Аннотация: Повествование о русском, о советском воинстве, о людях, готовых постоять "за други своя". Через весь роман красной нитью проходит тема Афганистана, тема древнего и современного Востока. Основано на реальных событиях.
Меморандум Платова
* * *
Сколы вздыбленной породы, шершавые камни, глыбы базальта среди осыпей рыжего песка, островки пожухлой травы... Тысячелетиями сжигает их солнечный ультрафиолет, охватывает льдом стужа, продувают в ущельях ветра. Гиндукуш, афганское сердце... Злая пуля звонко ударила в тяжелый камень, вросший в гребень хребта, выбила из него несколько кварцевых песчинок и бесславно, с надрывом, ушла в серое небо, едва не задев край выгоревшей на солнце панамы. Лейтенант сполз по пологому склону, оглянулся на камень, которым только что прикрывал голову, отложил в сторону автомат и, подставив прохладному ветерку лицо, на секунду прикрыл глаза. Да, брат, надо читать знаки судьбы, чувствовать её хриплое дыхание, но лучше всего слышать своего взъерошенного ангела-хранителя, когда он орёт в оба уха: меняй позицию, летёха, меняй, береги себя!
- Фу-у, хорошо.
Что может быть хорошего, когда твоя кокарда вздрагивает в перекрестье вражеского прицела? Это пусть лейтенант скажет, ему теперь многое известно, например, что смерть, старая карга, промахнулась - ещё не срок, но главное, что среди разгула стрельбы и даже после выстрела снайпера он не испытал предательского страха. Ослаб азарт, пересохло в горле, надвинулась усталость... Было всё, только не страх. Значит, война стала работой.
Эпизод 1.
Группа крови
Это была обыкновенная армейская баня, во всяком случае, так её называли, и Платов, любитель истязать себя в парилке, такими бани и представлял. Большой помывочный зал непременно с кафельным полом, шишковатые латунные краны, оцинкованные тазики (ну да, не липовые шайки), брызги льющихся струй, лопающиеся пузыри мыльной пены. Картину сочными мазками дополняли восторженные крики тех, кого ошпарили ледяной водой, крепкие спины и белые ягодицы парней четвёртого курса, и над всем этим балаганом клубились волокна банного тумана, вырывающиеся из щелястой двери парной.
Володя Стародубов, набрав в лёгкие побольше воздуха, надув щёки, демонстрировал публике атлетические позиции из бодибилдинга. Раздувались широчайшие мышцы спины, играли недюжинные бицепсы, равные в обхвате толщине икр, вот только кубики пресса немного не дотягивали до стандартов, но он по этому поводу особенно не горевал.
-Вот какая должна быть фигура! Греческая. Не то, что у вас, салаги.
-Ага, греческая, особенно задница.
-Скалозуб, ни дня без сарказма? Завидуешь, так и скажи. Все женщины мои, вот так. Ты думаешь, на что они смотрят, когда знакомятся?
-Да неужели? - Скалозуб, то есть Витя Зубатов, насмешливо округлил глаза.
-Ты угадал. Именно! Я специально чуть боком становлюсь, чтобы меня могли в профиль лицезреть, полностью. Одна дамочка мне в тайне призналась: как увидела в нужном ракурсе, сразу зашлась в трепетном порыве. Говорит, так и определяется истинное здоровье мужчины. Если в этих местах, в ягодицах, есть крепость тела, значит, мужик что надо. То-то же.
-Старый, а спереди не пытался чего-нибудь показать? - Коля Волчков ехидничал и сам смеялся своей шутке, прикрывшись на всякий случай тазиком.
-Пробовал, было дело. Но эффект не такой разительный.
-Короче, оконфузился.
-Колян, щас получишь...
Ближе к выпуску почти все курсанты - атлеты, слабых уже нет, откуда бы им взяться, если в их пехотном училище физическая подготовка начиналась с раннего утра, а заканчивалась... да никогда она не заканчивалась, и сам атлетизм для многих ребят стал непреходящей потребностью. В этом был армейский дух, армия требовала себе здоровых мужчин, готовых защитить страну.
Платов в это время сидел на полке в парной среди крадущихся запахов измочаленных дубовых веников и пытался медленно погрузиться в нирвану. Но сегодня с нирваной что-то не получалось, густой пар вкупе с жарой стал раскалённым сырым облаком, а это было совершенно невыносимо. "Надо терпеть, дышим ровно, закаляем характер", - внушал он себе, но вдруг что-то легонько кольнуло в груди, сердце беспричинно пошло в разгон, стало тяжело дышать... Он выскочил из парной, засунул голову под холодную струю воды и дождался, пока сердце вернётся на место. Народ ржал над Стародубовым, а тот всё также деловито осматривал себя со всех сторон, ни мало не смущаясь. "Фу-у, что это было?" Уже в предбаннике, в раздевалке Платов слушал свой мотор, напугавший его минуту назад, и соображал, насколько это серьёзно и как теперь быть. Разнарядка в Среднюю Азию, в очень тёплые страны летом будет обязательно, но после такого сердечного сбоя он чувствовал, что путешествие на юг может оказаться рискованным. В азиатских песках жарко, он и не сомневался, а вот до какой степени? Ни одна кардиограмма ничего не показывала, но к врачам идти нельзя, себе дороже. Сдадут. Платов всегда ощущал себя стопроцентно здоровым, готовым к любым армейским нагрузкам, он сам себя таким сделал, и это новое закравшееся сомнение гнал от себя прочь. И всё же для полного порядка надо было бороться за распределение в Центральную группу войск, за Чехословакию, а там, как в средней полосе России - средняя полоса Европы....
Страсти по Стародубову улеглись, и он с азартом, бодрясь, выплеснул на себя, а заодно и на соседей, только что смеявшихся над ним, финишный таз ледяной воды. Позже, через три года, обветренный, заматеревший, Платов встретится с ним, как с братом, но не в благостной Европе, а на самом, что ни на есть, юге Средней Азии, как раз там, куда он сегодня совершенно не стремился попасть.
* * *
1982 год уже отсчитывал свои последние унылые недели. Сумеречный ноябрь засыпал улицы Омска сырыми хлопьями снега, бил в спину порывами ветра... Природа ждала приближения зимнего часа, чтобы безответственно впасть в отчуждение и холод.
Взвод курсантов привычно в ногу шёл мимо концертного зала филармонии. Идти дробно, вразнобой за годы службы стало неудобно, не комфортно и даже утомительно. "Вот до чего дошло, - усмехнулся Платов, - идёшь в ногу - уже не толпа, а строй, в строю - как дома. Деформация, что ли? Нет, неприятное слово. Это воспитание, школа".
Звонко, празднично, не попадая в природную меланхолию, стучали подковки глаженных курсантских сапог.
-Мужики! Смотри! Пугачиха!
-Да ладно, откуда?
-Точно она.
-Я вам говорю! Вон она у концертного зала, у служебного входа курит, видишь, ну? - Коля Волчков, коренастый паренёк с задатками боксёра родом из соседнего села, так и не оставил за три года привычки удивляться каждому событию, стоило оно того или нет.
На заднем дворе филармонии, если так выразиться, со стороны сквера действительно стояла женщина с непокрытой головой, очень похожая на Аллу Пугачёву, такая же рыжая, с длинными кудрявыми волосами, она то и дело смахивала пепел с кончика дымящейся сигареты. Это был именно рабочий перерыв, продолжение работы, она над чем-то ломала голову, уставившись взглядом в мёрзлый асфальт и изредка отвечая на вопросы толпившихся рядом коллег.
-А кто это рядом с ней, её музыканты? "Рецитал", что ли?
-Колян, ты любопытный, тебе лучше знать.
-Разговоры в строю! - весело, не поворачивая головы, бросил старший сержант Луговой, командовавший взводом.
-Костя, Пугачиха приехала, у неё концерт сегодня, - Волчков не унимался.
-Ну и что. Взвод! Раз, раз, раз...
-Хоть бы одним глазком...
-На её концерт без билета не прорвёшься. Полный облом, - это Антонов, он местный, омский, не болтлив, но в курсе всех новостей.
-Да ладно, первый раз что ли?
-Уже узнавали. Аншлаг, там даже стулья в проходах ставят. Филармония делает выручку на год вперёд. Нет, сегодня на вахте не пропустят.
-Вань, а ты? Может, рискнём? - Волчков был настойчив.
-Преодолеть столько препятствий ради курящей женщины?
-Ты что? Это же Пугачёва! Звезда! - Коля использовал самый сильный аргумент. - Женщина, которая поёт, её вся страна знает, ну?
-Она женщина, которая курит, - осенняя сырость портила настроение, и Платов был раздражён.
-С курящей девчонкой я даже знакомиться не стал бы, - заявил о себе Китаев. Сам он выкуривал по пачке в день или больше, имел нездоровый цвет лица, что не помешало ему трижды бросить курить на спор и за деньги. - Что ты удивляешься? От неё же не духами пахнет, а табачищем несёт. Представляешь, нет? Бр-р...
-Представляю, - Волчков, гримасничая, втянул в себя носом воздух, - как от тебя!
При этих словах взвод вместе со своим строгим сержантом грохнул от смеха, порядка явно стало меньше.
-Целоваться с ней что ли?
-Отказался бы, Колян? - Подначил его Стародубов.
-Да она старуха, ей тридцать лет.
-Ты определись: то звезда, то старуха. А по мне, так хороша, конфетка, всё на месте - что ещё надо? Я бы с ней... ух!
-Слушай анекдот, - влез в разговор Зубатов, - В ХХI веке студента на экзамене спрашивают: "Кто такой Леонид Ильич Брежнев?" Тот замешкался. Преподаватель ему - мол, плохо, товарищ студент, не подготовились к сдаче. Брежнев - это крупный политический деятель времён Аллы Пугачевой. - Как всегда, зубатовский анекдот оказался не смешным, тем более, что он был "с бородой".
-Похоже, это будет не анекдот, Пугачёва в самом расцвете, а Брежнева две недели как отнесли, - Куприн, взводный мозговой центр, по-своему подвёл итог околозвёздного разговора.
Со звёздами закончили, хотя, если без лукавства, Алла была единственной звездой на небосклоне восемьдесят второго года, а её появление в Омске было грандиозным событием, на которое никто из этого строя не мог попасть. Вот если бы Высоцкий, они бы прорвались, они бы смогли... Но Высоцкого уже не было.
-Между прочим, ветерана войны отнесли, героя, на Малой земле вместе со всеми пластался, - не к месту произнёс Платов. - Кстати, и День Победы при нём отмечать начали, если кто не знал. И что бы там ни говорили, таких уже не будет.
-Ага, героя... Ему грудь расширяли, чтоб было, куда медали вешать.
-Скалозуб, чтобы шутить, извилины иметь нужно, - Платова задел этот дурашливый кухонный трёп. - Он единственный из Политбюро, кто воевал, цену войне знал. За широкой грудью Брежнева, да и за спиной тоже, многим спокойно жилось, ещё вспомнят.
-Вспомнят, - буркнул себе под нос Куприн, - вон "Голос Америки" каждый день истерит. Весь мир напрягся.
-Откуда знаешь?
-Да так, слушаю иногда.
-Хлеба и зрелищ! Ждут продолжения спектакля, - не унимался Зубатов, не в силах остановиться.
-Не смешно. Войны боятся.
-С чего бы, Купер? Мы что, сумасшедшие? - вопрос Платова повис в дрожащем воздухе, ответ был известен всем, сумасшедших в мире хватало и без нас, и все молчали. - Или за океаном с головой не дружат?
-Сам решай. - Куприн повёл плечами. - Они как-то отбомбились по Хиросиме. Долго не сомневались, подобрали подходящий повод, а теперь сами менжуют.
-Вдруг и мы подберём повод?
-Вот-вот, по образу и подобию, да с новым-то руководством.
-Мы семнадцать лет курс не меняли. И что теперь?
-Никто не знает, что теперь.
Взвод курсантов, всё также стуча подковками сапог, пряча шеи от холодного ветра, молча внимал попутному разговору Куприна и Платова. Мир несправедлив, дьявольски несправедлив и даже беспощаден, не так давно он докатился до второй мировой, случись что с этим миром - лейтенантские погоны им вручат досрочно.
-Вообще-то была разрядка.
-Если бы не Афган...
-Он американцам - как кость в горле. Напряглись, все их планы на востоке трещат по швам.
-Не обольщайся, в ЦРУ всегда найдётся план "Б", а все запасные варианты как раз для нас, для военных.
-Умеешь ты найти правильные слова.
-Не дрейфь, Ваня, разберёмся.
-Само собой...
-Взвод, разговоры в строю! Раз, раз, раз...
Для Платова этот год был лучшим годом в жизни, временем двадцатилетия, когда сил и возможностей так много, что не знаешь, как ими распорядиться, когда отвечаешь только за себя, когда пора выбирать спутницу жизни и желательно не только по сердцу, но и по плечу. И что там эти подлые американцы с их бесовскими планами? Разве могут они что-то поколебать в этом вселенском благополучии, когда впереди такая долгая-долгая счастливая жизнь...
* * *
Замполит батальона Токарев по пятницам проводил политзанятия, правильнее - доводил до курсантов информацию по обстановке в стране и в мире. То, как он это делал, всегда было утомительно и скучно, хотя бы потому, что историю и современную линию партии в лицах и в фактах они и так изучали на кафедре, их головы были крепко забиты выкладками из ленинских работ, материалами последних съездов и мировых событий. Подготовка курсантов была выше, чем у замполита. Токарев же, расхаживая между рядов, продолжал повторять прописные истины, внезапно заглядывал в глаза, как будто проверяя их политическую зрелость и преданность партийной идее. Это коробило, вызывало насмешки, но замполиту всё было нипочём, он упрямо гнул своё, просвечивал души будущих офицеров, как будто хотел вычислить ещё несостоявшегося предателя.
Сегодня он рассказывал курсантам о лейтенанте Стовбе, героически погибшем в Афганистане. В изложении Токарева поступок офицера, как и вся его короткая жизнь, скатился до уровня обыденной пропагандистской листовки. Для замполита, что Карацупа в далёком 1936 году, что Стовба в 1980-м - герои из одной обоймы, легенды. Но знаменитый пограничник до сих пор жив-здоров и благополучен, а их ровесника, мальчишки, уже два года как нет в живых. Не так проста эта современная история, как будто из неё убрали логику, исказили смысл, превратив простые пути в лабиринт. В мире гибнут люди, так было всегда, но теперь это касалось их лично. Они слушали рассказ о Стовбе, как слушают тишину, пытаясь даже в косноязычной речи Токарева уловить что-то крайне важное, что и сам Токарев не понимает, не может оценить. Тот лейтенант был такой же породы, что и курсанты, и сейчас они шли его следами, его горной тропой навстречу бандитам, чтобы вместе с ним стать перед выбором: жить или умереть, сжать до скрежета зубы и сделать выбор... выбор не в пользу жизни. Замполит, наклонив голову с лоснящимися залысинами и вывернув кисть руки, высматривал на часах время до окончания занятия.
-...будучи членом партии и понимая свою ответственность за выполнение боевой задачи, за жизнь своих солдат, лейтенант Стовба остался прикрывать отход подразделения, он принял решение...
-Слышь, Купер, там что-то непонятное происходит. Днём в кишлаках народная власть, ночью - душманская. Подлый народец эти афганцы, и нашим, и вашим.
-А ты думал! Душманы - те же басмачи, люди их боятся, они головы отрезают, животы вспарывают, землю в кишки насыпают. Типа, хотел земли - получи.
-Дикое средневековье, - шмыгнул носом Платов, представив кровавую резню и тут же отстранившись от неё. - Зачем, в чём смысл?
-А тебе смысл во всём нужен? Так ничего нового - запугать. Вот Стовба и не сдался, приберёг последнюю гранату для себя.
-Я думаю, они так утверждаются. Ну как звери в лесу: я самый сильный, самый страшный, и это моя делянка.
-При любом раскладе офицеру в плен нельзя, - Куприн на секунду ушёл в себя, прикусил нижнюю губу, он тоже думал об этом.
-Не всё они просчитали. Мы только злее становимся.
-Всё - не всё, парня нет. Он из Белоруссии?
-Оттуда. Где Белоруссия, где Афганистан?
Случайный вопрос Платова растворился в воздухе среди других случайных мыслей; как оказалось, он совсем не нуждался в ответе.
-Ведомая партией и правительством, - продолжал замполит, - исполняя свой интернациональный долг, наша армия самоотверженно решает поставленные перед ней задачи. Решает их в сложных условиях горно-пустынной местности, как это происходит сейчас в Афганистане. Конечно, мы там не только дома строим, муку и керосин местным беднякам раздаем, как это пишут в газетах. Совместно с афганской армией мы ведём боевые действия по поимке и уничтожению местных банд, которые терроризируют население и убивают дехкан, перешедших на сторону законного правительства. Мы сопровождаем грузы, охраняем электростанции...
Афганская тема медленно вползала в курсантскую жизнь, странно, что никто раньше не связывал это напрямую с собой. Они - военные, а разгоревшаяся война по-прежнему остается далёкой, неясной. Какие-то дома строят. Разве для этого вводили военный контингент? Надо было строителей вводить бригадами и батальонами. И вот громом среди ясного неба рассказ о Стовбе, замполите роты, герое. Что там случилось, если ему пришлось так поступить? Как в Великую Отечественную. Прикрывал своих до последнего патрона, получилось - до последней гранаты. Пацан совсем, романтик, говорят, стихи писал. Теперь тоже будет легендой, на уроках истории пионеры его биографию будут зубрить, пересказывать, как он дошёл до такой жизни..., то есть, до такой смерти. Вот и дилемма: жизнь - обычная, смерть - геройская. Разве он хотел такой дилеммы? Да и пионеров напрягать не хотел.
На самоподготовке Платов часто оказывался рядом с Китаевым. Общих интересов у них было меньше, чем противоречий, но, как известно, противоположности притягиваются. У Китаева был критический ум, по поводу окружающего мира, по поводу братства и добрососедства он не питал иллюзий, никому не доверял, во всём сомневался, и сами по себе его сомнения были интересны. Приятели, если их так назвать, постоянно спорили друг с другом, хотя редко докапывались до истины. Возможно, этот странный тандем связывали и симпатии. Вот и сейчас, добравшись друг до друга, как до первоисточника, они сразу же вернулись к горячей теме.
-Помнишь, что сказал Токарев: "...он принял решение..." Я чуть не поперхнулся, - Китаев задрал на лоб свои брежневские брови, - да какое, к чёрту, решение? Стовба ничего не мог изменить.
-Что нельзя изменить - нужно с достоинством перетерпеть.
-Ну да, начитался классиков, только книга - это смесь нотаций и назиданий, мол, раньше умнее были, а жизнь...
-"...даётся один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы."
-Кто бы сомневался.
-Шура, ты бы смог вот так?
-Что смог? - не понял или не захотел понять вопрос Китаев.
-Ну так, как этот парень... Вот ты живой, вот враги, вот граната - и вдруг всё, тебя уже нет.
-Э-э, не разгоняйся, тормозни маленько, - Китаев сощурил плутоватый глаз, приготовился долго и нудно рассуждать, он любил это делать. - В бою надо быть хитрее, расчётливее. А тут что? Сначала завести ситуацию в тупик, когда уже нет никакого выхода, потом играть в Гамлета. В этом, что ли, героизм? Потом, в финальной сцене, рвануть себя и вписать своё имя в анналы мировой истории.
-Ты циничный.
-Я не отрицаю. Циник - что трезвенник. Я трезво размышляю, готовлюсь действовать в реальной обстановке, а быть дураком и жертвенной овцой не собираюсь. Наоборот, хочу понять, зачем мне это надо, в чём мой интерес?
-В чём твой интерес... А не будет интереса, тогда что?
-Кто ты такой, чтобы спрашивать?
-Заранее ищешь пути отхода? Как бросить своих и слинять?
-Ты осторожнее на поворотах, а то в рог получишь.
-По какому поводу?
-А не нравишься ты мне.
-Взаимно, - Платов озлобился. - Ты не просто циник, ты - сволочь, будет выгода - мать родную продашь.
-Приятно слышать высокие слова от просвещённого Вольтера.
В классе самоподготовки вдруг стало душно. По лицу Китаева расплывалась ядовитая саркастическая усмешка. Она появлялась всякий раз, когда его оппонент начинал горячиться, она была знаком его превосходства. Через секунду каким-то непостижимым образом в эту оскорбительную усмешку впечатался жилистый кулак Платова. Голова Китаева резко откинулась назад, он слетел бы со стула, но успел ухватиться за угол столешницы, выражение его лица исказилось, смялось, сменилось недоумением, он не пытался спросить "за что" и только взялся за нос, удерживая кровь. Платов, чтобы не оставалось непонимания, чётко произнёс:
-За Стовбу.
Еле слышимый шелест пробежал по аудитории. Зубатов удовлетворённо крякнул: всё веселее, чем корпеть над электросхемами. Кошелев, наблюдавший эту сцену с самого начала, встряхнул кучерявым чубом, неловко отшатнулся. Антонов ждал продолжения - обстановка в классе явно посвежела. Луговой поморщился от досады: благоразумие в его взводе не приживалось. Чесноков, которого за прямоту звали Честным, с интересом посмотрел на других курсантов: вот так, ребята - не надо накапливать проблемы, их надо решать. И только Волчков, сидевший к спорщикам ближе всех и зубривший устройство бронетранспортёра, заткнув для надёжности уши, даже не заметил, что произошло.
Голова Китаева медленно вернулась в исходное положение, на запрокинутом лице после нескольких судорог снова обозначилась полуулыбка, немного подпорченная красными соплями. Он сдержался и не пытался ответить на выпад Платова.
-А вот здесь ты не прав, дорогой Вольтер, тебе не хватает выдержки и... Чего? Правильно, аргументов. Вместо них - что? Правильно, заурядная грубая сила, - он втянул разбитым носом воздух. - Хм, чужой подвиг к себе примерил? Примерил... Так вот, продолжаю, когда дело доходит до лейтенантского героизма, ищи в предпосылках тупого начальника, кретина, который не разобрался в обстановке. Который не способен командовать. Который его подставил, чтобы не подставляться самому. Этот же командир сделает из него героя, но не в виде реверанса, а потому что аура героизма прикрывает любые просчёты. И преступления тоже. Что, не так?
Платов всё ещё тяжело дышал и не находил нужных слов, молчание неприлично затягивалось.
-Извини, Шура, я погорячился, - выдавил он из себя.
Ему вдруг стало неловко. Грубая сила - бездарный аргумент, а такая очевидная, такая высокая правда о герое-лейтенанте оказалась слишком тонкой материей, Платов не сумел ею распорядиться, она порвалась. Дело не в тупых начальниках - дело в том, что Стовба сам сделал свой смертельный выбор. Костяшки пальцев, белые как бумага, сжимали гранату, они не хотели разжиматься, отпускать спусковую скобу. Как же ему было страшно! Китаев был удовлетворён, но губы всё-таки покусывал, и Платов, понимая, что сказал не всё, негромко добавил:
-Удар за тобой.
-Само собой. Как же иначе? - по лицу Китаева снова ползла неприличная улыбка. - Обязательно воспользуюсь.
Следующим вечером, когда прошло больше суток, перед отбоем Китаев буквально подловил Платова, окликнув его из-за спины. Когда Платов обернулся, сильный удар в лицо отбросил его на спинку кровати.
-Ну ты... - он хотел добавить "козёл" и осёкся, вспомнив вчерашний разговор и свои последние слова, больше похожие на поражение, чем на рыцарское благородство. - Ладно, проехали.
-Теперь мы в расчёте, любезный Вольтер.
Платов терпел наказание, которое сам себе и назначил, волочил свои вериги, и только всплеск эмоций мешал ему почувствовать, как с каждой толикой испытаний становилась надёжнее и прочнее тонкая материя его правды.
* * *
-Рота! Смирно! - Зычно подал команду дежурный по роте и, приложив руку к виску, начал печатать шаг по казарменному паркету навстречу командиру для доклада.
-Вольно! - Отмахнулся Старыгин. - Дежурный, всем построение через пять минут.
-В расположении только три взвода.
-Действуй.
Когда взводы построились в двухшереножный строй, командир роты продолжил.
-Товарищи курсанты, сегодня утром к командованию училища обратились за помощью гражданские. Умирает полугодовая девочка. - Он выдержал паузу, заложил руки за спину. - Слушай мою команду! Всем, у кого третья группа крови, резус положительный, выйти из строя.
Четыре человека, включая Платова и Скратченко, стоявшего с ним рядом, сделали два шага вперёд.
-Да, не густо. - Старыгин подошёл к курсантам, обвёл их оценивающим взглядом. - Надо будет отдать по пятьсот кубиков, по поллитра. Если кто менжует, не заставляю. Хотя... на последнем курсе менжевать поздно. Сами дорогу выбирали. Все готовы?
-Так точно, - прозвучали вразнобой четыре ответа.
-Ясно. На сегодняшний день освобождаетесь от занятий. Все процедуры, всё остальное объяснят в санчасти.
К военным людям часто обращаются, когда нужна кровь. Логика проста, как унитарный патрон, военным крови не жалко, они готовы платить аванс в счёт безликого будущего, в котором их самих будут спасать, вытаскивать с поля боя, с того света. Всему свой срок. Сегодня они молодые, здоровые парни, сегодня они лучшие, а потому отдать свою кровь - не тема для обсуждения, это также легко, как закрутить гусарский ус, лихо вскочить в седло, рассказать анекдот от Ржевского. Ну и бесшабашность никто не отменял; куда без этого? Что же до молодых барышень... Пусть им повезёт, и в трудный час рядом с ними окажутся рыцари своего времени, у которых не то под кольчугой, не то под шинелью скрываются большие горячие сердца. Но, если честно, если без пафоса, курсантов готовят совсем для другого дела, часто по молодости они и сами не догадываются, для чего. И если уж придётся когда отдавать кровь, то целиком, всю...
По этой ли причине или по другим, неявным, что Платов, что Скратченко особенно не раздумывали, как им поступать. Поступай, как должно. Когда эту простую формулу заложили в их головы, они не знали: само как-то вышло, да и готовность действовать всегда отличала военных - ни сомнений, ни вопросов у курсантов не было, тем более, что ротный командир в них не сомневался. Вопросы были у обеспокоенных докторов из детской клинической больницы и у родителей, потому что ребёнку требовалась третья группа, редчайшая. Требовалась срочно. Это жребий, подумал Платов, и если он выпал, то где-то там, в небесах, ему доверяли, на него надеялись. В санчасти курсантов ждал строгий отбор; все оказалось непросто, и ребят, прибывших из других подразделений, отсеяли из-за повышенного уровня билирубина, сказали, "грязная" кровь, не подойдёт. Получив на руки результаты исследований, почти бегом отправились в "Нефтянники", окраинный городской район, там и располагалась эта самая детская больница, где медленно сгорала маленькая человеческая жизнь.
У крошечной Ани тяжёлое воспаление лимфатических узлов, осложнённое воспалением лёгких, таков был диагноз, и шансы выжить у ребенка уменьшались с каждым часом, да собственно, их практически не оставалось.
Услышав эти слова начальника местной терапии, Володя, отец девочки, в растерянности замер посреди коридора, стал заикаться, глотать слова: "...да как же так, ...как же, ...сделайте что-нибудь". Он ещё держался на последнем нерве, а мама Ира, молоденькая худая женщина с большими глазами, скулила, как замерзающий щенок, заставляя всех окружающих чувствовать себя виноватыми. Из этих её больших глаз вдруг покатились горошины слёз, оставляя на распухших щеках долгие потёки туши. Муж попытался её успокоить, схватил за руки, прижал к себе, по его пиджаку неровной дорожкой тоже потекла тушь. Но доктор был опытен в таких делах - Москва слезам не верит - его внимательный ищущий взгляд перебегал то на отца, то на мать, выискивая звено, поддающееся внушению, он осмысленно сказал родителям о худшем, чтобы заранее себя обезопасить. На всякий случай. Когда рушится целый мир, поздно отвечать на вопрос, кто виноват. Что другим беда, ему - работа. Грубо? Никто и не спорит, но собратья по цеху его поддержат, мол, какая профессия, такие и издержки.
После всхлипываний, после всех завываний, закрученных узлом где-то в глубине живота, Ира, наконец, отняла мокрое лицо от мужниного плеча, и повернула голову в сторону, на скрип половицы, словно ей подсказали. Следом за ней доктор и Володя, не сговариваясь, тоже повернули головы и стали долго, сосредоточенно рассматривать парней в военной форме, переминавшихся у синей больничной стены.
-Во-от. Вот они и есть ваш последний шанс.
Доктор был всё также значителен, в его интонации не проявилось ни капли смущения, он продолжал тянуть паузу, он сделал, что мог, и был уже готов торжественно умыть руки. Они пришли, ну и славненько.
-И что теперь?
-Нам осталось попробовать прямое переливание. Здоровая кровь должна остановить воспалительные процессы, она сама по себе лекарство, так сказать, средоточие жизненной силы. Процедура сложная, есть риски несовместимости, поэтому применяется в исключительных случаях. Как раз, ваш случай. Теперь всё зависит от этих ребят. Уяснили?
Странная вещь эта кровь. Живым ручьём она течёт в человеке, как течёт жизнь, она соединяет всего человека в единое целое, собирает, выстраивает все его составные части и частицы. Когда он болен, она заботливо, ненавязчиво питает его собой, своим целительным бальзамом, омывает раны, врачует каждую исстрадавшуюся клетку, спасает её. Она способна влиться и в другое тело, в другую жизнь, и точно также продолжает спасать, забирая и растворяя в себе чужие страдания. Наши древние предки не знали медицины и вместо новомодного слова "иммунитет" говорили проще и понятнее: здоровая кровь.
-Валера, на текущий момент мы с тобой аналог аптечного склада с дефицитными и бесценными медпрепаратами, - Платов попытался смягчить обстановку и толкнул товарища в бок, - врубаешься?
-Врубаюсь. - Скратченко снисходительно оглядел испуганных родителей и бодро продолжил, - а подать сюда накладные и стерильные ёмкости, свежая кровушка к выдаче со склада готова.
-Ир, всё будет хорошо! - Платов, в отличие от доктора, искал звено, нуждающееся в поддержке, и нашёл, - ты посмотри на этого карпатского медведя - крепкий, розовощёкий, ему бы подковы гнуть. Я тоже ничего, да? Здоровый образ жизни, свежий воздух и сметана творят чудеса. По-честному, у нас этой крови вагон и маленькая тележка.
-Ага, цистерна и маленький бидончик, - подытожил его товарищ.
Ира закончила размазывать по щекам слёзы, успокоилась, даже чуть посветлела лицом, на неё смотрели любопытные глаза уверенных, сильных людей, она едва доставала им обоим до плеча и казалась рядом с ними маленькой девочкой, которая, наконец, нашла защиту. Теперь ей было страшно. Вместе с мужем Володей они буквально пожирали взглядами курсантов, позабыв о стоявшем за спиной строгом многоопытном докторе, ощущая, как всколыхнулась их слабая надежда, этот стойкий оловянный солдатик, это зеленый росток, не сдающийся холодам.
-Анечка выживет?
-Родители, вы что? Какие сомнения? Мы победим!
Обещать было легко, как будто в каждом слове пряталась капля духа, и она вливалась в бедных родителей, укрепляя их. Хотелось пообещать чего-то ещё, лишь бы оно сбылось. Ничего не соображая в медицине, они уже знали: верить и ждать - это всё, что дано человеку. Значит, надо верить и ждать.
-Главное, ввязаться в бой, - завершил разговор Платов.
Полчаса нудного ожидания, и вот медсестра несёт из лаборатории контрольные результаты анализов, оба претендента прошли тест на совместимость и были готовы поделиться самым сокровенным. Привезли спящую девочку, маленький комочек жизни, прикрытый пелёнками, детским одеялом, уложили на медицинскую кушетку. Рядом, на соседней кушетке, с закатанным рукавом кителя расположился Скратченко.
-Напрягите руку, работаем кулаком. Так, хорошо. Раньше кровь сдавали? Нет?
-Раньше нет. Это не важно.
Он с сочувствием посмотрел на малышку. Повернутая набок головка с бледной кожей была безжизненна. Черты лица, на котором отражалось страдание, только формировались, но уже несли в себе облик нового человека, который вот-вот подтянется и станет большим. Скратченко вдруг стало неуютно и жутко, что вдруг он не сможет помочь, не хватит сил, здоровья. Или не хватит веры. Перед ним на кушетке не по росту лежал Человек, такой же, как и он, только очень-очень маленький.
-Девочка - это наша забота, а Вам нельзя волноваться, Ваше дело - кровь, закройте глаза, думайте о приятном, расслабьтесь...
И почему нельзя волноваться? Как же тогда жить?
Платов заходил в кабинет вторым, но свои пятьсот кубиков он отдал уже в резерв, в банк крови, поскольку запас есть запас, он должен быть всегда на все случаи и случайности. Есть ещё завтрашний день, и он тоже попросит кровь, хуже, если прямо с утра...
По завершении процедуры новых доноров немного штормило, но держались они молодцом и даже пытались бестолково шутить.
-Ну что, Валерьян, ты пьян?
-Как фортепьян, - Скратченко вяло прикрыл глаза, ему хотелось на что-то опереться и больше не отвечать на дурацкие вопросы.
Вчетвером они ещё долго сидели всё в том же синем больничном коридоре в жёстких неудобных креслах для общественных мест. Курсанты привычно ждали, прикрыв глаза; родители нервничали, ёрзая, вскакивая с кресел, расхаживая по коридору, они никак не могли прийти в себя... Ожидание тянулось. Минут через сорок или больше подошёл тот самый прагматичный доктор, успокоил, сказал, что переливание прошло успешно, температура у девочки снижается, она спит. Потом неловко улыбнулся и вдруг, нарушая собственные каноны, игриво, не по-медицински произнёс:
-Родители, да не переживайте вы так! Всё будет хорошо.
-Всё когда-нибудь будет хорошо, - вполголоса проговорил Платов. - Надо только дождаться.
На улице, сырой от мартовской слякоти, несмотря на ранние сумерки, было тепло, уютно, фонари рассыпали праздничный желтый свет, в воздухе угадывались запахи начинавшейся весны.
-Ребята! Вы такие! Вы такие...
Володя, молодой отец, полный решимости и страха прибежал вчера в соседнюю военную санчасть, единственное место, где могли помочь ребёнку, а теперь в растерянности забыл все слова, что рассказали бы о смятении в его маленькой душе. Он сам только год назад вернулся из армии, и когда стало нестерпимо тяжело от бессилия, бросился к своим, к военным, потому что, кроме как у своих, помощи искать было негде... Он предчувствовал что-то ещё, что-то важное, что есть люди, которые приходят и спасают... Которые придут и спасут - у них такая работа. Так устроен мир, он должен быть так устроен! И вот они пришли. Их надо благодарить, боготворить, стоять на коленях... Он просто не знал, каким должно быть его "спасибо", чтобы в нём уместились все его мужские рыдания.
-После такого дела надо бы подкрепиться, - Володя вопросительно и даже виновато посмотрел на курсантов; главное, чтобы они не отказались.
-Решено, - Ира давно взяла себя в руки и теперь смело командовала сама, - идём в ресторан, будем обедать.
-Настоящий курсант от обеда, от усиленного обеда, а также от усиленного ужина никогда не откажется, - сказать другого Скратченко и не мог.
В ресторане после салата "оливье", после мяса по-французски много и тепло говорили о детях, о малышах, поднимали бокалы с красным вином за здоровье Анечки, за счастливое будущее, потом благодарные родители вручили парням конверты с первыми снимками любимой дочки, со своими адресами, телефонами и стали неловко прощаться.
-Я всё боялась спросить. - Вдруг произнесла Ира, - но не могу вот так, молча распрощаться с вами, всё-таки спрошу. Людей вокруг много, а помощь пришла от вас. Скажете, случай? Нет, я так не думаю. Мы вот с Володей немного узнали вас и понимаем, что вы в нашей жизни не случайны. Пришли, как с неба по белой лестнице и принесли в руках жизнь.
Она вдруг глубоко вздохнула, её глаза мгновенно стали мокрыми, и она бы зарыдала, если б муж вовремя не взял её за плечи.
-Как же вы нашли нас? - Эти слова она проговорила тихим, почти молитвенным голосом.
-Да легко, - заулыбался подвыпивший Скратченко, готовый ещё раз рассказать, что все люди - братья, что им всем повезло, и они встретились, но Платов его одёрнул, почувствовав, насколько сложен вопрос.
-Ира, ну, во-первых, мы обыкновенные люди. А я убеждён, обыкновенные люди - это и есть хорошие люди, значит, нас много и вместо нас мог прийти кто-то другой.
-Нет-нет, - она встрепенулась, взмахнула рукой, а потом приложила её к груди, - я точно знаю.
-Как вам объяснить... Мы - военные, у нас совершенно другая жизнь, не похожая на вашу. Нас готовят защищать Родину, но никто не может объяснить, что она такое, наверное, у каждого родина своя. Так и получилось, что сегодня Анечка - это и есть наша родина, а за неё и кровь отдать не жалко. Вот такая выходит математика.
-Логика, Иван, логика. Умеешь ты загрузить, это точно. - Скратченко вальяжно похлопал его по плечу, посмотрел на смущённых родителей. - На самом деле Старыгин, наш командир роты, приказал, и мы пошли, а приказ... Короче, приказ - это святое.
В училище возвращались уже с первыми звёздами. Перед КПП Скратченко достал из внутреннего кармана кителя увольнительную записку, выписанную на двоих, заодно заглянул в свой конверт.
-Слышь, Иван? А в конверте не только адрес и снимки.
-Деньги? Я почему-то сразу об этом подумал. Зря они так. Мы же от всего сердца, так же ведь?
-В данном контексте так и есть. От всего сердца. Что делать будем?
-Думаю... - Платов поиграл морщинами на лбу. - Думаю, что возвращать неудобно, как ни посмотри, обидятся.
-Да, неудобно, они хотели нас отблагодарить.
-Тогда давай так, на эти деньги мы купим Анечке большого медведя.
-Ага, карпатского. Каким ты меня и представил.
-К слову пришлось, не обижайся, да и что я могу поделать, если ты такой здоровый. И теперь Анечкина сибирская кровь перемешана с твоей...
-Медвежьей, - Скратченко сдавленно, с грохотом засмеялся, почти до мокрых глаз.
-...волынской, так и быть.
-Теперь у девчонки есть десяток-другой моих непогрешимых генов, прошедших строгий многовековой отбор.
-Непогрешимых, говоришь? - И не дожидаясь ответа, продолжил. - На самом деле генов в крови нет. Увы...
-Всё-то ты знаешь. А как же понимать "братья по крови"? Это же гены, основы, так сказать, слившиеся воедино. У нас старики на Волыни говорят, что кровь веками хранит память своего народа.
-"Братья по крови" - метафора, вроде как вместе навсегда, и в беде, и в радости. А старики ваши правильно говорят. Чтишь веру, обычаи своего народа, чтишь его историю - значит, свой. А передаются они в семье, от отца к сыну, поколениями, получается, что "с кровью".
-Ещё они говорят, страна и родина - не одно и то же.
-Вот ты загнул, - Платов изучающе оглядел своего визави, - надо ещё понять, что ты сейчас сказал.
-Я думал, ты все ответы в словарях подсмотрел, - Скратченко растянул губы в улыбке, зная патологическую книжную страсть приятеля к познанию всего, что под руку попадется. Эта страсть приобретала особенное значение, когда Платов вдвоем с Куприным вытягивали взвод на семинарах и контрольных занятиях.
-А вот и подсмотрел. Если родина - это моя хата с краю при набитых закромах в то время, когда страна голодает... Тогда точно, разные вещи.
-Нет, старики что-то другое имели в виду, - по лицу Скратченко всё ещё блуждала хитрая улыбка провокатора.
-Удельные княжества в своей истории мы проходили, если ты об этом. Добром не кончилось, побили всех князей поодиночке, не стало Руси. Кстати, интересная поговорка. Почему хата - ни изба, ни дом? Спроси у ваших стариков, может, знают? - Платов загадочно, с иронией посмотрел на товарища.
-Я и сам знаю, - тот самолюбиво приподнял плечи. - Потому что поговорка украинская.
-Украинская, так украинская, тебе видней. Только надо выбирать, либо "братья по крови", либо "моя хата с краю". Не вяжутся они. Тот, кто с краю, никому не будет братом. Согласен?
-Ну, согласен.
Скратченко чувствовал, что попал под обаяние чужой мысли и уже не мог ей противиться. Она то строилась сухой логической цепочкой, то стелилась тропинкой, бегущей к реке, где мальчишки, начитавшись про мушкетеров, клялись друг другу в своей первой дружбе.
-Случись что, не каждый родственник вступится за тебя. Вот и выходит, что брат по крови - это больше чем брат. По пролитой крови... Уразумел? Постоим "за други своя", душу положим, а кровь тут при том, что за своих ее и пролить не жалко, так ведь, Валера? Сегодня, между прочим, мы с тобой пролили кровь за своих. Тебе повезло, ты точно знаешь, кому спас жизнь. Невинному младенцу, ангелочку. Когда грехи тебя к стенке припрут, это зачтётся. - Платов смотрел на Скратченко и уже не пытался улыбнуться.
-Мне крови не жалко, я ещё столько же могу отдать, да прямо сейчас! - Скратченко вызывающе поднял подбородок.
-Эт по-нашему, настоящий русский солдат. Ещё Суворов говорил, сам погибай - товарища выручай.
-Я - украинец, - как-то, между прочим, снова бросил Скратченко.
Платов не видел больших различий между собой и своим приятелем, ну разве что нос у того был прямой и тонкий, и ума несколько меньше. Ну и что? Все мы разные. Но то, что Валера второй раз подчёркивал свою "местечковую самость", его удивляло. Какая разница, из какого ты народа, если родился в Советском Союзе и служишь в лучшей армии мира? Что-то он упускал в своих мыслях и, вероятно, это было что-то важное.
-Ну да, украинец, никто и не спорит, только группа крови у нас с тобой одинаковая. Такая вот история... А медведя завтра купим. Лады?
-Лады, как скажешь.
* * *
Полковник Норовитов, начальник кафедры тактики, знал толк в выпивке, хотя это слово ему бы точно не понравилось. Он разбирался в коньяках, в винах, был их утончённым ценителем и мог бы долго рассказывать об этом в кругу коллег, если бы коллеги интересовались историей коньячных домов, сортами винограда или хотя бы затянувшимся жарким летом в Токайской долине. Оставалось общаться с курсантами, но они были только слушателями.
-Товарищи курсанты, - бархатистый голос полковника был обманчиво мягок, - заканчивается период вашего обучения, дальше - период становления. Помимо профессиональной подготовки вы должны быть хорошо образованы, воспитаны, иметь широкий кругозор, ну, и быть немного гусарами, куда без этого... Иначе высокое звание офицера будет только приложением к диплому. Вам предстоит увидеть целый мир. Это, конечно, в зависимости от работы извилин в ваших головах и от проявленной воли. В любом случае вам завидуют.
Высокий, крупного телосложения полковник был монументален, каждое его слово звучало убедительно, чётко, как будто он работал диктором на радио. Вдобавок он и сейчас не снимал хромовых сапог, хотя имел полное право носить туфли, и это придавало его облику особый вес и законченность. Заложив руки за спину, Норовитов медленно шёл вдоль рядов кресел аудитории, и в такт размеренной речи каблуки его надраенных сапог издавали негромкий стук по паркету.
-Вы только подумайте, сколько военных атташе, сколько их помощников представляют нас в разных странах мира! В одной только Индии восемь или десять офицеров. Почему бы и вам ни разгуливать в белых костюмах где-нибудь в Нью-Дели по главному посольскому проспекту?
Он иронично улыбнулся, а по аудитории прошелестели возгласы одобрения. Кто-то даже успел представить себя военным дипломатом - романтично, это вам не пехотная стезя командира взвода. Но ведь каждый атташе тоже с чего-то начинает?
-Товарищ полковник, а они там и в шортах разгуливают?
-Курсант Китаев, в Советской армии нет такой формы одежды. И чем Вас белые брюки смущают?
-Да нет, я в порядке дискуссии.
-У нас сегодня лекция, а не дискуссия. Слушайте, вникайте, делайте пометки.
-Товарищ полковник, а Франция как вариант?
-Ход Ваших оптимистичных мыслей понятен, курсант Волчков, но для начала надо французский освоить. Как у Вас с этим? Parlez-vous francais?
-Никак нет, товарищ полковник, но если будет надо, выучу, - подумав немного, Волчков добавил, - со словарём. Для начала.
-Этот всё вызубрит ради карьеры, - послышалось из глубины аудитории, Норовитов сделал вид, что не расслышал.
-Ну тогда уточню. Те, кто владеют французским, обычно подвизаются не во Франции, а на арабском Востоке. Это так, к слову. Товарищи курсанты! - Тут же захлопали сиденья кресел, курсанты поднялись. - Что вам действительно потребуется для продвижения по службе, так это образцовый внешний вид. Слушай мою команду! Носовые платки к осмотру!
Курсанты, переглядываясь, расстёгивали пуговицы кителей, доставали эту малую принадлежность своей формы. Они уже привыкли к чудачествам начальника кафедры, на прошлой неделе они вот также предъявляли к осмотру расчёски, месяцем раньше - подворотнички. Норовитов же неторопливо переходил от курсанта к курсанту, проверяя выполнение команды, и не делая замечаний, разве что иногда критически приподнимал бровь. Рядом со старшим сержантом Луговым он остановился, покивал головой и удовлетворённо хмыкнул.
-Заправиться. Садись. Я, конечно, не старшина, а то подумаете, черт-те что. Но я ваш старший товарищ и обращаю ваше внимание на важнейшие элементы подготовки офицера. Кто скажет, почему армейские носовые платки не цвета хаки, а белые? За правильный ответ хорошая оценка на годовом экзамене автоматом.
-Разрешите доложить, - поднял руку Куприн.
-А-а, Куприн. И не сомневался. Но Вас от экзамена освободить не могу. Цена вопроса для Вас недостаточна. Кто ещё хотел бы ответить?
