Пыльными вздохами вошли две вспотевшие от автобусных устремлений хохлушки и плюхнулись на сидение рядом. Сидению стразу стало трудно. Сцепилось несцеплячее сцепление, и за окном закрутилась маленькая белая церковь - удобное место для веры в бога. А за церковью есть дворик, а в нем круглой беседкой виноград - приятное, в общем, место.
- Электродт, пши - электродт.
Они разгадывают кроссворд. Толстые загорелые ноги, молдавские тапочки.
За спиной, за местом контролера, с немецким акцентом раскрылись внимательные к пассажирам двери, и ног коснулись сырость и холод. Вошли два капитана и, о тесноту стерев с дипломатов туман, встали рядом.
- А у тебя каюта на "Устинове"?
- Да, б...я, на "Устинове", и на "(неразборчиво)".
- Так у тебя два начальника?
- Б...я - два!
- А подчиненных...
На поручнях белые руки капитанов, а стекло запотело. За ним все равно туман. Перед глазами белые руки, а в уши лезет бесконечный разговор.
- А Чиров (Жиров, Широв) в отпуске?
- Нет, б...я, не должен. Рано.
- На собрании его не было.
- Да, б...я, на собрании его, б...я, не было...
Б...я примерно через триста - нужная капитанам остановка.
- Выходим, наша.
- Е.........т!!!
- Что?!
- Сегодня построение на причале.
- Е.........ть!!!
И вышли, в туман, а он, к счастью, скрывает голоса и звуки. Закрылись дойче-двери.
"Электродт" - подумал Автор.
***
2. Сон.
И снится мне сон, шо я масон.
Ээээ... Мммм... шо я влюблен!
Мезля над горизонтом... Что за бред? Ерунда! Но горизонт ясен и скруглен, угловатые камни и угловатые тени, в них четкость линий и контраста и звуковая пустота. Безмолвие, безветрие. А все потому что нет воздуха, а значит ветра и звука, лишь одинокая четкость теней. Угловатые камни, а между ними песок или пыль - не разобрать. Камни грызет различие света и тени - разность температур и, как следствие, осыпание вниз песком или пылью - единственное направление мельчайших перемещений в этом пустом и негулком мире. Пустота, только твердые камни и мягкий песок, или пыль, а где-то там вдали или совсем рядом следы других, прерванных движений. Кратеры. Не встречая сопротивления пустоты, метеориты кругами раскапывают и разбрасывают камни и пыль, и этим следам миллионы лет. Кратеров множество, там за горизонтом и здесь недалеко, и если смотреть на них с поверхности, а не сверху, то кажется, что в каждом из них сидит свой железный паук. Причем здесь пауки? Но вокруг пустота, только серые камни и похожий на пыль песок, а над горизонтом большая, круглая, бело-голубая, в размытых разводах облаков, красивая Мезля. Ерунда!
А Мезля, она повернута тем самым боком и освещена как надо, и если разогнать размытость облаков и присмотреться, то вполне возможно разглядеть свой город и дом, и себя самого - в одной из ячеек многоэтажки, уже освещенной утренним Олнцесом. А Олнцес тоже здесь, в черном небе, он освещает унылую Нулу и живую Мезлю. Так это Нула! Хотя, в общем-то, это было понятно с самого начала, и вот откуда серость камней и песка, и четкие тени, и невозможность ветра, звука, вдоха...
Вдруг сзади, сверху, в беззвучное оцепенение ворвалась черная волна. Движение врезалось в неподвижность, мощный конь разбил пыльно-песочную застылость, и серые фонтаны вырвались из-под копыт. Четкостью цвета споря с четкостью тени, черный всадник в полулатах-полускафандре остановил коня. Снова беззвучье, осел песок, нет пыли, а Всадник, бесспорно - Всадник, смотрит на Мезлю, и становится как-то неуютно, непонятно, тревожно, почти страшно - почему Мезля повернута именно этим боком, и зачем разгонять облачную муть, за которой город, дом, ячейка, спящий?
Но Всадник пришпорил коня - и рассыпалась неопределенность. Копыта снова взрыли пыль-песок, взорвались и осели серые фонтаны, а черная фигура растворилась в пустоте, в момент оседания потревоженной пыли, в беззвучье, оставив короткую цепочку следов в направлении Мезли. Не больше десятка, на память о неслучайном движении в пустующем мире, а в тишине ячейки ручным электричеством просигналил будильник...
***
3. Первый день на планете обезьянн.
И все же сон, шо я масон?
Или влюблен?
Рука нашла хилую кнопку, и торопящий и торопящийся будильник смолк, снова тишина - но не безмолвие. Тикает пластмассовый механизм, сон проваливается в темноту закрытых глаз, а за окном хор-скрип шагов и неслышное шуршание одежды: утренний забег - обезьянны чапают на службу. Или работу - у кого как. Покидая дома, они образуют шумящие дыханием потоки, текущие мимо урчанием прогреваемых машин. А еще дворники - извлекая скребущие звуки из снега и лопат, они профессионально мстят еще спящим. И судя по этим звукам, они - не обезьянны.
Это утро, это жизнь, которая не сон, и он не на Нуле - пора вставать и пилить на службишку. Сон забылся, а он военный и спортивный, что значит упрощение - больше в службе, меньше в спорте. У него широкая, богатуровская кость, и сто двадцать килограммов необезжиренного на этот момент веса, и фамильные, черные, в сужающихся к вискам прорезях век, глаза. Сколько раз ковровый противник - спортивный враг, упершись лбом или разбивая захват, пытался разглядеть в его глазах его. Но это почти невозможно, это пугает равных и путает сильных, помогая побеждать. Черные глаза скрывают - больше чувства, меньше мысли, а непонимание смущает смотрящих и, как следствие - неуверенность заставляет этих смотрящих додумывать то, чего нет или очень мало. Это-то помогает в спорте, да и в жизни тоже.
Но пора вставать - службишка в тиканье часов, и Примат, быстро и заучено исполнив утренний ритуал ванных и кухонных движений, оказался на улице и стал частью одного из потоков обезьянн, вытекающих из многэтажек, ступенями растущих на каменных склонах. А сон, уже забытый, обманул - нет никакой размытости, Олнцес во все небо, весна, но еще снег и в общем-то морозно. Северообезьяннск, а где-то там, далеко на юге уже зацвели каштаны, а в земле насупились майские жуки, но здесь север и схватывающее морозцем утро. Днем подтаявший снег за ночь промерз, и следы вчерашних машин хрустят под ногами, морозец бодрит, цепляясь за лицо, и это приятно. И хотя в толпе множество черных шинелей, длинных дамских шуб, теплых шапок, но весна все же встречается. Некоторые обезьяннши, в основном обезьяннки, демонстрируя избирательную легкость одежд, напоминают о ней, опережая статистику смертности снега, а отмороженные детеныши из старших классов вообще поражают своей морозостойкостью. Вероятно, реклама лекарств им не подсказка, а менингит для них - не страшная болезнь, а скорее всего название слитой с Сети темы сочинения или разновидность наркоты. Но все же приятно, что олнцесно и морозно, и что, опережая смену времени года меняются гардеробы, а в лицах мадам и мадмуазелей встречается молодость и юность, и что в утреннем воздухе уже пахнет ленивой, но бодрящей в этих широтах весной, что хрустит под ногами непрочный ночной лед. Весна.
Тень черной змеи - толпа обезьянн валит на службу, и в этой длинной тени он заметил такую же, как и он, пятнистую фигуру, но гораздо меньших размеров. Это Абызн, его сослуживец и друг. Они тянут в одной "конторе", они северообезьяннские пехтмуры. Конечно же стопроцентные пехтмуры, как и положено, сосланы в Никспут, а здесь, в штабе - теплые места. Например, для него - главного поставщика рекордов и основной причины спортивной гордости начальства, и для стандартного вояки Абызна. Абызн - комадрил автороты, но подчиненных у него на взвод, на комадрильские машины и на прикомандированные БэТээРы, выставочные образцы, за которыми все же нужно смотреть. Абызн живет через дом от Примата, и предслужебные встречи почти неизбежность, как и первая, дежурная фраза.
- Привет! Ну как оно, ничего?
- Привет. Что-то никого не хочется!
Заметив борьбу весны и гардеробов, Примат, конечно же, схитрил, но все же блеснул в ответе восклицательным знаком. Просто у обезьянн принято скрывать стесняющий восторг - не так поймет суровый друг. Да еще у каждого свое - у него, например, назревают соревнования и нужно сбрасывать вес, а значит значительные рукопожатия отцов-комадрилов и тройные тренировки, много пота и возни, и почти полное отсутствие свободы и творчества. Значит никого не захочется, или так хочется думать, что никого, или на самом деле так и будет. Так уж устроены обезьянны - им мешает определенность, да и полузабытые инстинкты толкают на несогласие.
- А разве так бывает? Весной? - придумал удивление смытый тенью черной змеи Абызн, примерный семьянин, а значит потенциальный бабник.
- Бывает еще хуже, но позже. А у тебя-то, ничего, как? - поинтересовался почти все знающий про "ничего" приятеля Примат. Но нужно же о чем-то говорить по дороге на службу, двигаясь во всех поглощающей тени?
- В порядке, - как-то грустно ответил Абызн.
- Ты болен?
- Отвянь.
Друг Абызн вздохнул каким-то своим глубинным мыслям и занырнул в паузу, а Примат не стал мешать, и они, не выпадая из общего потока-тени, состоящей в основном из военно-морских шинелей, черно-бурых шуб, а так же курток из зашашлыкской кожи, молча покатились "от печушки к службишке". Диалектика - хорошее настроение и утренняя олнцесность не всегда, или, как правило, всегда не очень-то увязываются с началом рабочего дня.
- До зарплаты дожить нелегко, а до службы четыре шага, - вынырнул из паузы Абызн, и все стало ясно - семья проела деньги. В отличие от Примата он природный семьянин, любит наваристый борщ и домашние котлеты и, как водится в таких кругах, кроме жены он завел еще двоих детей, или детенышей - как ласково он их называет.
- Весною пахнет, - не получив сочувствия, во второй раз произнес это, вероятно имеющее сакральный для него смысл слово отважный отец семейства, - ты заметил? А там лето, отпуск.
- Снег еще - не сошел, - попытался развеять дурманящий туман мечтаний и вернуть к действительности друга Примат.
- Моя мартышка вчера засунула в шкаф свои лохматые колготки, - не согласился с предложенной прозой Абызн.
- Верный признак!
- А детеныши попрятали шапки, - продолжил он. - Еле заставил надеть их сегодня!
- Ты деспот, я знаю. Домашний террорист.
- С деспотом согласен. Зато на вжики в попу меньше тратиться придется. Взгляни...
Абызн указующе кивнул, но Примат и так заметил, что оживший взгляд приятеля уже заприметил кого-то там, в толпе, в тени черной змеи. Раз он женат, то уже не обезьянн? И Примат обезьянн. Так почему же не подчиниться весенней мысли и ему?
"Ооо... Иезус Резус!"
"Ууу... Санта Обезьянна!"
Их обгоняет нечто - ожидаемая глупость-весна? В голове Примата разбилась и сложилась мозаика морозного утра - мелькание быстрых и стройных чулочных ног на фоне заболевшего весною снега и темных фигур дрилов. Стройность ног бежит волною вверх, в легкое пальто, и пояс в талию, и свобода волос, и лицо - сопливый нос, и глаза парашютистки. Он видел такие глаза, когда прыгал с парашютом сам. Лицо как лицо, но впрыгнула мысль, что она, наверное, скорее похожа на отца, и что она явно, как и жена Абызна, поторопилась, спрятав в шкаф зимние вещи, и блестит теперь замерзшей сосулькой в тени утренней змеи, и что свобода ее чулочных ног и спрятанных в капюшон волос... похоже, украли дыхание?
Чулочная свобода ловит упакованные в мундиры взгляды, а он один из них, один из мундиров, и его взгляд тоже пойман, вот только дыхание морозное... и вдруг испуг - а вдруг она, или не дай бог Абызн, увидят, что оно урадено? Глазам стало как-то неудобно в удобных прорезях век, и взгляд, подспудно, машинально цепляясь за частичную ее спортивность и безусловную стройность, вновь перескочил с ног на лицо, и снова пришла мысль, что она скорее больше похожа на своего отца, и что обязательно нужно чего-то сказать, поймать мгновение ее движения и перестать пялиться.
- Ты прав, насчет вжиков, - выдавил тягучую фразу Примат, подавив желание кашлянуть, - но заметь, чем выше Цельсий - тем больше капрона.
А она стройна и высока и, кажется, достает ему до плеча. Светлое, легкое пальто с капюшоном и поясом - как же называется этот фасон? И черт возьми - пояс захотелось развязать! Дела... А волосы, они такого же цвета, как и короткое пальто. Взаимодействие легкости, да еще и бодрая походка - наверное, от холода, да еще сопливый нос... Весна, лица, ноги, и хорошо, что он не кашлянул.
- Им холодно, а нам приятно! - адекватно, как повадились говаривать политики, отозвался Абызн. - Красота требует жертв. Правда, девушка?
Оживший в весеннем мгновении приятель, кажется, не заметил украденного дыхания, и интересно, а кто-нибудь еще услышал его вопрос? В тени змеи тень интереса длиною в изгиб, в сегмент, повод для работы шейных мышц - поворота головы и шапки. А она торопится, почти бежит и, конечно же, слышала их последние фразы, и вопрос, прозвучавший для нее. Она ответит, ответ читается в ее лице и замерзающей фигуре, а Примат, нагревшись в полушаге, понял - веса придется сбрасывать немного меньше. Весна!
- Неправда, я не жертва и мне не холодно!
Черт возьми, задери их обезьянний бог - да они остановились! А она ответила весело, но с мурашками в голосе - как она вообще жива? А он еще собирался развязывать пояс, гад! Пролетела мимо, скользнув замерзающим взглядом по их лицам, и Примату показалось, что на него она посмотрела внимательнее? Наверное, потому что он больше, потому что громила, но одно точно - все трое улыбнулись, а ей вслед завернулся воздух. Опять вздохнул Абызн, но уже не так грустно, как до момента движения весны, почти мечтательно.
- Не так грустно, - все же попросил его Примат.
- В такие минуты понимаешь, что все уже позади, - глядя в след весенней чулочности и балансируя на грани глубокого вздоха и падения в новую паузу, изрек Абызн, - а впереди невесты детей и пеленки внуков.
- Тебя это не радует? А что же тогда счастье?
- Счастье? - к Абызну вернулась власть над взглядом. - "Счастье, это только лето в ожидании зимы". Вон тот остывающий фантом.
- Я вижу, я заметил. Неплохо остывает, правда?
- "Краткий миг, полоска света посреди кромешной тьмы", - потащило семьянина на цитаты. - И такой миг - летний отпуск, на море, без жены и детей.
- Ясно. Бес уже в ребре?
- "Стремление к свободе и счастью - неотъемлемое право обезьянна" - вспомнил новую цитату Абызн, - женатого в том числе. Так в пендосской конституции записано. Ты меня понимаешь?
- Стараюсь.
К ним уже вернулась способность к передвижению, и они почти подошли к месту службы, к воротам с якорями и с большим жестяным гербом северообезьяннской пехтмуры - белой клыкастой обезьяны на черном фоне звездной ночи.
- А кому-то сегодня БэТээР ковырять, - решил напомнить Абызну о трудностях службы Примат...
***
4. Пояснение.
Кажется, здесь необходимо прерваться и объяснить не известно за что уважаемому читателю (возможно лишь за то, что он все еще умеет читать), в силу каких-то причин незнакомого с Мезлей - планетой обезьянн, что же это, собственно, такое? В общих чертах, конечно же.
Итак, согласно космологии - науки, которая занимается изучением структуры и эволюции видимой обезьяннами Вселенной, их Олнцес - обычная звезда, расположенная на краю обычной, ничем не примечательной галактики, в свою очередь являющейся только частью разреженного галактического образования, лежащего на переферии большого скопления галактик. И даже это скопление, скопление Чув Хи - лишь бледное подобие действительно огромных скоплений, наблюдаемых обезьяннскими космологами в других областях Вселенной. Так что место, занимаемое ими в космическом пространстве, абсолютно ничем не примечательно.
Кроме одного - на одной из планет, вращающихся вокруг звезды, названной впоследствии обезьяннами Олнцесом, зародилась или появилась - в этом нет ясности, жизнь. Эта планета - Мезля, предоставила жизни весьма благоприятные условия.
Величина и масса планеты оказались вполне достаточными, чтобы удерживать вырывающиеся из ее горячих недр газы и окружить себя, со временем, атмосферой и, следовательно, дать будущей жизни защиту от радиации и ультрафиолета Олнцеса.
Расстояние от Олнцеса и вытянутость орбиты, а так же наклон оси вращения планеты оказались таковыми, что разность температур лета и зимы, высшее и низшее значение, составила сто градусов - что вполне приемлемо для жизни. Тем более что точка замерзания воды расположилась примерно посередине этих показателей.
Большое количество воды и более-менее равномерное распределение ее по поверхности планеты, а так же наличие разнообразных газов и растворенных в ней веществ, соединяясь с собой и с ограниченной атмосферой энергией Олнцеса, однажды превратились в жизнь.
Прошли миллиарды, затем миллионы, затем тысячи лет, и на Мезле постепенно стала проявлять себя высшая пара-форма долгой жизненной цепочки - обезьянн и обезьянна (обезьяннин и обезьяннша, обезьяннк и обезьяннка), наделенные - эволюцией или богом, разумом. Но каждый по-своему - так получилось.
За последние примерно десять тысяч лет (период вращения Мезли вокруг Олнцеса равен 365 периодам вращения планеты вокруг своей оси, а этот период, в свою очередь, разделен на два полупериода: день - время света Олнцеса, и ночь - время света Нулы, спутника Мезли) обезьянны заселили всю планетарную сушу - пять больших материков и множество разнообразных островов (соотношение воды и суши 7:1), и постоянно воюя и торгуя, разделились сначала на расы, потом на народы, и затем уже на государства, время от времени объединяясь друг против друга в союзы.
Согласно истории - другой науки обезьянн, при благоприятных условиях - слабости врагов и ушлости торговцев, союзы часто превращались в империи. Но со временем непременно разваливались, потому как обезьянны, получив разум, получили и разнообразие в мыслях, а значит стремление к свободе, и поэтому им становилось труднее удерживать себя и других в одной большой куче. Империй, или куч, одновременно, как правило, существовало минимум две: одна - старая и разваливающаяся, и другая - молодая и расползающаяся. Но направление поползновений, и это тоже правило, всегда было одно для всех - в сторону священных грабель. Таков закон жизни куч, открытый и описанный историками-обезьяннами, впрочем, мало что значащий для современников.
Сейчас, в момент утра, когда два бравых обезьянна, Примат и Абызн, завязнув в тени утренней змеи пялятся вслед стройной, но слегка подмороженной обезьяннке, и вот-вот переступят черту службы, на Мезле существуют как раз две такие, континентальные империи - старая Русбандия и молодая Индепендия. А так же остатки других имперских тел, например Толстобрития, или Османчуркия, или Шухервперсия. Но их названия помнят только археологи и торговцы древностями, устроители аукционов.
Русбандии как империи триста лет, а русбандам как народу тысяча. Казалось бы огромный срок и еще больший опыт, но за последнее время они, в основном стараниями престарелого правительства и молодых казначеев, умудрились превратить почти всех своих друзей во врагов. И даже те страны, которым русбанды помогли в борьбе против коварной Херманкии, разбив ее в жестокой многолетней войне, заносчиво плюют теперь на бурый русбандский флаг, правда, с безопасного для себя расстояния, и всячески издеваются над гербом - двуглавой клыкастой обезьяной, тоже заносчиво и тоже все еще издали.
Бурые обезьяны с длинными верхними клыками и, конечно же, с одной головой и сейчас водятся в обширных лесах Русбандии - это священное животное. Она охраняется законом и охота на нее запрещена. Острые, похожие на клинки клыки не признак хищности, а скорее оружие брачных турниров и инструмент отпугивания длинноухих пчел, но за триста лет взгляд маленьких глаз этого зверя стал точным знаком всесокрушающей силы русбандской империи, и кроме самих русбандов и зоологов мало кто испытывает к этому зверю симпатию.
Территория Русбандии огромна - это широкая, но в основном приполярная полоса на самом крупном материке Мезли - Еврезии. Так получилось, что в течении сотен лет северяне, то есть русбанды, отбиваясь от набегов горячих южан и в свою очередь нападая на них, одного за другим завоевывали своих беспокойных соседей, все более и более увеличивая территорию. В последние триста лет эти завоевания были особенно успешны, что и привело к созданию империи, но бесконечно это продолжаться не могло. В конце концов, подчиняясь закону расползаний, центробежные силы, состоящие из непохожих друг на друга обезьянн, разорвали раздувшееся тело Русбандской империи изнутри, и она развалилась, ломая старые законы и уничтожая скучающие династии.
Теперь Русбандия, все еще очень неоднородная, например Абызн - стопроцентный русбандский, а Примат - потомок кочевников, разделена на три большие составные части: первая, ближе к западу - Квассия, родина этнических русбандов, а дальше, за старыми, протянувшимися с севера на юг горами Орала - Западная и Восточная Пельмении. Конец владений русбандов на востоке - приморье Икрожории и длинная граница с густонаселенным, но пока спокойным Дрисриссием. Но самая беспокойная, южная граница Русбандии частично проходит по горам Шашлык, которые, в основном, заселены горячими шашлыкскими парнями - обезьяннами-носарями, или носачами, или как их еще называют - чихаками. Правда, они сильно обижаются, когда слышат это свое последнее прозвище, и часто хватаются за кинжалы и фугасы.
Носари, или носачи, заполнив собою весь Шашлык и вырезав по ходу дела всех несогласных, разделились на более чем два десятка воинствующих княжеств, постоянно конфликтующих друг с другом, а заодно и с Русбандией. Русбандские военные - дрилы, вынуждены держать сильные гарнизоны в шашлыкских горах, время от времени делая вылазки и оправдывая себя тем, что если они уйдут оттуда, то их место сразу же займут пендосы или их союзники - хитропуки из соседней Тюркебабии.
Главные города горной Шашлыкии - Аль-Глюк, Эль-Хмурск, Верхний Косячок, Острокинжалье и более-менее спокойная Несрань. Столица Русбандии и одновременно Квассии, исторической области русбандов - древняя Совква. Самый крупный город Западной Пельмении - Новопельменск, Восточной Пельмении - Краснощецк, Икрожории - Икрометск. И еще крупные города - Центропупск, Белопопск, Борщск, Кашкс, Котлетск. Есть еще и Северообезьяннск, но он невелик и о нем позже.
Империя пендосов, как называют их русбанды, то есть Соединенные Соты Индепендии, сокращенно ССИ, расположилась на другом, не таком большом, как Еврезия, но климатически более выгодном материке - Амманкии. Свободная в своих действиях, не встречая существенного сопротивления, она заняла почти весь этот материк, лишь на севере и юге оставив, наверное, для экзотики, по одной незавоеванной стране: северная Пусть Канайя - основной противник Русбандии в главном виде зимнего спорта - кейхоке, и южная Мучачия - крупнейший поставщик теплой кактусовой водки и больших олнцесозащитных шляп.
Герб Индепендии - белоголовая длинноухая, естественно пернатая пчела, а флаг символизирует полосатость ее брюха. Видимо, поэтому пендосы недолюбливают русбандов - ведь на их гербе бурая клыкастая обезьяна, да еще и двуглавая - вечный враг ушастых пчел. Подчиняясь идее герба и флага, пендосы разделили свою свежезавоеванную страну на соты, и галочками отмечают их количество на левой части флага.
Столица Индепендии - город Санта Барбекю. Главный город развлечений, а пендосы очень любят организованно развлечься - Влез Вагинс, а в Влож Попенсе, тоже организованно, производят 99% всех пендосских фильмов, продавая их затем по всему миру - как их южные соседи мучачи свою зеленую водку. Ну а главная заслуга пендосов в том, и этого у них никто не отнимет - что они придумали конвейер. Случилось это в городе Ню-Ню, самом популярном среди иммигрантов, русбандов в том числе. В последнее время их много переехало туда, из старой империи в новую - ведь перемена империй, как когда-то смена хозяев в Дурьев день, старая привычка многих обезьянн, и не только русбандских.
А еще пендосы очень набожные обезьянны, по крайней мере внешне, и очень любят подчеркнуть это в своих многочисленных фильмах, помолившись, например, перед завтраком, подъемом флага или применением напалма. Или перед покупкой друзей или после уничтожения врагов. Молодцы, а вот русбанды почти сплошь безбожники.
Главный праздник пендосов - Зе Индепендос Дей, или День Независимости. Независимости от красносфинкеров, первоначально населявших Амманкию, но в результате долгих и прагматичных войн загнанных пендосами в презервации.
Главный праздник русбандов - Новый Год, дешево и не сердито. А совсем еще недавно, во времена еще не распавшейся Империи, праздновали День Явления Великого Тоталитарина (ДЯВТ), но ко времени описываемых событий он почти забылся.
И еще: идепенды, не справляясь с русбандами и боясь открытого боя, называют их русошвинами, и очень довольны этим, а русбанды в ответ называют индепендов пендосами, и тоже очень собою довольны.
Дрил. Слово-анахронизм, рудимент доисторических времен, однако часто и живо употребляющееся во всех обезьяннских языках. Это слово появилось задолго до разделения первых обезьянн на племена, народы, государства, и наверное поэтому у всех оно означает одно - военный строй. Когда-то предки обезьянн - обезьяны, были вытеснены из джунглей крупными хищными хоботными - слозубами. Слозубы сильными хоботами трясли деревья, на которых жили обезьяны. От этого у них кружилась голова, и они падали прямо на большие, липкие уши хищников и гибли так целыми стаями.
Под угрозой полного вымирания обезьянам пришлось покинуть удобные, но страшные джунгли, и выйти на не менее опасные равнины, где они, однако, уже издалека могли видеть липкоухих. Им в этом помог жесткий строй - дрил, первое слово, произнесенное обезьяной в момент превращения в обезьянна. Сначала они просто выживали, затем научились делать оружие и стали охотиться сами, и перво-наперво перебили всех слозубов. А когда горы мяса закончились, начали обрабатывать землю и постепенно превратились в, собственно, обезьянн. Обезьянн - это звучит не только гордо, но временами и страшно.
С тех жестоких пор прошло много тысяч лет и, постепенно, понемногу потребность в постоянном дриле исчезла. Сейчас это слово в обезьяннских языках осталось в основном в виде суффиксов, в частности в званиях русбандских ифоцеров: лейдрил, капедрил, майодрил, полкодрил, генедрил; и на флоте: тридрил, двадрил, расдрил, адмедрил; да еще, пожалуй, в кавалерии, существующей исключительно в парадном варианте: конедрилы различных рангов. Примат и Абызн - как раз такие ифоцеры, капедрилы северообезьяннской пехтмуры, и читатель, вероятно, помнит, что Примат - это удачливый спортсмен, мастер-силодрил в тяжелом весе, а эта категория наиболее почетна в любых сообществах обезьянн, а Абызн - комадрил штабной автороты.
Ну и еще одно, о чем, пожалуй, можно и даже нужно было бы упомянуть, так это религия. Из множеств вариантов веры к началу повествования утвердились, или о них еще помнят, три основных учения или, как их еще называют - мировые религии, хотя, правильнее было бы говорить - планетарные, не давая возможным инопланетянам повода для подозрений в разумности обезьянн и в их космической мании величия.
Самой молодой из них уже, тем не менее, чуть меньше полутора тысячи лет, и главного бога зовут Лохом (обычно: "О, Лох!" или "А, Лох?"). О нем обезьяннам рассказал великий пророк Мухомор, после своего общения с ангелом по имени Взбодриил, и он же в священной книге всех коневодов Анкор изложил основные постулаты. Относительная молодость этого учения делает его воинственным и динамичным, что как нельзя лучше подходит для известных своей горячностью носачей шашлыкских гор. В священный день всех лохован, пятницу, они, подчиняясь громкому, на распев зову музозвонов, красят яйца в зеленый цвет и собираются на молитвы в особые дома - ярангочумы.
Второй планетарной религии уже более двух тысяч лет, и она появилась за шестьсот лет до веры в Лоха. Имя главного божества этой религии - Соус, и он, по его, естественно, словам, не больше и не меньше - внебрачный сын главного ангела, Гамадриила, и он же пророк и по совместительству собственный палач. Но нужно признать, что идеи его гораздо миролюбивее своего позднейшего коллеги, Мухомора. Русбандия, номинально, на восемьдесят процентов находится под влиянием учения Соуса, и у соусовцев есть свои молельные дома - чуркви, и свой священный день - воскресенье, красный день календаря, и они тоже, как и лоховане, красят яйца, но, понятно, что в красный цвет.
А за пять-шесть столетий до Соуса существовал еще один пророк, более древний и, соответственно, более миролюбивый. Имя его - Великий Будка, он сам себе ангел. Последователи этого пророка называют себя будкистами, их священный день - туманный и дождливый четверг, их молельни - будки, и они не только красят яйца в желтый цвет, но еще и бреют их - чтобы случайно не наступить на медитирующего в тумане монаха.
Если захотеть и заглянуть еще дальше в глубь обезьяннской истории, то можно без труда отыскать с десяток мировых, но сейчас уже основательно подзабытых религий, например: огнепоклонники и водоспуски, ветродуи и хвостоплеты, древохвалы и свистуны, и множества верований в силы природы и духов лесов. Но все религии придумывали ангелов и бесов, и об этом нелишне напомнить читателю, потому что не только Примату, но и ему может присниться нулный (лунный) ангел или космический бес, и подсказать, что ангелы часто меняют окрас - в зависимости от обстановки.
Но пора возвращаться в Северообезьяннск, главный город Северного Флота Русбандии. Будь бдителен, северообезьяннец!
***
5. Первый день на планете обезьянн, продолжение.
- Привет, Шимпанзун!
- Привет, Безьянна! Только давай пойдем быстрее, хорошо?
Быстрый шаг необходим, и хотя приятно считать себя решительной и независимой, особенно утром и одной, но сегодня решительность ее подвела - она продрогла насквозь. Еще вчера она решила, что сегодня для нее начнется весна. Так и случилось, однако с вечера проверенный на стрелки капрон отказывается греть, а отступить уже невозможно, немыслимо, нельзя. Можно только или заболеть, или замерзнуть - насмерть!
- Хорошо, хорошо, - быстро согласилась с подругой Безьянна. - А что это на тебя обезьянны прямо с утра набрасываются? Наверное, костюмчик взолновал?
- Наверное. Интересовались температурой тела.
Она ответила, не сбавляя шага, и это жестоко по отношению к тепло одетой Безьянне. Но чтобы не замерзнуть окончательно, ей нужно еще быстрее мелькать ногами, чувствуя, как взгляды идущих позади тянутся к ним, отрываясь от черных шинелей. Но тепла это не приносит. Еще немного - и ноги перестанут слушаться ее, они просто отвалятся. Красота требует жертв, те два пехтмурских капедрила абсолютно правы, но ей приятно и привычно стряхивать со своих длинных ног - метр десять и не от бедра, липкость взглядов встречных и параллельных обезьянн, и ревность обезьяннш. Вот только голос дрожит вместе со всем телом - хоть и вынужденно, она заметила это, отвечая на неизысканную шутку двух хлопнувших ей вслед глазами капедрилов.
- Ну и как температура?
- Понижается быстрее, чем я иду, а тела я уже почти не чувствую. Могла бы и не спрашивать!
Шимпанзун знает, где-то читала, что обезьяннши намного легче переносят холод, чем сильный пол, а сегодня утром она установила это опытным путем. На себе, но ей почему-то не очень верится в правильность книжной теории. Правда, ее немного согрела черная закорючка глаз высокого капедрила, но вздрогнув, тело прогрелось всего лишь на полградуса, не больше, а степной взгляд напомнил, вдруг и не к месту, сегодняшний забытый сон. Правда, думать сейчас о снах невозможно, это станет возможным позже, на службе и в тепле, и то, если вспомнится. А забудется - значит не сбудется.
- Зато у них повысилась.
- Воспламеняющая взглядом?
- Причем тут взгляд?!
Они рассмеялись. Смех необходим и не мешает быстрому шагу, а вскоре, увидев бетонный вход в пещеру, она едва не прибавила еще - у нее длинные ноги, а пальто едва длиннее юбки. Она не умерла и доказала теорию действием, но внутрь нырнула впереди Безьянны и счастливо врезалась в плотное тепло большого калорифера. Толстая вахрушка в стеклянном кубе проверила пропуска, и Шимпанзун, заметив, что подруга сразу же расстегнула шубу - ей жарко, не зима, внутренне сопротивляясь движению, но понимая его срочность и необходимость, непослушными пальцами развязала пояс. Густое тепло скалы сразу же проникло под пальто - и это спасение.
Они быстро прошли по узким коридорам и лестницам вниз, мимо мелькающих рядов дверей с загадочными для непосвященного надписями, вдоль стрелок на стенах, под змеящимися под потолком трубами и кабелями. Стены коридоров окрашены в различные цвета - чтоб не заблудиться, но не смотря на это привычна экзотика подземного объекта жутковато давит искусственностью света и несвободой воздуха на снующих по коридорам обезьянн. Начало дня, и черные, цвета формы дрилов, осколки тени утренней змеи рассыпались по разноцветным направлениям. Но пройдет полчаса, сменятся вахты, и все успокоится.
Вот и нужная дверь, одна из многих, с буквами и цифрами на ней - название боевого поста. Нажатие на кодовый замок - и они выпрыгнули из коридорной спешки и врезались в стандартную статичность круглосуточного дежурства, немного растревоженную пришедшей сменой. Мигание лампочек и шкал, специфичность звуков, привычность направлений взглядов и точность фраз.
- Задерживаемся? - сурово спросил дежурный. - Или все-таки опаздываем!
Он в чине лейтедрила, а значит молод и от этого показательно грозен. Он восседает посреди длинного, во все центральное помещение стола. Справа от него - помощник мичудрил, который служит давно и знает все, слева - диспетчер, мичудрила средних лет по имени Рила. А перед столом, метрах в пяти он него, большой, во всю стену экран, или правильнее - планшет, и обезьяннши-планшетистки рисуют на нем четкие и жирные, плакатные стрелки, прокладывают маршруты и пишут большие буквы. Но все справа налево, и получается белиберда. Там, за экраном, с той стороны, внизу, оперативный зал, и дрилы больших рангов, издали глядя на экран-планшет, а заодно оценивая силуэты планшетисток, сначала обязательно думают и затем решают, куда какой корабль двинуть, или послать в назначенный квадрат подводную лодку, или поднять пару самолетов, или оставить все на месте. Шимпанзун и Безьянна - планшетистки, пришли на новеньких - сменить стареньких.
- Торопимся! - за себя и за еще не оттаявшую подругу ответила Безьянна, и они быстро прошмыгнули в дверь за спиной дежурного.
И сразу же врезались в другую, теперь уже говорящую спину. Спиной к двери, а значит к ним стоит ифоцер - их комадрил, а комадрила, понятно что нужно любить не только в фас и в профиль. Перед ним молоденькая обезьянна в форме, но очень короткая юбка противоречит уставу, хотя и радует его суровый глаз.
- Ну в чем дело? Я не пойму, честное слово! Сколько можно говорить?! - произнесла спина с плохо сдерживаемым внутри мундира надрывом, и стало ясно, что это не первый вопрос и что этот вопрос почти риторический. А спина с такой риторикой не согласна.
- А в чем дело? - с притворным непониманием и тренированной невинностью в голосе переспросила симпатичная обезьяннка в короткой юбке.
- Я же просил, умолял... всех, одевать на службу что-нибудь поприличнее.
В раздевалке еще несколько обезьяннш, новая смена. Они молчат и честно слушают строгие комадрильские слова.
- Не понимаю, о чем вы? Сами же знаете, что формы на складе нет, а материалом не дают. Разоружение! Пошила, из чего было.
- Но не раздевание же! Что, в самом деле больше не нашлось?
- На обрезки много ушло.
В ответе обезьяннки снова прозвучала показательная невинность, а у комадрильской спины, там, внутри, образовалось разреженное пространство, дефицит воздуха и невозможность звука. Главное, чтобы не случилось избытка внутреннего напряжения!
- Доиграетесь, у вас вся премия на обрезки уйдет! - наконец-то выдохнул комадрил. - И не только у вас! Я это всем говорю.
Все - это планшетистки, телеграфистки, радистки, экспедистки. Они молча и внимательно слушают комадрила, потому как положено слушать, тем более он им, в общем-то, не враг. А еще в этой комнате с десяток телеграфных аппаратов, но и они почтительно молчат.
- Оран Гутанович, говорят, скоро брюки выдадут? - спросила одна из обезьянн, та, что постарше.
- Спортивные! А мне смирительную рубашку. Поймите, вы же к начальству ходите, бумаги носите.
- А что, ему нравится, оно довольно, - вновь напомнила о себе и о пользе игры в непонимание молоденькая обезьянна.
- Хорошо, что вы не видите, как оно довольно, когда меня на ковер вызывает!
- По этому поводу? Не может быть!
Чувствуя бесполезность всяких доводов и близость нового приступа кислородного голодания, комадрил резко повернулся, и... его взгляд уперся в Шимпанзун, в ее расстегнутое пальто и в длинные, красивые, стройные и чудовищно чулочные ноги.
- Мамочка! - вырвалось у нее.
- Вот именно!
Суровый комадрильский взгляд сломался, и майодрил, убедившись в безнадежности любых слов, вышел из раздевалки в центральный пост, плотно закрыв за собою дверь. В его, понятно что майодрильских (он закончил гражданский вуз и не имеет права называть себя тридрилом), но вполне еще гибких мозгах столкнулись суровость и нежелание спора. А еще, наверное, весна, и неплохой для священника, но неудобный для дрила характер. Из-за двери послышался прыск-смех.
- Детский сад!
Он суров не только для обезьяннш из раздевалки, но и для всей дежурной смены. Однако смена - сидящие за столом и стоящие у планшета-экрана, почему-то смотрят на него сочувственно и бесстрашно. Со срочниками было проще - но разоружение, сокращение - и набрали местами ногастых и частично незамужних. Беда!
- Оран Гутанович, - тоном учительницы, знающей чуть больше, чем этого требует школьная программа, обратилась к нему мичудрила по имени Рила, помощник номер два, - напрасно вы так остро реагируете. Они же молодые, им хочется ножками посветить. Это же вполне естественно.
- И не безобразно, - поддержал ее первый помощник, знающий комадрила с лейтедрильских времен.
- А начальство действительно довольно, - согласился с подчиненными дежурный, - оно их так и различает. Спрашиваешь, - кивнул он на телефоны без дисков, - а где там наша экспедистка? Какая, - отвечают, - в короткой юбке? Да, - говоришь, - с ногами. Уже ушла. Все быстро и понятно. Они же не разбираются, - он снова кивнул на телефоны, - кто откуда, а внешне запоминают. Удобно, и время здорово экономит. Энергосберегающая технология!
- Только не надо никого защищать, - комадрил немного поостыл, - а то, по-вашему получается, - теперь уже он кивнул на телефоны, - что там сексуальные маньяки, а я ими же неправильно соорентированный энтузиаст. Ладно, дежурьте, не отвлекайтесь.
И взяв с аппаратной стойки мицу, он вышел. Сидящие за столом встали, а в закрывающуюся дверь из коридора влетели внятные слова:
- А с тетками построже...
- Есть! - громко согласился с ним дежурный. Дверь закрылась, все сели на свои, боевые места.
- Совет не лишен здравого смысла, - глубокомысленно заметил помощник, при этом понимая спорность его применения.
- Да, тяжела ты, мица комадрила, - задумчиво проговорил дежурный, вероятно, примеряя эту мицу на себя, и крикнул в раздевалку:
- Вахта меняться собирает-цааа?!
- Я думаю, твоей не тяжелее, да и носить удобнее, - много раз доказанной теоремой распределения тяжести по мицам возразил помощник. Он очень давно сидит на своем боевом месте и помнит всех комадрилов с лейтедрильских погон. - Все там будете.
Тем временем, услышав звук закрывшейся двери и щелчок замка, и конечно, вой дежурного, то есть сигнал к построению, из раздевалки выглянула виновница короткого торжества несоответствий, обезьянна в неподдающейся уставным измерениям юбке.
- Ушел? - спросила она, видимо из-за своей девичьей или короткой памяти позабыв выключить показательную и, естественно, притворную невинность.
- Ушел, - ответил дежурный. - А вы очень хотите, чтобы его вперед ногами вынесли?
- Ну что вы! - на ходу и за всех ответила короткая юбка. - Он хоть и милитарист, но нам очень нравится. Если с ним случится что-нибудь непоправимое, там, на ковре, я буду честно плакать.
- Навзрыд и сейчас, - кивнул помощник.
- Кончай базлать, кочумайте строиться! - рыкнул альтернативностью дежурный. Обезьянны не то чтоб кое-как, но достаточно сумбурно выстроились в две, на их взгляд ровные линии перед столом, официально обозначаемом как пункт управления поста.
- Вот вы начальство драконите, - продолжил наставления помощник, - а оно на нас отыгрывается.
- А вы на нас отыграйтесь, - с готовностью предложила одна из обезьянн.
- Как же, на вас отыграешься, себе дороже выйдет.
- По вахте вопросы есть? - строго спросил у отдежуривших лейтедрил. - Нет? Тогда меняйтесь, всем пятерки. У заступающей смены вопросы есть? Нет? Тогда заступайте. Разойдись.
- Всем пятерки?
Это подала голос уже оттаявшая Шимпанзун. Сейчас она займет свое рабочее место у планшета, и суровый лейтедрил на пару с убеленным сединами мичудрилом станут пялиться на ее длинные ноги, к которым уже вернулась гибкость и подвижность, а электронные часы примутся отсчитывать точное дриловское время - двенадцать тягучих, это если нет работы, и быстрых, если работы много, часов до окончания дневной смены.
***
6. Все еще первый день, но уже вечер.
"- Что такое, почему все время без четверти два?!
- Это ма-но-ме-тррррр!!!"
Читатель! Не забывай о течении времени (час.),
и движении бурь (ман.).
- Вот несправедливость, одни двигатель - жгут, другие - чинят, - пробурчал Абызн, а Примат уже наверное в десятый раз отметил про себя похожесть механических суждений друга. В боксе есть часы, на стене, и их четкие стрелки подозрительно быстро бегают по циферблату. А под часами БэТээР с раскуроченным двигателем, а вокруг инструменты, детали, пятна масла. В железных внутренностях погрязли Абызн и Примат, и еще механик-водитель, срочник - причина долгих ремонтных усилий. Уже вечер.
- Я не виноват, - так же не в первый раз оправдался механик, - вы же знаете. Да я бы и сам все сделал.
- Через год? Или молчи, или умри, обезьянний фактор.
Утром, на разводе, Абызн погорячился, и на вопрос: "Ну как там, дела с двигателем, идут?", он вдруг бодро ответил: "Собрать осталось!", и вот ковыряется уже целый день, а до "собрать" дело еще не дошло. Он комадрил неполной штабной роты, это неплохо, но есть и свои неудобства - часто приходится быть единым во многих лицах. Вот как сейчас - стармехом и начбронем, а завтра испытателем. Хорошо, что Примат, подбив свою спортивную статистику, а в перерывах между рекордами он отвечает за попытки сдачи штабистами зачетов и выполнение нормативов по "физпо", решил помочь другу и зашел после обеда в бокс. Но все равно - как бы не пришлось гордо ковыряться еще и ночью! Хотя вряд ли - вся "интеллектуальная" часть была завершена до обеда. Тем более от Примата при его габаритах мало толку - не очень-то он вписывается в неудобные БэТээРовские полости. Но пускай сопит - дураков работа любит, и - не сказать ли ему об этом? Такой вот он, Абызн, так он думает о служебном долге и о старом друге.
- А как насчет сегодня закончить? - скорее всего прочитав несложные мысли друга, задал провокационный вопрос Примат. - Ты кажется подзагнул, слегка?
- Неужели я так сказал? - попытался прикинуться дауном Абызн.
- На разводе, сегодня. Слово в слово. Вон и Мичурин слышал.
- Давно это было, - осторожно и при этом подло заметил механик.
- Сегодня еще не кончилось, - не нашелся с достойным ответом Абызн.
А на часах уже - шесть.
- Товарищ капедрил, а если сегодня закончим, катнем? - наивно, а может и не в сознании предложил механик.
- Еще одно слово, и я на тебя наеду, бездельник.
Однако нудное дело идет к хоть и затяжному, но концу. Труден путь к успеху, однако прибавить черного оптимизма вполне уже возможно и почти неопасно. Вот только - можно ли шутить механику, причине нудного дела?
- Катнем, - сказал в сторону Абызна Примат, - если только во сне. Кстати, знаешь, что сегодня приснится твоей жене? Ей приснишься ты, далекий и недоступный.
- Главное, чтоб ты не снился, - не отрываясь от железа, без улыбки пошутил Абызн.
Гукнула дверь - кто-то зашел в бокс и затопал к ним по бетону. Заелозил задницей механик, и они услышали бодрый голос полкодрила. Того самого, кто задал текущий утренний вопрос, и которому Абызн на свою голову дал неосторожный ответ.
- Ну как дела, идут? Не пора ли по домам?
- Пару гаек осталось закрутить, товарищ полкодрил! - с готовностью, с ответной бодростью отрапортовал механик, выручая не очень словоохотливых ифоцеров. Ему-то что, ему-то торопиться некуда - казарма рядом.
- Да? Наверное, я считать разучился - предъявив все существующие причины любви полкодрила к капедрилам, удивленно произнес с высоты аккуратно сшитой шинели вошедший. И добавил, еще раз посмотрев на раскуроченный двигатель и на свои, естественно, комадрильские часы. - Ну что же, желаю успехов.
