Эту ночь Аля почти не спала. Хотя с вечера дала себе четкую установку - выспаться! Плотные гардины, сомкнулись словно тяжелый театральный занавес, возвестив окончание суматошного питерского дня и отгородив уютную гостиничную норку от наплывающих на город сумерек.
- На часах всего лишь полдесятого, - удивленно констатировал муж, наблюдая, как она облачается в длинную футболку, заменявшую ночнушку. - Ты спать, что ль, собралась?!
Алька, вынырнув из футболочной горловины, бросила в сторону капитана Очевидность многозначительный взгляд.
- Ну, ты, мать, даёшь! - добродушно и понимающе улыбнулся Саша, и подмигнул, - 'Подъём' сыграешь, наверное, часиков в пять утра? Учти, я еще телевизор буду смотреть.
Законопатившись берушами и отдавшись прохладной нежности белоснежной постели, Аля почувствовала, как стучит в висках уходящий день. Словно настойчивый сосед: 'Тук-тук, тук-тук, тук-тук... Так просто сегодня от меня вы не отделаетесь... Я еще здесь...'
Перелёт, устройство в гостинице, километры, 'намотанные' по городу (гулять по Питеру обязательно пешком!) - всё это было пропитано волнительным ожиданием встречи с сыном. Время текло медленно, словно Нева в каменном русле. И в этом неторопливом течении отражались, мелькали, рассыпались рябью воспоминания юности: вот - они с Сашкой прячутся от дождя в подъезде. Он нервно посматривает на часы, потому что опаздывает в училище из увольнения. Вот он достает из пакета специально приготовленный для нее курсантский 'бутербродик' - вдоль разрезанный батон, щедро намазанный маслом, 'укомплектованный' сыром и варёной колбасой. А вот - летят из строя новоиспечённых лейтенантов брошенные в небо курсантские галочки, а на плечах её Сашки красуются две маленькие золотые звезды.
На контрольно-пропускной пункт военно-морского училища они с мужем приехали за полчаса до назначенного времени. У входа уже образовалось небольшое озерцо волнующейся родни: мамы, папы, бабушки, дедушки, девушки, сёстры, братья... Внутри тоже было многолюдно. Алька протиснулась, заняв место недалеко от 'вертушки' на проходной, чтобы сразу увидеть сына. И стойким оловянным солдатиком держала свою 'точку', не обращая внимания на недовольные взгляды других мамаш, занявших менее выгодную позицию. Дежурный офицер и вахтенные курсанты окидывали строгим взглядом все это нервное собрание, понимая неизбежность суеты, которая бывает здесь раз в год. Перед присягой.
- Идут! - то ли выкрикнул, то ли выдохнул кто-то, когда из глубины коридора показалась первые ребята. За металлической решеткой, отделяющей зону ожидания, началось волнение. Альке показалось, что люди стали похожи на рыб в садке - губы беззвучно шевелились, словно от нехватки воздуха, а, быть может, повторяя какой-то внутренний монолог. Сквозь решетчатую преграду десятки глаз пытались рассмотреть родное лицо.
Она тоже, вдруг, почувствовала, что воздуха не хватает. Сердце забилось чаще. Глубоко вздохнула, прикрыла глаза, чтобы успокоиться. Открыла, почувствовав, как муж обнял её за плечи. В первой партии сына не оказалось. Парни выходили по несколько человек. 'Вертушка' выпускала их на границу двух миров - того, в котором они навсегда останутся сыновьями, внуками, любимыми мальчиками. Где всегда будут помнить их первый зуб, первый шаг, первую двойку в дневнике и разбитые коленки. И того мира, в котором им суждено взрослеть и становиться мужчинами. Мир, ответственность за который сейчас ложится на их плечи.
В стайке одинаковых, стриженых под ёжика, мальчишек, Володьку она узнала не сразу. А вот он сразу выхватил их взглядом (вот что значит, удачно занятая позиция!). Заулыбался, и даже не кивнул - прикрыл глаза, словно сказав: 'Ну вот и я. Всё хорошо!'.
Предательский удушливый ком подкатил к горлу внезапно. Алька была не готова к тому, что слезы, которые обычно подбирались не спеша, словно на цыпочках, в этот раз окажутся на ресницах наскоком, неожиданно и очень не к месту. Распустить нюни на глазах у улыбающегося сына, мужа и кучи мамашек, было совсем некстати. Она метнулась навстречу Вовке, обняла, уткнулась носом в синюю робу и глубоко вздохнула. Пару предательски упавших слезинок промокнула выцветшая ткань. Вроде бы никто не заметил.
- Орел! - изрек отец, похлопав сына по плечу. - Роба-то не великовата?
- Да это так... временно. Пока бэушную дали, - улыбнулся Володька, и гордо добавил, - После присяги уже свою форму получим.
Только сейчас Алька заметила, как вытянулся и похудел её мальчик. Уже и отца перерос.
- Мы тебе пирожков купили. - протянула она сыну пакетик. - Вы ведь тут голодные, наверное.
- Не, - мотнул головой Вовка, - С собой брать нельзя. Да ты не переживай, кормят отлично.
- Ну, ты хотя бы тут тогда съешь. - не унималась мать. - Пирожки вкусные. Смотри - с вишней, с яблоками, пару слоек с ветчиной и сыром. Куда мы это денем теперь?
Вокруг уже вовсю шуршали цветастыми пакетами родственники, извлекая пирожки, бананы, яблоки, пластиковые бутылки с лимонадом. Курсанты, поначалу стесняясь, а потом уже смело принимали и тут же уничтожали принесённое угощение. Вовка тоже отказываться не стал и, уплетая румяную выпечку, отвечал на вопросы отца.
- Ну вот, теперь хоть прическа нормальная - мужская, - потрепал Сашка сына по коротко стриженому затылку.
- Это что ж... Так требуют? - робко спросила Алька.
- Да нет. Можно было длиннее. - стряхивая крошки с ладоней ответил Вовка. - Мы с пацанами сами так захотели.
- Ну вот, мать, а ты все на меня бочки катишь, что я коротко стригусь, - подмигнул жене Александр. - Видишь, сын теперь батю переплюнул.
Время свидания с родными подходило к концу. Аля видела, что эмоции от встречи с родителями у Володьки перекрываются предвкушением завтрашнего события. Мыслями он был уже там - в строю, с однокурсниками. На пороге той новой жизни, которая представлялась ему настоящей, героической, полной истинного смысла и подчиненной одной цели - защите Родины. Защите тех, кто сейчас с любовью и надеждой смотрел ему в глаза...
Эту цель Вовка осознал не сразу. Родители никогда не давили на него в плане выбора будущей профессии. И спокойно отнеслись к его желанию поступать после одиннадцатого на юридический. Идти в военное училище, традиционно 'продолжая дело отцов', он считал банальностью. Только ради традиции обрекать себя на прозябание в отдалённом гарнизоне? На ту беспробудную жизнь, по сути, без выходных и нормальных отпусков, которой жил отец? Нет. Он обязательно вырвется. Вырвется в другую, светлую и полную перспектив жизнь большого города.
Что 'развернуло' сына на сто восемьдесят градусов, Алька до конца так и не поняла. Но после зимней университетской сессии, Вовка категорично заявил родителям - хочу быть только офицером. Бросаю эту гражданскую мутотень и поступаю в военное. И все бы ничего, да вот только угрожающе навис над реализацией задуманного ЕГЭ по физике. С физикой Вовка в школе дружил не особо. Вернее - дружить не хотел. Считал, что не особо ему она пригодится. А теперь вот надо было сдавать. И Алька думала, что у Вовки не хватит характера наверстать за несколько месяцев то, на что он плевал последние несколько лет. Что все его заявления - лишь красивые слова. И что пойдет её мальчик набираться житейского опыта в ряды Вооруженных Сил. Пугала не армия. Пугало упущенное время. Внешнее материнское спокойствие отразилось лишь увеличившимся процентом седины, о чем оповестила Александру Марина - кудесница парикмахерского салона.
- Ты форму-то взял? - словно спохватившись, уже почти шагнув назад за 'вертушку' спросил отца Вовка.
- Взял, взял... - кивнул Александр.
- Ну, Сашки мои, до завтра! -Володька улыбнулся, сделал 'пока-пока' и скрылся в глубине коридора.
***
'Скорая' неслась по спящему городу. Свет фар, прорезая взвесь снегопада, выхватывал из полумрака плохо освещенных улиц заснеженные детские площадки, укрытые снежными попонами припаркованные машины, скользил по тёмным окнам задремавших домов.
Доктор бережно помог Альке выйти. На пороге акушерско-гинекологического комплекса их уже встречала медсестра.
На 'скорой' дежурил Юрий Петрович - врач, которому Алька была обязана радостной новостью: 'Вы беременны!'. Она помнила его удивлённый взгляд, когда несколько раз переспросила: 'Правда? Правда?!'. Он бросил строгий взгляд, и снимая разовые перчатки, ответил: 'Рожать будете?'.
'Вы беременны... Вы беременны!!!' Алька готова была задушить доктора в объятиях. Нет, она готова была сорваться с места и обнять каждую медсестру, каждую станитарочку, каждую женщину, сидящую в ожидании приёма! С этого самого момента 'Вы' - это уже не она, это они! Они! Их -двое! Тот, кого с такой надеждой, с таким нетерпением и так долго ждали они с Сашкой, теперь входит в их жизнь. Позади остались несколько мучительных лет ожидания, отчаяния, сменяющегося надеждой, и снова - отчаяния. Душевная рана, начинала кровоточить как только из тумана памяти выплывал и снова начинал отзываться болью в каждой клеточке тела, день, когда неосторожный шаг на обледеневшей ступеньке магазина так нелепо и внезапно оборвал жизнь крошечного человечка. Хотя зоркий ультразвуковой глаз еще не мог определить пол будущего ребенка - она была уверена - должна родиться девочка. Девочка... Даже после того рокового падения она продолжала ей сниться.
- Юрий Петрович, с меня шоколадка! - вместо ответа выпалила Аля. Доктор снова удивленно вскинул брови. Такую реакцию на подобную новость ему приходилось наблюдать впервые. Искренняя, почти детская радость заставила его улыбнуться.
- Ну, Александра Игоревна, поздравляю. Через недельку приходите - будем на учет становиться. И наблюдаться. 'Зреть', так сказать, - подмигнул доктор будущей маме.
В смотровой было холодно. Видимо, долгое время держали открытой форточку и морозный воздух успел остудить весь этот маленький мир, заключённый в белые кафельные стены. А, может быть, Альке только казалось, что студёное дыхание полярной ночи выдуло, вытеснило отсюда не только тепло, но и все человеческое. Хищно поблескивали инструменты, равнодушным и каким-то мёртвым светом горели под потолком лампы. Казалось, всё здесь дышит безысходностью и болью. Соломинкой, дающей надежду на спасение, были глаза медсестры, которые смотрели с участием и состраданием. От холода, а, может быть от страха неизвестности и предчувствия надвигающейся беды у Альки стучали зубы и дрожали коленки, лежащие на металлических подставках гинекологического 'вертолёта'.
- Готовьте к чистке. - не сказал - отрезал в сторону девушки в белом халате врач, закончив осмотр.
- Михаил Олегович, сейчас? - переспросила медсестра.
- Сейчас. 'Чик-Чик!' - и баиньки. - подмигнул он то ли ей, то ли пациентке.
Алька не поверила своим ушам. Ей даже показалось, что это не про неё. Чистить? Как овощ? Как бездушную и бессловесную вещь?
- Нет. - тихо, но очень отчетливо сказала она, заставив врача обернуться в дверях. - Нет. Я не дамся.
- Что значит 'не дамся'?! - раздражённо, меняясь в лице, переспросил Михаил Олегович.
- А вот так - не дамся. - спускаясь с кресла ответила Алька. Её вдруг накрыла спокойная решимость и уверенность в собственной правоте.
Доктор передумал выходить из кабинета.
- Вы тут... умные все такие приходите... - начал он медленно цедить сквозь зубы, добавив крепкое словцо, прозвучавшее, словно звук пощечины.
- Ты видела, какая лужа под тобой натекла? Видела?! Ты считаешь - врач тут самодеятельностью занимается -хочу чищу, хочу не чищу? - каждое слово медик произносил, словно вколачивал гвозди в Алькину голову. - С таким кровотечением что тут сохранять? Что тут теперь сохранять?! Там, судя по всему, отслойка плаценты. Будешь потом дебила в школу на верёвочке водить. Тебе это надо???
Алька сидела, спустив ноги на ступеньки кресла и положив ладони на голые коленки, которые наконец-то перестала бить дрожь. Она возвышалась над доктором, который, все больше покрываясь красными пятнами, бросал ей в лицо слова. Хлесткие. Страшные. Она не понимала, зачем её вот так унижать совершенно незнакомому человеку. Чем она и маленький человечек, живущий в ней, разбудили вулкан, изрыгающий грязь, пепел и жалящие искры несправедливых слов? Медсестра, сама совсем еще девочка, стояла в стороне и недоумённо переводила глаза то на врача, то на пациентку.
Под потолком загудела лампа.
- А вы ведь даже не попытались что-то сделать. - так же тихо, глядя в затуманенные злобой глаза, сказала Аля. - Вы - сразу приговор. Да?
- Молодая ещё. Кучу детей нарожаешь. Так что в следующий раз придешь. - то ли ответил, то ли подытожил доктор.
- Следующего раза может не быть... Мы слишком долго ждали этого ребёнка.
Врач вышел, хлопнув дверью. Через несколько минут медсестра занесла в кабинет капельницу. Уложила Альку на кушетку. Улыбнулась, словно извиняясь.
- Михаил Олегович сказал - если к утру кровотечение остановится, будем сохранять. Если же нет, то... - ловко попав в вену иголкой и закрепив ее пластырем, добавила, - Но я уверена - все будет хорошо.
- Тебя как зовут? - поинтересовалась Алька.
- Вера. - снова улыбнулась девушка.
- Здесь прохладно. Я сейчас одеяло принесу и судно. В туалет тебе вставать нельзя. Михаилом Олеговичем будет занят. У нас женщина рожать начала. Но ты не волнуйся, - как-то незаметно для них обеих, Вера тоже перешла на 'ты', - Я буду заходить - следить за капельницей и твоим состоянием. Постарайся поспать.
Под потолком продолжала жужжать люминесцентная лампа. Капля за каплей растекалась по Алькиным венам прозрачная жидкость, чтобы дать силы удержать, сохранить жизнь тому, кого они с Сашкой уже так отчаянно любили. Она боялась пошевелиться. От жесткой кушетки ныла спина и затекли ноги. По щекам, помимо воли, текли слёзы. Было холодно. Было очень холодно. Этот холод сковывал изнутри и волнами разбегался по всему телу - до самых кончиков пальцев. Где-то наверху, в родильном зале, сейчас приходил в мир новый человек. А здесь, этажом ниже, вершилась судьба ещё одного малыша. Алька, вдруг, почувствовала себя одинокой и беспомощной.
Слова молитвы пришли откуда-то сами. Аля удивилась, тому, что память хранила их, хотя никогда специально не учила. Сейчас она физически ощущала, что судьбу её малыша решает не всемогущий доктор, не эта 'живая вода' в капельнице, не она... Почти беззвучно, одними губами шептала она неизвестно откуда запомнившиеся слова, вкладывая в каждое из них отчаянную материнскую мольбу. Страх не вспомнить, перепутать, что-то сделать не так сменился покоем. Внутренний холод начал отступать от тепла, идущего откуда-то из-под сердца. И Алька уже своими словами начала даже не молиться - разговаривать с Той, благодаря которой пришел в этот мир Спаситель. Аля знала - Мать, Она поймет. Она обязательно услышит! Она спасет...
Задремавшую, а вернее, провалившуюся в забытьё, Альку разбудил голос Михаила Олеговича. Бегло осмотрев пациентку, он бесцветным голосом констатировал - кровотечение остановилось (твоё счастье), 'будем сохранять'. Верочка, незаметно от доктора, подмигнула ей и, чуть позже, убирая капельницу, сообщила - ночью родился мальчик.
- Хорошенький такой, боровичок. Почти пять килограммов! Представляешь? А волосатый! Ну, прям, хоть косички заплетай! - и глубоко вздохнув, добавила, - Ох, и ночка выдалась...
В палате, куда положили Алю, 'проживали' ещё три женщины. Они с сочувствием смотрели на 'новенькую', которая даже не проснулась, когда санитарочка поставила ей на тумбочку завтрак. Алька спала вплоть до самого обхода. И открыла глаза, когда на краешек кровати присела женщина-врач. Рядом стояла медсестра и держала истории болезней.
- Просыпайтесь, Александра Игоревна. Просыпайтесь. Что это Вы даже завтрак не съели? - строго спросила доктор. - Нехорошо. Вам теперь силы нужны. Значит так...Первые три дня - строгий постельный режим. А там посмотрим.
- Что посмотрим?! - Альку обдала горячая волна страха.
- Посмотрим - можно ли будет вставать. Угроза сохраняется. И многое будет зависеть от того, насколько точно Вы будете соблюдать назначения и рекомендации.
- А мужу прийти можно? - почти прошептала Аля.
- Какой муж?! - возмущенно вскинула брови врач. - В отделение гинекологии посетители не допускаются. Все встречи - в вестибюле. Но вам придется свидания отложить, пока разрешат вставать.
- Понимаете... Понимаете, доктор... Они через несколько дней в моря уходят. А, если мне всю неделю нельзя будет выходить? - у Альки затряслись губы. - Его на 'скорую' со мной ночью не взяли. Он ведь даже не знает, что сейчас со мной. Представляете, в каком состоянии, не увидев меня, не поговорив, он на боевую пойдет?
Врач поднялась с кровати. Тень сомнения отразилась на лице, но через мгновение растаяла, под вопросительно-просящими взглядами пациенток. Медсестра сосредоточенно начала перебирать в руках стопку документов.
- Если соседки по палате не против, я разрешу... Ненадолго. - уже почти в дверях ответила врач.
- Алевтина Николаевна, мы не против! - ответила за всех женщина с соседней кровати, - Правда, девочки?
Оказалось, что соседку зовут Юля. И она вторую неделю лежит на сохранении. По сроку она оказалась на месяц 'старше', и это был уже третий ребенок. С шестилетней Ларочкой и трехлетним Ромкой сейчас сидела мама, которую пришлось вызвать из Вологодской области, потому что 'муж не вылезает из морей, а подруг, с кем можно оставить мою ораву - нет'.
- Вообще, из-за фигни какой-то положили. Могла бы и не ложиться. Но думаю - почему бы не отдохнуть? Не выспаться? - смеялась Юля.
Стася - совсем еще молодая девчонка, лежала с воспалением. Которое подхватила в новогоднюю ночь, неосмотрительно задержавшись на 'просмотре салюта' в ажурных колготках под не менее ажурным платьем.
Самой немногословной в палате была Ирина. Она почти всё время читала или спала. А еще бегала потихоньку курить на лестницу. Юлька сказала, что Ира лежит после аборта. И, увидев, жалость в Алькином взгляде, добавила: 'Не жалей. Она сама. Говорит - назло мужу. Они там поругались, и она вот так отомстить решила. Но я так понимаю, что какие-то осложнения. Иначе бы тут не держали. Мы поначалу со Стаськой тоже ей сочувствовали. А ей пофиг наше сочувствие. Я, говорит, захочу - кучу детей нарожаю. Так что в следующий раз приду'.
Доктор Светлов, принимавший Алю ночью, среди пациенток акушерско-гинекологического комплекса пользовался дурной славой. От Юльки Аля узнала много печальных историй. По словам соседки, Михаил Олегович был 'переделанным' из хирургов гинекологом. И по циничности обращения с женщинами, вне зависимости от возраста и положения, ему не было равных. Вернее - такой он был один.
- Этот упырь с каждой на 'ты' и таким тоном разговаривает, будто вчера у кабака ёё снял. - бурлила эмоциями Юлька. - То, что он каждую из нас не только в лицо знает - еще не повод вести себя как быдло.
Оказалось, что не только на словах, но и на деле врач был настолько груб с пациентками, что после его смотра многие будущие мамы нередко сразу попадали на больничную койку.
- Может, просто совпадение? - несмело высказала предположение Аля.
- Да, конечно... совпадение. - фыркнула соседка, разрезая пополам яблоко и протягивая одну половинку Альке. - Я еще, когда с Ромкой тут на сохранении лежала, поняла его принцип - то, что хорошо держится, не вывалится. А, если вывалилось - стало быть 'естественный отбор'. У моей приятельницы после его 'осмотра' при постановке на учет, ночью выкидыш случился. Так второй раз она к маме уехала рожать. И на учет тоже там встала. А ещё, говорят, он сейчас диссертацию по кесаревым сечениям пишет. Так вот - режет баб, как дохлых коней, направо и налево. Надо - не надо, всех под нож!
- А ты ему, видать, со своей 'ночной песней', не вовремя на голову свалилась. - хрустко надкусила яблоко Юлька, - Может, чай пить помешала... Может, чего покрепче... Вот и решил - чем до утра вокруг тебя прыгать, лучше почикать.
- Но самое обидное - он ведь Юрия Петровича сжирает. Классный врач. С кем не поговоришь - все у него рожать хотят. А этот... Говорят, хочет его место заведующего отделением патологии занять. - вытирая рот салфеткой, завершила излагать факты соседка.
Через два дня выписали Иру. Альке разрешили потихоньку вставать. Пока длился постельный режим - вечерами в палату приходил Сашка. Не сговариваясь, девчонки на это время выходили 'посмотреть телевизор'. Он гладил её по щеке, по волосам, и шутил, что теперь она 'на боевой вахте'.
- Ты тут держать оборону будешь, а я - в море. Именно сейчас у нашего сына идет закладка настоящего мужского характера. - и уже серьёзно добавил, - Домой раньше времени не рвись. Мне в море будет спокойней знать, что ты тут под присмотром. Я через пару неделек вернусь.
***
Алька крутилась и сон, казалось уже подбиравшийся и накрывавший теплой ладошкой веки, вдруг лопался, как радужный мыльный пузырь. Рядом давно спал Сашка. Через преграду мягких беруш его храп отзывался в Алькиных ушах мирным посапыванием. Она протянула руку - экран мобильника издевательски высветил три часа ночи и снова погас, словно заявляя - ну, вы как хотите, а я - спать!
Бессонница не сдала своих позиций вплоть до радостной побудной песни. Её последствия легли мягкими голубоватыми тенями под глаза. Пришлось чуть плотнее наложить тональник.
- Ну вот, - сокрушалась, подкрашивая ресницы, Алька, - Я похожа на панду. А ведь обещала Володьке поддержать статус самой красивой мамы.
- Ты у нас всегда - самая красивая, - застегивая парадный китель, ответил муж.
Город просыпался, солнечно улыбаясь августовскому утру. Перед Нахимовским училищем, в новенькой, отутюженной форме стояли главные герои дня. Алька без труда рассмотрела сына - он замер в первом ряду, сжимая белоснежными перчатками автомат. Взгляды встретились, Володька улыбнулся.
Зазвучала музыка. Ветер развернул над знаменной группой полотнища триколора и Андреевского флага. По Петроградской набережной в своем первом парадном строю двинулись коробки первокурсников. В толпе зрителей щелкали затворы фотоаппаратов, за торжественным маршем следили камеры мобильных телефонов. Суетливые журналисты добавляли в атмосферу нервозности, переставляя перед марширующими треноги видеокамер и соревнуясь друг с другом в удачности выбранного плана для стенд-апа. Успев поймать в кадр лицо проходящего в строю сына, Алька потеряла его из виду. Описав круг, парадный строй направился к трапу 'Авроры'.
Владимир стоял на палубе. На берегу осталась пестрая масса родни и зрителей. Мама расстроилась, конечно, узнав, что не сможет увидеть саму присягу. Зрителей на борт не пустили. Но это даже хорошо. Слова верности, как и слова любви не любят публичности.
- Сына, ты - мужик! - хлопнув по плечу, вчера сказал ему отец. - Учти. С тебя начинается семейная династия. Как-никак - третье поколение морских офицеров. Уверен, ни мне, ни деду за тебя не будет стыдно.
Над Невой возбужденно суетились чайки, пытаясь отпугнуть громкими криками шустрый квадрокоптер. Зоркий глаз летающей видеокамеры был единственным 'посторонним' свидетелем торжественной церемонии.
Взяв из рук адмирала папку с текстом присяги, Володя подумал - вот так же когда-то здесь стоял отец, и произносил эти же самые слова... Он сделал глубокий вздох и расправил плечи.
- Я, Сергеев Владимир Александрович, торжественно присягаю на верность своему Отечеству - Российской Федерации!
***
С самого утра зарядил дождь. Он затянул свою нудную мелодию, словно пытаясь заполнить каменные колодцы улиц влагой, отчаянием и одиночеством. Грязные ручьи бежали по сточным канавам, падали в зарешеченные отверстия ливнёвок, забивая поры города вязким коктейлем из мокрой пыли, нереализованных планов, растаявших иллюзий...
Он шёл по городу, и чувствовал себя рыбой, задыхающейся в грязном аквариуме. В аквариуме, куда долго никто не подкачивал чистого воздуха. Где слизью затянуло стенки и дно. Его мир стал грязной посудиной, куда почти не проникал свет. Казалось - из калейдоскопа жизни кто-то вытряхнул все разноцветные стеклышки, заменив их мелким гравием. Калейдоскоп продолжал вращаться, но в его зеркальных внутренностях рождались лишь черно-белые узоры.
Всё то, к чему он шел долгие годы, вдруг стало казаться фальшивкой, обманом: карьера, которую он строил, шагая по головам и судьбам своих коллег и пациенток. Любовь жены и сына, которую разменял на возможность положить в фундамент той самой карьеры еще один увесистый кирпич, сделав более выгодную, как ему казалось, партию. Друзья, уважение - и то, и другое растворилось на пути к поставленной цели. Впрочем, какие друзья? Завистливые лжецы, которые только и норовили перемыть кости за спиной. Они все его ненавидели. За успешность. За целеустремлённость. За то, что он так быстро достиг вершин, которые им и не снились.
Он даже пить научился один. Иногда рюмочку-другую пропускал на ночных дежурствах в клинике (если ночь выдавалась спокойной). Потом дома, так, чтобы не видела новая жена. А, если она начинала выражать недовольство по поводу характерной поволоки во взгляде или запаха, он безапелляционно аргументировал: 'Я не пью. Я снимаю стресс. Лучше ведь рюмку махануть, чем в петлю прыгнуть?'.
Позже, когда он перебрался из кресла заведующего акушерско-гинекологическим комплексом в отполированный кабинет руководителя городского здравотдела, и бурда из подношений пациентов сменилась элитными напитками личной коллекции, добавился еще один аргумент: 'Я не пью. Я решаю вопросы'.
Сказку, что в одиночку бухают только алкоголики, придумали для подростков. В одиночку пьют только настоящие мужики. Он это точно знал. Только настоящий мужик может ставить четкие цели и уверенно, шаг за шагом, их реализовывать. Мужик знает, что в этой жизни всё зависит только от него - от умения концентрироваться на поставленной задаче, таланта сбрасывать балласт - всю ту накипь, 'телячьи нежности', которые оседали на дне души и тянули вниз. Если всё делать правильно и не распускать сопли - жизнь не даст осечек. А сейчас... Сейчас - это не осечка. Это временное препятствие, которое он обязательно преодолеет. Преодоление делает нас сильнее. Значит, всё к лучшему.
Подумаешь, эта напыщенная дура ушла. Вернее - уехала, прислав лишь короткую смс: 'Я не буду тратить время на алкаша'. Пусть катится. Её статусный папаша не даст доче пропасть. Наверняка, сейчас где-нибудь в Москве уже купил ей клинику. Впрочем, надо признать - врачом она была от Бога. Этого не может дать ни один, даже самый крутой, отец. Врачом от Бога, а дурой по жизни.
Работа... Работу он тоже найдет. Обязательно найдет. Таких специалистов и грамотных управленцев как он - днем с огнём...! Только благодаря ему в пёстром сельском балагане был порядок. А то, что здесь пока не повезло - так это ерунда. Мелочь. Прорвёмся. Ему не привыкать начинать всё с начала. Они тут все зажрались просто.
Но отчего же так гадко, так муторно сегодня на душе? Конечно не оттого, что о свадьбе сына он узнал, решившись найти его страничку в социальной сети. Они не общались с того времени, когда первая жена, забрав Илюшку, уехала в Питер. Честно говоря, он не особо стремился прокладывать зыбкие досочки по внезапно рухнувшему мосту их отношений с Ларисой. Исправно платил положенную мзду на воспитание пацана, на Новый год и День рождения сына передавал с оказией дорогие подарки. Он был хорошим отцом. Правильным. Правильный отец должен обеспечить материальное благополучие. Что он, в принципе, и сделал. Три года назад срок выплаты алиментов закончился, а он с головой нырнул в бурный водоворот управленческой работы и как-то напрочь забыл о сыне...
А на днях, вдруг приснился Илюшка. Он держал в руках блестящий ёлочный шарик и шел навстречу - неуверенной походкой годовалого малыша. Сын звонко смеялся и протягивал отцу новогоднюю игрушку. И, вдруг, оступившись, ребёнок начал падать. Словно в замедленной съёмке выпадал из ручонок праздничный трофей, разлетаясь на зловещие осколки. И на эти осколки вот-вот должен был опуститься Илюшка.
Сон оборвался бешеным стуком сердца. Он сел на кровати и закурил. В тот Новый год Илюшка пошёл. Жена говорила, что он похож на марсианина.
- Посмотри, словно пришелец с другой планеты делает первые шаги на Земле. Настоящая марсианская походка, - смеялась Лариса, подстраховывая малыша.
Это был их первый год на Севере. В полупустой квартире сверкала огнями жиденькая живая ёлка. Уложив маленького марсианина, они пили шампанское прямо на подоконнике.
Докурив ночную сигарету, он решил поискать в интернете страничку сына. Поиск не был долгим - и вот уже с монитора смотрел повзрослевший Илья. Взрослый. Красивый. В альбомах - немного фотографий. Каждая - словно маленькая жизнь. Вот он на роликах в городском парке. Вот - дурачатся с одноклассниками (или однокурсниками?) на какой-то молодежной вечеринке. Вот - с какой-то девушкой обнимается на фоне морского заката. Стоп! Это же Лариса! Надо же, как хорошо выглядит. А вот, действительно, уже с девушкой. По комментариям друзей понятно, что близится мальчишник, а потом и свадьба. О! А вот среди 'информации о себе' - номер мобильного телефона.
Эта строчка из нескольких крохотных цифр была похожа на тоненькую соломинку. Соломинку, которая вновь пролегла над пепелищем разрушенного моста. А, может быть, мост был не разрушен, а только разведен?
- Кто? Отец? - мягко пробасил голос на другом конце трубки. - Ну, да. Привет. Хорошо поживаем. Заканчиваю. Да. Последний курс. Да, женюсь. Спасибо... Нет. Извини. Приглашаем только друзей и родных. Да ладно. Не стоит.
Он вынырнул из колодца воспоминаний, когда, проезжавший мимо 'Фольксфаген' обдал его холодной волной грязной жижи. Громкое матерное слово, с протяжной, похожей на стон, гласной, напугало кошку, пулей выскочившую из небольших чугунных ворот.
Он обернулся - неподалеку на деревянной скамейке, подстелив то ли для тепла, то ли для удобства сложенную картонную коробку сидела женщина. Старый, искалеченный ветрами и непогодами, зонт, плохо укрывал её от дождя. Рукав плаща со стороны сломанных спиц, был насквозь мокрый. Она придерживала на коленях пластиковый стаканчик с мелочью. В другой раз он прошел бы мимо, даже не посмотрев в ёё сторону. Все эти липовые нищие и уличные попрошайки не вызывали у него ничего, кроме чувства омерзения и презрения. Но он подошёл. И только сейчас заметил, что за чугунными воротами, откуда выскочила кошка, находится небольшая церковь.
- Добрый человек, помоги, чем можешь, Христа ради. - спокойно глядя ему в глаза, проговорила женщина.
Обычно в таких случаях он отделывался фразой: 'Налички нет!', но сейчас извлек из кармана 'пятисотку', несколько мгновений посмотрел на купюру (надо было в метро разменять!) и положил в стаканчик.
- Поставьте... Поставьте свечку, пожалуйста, - попросил неожиданно для самого себя.
- Спаси Господи, милый. - поблагодарила женщина под зонтом. - За здравие или за упокой? И - имя, кому свечку-то ставить?
- Михаил. Михаил меня зовут. За меня свечку. А за здравие ли? Не знаю... Плохо мне. Очень плохо. Понимаете?
- Понимаю, милый. Понимаю. Стало быть, за страждущего раба Божьего Михаила. - женщина достала купюру из стаканчика. - А ты сам-то в церковь зайди - поставь свечу. Молебен закажи. Вот и полегчает. Церковь-то вот она, открыта.
На какое-то мгновение Михаил замешкался. Посмотрел на полуоткрытые двери храма, на золотую маковку с крестом. И стало стыдно. Стыдно не грязной и насквозь промокшей одежды. Стыдно глубокого, пропитавшего внутренности запаха перегара, который в вагоне метро заставлял брезгливо морщиться стоящую рядом даму.
- Я зайду, - он сделал несколько шагов назад. - Я обязательно зайду... В следующий раз...
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
