Старика Егорова в селе не то, чтобы недолюбливали. Правильнее сказать, избегали по возможности. Сам Егоров это обстоятельство так понимал: правду про других все сказать готовы, а за себя правду услышать- это уже болезненно для человеческой натуры.

А старик имел свойство про все иметь свое мнение. Когда в Киеве майдан начался, народ шушукался, дескать, в этом Киеве все- не слава Богу, зато у нас в селе тихо и спокойно. Егоров же напоминал оптимистам историю, как еще 10 лет назад в соседнем районе кумовья друг на друга с топорами пошли, потому, как один за Яныка был, а другой- за Юща.

Когда из области новость пришла о народной республике, народ по большей части вздыхал облегченно: если "западенцы" могут от Киева отделяться, то чем на Донбассе люди хуже? А старик в ответ упорствовал: "И что вам ЛНР пенсию что ли платить будет?!"

Борька, местный тракторист все над Егоровым подшучивал: "Вы, Николай Иванович, контрреволюционные вещи говорите. Да вас бы в 1917ґм за это дело большевики бы к стенке поставили!". Старик в ответ хмыкал, с Борькой спорил и даже "малолетним обормотом" называл, хотя Борьке на тот момент уже за 30 было.

Когда война пришла, Борис, как шептались соседи, в ополчение ушел. Позже уходили ополченцы через село, технику свою тянули, а Егоров все глаза проглядел Бориса высматривая. Спросить боялся: хмурые брели ополченцы, потому как отступали. Мария Павловна, соседка Егорова через два дома, крикнула: "Что, хлопцы, навоевались, тикать теперь?! А нас тут оставляете?!".

Егоров Марии Павловне ничего тогда не сказал. Потому что женщина в отчаянии всегда в точку бьет. Наотмашь.

* * *

Жену свою он аккурат на второй майдан похоронил. Через пару недель после похорон запил. Запил отчаянно, буквально заливался этой водкой поганой. Уже и соседи пытались усовестить, мол, Иваныч, тебе ж 75 лет, сгоришь ведь! А им невдомек было, что жена для Егорова единственным якорем в этой жизни была. Она единственная старика и терпела, и слушала, и обнять могла, если тому вообще невмоготу было. И на огороде успевала порядок держать, и в доме.

В общем, спокойно они жили. А потом- простуда, три дня температуры, и нет жены! Вот так бы и пил бы он до самой смерти, ежели б в одно утро не сказала жена ему над ухом: "Коля, убьешь ведь себя!".

Старик по-первах решил, что белая горячка в дом пришла. Весь день от похмелья маялся. А к вечеру как пришел более менее в себя, жена снова над ухом: "Ты бы порядок в хате навел, Коля!".

Вот так с неделю они и общались. Понятно, что только в доме, скажи кому на селе, пальцем у виска крутанут, а любой другой и вовсе санитаров вызовет.

Но спустя неделю шепнула жена: "Пора мне, Коля". И замолчала. Навсегда. Старик по привычке продолжал с ней шепотом говорить, за жизнь на селе рассказывать. Думал, отзовется жена. Но та ушла насовсем.

Зато с водкой Егоров Николай Иванович распрощался окончательно и бесповоротно.

А потом война началась. И вскоре украинские войска в село зашли. Другая жизнь началась. На жизнь совсем непохожая. Потому что днем надо было дров попытаться нарубить, под пулю "освободителя"ґснайпера не попав, потом на край села за хлебом добрести и на "нациков" пьяных не нарваться, а ночью в погреб лезть, потому что ополченцы попыток занять село не прекращали, а к зиме 2015ґго, похоже, всерьез чтоґто задумали, потому что взаимные обстрелы продолжались и днем, и ночью.

Но, ни та, ни другая сторона, как думал Егоров, в расчет остатки населения не принимали.

* * *

"Ходики" как раз полдень пробили, когда в дверь Егорова постучали. Старик удивился даже: к ним и по мирному времени гости без предварительного уведомления редкоґредко захаживали, а уж сейчас, когда на улицу и по делу выйти опасно...

- Открыто!- крикнул Егоров.

Зашел на 10 лет младше его Мазей Максим Николаевич. Когдаґто, в, казавшейся такой нереальной нынче, мирной жизни любили Егоров и Николаевич посидеть на лавке за жизнь повспоминать. Тем более, что вспомнить было чего.

- Иваныч, ты сам?- тихонько спросил Мазей.

- Не, женился вчера, вон жена огурцы закрывает!- ворчливо пошутил Егоров.

- Да не, я про военных, не видно?

- Максим Николаевич, они ж тут все заминували и сами уже не помнят, где что ставили! Ты огородами шел?

- Огородами, по-над посадкой, да...- растерялся Мазей.

- А шел бы улицей, я б тебя услышал, только мы б уже с тобой не тут говорили, а потом, на том уже свете!- веско уточнил Егоров.

- Ну, слава Богу!- выдохнул Мазей.- Я к тебе Иваныч вот зачем пришел. Помощь твоя нужна.

- Кажи!

- Да Борьку надо похоронить! - помявшись "выронил" Мазей.

Егоров положил на пол щепу, которую готовил для печи и поднялся.

- Нашего Борю? - тихонько спросил.

- Нашего, Иваныч, нашего. Только выходить тебе сейчас нужно, потому как скоро эти засранцы могут обстрел начать, а потом в погреба и окопы попрячутся от "ответки". И, значит, нас с тобой не заметят.

Егоров схватил тулуп, накинул ушанку и направился к выходу.

- Побрели, что ли, по дороге расскажешь,- бросил он.

* * *

Однако толком обо всем Николаевич рассказал, когда они Борьку из посадки волокли. Пока к дому Мазея брели, и вправду обстрел начался. В морозном воздухе минометы грохотали раскатисто. И хотя оба и не такое слыхали, а все равно головы в плечи вжимали, да то и дело приседали, потому что хрен поймешь, откуда выстрел и куда "пошелестело". К моменту, когда все поутихло, уже от дома Мазея к посадке двинулись.

В общем, по словам Максима Мазея, он утром за дровами потащился. А так как поблизости сушняк уже весь поломал, то вглубь поплелся. А когда груду валежника разбирал, нога босая показалась. Николаевич хотел было деру дать, до больно дровеняка хорошая была. Потому потянул он ее настойчивей и все тело показалось.

- Присмотрелся, на руке левой наколка Борькина, помнишь, он все стеснялся ее, - рассказывал Мазей тихонько, когда они с Егоровым Борьку на большую ветвь положили и во двор Мазея волокли.

По молодости Борька в Луганске себе татуировку сделал, было тогда модное поветрие - "ироглифы" китайские писать на обратной стороне руки. Бориса даже одно время "китайцем" за это звали. Он все собирался свести татуировку, но что-то не сложилось

- Если б не наколка, сразу б не признал,- рассказал Мазей,- Потому как лица на нем что не было, все измочаленное.

Егоров молча согласился. Он долго в Борькино лицо вглядывался, все пытался соотнести увиденное с тем молодым парнем, который ему "контрреволюцией" грозил.

- Кто ж его тут бросил-то?- спросил Егоров, когда они на две минуты перекур устроили. Перекур, понятное дело, условный, ибо сам Егоров никогда не дымил, а Мазей по состоянию здоровья еще лет 10 назад бросил.

- Да эти ж твари и запытали,- тяжело дыша, прошептал Николаевич, указав взглядом на расположение военных за селом.

- Думаешь, в плен Борька попал?- уточнил Егоров.

- К гадалке не ходи!- отрезал Мазей.- Не зря шептались, что у нас тут ополченцы партизанят.

В общем, кое-как дотащили они тело до двора Мазея. Потом еще часа три дрова разбирали с поленницы, потом поочередно яму рыли, туда тело положили и снова дровами прикрыли.

- Вот скажи, Николаевич, может, я что-то в этой жизни так и не понял?- обратился Егоров к Мазею.

Они в доме сидели, Мазей пытался печь запалить, а Егоров безучастно сидел рядом, пытаясь сложить свою мысленную таблицу умножения.

Мазей со второй попытки дрова поджег, те загудели, потянуло первыми струйками тепла.

- Что непонятно-то, Иваныч?- отозвался он наконец.

- Не могу я Борькину смерть понять,- нехотя признался Егоров.- Ведь жил себе парень, не дурак какой был, а с чего на смерть пошел?

- Так ведь он Родину защищать пошел, Иваныч. Что ж тут непонятного?..

- Ты мне чушь пропагандную не неси,- возмутился Егоров.- Родину мы в Великую Отечественную защищали, а сейчас паны холопов лбами сбивают.

- Это на майдане они сбивали народ, Иваныч, а теперь уже другая ситуация. Теперь уже не холопы дерутся, а пацанва ради нас жизнью рискует,- мрачно ответил Мазей, ставя на печь литровую кружку с водой.

- А за что рискует?!- взбеленился Егоров.- Или ты тоже в "эленерию" веришь?

- Да мало ли во что я верю, Иваныч! Но только никому не дано право народ гнобить только за то, что мы здесь живем и на майдан не ездили,- угрюмо ответил Мазей и протянул Егорову кусок хлеба.- На, подкрепись, тебе еще назад брести. Проводить?

- Сам дойду,- буркнул старик.

И ведь дошел же! Хотя вечерний обстрел был особенно громок. А когда в 200 метрах в развалины ФАПа мина прилетела, Егоров выматерился и глубоко в снег вжался.

А когда утихло вокруг, доплелся до хаты.

* * *

После майдана старик уже только на себя полагался. Поэтому НЗ, пусть и скудный, но сделал. Понятно, почему НЗ скудный: пока две пенсии в доме было, да сын помогал, дышалось легче. А с одной пенсией- уже иная картина. И сын последний раз деньги матери на похороны передавал.

Тем не менее, скрепя сердце, старик спичками, солью и водкой запасся. Запасы пришлось в райцентре делать- нечего односельчанам повод для слухов давать. Еле допер потом "кравчучку" до хаты.

Так что печку было чем растопить.

На улице разгар дня был, когда на дворе хруст снега послушался, а за ним- стук в двери. Старик не запирал ни ворота, ни дверь входную. Да и от кого прятаться: местных в селе и без того сотни две осталось, да и те из дому без повода не высовывались. А "гости"... Так эти и стучаться не станут, ежели приспичит.

Вообще, он после вчерашних событий никак в себя не мог прийти. Коеґкак утром поднялся, кряхтя дочапал до кухни, облил лицо мерзлой водой, силой заставил себя пойти за дровами.

И вот час назад вязанку сухостоя приволок. Все печку пытался растопить, но с мороза руки не могли отойти, тряслись, как с перепою. Сидел возле печки, на ладони дышал.

- Открыто!- крикнул Егоров.

Пришла, оказывается Настя, внучка Марии Павловны. Раньшеґто они через два дома соседями были, но когда украинцы все вокруг минировать начали, перебрались к родственникам на другой конец села.

Зашла девчонка крадучись, словно к чужим. С собой принесла пакет "регионовский"- того, что с эмблемой партии, которая столько лет при власти была, а вот, глядишь, при первых же ударах, рухнула. Собственно, даже с пакетом таким "освободителям" опасно на глаза показываться, но, видать, огородами шла...

- Дедушка, здравствуйте! Что вы тут, как?

Мигом оценила ситуацию, взяла из стариковских рук спички, умело, по-хозяйски, растопила печку. Дрова загудели ровно, пошло тепло в хату.

- Спасибо, доча,- поблагодарил старик. Кряхтя, встал, схватил клюку, уселся на стоящий рядом табурет.- Ты мне что, гостинцев принесла? Да ну перестаньте, что я - не знаю, как вы сами живете?..

- Дедушка, мы уходим!

- Куда?- в груди старика что-то ухнуло. Задавая вопрос, он, в принципе, уже знал ответ.

- В райцентр попытаемся прорваться,- продолжила девчушка. Впрочем, какая она "девчушка"? Если года два назад школу заканчивала, теперь, значит, и вовсе- девица на выданье. Хоть и выглядит устало. А кто сейчас в селе из местных за собой следит? День бы пережить- и славно.

Помолчали. Девушка показала на пакеты:

- Здесь гречка, пол-литра масла, перловка. Что-то еще бабушка положила. Я не знаю. Нам оно ни к чему, если прорвемся, голодными не останемся, а если не выйдет, будем к вам кушать ходить.

Господи, да она и шутит еще!

- Что вы надумали!- проворчал Егоров.- Как пройдете, эти ж (он кивнул головой в сторону улицы)- не пропустят!

- По темному пойдем, главное- по-над центральной улицей аккуратно пройти, чтобы мину не поймать. И до "камня" быстренько успеть, а там нас ополченцы и спасатели вывезут. В райцентре место для беженцев есть- в школе-интернате все живут,- уверенно сообщила она.

- Откуда ты все это знаешь?

- Соседей наших вчера встретила, они, оказывается, связь поймали, со своими из райцентра давеча говорили. Те им все рассказали.

- Ох, опасно же!

- Да не опасней, чем здесь, дедушка!- горячилась девушка.

Старик кивнул. За истекшие полгода он о действиях украинских военных в селе прознал немало. И про то, что центральную улицу они заминировали, а никого из местных не предупредили и люди погибли. И про то, что если видят- дом подходит для обороны, выгоняют жителей, загоняют свою технику. Сам слыхал, как один военный другому бахвалился, мол, на квартиру уже заработал, теперь на машину зарабатывает.

Еще с полгода назад шел он по улице и видел, как прицепились пьяные "нацики" к Александровне, что хлеб домой несла. Что она там им сказала, Егоров не расслышал, но отлично видел, как один молодой пустил очередь Александровне под ноги. Женщина с испугу на спину упала, а пьянь громко ржала, глядя на нее.

Онґ-о, дурак старый, возьми да и подойди к ним. Попытался было мозги вставить, да заслышав "Мы вас, сепаров сраных, еще в Россию отправим!", понял- говорить там не с кем. Подошел к Александровне, кое-как помог ей на ноги встать. На том все и закончилось. Спасибо, что не пристрелили тогда обоих.

Знал Егоров обо всем. Знал и молчал. Потому что рухнуло в одночасье все, что казалось таким конкретным, очевидным.

- А вы знаете как людей из соседнего, "эленеровского" поселка украинцы на блокґпосту встречают, когда те приезжают на фабрику на смену?- продолжала тем временем Настя.- "Пропустите, смертники едут!" говорят. Нет сил больше здесь сидеть, будем уходить. Дедушка, пойдемте с нами?

- И что вы, на улицу не можете реже выходить?- ворчливо спросил Егоров.

- Так не бабушку же на улицу выпускать, дедушка! А мне тут одна тварь проходу не дает. Слова всякие говорит, одной на улице показаться страшно! Так что уходить нам нужно.

Старик отчетливо понимал: зовут его просто потому, что иначе нельзя. Не по-людски это. Понимал и то, что для них он будет балластом. Поэтому жестко рубанул:

- Нет. Нет, и не зовите! Куда мне, с клюкой-то? Да я сто метров час идти буду. Выбирайтесь уже сами. Я здесь останусь...

Она обняла старика, и собралась было выходить.

- А, дедушка, я ж вам забыла сказать: в райцентре Генку вашего видели!

Генкой сына их звали, который еще четыре года назад в Тюмень на заработки уехал. Как война началась, связь с ним прервалась.

- Точно Генка?- не веря, уточнил Егоров.

- Точно! В этой форме ополченской. С "калашом" таким громадным. Все, дедушка, надо мне бежать, а то бабушка там с ума сойдет.

И ушла. Захрустел снег во дворе.

* * *

По мыслям старика, соседи уже к "камню" должны были выйти, когда в той стороне раздалось несколько десятков одиночных выстрелов. Потом все затихло. Ближе к ночи в стороне "камня" рвалось и гремело чтоґто серьезное. В перерывах слышались автоматные очереди. Потом наступила тишина.

Егоров понял, что никто уже не придет. Печка догорела еще часа три назад, в хате ощутимо похолодало. Он затащил свое тело на кровать. Укутался одеялом, а сверху - двумя тулупами.

И осознал, что остался совсем один.

* * *

"И что- так и будешь валяться?!"

Он вырвался из старческих неясных сновидений, отбросил с лица тулуп, вгляделся в темноту.

Тишина. Только тикали "ходики", что достались ему от отца. Старик "ходики" берег. От того и никогда часы не опаздывали, не останавливались. Когда знакомые хвастались техническими новинками, Егоров про свои "ходики" напоминал.

- Царя пережили, Союз пережили и меня переживут!- добавлял он.

Он отчаянно напрягал слух. Но на улице было тихо. И в доме.

- Кто здесь?!- прошептал он.

"И что - так и будешь валяться?!"- повторила жена.

- О, Господи! Ты ж перепугала меня!- воскликнул старик.

"А как до тебя добудиться? Ты ж скоро с кровати слезать перестанешь...",- веско аргументировала та.

- Ох, да что ты несешь?! Вот, посплю маленько, а там печку растоплю...

"И что дальше? Соседей нет, улица пустая, кто поможет?"

- До весны продержусь!

"Не продержишься! Давай, собирайся! Уходить тебе нужно!"

- Куда?!

"В райцентр пойдешь. Слыхал, что девчонка говорила?"

- Да как я туда сам доберусь? Я ж из села даже не выйду!

"Захочешь- выйдешь!"

Старик окончательно проснулся. Тот факт, что жена вернулась, конечно, хорошо. Но то, ЧТО она говорила...

А с другой стороны, каковы, действительно шансы, что он до весны протянет? И права жена- помощи ждать не от кого. Всем сейчас хреново, в положение каждого не войдешь, самим о себе думать надо...

Он начал натягивать брюки.

"Спортивные сперва надень! На улице мороз- под 15 градусов",- осадила жена.

Старик вздохнул. А потом... улыбнулся: всеґтаки хорошо, когда она рядом!

"Тулуп не надевай, тяжелый он. Сперва рубашку, потом два свитера, сверху- ватник".

- Да понял я! Просто в темноте сложно наряжаться,- проворчал старик.

"Понял он, гляди ж ты! А документы?!"

Старик залез в сервант, там, в шкатулке лежали все документы.

- А что брать-то?- спросил он.

"Да ты ж все знаешь! Чего спрашиваешь?"

- Советуюсь я!

"Паспорт возьми и пенсионное".

- А пенсионное-то зачем? Мне что - "эленер" пенсию платить станет?

"Станет - не станет, потом узнаешь, а все равно возьми! И еще- в пакете соседском буханка хлеба есть и шмат сала. Сделай себе пару бутербродов".

Все так и было. Он засунул бутерброды во внутренний карман ватника. Напоследок натянул валенки. Потом подошел к ходикам и взвел гири. Взял стоящую в углу, у выхода, клюку, служившую ему верой и правдой третью зиму. Осторожно, стараясь не заскрипеть, открыл входную дверь.

А ведь не так уж и темно, даже очень светло - снег да полнолуние свое дело сделали!

Он вздохнул и тихонько, словно нащупывая ногами дно, побрел к калитке. Приподнял ее, чтобы не разбудить скрипом все улицу.

"Да кого ты разбудишь? Один же на всю улицу!",- снова влезла со своим мнением жена.

- Все равно осторожно надо!- ответил Егоров.

"Так если хочешь осторожно, то не говори вслух!"

- Что, и так можно?- изумился он.

"Нужно! Ладно, давай пойдем потихоньку!"

Он не спеша дошел до поворота на центральную улицу. Луна светила в спину, поэтому даже со своим стариковским зрением старик неплохо ориентировался на местности.

"Возьми левей, по-над домами",- жена явно не спускала с него глаз.

Он приставными шагами добрался до ближайшего забора. Одной рукой держался за штакетник, другой, с помощью клюки, ощупывал дорогу. Дальше была стена дома. Затем опять забор.

Так дошел до первой воронки. Дальше, по дороге их было еще несколько. Возле одной валялся перевернутый набок остов обгоревшего "жигуленка". Егоров слышал, что тут произошло, но упорно гнал от себя это знание.

Затем был ровный участок.

"Здесь очень внимательно!"- предупредила жена.

Он и вовсе перешел на черепаший шаг. С одной стороны, это позволяло экономить силы. С другой- увеличивало время пребывания на улице. Какая судьба ждет одинокого человека, который ночью ходит по селу, было известно. И это знание тоже приходилось отгонять от себя.

"Много думаешь, под ноги смотри лучше!"- подала голос жена.

"Ты, может, и умеешь не думать, я- нет!"- отрезал старик. И продолжил передвигать ноги.

Внезапно левая рука нащупала пустоту- очередной забор резко оборвался. Впрочем, и от стоящего рядом дома практически ничего не сталось, кроме кусков угловых стен. Дальше, насколько хватало взгляда, заборов тоже не было. Пришлось рассчитывать только на палку.

А потом, через десяток шагов, клюка скользнула по обледеневшему камню в сторону дороги, и Егорова по инерции вынесло вслед за ней. Он больно упал на бок, в движении перевернулся на спину, кусок камня сковырнул кожу на щеке, он перевернулся на другой бок и на живот.

В общем, сейчас лежал прямо на дороге.

"Говорила же тебе - осторожно!"- вздохнула жена.

- Да, клюка же!..- прошипел он.

"Подтяни к себе палку. Тихонько. Прижми палку к себе. Хорошо. Теперь осторожно перевернись на левый бок. На спину. Еще перевернись разок. Теперь можешь встать. Только не спеши! Хорошо, пронесло!"

Егоров поднялся. Ноги ощутимо дрожали. Он нащупал палкой твердый участок, оперся на клюку двумя руками.

"А что пронесло-то?"- спросил.

"Все, теперь иди дальше. Только палкой потише стучи, ладно!"

Он послушно двинулся вперед, но все думал: "А что пронеслоґто?"

Через час он был у "камня".

* * *

Когда-то, еще по мирному времени власти села намеревались поставить здесь памятник советским воинам, погибшим в Великую Отечественную при освобождении их населенного пункта. А до тех пор на выбранном месте стоял памятный знак. Или "камень", как говорили сами сельчане.

"Кажись, тут ополченцы должны быть",- сообщил Егоров.

Он огляделся, но никакого движения не заметил. Разве что дымились с полдюжины воронок, еще столько же успели за ночь остыть.

- Может, они не постоянно дежурят?- размышлял он вслух.

"Нечего гадать, надо дальше идти,- оборвала его размышления жена,- передохнул?"

"Да я и не устал особо".

"И хорошо, потому что до трассы километра два, а луна уже почти зашла. Наугад тебе идти придется".

"Может, все-таки имеет смысл подождать?"- вяло запротестовал Егоров.

"Ну, жди!.."

Старик вздохнул: живая жена или не живая, а присущий ей периодический сарказм никуда не делся.

Он побрел по проселочной дороге в сторону трассы. Рассуждал: "Два километра- это не двадцать километров, дойду потихоньку".

* * *

Может, когда-то это и была трасса, а сейчас вся дорога была усыпана комьями мерзлой земли и осколками. Асфальт во многих местах зиял "прорехами", то тут, то там можно было заметить следы от траков.

Егоров сидел на бревне у дороги. Кажущиеся такими простыми два километра он одолел с большим трудом. Луна зашла еще на половине пути к трассе и каждую рытвину, каждый ямку или бугорок приходилось нащупывать ногами. По пути он снова упал и крепко приложился коленкой об землю. Колено ныло, но в целом было терпимо.

Он настраивал себя на большой путь. Если повезет и он встретит ополченцев, то тогда нечего печалиться. Но жена, источая типично женский скепсис, напомнила, что до райцентра тридцать с гаком километров.

"Я ж не дойду!"- ужаснулся он.

"Дойдешь!- резко оборвала его жена,- Трасса- это ведь не наша центральная улица, мин нет, а ямы на асфальте разве что слепой не увидит..."

Так что пришлось идти. Старик предварительно отошел в кусты, потому как путь предстоял неблизкий, а обмочиться по дороге в его возрасте- плевое дело. Вот повозиться, расстегивая ширинку, пришлось, это да.

А идти действительно было легче. Гдеґто через час он снова сел передохнуть. Как раз возле трассы лежало поваленное дерево.

Потом снова двинулся вперед.

- Вот скажи, ты почему так долго молчала?- в голос спросил он жену.

"Повода говорить не было- ты ж со всем справлялся".

"А ты только по поводу говоришь?"

"Это ж ты у нас любитель впустую поболтать, особенно с женщинами, особенно- с незамужними".

Старик опешил.

- Да что ты несешь?! На что намекаешь?

Он настолько был ошарашен, что снова начал говорить вслух.

"В семьдесят шестом чего вдруг в райцентр зачастил?"- неожиданно спросила жена.

- Не частил, по надобности ездил, по работе!- запротестовал он.

"А надобность как звали, не напомнишь?"

- Та не было у нас ничего! Просто женщина знакомая, с нашего же села, а то ты ее не знаешь?!

"Я-то знаю, а вот ты, видать, забыл, как я тебя просила не ездить туда!".

- Не было у нас ничего! И быть не могло! Если уж на то пошло, и ты глазками тогда стреляла по сторонам. Думаешь, я не видел?!

"Сам же первым начал!.."

- А я тебе еще раз говорю - никогда я тебе не изменял. Вот ты - вопрос!

Ранним морозным февральским утром на трассе селоґрайцентр выясняли отношения два старых человека. Живой и умерший.

* * *

Уже час, как жена снова замолчала. Старик не на шутку испугался: самому-то в одиночку плестись!

Устал он чертовски. Все чаще останавливался, все дольше отдыхал. Ни сзади, ни по встречной не наблюдалось ни одной машины. Он отчетливо понимал, что до райцентра не добредет. Даже со всем своим оптимизмом. Потому что 76 лет- это 76 лет, и даже по молодости 30 километров пройти- из ряда вон выходящий случай. А сейчас?

Он сидел у дороги и неспешно ел первый бутерброд. С едой не спешил: во-первых, в его возрасте с едой вообще не торопятся, воґвторых, дольше ешь- дольше отдыхаешь.

И хотя от всех его падений бутерброд помялся, он все равно был безумно вкусен.

Доел, натянул варежки. Потом снял одну, зачерпнул горсть снега, осторожно начал его жевать. Со снегом шутки плохи- еще простудиться не хватало.

Подобрал клюку и побрел дальше. Вообще, по ровной дороге идти было не так тяжко, как подниматься на бугор.

Через несколько часов и черт его знает, сколько километров он понял, что сил больше нет. Да еще и сильно ныло колено, которым давеча ударился. Впереди виднелось какоеґто строение. Приглядевшись, Егоров ахнул- это ж заправка перед Нґском! То есть, малоґпомалу, а половину трассы сделал! Он ускорил шаги, намереваясь отдохнуть на развалинах заправки.

"Ну и ладно, что 76 лет, зато 15 километров уже отшагал!"- внутренне гордясь собой, подумал он.

...Стая обнаружила его не сразу. Собаки спали в маленьком сарае, позади заправки. Спали они плохо, потому что голод не давал покоя. Две ночи назад в поле они набрели на 5 трупов. Четыре трупа промерзли и одеревенели, а вот пятый скончался недавно. Еще теплый даже был. Человек прижимал окровавленную руку к животу. Но одежда на нем заскорузла от крови и мороза, разорвать ее было практически невозможно. Нетерпеливо подвывая то одна, то другая собаки пытались достать до раны на животе умершего. В результате пришлось довольствоваться лишь внутренностями. Драка за дележ останков едва не закончилась общей грызней. В итоге эту ночь они спали, сбившись тесной кучкой, видя во сне свои летние прекрасные дни, когда человечины хватало на всех.

Вожак первым чутко приподнял уши: на улице чтоґто постукивало. Постукивало ритмично. Пес осторожно высунул морду в проем сарая, принюхался. Сзади зашевелилась тоже почуявшая добычу стая.

Вскоре показался человек. Старый человек. А старый- это беспомощный. Опыт охоты на стариков у стаи имелся приличный.

Они осторожно двинулись в сторону Егорова.

Заправка хоть и частично сгорела, но в остальном уцелела. На улице начал дуть ветер, и старик решил зайти вовнутрь.

"Съем бутерброд, отдохну и пойду дальше",- решил он. Он присел спиной к стойке и уже достал "тормозок", когда услышал рычание.

Собак Егоров не боялся. Поэтому он не сразу осознал опасность, завидя пять здоровенных псов. Вели они себя нетипично для обычных собак, старик не сразу сообразил- у этих нет боязни человека.

И тут же пришло понимание: их привлек не запах сала, их привлек он сам.

Он бросил в собак бутерброд, надеясь, что животные отстанут. Одна псина, самая малорослая, и вправду бросилась за едой. Остальные, не отрывая взгляда, приближались к старику.

Он встал, крепче схватил клюку и угрожающе размахнулся ею:

- А ну пошли на хер!

Собаки сделали еще два шага. Егоров посмотрел вниз, у ног лежал кирпич. Он схватил его, понимая, что успеет, в лучшем случае проломить голову только одной собаке. Бросил кирпич, целясь в морду самому здоровому псу. Но 15 километров и 76 лет даром не прошли- бросок получился вялый, кирпич лишь скользнул по морде пса и только еще больше раззадорил того.

Крайняя левая собака бросилась на Егорова, он двумя руками ухватил клюку и со всей мочи шарахнул по собаке. Палка не выдержала удара и переломилась. Подвывая, ежесекундно облизываясь, собака отскочила в сторону.

"Господи, да я же обмочился!"- поразился он.

- Ну, где же ты?! Неужели не поможешь?!- крикнул он жене.

Внезапно собаки остановились, потом сбились в кучу и, подвывая, попятились вон. Старик смотрел, как они выходят из здания заправки и не верил во все происходящее.

- Как ты это сделала?- спросил он у жены.

"Я им сказала, что ты старый и обписяный, что, съев тебя, они могут заболеть и умереть",- мурлыкнула жена.

- Спасибо!- прошептал Егоров и потерял сознание.

Очнулся он от холода. Сколько был в отключке, сказать сложно. Судя по положению солнца, явно была вторая половина дня. По зданию гулял ветер и Иванович понял- он насквозь продрог. К тому же, обмоченные штаны...

Однако надо было вставать.

- Не знаю, что теперь и делать...- растерянно произнес он.

"Возьми клюку и иди дальше. Половина пути осталась".

- Да я ж сломал клюку...

"Назад посмотри!"

Егоров оглянулся. За стойкой, прислоненная к пустому холодильнику стояла добротная трость. Как он ее раньше не заметил?! Изґза собак, наверное.

Впрочем, куда вероятнее то, что ее раньше там не было.

Или все-таки из-за собак?

- Совсем из ума выжил,- прошептал он.

Ходьба разогнала кровь по старому телу. Он усердно дышал через нос, как видел в одном документальном фильме. Тамошний диктор утверждал, что глубокое дыхание позволяет возобновлять внутреннюю энергию. А энергия ему сейчас очень нужна.

"Специалист,- усмехнулась жена.- Это ж о бегунах фильм был, а не о семидесятилетних стариках, которые в собак кирпичи швыряют!"

В этот раз Николай Иванович решил не спорить. Пусть говорит, что хочет. Лишь бы не молчала. Лишь бы не оставляла его одного.

* * *

Солнце клонилось к закату, когда стало ясно, что больше он не сделает ни шага. Колено превратилось в сгусток боли. Каждое движение причиняло неимоверные страдания. К тому же он поистер об асфальт без того старые валенки.

Да и постоянный голос жены, до того успокаивающий, внушающий оптимизм, теперь нервировал.

- Все, не могу больше...- прохрипел он.

"Надо идти!", - упорствовала жена.

- Да не дойду я, понимаешь!- закричал Егоров.- Просто не дойду!

"Вон камень у дороги, сядь, передохни",- предложила она.

Он кое-как добрел до камня и фактически шлепнулся о его поверхность задом.

Ноги гудели, в голове творилось чтоґто невообразимое, перед глазами плавали круги.

- Посижу, отдохну, ладно?- умоляюще попросил он жену.

"Только недолго!"- предупредила та.

- Конечно, минут десять - и дальше, - прошептал измученный годами человек.

...Он лежал на спине. Смотрел в звездное небо и не мог понять, где находится и что ему пытается донести голос жены.

"Она же умерла... "- лениво подумал Егоров.

"Сейчас ты подохнешь, старый хрен!- донеслось до него сквозь затуманенное сознание, - Вставай быстро!"

"Никогда она ко мне так не обращалась!"- удивился он. Повернул голову и увидел, что лежит на жухлой траве.

Память вернулась. А с ней - боль в ногах и всем теле.

"Поднимись, пожалуйста! Я тебя очень прошу!"- вновь замолила жена.

"То-то же, а то старый хрен, старый хрен...", - довольно подумал старый хрен и попытался встать. Получилось только на четвереньки. Но голова все равно закружилась. То ли от резкого подъема, то ли от увиденных вдали на трассе горящих фар.

До трассы он полз, ноги просто отказывались подчиняться. А еще он страшно замерз.

Старик кое-как поднялся на колени и принялся махать клюкой. Фары приближались, вскоре послышался шум мотора. А еще через полминуты возле него остановился старый добрый "газик", из которого выскочило два человека в форме.

- Отец, ты откуда тут взялся?- раздался веселый молодой голос.

- Вас жду, кого ж еще,- прошептал старик, пытаясь подняться. Его подхватили две пары заботливых рук.

В кабине его начало трясти. Он пытался заговорить, но ничего членораздельного не получалось.

С переднего сиденья к нему обернулся седой, явно в годах военный.

- Отец, ты главное не волнуйся. Главное, что мы тебя увидели!

"Да вы бы мимо проехали, не заметив меня, если бы жена не вернула в сознание", - подумал Егоров.

Похоже, тепло кабины все-таки успокоило его.

Он назвался, объяснил откуда. Потянулся за документами.

- Да ну что ты, отец, верим мы тебе! - остановил его седовласый. - Это что же получается, ты 25 с лишним километров пешком отмахал?! Да в твоем возрасте - это подвиг! Куда тебе нужно?

- В райцентр, в школуґинтернат, там, где беженцы,- уточнил старик.

- Давай сперва в интернат, а потом уже на базу,- обратился седой к водителю. Тот кивнул головой и тронул машину с места.

- Как там обстановка в селе, батя?- спросил сидящий рядом молодой ополченец.

- Было бы хорошо, он бы здесь не сидел,- не оборачиваясь, обронил седой.- Дима, не мучай старика!

Остаток пути они преодолели за 10 минут. Причем, половину времени потратили, пытаясь проехать по разбитой напрочь дороге к интернату. Возле металлических ворот остановились.

- Отец, давай поможем дойти!- предложил Дима.

- Спасибо, мужики, но я сам добреду, вы и так изґза меня какой крюк сделали,- решил старик и начал выбираться из кабины.

- Ладно, батя, ты только береги себя!- раздалось из кабины.

Он стоял у ворот и не мог заставить себя пройти во двор. А, вдруг, неправильно его соседям сказали место? Или нет здесь теперь никого, и придется снова искать ночлег?

"Хватит голову ломать, иди уже- здесь это",- внезапно подала голос жена.

Егоров решительно вошел во двор. Подошел к центральному входу. Постучал. Потом постучал решительнее. Потом "добавил" клюкой.

- Сейчас, сейчас открою!- раздалось изґза двери.

Створки распахнулись, оттуда хлынул сноп света- не казенного, а явно домашнего.

- Здравствуйте,- обратился он к открывшей двери полной женщине. И вдруг понял, что от волнения сипит.- Здесь беженцев принимают?

* * *

Глава района рассказывал сгрудившимся возле него журналистам:

- Сейчас в этом домеґинтернате проживает порядка 30 семей, в основном, беженцы из зоны боевых действий. Мы ежедневно вывозим людей, но многие добираются самостоятельно. Кстати, на днях сюда пришел 76ґлетний старик. Верите- своим ходом пришел?!

- А можно с ним сейчас пообщаться?- спросил ктоґто из прессы.

- Я сейчас уточню,- улыбнулся глава и обратился к заведующей.- Есть такая возможность?

Заведующая не сразу нашлась с ответом, ей помогла дежурная:

- Этот человек сейчас отдыхает, поймите правильно- в его возрасте и такие нагрузки...

... Старик действительно спал. Его дыхание было ровным и спокойным. Ему снилась жена. Она улыбалась. И муж улыбался ей.