Самый напряжённый момент был при пересечении украинского блок-поста. Несмотря на то, что Лысый сделал всё, как обещал, и за рулём бусика, а также рядом с водителем сидели его бандюжата, достаточно было любой случайности, чтобы всё сорвалось. А Алексей не любил случайностей. И ещё он не любил доверяться незнакомым людям в ходе боевых работ. А здесь было именно это: он работал с незнакомыми людьми, которым не доверял...
Нет, Лысого дожали - именно так. Как рассказал Мишка, Чупрына понимал свои невесёлые перспективы прекрасно. Но жить хотел, что естественно, причём больше всего его обижало осознание того, что вот ему лоб зелёной мазать намереваются, а его друзья по нелегальному бизнесу будут дальше процветать. И банду его подберут под себя, а за него, бедолагу Лысого, выпьют, разве что, рюмочку и кто-нибудь из воров поопытнее произнесёт наставительно: "Теперь понимаете, ребята, почему воровской закон требует не лезть в политику?"...
Потому когда Лысому даже не предложили - скорее, согласились, поторговаться за его жизнь, тот был готов ко всякого рода сотрудничеству. Разве что заявления не написал с просьбой принять на работу младшим опером, как довольно хихикал Митридат. Мишку можно было понять - при всём объёме чисто профессиональной работы, что провели с бандитом опытные сотрудники, окончательный дожим Лысого осуществил именно он. Правда, на базе идеи, поданной Лёшкой.
А идея-то была проста, хоть и рискованна: пробраться в тыл украм по каналам, которые наверняка есть у Лысого, ибо их не может не быть. Мафия, как известно, границ не соблюдает, а уж банда Лысого, завязанная на Беса, который вообще половину времени проводил в Севере, - и вовсе все дорожки, можно сказать, протоптала. Осталось только Лысого приопустить, - что и было проделано на подвале ГБ через разыгранную истерику, - перевести его в режим сотрудничества. После чего и воспользоваться его ходами.
И его деньгами. Виталик Чупрына был не из тех, кто излишне прост. В байку, что он должен дать выход, машину и сопровождающих, чтобы бешеный капитан съездил в Лисик купить своей бабе лекарства, он бы не поверил ни разу. И вполне мог бы уйти в отказ. Ибо и первокласснику было бы ясно, что обиженный капитан воспользуется его услугами только для того, чтобы устроить неприятности своим врагам в тылу у украинцев. Чем не только попалит проходы Лысого на ту сторону, но и его самого. И тогда ему останется до конца жизни умолять ГБ подержать его на своём подвале, где до него не доберутся рассвирепевшие укропы.
Нет, Виталику просто предложили подумать, что он хочет предложить за свою жизнь и свободу. То, что он оплатит операцию и все лекарства капитановой подруге, - это само собой! И лично подберёт ему квартиру взамен разрушенной - тоже. Тут, веско заявил ему Мишка, лично он блюдёт не только интересы друга, который пострадал по его, Лысого, вине, но и интересы самого Чупрыны. Мол, ты сам видел, что гневается капитан на тебя. А он такой человек, что в пылу дискуссии иногда бывает не сдержан. Да ты и сам видел. И если он тебя убьёт - а он это сделает, если с его женщиной всё пойдёт нехорошо, - то пострадают интересы дела. Мы же с тобой ведь продолжим взаимовыгодное сотрудничество, не так ли?..
Алексей - были поводы - несколько раз уже подмечал за Митридатом эту особенность: при простецких, даже порой панибратских манерах в нём словно сидел, за этими манерами прячась, некий древний ящер. И в иных ситуациях он не то чтобы показывался, но будто приоткрывал немигающий змеиный глаз. И это производило впечатление. Становилось не по себе даже тем, кто был с Митридатом в одном окопе. А уж какой эффект проглянувшие ящеровы зубы должны были произвести на побитого и надломленного Лысого - Алексей мог только представить...
Так Виталик согласился на всё. И на сотрудничество, и на квартиру ("и чтобы не дай божок, сам понимаешь"), и на деньги на лечение пострадавшей женщины. А также на сто тысяч долларов за жизнь и свободу ("и зацени, насколько я добр, - ты ведь своим бандитам столько в месяц платишь", что было не совсем верно, но в данном случае неважно). И на этом фоне практически незаметным и проскочило требование переправить по своим каналам капитана с друзьями, чтобы те могли приобрести в лисичанских аптеках всё необходимое для лечения девушки ("я бы тебя самого отправил, во искупление грехов, но капитан тебе не доверяет").
И вот теперь капитан Кравченко сидел в глубине лысовского бусика, из всех сил изображая беззаботную игру в карты со Злым, Еланцем и Шреком, пока сопровождающих их бандит обменивался приветами со сторожащими блок-пост укропами. Приветы, надо полагать, носили вполне финансовый характер, поскольку звучали слова: "Да, сам обещал... Как обычно, двадцатого... Не, ну я-то не лезу в такие дела... Моё дело - пропуск на машину получить... Ладно, пучком, давай, сам не пропадай!". Но чёрт его знает, какие на деле смыслы могли таиться в этом диалоге. Может, сейчас рванут дверь в сторону, наставят оружие и потребуют выходить. И - амба. Жизнь-то свою они продадут дорого, это без вопросов, и шушеры этой блок-постовой ляжет много. Но задание останется невыполненным, а этого допустить не хотелось...
* * *
Куда их везли, Александр и писатели представления не имели. Конвоиры не снисходили до объяснений. Но казалось, что путь выходил каким-то мудрёным. Сначала поехали в одну сторону, потом явно развернулись. Петляли, подпрыгивая на дороге, потом остановились. Сергей, писатель, попросился дать оправиться - а заодно пусть и руки перевяжут, а то отсохнут к чертям. Солдаты поглумились некоторое время, похохатывая над собственными же плоскими шутками на тему, что сделают с "поганым москалём", ежели тот забрызгает им машину. Но потом несколько образумились, позволили удовлетворить естественные надобности, и даже сняли на время эти пластиковые держатели. Срезали, точнее говоря, дали размять руки, потом дали каждому по рёбрам - не очень сильно - и снова загнали в будкуна колёсах.
Рук уже не связывали. Зато завязали глаза и строго предупредили насчёт того, чтобы не вздумали снять повязки.
Потом куда-то поехали, куда-то приехали, куда-то повели.
Вокруг чувствовалось оживление. Судя по гнилостному запаху давно не стиранной одежды, они находились в окружении украинских солдат.
- Пленные, что ли? - обратился кто-то к их конвоирами.
- Четвёртую власть вам привезли! Журналистов!
- О1 - был ответ. - Это хорошо! Ох, и люблю же я пластать этих писак! Нагаечкой, одно загляденье!
Опять говорят по-русски, хотя у второго явное украинское произношение. Не мягкое донбасское "гэканье", а такое глубинное, настоящее. Это что же, даже в нацистском батальоне русский язык у них является нормативным? Интересный фактик, надо будет использовать где-нибудь в репортаже.
Ага! Если он будет, репортаж тот. Пока что всё идёт плохо, ввинчиваясь в какую-то всё более глубокую спираль.
Ещё чей-то деловитый голос:
- Сепарские журналюги?
- Бери выше - россиянские!
- Ага-а! Дай-как я хоть одного прирежу!
- Но-но, борзой слишком! Ценная добыча, до штаба ведём...
Что характерно, диалоги велись исключительно на русском языке...
Потом завели в какой-то дом, развели по разным комнатам, начали допрашивать уже всерьёз: "Кто такие?.. Кто послал?.. Зачем?.. Какое задание?.."
Били не сильно, но унизительно. Пощёчины отвешивали. Один "следователь" отчего-то щипаться начал, кожу выворачивать. Сильно, подлец, крутил, тут уж было больно по-настоящему!
Никакие ответы во внимание не принимались: каратели твердили только одно и то же: "Никакой ты не журналист! У тебя поддельные документы. Ты - вражеский шпион". Ну, агент "Путина-Суркова" - это уж так, дежурно...
Видя, что Александр стоит на своём (а ещё бы - любое иное поведение грозило крупными неприятностями, вплоть до смерти, а смерть, как говорится, - достаточно крупная неприятность), главный из допрашивающих начал психовать. Велел найти швабру, долго тряс ею перед носом задержанного, грозился вогнать её в зад по самое горло. Потом придумал идею получше, стал стращать казнью на колу: "Тут у нас фронт, законы тут свои. Мы тут пару сепаров недавно на палю подсадили - ох, как они извивались! Долго умирали...".
Потом и вправду распорядился заготовить кол, с наслаждением продемонстрировал его Александру.
Будь это иная ситуация, тот лишь посмеялся бы, пожав плечами: фигня какая-то, а не кол. Обычная палка, с заострённым штык-ножом концом. Но тут, сейчас, было не очень смешно. Совсем смешно не было, если признаться. Как-то верилось в то, что укроп может реально воткнуть её в человека. В каком-то фильме Александр видел, как казнили посадкой на кол. Действительно, сидит человек анусом на острие, сползает потихоньку в низ, пропарывая себе внутренности, - а под ним пируют, смеются и поднимают бокалы его враги. Да уж, обидно так помирать. Унизительно...
Потом "следователь" куда-то вышел, вернулся злой. Сильно, жестоко пырнул пленного носком берца по рёбрам, так что Александр пулей слетел в табурета и некоторое время корчился в ногах у мучителей, не умея даже набрать воздуха в лёгкие. Блин, как больно-то! Если рёбра сломал, каюк мне - в условиях фашистского концлагеря с этим не выжить. А фашистский концлагерь и эти уроды вполне совпадали. Они и были - чистые эсэсовцы, даром что по-русски говорили...
- Получи, гнида кацапская, - зло прохрипел допросчик, - За весь украинский народ получи... И радуйся, пёс, что забирают вас отсюда. Только не сильно радуйся: там вас допросят уже по-настоящему! Молить будете о смерти!
Честно говоря, Александр про себя уже решил, что и сопротивляться не будет ей, смерти-то. Преданный собственным начальством, оказавшийся в ситуации безвыходной, приуготовляемый своими тюремщиками к чему-то явно позорному, он бы сейчас смерть и предпочёл. Не от слабости и отчаяния, а от осознания беспомощности своей перед тем, что задумают изобразить из них нацисты.
А что они именно что-то задумали и хотят именно изобразить на них что-то очень низкое, но очень полезное для себя, для своей хунты, - в этом он был уверен уже на сто процентов. И смерть тут становилась не проявлением слабости и не жестом отчаяния - а последней возможностью смешать планы врагам, последним средством протеста. И борьбы...
Потому что вот теперь, побывав в лапах и застенках карателей, на себе ощутив, как они "борются" за "свободу Украины" он действительно переставал постепенно чувствовать себя журналистом. То есть человеком, в значительной мере нейтральном, способным понять и симпатизировать обеим воюющим сторонам, профессионалом, который над схваткой. Нет, теперь он хотел бы оказаться на свободе только для того, чтобы взять в руки автомат и - карать, карать и карать. Карать карателей...
Впрочем, это пока что были несбыточные мечты. Их снова согнали всех вместе, перевязали руки назад, пинками погнали к машине - какая-то иномарка джипового вида, но размерами едва ли не с автобус.
Ребята-писатели выглядели неважно: у Сергея заплыли оба глаза, из уголка рта протянулся ручеёк крови, уже, правда, подсохший. Фёдор припадал на одну ногу и вообще как-то неестественно кособочился при каждом движении - то ли рёбра повредили, то ли что похуже - внутри что отбили. Молодые, их и били по-настоящему, чтобы сломать. Сломали? Да нет, по поведению тюремщиков что-то незаметно. Ненавистью пышут, а не удовлетворением.
Запихали в машины, нарочно, по-садистски стараясь причинить новую боль. Куда-то опять повезли, подпрыгивая на ямах в асфальте. Видать, чужая машина, не жалко. Ур-роды, мать их! - лучше бы дороги взялись тут переложить как следует. Враз бы куча "сепаров" поменяли бы своё отношение к Украине. А то двадцать лет не делали ни черта, только соки из страны выжимали, а потом ещё и с войною пришли...
Минут через сорок остановились. Задержанных вытащили наружу, кинули лицом в снег. Тут уже ждала другая машина, минивэн или как их там.
Каратели о чём-то переговаривались, изредка смеясь и попинывая пленных ногами. Вслушиваться в их обмен мнениями не хотелось: пары первых реплик хватило, чтобы понять, что болтовня ни о чём. Будто и не людей передают одни другим, а ящики с консервами. Было бы на Кавказе, похоже показалось бы на то, как барашков продают. Но здесь был не Кавказ, здесь был снег, холодно - и опять больно вновь затянутым пластиковым ремешком рукам.
Дальше стало ещё больнее - когда новые их "хозяева" сняли пластиковые петельки и заковали руки в наручники. Причём сделали это так, чтобы металлическое окружье потеснее сомкнулось вокруг запястий, чтобы любое шевеление доставляло дикую боль. Похоже, боль подопечных - единственное, что по-настоящему радовало конвоиров. Когда Фёдор взвыл и начал просить ослабить стальной зажим, те стали, подгогатывая, упражняться в остроумии на тему, что у всех свои инструкции, а "поганый москаль" должен выполнять инструкции, данные ему в ФСБ - расслабиться и не ныть, стойко перенося боль во славу Путина.
В остальном тюремщики выглядели на удивление индифферентно. Словно делали привычную работу. Впрочем, минут через двадцать заскучали, стали снова куражиться.
- Вы хоть знаете, шпионы, к кому вы попали?
- Без понятия.
- Мы - ужас всех ватников и москальских оккупантов. Мы из батальона "Айдар".
Понятно. Одни из "идейных" карателей. Хотя, в общем, и так было ясно, что это за бандиты. Да, дела действительно худы. Эти не выпустят, пока не отработают по полной всю свою программу. И программа будет, похоже, весьма насыщенной - судя по всему, что о них говорят, эти данные нацики - изобретательные сволочи...
"Айдаровцы" не подвели. Нацистам было то ли скучно, то ли, наоборот, они отрабатывали заранее обговорённый план по запугиванию пленных, но они начали глумливо вспоминать и хохотать.
- Одного, помню, в июле ещё захватили. Борзый сначала был, запирался. Так я ему штык-нож в бедро засунул и начал там внутри пластать, мышцу от мышцы отделяя. Загоню лезвие поглубже и покручу там. Ах, как он корчился, гадёныш!
- Живой? - лениво спросил второй из карателей.
- Живой, куда он денется. Я ж не зверь какой. Артерию бедренную не трогал. Отдали потом на обмен пленными. Только уж ходить он не мог. Да и вряд ли будет...
Вся четвёрка карателей, включая водителя довольно зареготала.
- А мы одного сепара прямо в доме у него задержали, даже не прятался, сволочь! - начал вспоминать другой. - Отлично его потом поучили родину любить. Водичкой обливали и электрошокер втыкали. Как не сдох, сволочь, просто не знаю...
- А с ними иначе нельзя, с ватниками, - рассудительно проговорил третий. - Они ж человеческого языка не понимают. Вот мы одного прямо из больницы забрали, в Артёмовске. Указали добрые люди, что лежит там сепар с осколочными в груди. Ну, нормально, сперва подвесили за руки, помудохали дубинками по рёбрам, так, для разминки. Всё орал, что, мол, гады мы, фашисты, сволочи... А как ему по яйцам пару раз зарядили, сразу запел...
- Что, женским голосом? - глумливо поинтересовался первый.
Вновь хохот.
- Ну, почти. А он же висит, даже свернуться не может. Болеет весь, понимаешь. Заныл: мол, расстреляйте меня. Ну, я ему пистолет в рот засунул и выстрелил...
- О!
- Да нет, патрона не было. Вхолостую щёлкнул. Думал, обдрищется. Но нет, крепкий сепар оказался, отборный. Но ничего, потом обдристался. Мы его на двое суток в наручники - и в яму. Сидел там, под себя гадил. Воняло, жуть!
- Они, ватники, все вонючие, - утвердительно прокомментировал первый. - Дикари москальские. И чё, помыли его?
- А то! Из шланга пожарного как наподдали, так едва к стенке не прилип. Но там, зараза, Мыкола Пузо, знаете его, жирдяй полтавский, получше не нашёл ничего, как ему провод бросить, из розетки прямо. Всех убить мог, урод! Говорил потом, мол, хотел сепара перетряхнуть как следует. Но тот уж не выдержал, кони прямо там, в луже и двинул...
- Точно, помог сепару жирдяй, - сказал второй. - У нас, помню, одного так долго не отпускали. Задержали на блок-посту возле Попасной. Этих, чистоплюев-офицеров из ВСУ рядом не было, так что оформлять вату даже не стали. Хотя, может, он и не боевик был. Синяка на плече не было...
- Да ладно, - махнул рекой первый. - Все они тут сепары, предатели. Ежели призывного возраста - бери любого, не ошибёшься. Все свои уже оттуда уехали...
- Во, и наш тогдашний командир, Швед, убили его потом, так же рассудил. Так что отвезли мы сепара в расположение и стали допрашивать. Не разведчик ли, раз у блок-поста ошивается? Ну, побили, как водится, кровью харкать стал. Попрыгали по грудной клетке, попрыгали на спине - живучий, гад, оказался, только плакал всё. Расстрелять просил.
Но у нас дураков не было, вроде Пуза того. Посадили его на подвале на трубу, приковали и стали ему кувалдой по пальцам ног бить. Не, точняк, не знал раньше, что люди так визжать могут!
Опять смех, довольный, сытый.
- ...Водичкой отливали, в себя приводили. Пока все пальцы не размозжили, не отпустили. Он уж после помер, когда перфоратором ему коленку сверлили. Но тут уж ничего не поделать было: доктор наш сказал - от сердца помер ватник, типа инфаркт. Слабоват оказался...
Александр не чувствовал в себе страха, слушая эти рассказы. Ошиблись фашистёныши, не страшно было. Только омерзительно и... вот когда убить хочется тварь какую-нибудь гадостную, злую и опасную. Не из ненависти к ней даже, а из брезгливости.
Хотя и ненависть тоже поднималась в душе, да. И поглядев на сотоварищей своих по плену, увидел он в них то же - не было страха в глазах писателей, не мялись они душою, примеряя на себя все те муки, о которых говорили нацики. Укреплялась, наоборот, душа, сама приходила к убеждению, что нет в одном мире жизни с этими тварями. Не может быть. А значит - как бы тяжко ни приходилось телу, слабому человеческому телу, а душа будет сопротивляться, будет противостоять этому миру, миру монстров, что скалили клыки свои крокодильи из этих фашистских баек, что с наслаждением пересказывали друг другу каратели.
Да, страшны клыки. Но ненависть к ним сильнее. И даже наручники, казалось, уже не так болезненно впиваются в кожу. И мысли были уже не о том, что страшное ждёт их впереди, а о том, как противостоять ему. Как душу свою поставить у него на пути, у этого зла, - раз уж другого оружия не осталось...
Блин, а ведь надо быть объективным... Ты же журналист, Сашка, ты должен быть наблюдателем. Желательно, без гнева и пристрастия. Вот и наблюдай, вот и запоминай. Запоминай всё - если удастся вырваться, то полученный материал станет твоим ударом по этим нелюдям, раз уж как человеку хочется их бить... Конечно, не ново это будет - писали уже об этом, - и словам сегодня никто уже не внимает, все слишком запропагандированы, словно пропаганда, а не информация нужна ныне людям. Как в гражданскую. А сейчас что? Сейчас и есть гражданская. И не на Украине только. Она - частный случай. Гражданская война идёт во всём русском мире.
А почему в русском только? Просто во всём мире! между мусульманами, между арабами, между мигрантами и коренным населением в Европе, в Южной Америке и не прекращалась никогда, про Африку вообще молчим. Да и внутри "белой" цивилизации - она же, гражданская. Что, наши тёрки с Америкой - межгосударственные? Да вовсе нет! Ибо государству США от государства РФ ничего особенно и не нужно. Тем, кто правит Америкой в действительности нужна сугубая покорность от тех, кто правит Россией в действительности. А поскольку эти элиты всё же сильно от народа зависят - ибо органы управления, органы подавления из народа набираются, - то и натравливается народ на народ. И народы Европы - на российский народ. Особенно народы восточной Европы, которые ближе, а потому самое то, чтобы больно покусать врага. А того - отвлечь на ответные действия, ответное кусание их, которых не жалко, которые для того и предназначены, чтобы отвлекать врага на утомительное отбивание от шавок и бесполезную ответную погоню за ними.
А Украина? А Украина и задумана как главная, самая близкая шавка, самая родная, А потому укусы от неё должны быть наиболее болезненны. Так что гражданская война здесь идёт не между украинцами, и не между украинцами и русскими. А между бывшими советскими. Между двумя частями недавно одного государства и недавно одного народа. И если СССР действительно был продолжением Российской империи, то тогда и вовсе всё складывается, как в чистом паззле: две части империи и две части одного имперского народа рвут и режут себя по живому, чтобы в итоге оказаться двумя враждебными нежизнеспособными кусками врагами же населённой территории.
С точки зрения США - лакомая цель. Ничего нет лакомее, даже если Сибирь объявит себя самостийной и шарахнет ракетами иркутской дивизии по Москве. Тогда ведь придётся иметь дело с радиоактивным заражением и вообще массовой гибелью и тотальной экологической катастрофой. А тут - лепота: две группы имперского народа режут друг друга на благо веселящегося третьего. Который за океаном.
И как мало оказалось надо-то! Только устроить пробуждение бацилл нацизма в народе, словно растопить кусок древнего льда с содержащимися в нём первобытными микробами, выпустить их наружу! И вот, пожалуйста: ударная сила застрельщиков и активистов гражданской войны готова! А дальше она заражает всё новые и новые массы, ибо всей логикой устроенной ею войны утягивает за собой всё новые и новые части некогда здорового народного организма. Как раковые клетки. Или как эпидемия, скорее.
А навстречу им формируются антитела. Неизбежно. Тоже не ангелоподобные, отнюдь. Зубастые. Часто со своими завихрениями в головах. Но именно антитела, антифашистские... как их там, - общался же недавно с биохимиком этим! - иммуноглобулины, да! И опять же в силу природы обязаны они быть либо сильнее бацилл этих нацистских, либо быть ими съеденными и тем самым дать погибнуть всему организму.
А чтобы антинацистские тела стали сильнее нацистских надо что? Нет, не другой национализм им противопоставить. Это одно и то же. Те же яйца, вид сбоку. Антинационализм должен быть. Антинацизм. Но и не интернационализм - спасибо, наелись уже "братушками" предательскими да неграми, выбравшими "социалистический путь развития". А что тогда? Да только одно и выходит - только имперский проект! Где государственная нация не национальна, а наднациональна. Где она представляет собою народ государства, независимо от этноса. Как в Российской империи было.
Во! Дожил ты, Сашка! Никогда приверженности имперской идее за собой не отмечал. Но достаточно было попасть в плен к нацистам - и как-то само собой вышло. Всей логикой событий...
Чёрт, ну как же руки болят!
Нет, он знал, конечно, что это ещё только начало боли. Запугивать-то их конвоиры запугивали, конечно, на психику давили. Но технологии причинения боли явно не из книжек вычитали. Так что всё ещё впереди. Зачем-то они нацистам нужны, а это значит, что те будут всеми средствами ломать их волю и добиваться покорности. Ну так что? Вон Санька Лето, молодой, светлый паренёк, и вовсе лежит где-то в снегу, расстрелянный карателями, захватившими их группу. Ему уж не больно, но в память о нём хотя бы нужно перетерпеть эту боль в руках и плечах. А потом перетерпеть новую...
Чё-орт, как болят! Болите, суки-руки, сильнее, тренируйте мою волю...
* * *
Наконец, куда-то привезли.
Куда, было не ясно: всем троим на головы надели чёрные мешки. Надо же, как тут у них всё предусмотрено! Не любители, мать их...
Не видно было, естественно, ничего, но имелось ощущение, что они не в городе. Пожалуй, и не в деревне. Вроде, лес?
Несмотря на всю готовность к смерти, сердце всё же выразило желание опуститься вниз. На расстрел привезли? Вот так, сейчас всё и кончится?
Прислушался к себе. Того доброго, выручавшего прежде ощущения, что - опять мимо, не день ещё его смерти, - этой уверенности теперь уже не было. Подействовали разговоры карателей, что ли? Или и впрямь конец?
Да нет, не может быть! Нелогично - похищать их, катать по каким-то хреням, а потом просто расстрелять? Не хозяйственно. За всей этой историей явно стояло нечто большее...
Ага, дома здесь всё же были. По крайней мере, один дом, куда их втолкнули, буквально за шкирку держа при преодолении каких-то ступенек и недлинного коридора.
В помещении, где они оказались, пахло как-то по-особому. Нет, запахи кожи, оружейной смазки, металла, которые всегда витают в помещениях, занимаемых военными, присутствовали. Но не было той смеси тухло-кислого, собачьего духа, который, как уже довелось узнать, присущ украинским военным.
Какой-то высокий штаб? Неужто это и есть конечная цель их вынужденного путешествия?
- Вот, - сказали рядом. - Доставили. Смотрите.
Им сдёрнули с голов мешки. Ага, любопытненько. Действительно, военные в комнате. Какие, чьи, непонятно: камуфляж не наш, без знаков различия, шевроны непонятные. Трое. Все - в балаклавах, видны лишь глаза и рот.
Один подошёл, внимательно, словно при покупке, осмотрел каждого пленника. Затем спросил у Александра - видимо, как самого старшего:
- Кто такие?
Ага, всё теперь понятно! Вопрос прозвучал с вполне уловимой для русского уха звуковой фальшивинкой. Акцент. На двух словах не определить, чей, но человек явно иностранный!
- Журналист и писатели из России, - ответил Александр. И добавил на всякий случай: - Гражданские, в командировке по профессиональным делам...
Иностранец ещё раз внимательно оглядел его.
- Документы?
- У них, - мотнул головой Александр на сопровождающих. Этих было двое - остальные, надо полагать, остались в машине. Интересно, это ж куда их завезли, раз "айдаровские" каратели тут не хозяева?
Документы иностранец изучал долго и внимательно. Особенно внимательно - командировочные удостоверения писателей. Видать, странно для него было, что есть в России какой-то союз писателей, который посылает своих членов в командировки на войну.
А может, он, Александр, это за него додумывает. А на деле иностранец просто по-своему въедливый и аккуратный. Немец?
Всё это время в комнате висела тишина. Не нарушали её и оставшиеся двое военных в дальнем углу за столом, на которых Александр сразу не обратил было внимания. Но потом один из них встал, подошёл к пленникам и резко спросил:
- Чьто деваете тут?
А, ну этот точно поляк. "В" вместо "л" или, точнее, звук между "в" и "л" - такого, кажется, никто больше произносить не умеет.
Александр, молчаливо признанный старшим, ответил:
- Сюда нас привезли насильно, мы линию соприкосновения сами не пересекали. На той стороне я лично работаю в качестве официального собственного корреспондента российского информационного агентства. Можете запросить. Мои коллеги - писатели, приехали с гуманитарной миссией, а также посмотреть и подготовить свои репортажи . К военным делам отношения мы не имеем. Международные правила разрешают репортёрам вести их профессиональную деятельность на территории военных конфликтов.
- На вас нет надпись "Пресса", - возразил поляк.
- Мы не направлялись в зону боестолкновений, - покачал головою Александр. - Мы ехали по территории ЛНР...
Сзади возмущённо хрюкнули, но поляк перевёл взгляд на конвоира, и тот притих. "Лишний удар по рёбрам обеспечен", - подумал Александр, продолжая говорить:
- ...в Первомайск, чтобы там встретиться с людьми, побеседовать о том, как они живут на войне. Нас перехватили на той территории и перевезли сюда.
За дверью раздались голоса, затем она распахнулась, и в комнату кто-то вошёл. Оглядываться Александр не стал, но этого было и не нужно: вошедший проследовал к дальнему столу, за которым сидел третий, пока безмолвный иностранец, пожал ему руку, поприветствовал на английском языке. Но этот был явно здешний - шевроны "Айдара", неуловимые, но явственные ухватки боевика из гражданских, этого общего для обеих сторон порождения гражданской войны, причёска неуставного образца с волосами, стянутыми в хвостик. И этот был без маски на лице.
О чём-то тихо переговорил со своим визави, затем тяжело уставился на пленников.
Поляк, между тем, отвернулся к своим и стал излагать содержание разговора с Александром на довольно приличном английском. Излагал в целом точно. Затем отдал документы тому, кто остался сидеть в углу. Тот изучил их, передал "айдаровцу". Странный, остро-хищный взгляд, что украинец бросил на Александра, насторожил его. Что-то тут не так. Что-то связывает его и этого впервые в жизни встреченного боевика. Или виделись? Да нет, провалами в памяти до сих пор не страдал. Не было этого человека в его жизни. Но флюиды, что текли в его сторону от боевика, ощущались явственно. Вражда, конечно, в них присутствовала, но был и явный интерес. Хищный интерес.
В чём дело вообще?
- Кто из вас из РТА? - спросил "айдаровец".
- Я, - с трудом сглотнув - во рту отчего-то пересохло - ответил Александр.
Боевик странно усмехнулся, не отрывая всё того же хищного взгляда от пленника. Но промолчал.
Потом снова тихо заговорил с третьим иностранцем. Слышно не было, но по всему судя, иностранец был главным.
Явно на чём-то настаивающий "айдаровец" вдруг разговор прервал и обратился к одному из конвоиров:
- Поясни господам, как было дело.
Тот напрягся, но докладывать стал чётко:
- Согласно рапортам членов подразделения, взявшего этих людей в плен, они попытались прорваться в наш тыл в составе диверсионно-разведывательной группы сепаратистов. В неё входило девять человек, все из состава казачьей банды Сонного, согласно собранным на поле боя документам, а также трое россиян. В результате боестолкновения шестеро нападавших были ликвидированы, трое россиян взяты в плен, разоружены и находятся перед вами. С нашей стороны потери один убитый и двое раненых.
Это была настолько чудовищная ложь, что Александр даже растерялся. Не растерялся Зайцев, который тут же выкрикнул:
- Врёт он! Мы писатели, ни на кого не нап...
Звук удара прервал его слова.
- К сожалению для вас, в наших руках есть документы и оружие убитых бандитов, - с явственным удовольствием произнёс "айдаровец" с хвостиком. - Они свидетельствуют, что они принадлежали к так называемому "полку" атамана Сонного. То, что вы писатели, не освобождает вас от ответственности за вооружённое нападение на украинских солдат на украинской земле с убийством одного из них. Вашу участь может облегчить только чистосердечное признание и покаяние.
Поляк бубнил на заднем фоне, переводя разговор для старшего иностранца.
- Не в чем нам признаваться, - угрюмо бросил Александр. - Всё было не так, мы ни на кого не нападали. Просто ехали в сопровождении каза...
Удар прикладом по спине заставил и его замолчать. По инерции он сделал два шага вперёд, затем отступил на шаг назад.
- Во всём признаетесь, - веско проговорил "айдаровец". - Будете рассказывать во всех подробностях и даже с художественными деталями, раз вы тут писатели...
И он повернулся к иностранцу, снова начав тихо с ним что-то обсуждать.
Ага, вот и вырисовался их замысел! Вот для чего их взяли - чтобы затем показывать на пресс-конференциях, где они трое должны будут изображать российских литераторов, обезумевших от своей украинофобии настолько, что решили в составе вооружённого подразделения сепаратистов напасть на украинских солдат. Артисту Пореченкову они ничего сделать не могут, которого засняли за пулемётом, потому как он уже в России и плевать хотел на вой укропропаганды. Так теперь, значит, на них троих отыграться хотят по полной!
Нет, но как быстро организовано! Не может такого быть! Они сами утром не знали, по какой дороге повезут их казаки к своему командиру! Значит, охотились на них с Сашкой Лето? А писатели просто случайно попали под раздачу, напросившись с ними в поездку? Но опять же: кто мог на укропской стороне знать, что корреспондент РТА получил задание проинтервьюировать Сонного? Странное вообще-то задание, ибо Сонный, как один из активных оппонентов главы республики не входил в список желанных для освещения персон...
За столом, между тем, стали говорить чуточку громче, и благодаря сделанному вперёд шагу Александр начал разбирать отдельные слова. Разговор, судя по всему, выходил для "айдаровца" разочаровывающий. Лицо того всё больше мрачнело.
- No... - доносилось до Молчанова гнусаво-американское. - ...don`t need... civilians... reason... bucks... too mutch...
Да он что, продать нас, что ли, хочет? Ну, дела-а!
Видимо, узрев по изменившемуся лицу Александра, что тот что-то улавливает из их разговора, боевик рявкнул на конвоиров, приказав вывести задержанных из помещения. Что те и сделали, с удовольствием пиная и подгоняя пленников.
Вот же и ни хрена себе, всё не мог прийти в себя Молчанов, снова ничего не видя из-за возвращённого на голову чёрного мешка. Это же, значит, их завезли в лагерь наёмников! То ли сразу к иностранным кураторам! И пытались для чего-то отдать им! Ну, продать, естественно, украинский нацист иначе не умеет. Разве что самый идейный, нет? А, чёрт с ними со всеми, и идейными, и торгашескими! Факт, что продажа не удалась. Может быть, пока. Да и, если подойти объективно, для чего иностранным наёмникам русские журналисты с писателями? Они же сами своего пребывания тут не афишируют. А засветиться в истории с представителями прессы России - это ж самому себе нажить кучу проблем! И...
Стоп!
Наёмники не могут не понимать, что мы догадаемся, кто они такие. А светиться им, как сказано, ни к чему. Значит?
Значит?
Значит, живыми нас отсюда не выпустят...
Он снова покатал эту мысль в мозгах. Ничего особенного при этом не испытал: так или иначе, но с этим, оказывается, он уже свыкся. А уж после гибели Сашки эта мысль, если быть честным по отношению к самому себе, и не уходила.
Впрочем, допустим и другой вариант: их рассчитывают сломить так, что об иностранных наёмниках на укропской стороне они уже не смогут и заикнуться.
Свой 'законный' удар по рёбрам - тот, что "задолжал" ещё там - Александр получил при посадке в машину. По голосу судя, тот "айдаровец" с хвостиком вышел из штаба наёмников не в лучшем настроении. Видать, торговля людьми действительно не удалась. Не, ну ещё раз: на хрена наёмникам, чья задача быть незаметными самим, в руках столь громкая игрушка как русские журналист и писатели. На что рассчитывал этот дурашка?
'Дурашка', между тем, распоряжался:
- Ладно, давайте этих к нам, на техстанцию. Там поговорим с ними, поучим, как правильно отвечать надо...
- Может, в Половинкино? - заикнулся один из конвоиров. - Там это, подвал надёжнее. Опять же - штаб...
- Завтра отвезём, - отрезал вожак. - То наше дело, чуешь? А в штабе жаднючих ребят дюже много. Наложат лапу на наш товар, а я сам на них заработать хочу.
Хм, про себя усмехнулся Александр, таки предположение о торговле оказалось верным. Но всё ж непонятно, что конкретно подразумевается под заработком? На органы, что ли, хотят продать? Было такое, находили после освобождения от карателей оккупированных теми территорий. Трупы находили с вырезанными органами.
Не, ну так лично он староват уже для подобной роли! С его-то профессией! Там от печени слёзы одни должны были остаться... Сердечко поджимает, бывало...
'Хвостатый', впрочем, разъяснил сам - своему, конечно, бойцу, говоря о задержанных так, будто их тут не было:
- Этим не удалось их втюхать, западникам, - так я завтра их в Киев продам. Там есть немало хлопцев, кому свеженькие москали нужны, хоть сто раз писатели. Ещё и лучше: боевики сепарские надоели всем, а тут вот они, живые кацапские писатели в нападении на нас за жопу взяты. Так что не хрен их в штаб вести. Там СБУшники сидят, стукнут своим - и заберут у нас наш товар бесплатно. Понял?
- А ты тут уши не распускай, - Александр почувствовал удар по загривку. - Для того и говорю при вас тоже, чтобы знали свою роль на будущее. Жить хотите - по-моему делать будете, что велю. Вам и делать ничего не надо, просто подтверждать будете, что вас спросят. Тогда целенькие и даже здоровенькие в Киев поедете. А я свою долю получу. А будете выделываться да ломаться - так мы вам на все ваши ломаки своими ответим. Только для вас это больно будет. Очень. За каждый отказ сотрудничать по кости ломать будем. А потом всё равно в Киев продадим. Небось, заметили, что по лицам вас не били? Вот и всё. А для камеры неважно будет, что у вас при этом рёбра переломаны, да на ноги встать не сможете.
Да, вот это было, пожалуй, пострашнее того, что он себе до сих пор напридумывал, решил Александр. Отвечать бандиту он не стал - неприятно разговаривать, когда на твоей голове мешок висит. Унизительно. Но холодок страха он ощутил вполне внятно. Ведь прав, сволочь нацистская, - таким способом почти каждого переломать можно. С одной стороны - всего лишь сказать то, что он прикажет, зато домой рано или поздно вернуться целым и здоровым. Обменяют же их, в конце концов! А что под давлением чего наговорили - ну, простится, не своею же волею! Пусть обвинители на себя эту ситуацию примерят, когда альтернативой - боль, калечение, инвалидность и в конце концов смерть. И в итоге всё равно ты скажешь то, что они требуют. Ибо не в силах человеческих вытерпеть такое! Может, фанатики какие и смогли бы... Но были ли писатели фанатиками? А он сам?
Жалко, нельзя посмотреть на их лица. Да и на своё любопытно было бы взглянуть. Пожалуй, хорошо даже, что на голове мешок. Не досталось карателю нацистскому испытать торжества, когда он мог бы увидеть, как ужас всё-таки рванул лицо 'москаля'...
- Про нас знают, - сказал он, чтобы не поддаваться этому сладкому, заманивающему ужасу. - Куда поехали... Узнают, как всё было...
Ещё удар.
- Вот умеешь же ты, дядя, настроение портить, - почти безмятежно произнёс "айдаровец". - Ты сейчас по краешку самому жизни идёшь, а мне возражаешь. Счастье твоё, что добрый я, потому что всё равно на вас заработаю. А что узнают - так это ж потом будет. Когда вы уже своё отработаете на мой бизнес. Ну, на наш с хлопцами, - поправился он, наверное, чтобы не терять в глазах своих карателей-подельников. - Ну, узнают, как всё было. Но признание-то ваше уже будет фактом в информационной войне. Ты тут не один такой весь из себя журналист. Я тоже профессионал в этом деле. Хоть и не из Москвы вашей поганой, но целой газетой в Луганске руководил. Пока вы тут, русня проклятая, не начали в свою "русскую весну" играть. Так что не надейся, москаль. Всё сделаете, что надо, а как это организовали, неважно. Война всё спишет! И каким способом ты добился, чтобы враги работали на тебя, неважно.
Ладно, задолбал ты меня, - вдруг озлился "журналист". - Покурили, поболтали - и хватит. Пакуйте их, хлопцы, а то вон друзья наши американские уже косятся. Везём до нас. А там поглядим, как эти москалики извиваться будут, чтобы мы дозволили им наши ботинки облизать...
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
