Комлевы жили в такой тьмутаракани, что Сормов чуть все не проклял.
Грязный автобус, гремя разболтанными створками, довез его до райцентра. Там, в низком вокзальном зданьице, пришлось купить билет до некой Качановки, и двойник первого автобуса, только в синих полосах, а не в зеленых, через полтора часа сбросил Сормова, как ненужный уже балласт, у щита, скромно обозначающего остановку.
Стаял сизый прощальный выхлоп. Снежное безмолвие раскинулось вокруг. Укутанная снегом Качановка едва заметно обозначала себя дымками в пятистах, судя по побитой надписи на щите, метрах впереди. Но Сормов туда не пошел, а свернул на пропаханную грейдером полосу, извивом уходящую в лес.
Оделся он хорошо, тепло, и первые два километра отмахал в бодром темпе, поскрипывая ботами на меху.
Солнце клонилось к западу.
За отвалами по грудь ровно лежал снег. Лежал он и дальше, уползая в холмы, поросшие ельником. Лежал, если смотреть за, до самого горизонта.
Чистый. Белый.
Сормова впервые за пять или шесть недель вдруг покинула черная, исступленная тоска. Не ушла насовсем, нет, но сжалась под сердцем. То ли выдохлась, то ли испугалась. Нелегко было ей, черной, в белом царстве.
Морозец покусывал щеки. Пар дыхания инеем оседал на бровях, подбородке и верхней губе.
Сормов или шагал, или плыл, или это был какой-то внутренний, биологический круиз-контроль, управляющий телом без участия, собственно, человека.
Изгибалась тень.
Елки подбирались к самой дороге, нависали снежными лапами, потом отступали, потом подсылали молодняк, и тот торчал из сугробов любопытными зелеными макушками.
Было тихо.
Сормов растворялся в белизне. Кто он? Что он? Утепленные штаны. Свитер. Пуховик. Шарф. Шапка. Перчатки. Рюкзак. Вот и все.
Душа же...
Ой, нет, не будем о душе, ну ее, больную.
Уходили куда-то просеки. Выныривали справа, перемахивали через полосу. Словно гигантскими стежками сшивали мир.
Сормов сначала замедлил шаг, потом вовсе остановился. Потом, продавливая в слежавшемся сугробе лунки, забрался на отвал. Сел на краю. Одинокий человек в снегах.
Наверное, сыну бы здесь понравилось.
Он вообще любил зиму. Новый Год, каникулы. Даже лето как-то меньше... любил...
Нет, оборвал себя Сормов. Любит.
Комлевы - это уже от безысходности. Точнее, от потребности хоть что-то делать. Не важно, в сущности, что. Не важно.
Все в прошлом. И врачи, и консилиумы, и светило столичное, деньги, деньги, деньги, и неудачная операция, и, увы, все, что в силах, но к сожалению, к сожалению, мы, конечно, еще подержим вашего сына в коме...
Свечки в церкви. Знахари, целители, колдуны, маги.
Второй круг. Такой же выматывающий и такой же бесполезный. Настои, травы, обереги, возьмите свежее яичко в правую руку, земли с кладбища - в левую, святой воды - в рот...
Кто ему рассказал о Комлевых, Сормов уже и не помнил.
То ли на работе женщина, то ли соседка по лестничной площадке, то ли в больнице девчонка из реанимации.
"Он свою жену - с того света..."
А ему - что? Он готов, он в таком состоянии, что и собираться не нужно. Вдруг и Женьку...
Сормов, вздохнув, сполз обратно на дорогу. Снег посыпался следом. В рюкзаке брякнули водочные бутылки.
Скоро лес разошелся в стороны, открывая слева серо-зеленый овал замерзшего озера, а справа пригорок, на котором едва проглядывали из-под снежных шапок домишки. Косой рядок столбов электропередач. Голые, черные деревья.
Вот и добрел, подумал Сормов.
Темнело. Снег серел. Где-то далеко гуднул поезд.
Деревенька тонула в сугробах.
Облупившиеся заборы, затянутые ледком окна, ни света, ни голосов, ни лая. На дверях первой избы - замок. Вторую и не видно за снежным валом. С другой стороны - покосившийся, забитый снегом сруб.
А есть ли здесь люди?
Сормов стиснул зубы, прошел дальше, отсчитывая. Так, четвертая изба с начала. Третья... Четвертая...
Снег у железной калитки лежал нетронутым, но с крыльца был счищен, а в обход шла свежая тропка. У ступенек одиноко желтело полено.
-Эй, хозяева!
Сормов стянул с шишечки на калитке проволочное кольцо.
Задубелое полотенце покачивалось на веревке. Щелкал винтом насаженный на шест деревянный самолетик-флюгер.
-Хозяева...
Сормов промялся к крыльцу, потоптался на месте, сбивая снег с обуви, подхватил полено. Искоса глянул на близкое темное окно - вроде бы тень мелькнула в глубине. Отпрянула.
-Мне нужен Николай Комлев.
Крепкая низкая дверь не шелохнулась.
Сормов подергал ручку. Мертво. На засове. Или на крючке. Наверно уж кто-то в доме есть. А он вот без приглашения...
-Вы кто?
Голос из-за двери был простуженно-хрипл.
-Я - Сормов. Мне про вас рассказали, что вы можете...
-Слухи это все.
Человек за дверью закашлялся.
Затем там звякнуло. Дверь распахнулась. В лицо Сормову дохнуло кислым теплом.
-Здравствуйте.
-Николай, - мужчина, стоящий на пороге, выпростал руку из накинутого на плечи полушубка.
Стянув перчатку, Сормов пожал широкую ладонь.
-Алексей.
Комлев был чуть ниже его и чуть старше. Лет сорок шесть-сорок семь. Плечистый, заросший. На ногах - штаны, заправленные в обрезанные валенки. Под полушубком - телогрей и теплая рубашка. На шее - мохнатый шарф, из-под которого выглядывал уголок горчичника.
-Кто у вас?
-Сын, - сказал Сормов через силу. - Женька.
Комлев прищурился, кивнул, отнял полено.
-Проходите.
Дверь за Сормовым стукнула, и он оказался в полной темноте.
Где-то рядом шевелился Комлев, чувствовалось движение воздуха, пахло мятой. Сормов не знал, раздеваться здесь или в комнате, поэтому стоял, потихоньку отогреваясь, только рюкзак спустил в ноги.
-Да где ж это?
С характерным звуком щелкнуло колесико зажигалки.
Слабенький огонек в пальцах Комлева поплыл от Сормова вбок, обрисовывая бревенчатую стену.
-Ага!
Огонек нырнул.
Сормов разглядел край лавки и блюдце с наполовину утонувшей в нем свечой.
-Электричества с утра нет, - пояснил-просипел Комлев, - приходится так.
При свете свечи слева от Сормова нашлась вешалка. Тут же висели сухие веники и грибная вязка. Комлев приподнял блюдце.
Его бледное лицо словно налилось жаром, блеснули глаза.
-Раздевайтесь здесь. Ботинки тоже. Тут тапки есть... - Он закашлялся, вложил блюдце Сормову в ладони. - Потом проходите.
-Хорошо, - сказал Сормов в сутулую спину.
Стукнула дверь в комнату.
Под поскрипывание половиц там что-то неразборчиво спросил женский голос, хриплый мужской также неразборчиво ему ответил.
Сормов поставил блюдце на край объявившегося из темноты кургузого комода, вжикнул "молнией" на пуховике. Раз, два, из рукава - и на вешалке. А вот с ботами пришлось повозиться - шнурки смерзлись.
-Можно?
Он вошел, пригнувшись, едва не ударившись лбом о притолоку. В тапках. С рюкзаком на плече. Со свечой на блюдце.
Серый печной бок отгораживал кухню. Узкие половички тянули через всю комнату зыбкий нитяной узор. Синий зимний вечер стыл в маленьких окнах.
Комлев сидел на стуле, утонув в шарфе подбородком. Жена его рядом, на диване, сматывала в клубок распяленную на табуретных ножках пряжу.
На столе желтел чайник, а в стеклянной банке из-под майонеза потрескивала высокая свеча.
-Здравствуйте.
Женщина подняла голову, чуть улыбнулась.
-Здравствуйте, Алексей.
У нее было странное, спокойное лицо. Миловидное. С ямочками на щеках. Несколько отстраненное. Но это Сормову могло и показаться.
-Садитесь, - Комлев указал на стул напротив.
Сормов сел.
Пламя дрогнуло, на голых бревенчатых стенах заволновались тени.
-Я вам вот...
Сормов торопливо растянул горловину рюкзака. Две литровых бутылки водки почетным караулом встали у чайника.
Сормов достал и бумажник.
-У меня еще деньги есть...
-Денег не надо, - жест Комлева был однозначен.
От дивана Сормов уловил чуть слышный вздох. Он подумал и все же решил не спорить и не настаивать. Ни к чему.
Комлев покашлял, выставил локоть на стол, подпер ладонью щеку. Взгляд его утек к бутылкам и сделался тоскливым.
Словно учуяв подругу, и Сормовская черная тоска заелозила под сердцем. Зря я пришел, подумалось ему, совсем сбрендил...
Или помогут?
-Значит, сын, - сказал Комлев.
-Да. Женька. Евгений.
-Сколько ему?
-Двадцать два.
Комлев качнул головой, темные глаза снова нашли Сормова.
-А где мать?
Отвечать не хотелось.
Давно вычеркнуто, забыто, похоронено. Даже имя - и то стерлось. Напрочь.
-В долгосрочном отпуске. С пяти лет.
Комлев хмыкнул в шарф.
-Ясно. Отцы, знаете, ко мне почему-то редко приходят. Прагматики, видимо. Предпочитают... А матери, те больше...
Он нагнулся, откуда-то из-под стола со звоном и стуком вытащил старую пишущую машинку с уже вставленным в каретку листом. Затем одел на нос узкие очечки. Пальцы его взлетели над клавишами будто пальцы пианиста.
-Фамилия?
-Это зачем? - спросил Сормов.
-Вы не спрашивайте, Алексей, - мягко сказала жена Комлева. - Вы поверьте, что так надо.
-Но...
-Коля же ваш последний шанс, да?
Сормов прижал кулак к дрогнувшим, давшим слабину губам.
-Не знаю, - сказал, - наверное.
-Вот и не спрашивайте.
-Итак? - произнес, уловив паузу, Комлев.
Руки его так и висели в воздухе.
-Сормов, - сказал Сормов, - Алексей Алексеевич.
Бах-бах-бах! - застучали пальцы по клавишам. Бах! Бах-бах! Каретка, взмахивая краем листа, поползла в сторону. Бах! Бах!
Рычаги с литерами подобно ножкам безумного паука выхлестывали вверх и тут же опадали.
-Цель путешествия?
Вжикнула, вернувшись на место, каретка.
-Сын, - сказал Сормов.
Бах-бах-бах!
-Имя сына?
-Евгений.
Комлев печатал быстро, почти без заминок на поиск нужной буквы. Нижнюю губу он то и дело выпячивал и кусал зубами. В очечках отражалось пламя свечи.
-Город местонахождения?
-Ярославль.
Бах-бах! Вж-жик!
Комлев покрутил в машинке колесико, заставляя лист перегнуться к столешнице. Сормов попробовал разобрать перевернутые буквы.
Ба... би... Билет?
Бах-бах-бах напоследок. И как бы не насквозь. В машинке устало прозвенели внутренности.
Буковки на листе были нечеткие, видимо, чернильная лента у машинки издыхала. Вверху заглавием шло: "Билет".
Далее, через интервал, с краю была тиснута фамилия с инициалами, под ней: "Цель: сын Евгений", еще ниже: "Прибытие: Ярославль".
В самом конце листа темнела строчка: "Оператор: Комлев Н.И.".
-Это что, розыгрыш? - спросил Сормов.
Комлев откашлялся в кулак, закутался в полушубок.
-Это всерьез.
-Но как...
Лист дрогнул в опасной близости от фитиля.
-Не сожгите, - сказал Комлев.
-Хорошо, - Сормов отвел руку, - только объясните мне, это билет?
-Да, - кивнул Комлев, - это именно билет.
Они встретились глазами.
-Вы не похожи на сумасшедшего, - помолчав, сказал Сормов.
-А должен?
-Не знаю. Я думал... я как-то совсем...
Сормов смутился.
-Вы представляли себе шаманские пляски с бубном? - Комлев смотрел без тени насмешки. - Излечение по фотографии? А, может, что я вас заячьей лапкой перекрещу и все пройдет?
Пряча глаза, Сормов медленно сложил листок вчетверо. Ногтем провел по сгибам. Мотнул головой.
-Не знаю.
-Алексей, - сказал Комлев, - ваш сын еще жив?
-Он в коме.
-Значит, так, - Комлев выловил откуда-то из недр полушубка дешевые пластиковые часы без ремешков. - Сейчас семь сорок. Да. Поезд в восемь тридцать. До путей - километр по снегу. Справитесь?
-И что? - задушено крикнул Сормов. - И что?
Мягко стукнул, покатился по половичку клубок. Мелькнула тень - жена Комлева соскочила за клубком вдогонку.
-Сядете в поезд, - сказал Комлев, - найдете сына...
-Где, в поезде?
Сормову сделалось дурно.
О чем это они? О том, что с дурацким самодельным билетом его возьмут на дурацкий поезд? А в поезде - Женька? Ведь Женька...
Бред!
-Алексей, поверьте, это особенный поезд.
Сормов вздрогнул.
Жена Комлева, обойдя стол, встала за спиной мужа.
-Особенный, - тихо и грустно повторила она.
Огонек свечи вдруг мигнул.
Комлев с женой на мгновение провалились в мутную тьму, и во тьме этой Сормову показалось, будто они срослись, слиплись, руки женщины увязли в плечах мужчины, бледным пятном оформилось одно на двоих длинное лицо, с чуть слышным треском поползла одежда.
-Вам бы поспешить.
Наваждение пропало.
Комлев, отклонившись, смотрел обеспокоенно. Женщины за его спиной не было. Сормов растерянно обернулся - ах, вон она, снова на диване.
Пуховик успел захолодеть. Сормов его, конечно, застегнул, но едва не застучал зубами. Домашнее тепло рассеялось.
Он сел на лавку, потянул боты. Комлев опустил свечу ниже.
-Так видно?
-Нормально.
Шнурки - покрепче. Мало ли развяжутся.
Сормов топнул одним ботинком, потом вторым. Готово. Комлев снял дверь с крючка, и они вышли в морозный вечер.
Было уже темновато. Звезды висели в небе.
-Сворачивайте по тропке за дом, - сказал Комлев.
Сормов свернул.
Хрустел снег под подошвами. Чернели деревья. Тропка вела к ограде из жердей, за которыми катилось под уклон поле.
-Кроме вас тут что, никого нет? - спросил, остановившись, Сормов.
Комлев подошел к ограде.
-Почему? - выдохнул. - На том конце еще живут. Хотя да, умирает деревенька.
Он вытащил верхнюю жердину из паза. Сормов, не дожидаясь, перекинул ногу.
-Туда?
Комлев поймал его за рукав. Приблизил лицо.
-Малую Медведицу видите? По ней и держитесь. Снег слежался, так что глубоко не провалитесь. За полем лесок, но редкий. Вы сквозь, а там и насыпь. Если отсюда по прямой, то аккурат к домику смотрителя выйдете...
Он закашлялся. Дыхание его кололо Сормова в щеку.
-А Женька точно на поезде?
Господи, подумалось Сормову, что я спрашиваю? Я же не верю. Не верю! С чего вдруг Женьку повезут на поезде? И куда?
И вообще, получается, уже везут?
-Вы, главное, - сказал Комлев, - Высокого не бойтесь, он добрый на самом деле...
-Кого?
Комлев махнул рукой.
-Там разберетесь. Ну, все.
Он запахнулся и мелко посеменил в дом.
Сормов посмотрел ему вслед. Вот так просто... Идите, мол. Последний шанс. Последний поезд. Он вскинул голову, нашел в черноте неба "ковшик".
Прямо на него, да?
Уклон был небольшой. Брести по грудь действительно не пришлось. Сормов провалился всего два раза, и то лишь по колено.
Поле представлялось бесконечным. Было тихо и морозно.
Какое-то время он шел, ни о чем не думая. Старался держаться выбранного направления и только. Загребал ботами.
Не такая уж прямая цепочка следов тянулась за ним.
Билет мялся в кармане брюк. Вокруг становилось все темнее. Лунки, оставляемые в снегу, казались густо-синими.
Ни души.
А куда я иду? - подумал Сормов. Зачем? Я с Женькой должен быть.
Он остановился, потерянный человек среди наступающей ночи. Что впереди, что сзади была одна муть. Смешавшиеся снег и небо.
В глазах рябило.
Это же все ерунда, сказал себе Сормов. Вся эта беготня бессмысленная, помогите, спасите. Кто поможет? Кому это нужно кроме меня?
Его затрясло.
А Женька - умирает. Он фактически умер уже. Это я просто принять не могу.
Тоска срубила Сормова в снег. Он завыл, прижимая к лицу ладони. Глазам было горячо. Боль текла из сердца, как кровь - ртом.
Женька, Женька. Может, мне умереть здесь, а? Где-нибудь да встретимся. А смерть от холода, говорят, легкая...
Он перевернулся на спину, к звездам. Мокрые щеки тут же стянуло морозом. Вот как жить? - спросил Сормов у звезд. Не знаете? Вот и я...
Он сел, потом тяжело, оступаясь, поднялся.
То ли поворачивать обратно, то ли идти вперед. Поезд, поезд...
Хорошо, решил Сормов, пусть будет поезд.
Лес приблизился, вырос, распался на стволы. Снег здесь был мягче. Сормов увяз в какой-то канаве, но продрался. Десять шагов. Двадцать. Тридцать.
Сначала чуть посветлело. Затем лес расступился и внезапно кончился. Захрустел ледок промерзшей болотины. Крак-крак. Крак-крак.
Сормов подумал, не провалиться бы, и тут же, как и было обещано, уткнулся в насыпь.
Насыпь изгибалась налево и направо. Налево была темнота. Направо, метрах в сорока, светила на рельсы и дощатую стену электрическая лампочка.
Домик смотрителя.
Оскальзываясь, Сормов побежал туда. Дыхание клубами сносило в сторону. В далеком далеке зеленел семафор.
Смысл жизни вдруг уложился в простую мысль: успеть. Успеть и не бояться какого-то Высокого... Почему? Потому что он - добрый.
Доб... рый...
Задыхаясь, Сормов грузно взлетел к путям. Узкая бетонная плита притворялась посадочной платформой. С краю проглядывал бок засыпанной снегом урны. Домик, конурка, по сути своей, был темен и, по-видимому, пуст.
Сормов встал под лампочку, негнущимися пальцами торопливо выковырял из внутреннего кармана пуховика мобильный телефон.
Ноль связи. Но время-то - вот оно. Восемь двадцать две. И поезд, особенный поезд, еще не проходил.
Ну вот, подумал он с облегчением, теперь осталось сесть.
И если там Женька...
Глупой надеждой стукнуло сердце.
-Сынок, а, сынок...
Сормов повернул голову - рядом стояла бабка. Низенькая. В валенках. В перетянутом ремнем шире себя зипуне. В пуховом платке. Тискала что-то в руках.
И откуда взялась?
-Сынок, ты никак поезда ждешь?
-Жду, - вздохнув, сказал Сормов, - вот-вот подойти должен.
