Витя Пасечник. Командир моего отделения. Как ни странно, у меня в памяти не отложилось четко, когда я увидел человека и понял, что это мой командир. Вспоминая сейчас, мне кажется, что он был как-то всегда. И это странно, потому что все, что касается моих первых минут на этой войне - я помню предельно ясно.
Я помню, что во время разговора с Дедом, боялся спросить и сильно переживал на предмет того, когда мне дадут оружие.
Я помню, что ждал каких-то подначек от ребят по поводу чистки и смазки автомата, потому что последний раз держал его в руках еще в школе. Я знал, что обязательно найдется крутыш, весь закопченный от порохового нагара и он будет с благожелательной ленцой объяснять мне то, что я забыл в плане сборки-разборки выданного мне железа. И такой человек нашелся. И он был именно таким, каким я его себе представлял.
Я помню, что он не только разобрал мой автомат (хотя это я мог сделать и без него), но еще для чего-то снял цевьё и убедившись, что я смогу все это собрать самостоятельно ушел к своей койке, а через минуту вернулся и щедро насыпал мне в шапку патронов.
Я помню Виталика, который при знакомстве коротко сказал о себе - Виталя Макс, ГРУ, срочка. Наверное я смогу по минутам разложить первую неделю своей войны: свой ужас, восторг, страх смерти, давящее ощущение полного бессилия при первом минометном обстреле... Но как ни силюсь, не могу вспомнить, когда в моей жизни в первый раз появился Витя Пасечник. Поэтому - не будем париться.
Он просто был. До меня, во время меня, после меня.
Я помню, что при той, казалось бы вечной жаре, когда все умирали от зноя и растекались студнем при первой возможности в любом мало-мальском тенечке, он выныривал из ниоткуда, всегда подтянутый, перепоясанный ремнями портупеи. Всегда чисто выбритый, опрятный. Иногда казалось, что от него веет прохладой. И это было приятно. Я смотрел на него и понимал: вот таким мне нужно быть в идеале и тут же понимал, что таким я не буду никогда.
Он был моим командиром примерно две недели. За эти две недели много чего произошло. Уже потом я узнал, что интенсивность боев, непрекращающиеся артобстрелы, то есть то, что я по незнанию своему решил считать нормой, все это было отголосками того самого ·южного котла? - самого первого окружения и разгрома ВСУ в этой войне. Но тогда я этого ничего не знал.
Мне многое должны были сказать глаза Сани, который чудом прорвался к нам из Краснодона и у него не было слов - одни междометия и вечное русское ·мать, мать, мать?.
Но не сказали. Я думал, что это тоже ·обычка? на этой войне.
Я помню когда мы, заслышав рев танковых дизелей, в очередной раз рассыпались по ·нулю?, готовясь к отражению атаки укропов, а вместо этого начался изнуряющий минометный обстрел. И я при каждом выстреле, сворачивался клубком на дне ячейки, кляня себя за то, что поленился еще хоть чуть-чуть углубить ее в период затишья. А минный вал неотвратимо накатывался на нас, начинаясь от центра Изварино. Он равнодушно и неотвратимо швырял в небо дряхлые стропила сельских хат и крайние разрывы уже попятнали кромку поля, за которым были наши окопы. В двухстах метрах. Пресловутый ·ноль?.
- Следующий залп наш. - мелькнула в мозгу тоскливая мысль и распластавшись на дне окопа так, что казалось, стал с ним одним целым, я стал ждать очередных выстрел-свист-разрыв. Недолго ждал. Меньше минуты.
Выстрел, свист все те же три-четыре секунды, но разрывы почему-то ухнули почти в километре за нашей спиной. На территории РФ. И все. Обстрел прекратился, а атака укропов так и не состоялась. Мины легшие с солидным перелетом, попали во двор дома в российском Донецке, убив мужчину и ранив двух пожилых женщин. Потом мы узнали, что об этом много писали тогда. Но это было потом. А пока мы чихали от вездесущей пыли, отряхивались, материли укровоинов и гадали, можно ли уже оттягиваться к костровищу, где оставалось приличнчно-таки, незатейливых но сытных ништяков.
Если честно, то я вообще ничего не понимал. Я только мечтал, чтобы у меня появилась наконец возможность пристрелять свое ·весло?, чтобы быть в нем уверенным. Мне было очень по человечески обидно, что по нам гвоздят круглые сутки непонятно кто и непонятно откуда, а я даже лишен возможности просто хотя бы выстрелить в их сторону - в сторону моих врагов. Ну т.е. можно, конечно. Но глупо и бессмысленно. Дешевый понт.
А потом появлялся Витя, который улыбаясь, расставлял все точки над ·и? и объяснял, что происходит вокруг. Что вот эти кусочки крыш, которые мы могли видеть слева внизу, примерно в трех километрах от таможни - птицефабрика. И долбят по нам, в том числе и оттуда.
Он искренне сокрушался о том, насколько безмозглые командиры у укропов, потому что семьсот тысяч птиц, которых не кормят уже вторую неделю - это очень большая проблема на ближайшее время. Их нужно хотя бы выпустить из клеток, потому что если пойдет массовый падеж, то скорее всего, опасность эпидемии будет вполне вероятна.
Я помню, меня это сильно удивило, потому что по моему разумению, командир, в первую очередь, должен думать о том, как сберечь своих бойцов, по которым усердно долбят из этого же курятника.
Потом кстати, дня через три, кто-то из нашей разведки зашел на эту птицефабрику, когда оттуда ушли украинские войска и открыл клетки. И это озверевшее стадо курей ломанулось кто куда. Сам не видел, но парни рассказывали, что в российском Донецке этих куриц набивали, как картошку, в мешки. А пару десятков обалдевших от сладкого воздуха свободы птиц, на несколько дней оккупировали нашу таможню.
Они сидели у нас на коленках, мы их стряхивали с минометов, со снарядных ящиков, а они обиженно кудахтали и искали где бы примоститься. А потом в нашем окопе появлялся Витя и рассказывал, что сейчас должно быть немножко легче, потому что и с птицефабрики укропы ушли, и минометная батарея, которая находилась за ближайшими холмами, кем-то из наших раздолбана в мясо.
А потом незаметно выяснилось, что я уже прижился и стал своим, и почти все парни успели рассказать мне о себе все, что они считали нужным. А я рассказал про себя.
А потом, очевидно так, тягучим комком повис в воздухе вопрос - ·А чего дальше??.
Ну, то есть мы ощутили, поверили, что выстояли. Что еще день-два и откроется дорога на Краснодон, и война покатится куда надо - на запад. А наша блокада закончится. Было полное ощущение, что мы молодцы - умудрились выжить. И мы стали строить планы - куда дальше двигать на эту войну.
Если со мной, или Виталиком, или с Коляном Сумраком и еще с парой-тройкой парней приехавшим из России, не было никаких вопросов - мы понимали, что идем дальше, то Витя начинал плыть взглядом и говорил, что ему нужно подумать. Я искренне не понимал в чем проблема и пытался добиться от него простого, ясного ответа:
- Ты с нами, командир? Или как? Ну не стоять же тут на шлагбауме вахтером, до самой Победы.
Тогда первый раз я услышал от него про больную мать, что она инвалид и не может сама даже встать. И это был действительно мощный аргумент, который объяснял все. Поэтому дальше на войну мы ушли без него.
Потом, через три недели, когда я поимел сломанное во время минометного обстрела ребро и понимание, что то подразделение, куда мы ушли, меня категорически не устраивает, я вернулся на Изварино и вместе с Тюменью попытался сделать то, чего не делал никогда в жизни - собрать свой отряд.
А Витя так и продолжал служить на таможне. Он уступил мне свой вагончик и сделал все, чтобы мне было легче делать вот эту свою работу. Я рассказывал ему про свои чаяния и объяснял, как мне нужен в подразделении именно местный кадр, то есть такой человек как он.
А он снова уплывал взглядом, говорил, что ему надо подумать и рассказывал про маму. Я видел, что ему муторно от таких разговоров и потихоньку отстал. А потом была Новосветловка, бодалово с Айдаром, позиции на нашем берегу Донца, знакомство с Вовой Доктором... Ну, в общем, наладилась нормальная жизнь на этой войне.
Колян Сумрак, хватанув в ноги добрый десяток осколков от ВОГа, надолго застрял в Воронеже в больничке.
Виталя, по пьяному куражу уехал на настоящую войну в Донецк, а через двое суток позвонил мне и сказал, что и там война - говно, и лично он едет домой, в Подмосковье.
А Витя остался где-то там, сзади, на Изварино. Уже потом, в конце сентября, получая в Краснодоне БК на свой взвод, я столкнулся с ним нос к носу. Мы очень душевно обнялись, поздоровались. Накоротке, в двух словах, рассказали друг другу о своих делах. Витя узнал. что у меня, в общем-то все сложилось. Я собрал-таки россиян во взвод имени себя ненаглядного и мы вроде как нашли свое место на этой войне.
А я узнал, что у него умерла мама и он , на сегодня, уже свободный человек. По моим глазам он понял, что востребованность в нем у меня никуда не исчезла. Скорее наоборот. Вопрос повис в воздухе и у меня не хватило такта промолчать, или дождаться его слов. Я спросил прямо, в лоб.
- Витя, - сказал я.
- Поправь меня, если ошибаюсь. От Санкт-Петербурга до Краснодона две тысячи камэ. Я из Питера приехал сюда, на твою землю, чтобы помочь вам сделать эту большую неподъемную работу. Ты мне нужен и ты это знаешь. Что скажешь?
- Я подумаю, - сказал Витя и мы расстались.
Обид нет. Он, без дураков, классный мужик. Так что, никаких обид нет. Все это, просто мимолетная встреча на одной из многочисленных тропок этой войны. Просто капелька. Одна из многих.
Уважаемый читатель.
Вот и дочитал ты (наконец-то) первые Острова и (хочется надеяться - Исповедь комбатанта) ))
Искренне надеюсь, что потерял ты время не зря.
Если это так, рад сообщить, что уже сейчас готов рассылать всем желающим Страшные Соломоновы острова, в бумаге, с автографом автора.
Вторые Острова и Исповедь комбатанта, планируются к выпуску в начале-середине сентября.
Если эта информация представляет для тебя интерес, пиши на
vspb10@mail.ru
Как выглядит книга, можно посмотреть по этой ссылке.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
