[Регистрация]
[Обсуждения]
[Новинки]
[English]
[Помощь]
[Найти]
[Построения]
[Рекламодателю]
[Контакты]
|
|
|
Аннотация:
Николай Прокудин. Прощай, Германия!
(дилогия: "Мятежный капитан", "Ссылка в Германию" - романы. ). ОтзывНиколай Прокудин - по преимуществу, военный писатель. И главные книги его написаны о войне. Участник боев в Афганистане, политрук батальона, он долго оставался верен теме "Неизвестной войны", сведения о которой доходили до центральной России почти только "грузом 200". Его трилогию "Постарайся вернуться живым!" ("Романтик, "Звездопад", " Конвейер смерти") вряд ли сыщешь сегодня на прилавках книжных магазинов. Он принадлежит к офицерскому братству "Афгана" и пишет о войне и об армии без сантиментов: сурово и насмешливо, как умные люди склонны говорить только о самих себе или о чем-то близком. Это - интонация "окопной правды", которая отличала "лейтенантскую прозу" Великой Отечественной...Бойцы стоят над мертвым афганцем, который только что обстреливал их и мог поубивать их всех."Старшина стоял рядом, трясся всем телом, цокал языком и бормотал что-то невнятное. Затем чуть успокоившись, снял каску с головы и вытер пот со лба.- Я не знал! - воскликнул Рамзан громко. - Стрельнул - он упал!- Что ты не знал? - спросил командир роты.- Не видел, что это малчык! - Малчык! Сапсэм малчык! - Не убей ты его, тогда бы он убил Эдуарда!" - Сцена почти в начале книги. Эдуард Громобоев - главный герой книги. "Войну нельзя полюбить, это неправильно и аморально, но к ней можно привыкнуть." Однако... "Сколько бы ни шла война с любой войны солдаты всегда рано или поздно возвращаются домой, по крайней мере, те, кто остался в живых..." И у них начинаются новые проблемы. Эта книга уже о "настоящем конце большой войны" - о конце 80-х, о распаде Союза, о выводе войск из Германии, о надеждах и о крушении многих надежд... Но это - с точки зрения исторических событий, которых касается книга: два романа, связанные одним героем. А главное в книге - тема: ""Эх, тяжело быть правдолюбцем", - подумал Эдик, ускоряя шаг." Эдуард Громобоев, Эдик, судьбой во многом напоминает автора. "Так вот, повторюсь, рассказываю вам, чистейшую правду, хотя события могут показаться неправдоподобными и невероятными", - так уверяет нас автор, и у нас есть все основания верить ему. Роман автобиографичен несомненно, и автор не склонен это скрывать. "Карьеристом Громобоев был неважным, так уж вышло, нынешний бурный рост - это череда нелепых служебных случайностей, а также военная доблесть и ранения. Но иногда даже в выверенном механизме такое случается, проскакивает сорное семечко сквозь мелкое сито.- Товарищ генерал! Вернее, товарищ коммунист Никулин! Вот вы в своем выступлении обронили...- Я ничего не ронял! - сказал, как отрезал, генерал.- Э-э-э... Обмолвились... что аппарат политуправления не знал как провести демократическим путем выборы на партийную конференцию. Это удивительно и даже странно слышать, нам, рядовым коммунистам. Не знали... тогда, спросили бы у нас, у низов, мы бы, может, подсказали, как!.." С этого эпизода пошло крушение карьеры "заслуженного афганца" Громобоева. Генерал начинает преследовать его. "Выручило эхо войны - догнал третий орден "Красной звезды", который свалился, как снег на голову. В канун празднования Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота СССР из управления кадров сообщили о награде и велели вручить в торжественной обстановке, пригласить школьников и армейскую прессу." В итоге всех перипетий, вместо увольнения из армии, герой появляется в Германии, в Советской группе войск, которая заканчивает свое пребывание здесь в связи с крушением ГДР и Берлинской стены. "Ссылка в Германию". Эта "ссылка" становится для героя еще одним испытанием на прочность. Ибо он вдруг оказывается среди людей, заболевших почти неправдоподобной жаждой наживы: страстью, долгое время плохо обеспеченных, и в общем, неплохих людей что-то наверстать, откусить свой кусок, прихватить, припрятать, для себя... Жаждой, которая вскоре, пусть на время, охватит почти всю страну. И тут начинает проступать почти главный мотив всей дилогии: нужно остаться самим собой - даже среди всеобщего хаоса и безумья! Срочный вывод, похожий на отступление, почти в беспорядке - армии, которая не проиграла бой - какими бы важными или благородными причинами это отступление ни объяснялось, выглядит все равно трагично в книге. И написано автором как трагедия. "Громобоев вылез из "Урала" и увидел сюрреалистическую картину: тягач втягивал на платформу следом за собой стянутый с полкового постамента "Т-34". У "памятника" были заварены сваркой катки и траки, поэтому он не двигался, а полз и бороздил гравий и бетон, словно цеплялся за последний плацдарм и не желал покидать Германию, завоёванную им в далёком прошлом..." В итоге, "мятежный капитан" Громобоев, во время командировки вдруг оказывается в Москве (куда рванулся из Уссурийска)... среди защитников Белого дома. Но и после "победы демократии" отношение к нему в военной среде остается тем же самым... "Вот прислал Бог подарок из Афгана! Нахал! Осмелели там на войне!" (Про этих "осмелевших на войне" после 45-го, помнится, тоже говорили!)
|
Остросюжетная военная проза. Роман-дилогия: "Прощай Германия" (из двух книг: "Мятежный капитан"и "Ссылка в Германию"). Объём 30 авт. листов.
В романе описываются бурные события периода конца 80-х годов, начало 90-х: окончание войны в Афганистане, "демократизация", "гласность", первые выборы в парламент, трудная экономическая ситуация, череда межнациональных конфликтов, трудный армейский быт Советской армии, сложные взаимоотношения в армейской среде. Вторая часть описывает драматические события, происходившие во время вывода Советских войск из Германии, путч ГКЧП. Несмотря на описываемую сложную общественно-политическую и экономическую ситуацию в стране, книга полна оптимизма и юмора.
Николай Прокудин.
Роман. "Мятежный капитан"
Пролог.
Он решил пойти на войну - и пошёл!
Он захотел узнать, что это такое - смерть - и узнал!
Он пожелал вернуться домой живым и невредимым - и вернулся!
И никто и ничто не смогли помешать возвращению!
Это судьба или провидение?
Да не возомни себя Богом!
А то окружающие подумают, что сумасшедший...
***
Сколько бы ни шла война - с любой войны солдаты всегда рано или поздно возвращаются домой, по крайней мере, те, кто остался в живых. Войну нельзя полюбить, это неправильно и аморально, но к ней можно привыкнуть.
Адаптация ветеранов - сложный процесс, и всякий его переживает по-разному. Каждый солдат - жертва войны, потому как она изменяет его сознание, характер и поведение. Происходит неминуемый надлом психики, ведь рядом с тобой ежедневно чья-то смерть и чья-то кровь, а возможность безнаказанно убивать, калечить, взрывать, крушить, ломать, жечь - разрушает и извращает личность. Впоследствии кто-то легко себя находит в мирной жизни, кто-то реабилитируется тяжело и мучительно, а кто-то так и остаётся в мыслях на войне до конца своих дней, переживая вновь и вновь минувшие мгновения былых боёв, и гибель друзей ...
***
Эта история началась давным-давно...
...Ну, надо же, с первых слов прозы понесло в эпос! Конечно же, вру, и это обычное дело для беллетриста, ведь когда хочется написать что-то глобальное, эпохальное, для потомков, желательно на века, яркое и запоминающееся, то невольно тянет на былинный стиль! Не подумайте чего, я не такой уж и старый, считаю, что в полном расцвете лет, а в рассказах чистая правда, ну, может, лишь чуток привираю...
Ладно, уточняю: описываемые события происходили не так чтобы очень давно, всего-то в прошлом веке. И пусть прошлый век завершился чуть больше десяти лет назад, но до чего же чертовски красиво звучит - события происходили в прошлом веке!!! И каюсь, порою хочется показаться моим читателям этаким долго пожившим и многое повидавшим седым ветераном, ну а раз пишешь, что в прошлом веке, то и повествование принимает вид некоторого историзма. Я ведь действительно, не отказался бы (а какой автор об этом не мечтает?), чтобы роман вошёл в историю литературы.
Так вот, повторюсь, рассказываю вам, чистейшую правду, хотя события могут показаться неправдоподобными и невероятными. Читатель со скептическим складом ума скажет - сплошные выдумки, мол, враки, так не бывает, не может один человек везде побывать, многое повидать и во все неприятности вляпаться! Эх, бывает, да ещё как бывает! Знавал я парочку таких индивидуумов, которые способны были на такие проделки, ведь и сам невольно попадаю в "истории", причём частенько, словно меня магнитом тянет на "подвиги". Большинство людей, сидят себе тихо и мирно по квартиркам, живут-поживают и добра наживают, и их жизнь умещается в три строчки биографии: родился, учился, работал, умер, и не отыщешь о нём упоминания в архивных справках: ни с фонарем, ни с лупой, ни с микроскопом. А бывают неугомонные: и во всё-то и им нужно влезть, до всего-то им есть дело, этакие вечные правдолюбы и правдоискатели. И чего им не сидится на месте? Странный вопрос - таков характер! По-иному они не могут, иначе им жизнь скучна! Именно эти экземпляры постоянно вляпываются во всевозможные истории. Ведь знает, чертяка, что лучше смолчать в тряпочку и не перечить начальству, но нет же, обязательно вставит своё словечко - как же - не обойдутся без его мудрого совета! И если где-то происходит "заварушка", то вместо того, чтобы сидеть дома с женой у телевизора или у радиоприемника, получать информацию от диктора, этому деятелю надо непременно воочию убедиться, а еще лучше непосредственно поучаствовать, чтобы потом спустя годы нравоучительно друзьям и домочадцам говорить: "И я там был! Всё верно! Происходило именно так, а не по-другому, или наоборот заявить - лукавят политики и врут журналисты. Ведь я участвовал - знаю! Я - очевидец!"
Эх, вы, неравнодушные, неугомонные, неуёмные...
Глава 1. Прощание с войной
В этой главе читатель знакомится с героем книги и переживает последние дни его пребывания на войне.
С чего бы начать? Пора нам как-то идентифицировать главного героя книги дать ему имя и фамилию, а то как-то обезличенно: герой, да герой, ведь, по бумагам он никакой не Герой Советского Союза. Он обычный ветеран странной и бессмысленной войны, с переломанной судьбой, каких было десятки тысяч, но он мне симпатичен. А раз он герой моего нового романа, то я как автор дам ему красивое имя. Например, пусть он будет Эдуардом или для друзей - Эдиком.
А какую прописать ему в документах фамилию? Обычную? Типа Смирнов? Можно, ведь эта фамилия самая распространённая в смиренной России. Ой, нет, стоп, что я делаю?! (Смирновы - без обид!) Нет, не может главный, да к тому же ещё и героический персонаж, носить такую тихую и скромную фамилию, нелепо храбрецу зваться Смирнов или Сюськин, Тютькин, Путькин... Настоящая героическая фамилия должна звучать гордо и громко: Колоколов! Рокотов! Громов! Или Громобоев! Звучит? Конечно, звучит! Значит, быть ему Громобоевым! Прочие персонажи книги - это его сослуживцы, друзья, недруги, родственники и просто встречные или прохожие, случайные люди.
Итак, краткая биографическая справка главного героя. Родился наш Эдуард Громобоев в шестидесятые годы прошлого века, учился в одной школе, потом в другой, затем вновь учился в военном училище и стал офицером. Тогда наша большая держава вела малую войну в небольшой горно-пустынной стране под названием Афганистан. Огромная стотысячная Советская армия, совместно с афганской армией, уже несколько лет безуспешно сражалась с многочисленным повстанческим войском (в официальных документах и в прессе называемыми душманами - врагами, а во всем мире их называли повстанцами-"моджахедами"). Ввязались в чужую гражданскую войну. Сражения были тяжелыми, кровопролитными и без особой надежды на окончательный успех. Тысячи и тысячи солдат и офицеров погибли, и десятки тысяч были ранены и искалечены в ходе боёв, много горя жителям обеих стран, принесла эта война...
Если кратко описать его - то выглядел он примерно так: вполне обычный и ничем не примечательный молодой человек, не красавчик, и тем более никакой не супермен. Чуть выше среднего роста, примерно около метр восьмидесяти, спортивного телосложения, тёмно-русый, сероглазый, типичный русак. Офицер. Романтик и непоседа, искатель приключений, часто на собственную задницу, естественно, не мог не отправиться в Афганистан повоевать. Сам напросился. Служил в горных стрелках: сначала командиром взвода, затем секретарём комитета ВЛКСМ полка.
Кто не застал те времена и родился позже - поясняю, была такая общественно-политическая организация, которая называлась комсомол. Вот нашего Эдика и "избрали", вернее сказать - назначили возглавлять комсомольцев в мотострелковом (а по-простонародному - в мотострелецком) полку. Должность эту ему предложили после того, как он получил ранение и контузию и заслужил свой первый орден, а затем представили к медали.
Однако ковыряться в бумажках Эдуард ужас как не любил, и постоянно выходил (сбегал) на боевые задания, то с разведывательной ротой, то с саперами. Поэтому вскоре, на одной из операций вновь получил контузию и тепловой удар, и начальство, хочешь - не хочешь, а вынуждено было направить представление ко второму ордену. Но так как рутинная должностная, бумажная работа была безнадёжно запущена, да и поставку начальству девочек, работниц-комсомолок с торгово-закупочной базы капитан Громобоев не обеспечивал, то терпение полкового партийно-политического руководства скоро лопнуло, то вскоре Эдика отправили на повышение замполитом горно-стрелкового батальона.
Поясняю для молодёжи, была давно и такая должность в войсках, заместитель командира батальона по политической части, а сокращенно - замполит. Упрощенное наименование своей должности, Эдику не нравилось - было в ней что-то сродни клички или прозвища. Чем именно он должен был заниматься в батальоне, бывший строевой офицер Громобоев толком не знал, поэтому просто слонялся из роты в роту, болтал в курилке с солдатами, травил анекдоты в канцелярии с офицерами, пил чай в каптерках со старшинами.
Ну, и конечно, повоевать Эдуард никогда не отказывался, от выходов на боевые действия не отлынивал, и сам лез в каждую заварушку. В общем - "сорвиголова"! Только за это комбат его и терпел. Так и говорил: из всех четверых моих замполитов, хоть один попался боевой, пусть и не настоящий, а свежее выращенный из командиров, ну да ладно... Вскоре за боевые заслуги и храбрость его решили даже сделать Героем Советского Союза, причём дважды пытались, да не вышло, тогда комдив лично послал наградной на третий орден.
Тут подоспела замена домой - отмеренные сроком службы два года завершились.
Казалось бы, карьера складывалась удачно (пять лет службы - и уже почти майор!) на зависть многим, но с ним приключилась романтическая история, как раз под замену, наш капитан возьми, да и подженись... Поздней осенью во время рейда по Баграмской зеленке Эдика контузило, а заодно и нашпиговало осколками. Вначале он попал в медсанбат, а затем был отправлен в госпиталь в Кабул. Хирург вынул десяток мелких осколков, которые впились в мягкие ткани от кисти до предплечья, да десяток ещё более мелких так и остались не извлечёнными (да простят меня дамы за это уточнение), из ягодиц. Ранение было результатом подрыва на противопехотной мине, но капитану повезло, основные осколки приняли на себя два бойца сапёра, вот их-то нашпиговало крепко, усеяло ранами с ног до головы, ни один, ни другой в полк уже не вернулся. Чудо, что Громобоев в момент подрыва стоял к ним спиной, а повернись он на секунду раньше к ним передом? И куда бы все это железо влетело? Вот именно - туда! Эдик так радовался сохранившемуся хозяйству, что отлюбил почти всех медсестёр, которые были хороши собой и не противились возможности развлечься.
Ближе к выписке он и познакомился с очередной пассией, с новенькой медсестрой на отделении - с зеленоглазой блондинкой Ириной. Легкая ночная интрижка вскоре переросла в бурный роман. Эдик выздоровел, но умудрился проваляться в госпитале ещё пару недель. Как говорится, завёл себе ППЖ (походно-полевую жену).
После выздоровления Громобоев ещё не раз посещал свою пассию в госпитале: то проездом в колонне, то специально делая крюк, возвращаясь из рейда, а то и самовольно пересекал ночной Кабул, заскакивал на ночь. Время шло, и перед самой заменой его контузило, да так основательно, что неделю заикался и в глазах двоилось. Капитан опять попал в знакомый госпиталь, но, увы, Ирину накануне по замене перевели в Ташкент.
Тогда Эдик уговорил начмеда отправить долечивать неудачливую голову в глубокий тыл, в окружной госпиталь, всё равно до окончания срока службы в Афганистане оставался как раз последний месяц. В Ташкенте роман возобновился с новой силой, и любовная страсть поглотила Громобоева целиком. И хотя пассия была старше на пять лет, имела ребёнка, а самого Эдуарда дома ждала жена Ольга, и миленькая только родившаяся дочь, Ксения, эти обстоятельства развитию отношений не помешали, и от совершения необдуманных поступков не остановили. Ага, остановишь его, ведь эта чертовка в постели была страстной и изобретательной, как говорится: на всё руки мастерица. Вернее сказать, как раз совсем и не на руки. Видимо, Ирка провела бурную молодость, чем и нажила богатый жизненный опыт. Период восстановления после контузии пролетел как один день и в основном - в постели, можно отправляться в отпуск по болезни домой, но наш Ромео, увы, так и остался в Ташкенте.
А потом настал июль месяц - месяц замены. После госпиталя пришлось на некоторое время вернуться в часть для сдачи дел и финансового расчёта. За полгода до срока кадровик предложил выбрать два округа для предстоящей замены и Эдик себе выбрал неплохое место. Заменщик уже ждал его в полку, и оставалось только побыстрее сдать дела.
***
Провожали домой Эдика пристойно и даже торжественно: вначале официальная часть в клубе, после совещания у командира полка, где ему наговорили много теплых слов (ведь награды он заслужил в боях, а не на "паркете"). Так как воевал Громобоев честно, местное население не грабил, не мародёрничал, и у своих подчинённых тоже не воровал, но и кутнуть любил, потому добра не нажил и возвращался на Родину почти с пустыми руками.
...Ночь накануне отъезда домой была неспокойной, "духи" активно и не прицельно стреляли по Кабулу и выпустили примерно сотню "эРэСов", которые в беспорядке падали с завыванием на затаившийся во мраке большой средневековый город, раскинувшийся в котловине между горных хребтов. Взрывы в ночи раздавались то тут, то там, но Громобоев продолжал спокойно выпивать с друзьями в каптерке, ни он, ни собутыльники даже не подумали бежать прятаться в щель, вырытую между казармами-модулями, как это сделали штабные и молодые сменщики, только прибывшие из Союза. Мальчишество, конечно, ведь несколько реактивных снарядов рухнули в районе полковых складов, парочка упала на позициях зенитчиков, а один и вовсе неподалёку, в районе полкового плаца. Особенно глупо погибнуть в ночь перед заменой домой, но капитан упал бы в своих собственных глазах, ведь два года, когда в перерывах между операциями батальон возвращался на базу, он никогда не прятался от обстрелов в окопчике, а продолжал спокойно спать в комнате на своей койке. Да и каску с бронником ни в горы, ни в зелёнку Эдик никогда не брал, и на марше, сидя на БМП не надевал, а слепо верил в счастливую судьбу и удачу. Гусарская бравада? Ну да, конечно, но что поделать, такой характер!
Короче говоря, улизнуть в укрытие не подумал никто из ветеранов, да и разве можно оставить хорошее застолье? Прощальный банкет готовился тщательно: незадолго перед ужином прапорщик Гонза метнулся на склад и затарился дефицитной закуской, да и сам виновник торжества кое-что прикупил в полковом "дукане". Закадычный друг Афоня накануне заказал патрулю купить четыре литровых бутылки водки и две бутылки коньяка, их доставили прямо к столу - провожать уважаемого человека надо было соответственно, чтоб не бегать среди ночи по комнатам в поисках добавки.
После отбоя в каптёрке первой роты собрались приглашённые, из ещё остававшихся в строю друзей. Это были офицеры и прапорщики: Хмурый, Марабу, Афоня, Шерстюченко, Бершатский, Буланыч, Тарбеев, Халипов, Гонза, да вернувшийся из госпиталя по пути домой батальонный разведчик Монастырский, и заехавший в полк на пару дней. Пустой рукав гимнастёрки лейтенанта напоминал каждому о том, что смерть ходит где-то рядом. До чего же не повезло парню - первый рейд в зелёнку (он сменил погибшего предшественника) и крупный осколок разорвавшегося выстрела безоткатного орудия оторвал правую руку почти по самое плечо. Сейчас разведчик время от времени морщился (свежая рана побаливала) и через силу шутил: стакан, пистолет и ручку держать могу, поэтому обещали оставить в армии...
Свободного места на сдвинутых вплотную двух столах не было ни сантиметра: откупоренные банки шпрот, кильки, бычки в томате, лосось, маринованные огурчики и перец, помидоры в собственном соку, тушёнка, компот из персиков, баночки голландского шипучего лимонада "Si-Si". Открытые бутылки маскировались под столом, закрытые в сейфе - антиалкогольная компания в разгаре! Бершатский приготовил фирменное блюдо: голубцы в виноградных листьях.
Баб звать не стали, не тот день. И нового комбата к столу тоже не пригласили - недостоин. Моложавый майор был глуповат и ужасно не фартовый, при нём за три месяца батальон потерял уже шестнадцать человек убитыми и более пятидесяти ранеными! А при его предшественнике таких потерь и за целый год не понесли...
Тесно было не только на столах, но и вокруг - табуретки и стулья стояли впритык. Дежурному по роте сержанту-таджику велели попусту командиров не беспокоить, все вопросы решать с молодым лейтенантом-взводным, только прибывшим из Союза, накрепко закрылись - мало ли, вдруг парторг и пропагандист пойдут в антиалкогольный обход!
Поначалу проводы как всегда шли организованно - распорядителем выступал Шерстюченко, и Эдик внезапно взревновал его к своему батальону, хотя сам его рекомендовал командованию на своё место.
- Предлагаю тост за Эдурда Громобоева - будущего начальника Главного политического управления Советской Армии!- провозгласил тост Марабу.
- Спасибо, Санёк! Красиво, заманчиво, но не реализуемо, - улыбнулся Эдик. - Моё место здесь в окопах, а там я скорее всего буду лишним. Таких оболтусов и разгильдяев как я так высоко не пропустят...
Первые полчаса произносили красивые и складные тосты по очереди, по старшинству, потом закурили, зашумели, начался бардак. Старшина врубил магнитофон "Sharp" из которого полились отечественные хиты: "Лаванда", "Две звезды", "Есаул", "Казацкая"...
Хозяин каптерки прапорщик-азербайджанец, выпив несколько рюмок коньяка, расчувствовался, разговорился и напомнил Эдику, как он спас ему жизнь прошлой осенью. Этому говорливому и хвастливому Халипову, капитан Громобоев действительно был обязан жизнью. В октябре Рамзан единственный раз за год пошёл на боевую операцию. Напросился. Сумел уговорить молодого на тот момент (прежний погиб) командира роты Александра, по кличке Марабу, взять с собой в рейд. Халилов покинул каптёрку и, по его словам, оправился в поход за медалью. Опасаясь за свою драгоценную жизнь, нацепил на себя тяжёлый бронежилет и обшитую камуфляжем каску, чем вызвал многочисленные насмешки офицеров. Однако же старшина не оплошал и действительно пригодился: оказался в нужном месте и в нужное время...
...Дивизия проводила массированную зачистку местности в районе Мирбачакота: минировали местность, взрывали развалины, ломали дувалы, давили виноградники, задымляли колодцы-кяризы. Внезапно взвод саперов попал в засаду и был расстрелян мятежниками почти в упор из укрытий. Первая рота находилась рядом на отдыхе, и бросилась их спасать, а Эдик как старший от батальона побежал в "зелёнку" вместе с ними.
Почти сразу завязался жёстокий скоротечный бой. Громобоев укрывшись за большим деревом, пытался подавить огневую точку за арыком, как вдруг, позади, раздалась короткая очередь, и две пули впились в ствол ореха в считанных сантиметрах над головой. Эдуард обернулся и в груди похолодело. В двадцати шагах позади, раскинувшись в пыли, валялся мёртвый афганец. К убитому душману (выглядело это забавно, если бы не обстоятельства), то ползком, то вприсядку, то на четвереньках, подбирался старшина и что-то громко завывая, кричал на родном языке. Капитан выпустил ещё несколько очередей в сторону мятежников, опустошил весь магазин, и лишь потом подбежал к поверженному противнику. Он склонился над трупом, внимательно посмотрел на поверженного врага. Убитый лежал в луже крови, три пули в груди и в животе навылет, и был совсем мальчишка, лет тринадцати-четырнадцати, не больше, ему бы в школу ходить, да в футбол играть, а не воевать. Одной рукой безбородый "моджахед" всё ещё крепко сжимал автомат за цевьё, вторая рука была неестественно заломлена за спину.
Старшина стоял рядом, трясся всем телом, цокал языком и бормотал что-то невнятное. Затем чуть успокоившись, снял каску с головы и вытер пот со лба.
- Я не знал! - воскликнул Рамзан громко. - Стрельнул - он упал!
- Что ты не знал? - спросил командир роты.
- Не видел, что это малчык!
- Рамзан, все правильно! Ты спас замкомбата! Благодаря твоим метким попаданиям он стрелял в капитана уже убитым!
В груди Эдика похолодело: он понял и отчётливо представил - а ведь верно, ещё доля секунды и было бы поздно, душман расстрелял бы его в упор! Гибель была неминуема!
- Малчык! Сапсэм малчык! - охал, не переставая переживать старшина.
- Не убей ты его, тогда бы он убил Эдуарда! Виноват, товарища капитана Громобоева! - выкрикнул ротный. - А потом и тебя тоже грохнул бы, ни на секунду не задумываясь!
Командир роты разжал пальцы подростка, забрал китайский АК-47, срезал нагрудник с магазинами и гранатами, протянул Громобоеву. Эдик отрицательно покачал головой.
- Нет, пусть старшина себе забирает, это его трофей. Спасибо, Халилыч!
В тот день рота с большим трудом выбралась из огневого мешка - спас положение комбат танкового батальона, лично пробившись к ним на танке. Потеряв ранеными несколько человек (один солдат позже в госпитале умер от ран), прорвались к своим позициям.
По возвращению в полк, старшина повесил трофейный окровавленный "лифчик" в каптерке над столом и при случае хвастался перед друзьями прапорщиками, как он спас заместителя командира батальона. Через полгода Рамзан получил свою заслуженную медаль "За отвагу", а в рейды предпочитал больше не ходить и заниматься имущественными проблемами роты...
Громобоев довольно быстро захмелел, потерял нить разговора, хоть и пытался думать, но получалось плохо, поэтому он, то глуповато улыбался, то внезапно грустил и вытирал ладонью набегавшую слезу.
- Да, повезло тебе Эдик! Столько боёв и передряг, но выжил, - хлопнул по плечу ветерана начальник штаба батальона Тарбеев. - Поделись удачей!
- А ты в момент опасности плюй три раза по три раза через левое плечо, соблюдай нехитрые правила: не ходить в рейд перед отпуском и перед заменой, перед выходом на боевые не пей, и не ставь прививки в санчасти - тогда точно не заболеешь. И ещё у меня всегда был со мной амулет - на шее на цепочке личный номер. (Эдуард вынул номерок из-за пазухи и продемонстрировал друзьям.) Один раз его забыл и чуть не погиб!
- Чуть - не считается! - хмыкнул Афоня. - Но как можно забыть свой талисман?
- Да так вот! Накануне выхода на боевые в Баграмскую зелёнку драл я одну симпатичную "козу" - кладовщицу с торговой базы, а ей мой амулет всё время по носу стучал. Попросила убрать, мол, отвлекает и мешает получать удовольствие - я и снял. А потом, когда на следующий день в кишлаке по нам минами долбанули, и осколки вокруг кучно засвистели, я рукой хвать грудь - а там под тельняшкой пустота - нет номерка! Ну, думаю, Эдик, тут твоя смерть и пришла... Один осколок размером с половину ладони возле головы в дувал врезался, чуть башку мне не размозжил, я его потом еле-еле финкой из глины выковырял. Так вот едва-едва от меня удача не отвернулась. Чудеса, но опять повезло...
Приглашённые на проводы командиры чуть притихли, но выслушав рассказ, вновь загомонили, сдвинули стаканы, разлили спиртное и выпили за удачу. Несколько секунд помолчали, размышляя, но вскоре вновь вразнобой зашумели, заговорили. Вспоминали бои, забавные истории, хвалились подвигами. Как смогли, нестройно спели пару песен. Дойдя до нужной кондиции, друзья-приятели расползлись по комнатам примерно часа в три ночи. Проводы удались...
***
Раскалённое солнце, стоявшее в зените, прожаривало сухой кабульский воздух и свирепо обжигало лучами людей, не сумевших найти себе укрытие. Время от времени порывы ветра швыряли пыль, и даже мелкие камешки, словно шрапнель в лицо, и всюду проникающий мелкий песок хрустел на зубах.
Кабульский аэродром вблизи "Теплого стана" жил своей бурной и шумной боевой жизнью. Ежеминутно взлетали на бомбежку парами штурмовики "Грачи", через некоторое время, опустошив боезапас, уцелевшие возвращались на базу, вереницы вертушек уносили взвода и роты на очередную операцию в горы, в сторону Пагмана, а четверки "крокодилов" с километровой высоты, поливая "нурсами" горные хребты, как могли, прикрывали группы десантирующихся.
Горнострелковый полк рано утром ушёл на выполнение задачи, в батальоне остались лишь больные и выздоравливающие. Всё шло обыденно, и как говорится во французской поговорке: на войне как на войне! Одним предписано идти в рейд, других везут в госпиталь, а третьих уже упаковывают в "цинки". А самые счастливчики едут домой: в отпуск или по замене.
Эдуард прищурившись, неприязненно посмотрел на высокогорные ледники - сколько сил и здоровья оставил там! Величавые заснеженные горные вершины застывшие вокруг древнего города, были равнодушны к суетящимся у подножья людям. Да и стены древнего Кабула видели очень многое и если бы могли говорить, то поведали бы о набегах кочевников, о нашествии войска Александра Македонского, вторжения английских экспедиционных корпусов...
Капитан Громобоев с грустью на сердце прощался с друзьями на краю "взлётки", нынче он возвращался домой - два года беспрерывной войны успешно завершились. И хотя слегка был ранен, немного контужен, чуть подморожен зимой на высокогорном леднике и хорошенько прогрет на солнцепёке, но без увечий для здоровья и главное дело - живой. А могло быть гораздо хуже, за время боев он потерял несколько друзей: двух командиров рот, начальника штаба, взводного-сапёра, батальонного разведчика, замполита роты...
Провожающие то хмурились, то улыбались, и расставались с другом явно с неохотой. Старший лейтенант Сашка Афанасьев и прапорщик Вадик Гонза с нескрываемой завистью смотрели на уезжающего, им тоже хотелось домой, однако бодрились, громко болтали, смеялись и много пили. Дружная компания, покачиваясь на нетвердых ногах (ведь после вчерашнего возлияния, они добавили добрую новую порцию напитков), стояла полукругом возле капота запыленного "Уазика", превращенного в стол.
Импровизированный "достархан" был застелен основательно заляпанной жиром газетой "Правда", уставлен стаканами, открытыми банками рыбных консервов и тушёнки, а в алюминиевой солдатской тарелке лежали недоеденные вчерашние голубцы в виноградных листьях.
Вылет "борта" откладывался уже несколько раз и задерживался дольше четырёх часов. Пузатую громадину "Ил-76" неспешно грузили чьим-то добром, поэтому пассажиров не подпускали и держали на удалении. Приятели допивали бутылку "Арарата" и сожалели об отсутствии второй.
- Я же говорил, что будет маловато - этим не опохмелимся! - возмущался красавчик Вадик. Этот кудрявый и голубоглазый прапорщик был грозой женского модуля, обитательницы которого сдавались ему почти без боя и чаще всего "за так". И на халяву выпить он был тоже не дурак. - Надо было купить ещё одну...
- Так и купил бы! В чём проблема? Болтался целый час неизвестно где!
- Я бойцу помогал! - парировал упрёк Гонза. - Смотрю, стоит неприкаянный солдат на обочине, грустит. Жалко стало, спросил в чём дело. Оказалось наш, однополчанин, с заставы из третьего батальона. Вылечился после желтухи, за ним не приехали, а из госпиталя выписали, ему тыловые крысы сказали: иди и жди старшего. А этот старший где-то загулял. Может запил? Боец с утра стоял и не знал, куда ему приткнуться. Я его на попутку до Суруби посадил, а то не ровен час ещё пропадёт.
- Молодец! Хвалю за гуманизм. Но для нас почему всего бутылку одну взял? - недоумевал и одновременно возмущался Афанасьев, широко улыбаясь и демонстрируя два ряда ровных и красивых зубов. - Пошлёшь дурака за бутылкой - он одну и возьмёт...
Улыбчивый русоволосый старший лейтенант был почти двухметровым крепышом. Широкоплечий, длиннорукий, неуклюжий, похожий на медведя, однако добряк, просто так мухи не обидит. Со стороны Афоня казался богатырём, сошедшим с картины о русских былинах. Обычный граненый стакан в его ладони размером с лопату был едва виден, и больше походил на рюмку. Сейчас Сашка с сожалением смотрел на быстро пустеющую ёмкость и тяжко вздыхал.
- Сам дурак! Проблема в деньгах! - огрызнулся прапорщик после короткой паузы вызванной пережёвыванием большого куска мяса. - Дали мне двадцать чеков, на бутылку, я и взял одну, а не поскупились бы, не пожадничали - купил бы две или три.
- А свои добавить - слабо?
- Я же говорил, я - пуст! Ей-ей, не вру! - Гонза продемонстрировал отсутствие финансов, вывернув наружу карманы. - Чеки с получки в медсанбате спустил с командиром артдивизиона, славно покутили с медсестричками за неделю лечения. Не попади я тогда на выходе с задачи в засаду - мы сейчас были бы в шоколаде! Который день кляну себя последними словами - это надо же такая удача привалила - взял кассу банды! И всё бездарно прошляпил! И нет бы, сразу дать ходу из кишлака - решил ещё и боевые трофеи взять - погнался за орденом! И на хрен мне был тот сраный ДШК? Он нам не мешал, "духи" нас не видели, но, я же, як дурко, велел бойцам меня прикрыть, и полез забрасывать расчет пулемёта гранатами. Представляете, пополз с полным мешком пайсы!
- Эдик, он решил вместо тебя, героем стать! Хотел получить "Звезду Героя" посмертно?
- Ага, захотел второй орден...
- Конечно, получишь. Теперь дадут за ранение, в жопу - улыбнулся Афоня. - Полный мешок, говоришь... наверняка, врешь... Поди, нашел лишь горсть мятых "афошек", а трёпа на миллион!
- Первое, что я хочу сказать - ранение не в жопу, а в бедро! Второе. Миллион там был и не меньше! Ей-ей не вру! Подполз поближе, две гранаты швырнул, и вроде двоих из расчета пулемёта завалил, а охранение с двух стволов как по мне долбанёт! Я распластался как медуза, в землю вжимаюсь, пыль глотаю, молюсь Богу, прощаюсь с жизнью. Духам меня не видно, но вещмешок над землей торчит, словно мишень. По нему они и жахнули, очередь прошила рюкзак и порвала в клочья, смотрю - вокруг бумага летает, меня демаскирует. Я про ту "пайсу" и думать забыл, жизнь дороже, стянул с себя, отшвырнул его подальше...
- Ай, молодец! Дал ему на один рейд поносить счастливый лифчик-разгрузку на удачу, новый мешок, новый горник, новый маскхалат и что в итоге? Где всё вещи? Пошло прахом, ни одной военной шмотки у меня не осталось на память о войне...
Симпатяга Гонза насупился и покраснел.
- Хватит уже укорять, и так стыдно. Только и думать мне было про горный костюм в мешке. Но если б даже и вспомнил, то честное слово, деньги кинул бы, пропади они пропадом, а горник твой даже под пулями забрал бы...
- Да ладно, я не со зла... Ладно горный костюм и мешок, а где мой лифчик?
- В госпитале спёрли вместе с маскировочным халатом. Кстати, твой маскхалат мне жизнь спас, я слился с травой, пуля лишь чиркнула, а в хэбэшке меня б точно добили...
- Я ж говорю, ловлю на слове! Ты мой должник! - Громобоев хлопнул Вадима по плечу. - С тебя магарыч, готовь цистерну самогона!
- Приедешь в Жмеринку, налью! Короче говоря, отполз я в сторону, а духи по-прежнему лупят в тот мешок из всех стволов. Наверняка потом когда нашли денежные клочки - переживали! И вот, когда я почти отполз к разведчикам, духи долбанули из гранатомета по дувалу, стена рухнула - меня и присыпало. Хорошо бойцы сразу откопали! Легко отделался, бедро зажило быстро, голова пару дней поболела, лишь немного поблевал. Тебе-то в прошлый раз Эдик, досталось тяжелее, но теперь мы на равных, оба с контуженой башкой, я гол как сокол, и ты не богаче. Так что зря вы насмехаетесь - я не жадничаю. Пайсы - нет...
- Да ладно, уймись, замяли..., - Афоня прервал загоревавшего о пропажах прапорщика, резко сменил ход разговора, и перешёл на любимую тему: - Кстати, Эдик, ты ведь одним бортом с Викой летишь?
- И что?
- Согрей её в воздухе, там ведь холодно, а она девушка хрупкая, южная...
- Что же сам не обогрел?
- Я пытался, да обломился. Эх, таких как я невезучих дураков - поискать надо...
- В смысле? - заинтересовался Эдик. Хмель ударил в голову, а после выпитой бутылки разговоры о бабах - любимая тема компании мужчин, особенно если женщины - в дефиците.
Афоня быстро разлил по стаканам остатки содержимого бутылки и похвалил сам себя.
- Смотрите-ка, глаз - алмаз! - офицер поднял стаканы на уровень глаз и удовлетворённо цокнул языком. - Так вот, год назад, когда она только приехала в наш славный боевой полчок, я к ней приценился, примерился, решил объездить. Обожаю воронежских девчат, красавицы как на подбор, не зря в народе говорят, что Екатерина Вторая туда всех проституток ссылала, а шлюхи как известно, в основном красотки.
- Да не тяни ты кота за хвост, ближе к делу, - оборвал Вадик долгие разглагольствования друга.
- Я и так иду к телу! Заманил её как-то музыку послушать, коньячку пригубить, соседа специально выгнал на ночь в казарму спать, думал напою быстренько девицу и овладею. Оказалось - она пьёт не хуже меня. Весь запас мой выдула, потом давай на столе танцевать, еле-еле в койку завалил и раздел! Лапаю её везде, целую. Она целуется, но трусы никак не стянуть - не дается и всё тут! Хотел уже порвать и силу применить, и тут звук сирены. Тревога! Я этой заразе говорю: лежи смирно, жди меня и я вернусь...
- Только очень жди... - хохотнул Эдик.
- Дождалась? - подмигнул прапорщик, прищурив хитрый и бесстыжий глаз небесно-голубого цвета.
- Дверь запер на ключ, помчался на плац, затем в штаб, а это ложная тревога: дежурный нечаянно нажал на кнопку. Прибегаю назад - в комнате уже никого нет!
- Дверь высадила? - улыбнулся Эдик.
- Окно открыла, нашла снятую оконную ручку под столом! Оделась, чмокнула напомаженными губами зеркало на прощанье и сбежала.
- И каково было самочувствие? Кончил во сне?
- Циники!
- Мы лирики!
- Смейся Громобоев! Я посмотрю на твои успехи, теперь твоя очередь пытаться...
Друзья чокнулись стаканами, пригубили крепкого напитка.
- А я и не буду пытаться, меня в Ташкенте ждут...
- Наслышан... - буркнул Вадик. - Но одно другому не мешает. Оторвись за нас двоих на полную катушку! Всех красоток подряд отъе... Слышь, Афоня! А ведь он и взаправду не станет драть Вику, даже если ему даст! Зажравшаяся ты скотина, Эдуард! Мы тут на голодном пайке, а он харчи перебирает...
- Вадик, не нервничай и не дёргайся! - одёрнул друга капитан. - Врачи верно поставили диагноз, хорошо тебя контузило, явно не симулировал. Ишь, как тебя сразу затрясло от злости. Эх, хорошо сидим, жалко только то, что коньяк заканчивается...
- Ну, да не беда, ничего страшного, если что - сгоняет ещё раз в дукан, не развалится, отсыплю ему мелочи, - пьяно ухмыльнулся Сашка. - Чует моё сердце - сегодня Громобоев никуда не улетит. Рановато ты решил нас покинуть, брат.
- Пошёл в жопу! Чтоб тебе в своё время рейс отменили! Не каркай - один хрен улечу! Барахлишко начальства погрузят, потом и мы грешные пойдем на посадку. А если честно - не хочу улетать! Что я там буду делать? Отвык я от России. Как там жить? Не представляю...
- Не дури! Живи как все: ходи в кино, в кабаки, баб трахай... - Афанасьев не рассчитывая силы, от души хлопнул Эдика по плечу и Громобоев со стоном потер место ушиба.
- Но, ты, полегче! Громила безмозглый!
- Завидую я тебе, Эдик! Мочи нет - домой хочу! Как приеду - сразу женюсь! Такая восхитительная девица у меня на примете в Одессе. До чего же я её здорово отлюбил на ступенях подвала ресторана! Девчонка - супер! Представьте портрет: блондинка, зеленые глаза, осиная талия, стройные ножки от ушей, словно Дюймовочка из сказки! Двадцать восемь лет, но тело девочки! Двое детей, но это пустяки. Громобоев, ты будешь моим свидетелем?
- Если перестанешь колотить меня по плечу и бокам, пытаясь от восторга сломать мне кости. Как же... женится он... Да ведь ты после каждой командировки объявляешь, что женишься и всякая блядь у тебя - классная девка! Уймись!
- Нет, в этот раз "железобетонно" женюсь, пора остепениться. Поверь мне, ох, какая она сладкая и хорошенькая! Зовут её Оксана. Ждёт меня к осени - приеду и женюсь! Ах, моя Оксаночка! Родителям я уже сказал...
- Обязательно засвидетельствую твой брак! - пообещал капитан. - Да хоть с ведьмой, мне то что! Только свою непутёвую башку под пули больше не подставляй!
Афоня обнял друга, чмокнул пьяно в ухо и вытряс в раскрытый рот последние капли из стакана.
- И меня тоже в гости жди, через полгода приеду! Примешь? Хочу Питер посмотреть, ни разу в нём не был, - прапорщик Гонза затянулся сигареткой и закашлялся.
- Сколько раз говорить - не кури! - Эдик выхватил окурок у приятеля и отбросил в сторону. - Твоя простреленная грудь с прошлого года ещё не зажила толком. В лёгких дырка - хрипишь - опять сляжешь...
- Ты что творишь! Целую сигарету выкинул... - обиделся прапорщик. - Кто тебя просил?
- Тебе доктор запретил смолить!
- Жить вообще вредно, особенно здесь в Афгане, - отмахнулся Вадим. - Скоро следующий рейд и мы с Афоней уже будем считаться выздоровевшими. Говорят, пойдем, чесать "зелёнку" возле Джабаль-Усараджа, заставы разблокировать..., а ты говоришь курить вредно... Эдуард, ты как тот палач, что приговорённому отказывает на эшафоте в последней затяжке, мол, бросай курить - вредно для здоровья...
Друзья рассмеялись. Сашка тем временем зацепил ложкой половину содержимого банки тушёнки и забросил в пасть.
- Ну, чисто крокодил! - покачал головой Вадик. - Настоящая яма желудка! На тебя ни выпивки, ни закуски не напасёшься.
- Не жадничай, ты не на складе! Под твоим взглядом кусок в горле застрянет! Эх, ещё бы по стакану опрокинуть! За классного парня Эдика, которого не испортила звездная карьера! Надеюсь, Громобоев, у тебя всё будет хорошо, и даже замечательно!
- Спасибо братцы! Я без вас буду скучать! Честное слово! Надоест - вернусь!
- Офигел? Не навоевался? Вернётся он, герой хренов! - разозлился прапорщик Гонза. - Куда? Зачем? Два раза в одну воду не войдёшь! Лучше уж мы к тебе поскорее в гости приедем!
- Куда это ко мне? Мне и жить-то негде... К жене не вернусь, уже решено...
- На, держи. Пользуйся! - Афанасьев вложил в ладонь Громобоева три ключа на брелоке. - Это от квартиры моего дядьки, он на север завербовался примерно года на три. Поживёшь до зимы, а там будет видно.
Эдик благодарно обнял друг и крепко стиснул ему плечи.
- Да будет тебе! А то тоже расчувствуюсь... Один ключ от квартиры, второй от "предбанника", третий от гаража. Разберешься что к чему, а как приеду - вернёшь.
- Спасибо, брат, выручил, а то в гостиницах жить дорого, да и неуютно.
- Ерунда, сочтемся, ведь за тобой участие в моей свадьбе!
- Замётано!
- Живи, но не свинячь, дядька у меня строгий. Веди себя прилично: мусор выноси регулярно, презервативы не разбрасывай, пустые бутылки не складируй, посуду мыть не забывай - не плоди тараканов. Главное мимо унитаза не блюй!
- Когда это было? Кто сказал? Ты видел? Я никогда не блевал мимо!
- Мимо окна не мажешь - это я подтверждаю, - ухмыльнулся Вадим.
- Короче говоря, живи не тужи, и жди нас в гости, - Сашка крепко хлопнул по плечу молодого бравого капитана. - О, поглядите! Вроде народ зашевелился, за баулы схватились. Давайте, по последней, на дорожку!
- По крайней! - поправил его Вадик. - Но откуда взять горючее?
- Виноват, по крайней, - поправился Афанасьев и вынул из кармана фляжку. - У меня есть НЗ!
- Сволочь! Утаить пытался! - возмутился Гонза, замахнулся на верзилу, однако другой рукой пододвинул поближе стакан.
Старлей разлил коньяк, чокнулись стаканами, быстро выпили, наскоро закусили голубцами и засуетились, убирая грязную посуду с капота. Эдик схватился было за ручку своего огромного светло-коричневого чемодана, но Сашка решительно отстранил его и подхватил объёмистую поклажу как пушинку.
- Оставь, ещё успеешь потягать эту неподъёмную "мечту оккупанта" по Ташкенту...
Глава 2. Возвращение
Глава, в которой наш герой ступает на родную землю и эти шаги даются ему ох как нелегко.
Самолет громко ревел прогреваемыми двигателями, а позади аппарели шла бестолковая суета: пилоты торопили пассажиров, пассажиры ругали коменданта, создавшего толпу, майор-комендант хрипло орал на отпускников и заменщиков.
- Становись в очередь! Чего столпились! Пить надо было вчера меньше! - активно жестикулируя, комендант размахивал руками и вместе с лейтенантом из службы ВОСО пытался регулировать людской поток.
- На борт возьму не больше ста пятидесяти пассажиров! Перегруз! - спорил с тыловым майором командир транспортника одетый в форменную кожаную лётную тужурку. - У всех куча барахла, да ещё попутный груз всучили большой.
- Сбрендили? Я уже неделю "борт" жду, чтоб уехать домой, а они генеральское шмотки вывозят! - громко заорал какой-то крупный прапорщик в годах, опухший от сна и обильно выпитого спиртного, услышав решение лётчика. - Сажай нас быстрее!
Лейтенант невозмутимо сверял списки, забирал талоны на перелёт и проверял паспорта. Народ у рампы бушевал, но каждый, едва попав на борт, мирно усаживался на лавку и сразу успокаивался. Особенно шумели и напирали задние ряды, резонно опасаясь, что всем мест не хватит.
- Сто сорок восемь, сто сорок девять, сто пятьдесят! - отсчитывал пилот, подталкивая пассажиров к трапу. Доведя счет до намеченного числа, он решительно встал поперёк движения и растопырил руки. - Стоп! Всё, посадка окончена. Остальные улетят завтра!
Народ, не попавший на борт, загомонил, засуетился, начал возмущаться. Эдик оказался сто сорок восьмым с двумя чемоданами в руках, один свой, второй был той самой официантки Вики, которая отправлялась домой в отпуск и чуть приотстала от однополчанина. Комендант грубо оттёр стройную девушку от трапа самолёта могучим животом.
- Мне надо на борт! - взвизгнула девица, - там мой чемодан!
- Где? - невозмутимо спросил комендант.
- Вон он, у капитана Громобоева, - Вика привстала на цыпочки и указала пальчиком во чрево воздушного лайнера.
- Капитан, верни её чемодан, - велел седовласый комендант.
- Не нужен мне чемодан, я хочу в самолёт! - продолжала визжать девица.
- В самолёт сядешь завтра, а пока отдыхай... - ухмыльнулся пилот. - Или пошали, развлекись напоследок...
Внезапно в дело вмешался озорник Афанасьев, он каменной глыбой вырос позади Виктории, хитро и весело подмигнул Эдику, подхватил однополчанку под локотки, приподнял над собой.
- Эдуард, принимай ценный груз!
Громобоев схватил официантку за красивые, изящные загорелые руки, Вика мгновенно высоко задрала стройные ноги и, пронзительно взвизгнув, вскочила на край аппарели.
- Стоять! Вы что делаете! - взвизгнул пилот. - А ну верни бабу назад! Сейчас высажу всех на хрен.
Юбка красотки-официантки во время прыжка задралась до ажурных трусов и сидящие на борту мужики громко заржали и отпустили в её адрес сальные шуточки, обрадовавшись нежданному стриптизу.
- Вернуть на хрен или вертать взад? - хохотнул Афоня и уперся мощным торсом в худосочную грудь лейтенанта ВОСО.
Виктория шустро пробежала мимо хохочущих пассажиров в самую глубь самолета, и забилась в угол среди сумок и чемоданов. Там она крепко вцепилась во что-то металлическое, торчащее из корпуса, и тяжело дыша и испуганно, смотрела на аэродромное начальство. ВОСОшник
кинулся было к ней, заругался матом, но получив от кого-то тычок в бок, запнулся о подставленную ногу, рухнул на прохладный металл, охнул и прикусил язык.
- Сопляк, выбирай выражения при дамах, - строго и нравоучительно произнёс склонившийся над ним седой десантник-подполковник, - шёл бы ты мальчик отсюда, по-хорошему, пока цел.
- Я вас всех высажу, - взвизгнул фальцетом лейтенант. - Никто не полетит!
- Скорее я тебе зубы высажу или челюсть сверну, - пообещал суровый десантник.
Комендант посовещался с суровым лётчиком, потом махнул рукой и отозвал подчинённого обратно.
- Отдай талон! - потребовал лейтенант.
- Повежливее, - решительно напомнил об угрозе подполковник и демонстративно помассировал костяшки увесистых кулаков.
- Девушка, сдайте посадочный талон! Пожалуйста!
Тяжело дышащая Вика, демонстративно чуть приподняла ладонями, красивую, крупную грудь, поправила короткую причёску с завитушками и стрельнула по сторонам глазками, дескать: ну как я вам?.. Раскрасневшаяся и возбуждённая от пережитого, она стала ещё привлекательнее. Чуть отдышавшись, девушка пальчиками утёрла набежавшие на глазки слезки, вновь провела пальчиками по каштановым кудрям, порылась в набитой женским барахлишком сумочке, нашла и протянула испрашиваемую бумажку. Незадачливый лейтенант-тыловик под улюлюканье ветеранов покинул "грузовик".
Вскоре "борт" взревел всеми четырьмя мощными двигателями, погазовал, разогнался по бетонке и резко взмыл ввысь. Пилот круто заложил штурвал, "Ил-76" лёг на крыло под углом сорок пять градусов и пошёл на крутой вираж, сделал два восходящих круга над городом, быстро набрал высоту и взял курс на север. Сердце капитана учащенно билось в груди.
"Только бы не было пуска ПЗРК на прощание! Только бы не сбили!" - лезли в голову тревожные мысли.
Минута за минутой шло время полёта, и ничего страшного не происходило: натужно, но равномерно гудели двигатели, во все стороны летели противоракетные отстрелы сигнальных ракет, самолёт поднимался под облака.
"Уф! Ну, наконец-то лечу домой!" - подумал Громобоев и поплевал через плечо. - "Прощай забытый богом Афганистан! Прощай несчастная, нищая, разоренная бесконечной войной средневековая страна. Только "прощай" - и никакого "до свидания"! Домой без возврата. Повоевал - хватит!"
Эдик напряжённо смотрел через иллюминатор на проплывающие горные хребты и мысленно просил неизвестно кого, чтоб на пути самолета у притаившихся внизу душманов не было "Блоупайпов" или "Стингеров". Работяга "Ил" полз всё выше и выше в небо, далеко внизу под крылом самолета оставалась неприветливая горная страна. Эдик иногда вытягивал шею и смотрел через плечо соседа в иллюминатор. Картина почти не менялась: тёмно-серая возвышенность, с отдельными заснеженными шпилями вершин и разбросанные во все стороны бесконечные однообразные горные хребты. Через некоторое время командир вышел в грузовой отсек и громко объявил:
- Товарищи, поздравляю, мы пересекли Государственную границу!
- Ура!!! - взревели хором полторы сотни глоток и те, у кого ещё было, что выпить - отхлебнули за успешное возвращение.
- Осталось ещё приземлиться, - прошептала Вика и тесно прижалась упругой грудью к спине Громобоева. Твёрдые соски уперлись пониже лопаток капитана, словно два взрывателя авиабомб, и горячая волна нестерпимого желания нахлынула, захлестнула, накрыла с головой.
- Да не каркай ты, - резко оборвал девушку капитан и чуть отстранился. Сил терпеть это дьявольское искушение более не было, поэтому фраза была произнесена излишне резко и грубо. - Куда мы денемся, сядем! Чай не на метле летим...
Грузовой военный авиалайнер приземлился в Ташкенте ближе к вечеру. Армейский аэропорт Тузель располагался на окраине города, и пока пассажиры прошли таможню, пока их досмотрели пограничники и миновали паспортный контроль, уже стемнело.
- Ты меня не бросишь? - с мольбой в голосе пробормотала Вика. - Я совсем не знаю этого города, боюсь, местные ограбят, изнасилуют, убьют. Сам знаешь, тут такое часто происходит не то, что с девушками, даже здоровенные мужики порой пропадают бесследно.
- А вдруг я сам изнасилую? - пошутил Эдик.
- Зачем? Я тебе и так дам... - многообещающе стрельнула тёмно-карими глазками бывшая однополчанка. - Жалко, что ли для хорошего человека. С меня не убудет...
Капитан оценивающе оглядел стройную фигурку и смазливую мордашку. В полку эта официантка жила с заместителем командира полка, ходила гордо, почти никого не замечала, а тут и в нём достойного мужчину увидала. За эту красивую попку в полку многие готовы были подраться.
- Если только в кусты и по-быстрому, - ухмыльнулся Громобоев. - С удовольствием за твои сиськи подержусь...
Вика кинула взгляд на заросли шиповника и кивнула в знак согласия.
- Эх, ты, заветная мечта Афони! Конечно, заманчиво, но... я лишь пошутил. Спасибо за предложение, однако, меня ждут. Да ты не бойся, не брошу, доставлю в аэропорт Ташкента в целости и сохранности, - заверил капитан девушку.
Эдик предложил замедлившему возле них шаг подполковнику-десантнику ехать втроём, вместе дешевле.
- Я сейчас в военную гостиницу, - ответил суровый десантник, - мой рейс завтра днём. А вы куда? Сразу в аэропорт за билетами?
Громобоев пояснил, что у него в планах тоже вначале разместиться, и лишь потом искать варианты убытия на Родину подальше от этих жарких мест. И без разницы поездом или самолётом, лишь бы домой. Он ухмыльнулся и умолчал, о предполагаемой встрече со своей госпитальной зазнобою. Там на свидании предстояло решить, как быть дальше. По обстоятельствам...
Через час такси приехало к знакомой гостинице, ведь именно тут Эдик проживал два года тому назад почти неделю перед отправкой на войну в Афганистан. Капитан огляделся. От центрального входа во все стороны разбегались всё те же тенистые аллеи, непривычная глазу после сухого афганского пекла аккуратно подстриженная зелёная травка на газонах. Над массивной скамьёй, где по вечерам и ночам сидят припозднившиеся парочки, всё так же покачивает густой листвой раскидистая плакучая ива, а в воздухе витает непередаваемое словами благоухание разнообразных ароматов исходящее от многочисленных цветов, растущих на овальной клумбе.
В холле гостиницы проказница Вика вновь пронзительно и нахально посмотрела Эдуарду в глаза и ещё раз уточнила:
- Точно не хочешь? А то заходи через полчаса в номер, да не бойся меня, не съем. Я пока душ приму. Обещаю, дам - за просто так...
- А я и не боюсь, я бы и сам тебя съел, раз шесть или семь полгода назад... но, увы, говорю же - сердце уже занято...
Девушка благодарно чмокнула Громобоева в щеку, на том и расстались без упрёков и обид. Попутчик-подполковник сразу сообразил, почему бы самому не попытать счастья, вынырнул из-за спины Эдика и шаркнул ногой.
- Тогда позвольте представиться! Владимир!
Десантник решительно взял Вику под руку и помог внести тяжелый чемодан в комнату, а альтруист Громобоев побрел в свой номер.
"Похоже, пропал герой-десантник", - промелькнула мысль в голове Эдика и он ухмыльнулся. - "Эта шаболда мигом окрутит мужика!"
Капитан поковырял ключом в замке, дверь номера скрипнула и отворилась. В стандартном одноместной комнате была скромная обстановка: застеленная железная кровать с деревянными спинками, расшатанный стул, полированный стол, окно и крохотный балкончик, раковина для умывания. Душ и туалет были общими на этаже. Эконом-класс, и даже слишком эконом. Жаль, но другие номера более уютные в этот день были заняты.
Громобоев быстро помылся, переоделся, нашёл за углом телефон-автомат и дозвонился до Ирины. Подруга только вернулась с работы, и хотя была усталой, уговорились тотчас пересечься в центре. Эдик купил на местном рынке сладости, дыню, арбуз, цветы, вино, хоть и спешил - прибыл в условленное место чуть-чуть опоздав.
Капитан увидел свою любимую издалека. Девушка сидела освещаемая фонарём на лавочке под чинарой, скромно поджав ноги и теребя в руке платочек вся белоснежная как невеста, в белом платьице, в белых туфельках, с белой сумочкой.
Сердце Эдика затрепетало. В эту же минуту и Ирина заметила вернувшегося с войны любимого мужчину. Она подбежала, бросилась на шею, полились слёзы радости от встречи (наслаждаются девичьими ласками и обещают приехать обратно многие - возвращаются единицы), поцелуи, томные нежные взгляды.
Громобоев твёрдо решил отложить приобретение билетов до завтра, увлёк подругу в свой номер и там они наслаждались друг другом до утра. Энергия, скопившаяся за месяц, переполняла молодое тело и требовала выхода вновь и вновь. Пора скорее в номер! Эх, жаль в военных гостиницах постоянно ведётся борьба за порядок и нравственность. Но не беда, если дежурная не пропустит - для этого есть балкон...
Проснулись ближе к обеду. Ирина ещё сладко спала, прижавшись к груди Эдуарда, а пшеничные волосы пахнущие французскими духами закрывали её лицо. Капитан собрался с силами, потормошил соню и смог ещё разок, а кончив, зычно прорычал, сладко улыбнулся и, блаженствуя, расслабился.
Он чмокнул в щёчку подругу и, глядя в её большие зелёные глаза, подтвердил данное весной своё обещанье жениться.
Ирка в ответ крепко обняла, сладко поцеловала кавалера и нежно проворковала на ухо, что не верит своему нежданному счастью. Под это воркование вновь вспыхнуло желание. Быстро повторили, а после короткой паузы вновь побаловались "сладким".
Потом Громобоев отправился в душ в конце коридора, и, плескаясь под струями прохладной воды, долго размышлял, как разрешить созданную череду проблем, да какое там череду - он сам себе создал проблем полный воз! Оформление развода, женитьба, алименты на дочь, усыновление пасынка, переезд в Ленинград, жилищный вопрос. Хорошо хоть Афанасьев предоставил квартиру дяди на первое время (может быть даже на два-три месяца) и поиски жилья пока не актуальны. А что делать потом?
"Ладно, как-нибудь само собой всё утрясётся. Чего сейчас голову ломать? Будем решать проблемы по мере их поступления!" - подумал Эдик, шумно вдохнул и, зажмурившись, словно нырнул в пучину надвигающихся неурядиц.
Ирина, несмотря на свой молодой возраст, оказалась женщиной довольно опытной и практичной в житейских делах, она имела обширные связи в городе, за небольшую сумму и "колониальные" сувениры в один день их расписали. (Эдик о своём не расторгнутом браке в загсе дипломатично промолчал).
Процедура совершилась быстро и буднично: молодой согласен, молодая тем более, скрепили согласие подписями и крепким поцелуем, получили свидетельство о браке, штампы в паспорта. Ирке в общегражданский, а Эдуарду - в служебный заграничный. Многое повидавшая сотрудница недоумения не выказала и глупых вопросов не задавала, спрятала конвертик и пакет с подарком, затем с легкой ироничной улыбкой пожелала молодожёнам счастья.
Так Громобоев стал двоеженцем, что в стране было уголовно наказуемым, и грозило вроде бы от года, до трёх.
"Надо бы заглянуть в Уголовный кодек", - подумал капитан и сразу же отмахнулся от неприятной мысли.
После бракосочетания молодая поехала к сыну и маме поделиться радостью, а Громобоев поспешил на почту. В журнальном киоске Эдуард купил конверты, ручку и бумагу, устроился в углу почтамта на стульчике: размышлял, калякал, перечёркивал, рвал, переписывал. Пока сочинял - взмок от напряжения. С превеликим трудом, но сумел составить текст заявления на расторжение предыдущего брака, ведь в полагавшемся отпуске с женой Ольгой, развестись так и не решился. На войне капитан не думал о таких формальностях, и если убили бы в бою, то она получила бы всё, что положено вдове. Затем в ещё больших муках Громобоев написал покаянное письмо первой супруге, запечатал конверты, бросил их в почтовый ящик и поскорее выбежал на свежий воздух.
Конечно, капитана мучили угрызения совести: ему было стыдно перед женой и крохотной дочуркой, которой он из-за двух лет войны практически не знал, но ничего с собой поделать не мог. Как любил говорить циничный прапорщик Гонза: сладкая манда - сильнее паровоза! Что-что, а любовный инструмент у Ирки между стройных ножек был прекрасно отлажен и она умело им пользовалась!
Громобоев никогда не курил, но ему вдруг захотелось дернуть пару затяжек. (Обычно в книгах и кинофильмах в такие минуты герои затягиваются крепкой папироской). Однако стресс надо было как-то снять, поэтому ближайшем магазинчике он купил бутылку коньяка и шоколадку, вышел в парк, и сидя на скамеечке, в одиночестве крепко напился.
***
На следующий день после свадьбы молодожёны купили два билета на ближайший рейс самолёта. Своего ребенка Ирина на первое время (на период обустройства), оставила на попечение своей матушки. Отпуск предстоял долгим, целых два месяца, этого должно было хватить на отдых и решение большей части назревших бытовых и не только бытовых проблем...
