Над нашей наспех выдолбленной траншеей, где мы сидим на корточках, прижавшись спинами к стене из сухой красноватой земли, летают рои рассерженных насекомых. Поверх брустверов, едва не задевая их осыпающиеся края, сердито гудят трассы очередей из пулеметов пятидесятого калибра. Мы пьем из мягких фляжек теплую воду и молимся своим богам, у кого они еще остались. И под адский грохот начавшейся артподготовки мы засыпаем сном праведников, и все, как один, видим один и тот же цветной сон. В этом сне мы, сосредоточенные и целеустремленные, как муравьи, бежим вдоль траншей к блиндажам, кое-как укрытым рваными маскировочными сетями. В мутной полутьме мы выхватываем из ящиков штурмовые винтовки, набиваем подсумки магазинами, и торопливо, на бегу, цепляем к амуниции штык-ножи и саперные лопатки. Во сне нам совсем не страшно - ведь это все не по-настоящему, мы выбираемся на бруствер и сноровисто перебегаем на первый-третий к рубежу атаки, не обращая внимания на грохот разрывов и рев штурмовиков над нашими головами. Мы видим вокруг на сотни метров, прямо сквозь жирный дым и напалмовые сполохи. Мы слышим шорох мышей в подвале разбитого дома по соседству. Мы получаем инструкции по дешевым маломощным переговорникам и знаем наперед, что будет с нами в ближайший час. И с падением последней мины впереди, мчимся в атаку, прыгая по исковерканной взрывами палубе, стреляя на ходу в горящие скелеты зданий, часто припадая на колено, чтобы выпустить заряд из подствольника. Во сне мы - снова настоящие морпехи, безбашенные убийцы, затычки в каждой дырке, море по колено. Мы бежим прямо на дульные вспышки, которые мелькают из дыма перед нами, навсегда спотыкаясь о трассеры, перепрыгивая через убитых, не обращая внимания на огонь снайперов. И чем ближе к нам оскаленные каменные морды, тем яростнее мы бежим, и вот уже в груди поднимается жгучая волна, и она гонит нас по разрушенным лестницам вверх, и мы швыряем гранаты в обугленные оконные проемы и стреляем в упор по маленьким фигуркам, которые поднимаются нам навстречу из черных глубин, не разбирая толком, кто перед нами. "У-бей у-бей у-бей у-бей" - вместе с кровью стучит в наших головах тяжелый ритм. В упоении мы кидаемся наперерез струям свинца, мы вопим без слов, перекрывая выстрелы криками, и сыплем впереди себя длинными очередями, а когда пустые магазины отлетают в стороны, мы бросаемся в рукопашную и разбиваем легкие приклады наших неженок М160 о чьи-то груди и головы. Мы чувствуем вкус металла во рту от своей и чужой крови. Мы растекаемся по перекошенным плитам коридоров неудержимой волной, мы выхватываем ножи и лопатки и в слепой ярости режем и кромсаем, топчем еще живых, стремясь достичь того, что горит в наших мозгах пульсирующей красной линией. И когда достигаем, то нас не стронуть с этой линии даже танком. Прячась за разбитые кровати, перевернутые шкафы и почерневшие стены, мы вцепляемся в эту линию зубами. И один за одним докладываем о выполнении задачи. И нам так жаль, что приходится уходить, оставлять эту волшебную границу, но уже закованные в броню дружественные фигуры сменяют нас, и вновь хлопают минометы, заволакивая дымом и пылью улицу впереди, и штурмовики один за одним с ревом сваливаются сверху, обрушивая половинки домов и, как соломинки, раскидывая стволы деревьев в сквере.
Мы возвращаемся обратно, обходя немые фигуры, подбирая своих ненастоящих раненых и не взаправдашних убитых. И бронированные фигуры больно хлопают нам по плечам и спинам и что-то шевелят губами из-под поднятых лицевых пластин. Но мы не можем разобрать ни слова, наши уши настроены только на сигналы наушника, и мы равнодушно обходим сияющих великанов и спешим почистить винтовки и вновь уложить их в зеленые ящики. Ведь мы получили команду "отбой", а даже во сне мы привыкли выполнять все полученные команды. Нам даже доставляет удовольствие выполнять их, ведь это все не на самом деле, и сами мы - ненастоящие.
Двое морпехов преграждают мне путь. "Дружественные цели" - шепчет кто-то внутри меня. Я обхожу их по большой дуге, но морпехи упрямы. Они тянут меня к себе. Они что-то кричат мне, и мне кажется, что я слышу их крик, словно придушенный подушкой. "Садж! Трюдо!" - орут мне на ухо, и я ухожу прочь, потому что выбился из графика и потому что внутри что-то болезненно отзывается на эти крики.
А затем мы снова просыпаемся внутри траншей, и запоздалый ужас наваливается на нас. И мы тихо скулим, скорчившись на замусоренной земле, сжав свои головы грязными руками со сбитыми в кровь ногтями. И мы никакие не морпехи, мы больше недостойны этого звания, нас лишили права называться так, потому что мы - оставшиеся в живых бойцы роты "Альфа" третьего дисциплинарного батальона Имперской миротворческой группировки, планета базирования Шеридан.
-2-
Мою подругу зовут Ника. Она моложе меня почти на двадцать лет. Целеустремленная, как пуля, с длинными ногами и потрясающе вылепленным лицом. Ника звонит мне в офис и спрашивает своим прерывистым контральто, при звуках которого у меня сладко щемит в груди: "Ив, чего бы ты хотел на ужин?". Ее лицо среди разбросанных папок с бумагами, мерцающего голодисплея, прозрачных макетов оборудования, кучки сувениров вокруг недопитой чашки остывшего кофе, словом, среди бардака, царящего на моем столе, выглядит, словно неземное видение. Она с улыбкой ждет, склонив голову набок и рассматривая меня своими умными, чуточку ироничными глазами, пока я откинусь на спинку кресла и с хрустом потянусь, закинув руки за голову. Что поделать, я никогда не отличался воспитанностью. То, что мне всегда везло с женщинами, скорее следствие моей дикой необузданности, чем умения сознательно подать себя в выгодном свете.
- Тебя, моя сладкая, - наконец, мурлычу я, нимало не греша против истины. Нику просто невозможно не хотеть, даже если ты дал обет безбрачия и у тебя не все в порядке с осуществлением желаний.
- Ну, кто бы сомневался, - довольно улыбается Ника. - А на столе?
- И на столе, - отвечаю я со смешком.
- Ну, тогда я закажу мяса. Ужасно соскучилась по свинине. Просто вижу ее наяву!
- Дорогая, я оскорблен до глубины души! - возмущаюсь я. - Ты соскучилась по банальной свинине! Я ожидал, что ты скажешь что-то вроде "я жду - не дождусь, когда ты вернешься", или "мне без тебя грустно...", или, на худой конец, "я соскучилась"!
Ника хихикает. Склоняется ближе к экрану. Показывает мне язык.
- Сначала ужин, - говорит она, смеясь. - И вообще, ты поразительно однообразен! Есть ведь интересные вещи и кроме секса.
- Например? - притворно удивляюсь я.
- Например, автомобильная выставка в Паблик-Сити. Отличная тусовка, много музыки, бесплатного вина и нужных людей.
- Милая, ты же знаешь - любым полезным контактам я предпочту часок-другой в твоем обществе. Тет-а-тет.
- Увы, дорогой... Именно поэтому твой бизнес - скорее хобби, чем средство для зарабатывания денег. Если бы ты меньше времени барахтался в постели, мы бы уже ездили на "корвете-элит".
- Что есть, то есть, дорогая, - нимало ни смущаясь, отвечаю я, - Но меня уже поздно перевоспитывать, верно?
- Наверное, именно за это ты мне и нравишься. В мужчинах так редко встретишь постоянство. До вечера, ненасытное чудовище! - Ника посылает мне воздушный поцелуй.
- Я тебя люблю, - успеваю я сказать гаснущему лицу.
Звонок Ники отрывает меня от приятного занятия. Сидя за компьютером, я подсчитываю прибыль от крупнейшей в истории моей фирмы сделки. Пятнадцать лет подряд, день за днем, мухой о стекло я безуспешно бился в своем крохотном офисе с хроническим невезением, а попросту говоря - с собственной ленью и неумением вести дела. Пятнадцать лет жизни, когда я едва сводил концы с концами, делая хорошую мину при плохой игре, мило и победно улыбаясь соседям и банковским клеркам, излучая уверенность, которой в помине не было. Бесконечная череда закладных и банковских векселей, постные лица поставщиков, открывающих мне товарный кредит. Не менее постные лица фермеров и управляющих мелкими фермерскими хозяйствами - моих клиентов, делающих вид, что оказывают мне большую услугу, покупая у меня запчасти к сельхозоборудованию по баснословно низким ценам. И вот, наконец, удача. Каким-то чудом я сподобился выиграть тендер на поставку партии запасных частей одной из крупнейших сельскохозяйственных компаний Английской зоны. Холдингу "TRI". Бессонный месяц, хождение по банкам, получение долгожданного кредита под обеспечение сделки. И вот завтра, строго по графику, я приступаю к отгрузке товара. По самым скромным подсчетам, после уплаты налогов, расчетов с банком и поставщиками, после выплаты жалования и премий персоналу, после погашения задолженностей за аренду земли и еще целой кучи выплат, у меня еще остается около шестидесяти тысяч кредитов. И никаких долгов! Я даже зажмурился, стараясь представить себе, каково это - жить без долгов. Новые программы товарного кредитования и новые входные цены - я автоматически перехожу в другую категорию клиентов, плюс перспектива постоянного сотрудничества с "TRI". Жизнь преуспевающего мелкого дельца. Ну и дела. Ника определенно приносит мне удачу.
Считать прибыль до завершения сделки - дурная примета. Я суеверен, как колдун вуду. Жизнь научила меня осторожности. Я отталкиваю от себя клавиатуру и иду остудить голову. Весело напевая, спускаюсь из офиса - небольшого стеклянного пузыря под крышей склада, - на ходу оглядывая сверху ровные ряды ящиков, которыми склад уставлен так плотно, что почти не остается места для обязательных по требованиям пожарной инспекции проходов между штабелями. Боком протискиваюсь между ними, стараясь не задевать лоснящиеся свежей краской надписи "Сельхозоборудование Трюдо". Трюдо, это моя фамилия. Согласен, глупое название. Совершенно не звучное.
- Сегодня еще вернетесь, сэр? - хмуро интересуется из своей выгородки у входа Фред - пожилой охранник, портящий мне настроение своей постной физиономией вот уже пять лет.
- Не знаю, Фред, возможно, - с улыбкой отвечаю я. Сегодня у меня такое настроение, что даже вечный скептик и недоверчивый зануда Фред не способен его испортить.
- Хорошо, босс, - кивает охранник и, отворачиваясь, смотрит в сторону, словно меня тут уже нет.
- Повнимательнее, Фред. Не спи. Если что - дави на кнопку. А там разберемся. Сам видишь, что у нас тут, - говорю я для порядка (хоть какой, а все же босс) и киваю на стену ящиков.
Фредди не удостаивает меня ответом. Снова молча кивает, по-прежнему глядя в сторону. Как всегда, считает меня неудачником и пустышкой. Хотя это никак не мешает ему каждый месяц получать из моих рук жалование.
-3-
Мой склад снаружи - просто списанный вертолетный ангар с полевого аэродрома, купленный по случаю через бывшего сослуживца. Легкие листы из ребристого пластика, должным образом уложенные вокруг полукруглых шпангоутов, и ничего больше. Дешево и функционально. Ярко-оранжевая краска придает ему какой-то футуристический вид и приятно контрастирует с зеленым рядом кипарисов, ровным строем возвышающихся вдоль шоссе номер семь.
Запрыгиваю в ослепительно белый "форд-секундо" с открытым верхом. Шикарную с виду тачку, которую при желании можно выдать за прихоть богатого коллекционера стильных машин. На самом деле я купил ее за бесценок на распродаже аварийных автомобилей. Лихо подруливаю к водородной заправке - бело-синему сооружению по соседству. Взмахом руки приветствую улыбчивую заправщицу. Молодая женщина - Марта, кажется, весело машет мне рукой в ответ.
- Привет, соседка! - кричу я через поднятый верх, - Мне полный.
Пока ферма заправщика присасывается к машине, успеваю перекинуться с Мартой парой ничего не значащих фраз. Она по-соседски угощает меня колой, такой холодной, что начинает ломить зубы. Жужжащий жучок камеры наблюдения пролетает над нами и Марта, улыбнувшись на прощание, срывается с места. Мелькая своим симпатичным округлым задиком, затянутым в бело-синий фирменный комбинезон: раз-раз, раз-раз, синий-белый, синий-белый, она спешит к следующему клиенту - здоровенному двухэтажному рейсовому автобусу.
Движение на шоссе сегодня не слишком плотное, так что я решаю рискнуть и веду "секундо" вручную. Нет ничего лучше ощущения скорости, когда машина чутко отзывается на прикосновение к педали. Я обгоняю тяжелый трейлер, подрезаю истошно сигналящий семейный "крайслер" и вырываюсь на скоростную полосу. Движок утробно урчит, разгоняя обтекаемую торпеду до разрешенных двухсот сорока километров. Встречный ветер шелестит над моей головой тугою волной. Я обожаю скорость и с удовольствием добавил бы еще, но чертова автоматика, настроенная на ограничения округа, ненавязчиво душит мой порыв - педаль вдавливается в пол вхолостую, без видимого эффекта. Редкие перелески - жалкие остатки некогда царящих тут субтропических джунглей, пролетают мимо, чередуясь с невысокими зелеными холмами и яркими пятнами рекламных щитов у обочины. Крохотные озерца с голубой водой брызжут в глаза солнечными искрами. Шоссе уходит к горизонту ровной, идеально прямой струной, автоматы четко выдерживают положенную дистанцию между машинами на соседней полосе так, что кажется, будто все они едут на параде, и все вокруг такое яркое, зеленое, чистенькое, подстриженное, прямо-таки до невозможности лубочное, так что я невольно давлю в себе порыв швырнуть за борт пустую банку из-под колы, чтобы хоть чем-то разбавить неестественность пейзажа. Впереди, среди холмов, возникает и ширится белая полоска, она быстро превращается в нестерпимое сияние, которое, по мере приближения, начинает переливаться всеми цветами радуги - Зеркальный город полностью оправдывает свое название. Я с сожалением касаюсь сенсора автопилота.
- Конечная точка - бар "Треска". - Говорю я машине, и скорость сразу падает, мы сходим с крайней полосы и плавно вливаемся в поток законопослушных граждан.
Через пять минут я уже качу в плотном уличном потоке по многоярусным развязкам Зеркального.
- Мне как обычно, Сэм, - говорю я бармену, усаживаясь на высокий вертящийся табурет.
Бармен, крепкий пожилой еврей по имени Самуил, с улыбкой кивает мне, наливая бокал своего чудесного холодного светлого пива. Настоящего, сваренного из ячменя и хмеля, а не пойла, синтезированного за час при помощи ведра подслащенной воды и брикета закваски из желтых водорослей. В баре почти пусто. Лишь скучает у стойки с полупустым стаканом минералки в руке отчего-то грустная Лейла - девушка для плотских утех, да какой-то расплывшийся клерк за столиком торопливо поглощает жареного цыпленка. Лейла, почувствовав взгляд, с надеждой поворачивается ко мне, и смотрит вопросительно своими черными глазищами, но я с извиняющейся улыбкой качаю головой, и она снова грустнеет, утыкаясь в стакан.
Сэм включает визор, и я расслабленно потягиваю пиво, вполуха слушая умный спор трех парламентариев и одного лысого ведущего о том, что же на самом деле происходит в Латинской зоне и что, наконец, нужно сделать, чтобы эти чернозадые прекратили перебегать оттуда своими бесконечными тараканьими колоннами и не отнимали работу у добропорядочных граждан, и не насиловали наших женщин, и не похищали наших детей, и не взрывали наши машины, припаркованные у наших же магазинов, и не доставали всех своими гребаными идеями про какую-то волшебную Демократию, вместо того, чтобы пойти и заработать на кусок хлеба для своего выводка, и не висели гроздьями на наших шеях, не заваливали мусором дворы и проезды в своих долбанных Латинских кварталах, не бросали банки с бензином в полицейские патрули, и не требовали от властей соблюдения их национальных традиций в местах их компактного проживания. В общем, все как обычно.
- Ну, и как тебе это? - кивает Сэм на экран.
Сэм - жуткий националист и патриот, после того, как ублюдки из НОАШ расколотили ему витрину во время празднования Дня Императора. Просто пальнули по ней из дробовика из окна какой-то колымаги, выразив, таким образом, свой протест. Самуил до сих пор не может понять, как соотносится витрина его забегаловки в недорогом районе с политикой Императора на новых территориях. Зато теперь он внимательно слушает всех этих лысых мудаков в галстуках, которые любят сделать вид, что говорят умные вещи и пекутся о благе народа, хотя их власти не хватает даже на то, чтобы запретить рекламу наркопива возле школ. И еще он принципиально не берет на работу латиносов.
- Да так как-то, - неопределенно пожимаю я плечами, - По барабану мне, ты же знаешь, дружище.
Мне действительно по барабану. Я вижу, как толпы худых черноволосых людей загаживают Зеркальный город. Мой город. Как ширятся Латинские кварталы и как раковой опухолью расползается оттуда трущобная дрянь. Как опасно стало показаться на улице в спальном районе, ночью, одному и без оружия. И как забитые, плюгавые латиносы в последнее время стали подозрительно организованы, наглы и предприимчивы. Но мне до кадыка начхать на это, потому что от меня тут ни хрена не зависит. Эти болтуны из парламента Зоны могут трещать сколько душе угодно и сколько угодно могут устраивать показательные процессы над убийцами и террористами, частенько заканчивающиеся смехотворными приговорами, но реальной властью на Шеридане обладает только Император. Его право решать - казнить или миловать. И как казнить. Только ему подчиняется армия и Национальная гвардия. И я понимаю, что время разговоров уже давно прошло, но понимаю также, что у Императора длинные руки - очень много длинных рук, но всего одна голова. И если Император мне прикажет, я возьму штык поострее и посшибаю со смуглых шей эти гребаные кудрявые головы. Еще я понимаю, что думаю так потому, что я бывший морской пехотинец. Кто не служил, тот не поймет. И Сэму это объяснять долго, потому как он не служил, да и не хочется мне. Не хочется сидеть, и переливать из пустого в порожнее, как та четверка на экране. Поэтому я всегда отвечаю, что мне по барабану. Удобная такая формула. "Ты меня не трогай, и я тебя не трону". Я бы мог объяснить Сэму, что нужно делать. Это ведь так просто. Просто завести себе здоровенный такой дробовик, пятизарядную дуру полицейского образца. Набить ее патронами с картечью, и когда в следующий раз чернявый выродок врежет битой по твоей витрине, или выстрелит в нее из машины, схватить эту дуру, и разрядить ее ему вслед. И тогда из каждого бара, каждой парикмахерской, каждого мелкого офиса хлынет поток свинца и сметет с улиц эту шваль, и снова сделает ее незаметной и знающей свое место. Но Сэм - законопослушный гражданин. Ему проще нажать ногой тревожную кнопку, и полиция приедет, куда ей деться? - и пяти минут не пройдет, и устроит показательную погоню по всем правилам, и ни хрена не поймает, и уедет с чувством выполненного долга, а ублюдки с дробовиком приедут снова и с криками "Да здравствует Демократия!" и "Долой имперскую диктатуру!" бросят в дверь самодельную бомбу. И политики вновь будут говорить с экранов об эскалации насилия и о необходимости принять жесткие меры и применить санкции. С такими вот мыслями я и допил свою первую кружку.
- Сэм, включи чего-нибудь повеселее, - прошу я, и визор шарахает в зал гулким ритмом, запахом мускуса и сладкого пота от извивающейся в танце полуобнаженной смуглой женщины.
Даже Лейла поднимает голову и заинтересовано разглядывает тропическую секс-бомбу. Я же беру вторую кружку и в три глотка осушаю ее наполовину. Смотрю на часы. Еще час - и можно ехать за Никой. Я представляю, как снова будет вечер вдвоем, она и я, а потом ночь, и от накатившего ощущения ее сильного тела мне хочется броситься в машину и забрать мою кошку из ее офиса прямо сейчас.
- А ничего, уютненько тут у вас, - звучит над ухом странно знакомый голос.
Я поворачиваюсь и нос к носу сталкиваюсь с сержантом Корпуса морской пехоты в нелепом штатском прикиде. С Эрнесто Фаром, или с Гусеницей. С Гусом, собственной персоной.
- Твою мать, Француз, - только и может сказать Гус, и мы крепко обнимаем друг друга.
В зеркальном отражении за стойкой я вижу, как на нас, двух обнимающихся здоровенных мужиков, исподтишка пялится допивающий кофе клерк за столиком. И Лейла тоже смотрит с нескрываемым любопытством. Она еще не поняла в чем дело, и мысль о том, что я скрытый гомик, для нее чрезвычайно нова и интересна.
-4-
- Гус, сволочь ты этакая, сколько лет мы с тобой не виделись? - интересуюсь я, усаживаясь за столик.
- Столько не живут, Француз, - весело скалится Гус. Отхлебывает пива, одобрительно кивает, глядя на кружку. - А ты изменился. Помягчел. Спишь на мягком, много мяса потребляешь?
- Гус, хватит сленга, давай поговорим как люди. Я уже пятнадцать лет, как завязал.
- Это ты завязал. А я только оттуда. И для меня это никакой ни сленг, чугунная твоя башка, - снова отхлебывает, задумчиво щурится, - Пятнадцать лет... как время летит, епть...
- Гус, ты как привидение. Я уж позабыл, нахрен, все. Все говно забылось, остались только какие-то картинки яркие. Так бы и прогулялся сейчас по Марву. Тогда все так просто было... Помнишь, как мы жили в Марве?
- Совсем ты старик стал, Француз. А такой кабан был в поле... Хрена там помнить - дыра дырой. Только пиво там и хорошее. Да девки недорогие. Я только вчера оттуда. А дерьма там и сейчас полно, - говорит Гус.
Некоторое время мы молчим. Гус сосредоточенно жует острый мясной рулет.
- Кто ты сейчас - штаб? - интересуюсь я.
- Да нет, бери выше. Воррент я.
Гус снова прикладывается к кружке. Я делаю Сэму знак повторить. Качаю головой.
- Служака, мать твою. Взвод дали?
Гус кивает.
- Альфа-три, первый третьего.
- И давно?
- Года три тому.
- Надо же, ты - и унтер. С ума сойти, - я никак не могу представить громилу Гуса в подофицерской форме.
Сэм приносит нам еще по кружке.
- Чем занимаешься? Женился, поди? - спрашивает Гус.
- Не-а. Не женился. Подруга вот есть. Закачаешься, какая, - хвастаюсь я, - Железками понемногу приторговываю.
- Не женился? А тогда чего слинял-то?
- Да как тебе сказать. Это сейчас все хорошо вспоминать. А тогда достала меня тупость эта. До печенок, - я кручу вилкой кусочек рыбы на тарелке, - И жена у меня была. И дочь есть, большая уже. Развелся лет пять назад.
- Тоже достало? - понимающе спрашивает Гус.
Я неопределенно киваю.
- Француз, ты как был перекати-поле, так им и сдохнешь, - совершенно беззлобно констатирует Эрнесто.
Я удивлен. Такие отеческие нотки звучат в его голосе, что меня так и тянет выговориться. Это ж надо, как звание человека меняет.
- На самом деле, у меня все хорошо, - говорю я, словно оправдываясь. - Есть свое дело, правда, маленькое, есть где жить, с кем спать.
- Да не то это все, - заявляет Гус, жуя мясо, - Ты как был морпехом, так им и остался. А то, что слинял, ни хрена не изменило. Тут ведь у вас сложно все. Воля, блин. Что с ней делать-то? На хлеб мазать? Так масло повкуснее будет. Что, не так? Не надоело еще свободное предпринимательство? - последнюю фразу Гус произносит с издевательской гримасой.
- Не знаю, Гус, может ты и прав. Знаешь, старик, а взвод тебя сильно изменил. Солиднее сделал, что ли... Нипочем бы не поверил тогда, что ты вот так говорить можешь. Тебя ж кроме драки и девок и не интересовало ничего.
- Я повзрослел, мать твою, - Гус склоняется ко мне. - А вот ты - постарел. Чувствуешь разницу, Француз? Но все равно, я рад тебя видеть. Просто чертовски рад. Это ж надо - как тесен мир. Захожу выпить холодненького в первую же забегаловку, и встречаю тебя.
- Наши-то где?
- Да кто где. Пораскидало. Взводный теперь уже комбат. Подполковник. Сало в офицерскую школу свалил, белой костью заделался. Кто-то пенсию выслужил. Дарин облажался - на мину наступил. Закопали.
- На мину? На учениях что ли? - удивляюсь я.
- На Тринидаде высадку отрабатывали. Какой-то выблядок из местных самоделку на берегу установил. Дарин и вляпался. Ноги напрочь оторвало.
- Дьявол! - с чувством говорю я. - И до вас докатилось, значит?
- Что значит, "и до вас"? - подозрительно спрашивает Гус. - С нас оно и началось. В колонны на марше стреляют. Тропы в джунглях минируют. В военном городке снайпер двух баб замочил. Среди бела дня. Из магазина шли.
- Я думал, только у нас такая каша, - качаю я головой.
- Она везде такая. И скоро будет еще круче. Все к тому идет. Задницей чую. На Тринидаде часовые уже конкретно оборону держат. Стреляют там каждый день. Боеприпасы оттуда вывозят, склады чистят. Увольнения отменены. Тут еще попроще, у англиков. А у латинцев - полная труба. Ты в курсе, что у них набор запрещен? Больше оттуда ни одного рекрута. И всех, кто оттуда призвался, потихоньку перевели к черту на кулички. Независимо от званий и заслуг.
- Чего, думаешь, заварушка будет? - я понижаю голос.
- Тоже мне, тайна, - хмыкает Гус. - Однозначно будет. Все бы ничего, но эти их лозунги "Шеридану - демократическое правление" да "Долой имперских оккупантов"... Сам знаешь, Генрих и не за такое в пыль растирал.
- Давно пора, однако - задумчиво замечаю я.
Гус только молча кивает.
За разговором мы незаметно опорожняем несколько кружек. Приятное легкое опьянение охватывает меня. Я всегда был слабоват на спиртное. Бар постепенно наполняется народом. Голоса, смех, звон посуды и музыка начинают сливаться в неповторимый звуковой фон, присущий небольшим забегаловкам. За этим фоном я не сразу слышу трель коммуникатора. Ника. Я совсем забыл про нее.
- Ты где, чудовище? - спрашивает она.
Гус с любопытством косится на ее лицо.
- Я в "Треске", кошка, - говорю я с улыбкой, - Встретил старого друга.
- Алкоголик, - шутливо выдает Ника. - Познакомил бы нас, что ли?
- Конечно, милая. Дорогая, это мой друг Эрнесто Фар. Уорент-офицер морской пехоты. Эрнесто, это Ника Шкловски... мой близкий друг.
- Рад знакомству, мисс, - склоняет коротко стриженную голову Гус.
- И я рада, Эрнесто. Вы посетите нас сегодня?
Все-таки Ника бесподобна. Откуда эта интонация у дочери мелкого имперского служащего? А эта улыбка?
- Увы, мисс, не сегодня. Через час я должен уехать. Мне очень жаль, - чопорно говорит Гус.
- И мне жаль, Эрнесто, - цветет улыбкой Ника. Поворачивается ко мне. - Ты заедешь за мной, чудовище?
- Да, через часок, дорогая.
- Я уж подумала, ты меня бросил, - хихикает Ника. Улыбается Гусу и обрывает связь.
- Не дождешься, - говорю я, пряча коммуникатор в карман.
- Ну, все-таки жизнь твоя не так пуста, - подкалывает меня Эрнесто.
- А то!
Оставляю Гусу свой номер. Беру с него обещание позвонить сразу, как только будет в Зеркальном.
- Слово! - божится Гус.
Я смотрю в его лицо. Продубленное солнцем, битое морским ветром и песком. На мощные желваки. На морщины вокруг глаз. На седые виски. Гус не то, чтобы сильно сдал, но стал как мореное дерево, что ли. В нем трудно узнать того, прежнего, молодого и бесшабашного Гусеницу. Трудно, но можно.
- Береги себя, унтер. Не подставляйся, - прошу я его.
Он смеется в ответ. Глаза его серьезны.
- Да брось, Француз. За меня теперь в говно лезут тридцать лбов, типа тебя, только умнее. А я знай себе иду тихонько сзади и подсказываю, как не испачкаться. Все будет нормально.
Мы крепко жмем друг другу руки. Я расплачиваюсь за выпивку. Автопилот выводит машину в расступившийся уличный поток. Мне хорошо и грустно. Гус, старая ты сволочь... Как, однако, тесен мир...
-5-
- Мне понравился твой друг, - сообщает Ника, прижавшись щекой к моему плечу, - Он чем-то похож на тебя.
- Такой же старый? - уточняю я.
- Ты не старый. Ты зрелый, - возражает она. - Сколько можно повторять?
Я легонько прикасаюсь губами к ее лбу. Обвиваю рукой плечи. Ника закрывает глаза и тихонько улыбается.
- Маленькая лгунья.
"Форд" уверенно петляет по городским развязкам, приближая нас к дому. Многоцветные зеркальные башни возносятся над нами к самым облакам. Отражаясь от полированных граней, вечернее светило яркими брызгами разлетается по соседним башням, снова многократно дробится и каскадами света сваливается на нас. Сколько живу в Зеркальном, все не могу привыкнуть к этой красоте. Свет слепит глаза и не дает увидеть ничего, кроме ярких разноцветных лучей, скрывающих грязные подножия великанов и многочисленные полицейские патрули вокруг. Огромные рекламные сполохи возникают в воздухе, манят, чего-то обещают, пронзают звучными аккордами, цветут улыбками и довольными лицами. Мы проносимся прямо сквозь них. Некоторые еще и пахнут: духами, пряностями, свежим морским ветром. Иногда банальным пивом или жареным мясом. Каскад запахов обволакивает нас, мы несемся сквозь соблазнительные ароматы, и запах волос Ники смешивается с ними.
Машина крутит стремительные спирали, спускаясь по огромному серпантину сквозь мешанину транспортных уровней. Автопилот выбирает кратчайший маршрут. Я редко включаю систему Безопасности, не включил и сегодня, и теперь центробежная сила валит нас на мягкие подушки, дурачась, мы барахтаемся на них, пытаясь подняться и освободиться друг от друга, но машина закладывает очередной головокружительный вираж, и Ника снова, смеясь, утыкается мордочкой в мой бок. Движок набирает обороты. Над нами опускается крыша, сразу отсекая шум ветра. Место, где мы едем, не считается безопасным. Здесь могут бросить из окна в проезжающую машину бутылку или чего похуже. Просто так. Без повода. Семидесятая улица, с первого по восемнадцатый уровни, широкой дугой охватывает южную границу Латинских кварталов. Тут нет рекламных голостендов и воздух пахнет отнюдь не пряностями. Цветная ароматная жизнь остается где-то вверху, почти невидимым отсюда пятнышком света. Останавливаемся на перекрестке, пропуская тяжелый мусоровоз. Рядом с визгом тормозит здоровенный открытый джип. Четверо смуглых парней, потягивая наркопиво, белозубо скалятся в нашу сторону. Взгляды их липкие, как патока, они похотливо ощупывают лежащую у меня на плече Нику.
- Сеньор, не хотите помыть машину? - издевательски спрашивает один из них, перекрикивая звуки заунывной аритмичной музыки.
Я молча отворачиваюсь. Игнорирую откормленного крысеныша. Под сиденьем у меня разрешенный к ношению короткий автоматический дробовик. И я неплохо умею с ним управляться. Левая рука удобно ложится на отполированную рукоять. Но разборки с местной, прикормленной бандами, полицией мне ни к чему. Чувствую, как напрягается на моем плече Ника.
- Все нормально, солнышко, не волнуйся - шепчу я ей.
- Папаша, отпусти дочку развлечься! - вопит другая образина. Глаза его совсем свело в кучу от принятой на грудь ударной дозы, он с хрустом мнет пустую банку и швыряет ее мне под колеса. Идиотское блестящее кольцо свисает с его ноздрей.
Отпускаю дробовик, выставляю руку в окно и показываю образине поднятый мизинец.
- Ты на себя в зеркало давно смотрел, урод? - спрашиваю я. - Сходи в зоопарк, там у макаки как раз течка.
Автопилот трогает вперед. Ускорение вдавливает нас в сиденья. Джип дымит лысыми покрышками, с ревом стартуя следом. Дружный мат озверевших обезьян быстро остается позади. Куда им тягаться с моим "секундо". Еще через десять минут мы вырываемся из мрачных глубин и летим вверх, навстречу цветному водопаду. Полицейский кордон на блок-посту тормозит нас, но усталый коп в темно-синей броне, сам явно из верхнего города, едва взглянув на нас с Никой, машет рукой - "Проезжайте, мистер".
Дома Ника кормит меня острым салатом из побегов бамбука и свининой в кисло-сладком соусе. Мы запиваем ужин легким вином. Я обожаю смотреть, как она ест. Маленькими кусочками, почти невесомыми. Еда словно тает у нее во рту. От вина губы Ники становятся такими сочными, что я, не в силах удержаться, склоняюсь через стол, и, несмотря на ее отчаянное сопротивление, целую их.
- Дикарь, - смеясь, она отталкивает мою голову и сует мне в рот кусочек мяса.
- Вкусно? - спрашивает она с надеждой.
- Обалдеть! - с готовностью подтверждаю я и старательно жую, хотя меня с души воротит от китайской кухни. Но ради Ники я готов съесть любое национальное блюдо. На фоне того, что нас учили жрать на учениях в Корпусе - жареных на костре личинок да сырых змей, любая кулинарная прихоть моей кошки кажется детской шалостью.
Едва прожевав, Ника кричит домашней системе:
- Железяка, музыку!
- Не "железяка", а "жестянка", - поправляю я.
- Какая разница, она меня и так понимает, - и, подтверждая ее правоту, комнату заполняют гулкие рокочущие звуки. В этом году в моде какое-то подобие африканских ритмов. Не самый плохой вариант, надо признать. Года два назад молодежь тащилась от "природной музыки" - повизгивания и попукивания под аритмичные звуки инструмента, голос которого напоминает хрюканье лесного кабанчика.
Поужинав, поднимаемся на верхний ярус смотреть закат. Среди искусственных пальмовых аллей на крыше нашей башни прогуливаются парочки. В зарослях шумно резвится молодняк. Мы с Никой чинно, под ручку, подходим к стеклянному ограждению. Молча стоим, обнявшись. Море красно-зелено-желтого огня цветет вокруг нас до самого горизонта. Верхние ярусы еще брызжут яркими отражениями, но снизу к ним уже подбирается чернильная тьма. Зрелище тонущего огня гипнотизирует даже меня, закоренелого циника.
-6-
Ника уютно посапывает рядом, свернувшись калачиком. Водопад ее волос разметался по подушке. Слабенький свет ночника усиливает черными тенями ее рельефные выпуклости и впадинки. Моя кошка не любит спать в темноте. Я лежу рядом, голова на локте, и любуюсь ее совершенными формами. Тело еще ощущает ее горячие прикосновения. Пряный запах недавнего секса щекочет мне ноздри. Ника не любит принимать душ после этого. "Я хочу чувствовать наш с тобой запах. Он такой настоящий" - сказала она год назад, после нашей с ней первой близости. Я ласкаю взглядом ее матовую кожу, глаза спускаются вниз, на ее чудные округлые бедра, на согнутые в коленях и поджатые к животу длинные, тонкие в кости ножки. И волна желания снова бродит во мне, словно я сбросил с себя лет двадцать, и мне хочется прикоснуться губами к ее розовому соску, и почувствовать ее трепет, и ощутить во рту ее жадный язычок. Но мне так жаль ее будить, мою хрупкую фарфоровую статуэтку, мою приносящую удачу дикую кошку, и я молча любуюсь ее телом и мечтаю, как она, сладко потянувшись, поцелует меня завтра утром.
Мне не спится. Гус не идет из памяти. Стараясь не разбудить Нику, я осторожно перекатываюсь на спину, закидываю руки за голову, и, прикрыв глаза, тихонько рассматриваю свои черно-белые картинки. Память возвращает меня в Корпус. Черт возьми, неужели это было со мной? Десять лет, от звонка до звонка. Когда-то я мечтал вырваться из однообразной военной рутины. Гус всколыхнул во мне что-то, что, как я думал, давно усохло за ненадобностью. Вспоминаю, как пытался улететь с Шеридана после увольнения. Устроившись в гостинице, три дня я не мог заказать билет - мне вежливо отвечали, что система бронирования временно недоступна. Затем, смекнув, что дело нечисто, я поехал в порт, где купил билет на грузопассажирский рейс, который отправлялся через сутки. И надо же было такому случиться, что на следующий день мое такси сломалось по дороге в порт и диспетчер не смог найти мне свободной машины. Челнок взлетел без меня. И началось. В автобусах, следующих в порт, не оказывалось свободных мест. Бюро проката, все, как одно, не выдавали мне в аренду автомобиль, мотивируя это тем, что я не гражданин Шеридана. Диспетчеры такси извинялись и сообщали, что не могут выполнить мой заказ ввиду непредвиденных обстоятельств. Авиакомпании сообщали мне, что мой рейс задерживается на неопределенное время, а затем извещали о времени регистрации буквально за час до взлета челнока. Военная полиция встречала меня на границе порта и приглашала пройти с ними "для выяснения личности". Полиция задерживала меня для проверки документов за несколько часов до отлета, часто прямо у входа в гостиницу. Мои деньги утекали, как вода, а я все болтался между гостиницей и портом, когда на попутках, когда кружным путем, а однажды даже пешком протопав десять километров от соседней деревушки. Кончилось это тем, что меня перестали пускать и в гостиницы, ссылаясь на отсутствие мест. И тогда мы заключили негласное соглашение. Я и СБ. В очередном дешевеньком номере я сообщил выключенному коммуникатору: "Ладно, засранцы, ваша взяла. Я не уеду с вашей сраной планетки. Как поняли, прием?". Так что полиция резко оставила меня в покое и хотя бы проблема с жильем отпала. Но это было еще не все. Через три месяца после увольнения на меня накатило такое жгучее желание вернуться в свою роту, что я начал надираться по вечерам до беспамятства, лишь бы избавиться от кошмаров, которые снились мне ночами. В них я снова носил сине-зеленую броню и с наслаждением жрал синтетическое мясо из сухого пайка, запивая его горячим эрзац-кофе из саморазогревающейся одноразовой чашки. Надолго это не помогло. Однажды ночью, пьяный в дым, я очнулся у КПП базы от шума отъезжающего такси. Как я тут оказался - ума не приложу. Взбеленился я тогда не по детски. "А вот с этим - хрен вам, ублюдки!" - громко сказал я в ночную темноту, несказанно удивив часового, и пешком отправился до ближайшего городка. Теперь каждый вечер я проглатывал пригоршню транквилизаторов, отключал коммуникатор и проваливался в сон, больше похожий на беспамятство. Иногда я просыпался на полу. Даже однажды у порога номера. Видимо, во сне пытался добраться до своей части. Но ударная доза химии нарушила связь между ногами и мозгом, и тело смогло доползти лишь до двери. Через месяц пытки, уже слабо соображавший, кто я и что со мной, я почувствовал, как меня постепенно отпускает. Очевидно, гипновнушение, понуждающее к возвращению в часть боеспособного обученного рекрута, было рассчитано на короткий период. Вот так я и стал мелким коммерсантом на провинциальной планете с хорошим климатом.
Ника тихонько возится во сне, устраиваясь поудобнее. Кладет мне голову на плечо, сонно чмокает меня в грудь сухими горячими губами и обнимает мой живот. Я прижимаюсь щекой к ее пушистой макушке. И, улыбаясь, тихо засыпаю.
-7-
Мне снится очень хороший сон о том, как мы с отцом ремонтируем наш старый колесный джип. По меркам Торонто, довольно развитой планеты, наша машина - настоящий раритет. Дорогой и редкий. Мама приносит нам в гараж блюдо с горячими мясными пирожками, и мы поедаем их, усевшись на широкие хромированные подножки, наспех вытерев замасленные руки ветошью. Отец неплохо зарабатывает, и мы можем позволить себе не только солидную современную игрушку с гравиприводом, но и это допотопное чудище на электротяге. Как говорит отец - для души. Хотя кататься на нем в городе довольно проблематично - дорожное покрытие давно не рассчитано на передвижение на колесах. У отца довольно редкая для Нового Торонто профессия - он водитель грузовых гравипоездов. Таких, как он - поискать. Молодежь рвется в колледжи и университеты, мечтает стать инженерами на биохимических заводах и ходить в чистеньких сорочках, наблюдая за контрольными мониторами в кондиционированных офисах. Сутками напролет крутить баранку многотонного монстра, мотаясь между городами, охотников не найти. Поэтому и жалование у отца побольше, чем у дипломированного инженера с солидным стажем, хотя он и иммигрант в первом поколении. Пирожки истекают паром, горячий мясной сок пачкает мне подбородок. Вкус у маминой стряпни такой, что язык можно проглотить. Отец проглатывает очередной кусок и тянется за пивом. То есть я думаю, что за пивом. Но вместо цветной запотевшей бутылки в руках у него отчего-то банка саморазогревающегося пойла из походного рациона. Я даже не удивляюсь, откуда она взялась, - сон есть сон. Пересмеиваясь, мы продолжаем набивать рты грязными руками. Моя сестренка в это время забирается в кабину через распахнутую заднюю дверцу и давит обеими ручонками на кнопку сигнала. Джип протяжно пищит. Я успеваю удивиться, откуда у нашего динозавра такой тоненький голосок и открываю глаза. Пищит мой коммуникатор на прикроватном столике. Панель едва заметно помаргивает красным. Режим тревоги. Ника шевелится, тоже разбуженная комариным зудом. "Все, все, спи, моя хорошая", - шепчу я ей, высвобождая руку и затыкая, наконец, нудный сигнал. Что там может случиться? На цыпочках выхожу из спальни и безуспешно пытаюсь связаться со своим охранником. "Абонент недоступен" - раз за разом отвечает мягкий женский голос. Что за дьявол? Холодея от неприятного предчувствия, набираю номер автозаправки по соседству. "Абонент недоступен". Вот зараза! Ставлю коммуникатор на автоматический дозвон и начинаю быстро одеваться. Целую сонную Нику. - Милая, мне надо срочно уехать.
- Что-то случилось? - щурится она непроснувшимися глазами.
- Да нет, ничего страшного. Скоро вернусь. Спи.
Ночной город пахнет озоном и пылью. "Секундо" летит по пустым виадукам, словно белая пуля. Меня останавливает полицейский патруль. Молодой полицейский проверяет мои документы, пока его товарищ демонстративно целится в меня из дробовика, стоя за ограждением блок-поста. Свет яркого прожектора слепит мне глаза. Во избежание недоразумений держу руки ладонями на руле. Сканер в руках копа тихо пищит.
- Проезжайте, сэр! - коп возвращает мне удостоверение. - Будьте осторожны, сегодня неспокойно.
- Спасибо, офицер, обязательно.
Снова пустые улицы мелькают по сторонам. Опять патруль. На этот раз передвижной. Опять проверка документов. Глухое раздражение заставляет меня нервно барабанить пальцами по панели.
- Офицер, извините меня, я опаздываю.
- Перекресток между Шестой и Восемнадцатой закрыт, поезжайте через Восьмую, - говорит полицейский.
- Что случилось? - интересуюсь я.
- Как обычно. Латиносы, - раздраженно отвечает коп. Похоже, ему сегодня задали этот вопрос уже раз пятьдесят.
Сворачиваю налево на ближайшей развязке. Где-то впереди зеркальные башни отражают яркие всполохи огня. Становятся слышны сирены пожарных. Через минуту звуки происшествия проносятся мимо и затихают позади. Оживает коммуникатор.
- Господин Трюдо? - интересуется мужской голос, не включая изображение.
- Слушаю вас.
- Управление полиции, Западный округ. Сэр, это вам принадлежит склад на сороковом километре шоссе номер Семь?
- Да, мне.
- Прошу вас срочно прибыть туда. Могу выслать за вами машину.
- Уже, офицер. Буду на месте минут через тридцать. Может, просветите меня, что случилось?
- Вам все объяснят на месте. Требуется ваше присутствие на месте происшествия. Всего доброго.
Коммуникатор пискнул, подтверждая разъединение с абонентом.
Происшествия? Значит, молчание склада неслучайно. Неприятный холодок в груди растет. "Господи, не дай мне облажаться. Господи, не дай мне облажаться. Господи..."
-8-
Багровое зарево в ночи вижу издалека, за несколько километров. Выжимаю из "секундо" все, что могу. С визгом тормозов останавливаюсь у полицейского ограждения. Красные маячки на нем тревожно перемигиваются, растянувшись вокруг неровной цепочкой. Очень красиво, если смотреть со стороны и не знать, что эти маячки моргают вокруг того, что осталось от твоего бизнеса. На месте склада - полыхающее месиво, из которого нелепо торчат ребра металлических ферм в оплывающих потеках пластика. Несколько пожарных роботов, ослепительно сияя в отблесках огня, топчутся на границе пожара, заливая его потоками пены.
- Я владелец склада, - кричу я бронированному полицейскому за ограждением, - Мне позвонили из управления.
Коп опускает прижатый к груди дробовик, с кем-то коротко говорит по радио, разрешающе машет мне рукой. Пролезаю под ограждением. Ко мне спешит какой-то полицейский чин, тоже весь в броне. Мимо, расцвечивая деревья разноцветными вспышками маячков, с гулом проносится здоровенный пожарный автомобиль.
- Сэр, я лейтенант Саров, управление Западного округа, - представляется полицейский, подняв лицевую пластину, - Могу я взглянуть на ваши документы?
Я автоматически протягиваю ему пластиковый квадратик удостоверения. Терпеливо жду, пока сканер считает показания моего контрольного чипа на запястье. Все это время я, как загипнотизированный, смотрю на огонь. Роботы продолжают мельтешить вдоль его границы, словно танцуя в дымном пламени. Их стало заметно больше.
- Сэр, пройдемте со мной, - возвращает меня к действительности голос копа.
Мы садимся в припаркованный за деревьями полицейский джип. Через матовые тонированные стекла отсветы пламени пробиваются какими-то мутными багровыми разводами. А может, это у меня крыша едет. Лейтенант раскрывает электронный планшет. Снимает шлем. На вид он довольно молод - лет двадцать пять - двадцать шесть.
- Скажите, когда в последний раз вы были в своем офисе? - деловито спрашивает он.
- Вчера днем, около четырех часов.
- Вы всегда покидаете офис в это время?
- Когда как. Иногда позже, иногда раньше, - я отвечаю механически, не думая. Голос становится глухим, словно мне не хватает воздуха. Внезапно вспоминаю про Фреда.
- Офицер, в складе был охранник. Он жив?
- Жив, сейчас его тоже допрашивают, - равнодушно отвечает лейтенант, что-то черкая световым пером, - Продолжим, если не возражаете. Когда вы покидали офис и склад, не заметили ничего необычного? Никаких припаркованных неподалеку автомобилей, брошенных предметов, незнакомых людей?
Я чувствую, что ему нет до меня никакого дела. Он просто выполняет необходимые формальности. Протоколы, свидетели, осмотр места происшествия... Обычная полицейская тягомотина. Мне от нее ни жарко, ни холодно.
- Нет, все было как обычно.
- Ваше имущество застраховано?
- Да, от пожара, кражи и стихийного бедствия.
- Ваши финансовые дела в порядке?
- Офицер!! - вскидываюсь я, - Вы что, не видите, что мои финансовые дела горят ясным пламенем?!
- Отвечайте на вопрос. Просто "да" или "нет". Если не знаете ответа - так и говорите - "затрудняюсь ответить". Ваши показания фиксируются, - лейтенант говорит, не меняя интонации. С оттенком легкой досады. Типа: "у меня столько работы, а тут ты еще выеживаешься".
- Мои финансовые дела в порядке, - сдаюсь я.
- Ваш охранник, который дежурил сегодня, давно работает у вас?
- Больше пяти лет.
- Он не употреблял на службе наркотики, алкоголь, расслабляющие препараты?
- Нет... Не знаю... Нет, скорее всего...
- Нет или не знаете?
- Затрудняюсь ответить, - вспоминаю я казенную формулировку. - Я за ним такого не замечал.
- Он получал жалование исправно?
- Да.
- Между вами не было неприязненных отношений?
- Зараза! Офицер, хватит меня третировать! - взрываюсь я. - Фред не такой идиот, чтобы сжечь свое место работы, как бы он ко мне не относился!
- "Да" или "нет"?
- НЕТ!!!
- Успокойтесь. Я просто выполняю свою работу. Что находилось внутри склада?
- Запасные части к сельхозоборудованию. К сеялкам, комбайнам, дренажным роботам.
- Никаких горючих и легковоспламенимых материалов?
- Нет.
- Откуда поступило оборудование?
- От моих постоянных поставщиков. Три оптовых компании.
- Среди ваших поставщиков были компании, расположенные в Латинской зоне?
- Нет. Это представители инопланетных компаний.
- Знаете ли вы кого-нибудь, кто мог бы испытывать к вам чувство мести?
- Нет.
Лейтенант терзает меня еще минут двадцать. Я отвечаю на целую кучу бессмысленных вопросов. Ставлю свою подпись на протоколе и прикладываю к сканеру запястье.
- Лейтенант, - устало интересуюсь я, - может, все же просветите меня - что тут произошло?
- Взрыв на автозаправке по соседству с вашим складом. Пятый в городе за сегодня. Подозреваем диверсию, - отвечает коп, складывая планшет. Говорит куда-то в сторону: - Марк, передай пожарным, я закончил.
- В ближайшие несколько дней настоятельно рекомендую не выключать свой коммуникатор и находиться в пределах города. Вы можете понадобиться следствию, - говорит на прощанье лейтенант.
Равнодушно киваю. Как будто я не знаю, что выключенный коммуникатор - ненадежный способ избавиться от лишних глаз и ушей. В мое запястье имплантирован "стукач" - крохотный биоэлектронный контрольный чип, сигналы которого ежедневно регистрируют миллионы наземных датчиков и целая сеть следящих спутников. Программа распространения "стукачей" началась три года назад, и ее целью была борьба с терроризмом и преступностью. Помню, сколько шума наделало тогда постановление полномочного представителя Императора на Шеридане о правомерности использования показаний регистрирующих устройств в качестве доказательства виновности. Глупо, но даже в такой момент, как сейчас, меня посещает неожиданная мысль о том, что на деньги, потраченные Имперской администрацией на организацию системы тотального контроля, можно было без лишних хлопот решить проблему радикально - просто провести войсковую операцию и перебить половину Латинской зоны к чертям собачим. Или нанести по Тринидаду удар звеном орбитальных бомберов. Или накормить всех голодающих и просто бездельников лет на десять вперед. Что кому больше нравится.
Тем временем, ночь сюрпризов продолжается. Следующим номером программы выступает щуплый офицер-пожарник, весь покрытый хрустящей зеркальной пленкой. В своей огнеупорной робе, яркими бликами отражающей огни пожара, пожарник переливается, словно уличная реклама синтетического пива "Шпунт".
- Капитан-инспектор Фарид, - представляется он. - Сэр, я должен задать вам несколько вопросов.
- Валяйте, капитан, - равнодушно отвечаю я, глазея по сторонам.
Пока мы общались с полицейским, количество спецмашин вокруг увеличилось в несколько раз. И они все продолжали прибывать. Моргание разноцветных маячков давно превратило окрестности в подобие дискотеки под открытым небом. Скорая помощь, пожарные, полиция, какая-то спецтехника. Даже одна бронемашина Национальной гвардии. Сверху явственно раздавался свист турбин невидимого пока вертолета. И все это хлопало дверцами, приезжало, отъезжало, выплескивало пену, выдвигало из себя какое-то сложное оборудование, подвывало сиренами и сияло прожекторами.
Пожарный ведет меня к передвижному штабу - красному автобусу, увешанному антеннами и прожекторами. По дороге мы пропускаем нескольких медиков, которые сноровисто тащат закутанные в белое тела с торчащими из-под простыней трубками реаниматоров. Обугленные остатки того, что когда-то называлось ногами, выбиваются из-под белого и покачиваются в такт неровных шагов санитаров. Тут же, неподалеку, вдоль кипарисов со сбитыми и переломанными ветвями, я вижу длинный ряд скрюченных фигур с кое-как наброшенными поверх них пластиковыми чехлами. "Прямо как на войне", - думаю я. Вот так же после боя нас выкладывали рядами в ожидании вертушки. Только вместо чехлов нас накрывали зелеными непромокаемыми пончо.
- Откуда столько трупов, капитан? - интересуюсь я.
Капитан оглядывается на ходу:
- В момент взрыва на заправке находились два автобуса. С пассажирами. Точное число пока неизвестно.
- Вот зараза... - только и могу сказать я. Происходящее упорно не умещается в моих заторможенных мозгах.
- Там была заправщица. Марта. Она вечером дежурила. Симпатичная такая деваха, - зачем-то говорю я.
Капитан только пожимает плечами. И так все ясно. Рваные куски обшивки автобусов валяются тут и там. От здания самой заправки не осталось и следа. Только вонючий дым и кольцо переливающихся маячков вокруг него. Во всяком случае, отсюда я ничего другого не вижу.
Мы усаживаемся за крохотным выдвижным столиком в углу забитого аппаратурой салона. Капитан расстегивает свой космический наряд и тяжело наваливается локтями на скользкий пластик.
- Не буду ходить вокруг да около, сэр, - начинает он, закуривая. Я отрицательно качаю головой в ответ на протянутую пачку. - Понимаю, что ваше имущество уничтожено, и понимаю, каково вам сейчас...
Мне импонирует сочувствие незнакомого человека. Пусть даже такое казенное. Особенно после беседы с корректным роботом-полицейским. Но все равно, я не слишком вежливо прерываю его:
- Капитан, да уж говорите, как есть. Не надо предисловий. Я уже оценил вашу деликатность.
Офицер замолкает. Внимательно смотрит на меня своими бездонными в полутьме глазами.
- Дело в том, что ваш склад был заполнен с нарушением всех мыслимых норм Безопасности. И это зафиксировано пожарной бригадой и системами тушения. Это довольно серьезное нарушение и вам грозит крупный штраф.
- Понятно, - устало киваю я.
- Но это не главное. Граница вашего строения на два метра пересекла зону Безопасности заправки. Не знаю, как вам это удалось, но вы не могли получить разрешение на строительство в этой зоне. На вас спустят всех собак. Хорошо еще, что ваш сотрудник не пострадал. В момент взрыва он находился в дальнем конце склада и выбрался через разрушенную оболочку раньше, чем до него добрался огонь. Вам грозит уголовное наказание за незаконное строительство, нарушение правил Безопасности, могущее повлечь человеческие жертвы, и за подлог. Ваш участок по документам на два метра короче.
