый день своей взрослой жизни, о которой так трогательно говорили им учителя при расставании со школой, они шагнули в войну. Осенью этого же года он и все остальные одноклассники, кому исполнилось 18, получили повестки на фронт.
Лейтенант Кравцов известие о грянувшей войне встретил, будучи студентом выпускного курса истфака университета. Всех годных к службе однокурсников призвали в первые же дни ее начала. И закрутилось: краткие курсы, офицерские погоны, отправка на фронт. Пришлось испытать тяжкое бремя отступления, окружения и выхода из него. К осени 1942 в живых не осталось и трети его однокурсников. Жестокое время первых месяцев войны сделало из некогда робкого, стеснительного и доверчивого студента Кравцова заматеревшего, огрубевшего мужчину, умевшего хладнокровно управлять своими эмоциями, готового к жестким действиям, способного без прежних колебаний посылать подчиненных на смерть и самому без былого страха идти навстречу ей. С каким-то пугающим спокойствием он уже воспринимал практику безвозвратных потерь своего взвода и почти ежемесячное полное обновление его. Временами ему казалось, что сам он пребывает вне этой жизни, и что судьба обрекла его быть сторонним наблюдателем кем-то свыше задуманного ее хода. И все же в этом бесконечно длинном ряду уходящих и приходящих им на смену людей встречались такие, которые невольно возвращали его в прежнюю беззаботную мирную жизнь, к которым он привязывался еще не до конца зачерствевшей душой, и с которыми с болью расставался потом.
Красноармейца Шестакова лейтенант заприметил в первые же дни его появления во взводе, он был чем-то похож не него самого, того прежнего наивного студента, широко распахнутыми глазами по-детски воспринимавшего окружающий мир. Позднее выяснилось, что их во многом сблизил еще и общий интерес к истории (за глаза их называли "историками").
Сменив дежуривших на этаже бойцов, взводный поискал глазами Шестакова и в полумраке ночи заметил его согбенную у оконного проема фигуру. Как будто чувствуя обращенный к нему взгляд командира, красноармеец обернулся. Взмахом руки лейтенант подозвал его к себе.
- Ну что, Игорь батькович, продолжим повесть сию?
- Да, да, я и сам хотел попросить вас об этом.
Во время вчерашнего ночного дежурства лейтенант Кравцов решил блеснуть перед красноармейцем Шестаковым своим знанием "Повести временных лет", к которой был неравнодушен еще со студенческих лет. Взводный захотел убить сразу трех зайцев: напрочь отогнать от себя одолевавший его сон; быстрее скоротать время ночного дежурства; в очередной раз удивить благодарного слушателя своими глубокими познаниями в истории. Игорь Шестаков, имея в рамках школьной программы самое общее представление об этом древнерусском источнике, слушал его пересказ с неподдельным интересом.
Однако вчера в силу сложившихся обстоятельств лейтенант озвучил лишь ее небольшую часть.
- Буду рассказывать с сокращениями и остановками, - предупредил Кравцов. - Во время перерывов нужно, образно говоря, от потехи переходить и к делу: вслушиваться, всматриваться в нашу злую округу, обдумывать предстоящее задание.
Боец согласно кивнул.
- Итак, вот продолжение повести минувших лет, откуда пошла русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и как возникла русская земля, - начал приглушенным голосом лейтенант. - Стоп! А на чем мы вчера остановились?
- На смерти Рюрика.
- Дак вот, умер Рюрик и, передав княжение свое родичу своему Олегу, отдал ему на руки сына Игоря, ибо был тот еще очень мал. В год 882 выступил в поход Олег, взяв с собою много воинов: варягов, чудь, славян, мерю, весь, кривичей и пришел к Смоленску с кривичами, и принял власть в городе, и посадил в нем своих мужей. Оттуда отправился вниз, и взял Любеч, и также посадил своих мужей. И пришли к горам Киевским, и узнал Олег, что княжат тут Аскольд и Дир. И сказал Олег Аскольду и Диру: "Не князья вы и не княжеского рода". Когда вынесли Игоря, добавил: "Вот он сын Рюрика". И убили Аскольда и Дира, отнесли на гору и погребли, - рассказчик внимательным взглядом окинул своего слушателя, который сидел, не шелохнувшись, с широко раскрытым ртом.
- В год 907 пошел Олег на греков, оставив Игоря в Киеве, - продолжил дальше лейтенант. - Взял с собою "Великую Скифь" и с этими всеми воинами пошел Олег на конях и в кораблях; и было кораблей числом две тысячи. И пришел к Царьграду; греки же замкнули Суд, а город затворили. И повелел Олег своим воинам сделать колеса и поставить на колеса корабли. И с попутным ветром подняли они паруса и пошли по полю к городу. Греки же, увидев это, испугались и сказали через послов Олегу: "Не губи города, дадим тебе дани, какой захочешь". И вернулся Олег в Киев, неся золото, и паволоки, и плоды, и вино, и всякое узорочье. И прозвали Олега Вещим, так как были люди язычниками и непросвещенными.
Лейтенант прервал пересказ, какое-то время сидел молча, потом встал. Красноармеец Шестаков тоже встал и продолжал завороженно смотреть на командира.
- Товарищ лейтенант, как вам удалось все запомнить?
- Не сразу мне все это далось, не сразу, Шестаков.
Они осторожно прошлись по периметру этажа, останавливаясь у проемов окон, чутко вслушиваясь и вглядываясь в безмолвные руины города. Потом делились своими соображениями по поводу маршрута предстоящей вылазки за водой. Подходили к Охрименко, взводный выслушивал его мнение.
- Есть еще немного времени, поразмыслим, уточним, - вслух подитожил свои мысли лейтенант.
"Историки" вернулись на прежнее место, присели.
- Еще кусочек повести, и пора собираться.
Игорь Шестаков, не скрывая радостной улыбки, молча закивал.
- И жил Олег, княжа в Киеве, мир имея со всеми странами. И пришла осень, и вспомнил Олег коня своего, которого когда-то поставил кормить, решив никогда на него не садиться. Ибо когда-то спрашивал он волхвов и кудесников: "От чего я умру?" И сказал один кудесник: "Князь! От коня твоего любимого, на котором ты ездишь". И приехал на то место, где лежали его голые кости и череп голый, слез с коня посмеялся и сказал: "От этого ли черепа смерть мне принять?" И ступил он ногою на череп, и выползла из черепа змея, и ужалила его в ногу. И от этого разболелся и умер он. И было всех лет княжения его тридцать и три.
Кравцов остановил свой пересказ Повести, осмотрелся по сторонам, глянул на циферблат трофейных часов.
- В общем после Олега княжил Игорь, сын Рюрика, а после Святослав, сын Игорев. В год 969 сказал Святослав матери своей Ольге и боярам своим: "Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае - там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли - золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и из Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рыбы". Отвечала ему Ольга: "Видишь - я больна; куда хочешь уйти от меня? Когда похоронишь меня - отправляйся куда захочешь". Через три дня Ольга умерла. После ее смерти Святослав посадил княжить своего сына Ярополка в Киеве, другого сына Олега у древлян, а третьего сына Владимира, рожденного от Ольгиной ключницы Малуши, в Новгороде. В год 971 пришел Святослав в Переяславец, и затворились болгары в городе. И вышли болгары на битву против Святослава, и была сеча велика, и стали болгары одолевать. И сказал Святослав своим воинам: "Здесь нам и умереть; постоим же мужественно, братья и дружина!" И к вечеру одолел Святослав, и взял город приступом и послал к грекам со словами: "Хочу идти на вас и взять столицу вашу, как и этот город". И сказали греки: "Невмоготу нам сопротивляться вам, так возьми с нас дань и на всю свою дружину и скажи сколько вас, чтобы разочлись мы по числу дружинников твоих". Так говорили греки, обманывая русских, ибо греки лживы и до наших дней. И сказал им Святослав: "Нас двадцать тысяч". И прибавил к имеющимся десяти еще десять тысяч. И выставили греки против Святослава сто тысяч и не дали дань. И пошел Святослав на греков, и вышли те против русских. Когда же русские увидели их, сильно испугались такого великого множества воинов, но сказал Святослав: ""Нам некуда уже деваться, хотим мы или не хотим, должны сражаться. Так не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвые сраму не имут. Если же побежим - позор нам будет. Так не побежим же, но станем крепко, а я пойду впереди вас, если моя голова ляжет, то о своих сами позаботьтесь. И ответили воины: "Где твоя голова ляжет, там и свои головы сложим". И исполчились русские, и была жестокая сеча, и одолел Святослав, а греки бежали.
Лейтенант замолчал, посмотрел на часы.
- На сегодня все, пора собираться. Вот так, Игорь батькович, праотцы наши прежде думали не о животе своем, а о долге перед Отечеством.
Игорь Шестаков сидел не шелохнувшись, глубоко погруженный в свои мысли. По всему чувствовалось, что услышанное произвело на него сильное впечатление. Его взгляд был устремлен вперед, в сгустившуюся тьму ночи, словно пытаясь через ее толщу увидеть сокрытые в глубинах давно минувших веков жестокие сечи с посягнувшим на русские земли врагами.
Легкая улыбка застыла на губах лейтенанта Кравцова, в щелках его прищуренных глаз блеснул озорной огонек.
- Шестако...о...о...в, - протяжно, полушепотом выдохнул он, обращаясь к окаменевшему красноармейцу. - Поторопись из исторических глубин на сегодняшнюю грешную землю....
- А? - Встрепенулся Игорь. - Да, да....
Он резко встал, поправил съехавшую на затылок пилотку и, пряча смущенную полуулыбку, уставился на взводного. Тот в упор смотрел на него.
- Не подведешь?
- Не подведу, товарищ лейтенант.
- Вот наступило и ваше время, - Кравцов перевел взгляд на подошедшего к ним Охрименко. - Предлагаю двигаться не сразу в направлении Волги, а сначала в противоположную сторону. Думаю, здесь нас меньше всего ждут. Когда углубитесь, там сами сориентируетесь, где повернуть к Волге. Как вам такой план?
- Вроде все логично..., - неопределенно отозвался Шестаков.
- Пойдет, - коротко бросил Охрименко.
- Воды набрать и принести - это само собой, - продолжил взводный. - Постарайтесь также разведать ближайшие позиции наших. Патроны заканчиваются, будем пробиваться к своим. Вот только узнать бы куда....
Лейтенант нахмурил брови, в такт невеселым мыслям покачал головой, пару минут помолчал, потом внимательным взглядом смерил щуплую фигуру Шестакова, на одно плечо которого был наброшен вещмешок с пустыми флягами, на другое - карабин, своим прикладом достававший почти до щиколотки красноармейца.
- Дай-ка мне свой карабин, - взводный протянул руку к Шестакову. - И возьми мой ТТ. Думаю, так тебе будет сподручней, да и без лишнего шума....
Командир и подчиненный обменялись оружием.
- Проверьте, чтобы у вас ничего не бренчало и не гремело.
- Бойцы слегка попрыгали, поприседали.
- Годится.
Немного помолчали, напряженно вслушиваясь в утонувшую в ночной пучине округу.
- И будьте поосторожнее и повнимательней, - давал последние указания лейтенант. - Ну и в меру поспешайте. Зазеваетесь, не успеете заметить, как солнышко опередит вас. В общем, ждем вас до рассвета с водой и ценными сведениями. Вперед!
Открытые участки бойцы преодолевали ползком, распластавшись на земле, обильно усеянной осколками кирпича, стекла, дробленого бетона. Они всякий раз плотно вжимались в нее, когда над их головами со змеиным шипением взмывала в небо осветительная ракета. Их гимнастерки на локтях и галифе на коленях были изодраны в лохмотья и пропитаны кровью. Боли не чувствовали, все подчинялось одной цели: быстро и незаметно добраться до Волги, до которой, по их подсчетам, оставалось не более четырехсот метров. Легче приходилось, когда они оказывались среди высоких завалов. Внимательно присмотревшись и вслушавшись в окружавшие во тьме каменные джунгли, поочередно, перебежками преодолевали их. Пока удавалось передвигаться незамеченными. Ближе к реке и правее от них изредка раздавались пулеметные очереди. По звуку выстрелов определили: огонь вели дежурные немецкие пулеметчики из МГ-34 по подозрительным целям. "Наверно, там оборону еще держат наши", - промелькнуло в голове красноармейца Шестакова.
Вскоре повеяло слабой прохладой, в воздухе стала ощущаться речная свежесть.
- Похоже, Волга уже совсем рядом, - шепнул на ухо своему напарнику Охрименко.
Наконец из-за ближайшей кучи кирпичей, некогда являвшихся частью небольшого строения, показался кусочек долгожданной реки. В свете нарождающегося месяца обозначилось ее зеркало, иногда поблескивая едва различимым голубоватым цветом. Преодолев ползком последний завал, отделявший их от воды, они замерли и стали внимательно изучать подступы к реке. Привыкшие к темноте глаза уже хорошо различали силуэты прибрежных построек, кустов, крупных валунов. Берег Волги в этом месте был обрывистый, местами с небольшим уклоном.
- Возьмем правее, - Охрименко указал рукой. - Там берег почти до самой воды зарос кустарником, будет незаметнее.
Ползли, соблюдая максимальную осторожность. Через каждые полсотни метров останавливались, внимательно изучали отделявшее их от реки пространство. Удача продолжала улыбаться им.
- К воде спускаться будем поочередно, с подстраховкой друг друга, - зашептал Охрименко. - Давай первым. Вернешься, я пойду.
Шестаков послушно мотнул головой и в нетерпеливом желании быстрее увидеть и вкусить вожделенную волжскую воду, поспешил навстречу с ней.
Он долго и жадно пил, потом с неописуемым блаженством полностью окунал в водное царство реки голову, поднимал ее и снова с наслаждением глотал и глотал живительную волжскую воду. Вдоволь насытившись, начал наполнять пустые фляги, поочередно доставая их из вещмешка. Заполнив все емкости и уложив их на прежнее место, стал карапкаться наверх, где его уже заждался напарник.
- Что там так долго возился? - Не скрывая злости выдохнул Охрименко.
- Я не долго...., я старался быстро..., - в свое оправдание скороговоркой зашептал Шестаков.
- Ладно, держи карабин, давай мне пистолет. И смотри в оба!
С реки послышался слабый треск поломанных веток кустарника, потом глухой всплеск воды.
"Уже спустился", - подумал Игорь.
В состоянии ожидания время, действительно, тянулось мучительно долго. Продолжали раздаваться редкие пулеметные очереди, взлетать в ночные глубины осветительные ракеты. Потом наступала тишина, и на какое-то время еще не остывший от дневных пожаров и превращенный врагом в руины Сталинград погружался в безмолвие. И было оно коротким.
Вскоре стали слышны шорохи со стороны поднимающегося наверх Охрименко. Неожиданно раздался отчетливый шлепок упавшего с высоты предмета, который со все усиливающимся шумом покатился сверху вниз. С плеча Охрименко сорвался вещмешок с наполненными водой флягами и, ударяясь о камни, с грохотом полетел с береговой кручи по уклону к реке. Удача, так долго сопутствовавшая посыльным за водой, отвернулась от них.
Поблизости в ночное небо взметнулись осветительные ракеты, в длинных очередях зашелся немецкий пулемет, расчерчивая тьму пучками светящихся трасс. Рой смертельных светлячков стал нащупывать своих жертв, неосторожно нарушивших ночной покой. Над головой послышался хорошо знакомый свист пуль, с окружавших кустов посыпались перебитые ветки. Свинцовый дождь совсем рядом с силой вонзался в землю, иногда попадал в камни, высекая огненные искры и рикошетом разлетаясь по сторонам. Он все ближе и ближе подбирался к своим жертвам.
- Быстрее вниз, к реке, - подал голос Охрименко.
Красноармеец Шестаков, преодолев минутное замешательство, заставил себя подняться и на пределе сил рвануть к верхнему краю берега. В несколько прыжков добежал до него и, не раздумывая, прыгнул с береговой кручи. Вниз летел, кувыркаясь, больно ударяясь о камни, не разжимая своих рук, в одной из которых цепко держал вещмешок, набитый флягами с водой, в другой - карабин. Скатился к самому урезу воды, быстро вскочил на ноги. Рядом стоял Охрименко. Береговая круча надежно прикрыла их от пуль.
- Пока не посыпали минами, бегом, за мной! - Скомандовал Охрименко.
Под прикрытием обрывистого берега бежали в ту сторону, где, по их предположению, оборону держали наши. Игорь скоро совсем выбился из сил, бежать уже не мог, шел, покачиваясь, волоча за собой вещмешок. Вырвавший вперед Охрименко остановился, дождался своего загнанного напарника.
- Что ты вцепился в этот мешок? - Набросился на Шестакова. - Кому он сейчас нужен?
- Как кому? - Изумленно воскликнул Игорь. - А лейтенанту, ребятам.... Они же ждут нас с водой.... - Только сейчас заметил, что Охрименко бежит налегке, без вещмешка.
- Ждут с водой..., - с каким-то издевательским тоном в голосе прозвучало в ответ. - Сейчас не до этого.... Пока нас не отправили к праотцам, надо быстрее делать ноги.
Пораженный услышанным, Шестаков растерянно хлопал глазами, с трудом соображая, как ответить.
- К праотцам, к праотцам, говоришь..., - глупо повторял он.
Почему-то в этот момент вспомнились слова лейтенанта Кравцова, сказанные им на исходе этой ночи: "Вот так, Игорь батькович, праотцы наши прежде думали не о животе своем, а о долге перед Отечеством, потому и побеждали".
- Вещмешок я не брошу, - зло бросил в ответ своему оппоненту красноармеец Шестаков. - Забери свой карабин и верни мне пистолет.
Не успели они пройти и сотни метров, как за небольшим поворотом навстречу им понеслись огненные трассы. Немцы успели выставить на гребне обрывистого берега, у самого его края, пулеметный расчет. Охрименко охватила паника.
- Окружили... Обложили со всех сторон... Окружили..., - слышалось его испуганное бормотание.
Он метался взад-вперед, несколько раз пытался вскарабкаться по отвесной круче наверх, но неизменно срывался и падал. Игорь, прислонившись спиной к береговому отвесу, с чувством брезгливости наблюдал за его лихорадочными метаниями. "Как дрожит за свою шкуру", - невольно подумал он.
Охрименко вдруг резко остановился, направил свой взгляд на прибитые к берегу бревна, видимо, когда-то сплавлявшиеся вниз по Волге.
- Давай к бревнам, - поспешно выкрикнул он. - Отталкиваем от берега два крайних, и по Волге из этой западни....
В сложившейся ситуации это была, пожалуй, единственная возможность вырваться из той ловушки, в которую они угодили.
Бревна поддавались с трудом. После нескольких попыток их все же удалось вытянуть из заиленного плена реки.
- Цепляйся вон за то, - Охрименко торопливым взмахом руки указал Шестакову на его импровизированное плавсредство. - Да брось ты этот мешок, твою мать!
- Нет! - Твердо прозвучало в ответ.
- Какой упертый... Вот и уйдешь вместе с ним на дно.
- Не твои заботы.
- Давай, давай, поумничай здесь.
- Я все-равно прорвусь к нашим с водой, я обещал лейтенанту, - уже для себя прошептал Игорь.
Река в этом месте делала плавный поворот. Ее течение с силой напирало на береговой изгиб русла, заставляя отраженную от него движущуюся водную лавину смещаться в сторону фарватера. Бревна с ухватившимися за них бойцами все дальше относило от берега к центру реки. Несколько пулеметных очередей прошлось над их головами, вспенивая поблизости воду, и все стихло.
Над противоположным берегом реки обозначилась бледная полоска света, которая постепенно увеличивалась в размерах и все сильнее наливалась ярко-красным цветом, пока совсем не запалила весь горизонт, разом полыхнувший малиновым пожаром. Мрак ночи плавно переходил в полумрак, потом и вовсе уступил место светло-розовым тонам. Солнце настойчиво рвалось в небесный простор. Мощные стрелы огненных лучей, пронзая малиновую толщу пожара и заставляя его медленно угасать, все отчетливее выделяли сине-голубые цвета. Они неспешно захватывали весь небосвод, и уже скоро нельзя было отыскать на исчезающем ночном покрывале огоньки далеких звезд. Наконец над горизонтом стало величественно всплывать само дневное светило, одаривая все живое теплом своего света и заставляя всю округу стряхивать с себя ночную дремоту, приходить в движение. Водная гладь великой русской реки весело заискрилась, заиграла мириадами блесток, весь речной простор, его берега начали утопать в потоках солнечного света, все сущее тянуться навстречу ему.
Вдруг идиллию рождения нового дня грубо, противоестественно нарушил рев моторов. Пара "месершмиттов" на бреющем полете неслась вдоль Волги, отражаясь на ее водной глади черными крестами. Один из самолетов сделал резкий разворот и начал заход на цель - двух бойцов, прилепившихся к бревнам. На фоне утренней тишины необычно громко застучал пулемет. После первого же захода истребителя бревно, к которому прирос Охрименко, продолжило одинокий путь по реке, сиротливо покачиваясь на вспененной от свинцового града волжской воде. Немецкий ас, расплывшись в самодовольной улыбке, стал заходить на вторую цель. Красноармеец Шестаков, одной рукой удерживая вещмешок, а другой, крепко обхватив бревно, пытался вжаться, слиться с ним. Над головой промелькнула крестообразная тень самолета, по бревну застучала свинцовая струя, пытаясь раскрошить его в щепу вместе с прилипшим к нему спутником. Одна из пуль попала в руку Игоря, пальцы, цепко удерживавшие вещмешок, разжались, она повисла как плеть. Другой рукой он по-прежнему держался за бревно.
Летчик начал новую атаку. На этот раз она оказалась безуспешной. Фашист продолжил убийство беззащитного русского солдата. Самолет кружил и кружил над целью, убийца с остервенением жал и жал на гашетку пулемета, пока не закончился боезапас. Вокруг бревна уже расплылось большое кровавое пятно, но красноармеец Шестаков продолжал каким-то чудом держаться на плаву. Бог еще не отвернулся от солдата.
Бревно с человеком уносило течением к речному острову, из прибрежных кустов которого несколько красноармейцев, до боли сжимая кулаки, наблюдали циничную расправу над одним из защитников Сталинграда. Вскоре они выбежали на берег, стали размахивать руками, что-то кричать. Обрывки их фраз долетали до теряющего сознание красноармейца Шестакова, из которых он смог выделить только слово "держись". Еще можно было неимоверным усилием воли удерживать себя на бревне, но в замутненном сознании красноармейца все назойливее стучала, не давала ему окончательно собраться с силами одна мысль: что скажет он этим людям на берегу в свое оправдание, как он будет смотреть в глаза лейтенанту и остальным ребятам, еще продолжающих с не умирающей надеждой ждать его с водой. В ушах неожиданно зазвучал приглушенный голос лейтенанта Кравцова: "Мертвые сраму не имут". Эти слова насквозь прожгли Игоря, набатом застучали в голове. Обескровленные губы юного защитника Сталинграда беззвучно прошептали: "Мертвые сраму не имут....". Рука, державшаяся за спасительное бревно, ослабла, соскользнула с него, тело солдата стало медленно и навсегда погружаться в глубины главной реки многострадальной России, дающей вечный приют еще одному из тысяч русских воинов, не щадивших живота своего за Отечество.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
