Okopka.ru Окопная проза
Ручкин Виталий Анатольевич
Простите нас

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения] [Рекламодателю] [Контакты]
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ был написан в 2003 году по свежим впечатлениям от посещения "малой родины". Выставляю его в прежней редакции.


   Простите нас
  
   Накануне дня Победы, наконец-то, выкроил время, и после долгой разлуки - вновь здесь. На этот раз - вместе с младшим сынишкой. Он сегодня впервые ступил на землю, по которой безропотно пронесли свой крест мой отец, деды и прадеды. На этой же земле в одной из деревенских изб, теперь уже стоящей с погасшими окнами, громким младенческим криком заявил и я о себе. Отсюда проводили меня на службу на дальнее пограничье - высокие берега Амура. И с тех пор стал на этой земле лишь гостем. Не думал тогда, что с годами память будет часто возвращать к истокам моей жизни.
   Идем на кладбище, где покоятся отец, его братья, их родители, все остальные мои предки. Неспешно обходим родные могилы. Как исстари принято, поминаю всех, прошу прощения. И у деда - Владимира Васильевича, потомственного пимоката, привезшего свою семью из Костромской губернии, и у бабушки - Ираиды Семеновны, глубоко верующего человека, не скрывавшего своих убеждений и в смутное время, и других усопших родственников. Им - вечным труженикам низкий поклон.
   Вот и могила отца.
   - Здравствуй, батя, сегодня не один, а вместе с твоим младшим внуком, - тихо говорю слегка дрогнувшим голосом.
   В ответ слышу только слабый шелест молодой листвы склонившихся над могилою берез.
   - Не жалел ты себя ни в труде, ни на поле брани..., - продолжаю свой безответный разговор. - Завтра твой главный праздник - день Победы, до которой ты четыре долгих года шел тяжкими фронтовыми дорогами...
   Спазм перехватил горло, на глаза навернулись слезы, в ушах зазвенело:
   "Давай-ка, батя, выпьем водки, у нас еще чуть-чуть осталось -
   Пусть клен качается над нами, а мы нальем и повторим:
   Давай-ка, батя, выпьем водки и захмелеем где-то малость,
   Ну, а потом спокойно сядем и просто, батя, помолчим".
   Из солдатской фляги плеснул в алюминиевую кружку водки, пригубил. В голове продолжало звучать:
   "Ты извини, что я так редко тебя с годами навещаю,
   Ты извини, что наши встречи все время как-то на бегу,
   А клен твой каждый раз весною листвой зеленой расцветает,
   Как в детстве запахи сирени и вишня тоже вся в цвету".
   На моих глазах появились слезы. Сынишка сидит присмиревший, с опущенной головой. А песня рвет и рвет меня на части: "Батя, вот и свиделись батя! Извини, что так поздно - жаль, что раньше не смог... Батя, вот и свиделись батя! А в ответ только ветер: "Что же, здравствуй, сынок!"
   Всплеск эмоций постепенно идет на спад. Почему-то вспоминается рассказ отца, как его после форсирования Днепра и боя за плацдарм на правом берегу тоже преследовала музыка. Но уже из другой песни и по другому поводу.
   До поздних вечерних сумерек задерживаемся у его могилы. Здесь, у последней черты наших земных скитаний, наедине с окружающей природой, дышащей покоем, умиротворением, в царстве ее абсолютной тишины, бурлит река моих потревоженных мыслей, идет и идет напряженная дума о бесконечно родных для меня обитателях могильных холмиков. На этом пятачке земли дорогие для меня люди в разное время завершили отмерянный им путь. Нелегким он был у них. Не проклиная и не жалуясь на судьбу, кротко и терпеливо снося неподъемную тяжесть повседневного труда, жили одной, главной заботой: накормить и выучить детей. И в ее очевидной простоте для меня, закруженного в городском водовороте суетности, все же таится какая-то непостижимая мудрость.
   После дневного пути уставшее светило уходило на покой, унося с собой тепло. Подступавшая вечерняя прохлада отвлекла от навалившихся раздумий. Сын, прижавшись ко мне, молча наблюдал, как солнце плавно опускалось за охваченный закатным пожаром горизонт. Угасающие лучи мягко скользили по раскинувшим руки крестам, нарождающемуся царству зелени, отчаянно пробивающейся сквозь дремучие заторы прошлогодней травы, и терялись в темнеющей глубине леса. Кроваво-красная волна заката расползлась по горизонту, окрасив длинную цепочку облаков, повисших над верхушками деревьев. Тени от окружавших нас берез начали расплываться на земле, сливаясь с опускавшимися на лес сумерками. В прорези лесной дороги далекими, редкими огоньками напомнила о себе деревня.
   Замечаю, что у могилы отца новыми рядами холмиков взгорбился погост, навечно определив в свои заметно разросшиеся владения очередных жителей моей родной деревеньки, безропотно дожидающейся за еловым кладбищенским забором роковой участи. В голове невольно застучали невеселые мысли. Начинаю отчетливо понимать, что недалек тот день, когда ненасытное чрево подземной обители проглотит самого последнего, так и не изменившего земле своих отцов, подведя в этом неравном поединке окончательную черту еще под одной из русских деревень.
   От осознания фатальности происходящего тоскливо сжалось сердце, появилось стыдливое чувство вины стороннего, безучастного наблюдателя, каковым я сделал себя, прервав когда-то ежедневную нить родства с этим затерявшимся в зауральских глубинах России уголком земли.
   Захваченный своими мыслями я молчал. Молчал и сын.
   Закатные сумерки уступали место ночи. На ее темном покрывале проступили мириады россыпей холодного света, через мерцающий хаос которого прерывистым мазком вырисовался Млечный путь. Безмолвие отходящей ко сну природы нарушалось тихим шелестом листвы да стрекотанием затаившихся в траве кузнечиков. В голубоватом, безжизненном свете всплывшей над лесом луны, надменно-холодным взглядом бесстрастно созерцавшей все окрест, угадывалась какая-то незримая гипотоническая сила, заставляя замирать последние шорохи леса.
   - Пойдем, сын. Засиделись мы.
   Взявшись за руки, мы молча шли по дороге. Мой настрой, видимо, передался сынишке, и он не докучал вопросами, что обычно делал с большой охотой. Ночь стояла лунная, светлая, про которые говорят: хоть иголки собирай. По бокам от дороги темными глыбами нависали кряжистые березовые исполины, образуя сплошной непроглядный коридор. Такие отрезки пути сынишка проделывал, пугливо прижимаясь ко мне.
   Вскоре дорога вывела на грейдер. Не успели пройти и сотни шагов. Как за спиной раздался звук работающего мотора, и из-за поворота лихо вынырнули "Жигули". Поравнявшись с нами, водитель притормозил.
   -Куда путь держим, папаша? - несколько развязно обратился он ко мне.
   Я кивнул в сторону светящихся огоньков.
   -Не совсем по адресу, но до развилки добросим.
   Сын просительно посмотрел на меня. Я вынужден был уступить и согласился с предложением водителя. Делал это без большого желания: когда еще выдастся такая прогулка под луной.
   Нашими попутчиками оказалась молодая пара. Из разговора выяснилось, что живут они в городе, а сейчас возвращаются из соседнего села, куда приезжали " на побывку к предкам".
   Молодые люди всю дорогу пребывали в игриво-возбужденном состоянии, щедро выплескивая наружу взрывы положительных эмоций. Томные вздохи, стрельба глазками, перемигивания, жесты озорства и откровенной ласки, явно не рассчитанной на посторонних, бесконечной чередой проходили на наших глазах. Почти каждая реплика, слово, жест вызывали у них безудержное веселье. Казалось, что беспричинному смеху не будет конца. Обрушившийся бурный водопад проказ и улыбок раздражал, вызывал глухой протест.
   -Вылезай, станция Березай! - К моей радости раздалось в машине.
   Луч фары выхватил согбенную фигурку старика, сидящего у обочины.
   -Присоединяйтесь! - Кивнул хозяин автомобиля и весело подмигнул соседке.
   Молодая парочка с приклеенными на лице улыбочками помахала руками. Автомобиль взревел и растворился в ночном сумраке.
   После бензиновой духоты кабины и круговерти эмоций мы вновь оказались наедине с природой, в царстве ее тишины. Дышалось полной грудью, возвращались прежний покой и умиротворение.
   -Что-то не признаю вас, ребятки, - подслеповато щурясь, напомнил о себе старик. - Вроде бы не из наших... У нас все мхом поросли.
   Он кивнул в сторону деревни и еще раз вопросительно посмотрел на меня. Глаза старика невольно обращали на себя внимание: лишь одни они вносили дисгармонию в общую ветхость его облика. В них не потухла прежняя ясность ума, живой блеск, время оказалось не властно над ними.
   Я пояснил, кто мы и почему здесь.
   -Да вы присядьте, если не к спеху.
   Во взгляде и несколько поспешном взмахе руки, указывавшей на свободное место, нетрудно было угадать желание старика разделить с нами свое одиночества, разрешиться от бремени тяготивших его мыслей.
   Мы опустились подле него.
   -Значит, отца навестить приехали, - нарушил затянувшуюся паузу наш неожиданный собеседник. - Да..., - Он глубоко вздохнул и в такт своим мыслям покачал головой. - Уже и не посчитать, сколько народу туда же, на вечное поселение, перебралось за эти годы. - Тяжелая тишина придавила всех.- Все в делах да заботах... Не успеваем и заметить, как время пригибает нас к земле...
   Он достал из кармана портсигар, неторопливыми движениями извлек папиросу, раскурил, поднял над собой облако табачного дыма.
   -Знал я твоего отца, - выдохнул с очередной затяжкой старик. - Крепкий был хозяин, понимал толк в крестьянском деле и своем пимокатном ремесле.
   -Спасибо, дед, за добрую память о моем отце, - тронутый его словами ответил я.
   -Ну, дак как, по делам - и честь, и память.
   Старик медленно подносил к губам дымящуюся папиросу, зажатую двумя пальцами с желто-бурыми, прокуренными ногтями, делал глубокую, с присвистом затяжку и также медленно опускал руку на колени.
   После очередной затяжки он с горечью в голосе произнес:
   - Эх... Ушел человек и ремесло с ним. А сколько таких-то, на ком деревня держалась...?
   Светлячок папиросы мелко подрагивал в его руке.
   - Вот так с каждым из нас и уходит мудрость крестьянской жизни, - вздохнул старик.
   Он молча докурил. Погасив окурок, долго сидел с опущенной головой.
   -Да... Сохнет крестьянский корень, - наконец, подытожил вслух свои невеселые размышления.
   Смерив меня взглядом, старик покачал головой. Означало ли это покачивание одобрение ранее сказанных им слов или сожаление о бесполезной трате времени на преждевременный и безответный разговор с не доросшим до его понимания юнцом - бог знает.
   - Вот, сегодня, и сына своего туда же, на погост, определил..., - последовал тяжкий вздох.
   - Прими, дед, наши соболезнования...
   - Не пожилось ему ни здесь, ни в городе... Да и как поживется, если уже с утра на уме одна рюмка...
   Старик достал портсигар, покрутил его в руках и снова убрал в карман.
   - Грамотнее нас вы стали, сынки, а вот землю любить, дело отцовское не научились, - с укором сказал старик. - Потому-то и быстро сворачиваете с нашей дороги. Все легкую да веселую ищете, все в город норовите. Иной так торопится туда, даже не оглянется на родное гнездо. Как можно так...
   В наступившей тишине слышалось учащенное дыхание старика: он был заметно взволнован. И его слова не казались брюзжанием охочего до сентенций старца. Чувствовалось - они плод долгих и горьких раздумий человека, видящего происходящее уже с олимпа прожитых лет.
   -А я вот не смог бы...Ноги не пошли бы..., - после долгого молчания дрогнувшим голосом почти прошептал старик.
   Ему хотелось выговориться, вынести на наш суд все то, что сейчас причиняло душевную боль, но он почему-то решил не начинать разговор на эту тему. Продолжал сидеть, не поднимая опущенных к земле глаз. Никто не решался прерывать воцарившееся молчание. Так и сидели, не нарушая тишины.
   -Ты, сынок, не забывай, приезжай сюда. - Старик пристально посмотрел на меня. - Плох человек, который не оглядывается на то, что оставил за спиной. Так-то можно все затоптать и не заметить.
   Я молча кивнул ему в знак согласия.
   Все вокруг потонуло в теплой майской ночи. Показавшаяся из-за облака луна выхватила контуры ближних деревьев, отодвинув от нас стену сгустившейся темени.
   Старик снял кепку, долго мял ее в руках, снова одел.
   -Такие, брат, дела...
   Он встал и, не прощаясь, медленно побрел в сторону от святящихся огоньков деревни. Видимо, пошел своей, только ему известной тропинкой.
   - Папа, папа, смотри! - Взволнованно зашептал сынишка. - Дедушка пошел не в ту сторону. Туда же надо... - Вскинутая ручонка указывала в направлении светящихся огоньками домов. - Наверно, заблудился...
   - Нет, сын, это мы заблудились.
   Сын удивленно, непонимающе смотрел на меня, а я - в сторону деревни, от которой остались считанные дома, осветившиеся еще теплившимся в них огнем.
  

Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019