В комнате трое: я и две моих внучки. Сидим на ковре, расстеленном на полу. Старшая - Полина тонкой тростиночкой возвышается над окружением кукол разного калибра. Некоторые практически не уступают ей в размерах. Она периодически вытягивает из этого кукольного хоровода то одну, то другую, что-то добавляет к их нарядам, дает им какие-то "напутствия". Младшая - Злата, по комплекции полная противоположность старшей, свесив почти до плеч щеки, с упоением колотит об пол погремушкой, потом швыряет ее в угол, тянется за очередной игрушкой. Проверив и ее на прочность отработанными ударами, также отправляет в угол. Уже в другой. Я, переполненный тихой радостью, молча, с наслаждением созерцаю эту домашнюю идиллию.
На подоконнике растянулся рыжий кот Федя. Он, щурясь от ярких лучей, нежится в их тепле. За окном свои первые шаги делает весна. В прошлые годы она уходила из объятий зимы какая-то полусонная, неторопливо, робкими шашками, в нынешнем - бодрая, стремительно, уверенной поступью. Она в одночасье обрушилась с небес, лихо, на полном скаку ворвалась в устоявшийся зимний быт, черными пятнами обнажив проталины, расплескав повсюду отчаянно сверкающие на солнце блюдца луж, изрезав остатки потемневшего, ноздреватого снега, местами переходящего в лед, многочисленными ручьями с бурлящими потоками талой воды. Из бездонной синевы неба накатывали и накатывали к земле нарастающие волны весеннего тепла. Все вокруг трепетало, дышало весной, откровенно, без утайки радовалось ее приходу. Особенно преуспевали в этом воробьи. Их конкуренты из числа перелетных еще не успели появиться из южных краев. Облепив серыми пятнами росшие вокруг дома кустарники, они громко, наперебой выказывали свой восторг. Птичье многоголосие сливалось в один звонко бурлящий поток. Когда амплитуда колебаний составлявших его звуков достигала апогея, кот Федя недовольно шевелил ухом, приподнимал голову и окидывал взглядом тех, кто дерзко посягнул на его покой.
Покой рыжего лежебоки нарушился и в комнате. Младшая внучка подошла к "сидевшим" кружком куклам и протянула руку к одной из них. И именно в этот момент она понадобилась и старшей. Господи, чудны твои дела! Вся комната завалена аналогичными куклами и прочими игрушками, которых хватит на несколько детских садиков, однако сейчас все их изобилие просто не замечается, оно волшебно исчезло, нужна только одна неповторимая кукла.
-Отдай! - Потянула на себя старшая.
Младшая пухлыми, в "перевязочках" ручонками накрепко вцепилась в вожделенную игрушку.
-Моя кукла! - Снова заявила о своих претензиях старшая, пытаясь выдернуть ее из рук сестренки.
Не тут-то было! У младшенькой только слегка колыхнулись щеки. Она напоминала мне сейчас маленького, крепкого бульдога, намертво вцепившегося в добычу (Не зря прозвали ее "Викингом"!).
-Полина, будь умницей! Уступи сестренке! Ты же старше, тебе семь лет! Моя сестра в этом возрасте уже нянчила меня, - вступаю я в роль арбитра и моралиста.
-Нет! Моя кукла, я первая ее взяла!
-А...а...а..., - несется с противоположной стороны.
-Отцепись! - Летит в ответ.
-Полина! Ты же взрослее, умнее ее! - Вновь пытаюсь вразумить.
Не доходит. Конфликт перерастает в новую фазу - "вооруженную". Сестры, одной рукой удерживая куклу, другой - мутузят друг друга. Начинаются рев, крики. Все, пора растаскивать! Наивный, пытался мирным путем уладить. Не с первой попытки удается оторвать "любящих" сестер друг от друга. Поднимаю с пола спорную куклу, поспешно вкладываю ее в руки младшей, отвожу на несколько шагов в сторону. Потом сажусь рядом со старшей.
В комнате брызнуло два шумных фонтана горючих слез. С Федора слетела блаженная полудрема. Он сел и стал гонять удивленный взгляд круглых, немигающих глаз от одного "источника мокроты" к другому.
-Да разве можно так? Вы же родные сестры, девочки! - Не скрываю своего удивления и одновременно разочарования поведением внучек. - Вы, наоборот, должны жить дружно, помогать друг другу.
Мои эмоции, мораль сейчас далеки от понимания.
- Это она... Она виновата... Накажи ее..., - сквозь всхлипывания прорывается голос старшей внучки.
Со стороны младшей рев пошел по нарастающей.
-Полиночка, за что ее наказывать? Она же совсем маленькая, не понимает...
-Ага, не понимает..., - перебивает меня юный оппонент. - Вот куклу - то сразу забрала... Я все видела... Я маме скажу...
-Эх, ты, ябеда... У вас в первом классе все такие ябеды - корябеды?
Вижу, мой вопрос задел ее за живое. Всхлипывания и обиды пошли на спад. В нескольких шагах от меня - тоже. Вскоре плач стих. Бурно вышедшие из берегов эмоции сестер постепенно возвращались в нормальное русло.
-Дедушка, ты можешь мне по правде сказать?
-Конечно, могу, Полиночка.
-Вот скажи: твоя мама, когда ты был маленьким, наказывала тебя?
-Нет, не наказывала.
-Никогда - никогда, - недоверчиво смотрит на меня.
-Никогда.
-Даже когда ты очень маленьким был? И...ну... совсем не соображал... , - она стрельнула косым взглядом в сторону младшей.
-Тогда тем более.
Диалог с внучкой невольно окунул меня в воспоминания. В череде прошлого тотчас всплыли годы раннего детства, точнее, отдельные эпизоды из них, которые еще не растворились в тумане канувшего в лету. Самое раннее, еще удерживаемое в памяти, относится к тому периоду, когда мне было годика три, не больше. Возраст - чуть старше младшей внучки. Тогда я постоянно испытывал какое-то необъяснимое чувство - чувство страха потерять маму. Всегда хотел быть рядом, буквально гонялся за ней. Одним словом - мамин хвостик. Любые ее отлучки из дому по хозяйственным делам вызывали у меня категорическое неприятие и неизменно сопровождались скандалами: ревом, криками, упорными поисками.
В то время мы жили в землянке. Старый пятистенчик, в котором я сделал свои первые шаги, отец разобрал и на его месте начал строить новый дом - крестовой. К концу лета сруб был почти готов. Осталось лишь уложить один - два венца, настелить пол и потолок из ранее приготовленных, обструганных досок, вставить рамы со стеклами, установить стропилы, а на них - тесовую крышу. При хорошем раскладе работы на месяц - два. Да только рук на все не хватало: началась уборочная. Отец был комбайнером и на своем прицепном комбайне сутками пропадал на полях. Вместе с ним и мой старший брат. Он - штурвальный у отца. Мама разрывалась на части. В доме - "семеро по лавкам", мал мала меньше, каждого нужно напоить, накормить, обстирать, одеть. Кроме нас - полный двор скотины, требующей постоянного ухода. Еще и со стройкой затеялись. Зимовать в землянке - гибельное дело. Кровь из носу, а к холодам надо перебираться в новый дом, пусть даже с недоделками. Казалось, тогда она и спать не ложилась. Вот в это горячее время еще и я со своими "прибамбасами" не давал ей окончательно "соскучиться". Один из них сильнее всего врезался в память.
...На рассвете, подоив корову, мама погнала ее вместе с остальной, содержащейся в нашем хозяйстве животиной в степь. Туда, где собирался табун. Перед уходом подперла хворостиной дверь в землянку, в которой спала семья. Все делала крайне осторожно, тихо, не дай Бог никого разбудить, особенно меня.
И все-таки спустя несколько минут неведомая сила толкает в спину, я просыпаюсь.
- Мама...а...а..., - загуляло в темноте тесной землянки.
Не услышав ответа, вскочил на ноги.
- Где мама...?
Следом за мной встала старшая сестра Валя.
- Мама...а..., - продолжил вопить.
- Она корову доит, сейчас придет... Ложись, - пытается успокоить меня семилетняя нянька, которой строго-настрого приказано присматривать за младшими братьями.
- Мама...а...а..., - еще громче понеслось из моих уст.
Проснулся младший брат, стал плакать. Сестра заметалась между нами. Не сумев успокоить нас, тоже ударилась в рев. Плачущее трио выплеснулось из землянки в раннее августовское утро.
Не прекращая рыданий, в полной темноте, наощупь, направился к входной двери. Сестра робко попыталась удержать меня. Она знает, что в "праведном" гневе я не стесняюсь в выборе средств: пинаюсь, толкаюсь, кусаюсь. Однажды это "удовольствие" уже испытала на себе. Потому и робко пытается. Такого молодца, как я, не остановишь! Толкаю рукой в дверь. Закрыто. Начинаю пинать. Приставленная хворостина отлетает, дверь нараспашку. Вырываюсь на божий свет, в утреннюю прохладу.
Ярко-красный диск солнца только-только выглянул из-за горизонта. Золотистые лучи глубоко вонзились в купол неба. Оно стало быстро светлеть, на нем погасли мерцающие звезды, даже самые крупные. На земле обозначились длинные тени от домов, столбов, деревьев. В низинах заклубился клочковатый туман.
Со двора выбежал в степь. Роса, обильно осыпавшая за ночь траву, нестерпимым холодом обжигает босые ноги. И это не остановит меня на пути к маме! На моем лице один рот, из которого рвется и рвется: "А... а... а... а...". Потом - членораздельное: "Мама... а... а...". Это слово обгоняет меня, уносится в степь.
- Ивановна, опять твой горланит! - К моей матери поочередно подходят соседки с одним и тем же сообщением.
- Выпори ты его, - поучает пастух, желчный, вечно неопрятный мужик.
- А за что? - Вскидывается мать.
- Штыб не орал по утрам! - широким взмахом кнута он прошелся по хребту подвернувшейся коровы, видимо, давая понять, что в жизни главное - кнут.
Мама с полпути повернула назад. Торопливой походкой спешила навстречу мне.
С разбега утыкаюсь лицом в подол платья.
- Мама.. а... а..., - жалобно, на одной ноте, тяну я.
Плечи вздрагивают, по щекам текут два соленых ручья, все тельце дрожит от озноба.
Мама берет меня на руки, шершавой ладонью смахивает со щек слезы, фартуком вытирает мокрые, посиневшие от холодной росы ноги.
- Не плачь, не плачь, сынок, я с тобой, - приговаривает она.
Потом мама усаживает меня на спину (называлось - "на корчажки") и возвращается с живым "довеском" к табуну.
- Витя, вот сам ни свет, ни заря вскочил... И остальных взбулгачил... Не спишь и другим не даешь... Не хорошо, сынок, так делать..., - тяжело дыша от быстрой ходьбы, не злобиво выговаривает мама. - Ты уже большой... Это Леня маленький, он может плакать... Какой пример ему подаешь... - В полудреме слышится уже приглушенно, размыто. - Я ведь ненадолго: в табун и обратно... Потом же прихожу к тебе...
(Она и сейчас приходит ко мне. Часто. Во сне.)
...- Дедушка... Ну, деда..., - родной голос и легкие толчки в плечо возвратили меня в реальность.
- Да, Полиночка...
- Почему?
- Что почему?
- Почему твоя мама не наказывала тебя?
- Потому что добрая была... И мудрая.
В комнате на несколько минут воцарилась тишина. Иногда она прерывалась гомоном не в меру расшалившихся на улице воробьев. За окном продолжала буйствовать весна, заливая землю потоками солнечного света. Все живое тянулось к нему, ликовало.
С "Викингом" произошло что-то необъяснимое. Она подошла к старшей сестре, молча протянула куклу. Полина, несколько смутившись, взяла ее. Поочередно взглянула на младшую сестру, меня, куклу, широко улыбнулась.
- Мама добрая..., - прошептала она, прижимая куклу к груди.
В окно озорно заглянуло солнце, щедро улыбнулось. И эта улыбка излучала теплоту, ласку, доброту всех наших мам.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
