После долгой морозной зимы, а под ее завершение - бесчисленных метелей и вьюг, жутко хочется весны, пробуждения природы, ласкового солнечного света и тепла. Уже невыносима опостылевшая зимняя одежда: страшно надоевшие шапки, валенки, рукавицы, телогрейки, шубы. Быстрей бы все это сбросить с себя, пройтись по утреннему хрупкому, звонкому ледку в сапогах, а потом и их долой - налегке, босиком пробежаться по первой ярко-зеленой шелковистой травушке. Но зима не торопится уступать дорогу долгожданной весне, сопротивляется из последних сил, огрызается, то сильными заморозками, то обильно выпавшим снегом, то ледяными ветрами. Вся детвора с надеждой смотрит на как-то по-особенному посиневшее небо и первые проталины: не мелькнут ли там так долго ожидаемые всеми надежные предвестники весны-грачи. И, наконец, они появляются. На школьных переменах начинается невообразимый галдеж. Каждый школьник младших классов (и я в их числе), пытаясь перекричать всех остальных, стоит насмерть на своем - это он первым увидел прилетевших с юга грачей. А заявившимся гостям и дела нет до детских споров: они важно расхаживают по оголившимся от снега пригоркам, рассыпанным по степи и выглянувшим из-под белого зимнего покрывала навозным кучам, обочинам дорог. И тоже о чем-то громко кричат. Потом, блестя на солнце вороненым крылом, взмывают в бездонную весеннюю синь неба и исчезают в направлении леса.
К грачам быстро привыкают, и вскоре их вид не вызывает былого восторга. Все уже ждут скворцов. И не просто ждут. В школьной мастерской, во дворах домов, сараях начинают звонко визжать пилы, весело, наперебой стучать молотки, звенеть топоры, шуршать рубанки. Идет повсеместное, великое строительство. Строительство скворечников. И здесь народное творчество, начиная от детворы и заканчивая взрослыми, не знает пределов. Какие только конструкции не рождает дерзкая конструкторская мысль творцов птичьего жилья: одно и многосемейные; с входными отверстиями на одну и две стороны; с плоской и двускатой крышей; с простым и разухабистым крыльцом возле входа; с прутом и без прута у скворечника и прочими, прочими художественными изысками.
Когда вся эта суета начинает идти на спад, как-то незаметно, даже буднично, появляются и сами жильцы диковинных творений. Однажды поутру, выйдя во двор, вдруг неожиданно для себя услышишь ни с чем несравнимую весеннюю мелодию - заливистое, горловое клокотание скворца с характерным громким клекотом. Тут же начинаешь крутить головой в поисках желанного солиста. И вскоре твой глаз натыкается на него. Примостившись у своей будущей квартиры и вытянув переливающуюся на солнце сочно зеленым перламутром шею, он озорно, самозабвенно поет гимн своему возвращению на родину. Ты невольно замираешь и заворожено смотришь на него, жадно вбирая в себя исходящие от него волшебные звуки, звуки пробуждения и торжества обновления жизни. По всему телу начинает волнами разливаться тепло, учащенней биться сердце, тихая светлая радость и покой нисходят на тебя. Стоишь какой-то просветленный, с блаженной улыбкой на лице, по особенному, празднично и торжественно воспринимая в эти минуты все вокруг.
С появлением скворцов весна все смелее и смелее заявляет о себе. Заметно бросаются в глаза черными заплатами проталины на полях, грязно-серые, очистившиеся от снега пригорки, повсюду, словно грибы после дождя, проступившие в степи, потемневшая дорога, ноздреватый, набухший лед на озерах. Местами, вдоль берега, он растаял, уступив место голубому зеркалу воды. На календаре уже апрель.
Проснувшись утром в одно из воскресений, я долго нежился в постели. Не нужно торопиться в школу, весь день впереди, распоряжайся им, как хочешь. Солнце уже вовсю заглядывало в выходившие на восток окна маленькой комнаты (горенки), которая считалась у нас детской. Темно-алая полоса на оконных стеклах давно перешла в нежно-розовый цвет, который со стекол игриво прыгнул в комнату, шаловливо побежал по стенам, потолку, лицам спящих на кроватях, попал на стоявшее на комоде зеркало и озорно брызнул фонтаном веселых солнечных зайчиков.
На росшую за окнами акацию лихо сваливалась куча воробьев. Громко, наперебой, чирикая, они задорно и весело гонялись по веткам друг за другом. Временами серые шалунишки устраивали "кучу-малу", и птичий галдеж троекратно усиливался. Вдруг их резко сорвало с кустарника. На заборе палисадника я увидел соседского кота.
Комната быстро наполнилась утренним светом. Розовый цвет становился все бледнее, уступая место обычным дневным тонам. В окна, незакрытые с вечера занавесками, напористо пробивались яркие солнечные лучи, напоминая о наступающем дне, прогоняя остатки сна. Я вспомнил, что вчера поставил у оттаявшего с берега озера мелкую сеть-гальянку, и ее нужно снимать. Осторожно, не будя других в комнате, встал с кровати, быстро оделся и вышел на кухню, которую называли избой.
Мать уже заканчивала в кути свои повседневные кухарские хлопоты. Наскоро умывшись, присел к столу, на котором красовалась соблазнительная горка блинов. Поспешно сворачивая, по самые пальцы обмакивал блин в сметану, налитую в глубокую металлическую чашку, и жадно набрасывался на него.
Вволю порезвившись за столом, неторопливо встал с заметно округлившимся животом. Тут же засобирался на улицу.
-Куда? - Мать вопросительно остановила на мне свой взгляд.
-На озеро, сеть снять.
Она, молча, кивнула головой.
Забросив на плечо холщовый мешок с болотными сапогами, споро нырнул за калитку. В лицо ударил яркий солнечный свет. Глаза невольно прищурились, адаптируясь к несущемуся навстречу потоку света. Постепенно напряжение в них стало спадать, я уже привычным взглядом озирал все окрест.
Выйдя в степь, не узнал ее. Накануне, всю ночь, лил теплый дождь, и только к утру тучи рассеялись, полностью очистив небо. Косые солнечные лучи, мягко скользя по степной равнине, лишь кое-где высвечивали небольшие островки снега, которым она вчера была покрыта почти сплошь. От земли шел легкий пар, насквозь пронзаемый стрелами набиравшего силу солнечного света. Пронзительно запахло полынью. Потом он стал слабеть, смешиваться с другими запахами: прелой травы; усеявших степь, словно веснушками, кизяков; оттаявшей, набухшей земли; дождевой воды. А вокруг - ни малейшего дуновенья. И завораживающая тишина. Лишь чавкающие звуки из-под сапог, иногда утопающих в разбитых степных колдобинах, изредка нарушают ее. Невольно замедляю шаги и удивленно-восторженными глазами всматриваюсь в раскинувшуюся передо мною чистую, умытую дождем степь. Утро, приветливо встречающее меня, такое же чистое, умытое, с улыбающимся на горизонте вовсю ширь солнцем. Под его лучами сверкают бриллиантами скопившиеся на прошлогодней траве капли дождя. Их блеск поначалу виден рядом со мною, потом дальше, и, наконец, вся степь, насколько хватает глаз, начинает сверкать, играть волшебным светом. В этом алмазном сиянии на моем пути иногда изумрудами вспыхивают обильно брызнувшие из земли ростки молодой травы. Ее робкие, сочно-зеленые пучки настойчиво тянутся к солнцу из буреломов мертвой, прошлогодней травы, темно-серое покрывало которой еще не торопится уступать место новому, яркому, весеннему наряду степи. В расплескавшихся повсюду блюдцах луж озорно резвятся солнечные зайчики. Горизонт подернут слегка синеватой дымкой, сквозь которую отчетливо просматривается темная полоса леса, окантовавшего степь.
На пути, все разрастаясь в размерах, появляется озеро. От него тянет прохладой и запахом камыша. Оттаявший с берега лед, окольцованный голубой каемкой воды, синевато-белым овалом распластался посреди степной ложбины. По ноздреватому льду важно вышагивают вороны, иногда перелетая с места на место, нарушая утреннюю тишину озабоченным, протяжным карканьем. Вдруг из камышей, в метре от берега, с шумом, громким кряканьем срывается селезень, устремляясь в воздушный простор. В несущемся навстречу изобилии весенних запахов, звуков, потоков солнечного света на мгновенье замираю, потом, как будто, вырываюсь из телесной оболочки, растворяюсь в окружающем пространстве. Чувство необыкновенной возвышенности и одновременно тихой, светлой радости от приобщения к таинству возрождающейся к жизни природы до отказа заполняет меня. Я неожиданно остаюсь вычеркнутым из пространства и времени, и лишь вырвавшийся из-за леса гудок тепловоза возвращает в реальность бытия.
Я снова начинаю слышать из-под сапог чавкающие звуки, доносящийся с озера шум трескающегося под тяжестью льда, ощущать на лице ласковое прикосновение солнечных лучей. Примечаю по тычкам, к которым привязаны концы моей сети, как заметно поднялся уровень воды в озере. Расстояние от края льда до берега значительно увеличилось. Лихорадочно соображаю, смогу ли дойти в болотных сапогах до своей гальянки и снять ее. Скидываю с плеча мешок, вытряхиваю из него отцовские болотники. Одев их, перевязываю в разных местах шнурками, чтобы они не слетели с ног.
До ближней тычки удается дойти, не зачерпнув в сапоги воды. Отвязываю поводок, начинаю сматывать сеть. В отдельных местах замечаю запутавшихся в ее ячейках гальянов. Они трепыхаются, бьют по воде хвостами, безуспешно пытаясь выскользнуть из сети. Мое сердце начинает учащенно биться, запредельно подскакивать азарт. Вдруг чувствую, как в один, а потом в другой сапог заливается вода. В охватившем меня волнении и азарте рыбака не ощущаю ее холода. Идти до второй тычки остается несколько метров. С каждым шагом глубина увеличивается. Края голенищ у сапогов уже безнадежно скрываются под уровнем воды. Ее ледяные потоки устремляются внутрь обуви, обжигают ноги, но я упорно продвигаюсь вперед. Наполненные водою сапоги с трудом удается отрывать от дна. Из последних сил, корчась от холода, дохожу до последней тычки, развязываю поводок и, слегка приподнимая сеть, тяжело бреду к берегу. Ноги крутит, сводит от ломоты, зубы сами собой начинают стучать. Делаю последние шаги, и - вот она, спасительная твердь под ногами. Бросаю на землю сеть, закоченевшими руками пытаюсь развязывать, а потом уже срывать ненавистные шнурки на сапогах. Наконец, мне удается освободиться из их объятий на ногах, я скидываю с себя болотники, судорожно снимаю насквозь промокшие брюки, становлюсь босыми ногами на холщовый мешок. Пытаюсь растирать руками ледяные, все в пупырышках ноги. Отыскиваю свои кирзачи, с трудом втискиваю в них покрасневшие ноги, обматываю их выше голенищ снятой с себя фуфайкой, и начинаю часто-часто приседать. Чувствую, как от ног и выше, по всему телу, поднимается тепло. Взгляд останавливается на слегка шевелящейся от пойманного улова сети. Настроение резко идет вверх. Я выливаю из болотников остатки воды, с усилием отжимаю брюки, носки, раскладываю их на подсохшей траве.
Высоко поднявшееся над горизонтом солнце уже более щедро раздает тепло всему сущему на земле. От щедрот его достается и мне. Повернувшись к нему лицом, закрываю глаза и блаженно улыбаюсь. С небесных круч на меня льется и льется его живительный, ласкающий огонь. На душе необыкновенно уютно, комфортно, голова свободна от всяких мыслей. Все потонуло, исчезло в солнечной неге. Усилием воли разлепляю глаза, опускаю взгляд на голые ноги. Сбрасываю с них сапоги, натягиваю на себя еще непросохшие брюки, следом носки и снова ныряю в кирзачи. Укладываю гальянку с уловом и болотники в мешок, бросаю его на плечо и поспешно направляюсь в сторону дома.
Во влажных брюках ноги снова сводит от холода, особенно колени. Да и детский страх накатывает от того, что поругают родители за рыбацкие "вольности". В сотне метров от дома, на пустыре, стоит огороженный жердями, ополовиненный стог сена. Решаю отогреться в нем, а заодно и просушить брюки. Мигом взбираюсь наверх и по самую головенку зарываюсь в пахучее сено из лесного разнотравья. Сверху все сильнее пригревает весеннее солнышко, снизу - хорошо держит тепло толстое травяное покрывало. Постепенно начинаю согреваться, и уже не чувствую противного, обжигающего холода прилипших к коленям сырых брюк.
Вместе с теплом приходит хорошее настроение и радужные мысли. Голову дурманят ароматы лесных трав, глаза становятся мечтательными, в них поселяется блаженство и тихая радость. Всего меня накрывает какой-то необъяснимый, вселенский покой и умиротворение, взгляд застывает в синем бездонье неба. Неожиданно он натыкается на медленно плывущий в бирюзовых просторах птичий клин. Я весь обращаюсь вслух. Из далекого поднебесья до меня долетают едва уловимые звуки. Различаю характерное гусиное гоготание. Тихие, протяжные крики птиц иногда сменяются коротким, наслаивающимся друга на друга, многоголосием. Птицы, словно красуясь друг перед другом, боясь отстать от соседа, спешат передать свою радость возвращения в родные края. Попеременно из строя выбиваются одна-две птицы, но тут же спешат занять прежнее место. Птичий клин с каждой минутой становится едва уловимей, потом совсем растворяется в небесных глубинах.
До меня долетают уже новые звуки - посвистывание от взмахов крыльев. Пошарив глазами по распростершейся надо мною синеве, отыскиваю очередной птичий караван. Растянувшись длинной цепью, часто без строго порядка, сбиваясь в кучу, спешат на север утки. Летят молча, ниже, чем гуси. Слышно только частое порхание крыльями и рвущиеся из-под них звуки: фьють, фьють, фьють. Вскоре и они теряются в синих далях.
Не проходит и пары минут, как по небу проплывает новая утиная цепочка. Опять уши улавливают свистящее фьють, фьють, фьють. И так - беспрестанно: одна утиная волна прокатывается за другой, различной длины, разного количества и размеров птиц в ней. Мои глаза устают их провожать, появляется сонливость, веки становятся тяжелей и тяжелей, их все труднее поднимать.
И вдруг в полудреме я слышу какой-то новый, непохожий на ранее воспринимавшийся шум. Разлепив глаза, застываю в изумлении: низко надо мною величаво плывет караван огромных белых птиц. Их длинные шеи вытянуты струною, взмах крыла нетороплив, к белоснежным брюшкам плотно прижаты розовые лапки. "Лебеди!" - Мгновенно пронзает меня мысль. От неожиданности я сажусь и не свожу глаз с явившейся мне картины. Птицы, не нарушая установленного строя, грациозно плывут над землею. Туда - куда ведомо только им. Я не могу оторвать от них зачарованного взгляда. Движения крыльев птиц не суетливы, уверенны, их полет особенен, неподражаем, непохож на ранее виденный мною.
Прошло уже много лет, а перед глазами так и стоит накрепко схваченная до мельчайших подробностей картина пролета лебедей.
Всякий раз, когда вижу в небе этих гордых, красивых птиц, память возвращает меня в весну. В мою, неповторимую весну!
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
