Посвящается Ивану, Светлане и всем удивительным жителям Камчатки
- Ну что, брат, давай, за тебя! Вот ведь чертяка, доехал-таки!
Сидящие за столом мужчины сдвинули до середины наполненные стаканы, которые гулко звякнули, медленно качнув содержимым. Выпили залпом и на секунду замолкли, задумавшись каждый о своем. Затем встрепенувшись, заговорили враз: один о том, как ждал, второй - как собирался, но жена не отпускала, так как сын разболелся... Посмотрели друг на друга и рассмеялись: столь нелепо выглядел этот диалог.
- Чего мы, ей-богу, как будто через пять минут разбегаться! Все, Славка, приехал я, как обещал. Погощу, пока не надоем, либо до двадцатого. Поэтому давай без спешки поговорим, чё да кого. Расскажешь, что у вас здесь, на Камчатке, посмотреть можно, чтобы, так сказать, не зря летел, да на перекладных ехал, - гость,крепко сбитый парень, чем-то неуловимым напоминающий бойцовую собаку, уселся удобнее за столом. Обстоятельно придвинул к себе тарелку, положил на нее разносол, и расплывшись в обаятельной улыбке, кивнул на бутылку: - Наливай по второй, за встречу. Шутка ли, сколько не виделись, почти три года прошло. Во, время летит!
- Это для тебя там летит, а здесь, сам удивишься, все по-другому, - передав стакан товарищу, хитро сощурившись ответил хозяин. - Давай, Бэл, за встречу!
- Эх, хороша закуска! - весь вид Бэла выражал крайнюю степень удовольствия. - У хозяйки твоей, Слав, руки золотые!
Вячеслав, польщенный оценкой:
- Это что! Я тебя сейчас пельмешами угощу. Варька так начинку замешивает - ум отъешь. Специально к твоему приезду лепили. Даже Маруська помогала, счастливые пельмени катала. А ты давай рассказывай, кого из пацанов видел, дома как, на службе что нового?
- Да, Слав, нормально всё, по-старому. А пельмени-то, поди, из медвежатины? Сколько их здесь, коль меня начиная с аэропорта стращать начали?
- Тыщ сорок. Вот и посуди: много их на эту территорию, или мало. Но они на особом положении, отстрел запрещен, кроме крайних случаев. Правда, браконьеры шалят, без этого, сам понимаешь, никуда. А так - строго. Так что, медвежатина отменяется, - и хозяин, тяжеловато поднявшись из-за стола и слегка поморщившись, налил в кастрюлю воду, зажег газ, и хлопая дверцами, стал искать в банках нужную приправу.
Гость, наблюдая за его нехитрыми манипуляциями, вздохнув, спросил:
- Беспокоит?
- Бывает. Правда, сейчас это не важно, не так важно. Но за это позже. Лучше расскажи, не тебя ли засветили по телеку в репортаже, когда убийц гаишников в частном секторе хлопнули?
- Это да, прославился! И как вы только меня в маске все узнаёте? Валерка да Димон аж позвонили, прослезились от подвига моего всенародного! Но скажи, красиво зашел, с понтом под зонтом. Наклепал упырям толеранток в спину.
- Что есть, инет вон до сих пор качает. Я только одного понять не могу: как такое 'семейное' видео в сеть уходит, и почему ты впереди 'забора' на штурме оказался?
- Так это не одно, а два! - Бэл усмехнулся. - Тебе с какого непонятнее? Про первое сразу скажу, вопрос риторический, ты же понимаешь, за подобной вкусняхой целая киностудия любителей и профессионалов охотится, это же материал - огонь! А потом занедорого в массы уходит. Ну а второе... - парень понурил голову, - понимаешь, высочайшее начальство медаль за подвиг только одну пообещало, ну меня жаба и толкнула в спину, а вернее - пнула чуть ниже, а дальше куда? - только вперед. Всё-таки, есть такое ощущение, Сашка Матросов - дед мой, внебрачный, - и не удержавшись расплылся в улыбке.
Слава только хмыкнул, осторожно опуская в воду пельмени, чтобы брызги не летели во все стороны. Закончив, обернулся, серьезно посмотрев на друга:
- Среди наших потери были? А то по ящику как-то непонятно выразились.
Улыбка Бэла вмиг потускнела.
- Серегу Свата, уже когда в дом зашли... Сразу. Не маялся.
- Свата... Чёрт! Как?
- Да там, Слав, что расскажешь? Когда раздолбили всё, пошли зачищать. Бандюки уже остывать начали, поэтому в последнюю комнату заходили с ним без паранойи. Ну нет, всё как положено, 'крючком': я налево, Сват направо, и он четко на свою пулю налетел. Баба там оказалась. Под кроватью пряталась, оттуда и шмалять начала. Две маслины в броню попали, а следующая в шею. В общем, там без вариантов получилось.
Слава подошел к столу, налил, поднял свой стакан, заглянул в него, и вздохнул:
- Давай, Бэл, за Свата, за Петьку пулеметчика, за Коляна, за Маринку... за всех наших...
Бэл поднялся следом, взял стакан, и молча чуть сплеснув на пол залпом выпил. Посмотрел на товарища и мотнул головой в сторону дверей, приглашая выйти подышать свежим воздухом. Слава, прихрамывая, не зажигая свет, пошел через коридор к выходу. А во дворе навалилась на них черным низким звездным небом летняя ночь.
Сели на скамейку. Тут же из темноты бесшумно вышла большая дворняга и, помахивая хвостом, ткнулась мордой в крепкие ладони хозяина. Тот потрепал её, и она довольная улеглась рядом, мгновенно задремав.
- Я смотрю, у тебя с фантазией все хорошо - барбоса Печенегом назвать, - Бэл с умилением посмотрел на собаку.
- Ностальгия - страшная штука.
- Эт нормально. А хорошо у тебя здесь. Надо же, никогда бы не подумал, что ты на метеостанцию работать уедешь.
Слава качнул рано поседевшей головой:
- Сам бы не придумал, но Варвара уговорила. Ей с работы позвонили, что есть вакансия на Камчатке. Хоть и вахтовый метод, но замены особо ждать не приходится - зарплаты-то копеечные, желающих на такую глушь не нашлось. Я ей вначале про то, что сдохнем здесь, одичаем, а она смеялась - тебе, мол, не привыкать без цивилизации жить, попытка не пытка, да и Маруська пока маленькая, без садика легко обойдется. В общем, поехали и как-то приросли, уже два года разменяли. А места здесь - закачаешься! Это ты по сумеркам доехал, а завтра рассветет, и вот тогда держись, маму не потеряй.
- Ага, и маму, и папу потеряю, если завтра в окно мне медведь лапой постучит!
- Ну, за это ты не переживай, медведи здесь культурные, они в двери стучат. А ты ему скажи: 'Уходи, Мишутка, не до тебя сейчас, с похмелья болею' - и он уйдет. Что он, не человек, что ли?
- Видел я этих 'человеков', когда на вахтовке ехали. Они же как собаки у нас дома дорогу переходят. Я сначала подумал, что показалось с недосыпа, на водилу глянул, а тот рулит, лыбится на мою вытянувшуюся физиономию и спрашивает: 'Ты их видел? Это матка с малышами'. В общем, Слава, фигею я за вашу дачу!
- Фигей не фигей, а вот представляешь, вон там, в темноте, может, сидит бурый и смотрит на тебя с грустинкой, да лапой слюни утирает...
- Э-э-э, стоп разгону, с какой грустинкой? Ты еще скажи, с вожделением зыркает маслянистыми глазками! - запротестовал гость. - Не, точно, стоп! Что-то я походу надышался, пойдем уже умопомрачительные пельмени есть, - и первым зашел в дом. Вячеслав, чуть помедлив, посмотрел в по-ночному глубокую темноту, улыбнулся и зашел следом.
***
Утром Бэл проснулся из-за духоты в небольшой гостевой комнатке. Посмотрел на тусклый свет, пробивающийся через занавески, затем на часы. Стрелки показывали около шести, но сон уже улетучился. Встал, оделся, сладко, до хруста потянулся, и стараясь не шуметь пошел на кухню. Не спеша умылся, заварил кофе и, накинув на плечи полевку, вышел во двор. Дверь, чтобы не хлопнула, придержал, и когда она плотно легла на место, обернулся, да так и замер с поднесенной ко рту дымящейся кружкой:
- Ох ты ж корзинка с апельсинкой! Это разве так бывает?!
Скромный по размерам двор, который вчера тонул в темноте, при дневном свете оказывается мостился на крутом склоне горы. Неловкий шаг - и ты покатишься вниз, и не факт, что уцелеешь. Напротив, белея снежными краями в предрассветных сумерках, вычерчивалась громадина скалистого хребта. Бэл не мог точно определить, что его так впечатлило - величие гор, снежный покров в такой близи, и это в июле, или суровая красота открывшегося пейзажа, когда один склон ломаной волной переходил в другой, занавешенный низкими медленными клубистыми облаками. Свинцовый свет восходящего солнца, пробивающийся сквозь утреннюю дымку, не делал это место унылым, он лишь подчеркивал всю четкость граней необыкновенного края. Бэл с огромным удовольствием вдохнул колкий, пахнущий тающим снегом и сырым камнем, воздух и зажмурился, словно кот.
Дверь хлопнула. На крыльцо вышел Слава, сонный, но довольный видом обескураженного друга.
- Ну как? А ты все твердил, что красивее Кавказа мест нет. Интересно, что ты скажешь, когда живые вулканы увидишь, фумаролы, кратеры, вскрывшиеся реки, водопады... Про океан вообще молчу. После этого, я думаю, жизнь твоя изменится бесповоротно.
- Судя по тенденции, видимо, просто с ума сойду, - уже мало-мальски придя в себя и отхлебнув из кружки горячий кофе, расплылся в улыбке Бэл.
- Вон, посмотри вправо, видишь небольшое плато? Там не облако застряло. Это малая долина гейзеров парит. Прогуляемся позднее, посмотришь, как это вживую выглядит, когда скала кипятком плюется. А у меня для тебя еще один сюрприз имеется.
- Как, всего один? Тогда всё, я домой поехал!
Вячеслав указал вниз двора, где виднелось углубление в виде куба, из которого, тоже подымался пар.
- Это наш персональный горячий источник - бассейн, конечно, не уплаваться, но посидеть погреться хватит. Кстати, ты сегодня не запекся в комнате?
- Было чутка. Чего это у вас централизованное отопление летом не отключают?
- Бери выше, - вытянув вперед крепкие руки, поиграв мышцами, торжественно произнёс хозяин, - вот они, руки, лежащие на вентиле обогрева метеорологического царства!
И уже без шутовства пояснил:
- Здесь все просто: выше по склону горячий источник бьет, часть потока мы на себя завернули, поэтому, когда прохладно становится, горячая вода через дом, по трубам идет, а если чересчур жарко накочегарим, то вентиль закручиваем, и вода сначала в тот уличный резервуар попадает, а с него самотеком вниз с обрыва падает. Температура как раз кости прогревать, круче чем в бане. Если что, там ниже, в скальнике, тоже целая дикая ванна имеется, только тропа скользковата. Так что, в какой хочешь, в той и балдей. Давно, наверное, водные процедуры с видом на горы принимал?
- Да как тебе сказать... Вот так, да еще и не опасаясь прицельной стрельбы, наверное, впервые. Эх, не зря, не зря я до тебя собрался! Думал, меня реально мало что может удивить...
- Лиха беда начало. Иди, купайся, да завтракать пойдем. А я пока данные с приборов сниму. Работа как-никак.
***
- Ну что, пошли, прогуляемся? Здесь столько мест удивительных, что жизни может быть мало всё посмотреть, а ты всего несколько недель заложил.
Бэл посмотрел на дикий нехоженый простор, затем на друга.
- Слав, ты как с ногой своей по этим козьим тропам? Не крутовато будет?
- Нормально. Я здесь свой маршрут проложил. Ты, главное, сам не навернись, за мной шагай, чтобы не пришлось мне Варьке с Марусей во всех красках рассказывать, как дядя Бэл неожиданно уехал.
- Ты лучше расскажи, куда своих девчонок дел?
- А чего я, они у меня большие, сами решили прогуляться по случаю, и до Петропавловска уехали с вахтовиками с ТЭЦ, к Варькиной подруге. У той тоже дочка, Марусина ровня, пусть моя с живыми детьми пообщается, чтоб не забыла, как они выглядят. Да и нам дали время всё переговорить, обсудить, водки попить, и план твоего маршрута разработать. Здесь, знаешь, не Кавказ, здесь без плана никак нельзя.
- Так эта махина с трубами в горах, которую мы проехали - это ТЭЦ?
- Ха! Не просто ТЭЦ, а ТЭЦ! Стоит на горячем вулкане, речка с гор затекает, снизу кипятится, и вниз, в город, тепло и электричество подается. Каково придумано, а?!
- Впечатляет. Умеют же наши заморочиться!
- Умеют. А ты чего Ульянку с Венькой с собой не взял? Он у тебя парень большой, с тобой бы по горам полазил.
Бэл слегка приотстал на крутом спуске, наблюдая как ловко, почти не хромая, передвигается по этой круче Слава, и скорее всего, вопрос не услышал, по крайней мере, ничего не ответил. Но, оказавшись на живой, дышащей земле, быстро догнал друга.
- Вот это да! - выпалил он. - Славка, это же... ну, я даже слов не найду! Как так может быть, чтобы все рядом и все вместе? Вот он, снег, летом лежит - не тает, вот кипяток в небо взлетает, сера, пар, грязь булькает, и тут же зелень, река горная... Мне все это снится, что ли?
- Ну, если только сон наяву. А вот здесь осторожнее! - Вячеслав отдернул друга от ледяного козырька, под которым с ревом проносилась горная река. Через несколько метров она вновь ныряла в снежный тоннель, чтобы уже где-то ниже, освободившись от стеснения, пройдя свой километраж, влиться в Тихий океан.
- Здесь, Бэл, иногда промоины образуются под снежником, можно провалиться. И пожалуй, это будет самый быстрый спуск, хотя не совсем удобный.
- Принято.
Получив подтверждение, Вячеслав повёл глазами:
- Посмотри, Бэл, какие поразительные растения стелятся по камням.
- Слава, ты меня все больше и больше удивляешь. Вот уж не думал, что на лютики-шмутики внимание будешь обращать. Стареешь, что ли?
- Не в возрасте дело. Остановись, присмотрись! Здесь же макромир с микромиром переплетается, вечное с мимолётным, и в этом суть данных мест. Оглянись, Бэл, этим вулканам миллионы лет, а вот цветок со спичечную головку через день исчезнет. Попробуй на вкус воду, которая бежит с высоты нескольких тысяч, с ледника. Как знать, может ровесника нашего седого мира, и скажи, есть здесь место для суеты, проблем Большой земли? Что они на фоне величия, сплетения изменчивости и незыблемости?
Бэл действительно остановился, огляделся, затем внимательно посмотрел на Вячеслава:
- Мой друг, да ты становишься поэтом! - и осторожно, стараясь не соскользнуть по размякшей грязи, стал подниматься к метеостанции.
***
- И что, Слав? Типа приехал сюда, и сразу отлегло? Вот прям, посмотрел на горы, на реки, на кисельные берега, и как бабка отшептала?
- Не бабка, и не сразу, - хозяин сидел на той же скамье, на которой они сидели ночью, и всматривался вдаль. Распогодилось. Скалистая гряда была видна во всей красе. - Садись, Бэл, история длинная.
Дождавшись, когда друг устроится рядом, Вячеслав продолжил:
- Многое ты и так знаешь. Да только это как обертка, а суть всегда внутри прячется. В общем, случилось со мной что-то еще до ранения.
Начал по ночам соскакивать. И не во снах дело, их как раз особо и не было, либо не помню... А суть такая, что посреди ночи глаза резко открываю и ощущение, что у кровати силуэт черный стоит, на меня смотрит... Как у классика: 'Черный человек на кровать ко мне садится, Черный человек спать не дает мне всю ночь...' Как бешеный вскакивал, свет врубал, сердце от жути аж в горле билось, а нет никого. Сяду на край кровати, голову руками обхвачу и качаюсь, пока адреналин не откатит и в сон не начнет морить. Утром разбитый, раздерганный, от теней шарахаюсь. Что тут скажешь... Начал подумывать, что может вот так с ума и сходят.
С Варей уже встречались долго, она от меня вроде как серьезного предложения ждет, а я отмалчиваюсь: что могу ей предложить? Психику свою расшатанную? Да и начни вместе жить, напугал бы её до жути, а как объяснить, что со мной, если сам ничего не понимал? И потерять её боялся. Влюбился. Что делать? Особо даже не расскажешь никому, стрёмно как-то. Сплетни, сам знаешь, быстро разносятся. Боялся, наверное, для друзей, знакомых, психом стать. Думал, отвернетесь... дурак. Не хотел, чтобы за спиной шушукались. К нашим врачам не пойдешь, больше этих ночных побудок боялся быть списанным, выпасть из обоймы. Сунулся к психиатру за деньги, тот меня успокоил, мол, вы не наш пациент, по крайне мере, пока, но успокоительное выписал, сильное, сказал, что скорее всего это от перегрузок и недосыпа. Посоветовал к психологу походить. На это, сам понимаешь, забил, но таблетки пить начал.
Сначала, как доктор назначил, по половинке, а потом как-то сам на целую таблетку перешел, и вроде лучше стало, по ночам спал как убитый, без подрывов, но тут другая побочка накапливаться стала. Состояние вроде легкого неадеквата, как под шафе, когда по фиг все. Вот в этом состоянии я тогда в командировку и уехал, а там...
В аккурат под Новый год позвонили, попросили на дорогу у блокпоста выйти, машину с посылками встретить, забрать, что нам передали. Пошли с Коляном. Стояли на обочине, молчали, каждый о чем-то своем думал. Он курил. Даже сейчас вижу, длинно так затягивался, как будто накуриться хотел...
Машины туда-сюда шныряли. Помнишь, там дорога с горки шла? Тут я вижу, фура с неё в нашу сторону несется. Колька к ней спиной стоял. А я тогда вроде как даже глаза водилы увидел, и как будто вдруг понял, что он задумал. Тот газу добавил. Слова у меня в горле застряли, хотел Коляна отдернуть в сторону, да реакция под этими дурацкими таблетками, сам понимаешь, никакая. В общем, так нас и замотало. Кольку сразу под колеса затянуло, меня краем, ногу только перемолотило.
Парни с блока очередь дали, фура, протащив меня за собой, на пробитых колесах осела. Водилу вытянули, а он давай орать, что мы сами на дорогу выскочили, а он груженый, не успел отвернуть. Понаехало народу, комендатура, ВАИ, ГАИ. Чечена этого увезли разбираться. Фуру затем тоже перегнали. Даже не знаю, чем дело кончилось. Хотя, не удивлюсь, если отпустили. Времена-то вроде как мирные наступили, все счета списали. Так командиру и объяснили - незачем ему было идти на злой умысел, несчастный случай.
Но это уже позже. А там, помню, лежал я у обочины и от кровавой мешанины под машиной лицо отвернуть не мог. Смотрел на куски разодранной формы. Автомат под вал замотанный, а он ведь у него через спину был заброшен... Кости белеющие... И тут понимание догнало. Орать начал во все горло. Парни подлетели, обезболивающее колоть стали, жгут затягивать. А я ору, и не от боли даже, хотя и от неё тоже, но больше от того, что шею заклинило, и глаза, вне моей воли, и как будто даже вопреки, остатки от лица Коляна в этом месиве нашли. Да какое там лицо... фрагменты. Повезло, что командир тогда руками голову мою силой развернул к себе и что-то успокаивающее говорить начал. Слов не помню, помню лишь глаза его, и как с неба начал снег валить нереально большими хлопьями. Потом погрузили меня в машину и в Ханкалу, там врач, цокнув языком, глянул на ногу, даже ткань резать не стал, только жгут перетянул. Не собрать мне здесь, говорит, могу только отрезать. Давайте на борт. Довезут - может, повезет.
Повезло, в общем, собрали. Год нога в 'елизарове', а перед глазами, как слайд, Колян - вот он стоит курит, а вот уже... Автомат еще этот искореженный все время снился. По выписке - какой я боец на костылях? - попросили на пенсию. Да я и сам понимал, что всё, отвоевался. Правда, Варя не отступилась, не ушла. Гнал её не раз, еще в госпитале, а она молчала, но один раз не выдержала и как залепит мне оплеуху, да так, что в ушах зазвенело. Глазищами своими серыми на меня в упор смотрит и говорит, а у самой голос от слез дрожит: 'Замолчи! Слышишь! Никуда не уйду. Обещал жениться, держи слово, офицер. И чтоб на свадьбе был в форме'.
Слава помолчал, по-прежнему вглядываясь в снежник хребта, как будто именно ему рассказывал свою историю. Затем улыбнулся и продолжил:
- Что тут скажешь? Прижал к себе: 'Выйдешь за меня, Варвара-краса, русая коса?' Она лишь кивнула и разревелась. Вот такой оборот. А дальше по-разному было. Сложнее всего было пытаться найти себя, привыкнуть к тому, что вот она, гражданка. Когда по телевизору что-то нас касающееся показывали, переключал - сил не было смотреть. Все встречи к минимуму свел - видеть никого не мог. Душу как будто на болевой излом выкручивали. Четкое ощущение себя как неудачника. Понял тогда людей, которые из запоев не выходят. Нет, не оправдал, а просто впервые подумал о том, что под пьяной анестезией действительно легче. Да и тут не повезло - организм на второй день водку просто не принимал. Вот ведь шутка - хотел бы спиться, да не получилось.
Потом Маруся родилась. Отвлекся. Но всё равно накрывало иногда. Затем вот сюда приехали, и здесь всё не просто оказалось. Я же эту красоту тоже не сразу разглядел. Не сразу и жизнь переоценил. Ну да это всё присказка, сказка будет впереди, - и впервые за весь рассказ взглянул в глаза друга, увидел, видимо, то, что было нужно, хлопнул себя по коленям и поднялся: - А сейчас пошли-ка в дом, чаю тебе на травах налью!
***
В доме было тепло, но Бэла била непонятная дрожь. Он сидел на деревянной скамье у стола, обхватив горячую кружку двумя руками, наблюдал за Вячеславом и молчал. Не знал, что сказать. Было понятно, что друг не ждал утешения. Он крутил в руках зажигалку, которой зажег огонь под чайником, и о чем-то размышлял.
- Слав, ну ты чего маешься? - нарушил молчание Бэл.
- Не знаю, как тебе дальше рассказывать, чтобы ты у виска не покрутил.
- Когда-то ты уже боялся, что тебя сочтут дураком. Начни, а дальше война план покажет. Я понятливый.
- А, была не была. Где наша не пропадала! Значит, слушай дальше.
Приехали мы сюда. Обживаться стали. Для меня этот пейзаж за окном - как испытание на прочность. Помнишь, как в песне: 'горы афганские, горы чеченские...', а здесь горы камчатские. Смотрел на них, и вечный флеш-бэк: то первую командировку вспомню, то последнюю, то одно, то другое... Сначала все ждал, что намозолит глаза картинка, надоест и отпустит. А оно вроде как наоборот, еще сильнее накатывать стало. Тогда подумывать начал, что не вывезу я это великолепие. Но не сорвешься, не уедешь враз. Во-первых, не один ведь - с двумя хвостами. Во-вторых, оборудование, приборы не оставишь. В-третьих, понимал, что и дома не лучше будет. Запутался. Безнадега чернее запоя. Ненависть ко всей этой красоте накрыла.
Варька тормошит, а у меня только раздражение поднимается. Знаю, что не причём она, но так легко на другого всю вину переложить? Один раз даже не удержался, наговорил обидного. А она ничего не ответила, развернулась и ушла в детскую. Походил, помаялся, дверь тихонько приоткрыл, заглянул, а они спят в обнимку, девчушки мои золотые. Ох, и стыдно мне тогда стало, таким чмом себя почувствовал! Край!
Оделся и похромал в долину гейзеров. Приметил, что медведь там территорию свою метит, значит, обход держит. Иду, а в голове пустота, вроде как решился на что-то. Не смотри на меня так, Бэл! Думаешь, я кончать с собой пошел? Нет... не знаю. Пошел, потому что одно понял - нельзя так жить дальше! Ведь еще совсем чуть-чуть, и они бы устали от меня, и в этом нет их вины. Варя старалась, от души, честно, с любовью ко мне вчерашнему, стараясь не разлюбить меня сегодняшнего, но это тяжело, когда ты своими делами, словами, поведением убиваешь любую надежду. Понимание пришло, но сил что-то изменить в себе, найти не мог. Поэтому пошел в смутной надежде... на встречу с косолапым.
Что ты думаешь? Встретил! Вышел он ко мне из-за валунов. По-весеннему худой, шерсть свалявшаяся с боков висит, но здоровый, лапы длинные, башка крутолобая, глаза оценивающие, вроде как с прищуром. Встал, на меня смотрит, мордой водит, воздух шумно втягивает, фыркает, лапой снег скребет. Я замер. Желал ведь вроде этой встречи, а все равно неожиданно. Стою, его разглядываю, а что делать - не знаю. Бежать глупо, нападать бесполезно, а главное - вроде как с уверенностью смерть искал, да вдруг её, уверенности, в момент не стало. И знаешь, стал вдруг я ему рассказывать, распаляясь и горячась, кто я, как оказался здесь, как Варьку обидел, а она не виновата, что я себя здесь найти не могу, что я себя вообще нигде найти не могу... Вот такой крутой спец. Вернее, был крутой, да спекся. Не могу здесь прижиться, не получается калеке. Да лучше бы меня тогда КАМАЗом в фарш перемололо. А Колька... У него три пацана остались, жена, мать, отец после этого с инфарктом в больницу уехал...
Медведь постоял, послушал, вдруг развернулся и не торопясь пошел вверх по склону. Территорию свою пометил, еще раз на меня посмотрел, рыкнул вроде как презрительно, что его это земля, и он будет решать, кто здесь приживется, а кто нет, и за валунами скрылся. Я замолчал на полуслове, постоял, и обратно, домой поплелся.
Иду, а на душе смятение. Повезло, не повезло? Навстречу Варя бежит, куртка наспех на плечи накинута, в глазах тревога, вроде как поняла, зачем я вечером по туману в горах брожу. Но сказала только: 'Пошли, Слава, гость у нас'. Удивился, но ничего не спросил.
У забора джип прокачанный, задранный стоит. В дом захожу, а у 'буржуйки', в аккурат, где ты сейчас, паренек в 'горке' сидит, руки у огня греет. На коленях карабин, а в ногах черная овчарка лежит, тоже на огонь смотрит. У меня в голове мысли вскачь пошли. И про то, что это кто-то со службы приехал - но тут же отсек, никто не знал, где мы. И про то, как это наш Печенег овчарку в дом запустил - он по поводу чужих собак лютует. Озадаченно поздоровался.
Паренёк голову на меня повернул, весело так глянул, и зубами в улыбке блеснул: 'Здравствуй, хозяин!' Встал, придержав карабин, распрямился, и тут я понял, что это - девчонка! Молодая симпатичная женщина с короткой стрижкой. Я дар речи потерял, а она стоит себе, улыбается: 'Или сейчас здесь медведь хозяин?' Я ей: 'Не понял?' - 'Да вот, сообщение пришло, что здесь медведь шалит. А раз такое дело, то на косолапого разнарядку выписали. Если вы подтверждаете информацию, то завтра ликвидируем злодея. Так да или нет?' - 'Не понял, какое сообщение, от кого? А если не подтвердим, тогда что?' - 'Ничего, напишите объяснительную на имя старшего егеря, что всё хорошо да покойно, и мы с Пулей уедем'. Я на собаку тогда глянул, а она с девчонки глаз не сводит, словно по губам читает. 'Пуля... интересно... А вас, простите, как зовут?' - 'Меня зовите Ветла'. - 'Ветла?' - 'Это мой позывной'. - 'Красиво, конечно, а имя?' - 'Имя вам не пригодится. Позывной завсегда надежнее'.
Тут в наш странный диалог вмешалась Варвара, позвав всех ужинать. Прибежала растрепанная Маруська и представляешь, ничуть не испугалась чужака. Разулыбалась тёте, что-то сразу стала ей рассказывать своим детским языком, и мы глазом моргнуть не успели, как она уже к ней на колени залезла, на ухо что-то шепнула, сползла и убежала с Пулей обниматься. Я вроде как дернулся, но Ветла успокоила - ребенка не тронет. И в самом деле, собака хвостом виляла и мордой аккуратно дочку толкала. Маруська хохотом заливалась. В общем, возились на половиках, как будто давно знакомы, ну и мы успокоились.
Пока ужинали, разговоры нейтральные вели: про метеослужбу, про погоду, природу. Варька удивлялась всё, как Ветла не боится практически по бездорожью ездить, да как же это на медведя, да в одиночку, а та лишь беззаботно рукой махнула - не одна, мол, Пуля за двух товарищей сойдет. Когда дело до чая дошло, Варя охнула - Маруська прямо рядом с собакой уснула. Осторожно, чтобы не разбудить, подняла дочу и понесла в детскую. Та спросонья захныкала, и Варя с ней осталась, колыбельную напевать. Я дверь прикрыл, обернулся, и тут Ветла меня спрашивает: 'Как дальше жить собираешься, Валдай?'
Сказать, что я удивился - ничего не сказать. Сам почувствовал, как побледнел. С момента ухода со службы не слышал своего позывного. 'Какого... Откуда?' А она сидит, смотрит на меня в упор, но уже без улыбки. У меня, прикинь, мороз по коже. Понимаю вдруг, что не такая уж она и молодая, как вначале показалось, и опыта у нее похоже столько, что реально может в одиночку не только на Камчатке выживать. Да и не простой она егерь. Вернее, она такой же егерь, как я метеоролог. 'Кто ты?' - только и смог из себя выдавить. 'Проводник, - и на стул мне кивнула: - Садись, разговор есть'.
Тут Слава замолчал и посмотрел на Бэла. Никогда не видел он у друга такого внимательного, заинтересованного лица. Тот в нетерпении заерзал:
- Не томи, что дальше-то?
- Дальше, Бэл, совсем занимательно пошло. Я тебе всё расскажу, только уговор - не перебивай. После выскажешься.
- Чеспионерскоечтобмнепустобыло! - скороговоркой выпалил Бэл, но было видно, что пошутил по привычке.
Вячеслав кивнул и продолжил:
- Ну, значит, так... Говорит она мне: 'Хватит, Валдай, терзаться, случилось то, что должно было случиться. Колян с тобой поговорить хочет'.
- Что?! - вскинулся Бэл.
- Обещал ведь! - укорил друг.
- Молчу, молчу! - Бэл скользнул пальцем по губам.
- Вот и я ей - что? И знаешь, она мне как-то очень кратко, но доходчиво объяснила. Я в свою очередь попробую тебе передать, но боюсь, что у меня немного мутновато получится. Ну да извини за косность языка. В общем, получается, что она может проводить людей на не совсем обычную территорию. На этой сопредельной зоне можно повидаться с мертвыми. Прикинь! И что обычно она только с этой стороны людей заводила и общение организовывала, но в последние разы стал к ней боец 'оттуда' подходить и просить за встречу со мной. И она готова меня на это свидание сводить, но при условии, что я полностью доверюсь ей и скептицизм на потом оставлю. А мне тогда не до критики было. На душе воронка, больше терять нечего. Валяй, говорю, врубай пятую передачу, и погнали в гости на тот свет. У меня сегодня в плане стояло его посещение. В голове, конечно, винегрет из сказок, что вот она сейчас раз, палочкой волшебной махнет, и Колька пред нами предстанет, или двери распахнутся, метла влетит, мы на нее, и в загробный мир мимо Харона рванем. Полный отвал башки.
Но нет. Она говорит, садись удобнее в кресло, я буду давать указания, а ты исполняй. И что бы ни происходило, ничего не бойся. Помни, я буду рядом и в любой момент смогу тебя оттуда вывести. И еще, чтобы я с ней разговаривал - так сказать, контакт не терял. Понял? Я кивнул, а сам вообще ничего не понимаю. К робкому десятку никогда не относился, но внутри аж мандраж пошел. В общем, никой волшебной палочкой махать она не стала, а велела глаза закрыть и дышать так глубоко, как она будет велеть. Минуту дышу, две, слушаю её, ничего вроде как не меняется, только голос глуше стал и дальше, и вдруг ощущение появилось, будто падаю я куда-то, как в сон проваливаюсь. Приятно. Расслабленное парение.
Вдруг голос ее прямо в ухо: 'Где ты? Опиши, что видишь'.
И тут же, вот в это самое мгновение, вижу, что стою я на дороге, у нашего блокпоста, рядом с КАМАЗом тем проклятым, а из-под него кровь растекается. От лужи этой отшагнул, взял себя в руки и начинаю описывать, значит, что вижу. А она мне дальше указывает: - посмотри, что под машиной, откуда кровь бежит. А я не хочу! Не могу смотреть, так как точно знаю, что там увижу. Но она настаивает: верь и делай, раз обещал. Через силу наклоняюсь, заглядываю, а там нет ничего страшного. Обычное днище грузовика. Озадаченно поднимаюсь, оборачиваюсь, и прямо перед собой вижу Коляна! Он стоит, курит как тогда, в длинный затяг, щурясь от дыма. Я аж отшатнулся. Головой замотал. Накрыло меня от такой встречи, нехорошо стало, воздух глотаю, а вздохнуть не могу. Ветла за руку меня взяла и говорит - глаза открой. А как открыть, если они у меня от всего этого и так нараспашку? Но она пальцы с силой сжала и повторяет: глубокий вдох, выдох, открывай глаза! И ты знаешь, как переключатель щелкнул - открыл глаза, оказался здесь, сижу в кресле, весь в испарине, и дрожь как щенка бьет. Соскочил с кресла, из угла в угол ходить начал, башкой из стороны в сторону мотаю, а сам все шепчу - не может этого быть! Это просто гипноз! Наваждение!
Ветла за мной наблюдала, ждала, пока выдохнусь и в себя приду. Ну и когда я собственный адекват на место вернул, к ней метнулся: как это? Это же Колян, да? Этого не может быть! А она мне: успокойся, все бывает. Просто допусти в свою картину мира такую возможность. Я тебе позволила не только заглянуть за границу этой реальности, а зайти туда.
А я все пытаюсь объяснение какое-то найти, логику подключить, иначе, голова взорвется. Это же не в фильме фантастическом, в реале! Её допытываю: это как скольжение по информационным полям? Нет, даже не полям, а на самом деле... Сопредельная территория! И она туда людей водит... Проводник, значит...
Ветла подтвердила. И вот это объяснение как-то прям легло, и мне стало спокойно и понятно. Она это тоже увидела и спросила, готов ли я вернуться? Я кивнул. И опять всё по новой. Падение, парение, Чечня, дорога, КАМАЗ... И снова Колян ко мне подходит. 'Здорово, Валдай', - говорит, и руку протягивает. Пожал. Его это рука, пожатие крепкое! А главное, вот он, живой и целый. Я, значит, сам себя одернул, чтоб уж совсем как обморочная девица не выглядеть, и ему тоже: 'Здорово, Колян, чего звал?' Прикинь, да! Он только ухмыльнулся - соскучился, может быть.
А потом стал как всегда серьезным и говорит: 'Отпусти меня, Валдай! Пойми, в произошедшем нет твоей вины. Не твое это испытание, да и не моё уже, а моих близких. Мы все испытываемся людьми, и сами для людей становимся испытанием. Устал я от этого места. Осточертела эта земля. Домой хочу. Предки меня там ждут, за горизонтом. Слышу, как дед песню поет протяжную, чую запах травы свежескошенной, бабушка кличет ужинать и коровы тягуче мычат, а еще печка там с огнем теплым, живым, уютным. А здесь нет ничего, только боль, кровь и тоска. Отпусти, Валдай!' - 'Так, Колян, я чего, иди', - это я ему. 'Не понять тебе, но держишь ты меня здесь сердцем своим, унынием, стенанием. Тем, что жизнь свою начал под откос пускать, а раз мы одной ниточкой в смерти завязаны оказались, мне приходится сидеть и тебя ждать. Поэтому либо прости себя, либо пошли прямо сейчас со мной'. Я ему в ступоре: 'Как это, пошли со мной?' А он: 'Да просто, если согласишься здесь - умрешь там'.
И вот честно скажу, оказался я к этому все-таки не готов. Взять и закончить всё разом, здесь и сейчас, ни разу не заманчиво оказалось. О Варьке подумал, о Маруське, и, не поверишь, о Камчатке, что здорово здесь было бы жить... Про медведя того вспомнил. И тут голос Ветлы, тихонько так: 'Молодец!' Да и Колян стоит, смотрит по-доброму: 'Ну, тогда будем прощаться. Только есть еще одна просьба - автомат мне отдай'.
На это я совсем растерялся: 'Да где я его возьму?' - 'Сам знаешь, где он'. Тут меня осенило, и я под машину полез, вижу - автомат искореженный, весь в крови под карданом. Преодолел смятение, потянул его на себя, и он вдруг легко так в руки лег, и сразу стал целым, обычным АК-74М, с синей изолентой на рукоятке, которую когда-то, в прошлой жизни, сам Колян и наматывал. Вылез удивленный, отдал автомат. Колька его сразу за спину закинул. Обнялись на прощание. 'Еще свидимся, придет время', - сказал, и вроде как ветерок скользнул - и нет Коляна. Один стою. А на душе и легко и грустно одновременно, но не стало горечи этой разъедающей.
Ветла меня спрашивает: 'Что-то еще тебе от этого места надо?' Осмотрелся я и понял, что нет. Ничего в нем больше нет. Пустое оно, безжизненное. 'Тогда пошли. Тебе тоже домой пора', - и снова руку сжала. Я глаза открыл и понял, что сижу и улыбаюсь. Не поверишь, спокойно стало. Посмотрел на неё и спрашиваю: 'Ветла, ты ведьма?' А она только усмехнулась: 'Нет. Подругу мою когда-то давно Ведьмой звали, а я - Проводник'.
***
Слава подлил чай в кружки и задумчиво добавил:
- Вот такие дела, а автомат тот мне больше не снился.
- А потом что было?
- Погостила она у нас еще несколько дней. По округе погуляли, она мне на местную красоту глаз заточила. Поговорили за многое, но это уже больше философские беседы. С Варварой тоже отдельно пообщалась. С Маруськой какие-то секретики пообсуждала. И ты знаешь, Бэл, у нас как будто семья на другие рельсы перешла. Сложно объяснить, как это: раз - и на душе мир появился, но так здорово ощутить! Вроде, ничего вокруг не изменилось, а тебе вдруг жить интересно становится. И ведь всё свое прошлое помню, ничего не забыл, но смотреть на это стал без боли, стыда и надрыва. А на прощание Ветла спросила: 'С медведем-то что делать будем?' Я аж головой замотал: 'Не стреляй! Он мне шанс дал'. Потом не выдержал и спросил, кого он заломал, что она на отстрел приехала? Ветла лишь улыбнулась: 'Тебя!'
В этот миг от резкого порыва ветра с силой хлопнула открытая оконная створка. Тут же залаял Печенег, и мужчины невольно вздрогнули.
- Что за фигня?! - встрепенулся Бэл, а Слава уже рванул прихрамывая к дверям, выкрикивая на ходу:
- Окна закрывай, сейчас гроза начнется, все стекла расхлещет! А я приборы сверю, - и вышел.
Бэл защелкнул шпингалеты, озадаченно глядя на улицу. Там уже не было прежней идеалистичной книжной красоты. Склон напротив погрузился в сумрак лиловых туч. С треском скользнули молнии и за ними, не отставая, прокатился размашистый грохот. В следующую минуту с ревом обрушился ливень.
Входная дверь хлопнула, и на пороге появился абсолютно мокрый Вячеслав, который с улыбкой развел руками:
- Не, ну нормально! Для метеостанции это оказался неожиданный поворот погоды! - и уходя переодеваться бросил через плечо: - Обожаю Камчатку!
***
Часы давно перевалили за полночь, но Бэлу не спалось. Ворочался с боку на бок, то прислушиваясь к стуку дождя за окном, то проваливаясь в мысли. Не шло у него из головы откровение Вячеслава. Но и поверить во все это было за пределами разумного. Хотя... Чего ведь только не случалось за время службы, да такого, что однозначно было в ведении каких-то иных сил. И тут же услужливая память напомнила, как попал он под первый свой обстрел. Случилось это как в насмешку над ним, с детства боящимся высоты, при вылете на задание. И когда тяжелую машину стало мотать в воздухе, заваливая в крен, у него, еще молодого лейтенанта, от ужаса грудь перехватило, да так, что даже благой мат застрял в легких. Ноги налились свинцом, а в голове проскочила паникерская мысль: 'Всё! Кренец-кандец!' Даже сейчас, лежа в постели, он вспомнил тот сковывающий сердце кошмар, и накатило, перехватив горло до спазма. Вот ведь сколько лет прошло, а тело помнит!
Бэл встал и походил по комнате, пытаясь отогнать чересчур уж реальные воспоминания. Но картинки прошлого уже неотвратимо скользили перед глазами. Прожить те ужасные мгновения, затянувшиеся в вечность, помогло одно - закрыв глаза и вцепившись в сидушку, одеревеневшими губами шептать молитву Богу и Ми-24, сначала беззвучно, а под конец уже, как ему казалось, крича изо всех сил: 'Вертушечка, вынеси! Вывези! Держись!' Вот ведь штука какая, но даже сейчас он мог поклясться, что тогда в падении что-то изменилось, в нарушение привычных законов физики. И ведь сели! Подломив шасси, вертушка выпустила их, перепуганных пацанов, на твердую землю. Отбежав подальше, он обернулся посмотреть, не загорелась ли машина, и вздрогнул от неожиданности - на какое-то мгновение показалось ему, что лежащий вертолет был живым существом, прижавшим обстрелянный бок к земле, тяжело дышащим, но улыбающимся им в след. Тогда, он сказал вдруг в голос: 'Спасибо!' И, чтобы никто не увидел, как увлажнились глаза от пережитого, отвернулся, и быстро двинулся прочь, рывком вытерев лицо рукавом полевки.
Позже, по возвращению, зашел в церковь и долго разговаривал с Богом, стоя перед старинной иконой в золоченном окладе, а под конец вдруг попросил, чтобы помог он, всесильный, и та вертушка выздоровела, вернее, чтобы починили, спасли, а не отправили в утиль. И ведь встретил её спустя несколько лет и командировок, проезжая по Ханкале. Увидел, как поднялась с аэродрома на вылет двойка 'крокодилов', и необъяснимо трепыхнулось учащенно сердце. Топнул по тормозам, торопливо спрыгнув в раскисшую грязь дороги, и стал пристально вглядываться в приближающиеся машины, беззвучно шепча вмиг пересохшими губами: 'Я прошу тебя... я просто прошу, пусть это будешь ты...', и когда разглядел приметный знак по фюзеляжу, облегченно засмеялся, радостно замахав руками. И Ми-24 вдруг отклонилась от курса, подлетела близко-близко, зависла на секунду над ним, словно тоже узнав в заматеревшем спеце того перепуганного, ободранного в кровь паренька. Затем, качнув на прощание бортом, набрала обороты, легко догнала напарницу и уже через несколько минут их мощные силуэты скрылись из виду. А Бэл еще какое-то время стоял, смотрел вслед этим удивительным, совершенным машинам. Тогда сослуживец подошел к нему и довольно покрутив фотоаппаратом сказал: 'Классные все-таки летчики ребята! Разрешили сфоткать себя на память'. Но Бэл чувствовал тогда, что нет, не все так просто.
А сейчас Бэл понял, что стоит у окна, смотрит невидящим взглядом в ночь, рисуя пальцем невидимые линии по стеклу. 'Всё бывает в этом удивительном мире', - уверился он.
***
Утром Бэл проснулся от тихого скрипа двери в комнату. Скосил прищуренные глаза и усмехнулся уголками губ. Через приоткрытую щелку его пристально разглядывали любопытные детские глаза. Бэл подавил улыбку и неожиданно пружиной подскочил на кровати, подкинув над собой одеяло, с криком 'Попалась!'. Реакция была незамедлительная - восторженный визг за дверью и удаляющийся топоток. Он же громко рассмеялся, довольный такому развитию знакомства. Со стороны кухни, где что-то уютно шкварчало и посвистывал закипающий чайник, раздалась торопливая речь:
- Дядя Бэл не спит! И как вкочит! А потом заычит! Ста-ашно!
Послышался веселый женский голос, который что-то ответил ребенку. И вот уже легкие шаги спешно последовали обратно в сторону комнаты. Бэл, спрятался за шторой. Широко распахнув двери, забежала маленькая девчушка в ярком платье с подсолнухами и встала, как вкопанная, озадаченно разглядывая пустую постель. Бэл, подавив смех, выскочил, изображая страшный рык:
- Сейчас я поймаю и съем эту Маруську! - и неуклюже передвигаясь, попытался ухватить девочку, но та, вновь, упоенно заверещав, увернулась и выбежала из комнаты.
Бэл, рыча и нарочито топая, пошел следом. На кухне, у плиты стояла хрупкая миловидная женщина в клетчатом переднике, с необычайно длинной, толстой русой косой, и переворачивала зарумянившиеся сырники. Обернулась на вошедшего взлохмаченного Бэла в одетой наизнанку футболке и прыснула от смеха. Фыркнул и сидящий за столом Слава, а Бэл, не обращая на веселье внимания, спросил страшным ломаным голосом:
- Признаваться сей час же, где есть маленький дьевочка, которую я желать есть на завтрак?
За спиной Вячеслава послышалась возня, и Маруся, высунувшись из-за крепкого отцовского плеча, весомо ответила:
- Маусю есть нильзя!
- Попалась! - Бэл ухватил заливающегося смехом ребенка, подкинул над собой несколько раз, и довольный её восхищением, поставил на пол. - Ну привет, девица-красавица! Мама тебя спасла, вкуснятину приготовила.
- А я тебя знаю. Ты дядя Бэл. Мне папа ассказывал, - девочка восхищенно, высоко задрав голову, рассматривала великана. Подумала и добавила: - Ты добый и еще хаоший! И не ешь детей.
На это Бэл щелкнул зубами и изобразил страшное лицо. Маруся хохоча убежала из кухни.
- Умеешь же ты с детьми общий язык находить, - Слава отпил кофе, довольный радостью дочки.
- Привет, Варя, как всегда замечательно выглядишь! - Бэл почтительно кивнул женщине. Та подошла и обняла его:
- Здравствуй! Молодец, что приехал. Слава знаешь, как ждал!
- Ой, да кто его ждал, на фиг он нужен сто лет. Все пельмени съел, водку выпил, двор во дворе истоптал!
Хозяйка смеясь отмахнулась:
- Иди умывайся и садись завтракать.
***
После завтрака Варя погнала всех прогуляться, пока она будет в доме прибирать. Так и порешили: сходить до водопадов, а по возвращении мужчины задумали готовить фирменный ферганский плов. Маруся приклеилась к новому знакомому и, держа его за ладонь, без устали задавала все новые и новые вопросы, на которые Бэл отвечал педантично и размеренно:
- А ты мне зайку подаил, можно я его Фома назову?
- Конечно, можно. Это же теперь твой заяц.
- А ты видел мишу?
- Нет, и очень этому рад.
- Почему?
- Ну, потому, что медведь большой и сильный.
- Но ты тоже большой и сильный.
Слава одернул дочку:
- Маруся, ты совсем заговорила дядю Бэла.
- Не заговоила, а заспашивала! А почему Бэл? Это имя?
- Нет, солнышко, это не имя, это мой позывной.
- Позывной? А у папы тоже зазывной Бэл?
- У папы позывной Валдай.
- Ого! Касиво! А у меня какой?
Слава усмехнулся:
- А у тебя - Хитрая лиса - язык как егоза.
Тут бежавший чуть впереди Печенег встал как вкопанный и тихонько зарычал. Бэл тут же прижал девочку к себе, Вячеслав достал из кобуры ракетницу. Но через пару минут собака махнула хвостом и засеменила дальше.
- Отбой! Ложная тревога, - объявил Слава, и компания двинула дальше.
Через пару километров Бэл начал различать приближающийся гул, постепенно переходящий в рев, и озадаченно посмотрел на друга:
- Водопад?
- Он, родимый! Ну что, Маруся, удивим гостя? - она радостно закивала. - Ну тогда веди, показывай.
И девочка, воодушевившись возложенной ответственностью, прибавила шаг и потянула Бэла за руку по скалистой тропе вверх.
- Маруся, ну ты спортсменка! Давай потише, папу подождем... Вот это да!
Они вышли на небольшую площадку, а скорее плато, и Бэл не сразу осознал, что от удивления даже приоткрыл рот. Перед ними, всего в десятке метров, находилось мрачное глубокое ущелье с отвесными, как казалось, готовыми рухнуть, стенами, и с высоты сотни метров из-под ледникового козырька с ревом вырывался столб мутной воды, которая с грохотом проносилась это невообразимое расстояние, наполняя воздух невесомой переливающеюся пылью, и скрывалась где-то в недрах разлома.
- Ну как? - спросил подошедший Вячеслав.
- Впечатляет! - Бэл не мог оторвать взгляда от этой опасной бурлящей мощи, которая билась и жила всего в нескольких шагах.
- Дядя Бэл, дай монетку, - дернула его за руку Маруся.
Бэл пошарил по карманам и передал пятачок. Девочка спокойно зашагала в сторону обрыва. Мужчина беспокойно глянул на ее отца, но тот успокоил его жестом. Она действительно, в свои небольшие года, уже понимала границу дозволенного и опасного. Подошла, и нелепо замахнувшись бросила в поток монетку, которая блеснув на прощание, тут же скрылась из вида. Интересно, где ее вынесет, обкатанную до блеска? Бэл достал фотоаппарат и несколько раз щелкнул, с досадой понимая, что техника никогда не сможет передать всей силы, опасности и величия зрелища.
***
Ужин удался. Плов всегда был визитной карточкой Вячеслава. Умел он договариваться с этим привередливым блюдом. Около девяти Маруся позвала папу почитать сказку перед сном. Перед уходом поцеловала маму, затем подошла к Бэлу, обняла его, смешно чмокнув в щеку, засмущалась и убежала к себе в спальню. Бэл помог Варе убрать грязную посуду со стола и накрыть для чая. Сели в ожидании Славы. Варя подняла рюмку с наливкой и сказала:
- Спасибо что приехал. Слава очень скучал по тебе, по ребятам.
Бэл поставил рюмку.
- Варя, не надо за меня пить. Не такой я хороший друг оказался на проверку. Должен был раньше приехать.
Она мотнула головой:
- Ты приехал вовремя, и это главное. А то, что было, нам надо было самим пережить и выход найти.
Бэл внимательно посмотрел на нее и вдруг спросил:
- А про Ветлу, правда?
И даже не удивился тому, что она не стала ничего уточнять, а просто ответила:
- Правда.
Подумала и добавила:
- Она ведь меня тоже сводила... туда. Сидели с ней разговаривали, и вдруг она спросила, что бы помогло мне понять мужа. И я ответила - его война. Она тогда посмотрела на меня как-то особенно, как будто пытаясь лучше разглядеть. Подумала, затем предупредила, что это не только познать, с этим потом придется жить. А я тогда самоуверенно решила, что мы то знание на двоих разделим, значит, уже легче станет. Она лишь кивнула, и скажу тебе - выдалось путешествие! Я увидела такое, что однозначно не готова была увидеть, и теперь не знаю, жалею я о своем скоропалительном решении или нет, но точно всё простила, а главное, поняла своего мужа, и это позволило не потерять любовь к нему, когда мне казалось, что общего будущего у нас просто нет.
Бэл дернулся и чуть не опрокинул кружку:
- Расскажи! Куда она тебя водила? Варя, мне это очень важно.
- Знаю, но так страшно вспоминать! Я ведь не просто оказалась в роли наблюдателя, я чувствовала то же, что чувствовал Слава в те жуткие моменты, и это было настолько реально, что сейчас мне уже кажется, что это не его... это всё моё. Но, если бы это было так, то я бы просто повредилась рассудком, а не разговаривала сейчас с тобой. Хотя, может какая-то часть меня и сошла с ума от кусочка чужой правды... - Варя рывком отвернулась, легким девичьим жестом смахнув покатившиеся слезы. Помолчала и вдруг спросила:
- Помнишь тот подвал с растерзанными женщинами, который вы нашли на зачистке? Это первое, куда меня отвела Ветла. Помнишь это, Бэл?
Бэл отшатнулся от нее, скрипнув зубами и замотав головой:
- Нет! Не надо об этом! Не хочу!
Варя села напротив, внимательно глядя на него. И он просел под её взглядом, сник, и кивнув, прохрипел вмиг потускневшим голосом:
- Продолжай...
- Бэл, скажи, как можно жить с этим? Те смрадные комнаты до сих пор во мне. Я видела молоденьких девчонок, вывернутых наизнанку, словно тряпичные куклы. Женщин без лиц, без рук, безо всего... А над всем этим месивом гордо возлежала на столе бензопила... и словно ухмылялась окровавленными зубами, в которых завязли кусочки человеческой плоти и обломки костей. Рядом с ней валялось то, что использовалось для унижения... - Варвара осеклась, закрыла лицо руками, резко встала из-за стола, опрокинув стул, и отошла к окну.
Бэл тоже соскочил в порыве подойти, обнять, успокоить, но Варя, неожиданно твердым голосом, не оборачиваясь, продолжила:
- А еще помнишь вырезанного из чрева матери нерождённого малыша, мальчика... Я находилась в этом аду и не понимала, что же происходит с обычными людьми, которые сами когда-то были детьми, играли в игрушки, ходили в школу и любили своих близких? Что такое с ними случилось, что они превратились в нелюдей, в отморозь, уверенную в своей безнаказанности? Вернее, об этом думал муж. Мне же в какой-то момент стало настолько невыносимо от этого растянувшегося во времени вида людского безумия с запахом разлагающейся плоти, от гнетущих подробностей садистского пира, что я малодушно заскулила, прося вывести меня обратно, но Ветла отрезала - иди и смотри. И я смотрела, как вы под обстрелом хоронили их, этих девчонок, а вернее то, что от них осталось. Молча. С какой-то педантичностью, несвойственной для войны. Сломав в себе отвращение и отторжение, аккуратно заворачивали останки в ткань, которую нашли наверху, словно мастера, пытающиеся собрать осколки хрупких ваз. Слава положил малыша с мамой и крепко накрепко замотал их белой простыней, чтобы больше никто не смог их разлучить... Потом вы долго мастерили крест, пряча друг от друга глаза, а я стояла у их общей могилы и безмолвно выла от накрывшего ужаса - этого не должно было произойти! Никто из них не заслужил того кошмара, который им пришлось не пережить - прожить! И одновременно с этим тогда я ощутила гордость, необычайное уважение к тебе, к мужу, за вашу мужскую человеческую силу. За то, что не убежали малодушно, не оставили их догнивать в том доме без креста и помина. Хотя, ты знаешь, я бы и это поняла. Но ваш поступок был настолько мощным! Вы стали для них не только упокоением, но и успокоением, и отмщением. Воюя, вы точно знали, за что рассчитываетесь с бандитами.
Варя подошла к столу, подняла стул и села, необычайно бледная, но с твердой спокойной уверенностью во взгляде.
- А еще поняла, почему Слава в церкви всегда ставил свечи, поминая всех по именам, а последние девять - просто молча. И после этого понимания, раз - и как слайд сменился, и вот уже лес, подгорье, ваша группа тогда под обстрел попала. Знаю, что скажу банальность, но для меня это как будто ад раскрылся. Что я знала о войне? Да ничего. Несколько фильмов с дорогими спецэффектами. А здесь - раз, и все реально - смерть, боль, кровь. Я даже помыслить не могла, что это настолько страшно. У меня от неожиданности ноги подкосились. Как маленькая девочка, за дерево заползла, и уши руками зажала. Да только это не помогает, когда все кругом визжит, рвется и грохочет, когда животный страх разливается в воздухе и на вдохе сковывает легкие, заставляя сердце галопом биться в горле. С вскриком рядом упал боец, парень лет двадцати с небольшим...
- Это Митька был...Он два дня до своего двадцатитрехлетия не дожил, - уперев взгляд в стол вдруг перебил Бэл. - Как пацан ждал день рожденья! Всё решал, как отмечать будем. Домой хотел позвонить, маму поздравить... Мы ему даже подарок приготовили, клинок серебряный на зачистке нашли. Так его, неподаренный, ему в цинк и положили. Он ведь самый молодой из нас был, смешной...
В комнате повисла тишина. Каждый думал о своем, пока Бэл не попросил:
- Продолжай, Варя.
И она продолжила, разглядывая свои руки, которые била дрожь:
- Пуля ему в голову попала, сорвала часть скальпа, череп раскола. Он в агонии стал биться, и вдруг словно увидел меня. Замер и руку ко мне протянул, словно помощи искал, затем беззвучно шевельнул губами, вздохнул и умер. Будто свет в глазах выключили. Я это никогда не забуду. Просто теперь не смогу. А тогда, размазывая слезы по щекам, свернувшись клубочком, ощутила главное и единственное желание вжаться, врасти в эту вздыбленную землю, закрыть глаза, стать невидимой и незаметной, слиться и раствориться. Представляешь, Бэл, я ведь совершенно забыла, что и так нахожусь в этой грохочущей жути 'зайцем'. Да, гордиться нечем. Бесславно бы я погибла, будь это моя война...
Вдруг, словно почувствовав что-то, рывком оборачиваюсь и вижу, что Слава, в отличие от меня, чувство реальности не потерял и воюет как положено мужчине. Огрызаясь и смещаясь, пытаясь обойти засаду. И так у него это ладно получается, что мне вроде как даже спокойнее стало. Да только не долговечное это чувство в бою. Далеко пробиться он не смог. Заметили. Зацепили. Когда поняли, что ранили, снайпер стал все ближе и ближе стрелять, издеваясь и выдавливая на открытое место. Меня как водой ледяной окатило! Деваться некуда. Да и на месте остаться не лучше перспектива - поиграют, поиграют, да быстро накроют. Ты, Бэл, на меня так не смотри, это я как будто Славины мысли тогда услышала, да поняла реальность ситуации, и прям нутром ощутила, что дальше будет. В общем, сложно объяснить, как это вдруг произошло - слияние чувств и мыслей моих и Славы. С одной стороны, я знала, что он думает, какие варианты прокачивает, как выжить пытается, а с другой грустная мысль - ну вот, не будет у меня мужа, и Маруськи не будет. И ты знаешь, вот прям такая тоска за горло взяла, что даже страха как не бывало. Тут вдруг кто-то из пацанов закричит: 'Валдай! Держись!', а дальше бой на новый виток пошел - шквал огня, мат русский, да такой отборный, что я аж зажмурилась. И ведь отбили, вытащили! Живого! Знаешь, шла рядом, когда его уже к вертолету несли, и не могла понять, это я его благодарность чувствую, что не бросили, помогли, вытащили, или это я сама готова вам в ножки поклониться, что у меня будущее в тот момент не сломалось. И еще чётко поняла, как же я люблю своего мужа! Прям такая нежность душу наполнила, передать сложно.
И опять внезапно картинка сменилась! Вот уже заходит он на штурм во двор дома, и вдруг прямо в проеме Петр вместо того, чтобы влево зайти, как должен был, на Славку завалился, с ног его сбил, собой закрывая, одновременно вжимая в чернеющее окно чердака очередь из пулемёта... а дальше я сама, телом своим, почувствовала, как его тут же в ответ пулями прошило. И словно не Славка, а я лежу в пыли, на спине, в небо лазоревое смотрю и задыхаюсь от боли, от надрыва в душе, что не договорили, не доспорили мы с Петькой о чем-то важном. Что вот он, откинулся затылком мне на плечо, но нет уже его рядом, ничего нет, и часть меня тогда умерла вместе с ним, и что мне придется с этим жить... Тогда подошла ко мне Ветла, руку протянула, с земли поднимая, и спросила: 'Ещё хочешь войны посмотреть, или достаточно?' Мне оказалось по самую макушку. Погладила она тогда меня, рыдающую, по голове, и сказала, что если я сейчас захочу, то заберет она у меня всё это знание в мгновение обратно, и ты знаешь, сказать, что я гордо отказалась, значит слукавить перед тобой. Всё моё сознание тогда возопило, требуя отказаться и вернуться в счастливое мирное неведенье, да душа уперлась и вопреки желанию с губ выдавила: 'Нет'. Правда, после этого сразу боль невыносимая отступила. Слезы высохли, ум прояснился, а вот любовь, нежность и уважение к своему мужчине остались.
Вот такая история, Бэл. Вот такая она, Ветла.
Варвара встала, походила по комнате, поставила чайник на огонь подогреваться, опять посмотрела в окно и добавила:
- И тебе пора встретиться с ней.
***
- Валдай, я тоже хочу с Ветлой встретиться.
Слава как будто даже и не удивился такому повороту в разговоре.
- Если надо, значит встретишься.
Бэл, сидя все на той же скамье во дворе метеостанции, не глядя на друга спросил:
- Проводишь?
- Нет. Дорогу объясню, но с тобой пойти не смогу. Это твой путь. Если время пришло, встретишься. Если надумал себе что-то лишнее, то не сложится. В этом деле лучше судьбу не прожимать. Такие встречи из любопытства искать не надо.
- Пусть так и будет. Пойду вещи собирать. Не смотри так на меня, Валдай. Сам не скажу сейчас, зачем. Даже представить не могу, о чем с ней говорить буду. Но душу выворачивает, аж суставы ломит. Только сейчас, наверное, понял, что и я потерялся в этой жизни, похлеще чем ты. Вроде как в ажуре-абажуре всё, да не всё.
- Бэл, ты чего это? Случилось что? Может, помочь чем?
Бэл лишь отрицательно качнул понуренной головой.
- Э, брат, давай не финти, рассказывай!
Бэт помолчал и нехотя произнёс:
- Да тут, дружище, вроде как букв можно много сказать, а что в итоге?
- А ты начни, может, что и пойму... я понятливый.
- Ты-то понятливый, да я... Как рассказать...
Слава демонстративно переставил стул и сел напротив друга:
- А ты попробуй.
Бэл поводил рассеянным взглядом по сторонам, словно ища подсказку.
- Да тут такое дело... - и выдохнул, будто перед прыжком, - ты про моих спрашивал, а нет моих больше. Про то, что сын болел, да жена не отпускала, это я наврал. Вляпались мы тут в банальщину семейную, невеселую. В общем, Улька, вчера жена, а сегодня - передайте на билетик. История из анекдота - муж пришел не вовремя, а возле подъезда жена с принцем, без белого коня, но зато в синем мерседесе, нацеловывается. Вытянул я этого королевича через форточку... он, правда, когда выходил, лицом сильно ушибся, несколько раз. Ульяна выскочила, давай на меня орать. Наговорили, конечно, друг другу много чего лишнего. Дальше - больше. Истрепали друг другу нервы, вкрай. Никогда не думал, что на такой дряни женился, но никогда не замечал, что и сам ничем не лучше. Не поверишь, чуть до кухонных боев дело не дошло, но Венька удержал - ну, как удержал, зашел как-то в комнату, где мы с ней лаялись, и сказал - уходи папа, ты нам не нужен!
Бэл порывисто встал, сделал несколько шагов по двору, но вернулся, сел обратно на скамью.
- У меня тогда аж в голове зазвенело от слов таких, похлеще нокаута. Ушел. По городу прослонялся полночи, потом на дачу уехал. Там как медведь-шатун несколько дней промаялся, раз десять телефон хватал, то Ульке хотел звонить, то сыну, да только слов нужных так и не нашел. На работу приехал, командир на меня глянул, заподозрил что-то, спросил - нормально всё? Я ерунду какую-то ответил. А на следующей смене выезд тот злополучный на задержание случился. Меня как черт с цепи спустил. Без прикрытия во двор зашел, в полный рост. Глупо. Ну да бандиты такого тоже не ожидали. Так что, даже вроде как в масть пошло. Я, правда, мат Бати в рации до сих пор помню. Ну да раз работа понеслась, то дальше зачищать стали. И вот ведь дела, перед комнатой той, последней, это я Свату рукой махнул, чтобы он направо заходил...
Бэл обхватил голову руками, качнувшись в немой боли.
