Okopka.ru Окопная проза
Мартагов Руслан Магомедович
Ненормальные

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения] [Рекламодателю] [Контакты]
Оценка: 6.69*13  Ваша оценка:


   В первой половине дня, когда Залина разносила по рынку пирожки и чай в термосе, а Ислам, подрядившись на разборку разрушенных домов, выбивал из кладки стен уцелевший кирпич и аккуратно складывал его в стопки, по тысяче кирпичей в каждой, в их квартале провели зачистку. Естественно, что Ислам, разбиравший здание на восточной окраине Грозного, не мог знать о зачистке. Но, как это ни удивительно, о том, что их квартал окружили бронетехникой и солдатами, не знала и Залина, хотя от ее дома до рынка было не более пятнадцати минут ходьбы.
   К полудню Залина продала все пирожки, пятилитровый термос опустел, и теперь можно было отдохнуть несколько минут, после непрерывного хождения по грязной ледяной жиже, меж наспех сколоченными из подручного материала торговыми рядами грозненского рынка времен ранней весны 2002 года. Она подошла к прилавку Мадины, женщине гренадерского роста и таких же габаритов, торговавшей разнокалиберными сигаретами и устало опустилась на маленькую деревянную скамеечку. Мадина некоторое время, с высоты своего роста молча, рассматривала Залину, неприметным, серым воробышком, приткнувшуюся у ее ног.
   - Не нравишься ты мне в последнее время, девушка. - Подвела итог своим наблюдениям Мадина.
   - Совсем не нравишься. -
   Залина слабо улыбнулась.
   - Ничего удивительного. Я и сама себе не нравлюсь. -
   - Ходишь, как курица мокрая. Истощалась. За собой не следишь. В старухи, что ли, решила записаться? Ты смотри, сейчас время такое - женщин море, а мужчин наперечет. Будешь, вот так ходить и на твоего, Ислама, охотницы найдутся. Уведут, глазом моргнуть не успеешь. -
   - Нет. - Залина, все так же улыбаясь, запрокинула к ней голову.
   - Нет. Моего Ислама никто не уведет и никогда. -
   - Ага. - Иронично хмыкнула Мадина. - Никто и никогда. Как же... - Она собиралась еще продолжить эту, больную для нее, тему, но тут в тесном промежутке между прилавками показалась группа мужчин. Мадина оживилась.
   - Подходим, подходим! Не забывайте, что над головой мужчины должен виться дым! Если не ружейный, так хоть табачный! -
   - В книжке какой-то прочитала про этот дым. Уже и не помню, в какой и когда, а для рекламы - в самый раз. - Вполголоса сказала она Залине и приосанилась
   - С ружейным дымом нам определенно не везет, попробуем перейти на табачный? - Высокий, черноусый мужчина, в дорогой кожаной куртке оценивающе скользнув взглядом по Мадине, с улыбкой добавил.
   - Тем более, что такая красавица его нам предлагает. -
   Теперь ей, конечно, не до меня, Залина поднялась на ноги и, подхватив пустой термос и лоток на широком ремне, направилась в сторону дома. Время позволяло надеяться, что до наступления темноты и комендантского часа она успеет еще раз обернуться со своим товаром. Тем более, что дома ее дожидалось готовое к выпечке тесто и картофельное пюре для начинки.
   Она вышла с территории рынка, прошла, огибая воронки от бомб, через дворы, усыпанные битым кирпичом, осколками выбитых вместе рамами стекол и, обогнув угол закопченной четырехэтажки, в которой когда-то жили работники обкома, оказалась в своем дворе.
   Первым кого она увидела, была Курбика. Полная, рыхлая женщина, живущая с двумя сыновьями двойняшками в соседнем подъезде, хрипло подвывая, сидела в грязи посередине двора. Распущенные волосы закрывали ее лицо и когда суетящиеся вокруг нее женщины попытались поднять ее на ноги, она вскинула голову и Залина увидела, что лицо ее окровавлено.
   - Что здесь случилось, что с ней? - Испуганно воскликнула она.
   - Сыновей ее федералы забрали. Зачистка тут была. Только уехали. - Она оглянулась. Давно не бритый мужчина с ястребиным профилем хмуро смотрел куда-то поверх ее головы.
   - Так они же дети еще! - Характерным жестом она прижала раскрытые пальцы к губам и горестно покачала головой.
   - Им же и шестнадцати еще нет! Как же... - Она не договорила, осознав всю бесполезность своих слов перед невыносимой тяжестью горя, обрушившегося на эту растрепанную, бесформенной глыбой сидящую среди двора женщину.
   - Да, им-то, какая разница, дети - не дети... - Мужчина перевел взгляд на копошащихся вокруг Курбики женщин и недовольно, поведя головой, крикнул.
   - Что вы там возитесь!? Поднять ее не можете, что ли? -
   Одна из женщин обернулась в его сторону.
   - Чем кричать оттуда лучше подойди и помоги! Она совсем обезножела, а у нас сил нет, ее поднять! -
   Незнакомец что-то проворчал и направился к женщинам. Еще несколько мужчин торопливым шагом подошли на помощь. Курбику подняли на руки и занесли в подъезд. Залина, некоторое время еще постояла на дворе, с прижатыми к губам пальцами, глядя вслед скрывшимся в подъезде людям, потом вспомнила, что ей надо проверить свою квартиру и, подхватив термос, направилась к дому.
   В течение полугода, после того как из Урус-Мартана, где они пережидали военные действия в доме родителей Ислама, они переехали в свою квартиру в Грозном, это была, на ее памяти, пятая зачистка в их квартале. Поэтому картина погрома учиненного военными в ее жилище уже была для нее не новой. Прямо в середине настежь распахнутой, оббитой рваным дерматином двери виднелся грязный отпечаток гигантских размеров подошвы. В квартире все было разбросано и перевернуто кверху дном. На полу валялись куски разнесенного ногами теста, кастрюля с картофельным пюре и воткнутыми в вытекшую белесую массу окурком лежала на полу спальни.
   Первым делом она просунула руку под отошедшие от стены в спальне обои и нащупала в кирпичной кладке стены углубление, в котором лежал узелок с ее золотом и деньгами. Узелок был на месте. Вздохнув, она присела на краешек перевернутой кровати. Теперь надо было приготовить себя к тому, что к приходу мужа ей надлежало убрать все следы учиненного погрома. Она не могла позволить, чтобы и Ислам испытал это чувство, омерзения и брезгливости, которое охватило ее при виде своего оскверненного жилища. Закрыв глаза, чтобы не видеть окружающего ее разора, она решила мысленно сосчитать до десяти и подняться на ноги назло охватившей ее безмерной усталости и апатии.
   Больше всего сейчас хотелось очутиться где-нибудь далеко-далеко и от оскверненной, в очередной раз, квартиры и от этого разрушенного города и даже от этой страны. Когда-то, еще в школе, как же давно это было, она читала, в учебнике по географии, про маленькие острова в далеких морях. Там же, в учебнике, была и цветная иллюстрация - узкая полоска песчаного берега уходящего вдаль и пальмы, склонившиеся над бирюзовыми волнами. Она еще тогда подумала, как, должно быть, счастливы люди, живущие в этом раю. Теперь надо было хотя бы на мгновение, воскресить в памяти эту картину и представить себя на том берегу, наблюдающей, как плещутся в ласковых волнах ее дети и муж.
   Залина сильнее сдавила веки, мелькавшая где-то на периферии сознания, картинка из детства, никак не хотела раскрыться и хотя бы на одну секунду, принять ее в себя и дать забыться на это короткое время.
   Хорошо, что свекровь не дала привезти детей в город. Она на мгновение представила, какой шок испытали бы ее восьмилетний Имран и пятилетка Индира, случись все это в их присутствии, и, решительно поднялась на ноги.
   - Эй, ты дома? Залина, оглохла ты, что ли? Я к тебе обращаюсь! -
   Залина испуганно оглянулась на оклик. В дверях спальни, сердито сверкая льдистого цвета глазами, стояла Роза. Залина всегда побаивалась этой маленькой, неопределенного возраста женщины. В их квартале она негласно считалась кем-то вроде старосты. Ни одно событие во дворе образованном тремя четырехэтажками и тыльной стороной бывшего "Гастронома", от которого теперь остался только закопченный огрызок боковой стены, будь то похороны, свадьба или уборка территории не обходились без ее деятельного участия. В свое время, когда в Грозном участились случаи нападения на русские семьи, она первой организовала в круглосуточное дежурство и ни одна русская семья в их дворе не подверглась ни насилию, ни ограблению.
   - Ой, прости, Роза! Кажется, я задумалась немного... - Залина виновато улыбнулась.
   - Тут поневоле задумаешься. - Льдинки в глазах Розы растаяли и голос смягчился.
   - Выглядишь ты, прямо скажем, как из концлагеря. Болеешь что ли? Смотри, нельзя нам болеть. - Но, редкая для ее характера мягкая участливость длилась недолго. Опять блеснули в глазах льдинки и голос построжел.
   - Мы сейчас пойдем в комендатуру. Если мы сегодня же не вернем этих мальчиков, будет поздно. Сама знаешь. Или убьют или калеками сделают. Ты идешь? -
   - Конечно, конечно. - Залина схватила платок и в замешательстве огляделась, не представляя, как она сможет выйти за порог, оставив в доме такой беспорядок. Поняв, о чем она подумала, Роза махнула рукой.
   - Ладно, Залина, не до уборок нам теперь. Мальчиков надо спасать. Выходи, не задерживайся. Дверь подопри чем-нибудь, воровать у нас все равно нечего. -
   Когда за ней закрылась дверь, Залина, потянулась к тайнику, чтобы захватить с собой узелок, дверь-то не запирается и в квартире никого не будет. Но тут же ей пришло в голову, что если, не дай Бог, с ней что-нибудь случится, то Ислам останется без копейки денег. Оставив узелок на месте, она вышла во двор, подперев дверь валявшимся в подъезде обломком кирпича.
   Во дворе собралось человек двадцать, в основном были женщины и несколько мужчин пенсионного возраста. Это была не первая акция, организуемая Розой по такому поводу и в эту, и в первую войну. В их микрорайоне, как только у кого-то пропадал родственник, при, так называемой, зачистке - той самой облаве, о которых грозненцы, до всех этих войн, знали только из фильмов про фашистов и подпольщиков, все сразу же бежали к Розе.
   Нельзя сказать, что каждое такое выступление у комендатуры оканчивалось удачей и федералы, возвращали человека, живым и здоровым. Большей частью эти демонстрации бессильного протеста оканчивались ничем.
   Люди пропадали без всяких следов и нигде, и ни у кого нельзя было узнать, где они и что с ними. Иногда находили выброшенные, где-нибудь на окраинах, изуродованные трупы тех, кого безуспешно пытались разыскать и это, считалось удачей. Так как, в этом случае, отпадала невыносимая для родителей пытка безвестностью и страшная история бесследного исчезновения, обретала логическое завершение в виде могильного холма и надгробного камня с арабской вязью молитвы, и, именем и фамилией на кириллице того, кто нашел здесь последний приют. При жизни, пройдя все круги ада.
   - Кажется, все. - Роза оглядела собравшихся во дворе людей.
   - Все. - Подытожила она.
   - Маловато нас. В ту войну людей больше собиралось. Но, ничего по дороге еще присоединятся. Пошли! - Две женщины развернули, сохранившийся еще с первой войны, плакат из красного кумача с надписью "Верните наших детей" и они во главе с Розой, обогнув остатки магазина, вышли на улицу.
  
   * * *
  
   Залину слегка мутило, кружилась голова, ноги были словно чужие и неподъемно тяжелыми, но она продолжала идти по грязной, в воронках от недавних разрывов улице, меж разрушенных, обуглившихся стен родного ей, когда-то, города и слабый ее голос вплетался в крики женщин.
   - Верните наших детей! Хватит нас убивать! - Исступленно скандировали женщины, потрясая высоко поднятым над головой плакатом. -
   - Что это со мной? - Встревожено, не боясь, что ее услышат окружающие, пробормотала Залина. До комендатуры оставалось метров триста, но, тяжесть, заполнившая ее ноги, постепенно начала заполнять все ее тело.
   -Мне же еще в квартире убираться. -
   Как Роза и предвидела за то время, что они шли по улице их количество увеличилось и к комендатуре, окруженной со всех сторон рядами колючей проволоки, БТР-ами и сложенными из бетонных блоков укрытиями подошла внушительная толпа. Плетущаяся в задних рядах, Залина, не видела, как забегали солдаты, как они перегородили проход шлагбаумом и выстроились за ним держа автоматы наизготовку. Она только испуганно вжала голову в плечи, когда услышала длинную автоматную очередь, выпущенную кем-то из военных в низко нависшее серое небо. Отшатнувшаяся было, толпа дружно взревела. Шлагбаум отбросили в сторону, разбежавшиеся по сторонам солдаты, стояли, прижимаясь к бетонным блокам настороженно-испуганными глазами следя за протекающей меж ними орущей толпой чеченцев.
   В числе последних, заходившая на территорию комендатуры, Залина, услышала, как кто-то хрипло кричал из глубины бетонного бункера, с которым она сравнялась.
   - А что я, по-вашему, в баб стрелять должен!?... Да, пошло оно!... - Из бункера выскочил взъерошенный военный. На какое-то мгновение они встретились глазами. Военный покачал головой, сплюнул и, проворчав что-то, опять исчез в бункере.
   В глубине обширного двора, бывшего склада стройматериалов, занятого комендатурой, перед несколькими накрытыми маскировочной сеткой вагончиками подход к которым преграждал еще один пост охраны, Роза остановила людей.
   - Нам нужен комендант! -
   Солдаты на посту нерешительно переглянулись, но ответить ей не успели.
   Дверь крайнего вагончика широко распахнулась и на улицу вышел высокий, подтянутый военный в сопровождении приземистого человека в штатском. Постовые вытянулись, прижав к груди автоматы. Комендант идет - прошелестело в толпе. Следом за ними из вагончика выбежал еще один военный и, догнав коменданта, что-то сказал ему на ухо. Стоявшие впереди люди заметили, как побагровело лицо остановившегося коменданта. Потом они же, дословно и с интонацией, передавали, то, что они услышали из разговора коменданта с догнавшим его военным.
   - Я не намерен, вы понимаете, майор, не намерен терпеть абречество всяких наездников на своей территории! Мне наплевать, вот так и скажите, наплевать! Кто там и что там! Через свою голову прыгать я никому не позволял и впредь не позволю! - Все это комендант проговорил, а вернее прокричал прямо в лицо стоявшего по стойке смирно майора. Видно было, что комендант раздражен чем-то не на шутку.
   - Ничего у них нет! Пусть они эти басни другим расскажут! Связывайтесь с кем угодно! Но, чтобы результат мне был! Немедленно! Три минуты вам! -
   Резко отвернувшись, комендант быстрым шагом направился к поджидавшей его толпе. Человек в штатском, в котором многие опознали чеченца, в свое время часто мелькавшего на экранах местного телевидения, заспешил следом. Выбежавший из вагончика военный, козырнул в спину коменданта и опять забежал в вагончик, над крышей которого раскачивалось несколько длинных, разномастных антенн.
   Комендант, не оглядываясь на поспешавшего за ним чеченца в штатском, все тем же быстрым шагом прошел прямо в центр молча расступившейся перед ним толпы и остановился. Залина близко увидела его поседевшие виски и глубокие морщины в уголках глаз. Еще она разглядела на его погонах вышитую генеральскую звездочку.
   - Ну, так. Я слушаю. Говорите, что случилось, что вас сюда привело? - Комендант, провел ладонью по чисто выбритому квадратному подбородку и обвел, стоявших перед ним людей, спокойным взглядом из под припухших век.
   - Говорите теперь. Всё говорите, с чем пришли. - Поддержал его на чеченском языке штатский. Заговорили все разом, крича, перебивая друг друга и размахивая руками. Со стороны могло показаться, что толпа сейчас разорвет генерала и его спутника. Из вагончиков высыпала группа военных с оружием наизготовку и направилась к ним. Генерал, сердито махнул рукой в их сторону и потом ею же повел над головой, призывая к тишине. Руку опустил только тогда когда дождался тишины.
   Только бы не упасть здесь, только бы не упасть, думала Залина, чувствуя, как подкашиваются ноги. Липкая испарина, внезапно выступившая на теле, словно магнитом притягивала пронизывающе холодный мартовский воздух.
   - Так не пойдет! - Генерал покачал головой.
   - Не пойдет. Мы при таком гвалте и оре ничего не выясним. Пусть говорит кто-то один. Один говорит - все слушают! Кто будет говорить? -
   Как и всегда в подобных случаях Розу выдвинули вперед. Вздернув, по воробьиному острое лицо, навстречу генералу, Роза начала говорить. Голос ее зазвучал резко и с плохо скрытыми нотками враждебности.
   - Раньше я бы обратилась к вам со словами товарищ генерал, а теперь я вижу, что наше товарищество кончилось. Так вот господин генерал, теперь я так буду к вам обращаться, сегодня, в нашем квартале, ваши подчиненные похитили двух мальчиков. -
   С какой-то заинтересованностью всматривавшийся в лицо стоявшей перед ним женщины генерал недовольно поморщился.
   - Это были не мои подчиненные. - Перебил он Розу.
   - Мы этого не знаем. Для нас вы все на одно лицо. Мы знаем, что вы комендант в этом районе. Если это не ваши подчиненные, то, в любом случае, они действовали с вашего ведома и с вашего разрешения. Или это не так? Или вы уже не комендант в нашем районе? -
   Комендант промолчал, поигрывая желваками.
   - Ты бы, женщина, чуть, повежливее разговаривала. - Недовольно произнес стоявший рядом с комендантом чеченец. Но Роза даже не посмотрела в его сторону.
   - Я повторяю, похитили двух пятнадцатилетних мальчишек. Братьев, двойняшек. Просто, ни слова не говоря, схватили, бросили их в свои БТР-ы и увезли! А матери, которая побежала за ними, стреляли под ноги, а потом, когда она не отстала от своих детей, прикладом лицо разбили. Как это прикажете нам понимать, господин генерал? -
   Камушки желваков опять прокатились по скулам генерала. Ни единым словом не ответив на вопрос Розы, он резко обернулся. Тот самый военный, с которым комендант разговаривал, прежде чем подойти к толпе чеченцев, кубарем скатившись с крылечка вагончика, бежал к ним, помахивая белым листком бумаги.
   - Прошу прощения. - Комендант, извиняющее дотронулся до рукава Розы, открывшей было рот, чтобы повторить свой вопрос и вышел из толпы. Сопровождавший его чеченец посмотрел ему вслед, но остался стоять на месте.
   - Вежливее, надо, вежливее. Теперь все от них зависит. Вы же с просьбой сюда пришли, с жалобой. - Наставительно произнес он в полной тишине. Все, вытянув шеи, смотрели как комендант, мельком просмотрев вынесенную ему бумагу, свернул ее в тонкий рулон и стал что-то негромко говорить послушно кивающему головой майору. Ослепительно белый, на фоне закопченных стен, грязного двора и низко нависшего серого неба, рулончик бумаги, при каждом слове коменданта, взлетал вверх и резко падал в открытую ладонь его левой руки. Потом комендант отдал бумажную трубочку козырнувшему ему майору и направился к настороженно поджидавшей его толпе.
   Он опять прошел в середину толпы чеченцев и встал перед Розой. Она машинально отметила, что сейчас комендант выглядит более открытым или, может быть, радушным, нежели при первой встрече. Роза не успела окончательно определиться с тем, какие же изменение произошли в лице коменданта как он, улыбнувшись, сказал.
   - А я вас знаю. Вас Роза зовут? Я не ошибся? - Озадаченная не столько словами генерала как его улыбкой, которую она никак не могла ожидать в этой ситуации, Роза кивнула.
   Улыбается, он улыбается - заговорили в толпе. На какое-то мгновение, забыв о своем состоянии, Залина подняла голову и даже встала на цыпочки, чтобы лучше увидеть это чудо.
   Генерал мог улыбаться сколько угодно и когда угодно, это было его, неотъемлемое и незыблемое, право, как у всякого другого человека. Но, улыбаться в данной ситуации, в понятии прорвавшихся во двор комендатуры людей, означала только получение хорошей вести о судьбе похищенных мальчиков. По-другому и не могло быть. По другому, никто, из ворвавшихся во двор комендатуры чеченцев, не понял бы и не смог бы разделить никакой другой причины или повода могущего вызвать улыбку на лице генерала в этой обстановке.
   Заметив, что Роза напряженно всматривается в его лицо, пытаясь вспомнить - где они могли встречаться, генерал опять улыбнулся.
   - Не надо Роза, не пытайтесь меня вспомнить. Нас друг другу не представляли. Я вас еще с первой войны хорошо помню и вот по такой же, как и сегодня, ситуации. Честно говоря, я очень рад, что вы остались живы и здоровы, во всем этом, извините за выражение, бардаке. - Он ненадолго замолчал, с застывшей на лице невеселой улыбкой всматриваясь в лицо стоящей перед ним маленькой женщины.
   В какой-то, в очень короткий, миг времени, на грязном, изъезженном гусеницами танкеток и колесами бронемашин, дворе комендатуры, встретились не генерал и простая жительница Грозного, а два страшно уставших от войны и от ее жестокостей человека. И еще, в этот краткий, как вспышка, миг, они оба поняли, что могут, до конца, доверять друг другу. Потрясенная этим, абсолютно для нее неожиданным, открытием, Роза, в замешательстве, оглянулась на молча стоявших за ее спиной людей. Генерал вздохнул.
   - Что касается вопроса, с которым вы сюда, прямо говоря, прорвались, скажу вам, что мы в курсе того, что сегодня произошло. - Генерал поиграл желваками, от улыбки на его лице не осталось и следа.
   - Не мне вам объяснять сложность обстановки, сами видите, что здесь творится. - Он, видимо, еще что-то еще хотел добавить к своим словам, но, сдержался.
   - По сути дела докладываю, все необходимые меры приняты. Завтра, в первой половине дня эти двое молодых людей будут дома. Живые и здоровые. -
   - Но, почему не сегодня? Время же есть еще. Вы поймите состояние матери. - Роза вскинула голову, но вместо прежней, настойчивой резкости в ее голосе явно прозвучали просительные нотки.
   - Нет, Роза. Пока соберут группу, пока подготовят приказ, пройдет время. А через три часа и стемнеет и комендантский час начнется. До начала комендантского часа они, конечно, доедут до места, куда ваших пацанов вывезли, а возвращаться им придется ночью. Так что, не будем рисковать. Завтра с рассветом группа выедет и до обеда вернется обратно. Вот так. -
   - Да лишь бы живые здоровые были! А то знаем, какими их возвращают за одну ночь! Насмотрелись! - Зло выкрикнул кто-то за спиной Залины. Генерал, опять огладил подбородок и, глядя поверх толпы, сухо отчеканил.
   - Я сказал - завтра, в первой половине дня, живые и здоровые. -
   - Ну, чем вы недовольны? Сказал же вам генерал, что завтра их привезут, значить - завтра. Бога благодарите, что такой комендант у нас, а не орите! - Некстати выступил вперед молчавший до сих пор спутник коменданта. Роза, ожгла его презрительным взглядом.
   - Лучше бы ты промолчал. - Она, отвернувшись, сделала шаг назад, но, не удержавшись, обернулась. Теперь в ее голосе звучал откровенный вызов.
   - Ты, думаешь, мы забыли кто ты такой? Да, если бы не такие как ты, мы бы эти проклятые комендатуры и этих комендантов и в страшном сне не видели и за детьми своими не бегали бы по всему свету! Не зная, живы они или нет! - Все это она произнесла на чеченском языке и, не удержавшись от охватившей ее злости, на русском обратилась к коменданту.
   - Товарищ генерал, а что делает здесь, рядом с вами, этот человек? Вот этот вот! - Она протянула руку к побагровевшему мужчине и чуть ли не ткнула в него указательным пальцем.
   - Ты же только вчера нас всех призывал против них воевать! - Она перевела палец на коменданта.
   - А теперь стоишь рядом с ними! Где твой автомат? Почему не стреляешь в них, почему не воюешь, так, как ты нас призывал?! -
   - Роза, Роза! - Генерал шутливо поднял руки. - Успокойтесь, Роза. То, что вы сейчас говорите, называется подстрекательством. Нельзя так. Успокойтесь. Человек осознал свою ошибку и сейчас делает все, что в его силах, чтобы стабилизировать ситуацию. -
   - Он тут ситуацию... - Роза задохнулась. - Он тут ситуацию, а мы детей теряем! Вот его ситуация! -
   - Следи за своим языком женщина и не лезь не в свои дела. - Угрожающе проворчал на чеченском мужчина, исподлобья, тяжелым взглядом окинув стоявшую перед ним маленькую женщину с прозрачными, словно льдинки, злыми глазами. Закутанная в платки полная женщина потянула Розу за рукав и спокойно-рассудительным тоном на чеченском языке проговорила.
   - Подожди Роза. Оставь его в покое. Мы пришли сюда не с ним разбираться. Для этого свое время придет. Комендант сказал, что их вернут завтра. Если не вернут, опять придем, а теперь нам тут нечего делать. Пойдем домой. -
   Закутанную в платки женщину дружно поддержали. Никому не хотелось в присутствии русских устраивать местные разборки.
   - Хорошо, так и сделаем. - Согласилась Роза и перевела взгляд на генерала.
   - Товарищ генерал, мы вам верим, пожалуйста... - Она еще хотела добавить слова - не обманите нас - но не стала. Ей показалось, что если она их произнесет, то может незаслуженно обидеть этого человека. Роза отвернулась. Толпа потянулась к выходу со двора.
   - Спасибо Роза! - Роза, с удивлением оглянувшись, остановилась. Некоторые женщины, так же, остановились и с любопытством стали вглядываться в улыбающееся лицо коменданта, недоумевая, по какой причине, генерал вздумал благодарить их предводительницу.
   - Пожалуйста. - Роза пожала плечами. - Только я не пойму за что мне это ваше спасибо? -
   - А за то, что для вас я остался, все-таки, товарищем генералом, а не господином! - Комендант засмеялся. Его спутник продолжал буравить Розу тяжелым взглядом из под низко нависших бровей.
  
   * * *
  
   Так неожиданно для всех удачно закончившийся поход в комендатуру приподнял настроение людей. Подхваченная, всеобщим воодушевлением, Залина, шагала рядом с Розой и ближайшее будущее, в виде уборки разоренной квартиры, уже не казалось ей неразрешимой, из-за ее состояния, проблемой.
   - А, что Роза! - Донесся сзади задорный женский голос. - Давай мы тебя за этого генерала выдадим! Будет у нас свой зять - русский генерал! По струнке ходить будет! Вот тогда мы заживем! -
   - Дело говоришь. - Поддержал ее еще один женский голос. - Зять в генералах нам сейчас пригодился бы. Сделать ему все, что надо и хороший из него мусульманин выйдет. И ростом и статью, всем хорош, а, Роза? Как ты на это смотришь? Определим его в тэйп гуной* и заживем, назло врагам! -
   - Правильно! - Теперь уже и мужской голос вступил в помощь женщинам.
   - Будешь, Роза, сидеть как королевна на диване, а он, вместо тебя будет уборки в доме делать и кушать готовить. У русских это так заведено - жена спит, а муж работает. -
   - Это ты видно по своему опыту знаешь! -
   В толпе засмеялись. Роза, что-то, сердито пробормотав, прибавила шаг. Никто из тех, кто выходил сейчас из проходной комендатуры и мысли не хотел допускать, что только что разговаривавший с ними генерал мог не сдержать своего слова, что с мальчиками могло случиться что-то плохое. Подумать об этом, даже ненароком впустить в себя эту мысль, означало безнадежно испортить этот редкий по нынешним временам для грозненцев праздник.
   Праздник единения и победы над собой. Они, все-таки, преодолели свои страхи и пришли к комендатуре, где могло быть, что угодно и это они хорошо знали из недавних историй таких походов.
   Праздник веры и доверия человеку в военной форме. Этому генералу поверили безоговорочно. Вроде бы он и не пытался говорить им какие-то хорошие вести. Говорил и вел себя, как и должно вести генералу, но, видно было в нем нечто такое, что даже отъявленные скептики предпочли держать свое мнение при себе.
   Озлобление и решимость, при необходимости, пойти на крайние меры, веявшие над толпой, когда она врывалась на территорию комендатуры, бесследно исчезла, сменившись благодушной удовлетворенностью. Солдаты, опять прижимаясь спинами к бетонным блокам, пропускали людей, с любопытством разглядывая смягчившиеся, умиротворенные лица тех, кто полчаса назад с дикими криками прорывались внутрь двора. Не обращая внимания ни на стрельбу, ни на обмотанный колючей проволокой шлагбаум, ни на них самих.
   Когда все вышли за проходную, Роза остановилась. Подождав пока вокруг нее соберутся все, кто был с ней во дворе комендатуры, она громким голосом, так чтобы перекричать шум машин проезжающих по грязевой жиже разбитой улицы произнесла.
   - Всеми вами да будет да будет Дэла доволен! Очень большое дело вы сегодня сделали! У каждого из вас, свои заботы, свои проблемы, но вы все отодвинули в сторону и пришли сюда, чтобы вернуть матери ее детей! -
   Выждав пока смолкнет гул голосов произносящих ответные слова благодарности, она снова заговорила.
   - Дэла, да будет доволен и этим комендантом, который еще до нашего прихода стал принимать меры к тому, чтобы вернуть наших детей. Я думаю, вы, по его поведению, это поняли. Я верю, что он сдержит свое слово. А если нет, если не получится, мы и ему всем другим напомним, что мы еще живы и в состоянии, защитить своих детей! А теперь расходитесь. Да хранит вас всех Великий и Всемогущий Дэла! -
  
   * * *
  
   Воодушевление, охватившее Залину во дворе комендатуры, постепенно уступило место знакомой уже усталости и апатии. Опять на теле выступила липкая, противная испарина и на открытой улице холодный мартовский ветер стал продувать ее насквозь. Сгорбившись, обхватив скрещенными руками грудь, в тщетной попытке сохранить остатки тепла, она шла, с трудом, переставляя непослушные ноги, все дальше и дальше отставая от идущей впереди Розы.
   Только бы дойти до дома, только бы не упасть здесь на улице. Дома переоденусь в сухое и все пройдет, видно простыла я где-то. Простуда за ночь пройдет. Утром здорова буду. Нельзя мне болеть, нельзя. Хорошо, что дети у свекрови. Скоро Ислам придет домой, а там... Она уткнулась во что-то мягкое и, испуганно ойкнув, подняла голову.
   - Я смотрю, ты совсем расклеилась. - Роза, в которую уткнулась, погруженная в свои мысли, Залина, участливо приложила ладонь к ее лбу.
   - Температуры вроде нет. И лоб у тебя влажный. Тошнит, слабость есть? - Залина кивнула.
   - А может ты... - Роза близко заглянула в глаза Залины. Догадавшись, о чем подумала Роза, Залина замотала головой.
   - Нет, нет, Роза. Сейчас только беременности моей нам не хватало. Нет. Бог милостив. - Слабая улыбка озарила бледное лицо Залина. Где-то, им показалось за соседним домом, прогремел мощный взрыв и сразу началась беспорядочная стрельба. Залина покачнулась, Роза подхватила ее под руку.
   - Ты, что, взрывов боишься, пора бы и привыкнуть. Пошли, пошли. Да ты опирайся на меня, опирайся. Не смотри, что я ростом не вышла я сильная. А в тебе весу сейчас не больше чем в подушке пуховой. -
   - Да, Роза, ты сильная. - Залине было стыдно за свое состояние, стыдно за то, что ее ведет, поддерживая под руку, женщина, по возрасту, годящаяся ей в матери и которой она всегда побаивалась. Ей хотелось сказать, что пошатнулась она не из-за того, что дрогнула под ногами земля от близкого взрыва, а из-за того, что у нее внезапно закружилась голова. Еще ей хотелось пожаловаться, что в последние дни она просто заставляет себя выпекать пирожки, ходить с ними и тяжелым термосом через плечо на рынок. Что ей хочется просто лечь где-нибудь, закрыть глаза, чтобы ничего не видеть и не слышать. Но вместо этого она сказала.
   - Да, Роза, ты сильная и смелая. Я бы ни за что в жизни не осмелилась вот так собрать людей и так разговаривать с русскими. Ни за что. Мне кажется, я бы со страху умерла. А ты не такая. -
   - Эх, девочка, - По лицу Розы словно тень скользнула. - Если бы ты знала, как я боюсь, когда приходится вот так, как мы сегодня, выходить. Ты не поверишь, ноги подкашиваются от страха, идешь через силу. Идешь, потому что надо идти, потому что люди на тебя смотрят. Меня в прошлую войну в фильтр забирали на Ханкалу. Насмотрелась я там. Не дай Бог, такое видеть ни мусульманам, ни христианам. -
   Залина недоверчиво покосилась на нее. Она никак не могла представить, что эта маленькая женщина с прозрачными глазами могла бы что-нибудь или кого-нибудь испугаться. Это так не сходилось с образом, что сложился у Залины по ее поводу за время их знакомства. Встретившись с ней взглядом, Роза улыбнулась.
   - Не верится, да? Так оно и есть. Только Дэла и видит, и знает, в каком состоянии я выхожу к людям в таких случаях. -
   Они прошли за угол бывшего магазина и, войдя в свой двор, остановились у подъезда Залины.
   - Я бы пригласила тебя зайти, но, сама понимаешь в квартире сейчас такое, что собака бешенная побрезгует заскочить. -
   - О чем ты говоришь! - Роза, толи стряхнула с ее плеча соринку, толи это был, с ее стороны, ободряющий жест.
   - Будет еще время по гостям ходить. Кстати, я могу остаться и помочь тебе убраться. Мне спешить некуда, а ты, смотрю, совсем... -
   - Нет, нет! Что ты Роза! - Залина постаралась улыбнуться как можно более беззаботно.
   - У меня все хорошо, не волнуйся. Видимо, просто, на погоду. Простыла где-то. Переоденусь в сухое, отдохну и все пройдет. Спасибо. -
   Она и в самом деле почувствовала себя после разговора с Розой гораздо лучше.
   - Все хорошо, ты не волнуйся. - Еще раз повторила Залина.
   - Смотри, тебе виднее. - Роза некоторое время помолчала, глядя куда-то в сторону.
   - А знаешь, чего я боюсь больше всего? В ту войну это было, еще до того как вы из Урус-Мартана приехали. Прибежали ко мне две женщины из третьего микрорайона, плачут, говорят, что их младшего брата на блок-посту задержали. Что, если не поторопиться, его увезут федералы и брата уже не найти будет. Вот примерно в такое же время это было как сейчас. -
   Роза оглядела низко нависшее, по-весеннему сырое небо и кивнула, словно подтверждая свои слова.
   - Я пошла с ними, чтобы людей собрать, соседей в первую очередь. Только чувствую, что-то не так идет. Не хотят люди собираться. Я кричу, ругаюсь, мол, если завтра ваших так возьмут, что вы будете делать? Ни в какую, не идут и все. Я поняла, что нечисто здесь что-то. Никогда не видела, чтобы в таких случаях люди так себя вели. Женщины эти две бегают, кричат. Хорошо, что подошли те, кто меня знал, объяснили, в чем дело. Оказывается этот ублюдок, по- другому таких и не назовешь, до войны, в этом микрорайоне, отбирал у русских квартиры и продавал. Кого угрозами выгонял, а кого и убивал. Вот так я бы, всю оставшуюся жизнь...-
   Роза глубоко вздохнула и покачала головой.
   - Выдала я, тогда, этим двум, все, что я и о них и об их брате думаю. Хорошо, что люди оттащили их от меня, убили бы и глазом не моргнули. А потом я еще, вот, что узнала - оказывается тот, которого я, чуть было, не отправилась выручать, был родным племянником этого деятеля, которого ты сегодня видела во дворе комендатуры, рядом с генералом. Теперь он при дяде с головы до ног оружием обвешанный ходит. Начальником стал. Чем они русских купили, ума не приложу. Вот такого обмана я и боюсь, больше всего. Но, слава Богу, после этого, таких случаев, уже не было. Ладно, Залина ты иди домой, разговорилась я сегодня, что-то. Пойду, я. К Курбике зайду, утешу, как-нибудь. Хотя, какое уж тут утешение... -
  
   * * *
  
   Залина, некоторое время постояла, глядя вслед прямой как гвоздь, фигуре Розы, пока та не скрылась в подъезде Курбики. В квартире она, первым делом, опять проверила свой тайник и, обнаружив на месте узелок, решительно подхватила ведра и отправилась в подвал за водой. Она чувствовала, что если хоть на минутку даст себе расслабиться, то об уборке квартиры придется забыть. Даже просто присев на стул, она уже не могла бы с него подняться.
   Прислонившись к холодной стенке подвала, она ожидала, пока тонкий ручеек воды самотеком вытекающей из пробитой осколками ржавой водопроводной трубы наполнит ее ведра и, старалась не думать, о том, что ей предстоит поднять эту тяжесть к себе на этаж. Она просто не представляла, как она сможет это сделать.
   Залина, уже было, решила, что полные ведра ей не осилить, достаточно будет, если она поднимет к себе и наполовину заполненные, как в подвал, спустился Хасан, их сосед по площадке. Сухопарый, верткий как угорь, Хасан был ровесником ее мужа и тоже из Урус-Мартана. В квартире своей жил один, соседям говорил, что пока не рискует завозить в Грозный семью, мол, еще не известно чем все это кончится. Впрочем, соседи весьма обоснованно подозревали, что это не более отговорки. Из квартиры Хасана, очень часто доносились разгоряченные спиртным мужские голоса и женский смех.
   Щурясь, после уличного света, Хасан не сразу разглядел Залину.
   - О! Залина! У тебя федералы тоже порядок в квартире навели? - Среди своих знакомых и друзей Хасан был известен тем, что изъяснялся исключительно на русском языке, в редких случаях прибегая к родному.
   - Навели. - Вздохнула Залина. С Хасаном она, как и большинство ее соседей, всегда разговаривала на русском.
   - Еще как навели. Как специально, как назло, постарались навести! -
   - А мне, представляешь! - Хасан коротко хохотнул. - Повезло! Я знаю, Залина, ты свой парень, моей мегере, когда она приедет, не проболтаешь. Исламу просто повезло с такой ты женой. Честно говорю! Представляешь! После вчерашнего, я не успел убрать со стола. Осталась, там, закуска всякая и полбутылки водки. Пришел домой - смотрю - дверь, конечно, выбита - а в квартире все на своих местах! Представляешь! Ничего не тронули! Только закуски не осталось и водки! Видно у этих федералов классовое чутье развито, сразу поняли, что к своему попали! -
   Хасан, громко и весело, на весь темный подвал рассмеялся. Залина улыбнулась.
   - Теперь я знаю, что надо делать. Как на работу уезжать, всегда буду на столе оставлять немного водки и закуску. Гарантия, что квартиру вверх дном не перевернут. - После короткой паузы Хасан со смешком добавил.
   - С водкой, правда, проблема будет. Почему-то никогда ее не остается у меня. Всегда не хватает. - Залина снова улыбнулась.
   Сколько она знала Хасана, никогда не замечала его чем-то озадаченным или расстроенным и, что удивительно, несмотря, на, почти, ежедневные возлияния, никто и никогда не видел его пьяным. Как-то удавалось ему в любой обстановке сохранять веселое и немножко легкомысленное отношение к тому, что происходило и с ним, и вокруг него. И в первую, и в эту войну он ни на один день не покинул свою квартиру, умудряясь при этом находить где-то и выпивку, и таких же отчаянных, как и он сам, собутыльников. Дрался с мародерами, приезжавшими из окрестных сел пограбить в их дворе оставленные хозяевами квартиры.
   Залине рассказывали, что, когда, озлобленные его сопротивлением грабители, хватались за оружие, Хасан доставал из кармана гранату, стараясь при этом оказаться поближе к нападавшим и демонстративно выдернув чеку, отбрасывал ее в сторону. Мародеры с руганью грузились в свои машины и уезжали. Позже Хасан с неизменной улыбкой говорил, что, во всех этих историях, самым трудным делом было - запомнить место, куда упала чека, отыскать ее среди мусора и поставить на место. Не бросать же, каждый раз, гранату в развалины, другой у него не было, а разные компании мародеров приезжали на день по нескольку раз.
   Когда глаза Хасана свыклись с подвальной темнотой, он заметил, что одно, отставленное в сторону, ведро Залины заполнено только на половину, а другое, опять же наполовину заполненное она намеревается поднять.
   - Залина, ты что это? Сачкуешь? Почему по половинке набрала? -
   - Нездоровится мне, что-то, я потом еще раз спущусь. -
   - Ну, ты, даешь. Еще раз она спустится. Делать тебе больше нечего, а еще говорит, что ей нездоровится. А я здесь зачем? Спустится она, еще раз. Тоже мне. - Он выпроводил ее из подвала.
   - Иди, иди! Не маячь, здесь. Занесу я тебе воду. Полежи немного, если нездоровится. -
   С трудом, поднявшись из подвала к себе на второй этаж, она еще не успела снять с себя верхнюю одежду, как следом за ней зашел Хасан, неся, до краев, наполненные ведра. Осторожно, чтобы не расплескать, опустив ведра на пол, Хасан оглядел квартиру.
   - Да, поработали. Может, им за это премию выписывают? Так, зазря, не будут же они стараться. Как ты думаешь? - Он перевел взгляд на Залину и легкая улыбка, сразу же, сползла с его лица.
   - Слушай, да ты действительно заболела! Я в подвале, в темноте и не заметил, что это с тобой? Выглядишь, страшней моей жизни. -
   - Неужели так все плохо? - Она через силу улыбнулась, хотя чисто по-женски ей было неприятно слышать последние слова Хасана.
   - В зеркало посмотри, если мне не веришь. Тебе в постель надо срочно, а не уборками заниматься! Оставь все, к чертовой матери! Здоровье важнее, Ислам придет, что-нибудь придумает с этой уборкой. Я серьезно, ты с этим не шути! -
   - Ничего страшного, устала я просто. Сейчас полы вымою и лягу. Спасибо за воду. Ты иди, иди. Не беспокойся. - Хасан покачал головой.
   - Ты, точно, ненормальная. Дай я, хоть, помогу тебе, чем-нибудь! -
   Несмотря на ее протесты, он поставил на место перевернутую кровать, потом взял совок и, быстро собрав, с пола в целлофановый пакет куски теста и пюре стал в дверях.
   - Я хоть этот мусор выброшу. Смотри, Залина, я сейчас пойду, у меня ведра в подвале остались. Если, что надо будет - постучи, я буду у себя. Ты поняла? - Потоптавшись у порога, не зная, чем бы еще помочь своей соседке, он пожал плечами и вышел за дверь.
   То, что было дальше, Залина не помнила. Ползая на четвереньках, она до блеска вымыла полы. На четвереньках было удобнее, когда поднималась на ноги, приходилось опираться о стены - кружилась голова и тошнота подступала к горлу. Она застелила постель чистым бельем, в ванной повесила два чистых полотенца, грязное белье грудой лежало там же в углу. Больше всего ее угнетало то, что она не может смыть с тела липкий, нездоровый пот. Вода, принесенная Хасаном, закончилась, а о том, чтобы самой спуститься в подвал за водой и речи не могло быть.
   Она, конечно, могла бы попросить Хасана сходить за водой, но для этого ей надо было бы встать на ноги, пересечь свою квартиру, выйти в коридор, дойти до его двери и постучать, а этого она сейчас просто физически не могла сделать. В каком-то зыбком состоянии, с закрытыми глазами она сидела на краешке кровати и сквозь подступающее беспамятство старалась вспомнить - осталась или нет в чайнике, на кухне, вода. И если она осталась, то, можно ли ей воспользоваться или ее надо вылить - так она могла быть загрязнена теми, кто побывал в ее доме.
   Она явственно представила, как некий безликий федерал большой грязной ладонью хватает ее чайник и пьет воду из носика. Да, чайник надо вымыть. Обязательно вымыть и с порошком. Руки ее беспокойно зашевелились на коленях, словно она губкой и порошком оттирала чайник. Тогда и воду, если она там осталась, придется вылить. Воду жалко.
   Ислам скоро должен придти домой. Сейчас он, наверное, уже подходит к дому. Он идет меж разрушенных домов. В редких окнах затянутых пленкой мутно светятся огни газовых ламп. Лишь бы он дошел, живой и здоровый. Лишь бы там ничего не взорвали и не начали стрелять. Он придет, а я пошлю его за водой. Он принесет воду, умоется, я буду сливать ему на руки. Когда подам полотенце, чистое полотенце, он постарается накинуть его на меня, чтобы привлечь к себе, а, потом, улыбаясь и рассказывая про то, как прошел день, сядет за стол... Он сядет за стол... Она открыла глаза. В комнате сгустились сумерки.
   Что это со мной - подумала Залина и, опираясь на спинку кровати, с трудом, встала на ноги - заснула я, что ли? Ислам скоро придет домой голодный, а у меня ничего нет. Надо хоть картошку почистить и еще, кажется, консервы рыбные остались из гуманитарки.*
   Когда она, придерживаясь стен, дошла до кухни, дверь в квартиру открылась и раздался встревоженный голос Ислама.
   - Эй, мы дома? -
   - Дома, дома. Заходи. - Опершись о кухонный стол, она закрыла глаза. Слава Богу, он пришел. Теперь ничего не страшно. В этом городе, где смерть свободно ходила по улицам, судьба подарила ей еще одно мгновение счастья. Она вспомнила, что собиралась послать его за водой, но сразу же отмела эту мысль. Сейчас она не хотела и не могла ему позволить даже на минуту покинуть квартиру, оставив ее наедине с враждебно сгустившейся темнотой.
   - Розу сейчас встретил, от Курбики выходила. - Уже спокойным голосом, расшнуровывая ботинки, продолжал Ислам.
   - Она мне рассказала, чем вы тут сегодня занимались... Да, дверь придется менять. А может, оставим, лишь бы запиралась, что еще от нее надо. Сколько их еще, этих зачисток...-
   Он, неслышно ступая в вязаных шерстяных носках по полу, подошел к ней и, обняв, прижал к себе.
   - Ты, почему свет не зажигаешь? А еще Роза поругала меня. -
   - За что же она тебя ругала? - Шепотом спросила Залина виском потеревшись о его щетинистый подбородок.
   - За тебя. - Он зарылся лицом в ее волосы.
   - Тогда правильно сделала. Роза без причины ругаться не будет. - Она вспомнила, что еще не купалась и сделала попытку высвободиться, но Ислам крепче прижал ее к себе.
   - Говорит, что ты ходишь как живой мертвец, а я тебя, в таком состоянии еще посылаю на рынок с этими пирожками и чаем. -
   - Ага, посылаешь. - Легкая улыбка скользнула по ее лицу. От враждебности сгустившейся темноты не осталось и следа. Теперь она была уютной, домашней и пахла Исламом. Это был их ежевечерний спор. Ислам не хотел, чтобы она работала на рынке, а она доказывала ему, что другой работы в этом городе она не найдет. Что он тоже не имеет постоянной работы, а то, что перепадает ему от случая к случаю, никак не позволяет им иметь хоть какой-то запас на непредвиденный случай и что им еще надо помогать его матери, одеть детей, отложить деньги на покупку участка земли. Не вечно же они будут в квартире жить, надо о своем доме думать.
   - Посылаю я, ее! - Сердито проворчал Ислам и, разомкнув объятия, стал шарить руками по кухонному столу.
   - Где эти спички? Пошлешь тебя, как же! Куда эти спички исчезли? Федералы унесли их с собой, что ли? А потом у некоторых, претензии начинаются - ты, что, убить ее хочешь? - Передразнил он резкий голос Розы.
   - Вот они. Держи свои спички. - Она вложила в его ладонь коробок. Электричества к домам еще не было проведено и обходились они, как и все жители Чечни в эту войну, газовыми лампами. По тонким резиновым шлангам газ поступал в сплетенный из асбестовых волокон мешочек, подвешенный под маленьким стеклянным абажуром и там же, поджигался. Свет, газовая лампа, давала вполне достаточный, чтобы заниматься домашними делами, а, если, устроиться с книгой поближе, то, можно было и почитать.
   Ислам, зажег в лампе газ и, продолжая недовольно рассуждать на тему работы его жены на рынке, обернулся к ней.
   - Конечно, найдутся... - Сощуренные от света лампы его глаза широко открылись.
   - Что это с тобой? Да ты действительно заболела! Бледная как... Простыла, что ли? Температура есть? Что молчишь? - Он взял ее за плечи и близко заглянул в глаза.
   - Ты, чего-то, испугалась сегодня, да? Почему ты бледная? Что молчишь, отвечай! - Он легонько встряхнул ее. Залина, повела плечами, высвобождаясь из его рук.
   - Я и сама не знаю. Просто плохо мне сегодня было. С самого утра, все, хуже и хуже. Сил во мне вообще не осталось, а тут, зачистка эта еще... -
   От жалости к себе, от бессильной злости за свое состояние, за все, что происходит с ними и вокруг них она, прижавшись к нему, беззвучно заплакала.
   - Даже не знаю, как я тут убралась. Ничего не помню, как во сне все. Кушать тебе ничего не приготовила, не успела. Воды не смогла принести, чтобы тебя искупать. Все эти последние дни силы мои уходят и уходят. День за днем, тают и тают. Не знаю я, что со мной и что мне делать. Картошку хотела тебе отварить... -
   Она всхлипнула.
   - Какая картошка, какая вода, о чем ты говоришь? - Голос его дрогнул. Он относился к той породе мужчин, что абсолютно не переносят женские слезы. В такие минуты Ислам сразу начинал паниковать и был готов, на что угодно, лишь бы не видеть ее слезы. От близкого взрыва громко хлопнула натянутая на оконный переплет пленка. Негромко переговариваясь, под окнами торопливо прошли какие-то люди. Вовремя вспомнив, что пленка на окнах совершенно не препятствует распространению звука, Ислам понизил голос.
   - Какая картошка! Нас на работе покормили. - Соврал он, ласково проводя широкой шершавой ладонью по ее спине.
   - А воду я сейчас принесу, нагрею и сам тебя искупаю. А потом ты ляжешь спать и все будет хорошо. Вот увидишь. А про картошку забудь. Я ее сам почищу и отварю, а ты сама хоть ела сегодня что-нибудь? -
   Залина, перестав плакать, растеряно посмотрела на него мокрыми от слез глазами.
   - Я... я не помню, кажется, нет. Не помню. -
   - Чего уж тут помнить! - Притворно сердито, в глубине души обрадованный тем, что она перестала плакать, заговорил Ислам.
   - Конечно, ничего не кушала! От этого ты и ходишь, бледная и качаешься! От этого все и от рынка! Всё, на рынок больше ты не идешь, хватит! А я сейчас принесу воды, картошку отварю и, что у нас еще есть из того, что можно поесть? -
   - Консервы рыбные от гуманитарки остались, по-моему. -
   - Вот, видишь, как все хорошо! Картошка и рыба, это, самое то, что нам сейчас нужно. Ученые люди говорят, что в рыбе фосфор есть, думать лучше помогает, а картошка... - Что есть ценного в картошке помимо каких-то глазков, о которых ему, когда-то, в прошлой жизни, говорили в школе на уроках биологии, он так и не вспомнил.
   - А картошка с рыбой очень хорошо кушается. Ты посиди здесь, пока я за водой схожу. Или, лучше, иди, полежи. Я быстро. -
   Он мягко попытался отстраниться от нее, но Залина не отпустила. И оттого, что он был рядом, и оттого, что она выплакалась, ей стало чуть лучше и сейчас ей хотелось только одного - стоять, вот так, крепко прижавшись к нему и слушать, как ровно бьется его сердце под пропахшей потом байковой рубашкой. Рубашку ему надо сменить, подумала она и опять заплакала.
   - Ну, чего ты теперь? Теперь-то, что случилось? -
   - Почему у нас так получилось? - Сквозь слезы, всхлипывая, торопливо заговорила она.
   - Почему нам так не везет? Девять лет мы с тобой женаты и за эти девять лет ни одного дня не прошло, чтобы я была спокойной и не думала о том, что с кем-то из нас может плохое случиться! Ни одного! А тут еще войны эти проклятые! Стреляют, убивают, люди пропадают! Бедная Курбика, как она эту ночь проведет!? Не дай Бог! Не дай Бог! Как хорошо, что мы детей у мамы оставили! За что на нас Дэла так рассердился? За что? -
   - Перестань, слышишь, перестань. Не надо. Все закончится, все будет хорошо. Вот увидишь, будем мы с тобой все это как дурной сон вспоминать. Перестань, не расстраивай себя. Дай я за водой схожу. -
   Она, в последний раз, всхлипнув, поводила лицом по его груди, вытирая слезы о рубашку и, разжала, сцепленные за его спиной, руки.
   - Иди, а я горелку зажгу в ванной. Тебе искупаться надо, потный весь. -
   Залина, зашла в ванную. Подхватив пустые ведра, Ислам направился к двери. Тонкий, полный боли и отчаяния голос Залины догнал его за порогом квартиры. С грохотом, отбросив ведра, Ислам, забежал в квартиру. Стоя на пороге ванной комнаты Залина широко открытыми полными боли и отчаяния глазами на бледном как мел лице смотрела на колонку.
   - Ты, что?! Что случилось?! -
   Не повернув к нему головы, Залина, медленно подняла руку, показывая на колонку.
   - Ислам, горелка... - Он успел подхватить ее на руки, прежде чем она коснулась пола.
   - Ты чего? Залина, открой глаза! Залина! - Ислам кричал, встряхивая на руках ставшее неожиданно свинцово-тяжелым бесчувственное тело жены. Голова Залины моталась из стороны в сторону, но в полузакрытых глазах виднелась только тонкая, пугающая его полоска белков от закатившихся глаз, а руки и ноги безвольно мотались из стороны в сторону, словно у тряпичной куклы.
   Наконец он догадался отнести ее в спальню и положить на кровать. Тут ему пришло в голову, что надо посмотреть дышит она или нет, но, охваченный паникой, он никак не мог уловить ее дыхания. Тогда он прижал голову к ее груди, чтобы послушать сердце, в этот момент Залина тихо застонав, чуть повернула голову к стене.
   - Жива, жива. - Прошептал он с невероятным облегчением. Вытерев, вспотевшее от волнения лицо он лихорадочно огляделся. Надо было что-то делать, надо было бежать куда-то и к кому-то за помощью. Надо чтоб кто-то был рядом, чтобы...
   - Эй, чечены, почему ведрами на площадке разбрасываетесь? - Если бы кто-нибудь часом ранее сказал бы Исламу, что он может так обрадоваться голосу своего соседа, он бы просто рассмеялся.
   - Хасан! - Он выскочил из спальни. - Как хорошо, что ты пришел! -
   - Что у вас случилось? - Стоя на пороге квартиры, Хасан, внимательно посмотрел на Ислама, по его голосу и виду догадавшись, что у соседа что-то случилось.
   - Да, вот. - Ислам в замешательстве повел рукой в сторону спальни.
   - Стояла, стояла. Нездоровилось ей сегодня и... -
   - Понятно. - Перебил его Хасан. Подойдя к спальне, он заглянул внутрь и повернулся к Исламу.
   - Накрой ее потеплее и сам останься рядом. Вид у нее был сегодня, я тебе скажу. Как она еще на ногах ходила? Я пойду за Розой. У нее есть этот... как его, ну, которым давление меряют. Я быстро, а ты смотри, чтобы у нее язык не запал. Голову на бок держи. -
   С этими словами он вышел из квартиры и, перепрыгивая несколько ступенек сразу, сбежал вниз по лестнице. Ислам, открыл, было, рот, чтобы спросить его на каком боку ему держать ее голову и куда не должен запасть язык, но громко лязгнувшая железом дверь подъезда подсказала, что Хасан уже во дворе и он опять зашел в спальню. Залина лежала точно так же, как он оставил ее минутой ранее. Ислам, осторожно повернул ее голову на бок и попытался открыть рот, чтобы проверить язык, но она, застонав, стиснула зубы, и он отказался от своей затеи.
   Ничего, ничего - подбодрил он себя - стонет, значить, живая. Ничего. Он взял ватное одеяло и тщательно, подтыкая со всех сторон, укрыл ее. Присел в изголовье, несколько раз провел рукой по ее разметавшимся по подушке волосам, опять встал и, достав еще одно одеяло, так же тщательно стал укрывать ее поверх первого.
   - Ничего, ничего. - Вслух проговорил он. - Все будет хорошо, Вот увидишь. Все будет. -
   Опять громко лязгнуло в подъезде. Ислам, быстро выскочив из спальни, открыл дверь квартиры. В чернильной темноте подъезда он услышал голоса Хасана и Розы.
   - Фонарик мог бы захватить. По этой темени и голову разбить недолго. Выговаривала Роза Хасану, тот оправдывался.
   - Ты, что, Роза! Тут спичку боишься, лишний раз зажечь, чтобы сигарету прикурить, сразу стрелять начинают. А ты, фонарик! -
   - Ага, в подъезд они к тебе зайдут, чтобы пострелять, да? Если ты фонарик включишь. Оговорки у тебя, Хасан, на все случаи жизни припасены. На все. -
   Интересно, как он бежал вниз в такой темноте и не расшибся? Запоздало удивился Ислам. Роза, держа в руках маленькую черную шкатулку, сразу же прошла в спальню.
   - Ты, что, запарить ее решил, Ислам? Сними одно одеяло. Стул подай сюда. - Роза говорила и распоряжалась так, словно она была не у постели лежащей без сознания женщины, а на субботнике организованном ею для уборки двора. Но, странным образом, обычный для нее резкий голос и безапелляционные приказы, привели в чувство близкого к панике Ислама. Он незаметно для окружающих выдохнул и оглянулся на Хасана. Тот вдруг звучно хлопнул себя по лбу.
   - Ты чего? - Вполголоса спросил Ислам.
   - Тонометр. - Хасан показал на шкатулку принесенную Розой.
   - Прибор, определяющий кровяное давление. Всю дорогу пытался вспомнить его название. Сегодня в кроссворде это слово встретил и никак не мог вспомнить. - Он досадливо махнул рукой. Ислам только головой покачал. Нашел время.
   Роза достала из кармана маленький флакон и вытащила пробочку. В комнате сразу же распространился резкий запах нашатыря. Пока Роза готовила тампон из кусочка бинта, чтобы смочить его содержимым флакона и дать вдохнуть Залине, та, глубоко, со всхлипом, вздохнув, открыла глаза.
   - Ну, вот, слава Богу, пришла в себя! - Роза, несколько раз, ласково провела ладонью по голове Залины.
   - Испугала ты нас всех, девочка, нельзя так. Следить надо за своим здоровьем, следить. А сейчас, давай, мы давление измерим. Посмотрим, какое оно у тебя. - Пока она готовила тонометр, Залина обвела комнату отрешенным взглядом и тихо произнесла.
   - У нас горелку унесли. Теперь колонка не будет работать. -
   - Эх, девочка, я уже забыла те времена, когда у нас в кранах вода шла, чтоб колонку можно было включать. Как только мы революцию устроили, так и вода перестала идти. Так, что твоя колонка давно уже не работает. Руку дай мне. - Залина, послушно выпростала из-под одеяла руку.
   - Нет, Роза. Она у нас работала, она горела. -
   Роза жалостливо посмотрела на нее поверх, вздернутых на нос очков, но, занятая тонометром, ничего не сказала.
  
   * * *
  
   Они поженились за год до начала первой войны и были друг у друга первыми. Родители Ислама, как только появилась в доме молодая невестка, оставили им эту квартиру, а сами переехали в Урус-Мартан в еще недостроенный дом. Ислам и Залина, с чистого листа, стали познавать друг друга и каждый себя. Всецело используя, редко представлявшуюся в чеченских семьях возможность для молодых, с первого дня брака, жить отдельно от всех. Счастливая неискушенность Ислама в тайнах плотских страстей и природой заложенная целомудренность Залины помогли им избежать на первых порах совместного проживания, опасного, для союза двоих, чувства пресыщенности и усталости друг от друга.
   Так повелось что, началом их восхождения на вершину взаимного тяготения было купание друг друга. Если Залина купала Ислама, как женщина купает ребенка, всего и целиком, то себе она, сжавшись в комочек на дне ванны, несмотря на его протест, позволяла только потереть спину. Но отказать ему в том, чтобы после ванны он на руках относил ее в спальню, не могла. Только смеялась и ладонями пыталась закрыть ему глаза, чтобы он не смотрел на ее обнаженное тело.
   В первую войну, когда не было электричества и газовых ламп, появившихся только ко второй войне, они, как и все горожане, сняли с колонки газового нагревателя воды кожух и зажигали в открытой горелке газ. Горящий в горелке газ, немного согревал ванную и давал желтый, колеблющийся от сквозняков, продуваемых через трещины в стенах, свет. Теперь они купались в этом зыбком, колышущемся свете. У них уже был Имран. Первым через водные процедуры проходил малыш, потом, когда он засыпал в своей кроватке, наступал их черед.
   Наверное, правильно будет сказать, что в эти дни они были по настоящему счастливы. Каждый раз, когда Ислам уходил на работу, а она оставалась дома с ребенком, никто, на всем белом свете, не мог дать ей гарантии, что они вечером встретятся и в четыре руки искупают своего первенца.
   Смерть, свободно бродила по улицам Грозного. Это было ее царство, ее вотчина. Осколками и пулями заглядывала в дома, таилась в развалинах домов, лежала под ногами, чтобы взорванным фугасом, в дым и пламя, разметать случайно оказавшиеся рядом жизни.
   Каждый вечер она ждала его в каком-то исступлении. А когда он появлялся на пороге, она, счастливо смеясь, помогала ему раздеться, снять обувь, сливала на руки, чтобы он умылся с улицы и заводила на кухню. И все это проделывалось так, чтобы при этом, касаться его хоть рукой, хоть плечом. Только плач ребенка заставлял ее на минуту расставаться с ним. Ислам, смеялся и обещал купить большой рюкзак, в котором поместятся, она и Имран, и таскать их на себе, когда будет выходить из дома. Она весело соглашалась на такой вариант и говорила, что будет изредка, чтобы он не забывал, что они за спиной, говорить ему - не садись на пенек, не ешь пирожок! -
   Рождение ребенка, стерло подростковую угловатость худенькой, до первого материнства, Залины. Она преобразилась в яркую и красивую женщину, поневоле заставляющую мужчин на улице провожать ее потаенными взглядами. А с началом войны, пришло осознание того, что они очутилась в мире, где, пугающей обыденностью стала возможность навсегда потерять другу друга.
   О себе она никогда не думала. Она думала только о нем. Она могла потерять его в любой миг и в любой час. Днем или ночью. Расстаться с ним не долюбив, не отдав себя всю, без остатка на потом. Ведь этого - потом - может и не быть. Не взяв его всего - до последнего вздоха, до последней капли.
   Осознание этой реальности раскрепостили ее. Теперь в багрово-желтом свете горелки она царственно вставала из ванны навстречу его рукам и не закрывала его глаза, горящие безмолвным восхищением и любовью, и не прикрывалась стыдливо руками, когда губы его по капельке собирали воду с ее груди. И только ровно горящее пламя горелки было свидетелем их безмолвных объятий и ласк.
   Когда в 1996 году российская армия ушла из республики и в город дали свет, они поставили кожух колонки на место. Теперь не было необходимости зажигать газ в горелке для освещения. Достаточно было щелкнуть включателем и ослепительный свет заливал комнату. С непривычки он показался ей таким пронзительно и бесстыдно ярким, что она опять начала прикрываться руками и выгоняла мужа из ванной, когда сама хотела искупаться.
   Хоть до полного спокойствия и было далеко, но жизнь начала входить в свою размеренную колею. У них родилась Индира и всецело занятая материнскими заботами Залина все реже и реже вспоминала те сумасшедшие ночи при свете горелки. А, вспоминая, склонна была отнести всё это к чудачествам молодоженов.
   Начало второй войны они пережидали, там же, в Урус-Мартане, пока власти не объявили, что боевые действия в Грозном окончились и беженцы могут возвращаться в свои дома и квартиры. Вечером, в первый же день возвращения в город, Ислам снял с колонки кожух и зажег в горелке газ. Зашедшая с мокрой тряпкой в руках, которой она протирала полы, в ванную комнату, Залина, замерла, глядя на ровные, невысокие ряды, чуть колышущегося, пламени в глубине колонки.
   Все возвратилось, как будто она и не выходила из той, первой, войны. И исступленное ожидание возвращения Ислама и такая же исступленная любовь и страх, что в один миг она может все это утратить навсегда. Но, если в ту войну в извечном споре любви и страха побеждала любовь, то теперь страх стал главенствовать. В ту войну она вошла с затаенным, но характерным, для каждого, кто впервые соприкасался с ужасами войны, чувством, что, самое плохое и ужасное, может случиться с кем угодно, но только не с ней и не с ее близкими. В эту войну она знала, что это не так и совсем даже не так. И страх стал постепенно заполнять ее.
   Она боролась с ним каждодневно и ежечасно. На рынке ей дали отпечатанную на вощеной бумаге молитву. Сказали, что с человеком, при котором есть эта молитва, ни в коем случае, не может случиться ничего плохого. Она выучила ее наизусть и трижды перечитывала, когда за Исламом закрывалась дверь и когда сама выходила из дома. Незаметно для мужа она вшила в его одежду несколько таких листков. Предварительно свернув их в тонкие рулончики и обмотав целлофаном. Она старалась уверить себя, что все от Бога и ей остается только покорно принять Его решение. Каким бы оно не было, что милостыня, которую она каждый вечер четверга разносит по соседям, убережет ее Ислама и детей от всего плохого, но все было напрасно. Страх не проходил. Только теперь к нему прибавилась и усталость, от постоянных усилий побороть его. Единственным источником радости оставалась желтое пламя горелки и то, что она позволяла себе в его свете. Теперь, ее лишили и этого.
  
   * * *
  
   - О чем это она, что за горелку у вас унесли? - Шепотом спросил Хасан. Ислам пожал плечами.
   - Да у нас только одна горелка, та, которая в колонке. Ее, что ли, унесли. Пойдем, посмотрим. - Они вышли из спальни. Свет газовой лампы, горящей в кухне проникая в ванную комнату через выбитое взрывной волной окошко смежной стены, позволял разглядеть пустую внутренность колонки. Хасан хмыкнул и, словно не веря своим глазам, зажег спичку и еще раз осмотрел колонку. Горелки не было. Трубки были аккуратно откручены, радиатор стоял на месте, газовый вентиль перекрыт, а горелки не было.
   - Понятно. - Хасан, выпрямившись, затушил спичку. Ислам, тоже, перегнувшись через ванну, внимательно осмотрел внутренность колонки.
   - Не могли же федералы ее унести, зачем она им? -
   - Федералы тут ни при чем. - Хасан зажег новую спичку и еще раз осмотрел колонку.
   - Видишь, как аккуратно все откручено. А федералы, если бы она им нужна была, с мясом все выдрали бы. Кто-то из своих, постарался, пока дверь была открыта. Ты в курсе, что у нас в городе уже точки открылись по сбору цветного металла? Так, что, земляк, кто-то воюет. А, кто-то, под шумок, бабки заколачивает. -
   Он еще что-то продолжал говорить, но Ислам его не слышал. Когда она вставала в ванне, он поднимал над ее головой ведро с остатками теплой воды и выливал на нее. Он лил воду медленно, а она запрокидывала голову, чтобы вода попадала на лицо. В неясном свете горелки вода окрашивалась в золотистый цвет и золотом стекала по ее телу, а потом он брал ее на руки... И была она как сгусток теплого света. Так и нес ее...
   - Ты слышишь меня? - Хасан дернул его за рукав.
   - Что ты сказал? -
   - Я говорю, скажи Залине, пусть не переживает. Завтра я принесу вам горелку. Трубки тут все целые. Две минуты и она будет на месте. Понял? -
   Ислам кивнул.
   - Попался бы он мне. -
   - Да не думай ты об этом! Из-за каждого, урода по жизни, переживать, никаких нервов не хватит. Брось! Завтра у тебя тут новая горелка будет стоять. -
   - О чем вы тут разговариваете? - Они обернулись. Роза, близоруко прищурясь, оглядела мужчин.
   - Ислам, Залину надо будет врачам показать. Давление у нее очень низкое. Как будто все соки из нее выжали, одна оболочка осталась. Больше ничего. Сейчас, она, я думаю, заснула. Я ей еще валерьянки дала, не помешает. Пусть поспит. Может, просто перенервничала, кто знает. -
   - Врачам показать! - Хасан покрутил головой. - Размечталась ты Роза! Давайте хоть на кухню пройдем, что мы здесь в ванной совещаемся. -
   На кухне Хасан продолжил.
   - Ее надо терапевту показать? Надо! Ей надо анализы сделать? Надо! А где мы тут нормального врача найдем, лабораторию, чтобы анализы сделать? Нет у нас ничего! Все! Приехали! - Хасан красноречиво хлопнул в ладоши и развел руками. - Роза скептически поджала губы.
   - Тебя послушать так нам только и остается, что лечь, да помереть. Найдем врачей, куда они все могли подеваться? Остался же хоть кто-нибудь! По-хорошему, ее сейчас надо было в больницу везти, но... - Она замолчала, не договорив до конца.
   - Да, - Мрачно согласился Хасан. - Сейчас - хоть ты с больным, хоть с умирающим - только до первого блок-поста и дадут доехать. А там они из пулеметов и больницу тебе устроят и приемный покой. Всё и сразу. -
   Звучно хлопнула натянутая на окне пленка, отображая, прогремевшие где-то, один за другим, несколько взрывов. Как обычно, следом за взрывами поднялась беспорядочная стрельба. Роза вздохнула и отодвинула стул от окна.
   - Когда только все это закончится? -
   - Ты пойми Роза, - Хасан для убедительности прижал руки к груди.
   - Я не говорю, что нет врачей. Есть они, есть. Вот я знаю хирурга, Магомедом его зовут. Хирург от Бога, золотые руки, но ненормальный! -
   - Больной, что ли? - Недоверчиво покосилась на него Роза.
   - Нет, не больной, как бы он хирургом мог работать? Не больной, а ненормальный! У него в Питере клиника была, в институте медицинском преподавал - все бросил, приехал сюда! Разве это нормально? -
   - Тебя, Хасан, если послушать, то... -
   - Нет, Роза, - Хасан, кажется, завелся не на шутку. - Врач сколько лет должен учиться в институте, чтобы диплом получить? Это только чтобы бумажку получить, что он на врача учился! Потом у них идет, года два или три, не помню, ординатура. Потом он должен как минимум лет десять спокойно, подчеркиваю это - спокойно, проработать в больнице и только после этого его можно называть врачом! Это сколько лет получается? Семнадцать или шестнадцать лет, как минимум! Вот! - Хасан торжествующе поднял вверх указательный палец.
   - А у нас как с 91 года пошла свистопляска так до сих пор и продолжается. Десять лет псу под хвост! И еще неизвестно когда все закончится! О каких нормальных врачах здесь можно говорить? Их нет здесь, Роза! Нет! И быть не может! Всех расшугали и разогнали, все нормальные давно отсюда ноги сделали! Остались только... - Он махнул рукой.
   - Да и в России то же самое. Ничуть не лучше. Только что не стреляют, как у нас! -
   - Ну и что ты предлагаешь теперь? Оставить ее лежать, как сейчас она лежит и гадать, выздоровеет сама или не выздоровеет? Так, что ли? Если, по- твоему, здесь из врачей только ненормальные могут работать! -
   - Нет, конечно, что ты! Это я так, зло берет, как вспомню про все эти годы. Десять лет Роза, а жизнь, как говорится, дается только один раз и прожить ее, по крайней мере, эти десять лет, по человечески, нам не удалось. Вот, что обидно. А врача мы найдем, нормального или ненормаль... - Он вдруг замолчал, озадаченно глядя на Розу, потом звучно шлепнул себя по коленкам.
   - Вот я идиот! -
   Роза язвительно усмехнулась.
   - Только сейчас понял? -
   - Идиот! - Не успокаивался Хасан. - Врачей ищем, а он под носом! -
   - Кто это? - Подался вперед Ислам. - Мы его знаем? -
   - Нет, как вы его можете знать? Он русский, на Ханкале, в госпитале работает. Терапевт он, самое главное. Терапевт, а я о нем забыл, надо же! -
   Хасан сокрушенно покачал головой.
   - Русский. - Ислам и Роза переглянулись.
   - А он приедет сюда, к нам? Не побоится? -
   - Он, что ли? - Хасан пренебрежительно махнул рукой. - Он приедет. Куда угодно приедет, лишь бы там больной был. Тоже из этих, как тот хирург, о котором я говорил, ненормальных. Жил себе в Москве, работал. Тепло светло и мухи не кусают, так нет же, приперся сюда. Врач, говорит, должен быть там, где он больше всего нужен. -
   Хасан засмеялся.
   - Интересно получается, один русак, другой чечен, а как будто их одна мама родила - только одного Магомедом назвала, а другого Порфирием. И оба ненормальные! Надо же, такому получиться! Загадка природы. -
   - А ты сам, что, хочешь сказать, что нормальный, что ли? Загадка природы! - Взвилась Роза.
   - Был бы ты нормальным, ты дрался бы с этими мародерами за чужие квартиры, а? Нет, не дрался бы! Сидел бы в своей квартире, да в окно выглядывал и головой качал. Какие нехорошие люди, что же они делают, как им не стыдно? Вон, тебе, одни из них, прикладом лоб рассекли. А другие, могли и убить! -
   - На себя лучше посмотри! - Огрызнулся Хасан. - Я хоть за своих соседей дрался! А ты, вспомни! Сколько ты раз, за совсем незнакомых людей, на баррикады шла и получала!? Нашлась мне, Жанна - д,Арк, чеченская! Говорит она еще... -
   - Да, ладно вам, что вы сцепились! Нашли время. Все мы здесь, ненормальные. -
   Прервал их перепалку Ислам. Его уже начал раздражать этот беспредметный разговор. Главное было им услышано - Хасан привезет врача. Все остальное было только бесполезной говорильней и тратой времени. Сейчас ему хотелось зайти в спальню и посмотреть на жену, но сделать это при них означало проявить не подобающую для мужчины слабость. А уходить они, кажется, совсем не собираются.
   - Порфирий... - Ислам вздохнул. - Я такое имя только в книжках встречал. Он, что, такой старый? -
   - Увидишь ты этого старика, не переживай. Старик... - Хасан ухмыльнулся.
   - Здоровый бугай, два метра ростом, рука у него как две мои, если их сложить. Литр спирта выпьет и ни в одном глазу! -
   С явным восхищением и завистью добавил Хасан к характеристике неизвестного врача.
   - А Порфирием его зовут, как он мне говорил, потому, что у них в роду традиция такая, старшего сына всегда Порфирием называть. -
   - Это хорошо, что он из такой семьи, где традиции соблюдают. - Уважительным тоном заключила Роза и посмотрела Ислама.
   - Значить и врач он должен быть хороший. В таких семьях - что у нас, что у них - по-другому и быть не может. -
   - Пьет как лошадь и ни в одном глазу, даже не шелохнется. - Последним замечанием, Хасан, сам того не желая, явно подпортил авторитет неизвестного Порфирия в глазах Розы.
   - Ну, это тебе лучше знать, ты же, там, среди них, работаешь. - Сухо заметила она.
   Полгода назад Хасан по каким-то своим делам вышел на улицу. Остановившись на обочине, он стал пережидать пока по улице пройдет военная колонна, состоящая из грузовых, закрытых тентами машин и БТР-ов, на броне которых ехали солдаты. Внезапно вся колонна остановилась. Из УАЗ-а, ехавшего в центре колонны, выскочил грузного сложения военный и побежал к Хасану.
   Пока Хасан озадаченно размышлял над происходящим, военный подбежал к нему и, раскинув руки, прокричал.
   - Хас, здорово! Что, думал я тебя не найду, не узнаю? -
   - Ле-ещ? - Не веря своим глазам, пробормотал Хасан. В его памяти стали всплывать черты пухлощекого, неуклюжего салажонка с наивными глазами призванного в армию, кажется из Перми и на последнем полугодии его службы попавшего к нему в расчет заряжающим. Любивший во всем и всегда справедливость, младший сержант Советской Армии Камалов Хасан держал свой расчет в ежовых рукавицах, но, при этом, ни одному из старослужащих, кем бы они ни были, не позволял и пальцем тронуть своих подчиненных. Это воспринималось как личное оскорбление со всеми отсюда вытекающими. А за этого салагу он чуть в дисбат не загремел, когда до дембеля всего месяц оставался, за то, что прямо на плацу избил замкомвзвода пнувшего Леща за нерасторопность. Спасло Хасана то, что отец салажонка, оказался большим чином в партийной иерархии своей области.
   - Лещ!? - Изумленно и радостно воскликнул Хасан, окончательно уверившись в том, что этот солидный военный и есть тот самый салажонок с наивными глазами. Они обнялись. Солдаты на броне недоуменно переглядывались и никак не могли взять в толк, с чего бы это их командир полез обнимать какого-то чеченца, с опасно острым, как лезвие ножа, лицом.
   Лещ, а точнее, гвардии полковник Лещенко Виктор, он же бывший заряжающий Хасана не оставил, теперь уже без своей опеки, бывшего командира. Узнав, что Хасан, как и все грозненцы, остался без работы он устроил его шофером в какой-то строительной части на Ханкале. Теперь Хасан, на зависть всей мужской части их микрорайона, крутил баранку микроавтобуса и ежемесячно получал приличную зарплату.
   На реплику Розы, Хасан, только очень выразительно вздохнул и посмотрел на, стоящего в дверном проеме, Ислама.
   - Вот так и заканчиваются все разговоры с женщинами. Типа - сам дурак! А тебе не кажется, что не помешало бы нам чай, хотя бы, предложить? Как ты на это смотришь? -
   Уходить они, видимо, не собираются. Ислам вспомнил, что в доме нет воды.
   - Сейчас, только за водой схожу. -
   Роза поднялась с места.
   - Посмотрю, как она там. А с чаем это ты хорошо надумал. Чай не помешает. -
   Ислам, с благодарностью глянув вслед Розе, немного помедлил у порога, прислушиваясь к звукам из комнаты, где лежала Залина, но там все было тихо и он начал осторожно, нащупывая ногами каждую ступень, спускаться по темной лестнице в подвал.
   Оставшись один Хасан, встал и, сцепив за спиной руки, прошелся от окна до двери и обратно. Перед окном он остановился и, задумчиво прислушиваясь к отдаленной канонаде, простоял некоторое время, покачиваясь с пятки на носок, пока не вошла Роза.
   - Как она? -
   - Спит. Слава Богу, температуры нет. Я не представляю, что бы мы делали, если бы ее срочно надо было в больницу везти. Аппендицит, рожать, да мало ли! Не представляю! Что за жизнь, такая! - Роза, вздохнув, опустилась на стул.
   - Да, отойди ты от окна! Сколько раз вам об этом говорить! Мало тебе того, что случилось с теми кто, как и ты, стоял у окна?! Сколько уже таких случаев было. Отойди! -
   Нервно напустилась она на Хасана.
   Тот послушно отошел от окна и сел за стол. На кухню осторожно, чтобы не расплескать воду, вошел Ислам.
   - Опять ругаетесь? -
   - Нет. В этот раз не ругаемся. - Хасан взял у Ислама ведро и залил воду в стоящий на газовой плите чайник.
   - В этот раз Роза, таким макаром, о моем здоровье волнуется. -
   После чая Роза засобиралась домой.
   - Пойду я. Сколько времени, Ислам? - Ислам взглянул на часы.
   - Десять минут одиннадцатого. -
   Хасан улыбнулся и встал вслед за Розой.
   - И я к себе зайду. Десять часов, всего лишь, а, кажется, что полночь. С этим комендантским режимом, даже когда война закончится, еще лет пять будем, как только стемнеет, по домам прятаться. А раньше, в это время, только все начиналось, помните? Вот такая у нас теперь житуха, Роза. Зато мы независимость получили по полной программе. Как наш героический Захар Моисеевич Дудаев* и планировал. Самый независимый в мире народ. По тому, как, от нас, нигде и ничего, не зависит. Вот и пользуют нас, как хотят, где хотят и когда хотят. Тебя проводить? -
   - Не надо. Ты лучше спичками посвети, пока я спущусь. В своем-то подъезде я с закрытыми глазами хожу, а в других, хоть все они одинаковые, боюсь упасть. Ислам, пусть Дэла освободит Залину от болезни. Спокойной ночи. -
   - И вам спокойной ночи. - Ислам закрыл за ними дверь и зашел в спальню. Он осторожно подоткнул под Залину сползшее одеяло и наклонился над ней, прислушиваясь к неровному, прерывистому дыханию.
  
   * * *
  
   В первую войну за водой приходилось ходить через улицу, разделяющую два микрорайона. В тот день, когда это случилось, Ислам, поехал в Урус-Мартан на похороны родственника и вернулся в город, когда уже стемнело. Она оставила его с Имраном, а сама побежала за водой. Пока дождалась своей очереди, пока набрала воды, совсем стемнело. Было морозно, оттаявшая за день грязевая жижа замерзла бугристыми, ледяными комьями. Идти, тем более с полными воды ведрами, было очень трудно. Боясь поскользнуться и упав, разлить драгоценную воду, она шла, наискось пересекая улицу, крепко сжав в ладонях дужки ведер.
   Всецело поглощенная выбором, более или менее, ровных участков дороги она не придала особого значения стрельбе поднявшейся у блок-поста, который находился метрах в ста от нее на перекрестке. Она уже знала, что, в большинстве случаев, эта спорадически возникающая в городе, то тут, то там, стрельба велась солдатами или от скуки, или от страха перед окружающими их мрачными развалинами.
   Внезапно одно, а следом и другое ведро в ее руках резко дернулось, словно кто-то хотел их вырвать. При этом, толчки сопровождались резкими металлическими щелчками. Наверное, на проволоку наткнулась, вмерзшую в грязь, хорошо хоть сама за нее не зацепилась, подумала она. То, что ведра ощутимо полегчали, она почувствовала, когда зашла в подъезд и стала подниматься по лестнице.
   И только в квартире она увидела, что оба ее ведра прострелены прямо по центру. Она испуганно посмотрела на Ислама и испугалась еще больше заметив его внезапно остановившийся, на побледневшем лице, взгляд.
   - Все хорошо. - Она неловко попыталась успокоить мужа. - Ты не волнуйся. У нас еще есть ведра, а эти выбросим. Не переживай. -
   Ничего, ей не ответив, Ислам зашел на кухню и долго не выходил оттуда. Когда обеспокоенная его молчанием она заглянула на кухню, то увидела его сидящим, за столом, низко опустив голову. А, широко раскинутые на столе руки, то сжимались в кулаки, то разжимались. Подняв на нее взгляд, он сердито мотнул головой, приказывая ей удалиться. Тихо прикрыв за собой дверь, она ушла к Имрану. Мальчика в этот вечер она искупала сама. Ислам, до глубокой ночи, так и не вышел из кухни.
   Потом выяснилось, что Залина, была не первой, кто возвращался домой с простреленными ведрами, проходя, как правило, в сумерках, мимо этого блок-поста. Кто-то из тех, кто скрывался за стенами из массивных бетонных блоков, таким образом, развлекался. Скрашивал, так сказать, серые армейские будни.
   Теперь она опять шла по той же, замерзшей улице, мимо разрушенных домов, страшно глядящих на нее черными провалами выбитых окон. Она шла, держа за руки Имрана и Индиру, и никак не могла понять, где она оставила ведра с водой, и как рядом с ней оказались ее дети. Низко нависшая над головой багровая луна холодно-мертвым светом залила руины теперь уже незнакомой ей улицы, на которой она очутилась, по-прежнему, крепко держа за руки детей. Она остановилась, пытаясь понять, где она находится и в какой стороне ее дом.
   Ее поразила оглушительная тишина улицы. Не было слышно ни звука далеких выстрелов, ни людских голосов, она не слышала даже собственного дыхания, ничего. Она затравленно оглянулась. Из темной развалины дома, мимо которого она только прошла, высунулось нечто зловеще бесформенное, не имеющее ни облика, ни очертания, но это нечто, ухмыляясь, стало стремительно вытягиваться в их сторону, превращаясь в ружейный ствол. Она закричала.
   Теперь она очутилась в залитом ярким электрическим светом большом городе полном нарядных, по-летнему одетых людей. Она бежала по тротуару мимо витрин сверкающих разноцветными огнями реклам, мимо стайками прогуливающихся молодых женщин с колясками. Она бежала и кричала, чтобы все прятались, уходили в свои дома. Что это нечто ползет за ней, преследует ее и оно будет убивать. Убивать всех и старых, и молодых, и детей в колясках. Люди молча расступались перед ней, а когда она обращалась к ним, равнодушно смотрели сквозь нее и отворачивались.
   В какой-то момент, оглянувшись, она увидела, что от залитого светом, полного нарядных людей города осталась темная пустыня и из ее мрака к ней стремительно приближается, извиваясь, словно гигантская, черная змея, дуло винтовки.
   - Ислам! Ислам! - Она звала мужа, изо всех сил прижимая к себе детей и в смертном ужасе, спиной ощущала, как неотвратимо приблизилось и приготовилось к прыжку то, что преследовало их.
  
   * * *
  
   - Здесь я, Залина, здесь! Все хорошо, Залина, все хорошо! Я здесь, с тобой! Все в порядке, не волнуйся, я здесь! - Он, то прижимал к себе дрожащее, словно в ознобе тело жены, то ласково гладил ее по плечам.
   - Я здесь, здесь. Все хорошо. Успокойся. - Наконец она успокоилась. Он осторожно опустил ее голову на подушку, подоткнул одеяло и сел рядом.
   - Это я тебя испугал, наклонился, хотел послушать, как ты спишь, а ты испугалась. Неудачно получилось. -
   - Нет. - Она выпростала руку и положила ему на колени.
   - Нет, Ислам. Я сон видела, страшный сон. Хорошо, что ты рядом оказался. Боялась, что сердце не выдержит. Такой жуткий сон. Я расскажу тебе, что я видела. -
   - Не надо, не вспоминай его. Плохие сны вообще не надо вспоминать. -
   Он ласково погладил ее руку.
   - Мы вместе, видишь, это самое главное, а все остальное ерунда. Все остальное это сон. Завтра Хас привезет с Ханкалы врача. Он тебя посмотрит, скажет, что нам делать и все будет хорошо. -
   - Не нужен нам врач, я просто устала. Устала я. Ты не уходи. - Она закрыла глаза. Ему показалось, что она уснула. От долгого сиденья в одной позе у него затекла спина, но когда он решился осторожно поднять ее руку с колена чтобы встать, она внезапно открыла глаза.
   - Ты куда? Не уходи. Мне страшно. -
   - Никуда я не ухожу. Я тут. Спина затекла. -
   - Ложись здесь, рядом. - Он, как был в спортивном костюме, осторожно лег рядом и поверх одеяла, которым она была накрыта. В те дни в Грозном мало кто из мужчин рисковал ложиться спать раздевшись. Ни у кого не было гарантии, что среди ночи его не поднимут с постели автоматчики и, не дав одеться, забросят в стоящий на улице с расчехленным пулеметом БТР. Залина прижалась к его плечу и закрыла глаза.
  
   * * *
  
   Роза, выйдя из подъезда Залины, неспешно пересекла освещенный багровыми сполохами горящего на уровне третьего этажа, факела, двор. Подобные факела, горели во всех дворах и не только дворах Грозного. Газ вытекал из пробитых осколками и пулями труб, и жители поджигали его, чтобы он не мог скопиться в опасной концентрации и взорваться от случайной искры.
  
   * * *
  
   Ночью город представлял фантастическое зрелище. Шумно горящие факела, зыбким, колеблющимся, под порывами холодного ветра, светом, озаряли мрачные развалины домов. Казалось, что город, оживает и, корчась от боли, старается подняться из руин. Придти в себя, осознать, что с ним случилось и вспомнить, каким он был. Но стихает ветер и он, смирившись с тем, что с ним сотворили, молча замирает в своих руинах. Чтобы с новым его дуновением вновь зашевелиться, в безнадежной попытке принять прежний свой облик. Собрать всех кого он когда-то приютил в себе и кто отстраивал его, и украшал. Всех, кто, соприкасаясь плечами, ходил по его тихим и тенистым улицам. Не подозревая, не догадываясь и не думая о том, что очень скоро многие из них найдут на этих тротуарах свою смерть, а уцелевшие будут тенями бродить по его развалинам и вспоминать о городе, в котором они родились и выросли, как о безвозвратно утерянной, печальной и красивой, легенде.
  
   * * *
  
   Роза остановилась у подъезда Курбики, но, поколебавшись с минуту, решила не подниматься к ней. Нового она ничего не могла ей сказать, а просто так, зайти и посидеть, по-женски выражая свое сочувствие, она не хотела, только представив с какой надеждой во взгляде Курбика кинется к ней навстречу.
   - Оставим все это на завтрашний день. - Вслух произнесла она самой себе и зашла в свой подъезд. Роза жила на третьем этаже. Помимо нее, в подъезде, на втором этаже, жила молодая пара. У которой, месяц назад, появился первенец и чей плач еженощно, не сдерживаемый натянутой на окна пленкой, свободно разносился по всему дому и двору. Кроме них, на одной площадке с Розой, тихо доживала свой век полуслепая и абсолютно глухая баба Поля. Брошенная на произвол судьбы в восьмидесятых годах уехавшими куда-то в Россию детьми, баба Поля с трудом передвигалась по квартире, то и дело, с шумом, натыкаясь на разные предметы. Воду, хлеб и гуманитарку ей приносили или Роза или молодая соседка снизу. Страдающая бессонницей бабка обычно начинала передвигаться по квартире, как правило, далеко за полночь. А стучать снизу по потолку шваброй или в дверь, чтобы она перестала шуметь, по причине ее глухоты было бесполезно.
   Поднявшись к себе на площадку, Роза несколько минут простояла у дверей соседки пока не уловила звук шаркающих по полу шагов и стук костыля. Жива, старушка. Роза, вздохнув, в который уже раз, покачала головой над неудавшейся судьбой соседки и зашла к себе.
   Где-то в полночь, сквозь сон она уловила странный звук. Как будто кончиком проволоки провели по железной обивке входной двери. Вставать из нагретой постели, засовывать ноги в холодные шлепанцы, чтобы подойти к двери и прислушаться, показалось ей это или нет, она поленилась. Наверное, баба Поля по квартире ходит, решила Роза и опять заснула.
   Утром она долго прибиралась в квартире, то и дело, выглядывая в окно выходящее во двор дома. Она убеждала себя в том, что комендант не мог их обмануть, что еще рано ожидать возвращения мальчиков. Неизвестно еще, куда вывезли братьев, те, кто забрал их из дома. Убеждала, но, тем не менее, через каждые пять минут подходила к окну и подолгу разглядывала сквозь мутную пелену пленки пустынный двор.
   В очередной раз, подойдя к окну, она заметила знакомую грузную фигуру Курбики. Медленным шагом, Розе показалось, что она даже отсюда слышит ее одышливое дыхание, обходя подмерзшие за ночь лужи, она подошла к стене магазина, там, где был въезд с улицы во двор, и, остановилась. Роза еще несколько раз подходила к окну и, каждый раз, видела ее каменным изваянием недвижно стоящей на том же месте.
   В начале двенадцатого часа Роза вспомнила, что она так и не позавтракала сегодня. Кушать сейчас она не смогла бы при всем желании, а вот выпить кружку чая, чтобы как-то занять, томительно текущее время, можно было. Она ставила на конфорку чайник, когда услышала крик Курбики. Сердце, на мгновение словно остановилось и вдруг забилось так, будто хотело выскочить из груди. Роза подбежала к окну. Упав на колени, Курбика обнимала припавших к ней двойняшек и в голос, на весь двор, рыдала. Из подъездов стали выбегать люди и вскоре окружили их плотным кольцом.
   Стоявший на улице БТР, на котором привезли мальчиков, взревев двигателем, выпустил по обе стороны от себя клубы сизого дыма и уехал. Роза засмеялась. Она смотрела из окна вниз во двор, смеялась и вытирала льющиеся из глаз, слезы. Немного успокоившись, она выключила под чайником газ и, накинув на себя пальто, подошла к двери. Открывая задвижку, она с улыбкой подумала, что теперь ей надо будет как-то исхитриться, чтобы нормальным путем попасть на прием к коменданту и поблагодарить его.
   Взрыва она, скорее всего, не видела и не слышала. Граната на растяжке была очень грамотно подвешена прямо на уровне груди и не оставляла никаких шансов на спасение тому кто открывал дверь. Осколки этой же гранаты, пробив двери квартиры напротив, настигли и бабу Полю.
  
   * * *
  
   В этот день Ислам на работу не вышел. Залина отпустила его руку только утром. Он осторожно, чтобы не потревожить жену, повернулся набок. Надо было хоть немного поспать. Сегодня Хасан должен был привезти врача и Ислам планировал, вздремнув пару часов, подготовиться к их визиту.
   Разбудил его одновременно и громкий стук в дверь, и голос Залины.
   - Ислам, вставай. Хасан тебя ждет. - Вскочив с кровати, Ислам посмотрел на часы.
   - Ого, уже двенадцать! Вот это я заснул на часок! - Ислам провел по лицу ладонями, прогоняя остатки сна и посмотрел на жену. Осунувшееся за ночь лицо и темные круги под закрытыми глазами неприятно поразили его.
   - Как ты? - Он, провел ладонью по ее влажно блестящему лбу. Залина ничего не ответила. В дверь опять застучали.
   Непривычно хмурый Хасан, оглядев его заспанное лицо, коротко резюмировал.
   - Здоров ты, однако, поспать. Как она? - Он кивнул на дверь спальни.
   - Да, все так же. - Что-то видимо произошло, подумал Ислам, он никогда не видел Хасана в таком состоянии. Хасан, некоторое время молча постоял на пороге, словно раздумывая, стоит ему заходить или нет. Потом, очнувшись от своих мыслей, протянул ему пакет, внутри которого раздался звон стекла. Ислам принял пакет и вопросительно посмотрел на соседа.
   - Что это? -
   - Ладно, пошли на кухню, объясню. -
   На кухне Хасан достал из пакета два стеклянных пузырька с прозрачной жидкостью, несколько систем для переливания, одноразовые шприцы и коробку с упакованными внутри ампулами.
   - Он сегодня не сможет приехать. Ему надо куда-то выезжать. Завтра я его привезу. А это все он прислал, чтобы мы нашли медсестру и она бы, поставила ей капельницу. Сейчас, - Хасан взял пузырьки в руки и стал их разглядывать.
   - Ага, сейчас вот этот пузырь, а вечером вот этот. Так, а эти вот, уколы. В общем, он сказал, что медсестра разберется. Все это говорит, для поддержки организма, когда осмотрит, тогда, что-нибудь, назначит. С медсестрой нам повезло, в третьем доме живет. Зовут Малика, на пенсии уже, но на жизнь зарабатывает тем, что уколы людям делает, капельницы ставит и прочее. Сходишь к ней. Впрочем, не надо, я знаю, где она сейчас будет, сам ей скажу. - Он замолчал, разглядывая разложенные на столе системы, шприцы и лекарства.
   - Что-то с памятью, старею, наверное. Чуть не забыл. - Достал из кармана маленький пакет и протянул Исламу.
   - Здесь все для того, чтобы кровь взять на анализ. Если получится, я завтра увезу и отдам ему. Когда Малика кровь у нее возьмет, положи так, чтобы не в тепле была. Там еще записка для медсестры. Написал, что и как. Понял? - Ислам кивнул.
   - Так, ты, значить, спал все это время. Спал и ничего не слышал. -
   - А что я должен был услышать? -
   - Розу убили. - Отвернувшись к окну, глухо произнес Хасан.
   - Как убили!? Русские? Где убили, она же... -
   - Тише ты! Не кричи, Залина услышит. Причем здесь русские? Сегодня убили, полчаса назад. Ночью растяжку к дверям подвесили. -
   - Да, как же... - Ислам опустился на стул. - Как ее могли убить, кому она мешала? -
   - Выходит, помешала. - Хасан застегнул куртку. - Женщины говорят, что вчера у комендатуры она с одним из наших перекати-патриотов сцепилась. С этой ... -
   Он неожиданно для давно знавшего его Ислама, грубо выругался.
   - Все может быть. Пойду я. Скажу Малике, чтобы сейчас к вам зашла. Они все сейчас там, родственники ее должны приехать. -
   У порога, прежде чем выйти на площадку он остановился.
   - Ей. - Хасан повел головой в сторону спальни. - Ей скажи, что дети Курбики вернулись. Все в порядке. Хорошая новость это тоже лекарство. А про Розу пока не надо говорить. Я и Малику предупрежу. -
   После ухода Хасана Ислам долго стоял перед закрытой дверью, опершись рукой о косяк и опустив голову. Сейчас он испытывал те же самые чувства, что испытал когда-то, увидев, что его жена пришла с пробитыми пулями ведрами. Гнев и ощущение своего бессилия изменить, что-либо в происходящем вокруг него, и с ним, и с его близкими.
   Осознание собственного бессилия, для него молодого, полного сил и здоровья человека, было самым тягостным чувством. Оно методично, ежедневно, ежечасно и ежеминутно, унижало его. Унижало на бесчисленных блок-постах где надо было по первому требованию предъявлять документы и ждать, что решит с ним и с его документами сделать не всегда трезвый федерал. Унижало то, что к нему, в его дом могут в любое время ворваться военные, перевернуть все вверх дном, забрать все, что им приглянулось и спокойно уйти. Унижало осознание того, что и он и его близкие, могут в любой момент погибнуть или остаться, на всю оставшуюся жизнь, калеками и, никто и никогда, за это не ответит.
   Это постоянное чувство своей беззащитности низводило его до положения раба, до скотского состояния. Лишало, с молоком матери, впитанного чувства осознания себя мужчиной, человеком, всегда готовым достойно ответить на любой выпад против него и тех, кто его окружает, и кого он любит, и уважает.
   В который уже раз, за эти годы, возникло острое желание плюнуть на все и взять в руки оружие, чтобы хоть на короткое время вновь ощутить себя свободным человеком. Принимать решения и отвечать за них своей жизнью и жизнями врагов. Но это означало получить свободу только для себя, лично для себя, а тех, кого он решил защищать, обречь на еще большее унижение и страдания. Да и стрелять, по его разумению, пришлось бы в обе стороны и в федералов и в тех, кто этих федералов, своими неуемными свистоплясками и провокациями, затащил с войной в его город. Это был тупик.
   Глухо застонав, он оттолкнулся от косяка и выпрямился. Руки непроизвольно сжались в кулаки и поднялись, чтобы в бессильной ярости обрушиться на дверь. Но, в самый последний момент, кулаки разжались и руки медленно опустились. Ссутулившись, Ислам тихо прошел на кухню и сел на тот самый стул, на котором несколько часов назад сидела и разговаривала с ними Роза. Сейчас он был слишком расстроен, чтобы зайти к Залине и выдать себя, встретившись с ней взглядом.
  
   * * *
  
   Ночью, когда все прописанные врачом процедуры были завершены и медсестра, пожелав скорейшего выздоровления, вышла за дверь, Ислам, придвинул стул к изголовью, лежащей с закрытыми глазами жены и взял ее за руку.
   - Как ты, теперь? -
   - Хорошо. - Тихо ответила Залина, не открывая глаз. - Спать хочется. Малика сказала, что эти уколы специально делают, чтобы человек мог заснуть. Роза приходила? Может, подумала, что я сплю и ушла? Ты не видел ее? -
   - Нет, не видел. - Врать он не умел совершенно, но эту фразу произнес, глядя ей в лицо. Потому, что говорил правду. Но, потом, перевел взгляд на ее руку и заговорил быстрее, чем обычно. Ему повезло, что она так и лежала с закрытыми глазами.
   - Она, говорят, на тэзет* уехала. Кто-то из ее родственников в Атагах умер. Дня три-четыре ее не будет. А то, что после этих уколов ты спать захотела, очень хорошо! Поспишь, спокойно и все будет хорошо! Вот увидишь. Кушать тебе, принести? -
   Тут он вспомнил, что за весь день он и сам ничего не ел, никуда не выходил, чтоб купить продукты и уж, тем более, ничего не готовил.
   - Могу консервы открыть и картошку отварю. -
   - Нет, не хочу. Ничего не хочу. Ты поешь, что-нибудь и приходи. Не задерживайся только, боюсь я, одна. -
   - Может, чай хоть, выпьешь? -
   - Ничего мне не надо. - Она на минуту открыла глаза. Подобие слабой улыбки благодарности, тенью прошла по бледному лицу и исчезла в темных кругах под глазами.
   - Приходи, быстрее. Я буду ждать, я не усну. -
  
   * * *
  
   Она вновь шла по той же ночной улице. Опять ее окружали мрачные руины разрушенных домов, которых она не видела из-за непроглядного, сгустившегося как черный туман, мрака. Но она знала, что они есть и что в них, и за ними ее неотступно сопровождает смерть готовая в любую минуту вылететь из черной змеёй извивающегося дула винтовки.
   Вытянув вперед и в сторону руки, чтобы не удариться о какую-нибудь стену, ногами, нащупывая дорогу, она шла в полной темноте, и ужас перед таящимся за пологом мрака, ледяным холодом медленно заползал в нее. У нее уже не было сил сопротивляться, но, из последних сил, она продолжала идти, подгоняемая безумной надеждой увидеть, хоть где-нибудь, лучик света, услышать чей-то голос и только тогда она могла спастись.
   Все было напрасно. Первыми отказали ноги. Мертвый холод, преследующего ее ужаса, сковал их ледяными оковами и медленно начал подниматься по телу. Наполнил грудь, покорно, опустившиеся руки и стал уверенно подбираться к голове. Она хотела вздохнуть, крикнуть, но не смогла и, неожиданно для себя, успокоилась. Смирившись с неизбежным, Залина, с некоторым, удивлением и отрешенностью, подумала - как странно, что, именно это, теперь такое близкое и совершенно не страшное, оказалось, тем, чего она так боялась. Боялась так, что даже страшилась подумать об этом. Сопротивлялась ему до последней возможности. А оказалось все так легко и просто. Наконец-то, гнетущий и мучающий ее на протяжении последних лет, ужас отступил и, ей стало необычайно, покойно и легко.
  
  
   * * *
  
  
   Консервы Ислам не стал открывать. Вскипятив чайник, он налил себе в кружку чай и, всыпав, туда же, две столовые ложки сахара запил этим сиропом кусок зачерствевшего хлеба, завалявшийся в хлебнице. После чая, прополоснув кружку, поставил ее на место. Руками смел со стола хлебные крошки и бездумно, автоматически отправил их в рот. Так всегда делали его родители, так же поступали и дед с бабушкой, пока были живы.
   Спать не хотелось. Он подошел к окну и посмотрел на россыпь, горящих во мраке, газовых факелов.
   - Да отойди ты от окна! Сколько раз вам об этом говорить! - Он, словно наяву услышал резкий голос Розы. Это был ее голос и это были ее слова. Он слышал их вчера, когда заносил ведра с водой на кухню. Тогда она адресовала их Хасану, а сейчас она говорила с ним.
   Только вчера она нервно произносила их в этой кухне, сидя на этом стуле. Только вчера, а сегодня ее нет. Ее нет, а тот, кто ее убил, ходит где-то...
   - О, великий и всемогущий, Дэла! - Огоньки газовых факелов за целлофановой пленкой дрогнули и прильнули к окну. Он хотел попросить Его о мести за ее смерть. Чтобы она свершилась как можно скорее и, чтобы все знали, за что свершается расплата. Хотел просить о неизбежности и неотвратимости кары за каждую безвинно отнятую жизнь, но, не стал.
   Было в этом для него, молодого и здорового мужчины, нечто, как ему казалось, постыдное. Так, по его мнению, могут просить и просят только женщины. Он опять, подумал, что если бы у него в руках было оружие и сожженные за собой мосты, ему бы и в голову не пришло просить Его об этом. Справедливость и возмездие определял бы он сам.
   - Ничего! - Он был один и, не надо было бояться, что, кто-нибудь, услышит его разговор с самим собой.
   - Ничего, Роза! Ничего. - Хрипло проговорил он и прокашлялся. Огни газовых факелов расплылись по оконной пленке багровыми, дрожащими пятнами.
   - Они, еще, свое получат. Не сомневайся. -
   Ислам собирался еще побыть на кухне, но, вдруг, совершенно неожиданно для себя резко отвернулся от окна и, не отдавая отчета в том, что он делает, быстро зашел, вернее, забежал, в комнату к Залине и схватил ее, за, уже похолодевшую, руку.
   Потом он пытался вспомнить все, что он делал в последующие часы или минуты, но, так и не смог. Все воспоминания были обрывочными и бессвязными. Кажется, он брал ее на руки и ходил по комнате, баюкая, словно малое дите. Положив обратно на кровать, растирал холодные как лед ноги и руки, пытаясь отогреть их. Вспомнив об искусственном дыхании начал массировать ей грудную клетку, так как это делали в какой-то телепередаче.
   Одно он помнил совершенно точно, то, что страшно боялся проломить ей грудь, когда делал искусственное дыхание и еще слова Хасана о языке, который, почему-то, западает.
   Залина хрипло втянула воздух в тот момент, когда он уже, в бешенстве беспамятства, готов был ударить, по - враждебно и чуждо - заострившемуся лицу, бесчувственного тела, скрывшему в себе его Залину.
   - Да, что ты? Что ты делаешь? Что ты... - Бессвязно бормоча, он подхватил Залину на руки и бросился, было, к выходу из комнаты, но, тут же, придя в себя, положил ее на кровать и опять стал, торопливо и сильно, растирать все еще холодные ноги и руки.
   Задышав, часто и прерывисто, Залина открыла глаза. Затуманенный взгляд ее, медленно прошелся по комнате и остановился на Исламе. Взгляд постепенно прояснился и в лице появилось осмысленное выражение. Ему даже показалось, что он заметил быструю тень виноватой улыбки.
   - Холодно. - Чуть слышно прошептала она и сделала попытку подтянуть одеяло повыше.
   - Ты не уходи. Очень холодно. - Глаза опять закрылись и мелкая дрожь озноба стала сотрясать ее тело.
   В эту ночь он ни на минуту не сомкнул глаз. Он непрерывно грел воду и, разливая ее в пластмассовые бутылки из-под минералки, заворачивал их в полотенца и обкладывал ими жену. Утром в дверь постучал Хасан.
   - Как вы тут? - Спросил он Ислама, принимая от него кровь, взятую у Залины на анализ, но, всмотревшись в бледное лицо не выспавшегося соседа, понимающе кивнул.
   - Понятно. Скорее всего, к обеду приедем. Жди. -
   Где-то, к девяти часам утра, Залина окончательно согрелась и заснула. То, что она именно заснула, а, не провалилась опять в свое беспамятство, Ислам понял по ее ровному и глубокому дыханию. Промокнув выступивший на ее лбу и крыльях носа мелкие бисеринки пота, он устало откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
   У него и в мыслях не было, что он может заснуть в такой ситуации, но, когда в дверь настойчиво застучали, он, суматошно вскочил на своем месте, поняв, что заснул и заснул очень крепко. Первое, что он увидел, это был взгляд Залины. Она смотрела на него такими прояснившимися глазами, что он сразу же забыл и о бессонной ночи и о, разбудившем его, стуке в дверь. После всего, что он пережил прошедшей ночью, этот взгляд был для него настолько обнадеживающим и многообещающим, что, все остальное не имело абсолютно никакого смысла и не могло иметь, пока он видел этот взгляд. Он, улыбаясь, еще спросонок и неясно, взял ее за руку.
   - Залин, как ты? Все хорошо? Тебе ничего не надо? -
   - Ничего. Ничего не надо. - Она улыбнувшись в ответ одними глазами ласково провела по его руке тонкими пальцами.
   - Это Мадина. - Прошептала она, глядя ему в глаза. А он, волнуясь, что этот луч счастливой надежды, пролившийся из ее глаз, из ее осмысленного шепота, вдруг, опять исчезнет, никак не мог понять, о чем она говорит.
   - Какая Мадина? О чем ты говоришь? Что за Мадина? -
   - Это Мадина стучит, открой ей. -
   - Хорошо, я все сделаю, что надо открыть? - Он, еще окончательно не проснувшись, смотрел на нее с самой отчаянной готовностью в шало обрадованных глазах.
   - Дверь, открой. Дверь. Это Мадина пришла. -
  
  
   * * *
  
   Мадина, уже в третий раз, безответно, постучав в оббитую изодранным, грязно-коричневого цвета дерматином дверь, посреди которой красовался отпечаток чьей-то, солидных размеров, подошвы уже собралась уходить, как дверь широко распахнулась и на пороге появился муж Залины.
   То, что открывший ей дверь незнакомец был именно мужем Залины, она догадалась сразу же, уж очень он подходил под описания Залины, но ее смутила некоторая взволнованность и возбуждение явственно читаемое на лице мужчины открывшего ей дверь.
   - Ты Ислам? - Полу вопросительно, полу утвердительно спросила она.
   - Муж Залины? -
   Ислам, улыбнувшись, энергично закивал головой.
   - Да, да. Я Ислам. А тебя Мадиной зовут? Проходи, не стой там. - Он отступил в сторону, открывая ей проход в квартиру. Мадина подхватила два внушительного вида пакета и перешагнула через порог. Ислам проводил ее к Залине, а сам направился в ванную, чтобы привести себя в порядок.
   С тех пор как она познакомилась с Мадиной, Залина всегда знала, что ее подруга, при всей ее готовности придти на помощь, в любое время и при любых обстоятельствах, отличалась органическим неприятием публичного выражения всякого рода сентиментальностей. В этом плане, для нее, исключение составляли только дети. Только они могли удостоиться от нее и явно выраженной жалости и потока ласковых слов. Вот и сейчас, критически оглядев, лежавшую перед ней, на кровати, Залину, она, цокнув языком, заметила.
   - Раньше в магазинах суповые наборы продавались, помнишь? Пакет, а в нем кучка костей. Так ты теперь как тот набор, кожа да кости. -
   Залина растроганно улыбнулась.
   - Мадин, ты бы хоть пожалела меня. Сказала бы, что-нибудь, ласковое для больной. Я, все-таки, подруга твоя. -
   Мадина присела на край жалобно пискнувшей под ее весом кровати.
   - Наверное, не сломается. Делают эти кровати, тяп-ляп. Для таких доходяг как ты. Двуспальная кровать должна быть такой, чтобы, когда двое нормального, вот как у меня, сложения, на ней будут кувыркаться, даже не скрипнула. А это... - Она замолчала. Большая теплая ладонь ее мягко охватила тонкую кисть Залины.
   - Как же ты так умудрилась, девочка? Что с тобой? Что тебя беспокоит, что у тебя болит? - Залина, часто заморгала, пытаясь удержать, готовые покатиться по вискам, слезы.
   - Ничего не болит, Мадина. Ничего. Сама не пойму, что со мной происходит. Таю, как свеча, таю и все. Все силы из меня ушли. Хочется просто закрыть глаза и ...Дети... - Она, все-таки, не удержала слезы. Мадина, нахмурившись, вынула из кармана куртки платок и отвернулась в сторону.
   Слышно было, как на кухне, Ислам со стуком поставил на плиту чайник.
   - Ладно. Не плачь. Все будет хорошо. - Мадина аккуратно шмыгнула носом в платок и повернулась к ней.
   - Выздоровеешь. Куда ты денешься, все будет хорошо. Молодая, ничего с тобой не будет. Муж, вон, как ошпаренный бегает. Что тебе еще надо? При таком муже болеть можно с удовольствием. Полежишь немного, отдохнешь, и, все пройдет. Кушать надо, никакая болезнь не пристанет, пока ты нормально кушаешь! Ты когда ела? - Не дожидаясь ее ответа, она встала с кровати и легко подняла с пола толстые пакеты, с которыми она вошла к ней в квартиру.
   - Тут, наши женщины передали для тебя. Пара куриц, домашних. Сыры, сметана, мука кукурузная, мед и прочее. Я пойду, приготовлю что-нибудь. Куриную шурпу тебе надо пить, от всех болезней лекарство. Ислама своего тоже голодом заморила? - Мадина осуждающе покачала головой и направилась к выходу из спальни.
   - За что только мужчины таких жен держат, не понимаю я. -
   - Мадина, как хорошо, что ты пришла. Чтобы я без тебя делала? -
   - Что ты там шепчешь? Ничего не расслышала, говори громче, не время еще умирать! - Мадина повернулась к ней.
   - Что тебе, приспичило, я слушаю? -
   Залина, растроганно и чуть слышно, засмеялась сквозь слезы.
   - Ва-а, Дэла, какая ты грубая, Мадина! Я говорю, как хорошо, что пришла, что бы я без тебя делала? -
   - Лежала бы и умирала, что бы ты еще делала? Говори быстрее, что тебе, там, в голову пришло. -
   - Сегодня наш сосед должен врача привезти. Русского, из Ханкалы. Приготовь, что-нибудь и для них. -
   Против ожидания Мадина нисколько не удивилась тому, что к Залине должны привезти русского врача.
   - Делать, видно, этому врачу больше нечего... Тогда я, отварю обе курицы, а из кукурузной муки галушки сделаю. Тебе бульон будет, а им все остальное. -
   Лежа с закрытыми глазами Залина слушала, как переговариваются на кухне Ислам и Мадина, стучит посуда, звук льющейся воды. Она мысленно представила как Мадина, поставив на огонь кастрюлю, льёт в нее из ведра воду, вытирает стол, достает разделочную доску и начинает разрезать куриные тушки. Еще она услышала как коротко засмеялся Ислам и позвякивая пустыми ведрами, вышел из квартиры и стал спускаться по лестнице в подвал.
   Залина улыбнулась тому, что неумолчный рокот Мадининого голоса не прервался даже после того как Ислам вышел из квартиры. Как хорошо, что она пришла, чтобы я делала без нее. С этой мыслью она, незаметно для себя, толи уснула, толи впала в легкое забытье.
   Очнулась, Залина, почувствовав, как чьи-то руки осторожно поправляют на ней одеяло.
   - Ой! - Прошептала она, увидев склонившегося над ней мужа.
   - Я, кажется, уснула. Долго я спала? -
   - Нет, недолго. - Так же шепотом ответил Ислам. - Я только что воду принес и зашел к тебе, посмотреть. Как ты себя чувствуешь? -
   - Очень хорошо, очень! -
   Негромко хлопнув, несколько раз колыхнулась пленка на окнах.
   - Все еще стреляют. -
   - Стреляют, что им еще делать. - Он осторожно и ласково сжал ее укрытую одеялом руку.
   - Не мерзнешь, может тебя еще одним одеялом укрыть? -
   - Нет, не надо. -
   И обоюдный шепот, и близость, и неясное ощущение того, что болезнь ее отступила, и шум, производимый Мадиной на кухне, и, даже далекие взрывы, от которых их отгораживала только тонкая целлофановая пленка, сотворили в комнате тихую атмосферу душевного покоя и влюбленной умиротворенности.
   Вздохнув, Залина высвободила из-под одеяла руку и кончиками пальцев провела по небритым щекам мужа.
   - Кустарник. Колючий. Ты иди, мне надо переодеться, ведь к нам доктор приедет. Мадину позови, она мне поможет. -
   - Давай я тебе помогу, что мы ее будем отвлекать! -
   - Нет, нет. Ты иди, а лучше, знаешь, что? Позови Мадину, а сам оденься и на полчаса выйди на улицу. Хорошо? Только не уходи далеко. -
  
   * * *
  
   Хасан с доктором приехали как раз в тот момент, когда Мадина вынимала из кастрюли куриное мясо, чтобы отлить бульон для Залины, а Ислам давил в пиалу чеснок для соуса.
   - Ух, ты! - Потянув носом разлившийся по квартире резкий аромат отваренного мяса и чеснока, Хасан безошибочно определил, какое блюдо им приготовили.
   - Жижиг-галнаш! Молодцы! Давненько я не пробовал, жижиг-галнаш. Порфирий заходи! Что ты там топчешься? Помнишь, я тебе про наше национальное блюдо рассказывал... -
   - Приличные люди гостя вперед пропускают, а сами следом идут. Видно, это к тебе не относится. - Перебила Хасана вышедшая в прихожую, Мадина.
   - О! Мадина!? А ты как здесь оказалась? - Воскликнул Хасан, растерянно оглядывая вызывающе подбоченившуюся женщину.
   - Так и оказалась, как видишь. Ты бы хоть от двери отошел, дал бы место гостю войти. -
   - Да, да. Заходи, не стой. - Произнес куда-то за спину, в темноту подъезда, Хасан и отступил в сторону.
   Оказывается, Мадина и Хасан знают друг друга, с некоторым удивлением подумал Ислам, только сегодня и сейчас познакомившийся с подругой жены.
   Наконец-то, чуть пригнувшись, чтобы не задеть головой притолоку, в прихожую ступил и Порфирий. На голову выше всех, крупный, одетый в теплую военную куртку и брюки, заправленные в громадных размеров берцы*, Порфирий, менее всего походил на врача. Словно медведь, встав на задние лапы, вошел в квартиру и все почувствовали, что прихожая стандартной двушки никак не рассчитана на людей с такими габаритами.
   Наверное, оттого, что он был в камуфляжной форме, которую горожане ежедневно видели на многочисленных блокпостах разбросанных по городу и вне его, так, что шагу нельзя было ступить, не наткнувшись на требование предъявить документы. Людей в такой форме, боялись и ненавидели одновременно, потому что от них можно было ожидать, что угодно. Эта его форма, размеры, вдобавок еще, темные очки на лице вошедшего, в первую минуту, неприятно разочаровали Мадину и Ислама. В подобных очках любили щеголять, рослые и здоровые, как и этот привезенный Хасаном врач, омоновцы. Омоновцев, как и военных контрактников, в Грозном ненавидели более всех остальных.
   Оглядывая русского товарища Хасана, Ислам задержал взгляд на его обуви и нахмурился, вспомнив отпечаток подошвы на своей двери, который он так и не успел стереть.
   - Да, это не врач, а нарт какой-то! С какого поста ты его сюда привел? - На чеченском языке выразила свое удивление Мадина, бесцеремонно разглядывая гостя. В голосе ее явственно прозвучали нотки неприязни.
   - Это она тебя нартом, великаном, назвала. - Укоризненно, посмотрев на Мадину, перевел ее фразу Хасан. Мадина фыркнув, вздернула подбородок.
   - Водились у нас здесь, раньше, великаны. Пока мы их при советской власти, дустом, вместе с комарами, не потравили. -
   Гигант, улыбаясь, снял с переносицы запотевшие очки и пока протирал их, часто моргая, оглядел присутствующих по-детски простодушным взглядом ярко голубых глаз.
   - А комаров не жалко было? -
   Ислам и Мадина переглянулись. Атмосфера в прихожей мгновенно разрядилась. Чистая улыбка, ясный взгляд и то, что, на первый взгляд, модные очки, оказались с толстыми линзами и затемненными, видимо, по причине болезни глаз, о чем свидетельствовало это частое моргание и то, что в полумраке прихожей он прищуривался словно человек при ярком свете, тут же, расположили к нему встречающих.
   - Проходите, пожалуйста. - Мадина сказала, как пропела, словно сироп в прихожей разлила.
   - Вот тапочки, пожалуйста. - Она, с неожиданной для своего роста и фигуры быстротой нагнувшись к полу, подала ему комнатные тапочки. Порфирий окончательно сразил ее тем, что принял тапочки с самым, что ни на есть, сконфуженным видом.
   - Ой, да, что вы! Я сам! - Густо покраснев, он принял из ее рук тапочки и присев на корточки, с треском отделяя липучки, стал снимать с себя берцы. Хасан, вздохнул и в свою очередь на чеченском проворчал.
   - Наверное, мне, так как ему, тапочки не подадут. -
   - Когда врачом станешь, тогда и тебе будут тапочки подавать. - Отрезала Мадина. Ислам улыбнулся, по всей видимости, его односельчанин и эта женщина хорошо знали друг друга. Надо будет спросить у Хасана, подумал он, но тут Мадина опять пропела на русском.
   - Ислам, не стой. Возьми куртку у гостя, а я пойду на кухню, галушки заброшу. -
   Склонившийся над своей обувью, Хасан, что-то проворчал ей вслед. Но Ислам не расслышал его слов. Совсем близко прогремел мощный взрыв. Дом вздрогнул, громко хлопнул целлофан на окнах, из швов разошедшихся на потолке плит перекрытия посыпался мелкий мусор. На кухне испуганно вскрикнула и тут же, на чеченском языке, разразилась проклятиями Мадина.
   - Да, живете вы тут. - Вздохнул Порфирий. - Ну, давайте знакомиться. Меня зовут Порфирий. Имя, как видите, очень распространенное и очень обычное. -
   Ислам, улыбнувшись, пожал протянутую ему широкую как лопата и мягкую ладонь.
   - Меня зовут Ислам. -
   - Очень приятно, Ислам. А где у нас больная? -
   - В этой комнате. Тут у нас спальня. - Ислам положил руку на дверь, намереваясь открыть ее.
   - Нет, пока не надо. Где у вас можно руки помыть? -
   В ванной, оказывается, уже стояло ведро теплой воды, занесенное Мадиной из кухни. Когда она только успела, удивился Ислам и мысленно поблагодарил ее за расторопность и предусмотрительность. Ему самому это бы и в голову не пришло, так, что, не будь сегодня у них Мадины, пришлось бы доктору наводить гигиену посредством ледяной воды.
   Пока Ислам кружкой сливал ему из ведра теплую воду, Порфирий молча, долго и обстоятельно, намыливал руки, потом насухо протер их чистым полотенцем и, держа кисти ладоней перед собой, на уровне груди, обернулся к стоящему в дверях ванной Хасану.
   - А теперь можно и пациентку нашу проведать. Хасан, занеси, пожалуйста, мою сумку к больной. -
   Залина, непроизвольно натянула одеяло под самые глаза, когда в двери спальни, пригнувшись, вошел медвежьих габаритов, незнакомец в темных очках и камуфляжной форме. Следом за ним в комнату вошли Мадина и Ислам. Хасан, ободряюще кивнув ей, остался стоять в дверях.
   - Здравствуй, а как нас зовут? - Голос Порфирия прозвучал так, будто он разговаривал с трехлетним ребенком.
   - Залина. - Чуть слышно, из-под одеяла, произнесла Залина.
   - Очень хорошо, а меня зовут Порфирий. Порфирий Порфирьевич. Запомнишь? -
   - С головой у нее, доктор, все в порядке. Запомнит. - Подмигнув Залине, заметил Хасан. Все улыбнулись. Одеяло Залины медленно сползло от глаз до подбородка.
   - На что жалуемся, Залина? - Порфирий опустился на торопливо подвинутый Исламом к кровати стул.
   - Впрочем, подождите. - Он обернулся к двери. Темные стекла очков скрывали его глаза, и, было, не совсем понятно, к кому он обращается.
   - Так, а что мы здесь стоим, уважаемые, кого ждем? Выйдите, пожалуйста, пока я буду осмотр проводить. А вы останьтесь. Простите, пожалуйста, не знаю вашего имени...- Он повернулся к Мадине.
   Когда они зашли на кухню Хасан, передразнивая оставшуюся в спальне Мадину, сладким голосом пропел.
   - Мадиной меня зовут, доктор... Зараза! Это она специально для меня выделывается. - Ислам засмеялся.
   - А ты откуда ее знаешь? Я ее сегодня первый раз увидел, а у вас, я смотрю, история уже есть. -
   - Да, история... - Хасан, вздохнув, махнул рукой. - Такой это народ, бабы. Шуток не понимают. К ним со всей душой и сердцем, а они сразу планы начинают... -
   Он замолчал прислушиваясь. Где-то в районе рынка началась интенсивная стрельба. Непрерывный стрекот автоматов перекрывали короткие очереди тяжелых пулеметов, один за другим прогремело несколько взрывов и канонада, так же внезапно, как и началась, прекратилась.
   - Это гранаты взорвались. - Заметил Хасан, напряженно прислушиваясь к наступившей тишине.
   - Похоже. - Согласился Ислам. - По этому делу с тобой не поспоришь. Ты же у нас специалист по гранатам. -
   - Да-а. - Хасан открыл крышку кастрюли и блаженно зажмурился.
   - Да Ислам. Умные люди сказали - любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Долго они там еще? У меня уже кишки от голода сворачиваются. -
   - А помнишь? Мы еще вчера здесь с Розой сидели, а сегодня... Вот такая штука, наша жизнь. Закрыл глаза и все, и нет человека. -
   - Помню, конечно. - Нахмурившись, Хасан поставил крышку на место.
   - Только это было не вчера, а позавчера. -
   - Разве? - Ислам, задумавшись, провел пальцами по лбу. - Да. Точно. Позавчера. У меня все в голове перемешалось. Жалко ее, жалко. -
   - Ее жалеть не надо. - Хасан опять поднял крышку кастрюли и принюхался.
   - Галушки уже пора забрасывать. Что они там делают? Ее Ислам жалеть не надо, она уже там... Ты лучше тех жалей, кто еще живет, кому все это еще предстоит. Их надо жалеть, а, еще больше, жалей тех тварей, кто это сделал. -
   Ислам близко увидел его зло сощуренные глаза.
   - Она мне не родственница, никто. Просто она была хорошим человеком и моей соседкой. Но, если бы я знал, кто это сделал, я не просто убил бы его. Я бы рвал его на кусочки и собакам бросал! А раз я не знаю... - Отвернувшись в сторону, он некоторое время внимательно рассматривал крышку кастрюли, словно гадая, как она оказалась в его руках.
   - А раз я не знаю, кто это сделал, раз я до него не добрался, я его жалею. Еще дед мой говорил - сделаешь человеку добро, оно десятикратным к тебе вернется, а зло возвращается стократным злом. Раньше я думал, что это просто так, для красивости говорят. А теперь, за все свои годы, насмотрелся на этот бардак и понял, что это и есть самая настоящая правда. Другой правды, в этом мире, нет, и не будет, и быть не может. Поэтому я их и жалею, так как знаю, каким будет и их конец, и их потомства до седьмого колена. - Он протянул руку к кастрюле, чтобы со словами:
   - Да, что они там так долго! - Поставить крышку на место, но не успел.
   - Я знала, что ты дойдешь до того, чтобы в чужие кастрюли заглядывать! - Торжествующе произнесла от порога Мадина. Хасан огрызнулся.
   - А, что мне еще делать, если некоторые, вместо того, чтобы на кухне своим делом заниматься, докторами заделались? -
   Мадина снисходительно пропустила последние слова Хасана мимо ушей.
   - Ислам, на кухне вы не поместитесь. Залина говорит, что в зале у вас стол сохранился. Накрой его чем-нибудь, хоть газеты постели. Я вам туда подам. А ты, Хасан, иди в ванную, полей доктору он хочет руки помыть и свои, заодно, можешь помыть! Не мешает иногда и такую процедуру, со своими крылышками, провести. -
   - Знаешь?! - Остановившись в дверях Хасан хотел ей что-то ответить, но, видимо, не найдя подходящих слов, буркнул что-то невнятное и вышел.
   - Знаю, знаю! Я все знаю! - Сварливо бросила ему в спину Мадина и расторопно принялась забрасывать галушки в кипящую кастрюлю.
   Ислам, посмеиваясь над Хасаном, зашел в зал и принялся расставлять складной стол. Сегодня, с тех пор как он утром увидел ясные глаза Залины, он, почему-то, был уверен в том, что все страшное уже позади и что теперь его жена обязательно пойдет на поправку. Тем не менее, когда они сели за стол он вдруг почувствовал, что у него вспотели ладони. Он украдкой вытер их под столом о брючины и бросил взгляд на Порфирия. Но за толстыми затемненными линзами очков не было видно глаз врача и Ислам, еще раз проведя ладонями по брючинам, стал смотреть за тем, как Хасан разливает привезенный ими с собой спирт.
   Рюмок не было. Всю, более или менее ценную посуду перед войной они вывезли в Урус-Мартан и теперь стол был сервирован только разномастными кружками и двумя гранеными стаканами. Заметив, что Хасан разливает только в две посудины, Порфирий удивленно поднял светлые брови над дужками очков.
   - Хасан, а почему только на двоих? -
   - Да, он у нас скоро муллой станет! - Кивнул Хасан в сторону Ислама.
   - Не пьет, не курит, как все нормальные люди. Только смотрит, как другие это делают. -
   - А вы Ислам, не пьете по религиозным причинам? Я вижу, что у вас многие так поступают. -
   - Да, нет. Я пил. То есть, - Ислам смутился. - Попробовал, в школе еще, на выпускном. И водку выпил и сигарету закурил. "Космос" сигареты назывались. До сих пор помню. Пачка, такая, твердая. Не понравилось, вот и бросил. -
   - Замечательно! - Порфирий засмеялся. - Просто замечательно! В школе попробовал - не понравилось, вот и бросил! Надо же! Всем бы так, попробовать и бросить, да видно не у всех так получается, к сожалению. Так, что, Хасан, насчет того, кто относится к нормальным, как ты сказал, людям позволю с тобой не согласиться. Впрочем, -
   Он кивком указал на стол.
   - Пока мы не приступили. По поводу вашей супруги.-
   Ислам, стараясь не показать, что он весь превратился в слух, зачем-то отодвинул в сторону стоящую перед ним чашку с чесночным соусом и сосредоточенно стал разглаживать загнувшийся уголок старой газеты, которой был застелен их стол.
   - Признаться, когда мне Хасан обрисовал ее симптоматику я, в первую очередь, заподозрил внутреннее кровотечение. Уж очень все подходило. Но, слава Богу, это не подтвердилось. Конечно, в нормальной ситуации ее надо было положить в стационар, на обследование и только потом можно было говорить о диагнозе и методике лечения, но.... -
   Он глубоко вздохнул и развел над столом широкими ладонями.
   - Будем исходить из окружающей нас, вашей, чеченской, если так можно сказать, реальности. Я подозреваю, Ислам, -
   Ислам, оставив газету в покое, опустил руки под стол на колени и с силой сжал их.
   - Подозреваю, что у вашей супруги нервный срыв, обусловленный, как мне кажется, длительным нахождением в стрессовой ситуации. -
   Ислам, подняв от стола голову, посмотрел в темные стекла очков напротив, затем перевел взгляд на Хасана.
   - Док, а, что это такое? Это не опасно? Последствия там, всякие. Излечимо? - Хасан спросил сейчас как раз то, что хотелось спросить и Исламу. Он с уже нескрываемой надеждой посмотрел на доктора. Порфирий пожал плечами.
   - В принципе эта область еще недостаточно изучена. Болезнь, обусловленная стрессовыми явлениями, принимает различные формы. -
   Он опять пожал плечами.
   - В нашем случае, будем надеяться, что все пройдет хорошо. Ваши женщины, я уже год, как здесь нахожусь и по моим наблюдениям, ваши женщины... -
   Пока он молчал, подыскивая нужные слова, в дверях показалась Мадина.
   - Вы кушать сели или разговаривать? Остынет все! Потом успеете поговорить. -
   Недовольным тоном выговорила она сидевшим за столом.
   Порфирий улыбнулся.
   - Все, Мадина, все. Приступаем, мы не дадим вашему творению остыть.
   Ну, Хасан, коль - скоро мы с тобой не догадались еще в школе это безобразие прекратить, предлагаю выпить за наше с Исламом знакомство, за то, чтобы все в этом доме и на этой земле было хорошо! -
   На некоторое время за столом воцарилось молчание. Опять заглянув в комнату, Мадина, одобрительно посмотрела на непрерывно жующих мужчин.
   - Вот, так и надо! Вам шурпу* сейчас принести или потом? -
   Ислам, по обязанности хозяина, внимательно следил за тем, чтобы перед его гостями на широком подносе не освобождалось место от галушек и курятины. Сам он, несмотря на то, что нормально не кушал последние двое суток, ел мало, только изредка отхлебывал горячую шурпу. Он никак не мог понять, как ему воспринимать сказанное доктором. Вроде бы он не сказал ничего плохого, но и не сказал, что все хорошо и скоро Залина выздоровеет. Ислам решил начать издалека, чтобы, разговорив Порфирия, все-таки получить от него какой-то однозначный ответ.
   - Хасан, говорил, что у вас в роду всех мальчиков Порфириями называют... -
   - Да, нет, что вы! - Порфирий засмеялся.
   - Вы не так поняли. Порфирием называют только старшего и он должен быть, как сейчас принято говорить, военврачом. Полевым хирургом. Я вот, у отца с матерью, старший и, к сожалению, единственный. Порфирием меня назвали, соблюли традицию, но, по зрению, хирургом мне стать было не суждено, стал терапевтом. -
   - И, давно у вас в роду такая традиция соблюдается? -
   - Точно не могу сказать. Семейные предания начинаются со шведской кампании при Петре - первом. За достоверность этой версии ручаться не могу. Знаю только, что предки оперировали в нескольких войнах с турками, один погиб в крымскую, прадед был на русско-японской 1904 года уж не говоря об участии представителей нашей фамилии во всех последующих. А вот на Кавказе, так получилось, что я первый из нашего рода. -
   - Ха! - Воскликнул Хасан, бережно разливавший по стаканам спирт.
   - В русско-японскую, говоришь?! Так вот его, Ислама, прадед. Правильно я говорю, Ислам? Прадед же это был, не еще дальше. -
   Ислам кивнул.
   - Прадед. Янарс его звали. -
   - Ага, прадед. Так этот его прадед с той войны без ноги вернулся, а когда у него сын родился, Японом его назвал. В честь самураев, видно. Так что, Порфирий, вполне возможно, что это твой прадед его прадеду ногу оттяпал. Вот такие вы русские - любите бедных, несчастных чеченов кромсать и резать. До сих пор, вон, сколько лет прошло, никак от этой привычки не избавитесь. - Заключил он, со стуком, поставив бутыль со спиртом на стол и предложил.
   - По одной еще? Время-то идет, ехать скоро надо. -
   - Надо же! - Порфирий, улыбался, задумчиво подперев рукой голову.- Вполне, возможно, вполне. Вот ведь как бывает. Дома обязательно расскажу отцу про эту встречу, обязательно. Ваше предложение бедный, несчастный чечен Хасан принимается. За это надо выпить. -
   Спирт, Порфирий, пил одним глотком, не морщась, не делая предварительные выдохи. И закусывал, в отличии от Хасана, не сразу. Долго водил вилкой над блюдом, придирчиво выбирая подходящий кусок. И сейчас, одним махом вылив в себя полстакана спирта, он не торопливо насадил на вилку понравившуюся ему галушку из кукурузной муки, обмакнул ее в густой чесночный соус и, заметив,
   - Самая здоровая еда, это еда из кукурузы и кукурузной муки. Кто бы и что бы вам ни говорил. - Отправил ее в рот и стал неторопливо и основательно пережевывать, приправив солидным куском курятины, опять же, побывавшем в чашке с чесночным соусом. Заметив, что Хасан вновь потянулся к спирту, он отрицательно провел ладонью над своим стаканом.
   - Все, Хасан. Мне еще перед начальством мельтешить, я, все - таки, военный, если ты это помнишь и еще больные у меня. Так вот, возвращаясь к вопросу о ваших женщинах. Не успел завершить. Я заметил, что большинство из них обладают, я бы назвал это, здоровой агрессивностью. -
   - Ага, - Сразу же поддержал его Хасан и кивнул в сторону кухни.
   - Вот как, некоторые. С очень здоровенной, дальше некуда, агрессивностью. -
   - Да. - Порфирий чуть заметно улыбнулся. - Можно и так сказать. Так вот эта агрессивность, является, сама по себе, ни чем иным как защитной реакцией организма на стрессовую ситуацию. Инстинктивной, я бы сказал, чисто женской, реакцией направленной на поддержание и развитие своего потомства. Рода, если угодно. Чем больше в женской особи такой агрессии, тем больше шансов на выживание в окружающей ее среде. И ее самой, и ее потомства. Эта реакция характерна для всего животного мира и является непреложным условием выживания вида. В вашем случае, Ислам... -
   Он откинулся от стола и пальцами обоих рук отбил на столешнице замысловатый ритм. Ислам, чуть подался вперед, напряженно всматриваясь в непроницаемые стекла очков.
   - Да. - Еще раз отбив ритм Порфирий выпрямился на стуле.
   - У вашей супруги, вернее, в вашей супруге превалирует женственность. Эта данность присутствует в ней и является, вы меня извините, Ислам, я говорю как врач...-
   Темные стекла очков на какое-то время опустились к столу и легкая, ироничная улыбка еще раз тронула полные губы Порфирия.
   - Точнее, как дилетант, пытающийся этому званию соответствовать. Так вот, Ислам, в нашем случае, женственность, являясь категорией доминирующей в характере вашей супруги, слишком слабое оружие в борьбе за выживание, среди всего этого... -
   Он неопределенно повел вокруг рукой и замолчал.
   Светлые брови, над темными дужками очков дрогнув, медленно сомкнулись, образовав на лбу глубокую вертикальную складку. Ислам, забыв о сидящем за столом Хасане, во все глаза всматривался в непроницаемые стекла очков Порфирия. Тщетно пытаясь разглядеть за темной завесой дымчатых линз утаенный от него смысл того, что этот русский говорит и того, что он ему не сказал или не может сказать.
   - Наличие женственности - необходимое условие для создания полноценной семьи. Семьи, в которой женщина как мягкий, обогревающий всех и вся освещающий, огонь. Не пламя, как на пожаре, от которого во все стороны искры летят и к которому, близко не подойдешь. Вот. И, не остывшая кучка пепла. Женственность это очень хорошо. Это просто необходимо, это нормально ... Но, война, уважаемые, не место для нормальных людей. -
   Неслышно появилась и замерла в дверном проеме Мадина, внимательно вслушиваясь в слова доктора. Хасан, несколько раз, попытался перехватить ее взгляд, но, каменно-спокойное лицо Мадины было обращено к полу и казалось, что ничто на свете не могло отвлечь ее от слов русского доктора.
   - Вашей супруге, с ее психикой, приходится очень трудно. Помимо того, что она живет в этой обстановке, со всеми отсюда вытекающими, она еще должна постоянно настраивать себя на каждодневную борьбу за выживание. То есть ей приходится переживать две войны - войну, в которой она живет, которая ее окружает и войну с самой собой, внутри себя. Согласитесь, что это слишком много для одной слабой женщины. Следить за ней надо, Ислам, следить и всемерно помогать. Обыкновенная, самая банальная вещь, но в вашей ситуации это и есть самое лучшее лекарство. -
   Он, встав из-за стола, посмотрел на Хасана, потом опять повернулся к Исламу и улыбнулся.
   - Немножко заботливости и внимания друг другу при этой мерзкой жизни и все будет хорошо. Все наладится. Я оставил записку для медсестры и кое-какие лекарства. Если будет такая возможность, желательно было бы вам уехать отсюда. Хоть на полгода. Надеюсь, что все у вас будет хорошо. -
   Грохот, одного за другим, низко пролетевшей пары вертолетов заставил его прокричать последние слова. Дождавшись тишины, он со значением поднял палец к потолку.
   - Видно, начальство высокое изволило пожаловать. Поехали Хасан. -
  
   * * *
  
   Во дворе, куда вышел Ислам, провожая своих гостей, Порфирий, прежде чем сесть в машину, нависнув над ним камуфлированной глыбой, с непроницаемыми, за темными стеклами очков, глазами, сказал.
   - Ислам, я сюда приехал из Москвы, но родом я питерский. Мои родители пережили блокаду. Они мне многое рассказывали о тех временах. Хоть и были детьми, но, видно обстановка этому способствовала, суть происходящего уловили верно. Конечно, вашу ситуацию с той не сравнить, но очень много общего. Очень много. Я тебе, еще раз, говорю и повторяю, твое внимание и твоя забота вот ее лекарство. Это для нее самое главное. То, что я там оставил для вашей медсестры это так, общеукрепляющее. Это ерунда. Самое главное ее лекарство это ты. Понял? -
   Ислам кивнул. Его несколько шокировал этот беззапеляционный, не характерный для таких как он, русских, переход на - ты. Тем более, что, несмотря на неоднократные замечания Хасана, когда они сидели за столом, о том, что у чеченцев не принято обращение на вы, он упорно продолжал обращаться к нему на вы.
   - Я понял. Все понял, спасибо... - Ислам собирался сказать, что он очень благодарен ему за то, что он не побоялся к ним приехать, что отныне он может всецело на него рассчитывать и еще многое из того, что мог бы в те дни сказать чеченец русскому доктору, но не успел. Порфирий, повернулся к нему необъятной спиной, неуклюже, согнувшись в три погибели, забрался в кабину машины и скомандовал Хасану.
   - Поехали! -
   Машина, взвыв двигателем, в характерной для Хасана манере вождения, резко тронулась с места и через несколько метров так же резко остановилась. Наполовину высунувшись из кабины, Хасан прокричал Исламу.
   - Забыл я, черт бы его подрал, забыл! - Ислам, открыл, было, рот, чтобы спросить, что он забыл, но Хасан опередил его.
   - Я тебе горелку, помнишь, обещал! Сегодня, сто процентов, привезу! Забыл, зараза! -
   Он громко хлопнул дверцей и машина, резво, с пробуксовкой рванув с места, скрылась за огрызком стены бывшего универмага. Ислам покачал вслед головой, этот русский врач только за одно то, что он не боится ездить с Хасаном, уже заслуживал какой-нибудь медали или ордена.
   Он долго стоял посреди двора, размышляя над тем, что ему сказал доктор. Так и эдак, перебирал каждое его слово, пытаясь найти за ними некий тайный смысл. Почему-то казалось, что Порфирий хотел ему сказать нечто очень важное о состоянии Залины, но, видимо, пожалев его, отделался словами о том, что он и есть ее лекарство. Что он этим хотел мне сказать? Может, если он про Ленинград вспоминал, кормить ее надо лучше? Так она не ест ничего, не будет же он силой в нее каждый кусок загонять. И глаз его, за этими очками не видно было. По глазам можно было узнать, что и как.
   Ислам зябко передернул плечами. Вышел провожать в одной рубашке и только теперь ощутил, как до костей пробрал его пронизывающий мартовский ветер.
   - Дует, словно с ледника. - Пробормотал он и, расправив плечи, выпрямился и неторопливо зашагал к своему подъезду. Никто из соседей, или случайных прохожих, не должен был заподозрить его в том, что Ислам, сын Магомеда, сына Япона, сына Янарса, сына Унчука, сына Ирасха, сына Гунчи, Лечи, Товки и многих других из прошлого безвременья внимательно отслеживающих каждый его шаг, позволит себе, словно слабая женщина, съежиться от холодного ветра.
   Неприятный звук, словно на столе разворачивали слежавшуюся и слипшуюся слоями клеенку, привлек его внимание. Он присмотрелся. Из окон квартиры, на третьем этаже, где жила Роза, свисали, колышась и задевая на холодном ветру, друг друга и шаркались об испещренную метинами осколков кирпичную стену, длинные лоскутья, разодранной от взрыва гранаты, целлофановой пленки. Ислам опустил голову и торопливо вбежал в свой подъезд.
   Мадина, одетая на выход, ждала его в прихожей. Он, из вежливости, попытался, было, уговорить ее остаться еще, хотя бы на полчаса, но, Мадина даже не стала раздумывать над его предложением.
   - Я сестру, вместо себя торговать оставила, а у нее ребенок. Надо идти. Залину я покормила. Кажется, уснула. Завтра, постараюсь, если смогу, зайти. Меня провожать не надо. -
   Высокая и статная, она шагнула за порог и остановилась.
   - А этот, русский, настоящим доктором оказался. Спрашивал ее так, будто в сердце заглядывал. Сказал, что все с ней будет хорошо. Настоящий доктор. Сейчас таких редко встретишь, тем более у нас. Я ему поверила. Все будет хорошо, Бог даст, выздоровеет Залина. -
   Она некоторое время помолчала, взвешивая в руке свою сумку и пакет, словно вспоминая, не забыла ли она что-нибудь у них в квартире и спросила
   - Хасан, значить, здесь живет? -
   Ислам кивнул. Явной глупостью было бы сейчас шифровать местожительство его друга и односельчанина.
   - Да, здесь. -
   - Хорошо. - Она посмотрела на дверь квартиры Хасана и слегка сдвинула темные, красивого рисунка, брови.
   - Хорошо. Меня не провожай. - Еще раз предупредила она Ислама и, не оборачиваясь, твердо ступая полными, в черных полусапожках ногами, пошла вниз по лестнице.
   Ислам, стоя на площадке, дождался, пока за ней с лязгом закрылась входная дверь подъезда и только потом, зашел в квартиру, так и не решив, завидовать ему Хасану или сочувствовать.
   Дверь в спальню он открыл со всей осторожностью. Залина спала. Сейчас она лежала в своей излюбленной позе - на правом боку, ладошкой подперев щеку, левая нога согнута, а правая вытянута под одеялом так, что розовые кончики пальцев трогательно высунулись наружу. Он едва удержался от нестерпимого желания коснуться их, сжать в ладонях, отогреть, если они холодные и долго-долго не отпускать. Найдя теплый пуховый платок, в котором она ходила на рынок, он бережно укрыл ее ступню, постоял, еще какое-то время, рядом с кроватью и тихо вышел.
   Только сейчас он почувствовал, что здорово проголодался. Зайдя на кухню, он прямо из кастрюли, жалко было пачкать вымытую Мадиной посуду, доел галушки, оставшуюся курятину и, поставив на огонь чайник, на цыпочках прошел к спальне и, убедившись, что Залина еще спит, вернулся на кухню.
   Где-то стреляли, хлопала на окнах пленка в унисон близким и дальним разрывам, а он сидел перед парящей кружкой чая и чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Ислам, усмехнувшись над своим состоянием, покачал головой.
   Оказывается, вот так вот, просто, оно и бывает. Город его разрушен, тысячи людей убито, пропали бесследно, еще стреляют, взрывают, только два дня назад в соседнем доме убили Розу и одинокую русскую старуху, а он сидит здесь, среди всего этого, переполненный тихой радостью оттого, что в соседней комнате спит она. Оттого, что Порфирий сказал, что все с ней будет хорошо, теперь он так стал трактовать его слова. От явно выраженной Мадининой уверенности в том, что Залина непременно выздоровеет, оттого что у него есть Хасан, Порфирий, Мадина и самое главное, что есть она. Та, без которой он не представляет себе жизни. Та, что еще вчера была на грани, жизни и смерти, а сейчас спокойно спит, по-детски подперев ладонью щечку.
   Наверное, это плохо - чувствовать себя таким счастливым идиотом, каким он сейчас себя чувствует - когда кругом война и смерть ходит за каждым из них дыша в затылок. Конечно, и плохо и стыдно, не мальчик же он, в конце концов, чтобы вот так... Он, какое-то время, честно пытался внушить себе, что ему должно быть стыдно за свое состояние, на фоне всего происходящего, но ничего не помогало. Он был счастлив и упивался своим счастьем, и растворялся в нем самым постыдным, в его разумении, образом.
  
   * * *
  
   Утомленный и не выспавшийся за эти два дня, он незаметно для себя заснул, уткнувшись головой в скрещенные на кухонном столе руки. Чай, к которому он так и не притронулся, испустив последнюю струйку пара, медленно остывал в железной кружке. Сумерки за окном сгустились и в квартире постепенно воцарились, мрак и тишина, словно время ушло далеко за полночь.
   Громкий стук в дверь и не менее громкий голос Хасана возмущавшегося тем, что ему долго не открывают дверь, заставил его вскочить на ноги. Спросонок он, с грохотом опрокинув стул, на котором сидел, кинулся к спальне, но в темноте больно ударившись плечом о косяк, выругался и только тогда пришел в себя.
   - Иду, иду! - Крикнул он в коридор и с досадой подумал, что этот шум и крики уж точно разбудили Залину.
   - Иду, не кричи! - Еще раз, уже чуть тише, крикнул он, пытаясь вспомнить, где он в последний раз видел коробок со спичками. Вдобавок, ко всему, шаря руками по столу в поисках злосчастных спичек, он умудрился опрокинуть кружку с чаем и сразу почувствовал, что весь чай пролился не куда-нибудь, а прямо на его шерстяные носки.
   Хасан опять нетерпеливо забарабанил в дверь.
   - Эй! Чечены! Спите вы там, что ли?! Открывай, а то уйду! -
   - Да, иди ты куда хочешь! Только не ори! - Вполголоса пробормотал Ислам, наконец-то нашаривший на подоконнике спички. Потирая ушибленное плечо, он вышел в коридор и открыл дверь.
   - Ты, что? Спал, что ли? - В слабом свете зажженной спички Хасан пытался заглянуть в заспанное лицо Ислама. Густое амбре от водочного перегара и никотина, волной хлынувшее на него, как только распахнулась дверь, заставило Ислама попятиться. Поморщившись, он повел перед лицом раскрытой ладонью.
   - Ты чего это, среди ночи, спать иди. -
   - Точно! Дрых как сурок! - Торжествующе констатировал Хасан.
   - Ты на часы посмотри, соня, семь часов только. А он, дрыхнет! Как там она? -
   Он кивком показал на дверь спальни.
   - Спала. - С нажимом произнес Ислам. - До некоторых пор, спала. -
   - Ага, понятно. - Хасан, понизив голос до шепота, поднес палец к губам.
   - Будем работать, как говорил товарищ Папанов, помнишь Папанова? Бриллиантовая рука, кино, помнишь? Будем работать без шума и пыли. -
   Едва он произнес эти слова, как из его рук, выскользнула и с грохотом свалилась на пол какая-то железка. Хасан шепотом выругался и только наклонился, чтобы ее поднять, как из свертка, зажатого у него под мышкой, на пол, с таким же шумом, выпало несколько гаечных ключей. Спичка в руках Ислама погасла. Из спальни донесся испуганный голос Залины.
   - Что там случилось, кто там? -
   - Ничего, все в порядке. - Откликнулся Ислам и, засмеявшись, добавил.
   - Это Хасан к нам пришел! Мастерскую у нас открывать будет! -
   - Спичку зажги, весельчак! Развеселился он, не по делу. - Сердито выговорил ему Хасан, пытаясь в темноте собрать разлетевшиеся по полу ключи.
   Оказывается, Хасан, вспомнив о своем обещании, пришел к ним с горелкой и гаечными ключами, чтобы сразу же прикрутить ее на место. Ислам, наконец-то, зажег в кухне газовую лампу и теперь, посмеиваясь над Хасаном, за его - без шума и пыли - стоял рядом с ним в ванной, подсвечивая в темное нутро колонки спичками. Хасан, ворча на то, что горелка не садится на место, на темноту, на тесноту внутри колонки, все-таки, наживил трубки и, буркнув, что он более не нуждается в его услугах, принялся основательно закручивать гайки на фланцах трубок.
   Воспользовавшись тем, что ему более не надо помогать Хасану, Ислам зашел к Залине.
   - Ты как? - Шепотом спросил он, найдя в темноте и сжав ее руку.
   - Хорошо. - Так же шепотом ответила она и, тихо засмеявшись, притянула его ладонь к себе и положила на грудь.
   - Я так хорошо спала, так хорошо! Ты не представляешь, ничего мне не снилось, просто спала и спала. А сколько сейчас времени? -
   - Не знаю, Хасан говорит, что только семь часов. Да, какая разница! Главное, что ты... -
   Их шепот и ее тихий смех серебристым сияньем наполнивший комнату прервал громкий голос Хасана.
   - Эй, где ты там? Иди сюда! -
   Ислам отдернул руку с ее груди и торопливо открыл двери спальни.
   - Иду! Лампу хотел в спальне зажечь. -
   - Ага! - Язвительно заметил Хасан. - Хотел, да не зажег, да? Или плохо хотел, что не зажег? -
   Он засмеялся и подтолкнул его к ванной.
   - Принимай работу, зажигальшик! - И опять засмеялся.
   - С тебя литр и курица. Курица должна быть зажаренной в духовке. Со всеми причиндалами. Понял? Учти, я тебе как, соседу и односельчанину, еще и скидку сделал. Но, запомни, курица должна быть домашней и выращенной в экологически чистых условиях, понял? На экологически чистом зерне и прочем пшене. Других мой желудок не переносит. Смотри, как горит! -
   Они некоторое время полюбовались на ровное пламя горелки - то, добавляя, то, убавляя подачу газа. Горелка работала безукоризненно.
   - Ладно. - Хасан широко зевнул и передернул плечами. - Что-то в сон потянуло. Ты поставь чайник, пока я руки помою. -
   За чаем Хасан, некоторое время молчал, сумрачно всматриваясь в темноту окна. Потом перевел взгляд на Ислама и грустно улыбнулся.
   - Роза у меня, как-то, во дворе мы стояли, спросила. Ей же до всего дело было. Почему я, все время, езжу за рулем пьяным? Ей, видно, казалось, что я все время под градусом. -
   - Валлахи, Хасан, тут она не очень ошибалась. И, что ты ей ответил? -
   Хасан пожал плечами и вздохнул.
   - Не помню. Кажется, к нам кто-то подошел и ... Не помню, в общем. - Он махнул рукой и откинулся на спинку стула.
   - А хотел сказать, что в этом городе, Роза, жить могут или ненормальные или алконавты. Нет здесь места для нормальных людей! Как может нормальный человек жить среди всего этого? - Он кивнул в сторону темного окна и убежденно закончил.
   - Нет, не может. Когда все это закончится, знаешь, как много людей будет умирать?! Те, кто все это здесь пережил. Сердце, давление. От всего. Так мне Порфирий сказал, а он в этом разбирается. Отложенная, как он говорит, смерть. Такие вот у нас пироги чеченские, а ты думал... - Хасан не договорив фразу до конца поднялся со стула.
   - Пойду. - Он направился к выходу, но у дверей остановился.
   - А на блок-постах знаешь, как встречают когда ты в таком виде? Как отца родного. Ты у них сразу за своего проходишь, паспорт не спрашивают! Вот потому, земеля, я и пью, чтобы и сегодня, и потом, когда этот бардак кончится, пожить немного. Так-то! -
   Ислам засмеялся и похлопал его по плечу.
   - Ладно, ладно! Только не переусердствуй! -
   Вскоре после ухода Ислама, в дверь постучала медсестра Малика. Зайдя к Залине, она внимательно, опустив на самый кончик остренького носа очки в толстой роговой оправе, прочла оставленную Порфирием записку и, улыбнувшись, произнесла.
   - Слава Богу! Ничего страшного! Все будет хорошо. - Потом еще раз прочла записку и добавила.
   - Тот, кто это написал, хороший врач, понимающий. В советское время и у нас такие врачи были, теперь таких мало осталось. Все на деньги изошли. - Она аккуратно сложила записку и, спрятав ее в карман, принялась ставить капельницу. Отрегулировав поступление лекарства, Малика, еще раз, проверила у Залины пульс и подозвала Ислама.
   - Мне надо в соседний подъезд уколы сделать. Я быстро обернусь, но, - Она близко заглянула ему в глаза.
   - Смотри, если вдруг, время сейчас такое, вдруг не вернусь, то ты должен... - Она подробно объяснила ему, что он должен делать в этой ситуации и вышла.
   - Наконец-то и я врачом стал! - Объявил Ислам, усаживаясь на стул, придвинутый к изголовью Залины. Она улыбнулась.
   - Вот и хорошо, не надо будет людей беспокоить. Сами будем лечиться.-
   Медленно, капля за каплей, сочилось лекарство из бутылочки подвешенной к штативу капельницы.
   - Не стреляют. - Тихо сказала Залина.
   - Что ты сказала? -
   - Не стреляют, говорю. Уже часа два я ни одного выстрела, ни взрыва не слышала. Удивительно. -
   - Надоело, наверное. Или устали. Сколько можно стрелять? Днем и ночью, днем и ночью. Ни сна, ни отдыха. Вот и решили сделать перерыв. - Ислам улыбнулся и легко провел ладонью по ее руке.
   - А зачем Хасан приходил? -
   - Да, так, просто. - По какому-то внезапно пришедшему наитию Ислам решил не говорить ей о том, что они установили на место новую горелку.
   - Газ у нас, оказывается, вытекал немного в ванной. Попросил его принести ключи, чтоб трубку подтянуть. -
   - В ванной? - На какое-то мгновение голос ее дрогнул и тонкая морщинка, прорезала высокий, чистый лоб.
   - Странно. Я никакого запаха там не чувствовала. - Она провела языком по губам.
   - Пить хочется. -
   - Я сейчас чай приготовлю. - Ислам поднялся со стула.
   - Подожди. С чаем мы успеем, когда Малика капельницу уберет, тогда и выпьем. Ты мне воду поставь на огонь. Мне искупаться надо. -
   - Может, подождешь еще день, два? А потом... - Попробовал отговорить ее Ислам, но Залина решительно замотала по подушке головой.
   - Нет, нет! Меня уже саму от себя тошнит! Поставь воду и в двух ведрах поставь! -
   Ислам поставил на плиту два ведра воды и на полу ванной комнаты, чтобы немного прогреть ее, зажег маленькую, опять же, работающую на газе, плитку. Вскоре к ним поднялась запыхавшаяся Малика. Пока она сидела возле Залины, Ислам, решил спуститься в подвал, чтобы пополнить запас воды. Когда он с полными пластиковыми бачками для воды, доставшимся им в числе гуманитарной помощи, поднимался из подвала, ему повстречалась Малика. Держа в руках штатив капельницы, она осторожно спускалась по темной лестнице.
   - Мы уже закончили на сегодня. Завтра, Бог даст, приду в это же время. Доктор вам на три дня капельницы прописал и уколы. Только смотри, чтобы она не выходила из квартиры. Сейчас ей никак нельзя простудиться. -
   Ага, не простудиться, а она купаться собралась. Попробуй ее теперь отговорить - подумал Ислам. Поставив бачки, он подал ей руку и проводил до дверей подъезда. Только на улице Малика отпустила его руку.
   - Боюсь я, - Пожаловалась она Исламу, плотно запахивая теплый пуховый платок под ворот пальто.
   - В моем возрасте упасть на этих ступеньках - значить полгода в постели провести. Взопреешь - пока поднимешься или спустишься в этой темноте. Днем еще можно ходить, а ночью... Ну, ты иди к себе. Меня на ровном месте провожать не надо, тут я и с некоторыми, из числа молодых, поспорить могу. -
   Она коротко засмеялась и бодро засеменила, через освещенный гудящим пламенем факела двор, к своему подъезду.
   - Дэла, да будет доволен тобою. - Благодарно произнес ей вслед Ислам. Что бы мы без тебя делали, растроганно подумал он, глядя, как она, мелко перебирая ногами, удаляется в зыбкую темноту. Да и что бы мы друг без друга в этом мире делали?
   Что-то легко и неслышно скользнуло по щеке. Он поднял голову. С низко нависшего, чадно-багрового от горящих вокруг города нефтяных скважин неба, кружась мириадами белокрылых бабочек, то - замирая на мгновение, то - опять взлетая ввысь, словно не решаясь опускаться на изгаженную, людьми и войной, землю, повалил густой снег.
   Ислам улыбнулся и попытался поймать снежинки на язык. Так они делали в детстве, считалось, чем больше снежинок попадет на язык, тем счастливее будет жизнь до следующего снегопада, когда эту операцию следовало повторить.
   - Ой, неужели снег пошел? - Воскликнула Залина, увидев на его плечах не успевшие растаять снежинки.
   - Да и такой густой, что за несколько метров ничего не видно. А снежинки, вот такие вот, большие! - Он пальцами показал ей размер снежинок. Залина мечтательно улыбнулась.
   - Всегда любила смотреть, как снег идет. Жаль, что через пленку на наших окнах ничего не увидишь. Да будет он всем во благо. -
   - Ты с купанием, может, подождешь? Малика сказала, что тебе сейчас никак нельзя... - Но Залина не дала ему договорить.
   - Она и мне это говорила, но я быстро, быстро. Только ополоснусь и все, иначе спать не смогу. Пойдем, я уже полотенце и белье себе приготовила. И вода уже должна согреться. Пойдем! -
   Торопясь, успеть в ванную, пока муж не передумал и не стал категорически настаивать на том, что ей еще рано купаться, она, слишком быстро поднялась с кровати и пошатнулась от внезапного головокружения. Ислам успел подхватить ее под руку.
   - Видишь, что получается, когда старших не слушаешь. - Недовольно выговорил он ей, но, вопреки ее опасениям, не стал отговаривать от купания. Они вместе зашли в уже хорошо прогретую газовой плиткой ванную.
   Первое, что она увидела в ванной комнате, была горелка. Прижавшись к плечу Ислама, она заплакала.
   - Опять! - Он бережно обнял ее за плечи и привлек к себе.
   - Теперь-то зачем плакать? Все хорошо, видишь и горелка, никуда не исчезла, на месте стоит. А ты...-
   Она всхлипнула.
   - Так хотела искупаться и заходить сюда боялась! А ты меня обманул, оказывается! Ты с Хасаном горелку ставил, а мне ничего не сказал. -
   - Обрадовать хотел. - Виновато оправдывался Ислам. - Да, вот, не получилось. -
   - Получилось! - Сквозь слезы улыбнулась Залина. - Еще как получилось! Какой ты молодец, Ислам! Так быстро нашел, на место поставил. -
   - Это не я, это ты Хасану скажешь. Он ее откуда-то привез и сам на место поставил. Пьяный, как... - Ислам засмеялся, вспомнив сцену в коридоре, когда Хасан стал ронять на пол гаечные ключи и горелку.
   - И ему скажу, обязательно скажу. - Она, по детски, шмыгнула носом и теснее прижалась к нему.
   - Я сегодня думала, знаешь о чем? -
   - И о чем же мы думали, интересно? - Ислам улыбаясь провел по ее мокрому от слез лицу краешком полотенца.
   - Ты не смейся. Я думала, что в мире, все-таки, хороших людей больше чем плохих. Вот сегодня Мадина пришла, русский доктор не побоялся к нам приехать. -
   - Порфирий. - Напомнил ей Ислам.
   - Да, Порфирий. Малика пришла укол сделала, капельницу, Хасан, Роза, этот комендант, детей Курбики домой привез... Что бы мы без них делали? Хороших людей больше, поэтому все будет хорошо. Дэла не допустит, чтобы плохие победили. Правда, же? -
   - Правда, правда. Так и будет, все будет хорошо. Только ты не болей больше. Договорились? -
   - Ага, не буду. Детей хочу увидеть. -
   Сквозь пелену влаги на ее глазах столбики пламени в горелке множились, удлинялись и казались теперь ровными линиями огней взлетной полосы ночного аэродрома. И ждал их перелет к далеким островам, где низко, к самой кромке синей волны, склоняются зеленные вершины пальм, и где нет никакого оружия, нет взрывов и стрельбы, и где не надо ни за кого бояться.
  
   * * *
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   5
  
  
  
  

Оценка: 6.69*13  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019