В один из октябрьских дней 2020 года ранним утром я и мой младший сын Виталий на автомобиле выехали в излучину Дона. Путь выбрали короткий. Значительную часть его требовалось проделать по проселочным дорогам. Имелась возможность ехать и хорошей асфальтовой, но она была существенно длинней, да и предстояло двигаться через Калач-на-Дону по загруженным трассам федерального значения.
У станицы Новогригорьевская на пароме переправились на правый берег Дона. Миновав короткий отрезок серой ленты асфальта, покатили по пыльным дорогам донской степи. Одна из промежуточных целей нашей поездки - посещение Кременско-Вознесенского мужского монастыря. Изрядно попетляв по бесчисленным оврагам и пригоркам, наконец-то, машина, надрывно урча мотором, подняла нас на степную кручу. С нее нашему взору, на сколько хватало глаз, открылись изумительные красоты привольных донских просторов. От увиденного захватывало дух. Внизу, ослепительно сверкая в лучах утреннего солнца, замысловато петляла в царстве окружавших ее кустов и деревьев светло-голубая лента реки. Это Дон-батюшка величаво катил свои воды, заставляя покорно расступаться пред собой исполины меловых гор. На склоне степной возвышенности, ближе к речной кромке, заиграли золотом купола обители, окольцованной забором с примыкавшими к нему различными постройками. Еще ниже, совсем рядом с рекой, светлыми пятнами обозначились шиферные крыши хуторских домиков. Впереди, почти до самого горизонта, только череда крутых изгибов отчаянно сверкающей речной глади, иногда теряющейся в прибрежных зарослях и потом навсегда исчезающей в далеких степных просторах. Позади, за нашей спиной, на многие километры вольно раскинулось степное море, исчерченное ленточками дорог и перекатывающееся светлыми волнами ковыля. Все вокруг тонуло в аромате давно созревших и утративших былую яркость трав. И трудно было заставить себя оторваться от этого завораживающего зрелища.
Мы медленно сползли на машине со степного крутояра и оказались перед открытыми вратами монастыря. Внимательно осмотрев архитектуру взметнувшегося перед нами храма, прошли на его территорию и направились к церковной лавке. Сын попросил одного из присутствовавших там монахов провести для нас экскурсию. Он любезно согласился.
Началось незабываемое знакомство с удивительными историей и святынями одного из старейших монастырей Всевеликого Войска Донского, который уже свыше 300 лет является оплотом православия на Дону.
Кременской Вознесенский мужской монастырь в 1693 году основал иеромонах Никанор с братиею. Расположился он в изумительном по красоте месте, на одном из склонов правого берега Дона. И это место было выбрано основателями обители не случайно. По сохранившейся до наших дней легенде, оказавшиеся здесь монахи были настолько очарованы представшей их взору красотой донской природы, что один из братиев упал на колени и громко воскликнул: "Быть тут храму!" Как гласит предание, еще ранее во времена Ермака Тимофеевича в 16 веке этот живописный уголок облюбовали семь братиев-монахов с Соловков, основавших здесь древний скит. Впоследствии они были убиты разбойниками. Сейчас на том месте, рядом с монастырем, установлена часовня и кресты.
С появлением храма неподалеку от него пробился из земли родник, что считается настоящим чудом. До сих пор специалистам не понятно, как в каменистой, не располагающей для образования родника местности, он мог возникнуть. Летом очень много желающих запастись целебной водой из этого освященного источника. Со слов старожилов, к осени, во многом из-за обильного водозабора из него, он практически иссякает.
Гражданская война и прокатившаяся по Дону вслед за ней красная волна террора и гонений привели к закрытию монастыря. Последние выселенные из него в 1920-х годах монахи еще долго прятались в пещерах Меловой и Сиротской пустыней. По воспоминаниям местных жителей, монахи жили в них до момента прихода немецко-фашистских войск.
Новая жизнь монастыря началась в 1991 году с передачей его Волгоградской епархии. С этого момента проводится восстановление храма, часовни, построек. В 2001 году освещается каменная часовня, на церкви устанавливаются купола с крестами и колокола. В настоящее время в монастыре в ходе реставрационно-восстановительных работ отреставрировано здание собора, частично устроено его внутреннее убранство, восстановлены трапезная и гостиничный корпус, благоустраивается территория монастыря. Конечно, впереди еще большой объем работ.
Отдельного описания заслуживают хранящиеся в храме святыни. При посещении его в глаза бросается некий аскетизм, точнее скромность внутреннего убранства, которое еще предстоит восстановить до былого величия. В частности, у монастыря пока не хватает средств, чтобы полностью завершить иконостас, разграбленный и уничтоженный в смутные годы гонений на церковь. Из прежних икон по сути сохранилась только главная святыня монастыря - икона Августовской Божией Матери сооруженная "иждевением казачек хутора Клецко-Почтовского о здравии воинов 1915 года 12 ноября", которым 18 сентября 1914 года явился лик Богородицы с младенцем на руках под польским городом Августов, указавшей им выход из окружения.
При всей скромности внутреннего убранства собора он является одним из немногих хранителей православных святынь, которым могут позавидовать большинство российских храмов. В этой с виду скромной обители хранятся великие христианские святыни - частицы Животворящего Креста Господня и пояса Богородицы, а также чудотворные мощи многих особо почитаемых церковью святых: Николая Чудотворца, Луки Войно-Ясенецкого, Спиридона Тримифунтского, великомучеников Георгия Победоносца, Дмитрия Солунского, Пантелеймона и др. Прикасаясь к ним, чувствуешь, как на тебя нисходит божественная благодать, невольно окунаешься в состояние душевного покоя и умиротворения. Какая-то незримая особая аура окружает их, в которой растворяется твое Эго и ты перестаешь на время ощущать ход времени, свою плоть, нечто Высокое, Духовное, Вечное наполняет и захватывает тебя без остатка.
Затрудняюсь ответить: почему сей богатейший храм, к сожалению, до сих пор не избалован паломниками.
Покинув храм, я продолжал пребывать в состоянии погруженности во что-то Большое, Светлое, еще не изведанное мною. Одновременно с этим меня сверлила горькая мысль, а точнее вопрос, на который я не находил подходящего ответа: почему к привезенным из-за рубежа христианским святыням люди выстраиваются в много километровые очереди с суточными ожиданиями встречи с реликвиями и, напротив, забывают о собственных храмах, где хранятся точно такие же. Не является ли подобное одним из показателей нашего извечного низкопоклонства перед забугорным? Не знаю, уместно ли здесь воскликнуть: "Нет пророка в своем отечестве".
Далее мы взяли курс на Шукшин утес - главную цель нашей поездки. Для меня пребывание там означало еще и встречу с моей молодостью, с тем ее периодом, когда нас курсантов-первокурсников привлекли к участию в массовках на съемках фильма "Они сражались за Родину". От этой мысли начинал испытывать определенное волнение.
Ехали, как и прежде, вдоль Дона по степным проселочным дорогам, помечая свой путь клубами густой дорожной пыли. Дорога то уводила нас глубоко в степь с ее однотонным пейзажем, отчаянно ныряя в балки, а потом лихо устремляясь к вершинам пологих холмов, то делала крутые изгибы в сторону реки, приближаясь к ее прибрежной полосе и открывая необыкновенно красивые картинки осеннего Дона, весело и беззаботно улыбающегося в струях солнечного света. Зеркало реки отражало его потоки, игриво сверкая мириадами блесток и маня в свое лучезарное водное царство. До боли в глазах мы всматривались в эту волшебную донскую сказку с чарующей игрой осенних красок.
Вдоль Дона на многие километры протянулись меловые горы, поэтому дороги здесь белые, как будто припорошены снегом. И множество развилок без всяких указателей. Легко заблудиться, если не местный и без навигатора. Не удивительно, что и нам пришлось поплутать в этих местах. Вскоре на пути обозначилась господствующая над окружающей степью возвышенность. Сын сверился с навигатором и облегченно выдохнул: "Подъезжаем, это утес Шукшина".
Вот мы и на его вершине. Я удивленно оглядываюсь по сторонам и с трудом ориентируюсь на местности. Видимо, по-другому и быть не могло: минуло почти полвека с момента моего пребывания здесь. В памяти отчетливо сохранились лишь картинки обрывистого к Дону склона утеса, недалеко от подножия которого был пришвартован теплоход "Дунай" с проживавшими в нем актерами, а также тянущиеся вдоль реки деревья и кустарники, в проемах которых выделялись силуэты отдельных хуторских домиков.
Приятно удивили значительные изменения, произошедшие на вершине утеса, которая раньше была увенчана только небольшой лавочкой. Я шел по кругу и внимательно рассматривал появившийся здесь "новострой": скромную кирпичную часовенку; памятный знак с табличкой "Здесь, на этом утесе, во время съемок фильма "Они сражались за Родину" любил обдумывать свои замыслы великий русский актер, режиссер и писатель Василий Макарович Шукшин"; братскую могилу с мраморной плитой, на которой выбито "Здесь захоронены воины 63, 321, 343 стрелковых дивизий. Вечная память героям"; отдельные небольшие каменные надгробия с указанием погибших бойцов, останки которых удалось найти и идентифицировать поисковикам, и др.
Совершив обход, подошел к лавочке. В голове мелькнула мысль: "Похоже, та же самая". Присел на нее. С высоты утеса хорошо просматривались три широкие балки, сходящиеся к Дону. Как я не силился, не смог вспомнить, по какой из них во время съемок фильма мы, припорошенные толстым слоем меловой пыли, три дня подряд ходили за "немецкими" танками, изображая наступающих фашистов. Взгляд натолкнулся на все еще различимые на рельефе склона прерывистые линии оплывших, заросших травою окопов. "Почти восемьдесят лет прошло, а раны минувшей войны так и не затянулись на земле", - подумалось мне. Знойным летом 1942 года по этим самым местам и проходила линия обороны наших войск, сдерживавших фашистов, рвавшихся к Сталинграду. До сих пор никто точно не знает, сколько наших бойцов нашло вечный приют в этих донских степях. И, судя по табличкам на надгробиях погибших здесь солдат, имена которых удалось установить, многим было не более 18 лет. Эх, жить бы да жить им еще....
Подошел сын, тоже присел на лавочку. Сидели молча, каждый думал о своем. Первым нарушил молчание Виталик.
- Пап, давай на память об этой поездке сфотографируемся.
Я согласно кивнул головой.
Потом мы вновь присели. Теперь уже на самую кромку утеса. Наши взгляды были устремлены вдаль. Отсюда открывался потрясающий вид. Внизу, под кручей, нам тихо о чем-то нашептывали воды Дона. Оттуда изредка доносились отдельные всплески. Видимо, резвилась шаловливая донская рыба. Налетавший ветерок, покрыв мелкой рябью зеркало реки, весело и игриво убегал в глубины задонья, и снова на воде плавно качалось опрокинутое небо. Сверху над утесом завис степной орел. Красивая гордая птица медленно парила в потоках воздуха. Временами казалось, что я и сам вознесся под облака и с высоты птичьего полета с замиранием сердца оглядываю изумительную, неповторимую красоту донской земли.
По другую сторону Дона невольно притягивали к себе взор вспыхнувшие осенним багрянцем и золотом прибрежные кусты и деревья, обреченно готовясь к неизбежной зимней наготе. Они задумчиво раскачивались под порывами ветра. Сорванные с них листья кружились в медленном танце и тихо опускались на землю. Бескрайний степной океан обрушивал на нас ни с чем не сравнимый, особый аромат степных трав. Он дурманил и опьянял. После шума городской суеты царящая вокруг тишина оглушала, заставляла еще глубже погружаться в себя, свои мысли.
"Наверно, вот также, завороженный Доном и погруженный в думы сидел здесь часами в свободное от съемок время великий актер и мастер слова Василий Макарович Шукшин, - подумал я. - И виделись ему тут проплывавшие мимо челны Стеньки Разина, вольницу которого он стремился показать на экране. Думалось и о многом другом. И думы его были светлы, чисты и красивы. В таком месте они просто не могли быть другими".
Незаметно для себя окунулся в воспоминания.
В последних числах сентября 1974 года объявили, что наш курс на несколько дней откомандировывается на съемки фильма "Они сражались за Родину", проходившие в излучине Дона. Предстояло участвовать в массовках Мне посчастливилось оказаться в числе отъезжавших.
Первая половина следующего дня прошла в толкотне сборов в связи с предстоящим отъездом на съемки: получали на несколько суток сухой паек, готовили заявленную форму одежды, суетились по поводу множества других командировочных хлопот. Во второй половине дня прибыли автобусы. Нас построили на плацу Высшей следственной школы, провели соответствующий инструктаж. Затем последовала команда на погрузку. Она прошла быстро, организованно. После согласования всех формальностей колонна автобусов выдвинулась в направлении Калача-на-Дону. К месту съемок предстояло ехать окружным путем.
Пассажиры автобусов - молодой, задорный, не унывающий народ. Кто-то из ребят прихватил гитару. Зазвучали немудреные аккорды, подхваченные десятком голосов. До хрипоты горланили песни. Вскоре репертуар гитариста иссяк, он смолк вместе с поддерживавшим его хором. После небольшой паузы начали травить различные житейские байки, сдабривая их анекдотами. В салоне стоял невообразимый шум, гам вперемешку со взрывами молодецкого хохота.
День клонился к закату. Все вокруг начало тонуть в наступавших сумерках. Постепенно размывались силуэты ближайших от дороги деревьев, столбов, построек, потом совсем исчезая в темени ночного мрака. Угомонились и мы. С разных мест послышался храп, перекрывавший монотонный шум мотора.
Ближе к полуночи прибыли в г. Серафимович (бывшая казачья станица Усть-Медведицкая, основанная в 1589 году). Автобусы затормозили на центральной площади. Здесь была самая длительная остановка. Все высыпали на площадь, озираясь на полуосвещенные старинные здания, памятник писателю Серафимовичу, другие местные достопримечательности. Долгой прогулки не получилось, заспешили в салон автобуса: в конце сентября в этих местах уже чувствовалась ночная прохлада.
Дальнейший путь лежал в направлении станицы Клетской, а от нее проселочными дорогами к излучине Дона - месту съемок фильма. Водители несколько раз останавливались, сверяли направление пути. Поплутав по донским пыльным меловым дорогам, далеко за полночь прибыли к месту назначения. Временно прерванный сон продолжился.
Наступило утро нашего первого съемочного дня. Я по обыкновению проснулся рано, с восходом солнца. Из окна автобуса наблюдал, как яркий солнечный диск медленно выплыл из-за горизонта, пронзая своими огненными стрелами клубившийся на Доном туман. Потом солнечные лучи заскользили по окнам хуторских мазанок, стеклам сгрудившихся у прибрежного пятачка автобусов и других автомашин различного назначения, заиграли на них зайчиками. Попросил дремавшего водителя открыть дверь, шагнул в утреннюю свежесть задонья. Поеживаясь от прохлады, начал с любопытством осматривать не знакомую мне местность. В глаза первым бросился взметнувшийся ввысь колодезный журавель с одиноко повисшим ведром. Сразу захотелось попить колодезной воды. Направился туда. На пути вырос дом, покрытый камышом, с наличниками, побеленными стенами, высоким каменным основанием и крыльцом. (В фильме его неоднократно показывали крупным планом). Дом огораживал невысокий плетень. Калитка была открыта, я шагнул во двор. По периметру вдоль плетня росли какие-то кустарники, слева от входа располагался колодец, наземный круглый створ которого был выложен из камней. Рядом валялось долбленое корыто. Подошел к колодцу, опустил в него журавельный "клюв" с ведром, зачерпнул воды, поднял наверх. Холодная колодезная вода ломила зубы, сводила скулы, но я не мог оторваться от ведра: она показалась мне необыкновенно вкусной.
Начали просыпаться мои коллеги, и следом за мной потянулись к колодцу на водопой. Утолив жажду, поболтали и гурьбой двинулись к реке умываться, приводить себя в порядок.
В первой половине дня мы были предоставлены сами себе. Наши командиры ушли докладывать киношному руководству о прибытии, получать "указивки" на предстоящие действия. Позавтракав, все разбрелись по территории, на которой происходили съемки фильма.
Первым делом, я пошел осматривать военную технику, задействованную в съемках. Наши танки Т-44 стояли вперемешку с "немецкими". К ним и двинулся. Подойдя вплотную, скорее почувствовал, чем увидел какую-то их не натуральность, бутафорский характер. Машинально постучал пальцами по "броне". От сделанного "открытия" мое лицо непроизвольно вытянулось, нижняя челюсть отпала, глаза стали круглыми и застывшими от изумления.
- Ну что? - Раздался за моей спиной ехидный голос. - Крепка немецкая броня?
Рядом стоял солдат-срочник, обнажив в улыбке весь набор своих зубов. Он, видимо, не мог равнодушно смотреть на глуповатое выражение моего лица.
Мы познакомились. Солдатик, как и другие мелькавшие здесь военнослужащие, входил в состав специального сводного армейского полка, обеспечивавшего съемки фильма. Новый знакомый начал в деталях и с увлечением рассказывать мне, как наши танки превращали в "немецкие", активно используя при этом фанеру и проявляя другие маскировочные ухищрения.
- И немецкие "мессеры", которые будут пролетать над нами, тоже бутафорские, - продолжал откровенничать служивый. - Их слепили из чехословацких двадцатьдевяток.
Он оказался не в меру разговорчивым и безостановочно погружал меня в "тайны" использовавшейся на съемках военной техники.
Мое внимание привлекла группа всадников на лошадях, возвращавшихся с Дона. Часть из них, пронзительно гикнув и лихо пришпорив коней, умчалась вперед, остальные мелкой рысцой направились в нашу сторону.
- Эти тоже с нашего полка, - перехватив мой удивленный взгляд, сообщил солдатик. - Хочешь, познакомлю.
Я кивнул головой.
- Вообще, в нашем сводном полку кого только нет, - просвещал меня служивый. - И танкисты, как я, и кавалеристы, - он махнул рукой в сторону приближавшихся к нам всадников. - И саперы, и минеры, и связисты, и водопроводчики, короче, сборная солянка....
Нас плотным кольцом окружали лошади с чинно восседавшими на них розовощекими наездниками. В петлицах солдат красовались эмблемы с изображением подковы со скрещенными шашками. Поймал себя на мысли, что я впервые соприкасаюсь, казалось, с уже навечно канувшим в лету родом войск - кавалерией. Кони громко фыркали, нетерпеливо перебирали ногами. Поздоровавшись, всадники не стали задерживаться здесь.
- В основном казачки, из этих донских краев, - бросил им вслед солдатик.
К нам подошли мои товарищи по курсу. Я представил их своему знакомцу. Коллеги сообщили, что, по слухам, скоро начнутся съемки отдельных сцен с участием известных актеров.
- Да перед массовками заключительные сценки добивают, - лениво обронил танкист, видимо, пытаясь предстать перед нами, как минимум, вторым, после главного режиссера, человеком.
Я с товарищами заспешил "поглазеть" на предстоящее действо.
- Спасибо и пока, увидимся еще, - махнул на прощание рукой солдатику.
- Увидимся, увидимся, - как-то загадочно заулыбался он. - Если немцев будете играть, еще не раз увидишь и поматеришь меня.
Я не понимающе уставился на своего нового знакомого, но не стал напрашиваться на его комментарии.
Толпа подобных нам зевак быстро увеличивалась. Нас оттеснили от места съемки на приличное расстояние, однако разглядеть лица актеров все же можно было. Они не заставили себя долго ждать. Все одеты в выгоревшую, выцветшую на солнце военную форму периода 1942 года. Их гимнастерки, галифе, пилотки практически сливались с песком. Лишь одни сапоги контрастировали с ним. У одного на ногах виднелись обмотки.
- Шукшин, Шукшин вон! - Пронеслось по толпе.
- А вон, вон рядом Никулин! - Продолжало бурлить людское море.
- И Бурков, и Лапиков здесь!
- Смотри, смотри, - толкал меня в бок однокурсник. - В обмотках - это Тихонов!
В самый разгар зрительских страстей нам поступила команда: "К автобусам, на построение". Мы, нехотя, поплелись ее выполнять.
Курс построился повзводно. Перед строем речь держал замполит. Он долго и несколько нудно доводил до нас поступившие "указивки". Постоянно напоминал о необходимости соблюдения дисциплины и установленного распорядка, проявления сознательности и выдержки в условиях необустроенного быта. Мы и без его слов уже прониклись мыслью, что ближайшие трое суток предстоит "квартировать" в автобусах и питаться исключительно сухим пайком. По желанию - колодезная вода. Бесплатно и не ограничено.
После обеда начинались наши первые "пробы" в кино. Предстояло играть идущих в наступление вслед за танками немецких солдат. Съемки должны были производиться с дальнего плана, поэтому нас не переодевали и не вооружали. Попросили снять кители, галстуки, фуражки. Вместо последних каждому выдали обычные солдатские пилотки. В итоге, наш "прикид" составляли сапоги, галифе, рубашки без галстука и пилотки.
Сверху дали отмашку, и все вокруг закрутилось. Помрежи стали расставлять нас в соответствии с задумкой главного режиссера. Попутно они проводили и инструктаж по поводу наших предстоящих "телодвижений". Впереди стояли готовые к броску "немецкие" танки. Наконец, поступила команда: "Начать движение". Разом заурчали, окутались облаками выхлопных газов танки и медленно поползли от Дона по балке. Следом за ними двинулись и мы. Стоял невообразимый рев моторов, под ногами дрожала земля, клубы меловой пыли плотно окутывали нас, застилали глаза, забивали рот, нос, уши, затрудняли дыхание. Невольно подумал: "Это в зале хорошо и комфортно лицезреть кинокартинки, а вот в реальности "изготавливать" их - не мед". Сразу стало жалко наших бедолаг актеров, которым во имя высокого искусства приходится терпеть и не такое.
Впереди и левее на склоне балки, ближе к ее вершине, в разрывах пылевых облаков обозначился стоявший на треноге огромный съемочный аппарат, вокруг которого суетились люди. Чуть поодаль, в сторонке, виднелся человек с "матюгальником" в руке. "Наверно, главный режиссер Бондарчук", - мелькнула мысль.
Через какое-то время прошла команда: "На исходный рубеж". Танки стали разворачиваться, потом поочередно выдвигаться в обратном направлении. Мы с кислыми, обильно запорошенными меловой пылью лицами понуро побрели к дороге, проходившей вдоль крутого склона балки, чтобы вслед за танками занять свои исходные позиции. Проходя мимо одного из них, краем глаза ухватил, как из люка вынырнула чумазая улыбающаяся физиономия, показавшаяся мне до боли знакомой.
- Ну что, не материшь еще? - Глаза озорно блеснули.
"Это же мой новый товарищ, танкист", - дошло до меня.
Я замедлил шаги, остановился. Служивый продолжал вопросительно смотреть на меня.
- Да есть немного, - простодушно сознался я.
- Ничего, по первой бывает, а еще немного потопаешь за нами, свыкнешься, - он лихо подмигнул мне и исчез в бронированном чреве.
Еще потопать пришлось весь остаток светового дня. Сколько за это время наскреблось дублей, не помню. В памяти хорошо сохранилось лишь одно: как после этого "немецкого наступления" мы долго отмачивали себя в Дону.
На следующий день, начинавший месяц октябрь, уже с утра нас готовили к очередному "наступлению". На этот раз мы должны были идти колонной на значительном удалении от танков. Съемка также велась с дальнего плана. По сравнению с прошлым днем двигаться приходилось не в сплошных клубах меловой пыли, фонтанами вздымавшейся из-под гусениц ревущих перед носом танков. Конечно, ее хватало и сейчас, но все же в не запредельном количестве. Радовались и этой мелочи. С перерывом на обед дубль за дублем отрабатывали отведенное нам по сценарию действо. К концу дня превращались в роботов, машинально переставляли ноги и тупо смотрели перед собой. В горле першило от пыли, жутко хотелось пить. Всех мучил один и тот же вопрос: "Закончится ли это когда-нибудь?" К всеобщему ликованию к вечеру наши затянувшиеся хождения по балке все же завершились. Измотанные в наступлении "немцы" дружно потянулись к Дону на помывку.
С непривычки за день уставали так, что после ужина не возникало желания и сил на вечерние прогулки. Большинство из нас оставались сидеть в автобусах. Вытянув перед собою гудящие от усталости ноги, лениво переговаривались друг с другом. Незаметно для себя отключались, свесив головы на грудь.
Заключительный день съемок выдался более щадящим. Работали до обеда. Сначала сделали ряд дублей вчерашней "картинки", потом несколько раз прошли колонной, но уже без танков. По громкоговорителю разнеслось: "Перерыв. До особого указания".
Пока мы исправно топтали балку, на съемку приехала группа студентов из Волгоградского горхоза (тогда назывался институт инженеров городского хозяйства, ныне - институт архитектуры и строительства ВолГТУ). Их уже успели переодеть в форму красноармейцев и вооружить "трехлинейками", поскольку предстояли съемки крупным планом. Закончив играть "наступающих немцев", мы, как бывалые актеры актерычи, свысока посматривали на вновь прибывших. Студентам вместо сапог выдали обмотки, которые постоянно причиняли им "головную" боль. Они на ходу часто разматывались, и свежеиспеченные "красноармейцы", наступив на них, падали на потеху нам.
К счастью, особого указания так и не последовало. Ближе к вечеру все разбрелись по ближайшим окрестностям хутора. Я и несколько моих однокурсников решили подняться на нависавший над Доном утес (сейчас он называется Шукшин). Рядом с его подножием стоял двухпалубный теплоход "Дунай", служивший своеобразной гостиницей для актеров.
Как говорится, решили - сделали. С макушки утеса перед нами распахнулась потрясающая картина вечернего Дона. Казалось, мы стоим на вершине мира, с которой в мельчайших деталях просматривается вся округа. Сзади раскинулась огромная степь, изрезанная многочисленными оврагами и устланная ковром уже поблекшей травы, впереди привораживало наши взгляды задонье с длинной, мудрено петляющей цепочкой подернутых золотом осени деревьев, густо растущих вдоль речного берега. Внизу тихо плескались воды Дона. Вечернюю тишину иногда нарушали доносившиеся с теплохода голоса людей, их заразительный смех. Там бурлила своя, уже закулисная жизнь актеров. У края утеса заприметили лавочку, на которой любил посидеть в свободные минуты В.М. Шукшин, присели на нее. Посудачив немного, тронулись в обратный путь, к своей гостинице на колесах.
На вечерней поверке объявили, что завтра до обеда предстоит выезд в Волгоград. Это известие было воспринято на ура.
Наступившее утро проходило в обычной предотъездной суете. Наконец, все приведено в должную степень готовности, и мы ждем команду на убытие. Ожидание затягивается почти до полудня. Наши начальники застряли где-то в "киносъемочных кабинетах". Устав от ожиданий, решил перед долгой дорогой побалавать себя так понравившейся мне колодезной водой. Недалеко от колодца кружочком сидело несколько человек из съемочной группы. До меня долетали отдельные обрывки их разговора, в котором постоянно звучала фамилия "Шукшин".
И лишь по прибытии в Волгоград мы узнали, что в этот день рано утром на теплоходе "Дунай" остановилось сердце Василия Макаровича Шукшина.
В моем домашнем рабочем кабинете на письменном столе уже давно стоит одна фотография в рамке. Она была подписана и подарена вскоре после съемок фильма "Они сражались за Родину" нашим земляком известным актером Иваном Герасимовичем Лапиковым родителям моей жены, с которыми дружил много лет. На ней он зафиксирован рядом с Василием Макаровичем Шукшиным во время съемок фильма. Оба в солдатской форме, обильно припорошенные донской меловой пылью. Василий Макарович сидит и о чем-то размышляет. По свидетельству хорошо знавших его людей и очевидцев, он в последние месяцы своей жизни постоянно находился погруженным в думы. И основной из них была дума о главном детище всей его творческой жизни - предстоящем фильме по собственному роману "Я пришел дать вам волю". Василию Макаровичу неоднократно обещали дать разрешение на его съемки, но под разными предлогами отказывались исполнять это обещание. Он в изнуряющей борьбе с завистниками, злопыхателями и прочими пакостниками продолжал упорно идти к исполнению своей мечты. Однако в последнее время у великого Мастера было предчувствие, что он не успеет ее осуществить.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
