"Позже я искусился настолько, что стал с расстояния тридцати метров (такова была длинна нашего редакционного коридора) со спины и по походке отличать все разновидности этого заболевания: вот эти состоят "на связи", причем, с кем угодно - кто с жителями утопшей Атлантиды, кто с внеземными цивилизациями, а другие с духами умерших полководцев и проституток; а эти гадают на то и сё или почти не выходят из астрала, а если выходят, то лишь затем, чтобы зайти в нашу редакцию или булочную; а вот этот взлохмаченный человек - сразу видно - обычный пророк новой религии, какого-нибудь, без преувеличения сказать, дзен-муддизмашестнадцатого аркана седьмой колесницы, а под мышкой у него их Священная Книга, причем на древнеарамейском. Но тогда мне все это было внове", - рассказывал нам за стаканом кёльнского пива свою историю худощавый человек лет сорока пяти с проникающим до шейных позвонков взглядом.
А всех нас, пивших пиво было еще трое, все - люди в прошлой жизни бывалые, чего-то достигшие, а здесь в эмиграции... ну, здесь - кто как... Знакомы мы были не близко, а посему, собравшись вместе по какому-то случаю, развлекали друг друга рассказами из прошлой жизни. Лучше всех это удавалось этому зоркому мужчине, которого звали Евгений (отчества заграницей отлетают как-то сами собой), а в прежней жизни он был журналистом в Москве и был даже одно время - в средине 90-х, издателем довольно известной газеты эзотерического направления, о чем сейчас и рассказывал:
- Всю эту шоблу нездоровых субъектов с горящими глазами, приходивших к нам в редакцию на Цветном бульваре, мы называли колдовошками, но в производственных, если так можно выразиться, целях различали их специализации, поскольку ко всем требовался особый подход, - продолжал Евгений. - К гадалкам - один, а к астральным путешественникам - совершенно другой... Ведь чуть в обхождении промахнешься, должного почтения очередному пророку не выкажешь, - достаточного понимания, скажем, сущности внутреннего пути или динамики открытия и закрытия чакр не проявишь, - улыбнешься, может, невпопад - все это весьма чревато было опасными обострениями ситуации... Уж милиция к нам давно перестала ездить по вызову, психушка тоже скоро отказалась, вы, говорят, там устроили себе отделение нашей клиники, вот сами и управляйтесь; у нас и своих-то психов не знаем куда девать и чем кормить. Поэтому мы, участники этого эзотерического проекта, договаривались за отдельную плату, чаще всего просто за бутылку, с хлопцами покрепче из соседних отделов, чтобы они по свистку прибегали вязать наших посетителей, а тревожную сигнализацию для этой цели мы провели во все соседние кабинеты. Одного посланца внеземных цивилизаций пришлось, не скрою, даже бутылкой по голове шарахнуть, мешкать было нельзя, а помощь запаздывала. Думали, что порешили, да постепенно отошел, - при помощи мата и портвейна, который, слава Богу, завсегда находился в нашей редакции в достатке. Но это все было уже гораздо позже тех событий, о которых я хочу вам рассказать. Тогда мы на этом уже стали делать неплохие деньги и создали для этой цели наше специализированное издание "Путь к себе" (которое некоторые завистники называли "Путем под себя"), и тогда уж нам приходилось мириться с подобными производственными издержками и учитывать их. С психами ведь работать опасней, чем с бандитами. Позже мы даже и охрану профессиональную завели, всякое ведь бывало. А началось вся эта эзотерическая эпопея, которой впоследствии было отдано несколько интенсивных лет жизни, с пустякового случая...
...В самом начале 90-х я служил в редакции одного московского еженедельника в отделе литературы и искусства, - продолжал Евгений. - Впрочем нет, кажется, искусство было отдельно от литературы, во стольких местах потом пришлось поработать, что теперь всего не упомнить. Точно - искусство отдельно и даже в отдельном кабинете. С искусства-то все и началось. Время это, если помните, было такое, что деньги быстро обесценились, купить было ничего невозможно - ни еды, ни одежды, получки ни на что не хватало, поэтому мы старались перехватить какими-то статьями, публикациями где только возможно, а я еще и что-то охранял ночами, какие-то склады, чтобы ноги не протянуть. Да со мною в смене работали тогда еще два полковника генштаба и один доцент-историк, - все выживали. Вот в такое-то время сидим мы как-то на излете рабочего дня у себя в отделе литературы и закусываем килькой, как водится, в томатном соусе спиртной напиток самодельного производства, принесенный "благодарным автором". Денег нам ни на что не хватало, но выпивка у нас всегда была, как и во всякой редакции. Взяток брать тогда еще не было обыкновения, гнушались, а натурой, так сказать, водкой, колбасой и селедкой - считалось даже хорошим тоном. И до публикации можно было принять благодарность, а уж после публикации - лишь классики советской словесности позволяли себе с редакторами не расплачиваться. Да и тех при случае гонобобили, затирали. Дело ведь мелкое, скрипипёристое, редакторишка литературный мог и классика за хвост попридержать, ежели долго угощения не нес. Так что в любой редакции всегда было сыто-пьяно, а иногда - прямо с утра. Словом, сидели, выпивали, килькой закусывали и о возвышенном толковали - о Достоевском там, о Розанове, о русском духе и его влиянии на мировую прогрессивную общественность, - обо всем таком сложновыразимом, иногда уловимом лишь с помощью вот этой самой кильки и самогонки...
"Имманентно ли внутреннему существу русского духа эта душевно-духовная раздвоенность, возводящая одну часть нашего национального гения в эмпиреи, другими народами недостижимые, а другую заставляющая ниспадать во глубины земные в струпьях и червии?" - вопрошал начальник всего нашего стихотворства, весьма отъявленный русский поэт Ашот Тер-Акопян, и сам же утвердительно отвечал на этот вопрос: "Имманетна!"
"Душа моя, как простыня разверста..." - с чувством продекламировал Ашот в подтверждение предыдущей своей мысли, привстав из-за своего стола, и держа в одной руке рюмку, а в другой вилку с наколотой на нее килькой, рукой с килькой он дирижировал в такт пятистопному ямбу.
"Хорошо еще не как портянка", - подумал я с тоской, вполне отдавая себе отчет в том, что я мало понимаю в поэзии. Во всяком случае, гораздо меньше Ашота, которого, впрочем, чтил, как отличного товарища. А он, между тем, продолжил поэтическую мысль, как бы отвечая на мои размышления:
Душа моя, как простыня разверста,
Мерцанием неведомых миров,
Но ты ее не ковыряй отверткой,
Не привлекай усердных докторов....
И - руки прочь! Душа моя беглянка...
Любовь и смерть пылают, огнь и лед!
Прощений не прошу, душа моя - портянка!
И ноги ваши в струпьях оботрет...
Примерно в середине декламации, когда душевно-духовная раздвоенность всего литературного отдела достигла максимальной величины, к нам в комнату вошел наш искусствознай и культуровед Эдик Лесневич (тогда как раз все преподаватели истории КПСС переквалифицировались в культуроведов, но Эдик был настоящий), мой близкий товарищ, и с ходу сделал такой успокоительный жест ладонью, как-будто кого-то останавливал, ясно показывая всем, что он вовсе не на хвост пришел падать, а просто по делу. "Хвостовиков" в редакции не любили. И хотя Эдиков жест никакой гарантии не давал, после него он вполне мог бы и упасть на этот самый хвост, но все успокоились, дань корпоративным предрассудкам была отдана. Эдик вежливо дослушал стихи и лишь потом вытянул меня за рукав в коридор, а едва за нами закрылась дверь, сказал серьезным и грустным голосом:
--
- Ндааа...Один из редких, более или менее трезвых русских писателей, сказал как-то, что писать стихами столь же естественно, как ходить, приседая на каждом втором или третьем шаге. Ты не знаешь кто?
--
- Не знаю, но точно не Тер-Акопян. Что-то случилось?
--
- Салтыков-Щедрин, неуч...
И он быстро изложил мне суть дела, которая заключалась в том, что у него есть срочный и дорогой заказ для одного бульварного женского издания на написание сексуального гороскопа к завтрашнему дню, чем он и предлагает мне немедленно заняться вместе с ним. Время не терпит.
--
- Како-о-го гороскопа? - возмущенно вырвалось у меня, не отошедшего еще от предметов возвышенных.
--
- Сексуального. А что тут такого-то? Ну или эротического, не знаю точно, один черт, - сказал Эдик, раздраженный моим возмущением.
Я повернулся без слов и уже схватился за ручку двери, с облегчением подумав, что сейчас продолжу праздник, вот мимо одной рюмки я уже из-за этого Эдика пролетел. Все время выступает с дурацкими низменными предложениями, а там без меня водку допивают и о русской душе толкуют... Но тут он назвал сумму обещанного гонорара, и я снова выпустил дверную ручку из собственной. Гонорар равнялся нашей месячной зарплате, правда, на двоих. Но все равно хорошо.
Тогда я сказал ему, что, конечно, за такую сумму можно написать все, что угодно, но как раз меньше всего этот гороскоп, поскольку я не являюсь специалистом ни в том, ни в другом, в смысле - ни в гороскопах, ни в сексе; и что я и обычных-то гороскопов не только никогда не писал, но даже не прочитал ни одного до конца; что я даже всех знаков не знаю, знаю только штуки две-три этих самых знаков и не надо ли этому женскому изданию за те же деньги статью о влиянии Достоевского на Кьеркегора и обратно, которую я как раз сейчас пишу для одного философкого журнала за гораздо меньшие деньги, но с удовольствием уступлю ее в женский журнал, ну или, на худой конец, могу написать им про ветхозаветную чувственность у Розанова...
Эдик хмуро перебил меня:
- Да пошел ты со своей ветхозаветной чувственностью, хоть... у Корнея Чуковского с Агнией Барто... Им это не надо. Послушай, - сказал он уже спокойным серьезным шепотом, - я уже все придумал. Мы берем какой-нибудь обычный гороскоп - той же Глобы, я уже достал, берем эту... как там ее... Кама-Сутру, в машбюро у девок есть экземпляр. Ну и чего-там еще? Книжку какую-нибудь типа "Молодым супругам" в библиотеке - это ты возьмешь, поспеши, через полчаса закрывается. Все, остальное - фантазия, кто из нас пишет диссер на тему ээ... как там у тебя "Категории мотивации нравственной оппозиции..."? - съехидничал он, слегка переврав тему моей диссертации. - Это ж, поди, потруднее будет, чем какой-то там сексуальный гороскоп написать. Не робей, Жека.
--
- Может все-таки эротический? - с надеждой спросил я.
--
- Да какая разница! Хоть порнографический, - ответил он. - Ты пойми, я б и без тебя справился, но уж больно времени мало, завтра в три за ним приедет курьер из "Женских дел". Так что делю этот суперзаработок с тобой, как с лучшим другом. Поэтому бросай пить и дуй в библиотеку, делим по шесть знаков, завтра встречаемся - дорабатываем.
Я зашел в комнату литературного отдела и - будто-бы не уходил! - Ашот, продолжая дирижировать килькой на вилке, читал свое очередное метафизическое сочинение:
Взлетев к вершинам мирозданья,
Я одинок, я весь намок...
Самогонки в бутылке порядком убыло, а редакционный народ нетерпеливо ерзал, измотавшись внимать нездешней гармонии. Я стал прощаться, что вызвало едва скрываемую радость - одним питтухом меньше, но и - удивление, от которого иные, убаюканные мерным покачиванием четырехстопного ямба, даже проснулись: небывалое же дело - человек уходит не допив бутылки, а там еще и вторая, неначатая! Обычнее была другая ситуация, когда допив до капли, все смотрят друг на друга влажными тоскующими взглядами, начинают рыться в карманах и скидываться - у кого сколько, а потом бегут за добавкой. Я и сам жалел, что ухожу, но дело не терпело.
О если б я предвидеть мог
Неимоверные страданья,
Что ждут меня без упованья... - гудел Ашот.
Это был явно сонет, ужасно хотелось дослушать до терцетов. "На что я меняю этот высокий накал!" - подумал я и, распрощавшись кивком, вышел из редакции.
Придя домой, я сказал своей подруге Насте, что должен срочно настрочить статью по теме диссертации, поскольку сказать ей правду про сексуальный гороскоп я не решился. Настя была девушка интеллигентная, воздушная и возвышенная, и тоже научный работник. Ну, в смысле - училась в аспирантуре и писала диссертацию на тему что-то там "Мыслеобраз греха..." Нет, мне теперь не упомнить... Короче - по старинной французской гравюре, каковые гравюры довольно-таки, следует признать, красивые висели у нас на всех пустых пространствах стен в съемной квартире и даже на двери туалета, правда - только с внешней стороны. На внутреннюю уж я повесил что-то для действительно души, хоть и в купальниках. Да и то - эти картинки стали причиной широкомасштабных по времени и постоянству Настиных рассуждений о моем падении, вульгарности, дурном вкусе и даже почему-то о склонности к извращениям, но все это я мужественно терпел, решив для себя отстоять собственную идентичность хотя бы в этом малозначительном вопросе, чего бы мне это ни стоило, ибо во всех других важных и маловажных жизненных вопросах я давно уже плелся у своей возлюбленной в поводу, даже не пытаясь сопротивляться, - просто по причине сильной любви; такое бывает. Но в этом вопросе я уперся, найдя в нем свои собственные Фермопилы, где лучше уж умереть, чем сойти с места. Пусть даже и вопрос-то этот был для меня не самый принципиальный, важно лишь, что это был кусок моей собственной, с кровью и нервами отвоеванной территории, последний, так сказать, оплот, пусть и висящий в сортире, что немного облегчало мне оборону, я говорил ей: "Ну, подумай, любимая, не гравюры же сюда вешать, это осквернит сам, так сказать, мыслеобраз..." И она нехотя... ну, если не соглашалась, то отступала, не прекращая время от времени возобновлять новые атаки, понимая, что как только она сокрушит эту цитадель, я окажусь в ее руках полностью.
- Все это я рассказываю вам, друзья, - продолжал Евгений, - не затем, чтобы у вас составился оконченный образ подкаблучника, хотя мне это и не стыдно вовсе, а затем лишь, чтобы вам понять, что за человек была моя Настя и до какой степени я боялся, ежели она узнает о том, до чего я докатился, взявшись за этот заказ после своих литературно-философских штудий, то это могло бы сильно повлиять на наши отношения. Мы как раз собирались с ней пожениться, я ее, признаюсь, очень любил и не мог рисковать нашим будущим.
Все свободное время, которого у нее было много, моя Настя полулежала, завернувшись в разные красивые шали на кровати, подражая, очевидно, каким-то известным образцам совершенной женственности из книг, курила, разглядывала альбомы с французскими гравюрами или читала такие мудрые книжки, которые обычно читают в юности, в основном, чтобы укрепить в себе чувство превосходства над окружающими, а так бы и читать-то их не стали; иногда же она читала модные стихи и романы. Я тоже, признаться, читал точно такие же книжки и, как я сейчас понимаю, именно по той же причине, что и Настя, и даже, пожалуй, читал их больше, чем она, поскольку должен же я был хоть в чем-то ее превосходить. А Настя еще очень любила, когда я разговаривал с ней или с нашими друзьями в ее присутствии словами и целыми выражениями из этих книжек, что я делать умел, но не любил. И когда я произносил вслух какую-нибудь такую замысловатую синтаксически и совершенно непролазную по смыслу фразу, то Настенька обычно отстранялась от своей книги с гравюрами, изящными движениями поправляла очки, заправляла свои прекрасные русые локоны за уши, куталась в шаль и смотрела на меня вдумчивыми любящими глазами, слегка приоткрыв красивые полные губы. В этот момент она бывала необыкновенно, как сейчас говорят, сексуальна, и во мне пробуждалось влечение. Именно из-за таких минут я старался с ней говорить исключительно цитатами из прочитанных книг и даже специально заучивал их в метро, чтобы не повторяться. Это была наша маленькая эротическая тайна.
Вот так, друзья, что только не сделает любящий человек! Сейчас я уже давно позабыл всю эту любовную лексику.
Словом, разложил я на столе ксероксы про любовь и секс: Кама Сутру, образцы гороскопов от Глобы, книжку "В помощь молодым супругам" и какой-то медицинский сексологический справочник, а сверху в три слоя навалил Достоевских, Сартров, Камю, Ницше там и разных монографий по экзистенциализму нашему и зарубежному, чтобы было не видно всей этой порнографии. Уж она могла бы меня зло высмеять даже за невинную советскую книжку "В помощь молодым супругам". Разложил и принялся за изучение материала, пытаясь проникнуть в новую для меня терминологию:
"Пролонгация полового акта по методу Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон называется "техникой сдавливания". Для опытных любовников - это эффективный метод пролонгации полового акта, но не для начинающих, коим лучше подойдет другой способ - метод запирания и торможения. Его преимущество в легкости выполнения. При этом способе женщина располагает верхнюю часть тела под углом 45 градусов к партнеру, а колени оттопыривает под тем же примерно углом или немного большим, что зависит от физического состояния влюбленных. Основное внимание уделяется глубине фрикций, а в перерывах между фрикциями (тазовыми толчками ) - глубокому диафрагмальному дыханию. Но самым эффективным методом следует признать метод двойного зажима оргиастической манжетки с одновременным захватом блуждающей эрогенной зоны по древнекитайскому способу..."
"Ух ты, вот ведь ничего не ясно, а пробирает до костей! Какая суггестивность текста!" - подумал я. Голова немного кружилась, и я с нарастающим отчаянием понимал, что не могу хорошо сосредоточиться и заняться хоть какой-то организацией и распределением этого, слишком нового для меня материала, по доставшимся мне знакам. Ну хорошо, вот открываем главу "Оральные ласки" и что? Какому знаку доверить преимущество этого оригинального способа взаимодействия: "...Губы рта остаются неподвижны, а язык делает червеобразные движения, перемежая их с пассивным проворачиванием (кончик языка может быть подвернут)...
...Рецепторы в этом месте очень чувствительны к разнообразию осязания, поэтому каждые 10-12 секунд необходимо разрывать контакт губ с объектом, а через 4-5 секунд снова возобновлять его...
...Слизистая оболочка, плотно покрывая рецепторы осязания и давления (или Фатер-Пачиневы тельца)способна произвести чудеса, которые проявятся в эффекте взаимного удовольствия..."
Уж, наверное, такое можно доверить не Скорпиону, - размышлял я в каком-то помутнении разума. - Почему-то этот раздел у меня никак не ассоциировался с образом Скорпиона - клешни, жало на хвосте. Да и Рак, очевидно, не лучше. А Козерог, Лев, или этот как его... баран-то этот... Овен... Как представишь все это - уже тебе не до оральных ласк. А Рыбы лучше что ли? Вот влип-то!
Я с опаской покосился на Настю. Мне казалось, что она должна была каким-то образом почувствовать - какую гадость я читаю. Но она безмятежно смотрела в книгу, лежа на тахте и покусывая ластик на конце карандаша, с которым всегда читала книги, чтобы вовремя подчеркнуть поразительную мысль. Я очень боялся, что увлекусь работой и не замечу, как она подойдет сзади и положит мне руки на плечи, как это она любила делать, когда я работал, и тогда уж увидит, чем я занимаюсь на самом деле. Одна только мысль об этом производила с моим организмом моментальную тепловую катастрофу, раза три кряду меняя ощущения на противоположные: холод-жара-холод. Поэтому я довольно часто и нервно оглядывался на Настю, что уже было подозрительно. Хорошо, что она была пока увлечена своей книгой. А потом я снова и снова старался проникнуть таинственный смысл этих двух древних искусств, которые мне предстояло объединить в единый текст, и временами находил в этом даже странное, болезненное удовлетворение:
"...Философы дао считали, что мужчина, умеющий контролировать эякуляцию, может совершать 5 тысяч фрикций и способен удовлетворить 10 женщин за ночь (!!!). Неопытному мужчине потребуется для обучения методу запирания и торможения более 20 дней практики. Более опытный человек может изучить его намного быстрее - обычно хватает 10 дней.... ...Однако большинство сексопатологов считает, что самое глубокое удовлетворение достигается именно в результате ороальтруизма..."
А это еще что такое - "ороальтруизм"? Звучит очень многообещающе, вот бы хоть раз попробовать! Или вот тоже довольно убедительное место из Кама Сутры: "Муравьиный узел, как и нарвасадата может сочетаться с кейрой. В этом случае девушка сама регулирует последовательность чередования муравьиного узла и кейры, а также глубину проникновения в верхней позиции..." Нет, в это уж лучше дальше не вникать, - думалось мне.
Время от времени, чтобы Настя не теряла со мной эмоциональной связи, а главным образом, чтобы предупредить ее неожиданное приближение сзади к моим плечам, я обращался к ней со словами нашей любви, заранее отмеченными в книжках по философии разных направлений:
- А вот посмотри, любимая, как проникновенно и точно характеризует доцент Можейко В. В. обыкновенный реализм. Очень, очень талантливый молодой ученый. Наверняка скоро профессором станет и толстые книжки начнет писать:
"Когнитивный реализм дифференцируется на: первое - неореализм, фундированный так называемой "презентативной гноссеологией" и постулирующий независимое от сознания бытие объекта, могущее реализоваться, как в existence (бытие в пространственно-временном континууме), так и в subsistence (существование идеального объекта вне пространства и времени), а также субъектно-обектного дулализма ("эпистемологического монизма")..."
Настя отрывалась от французских гравюр, поднимала на меня влюбленный взгляд своих огромных серых глаз, куталась в шаль и вдумчиво возражала:
--
Но это же когнитивный реализм, милый, а вовсе не "обыкновенный"...
--
Да это все равно, - отвечал я. - Зато хорошо фундирован. А вот послушай, послушай еще, как хорошо он говорит о собственно экзистенциальных проблемах, какая яркая образность:
"Подлинное стояние в "просвете бытия", как говорит Хайдеггер, невозможно без экстатического поворота к истине бытия и самой бытийности, а осознание человеком хрупкости своей причастности к истине бытия, так же невозможно без терротистического акта по отношению к исходному асемантическому пространству, а как раз этого-то и не имеет быть в наличии присутствия..."
"В присутствии наличия...", - завороженно повторяла Настя и так замирала, слегка приоткрыв свои полные, чувственные рецепторы осязания и давления, с очень такими выраженными Фатер-Пачиневыми тельцами.
Как я ее любил в этот момент! Как желал!
Наконец я изнемог... Технология этого процесса - совокупления, прежде казавшегося мне довольно незамысловатым, приобретала энциклопедический размах и мистическую глубину. В пять утра я, не раздеваясь, упал рядом с Настей на койку и забылся бредовым сном. Я терял сознание с какой-то странной фразой в мозгу: "На этапе прелюдии необходимо сохранить функциональную эрекцию".
"Что бы это значило? - думал я в уже сонном мареве. - И какому бы знаку доверить эту замечательную операцию - сохранение эрекции на этапе прелюдии..."?
- Вам сейчас может быть удивительно - чего я так мучился? - продолжал Евгений, обращаясь к нам. - Но следует напомнить, что это было время, когда еще не было никакого интернета, и руководства о том, как взаимодействовать с женщинами во всех отношениях еще не печатали на обложках школьных тетрадей под заголовкам "Первокласснику ПРО ЭТО" или на отрывных календарях, как нынче. То есть мы с Эдиком были, в какой-то степени, первопроходцами, освоителями этой национальной эротической целины, и непаханность этих русских сексуальных просторов удивляла нас и тревожила. Многое приходилось придумывать заново, и я теперь подозреваю, что как мы тогда с Эдиком придумали, то так все это дело и пошло, закрепилось в сознании последователей. Хотя на нас теперь почему-то не ссылаются.
Поутру я встал далеко не так рано, как хотел, но все же раньше Насти, подошел с столу, и взгляд мой выцепил из вороха бумаг что-то из отмеченного: "Абстиненция половая (син. - депривация сексуальная); комплекс тягостных общеневротических и местных проявлений психофизиологического дискомфорта, возникающих при снижении уровня половой активности ниже индивидуальной потребности..."
"Зачем все это?" - подумал я обреченно в таком кратковременном проблеске сознания, который бывает по утрам, когда недоспал или выпил лишнего накануне. Стучать на машинке я не мог - Настя еще спала; я собрал бумаги и поехал в редакцию. Уж будь, что будет.
3.
Эдик был уже в редакции, сидел у себя в кабинете, был хмур и сильно морщил лоб. Я сразу понял, что ночь далась ему не легче, чем мне. Стали сравнивать результаты научных изысканий, и оба пришли в ужас. Если Эдик в сексуально-астрологических опытах налегал больше на романтическую сторону взаимоотношений между разными знаками, то у меня, напротив, был сильный крен в сторону не вполне пережеванного физиологизма. Но уж кому какие пособия достались! Дело-то, повторяю, было для нас новым. Теперь нам предстояло согласовать всю эту ахинею не только со знаками, но и, так сказать, по стилю исполнения, а это было еще труднее. Я с интересом взялся читать Эдиков вариант гороскопа, характеризующий эротическое поведение, кажется, Рака:
"Загадочное мерцание свеч, тонкое эмоциональное восприятие мира -- это то, чем живет, чем характеризуется эта мечтательная натура. Если он влюблен, все вокруг немедленно окрашивается в светлые, восхитительные тона, а уныние одиночества исчезает без следа. Однако тайна душ Раков скрыта глубже... Они ищут, они нуждаются в вечной любви, они стремятся к тому, чтобы жизнь засияла всеми красками радуги. Дрожью сладострастного томления реагирует их кожа на малейшее прикосновение..."
"Дрожью сладострастного томления...", - повторил я загипнотизированно шевеля губами как при чтении молитвы Эдиков текст. Черт, какой он все-таки талантливый! Я пытался сообразить, действительно ли это он сам все придумал или содрал у кого-то? Нет, такое, пожалуй, в полном комплекте не сдерешь, это был настоящий творческий прорыв:
"Идеальная сцена для распевания Раком своих серенад -- это, конечно же, укромное место на берегу озера при ясной луне, возможно - в шалаше. Он снизойдет иногда, конечно, и до таинственного полумрака зажженных свечей в сумраке японского ресторанчика, где с восхитительным блеском будет звучать нежное таинственное форте-пьяно...но не злоупотребляйте этим! Истинная стихия Рака это рассветы и закаты, страсть и восторг, рыдания и слезы на фоне предзакатного блеска вод, и тогда вы постигнете истинную тайну Раков: любовь для них - это волшебный эликсир жизни, но его надо зажечь, и тогда она зазвучит в вас обоих, как ликующая песнь..."
Черт возьми! Как хорошо! "Ликующая песнь... Волшебный эликсир..." Не сравнить с моей дребеденью.
И точно, Эдик был недоволен моей работой:
- Ты охренел, Жека, - орал он на меня. - Ну что вот ты такое пишешь: "Длительная копуляция в коленно-локтевой позиции и ее вариантах имеет как недостатки так и преимущества. К последним можно отнести возможность применения фрикций (тазовых толчков) большей амплитуды и глубины проникновения..." - Ты сам-то понимаешь хоть о чем речь идет? Это же обычные несчастные бабы будут читать. Муж пьет, не трахает, сама - продавщица в сельпо, а ты тут со своей "коленно-локтевой копуляцией".
Я бубнил что-то в свое оправдание, понимая впрочем, что он прав. Я не так хорошо справился с работой, как Эдик. Отговаривался я и новизной информации, и головной болью, а так же спешкой и необходимостью скрывать все от Насти. Эдик же был мой друг, он должен был понять. В конце концов, у нас еще есть время, мы можем все подправить, подредактировать.
--
Сколько у нас времени? - спросил я.
--
В три часа от них придет курьер за готовым текстом, а здесь еще конь не валялся, нужно все как-то привести к общему знаменателю, перепечатать вчистую, - мрачно сказал Эдик.
--
Ладно, давай работать, еще часа три у нас есть, успеем, - сказал я почти заискивающе.
--
Хорошо бы, - сквозь зубы сказал Эдик, но через некоторое время изучения моего текста снова заорал на меня:
--
Твою мать, ну ты, Жека, даешь! Ты чё вообще пишешь: "Женщина, родившаяся под этим знаком, часто кончает трагически...." А ты можешь представить какие-то другие варианты окончания этой акции - "кончает комически", "кончает драматически" или даже "мелодраматически"?
--
Да я же не в этом смысле, - оправдывался я, но чувствовал, что уже совершенно раздавлен своей очевидной бездарностью, будет неудобно даже и деньги брать за такую работу, отнимать у Эдика.
--
Тут все в одном смысле... Это же простые тетки будут читать, а не твоя Настя...
Мы снова углубились в чтение. Эдиков текст лежал передо мною, как укор моей журналистской бездарности и лености. Я с завистью думал о том, насколько у него лучше развита фантазия, да и пообразованнее он меня будет. Вот он английский знает почти в совершенстве, не то что я, и поэтому он использовал еще и какие-то глянцевые американские журналы, которые даже неизвестно где достал. Это прямо романтический порнофильм какой-то по описаниям получается, думал я, читая описание реалий в Эдиковом тексте, до которых сам Эдик, наверняка, не додумался бы. Просто я представить себе не мог, что до этого можно додуматься самостоятельно, не имея об этом каких-нибудь предварительных сведений. Речь в Эдиковых сочинениях шла о чем-то таком весьма экзотичном, но несколько неожиданном что ли... в эротическом контексте. Он описывал сложную комбинацию ингредиентов из кетчупа, мармелада, холодных вишен и... горячих чмокающих поцелуев с одновременными "покусываниями и посасываниями по всей поверхности". Я б до такого никогда не додумался, - умирал я от зависти. Это все, наверняка, американские журналы! Но, любом случае, Эдик был лучшим эротическим писателем, чем я.
И вдруг я захохотал как ненормальный - очень громко и неприлично. Эдик недоуменно на меня посмотрел: "Ты чего?" А я, не переставая хохотать, постепенно соображал, что Эдик, должно быть, если и переводил из журнала, то очень так приблизительно. Возможно, брал только главные идеи и творчески их развивал. Иногда удачно, но иногда и не вполне впопад. Или тоже от усталости...
--
- Ты эта... - я никак не мог унять хохота, - эта, как его....
Эдик скорчил самую страшную свою мину, вырвал у меня свой текст и уставился в него.
--
Ты что, остолоп, хохочешь? Что тебе не нравится?
--
Эдя, где ты это вычитал? Х-ха-ха... Это уж никакая продавщица сельпо над собой не сделает, о чем ты здесь пишешь, да и вообще ни одна женщина в независимости от ума и таланта.. Ха-ха-ха...
--
Ну что, что? - нетерпеливо хмурился Эдик.
--
Вот ты пишешь рекомендации для Близнецов: "Тут вы можете плавными и очень медленными как бы призывающими партнера движениями размазывать вульву по животу и особенно между грудей..."
--
Ну и что? - покраснел Эдик. - Ну и что такого-то? Уж получше, чем твоя "копуляция в коленно-локтевой позиции".
Я опять захохотал, было удивительно, что Эдик так промазал и еще до сих пор даже не уловил в чем дело. Он все также непонимающе смотрел на меня, искусствовед, твою мать! Хотя - дело было не таким уж удивительным, лексика было для нас, повторюсь, тогда совершенно новой. Я и сам-то знал лишь случайно, не помню почему.
- Ты думаешь, Эдя, что, вульва это что-то вроде кетчупа и мармелада? Это, мягко говоря, не так... Ее может не хватить на такую большую площадь...
--
Эдик не выдержал и тоже захохотал.
После того, как обнаружилась столь явное Эдиково лопушинство, и его авторитет на пьедестале великого эротического писателя земли русской сильно пошатнулся, дело пошло быстрее, Эдик больше не кобенился, не раздражался. Мы в четыре глаза лихорадочно компоновали, правили, облегчали, разноображивали, приводили к общему знаменателю этот немыслимый текст, пытаясь добиться хоть какой-то стройности. Работа была необыкновенно тяжела, как всякое первопроходческое дело.
--
А как ты хоть наступил на этот заказ? - спросил я.
--
Да позвонили из этой газеты знакомые и спросили не знаю ли я какого-то астролога приличного, ихний то ли занемог, то ли исчез куда-то. Я им сказал, что знаю одного, очень известный, с ЦК КПСС работал, с КГБ... Сказал-то в шутку, думал, плюнут в морду и отвяжутся, а они неожиданно стали просто пытать, уговаривать связать с ним, сулили деньги лишь за одно это. А когда назвали сумму, я сразу и решился стать экстрасенсом, ну то есть астрологом, конечно.
--
Ну а как же ты.... они ж тебя знают?
--
Ну я и сказал, что свести не могу, дело секретное и опасное, а заказать могу. И тут же имя им сказал - Вивиан Маджорет.
--
Чего-чего? Почему Маджорет? И что это вообще означает?
--
А я знаю? - сказал Эдик. - Нужно было что-то необычное, а это первое словосочетание, которое пришло в голову, пока мы там по телефону с редактором разговаривали.... А почему нет?
--
Ну да, - согласился я. - Звучит довольно необычно, вот только не пойму что оно мне напоминает...
В середине процесса компиляции и перепечатывания нас обоих отвлекли на редакционные дела. Поэтому когда мы смогли вернуться к работе было уже полтретьего, а у нас было готово лишь примерно две трети необходимого, и после редакционных накачек сексуальная лексика путалась на этот раз уже с партийно-политической.
--
Эдя, горим, что делать? Может, договориться с машинистками за десятку и быстро с листа им диктовать?
--
Ты офигел, это ведь тотчас же станет известно всей редакции, включая главного. Захотел вылететь?
--
А что делать-то?
--
Давай режь ножницами, сделаем склейку из разных мест, а потом просто на ксероксе копии сделаем. Иного выхода нет.
--
Но копии не берут в редакциях!
--
Возьмут, куда они денутся, у великого астролога все возьмут, тут не они диктуют, а мы.
Мы на скорую руку покромсали ножницами разные куски рукописей, склеили оставшиеся три или пять страниц и едва успели отксерить, как явился курьер из этой газеты. Эдик протянул ему ксероксы гороскопа и с некоторым высокомерием в голосе сказал девочке-курьерше:
- Маэстро хотел бы знать, когда все это выйдет? И он настаивает на том, чтобы в рукописи ничего не вздумали менять без согласования с ним. Иначе - за последствия он не отвечает.
Испуганная девочка поблагодарила и убежала. Я почувствовал сильную усталость, сразу захотелось выпить.
--
Боже, Эдя, какая все это ахинея! Кто это все читает? Хотел бы я хоть раз увидеть этого человека, - сказал я, когда дверь за курьершей закрылась.
--
Еще увидишь, - хмуро сказал Эдик. - И не одного...
Мы оба даже и не подозревали тогда, насколько убийственно пророческими окажутся его слова.
4.
Несколько дней прошли в тишине, обычных редакционных заботах и в разговорах о духовности и глубине русской души, лишь изредка я заходил к Эдику в кабинет и спрашивал про гороскоп.
- Да я им не звоню, опасаюсь разоблачения - уж будь, что будет, - обреченно отвечал Эдик.
В понедельник, когда должна была выйти газета с гороскопом, я зашел к Эдику, и он встретил меня угрюмым взглядом исподлобья, а затем - ожесточенной руганью:
- Свинопасы хреновы, они там все перепутали к чертовой матери. На вот, посмотри, - протянул он мне газету, - Текст для Рака поставили Близнецам, половина Водолея у Скорпиона, а половина у Козерога, и в результате получилась полная абракадабра.
Я попытался его успокоить и сказал, что удивлен его несоразмерному отчаянию, поскольку думал, что он, так же как и я, считает, что там была изначально эта самая "полная абракадабра". Но это его лишь еще больше распалило:
- Да неужели ты, балбес, не понимаешь? - кричал он. - Ну, понятно, что мы всю эту сексуальную муть сами сочинили и рассортировали как попало, но там же хотя бы общая характеристика знаков соответствовала истине, ну классике что ли астрологической, ты понимаешь? Хоть какая-то научная база была... Теперь же полный бред! Ведь обычно эти людишки не только наш гороскоп читают, сравнят и поймут, что все туфта.
Тогда я сказал ему, что придерживаюсь иной точки зрения, согласно которой одни "маджореты", вроде нас с Эдиком, сочиняют после пьянки наставления по пользованию презервативом для Овнов и Козерогов, а другие, с похмелья придумывают так называемые "общие характеристики"... Так что на самом деле ничего страшного не произошло, характеристики эти достаточно расплывчатые, и что мне лично даже запомнить их не представляется возможным.
- Это ты не можешь запомнить, потому что ты вообще ничего запомнить не можешь, а вот клиентки этой газетенки все там наизусть давно выучили. Сами уж могут гороскопы писать. Вот посмотришь - они взбесятся...
Я ответил ему, чтобы он, тем не менее, успокоился, подумаешь - перепутали характеристики. В другой раз напишем правильные характеристики, они ведь тоже должны от времени года меняться или от чего там...от тех же звезд, они же движутся там по небосклону-то - на то он и гороскоп... И вообще, чего он так переживает, не боится ли он за репутацию великого мага Маджорета?
--
Маджоре-еета, - неожиданно зло передразнил меня Эдик. - Погляди вот сюда, - и с силой ткнул пальцем в газету, так что даже прорвал в ней дырку.
Я глазам не поверил, вместо Вивиан Маджорет на месте подписи стояло - Вавилон Мажордом. Лишь теперь я понял, что мне напоминало это имя...
--
- Говорил же тебе - ясней печатай и аккуратней склеивай, все из-за тебя, - сказал Эдик.
Он вообще был известным напрасленником, это была одна из женских черт в его характере. Да и кто вообще-то из нормальных мужиков идет в искусствоведы, не смешите меня...
Я обиделся и вышел, с ожесточением хлопнув дверью. Астролог хренов...
5.
Прошло еще какое-то время, когда я старался не заходить к Эдику в кабинет, поскольку уж больно близко к сердцу он принял это головотяпство редакции "Женских дел", да и меня немного обидел. Но потом все как-то улеглось, позабылось. Гонорара я с него не спрашивал, чтоб не бередить болячки, знал - ежели что будет, он сам меня призовет, не зажмет.
И вот однажды он позвонил мне уже в конце рабочего дня и радостным голосом пригласил зайти к нему. Я зашел и увидел на столе бутылку Мадеры, фрукты - угощение для той поры нерядовое, и - счастливого Эдика.
- Все в порядке, старик, - сказал Эдик, обнял меня за плечи, помял и положил на стол стопку десятирублевых советских ассигнаций. - Это твоя доля.
Доля оказалась даже больше, чем я ожидал, что бывает довольно редко.
--
Это я потребовал компенсацию за перепутанное имя, сказал, что маэстро рвет и мечет, - хитро улыбнулся Эдик. - Они всем довольны, можно сказать, просто счастливы. Заказали еще один в таком же духе на следующий месяц и даже вот, - он положил на стол увесистый целлофановый пакет, - дали письма из редакционной почты почитать, сказали, что там много отзывов.
--
Каких отзывов, - спросил я опасливо, - ругательных?
--
Да, вроде, ничего не сказали, щас поглядим, - сказал Эдик.
Мы заперли кабинет изнутри, налили в давно потерявшие прозрачность редакционные стаканы Мадеру, чокнулись за успех и стали разбирать письма читательниц. Глаза у моего товарища блестели, мои наверняка тоже.
--
Вот послухай, - сказал Эдик, коверкая от восторга слова. - Послухай... Пишет нам Татьяна Русанова из Калининграда, 37 лет, инженер-экономист по профессии, замужем 17 лет, двое детей. "Сама-то я типичный Водолей, для которого, как вы вы совершенно точно пишите, секс не самоцель и не чистая физиология, а лишь повод для размышления..."
--
Боже, неужели это мы такое написали!? - схватился я за голову в порыве легкого раскаяния. - Ты только вдумайся: "не физиология, а повод для размышления".
--
И не только написали, но и при переклейке перепутали то ли с Близнецами, то ли с этим... с тараканом-то этим...
--
Со Скорпионом?
--
Ну да...
--
Я же тебе говорил, что один хрен, вот нашла же женщина, что на нее очень похоже. Значит, все относительно, дорогой друг...
--
Ага, ну вот, значит, дальше... "Кроме того, как вы точно пишете, у Водолеев чувствительная, одухотворенная натура, не терпящая грубости и прямолинейности... А муж мой типичный Лев, кидается на меня, как на сырое мясо, совершенно без всякой прелюдии, да и то в последнее время все реже и реже или когда пьян... Словом, последние пять лет - сплошная мука и никакой семейной жизни, никакого так называемого интима... И вот, не поверите, как только мне попала в руки ваша газета, как только я прочитала ваши рекомендации для Львов и Водолеев, я сразу поняла, что мы делаем все не так. Просто до сих пор мы пребывали в полном заблуждении. А теперь, я дождалась хорошего настроения у мужа и показала ему ваш гороскоп, конечно же, испытывая страх, что он все тут-же сплеча отвергнет. Но неожиданно - он заинтересовался, хоть поначалу и с некоторым сомнением. Он просто не был уверен, что это все возможно, то что вы пишете. Но я настаивала и, наконец, он согласился попробовать и мы, засучив рукава, с взялись за дело..."
--
- Очень многообещающе - "засучив рукава", - сказал я. - Ну, дальше...
"Для начала мы обеспечили постоянное загадочное мерцание свеч, а также тонкое эмоциональное восприятие мира, - и, как вы пишите, - сильно удлинили прелюдию за счет ороальтруизма, а точнее - щекотания языком мочек ушей, глазных впадин и района шейных позвонков, ведь, как вы совершенно справедливо пишете, глубокого удовлетворения можно достичь ТОЛЬКО в результате настоящего ороальтруизма...", - читал Эдик.
--
Ороальтруизм с закатанными рукавами, - изумился я.
--
Не перебивай ты, - нетерпеливо сказал Эдик. - Слушай дальше: "Затем мы попытались применить переменную динамику толчков и задержек как практикуют ее даосы - на 9 мелких делается одно глубокое проникновение, правда, постепенно мы пришли к наилучшей комбинации для Львов и Водолеев - на 7 мелких один глубокий толчок, а также на 5 мелких один проникающий с глубоким диафрагмальным дыханием в паузах... А потом, когда мой муж еще освоил технику пролонгации по методу Мастера и Джонсона...", - Ну тут еще всякие подробности неуместные, - сказал Эдик, не будем...
--
Ну почему же, очень интересно, - сказал я. - Какой-то Метод Джонсона... Я уж забыл это хоть что такое?
--
Это не важно, - сказал Эдик. - Ну вот, главное: "И тогда наша жизнь, без преувеличения, засияла всеми красками радуги. И остается лишь сожалеть, как много времени мы потеряли прежде. Огромное спасибо вашей редакции, что публикуете труды таких замечательных людей, как Вавилон Мажордом. Мы оформили подписку на полугодие и теперь с нетерпением ждем следующего номера, чтобы последовать его рекомендациям", - Вот так-то, Жека!
А я уже торопливо распечатывал другое письмо. Вот, пишет Марина, 32 года, товаровед из Симферополя, сама Весы, муж Водолей. Ну, тоже пишет, что семейная жизнь затухала, шла наперекосяк, у мужика появилась любовница и все шло к разводу, но потом, вдруг... наша газета, короче, стала откровением: "...И тогда мы прибегли к размазыванию того, чего вы пишете, правда в комбинации не с кетчупом, которого теперь даже у нас в торге не достать, да и очень дорого, а вместе с медом и сливками, так что вышло, думаю, даже не хуже, а лучше... ведь поди попробуй этот кетчуп послизывай языком..."
--
Тьфу, черт, какой физиологизм, - поморщился я. - Впрочем, она права - много кетчупа не послизываешь, изжога начнется. А кстати, а чего она там с медом и сливками размазывала-то, ты хоть исправил там эту вульву на что надо? - спросил я, на мгновенье почувствовав ужас от промелькнувшей мысли и, кажется, даже протрезвел.
Эдик в это время с суровым выражением лица уже лихорадочно листал газету, нашел, забегал глазами по строчкам и, наконец, с шумным выдохом откинулся на своем драном редакционном кресле: "Заменил!"
Мы оба вытирали пот со лбов, хорошо вообразив последствия возможной ошибки. Решили еще выпить по стаканчику прежде, чем продолжить разбор почты.
"А еще, - продолжает Марина, - точно так, как вы и посоветовали для Весов и Водолея, мы стали практиковать ролевые игры. Сначала я играла ежика, а он удавчика, пытающегося меня проглотить..."
--
Очень сексуально! - прокомментировал Эдик. - Ты только представь себе - проглотить ежика! Сразу встает.
" ...А потом играли в Отелло и Дездемону, меняясь ролями, и все было просто замечательно...", - читал я.
--
Главное, что у них тоже все наладилось, - сказал я: "Именно после вашего гороскопа мы открыли для себя новые горизонты в сексе и наладили наши остывающие супружеские отношения, огромное Вам за это спасибо, уважаемый Мажордом".
--
А вот еще, вот... - раскрыл Эдик новый листок с письмом. - Людмила из Химок, 27 лет, замужем 5 лет, рост 173 сантиметра, вес 60 кг, размер груди 4-й, по знаку Скорпин, просит о личной встрече для более подробной консультации по семейным вопросам с маэстро Мажордомом... Прям модель. Ну, кто будет консультировать?
--
А кто из нас Мажордом...э-э-э... Маджорет? - спросил я.
--
Оба.
--
Ну, вот оба и примем. Мы, типа, бригада маляров коммунистического труда, - сказал он, застегивая штаны, - а маэстро Мажордом сейчас подойдет... - припомнил я старый анекдот.
Мы выпили уже две бутылки Мадеры и разобрали только половину из объемистого пакета писем, и ни в одном из них не было и тени сомнения в верности наших рекомендаций. Напротив, оказалось, что все женщины, как прилежные первоклассники над домашним заданием принялись пыхтеть на своих двуспальных и полуторспальных кроватях над воплощением в жизнь наших с Эдиком пьяных фантазий на астросексуальную тему, и ни на шаг не отступали от инструкции, зачастую мужественно преодолевая сопротивление мужей. Перед мысленным взором вставала грандиозная картина великой страны с дыбящимися по всей территории двухспальными одеялами, где семейные парочки прилежно отрабатывают наши с Эдиком "наставления по эксплуатации" и воплощают в действительность все эти "двойные зажимы оргиастическими манжетками", а также и их варианты с одинарными зажимами, все эти сложнейшие комбинации фрикций и диафрагмального дыхания, применяли глубокий ороальтруизм и метод пролонгации Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон, переходя от одной копуляции к другой... Тираж-то у газетенки был нешуточный - около миллиона экз., да не исключено, что она еще переходила из рук в руки... Эдику в редакции сказали, что тираж моментально исчез. И все население "до самых до окраин" закопошилось под простынями, восстанавливая взаимное доверие и исправляя ошибки семейной жизни. И в большинстве своем - добивалась-таки гармонии и семейного счастья! И не было ни одного ругательного письма, везде нас с Эдиком, а, точнее, маэстро Мажордома (который для нас все же продолжал оставаться Маджоретом) благодарили за то, что мы открыли перед ними эти пресловутые "новые горизонты в жизни и сексе...", а также "за спасенную семейную жизнь". Мы были ошарашены, счастливы и обессилены. В какой-то момент мы перестали читать письма и просто молча смотрели друг на друга. Даже не улыбались. Все это не укладывалось в голове.
--
Черт, сколько сумасшедших, - сказал наконец пьяноватый Эд. - Неужели все бабы такие?
Я усомнился, что все. И предположил, что этот гороскоп явился каким-то адсорбентом для несчастных баб, - и сами дуры, да еще и в любви не повезло, ну то есть в жизни... Мужики же - они, сам знаешь, грубые, нечуткие, пьют, воняют, дерутся и никаких тебе нежностей... А я вот своей Насте боюсь признаться, что пишу эту дребедень, боюсь попрет за предательство идеалов, так сказать, чистого искусства. Она же у меня жуткая снобка, ты знаешь. Она же даже чтение газет считает глубоким нравственным падением.
Эдик с Настей были однокурсниками по университету, благодаря ему я с ней и познакомился.
--
Да знаю, знаю... - сказал он как-то так раздраженно. - Но от денег они обычно не отказываются... А я своей правду сказал, так она меня тоже придурком обозвала. Говорит - докатился, скоро будешь сексуальные гороскопы составлять, извращенец.
--
То есть как сексуальные? - не понял я. - А мы с тобой какой составляли? Бывают разве еще сексуальнее? Это уж, поди, порнографические какие-нибудь, извини за выражение...
--
Ну, я ей сказал только, что дали заказ за хорошие деньги на составление гороскопа, а что сексуальный тоже не решился сказать, чтобы извращенцем не посчитала...
Потом немного помолчал и с неожиданным жаром добавил:
- А что в это плохого-то, что? Видишь - сколько теток спасли. Да еще вместе с мужьями...
Мы опять замолчали и оба уставились в пол. Существо самой жизни, казалось, на секунду приоткрылось нашим запорошенным московской суетой взорам.
--
Черт, черт... - упрямо повторил Эдик. - Может, и нам попробовать - по своим же рекомендациям, а? Может, в этом есть какая-то мистическая тайна, - вот мы ее коснулись и сразу осчастливили столько народу, столько замечательных женщин. А так вот пишешь-пишешь всякую дребедень, как я, про влияние Мира Искусства на Черный квадрат Малевича, а ты про эту, как ее... экзистенциальную импотенцию, - и хоть бы одна собака тебе слово доброе сказала, ну хоть один раз в жизни, что, мол, спас, открыл новые горизонты в этой самой экзистенции. Ну, ты хоть одно вот такое письмо получал, как эти, скажи честно? Что ты, мол, кому-то жизнь спас своей статьей о Достоевском-Кьеркегоре, и она теперь пошла совершенно по-новому? Ну, вот скажи, тебя хоть один раз, хоть одна собака за твои статьи похвалила как-нибудь так душевно и с такой искренностью, как вот эти женщины, если ты им сам же не налил за похвалу... Ведь пьяный вопль "старик - ты гений" - это ерунда, не считается...
--
Нет, ни одна собака, - сказал я грустно, и это было правдой.
--
То-то! Не тем занимаемся, Жека, не тем... Вот что надо делать, вот это настоящее...
Помню, что я тогда даже испугался:
--
Эдя, но ведь это все ПОЛНАЯ АХИНЕЯ! Это же липа все! Ты что?
--
Не зна-аю, - сказал мой друг таким тоном, что было ясно - он уверен в обратном. - Короче, к четвергу - новый текст, уже по той же примерно схеме.
"Вот так, одним грустным осенним вечером, после двух бутылок мадеры, смотрения на листопад сквозь заляпанные редакционные стекла и чтения благодарственных женских писем, родилась наша известная впоследствии сексуально-астрологическая фирма под брендом "Вивиан Маджорет". Постепенно и технология отработалась: он пишет такую слащаво-романтическую чушь общего характера для всех двенадцати знаков, знаете, все эти трепетные и манящие взгляды, отблеск свечей в бокалах и глазах Скорпиона, а также страусиные перья в трусах у Раков, а я - такую естественно-научную конкретику - количество фрикций по дням недели, или адаптированную Кама-Сутру для ветеранов труда и лиц страдающих ожирением и одышкой, - закончил Евгений и накрыл свой пивной стаканчик картонной подставкой, что по кельнскому обычаю означает сигнал кельнеру - больше не наливать".
