Okopka.ru Окопная проза
Мещеряков Юрий Альбертович
Двадцать четыре часа войны

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения] [Рекламодателю] [Контакты]
Оценка: 8.87*15  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Всего лишь один день войны, такой же, как и десятки других...

Двадцать четыре часа войны

   Скоро наступит полночь. Мертвенный свет полной луны обволакивал горные хребты, обрывистые скалы, горбы и шершавые грани валунов, скрывал от случайного взгляда капканы пропастей и расщелин. Тайны длиною в вечность дремали под ее рассеянными лучами. Этот мир не знал ни отдыха, ни покоя, и даже сон здесь мог быть только испытанием судьбы. Нереальный, безликий пейзаж обладал мистическим притяжением, он был безрассудно красив, и при этом так холоден, как будто в нем умерла жизнь.
   Пятая рота вот уже восемь часов без остановок мерила хребты шириной армейского шага в полном безразличии к тому к окружающему ночному обману. Усталость безжалостно валила солдат c ног, но командир сказал, что нужно идти, и этот сухой приказ был уже частью реальности. Приказы не обсуждаются - таково главное правило, они твердо усвоили его за месяцы войны. Вот и теперь выполняя разведывательно-поисковые действия, рота шла в указанный квадрат в районе ущелья Хисарак, где должна будет выбрать выгодную позицию и там дождаться рассвета. Дальше, как обычно - еще один день войны, седьмой в этом рейде, задачу уточнят по ходу развития обстановки.
   Сегодня после полудня, командира роты с подозрением на тиф отправили "вертушкой" в госпиталь, исполнять его обязанности остался лейтенант Ладыгин. Среднего роста, коренастый, с хорошей физической подготовкой, в свои двадцать два года он выглядел определенно старше, но это война наложила на него свой грубоватый отпечаток, она же закалила характер и научила думать на несколько шагов вперед. Сам Ладыгин просто исполнял свой долг, свою службу, невольно исходя из старой истины, которая рефреном шла через его жизнь - лучше быть, чем казаться. Вот и пришло это время быть. Когда его вызвал командир полка и поставил задачу, обозначив на карте конечную точку пути, он задал только один вопрос, кто из соседей будет на левом и на правом флангах. Справа, по гребню другого хребта, выдвигалась разведывательная рота, и это было хорошее известие, левый фланг оставался голым, если не считать, что где-то южнее работает спецназ, вот, собственно, и все соседи. Ладыгину предстояло действовать самостоятельно, а если сказать точнее, то в отрыве от своего батальона и от главных сил полка. Все это каким-то образом вписывалось в общую картину боевых действий, поэтому вопросов у молодого офицера больше и не было. Приказы не обсуждаются.
   Шли вверх по скатам в обычном ритме, молча, не останавливаясь и не замедляя шаг, чтобы не сбить дыхание, расслабишься - и идти будет еще труднее. К закату преодолели уровень в 4000 метров у Пизгаранского креста и уже начали медленный спуск по гребню, когда их встретил протяжный рокот крупнокалиберного пулемета. Звук стрельбы был приглушенным, били издалека - и первая пристрелочная очередь легла с большим недолетом. Второй ждать никто не стал, и когда она через пару секунд вспахала самый гребень, солдаты уже скатывались по обратной стороне хребта. Спуск в долину еще и не начинался, а их встречали. Дальше шли по обратной, скалистой стороне, без тропы, перепрыгивая с глыбы на глыбу, но это и успокаивало, потому что под ногами не могло быть мин.
   После полуночи спуск в долину завершился. Полная луна, единственный свидетель и разведчик, внушала тревогу. Над землей висела замогильная тишина, негромкий стук, почти шорох их ботинок, казалось, разлетался эхом по всему ущелью. У Ладыгина с его звериным чутьем на опасность покоя не стало вовсе, спинным мозгом лейтенант чувствовал, что они где-то рядом, ведут роту к удобному рубежу... И только одно обстоятельство неуверенно, робко пыталось успокоить его - то, что его солдаты в этот неурочный час походили на тени и призраки из чрева ночи и сами внушали страх.
   К часу ночи рота вышла в свой квадрат, поднялась на отрог хребта - в этом кроется залог безопасности: кто выше, тот контролирует обстановку. Выставив посты охранения, Ладыгин занялся связью, он должен доложить о выполнении задачи, но главное - получить дальнейшие указания. Ротный связист рядовой Иван Заломов после нескольких попыток пожал плечами - связь с полком отсутствовала. "Урал - 57" упорно мочал. Ответом на их позывной слышалось только негромкое, дремотное шуршание и потрескивание ночного эфира. Подошел Миронов, командир первого взвода:
   -Рота в полном составе, дежурство организовано, почти все спят. Что со связью, Серега?
   -Там тоже спят, - это раздражение было реакцией на накопившуюся усталость, - и дежурный связист спит, кажется, про нас забыли.
   -Что будем делать?
   -Утром разберемся. Да, Денис, распорядись, часовому разбудить меня в пять часов.
   Сон пришел быстро. Но в последние мгновенья сознания, в полудреме он услышал отчетливый металлический звук падающей пустой консервной банки, доносившийся с противоположного хребта. Она, постукивая, катилась по камням, а он улыбался в полусне: там, в двух километрах отсюда, разведрота. Ему и в голову не пришло, с чего собственно разведчикам в такой звенящей тишине разбрасываться банками? Ладыгин уже крепко спал.
   Будить ротного не пришлось. Сознание само вернулось к нему, когда стрелки приближались к пяти часам.
   -Иван, подъем, давай на связь.
   -Есть, - еще толком не открыв глаза, связист надел наушники и монотонно заладил свое, - "Урал-57", я - "Яуза", "Урал-57", я - "Яуза", прием! - Иван, настоящий солдат, выносливый, как черт, хорошо знал свое дело, никогда и ни на что не жаловался, в его фляжке всегда была вода. Но сегодня с утра у него ничего не ладилось.
   -Переходи на дежурный прием, побережем батареи. - Командир роты начал беспокоиться, сейчас, на рассвете, нужно действовать, нельзя терять инициативу, а рота не знала своей дальнейшей задачи. - Таценко, поднимай людей, всем завтракать, получаем команду - сразу снимаемся. Все, выполняй.
   Еще несколько раз Иван пытался выйти на связь, и только через три часа радиоволны прислали ответ:
   -"Яуза", доложи, где находишься, - Ладыгин сразу же бросился к радиостанции.
   -"Урал", мои координаты... - По кодировке он назвал место своей дислокации.
   -Ты что там делаешь? Как ты туда попал? - Было ощущение, что у начальника связи полка поднялись на голове волосы, его нервный голос неприятно звенел в ушах.
   -Я выполнил поставленную мне задачу.
   -Какую задачу? Весь полк в другом районе!
   -"962-ой" лично обозначил ее на моей карте, - командир роты начал заводиться. Сказать ему хотелось многое и от души и по поводу связи и взаимодействия, еще никто не знал, кому и во что обойдется эта накладка. - В час я вышел на связь, но мне никто не ответил.
   -Этого не могло быть. Ну, да ладно, выясним, у нас тут такое... Какая обстановка?
   -Обстановка нормальная. Моя дальнейшая задача?
   -Подожди, доложу "962-ому".
   За две минуты ожидания Ладыгин вряд ли смог проанализировать слова и эмоции своего корреспондента, но они явственно привносили напряжение в это и без того тревожное утро. Откуда ему было знать, что ночью шестая рота их батальона в открытом бою столкнулась с моджахедами. Вышла ли здесь ошибка в расчете или духи оказались более удачливыми, но наши потери составили девять человек убитыми. Эти цифры легли на предыдущие, и общий итог потерь, которые полк понес в последние дни, стал неутешительным и черным.
   -"Яуза", я - "962-ой", как меня слышишь, прием! - Командир полка тоже нервничал, но старался говорить спокойно.
   -Я - "Яуза", слышимость нормальная.
   -Ты должен был оставить это место еще ночью, что произошло?
   -Я не получал распоряжений.
   -Что значит, не получал распоряжений? - После недолгого молчания командир продолжил, - по прибытии в полк доложишь рапортом. А теперь слушай мою команду. Выдвигаешься до Хисарака и поворачиваешь на север по ручью, встречаемся в квадрате...Да, и еще, будь осторожен, побереги людей. Конец связи. - Многое показалось странным в том, что он услышал, но долго размышлять ему не пришлось. Командир знает, что приказывает - надо выполнять.
   Через минуту дозор начал движение, еще через минуту, когда Ладыгин и его связист двинулись следом, им почти тут же в спину ударили подряд несколько автоматных очередей. Пули брызнули по камням, резкие прерывистые хлопки выстрелов, визг рикошетов пронзили сознание насквозь, и все встало на свои места.
   -Ложись! За камни! - Команда была излишней, солдаты как муравьи рассыпались по щелям, от неожиданности и страха их бил озноб, и ротный это видел.
   -Товарищ, лейтенант, с хребта бьют, выше нас метров сто пятьдесят-двести! Кажется, всего один ствол.
   -Пожалуй, один. Наблюдатель хренов, проспал нас ночью, а теперь и попасть не смог, - это успокоило, но не надолго, пули продолжали беспорядочно сечь камни - путь вперед роте был отрезан.
   -Иван, прикрой дозорных, пусть отходят, а я попробую достать его из подствольника.
   Заломов из-за валуна короткими очередями начал обрабатывать гребень отрога, потом в работу включился и Ладыгин. Пять или шесть гранат, методично выпущенные из подствольного гранатомета, глухо разорвались наверху, там, где и требовалось, и нерадивый стрелок замолчал.
   -И этот отстрелялся.
   Они подождали некоторое время и поднялись к своим, чтобы прийти в себя и разобраться, как быть дальше. Но передохнуть им не пришлось.
   -Серега, в ущелье духи, человек двадцать пять-тридцать, может больше. - Миронов тяжело дышал, но его глаза горели, - мы долбанули по ним, двух-трех зацепили.
   -Стой-стой, давай по порядку.
   -Когда у тебя там началось, мы стали осматриваться. А они как раз спустились с соседнего хребта, метров восемьсот от нас. Ну, я с тремя бойцами из моего взвода... Кузьменко, правда, не стал стрелять, говорит, вдруг это свои, - его возбужденное полноватое лицо слегка скрадывали очки, и сейчас Ладыгин с удивлением смотрел именно на них, как будто видел впервые.
   -Денис, ты что наделал, по ним всей ротой надо было бить сосредоточенным огнем, бить наверняка, чтобы ранеными и трупами руки им связать. Ты ведь даже прицел людям не назначил! Ты что наделал? - Впервые за время службы и дружбы два лейтенанта - погодка оказались разделены. Разделены мерой ответственности. - Нам это может дорого стоить, где они сейчас?
   -На наш хребет поднимаются, они налегке.
   -Нас зажмут, будет жарко. Готовь оборону на своем фланге. Я доложу "Уралу".
   Теперь Ладыгину стало понятно, чей наблюдатель бил им в спину, и откуда катилась консервная банка.
   Доложить у него так и не получилось. Минутами позже началась такая свистопляска, что все формальности отошли на задний план. Вокруг визжало, пело, грохотало, скрежетало - громы и молнии небесные с озлоблением вонзались в этот маленький клочок гор. Перекричать чудовищный гвалт он не мог, но самое главное все-таки расслышал, по цепи командиры передавали, что потерь нет. Рота, хорошо укрытая в расщелинах, перенесла яростную обработку без надлома. Остервенелый огонь продолжался недолго (Ладыгин успел выкурить только две сигареты подряд), но потом в течение полутора часов душманы вели методичный одиночный огонь, стараясь случайным попаданием или рикошетом зацепить кого-либо. Они не давали поднять головы, но - и это важно - они ничего не предпринимали.
   Рота не отвечала ни одним выстрелом. За два последних боя солдаты истратили в среднем по одному боекомплекту, оставался еще один, гранат и патронов хватило бы на приличную драку, но был ли смысл высовываться под пули? Смысла не было. Каждый вел наблюдение в своем секторе, это единственная задача, которую поставил ротный, ни один душман не должен приблизиться на бросок гранаты. Пусть они подумают, что берут верх, а заодно облегчат боезапас - Ладыгин удивлялся своему спокойствию, у него определенно поднялось настроение. Наконец-таки он смог доложить "962-ому" о том, что влез в заваруху, что ведет бой, что потерь нет. Такой доклад обычно слушают, затаив дыхание, а дышать начинают после последних слов "потерь нет".
   Потом все стихло. Час или больше ни один звук не напоминал о близком присутствии врага. Время медленно перевалило за полдень.
   -Серега, они уже долго молчат, что думаешь делать?
   -Если ничего не изменится, продержимся до темноты и уйдем выше в горы. Там у нас будет шанс. Где-то здесь в долине у духов начинается укрепрайон, долиной мы не выйдем, к ним придет подмога. Если бы знать, что они задумали...
   -Может, у них тяжелораненые, и они ушли?
   -А как проверить, Денис? Напоремся на кинжальный огонь, здесь и похоронят. - Но, подумав, добавил, - впрочем, есть одна идея.
   Идея нашлась не из учебника, и сам себя позже он называл последним дураком. Ладыгин встал во весь рост на большом валуне. Моджахеды должны увидеть его кокарду на панаме и офицерские звезды, а значит, будут стрелять. Первый выстрел смажут, второго шанса он им давать не собирался. Он продолжал стоять, осматривал местность, чувствовал, как тревожно посасывает под ложечкой. Но был в этом испытании не известный ему прежде кураж, бесовская уверенность в своем превосходстве над духами, над смертью. И через три минуты, и через пять минут тишина осталась нетронутой.
   -Кажется, ушли, докладываю в полк.
   Он говорил ровно, даже уверенно, и может быть, поэтому в штабе неправильно оценили ситуацию и подтвердили прежнее распоряжение идти к Хисараку. Его указания роте были краткими.
   -Все без исключения ведут наблюдение, дистанция в колонне порядка пятнадцати метров, патрон в патронник не досылать, но снять оружие с предохранителя. И главное - будем идти по сухому руслу, там почти нет укрытий, каждый должен заранее видеть свой камень.
   Состав обстрелянного дозора менять он не стал, сегодня они чуть не распрощались с жизнью и будут очень осторожны.
   -Время четырнадцать часов пятнадцать минут. Ну, все. Вперед!
   Спустя полчаса колонна пятой роты почти полностью вытянулась на дне ущелья, только группа замыкания во главе с Мироновым еще не начинала движения. Собственно в этот день, одиннадцатого сентября, в рейде рота насчитывала тридцать два человека, из которых двое чуть старше двадцати двух лет, возраст остальных, как и положено, не превышал двадцати. Но в массе своих солдат Ладыгин всегда рассчитывал только на десять или двенадцать, которые сами могли бы постоять за свою жизнь, остальных он относил к большим детям, к переросткам. Вот они все и были пятой ротой, которая теперь медленно двигалась по песчанику сухого русла, напряженно оглядывая скаты двух хребтов.
   Первым шел Аверичев, пулеметчик, он должен немедленно, не прицеливаясь, открыть огонь по всему, что шелохнется - только у него, единственного патрон дослан в патронник. Вторым шел Виваль, третьим - Мельник, четвертым - Ладыгин. Висела звенящая знойная тишина, солнце палило соответственно тридцатиградусной жаре, но тревожное ожидание заслоняло собой все.
   Внезапно Мельник обернулся. Его огромные круглые глаза, бесшумно шевелящиеся губы и - резкий взмах рукой...
   -За камни-и-и!!! - Ладыгин дико заорал на все ущелье, и сам рухнул под ближайший валун. Эхо от его крика еще не успело отразиться, а небо с бешеным грохотом уже лопнуло, распоротое косой костлявой старухи, сотни пуль мгновенно усеяли путь их жизни, и все продолжали сыпаться, как из неистощимой грозовой тучи. Его по-настоящему трясло. В мозгу билось: успели - нет? Мельник, Мельник... Кажется, он нас всех спас. Солдат-то никакой, неуверенный, нерешительный. Он всех спас!!! Непрерывный, сплошной вал огня не останавливался. От его валуна летела каменная крошка, вокруг взлетали бурлящие фонтаны песка, рикошеты визжали, надрывая душу. По дну ущелья сквозняк гнал взбитую пулями пыль, она превратилась в тяжелое серое облако. Сколько бьет стволов? Сколько у них патронов? А он все слушал и слушал, боясь услышать истошный человеческий крик. Но спустя какое-то время и слева и справа к нему пришла весть: потерь нет! Костлявая промахнулась. Мельник...
   После первой затяжки сигареты где-то у сердца ослабла струна, стало легче, он чувствовал, что приходит в себя, а еще почувствовал, что можно жить дальше. Тут, как с неба, к нему под валун свалился Иван.
   -Ты откуда? - Вот глупый вопрос.
   -Вы же без связи, ну, я и прибежал, - Иван тяжело дышал и еле выговаривал слова, а Ладыгин смотрел на него ошеломленными глазами и никак не мог поверить в такую преданность и бесстрашие.
   -Давай, связывайся.
   У "962-го" началась истерика, он сразу понял, что происходит, и его захлестнули эмоции. Его голос срывался, он то и дело переходил на нецензурную брань и забывал о дисциплине связи, и только в конце переговоров запросил координаты моджахедов, т.е. координаты целей. С этого надо было и начинать, - о чем еще мог подумать ротный?
   Район целей от места расположения артиллерийской батареи находился почти на предельной дальности стрельбы, около пятнадцати километров, рассчитывать на точность попаданий не приходилось. Присутствовало и еще одно обстоятельство. Хребет, совершенно изрезанный расщелинами и скалами, предлагал противнику множество естественных укрытий, и стрельба по площади эффективной здесь быть не могла. Описав крутую траекторию, первый пристрелочный снаряд разорвался на обратном скате. Ладыгин дал артиллеристам корректировку, и шапка второго разрыва поднялась ближе к гребню, почти там, где надо. "Аргус", я - "Яуза", давай залп! Прием". "Яуза", понял тебя, принимай подарки". Буквально это означало: корректируй стрельбу, но также берегись осколков своих снарядов. Треск рвущегося железа и густые клубы пыли повисли над горами. Моджахеды прекратили стрельбу после второго разрыва, но теперь свои же осколки не давали роте сдвинуться с места. Еще два залпа накрыли хребет, в ущелье стоял раскатистый гул, оно словно стонало от выпавшего на его долю испытания. Ладыгин же хорошо понимал, что двух десятков снарядов для подавления цели недостаточно, нужно прямое попадание, только одно, но это - слепой случай.
   Пыль осела, а в ушах на высокой ноте все еще звенел надоедливый комар... Духи о себе не напоминали, и рота после подтверждения команды, рывками от камня к камню начала осторожное перемещение вперед. Она смогла пройти не больше ста метров, когда автоматная дробь забарабанила снова. Интенсивность огня снизилась, и лейтенант взялся спокойно оценивать ситуацию. План командира полка явно терпел неудачу, роте здесь не пройти, а этот эмоциональный всплеск не только никому не мог помочь, но раздражал. Возвращаться назад тоже немыслимо, за их спинами больше километра открытой песчаной местности. Дилемма казалась неразрешимой.
   Под большим, вставшим на дыбы валуном, вместе с Ладыгиным собралось еще шесть солдат, ненадолго этот валун стал им всем родным домом. Страшно умирать в одиночку, а здесь, в тесноте, они чувствовали себя в относительной безопасности. Здесь был ротный, он должен был что-то придумать.
   И Ладыгин думал. На часах стрелка перевалила за шестнадцать, до темноты еще далеко, духи не дадут им уйти. Дилемма разрешилась неожиданно. С того направления, куда по мысли "962-го" направлялась рота, ударил крупнокалиберный пулемет, долго же молчала эта огневая точка в ожидании, когда они войдут в зону ее действительного огня. Свинцовые горошины легли в стороне (слишком велика дальность), но если дать расчету пристреляться или он сменит позицию?...
   -Ребята, надо уходить. Другого варианта нет. - Командир говорил медленно, чтобы они сами осознали, что от каждого из них требуется подвиг. Ни больше, не меньше - победить страх. Они слушали молча и, почти не дыша, как если бы им зачитывали слова приговора. Ладыгин обратился к Абуеву, самому крепкому, самому дерзкому солдату:
   -Абу, ты пойдешь первым, ты - чеченец, ты крепкий и ты должен это сделать.
   -Я смогу, товарищ лейтенант.
   Они смотрели друг другу в глаза, и растерянность на лице Абуева постепенно сменилась отвагой и гордостью - в нем читалось, что он действительно сможет.
   -Автомат - за спину, затяни все ремни, ты должен бежать лучше, чем Валерий Борзов на Олимпиаде. За тридцать метров до следующего камня заорешь, чтоб тебе освободили место, на отдых у тебя будет не больше десяти секунд - ты освободишь место Ткачеву, я отправляю его сразу за тобой. Следом, с интервалом, пойдут все остальные: Виваль, Мельник, Аверичев, последними - Заломов и я. План простой: мы рассредоточим их внимание, они не смогут вести плотного огня по одной цели, а при быстром беге они не возьмут правильное упреждение.
   Абуев принял положение для низкого старта, уперся ногой в ногу Ладыгина.
   -Готов?
   -Готов! - По его грязному от пыли виску, по небритой щеке медленно стекала капля пота, глаза горели диким огнем и пожирали камень, видневшийся метрах в ста - теперь он стал целью всей его жизни. Либо "да", либо "нет" - третьего не дано.
   -Абу, запомни, впереди только жизнь, смерть - сзади. Пошел! - Тело солдата разжалось, как пружина, и стремительно рванулось вперед. Это был прекрасный, мощный бег, ноги нещадно терзали песчаник, каждая мышца работала на своем неизвестном пределе...В полутора метрах сзади Абуева вспухли десятки фонтанов, песок приподнялся и ожил, несколько автоматов били в одинокую несущуюся цель и не попадали. Какими долгими были эти секунды... Фонтаны догоняли Абуева, и вот-вот могли настигнуть, он не успевал. Между его пятками и свинцовой строкой оставались считанные сантиметры.
   -Ткачев, пошел!
   Это казалось странным, но когда тот вылетел из-за камня, секунды две-три вообще никто не стрелял, моджахеды, словно растерялись от неожиданной дерзости. Тут же бешеная стрельба началась снова. Шла охота, как на волка, и азарт мешал стрелкам - эти двое избранных бежали через красные флажки. Абуев выдыхался, его силы иссякали, но ему уже освободили место под камнем, рота поняла своего командира, и живая цепь начала работать.
   Один за другим ушли Виваль и Мельник
   -Товарищ лейтенант, - Аверичев окликнул Ладыгина, - я не смогу, меня ноги не слушаются. - В его глазах было мокро.
   -У нас нет другого выхода. Надо постараться, Коля, надо очень постараться.
   -Я знаю, но у меня коленки не гнутся. Можно я поползу. Там ложбинка есть. - На его лице отразились все терзания, уговаривать не имело смысла, он сам выбрал себе испытание, и только ему предстояло через него пройти.
   -Коля, здесь почти километр, если что случится, мы тебя не вытащим.
   -Я доползу.
   И он пошел в свою собственную неизвестность. Наблюдать за ним было больнее и тяжелее, чем за Абуевым. Если там буря энергии, азарт, то здесь медленная-медленная казнь. Духи заметили Аверичева не сразу, но вот и вокруг него стали подниматься фонтаны. Кто-то методично, пуля за пулей, вел по нему огонь. А он полз, вжимаясь в свою ложбину и не останавливаясь, и в этом проявлялась его невероятная сила воли.
   Умчался и Иван. Теперь Ладыгин остался один, за его спиной больше никого не было. Он сам - последний. Пора. Первый отрезок - самый большой и опасный, дальше будет легче. Ну, пошел! В лицо ударил ветер, не стало ни мыслей, ни чувств - только ритмичный мощный стук огромного сердца. Слышались свист и шуршание пуль, но встречный ветер относил их куда-то назад, за спину. Вот и Аверичев. Ползет - жив. Держись, Коля-я-я!. И снова ветер. Он видел, как несколько солдат из-за укрытий ведут огонь по духам - прикрывают, не дают командиру пропасть. Ветер выдавил из глаза слезу и тут же ее высушил. Вот он, камень. Ладыгин рухнул под него, ощущая, как горят легкие, какими тяжелыми стали ноги...
   Потом он преодолел еще несколько таких же отрезков, и вот, наконец, попал в мертвую зону, здесь не достанут. К нему бросился Миронов, схватил за плечи.
   -Серега, как ты? Я же все видел.
   -Ничего, обошлось, сейчас отдышусь... Что рота?
   -Все в сборе, целы, нет только Аверичева.
   -Он ползет. Не смог бежать. Давай снайперов и пулеметчиков, пусть бьют по всему гребню, иначе мы его не дождемся никогда. Сержанта Таценко ко мне.
   -Я здесь, товарищ лейтенант.
   -Забирай свой взвод и быстро вверх, - он показал рукой на дальний хребет, - чем выше поднимешься, тем лучше, выбирай позицию - прикроешь нас, пока мы будем внизу. Мы пойдем следом минут через двадцать, дождемся Аверичева. Когда будешь на самом гребне, соберешь всю роту. Мы с Мироновым пойдем последними.
   Взвод Таценко начал подъем, а им еще предстояло ждать отставшего товарища. И он добрался. Аверичев, белый, как полотно, уставший, как вся рота вместе, прислонился к скале, сил на то, чтобы расплакаться от счастья и от охватившей слабости, у парня не осталось. Его вещмешок в нескольких местах был пробит, пачки патронов, сухой паек разворочены, а фляга с аккуратными дырочками стала теперь ни на что не годна. Пули брили его по самой спине, и он все стерпел...
   -Ты - молодец! Ты смог...
   Командир роты подбадривал своего солдата, а может быть и себя самого. У него плохо умещалось в голове, что после стольких испытаний, выпавших им сегодня, в роте нет ни одного раненого, что их, неверующих, берег Господь.
   В спешном порядке рота начала оставлять дно ущелья. Один за другим солдаты карабкались по крутым сыпучим скатам, одолевали высоту, но двигались вверх они тяжело и медленно, отчего у ротного, смотревшего им вслед, саднило сердце. Он торопил и подгонял отставших, кричал на них, все то же звериное чутье подсказывало ему, что еще ничего не закончилось. И как в подтверждение, как в назидание, где-то в самой середине ротной колонны начали хлопать разрывные пули ДШК, поднялось голубое облако. Засекли, гады, - Ладыгин выругался себе под нос, - когда же этому придет конец?". Но тут же, словно отвечая на вопрос, в нескольких сантиметрах от него самого шарахнула другая очередь, его осыпало осколками разрывных пуль, щебня. Он ящерицей скользнул между камней и впервые за последние сутки испытал страх, били совсем с другой стороны, откуда никто не ждал. Всем рассредоточиться и не останавливаться. К моджахедам все-таки пришло подкрепление, капкан захлопнулся, но они опоздали и теперь срывали злость, расходуя все новые и новые пулеметные ленты. Тяжелые пули крошили все, что попадалось им навстречу, не оставляя ни шансов, ни надежд.
   Солдаты расползлись по всему склону, и каждый своей тропой уходил к гребню хребта. Два офицера ползли последними, точно соблюдая неписаное правило: сзади никого из солдат остаться не должно. Благо, что уже начинало смеркаться, и через полчаса духи не смогут вести прицельный огонь. Так и вышло, еще с десяток длинных неразборчивых очередей лег на склоне, а потом все стихло.
   Внезапно опустилась ночь. Она была первым и главным признаком спасения, осталось только выбраться на вершину. После утомительного дня восхождение давалось особенно тяжело, ноги проваливались в осыпях щебня, гудели от напряжения, по спине, несмотря на прохладу, струился пот. Хотелось лечь на камни, забыть про все и провалиться в забытье. Судя по тому, как долго они поднимались, перевал находился уже не так и далеко. Стояла абсолютная тьма: ни луны, ни звезд; не различимой оставалась и граница между землей и небом. И вдруг, там, наверху, красно-оранжевой строкой вонзилась в темноту трассирующая очередь. Таценко дает подсветку, нервничает, тяжело отвечать за всех. Ну, теперь не заблудимся, - Ладыгин удовлетворенно вздохнул, его сержант проявил разумную инициативу, сумел принять решение.
   Вымотанные, обессилившие, офицеры выбрались на хребет. Таценко их ожидал с нетерпением, с их приходом и дышать стало легче, на его лице даже в темноте сияла улыбка.
   -Товарищ лейтенант, рота в полном составе, посты охранения выставлены, командиру полка я уже доложил. Нам поставлена задача - возвращаться на базу.
   -Все правильно сделал, молодец, - в груди командира стало теплее, в пятой роте появился еще один настоящий сержант.
   -И вот здесь каша с мясом, горячая, поешьте.
   -Спасибо, это то, что нужно, я голоден, как волк. Сколько на твоих часах? Свои разбил о камни, пока поднимались.
   -Ровно полночь. Что сказать роте?
   -Все готовятся к выходу. Скоро сворачиваемся и к рассвету вернемся в полк.
   Через пятнадцать минут колонна пятой роты неутомимым призраком двинулась в следующие сутки войны.
  
  --
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 8.87*15  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019