Рассказ Аркадия Бабченко Ни одна обезьяна - это даже не рассказ. Эссе. Набросок с натуры. Построенный по принципу коллажа. Или, если хотите, бутерброда, где авторские отступления чередуются с натурными зарисовками. В которых проступают черты характеров, попавших под взгляд памяти писателя, персонажей. И, конечно, пульсирующей нитью проходит образ рассказчика, alter ego автора.
И все бы ничего, если бы это был частный, единичный случай творческого выброса талантливого человека. Нет. Очень напоминает серию одиночных выстрелов в сторону мишени. "Сапожник", "Муха", "Лихач" - из этой серии. "Ни одна обезьяна" - очередной выстрел. Только куда?
Аркадий Бабченко - талантливый журналист. И, потенциально, очень талантливый писатель. У него есть цепкий взгляд, выхватывающий из окружающего пространства детали, емко и точно характеризующие пейзаж. Через самодостаточность детали. Укрупнение детали до узнаваемости пейзажа - писательский дар обобщения. Или, как говорили в прошлом веке, типизации. Если при этом типичное оживает, ведет себя самостоятельно в рамках произведения, тогда можно говорить об образах и характерах. О литературе! Все литературные предпосылки и компоненты в творческом фонтанировании Бабченко - налицо. И при этом они пока не складываются в цельную, завершенную картину. Давая еще одну, может быть главную его характеристику - незавершенность.
Природа этой незавершенности, может быть, кроется в материале произведений. Автора задели две чеченские войны. Причем "вторую чеченскую" он прошел абсолютно сознательно и добровольно. Военный опыт отложился в сознании и - еще глубже. Изменил линию судьбы. Определил характер творчества. Осмысление эмпирического опыта привело к "окопному реализму", т.е. к "солдатской правде" на войне. "Солдатская правда", будучи абсолютно индивидуальной по своему постижению, необыкновенно универсальна. Потому что в своей основе - одинакова. Для всех "окопов" последних ста лет. "Солдатская правда" вылезла из окопов первой мировой. Ее предпосылки можно было увидеть у А.Барбюса в "Огне". И хотя "Огонь" называют романом, жанрово он остается подзаголовком - "Дневник взвода". Он полон точных зарисовок, набросков и деталей, но лишен характеров и сюжета. Если не считать сюжетом войну. Книга Барбюса была "горячей", публицистичной и демонстрировала блестящую репортажную журналистику. "Окопный реализм" в литературу пришел чуть позднее - в 1929 году. Вместе с Ремарком, Хемингуэем и Олдингтоном. И получил название "потерянного поколения". "Одиннадцать лет, как повержена Троя, и мы, старики (иным уж под сорок)", - в этом гекзаметре послесловия к "Смерти героя" Ричард Олдингтон отмерил время для глубинного осмысления произошедшего с человеком на войне. Странно, но эта цифра "сработала" и после Великой Отечественной, и после Афгана... Если ориентироваться на нее, у Бабченко в запасе есть еще пара лет.
Если ориентироваться на "потерянное поколение", то "Ни одна обезьяна" по композиции и интонации отчетливо напоминает "На Западном фронте без перемен". Те же страстная и медитативная речь автора, те же точные, детализированные наброски. Только у Ремарка портреты и характеры в действии и взаимодействии, а у Бабченко - галерея портретных эскизов. Без взаимопроникновения и конфликта. Если опять-таки не считать конфликтом само присутствие человека на войне. Есть еще одна сущностная разница. Да, "окопный реализм" - это правда человека в "малых группах". Поэтому "Дневник взвода" у Барбюса, "Взвод" Оливера Стоуна и т.д. Но эта индивидуальная и индивидуализированная правда укрупняется до большего, до Судьбы поколения в романе и народа в эпосе. У публицистично-открытого романа Ремарка предметом внимания была история одного класса, добровольно ушедшего на фронт. И история роты, куда попали одноклассники. Вчерашние гимназисты смешались с вчерашними разнорабочими, сапожниками, клерками, разделив общую судьбу своего народа. Окопник Пауль Боймер делит людей на товарищей по оружию и тех абстрактных господ, рассуждающих в тылу о необходимости наступления. Поэтому убитый им в воронке француз кажется ближе, чем морализирующий директор в кафе. Дома в отпуске он понимает, что некогда привычный мир изменился. Что его жизнь разделена на войну и все остальное. Ценности, впитанные в семье и вбитые в школе, рухнули. Их место заняли другие универсалии, подтвержденные окопной практикой. Прежде всего - умение выживать.
Если, отправляясь на передовую, мы становимся животными, ибо только так мы и можем выжить, то на отдыхе мы превращаемся в дешевых остряков и лентяев. Это происходит помимо нашей воли, тут уж просто ничего не поделаешь. Мы хотим жить, жить во что бы то ни стало; не можем же мы обременять себя чувствами, которые, возможно, украшают человека в мирное время, но совершенно неуместны и фальшивы здесь.
Подобными афористическими сентенциями наполнена книга Ремарка. Нечто подобное и у Бабченко, излагающего философию и кодекс жизни солдата на чеченской войне.
Мы так же непосредственны и прямы, как и сама война. Если человеку плохо, он воет. Если хорошо - смеётся.
Мы ненавидим войну, каждой клеточкой тела мы стремимся убраться отсюда, но каждый из нас подсознательно чувствует, что это - главное время в нашей жизни. И когда оно пройдет, нам не к чему будет стремиться.
Это не подражание и не копирование, это - вечное возращение. К единым основам. К единому пониманию жизни и смерти. К общности откровения. Но, если у Ремарка, война - зло общее, то у Бабченко сегментированное. Российская армия у него не общенародная, а простонародная.
В нашей армии нет умных и красивых. Все умные и красивые сумели отмазаться от этой войны и учатся в МГУ и МГИМО. А право умирать за Конституцию их папы предоставили парням из деревни, которым деваться больше некуда, и которые не смогли достать денег, чтобы сунуть их на лапу военкому. Да и не умеют они этого. Наша армия проста и неграмотна, мы не знаем правильных слов и высоких порывов, но зато умеем не предавать, быть верными и надежными.
Меняется и понимание смыслов. Если Ремарк декларировал представления в черно-белых тонах, то у Бабченко доминирует - серый. Серый цвет безнадеги. Чеченская война - это зло. Поколение за поколением детей крестьян и рабочих окраин пропускают через Чернобыль Чечни. Эту войну нельзя снять вместе с шинелью и спрятать в темной комнате. Она радиацией пропитала тело до костного мозга. С периодом полураспада длиною в жизнь. Но просто заклеймить ужас и преступность войны - пропаганда, публицистика, штамп! Бабченко анализирует другое - он пытается понять и передать бытие облученного войной человека. Понять и передать внутренние нюансы его мироощущения. До и после - одного тела! Точнее, после. Потому что всё бывшее до - уже фантастика! И эти изменения, несовместимые с обычной жизнью, приходятся лишь на часть поколения его сверстников, определенных временем и странной социальной выборкой. Эта выборка становится выбраковкой - из нормальной жизни. Потому что служба в армии и участие в войне, по негласной общественной установке - удел лузеров, неудачников, маргиналов. Может поэтому произведения Бабченко на границе формы - между рассказом и эссе, как минимум. Понятое и осмысленное им содержание человеческого бытия получает выход в маргинальных формах экспрессивной поэтики. Все прочие художественные облачения могут лишить откровение его слов главного - правды! Потеря правды - потеря смысла. В том числе и смысла писать.
Однако названные произведения А.Бабченко напоминают мне по своему внутреннему наполнению сборник "В наше время" Э.Хемингуэя. Тоже - малая форма неизвестной классификации. Окрестили рассказами. Художественное воздействие - только в совокупном представлении. Но именно из этого сборника выросли романы "Фиеста" и "Прощай, оружие!". Незавершенность произведений Аркадия Бабченко - концептуальна. Потому что не решена проблема формы. Потому что еще недостаточна временная удаленность от событий для их синкретичного понимания и художественного выражения. Но и это оправдание аморфности подходит к концу. Необходимо определяться с "маргинальном романом". Или "несентиментальной повестью", например. Пусть это будут "пограничные", но "формы". Потому что на трибуну рвутся шустрые самозванцы с набором заёмных правд и лексиконом прописных истин.
Случай Бабченко - это проблема возможного рождения талантливого художника. В режиме он-лайн. Со всеми рисками и вероятностями процесса. Просто очень хочется, чтобы он шел естественным путем и завершился успешно.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
