Okopka.ru Окопная проза
Коряков Юрий Михайлович
Афганские будни

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения] [Рекламодателю] [Контакты]
Оценка: 8.26*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Афганские будни - это рабочее название моей будущей книги. Это мои личные воспоминания о службе и жизни в Афганистане, изложенные в хронологической последовательности и связанные между собой по месту и времени.
    Всё события по службе происходят в провинциях, Бадахшан и Кундуз. Всё что написано в дневнике на 97% правда, 3% оставляю на свою субъективную оценку событий...
   Часть первая.
   16 ноября 1986 года я пересек границу Афганистана. Этот день разделил мою жизнь на две половины. Вторую половину мне ещё предстояло узнать....
   В начале сентября, после краткосрочного отпуска с заездом на малую Родину к родителям, в Абакан, я прибыл для дальнейшего прохождения службы в Ташкент, в штаб Краснознамённого Туркестанского военного округа.
   Сразу же после обращения в отдел кадров ТуркВО, мне и Жене Вожову, моему другу, командиру гранатомётного взвода 1-го мотострелкового батальона, с которым я приехал из Центральной Группы Войск (ЦГВ), подполковник-кадровик предложил должности в военном комиссариате одного из районов Джизакской области Узбекистана.
   Дело в том, что перед самым нашим приездом в Ташкент, по причине тотальной коррупции в военкоматах ТуркВО, была произведена чистка кадров. В результате чего, несколько десятков офицеров лишились должностей и были уволены из рядов Вооружённых сил. Я на секунду представил, что продолжу свою службу в каком-нибудь затрёпанном районном военкомате и ужаснулся самой мысли о продолжении такой карьеры. Поэтому предложение о службе в военном комиссариате отмёл без колебаний. А старший лейтенант Вожов согласился и поехал служить в районный военкомат Джизака. Его можно было понять. У него семья, маленький ребёнок...
  - Тогда - Афганистан, товарищ старший лейтенант, - с нескрываемой ухмылкой обратился ко мне кадровик...
  - Ну что ж, Афганистан, так Афганистан. Не я первый, не я последний....
  Я не стал упрашивать подполковника найти мне 'тёплое' местечко. Даже сама мысль об этом мне претила.
   Я, как и все военные люди, не выбирал, где прикажет Родина, там и буду служить...
   Для кадровиков я был ценным товарищем: у меня уже был заграничный служебный паспорт, я не был обременён семейным положением, меня не нужно было обеспечивать квартирой. Ну а то, что за три года я приобрёл бесценный опыт службы в развёрнутой воинской части, было хорошим бонусом.
   Подполковник отделения кадров смерил меня пристальным взглядом, дал листок бумаги и ручку:
  - Пиши старлей рапорт о добровольном направлении для прохождения дальнейшей службы в составе ограниченного контингента Советских войск в Демократической Республике Афганистан.
   Офицер-кадровик предупредил, что отправка в Афганистан будет в ближайшее дни, и что я должен буду приходить в штаб округа и узнавать, дату отправки. Странное дело, он даже не поинтересовался, где я в настоящее время проживаю, есть ли у меня финансы.
  
  Часть вторая.
   В Ташкенте я остановился у своего друга по военному училищу, Александра Походина. С Александром мы вместе приехали поступать в Омское ВОКУ из одного города, где жили неподалёку друг от друга. У нас были общие знакомые, в общем - земляки. Так уж распорядилась судьба, что мы попали учиться в один взвод, в одно отделение, а наши кровати стояли рядом все четыре года обучения. Саня с женой Татьяной и сыном Артёмом жили в одноэтажном, старой постройки, кирпичном флигеле рядом с Ташкентским общевойсковым командным училищем, где он проходил службу командиром курсантского взвода. Он попал служить в это училище сразу по окончании Омского ВОКУ, хотя мог выбрать место и получше, так как закончил училище с красным дипломом. Мне выделили койку на веранде, которая выходила в небольшой сад.
   Каждое утро я приходил в штаб округа, узнавал об отправке, получал вежливый отказ и ехал обратно домой. Днём гулял в центральной части Ташкента, наслаждаясь красотой его зелёных и ухоженных улиц. Ближе к вечеру, когда спадала жара, принимал участие в футбольных баталиях офицеров-сослуживцев Александра Походина. Такое моё состояние продолжалось около месяца, прежде чем, наконец, мне выдали предписание убыть в распоряжение командования 40-й армии.
   В последний день перед отправкой в Афганистан, голодный и неприкаянный, в раздумьях о своей дальнейшей участи, я шёл по многолюдному и шумному Ташкенту. Никто не обращал на меня внимания, да и кому я был нужен в этом мире, кроме своих родных... Ситуация усугублялась тем, что к моменту отправки в Афганистан в моих карманах не было ни копейки денег...
   Я брёл, опустив голову по раскалённому тротуару вдоль улицы Пролетарской. Среди осенней листвы мой взгляд остановился на зеленоватой бумажке. Она была моим настоящим спасением. Я огляделся по сторонам, чтобы никто не заметил моего наклона за заветной купюрой, ловким движением правой руки подцепил 'трёшку' и сунул её в карман брюк...
   Неподалёку от места, где мне улыбнулась удача, я увидел хинкальню. На рубль я взял полуторную порцию узбекских пельменей с бульоном, и пол стакана сметаны. Насытив свой организм, я отправился в парк имени Горького. Ранее я уже захаживал в этот зелёный оазис с раскидистыми чинарами для того, чтобы пострелять из пневматической винтовки, и весьма преуспел в этом деле. В тире практиковалась призовая стрельба. Главным призом была определённая сумма денег. Иногда мне удавалось 'заработать' несколько рублей и я довольный уходил по своим делам. Бывали случаи, когда я вовремя останавливался и уходил 'при своих'...
   С двумя рублями в кармане я подошёл к стойке, чтобы поучаствовать в такой стрельбе.... Мишени были отпечатаны на чёрном прорезиненном постаменте и представляли собой пять кругов, по количеству стрелков, участвующих в призовой стрельбе. Каждый стреляющий покупал по пять пулек, стоимость которых составляла двадцать пять копеек. Приз, в размере пяти рублей, получал стрелок, набравший пятьдесят очков. Три рубля получал стрелок, набравший сорок девять очков. Один рубль получал стрелок, у которого было выбито сорок восемь очков. В лучшем случае один из пяти стрелков выбивал сорок семь - сорок восемь очков. Поэтому тирщик почти всегда оставался с хорошей прибылью.
   Этот стрелковый аттракцион был популярен среди местной публики и привлекал много народу. Купив пять специальных пулек с плотным хвостовым оперением, мне пришлось подождать, пока освободится 'моя' винтовка, которую я знал 'в лицо', точнее знал её номер.....
   По команде тирщика я и мои соперники приступили к стрельбе. Первым же выстрелом я попал в десятку. Аккуратно, не меняя точку прицеливания и плавно спуская спусковой крючок, я выбил пятьдесят очков. Первая серия закончилась удачно, и мне выплатили пять рублей. Купив пульки для повторной стрельбы, я продолжил стрельбу. Отстреляв ещё раз и выбив пятьдесят очков, я вновь получил свои призовые. Протянув тирщику деньги для третьей стрельбы, я получил категорический отказ с формулировкой:
  - 'Иди от сюда на ...., Ворошиловский стрелок, понаехали тут разные...'... Вдобавок к этой фразе, старый узбек достал из штанов скомканную пятирублёвую бумажку и протянул её мне, шепнув на ухо:
  - На, и уходи быстрее, а то мне тут тебе всю выручку придётся отдать...
   Заработав тем, для чего собственно я учился четыре года, почти пятнадцать рублей, я устроил семейству Походиных и себе прощальный перед отправкой в Афганистан ужин.
   За столом Саша сказал мне слова, которые я запомнил навсегда:
  - Михалыч, сохрани себя, никогда не иди на компромисс с собственной совестью и обязательно вернись домой, где тебя будут ждать родители и брат...
   Перед ужином я позвонил своим родителям. Ничего не сказав им о своем новом назначении, я попросил маму, чтобы она передала трубку младшему брату Олегу. Только ему я намекнул о том, что еду служить в Афганистан, и чтобы он пока ничего не говорил родителям, а в случае непредвиденных обстоятельств, был для них надёжной опорой....
  
  Часть третья.
   Самолёт на Кабул должен был вылетать ранним утром 16 ноября. Уже не помню, каким способом я добрался до аэродрома Тузель (Ташкент-Восточный), но последние двести метров шел пешком по ночному Ташкенту и тащил полный чемодан вещей, привезенных из Чехословакии. Мимо, по широкой ночной улице проезжал тяжёлый тягач, который медленно буксировал от заводских ворот новенький Ил-76-ой.
   Под утро мы взяли курс на Кабул. Соседи, летевшие к новому месту службы, из отпуска и командировок, молча наблюдали за происходящим. Каждый по своему, и я в том числе, переживали и были наедине с собственными мыслями. Неизвестность и неопределенность, страх и тревога - вот эти четыре слова, которые характеризовали моё состояние. Что будет дальше? Как пройдет полет и посадка? Где и в каком месте буду служить? Как сложится дальнейшая судьба? Останусь ли живым и вернусь ли домой?...
   Подлетая к аэродрому Кабула самолёт начал снижение. Посадка проходила не так, как это происходит в обычных, мирных условиях. Для обеспечения безопасного расстояния от точки возможного обстрела до самолета, существовала зона, которую контролировали наземные части боевого охранения аэродрома. Самолёт должен попасть в охраняемую зону, начать снижение почти вертикально по спирали, делая два витка перед посадкой, не давая возможности противоборствующей стороне произвести выстрел из переносного зенитного ракетного комплекса или крупнокалиберного пулемёта. Одновременно самолет производил отстрел так называемых ловушек (пиропатронов). Их тепловой эффект был значительно выше температуры выходящих газов воздушного судна, что осложняло прицеливание инфракрасной головки самонаведения ракеты. Кроме этого, в небо поднимались вертолеты для прикрытия транспортных самолётов. Всю картину происходящего мы, сидевшие в Ил-76, сполна прочувствовали на себе. Уши не просто закладывало, они сворачивались в трубочку. Лёгкая паника и ужас охватили нас. Вся посадка заняла считанные минуты, лайнер благополучно приземлился на взлётно-посадочной полосе Кабульского аэродрома, и груз облегчения свалился с плеч.
   Яркое афганское солнце, несмотря на середину ноября, ласкало своими жаркими лучами. Встречавший нас колоритный старший прапорщик в рыжих усах, зычным голосом скомандовал прилетевшим, пройти за ним, на территорию Кабульского пересыльного пункта. Нас построили, распределили по модулям казарменного типа.
   Из громкоговорителей то и дело доносились объявления о необходимости сдать кровь, соответствующей группы, оглашался список военнослужащих, которым необходимо было собрать вещи и проследовать к месту посадки, для отправки в свой гарнизон или в штаб 40-й армии.
   Мы сдали свои документы для определения своей дальнейшей участи. Ближе к обеду, вновь прибывших военнослужащих собрали в большом металлическом ангаре, который одновременно служил клубом и столовой. Молодой замполит провёл с нами беседу о нравах и обычаях народов Афганистана.
   После просветительского мероприятия, вместо пищи познавательной, стали потчевать дарами съедобными. Несмотря на откровенно плохо приготовленные блюда, я без разбора съел всё, что было предложено, потому что к этому моменту я не ел почти двадцать часов.
   В столовой я познакомился с лётчиком, командиром звена Су-25, из Кандагара, который возвращался из командировки в Союз. Алексей был в кожаной лётной куртке и в лётном камуфлированном обмундировании, подтянутый, с голубыми глазами, брюнет - таких мужиков любят женщины. Я обратил внимание, что питался он не так, как все остальные и спросил у него:
  ѓ- Почему у тебя другой рацион?- на что он ответил, что у него лётный паек по талонам.
   В модуле мы расположились на соседних кроватях и разговорились о службе. Алексей уже второй раз в Афганистане. После года службы, лётный состав и обслуживающий технический персонал заменялся в Союз.
   Тем временем, по громкой связи в очередной раз объявили, что срочно требуется третья положительная группа крови. Как раз у меня была такая группа. Я первый раз решил сдать кровь, за это полагалось двое суток к отпуску и дополнительный паёк, в виде шоколадки, двух банок консервов, пачки печенья и банки сгущённого молока.
   На пересыльном пункте кипела своя, особая жизнь. Кто-то прилетал в Афганистан, а кто-то убывал в Союз или к новому месту службы в Афгане.
  Интересно было наблюдать за вновь прибывшим контингентом, коим был и я. Особо пристальные взгляды привлекала девушка, прохаживающая по бетонному тротуару. Она была одета в короткую юбку, которая еще больше усиливала и приближала к ней мужские взгляды. Глядя на эту красотку я подумал, зачем она приехала в Афганистан? С какой целью?
  '... Ведь здесь стреляют,
  И здесь, как прежде идёт война...'
   Незаметно наступил вечер, в клубе показывали фильм с ужасным звуком, который то и дело прерывался из-за объявлений и обрывов киноплёнки. Суета не прекращалась ни на минуту. В модуле играли на гитаре. Несколько офицеров расписывали преферанс. Война была где-то далеко и совсем близко... Мы с Алексеем приготовились немного поспать и уже укладывались в скрипучие кровати. После новых впечатлений, раздумий и тревог, я провалился в безмятежный сон. Не помню, сколько я проспал, но сон мой и моих соседей был прерван раздавшимся поблизости мощнейшим взрывом. Я автоматически свалился под панцирную кровать. Алексей невозмутимо лежал рядом, и не скрывая улыбки, стал успокаивать меня, говоря, что всё уже позади. И правда, зачем падать, когда взрыв уже прогремел.... Не показывая, что испугался, я встал, отряхнулся от толстого слоя прикроватной пыли, как вдруг ещё один взрыв прогремел в ночной тишине. Выбитые окна в углу нашего модуля и осколки стекла подтвердили опасность происходящего. Вот тут я, наконец, понял - я на войне. Затем было еще несколько разрывов реактивных снарядов, которые уже не представляли опасности для нас, обитателей пересыльного пункта, но, несомненно, принесли боль и горе неизвестным нам людям. В ответ 'заработал' дивизион реактивных установок 'Град'. Через несколько минут 'война' прекратилась так же внезапно, как и началась...
   Наутро моего нового друга Алексея вызвали для отправки к своему месту службы. Широким гусарским жестом он отдал мне пару своих талонов. Мы попрощались. Алексей пожелал нам обоим, чтобы количество взлетов соответствовало количеству посадок. Впервые от него я услышал выражение, что 'не бывает ничего в жизни в последний раз, бывает только крайний раз...'
   На пересыльном пункте я провел ещё пару суток. Не знаю, чем было вызвано мое столь длительное пребывание, но мне порядком это надоело. Народ сменял друг друга, а я всё никак не мог определиться, где же я буду служить...
   Наконец наступил день когда, объявили мою фамилию и номер борта Ан-12-ого на Кундуз, на котором я должен был убыть к новому месту службы. Окружающие, с которыми я успел познакомиться, одобрительно закивали головой. Хорошо, что в Кундуз, на север страны, а не на юго-запад, куда-нибудь в Кандагар. 'Если хочешь жить как туз, поезжай служить в Кундуз', - такая поговорка 'ходила' по Афганистану. Получив в каптёрке свой чемодан, я чуть было не опоздал к самолёту, который стоял уже с работающими двигателями на дальней стоянке и поднятой аппарелью грузового отсека. Я с трудом закинул чемодан, попробовал самостоятельно загрузиться, но с первой попытки не получилось. Затем чья- то мощная рука подтолкнула и закинула меня в чрево самолёта... Боковые створки закрылись и самолёт медленно покачивая крыльями направился к старту взлётно-посадочной полосы.
   Почти половина салона самолёта была загружена деревянными ящиками, с фамилиями и адресами для доставки скорбного 'Груза-200'. По бортам самолёта сидели человек двадцать солдат, прапорщиков и офицеров, которые сопровождали этот 'Груз'. Рядом, на развернутом брезенте, лежали туши говяжьего мяса. Мне досталось место в хвосте Ан-12-ого...
   В мыслях о предстоящих событиях и встречах, время в полёте пролетело незаметно. Самолёт 'садился' в Кундузе 'по-афгански', под прикрытием пары Ми-24-х... Ситуация усугублялась тем, что при изменении давления, воздух внутри фюзеляжа наполнялся смесью запахов, исходивших от грузов. Шасси самолёта коснулись твердой поверхности, наступило, несравнимое ни с чем, облегчение...
   В тот момент я еще не знал, что мне не раз предстоит 'путешествовать' по северным провинциям Афганистана на различных типах воздушных судов...
  Спустя несколько месяцев, когда транспортные самолеты и вертолёты стали летать по ночам, родились эти строки:
  
  Ночь темна, только звёзды мерцают,
  Тишина..., но никак не уснуть,
  Это гул самолета прорвался наружу,
  И пытается в небе спираль завернуть.
  
  Гул моторов всё ближе и ближе,
  Подустали работать в кромешной ночи,
  Им бы надо бы просто выжить,
  Всё спокойно, сиди и молчи.
  
  Тем, кто там, им, наверное, туго,
  Уши всмятку, прижало к скамье,
  Да и прыгать, наверное, глупо,
  До земли 2500, я в себе...
  
  Ну а лётчик, знать парень бывалый,
  Заложил свой вираж на второй уж виток,
  Без отстрелов идет, и на малом,
  Он заваливает на восток.
  
  И с востока, под рёв моторов,
  В крайний свой, крутейший вираж,
  Двести метров осталось, посадка,
  Всё, не сбили сегодня вас...
  
  Часть четвёртая.
   На аэродроме Кундуза меня встретил водитель командирского бронетранспортёра, рядовой Сандуленко Николай. Белокурый парень с Донбасса отвёз меня в расположение отдельного батальона. Поездка заняла минут десять, не больше, но за это время всё моё обмундирование оказалось в пыли. Я с большим трудом отряхнулся от въедливой афганской пыли и обратил внимание, что на въезде в батальон, по обе стороны от ворот, находятся два крыла, забетонированных в постамент. Это был один из символов нашего батальона, так называемые 'крылышки'. На входе справа расположилось отдельно стоящее здание магазина военторга, за ним солдатская казарма. Слева, напротив магазина, какие-то незнакомые мне пока строения. Штаб батальона с пристройками располагался в сорока метрах прямо перед въездными воротами. Все помещения были выкрашены в серый цвет. Территория была ухожена, ровные бетонные дорожки, зелёные насаждения, в виде небольших раскидистых, похожих на пальмы, растений. Между штабом и солдатской казармой, рядом с глубоким оврагом, я увидел открытый бассейн, загороженный щитами с плакатами и наполненный водой, который вызвал у меня удивление.
   В замешательстве я стоял и не знал, куда же мне идти и что делать дальше. Согласно Уставу внутренней службы, мне необходимо было представиться своему новому командиру части. Кто-то из офицеров сказал, что комбат в бане и придётся немного подождать. Через некоторое время меня пригласили в помещение штаба, который одновременно служил и местом для проживания комбата. Моему взору предстала небольшая комната, в которой сидел сержант-писарь, попросивший у меня все документы. Затем меня пригласили к командиру батальона. Я зашёл в кабинет-спальню. В кресле сидел худощавый молодой человек. На вид ему было не больше тридцати лет. Он сидел в кресле, запахнувшись махровым халатом и в солдатских прикроватных шлёпках. Я слегка напрягся и не знал, как обращаться к командиру. Он, видя моё замешательство, сам назвал своё звание, должность и предложил продолжить установленный церемониал. Теперь уже я чётко, как учили, отрапортовал:
   - Товарищ капитан, старший лейтенант Коряков, представляюсь по случаю назначения на должность командира взвода!
   Мы обменялись с комбатом и присутствующим в кабинете начальником штаба батальона капитаном Никитиным, рукопожатием. Начались расспросы, какое училище я закончил, где служил до Афганистана?
   'Если два офицера, закончившие общевойсковые учебные заведения в течение получаса не нашли общих знакомых, значит один из них 'американский шпион'...
   Так и во время нашей первой встречи обнаружилось, что в Центральной группе войск, где я начинал свою армейскую службу, начальником штаба нашего батальона был капитан Матисаков Н. Э. - однокурсник моего нового комбата.
   Капитан Перевозчиков Сергей Геннадьевич, мой новый командир батальона, рассказал о батальоне, о роте, в которой я буду служить, и в чём заключались особенности моей новой службы. Мне предстояло ещё одно путешествие - убыть на вертолете в северо-восточную горную провинцию Афганистана, в Бадахшан, на аэродром города Файзабада, где располагалась первая рота батальона.
   Комбат выразил сожаление, что время года, в которое я прибыл, было прохладным. Иначе я должен был пройти ритуал, который проходили все, вновь прибывшие офицеры и прапорщики батальона. А ритуал заключался в следующем. Начштаба, под предлогом ознакомления, забирал у офицера все имеющиеся документы, а кто-то незаметно подходил сзади и толкал прибывшего в бассейн. Это было так называемое первое афганское крещение. Если честно, не хотел бы я оказаться в такой ситуации. Может со стороны такая процедура скрашивала афганские будни и выглядела смешно, но для виновника сего события это был дополнительный стресс.
  
  Часть пятая.
   Между тем, быстро наступил вечер. Меня определили на первое время пребывания, до отправки в Файзабад, во вторую роту батальона, которая находилась в километре юго-западнее управления батальона. Нужно было пешком, с чемоданом преодолеть широкий овраг, глубиной около тридцати метров. Тут я впервые увидел и почувствовал, что такое афганская пыль. Эта была не просто пыль, а мучная, мелкодисперсная субстанция. Мои сапоги проваливались в неё, поднимая пыльное облако, которое я хватал своим носом и ртом. Пыль оседала на обмундирование, сапоги и забивалась во все открытые участки. Когда я пришёл на заставу второй роты и на свету увидел себя в пыли, долго отмывался, но все попытки были тщетны.... С этой пылью я прожил в Афганистане почти два года. Чуть позже я услышал, что за два года в Афганистане военнослужащие увозят по два кирпича в своих легких, и это было недалеко от истины...
   Познакомившись с офицерами и прапорщиками управления 2 роты, командир роты, капитан Глушко Н.П. отправил меня в баню. Видимо мой внешний вид представлял собой жалкое зрелище... Баня для русского человека вещь особая, а в условиях боевых действий особое вдвойне...
   После бани меня ждал званый ужин. Офицеры и прапорщики второй роты уже сидели за накрытым столом, и по случаю знакомства, в знак гостеприимства, или по другой, неизвестной мне причине, старшина разлил по рюмочкам, представляющих собой пластмассовые колпачки от упаковки для хранения и перевозки НУРСов, в обиходе прозванные 'нурсиками', домашний самогон.
   Моё тело расслабилось, обмякло и успокоилось. За разговорами мы просидели недолго. Меня отправили спать на выносной пост первого взвода второй роты. В маленькой землянке, в крохотной комнатёнке, я провел первую на новом месте службы ночь.
  
  Часть шестая.
   Утром из штаба батальона пришло распоряжение о сборе офицеров, для участия в методических занятиях руководителей групп политзанятий, которое проводилось в клубе 201-й мотострелковой дивизии. К назначенному времени собрались все, свободные от службы, офицеры дивизии, в том числе и офицеры нашего батальона, с которыми я виделся впервые. Многих из них, как оказалось впоследствии, я видел в первый и в последний раз, по причине того, что подразделения находились на удалении друг от друга и часть военнослужащих вскоре уехали по замене в Союз, а на смену им прибыли новые офицеры и прапорщики.
   Из всех присутствующих я выделялся своей серой повседневной офицерской шинелью и глаженными хромовыми сапогами. Мне казалось, что все смотрят только на меня. Но, как говорится, нет худа без добра. У стены клуба, в компании сослуживцев, я увидел старшего лейтенанта, со знакомой широкой, белозубой улыбкой. Это был весельчак Шура Полянский, мой однокашник по Омскому общевойсковому командному училищу. Он подошёл ко мне, мы обнялись. Он был удивлен, и увидев меня, спросил:
  - Юра, ты, что здесь делаешь?
  - То же самое, что и ты, Саня, - ответил я. Мы перекинулись с ним новостями об однокашниках, которые служили в Афганистане. Срок его службы подходил к концу. Он был ротным в Кундузском разведбате. Затем я увидел офицера, с которым служил в 30-й Иркутско-Пинской дивизии, в Чехословакии. Он рассказал, что приехал в сентябре и служит в 149-м мотострелковом полку. В перерыве между занятиями ко мне подошел полковник Шеходанов Владимир Николаевич. Под его началом я служил в Чехословакии, в 30-й гвардейской Иркутско-Пинской, шести орденоносной мотострелковой дивизии. Он запомнил меня по учениям Щит-84, в которых мне посчастливилось принимать участие. Наша мотострелковая рота в составе первого батальона наступала совместно с Венгерской народной армией. Моему взводу выпала честь, на стыке двух дружественных армий, в непосредственной близости от наблюдательной вышки, на которой находились министры обороны стран Варшавского договора, 'атаковать' условного противника. В ходе каждодневных тренировок он запомнил моё лицо. И когда мы встретились с ним взглядами уже в Кундузе, приветствовал меня. Спустя десять месяцев, судьба вновь сведёт меня с этим офицером. Но это будет совсем другая история. А сейчас мы постигали новые горизонты и методы политического образования в деле воспитания беззаветной преданности и патриотизма своих бойцов.
  
  Часть седьмая.
   Через три дня после моего прибытия в батальон, я впервые должен был лететь на вертолёте. Диспетчер указал борт, на котором предстоял полёт. Я подошёл к указанному вертолёту. В распахнутой боковой двери Ми-8-го я увидел борттехника. Увидев меня, вертолётчик замахал руками, показывая, что на борту нет парашютов, и что-то выкрикивая сквозь шум работающих двигателей.
   Мне пришлось побегать с чемоданом по вертолётной стоянке, прежде чем я 'нашёл' борт, в котором был свободный парашют. Это был Ми-6, бортовой ? 142 отдельной вертолётной эскадрильи 'советников', которая специализировалась на доставке гуманитарных грузов (крупа, мука, сахар и другие продукты) по всему Афганистану.
   Вертолётчики приняли меня, как родного, надели парашютную систему и усадили поближе к кабине пилотов, так, что я мог слышать все переговоры экипажа с 'землёй', между вертолётами и внутри нашей 'вертушки'.
   Караван из семи вертолётов Ми-6 и двух вертолётов сопровождения Ми-8 взял курс на Файзабад. В ноябре 1986 года все полёты военно-транспортной авиации выполнялись в дневное время. Глядя в иллюминатор вертолёта, я рассматривал покрытые снегом пики вершин. Проплывающий внизу горный пейзаж завораживал.
   Выйдя на заданный курс, вертолётчики не стеснялись и вели переговоры между экипажами каравана и открыто сообщали, какой груз доставляется в Файзабад. По статистике, а затем и на личном опыте, я знал, что вертолёты эскадрильи 'советников' никогда не сбивали, по причине того, что часть перевозимого груза, в конечном итоге, оказывалась у 'духов'.
   Вертолёты производили посадку, так же как и самолеты, по спирали. Но здесь, в Файзабаде, ситуация усугублялась наличием горного массива, который располагался по периметру узкой поймы реки Кокча. Расстояние от гор до взлетно-посадочной полосы и аэродромных сооружений позволяло прямой наводкой производить обстрел всего того, что летает и передвигается по земле.
   По установленной традиции, каждый 'караван' вертолётов встречали, в том числе и представители нашей первой роты. Увидев меня в повседневной форме (шинели, фуражке и хромовых сапогах), ко мне подошёл офицер азиатской наружности, с редкими усиками и мягким, вкрадчивым голосом представился:
  - Заместитель командира 1 роты, старший лейтенант Гомбоев. К нам в роту?
  - Да, к вам в роту. Я старший лейтенант Коряков.
  - Давай грузи чемодан на БРДМ и сам забирайся, поедем в управление роты, будем знакомиться с личным составом.
   Как оказалось чуть позже, Арсалан Цибенович Гомбоев, выпускник Дальневосточного высшего общевойскового командного училища имени Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского, 1983 года выпуска. В этом же году и я окончил училище, поэтому у нас было много общих знакомых-однокашников, с кем мы учились или служили до Афганистана. Арсалан рассказал, что из восьми офицеров и прапорщиков в роте находятся четыре человека. Он и сам, незадолго до моего прибытия лежал в санчасти 860 отдельного мотострелкового полка и лечился от малярии. Остальной командный состав роты проходил лечение в инфекционном госпитале в Кундузе. Не было командира роты, старшего лейтенанта Сергея Ефимкина, командира первого взвода - Артура Егиазаряна и замполита роты, эта должность была вакантной. В строю оставались командир второго взвода - лейтенант Александр Екимовский, старшина роты - прапорщик Игорь Богданович Кузив, техник роты - старший прапорщик Володя Кравцов, Арсалан и вот теперь еще и я, старший лейтенант Коряков Юрий, вновь прибывший командир третьего взвода.
   Единственный человек нашего небольшого подразделения, кто не 'подхватил' 'желтуху' (гепатит) - старший техник роты, старший прапорщик Кравцов Володя. У него была коронная фраза, которой он обезоруживал окружающих: - 'Красные глаза не желтеют...' А всё почему? Да потому, что он почти каждый день дезинфицировал свой организм тридцатью граммами сорокаградусного напитка. Остальные военнослужащие, кто имел такую возможность, делали это от случая к случаю, поэтому и подхватили заразу. По нему никогда не было видно, что он 'подшофе'... Тридцать граммов, для стокилограммового русского мужика, как слону дробина...
  
  Часть восьмая.
   Меня переодели в полевую форму-афганку, выдали армейский черный тулуп и представили бойцам. Практически с этого момента началась моя настоящая служба в Афганистане. Застава моего третьего взвода располагалась в землянке, в трехстах метрах от афганского кишлака Кури. Два поста наблюдения находились в непосредственной близости, через дорогу от населённого пункта. Землянка, окружённая небольшим каменным забором, на котором стояли гильзы от снарядов, представляла собой заглубленное сооружение со сквозным проходом, обитое изнутри деревянной 'вагонкой', сделанной из досок от ящиков из-под реактивных снарядов для 'Града'. Снаружи стены землянки были усилены большими, округлой формы, камнями, стыки между которыми промазаны глиной. Небольшие оконные проёмы, которые на ночь завешивались светомаскировкой, одновременно служили бойницами. Солдаты спали на двухъярусных кроватях. Рядом со входом, с правой стороны у стены стояли пирамиды с оружием и боеприпасами. На спинках кроватей висели бронежилеты. В отдельном месте, в землянке, находилось помещение для приёма пищи. Рядом со спальным помещением с левой стороны, располагалась небольшая канцелярия командира взвода, на одной из стен которой висел щит взводной документации, закрытый плотной тканью. В этом же помещении была оборудована небольшая спальная комната, со встроенными деревянными нарами и креслом, сколоченным из двух ящиков от выстрелов ПГ-7 для ручного гранатомёта РПГ.
  
  Часть девятая.
   С первого дня своей службы, я приступил к знакомству со своими бойцами. Молодые парни, немногим старше восемнадцати лет, почти ровесники моего брата, представляли срез нашего общества. Они были из семей простых родителей, разных национальностей, призванных из разных регионов нашей огромной страны. Солдаты выглядели замученными не только экстремальной обстановкой, но и чем-то ещё, пока непонятным для меня. Я видел в глазах почти всех своих бойцов тоску, печаль и безысходность. Лица многих были не бриты и грязны. Обмундирование и постельное бельё давно не стираны. Я видел, как бойцы чесали в кровь своё тело, из-за паразитов. Мне нужно было как можно быстрее разобраться с этим состоянием всеобщего хаоса и привести их 'к нормальному бою'.
   Днём, замкомроты провёл меня пешком по всем заставам и постам наблюдения нашей роты. Протяжённость маршрута составляла чуть более пяти километров. За ночь необходимо было пройти этим маршрутом два раза и проверить, как осуществляется дежурство в ночное время во всех взводах нашей роты.
   Помню свой первый проход по периметру, который начался от управления роты. В подразделении была установлена особая система паролей и отзывов, которая сообщалась личному составу каждый день, в момент отдачи приказа и постановки задач на охрану и оборону зоны нашей ответственности. Вечером выпал снег, который продолжался всю ночь, и то, что было понятно и очевидно днём, ночью приобрело совершенно другие очертания и ориентиры.
   Первым пунктом моего дежурства был наблюдательный пост первого взвода, который находился в центре нашей роты. Я двигался по незнакомой мне местности самостоятельно. При мне был мой личный автомат и два магазина с патронами. Приблизившись к месту, где по моим ощущениям должен был находиться наблюдательный пост, меня никто не окрикнул (на самом деле, до поста надо было пройти еще пятьдесят метров). Я проследовал дальше и слегка напрягся, сделал ещё несколько шагов и услышал, как сзади меня, метрах в десяти, кто-то чертыхнулся. У меня по спине потекли холодные капли пота. Никакого установленного окрика в мой адрес не последовало. Конечно, я испугался, но, слава Богу, никого рядом не было, и никто не видел моего трепетного состояния.... Спустя небольшую паузу я выстрелил на звук. Наутро, мы с Арсаланом по отпечаткам следов от обуви на свежем снегу определили, что кто-то неизвестный хотел проверить нас на прочность и бдительность.
   Две пары афганских калош уходили в сторону горной реки Кокчи. Только река в этом месте была своеобразным заградительным барьером между афганской стороной и расположением нашей роты. Тем не менее, несмотря на холодное время года, кто-то смог переправиться и выйти к нашему посту. Сплошных минных полей вокруг расположения нашей роты не было, поэтому сохранялась возможность скрытного проникновения на наши позиции.
   По рассказам моих сослуживцев, летом 1985 года, на бортовом ГАЗ-66 с полутора кубовой ёмкостью, бойцы решили привести в роту воды для помывки личного состава в бане. Грузовик заехал в реку чуть больше допустимого, и бурным потоком автомобиль утащило ближе в середине реки. Хорошо, что обошлось без жертв. Только спустя несколько недель, когда уровень воды спал, автомобиль удалось вытащить из реки. Единственным материальным ущербом была утрата одного автомата, который мы нашли в двухстах метрах ниже по течению реки в середине мая 1987 года.
   Под утро я пошёл на второй круг. Моё первое дежурство близилось к завершению. Я подходил к своей заставе, которая находилась на противоположной стороне взлетно-посадочной полосы. С первыми лучами, пробивающегося из-за гор солнца, со стороны расположения отдельной роты аэродромного обеспечения, совершенно неожиданно, в мою сторону бежали четыре разъярённых псины. Три серые собаки, с обрезанными ушами, южно-азиатские овчарки огромных размеров, лаяли и кидались на меня. Четвёртая, рыже-белого окраса, хитро, без звука забегала за мою спину и тайком пыталась напасть. Позже я узнал её кличку - 'Наташка-провокатор'. Я схватил автомат за ствол двумя руками и стал отмахиваться им как палкой. В панике, я забыл, что у меня в руках оружие. Со стороны вся эта картина выглядела комично, но мне точно было не до смеха. И вот когда я совсем устал размахивать автоматом, вспомнил, что у меня в руках есть надёжное средство обороны. Я перехватил автомат, одним движением снял оружие с предохранителя, передёрнул рычаг затворной рамы и готов был пристрелить эту безумную свору. Услышав звук затвора, стая собак, как по мановению волшебной палочки, остановилась. Лай собак прекратился, псы успокоились и ретировались в свои будки...
   Усталый, с чувством исполненного долга я дошёл до своей землянки и, не снимая обмундирования, завалился на кровать и провалился в безмятежность. Проснулся от того, что кто-то щекочет меня по носу. Я открыл левый глаз и увидел, как рядом с моей правой щекой на подушке сидит мышь и её хвост то и дело касается моего носа. Спросонья, не поверив своим глазам, я перевернулся на левый бок. Тут же моему взору предстала еще одна мышь, которая спокойно расположилась на другой стороне подушки. Я пулей выскочил из постели, а сон, как рукой сняло....
  
  Часть десятая.
   К обеду снег растаял. На улице образовалась грязь, слякоть и лужи. Небо в плотных чёрных тучах. По полевому телефону из управления роты поступила команда, срочно всем, незадействованным в несении службы солдатам, прибыть в расположение управления роты. Взвод сломя голову побежал к месту сбора. Усталый после ночного дежурства, я побрёл за ними. Выйдя за границу заставы, в луже я увидел пачку разбросанных афганских купюр, собрал все денежные знаки, которые видел в первый раз. Приближаясь к управлению, увидел и поднял ещё несколько сотенных бумажек. Для меня эта картина была неожиданной.
   На построении роты объявили, что ночью, в расположении второго взвода, на одном из наблюдательных постов, корова 'не ответила на пароль'. Да, бывает такое. Корову выпустили из стойла, непредсказуемое животное по ошибке побрело в известном только ей направлении. Боец, стоящий на посту, в кромешной мгле услышал чьи-то шаги, окрикнул:
  - Стой, пароль?
   Отзыва не последовало. На звук шагающего объекта в одно мгновение наблюдатель произвёл короткую очередь. Утром мирные жители кишлака Баймаласы не досчитались 'Зорьки' в своём стойле. По мусульманскому обычаю животному должны были перерезать горло и выпустить кровь, но так как животное пролежало до утра, этого никто не сделал. Дехкане принесли кормилицу на носилках к нам в управление роты и просили выкупить её у них. Мы через переводчика - таджика, объяснили, что им самим необходимо было следить за 'Зорькой' и не выпускать корову на прогулку в ночное время и, что это их проблемы, а не наши заботы. На том и разошлись. Народ поднял носилки с животным и удалился восвояси....
   Я подошёл к Арсалану, показал вымазанные в грязи афгани. На лице заместителя командира роты промелькнула едва заметная ухмылка.
  - Наверно бойцы испугались, что их будут шманать и избавились от пайсы (афганских денег), - тихим голосом, почти полушепотом произнес Арсалан.
  - Откуда столько денег у бойцов? - переспросил я.
  - Чуть позже всё расскажу и покажу, - ответил он.
  - И что нам с этим богатством делать? - недоумевал я.
  - Оставь пока себе до приезда ротного, потом решим, на что их использовать.
   Такого поворота событий я не ожидал. Мы прошли по тропинке, ведущей к моей заставе, и подняли ещё несколько бумажек разного достоинства. Намётанный взгляд Арсалана увидел в грязи ещё и лепёшки чарса (афганский гашиш)... Нет, я, конечно, слышал, что в Афганистане этого добра хватает, но я не думал, что это всё безнадёжно рядом и что это явление когда-нибудь, окажется близко ко мне...
   Подойдя к заставе, мы построили личный состав взвода. Опытным взглядом Арсалан осмотрел бойцов и сразу определил, чьих рук это дело.
  Арсалан отвёл меня в сторону и показал на командира отделения, младшего сержанта Климова, он был родом из Фрунзе.
  - Обрати на него внимание, сейчас не предпринимай резких движений, понаблюдай за младшим командиром, - посоветовал зам. комроты...
  
  Часть одиннадцатая.
   Почти все солдаты во взводе были одного призыва. Большинство военнослужащих отслужило не более полугода. Из всех бойцов моего взвода выделялись рядовые: Саша Шапран из города Энергодар Запорожской области Украины, Мансур Рябиков из Тобольска, Миша Аспидов из Моздока, Игорь Карпюк из Тулы и Костя Чугуряну из Молдавии. Парни бравые, три месяца перед Афганом проходили службу в учебном полку в Термезе, их готовили для службы в разведке.
   Шапран, вылитый Рэмбо, с приятными чертами лица, широкой белозубой улыбкой, косая сажень в плечах, высокий и стройный запорожский казак. Мансур, застенчивый молодой человек, но в боевой работе - зверь. Миша, рубаха-парень, любитель пообщаться на разные темы, серьёзно занимающийся дзюдо. Костя, слегка в себе, немногословный, хозяйственный парень из молдавской деревни. Игорь - интеллектуал и борец за справедливость...
   В дальнейшем, все пятеро стали моей главной опорой во взводной жизни. Они хоть и самые младшие по призыву, но спуску никому не давали.
   Под предлогом проведения комсомольского собрания взвода я собрал подчиненных в столовой. Саша Шапран был взводным комсоргом. Он начал собрание, я как старший товарищ выступил со вступительным словом.
   Мне было важно вывести своих ребят на откровенный разговор. Я напомнил им, что в любой ситуации необходимо быть со своей совестью в ладу. Я говорил прописные истины: о том, что всех их ждут на родине близкие и родные люди. Что для людей не придумали запасных частей, чтобы они поддерживали друг друга в самых трудных ситуациях и были как одна семья. Нам всем нужно было вернуться домой. Вот лейтмотив моего выступления. Кто-то сидел и смотрел стеклянным взглядом сквозь меня, но подавляющее большинство солдат, мои слова задели за живое. После моего вступительного слова, комсорг встал во весь свой богатырский рост и стал 'резать' правду-матку....
   Всё, что было сказано Шапраном, он сделал открыто и честно. Бойцы устали жить и служить под постоянным давлением старослужащих из других взводов, особенно первого. Те часто использовали моих солдат для выполнения 'специфических поручений'. Мне и в голову не могло прийти, что в Афганистане была дедовщина. Я, наивный человек, полагал, что военнослужащие, объединенные одной большой и важной задачей, которая сопряжена с каждодневным риском для жизни, могут по-свински относиться к младшим призывам. Озлобленный на своё униженное положение солдат, способен выместить свою обиду в бою.
   Речь зашла и о младшем сержанте Сергее Климове. Худощавый, со впалыми щеками, небольшого роста, тщедушный и безобидный на вид, Климов был наркоманом со стажем. Судя по всему, попробовал и пристрастился к этой заразе он ещё на гражданке, в Киргизии. Взводные материальные ценности младший сержант тайком менял в ближайшем кишлаке на тяжёлые наркотики. Сослуживцев тоже не устраивала такая ситуация, поэтому мы вместе приняли решение, помочь ему и попытаться избавить его от пагубной привычки, полностью ограничив его контакты с местным населением. Не сразу, но это возымело свои плоды.
  
   Часть двенадцатая.
   Однажды утром, выйдя из своей 'канцелярии' я увидел младшего сержанта Климова, лежащего на кровати и корчившегося от боли. Он не находил себе места. Его буквально выворачивало наизнанку. В тот момент я не мог предположить, что у Клима началась ломка. Я просто с этим никогда не сталкивался. Никто из подчинённых так же не стал просвещать меня в премудрости и тонкости его состояния....
  Я подошёл к командиру отделения и спросил его:
  - Сергей, что с тобой?
  - Живот сильно болит, - скривив лицо от боли, ответил Климов.
  - Собирайся, поедем в полковую медсанчасть. Надо только в управление роты сообщить....
   Получив добро от ротного, я собрал сержанта, и мы отправились на БРДМе в отдельный файзабадский мотострелковый полк на приём к хирургу.
   Без труда добравшись до полка, мы проследовали к модулю, где располагалась медсанчасть. Я оставил Климова в коридоре на кушетке и зашёл для предварительного разговора с доктором, в звании капитан.
   Выслушав меня о симптомах моего подчинённого, капитану стала понятна причина сильных болей в животе, и он попросил меня позвать пациента для осмотра к себе в кабинет. Выйдя в коридор, я не увидел своего сержанта. От злости я готов был разорвать его на части, если б только он попался мне в эту минуту. На крыльце стояли солдаты и громко о чём то разговаривали. Я спросил у них:
  - Бойцы, кто-нибудь видел младшего сержанта, невысокого роста со светлыми волосами?
   Солдаты посоветовали мне пройти за угол. А за углом щитового модуля стояла знакомая фигура младшего сержанта Сергея Климова, излучавшая радость от жизни и её прекрасного и светлого будущего...
  - Товарищ младший сержант, ты почему вышел из коридора? - с нескрываемой ненавистью прошипел я.
  - Я воздухом подышать захотел, там душно, товарищ старший лейтенант, - выдыхая сигаретный дым и улыбаясь, ответил Климыч.
  - Воздухом он дышит, мать твою, пойдём к врачу, он тебя посмотрит.
  - Может быть не надо к врачу, уже ничего не болит....
  - Как не болит? Ты же несколько минут назад умирал, я уже в мыслях готовил текст скорбного письма твоим родителям?
  - Всё прошло, мне уже лучше, ничего не болит.
  - Не может быть, ты же так изнывал от боли, я думал уже всё, капец Климову....
  - Поехали в роту, товарищ старший лейтенант, - растягивая слова, медленно проговорил Климов.
  Я схватил сержанта за руку и потащил в кабинет к капитану.
  Увидев нас, доктор растёкся в улыбке...
  - Ну, как я и предполагал, старлей. Что, сержант, кто-то угостил тебя чарсом и сразу отпустило? Когда ж ты успел?
  - Никак нет, товарищ капитан, - с серьёзным видом, пытаясь соответствовать обстановке ответил Климов.
  - А ну ка дай мне твои руки.
  Климов расстегнул рукава хэбешки и показал доктору вены на своих руках. Никаких следов от уколов не было.
  - Снимай брюки и опускай трусы, - приказал капитан. - Смотри старлей, он у тебя ханкой увлекается. В районе паха у сержанта образовались стройные дорожки от уколов... Я ужаснулся от увиденного.
   Значит, у него есть шприц, возможность и условия для приготовления наркотических инъекций на заставе. И все эти манипуляции происходили на глазах у всех подчинённых и с их молчаливого согласия? От этих предположений мне стало не по себе...
   Климов не был физически сильным человеком, способным держать в страхе двадцать с лишним человек. Я предположил, что это равнодушие и смирение перед сложившейся ситуацией, когда никому ничего не хотелось менять. Но ведь до меня во взводе были другие командиры. Неужели никто не замечал, что есть такой порок? Я и представить себе не мог, с какими сложностями мне придётся столкнуться....
  - Понимаешь, сержант, - начал доктор, - Бог с тобой, ты потерянный для общества человек и как ты будешь жить дальше, меня не интересует. Но ты же подводишь своего взводного. Он у тебя без году неделя в Афгане, толком ничего не знает про это зло и верит каждому твоему слову. А верить наркоманам нельзя. Надо очень жёстко себя вести с такими как ты. Надо бить по рукам и хлебальнику и привязывать к кровати. Пусть переломает, пусть лучше ты сдохнешь, чем будешь коптить эту землю и плодить себе подобных, а в случае если выживешь, может, задумаешься, стоит ли ещё раз начинать.
  - Ты понял, старлей?
   Я кивнул головой, в знак солидарности с врачом....
   Капитан говорил эти слова Климову, но в большей степени они были обращены ко мне, потому что для сержанта, в том состоянии, в котором он в ту минуту находился, слова доктора пролетали мимо ушей.
   От неимоверного стыда за своего подчинённого, я сидел и ёрзал на стуле. Мне и правда, было невдомёк всё, что связано с наркотиками. В военном училище нас никто не учил подобным проблемам. Я впервые напрямую столкнулся с этим явлением только в Афганистане.
   - И ещё, командир, это тебя касается и всех ваших отцов-командиров. Надо создать во взводе, в роте, обстановку нетерпимости к наркотикам¸ чтобы был тотальный контроль за каждым человеком. Загружайте по полной программе свой личный состав, чтобы у них головки не раскачивались в разные стороны. Общайтесь с ними каждый день, напрягайте, чтобы от усталости у них ноги подкашивались, и не было других мыслей, кроме одной, как бы поскорее лечь 'у койку'. Это, пожалуй, главное, а как там у тебя получится, могу только предполагать. Капитан опустил голову и от безысходности махнул рукой... Легко сказать, тяжело осуществить...
  
  Часть тринадцатая.
   Что было дальше с младшим сержантом Климовым? А дальше была каждодневная, тяжёлая работа, итогом которой стали слова благодарности от Сергея Борисовича Климова, когда он убывал по окончанию службы в Афганистане на Родину, в родной Фрунзе.
   Во время прощания с дембелями весной 1987 года, Сергей со слезами на глазах подошёл ко мне. Мы обнялись и долго стояли в таком положении. Он полушёпотом говорил, что благодаря мне и всем бойцам нашего взвода покончил с этой болезнью. Мне искренне хотелось в это верить...
   По его взгляду я видел, что он не хотел уезжать домой. Здесь оставались настоящие друзья, которые в трудную минуту пришли на помощь, здесь оставались настоящие и доверительные отношения, скреплённые выполнением одной общей задачи - остаться живыми и вернуться домой.
   Невооружённым взглядом было видно, как изменился Климов. Из суетливого и вечно замусоленного доходяги, Климыч преобразился. Главное, изменился цвет кожи на лице, она стала светло-золотистого оттенка, выпрямилась спина. Он ходил с высоко поднятой головой. Форма стала 'сидеть', а не висеть на его худенькой фигуре. Мне тоже было приятно наблюдать за этими изменениями и видеть своими глазами результат общей работы.
   Мы почти каждый вечер, особенно когда он был дежурным по заставе, разговаривали с ним. Разговоры 'за жизнь' заканчивались далеко за полночь. Беседовали на разные темы, больше о семье, о будущей послевоенной жизни. Я видел, с каким интересом он общается со мной. Я понимал, что ему на гражданке не хватало простого человеческого внимания.
   Он с ранних лет был предоставлен самому себе. Родители с утра до позднего вечера работали на производстве. Отец сильно выпивал, кроме Сергея мать воспитывала двух братьев и сестру. Двор и улица были главными учителями. В какой-то момент Климыч решил не отставать от своих сверстников и попробовал сначала травку, потому что ею 'баловалось' всё окружение. Потом подсел на тяжёлые наркотики. Проблем с тем, где достать это зелье, в Киргизии нет. Так юношеское любопытство стало большой головной болью для его родителей. Единственная надежда для родных - армия. Может она, родимая, поможет что-то изменить в жизни их отпрыска, и сделать из него 'человека'. А тут Афган - хрен редьки не слаще...
   Я всё время думал, как призывник Сергей Климов, перед армией, прошёл медицинскую комиссию.... Потом вспомнил. Мне ж предлагали продолжить службу в районном военкомате вместо уволенных офицеров. Может быть, кто-то из них оставил на гражданке сынка богатеньких и статусных родителей, а Серёгу Климова, с кучей забот, оправил служить с глаз долой, в Афганистан....
   Мы расставались и оба понимали, что возможно больше никогда не увидимся, что будущее Сергея Климова, зависит только от него самого. За полгода мы стали родными людьми. Где ты, сержант Сергей Борисович Климов???
  
  Часть четырнадцатая.
   Служба постепенно набирала обороты. За пару недель я познакомился с обстановкой, изучил близлежащую местность. Я каждый день занимался с подчинёнными боевой подготовкой. Тренировал действия личного состава при различных нештатных ситуациях. Сам придумывал новые вводные для своих бойцов, и что-то они подсказывали мне, чтобы улучшить и отшлифовать до автоматизма действия по тревоге.
   Большей частью обстрелы происходили в ночное время, и чтобы облегчить наведение пулемётов БТР в цель, в каждом бронетранспортёре в башне стрелка-наводчика пулемёта была приклеена огневая карточка, где были прописаны все его действия.
   Во время занятий днём прицельная марка пулемёта была направлена точно на основной ориентир. Остальные ориентиры и возможные точки для обстрела были чётко выверены по количеству оборотов горизонтального и вертикального приводов наведения пулемётов относительно основного ориентира и записаны в огневую карточку. Поэтому, отработав действия по тревоге днём, ночью наводчикам пулемётов было легко выполнять мои команды, даже с закрытыми глазами.
   Особое внимание уделялось организации связи и взаимодействию с другими взводами роты и вертолётчиками. Мы старались вести радиообмен, используя закодированные команды. Каждый член экипажа мог спокойно настроить радиостанцию, перейти на запасную частоту.
   Ещё одним из главных принципов в боевой учёбе была задача научить главных специалистов взаимозаменяемости. Все члены экипажей бронетранспортёров научились выполнять смежные навыки. Даже простые стрелки, пулемётчики, снайперы и гранатомётчики спокойно могли заменить любого члена экипажа. Этот важный элемент боевой учёбы вызывал повышенный интерес и мотивацию у солдат к овладению новыми воинскими специальностями и навыками, и сплачивал коллектив.
   Водители бронетранспортёров (БТР-70), а их во взводе было три единицы и одна боевая разведывательная дозорная машина (БРДМ-2), ежедневно занимались обслуживанием машин. Техника стояла в оборудованных окопах, обложенная большими валунами. Один раз в неделю, установив очерёдность, мы выгоняли из капониров БТРы и проезжая около пяти километров, проверяли работу всех систем на ходу. В случае обнаружения неисправности, это позволяло своевременно производить ремонтные работы.
   Надо сказать, что в марте 1984 года, при вводе батальона в Афганистан, только техника первой роты нашего батальона прошла все испытания, от Хайратона до Файзабада.
   При подлёте караванов вертолётов к зоне ответственности нашей роты, мы занимали огневые позиции и вели непрерывное наблюдение за окружающей местностью, пока караван не возьмёт обратный курс на Кундуз.
   На двух постах наблюдения, которые были у меня во взводе, постоянно велись записи в журналы наблюдения обо всех передвижениях и изменениях в обстановке. Каждый день я проверял ведение этих журналов. Иногда, прочитав строки, которые записывали наблюдатели, выходцы из Средней Азии, можно было упасть от смеха. Вот один из таких перлов:
   '17.12.1986 год, 15 чисов 08 минут, из кищлак Баймаласи в кищлак Кури пробурбухала один бурбухайка марки 'Индия'. На мащинке и в кабинь биль 25 чилвек....' - перевод: '17.12.1986 г., 15 часов 08 минут, из кишлака Баймаласы, в кишлак Кури проехал грузовой автомобиль, маки 'Индия'. В автомобиле находилось 25 человек'...
   Кроме всего прочего, каждый день мы совершенствовали свои огневые позиции и окопы в инженерном отношении и улучшали состояние своего жилища. Никого не нужно было заставлять выполнять трудную физическую работу. Все прекрасно понимали - всё, что мы делаем, это во благо каждого в отдельности и для взвода и роты в целом.
  
  
  
  Часть пятнадцатая.
   Незадолго до моего приезда, когда взводом командовал старший лейтенант Арсалан Гомбоев, застава почти полностью сгорела. Тепловая ловушка от вертолёта, выпущенная слишком низко над землёй не успела полностью сгореть и попала на крышу землянки. Землянка сгорела за считанные минуты. Личный состав успел вынести оружие, носимый боекомплект и личные вещи. Не смогли сохранить оптические прицелы к гранатомётам, снайперским винтовкам и приборы ночного видения.... Чудом никто в том пожаре не пострадал, но его отголоски ощущались сполна, потому что всё жилище нужно было оборудовать заново. Строительный материал в Афганистане был в большом дефиците, поэтому для обустройства нашей землянки приходилось различными способами находить каналы поставки всего необходимого.
   Совместными усилиями мы привели свое жильё в нормальное состояние. Однажды ко мне подошла группа бойцов и показала 'живой' клубок. Вначале я подумал, что это дождевые черви переплелись между собой, образовав клубок, еле умещавшийся на ладони. Но когда я внимательно присмотрелся, то увидел еле заметные язычки, высовывающиеся из маленьких пастей змей. Удивлению не было предела. Этот клубок солдаты раскопали рядом с землянкой, когда делали усиление стен, подсыпая их гравием. Значит, мама-змея нашла самое безопасное место и отложила яйца со своим потомством в непосредственной близости от людей. Я первый раз в жизни так близко увидел змей. Что с ними делать я не знал. Поразмыслив, мы с бойцами пришли к общему мнению: до сей поры никаких неудобств змеиная семья нам не доставляла, поэтому решили оставить молодняк в покое и положили клубок на прежнее место.
   Как показало время, это было правильное решение. Несмотря на то, что в дальнейшем мы иногда видели змей, больших хлопот они нам не принесли. Правда, был один эпизод, связанный со мной, о котором рассказывать на страницах этого дневника не совсем удобно....
   В общем, во время отправления естественных надобностей, кобра-мама, а может быть, один из её отпрысков, застали меня в интересном положении, расположившись напротив раскрытой двери туалета, аккурат перед моим лицом на расстоянии трёх метров. Змея раскачивалась в разные стороны и заставила меня оставаться в неподвижном состоянии весьма долгий промежуток времени.... Тут уж, не до геройства, однако...
  
  
  Часть шестнадцатая.
   Серьёзным испытанием для вновь восстановленной землянки стало землетрясение, которое произошло в середине января 1987 года.
   Поздно вечером я собрал в канцелярии сержантский состав для подведения итогов прожитого дня и предварительной постановки задач на следующий день. После короткого совещания мы мирно беседовали, а командир отделения, сержант Шевченко рассказывал смешную историю из своей довоенной жизни...
   Вдруг, откуда то из-под земли послышался сильный гул. Все, сидевшие в помещении сержанты переглянулись между собой, мы не понимали, что происходит. Моё тело пронзила нескрываемая дрожь. На лицах бойцов была заметна лёгкая паника. Через пару-тройку секунд я почувствовал, как пол начинает уходить из под ног. В этот момент со стены с грохотом упала доска с взводной документацией. В распахнувшуюся дверь спального помещения я увидел, как с большой амплитудой раскачиваются двухъярусные кровати и с них кубарем падают мои бойцы. Раздался душераздирающий крик дежурного по взводу:
  - Застава, подъём, в ружьё, землетрясение!!!
   Помимо всего прочего, в землянке отключилось освещение. Столпотворения не было. Имея в землянке два выхода, личный состав без паники в считанные секунды покинул помещение. На построении при беглом осмотре выяснилось, что никто из подчинённых не пострадал, все несущие конструкции: стены и крыша остались на месте. Уже утром следующего дня, обнаружились небольшие трещины, которые к обеду бойцы заделали глиняным раствором.
   В файзабадском полку последствия были серьёзнее. Там смертельные раны получили два солдата из боевого охранения, находившиеся, как и мы в землянке. Их придавило перекрытием...
   Через два дня, в программе 'Время', среди прочих новостей, диктор озвучил информацию о землетрясении в Таджикистане силой шесть с половиной баллов. Эпицентр землетрясения находился на территории Афганистана рядом с городом Файзабад, в провинции Бадахшан. Сила толчков в эпицентре составила около девяти баллов по шкале Рихтера. Позднее таких толчков было так много, что я просто перестал обращать на них внимание...
  
  Часть семнадцатая.
   Спустя неделю после моего прибытия в роту, ночью, во время своего дежурства, я вновь проверял посты нашей роты. Проходя по позициям первого взвода, я обнаружил, что на посту возле афганской пересылки Файзабадского аэродрома, два наблюдателя, откинув свое оружие в сторону, спят мертвецким сном. По установленному в таком случае чрезвычайному происшествию, я произвёл в воздух три коротких очереди из автомата. Бойцы на заставе должны были подняться по тревоге и прибыть на боевые позиции. Никакого движения со стороны заставы первого взвода не наблюдалось. Я проследовал в расположение первого взвода, спустился в землянку и увидел сидевшего за столом, в полумраке, подсвеченного 'летучей мышью', дежурного сержанта, который так же спал, опустив свой лоб на стол, положив под него шапку-ушанку. Я разбудил дежурного и попросил поднять взвод по тревоге.
  ѓѓѓ- Застава в ружье! - сонным голосом скомандовал сержант.
   В ответ была тишина, и лишь кто-то из старослужащих, кого я не видел в темноте, буркнул нечленораздельную фразу:
  - Эй, это икто там такой борзий, сапсем ох..л что ли?
   Признаться честно, я впервые слышал такие слова в свой адрес. От этой наглости внутри всё закипело. Я не стал никого уговаривать:
  - Взвод, слушай мою команду: если команда 'В ружьё!' не будет выполнена, на счёт ТРИ, буду стрелять!
   Вновь чьи-то уста выдавили непереводимый текст:
  - Старлей, пошёл на ...й отсюдава, ты ж ещё зелёный, как ...й у крокодила. В Афгане кам-кам (чуть-чуть -фарси) служил. Иди ви свой землянка, пока тебя тут же не пристрелили и не закопали в туа...
   Я не дал закончить свою тираду обнаглевшему подонку и короткой очередью над кроватями прервал монолог старослужащего солдата. Народ на кроватях не ожидал такой реакции и слегка напрягся. В ту же секунду, из угла землянки выскочила громадная 'горилла', которая скачками направилась в мою сторону. Я спокойно успел подняться из землянки на улицу. Встав напротив выхода, я увидел, как внизу показалась голова рядового Иноятова, руки которого нервно сжимали автомат. Выбежав со света в темноту, он не увидел меня. Я воспользовался внезапностью и приставил ствол своего автомата к его лбу.
  - Ещё одно движение и ты труп, - чуть слышно произнес я, - ты понял, боец?
  Секундное замешательство, он быстро принял правильное решение и опустил оружие.
  - Я вэсё поняль, таварищ старший лэйтнант, вэсё, вэсё, таварищ старший лэйтнант, - заблеял рядовой Иноятов.
   Что нужно было делать мне в такой ситуации? Спустить всё на тормозах и сделать вид, что ничего не произошло? Уйти восвояси и остаться в глазах солдат и сержантов, хоть и не своего взвода, слабаком? Решения и действия были спонтанными, но как оказалось в дальнейшем, единственно правильными.
   Тогда, в целях воспитания коллективной ответственности, я вместе с первым взводом нашей роты провёл в окопах почти целый день. Солдаты и я принимали пищу в окопах, я проводил с ними душещипательные разговоры 'за жизнь' и видел, как меняется их настроение.
   Я рассказал о себе, когда и какое училище я закончил, где и сколько времени прослужил до Афганистана. Я рассказал, что у меня есть младший брат, такого же возраста, как большинство из военнослужащих нашей роты. И что все они для меня такие же солдаты, как мой брат. Мне было небезразлично, что они сами думали о сложившейся ситуации. Ведь это не моя личная прихоть - проверить, как осуществляется служба в роте в ночное время, обнаружить, что на одном из постов нерадивые бойцы спят и затем посадить сослуживцев этих негодяев на весь день в окопы в качестве наказания. Они и сами понимали, что последствия такого отношения к несению службы могли быть плачевны, для них самих в первую очередь...
   Ближе к концу светового дня, когда все, в том числе и я, продрогли насквозь от сырой и мерзкой погоды, ко мне подошли виновники 'прекрасного времяпровождения на лоне природы', во главе с рядовым Иноятовым. В присутствии всего взвода, они попросили прощения и заверили, что впредь ничего подобного больше не повторится.
   До их дембеля оставалось несколько недель. Никто не хотел проблем перед встречей с родными...
  
  Часть восемнадцатая.
   Ближе к Новому году из госпиталя вернулись все вылечившиеся офицеры. Я познакомился со своим ротным Сергеем Ефимкиным и командиром первого взвода, лейтенантом Артуром Егиазаряном. Сергей был сухим, можно сказать худощавым, с острым кадыком, двадцатичетырехлетним молодым человеком, с зычным командирским голосом, заряжающим своей неуёмной энергией. Поначалу я чувствовал его настороженность по отношению ко мне, но через некоторое время он увидел, каким стал мой третий взвод. Он видел моё отношение к службе. Может быть, до него дошла история с дембелями первого взвода.
   Большим плюсом было то, что я быстро освоился с окружающей действительностью. В течение нескольких дней я написал пару-тройку текстов и положил их на мелодии известных песен. При случае, я исполнил их в нашей офицерской столовой. Незамысловатые, в шутливой форме тексты песен-переделок создавали неформальную атмосферу. Это приветствовалось в армейской среде. В дальнейшем я написал цикл таких песен-переделок, стихов и даже поэму... Мы не зацикливались только на службе, у нас была своя, особая армейская жизнь. Общими усилиями мы вместе раскрашивали суровую действительность новыми красками....
  
  
  Часть девятнадцатая.
   За неделю до празднования Нового 1987 года, Сергей предложил съездить в Файзабад. Благо в нашем распоряжении были, найденные мною, афганские деньги, которые я решил сдать ротному, когда тот приехал из госпиталя.
   Ранним утром, когда солнце не успело показать свои первый лучи из-за гор, мы вдвоем с ротным и ещё парой солдат, в полном снаряжении сели по-боевому в БРДМ-2 и поехали в город. Проезжая мимо кишлака Кури, я отчетливо услышал, что в борт БРДМа кинули горсть камней. Как оказалось позже, это была автоматная очередь, которая оставила на броне недвусмысленные следы...
   Дорога пролегала вдоль горной речки Кокча. По правую сторону узкой колеи свисала отвесная скала, которая местами едва не задевала за броню. На некоторых участках дороги, практически невозможно было разъехаться с впереди идущими гужевыми повозками и уж тем более с барбухайками (афганским грузовым автомобильным транспортом).
   Мы въехали в Файзабад, по мосту переехали через Кокчу, повернули налево и оказались на главной торговой улице города. Дуканы представляли собой старые деревянные, полуразвалившиеся торговые лавки, на дверцах которых и внутри, в хаотичном порядке был выложен товар, от изобилия и ярких красок которого разбегались глаза. Солдаты заняли оборону. Мне нужно было закупить для взвода мыльно-пузырные принадлежности, белую ткань для подворотничков и ручки с цветной пастой. Конечно, мне хотелось приобрести что-то и для себя. На прилавке я увидел японские часы разных марок. Мы подошли к дуканщику Ибрагиму, который позиционировал себя, как дукандор, у которого есть всё, что необходимо покупателю. Я спросил у него часы, с синим циферблатом, на что авторитетный торговец ответил по-русски:
  - Уважаемый, в Файзабаде нет, - сие означало, что если у Ибрагима нет, то и во всём Файзабаде таких часов с синим циферблатом нет.... Мы одобрительно переглянулись с Сергеем, услышав такой довод. Я выбрал себе RICOH AUTOMATIC. Ибрагим оценил мой выбор. Он подкурил сигарету, приставил её огонек к часам, показывая, что это настоящий хрусталь, а не какой-нибудь пластик и предложил положить часы под колеса бронемашины, на что получил категорический отказ со стороны ротного.
   Возвращаясь обратным маршрутом, на левом берегу реки, в центре Файзабада, Сергей показал на три, одиноко стоящих, высоких хвойных дерева. Метров десять на стволе дерева не было ни одного сучка и веток. Вся крона располагалась на макушке
   - Надо чтобы к Новому году одна ёлка была у нас в роте, - вслух поделился своими мыслями ротный.
   Сказано, сделано...
  
  Часть двадцатая.
   Мы тщательно разработали план операции по захвату ёлки и через два дня снова были в Файзабаде. Во время утреннего намаза и омовения, по всем законам военного искусства, выставили группу прикрытия, организовали группы захвата и обеспечения. Самый ловкий и цепкий Игорь Карпюк, в одно мгновение забрался на макушку дерева, быстро отпилил кончик ёлки высотой около полутора метров, оставив большую часть кроны нетронутой, скинул её вниз. Саня Шапран с Мансуром Рябиковым перевязали ёлку простыней и поместили 'зелёную' красавицу в люк командирского бронетранспортера, с замазанными номерами. Вся 'операция' длилась не многим более двух-трёх минут. Мы спокойно выехали из города и вздохнули полной грудью. У нас в первой роте, на весь Бадахшан, была своя настоящая ёлка!!!
   Теперь её необходимо было нарядить. Игрушек нет, гирлянд нет, мишуры тем более, нет. Как известно, из каждой безвыходной ситуации, есть как минимум два выхода...
   Из ЗИПа бронетранспортёров мы собрали лампочки, спаяли их последовательно в гирлянду, рассчитав необходимое количество штук. Затем цветной пастой из стержней для авторучек выкрасили их. Мишуру, тонкими полосками серебристого цвета, нарезали из полиэтиленовых пакетов для трупов. Игрушки сделали солдаты из подручных материалов.
   К встрече Нового 1987 года первая рота готова!!!
  
  
  Часть двадцать первая.
   Наш старшина Игорь Богданович Кузив, выходец из Западной Украины, небольшого роста и плотного телосложения, слегка лысоватый прапорщик, тоже готовился к праздничному мероприятию. Имея такого старшину, профессионала с большой буквы, бойцы нашей роты, и мы офицеры, никогда не испытывали проблем с обеспечением всеми видами довольствия. Надо отдать должное пробивной способности Богданыча. У нас частенько в рационе имелись дефицитные продукты питания, которые не всегда были на столе у командира файзабадского отдельного полка. Игорь Богданович встречал вертолётные караваны с грузом из Кундуза и первым узнавал, что сегодня привезли в наш гарнизон. Как-то раз поступила свежемороженая 'красная' рыба. Практически вся, без остатка, она оказалась у нас на складе. Богданыч засолил её в дубовом бочонке и на протяжении трех месяцев кормил нас этим деликатесом по утрам. На всех складах гарнизона служили его земляки, славные представители украинского народа. Имея разветвлённую сеть поставщиков, Игорь Богданыч щедро расплачивался с ними, установленной в Афганистане 'валютой' - самогоном. А самогон у Богданыча был знатный, после употребления, которого не было никаких последствий измененного сознания, потому что как он сам выражался:
  -У меня-мэдь....,- так как самогонный аппарат сделан из медных трубок, которые не окисляются. И еще он использовал активированный уголь для фильтрации произведённой продукции.
   Праздник вдали от родных, да ещё в такой непривычной обстановке, в мужском коллективе - это особый случай. Вечером на построении, ротный поздравил всех военнослужащих, приказав всем нам вернуться живыми домой! Силами поваров был приготовлен праздничный ужин, главными деликатесами которого были пельмени и вареники. Фарш для пельменей представлял собой прокрученную через мясорубку тушенку с обжаренным луком.
  
  Часть двадцать вторая.
   В каждом взводе солдаты скидывались деньгами и закупали сладости и другие вкусные штучки в местном магазине военторга. В основном это были продукты югославского производства.
   Отличительной особенностью праздничных мероприятий было приготовление большого торта на весь взвод, который едва умещался на столе. Покупалось несколько коробок югославского печенья, которое замачивалось в каком-нибудь соке или SiSi (газированный аналог Фанты). Часть сухого печенья измельчалась до однородной массы, в него вмешивалось сгущённое молоко. Это был крем для промазки слоев вымоченного в соке печенья. Затем все это вкусное безумие соединялось, и последний верхний слой заливался вареной сгущенкой. Ягодами из компота выкладывалось поздравительное приветствие...
   Новый год встречали несколько раз, по числу часовых поясов большой страны, откуда приехали офицеры и прапорщики нашей роты. Первым был Арсалан Гомбоев - он из Читы, потом я из Красноярского края, дальше замполит роты из Новосибирска. По местному времени праздник отмечала вся рота. По московскому времени отмечали все остальные ребята из западной части нашей необъятной Родины...
   С боем Кремлевских курантов небо над аэродромом и горными заставами Бадахшана расцветало от трассирующих пуль, сигнальных и осветительных ракет. Автоматными очередями дембеля выписывали в небе воображаемый 'ДЕМБЕЛЬ - 1987!!!'
   Встретив долгожданный праздник, я как самый 'молодой' в нашей роте, в Афганистане взводный, пошел проверять посты наблюдения, заодно еще раз поздравить всех, кто находился на службе.
   Зайдя на заставу первой роты, я увидел Айдара Иноятова. Он подошёл ко мне, в почтении склонил голову, сложил мои руки в свои и произнёс важные для него и меня слова:
   - То, что произошло между нами, послужило для меня хорошим уроком, который я буду помнить всю жизнь. Я уважаю вас, как мужика и как офицера. На вашем месте я поступил бы точно так же...
   Я молча положил ему руку на плечо и ответил:
   - Ягши, ягши (хорошо, хорошо)... Все будет хорошо...
  
  Часть двадцать третья.
   1 января 1987 года, после утреннего развода и разбора ночных праздничных 'полётов' (несения ночного дежурства) офицеры и прапорщики роты собрались в офицерской столовой. Иллюминация сверкала огнями, приятная обстановка способствовала лёгкой расслабленности после моего ночного дежурства.
   По телевизору шёл репортаж хоккейного матча из Канады. Мы мирно обсуждали перипетии происходящего в хоккейной коробке, как вдруг, недалеко от нас раздался взрыв. Наблюдатель забежал в столовую и сбивчивым голосом сказал, что рядом со сбитым несколько лет назад афганским Ан-26-м, увидел черный дым от гранаты...
   Все сидевшие в столовой офицеры и прапорщики вышли на улицу и поднялись на землянку продуктового склада, чтобы оценить произошедшее. Тут же прозвучал ещё один взрыв, чёрный дым от которого могли видеть уже и мы.
   Сергей, Арсалан и я вскочили на бронетранспортер и поехали туда, где прогремел взрыв. Подъезжая к предполагаемому месту взрыва, метрах в ста пятидесяти от самолета, увидели толпу офицеров и прапорщиков отдельной вертолетной эскадрильи. Мы остановились у самолета. Рядом с ним стоял офицер, руки которого были скрыты зимним офицерским бушлатом. На лице лейтенанта красовались сизо-жёлтые разводы и ссадины. Белёсые волосики усов торчали в разные стороны. Внешний облик вертолётчика был не свеж и слегка потрёпан. На вид ему было не больше двадцати трех лет.
   Мы спрыгнули с бронетранспортера, и подошли к виновнику чрезвычайного происшествия. Из толпы вертолётчиков отделились две фигуры, это были заместитель командира 181 отдельного вертолетного полка - подполковник Ильдуз Минибаевич Халитов, который командовал сводным отрядом вертолетчиков в Файзабаде, со своим заместителем. Наш ротный Сергей Ефимкин, жестом, не терпящим возражений, остановил приближающихся офицеров.
  - Что случилось? - спросил Сергей у летуна. В ответ не последовало никаких намеков на диалог.
   Вертолётчик стоял, насупившись, закрыв свой рот тонкими губами.
  - Родной, давай будем говорить, - терпеливо не унимался ротный.
  - Первый, второй, третий, я четвертый, ахтунг, взлетаем,- указывая пальцем, посчитал нас и себя вертолётчик.
   Каждый из нас троих подумал, что эта фраза, озвученная офицером, имеет отношение к пилотскому сленгу и означает одновременный взлет группы вертолетов.... В этот момент, кто-то из толпы крикнул, что у него в карманах может быть граната. На обледенелой кромке лужи я заметил кольцо, с согнутыми усиками предохранительной чеки и взглядом показал ротному. Такого поворота событий мы явно не ожидали. Судя по тону произнесённой фразы, стоящего перед нами человека, вертолетчик намеревался сиюминутно исполнить озвученную им 'команду'. Нужно было немедленно что-то сделать, чтобы вывести его из оцепенения и предотвратить надвигающуюся угрозу. Счет шел на секунды.
  - Слышь, брат, как тебя зовут? Меня Арсалан, - вступил в диалог замкомроты....
  -....Коля, - через затянувшуюся паузу ответил офицер.
  - Что случилось, Николай? - спокойным тоном продолжил Арс.
  - Да ничего, сука она...,- процедил сквозь зубы Коля.
  - Кто сука? - подхватил Серега.
  - Да эта, шалава Верка, - выдавил из себя Николай.
   Из несвязанного монолога вертолётчика стала проясняться картина произошедшего накануне события. Оказалось, что во время празднования Нового года, официантка отдельной вертолетной эскадрильи, Вера Носкова, явилась яблоком раздора и конфликта среди офицеров.
  - Ну и что, давай сейчас всех разбомбим, и нас всех четверых увезут в цинках на Родину. Маме с папой лучше сделаешь? Они тебя и нас троих живыми ждут домой, а мы тут в цинке нарисовались..., - начал партийно-воспитательную работу я.
  - Где граната? - перехватил инициативу ротный.
  - Здесь..., - слезливым взглядом указал на правый карман, спрятанную от посторонних глаз гранату, летун.
   Горе вертолетчик и сам уже решил закончить своё шоу, поэтому выторговывал у нас привилегию - не причинять ему физическую боль. Мы заверили его в полной неприкосновенности и приступили к изъятию руки с гранатой из кармана.
   Арсалан взял Колину руку, вытащил её из кармана бушлата, и мы увидели синий от напряжения кулак, в котором как в клещах была зажата граната Ф-1.
  - Давай осторожно, по пальчику, по пальчику, разжимай..., - тихим голосом произнёс Серёга.
   Вертолётчик, с помощью ротного начал по очереди разжимать пальцы на гранате. Арсалан стал удерживать рычаг гранаты. А я разговорами отвлекать Колю....
   Наконец, граната оказалась в руках у Арсалана. Он отошёл с ней метров десять в сторону и бросил в глубокую траншею. Гулкий взрыв эхом раскатился среди гор.... Хотелось тут же вмазать этому сморчку, но обещанная неприкосновенность не позволила выплеснуть накопившуюся злобу....
   К нам подбежали командир отряда со своим заместителем и ещё несколькими офицерами эскадрильи. Мы гарантировали Николаю полную неприкосновенность и попросили офицеров не применять к нему репрессивных мер. Несмотря на наши уговоры, вертолётчики скрутили Колины руки и увели в казарму.
   Подполковник поблагодарил нас за содействие в нейтрализации 'лже-террориста' и рассказал предысторию того, что случилось ранним утром. Наши предположения подтвердились.
   Во время празднования Нового года Николай проявил к Вере Носковой недвусмысленные знаки внимания. Женщина, ровесница Колиной матери, улыбалась всем присутствующим мужчинам. Молодой 'Казанова' под воздействием алкоголя ошибочно предположил, что Верина лучезарная улыбка предназначалась исключительно для него, и предложил женщине уединиться с ним в укромном месте, но у женщины были другие планы и предпочтения на этот Новогодний вечер. В конечном счете, Николай получил от Вериных воздыхателей по полной программе, обиделся и решил выместить свою обиду на сослуживцах, устроив охоту с гранатой на тех, от кого 'выхватил' накануне.
   Никто точно не подсчитывал, сколько представительниц прекрасной половины человечества приходилось на одну тысячу молодых, здоровых, сильных и отважных мужиков в Афганистане. Думаю немного. Оттого, в силу различных причин, возникали подобные ситуации в воинских гарнизонах ограниченного контингента.
   Через два дня лейтенанта отправили в Союз. Так бесславно закончилось выполнение интернационального долга в Республике Афганистан для боевого вертолётчика отдельной файзабадской вертолётной эскадрильи...
  
  Часть двадцать четвёртая.
   После инцидента с горе-возлюбленным вертолётчиком, благодаря подполковнику Халитову и нашему ротному старшему лейтенанту Сергею Ефимкину, между командованием наших подразделений завязались приятельские отношения.
   Каждый день своими глазами мы видели боевую работу вертолётчиков. Это поистине адский труд, сопряженный с огромным риском для жизни. Прогрев двигателей начинался в пять часов утра. Вертолётчики проходили медицинский осмотр, уточняли и корректировали задачи на день полётов. Затем осуществлялась загрузка необходимых грузов и групп военнослужащих 860-го отдельного мотострелкового полка, для доставки на точки всего необходимого для выполнения боевой задачи, начиная от боеприпасов, продовольствия и воды, заканчивая углем и дизельным топливом. Во время боевых операций вертолётчики осуществляли огневую поддержку наземных подразделений.
   Запомнился эпизод, когда четыре 'вертушки' Ми-24 на наших глазах 'обрабатывали' близлежащий кишлак, становясь в так называемую 'карусель', по очереди заходя на цель и выпуская на неё огненный шквал из своего вооружения. За день вертолётчики производили до сорока вертолёто-вылетов. Тяжелая мужская работа оказывала негативное психологическое и физическое воздействие на организм вертолетчиков, поэтому в отличие от остальных военнослужащих ограниченного контингента, они служили по году и заменялись в Союз.
   В редкие минуты отдыха, вертолётчики приглашали нас на волейбольные баталии и на просмотр кинофильмов на открытой площадке в вечернее время. На территории эскадрильи находился магазин военторга, в который, до установления неформальных отношений между командованием соседствующих подразделений, наших солдат старались не пускать. Простые вертолётчики, члены экипажей, ревностно относились к посещениям якобы 'своей' торговой точки, думая, что наши солдаты 'скупят весь магазин'.
   23 февраля Сергей пригласил командира сводного отряда, с заместителем, отпраздновать профессиональный праздник - День Советской армии и Военно-морского флота, а заодно и свой день рождения. Кроме вертолетчиков на праздничные мероприятия приехали заместитель командира 860-го отдельного мотострелкового полка - майор Ториханов, командир группы ГРУ в провинции Бадахшан - капитан Мамедов Алиджан и другие высокопоставленные ответственные товарищи.
   Мы заранее готовились к этому событию. Каждый взвод подготовил свою программу. После праздничного построения, рота выдвинулась к футбольному полю, на котором и происходили наши показательные выступления.
   Первый взвод подготовил программу одиночной строевой подготовки в составе мотострелкового взвода. Подчинённые Артура Егиазаряна показали приёмы обращения с оружием. Второй взвод показал эвакуацию раненых с поля боя различными способами. Мой третий взвод выполнил базовые комплексы рукопашного боя, в составе двадцати человек и показывал приемы самообороны.
   Завершающим аккордом было исполнение нашей ротой строевой песни - 'День Победы' Давида Тухманова, которую разложили на два голоса. Единственным негативным моментом была пасмурная, дождливая погода, но и она не омрачила праздник, удавшийся на славу.
   Всё мероприятие прошло торжественно и динамично, без каких-либо заминок. Пригашенные гости были в восторге. Особую благодарность высказал майор Ториханов. Он удивился выучке наших солдат и выразил надежду на возможность передачи этого опыта своим подчиненным. Впоследствии мы участвовали в аналогичных мероприятиях, на стрельбище отдельного мотострелкового полка, почетными гостями которого были приглашённые офицеры афганской армии.
   По завершении наших выступлений, Сергей пригласил гостей в здание строящейся бани, которая трансформировалась в столовую, на званый ужин. Такие мероприятия, особенно в непривычной обстановке, сближают людей. Два офицера нашей роты, Арсалан и я, контролировали ситуацию и не позволяли себе лишнего, потому что, несмотря на праздники, в подразделении должны оставаться адекватные командиры, способные принимать правильные решения. Это было непреложным правилом нашей роты.
   Спустя час после начала ужина, с разрешения виновника торжества, командир эскадрильи отдал команду своему заму, пригласить двух продавщиц магазина и разбавить мужской коллектив женским присутствием. Через полчаса за нашим столом сидели две представительницы прекрасной половины: Галина, выше среднего роста и плотного телосложения женщина, настоящая кубанская казачка и Надежда, примерно такой же наружности, средних лет женщина. Галя подсела к Ильдусу Минибаевичу, а Надя к его заместителю. Обе вели себя достойно и были приветливы, настолько, насколько позволяла незнакомая компания. С приходом женщин, мужская половина преобразилась, было заметно, как в два раза красноречивее стали произноситься тосты, и как каждый из присутствующих хотел рассказать более смешной анекдот или историю, чем предыдущий оратор. Все мужики хотели обратить на себя внимание, но приоритеты были расставлены тогда, когда дамы расселись по своим местам и все попытки каким-либо образом поменять устоявшийся порядок, разбивались о равнодушные взгляды продавщиц. В конце ужина Сергей попросил меня спеть пару песен-переделок под гитару, я с удовольствием сделал это. После выступления, попрощавшись с гостями, со спокойным сердцем я отправился к себе на заставу, для подготовки к ночному дежурству.
  
  
  
  Часть двадцать пятая.
   После очередного ночного обхода, я отдыхал у себя в комнате, писал письма на Родину, вкладывая в каждый конверт фотокарточку популярной актрисы из Боливуда. В этот раз это была индийская актриса Пунам Дхилон.
   Мой замкомвзвода старший сержант Рахмонов готовился отметить свой день рождения. С этой целью он отправился в магазин, чтобы закупить необходимые сладости к праздничному столу. Через полчаса Рахмонов пришел на заставу с пустыми коробками и запиской от казачки Галины Владимировны, в мой адрес. Галя отказалась продавать печенье и соки в больших количествах, а в записке написала: 'Товарищ старший лейтенант, не хотели бы вы прийти в магазин и лично попросить у меня за своих подчиненных'...Я понимал, что это был повод для завязывания неких, более близких отношений, но в мои планы не входило тесное знакомство с этой женщиной. Она была на несколько лет старше меня, к тому же все знали, что Галя имеет отношения с высокопоставленным руководством.
   Под жалостливым взглядом сержанта, я нашел в себе силы и сходил в магазин. При моем появлении, Галя расплылась в улыбке. Мы поздоровались. С каменным лицом я попросил Галину Владимировну продать пару коробок печенья и далее по списку, на что продавщица неожиданно заявила моим бойцам:
   - А не слабо купить своему командиру кроссовки?
  - Не слабо,- ответил Рахмонов. Он обвел взглядом прилавок и полки на стене. На прилавке стояли серые кроссовки PUMA, на липучках, и еще какая-то импортная обувь. В ответ на Галино обращение сержант предложил ей выбрать для себя любые подарок. Галина не ожидала такого поворота событий и без паузы указала на пару красных, на высоком каблуке австрийских туфель.... Сержант, молча, заплатил за обувь. По выражению Галиного лица было видно - она в шоке от широкого жеста сержанта и быстро убрала туфли с полки. От кроссовок я отказался, потому что это был перебор...
   На обеде, в офицерской столовой, я рассказал Сергею и Арсалану историю, случившуюся со мной в магазине. Все одобрительно посмеялись и высказали претензию в мой адрес о том, что нельзя упускать благоприятную возможность иметь взаимовыгодные партнёрские отношения с представительницами торговой организации на территории вертолётной эскадрильи.
  - Юра, я тебе приказываю, броситься под танки, ради возможности беспрепятственно покупать в магазине товары, - с ехидной ухмылкой обратился ко мне Сергей.
  - У тебя это лучше получится, - парировал я, зная способности Сергея.
  - У меня нет шансов, в отличие от тебя, Михалыч.
   Но я - то знал, он лукавил...
  
  Часть двадцать шестая.
   В конце марта 1987 года к нам в роту прибыл офицер Управления службы войск Генерального штаба ВС Советского Союза с проверкой. Для чего прибыл сей 'хрукт', до сих пор не могу понять, хотя....
   В новом камуфлированном обмундировании, чисто выбритый, за три метра пахнущий дорогим одеколоном, полковник слегка диссонировал с окружающей действительностью. Тем более что и ростом он тоже не был обижен.
   На построении роты он подошёл к каждому офицеру и кроме всего прочего спросил:
  - Товарищи офицеры, какие училища вы заканчивали?
  - Бакинское, Дальневосточное, Омское, Ленинградское Орджоникидзевское...
   Судя по выражению его лица, мы являлись представителями не того училища, которое заканчивал полковник. Поэтому после наших ответов он слегка охладел к нам. В дальнейшем, мои предположения оказались правильными. Он был выпускником Московского ВОКУ. А представителей этого учебного заведения в нашей роте, в данное время не было...
   Появление проверяющего не стало для нас стихийным бедствием, так как к этому моменту рота соответствовала всем требованиям боевой подготовки и являлась сплочённым и обученным подразделением.
   Полковник днём проехал на бронетранспортёре все заставы нашей роты и остался доволен, как устроен быт личного состава подразделения. На все поставленные в ходе проверки вопросы, он получил грамотные ответы. Так же он остался доволен действиями наших бойцов и офицеров при объявлении боевой тревоги.
  - Ну что сказать, ротный, - обратился он к старшему лейтенанту Ефимкину, - буду ходатайствовать перед командованием о поощрении твоих подчинённых, можешь составлять список и наградные представления.
   Ротный от таких слов смутился и понимал, что это лишь слова, которые ни к чему никого не обязывали, но был горд услышать лестный отзыв в адрес нашей роты. Это был большой совместный труд, который по достоинству и без всяких прикрас оценил вышестоящий проверяющий.
   Вечером, на совместном ужине в офицерской столовой состоялась непринуждённая, можно сказать, дружеская беседа. Проверяющий рассказывал весёлые армейские байки и новые, привезённые из Союза анекдоты. Запомнился анекдот про девочку...
   'В семье росла маленькая слепая девочка, которой казалось, что её всегда все обижают и обманывают с едой.
   Родители пришли к психотерапевту, объяснили ситуацию и попросили о помощи. Врач спросил у родителей:
  - Что девочка любит больше всего?
  - Пельмени, - ответил отец.
  - Тогда навалите ей с горкой, пусть попробует и наестся, сколько ей захочется, - посоветовал доктор.
  Родители так и сделали, наварили кастрюлю пельменей, наложили ей с горкой и наблюдают следующую картину...
   Подняв голову к потолку, девочка ладонями ощупала полную горку пельменей в тарелке и произнесла:
  - Ну, я представляю, сколько вы себе навалили....'
   Представив эту картину, мы все от души посмеялись.
   Полковник, который был старше любого из нас и годился нам в отцы, попросил обращаться к нему по имени и отчеству, без воинского звания и на 'ты'. Для всех нас такая ситуация оказалась неожиданной и непривычной. Ведь Устав ещё никто не отменял. Поэтому лично я старался не встревать в разговор, дабы не нарушать установленные правила, нарушенные старшим офицером. Думаю и у остальных офицеров и прапорщиков, было такое же состояние. По этой причине командиры взводов, быстро поужинав, ушли в свои расположения. Сергей кивком головы показал на гитару. Я без слов понял намёк и за чашкой чаю состоялся небольшой импровизированный концерт. Прослушав пару песен, полковник одобрительно покачал головой и попросил, чтобы я на память о встрече в Файзабаде записал на кассету свои 'произведения', что я сделал в очередной раз.
   Мы все немного расслабились, а проверяющий неожиданно решил, как говориться, в деле проверить несение службы нашими бойцами.
  - Ну что 'композитор', пойдём на твою заставу, посмотрим как твои 'орлы' службу несут.
   На проверку мы отправились вдвоём с полковником, в сопровождении сержанта из управления роты. Накрапывал мелкий дождь, создавая для нас дополнительные трудности. В кромешной мгле мы шли по тропе, ведущей к моей заставе. Полковник то и дело спотыкался о камни, не произнося ни слова.
   Наконец нас встретил окрик дежурного, я ответил установленным отзывом и мы прошли в землянку. Личный состав, не задействованный в несении службы, отдыхал. В буржуйке потрескивал уголёк, на стене светила лампа дежурного освещения. Было по-домашнему тепло и уютно, за исключением запахов исходивших от портянок.
   Сделав небольшую передышку, мы отправились на посты моего взвода. Моросящий дождь усилился. На скользкой дорожке проверяющий постоянно оступался и едва не падал на землю. Пройдя метров триста, нас остановил протяжный голос младшего сержанта Лягуши:
  - Стой, пароль?
  - Автомат, - ответил я.
  - Тула, - последовал отзыв.
  - Четыре, - продублировал пароль наблюдатель.
  - Восемь, - сделав несложные арифметические вычисления, ответил я.
  Это означало, что на момент проверки в подразделении установлен пароль - 'Автомат', отзывом должен быть город на последнюю букву пароля - 'Тула'. Для дополнительной проверки устанавливалось число. На сегодня это было - 'Двенадцать', то есть, в сумме названные наблюдателем и мною числа должны соответствовать этому значению.
   Полковник стоял рядом и спокойно наблюдал за происходящим. Затем он подошёл к сержанту и спросил:
  - Сынок, не страшно тебе тут посреди ночи стоять?
  - Страшно, товарищ полковник - ответил Володя Лягуша, но я не один, со мной рядовой Карпюк, вдвоём веселее...
  Во время беседы Игорь Карпюк наблюдал за местностью, на которой реально трудно было что-то рассмотреть. Тем не менее, бойцы привыкли к такому состоянию.
  - Смотрите, не расхохочитесь, - прервал благостное состояние я, а то можно напомнить одну интересную историю...
  ..... Вскоре после Нового 1987 года, рядовой Игорь Карпюк и сержант Лягуша заступили в ночное дежурство на 10-й пост недалеко от КПП.
   Тишина, в паре шагов ничего не видно. И вдруг со стороны КПП послышался шорох. 'Шорох' стал приближаться к посту... Рядовой Карпюк, как учили, прокричал:
  - Стой, пароль, стой стрелять буду!!! Тишина... Сержант Лягуша передёрнул затворную раму автомата и приказал Карпюку прикрывать его. Игорь быстро занял огневую позицию за бронетранспортёром. Тёмное пятно неумолимо сокращало расстояние до места, где находились бойцы.
   И тогда случилось то, от чего у солдат волосы встали дыбом. Лягуша произвёл одиночный выстрел, затем перевёл оружие в автоматический режим и открыл огонь на поражения. Все пули попадали в цель, а трассера отскакивали от 'Шороха', как от стенки горох..... В голову лезли нехорошие мысли. Рядовой Карпюк подумал, что это духи, прикрываясь броневым щитом, шли в их сторону и уже мысленно после отражения нападения представлял себя с медалью на груди. Сержант Лягуша пошёл в яростную атаку...
   Каково же было всеобщее разочарование, когда они увидели вместо духов, бездыханное тело осла из соседнего кишлака.
   Утром на разводе все смеялись над моими бойцами....
   ... До второго поста необходимо было пройти ещё метров сто, и мы спокойным шагом отправились к нему. Тропинка пролегала рядом с зарослями высокого тростника, и нам необходимо было преодолеть небольшой ручеёк, образовавшийся после продолжительных дождей.
  - Как же вы тут каждую ночь ходите? Тут же духи могут засаду устроить, как два пальца об асфальт, - недоумевал полковник.
  - Привыкли уже, товарищ полковник, для нас это рутинная работа, - шёпотом ответил я...
   Полковник шёл за мной след в след. Я, зная каждый сантиметр пути, спокойно преодолел 'водную преграду', а проверяющий запутавшись в собственных ногах, как подкошенный рухнул в ручей, выругавшись, что есть мочи матом.... Сержант, шедший сзади, подхватил неуклюжего офицера и вытащил из грязи....
  - Мать твою и тить...., старлей, разворачивай оглобли, пойдём назад.... Полковник не выдержал напряжение проверкой постов, и мы вернулись в тёплое помещение столовой, где нас уже ждал накрытый стол.... Старшина переодел проверяющего в чистое бельё и солдатское обмундирование.
   Подняв до краёв заполненный самогоном гранёный стакан, полковник полный великодушного расположения ко всем военнослужащим нашей роты произнёс тост:
  - Мужики, вы не представляете, в каких условиях вы служите, вас всех надо награждать боевыми наградами! Хочу поднять этот бокал за вас! На таких офицерах и прапорщиках держится армия! Я обязательно сделаю всё, чтобы вас наградили! Выпив залпом стакан самогона, офицер вышел из столовой и отправился отдыхать.
   С утра распогодилось, и к обеду над аэродромом появился караван вертолётов из Кундуза, на котором с нашим 'наградным списком' улетел наш проверяющий...
   Результат проверки слегка удивил нас. Через несколько месяцев мы узнали, что за эту 'командировку', полковника наградили орденом Боевого Красного Знамени.... А мы продолжили нести свою службу...
  
  Часть двадцать седьмая.
   В начале апреля 1987 года к нам прилетел командир батальона - капитан Перевозчиков С.Г., с начальником службы артиллерийских вооружений батальона - старшим лейтенантом Афониным В. Я узнал, что Сергей Ефимкин и Сергей Геннадьевич Перевозчиков до Афганистана служили в одном батальоне прославленной гвардейской Кантемировской танковой дивизии. Капитан Перевозчиков был ротным, а Сергей - командиром взвода. Потом оба получили повышение по службе. Комбат первым прибыл в Афган, Сергей приехал чуть позже. Бывают в армии и такие совпадения....
   В армейской среде есть выражение: 'Строевая - два, огневая - два, ужин - хорошо, общая оценка - хорошо'. Но к нам это выражение не относилось. У нас действительно не было серьезных замечаний. Везде был порядок и дисциплина. Начиная от каждого солдата до офицера, все знали свои задачи и четко их выполняли. Весь ротный механизм работал как часы. За короткий срок мы привели роту 'к нормальному бою'. Комбат остался доволен нашим подразделением.
   Дня через два после отъезда комбата, ко мне на заставу около часа ночи пришли командир роты старший лейтенант Ефимкин со своим заместителем старшим лейтенантом Гомбоевым. Их сопровождал солдат-узбек, фамилию, к сожалению, не запомнил. Как нельзя, кстати, я не спал. Под тусклый свет сорока ваттной лампочки я писал очередной 'шедевр'.... Дежурный по взводу сержант Шевченко постучал в дверь канцелярии, предупредив меня о гостях. Я вышел на улицу и увидел знакомые силуэты.
  - Ну что, Михалыч, пойдем, посмотрим, как твои орлы службу служат, - обратился ко мне ротный.
   Я вернулся в землянку, взял автомат, и мы проследовали на посты. Мы шли узкой тропинкой, на которой я знал каждый камушек, потому что по нескольку раз за сутки в любое время дня и ночи был на позициях своего взвода.
   Мы подошли к посту ? 10. Метров за тридцать, один из наблюдателей, рядовой Ершов Андрей, окрикнул установленной командой и назвал пароль - от меня последовал отзыв. Затем наблюдатель назвал число - я озвучил другое число, чтобы их сумма была равна той, которую установил командир роты на вечернем разводе при отдаче боевого приказа...
   Ротный и Арсалан подошли к бойцам. Сергей пристальным взглядом оценил состояние моих солдат, и задал пару вопросов:
  - Ну что товарищ Ершов, как служиться?
  - Да, вроде ничего, - ответил солдат.
  - Как дома, родные пишут письма из Тулы?
  - Конечно, не забывают.
  - А ты, часто пишешь?
  - Периодически пишу, когда есть время.
  - А что, взводный не даёт времени для написания писем?
  - Да, нет, даёт, просто иногда бывает не о чём писать. Начинаешь выдумывать.
  - Так ты завтра напиши, как тебя ротный с Арсаланом Гомбоевым проверяли, или просто напиши маме, мол, всё у меня хорошо, жив здоров и ей будет спокойнее.
  - Ладно, товарищ старший лейтенант, обязательно напишу...
  Андрей Ершов призвался из Тулы, был моим 'командирским' наводчиком пулемёта. Невысокий, худенький парень обладал богатырским здоровьем. Я всегда удивлялся, как такой боец справляется с заряжанием крупнокалиберного пулемёта...
   Судя по выражению лиц 'проверяющих', оба офицера управления роты, в том числе и я, остались довольны увиденным.
  - Юра, давай с нами прогуляемся в лунную апрельскую ночь, воздухом свежим подышим, - закончив проверку моего взвода, предложил Сергей.
  - Без проблем, командир, пойдем в первый взвод? - ответил вопросом на предложение ротного я.
  - Да, проверим бойцов ни разу не краснознамённого первого взвода подпоручика АленДелона Борисовича Егиазаряна.
   Мы вышли на взлётно-посадочную полосу, смонтированную из специальных металлических щитов, скрепленных между собой. Время в пути было недолгим. Мы подошли к афганской пересылке, рядом с которой располагался один из постов первого взвода нашей роты и увидели следующую картину:
   На посту находился один наблюдатель (второго, почему то не было). Прислонив свой ручной пулемёт к стенке из саманного кирпича, он спал так, что своим храпом мог разбудить всю округу. Нашему возмущению не было предела. Сергей указательным пальцем прикрыл свой рот, показывая всем нам, что надо тихо 'снять' наблюдателя и скрутить его. Мы одобрительно кивнули головами, Арсалан нашёл поблизости брошенный старый мешок, ни слова не говоря на русском языке, накинул его на бойца. Солдат-узбек взял пулемёт. Мы скрутили и связали горе наблюдателя и потащили в сторону афганской пересылки. Сопровождавший нас солдат стал говорить что-то на узбекском, давая понять заснувшему наблюдателю, что его тащат 'духи'. Боец не сопротивлялся, его тело обмякло и покорно повиновалось нашим манипуляциям. Он даже слегка помогал своими ногами, перебирая ими по пыльной земле...
  - Дяденьки, только не бейте, пожалуйста, только не бейте, дяденьки! - завопил солдат, - я расскажу вам, где спят офицеры и прапорщики роты...
  Услышав последнюю фразу, ротный пинком приложился по мягкому месту солдата... Мы дружно взяли его за руки и ноги и молча пронесли метров десять. Узбек продолжал что-то кричать на своём языке и когда мы увидели, что между ног у переносимого нами солдата образовалось мокрое пятно, отпустили...
   Арсалан развязал мешок и освободил 'пленника'. Надо было видеть глаза этого маленького, тщедушного русского солдатика. Что творилось у него в голове - одному Богу известно. Он не мог произнести ни слова и понять, что с ним случилось. Из глаз текли слёзы, адекватные мысли были далеки от тела. Ещё не известно, что могло бы быть для него лучше: оказаться у 'духов' в плену или быть 'освобожденным' своими родными офицерами, особенно после слов об оказании помощи душманам, рассказав о том, где они находятся....
   Арсалан произвёл из РПК (ручной пулемёт Калашникова) горе-наблюдателя три коротких очереди. Через пару минут личный состав первого взвода был на боевых позициях. Остатки ночи подчинённые лейтенанта Егиазаряна провели в окопах. Только с помощью коллективной ответственности достигается слаженность воинского коллектива. А ведь всё могло закончиться для всех нас весьма плачевно, о чём на утреннем построении роты рассказал командир....
   Через полторы недели после случившегося, Сергея перевели в Кундуз, во вторую роту, на аналогичную должность, как нам сказали, с перспективой повышения, на должность начальника штаба нашего батальона, а мы остались в ожидании приезда нового командира роты....
  
  Часть двадцать восьмая.
   Без Серёги стало грустно и тоскливо. Мы привыкли к его шуткам и острым, порой жестким выражениям. Он был мозгом и мотором нашей роты. С его уходом я стал реже приходить в управление роты. Не с кем было поговорить. Разве что с Арсаланом, он парень свой, пехотный офицер, к тому же Уссурийский кадет....
   Замполит, качок, сам себе на уме. Вроде и мужик нормальный, но как все качки занимался самолюбованием. У него была одна, как теперь говорят фишка. При случае, когда хотел показать себя в выгодном свете, он оголял свой торс, напрягал грудную мышцу так, что мог спокойно поставить на неё кружку с водой. Мы и сами иногда просили его показать этот трюк.
   Однажды у меня с ним произошла неприятная история. Он пришёл на мою заставу во время ночной проверки. Ему не понравилось, как его встретил наблюдатель на посту. Замполит зашёл в землянку, не объясняя причин и не замечая меня, поднял взвод по тревоге и в 'наказание', заставил бойцов выйти на боевые позиции и продолжать нести службу в окопах.
  - Что случилось, кто-то спал на посту? - спросил я замполита.
  - Идите, товарищ старший лейтенант, разбирайтесь со своими подчинёнными, - сквозь зубы не объясняя причин, ответил лейтенант Канушин, и покинул заставу. Вместе с бойцами я расположился на боевых позициях, попутно стал расспрашивать подчинённых: - 'Что же произошло во время ночной проверки?'...
   Я выяснил, что при приближении замполита к посту, наблюдатель десятого поста окрикнул его установленной командой, назвав соответствующий пароль. В ответ лейтенант произнес неправильный отзыв. В кромешной темноте наблюдатель еще раз произнес пароль, на что снова прозвучал неправильный отзыв. Тогда солдат предупредил замполита:
   - Стой, стрелять буду!
   Лейтенант Канушин разразился нецензурной бранью:
  - Якупов, твою мать, это я, твой замполит роты, лейтенант Канушин... Ты что, меня не узнал?
  - Стой, стрелять буду! - вновь не услышав правильный отзыв, передернул затворную раму автомата рядовой Якупов. Осерчавший на солдата Канушин проследовал на заставу моего взвода...
   Выяснив все обстоятельства инцидента, я отвел вернувшегося к завтраку на боевые позиции замполита в сторону от подчиненных и спокойным голосом посоветовал ему сходить на три известные всем буквы, и впредь употреблять в пищу недостающие микроэлементы, способствующие восстановлению потери памяти, а взводу скомандовал покинуть окопы и убыть в землянку...
   Лейтенант обиделся и молча удалился в управление роты, а ближе к ужину прислал записку, в которой вызывал меня, ни много ни мало, на дуэль... Дуэль, как много в этом звуке!!! Почти как у Куприна...
   Необходимо было обязательно реагировать на вызов, иначе можно было потерять не только свой авторитет, но и лицо... Примерно так я рассуждал в то время...
   Вечером я пришел в управление роты на ужин и застал лейтенанта в плачевном состоянии, он сидел в полумраке офицерской столовой. На столе стояла почти пустая бутылка сорокаградусного напитка. Увидев меня, не вставая, он буркнул, чтобы я выбирал оружие, из которого предстояло стреляться. Особой альтернативы в выборе оружия для дуэли не было - автомат Калашникова или пистолет Макарова. Из автомата стреляться, как-то не с руки. Пистолет в роте был только у замполита, остальные офицеры и прапорщики предпочитали нормальное оружие в боевых условиях. Решили стреляться по очереди из его пистолета. По жребию первым должен был стрелять лейтенант Канушин. Единственным моим условием было написание замполитом 'предсмертной записки', обращенной к своим родным и близким. Дрожащей рукой замполит стал писать текст под мою диктовку. Он написал, что в своей смерти никого, в частности меня, не винит. По окончании написания, я положил записку к себе в карман.
   Мы вышли на улицу в полной темноте, выдвинулись от столовой метров сто в сторону полка и отсчитали расстояние в двадцать пять шагов друг от друга. Я специально встал со стороны расположения полка, который в ночи светился ярким светом. Мы оба замерли. Сердце клокотало. Неужели выстрелит? Я видел, что замполит с трудом мог разглядеть меня в лучах света, от тяжести момента его рука болталась в разные стороны. Неожиданно прозвучал выстрел.
  - Надо же, выстрелил, сучёнок - мысленно подумал я...
   Я стоял не шелохнувшись. Расчет оказался оправданным. Слава Богу, я жив!!! Мало ли что могло произойти...
   После непродолжительной паузы я подошёл к замполиту, взял пистолет, проверил наличие патрона в патроннике. Проследовал на своё место, поднял ПМ на вытянутой руке. Замполит заорал:
   - Ну, стреляй же, стреляй быстрее!!!
  Выдержав паузу, я произвел выстрел. Да, я намеренно выстрелил мимо, не собираясь убивать замполита, но честь, офицерская честь, превыше всего.
   Я подошёл к Владимиру, похлопал его по плечу, обнял и повел в столовую. Попросив у Богданыча бутылку самогона, в знак примирения, за рюмкой горькой, мы высказали друг другу свои 'обиды'.
   По прошествии лет понимаю, что зря поддался на этот эмоциональный порыв. Не стоила эта история такого развития событий. Всё для нас обоих могло закончиться плачевно. Зачем, когда и так каждый день жизнь любого из нас висела на волоске от смерти, испытывать себя подобным образом, ради чего? Даже сейчас, спустя тридцать с лишним лет, грустно от той истории, которая до сих пор занозой сидит в моём сердце...
  
  Часть двадцать девятая.
   Володя Кравцов, техник роты, готовился к замене и ждал, когда же прилетит его замена... Он первым выходил из своего жилища, когда слышал приближающийся звук каравана 'вертушек', вставал на землянку продовольственного склада и молил Всевышнего о том, чтобы наконец-то прилетел его заменщик. Глядя на эту сцену, у меня родился текст к песне про 'заменщика' на музыку Владимира Кузьмина 'Мячик':
  
  Я ещё вчера гулял в гражданке,
  И с подругой шёл кино смотреть,
  А теперь сижу в сырой землянке,
  Мне осталось только лишь потеееть.
  
  Слава Богу, я теперь не буду,
  Ночью по постам ходить пешком,
  Я скорее всё это забуду,
  Спасть с женою стану нагишо-о-о-ом.
  
  Пр.
  Где же ты заменщик дорогой?
  Где же ты заменщик дорогой?
  Приготовил я тебе бакши-и-и-ш,
  Вот и вышел срок, пора домой,
  Вот и вышел срок, пора домой,
  Ну а ты зараза не летишь,
  Ну а ты, зараза, не ле-ти-шь...
  
  Кончились обстрелы и разводы,
  Лишь во сне я буду вспоминать,
  Фанту-шурави и пепси-колу,
  От кошмаров в ужасе встава-а-а-ать,
  
  Пр.
   Однажды, при обстреле 'взлётки' реактивными снарядами, техник выбежал из своей комнаты, прихватив большой чемодан с подарками для родных и магнитофон в коробке. Положив на дно старой воронки весь свой нехитрый скарб, он накрыл его своим телом. Вся эта комичная картина в дальнейшем служила поводом для шуток и приколов в его адрес.
   Лишь в начале мая 1987 года, технику прилетел заменщик, старший прапорщик Алексей Разарёнов, с которым в Файзабаде у нас сложились тёплые и дружеские отношения. Жаль, что мало пришлось прослужить вместе.
   Игорь Богданыч Кузив, наш старшина, представлялся нам в то время 'древним стариком', хотя ему было немногим за сорок. Мы были с ним людьми разных поколений, и наши взаимоотношения носили характер общения отцов и детей. Он жил своей жизнью, но заботами подразделения. Старшина единственный из офицеров и прапорщиков роты, кто для проведения ночной проверки постов надевал каску и два бронежилета, брал с собой переносную радиостанцию, сигнальные и осветительные ракеты. Мы с пониманием относились к его причудам и никто, никогда за это его не подкалывал. Благодаря стараниям старшины, у нас в роте появился свой огород, на котором выращивали свежие овощи. Семена присылали родные, вместе с письмами в конвертах, а воду для полива привозили из Кокчи-реки...
  
  Часть тридцатая.
   Спустя неделю после отъезда Сергея, к нам в роту прибыл новый командир роты, лейтенант Паша Сосенков, до назначения служивший в третьей роте нашего батальона взводным. Кстати и замполит был тоже из третьей роты. В общем, собиралась компания выходцев из третьей роты. Мы с Арсаланом были явно не в восторге от этих перестановок. Одним словом, армия...
   Весна бурным цветом раскрасила яркими мазками окружающую природу. Редкие проливные дожди сменились выжигающим солнцем. После обеда на улице не было ни души. Казалось, что и дышать было невозможно. Спасала только Кокча, горная река, главным источником водоснабжения которой были склоновые талые воды снежных вершин. В пятидесятиградусную жару я окунался в ледяную воду этой реки на несколько секунд и пулей выпрыгивал из горного потока. Затем полчаса сидел под палящими солнечными лучами на берегу и не мог согреться.
   В один из таких дней мы с Арсом увидели прибитый к берегу труп паренька, лет шестнадцати. На нём не было одежды. Во лбу зияло чёрное, едва заметное отверстие от пули.... Чтобы никто не задавал лишних вопросов, мы оттолкнули тело от берега, и оно поплыло дальше по течению.... Позднее мы узнали, что парня убили духи в верховьях реки Кокчи, потому что его семья не хотела отдавать сына в банду инженера Басира.
   В середине мая, после обеда я возвращался к себе на заставу. Проходя мимо склада ГСМ роты аэродромного обсечения сводного вертолётного отряда, я увидел перед собой фонтанчик пыли, через несколько секунд услышал звук от выстрела снайперской винтовки. Затем услышал еще один выстрел, раскатившийся эхом в горах. В первое мгновение не придал этому значение, затем понял последствия происходящих событий. Я присел, огляделся по сторонам. Естественно, никого, кто бы мог стрелять в меня, невозможно было разглядеть. Расстояние от стрелявшего до меня было предельным. Возможно, это было чьё-то предупреждение в мой адрес. Я догадывался о причине этого предупреждения, а пока, постарался, как можно быстрее оказаться на своей заставе.
  
  Часть тридцать первая.
   Лейтенант Артур Борисович Егиазарян, командир первого взвода, закончил Бакинское высшее общевойсковое командное училище имени Верховного Совета Азербайджанской ССР, до Афганистана служил в Забайкальском округе, в Монголии. С ним было весело, это человек праздник и у него всегда был позитивный настрой. Казалось, что он никогда не унывал.
   Мы могли общаться с ним на разные темы, но наши заставы были на удалении друг от друга, поэтому не всегда удавалось найти возможность для разговоров.
   Однажды, когда у нас в офицерской столовой сломался телевизор, мы вместе поехали в отдельный мотострелковый полк, к его другу-однокашнику по училищу - лейтенанту Гамидову Набику. Артур сказал, что его товарищ может оказать содействие в ремонте телевизора.
   Полковые подразделения готовились к боевому выходу. Рядом с палатками проходил смотр готовности к 'боевым'. В толпе солдат и офицеров мы увидели лейтенанта Гамидова. Артур по-братски обнялся с другом, и было видно, что они дорожат своими отношениями. Набик с ходу стал рассказывать нам о своём выходе на 'боевые'....
  - Артур, брат, тут, такая плотная война намечается..., - растягивая слова и закатывая глаза, с колоритным, присущим только бакинцам акцентом, начал офицер.
  - Ара, нам прививки перед выходом уколом поставили, чтобы какая-нибудь зараза не 'цапанула'..., - показывая указательным пальцем на вену, усмехнулся лейтенант. Артур перехватил инициативу:
  - Набик, у нас в роте проблема - сломался телевизор и для его ремонта нам нужен транзистор.
  - Брат, транзистор, это такой чёрный, с антенной, когда на кнопку нажимаешь, из него музыка играет, да? - попытался уточнить лейтенант Гамидов.
  - Нет, Набик, это такой маленький, черненький, с тремя усиками, который вставляешь в телевизор, припаиваешь к плато, и он начинает показывать, КТ - 807Б, называется,- пояснил Артур.
  - Ара, понял, брат, маленький, чёрненький, с тремя усиками, который вставляешь в телевизор, и он начинает показывать? Так бы сразу и сказал, - недоумевал Набик, - ара, давай, записываю, КаТэ - восемьсот семь бэ. Лейтенант достал из бокового кармана полевой формы ручку с гелиевыми чернилами и чтобы не забыть и не смыть надпись, записал название транзистора между пальцев, на всякий случай...
   Я смотрел на лейтенанта и не мог понять, почему он такой заторможенный? Неужели предстоящий боевой выход мог ввести человека, офицера, наконец, в такое состояние? А может причина в другом? Как он будет командовать людьми, которые находятся у него в подчинении? На него рассчитывает командование роты, батальона, полка. Всё было намного проще и намного сложнее одновременно....
   Набик провёл нас в роту связи. На наше счастье у связистов был в наличии искомый транзистор. Мы отблагодарили наших спасителей бутылкой самогона, которую передал Игорь Богданыч.
   В следующий раз лейтенанта Гамидова мы увидели на 'взлётке', во время выгрузки личного состава из вертолёта после боевого выхода. На лице офицера была чёрная борода, он еле стоял на ногах и едва шевелил губами, а когда увидел Артура и меня не смог скрыть едва катившуюся по щеке слезу.
  - Артурчик, братишка, я живой! - не мог сдержать эмоций Набик.
   Он рассказал нам, как духи внезапно атаковали его взвод, как в одно мгновение он набросал вокруг себя огромные булыжники, которые после боя не смог передвинуть даже на сантиметр, как дух закинул гранату за его бруствер, а он взял её в руки и кинул обратно в его сторону. Где была правда, а где вымысел, останется на его совести. Всё могло быть в этой жизни, в этой стране, в той обстановке. А мы, рассказывая на десять рядов встречу с Набиком, в десятый раз смеялись над тем, как ему поставили укол, чтобы какая-нибудь зараза не 'цапанула', и как он швырял духовскую гранату обратно...
  
  Часть тридцать вторая.
   В конце апреля 1987 года, меня отправили в батальон за новым старшиной роты. Прилетев в Кундуз днём, вечером я уже находился с прапорщиком Романом Бендасюк на аэродроме. Офицер Кундузской пересылки назвал номер вертолёта, в котором мы должны были лететь на Файзабад, и записал наши фамилии в журнал вылетов. Вертолёты стояли в готовности и запускали двигатели. В очередной раз я с трудом нашёл 'свой' борт, в котором предстояло совершить незабываемое путешествие, но оказалось, что в нём не было парашютов. В поисках средств десантирования мы с прапорщиком обежали почти по всем вертолётам, пока, наконец, в крайнем Ми-8-ом не оказалось два заветных парашюта.
   С помощью борттехника мы надели парашюты. Для меня эта процедура была не впервой, а вот со старшиной пришлось повозиться. Вертолётчик ловкими заученными манипуляциями рук и 'какой-то матери' водрузил на прапорщика подвесную систему с запасным парашютом и проинструктировал, как необходимо действовать в случае экстремальных обстоятельств, показав вытяжное кольцо, за которое нужно дернуть после покидания борта вертолёта. Инструктаж проходил при работающих двигателях, поэтому прапорщик с трудом слышал и понимал, что от него требуется. По выражению его лица было видно, что это был его первый полёт на вертолёте. У меня, в своё время, тоже было такое же лицо, которое без слов выражало страх и ужас перед неизведанным....
   Наконец в салоне выключили свет, иллюминаторы были закрыты светонепроницаемыми шторками, мы почувствовали движение вертолёта, он на несколько секунд оторвался от поверхности, немного 'завис' в воздухе и через мгновение, совершив разгон, помчал нас к конечному пункту нашего назначения.
   Полёты транспортной авиации в Афганистане осуществлялись в ночное время, поэтому особых эмоций за наблюдением пейзажа под винтокрылыми машинами никто из нас не испытывал. Нормальное общение не представлялось возможным по причине шума вертолётных двигателей, поэтому мы сидели молча, друг напротив друга, и каждый находился наедине с собственными мыслями.
   Тем временем, полёт приближался к своему завершению и наш вертолётный 'караван' приступил к снижению. Приоткрыв шторку, я посмотрел в иллюминатор. Внизу, среди гор была настоящая война. Разрывы от крупнокалиберных снарядов и очереди трассирующих пуль в разных направлениях. Подойдя к прапорщику, я отодвинул шторку и техник увидел сюрреалистическую картину 'Апокалипсиса наших дней'. В темноте я не видел эмоций прапора, мне хватало своих. Быстрее бы коснуться твёрдой поверхности и оказаться у себя в землянке на своей заставе. Тем более, при таких обстоятельствах, в горах, ночью, даже если ты супер опытный десантник, никакой парашют не спасёт. Об этом неоднократно говорили вертолётчики. Я и сам подозревал о возможных последствиях экстренного выхода за борт вертолёта в горах, к тому же ещё и в ночное время....
   С первым касанием шасси, в салоне вертолёта включился свет и тут же я увидел, что у прапорщика 'распорот живот', и он в спешном порядке неуклюжими движениями пытался собрать оранжевые 'кишки' обратно. Но ничего путного у него не получалось, 'кишки' с большей силой выворачивались из-под ладоней и вновь устремлялись на пол вертолёта. Открылась дверка кабины пилотов и из неё вышел борттехник....
  - Ё...я пехота!!!!!! Сколько можно? Опять после вас парашют собирать! Дал бы по твоему чайнику, прапорщик, - замахнувшись, борттехник чуть не вмазал Бендасюку по затылку. Я готов был упасть под лавку от смеха. Такого ржачного хохота я не испытывал давно.
   После того, как я показал в иллюминаторе 'войну', прапорщик с перепугу, заранее рванул вытяжное кольцо и оранжевый запасной парашют, находящийся спереди, в одно мгновение раскрылся...
   Новый старшина оказался полнейшей противоположностью нашему славному старшине, Игорю Богдановичу Кузив. Есть такая категория военнослужащих, от которых хотят срочно избавиться. Командир в Союзе отправил нерадивого прапорщика с глаз подальше, чтобы провинившийся 'кровью', так сказать, искупил свою вину. Но такой прощелыга, как Бендасюк, и в Афганистане нашёл себе 'тёплое' место. Наша рота находилась на удалённом расстоянии от штаба батальона. Попасть к нам можно было раз в год, во время армейской операции или в составе вертолётного каравана. Командование батальона не часто прилетало с проверками, поэтому прапорщик пользовался этим моментом.
   Однажды прапорщик поехал на ГАЗ-66-ом в отдельный мотострелковый полк за продуктами и 'пропал'. Бойцы вместе с офицерами роты, неделю питались 'подножным' кормом, израсходовав все запасы продовольствия. На поиски старшины отправили техника роты, старшего прапорщика Алексея Разарёнова. С большим трудом он нашёл его на каком-то складе пьяным и без продуктов. Такого безобразия в нашей роте не было никогда. Пришлось экстренно предпринимать соответствующие репрессивные и воспитательные меры воздействия на прапорщика.
  
  Часть тридцать третья.
   В начале июня 1987 года, из Файзабада меня неожиданно перевели во вторую роту, в Кундуз. О причине своего перевода, могу только догадываться...
   В Кундузе я вновь стал служить под командованием Сергея Ефимкина. За короткий срок службы в Файзабаде, между мной и Сергеем установились не только служебные, но и тёплые дружеские, можно сказать доверительные отношения. У нас во многом были общие взгляды на службу, на жизнь и на взаимоотношения между людьми. Мы дополняли друг друга. Сергей, по характеру прямой и резкий в поступках человек, не терпящий компромиссов и уверенный в своей правоте командир. Я спокойный и уравновешенный человек. Иногда мог, словом остановить от опрометчивых поступков. Мы доверяли друг другу....
   'Я обычно сначала голову рублю, а потом фамилию спрашиваю', - любил повторять Сергей Ефимкин. Иногда такие действия приносили командиру роты дополнительные проблемы, но он неумолимо шёл к своей цели, потому что всегда знал, чего хочет.
   Мы общались с ним на разные темы. Он очень начитанный и эрудированный молодой человек, с хорошим чувством юмора, который был жизненно необходим в Афганистане. Сергей родился в семье военного, когда отец проходил службу в Венгрии. С родителями он сменил не один военный гарнизон, и судьба не могла распорядиться иначе - он продолжил славную офицерскую династию.
   С Сергеем мы одногодки, закончили военные училища в 1983 году, он Орджоникидзевское ВОКУ, я Омское ВОКУ. Оба наших учебных заведения готовили не паркетных офицеров, а настоящих профессионалов своего дела. До службы в Афганистане мы прошли хорошую школу и получили богатый опыт в прославленных соединениях Советской армии. Сергей три года был командиром взвода и роты в гвардейской Кантемировской танковой дивизии Московского военного округа, я три года командовал мотострелковым взводом в гвардейской Иркутско-Пинской мотострелковой дивизии Центральной группы войск, дислоцированной в Чехословакии. Поэтому без труда и раскачки, мы сполна использовали навыки и умения, полученные до назначения в Афганистан.
   Я принял первый взвод второй роты. Спустя пару месяцев, после моего приезда в Кундуз, меня назначили заместителем командира второй роты. Я заменил старшего лейтенанта Акмышева Тойбека Жакиниязовича, выпускника Алма-атинского высшего общевойскового командного училища, 1979 года выпуска, убывшего в Союз по замене. Между собой мы звали его Толиком....
   На моё место, командиром первого взвода второй роты из Среднеазиатского военного округа прибыл лейтенант Мамедов Габиль Сабирович, выпускник Киевского высшего общевойскового командного дважды Краснознамённого училища имени М.В. Фрунзе. Несмотря на то, что в Азербайджане располагалось общевойсковое командное училище, он поехал поступать в Киев. Мечта стать кадровым военным зародилась у него в раннем детстве, поэтому Габиль поступил в Бакинскую специализированную школу имени Джамшида Нахичеванского и, уже после её окончания, продолжил учебу в военном училище в Киеве.
   Габиль невысокого роста, худощавый и крепкий парень, очень хорошо говоривший по-русски, но с небольшим бакинским акцентом. Мне вообще везло на выходцев из Баку. Бакинцы особый народ, со своим колоритом и пониманием жизни. Первые три года офицерской службы в ЦГВ меня опекали два выпускника этого училища. Это гвардии старшие лейтенанты: Артур Балаев и Женя Вожов. Я быстро нашёл с ними общий язык, потому что всегда был с ними на одной волне.
   Теперь пришло время самому отдавать долги. Я опекал молодого офицера, лейтенанта Мамедова и вводил его в курс событий для того, чтобы он как можно быстрее освоился в новой обстановке. Несмотря на мои наставления о том, что здесь особые условия службы и что все без исключения военнослужащие должны соблюдать определённые правила поведения в условиях ежеминутной опасности, как славный представитель Кавказа, Габиль старался быть самостоятельным в принятии решений, что могло привести к непредсказуемым последствиям.
   В первую неделю пребывания на заставе, Габиль решил познакомиться с одним из солдат своего взвода, который был прикомандирован в миномётную батарею нашего батальона.
   Ближе к вечеру, никого, не предупредив, вдвоём с водителем бронетранспортёра рядовым Помазковым, он всё же уехал к миномётчикам. На ужине я заметил, что взводного нет в расположении заставы. Замкомвзвода доложил, что молодой лейтенант уехал в неизвестном направлении. Признаться честно, моему негодованию не было предела. По возвращению лейтенанта Мамедова в расположение роты, у меня с ним состоялся серьёзный мужской разговор. Спустя час после проведенной политико-командирской воспитательной работы, я почувствовал, что мои слова начинают доходить до сознания лейтенанта Мамедова...
   Через два дня, в пятницу, на совещании офицеров и прапорщиков в управлении батальона, начальник штаба доводил до личного состава приказы командующего 40 армии. Одним из первых, был приказ: 'О наказании молодого, вновь прибывшего из Союза лейтенанта', который самостоятельно, в вечернее время покинул расположение части, чтобы познакомиться с личным составом взвода, расположенного на удалённой заставе.
   По выражению лица лейтенанта Мамедова было видно, что он не на шутку напрягся и готов был понести суровое наказание за опрометчивый поступок...
   Я тоже было подумал, неужели, кто-то быстро сработал и доложил о случившемся аж на самый верх. Я, как и Габиль приготовился к самому худшему...
   Однако, когда в приказе зачитали другой номер части, всё встало на свои места. Тот случай в приказе, один в один повторял события, которые произошли у нас в роте двумя днями ранее. Что самое интересное, фамилия и воинское звание офицера, прозвучавшего в приказе, совпадали с нашим 'орлом'...
   Только последствия происшествия, которые послужили поводом для приказа, были плачевны. Бронетранспортёр с лейтенантом попал в засаду и офицер с одним из его подчинённых были отправлены в цинковых гробах домой, третий солдат был тяжело ранен.....
   Для Габиля и меня, это был урок, который мы оба запомнили на всю жизнь....
  
  Часть тридцать четвёртая.
   В конце июля 1987 года подходила к завершению служба в Афганистане командира нашего батальона, капитана Перевозчикова С.Г. Ему на замену прибыл новый комбат - майор Чуваев Сергей Александрович из Забайкальского военного округа.
   27 июля я пригласил обоих комбатов и пару офицеров управления батальона к себе на день рождения. Мы славно отметили мои четверть века, и буквально через пару дней 'старый' комбат попросил Сергея Ефимкина и меня сопроводить его со спутниками до Кундуза. Целью нашего сопровождения было посещение дукана, в котором можно было приобрести подарки для себя и своих родных, перед отправкой на Родину.
   За полгода до описываемых событий, в Ишантопской степи произошло происшествие, которое в дальнейшем послужило поводом для нашей поездки в дуканы, в расширенном составе. Дело в том, что известный в узких кругах Кундузский 'дукандор' Ибрагим попал в душманскую засаду, аккурат в зоне ответственности нашего батальона. Бойцы батальона под командованием капитана Перевозчикова С.Г., не только предотвратили убийство Ибрагима и ограбление машины с товаром, но и сопроводили дуканщика к месту назначения, в Кундуз. В свою очередь, Ибрагим предложил свои услуги комбату в покупке любого товара в своей лавке, когда тому пожелается.
   И вот этот день наступил. Мы благополучно доехали до знаменитого Кундузского кольца, на котором располагался дукан Ибрагима. Организовав круговое наблюдение, мы оставили бойцов на броне для охраны, а сами направились к торговой точке. Перед входом в лавку нас, с распростёртыми руками, встречал сам хозяин дукана. На вид ему было не больше тридцати пяти лет, невысокого роста, смуглое, точеное лицо, с широкой белозубой улыбкой, которая не сходила с его лица.
  - Салам Аллей-кум, командоры!!! - Ибрагим раскинул руки в широких объятиях.
  - Салам, Ибрагим, - комбат приветствовал дуканщика и его помощников, рукопожатием.
   Все, вошедшие в помещение гости, по очереди поздоровались с дукандором по мусульманскому обычаю. Он каждого приветствовал троекратным прикосновением щека к щеке, протягивая свои руки к нашим.
  - Как дела, командор? - обратился Ибрагим к комбату.
  - Всё в порядке, вот решили заехать к тебе в гости, - с участием ответил капитан Перевозчиков.
  - Может чай? Что хочешь, командор, для тебя всё есть?
  - Ташакор, Ибрагим (спасибо по афгански), сейчас выберу подарки, потом решим, - продолжил комбат.
  - Давай смотри, есть много хороших вещей, только вчера из Пакистана приехал.
   После Советского тотального дефицита, от изобилия и разнообразия товара, глаза у присутствующих разбегались в разные стороны. Недаром в одной из 'афганских' песен про 'День такой отличный' поётся:
  
  'В дуканах можно всё приобрести:
  'От 'жевачки' и до пулемёта,
  Мумие, скафандр, кольчугу и шлем,
  Ятаган, мотор от вертолета.....'.
  
   Так и у Ибрагима, был, весьма, солидный выбор всевозможных вещей. Афганцы прирождённые торговцы, сами любят торговаться и уважают тех, кто с ними вступает в торговый поединок. Поэтому, зная такую национальную, я бы сказал восточную особенность, мы приступили к процессу. Первым торговцем с нашей стороны, естественно был капитан Перевозчиков. По большому счёту, я сам во второй раз был в дукане и в большей степени смотрел за окружающей обстановкой и как торгуются другие.
   Комбат без примерки выбрал костюм 'Командо' и показал его Ибрагиму.
  - Три тысячи афгани, - озвучил цену дуканщик.
  - Две с половиной, - с улыбкой посмотрел в сторону Ибрагима командир.
  - Хоп, - склонил голову дукандор, записывая карандашом на бумажке сумму костюма.
  - Кофейный сервиз с мелодией, - Сергей Геннадьевич кивнул головой на синюю коробку с сервизом.
  - Три с половиной тысячи, - чуть было не приступил к записи дуканщик.
  - Две с половиной, - твёрдо отрезал капитан.
  - Тогда может и чайный сервиз в придачу? Два сервиза отдам за четыре с половиной тысячи афгани....
  - Хорошо, но только за четыре тысячи афгани, - комбат был непреклонен.
  Затем были кроссовки, джинсы, покрывало, и ещё очень большое количество всего, что было в списке у комбата....
  На весь товар Сергей Геннадьевич просил скидку и получал утвердительный жест дуканщика.
   Надо сказать, что Сергей Геннадьевич долгое время прожил в Узбекистане и окончил Ташкентское общевойсковое командное училище. Он хорошо знал тонкости базарного этикета и психологию торговцев, поэтому уверенно гнул свою линию, играя на тонких струнах восточного человека.
   В конце комбат попросил Ибрагима озвучить всю сумму за приобретённый товар.
  - Пятьдесят две тысячи афгани (афгани - денежная единица Афганистана), - вытирая пот со лба, выдавил Ибрагим.
  - Сорок тысяч и ни афушкой (производная от афгани) больше. Я думаю, торг здесь не уместен, - улыбаясь, процитировал знаменитую фразу Остапа Бендера из 'Двенадцати стульев' комбат....
  - Хорошо, командор, сорок тысяч, и по рукам. Я всегда буду помнить, как ты меня спас. Пусть ты и твои друзья примут мои угощения.
   Вдруг, как из сказочного ларца, у каждого из нас в руках появилось по палочке горячего шашлыка из молодого барашка и по баночке немецкого пенного напитка.
   Мы мирно беседовали с дуканщиком, попутно для себя я тоже присмотрел кое какой товар, но самым главным приобретением для меня стал радиомикрофон. Этот микрофон можно было вручную настроить на FM - частоту любого импортного магнитофона с тюнером и через него вещать окружающему миру свои голосовые изречения. В тот момент я толком не представлял, как я смогу использовать его возможности, но на подсознательном уровне я чувствовал, что иметь в то время такой микрофон, это очень круто....
   Уже вечером я опробовал микрофон в действии. У Сергея Ефимкина в комнате стоял японский 'SHARP - 777'. Совместными усилиями, мы с ротным настроили микрофон на FM - частоту радиоприёмника и через динамики зазвучал мой голос. Я по достоинству оценил звучание микрофона, тем более, что с помощью встроенного эквалайзера можно было регулировать воспроизводимые частоты. Сергей тоже пару раз попробовал, как звучит его голос и остался доволен моей покупкой, сожалея о том, что не купил себе такую же игрушку.
  
  Часть тридцать пятая.
   На следующий день, во время хозяйственных работ на заставе, мы с ротным поставили магнитофон в раскрытое окно сержантского класса, находящегося в помещении управления роты. Из магнитофона доносились 'мелодии и ритмы зарубежной эстрады', а бойцы под зажигательные аккорды известных исполнителей месили глину для забора, который возводился по периметру всего комплекса помещений управления роты. После одной из песен, я незаметно переключил магнитофон в режим радиотрансляции, и после небольшой паузы из динамиков отчётливо стали доноситься слова известного, всенародно любимого диктора. Растягивая рубленные фразы, из колонок прозвучал низкий бас:
  - От Советского Информбюро, слушаете информационное сообщение:
   Сегодня, двадцать девятого июля, 1987 года, в провинции Куднуз Республики Афганистан, в расположении 1360-го отдельного батальона охраны, силами бойцов первого взвода второй роты, производятся работы по инженерному оборудованию заставы. Несмотря на пятидесятиградусную жару, солдаты и сержанты подразделения старшего лейтенанта Ефимкина Сергея Геннадьевича достойно выполняют поставленную перед ними задачу. Особой благодарности заслуживают рядовые: Хайдаров Нурмамат Маматрахимович, Саидов Файзали Муратович, Суранчиев Досым Турганович, Казанцев Алексей Леонидович и другие....
   Двумя днями ранее, в ночное дежурство, на выносном посту первого взвода уснул рядовой Балбекин Николай Евгеньевич. Командиром роты, старшим лейтенантом Ефимкиным, принято решение о направлении письма на Родину рядового Балбекина, чтобы родители Николая знали, как на самом деле несёт службу их сын в Республике Афганистан.
   А сейчас, по заявкам 'тружеников армейских полей', прозвучит полюбившаяся в подразделении песня в исполнении английского вокально-инструментального ансамбля Статус Кво - 'You in the army now' (Теперь ты в армии).....
   Во время 'радиотрансляции' весь личный состав взвода стоял и не мог пошевелиться. Все буквально оцепенели, особенно те, чьи фамилии прозвучали в 'прямом эфире'. До них никак не могло дойти то, что это я сидел в соседнем помещении и по бумажке зачитывал текст 'информационного сообщения'.... В нужный момент, я переключил тумблер воспроизведения кассеты, а из колонок зазвучало знакомое вступление ......
  
  'A vacation in a foreign land,
  Uncle Sam does the best he can,
  You're in the army now,
  Oh, oh, you're in the army now...'
  
   Ещё минут пять, пока играла песня, никто из присутствующих не мог прийти в себя. Коля Балбекин стоял с опущенной головой, предвкушая ненужные в такой ситуации расспросы своих родственников. Солдаты, чьи фамилии были озвучены в качестве 'тружеников армейских полей', стояли с высоко поднятой головой и с открытым ртом, слушали полюбившуюся композицию. Все без исключения были в полной уверенности, что это настоящая радиотрансляция и ждали продолжения информационного сообщения.....
   Только мы с Сергеем Ефимкиным и командиром взвода, лейтенантом Мамедовым, едва сдерживали слёзы от смеха....
  
  Часть тридцать шестая.
   В середине августа, из штаба батальона поступило распоряжение о подготовке сводной роты нашего батальона к участию в армейской операции по сопровождению автомобильной колонны с грузами для 860-го отдельного мотострелкового полка по маршруту: Кундуз-Талукан- Файзабад. Мне предстояло командовать этим подразделением в составе шестидесяти человек личного состава и шести единиц бронетехники, БТР - 70, с задачей обеспечить беспрепятственное прохождение колонны техники, на выделенном для нашей сводной роты участке дороги. Личный состав и техника были привлечены из состава второй, третей рот и управления батальона.
   В назначенный день и час наша сводная рота под общим командованием, вновь прибывшего по замене командира батальона майора Чуваева Сергея Александровича, выдвинулась из расположения батальона в направлении Кундуза. Мы проезжали по дороге, которую и дорогой назвать было сложно. Через каждые десять - пятнадцать метров воронки от разрывов крупнокалиберных снарядов. Мучная пыль, от идущей впереди техники, добавляла неудобств. Вдоль дороги глинобитные дувалы (заборы) и заросли растительности, каждый из которых таил в себе опасность. Солдаты, находящиеся на 'броне' БТРов, сканировали пространство в своих секторах обзора, пристально вглядываясь в каждый подозрительный уголок глиняных строений.
   Наша небольшая колонна въехала в Кундуз. Город встречал недружелюбно. Мужчины в чалмах и тюбетейках с ненавистью смотрели на нас. После восьмилетней войны, постоянных лишений и невзгод, невозможно было по мановению волшебной палочки изменить сознание местных жителей. Люди были озлоблены и ненавидели пришельцев из-за речки. Бачата (афганские пацаны) бежали за техникой, показывали указательный палец и громко выкрикивали:
   - Чарс, командор, чарс, командор! - предлагая афганский гашиш, в виде скатанных в карандаш тёмно-зелёных 'сигареток' или лепешек.
  - Командор, давай бакшиш (подарок)! - неистово кричали бачата.
   Проехав немногим более километра по окраинам Кундуза, каким-то неуловимым и непостижимым образом, под колесами одного из бронетранспортеров оказалась маленькая девочка лет четырех.... Колонна остановилась. Комбат дал команду занять круговую оборону. Ужас, страх и оцепенение охватили нас. В первые мгновения случившегося, мы не знали, что произошло и что нам делать. Крики и истерика афганцев всех возрастов, набежавших со всей округи, усугубляли ситуацию. Спустя несколько минут к нашей машине подошёл, одетый в разодранное тряпьё, седовласый старик, на вид лет шестидесяти, и стал что-то говорить сбивчивым голосом. Через переводчика рядового Саидова Файзули я понял, что эта девочка, лежащая на обочине, его младшая дочь. 'Саид' перевёл, что у него в семье ещё девять человек, что он гарип (бедный), что ему нечем кормить семью... Народ обступил девочку, отец поднял её с земли, прижал к себе, затем обратил её на вытянутых руках к небу и стал молиться Всевышнему...
   Не знаю, сколько бы это безумие продолжалось, если бы кто-то из бойцов, выходцев из среднеазиатских республик, не предложил откупиться тем, что было у нас в бронетранспортёрах. Я дал команду своим солдатам, отдать 'старику' несколько пар старых солдатских ботинок и х/б, полмешка риса, перловки и макарон, пол-ящика тушёнки и сгущёнки, растительного жира, ещё какой-то снеди, которую мы брали с собой на блокпост... Наступила минутная пауза, мы переваривали случившееся и наблюдали за афганцами. Вдруг отец девочки подошёл к моему БТРу и стал что-то говорить. Он прикоснулся своими руками к моим ногам. 'Старик' то и дело взывал к Аллаху и благодарил меня за 'подарки'. 'Саид' перевёл, что этих 'подарков' хватит семье на несколько месяцев. А девочка? Девочка всё равно ушла бы из семьи. С ней надо было отдавать приданное, которого у него нет, и не будет, а это одни убытки... Он благодарил Аллаха за то, что мы избавили его от больших проблем и забот. У меня не укладывалось в голове то, что произошло минутами ранее... Жизнь маленького, родного человека ничего не стоила для этого отца. Что говорить о жизни людей, которые пришли в его страну, непонятно для каких целей. В те мгновения я не думал об этом. Осознание произошедшего события, пришло гораздо позже...
  
  Часть тридцать седьмая.
   Колонна бронетехники сводной роты продолжила движение по заданному маршруту и вскоре прибыла в назначенный район, который располагался в 'зеленой зоне', в двух километрах напротив заставы 2 взвода 3 роты нашего батальона. Комбат расположил бронетранспортеры вдоль дороги, которая изгибом напоминала тупой угол треугольника. В середине этого треугольника расположился мой блокпост, служивший одновременно командным пунктом нашей роты. По левую сторону от меня расположился взвод третей роты под командованием, недавно прибывшего из Союза, великовозрастного старшего лейтенанта Виолора Колибана, справа в километре, находился взвод лейтенанта Александра Екимовского. Сергей Александрович уточнил задачи и определил каждой 'коробочке' свой сектор для наблюдения и стрельбы, в случае внезапного нападения духов на колонну. Уже вечерело, командир пожелал нам удачи и убыл в расположение батальона.
   Бойцы проверили местность на наличие мин и приступили к обустройству окопов для себя и техники. Командиры взводов организовали ночное дежурство на блокпостах. Я еще раз проехал по дороге по всем блокпостам, составил на рабочей карте командира схему расположения подразделения, указал на ней сектора обстрелов для каждой 'коробочки', уточнил с командирами взводов ориентиры, напомнил сигналы оповещения и порядок взаимодействия в случае обстрела со стороны духов. Вокруг каждого блокпоста, в ночное время, на расстоянии тридцати - сорока метров были установлены сигнальные мины. Солдаты отрыли в земле так называемые щели, выложили на дно сухой тростник и перекрыли щели плащ-палатками. Рядом с нами протекал арык, воду из которого пить было нельзя, чтобы не дай Бог подхватить какую-нибудь заразу.
   Жаркий и тяжелый во всех смыслах день сменился непроглядной ночью. Дежурство на блокпосту было установлено попарно. Хотелось спать. Глаза слипались от нервного напряжения, но ответственность за порученное дело не давали возможности оказаться в сонном царстве. То и дело раздавались одиночные автоматные выстрелы и разрывы от подствольного гранатомета, которые не давали заснуть и мне. Так бойцы, находящиеся в боевом охранении, обстреливали сомнительные участки местности, из которой могла поступить угроза. Через каждый час я заслушивал по связи доклады от всех блокпостов об обстановке.
   Неожиданно, с левого фланга расположения нашей роты, ночную тишину пронзили автоматные очереди, а затем и выстрелы из крупнокалиберного пулемета, установленного на бронетранспортере. Я наблюдал, как ответным огнем кто-то пытается подавить огневые точки 'противника'... Выйдя на связь с командирами взводов, я приказал прекратить стрельбу. Через несколько мгновений воцарилась тишина. Оценив обстановку и заслушав доклады командиров, я понял, что стрельбу спровоцировал одиночный, шальной, сонный выстрел из расположения старшего лейтенанта Колибана в сторону взвода лейтенанта Екимовского. Затем началась прицельная стрельба в направлении друг друга. Как в такой обстановке подчиненные не перестреляли друг друга, остается только догадываться... Я передал по связи, чтобы все успокоились и продолжали наблюдение.
   Утром всех ждал 'разбор полетов'. Жалкое зрелище представляли лица командиров, а их доклады о случившемся не поддавались никакой критике. Каждый из командиров не мог адекватно оценить свои действия и признать ошибки, которые могли привести к непредсказуемым последствиям. Возможно, сказалось огромное напряжение от увиденного днём на окраине Кундуза...
   Вся ночь прошла в тревоге. С бойцами моего блокпоста, я позавтракал вкуснейшим и 'изысканным' блюдом, в виде приготовленной на костре гречневой каши с тушенкой и горячим крепким чаем. Я решил немного подремать. Еще в училище я привык использовать каждую предоставленную минуту для сна и отдыха, мгновенно отключаясь от происходящего вокруг. И здесь, в экстремальных условиях, оставив за себя на блокпосту старшего сержанта Хуршеда Уракова, я в течение нескольких секунд провалился в безмятежность...
   Однако сон продолжался недолго. Я проснулся от визга сигнальной мины и душераздирающего пронзительного крика. Вскочив, я увидел картину, которую смело можно было включить в сценарий комедийного фильма. Рядом с нашим блокпостом, через арык, располагалось рисовое поле, по небольшим канальчикам которого текла вода из арыка. Утром местные жители, как ни в чем не бывало, вышли на сельскохозяйственные работы, обрабатывать рис. Как вдруг, один из них наткнулся на растяжку сигнальной мины. В ужасе, дехканин повалился в грязную водяную жижу и заорал что есть мочи. Оказалось, что с наступлением утра, мои бойцы забыли снять одну из установленных растяжек. Мне и моему переводчику Саидову пришлось долго успокаивать правоверных мусульман, принося им свои извинения...
  
  Часть тридцать восьмая.
   Не прошло и трех часов после сцены с сигнальной миной, как к моему блокпосту приблизилась делегация из старейшин, расположенного поблизости кишлака. 'Саид' перевел мне, о желании старейшин, оказать честь уважаемым людям в моем лице, отведать с ними плов и принесенные фрукты. Я поблагодарил за оказанное доверие и пригласил группу из семи человек за свой, быстро сооруженный достархан. Старейшины выложили из казана в большое расписанное разноцветными восточными красками блюдо плов, разложили виноград, груши, персики и нарезали особым способом, огромного размера ароматную дыню. Высказав друг другу уважение и почтение, мы говорили о жизни, и о том, что каждый из нас должен быть благороден и благоразумен в своих помыслах и поступках. Мной были произнесены слова благодарности за оказанное доверие и уважение к седым головам достопочтимых людей. Мы договорились, что в период проведения армейской операции, никто из противоборствующих сторон не предпримет попыток, каким-либо образом нарушить хрупкий мир и тишину в близлежащей местности.
   Я и мои подчиненные, свободные от несения службы, втайне не решались вкушать принесенные дары, памятуя о коварных душманах, которые с улыбкой на устах, могли воткнуть нож в спину или отравить приготовленное блюдо и фрукты...
   Мы сидели и не прикасались к еде. Видя наши сомнения, один из присутствующих старейшин взял в сложенную пятерню плов и большим пальцем ловко отправил его в рот, закусив это кусочком отрезанной дыни. Мы расслабились и принялись за трапезу. Завершающим аккордом были, приготовленные нашей делегацией вкусный крепкий индийский чай, сгущенное молоко и купленное в военторговском магазине югославское печенье и пряники. Завершив достигнутые договоренности, скрепленные званым обедом, мы распрощались, обнявшись по мусульманскому обычаю, троекратно прижавшись друг к другу щеками...
   Впереди нас ждал новый день и новые события.
  
  
  Часть тридцать девятая.
   На следующее утро началась армейская операция по доставке грузов в северо-восточную провинцию Афганистана, в Бадахшан.
   На предельно низкой высоте, вдоль дороги, барражировали вертолеты огневой поддержки Ми-24. Первым, на большой скорости, проследовал боевой дозор десантников, в составе трех бронетранспортеров, с личным составом на 'броне' и танком Т-62 с минным тралом. Затем, на приличной скорости, соответствующей дорожной обстановке, начали движение автомобили с грузом и боевая техника. Мимо меня мелькали загорелые и запыленные лица солдат и офицеров, сидевшие на 'броне'. По выражению лиц было видно, что это будничное и привычное для них дело. Многие из участников операции не раз и не два проходили этот нелегкий путь. Иногда в колонне образовывались разрывы между боевой техникой и транспортом, в которые вклинивались одиночные афганские барбухайки доверху забитые различным товаром.
   В конце дня мимо нашего блокпоста ехала барбухайка, гружёная большими, продолговатой формы, арбузами и здоровенными желтыми дынями. Бронетранспортер с десантниками поравнялся с афганским автомобилем. Ловкий боец в тельняшке перемахнул на 'балкон', установленный над кабиной барбухайки, огороженный деревянным штакетником, и на полном ходу стал перекидывать бахчевые своим сослуживцам. Видя такое форменное безобразие, водитель, высунувшись из кабины, попытался возмутиться, махая руками и выкрикивая что-то нечленораздельное в адрес десантников, как тут же над его головой раздалась длинная очередь из автомата. Афганец от неожиданности завалился на свое место и резко нажал на педаль тормоза. Барбухайка встала, как вкопанная, что дало возможность 'десантуре' спокойно завершить начатое ранее дело....
   Ближе к вечеру, когда начало темнеть, движение техники завершилось, а наша работа продолжалась непрерывно: солдаты осуществляли наблюдение за местностью, в установленное время я получал доклады от всех блокпостов, сам выходил на связь с командованием батальона, пару раз проехал по дороге, в зоне нашей ответственности.
   Очередная ночь прошла спокойно. Утром, до начала движения колонны, я решил немного вздремнуть. Не успел я посмотреть ни одного сна, как меня разбудил Хуршед Ураков и сказал, что к нашему блокпосту подъехал БТР, на броне которого сидел какой-то подполковник с сопровождающими бойцами.
   Намочив лицо водой, слегка приведя себя в порядок, я подошел к бронетранспортеру. Подполковник в новеньком, ещё не выцветшем обмундировании и бронежилете, с бледным и потным лицом в позе Наполеона сидел на башне БТРа. Не спрыгивая с 'брони', не представившись и не дослушав мой доклад, он приступил к экзекуции...
  - Почему ты спишь с утра пораньше? Почему не в бронежилете и где твоя каска? Как на блокпосту организована политико-воспитательная работа? Где боевые листки?
   Я не терплю, когда какой-нибудь 'начальник' начинает тыкать. И вообще, откуда такое чванство в людях? Мне стало понятно, что это за птица. Несмотря на звания и должности, таких, вновь прибывших в Афганистан военнослужащих, называли: 'зеленый, как хрен у крокодила, кинь в траву, не сразу и найдёшь'. Я не стал при личном составе уточнять новую для него данность. Было ясно, что это политработник, который прибыл в Афган накануне операции.
   Для начала я посоветовал подполковнику спрыгнуть с башни бронетранспортера, так как его нахождение на ней могло послужить преждевременным возвращением в родные края, уж больно хорошая мишень для снайпера получалась, но он упорно сидел и не хотел прислушаться к голосу разума...
   Мне пришлось объяснить, что в боевых условиях нет необходимости выпускать боевые листки. Этим займется замполит роты после прибытия подразделения к месту постоянной дислокации. Бронежилет я принципиально не носил, собственно, у меня его никогда и не было. Солдаты в обязательном порядке были в бронежилетах и касках. Почему сонный? Потому что всю ночь не спал, но этого я не стал говорить, так как этому гусю бесполезно было что-то доказывать. У меня было одно желание, чтобы он быстрее закончил самолюбование в глазах, сидевших на 'броне' подчиненных и уехал из моего расположения. Подполковник что-то ещё продолжал говорить, переходя на крик, но для меня его слова не означали ровным счетом ничего. Я стойко выслушал тираду подполковника, развернулся на сто восемьдесят градусов и ушёл прочь. Он кричал вслед, что примет необходимые меры, что я получу строжайшее взыскание ...
  'Чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона'!!!
  
  Часть сороковая.
   Об отдыхе не могло быть и речи. Мои бойцы видели и слышали, что происходило на обочине дороги. Мы молча сидели в большой воронке рядом с арыком, заросшей травой и каждый из нас 'переваривал' произошедшее в своих мыслях. Таких случаев, за почти два года службы в Афганистане, было немного, но они, к сожалению, были.
   С началом нового дня, колонна до Файзабада вновь продолжила своё движение. В установленное время на связь вышел начальник штаба батальона мотострелкового полка, которому мы были приданы и озвучил информацию о мотоциклисте, который курсирует по дороге, обгоняя идущую параллельно технику, то в одну, то в другую сторону. Я и сам видел, как на большой скорости несколько раз проехал мотоцикл.
   Вместе с двумя бойцами, один из которых был мой переводчик - рядовой Сайдов, я вышел на дорогу. Через несколько минут, из-за поворота на полной скорости, мимо нас промчался мотоцикл, с двумя 'наездниками'. Странно было видеть в Афганистане современный кроссовый мотоцикл. Мотоциклист с напарником, не останавливаясь, проехали мимо. Через некоторое время, мы вновь увидели знакомый силуэт, который ехал в обратном направлении, но уже без попутчика. Чтобы не дать возможности снова беспрепятственно проехать мимо нас, мы вышли на дорогу и выставили в его направлении оружие. Жестом, не терпящим возражений, я остановил мотоциклиста. Это был молодой человек, лет тридцати, с черными, как смола длинными волосами, без головного убора, с чисто выбритым подбородком, в чёрной афганской одежде. На ногах были тапочки на босую ногу. Новый кроссовый мотоцикл блестел никелем, на черном бензобаке красовалась надпись Honda...
   'Наездник' не вписывался в местный пейзаж, и что-то подсказывало мне, что это не простой афганец, праздно разъезжающий по дороге, во время армейской операции. Через переводчика я попросил его отойти от мотоцикла и поднять руки для проведения досмотра. Афганец, жестикулируя руками, стал размахивать и громко орать. Саидов подошел сзади, своей коленкой подбил афганца в подколенную ямку, выведя из равновесия задержанного, уронил в пыльную землю, приставив ствол автомата к его затылку. Второй боец осмотрел афганца и мотоцикл. Ничего подозрительного мы не нашли. Тем не менее, я вышел на связь с начальником штаба батальона, которому была придана наша сводная рота на время проведения операции, и доложил о задержании мотоциклиста. Начальник штаба незамедлительно прибыл на мой блокпост. Не разбираясь, с помощью своих бойцов он связал мотоциклиста и 'загрузил' его в БМП, и на мотоцикле самостоятельно проследовал на свой командный пункт. Позже, после завершения операции я узнал, что мы задержали 'духа'. Подробности остались мне, неизвестны....
   Вероятность мести после инцидента с мотоциклистом, со стороны его соратников была высока, поэтому я попросил командиров и бойцов усилить бдительность на блокпостах, особенно в ночное время. Я осознавал, что духи могут организовать провокацию или выкрасть кого-то из моих солдат для обмена на своего. Оставшиеся до окончания операции дни мы фактически не спали, даже днём...
   Узнав о произошедшем случае, командование нашего батальона прислало на усиление ещё пятнадцать человек. Вместо старшего лейтенанта Колибан из третьей роты приехал лейтенант Алексей Корнилов. Я равномерно распределил личный состав на каждый блокпост, что позволило немного снять напряжение.
   Между тем, мы заметили, что колонна налегке, стала возвращаться в обратном направлении. По уставшим глазам водителей было видно, насколько тяжёлыми были километры дорог и горных серпантинов, проведённые за рулем своих автомобилей.
   Всё когда-нибудь заканчивается, подошла к завершению и эта армейская операция по сопровождению колонны до Файзабада и обратно, в которой нашему подразделению была отведена небольшая её часть. В общей сложности, мы находились на блокпостах около десяти дней, а ощущение такое, что нас не было в батальоне целый месяц. Столько событий, переживаний и самых разных впечатлений осталось на этой дороге.... Недаром, срок выслуги для военнослужащих в Афганистане исчислялся, один день за три дня...
  
  Часть сорок первая.
   Самым 'сладким' моментом после возвращения из боевых выходов было хорошенько отмыться и выспаться. На каждой заставе, ещё до моего назначения, были построены бани. На нашей заставе она представляла собой целый 'спа-комплекс' с парилкой, моечным помещением и бассейном, с камином, который был выложен при непосредственном участии солдата, эстонца по национальности, Вилли Рубина. Я сам был удивлен, когда впервые увидел это чудо посреди Ишантопской степи. Плюс к этому, в едином пространстве было три небольших спальных помещения и сержантский класс.
   Однако повседневная служба не позволяла особо расслабиться. Каждый день приносил новые заботы. Я отвечал за боевую подготовку и проводил занятия с личным составом на учебных стрельбах из стрелкового оружия и бронетранспортёров, проверял готовность бойцов и командиров взводов к выполнению возложенных на роту задач. В зоне ответственности нашего батальона, в составе небольших мобильных групп, вместе с командиром роты принимал участие в поисковых действиях (патрулировании местности). Периодически, в местах наиболее возможного перемещения оружия и снаряжения бандформированиями, небольшие сводные группы нашего батальона организовывали засады. Эта рутинная боевая работа была незаметной и обыденной, потому не отпечаталась в моей памяти до мельчайших подробностей. В памяти остаются яркие моменты, которые сопряжены с риском или какими-нибудь неординарными событиями.
   В начале августа 1987 года в штаб батальона поступила информация о готовящейся 'переброске' оружия и боеприпасов в районе ответственности нашего батальона. Нашей роте предстояло принять участие в очередной засаде. Командиром группы назначили Сергея Ефимкина, меня его заместителем. Из офицеров управления батальона был привлечен секретарь комсомольской организации подразделения, старший лейтенант Игорь Крамарчук. Бойцы нашей роты были основным костяком группы, несколько человек привлекались из управления батальона. Состав участников засады определялся командиром группы. Каждый боец рассматривался в индивидуальном порядке. Важно было всесторонне оценить его качества и предвидеть, как военнослужащий сможет применить полученные им навыки в реальном бою. И если по каким либо причинам мы отклоняли и не включали в группу солдата, у некоторых возникали нешуточные обиды: - 'Почему Васю Пупкина взяли в засаду, а меня нет?' Приходилось сглаживать углы и аргументированно доказывать правоту принятого решения.
  
  
  Часть сорок вторая.
   Мы с Сергеем по карте изучили возможные маршруты движения духов, а накануне днём, под видом очередного рейда, провели рекогносцировку (изучение) местности, на которой предстояло выполнить задачу.
   Шестого августа, после обеда, группа в полном составе собралась в управлении батальона. Комбат, майор Чуваев Сергей Александрович и начальник штаба батальона майор Панченко Константин Александрович произвели смотр личного состава и проверили готовность к выполнению задачи. Начштаба отдал приказ на выполнение засадных действий.
   Командир группы довел до бойцов сведения о противнике, затем на карте и схеме указал расположение позиций каждой подгруппы и их задачи, порядок открытия огня и действий при захвате пленных (документов, вооружения) и после выполнения задачи, сигналы открытия огня, нападения, отхода и назначил своего заместителя. Кроме этого, Сергей уточнил порядок эвакуации раненых и убитых, а также доставки пленных, захваченных документов, образцов вооружения, порядок действий подразделения при обнаружении засады противником в ходе выдвижения к месту засады. Таков был установленный порядок, определенный боевым уставом и опытом, который мы приобрели в Афганистане и неукоснительно его выполняли.
   В десятом классе средней школы я прочитал знаменитый роман Александра Бека 'Волоколамское шоссе', о подвиге советских солдат и офицеров 1-го батальона 1073 стрелкового полка 316-й дивизии генерал-майора Панфилова, которые сражались и отдавали жизни в схватке с немецкими захватчиками под Москвой на Волоколамском направлении, осенью - зимой 1941 года. Большое впечатление произвела глава, в которой описывалось, как остатки батальона выходили из окружения по единственной дороге. В какой-то момент фашисты открыли автоматно-пулеметный огонь трассирующими пулями, почти в упор. Автор описывает безумие, которое охватило наших бойцов от того, что каждый из них своими глазами видел пули, летящие в них. Перед выходом на засаду мы решили воспользоваться этим опытом и снарядили первые магазины автоматов и ленты пулеметов трассирующими патронами.
   На трех бронетранспортерах, чтобы не привлекать внимание, по-боевому (весь личный состав находился внутри БТРов), наша группа выдвинулась в район проведения засады. Нам необходимо было проехать около десяти километров до заставы минометной батареи нашего батальона, которой командовал капитан Алексей Визитиу. Эта застава была самая удалённая от расположения батальона. На заставе было несколько глиняных строений, огороженных высоким глиняным забором, с большим внутренним двором, поэтому наше пребывание на заставе было скрыто от посторонних глаз. Рядом с заставой находились два небольших кишлака (Дехи Калан и Шахтепа), из которых постоянно осуществлялось наблюдение за передвижениями на заставе. Позиции 120-ти миллиметровых минометных расчетов, с окопами и ходами сообщений, располагались за периметром строений.
   В этот день у заместителя командира первого взвода, старшего сержанта Хуршеда Уракова был день рождения. Мы вспомнили об этом событии и поздравили его перед строем нашей группы.
  
  Часть сорок третья.
   Дождавшись тёмного времени суток, под покровом ночи, группа выдвинулась к месту проведения засады. Бронетранспортеры остались на заставе, в готовности немедленно прибыть к месту проведения засады. Пеший путь до места засады занял около часа. Мы старались как можно тише, без лишнего шума, продвигаться по тропе, сначала по высохшему руслу реки, а затем по тропе вдоль дороги на Алиабад. Условленными сигналами дозорные докладывали об обстановке. Колонна солдат, с дистанцией пять-шесть шагов, размеренным шагом двигалась установленным маршрутом.
   Наконец группа заняла свои позиции. Место засады было выбрано на пересечении двух дорог: Алиабад - Ханабад и одной из многочисленных проселочных дорог в направлении на Карамколь. При подготовке к засаде мы предполагали, что перемещение духов с оружием будет осуществляться по проселочной, обходной дороге, со стороны Кундуза, в направлении Карамколя, поэтому основная подгруппа, во главе со старшим лейтенантом Ефимкиным, расположилась за небольшим валом, на удалении ста метров от перекрестка, воль дороги на Карамколь. Подгруппа из четырех человек во главе с сержантом Гуджюнас, заняла позиции в пятидесяти метрах дальше от основной группы, в направлении Карам Коля, с задачей захвата или уничтожения боевого дозора. Подгруппа во главе со старшим лейтенантом Игорем Крамарчуком, из четырех человек, находилась вдоль дороги Алиабад - Ханабад, с задачей - обеспечить уничтожение противника, который будет пытаться выйти из боя, отходя обратным маршрутом. В каждой подгруппе было разделение на двойки, чтобы бойцы могли страховать друг друга.
   В засаде главное - скрытность, внезапность и чёткое взаимодействие всех подгрупп. По опыту проведения подобных боевых действий, не всегда удавалось реализовать то, что было задумано командованием и нами, непосредственными участниками событий. В засаде большое значение имеют его Величество Случай и Везение.
   Непосредственно на месте, где расположилась засада, не было каких-либо естественных укрытий, поэтому для скрытного расположения пришлось использовать небольшой вал вдоль дороги, который не позволял со стороны предполагаемого движения противника, наблюдать нашу группу.
   Тёмное время неумолимо заканчивалось, прошло около двух часов нашего пребывания в засаде. Ещё немного и нам необходимо было возвращаться 'на базу', нужно было до рассвета скрытно покинуть место засады. Сергей взглядом показал на часы. Я понял, что через полчаса надо собирать группу в обратный путь. Наступило чувство лёгкого разочарования от того, что все усилия потрачены впустую, что мы вернёмся в батальон без результата. Где-то в глубине души я радовался, что мы живы, нет пострадавших, и все наши результаты ещё впереди...
   Командир уже несколько раз выходил на это место в засаду и возвращаться в очередной раз в батальон без результата, не входило в его планы. Не рассчитывая на положительный исход нашей засады, он встал почти в полный рост, закурил и от души выругался....
   Спустя пару минут наблюдатель на правом фланге нашего расположения доложил по радиостанции о том, что в нашу сторону направляется группа душманов. В прибор ночного видения я увидел двух дозорных, которые озираясь по сторонам, шли в нашем направлении. Я рукой взял ротного за маскхалат, опустил на землю, передав ему НСПУ- 3 (Ночной стрелковый прицел унифицированный). Не поверив своим глазам и потушив сигарету, Сергей шёпотом произнёс:
  - Духи, духи, духи, - ротный жестом показал, чтобы никто не трогал эту парочку. Мы выдерживали паузу, давая душманскому дозору пройти мимо основной подгруппы, ничем себя не выдавая. Через некоторое время мы все смогли разглядеть приближающиеся силуэты. В составе душманской группы было несколько вьючных лошадей, которых сопровождала банда из семи - десяти человек.
   Между собой мы распределили цели. Расстояние до 'духов' было не больше десяти метров. Отчетливо слышались вдохи-выдохи и стук копыт лошадей. Сергей на мгновение приподнялся из-за земляного вала на колени, не произнося никакой команды, первым произвел автоматную очередь. Мгновенно огненный шквал обрушился на 'духов' и животных. Сержант Усербаев Азим, огромными ручищами схватил пятидесятимиллиметровый осветительный патрон и с руки направил его в сторону душманов. Ракета яркой вспышкой врезалась в первую лошадь, озаряя близлежащее пространство. От трассирующих пуль на противоположной стороне дороги загорелся сухостой. Вся картина происходящего напоминала замедленную съемку художественного фильма-боевика. Никто из основной группы душманов не оказал сопротивления. Одновременно с началом скоротечного боя, подгруппа сержанта Гуджюнаса уничтожила дозор духов. Через минуту мы услышали и увидели автоматные очереди подгруппы старшего лейтенанта Игоря Крамарчука. Несколько душманов, которые замыкали караван, попытались убежать от места засады. От всех подгрупп поступил доклад о выполнении задачи и о том, что никто не пострадал. Скоротечный бой занял не более пяти минут.
   Командир группы дал команду бронетранспортерам - прибыть к месту засады. Захваченные тюки были забиты оружием и снаряжением. Я слышал, как ротный по радиостанции докладывает в батальон о выполнении задания, о приблизительном количестве уничтоженных духов и о количестве добытого вооружения и боеприпасов. После доклада Сергей выругался и приказал подчиненным загрузить на БТР несколько трупов. В тот момент мы вместе с бойцами недоумевали о полученном из батальона приказе. Только по прибытии, поняли, нам не верили, что был настоящий бой и что есть результаты этого боя. Такое иногда бывало в Афганистане, когда подразделение, в качестве результатов боевого выхода, использовало ранее захваченное оружие. Матерясь, бойцы закинули четыре трупа на броню и, убедившись, что всё 'зачищено', группа выдвинулась в обратном направлении.
   Отъехав от места засады метров пятьсот, старший лейтенант Ефимкин отдал команду командиру минометной батареи - капитану Визитиу, произвести огневой налет на место, где минутами ранее была засада...
  
  Часть сорок четвёртая.
   Обратная дорога показалась скоротечной. Солнце вышло из-за горизонта и осветило своими лучами крыши землянок и строений нашей роты. Нас встретили офицеры и прапорщики родной второй роты. Два бронетранспортера с личным составом второго взвода нашей роты и солдатами управления батальона проехали в расположение батальона. По горячим следам, вкратце, мы рассказали своим сослуживцам о засаде. Наш рассказ прервал телефонный звонок из штаба батальона. Комбат просил Сергея и меня приехать в управление батальона.
   Сергей Александрович, с начальником штаба батальона встретили нас у входа в батальон. Ротный ещё раз доложил о результатах засады. Бойцы выгрузили оружие, боеприпасы и снаряжение на плац перед зданием штаба. На бетонном плацу лежали: две винтовки 'Бур' английского производства, два пистолет-пулемета Шпагина, два пулемета Дегтярёва и около тридцати 'китайских' автоматов АК-47, с магазинами и боеприпасами.
   Комбат пригласил нас и офицеров батальона в столовую. Как это ни странно, я в первый раз был в батальонной офицерской столовой. Всё было уютно, по-домашнему, с белыми занавесками на окнах, с разными картинами на стенах. Стол был накрыт специально к нашему приезду. Когда только повара успели приготовить званый завтрак?
   Сергею, Игорю и мне налили по стакану самогонки. Мы залпом опустошили содержимое. Ротный во всех тонкостях, мелочах и красках рассказал о ночной засаде. По своему состоянию я чувствовал, что алкоголь не оказывает своего воздействия на меня. Я был абсолютно трезвым. Видимо количество адреналина в организме зашкаливало и компенсировало возможности самогона...
   В беседе с комбатом и начальником штаба батальона, мы узнали, что в результате засады нами была уничтожена группа 'духов', которая накануне вечером захватила царандоевский пост (пост афганской милиции), и двигалась по предполагаемому нами маршруту.... Обсуждение произошедшего заняло немного времени. Участники засады сфотографировались для истории, и мы уехали на свою заставу.
  
  Часть сорок пятая.
   После ночных приключений необходимо было отдохнуть, но ближе к обеду звонок из батальона прервал наш отдых. Комбат попросил снова приехать в управление батальона.
   На въезде в батальон стоял белый афганский пикап. Это не сулило ничего хорошего. Мы увидели настоящих душманов, которые исподлобья смотрели в нашу сторону. Среди встречавших нас афганцев был родной брат одного из убитых в ночном бою 'духов'....
   Нам предстояло показать афганцам место проведения засады, с тем, чтобы те смогли забрать оставшихся после боя собратьев и до захода солнца успеть их предать земле. По сути это было ещё одно 'задание' за сутки, которое потребовало от нас повышенной бдительности и особой концентрации. Мы выехали на двух бронетранспортерах с частью тех же бойцов, с которыми накануне ходили в засаду.
   Проезжая мимо гарнизонной свалки, гул двигателей бронетранспортёров и клубы пыли, подняли в небо бесчисленную стаю грифов. Сергей сидел на 'шторке' смотрового люка, держась левой рукой за ствол крупнокалиберного пулемета. Я, развернувшись в противоположную движению сторону, контролировал афганцев, которые расположились на задней части БТРа. По их лицам было видно, что они готовы в любую минуту открыть огонь по нам. Единственное, что немного успокаивало - отсутствие в руках афганцев оружия. По мере приближения к месту засады, напряжение возрастало. Мы были готовы к любому развитию событий.
   Наконец мы прибыли к знакомому месту. Афганцы спрыгнули с 'брони', подошли к телам своих соплеменников, часть из которых мы не стали забирать ночью, и совершили молитвенный обряд. Сидя на бронетранспортёрах, мы сверху наблюдали за происходящим. Загрузив тела в кузов пикапа, афганцы стали думать, как транспортировать туши лошадей. Решили вторым рейсом перевести распухших на жаре животных. Обратная дорога была еще тревожнее.
   Не скрывая скорбь по своим родным и ненависть по отношению к нам, афганцы не проронили ни слова. Тоска и печаль от увиденного на месте засады, переполняли и мои чувства. Почему-то хотелось быстрее забыть этот эпизод своей афганской службы.
  
  Часть сорок шестая.
   В середине августа 1987 года, в батальон с проверкой прибыл старший инспектор политуправления Туркестанского военного округа, майор Синельников Сергей Григорьевич. Командование батальона предупредило все заставы о проверке, поэтому как каждая хорошая хозяйка готовится к встрече гостей, мы тоже навели соответствующий порядок. Майор Синельников, в сопровождении заместителя командира батальона по политической части - майора Ермолаева Владимира Владимировича, поехал по заставам нашего батальона. Он проверял, как устроен быт наших солдат, как организована партийно-политическая работа в подразделениях. По прибытии на заставу управления нашей роты, мы с Сергеем Ефимкиным встретили проверяющих офицеров.
   Майор был чуть выше среднего роста, светловолосый, с голубыми глазами, загорелый, в новеньком обмундировании и в черных солнцезащитных очках. Ротный доложил, чем занимается личный состав подразделения, о численности военнослужащих, об обеспеченности бойцов всеми необходимыми видами довольствия.
   Мы прошли в землянку, где располагались солдаты и сержанты. Проверяющий осмотрел прикроватные тумбочки, постельное бельё, поинтересовался, когда последний раз была его замена. Затем мы прошли в столовую. Все было почти в идеальном состоянии, за исключением огромного количества мух, с которыми мы боролись с переменным успехом. Главным местом его осмотра была, естественно, 'Ленинская комната'. Спустившись в землянку, где находилось помещение 'Ленинской комнаты', майор Синельников спросил:
   - Откуда вы, товарищи офицеры?
  - Я из Наро-Фоминска, служил в Кантемировской дивизии, - ответил Сергей.
  - А я из Абакана.
  - Служили там? - с удивлением обратился ко мне проверяющий.
  - Нет, я родился и вырос в Абакане.
  - А где учились, в какой школе?
  - В шестнадцатой, в районе кинотеатра 'Космос'....
  - А моя мама живет на проспекте Ленина, дом 28, - неожиданно поведал майор.
  - Там ещё магазин на первом этаже, продуктовый....
  - Да, рядом с мемориалом Победы....
  - Точно всё, в соседнем доме, на первом этаже, с торца, находится караульное помещение поста ? 1 мемориала Победы. Я имел честь стоять в почетном карауле....
  - Ну, надо же, первый раз такого близкого земляка встречаю в Афганистане, - продолжил майор Синельников.
   Меня переполняли эмоции. Дистанция между старшим инспектором политуправления ТуркВО и мною сократилась до теплых приятельских объятий. Мы отыскали общих знакомых, так как Абакан небольшой город, и много людей было нашими общими знакомыми. По существу, на этом проверка в батальоне закончилась....
   В августе 1986 года майор Синельников Сергей Григорьевич был заместителем командира по политической части, в Шиндантском полку. майор Синельников участвовал в выводе одиного из шести полков, которые были срочно сформированы из офицеров-заменщиков и дембелей 40-й армии, и 'выведены' из Афганистана по инициативе Генсека ЦК КПСС М.С. Горбачева. Дальнейшее прохождение службы в политуправлении ТурВО для Сергея Геннадьевича стало логическим продолжением карьеры. Он был самым молодым инспектором политуправления ТуркВО.
  - Ну, так что, мужики, вечером встречаемся на ужине? - обратился к нам мой земляк.
  - Конечно, какие вопросы, товарищ майор - в голос ответили мы с Сергеем, -ждём вас на ужин.
  - Я буду не один, со мной старший лейтенант Коновалов и ещё, может быть кого-нибудь привезу...
  - Хорошо, всё будет готово к восемнадцати часам, - подтвердил ротный...
   Мы продолжили общение за ужином.
   Вечером, около девятнадцати часов подъехал БТР, на котором восседали знакомые всё лица и девушка с чёрным южным загаром в коротком красном платье.
  - Знакомьтесь, это Ирина, - вместе с Сергеем Григорьевичем в нашу роту приехала молодая женщина, которую мы с ротным знали задолго до её появления в нашей Кундузской роте.
  - А мы знакомы, - с удивлением посмотрев друг на друга, ответили на призыв познакомиться мы.
   Это была 'Ирина-Прима'. Такое прозвище ей дали офицеры файзабадского полка, за её безукоризненный внешний вид и потрясающие формы. Ирина 'служила' продавцом в магазине файзабадского гарнизона. Когда мы изредка приезжали в полк и заходили в магазин, файзабадский замкомроты Арсалан Гомбоев оказывал ей безуспешные знаки внимания, а мы перекидывались между собой отдельными фразами. Она была весьма хороша собой и знала себе цену. Увидев её у себя на заставе, мы были искренне удивлены и она тоже. 'Прима' работала в дивизионном магазине 'Книги'. Именно там, накануне, Ирину увидел майор Синельников и пригласил её к нам на заставу, с тем, чтобы скрасить нашу мужскую компанию своим присутствием.
   Стол был накрыт в нашем огороде. Это был маленький оазис среди пустыни, накрытый армейской маскировочной сеткой, защищающей от палящих солнечных лучей. К столу был подан салат из свежих овощей с зеленью, плов, консервированная югославская ветчина, чай Lipton, югославские компоты и соки....
   За рюмкой чая завязалась непринужденная беседа. Мы вспоминали нашу малую Родину. Постепенно, разговор перешел на армейские дела. Сергей Григорьевич рассказал нам о своём жизненном и офицерском пути. Мы нашли общих сослуживцев, с которыми нас сводила офицерская служба.
   Теплая, почти семейная атмосфера, исполненные мною песни - переделки под гитару и чтение стихов, баня и бассейн, способствовали небольшому расслаблению нас и наших гостей. А расслабленное выражение лица майора Синельникова С.Г. говорило о том, что ему и его спутникам понравилось наше гостеприимство. Память о встрече с самым близким земляком на Афганской земле надолго осталась в моей памяти...
  
  Часть сорок седьмая.
   Старший прапорщик Верховский Николай Сидорович, техник нашей роты, прибыл к нам летом 1987 года. До Афганистана он служил в Одесском военном округе, 'адъютантом' командира танковой дивизии, в городе Бельцы, в Молдавии. На вид ему было около пятидесяти лет. Слегка лысоватый, плотного телосложения, техник роты всегда был в чистом обмундировании. Он целенаправленно приехал служить в Афганистан для увеличения выслуги лет и не скрывал своего желания, чтобы ротный не брал его на боевые действия. Мы с понимаем относились к его пожеланиям оставаться в 'тылу'. Он один из не многих военнослужащих в нашей роте, кто каждый день получал долгожданную большую пачку писем от родных и знакомых и сам ежедневно отправлял столько же на Родину.
   В нормальном, уставном понимании соответствия его должности, старший прапорщик не был технарём. Этого, собственно, и не требовалось. Используя свой жизненный опыт и быстро наработанные на различных складах 201-й дивизии связи, Николай Сидорович смог организовать безаварийную эксплуатацию нашей техники.
   13 сентября 1987 года, в день танкиста, по инициативе старшего прапорщика Верховского, офицеры и прапорщики роты, находившиеся на заставе, организовали небольшой праздничный стол. Не было только Сергея Ефимкина - он был в очередном отпуске. Ротный так же имел отношение к танкистам, так как до Афганистана служил в гвардейской Кантемировской танковой дивизии. Однако, не успев начать праздничную трапезу, мы услышали гул самолетных двигателей. Командир первого взвода - Габиль Мамедов, выразил недоумение по поводу дневных полетов транспортной авиации. Через мгновение раздался хлопок, мы выбежали на открытое пространство заставы и увидели Ан-26-й, который залетел за границы охранной зоны, углубившись в 'зеленку' (местность, покрытая растительностью, в которой укрывались душманы). Из правого двигателя валил чёрный дым. Мы молили Бога, чтобы пилоты смогли дотянуть до аэродрома, но самолет слишком далеко завернул спираль, а большое расстояние и малая высота не позволили благополучно совершить посадку. Самолет упал и взорвался в четырёх километрах юго-западнее нашей заставы, рядом с восточными окраинами кишлака Мадраса.
   Наше подразделение было самым близким к месту падения Ан-26-го. Наблюдатели с заставы третьего взвода нашей роты, которая располагалась в крепости, засекли предполагаемое место обстрела самолета и передали координаты в управление батальона.
   Получив приказ из штаба, тревожная группа в составе двух бронетранспортеров и двадцати человек личного состава, немедленно выехала к месту падения самолета. По пути следования нашей группы, над нами пролетела пара Ми-24-х афганской армии, которая приступила к 'обработке' предполагаемого места выстрела ПЗРК. Из этого следовало, что сбитый самолет предположительно был афганским. Подъезжая к горевшему самолету, мы увидели и услышали разрывы артиллерийских снарядов...
   Наша группа первой прибыла к самолету, точнее к его останкам. Бойцы заняли круговую оборону. Солдаты отрыли одиночные окопы в полный рост. Пожар никто не тушил, да и тушить, собственно, было нечего. На поверхности земли по разным сторонам лежали крылья, хвостовая часть и колпак носовой части. Фюзеляж самолета был скрыт землей.
   Спустя полчаса к самолету подъехали два ГАЗ-66-х, битком набитых афганцами в гражданской одежде. В первый раз я познакомился с бойцами ХАДа (название службы государственной безопасности в Демократической Республике Афганистан). Их невозможно было отличить от душманов. Командир группы ХАД, товарищ Али, первым подошел и представился. Мы поздоровались по мусульманскому обычаю. Али рассказал мне, что в самолете находилось пятнадцать человек. В составе пассажиров самолета был советник начальника службы ракетно-артиллерийских вооружений пехотной дивизии Вооружённых Сил ДРА с женой. Гораздо позже я узнал его фамилию и имя. Это был подполковник Артёмов Алексей Иванович и его супруга, Рая. Кроме этого, самолет перевозил семьдесят миллионов афгани, для выплаты денежного довольствия в силовых ведомствах, в трех северо-восточных провинциях Афганистана. Вот эта последняя новость немного насторожила. Я предположил, что 'духи' знали, какой груз перевозил самолет. Поэтому была вероятность захвата самолета с деньгами со стороны душманов.
   Когда стемнело, бойцы на костре разогрели сухой паёк. Я предложил товарищу Али отужинать вместе с нами. Он принял предложение и в знак благодарности протянул сигарету. Я догадался о её начинке и вежливо отказался.
   Около двенадцати часов, к нам подъехал КУНГ (специальная аббревиатура для кузовных типов транспортных средств, которая расшифровывается, как 'кузов унифицированный нормального габарита') комендантской роты 201-й мотострелковой дивизии, с охраной в составе двух бронетранспортеров. Сержант комендантской роты попросил меня подойти к будке, в которой находился неизвестный мне начальник.
   Дверь КУНГа открылась, и я увидел знакомое лицо - это был подполковник Шеховоданов В.Н. По случаю праздника, он был слегка навеселе. Снова судьба свела меня с этим офицером. Я представился.
  - Ты что ли старший? - спросил подполковник. Заместитель командира дивизии узнал меня.
   Я доложил о количестве задействованных для охраны самолета военнослужащих, о бронетехнике и вооружении, о том, что группа заняла круговую оборону, что в случае нападения, группу поддерживает огнем застава третьего взвода нашей роты, что кроме нас на месте крушения самолета находится порядка сорока 'хадовцев'.
  - Ты знаешь, что в самолете?
  - Да, знаю, - ответил я.
  - В общем, так, мне не надо семьдесят миллионов, мне достаточно одного. Понял? - без вариантов для возражений отрезал подполковник.
  - Деньги лежат в несгораемых мешках, в переднем багажном отсеке. Надо убрать 'хадовцев' от самолета и, ну ты меня понял..., - многозначительно протянул офицер.
   Дверь КУНГа закрылась. Я шел к своим бойцам и не знал, как выполнять распоряжение офицера. С одной стороны - приказ вышестоящего командования не обсуждается, с другой - разлад с собственной совестью...
   В этот момент я вспомнил слова своего товарища по училищу, Александра Походина, который служил в Ташкентском ВОКУ взводным. Он встречался со многими нашими однокашниками, возвращавшимися из Афганистана, и слышал от них, что в Афгане много различного рода искушений. Зачастую они связаны с нарушением общепринятых норм, человеческих принципов и граничат с криминалом.
  - При любой ситуации необходимо оставаться в ладу с собственной совестью, - слова старшего лейтенанта Походина я помнил....
   Я подошёл к командиру 'хадовцев' и попросил собрать в кучу его бойцов, для того, чтобы мои солдаты в темноте не перепутали их с душманами, и выставил двух своих бойцов для их охраны. Через несколько минут над расположением афганцев образовался специфический смог и постепенно их голоса стали стихать. Я подошел к самолету. Оплавленный металл искорёженными кусками валялся под ногами. Кое-где еще догорало авиационное топливо.
   С заставы третьего взвода, которая располагалась в крепости Насири, ночную тишину нарушали раскаты 120-ти миллиметрового миномета, который производил выстрелы осветительными минами в нашу сторону. Периодически я выходил на связь с командиром третьего взвода, старшим лейтенантом Артемом Купиным. Он передавал мои доклады в батальон.
   Рассвет встречал ожиданиями, которые не сулили ничего хорошего. Сбившись в одну большую кучу - малу, афганцы спали на земле. Наши бойцы в полном составе бодрствовали. Проходя по периметру охраняемой зоны, мимо некоторых солдат, я не сразу мог их разглядеть. Окриком они останавливали меня, давая понять, что всё в порядке, 'службу служат'....
   Я не стал выполнять распоряжение подполковника....
   С рассветом началось движение. Над нами пролетели две пары вертолетов афганских ВВС. Затем один Ми-8-й произвел посадку. Из вертолета вышла группа офицеров афганской армии, во главе с генералом, с пышными черными усами. Афганцы обступили обломки самолёта, о чём-то долго разговаривали. Один из офицеров фотографировал останки разбившегося самолета. Незаметно подошел подполковник Шеходанов и взглядом подозвал меня к себе. Я доложил ему, что не было никакой возможности что-либо сделать, чтобы выполнить его распоряжение. Тем временем, генерал отдал приказ на начало работ по откапыванию самолета. 'Хадовцы' долгое время не решались приступать к работам. Тогда генерал заорал на них. Стоящий рядом со мной афганец попытался воткнуть свою лопату в землю. Его попытка не увенчалась успехом. Затем еще несколько 'хадовцев' повторили попытку. Земля, как будто спеклась в один конгломерат...
   Я дал команду своим бойцам принести ломы и помочь дружественному афганскому народу. Наши ребята лихо принялись за работу и показали, как необходимо копать землю.
   Афганскому генералу стало неловко, и он попросил меня увести солдат. На этом наша миссия была закончена. Замкомдива приказал собраться и убыть к месту постоянной дислокации.
   В вечерних сумерках, через заставу первого взвода нашей роты, под охраной 'хадовцев', на двух, доверху заполненных ГАЗ-66-х, провезли обожженные мешки с пайсой (афганская валюта). Когда уже совсем стемнело, стали перевозить 'двухсотые'...
  
  
  
  
  Часть сорок восьмая.
   Сергей Ефимкин прибыл из отпуска в начале октября. На лице ротного была нескрываемая печаль и тоска. Неохота было лезть в душу к командиру, да и он не особо горел желанием посвящать нас в свои размышления и переживания. После отпуска пребывание на войне становится настоящим испытанием для каждого, кто служил в Афганистане. Там, в Союзе мирная и спокойная жизнь, со всеми вытекающими прелестями. Подавляющее большинство советских граждан представить себе не могли, в каких условиях проходят службу военнослужащие 40-й армии в Афганистане. Какому риску и опасностям подвергаются их соотечественники на афганской земле. Только узкий круг родных и близких людей, и то не в полной мере, знали, что на самом деле происходит в Афганистане. К концу 80-х годов дозированная информация о службе в Афгане была доступна широкой массе наших соотечественников. Газеты писали о посадке деревьев, о строительстве школ, о проведении совместно с афганской армией учений, но в большей степени, страна старалась не замечать, что происходит на южной границе с соседним государством.
   В Ташкенте, Фергане, Термезе и Кушке дыхание войны ощущалось сполна. Простые люди в аэропортах и железнодорожных вокзалах видели раненых солдат и офицеров. На улицах можно было увидеть военнослужащих с боевыми наградами. Но затем они разъезжались, разлетались по большой и необъятной стране и растворялись в море людского водоворота...
   По прибытию в родные пенаты, рассказы об Афганистане по началу вызывали у родственников и друзей определённый интерес, который после нескольких задушевных посиделок сходил на нет. У всех были свои дела и заботы. Да и особо никто из афганцев старался не распространяться о своей службе.
   Вот этот контраст, между увиденным и прочувствованным в Афгане и равнодушием советских граждан, вызывал психологический дисбаланс в восприятии одного и того же события разными людьми.
   На адаптацию к военной жизни уходило определенное количество дней. Сергей ждал изменения своего служебного положения. Но обещанных перемещений по служебной лестнице не было. Необходимо было найти новую мотивацию для дальнейшей жизни и службы. А мотивация была проста и банальна. Надо было сохранить себя и жизни своих подчиненных, во что бы то ни стало и вернуться домой....
  
  
  
  Часть сорок девятая.
   С новыми силами мы окунулись в военные будни. Да, у нас не было своего 'Сталинграда', но рота ежедневно занималась боевой подготовкой. Каждое утро начиналось с трехкилометрового марш-броска и зарядки в бронежилетах. Мы приводили оружие к нормальному бою, выполняли стрельбы из различных видов оружия, отрабатывали действия по боевому расчету, совершенствовали материально-техническую базу на каждой заставе. Мы построили дополнительные укрепления и стены на заставах, хорошую солдатскую столовую в управлении роты, дополнительную долговременную огневую точку на удаленной заставе третьего взвода, в крепости. У нас было пятнадцать единиц военной и транспортной техники, которые требовали постоянного обслуживания и ремонта. Кроме этого, с завидной периодичностью, рота осуществляла патрулирование зоны ответственности батальона и засады. Поэтому скучать и тосковать было некогда.
  Редкими вечерами занимались написанием писем домой, слушая музыку и просматривая новостные телевизионные программы.
   Однажды вечером, за ужином, в расположении первого взвода раздалась автоматная очередь, затем ещё одна.... Мы выбежали на улицу. В кромешной темноте невозможно было сразу понять, что произошло....
   Сбивчивым голосом дежурный по заставе доложил, что наблюдатель увидел в окопе какой-то силуэт и произвел очередь из автомата в направлении подозрительного лица. Мы с Сергеем и Габилем подошли к траншее, осветили карманным фонариком предполагаемое местонахождение 'силуэта' и увидели хорошо отпечатанные, на ещё не высохшем от выпавших осадков дне окопа, следы. Одни следы представляли собой отпечатки босого человека, другие - отпечатки кроссовок. Пара следов вела к проходу в минном заграждении.
   Немедленно была поднята тревожная группа, и мы на бронетранспортере стали преследовать непрошеных гостей. Освещая местность штатной фарой 'Луна' и осветительными патронами, на ходу простреливая автоматными очередями складки местности, мы почти приблизились к кишлаку Накель. Не менее двух часов ушло у нас на поиск злополучной парочки, но так никого мы не обнаружили. Мы возвратились на заставу и ещё раз осмотрели следы. Сомнений кому они принадлежали, ни у кого не было, это были духи.
   Сергей доложил о случившемся комбату. Было принято решение усилить бдительность на заставах и устроить ежедневные засады на возможных маршрутах передвижения лазутчиков.
   В течение десяти ночей мы с Габилем Мамедовым, командиром первого взвода, в километре от заставы, вместе и поочерёдно выходили в засаду. В конце ноября в Афганистане обычно теплая погода днём и холодная ночами. Коротая время в засаде, приходилось лежать на 'голой' земле, подкладывая плащ-палатки. После проведенной ночи, голова наполнялась галлюцинациями. Плащ-палатка лежала на маковой траве. Производя телодвижения на подстилке, эфирные масла перемешивались с росой и испарялись, и нам невольно приходилось вдыхать дурманящий аромат маковой травы. Кроме этого, холодная сырая земля вытягивала остатки тепла из организма. Мы стойко переносили тяготы и лишения, но все наши старания оказались напрасными. Никто больше не посмел повторить попытку вылазки в наше расположение.
  
  Часть пятидесятая.
   У военных есть одна байка.
  'Молодого лейтенанта, отслужившего в воинской части после училища год, вызывает командир и спрашивает:
  - Лейтенант, скажи, что тебе больше всего нравится, потная женщина или холодная водка?
  - Конечно, холодная водка, - ответил лейтенант.
  - Хорошо, в отпуск пойдешь в декабре, - резюмировал командир...'
   Приблизительно так же получилось и у меня. Только я не был молодым лейтенантом, и отпуск у меня был ровно через год моего пребывания в Афганистане, в декабре 1987 года.
   Время отпуска подошло не заметно. Я собрал стандартный набор подарков для родных и близких, который включал в себя: платки с люрексом, сервизы кофейный и чайный с мелодией, костюмы спортивные, кроссовки, джинсы 'вареные', костюм 'Kommandо', тигровое покрывало, ткань маме на платье, двух кассетный магнитофон, электробритву Sanyo, который получил в подарок от сослуживцев на день рождения, набор 'ногтегрызок', ручки, и ещё какую-то мелочь. С одной пересадкой, через Кабул, долетел до Ташкента. Не помню, чтобы как-то особо тщательно проходил таможенный контроль, но в автобус, следовавший до Ташкентского аэровокзала, я не попал.
   Пришлось воспользоваться услугами таксиста-частника. Много раз всех нас, воинов - афганцев предупреждали, Ташкент город хлебный, но он же и прифронтовой город, в котором криминальный мир способен на опасные преступления.
   Ко мне подошел водитель узбек и спросил:
  - Командир, куда едем?
   Я назвал адрес своего товарища по училищу - Саши Походина. Он жил в одноэтажном флигеле рядом с Ташкентским ВОКУ. Мы загрузили вещи и поехали по незнакомому ночному шоссе. Проехав с километр, автомобиль свернул с основной дороги в махаллю (часть города с преимущественно мусульманским населением). Водитель сказал, что ему надо забрать своего брата, чтобы увезти в Ташкент. Он вышел из машины, прошел во двор и долгое время отсутствовал. Естественно, я немного насторожился и пересел на заднее сидение Волги, чтобы лучше контролировать ситуацию. Наконец, 'братья' вышли, и мы продолжили движение в сторону города. Я плохо ориентировался в незнакомой местности и не представлял, где мы едем.
   Вдруг посреди дороги возник переносной шлагбаум, в виде наспех срубленного ствола дерева, который был закреплен на подъемнике. Рядом со шлагбаумом стояли два милиционера и мотоцикл с коляской. Медленно приближаясь к 'милицейскому посту', 'таксист' сказал, что надо дать денег, чтобы 'не прикопались'. Я протянул три рубля. Водитель вложил в водительское удостоверение купюру и, не выходя из машины, передал его милиционеру. Ловким заученным движением гаишник-узбек переместил трёшку в свой карман, посмотрел в кабину и произнес:
  - У вас всё нормально?
  - Ягши, ягши, командир, - у нас всё хорошо...
   Мы продолжили поездку. Мои новые 'друзья' на узбекском языке стали о чем-то разговаривать между собой. Разумеется, я не мог точно понять, 'об чём речь', и решил перевести их разговор на русский, 'включив' среднеазиатский акцент, вставляя узбекские и таджикские словечки и выражения, которые услышал в далеком детстве и общаясь с азиатами уже в армии.
  - Бугун кундузи Тошкентда оби хавокандай? (Какая погода в Ташкенте днем?)
  - Братан, ты, чё на узбекски гаварищ? - удивился таксист.
  -Кам-кам (чуть-чуть по-таджикски), у меня отцовский родня Пергана живет. Тетя Лида до сих пор с мужем там живут, она на шёлкомотальной фабрике бригадиром работает. Ещё тетя Надя в Киргилях на военном аэродроме у лётчиков в медсанчасти служит. Бабушка давбно Пергана живёт. Знаещь, почему Пергана? Потому что 'Пе' такой, - согнув руки и упершись ладонями в пояс, я показал букву 'Ф'...
  - Ай, брат, ну ты даёщь, хоп!!! А где Пергана тётка живьёт? - расплылся в улыбке 'брат' таксиста.
  - Ахунбабаевский массиф, знаещь? Вот там и живьёт, дом 60, а бабушка живьёт на Калиниский массиф, рядом с милисия, там ещё озеро искуссвенный есть, Комсомольское называтся - во всех подробностях я начал описывать свои познания в географии Ферганы. При слове милиция, напарник слегка шелохнулся и повернулся в мою сторону. Последний раз я был в Фергане с родителями в 1975 году, но помню тот приезд во всех подробностях. Своими 'баснями' я расположил 'братьев' к себе и остаток пути, чувствовал себя немного спокойнее.
   Тем временем мы подъезжали к Походинскому флигелю. Я показывал дорогу, которую хорошо изучил, прожив у Саши больше месяца перед отправкой в Афганистан. Я первым выскочил из машины, попросил открыть багажник с чемоданом, подошёл к двери и нажал на кнопку дверного звонка.
  - Сколько с меня?
  - А, сколко не жалко, командир...
  - Правда, сколько? Я ж не знаю ваших ночных расценок.
  - Ну, давай сколко можешь.
  Я достал сиреневую четвертную купюру и протянул таксисту.
  - Эй, брат, я тебе там, в Тузеле, столко ждал...,- увидев 'всего' двадцать пять рублей, жалобно протянул таксист, как будто он лично меня стоял и ждал.
   - Ну, хотя б какой бакшиш-макшиш давай.
  - Какой тебе бакшиш? Я тебе денег заплатил.
  - Ну, там платок-маток, люрекс-мюрекс. Весе 'афганцы' чё-нить везут.
  В этот момент вышел Саня Походин в подаренных мною, ещё до 'войны', красных фирменных шортах с тремя полосками, и мне стало спокойнее. Мы обнялись. Он увидел картину маслом и спросил меня:
  - Сколько ты им денег дал?
  - Двадцать пять рублей.
  - Этого за глаза хватит, тинчгина кетинглар бу ерлардан (уезжайте отсюда с миром), на узбекском языке произнес Шура.
   - Рахмат большой, брат, рахмат, - Саня поблагодарил водителя за мою доставку.
  
  Часть пятьдесят первая.
   Оказавшись в Союзе, я думал, что будет спокойно и мирно. Нет, Ташкент был прифронтовым городом, со всеми вытекающими последствиями. В Ташкенте чётко работала 'билетная' мафия, оказывая услуги по беспроблемному приобретению билетов на все виды транспорта и на все направления. Около билетных касс стояли, так называемые 'жучки', без труда вычислявшие 'афганцев' и предлагали купить билеты в любую точку Советского Союза.
   На следующий день после прибытия в Ташкент, я поехал в аэропорт, отстояв в очереди, протягивая перевозочные документы, обратился к кассирше:
  - Мне один билет до Абакана, через Красноярск, на завтра.
  - Билетов до Красноярска на ближайшие дни нет, - даже не заглядывая в монитор компьютера, ответила, как отрезала женщина в синей форменной одежде.
  Я отошел от кассы. Ко мне тут же подскочил 'жучок', узбек с длинными вьющимися волосами, одетый в джинсовые рубашку и куртку, и светлые льняные брюки.
  - Куда летим, командир? - почти шёпотом, на ухо произнес молодой человек.
  - В Красноярск, - ответил я.
  - На Красноярск билетов нет, это точно, но я постараюсь помочь, брат.
  - Давай, сколько это будет стоить?
  - Двойная цена билета.
  - Это сколько?
  - Ну, сколько до Красноярска? Рублей сорок пять? Вот и считай, сорок пять рублей в кассу и столько же мне, - как вполне само собой разумеющееся озвучил 'жучок'.
   - Понимаешь, надо всех 'кормить'.
  - А проездные документы в кассу пойдут?
  - Нет, только наличные.
  Мне не жалко было этих денег, хотелось быстрее домой, к родным, но у меня просто физически с собой не было столько денег в кармане. Я решил съездить к Саше Походину, где я остановился, и вернуться в аэропорт.
  Приехав домой, за обедом я рассказал Сане о своих мытарствах в аэропорту.
  - Что-нибудь придумаем. У меня есть хороший знакомый, он служит военным комендантом в Ташкентском аэропорту. Я созвонюсь с ним, и сегодня вечером будем у него.
   Так и случилось. Вечером, вдвоем мы нагрянули в холостяцкую квартиру к коменданту Ташкентского аэропорта.
   Нас встретил молодой человек, наш ровесник, выпускник Ленинградского высшего ордена Ленина Краснознаменного училища железнодорожных войск и военных сообщений имени М. В. Фрунзе. Он был в курсе моих проблем и сходу пообещал отправить меня на Родину.
   Мы быстро накрыли на стол, выпили за знакомство и за мою удачную отправку. Владимир, так звали моего 'спасителя', попросил у меня документы и прошел в соседнюю комнату, с тем, чтобы продиктовать мои данные дежурному коменданту, для снятия его личной брони. Возвратившись, комендант от удивления широко открыл глаза.
  - А у тебя случайно родственников генералов нет?
  - Нет, не должно быть в родове генералов, - подумав, ответил я.
  - У тебя фамилия, как у нашего начальника училища, и ты здорово на него похож, - не унимался Володя.
   -Ты, наверное, скромничаешь?
  - Нет же, точно говорю, ни одного генерала в родне не было, если только дед, где-нибудь.... Но дед офицер-танкист пропал без вести в первые месяцы войны.
  - Хорошо, но это так редко бывает - и фамилия и похож на нашего генерала, - чуть расстроившись, продолжил комендант.
  Да, в этой жизни всё может быть. Спустя почти двадцать лет я был в Питере, вместе со своей женой Светланой, нашел улицу, которая носит мою фамилию и сфотографировался на память.
   Утром следующего дня у меня был талон личной брони военного коменданта на приобретение билета до Абакана, с пересадкой в Красноярске.
  Я подошел к кассе и увидел знакомого жучка. Он метровыми скачками подбежал ко мне, в надежде, что я принял его предложение. Я жестом остановил его великодушный порыв и без очереди протянул талон кассирше.
  - Что по брони? - с сожалением спросил молодой человек.
  - Да, - коротко, без объяснений и с гордым видом ответил я.
  
  
  
  Часть пятьдесят вторая.
   В предвкушении встречи с родными, я летел домой. Мыслей никаких не было, быстрее бы увидеть маму и отца. Брата Олега в начале лета призвали в армию. У него была возможность пройти армейскую службу 'заочно'. Так практиковали спортивные функционеры, устраивая перспективных игроков хоккейной команды 'Саяны' в местную железнодорожную военную бригаду. Но я категорически был против этого и в письме написал брату, чтобы тот не увиливал и как все нормальные мужики, отдал свой воинский долг нашей Родине.
   Маме, наконец, дали квартиру в новом доме. Восемнадцать лет мы вчетвером прожили в крохотной однушке, имея только холодную воду. Чтобы помыться, необходимо было топить специальную ёмкость, так называемый титан. Я стеснялся пригласить своих друзей к себе в 'апартаменты' и от этого испытывал определённый комплекс. Я не знал новый адрес, но у меня был новый номер домашнего телефона, поэтому приземлившись в Красноярске, я позвонил родителям, чтобы отец встретил меня в аэропорту.
   Из Красноярска улетал последним ночным рейсом на Абакан. Весь свой багаж, а это большой чемодан весом тридцать килограммов, спортивная сумка около пяти килограммов и коробка с магнитофоном, необходимо было самому нести до самолета. В накопителе перед посадкой увидел своих знакомых абаканцев: заслуженного тренера по настольному теннису Ю.Д. Лебедева, мастера спорта международного класса Ирину Запевалову, мастера спорта Сашу Головченко, еще нескольких молодых спортсменов-теннисистов. Юрий Дмитриевич был моим первым спортивным тренером. С Ириной и Александром мы жили в одном районе и учились в одной школе.
   Едва выйдя из теплого накопителя на посадочный перрон, у моего чемодана отвалилась ручка. Пришлось взвалить его на правое плечо, придерживая его той же рукой, спортивная сумка висела через тоже плечо, а коробка с магнитофоном расположилась в левой руке. Не пройдя и пяти метров, вся эта конструкция рухнула, и я оказался под ней. Я не мог пошевелиться, резкая боль в спине пронзила все моё тело.
  - Что случилось, Юра, помочь? - знакомый голос Саши Головчено вселил в меня надежду на спасение.
  - Да, если не трудно, Саня - еле шевеля губами от боли, ответил я.
  - Юра, ты идти можешь, давай сумку или коробку, - предложил свои услуги Александр. Совместными усилиями мы добрели до трапа самолета. Пронизывающий декабрьский ветер продувал насквозь моё модное пальто. Непривычно было после Афганистана окунуться в холодный сибирский климат.
   Ещё один перелет и я дома, в кругу семьи. Время в полете пролетело незаметно, всего сорок пять минут в воздухе и я снова на родной земле. Отсюда я неоднократно улетал, уезжал и вновь возвращался. Знаю, как переживали за меня мама и отец. Чего им стоила моя служба в Афганистане, можно было только догадываться....
   Превозмогая неугасшую за время полета боль в спине, я вышел к месту встречи пассажиров и увидел среди толпы встречающих своего отца. Мы крепко обнялись. Из его глаз потекли слезы.
  - Ну, здорово, батя, слава Богу добрался до дома! - я стал успокаивать отца.
  - Привет, сынок, как долетел?
  - Нормально, если не считать проблем с чемоданом и вот этим барахлом,- я показал на свой багаж.
   -А ещё спину в Красноярске сорвал, немного. Отец насторожился, подумав про себя, что у меня возможно ранение, о котором я ничего не написал и посмотрел, что можно сделать с ручкой чемодана, готовый устранить неисправность тут же, на месте.
  - Поехали домой, я сорвал спину, подняв этот чемодан на перроне в Красноярске, - сказал я, предвидя ненужные расспросы отца.
   Мы сели в такси и поехали по ночному Абакану. Я вглядывался в знакомые улицы, хотел запомнить и зафиксировать в своей памяти каждый пятачок родного города. Только теперь мы ехали не в свой, знакомый до боли 'Космос', а в новый дом, по улице Советской....
   Мама встретила на пороге квартиры, в слезах от радости и счастья. Старший сын вернулся на побывку. Из кухни по всей квартире разносился знакомый котлетный аромат. Стол уже был накрыт. Главное, что я выпил с превеликим удовольствием, это цельное молоко, которого я не пил больше года. Это мой любимый напиток, который я любил с детских лет и мог за один присест с печеньем выпить литра два.
   Непонятно, что это было, поздний ужин или ранний завтрак? Мы не могли наговориться, родители ловили каждое моё слово и старались запомнить всё, о чем я им рассказывал. Была сплошная семейная идиллия, не хватало лишь младшего брата Олега. Его летом призвали в армию, он проходил службу в Новосибирске, в батальоне охраны штаба Сибирского военного округа, водителем автомобиля. Я поделился с родителями мыслью о том, что мне обязательно надо съездить к брату.
   Утром я не мог встать с дивана. Спина отваливалась, я не мог пошевелиться, резкая боль пронизывала всё тело. О какой-либо поездке в ближайшие дни не могло быть и речи. Я предположил, что результатом этих болей были мои ночные засады перед отпуском, когда мы лежали на сырой земле, в течение десяти ночей. Плюс ко всему, общее моральное и физическое истощение организма за год службы в Афгане.
  
  
  
  Часть пятьдесят третья.
   Лишь двадцать восьмого декабря я полетел к брату в Новосибирск. Поздно ночью пришел на КПП его воинской части в Мочищах, под Новосибирском. Олега вызвали и я, наконец, встретился с братом. Он не ожидал меня здесь увидеть, и от того встреча была яркой и эмоциональной. Мне было очень важно увидеть его.
   С разрешения ответственного по роте офицера, меня разместили в ротной ленинской комнате. Я достал гостинцы, приготовленные мамой. Мы поели, поговорили и я попросил Олега, чтобы он поделился со своими сослуживцами разными вкусностями. Рядовой Коряков ушел спать, впереди его и меня ждал непростой день. Затем я встретился с ответственным офицером. Это был командир роты, в звании капитана. Офицер тоже служил в Афганистане. Нам было о чем поговорить. Я спросил ротного:
   - Есть ли хоть малейшая возможность отправить брата со мной в небольшой отпуск?
  - Скорее всего, такой возможности нет. Рядовой Коряков прослужил в батальоне немногим более полугода, поэтому командование вряд ли пойдет тебе навстречу, - возразил ротный.
   Но я знал, в батальоне служит мой училищный старшина, Валера Абрамов - командир стрелковой роты, к которому я и поехал ранним утром.
  В училище, со старшиной Валерием Абрамовым мы были в одном взводе, в одном отделении. Я, командир курсантского отделения, он хоть и старшина курсантской роты, но на занятиях я командовал Абрамовым, и когда мы встретились в расположении батальона охраны СибВО, мой училищный старшина был чрезвычайно рад меня увидеть. В училище он выделял меня и Саню Походина из всех курсантов и часто доверял нам выполнять особые поручения. Уже в начале учёбы, когда вся рота проходила курс молодого бойца, мы втроём мастерили встроенные шкафы в двух каптёрках нашей роты. Вечерами мы пели песни под гитару. Это занятие тоже нравилось старшине. Валера, как и я, был в группе курсантов, которая изучала французский язык. Он был очень старательным курсантом, но, без ложной скромности, у меня с французским получалось значительно лучше, чем у него, поэтому он иногда обращался ко мне за помощью, в чём я с удовольствием ему помогал. Все четыре года в училище прошли с нашим старшиной мирно и спокойно, хотя по отношению к остальным ребятам, он был непримирим.
   Я рассказал Валере о своем желании попытаться взять Олега с собой в отпуск.
  - Надо подумать. Я попробую поговорить с комбатом, если сможешь убедить майора, флаг тебе в руки, я постараюсь организовать тебе встречу, - обнадёжил старший лейтенант Абрамов.
  - Вечером поедем ко мне домой, Ирина накроет стол, посидим немного, пообщаемся.
  - Хорошо, но только я должен знать, поедет ли брат в отпуск и надо ли покупать для него билет? - горел желанием закрепить свою надежду я.
  - Ладно, я пойду к комбату и постараюсь с ним поговорить о тебе, решим твой вопрос, а потом, каждый по своим делам, - уступил Валера Абрамов.
   До обеда я шатался по территории батальона, был в роте у старшего лейтенанта Абрамова. Затем посыльный пригласил меня к командиру батальона охраны штаба СибВО.
   Зайдя в кабинет, я увидел здоровенного офицера, мы пожали друг другу руки. Большая тёплая ладонь внушала уважение. До назначения в это подразделение, командир батальона командовал дисциплинарным батальоном Сибирского военного округа. Я без раскачки и по существу начал излагать свои мысли:
  - Товарищ майор, я брат солдата, который служит под вашим командованием в роте штабных машин, в Мочище. Я служу в Афганистане заместителем командира роты, сейчас нахожусь в отпуске, и хотел, чтобы вы предоставили возможность побыть мне немного дома вместе с братом. Я понимаю, что он прослужил не так много, чтобы заслужить такое право, и я бы никогда не стал просить за него, но здесь ситуация исключительная, и я прошу вас пойти мне навстречу.
  - Как вас звать, - поинтересовался майор.
  - Юрий.
  - А по отчеству?
  - Михайлович.
  - Юрий Михайлович, я все прекрасно понимаю, мы оба офицеры, хорошо, что вы такой сердобольный, но вы правильно заметили и должны меня понять, он ведь отслужил всего полгода, как на это посмотрят его сослуживцы? - комбат сомневался и не решался сделать ответственный шаг, - да и особых заслуг у него нет, чтобы поощрять краткосрочным отпуском.
  - Товарищ майор, я бы никогда и сам не насмелился пойти на такую просьбу, если бы не служба в Афганистане, тут ведь всё может случиться, - я попытался использовать последний аргумент.
  Закурив, комбат поднял трубку телефона, набрал номер и спросил кого-то на другом конце провода.
  - Здравия желаю, товарищ капитан! У вас в роте служит рядовой Коряков... Да, он у меня сидит. Хочу спросить вас, как он служит? - протянулась пауза, которая показалась мне вечностью. Я очень неловко чувствовал себя в положении просящего человека, но ради наших с Олегом родителей, надо было довести начатое дело до логического завершения.
  - Хорошо, срочно пишите ходатайство на его отпуск, и чтобы сегодня рапорт был в штабе батальона, а завтра рядовой Коряков должен быть в готовности убыть в отпуск, сроком на десять дней, не считая дороги, а лучше сегодня, всё понятно? - распорядился комбат...
   Наступило облегчение. Тут и без объяснений всё было понятно. Теперь необходимо было отблагодарить офицера. У меня, как у любого нормального человека в такой ситуации происходит ступор. Не знаешь, как тактично предложить подарок и как человек отреагирует на твоё предложение...
  - Товарищ майор, как говорится, долг платежом красен, прошу принять скромный подарок, - я достал из дипломата две бутылки армянского коньяку, набор наливных ручек 'Паркер - Золотое перо' и поставил весь подарочный набор на стол.
  - Ни к чему всё это, старлей, не надо этих сантиментов, лишнее это, - скромничал майор.
  - Это от души и от чистого сердца, товарищ майор.
  - Ладно, если бы не Абрамов, вряд ли бы твой брат поехал домой. Давай по маленькой, - переходя на 'ты' и доставая из сейфа две рюмки и лимон, предложил комбат. Мы выпили с майором по рюмке коньяку, он пожелал мне без проблем дослужить в Афганистане. Я ещё раз поблагодарил комбата и вышел из кабинета.
   Почти сутки мы с братом добирались на поезде до Абакана. Рано утром, тридцать первого декабря, в канун Нового 1987 года, пешком от железнодорожного вокзала мы дошли до нашего нового дома, по улице Советской. Перед тем как уехать в Новосибирск, я ничего не говорил родителям о своем желании привести Олега в отпуск, и когда открылась входная дверь, и они увидели на пороге своих сыновей, мама и отец чуть не упали в обморок.... Это было настоящее родительское счастье....
  
  
  Часть пятьдесят четвёртая.
   В начале февраля 1988 года после отпуска, я возвращался к месту службы в Афганистан, в провинцию Кундуз. На военном аэродроме 'Ташкент - Восточный' (Тузель) суета и неразбериха. Пройден пограничный контроль и таможня. Большой проблемой при пересечении советско-афганской границы, было провезти горячительные напитки, которые были запрещены к перевозке в Афганистан, по причине Горбачевского 'сухого закона'. Чемодан весил килограммов двадцать пять. Я боялся, что у меня будет перегруз, а оплачивать лишнее было уже нечем. Все деньги оставил в отпуске. Опасения оказались напрасными, так как особенно за этим никто из персонала аэродрома не следил. В чемодан, привезенный ещё из Чехословакии, я упаковал трехлитровую банку 'вишневого компота', запечатанную заводским способом. Вместо компота в банке был известный русский сорокаградусный напиток, подкрашенный настоящим вишневым сиропом.
   Находясь в отпуске, я получил две посылки от родителей моего солдата Вилли Рубина из Эстонии. Первая посылка с реактивами и фотобумагой для фотопечати и шоколадными конфетами предназначалась для Вилли. Вторая посылка, в знак благодарности, предназначалась лично для меня. В ней был таллиннский бальзам и набор хороших шоколадных конфет с ликёром.
   Между тем, после прохождения пограничного контроля, разношёрстная военно-гражданская братия набилась в накопитель и пребывала в ожидании посадки в Ил-76-й. На старых, порядком обветшавших, обитых чёрным дерматином раздолбанных сидениях, с чемоданами и разными поклажами, расположились уже побывавшие в Афганистане военнослужащие, которые возвращались из отпусков и командировок, и впервые ехавшие к новому месту службы офицеры и прапорщики, а так же вольнонаемные гражданские, в том числе и представительницы слабого пола. Кто-то спал, кто-то пребывал в смятении и тревоге от предстоящих событий. У одной из девушек, в авоське, я заметил кухонную утварь (чайник, чугунную сковороду и кастрюли разных калибров). Посадка явно затягивалась и точного времени отправки никто не знал. Так прошло часа два. Несмотря на известный Указ, необстрелянный народ стал украдкой доставать из своих загашников припасённый алкоголь и закуску к нему. Контингент же 'ограниченный', имевший опыт, выдерживал МХАТовскую паузу...
   Как говорится, общее горе и радость сближает людей, поэтому в местах, где появлялось горячительное, образовывались кружки по интересам. В одну из таких групп попал и я. Рядом с нашей компанией, у майора-артиллериста, одетого в повседневную шинель, на чемодане лежала гитара. Я спросил разрешение, настроил её под себя и спел одну из своих песен-переделок 'Бадахшан', родившуюся в Файзабаде на мотив популярной песни ВИА 'Самоцветы' про Али-Бабу...
  1.
  В Файзабад решил я, снова ехать друзья,
  Ой, Бадахшан,
  На народ поглядеть и себя показать,
  Ой, Бадахшан,
  Вышел стар, вышел млад, каждый очень был рад,
  Ой, Бадахшан,
  Сапоги я привёз, была радость до слез,
  Ой, Бадахшан.
  
  Припев:
  Примирение в Афгане, но не дремлет шурави,
  Лишь в родимом Бадахшане, всё спокойно до зари...
  
  2.
  Я в дуканы зашёл и товар там нашёл,
  Ой, Бадахшан.
  Я 'Командо' купил, много чеков спалил,
  Ой, Бадахшан.
  Лазурит на бакшиш, на компотик киш-миш,
  Ой, Бадахшан,
  Для ханумки браслет, лишь за пару монет,
  Ой, Бадахшан,
  
  Припев:
  3.
  Вот настала пора, духов трогать нельзя,
  Ой, Бадахшан.
  Обнаглели они, и в Кури вновь пришли,
  Ой, Бадахшан.
  Взять бы в плен восьмерых, ДШК на двоих,
  Ой, Бадахшан.
  Чтоб медаль нацепить, и героем ходить,
  Ой, Бадахшан.
  Припев:
  Ой, Бадахшан! Ой Бадахшан!
  Ой Бадахшан! Ой Бадахшан!
  Ой Бадахшан! Ой Бадахшан!
  Ой Бадахшан! Ой Бадахшан!
  
   Незамысловатая песенка произвела впечатление на присутствующих, и в железной кружке расплескался жизнеутверждающий напиток. Хороший напиток примиряет с неидеальным миром.... Чтобы скоротать время и отвлечься от ненужных в данной ситуации мыслей, стали травить анекдоты, байки о жизни и службе в Афганистане. Хохот раздавался по всему помещению.
   Сидевший рядом молодой лейтенант в выцветшей полевой форме-афганке рассказал в присутствии вышеупомянутой молодой женщины свою историю...
  'Я ведь тоже, когда первый раз летел, по совету бывалых попутчиков, заблаговременно, перед вылетом, положил сковороду под мягкое место. А что вы смеётесь? Я правду говорю. Удобно устроился в Ми-6-ом, только жестковато чуток... Ну, значит, подлетаем к Файзабаду... Вертолёт почему-то завалился ближе к горам. Ну, думаю капец нам пришёл. Уже приготовился к самому худшему, потому что вижу, как по нам лупят из всех видов 'КПВТ'. То тут, то там, видны пробоины от пуль разных калибров. И тут такой удар в заднее место. Я аж на полметра подпрыгнул, боль, не могу при дамах сказать в каком месте... Осмотрелся, вроде живой и вертолёту ничегошеньки... Короче, сели мы, я осмотрелся, поднял сковородку, а в ней вмятина, вот такая, - летёха закольцевал свои ладони в большой круг...'
   Восторг и удивление женщины и всех, кто, развесив уши, впервые летел в Афганистан, не знали границ. Не знаю, может и правда была такая история, кто теперь проверит...
   Принимая всё сказанное за непреложную быль, попутчица обрадовалась, что у неё есть такое средство противовоздушной обороны. И вот уже у офицера в кружке забултыхался ядрёный напиток. Без малого десять часов мы просидели в мирном накопителе, отсрочив себе непредсказуемое продолжение будущего полёта и приземления.
   Как всегда неожиданно, в громкоговорителях прозвучало приглашение на посадку. Народ спокойно, без суеты, потянулся со своим скарбом на перрон, где нас уже ждал самолёт на Кабул. Лайнер был оборудован сидениями-скамьями в два яруса. Мне, как бывалому пассажиру, досталось место возле кабины пилотов на кресле борттехника-оператора. Все разместились согласно 'купленным билетам'. Двигатели запустили, самолёт не спеша тронулся со стоянки и проследовал к старту взлётно-посадочной полосы. На лицах моих соседей-попутчиков я увидел плохо скрываемый страх от предстоящего путешествия и неопределенности. Майор-артиллерист с гитарой оказался рядом со мной, на втором ярусе. Суета в движениях и взгляде, испарина на полысевшей голове, неизвестность предстоящих событий, выдавали тревогу, которая передалась и мне.
   'Илюшин' замер перед броском. Двигатели взревели на полную мощь. Самолёт набрал скорость, необходимую для взлёта и нехотя оторвался от бетонной полосы, помчав в неизведанную для многих даль. Иллюминатор был далеко, и я урывками мог наблюдать землю, до момента, когда самолет, заложив вираж, вышел на заданный курс до афганской границы.
   Спустя минут двадцать лайнер набрал высоту, народ успокоился. Кто-то уснул, или делал вид, что спит. Кто-то о чём-то разговаривал с соседями. Каменное лицо майора наводило на определённые мысли. Я видел, как он мучается, но не мог понять от чего. И вот когда самолёт приступил к снижению над аэродромом Кабула, развязка свершилась. Видимо в эту минуту сложилось всё, и выпитый накануне алкоголь, и страх, и то, как осуществлялась посадка 'по-афгански'...
   У всех, кто находился внутри самолета, уши сворачивались в трубочку, дыхание учащалось и сбивалось в непривычный ритм, людей придавливало к сидениям. И тут бравый майор-артиллерист не выдержал. Всё содержимое его желудка изрыгнулось на собственную шинель и на попутчиков, сидящих под ним, на нижнем ярусе. Зрелище было неописуемое, эмоции переполняли организм...
   Слава Богу, что наше путешествие закончилось, и мы приземлились целые и невредимые, если не считать моральных потерь от 'фонтана'
  майора - артиллериста...
  
  Часть пятьдесят пятая.
   В Кабуле, на пересыльном пункте, в казарме модульного типа, неожиданно я встретил командира миномётной батареи нашего батальона - капитана Алексея Визитиу. Радости не было предела. Знакомое лицо на пересыльном пункте, в Кабуле!!! Это что-то... Мы подошли друг к другу, поздоровались, обнялись...
   Я физически почувствовал высохшую правую ладонь капитана. Я видел, как он её держит, оберегая от ненужного контакта. Потом, чуть позже, увидел, как он нагружает руку резиновым эспандером. Он возвращался после лечения в Кабульском армейском госпитале.
  - Лёша, что случилось? - спросил я.
  - Потом расскажу,- нехотя ответил командир батареи. Я не стал лезть к человеку в селезенку. Видно было , как ему неловко находиться в этой ситуации. Но что-то подсказывало мне, что есть какая-то тайна того, что с ним произошло.
   Вечером капитан рассказал мне, что перед самым Новым годом подорвался на мине, типа МОН-50, когда ехал на ГАЗ-66-ом с заставы командира третьей роты, к себе в расположение. Подрыв произошел со стороны водителя, младшего сержанта Польшина, который принял на себя почти весь заряд от мины. Кабина автомобиля со стороны водителя была изрешечена убойными элементами, как дуршлаг... Командиру батареи досталось два осколка в правую руку, которой он держался за поручень в кабине, перебив десять сантиметров сухожилия.
   Паша умер по дороге в медсанбат на руках у рядового Анатолия Кирюшкина....
   Что тут скажешь? Горечь от потери солдата, сына, брата и очень хорошего молодого человека, ничем нельзя измерить. Павел Польшин служил в нашей роте и был прикомандирован в миномётную батарею, как водитель БРДМ-2, для передачи своего боевого опыта вновь прибывшим молодым бойцам батареи. Еще накануне моего отпуска, он попросил нас, отцов-командиров, отозвать его из миномётной батареи в свою родную вторую роту, так как молодые солдаты-водители батареи возмужали и окрепли, а в нашей роте у него были друзья и два земляка из Украины. Наш ротный Сергей Ефимкин написал рапорт на имя командира батальона, с просьбой вернуть солдата в роту, но видимо, что-то не сложилось, и теперь мы все вместе винили себя, что не настояли и не сберегли своего солдата от злополучной мины....
   После рассказанного, мы с Алексеем и с соседями по модулю, помянули Пашу. В разговоре с капитаном я почувствовал недосказанность, он отводил взгляд и уходил от ответов на мои прямые вопросы. А вопросы были. Как он оказался на заставе у командира третьей роты? С какой целью он туда ездил, да ещё на ГАЗ-66-ом? Почему поздно возвращался на свою заставу? Почему поехал по неустановленному маршруту?
   Развязка и ответы на мои 'почему' наступила, когда я приехал в расположение своей роты. За столом, по случаю моего прибытия, я услышал всю правду о том, что произошло на самом деле...
   Накануне Нового 1988 года, 29 декабря 1987 года, два приятеля, командиры подразделений нашего батальона, капитан Визитиу и капитан Трижичинский решили встретиться на заставе командира третьей роты. Капитан Визитиу приехал на злополучном 'шестьдесят шестом'. Друзья засиделись дольше положенного, а возвращаться на глазах у всего батальона - это навлечь на себя гнев командования. Поэтому командир батареи принял решение ехать другим, окружным путём, не сказав о своём плане ротному.
   Отъехав от заставы несколько метров, прозвучал взрыв мины, которая была установлена на обочине дороги. Самое паршивое в этой ситуации было то, что мина, на которой подорвался 'шестьдесят шестой', была установлена бойцами третьей роты под командованием капитана Трижичинского. Минное поле было накрыто вокруг всей заставы, на случай предупреждения от внезапного нападения духов, а мины направленного действия, по инициативе командира третьей роты на обочинах дороги, которая располагалась с тыльной стороны заставы. О том, что кроме основного минного поля были ещё и мины направленного действия на обочинах дороги, никто в батальоне не знал.
   Павла Польшина, за мужество и героизм, наградили орденом Красной Звезды, посмертно.
   История получила своё продолжение спустя несколько лет. Уже вернувшись в Союз после Афгана, в начале 90-х, я смотрел передачу на одном из центральных телеканалов о всесоюзном фестивале солдатской песни. Ведущая зачитала письмо сестры Павла Польшина. Меня словно резануло по живому... В памяти вновь промелькнули события тех лет. Сестра просила откликнуться сослуживцев её брата и рассказать правду о том, как погиб Паша. На родине солдата, в школе, где он учился, в память о нём, силами учащихся организован музей.
   Какую 'правду' и что я мог рассказать сестре Павла Польшина? Нужна ли ей эта 'правда'??? Не знаю...
  
  Часть пятьдесят шестая.
   В первых числах февраля 1988 года я возвратился из отпуска. За время моего отсутствия случилось событие, описанное выше и ещё один инцидент, который едва не закончился трагично для нашего командира батальона майора Чуваева и Сергея Ефимкина....
   29 января, в сумерках, с заставы минометной батареи наблюдателями было замечено передвижение трех 'барбухаек' по автодороге, в направлении Ханабада. Миномётным огнем были остановлены три большегруза, доверху забитые разным барахлом. В одну из машин мина попала прямой наводкой. После доклада командира батальона майора Чуваева С.А. командиру 201-й дивизии о случившемся, комдив категорически запретил выезд бронегруппы к месту, где находились 'барбухайки'. Лишь на следующий день, ближе к вечеру, комдив приказал, чтобы один грузовой Мерседес ('барбухайка') стоял у ворот его штаба.
   Для досмотра машин и эвакуации одного автомобиля из батальона приехала группа, в составе двух бронетранспортеров, под командованием майора Чуваева С.А. и тревожная группа нашей роты, с Сергеем Ефимкиным и Габилем Мамедовым. Место, где была остановлена колонна, Сергею было хорошо знакомо - это место где мы полгода назад устраивали реализованную засаду. Теперь в засаду попали мои сослуживцы. При подъезде к машинам, в сторону бронетранспортеров прозвучали автоматные выстрелы и три выстрела из гранатомета. К счастью все три гранаты пролетели мимо цели, четвёртая граната так и осталась в гранатомете. Первой душманской очередью пуля попала в открытый люк новенького БТР-60 ПБ, полученного накануне, за которым сидел комбат, а оболочка от пули срикошетила командиру батальона в лицо. Окровавленный комбат укрылся внутри бронетранспортёра. Ответным огнём трое 'духов' были уничтожены на месте. Один из автомобилей стоял без кабины, которую взрывом мины разорвало в клочья, второй лежал на боку в грязи, рядом с первым. Судя по всему, пытаясь объехать, он застрял и опрокинулся на бок. Третий стоял невредимым, но все попытки столкнуть его с места закончились без результата. Во время осмотра места боя и 'барбухаек' бойцы обнаружили в одном из автомобилей хорошо замаскированный 'тайник', в котором находились импортные (английские) медикаменты в больших количествах, наркотики, оружие и боеприпасы. В двух других были продукты и одежда.
   Собираясь в обратную дорогу, по пути следования к своему бронетранспортеру, старший лейтенант Ефимкин чуть не пострадал от непроизвольной очереди одного из военнослужащих нашего батальона, который шёл сзади офицера...
  
  Часть пятьдесят седьмая.
   По случаю моего приезда, за ужином мы договорились с командиром роты, что обязательно съездим в медсанбат и навестим майора Чуваева. Из отпуска я привез 'вишневый компот', который был к месту в холодный зимний вечер, разных вкусных сибирских деликатесов и передачу для своей землячки - Любы Ямм, которую мне ещё предстояло найти в управлении 201 мотострелковой дивизии.
  - Юра, ты знаешь, как оценили нашу с тобой работу? - спросил меня ротный.
  - Какую работу, Серёга? - забыв о засаде полугодовой давности, вопросом на вопрос ответил я.
  - Знаешь, как говорили фронтовики: - 'Ваньке за атаку хрен в сраку, а Машке за ...., Красную Звезду' - ротный не скрывал своего гнева.
  - Во время твоего отпуска, вместо 'Красной Звезды', мне перед строем вручили 'Звезду Шерифа' (орден 'За службу Родине в Вооружённых Силах СССР III степени'), - которым в мирное время в Союзе награждают за успехи в боевой и политической подготовке.
   - Через пару недель прилетел представитель наградного отдела 40-й армии и забрал у меня этот орден, вручённый перед строем батальона, сказав, что он вручен по ошибке и втихаря всучил мне медаль 'За боевые заслуги', которую я отказался получать, и оставил в батальоне. Представляешь, Михалыч, какие клоуны? - ещё больше разошёлся ротный.
  - Саню Локтионова, командира второго взвода, тоже перед строем наградили орденом 'За Службу Родине в Вооруженных Силах СССР III степени' и так же заменили на медаль 'За боевые заслуги'. Так он взял орден и на глазах помощника начальника наградного отдела армии выбросил его в выгребную яму. Хорошо солдатики нашли его и достали...
   Я был в шоке от этой новости и уже не спрашивал о своем награждении.
  - А о твоей награде вообще нет никакой информации, - предвидя мой вопрос, продолжил Сергей.
  - Я видел твоё представление на орден 'Красной Звезды' и, судя по тому, как обошлись со мной, не удивлюсь, если тебе тоже придёт медаль, - не унимался ротный.
   В отличие от нас с Сергеем, старшего лейтенанта Игоря Крамарчука, 'комсомольца' нашего батальона, который вместе с нами был в засаде, наградили орденом 'Красной Звезды'. У политработников своё отделение кадров и соответственно свой наградной отдел, поэтому ему без всяких заминок и проволочек, своевременно пришёл орден, к которому его представили.
   Забегая вперед, скажу, что свой орден я всё же получил, только получил я его спустя пять лет после представления к награде, в 1992 году в Абаканском военкомате, в будничной обстановке и в узком кругу (начальник отдела по учёту офицеров запаса и я). К тому времени я уволился из армии и работал в народном хозяйстве, но, как говорится, дорога ложка к обеду. Кто знает, как сложилась бы моя армейская карьера, если бы у меня был этот злополучный орден...
  
  Часть пятьдесят восьмая.
   Наутро мы с Сергеем прибыли в расположение дивизионного медсанбата. Погода стояла мерзкая, моросил дождь, а под ногами лужи и слякоть. Затянутое серой дымкой небо усиливало и без того неблагоприятное душевное состояние....
   Мы зашли в помещение медсанбата и попросили дежурную медсестру вызвать комбата на улицу. Через пару минут Сергей Александрович стоял пред нашими очами с заклеенной лейкопластырем щекой, в добром здравии и расположении духа. Встреча была тёплой, но недолгой. Мы не стали донимать майора расспросами, пожелали скорейшего выздоровления. А для ускорения процесса выздоровления, я оставил комбату отлитого в пол-литровую бутылку 'вишневого компота' и закуску....
   Собираясь в обратную дорогу, Сергей заскочил в местный магазинчик, а я стоял на улице, так как чеков после отпуска у меня не было, к тому же, мне предстояло ещё разыскать свою землячку. И вдруг, среди всей этой толчеи и грязи, на маленьком пятачке Кундузского медсанбата я увидел знакомое лицо. Это была, чуть ниже среднего роста, с яркими красными губами, в полевой форме знойная брюнетка, прапорщик Любовь Ямм.
   Люба - подруга моей двоюродной сестры Светланы. Мы несколько раз встречались в Абакане и общались с ней. Мои родители рассказали, что Люба служит в Афганистане, в Кундузе. Зная, что я в отпуске, Люба через родственницу попросила привести из дома резиновые сапоги и шерстяные носки, что я с удовольствием и сделал. Мы тепло обнялись. Я видел, как молодая женщина была рада встретить человека, который совсем недавно был на её родной земле и привез её частичку...
  - Вот так встреча, Люба! Не ожидал... Люба, почему Афганистан? Есть же другие страны, где можно было продолжить службу: Венгрия, Чехословакия, ГДР, Польша, наконец Монголия, - я высыпал на молодую женщину кучу вопросов...
  - Привет, Юрик, рада тебя видеть, - уклонилась от ответа на все мои вопросы Любовь.
  - Вот твои сапоги и носки, - я достал из сумки самые необходимые, в данной ситуации, элементы одежды.
  - Спасибо, Юра! Как там Абакан, что нового?
  - Да не за что, любой на моем месте поступил бы точно так же. Абакан стоит, куда он денется. В Абакане проходил международный турнир по хоккею с мячом на приз газеты 'Советская Россия'. Расскажи, как ты, как устроилась, где служишь?
  - Всё хорошо. Слава Богу, на боевые не берут, политика национального примирения, без меня обходятся, как ни странно....
  - Любовь Ханоновна, я вас умоляю, 'Ви' как всегда вовремя приехали с политикой национального примирения, скоро вывод войск, - не удержался я от ироничного тона.
  - Я служу в управлении дивизии, в отделе заместителя командира соединения по тылу, - Люба была немногословна.
  - Живу во втором модуле, вроде бы всё устраивает, кстати, у нас много красивых молодых и незамужних девушек, - загадочно произнесла Люба, - ты ещё никого себе в спутницы жизни не нашёл?
  - К вам тяжело пробраться, у вас охрана, мужики здоровые на входе в модуль стоят, караулят красивых да молодых, чтобы не дай Бог.... Может лучше к нам в роту? У нас тепло, баня, душ и бассейн, культурная программа и хороший ужин, - Люба потеплела и заинтересовалась.
  - А женихи-то для меня есть? - вкрадчиво спросила Люба.
  - Есть, два прапорщика, но они оба женаты.
  - Нет, прапорщиков мне не надо, я сама прапорщик, лучший кандидат для меня - не ниже майора.
  - Что-нибудь придумаем....
  - Договорились. Юра, как с тобой связаться? - спросила Люба.
  - Всё очень просто. Попросишь, чтобы соединили с 'Гусаром' - это наш батальонный позывной, а он, в свою очередь соединит с 'Оврагом' - это наша вторая рота. Запомни, 'Гусар' и 'Овраг', - я выстроил логическую цепочку соединений с нашей ротой.
  - Давай, до встречи, может сегодня и позвоню, - последней фразой Люба создала интригу. А это означало, что надо ждать землячку в гости, да не одну и возможно сегодня вечером. Что ж, мы всегда рады встретить хороших людей.
   Под моросящий дождь мы с Сергеем откланялись и уехали в расположение своей роты.
  
  Часть пятьдесят девятая.
   После обеда поступил звонок от начальника штаба батальона. Нашей роте предписывалось находиться в готовности для участия в армейской операции. О продолжительности такого состояния не сообщалось....
   Ротный отдал распоряжение по всем заставам о приведении подразделения в боевую готовность. Фактически мы и так постоянно находились в этом состоянии. Требовалось немногое - отдать команду и мобильная тревожная группа, учитывая, что определенное количество личного состава должно находиться на заставах постоянно, в течение нескольких минут была готова выполнить поставленную задачу.
   С гостями на сегодня придётся повременить. Мы сидели в сержантском классе и фантазировали по поводу знакомства наших прапорщиков с Любовью Ханоновной.
  - Николай Сидорович! - Сергей обратился к технику роты, старшему прапорщику Верховскому.
  - Вы интеллигентный человек, умеете себя правильно подать, тем более, давно не общались с представительницами прекрасной половины, готовы к знакомству?
  - Да ну вас, товарищ старший лейтенант, - техник слегка засмущался, и по лицу пробежала лёгкая улыбка, - и как вы себе это представляете?
  - Как, как, нормально, сейчас позвонит Юрина землячка. Любовь Ханоновна говорила нам сегодня днём, что 'они' очень 'хочут' встретиться именно с вами, Николай Сидорович, - лицо прапорщика покрылось испариной и покраснело от предвкушения встречи...
  - А вдруг 'имям' не 'пондравится', - решил подыграть наш техник.
  - Так это ж от вас всё будет зависеть, вы как никто другой можете обаять кого угодно, мы - то вас знаем. Вон сколько писем от 'любовниц' приходит, - решил 'пошутить' я...
  - Все эти письма от жены и детей! Какие любовницы, Юрий Михайлович? - повысив тональность своего ответа, перейдя на фальцет, ответил техник. Николай Сидорович 'опустился' на грешную землю, и было видно, как его охватила тоска и печаль... Шутки закончились, техник расстроился и ушел к себе в комнату.
   Со старшиной знакомить не хотелось. Он вообще был нелюдимым человеком. Он старался не попадаться на глаза ни Сергею, ни мне. Старшина выполнял всё, что положено старшине, не более того, и без души. К тому же, в самый ответственный момент мог подвести. Он был любителем выпить втихаря.
   Прервав наши буйные фантазии, неожиданно раздалась трель телефонного аппарата ТА-57. На другом конце провода ротный услышал голос моей землячки и передал трубку мне.
  - Да, 'страшный' лейтенант Коряков, слушаю.
  - Здравствуй, Юра, ещё раз. У одной из наших девочек сегодня день рождения, она приглашает тебя с Сергеем на ужин, - без раскачки начала Люба. - Мы вас ждём к шести часам вечера.
  - Люба, передай девушке от нас с Сергеем большое спасибо за приглашение, но у нас возникла небольшая проблема, о которой нельзя говорить по телефону.
  - Ничего не знаю, мы вас будем ждать, у нас уже почти всё готово.
  Я посмотрел на часы, которые показывали семнадцать часов, двадцать минут...
  - Постараемся что-нибудь придумать, но если нас не будет ровно в восемнадцать часов, значит, мы не смогли.... Да, как зовут девушку? - поинтересовался я у Любы.
  - Екатерина, - коротко ответила, прапорщик Ямм и положила трубку.
   Вот так всегда бывает, в самый неподходящий момент поступает предложение, от которого трудно, а практически невозможно отказаться. Что делать? Оставаться в расположении и выполнять приказ командования или принять приглашение и использовать его для нечастого общения с представительницами слабого пола? Про 'слабый пол' отдельная тема для более глубокого разговора. Не такой уж он и 'слабый этот пол', если считать, что в большинстве своём, женщины разных возрастов, преследуя разные цели, отправлялись служить в Афганистан и находились в одинаковых со всеми военнослужащими условиях и испытывали те же тяжести и лишения, что и остальной ограниченный контингент.
   Возвращаясь к любимому выражению, что 'из каждой безвыходной ситуации есть как минимум два выхода', мы стали искать возможность ненадолго отлучиться из расположения роты.
   Такая возможность есть всегда, когда в подразделении чётко организована служба войск и взаимодействие....
   Мы решили не отказываться от приглашения, приехать и поздравить именинницу, посидеть для приличия часик и возвратиться в своё расположение. Замысел заключался в следующем: на бронетранспортере, скрытно по оврагу, подъехать как можно ближе к управлению дивизии. Взять с собой переносную радиостанцию для связи. Заместитель командира первого взвода старший сержант Ураков, находившийся в управлении роты, в случае необходимости должен был на нашей 'секретной' частоте выйти на связь с водителем бронетранспортера рядовым Володей Помазковым, а тот, в свою очередь докладывать обо всех изменениях обстановки. Для связи с командирским БТРом у нас с собой была переносная радиостанция Р-148.
   Через десять минут, с выключенными фарами, чтобы не привлекать внимание, мы выехали в управление дивизии и ровно в восемнадцать часов переступили порог комнаты, где уже всё было готово к торжеству. Я проверил связь - всё принимало и передавало, как учили....
  
  Часть шестидесятая.
  - Здравия желаю, командир ни разу не краснознаменной второй роты, кавалер ордена 'Сутулова' за 'прогибание' третьей степени, трижды 'орденопросец', 'страшный' лейтенант Сергей Ефимкин, от имени и по поручению бойцов нашей роты, поздравляю виновницу сегодняшнего торжества Екатерину, с Днем рождения! - с порога представился и поздравил именинницу наш ротный. Такой заход являлся отличительной особенностью Сергея. Этим он располагал к себе всех присутствующих и с первых минут создавал неформальную атмосферу праздника, словно с этой компанией мы встречались не в первый раз. Собственно и времени-то на раскачку не было, а наличие громадной конкуренции у малого количества женщин в Афганистане вполне оправдывало бурный натиск Сергея....
   Улыбки и дружелюбный смех наполнили небольшую комнату щитового модуля, в которой расположились девушки. Сколько их находилось в помещении, теперь и не вспомнить. С непривычки глаза разбегались от такого количества женщин. Я зашёл значительно скромнее и вручил виновнице торжества новенький кофейный сервиз с мелодией, одолженный по случаю у Николая Сидоровича.
   Среди приглашённых гостей был ещё один офицер, которого я не сразу узнал. Старший лейтенант Чугршин Владимир, командир взвода миномётной батареи нашего батальона скромно сидел в углу помещения и старался не привлекать к себе внимания. Спустя очень много лет он напомнил нам эту встречу в женском модуле 201-й мотострелковой дивизии...
   Как и уговаривались, мы пробыли недолго на званом торжестве, но сумели произвести хорошее впечатление на присутствующих девушек, которые не хотели нас отпускать. Сергей 'травил' анекдоты и рассказывал интересные истории из армейской жизни. Я спел свои песни-переделки под гитару, которые с успехом принимали в любом коллективе.
   Напоследок, перед самым уходом, Люба подошла и вкрадчиво спросила нас:
   - Юра, Серёжа, скажите, кто из девушек вам больше понравился?
  От такого вопроса я смутился и ответил примерно следующее:
  - Все девочки хорошие и достойные и выделить кого-то не могу.
   Но Люба настаивала:
  - Ребята, скажите, а то девчонки обидятся...
   Выбор действительно был трудным. Да мы и не преследовали цель - конкретно познакомиться для каких-то определенных отношений. Нам просто надо было на некоторое время окунуться в 'мирную жизнь' и переключиться с военной обстановки на 'гражданскую'. Так что и конкретного ответа от нас не последовало. С тех пор, в Афганистане, мы не встречались с прапорщиком Любовью Ямм, тем более с её подругами из управления 201-й мотострелковой дивизии. Сейчас трудно вспомнить причину, по которой я не поддерживал отношения со своей землячкой. Скорее всего, большая занятость не позволили нам отлучаться из расположения роты, и то, что о нашем посещении узнал командир дивизии, который приказал командиру батальона с особой тщательностью следить за своими подчиненными.
  
  
  Часть шестьдесят первая.
   В ночь на 8 марта 1988 года из отпуска прилетел командир первого взвода нашей роты, лейтенант Габиль Мамедов. Я встретил взводного на аэродроме и, несмотря на позднее время, мы быстро организовали его встречу у себя в 'ЦУПе', так мы называли место, где жили ротный, я и техник - старший прапорщик Верховский Н.С.
  Габиль привез бакинские дары: балык из красной рыбы, икру и трехлитровую банку 'компота из фейхоа'. Опрокинув первый 'нурсик' за встречу, мы с Сергеем посмотрели друг на друга и почти одновременно произнесли:
  - Габиль, что-то никакой крепости в 'компоте' нет, как будто простой воды с освежителем выпили, - недоумевал я.
  - Габиль, что ты налил в банку? - спросил ротный.
  - Мужики, как вы сами учили - водку, потом положил несколько плодов экзотического фрукта и 'закатал' крышкой банку...,- виновато произнёс взводный.
  - Эти зелёные штучки, как они называются? - продолжил допрос Сергей.
  - Фейхоа, фрукт такой тропический, у нас в Азербайджане растёт - продолжил лейтенант Мамедов.
   Николай Сидорович достал из банки фейхоа, разрезал его пополам и откусил зеленый плод...
   Лицо техника слегка скривилось, и он протянул мне вторую половику фрукта. Не раздумывая, я тоже решил попробовать фейхоа и обнаружил, что как раз во фрукте оказался почти весь алкоголь. Испробовав несколько плодов мы поняли, что фейхоа абсорбировал из 'компота' весь алкоголь и понизил его крепость, а реакция организма на фрукт оказалась адекватной - мы все почувствовали эффект опьянения и через некоторое время удалились на отдых...
  Однако сон продолжался недолго. В пять часов утра, из батальона поступил звонок командира. По данным радиоперехвата, в зоне ответственности нашего батальона, работала 'духовская' радиостанция. В Международный женский день это могла быть подготовка к обстрелу Кундузского гарнизона, и работающий радиопередатчик мог служить для корректировки стрельбы реактивными снарядами. Комбат сообщил координаты, в пределах которых могла находиться радиостанция.
  Тревожная группа в составе: рядовой Суранчиев Досым, сержант Чорней, рядовой Кабылов Абдыманап (Малик), рядовой Юсупов, старший сержант Ураков Хуршед, рядовой Мадамбеков Ганишер, рядовой Магомедалиев, ряд. Сухомлинов Владимир, рядовой Короблёв Дмитрий, рядовой Саидов Файзали, старший водитель сержант Помазков Владимир, рядовой Казанцев Алексей, была поднята по тревоге для выполнения поставленной задачи. С командиром роты по карте мы определили предполагаемое место выхода в эфир радиостанции и, без промедления, выдвинулись на место 'работы' передатчика.
  Местность была знакома и изучена нами досконально. Мы знали каждую складку, ложбинку и бугорок. Точка координат находилась в овраге, примерно в четырех километрах от заставы управления нашей роты. Время в пути заняло немногим более десяти минут, и когда мы спустились в овраг, то увидели прямо перед собой большое стадо овец и баранов, рядом с которым находились семь афганцев разного возраста из близлежащего кишлака. Солдаты произвели досмотр каждого пастуха и пастушонка. Никаких подозрительных предметов, а тем более радиостанции мы не обнаружили. Почти всех афганцев мы знали в лицо, однако среди них был 'чужой', бородатый, с посохом, в черной чалме, в выцветшей накидке, пастух. Ротный через переводчика подозвал чужака к себе поближе и стал допрашивать
  - Кто такой, где живешь, чьи бараны?
  - Гарип, командор, гарип (бедный, командир, бедный), - запричитал 'пастух'...
  - Что ты, заладил, гарип, гарип, где радиостанция, сучонок? - повторил Сергей.
  - Гарип, гарип! - не унимаясь и переходя на крик, завопил афганец.
  Я связался с управлением батальона и доложил, что в указанном квадрате, нашей группой обнаружено стадо овец. Комбат приказал произвести досмотр каждой овцы, потому что, по словам командира, незадолго до обнаружения нами овечьего стада в указанном месте, вновь работал радиопередатчик, но как обыскать каждую овцу, никто из нас не мог представить...
  Сергей матом обрушился на пастуха и зачитал 'Приказ Верховного Главнокомандующего' о наказании 'пастуха' и приведении приговора в исполнении, на месте, приказав ему рыть могилу для себя... Саидов перевёл 'бородатому' приказ старшего лейтенанта Ефимкина. Кто-то из бойцов принёс из бронетранспортера БСЛ-110 - большую саперную лопату - 110 см. и отдал афганцу. Не понимая, что делать и озираясь по сторонам, 'гарип' всё же принялся копать себе яму.
  Бойцы 'прочесали' всю близлежащую местность. Результата не было. Тем временем, внимательно приглядевшись к баранам и овцам, я увидел, что бока некоторых из них подкрашены краской разного цвета. Возможно, под длиной шерстью одного из окрашенных животных могла быть спрятана радиостанция. Ротный отдал команду бойцам поймать несколько овец, вымазанных краской и проверить их на наличие радиостанции и других предметов....
  Ловля баранов заняла несколько минут. И результат не заставил себя долго ждать. Под одним из баранов бойцы нашли заветную радиостанцию. Мы первый раз в жизни увидели импортную Моторолу. Она отличалась от привычных армейских приёмо-передающих устройств габаритами, внешним видом и, конечно же, характеристиками....
  Сергей поднялся на бронетранспортер и вышел на связь с комбатом. После доклада, ротный подошёл к 'гарипу'.
  - Откуда у тебя рация, чудак? - старший лейтенант Ефимкин орал ему прямо в ухо...
  'Пастух' с остервенением мотал головой в разные стороны, одновременно выкрикивая:
   - 'Гарип', 'гарип'!!!
  - Ничего себе, бедный? Юра, давай скручивай этому уроду руки и на 'броник', увезём в дивизию, пусть там с ним разбираются, кому положено! - скомандовал ротный.
  Связав 'пастуха' верёвками, бойцы закинули его на бронетранспортёр. Мы понимали, что остальные пастухи, среди которых были дети, подростки и мужчины среднего возраста, тоже связаны с 'духами', но решили не брать с собой всех, и оставили молодняк на месте со стадом, так как посчитали, что душман использовал их для прикрытия. С собой забрали лишь двоих взрослых афганцев, остальные 'ребята' всегда были 'под рукой'. Мы знали, где они живут, чем занимаются и в случае необходимости, спокойно могли с ними 'разобраться'....
  В ожидании торжественного мероприятия по случаю празднования Международного женского праздника, рядом с клубом стояли военнослужащие 201-й дивизии и наряженные женщины. Мы гордо проехали мимо них и остановились недалеко от штаба дивизии. Передача 'духа', вещественного доказательства и сопровождавших афганцев, а так же дача пояснений компетентным органам, заняли немного времени.
  Между тем, командир дивизии, выйдя из помещения штаба и увидев афганцев, лично решил 'допросить' 'духа'. Он подошёл к нему на предельно близкое расстояние, взял его пальцы в свою руку и, выкручивая, заорал ему в ухо, заливая душмана слюной:
  - Сучара, я тебя разорву, как Тузик грелку, ты у меня будешь ссать, где попало!!! Переводчик переводил бедолаге ругань комдива. Душман, скорчившись от боли и слегка постанывая, не произнёс ни одного слова. Все стоявшие рядом военнослужащие и гражданские лица, наблюдавшие за происходящим, были в шоке....
   Мы с Сергеем постарались отойти в сторону и незаметно, как это позволяла обстановка, уехали в своё расположение...
  
  
  Часть шестьдесят вторая.
   В середине марта 1988 года командир третьего взвода нашей роты, старший лейтенант Артем Купин, выпускник Алма-атинского общевойскового командного училища имени Маршала Советского Союза И.С. Конева уезжал в очередной отпуск. Мне предстояло заменить его и на полтора месяца поселиться на его заставе, которая располагалась в крепости.
   По долгу службы, я много раз бывал на этой заставе. Максимум три - четыре часа пребывания на удалённом расстоянии от 'цивилизации' и я снова оказывался в привычной для себя среде, где есть электричество, душ, прохладный бассейн и общение с немногочисленными офицерами и прапорщиками роты. Теперь же предстояло прочувствовать все прелести автономного пребывания в рамках ограниченного пространства.
   Крепость Насири располагалась между кишлаками Мадраса и Накель, на краю обрыва, который протянулся от южного Кундуза до Алиабада. Основная угроза обстрелов воздушных судов исходила со стороны 'зелёной зоны', расположенной вдоль дороги на Кундуз, поэтому большинство огневых средств, приборов наблюдения и разведки были сосредоточены на этом направлении. Вокруг заставы по периметру было 'накрыто' смешанное минное поле (растяжки соседствовали с минами нажимного действия), огороженное двойным забором колючей проволоки. Боевые позиции были оборудованы окопами с ходами сообщений в полный рост и капонирами для трёх бронетранспортёров - БТР-70 и одного БРДМ-2. На огневых позициях были установлены два миномёта, калибра сто двадцать и восемьдесят два миллиметров. Кроме этого, в распоряжении взвода имелось два автоматических гранатомета АГС-17, которые были закреплены на вращающихся танковых опорных катках. Один из наблюдательных постов был оборудован станцией ближней разведки СБР-3, которая позволяла в любое время суток, в условиях отсутствия оптической видимости, производить наблюдение за местностью. С помощью этой станции, в ночное время наблюдатель мог отслеживать любые передвижения, точно определяя направление и дальность до цели. Это позволяло эффективно использовать все имеющиеся огневые средства в ночное время.
   Крепость представляла собой прямоугольник 25х30 метров, с высотой стен от шести до восьми метров. Толщина стен у основания почти метр. В углах прямоугольника располагались башни, обращенные к 'зеленке'. На втором этаже одной из башен было помещение командира взвода. Во второй, дальней от входа в крепость башне, был оборудован наблюдательный пост со станцией ближней разведки. В связи с тем, что под помещением начальника заставы находился склад боеприпасов, было принято решение - установить по периметру башни дополнительный глиняный забор на всю высоту склада. Комната командира взвода представляла собой небольшое уютное помещение, с деревянной кроватью и столом. Два окна были занавешены марлей и светомаскировкой, свернутой в рулон в дневное время суток. На полу лежал афганский тканый ковер.
   Солдаты размещались, в двух помещениях, в пристроенных к противоположной от входа в крепость стене, между которыми была оборудована веранда с длинным солдатским столом, огороженная небольшим штакетником, выкрашенным в синий цвет. В спальных комнатах стояли двухъярусные кровати с прикроватными тумбочками. Рядом со спальным помещением, в правом углу, находилась кухня. Очаг с настоящим казаном, в котором готовились практически все блюда, располагался у стены, справа от входа в крепость. На противоположной от очага стене, на специальных стеллажах, висели бронежилеты с касками и носимый запас боеприпасов в вещмешках для каждого бойца. Рядом со стеллажом была оборудована беседка для курильщиков. Справа от стеллажей для бронежилетов находился специальный лаз, устроенный под основанием стены. Через него осуществлялся выход личного состава из крепости на боевые позиции. В жару бойцы выносили кровати на улицу. Готовясь ко сну, военнослужащие смачивали простыни водой, потому что из-за духоты спать в помещении было невозможно.
   Для приготовления пищи использовались, в основном, консервированные продукты. Даже картофель был в трёхлитровых стеклянных банках, в водном растворе с солью и лимонной кислотой. Воду на заставу доставляли один раз в два-три дня, в полутора кубовой бочке, установленной на автомобиле ГАЗ-66, собранном из запасных частей, найденных на дивизионном 'кладбище' военной техники. Чтобы охладить воду или любую другую жидкость в любую жару, использовались глиняные кувшины или полутора литровые солдатские полиэтиленовые фляжки, которые укрывались смоченной водой материей и выставлялись на сквозняк. Через полчаса жидкость в этих ёмкостях была прохладная.
   Для освещения помещений в ночное время использовались: фонари 'летучая мышь' и подручные осветительные 'приборы', сделанные собственными руками (сплющенные гильзы от крупнокалиберного пулемёта, со вставленными в них кусочками ткани в виде фитиля, или же простая ткань, опущенная в консервную банку с растительным или машинным маслом).
  
  Часть шестьдесят третья.
   До мая 1987 года, в крепости располагался пост царандоя (Министерства внутренних дел Афганистана), численностью восемь человек, но когда всех восьмерых военнослужащих - афганцев вырезали душманы, командование 201-й дивизии приняло решение перевести один взвод нашего батальона на их место. Царандоевский пост переместили в 'зеленку' на дорогу, прямо перед крепостью. Задачей военнослужащих, находившихся на посту, была проверка транспорта, который направлялся в Кундуз. Это был своеобразный фильтр, перед большим городом, целью которого было минимизировать поступление оружия и боеприпасов в столицу провинции Кундуз.
   Пост представлял собой глинобитное помещение, с одним окном и шлагбаумом на дороге для остановки транспорта, движущегося в направлении Пули-Хумри - Кундуз. Командиром поста был лейтенант царандоя товарищ Валиахмед, которого мы между собой звали просто 'Валирка'. Валирка окончил специальные курсы первоначальной подготовки и переподготовки Ростовской высшей школы милиции в Новочеркасске и неплохо разговаривал на русском языке. На вид ему было около тридцати лет. Валиахмед носил пышные усы, был худощав, подтянут и всегда чисто выбрит. Он постоянно находился в весёлом и приподнятом настроении. Мы изредка встречались с ним во время моих приездов на заставу. Особенно часто царандоевец посещал нашу крепость тогда, когда у мусульман был пост Рамадан. Валирка приходил изможденный и голодный к нашему обеду. Мы приглашали его покушать вместе с нами, но он всегда отказывался. Иногда, Вали соглашался и просил:
  - Командор, опусти сметомаскировка, чтобы Аллах не видель. И тогда уплетал приготовленный обед за обе щеки....
   Однажды командир поста пришел на заставу в послеобеденное время и, увидев меня вместо Артема, сильно удивился. Улыбка исчезла с его уст....
  - Здравия жилаю, товарищ командор! А где товарищ Артём?
  - Здравия орзу, шарики комил фармондеҳи! - почти по-афгански приветствовал я командира поста.
   - Артем в отпуске, я некоторое время буду вместо него....
  - Харащё, он ничё не передаваль тибе? - спросил Вали.
  - А что он должен передать?
  - Ну, там, надо поддержка кам-кам (маленько), давать, - стал пояснять Валирка.
  - Какой, такой поддержка? - я слегка перестроился на афганский манер.
  - Ну, когда душман придёт ко мне, надо кам-кам стрелять по оритир перьвий, лево десять, по агеэсь, по минамёт, - как бы оправдываясь продолжил Вали....
   Гораздо позже я узнал, что иногда, когда Валирка превышал свои должностные полномочия и обирал больше допустимого барбухайки (афганские грузовые машины) с товаром, проезжающие мимо поста, водители автомобилей жаловались 'духам' на чиновничий беспредел командира поста и ночью обидчики вместе с душманами приходили к Валирке, чтобы проучить царандоевцев и забрать 'конфискованный' днём товар.
  - Да, что-то такое Артем говорил, - я с пониманием отнесся к просьбам Валиахмеда и пообещал 'поддержку' в случае нападения 'духов' на царандоевский пост...
   Мы поднялись на второй этаж, в комнату начальника заставы. Я угостил Валирку свежим индийским чаем с конфетами, он расслабился, а я стал расспрашивать его о жизни.
  - Вали, у тебя семья, дети есть?
  - Да, мама, папа, братья и сёстры есть. Свадьба скоро будет. Я тибя приглашай на свадьбу, придёшь?
  - Если позовёшь, по возможности, обязательно приду, - немного слукавил я.
   - А невесту давно знаешь, красивая девушка?
  - Я невесту я не видель, толко мама да папа один раз девичку видель.
  - Так как же ты будешь жениться, если ты невесту не видел? Мало ли кого могут подсунуть?
  - Я толко руку девички кам-кам выдель и как-кам ногу в туфельке тоже видель, - показал на своей руке маленький кусочек тела Вали...
  - И что, как рука?
  - Рука такой маленький, кожа - белий-белий, - расставив указательный и большой пальцы, показал размер ноги, закатывая глаза от удовольствия, похвалился Валиахмед.
  - А лицо видел, ну хоть глаза?
  - Нет не видель, толко рука и нога, она в чадра бил, папа говориль, очень красивый девичка.
  - Почему не женишься, в чём проблема и когда свадьба?
  - Свадьба скоро, толко надо калим платить. Когда сабиру калим, тогда буду свадьбу делать.
  - А где жить будете?
  - Мал-мал дом будем строить, рядом с родителем, но не знаю ещё когда, а пока у папы дома будем жить.
   Да, сложно всё у них. И калым отдать за невесту, и дом построить, и жена должна дома сидеть, за хозяйством смотреть. Наверно так и должно быть, чтобы не разводиться, как у нас после первого года совместного проживания, от того что в бытовом плане не всё устроено.
  - А у тебя есть жена? - Валирка обратился ко мне.
  - Нет, я такой же холостяк, как и ты. Вот это нас с тобой объединяет.
   Свадьба моя сорвалась пять лет назад, но я ни о чем не жалел, особенно когда поехал в Афганистан. Мало ли что могло произойти.... А так, я холостой молодой человек, не обремененный семейными узами. Единственные близкие люди, которые ежеминутно переживали за меня - мои родители и младший брат. Может быть, благодаря отцу, маме и их беззаветной вере я вернулся домой живым. Они каждую субботу ходили в церковь, ставили свечу и молились за меня.
   Перед уходом, командир царандоевского поста ещё раз попросил 'поддержки'.
  - Вон туда, по минамёт, по агеэс, - Вали показал на местности, куда мои бойцы должны будут стрелять в случае нападения 'духов'....
  
  Часть шестьдесят третья.
   Прошло несколько дней моего пребывания на заставе. Чтобы скрасить моё одиночество, днём периодически приезжал Сергей. В один из первых приездов, я доложил командиру роты о просьбе Валиахмеда. Сергей дал добро на оказание помощи с нашей стороны, если будет очень серьёзная ситуация....
   После завтрака, до обеда я проводил тренировки с личным составом по действиям, в случае возникновения внештатных ситуаций на заставе и подступах к ней. Личный состав проводил учебные стрельбы из всех видов вооружения, находящихся на заставе. После обеда, во время пика жары, бойцы, не задействованные в дежурстве, уходили в спальное помещение и отдыхали. Ближе к вечеру весь личный состав производил чистку оружия, водители бронетранспортеров и наводчики пулеметов обслуживали технику и вооружение. Каждый день, вечером, после ужина, на построении я отдавал боевой приказ на охрану и оборону участка зоны ответственности нашей заставы, уточняя ориентиры, порядок действий, сигналы оповещения и взаимодействия и доводил до подчиненных пароль с отзывом.
   С наступлением ночи из близлежащего кишлака, на всю округу раздавалась вечерняя молитва муллы. Молитву хорошо было слышно лишь ранним утром и в вечернее время. Мой организм с особым чувством реагировал на завывания муллы. Я не понимал в чём смысл его молитвы, но душераздирающий и выворачивающий наизнанку душу голос, раздававшийся бесконечным эхом по 'зеленке', не оставлял никого равнодушным. В такие минуты меня всегда охватывала тревога и беспокойство, и на подсознательном уровне этот голос приводил в чувство, говоря мне:
   - Юра, ты на чужой земле, со всеми вытекающими последствиями....
   Кроме этого, вокруг крепости, происходила активизация ночной жизни животных. Особенное беспокойство вызывали шакалы. Да, эти мерзкие существа вопили в непосредственной близости от заставы, потому что внизу, под обрывом бежал маленький ручеёк, и многочисленная стая шакалов приходила к нему, чтобы усладить жажду прохладной влагой. Впервые услышав вопли шакалов, я подумал, что это люди так кричат или громко смеются. Очень неприятные ощущения.
  
  Часть шестьдесят пятая.
   Ночью я почти не спал. И вот однажды, крик командира царандоевского поста пробудил моё полудремотное состояние.
  - Товарищ кумандир, оритир первий, лево десять, по агэес, по минамёт, давай стреляй!!!- благим матом заорал Валирка.
   В одно мгновение личный состав взвода был поднят по тревоге. Через пару минут все бойцы заняли свои огневые позиции....
   В ночной тишине голос царандоевца раздавался особенно громко. Понятно, рядом 'духи' и есть большая вероятность погибнуть смертью храбрых, не испытав прелестей семейной жизни....
   Расчёт гранатометчиков по моей команде произвел пристрелочный выстрел.
  - Товарищ кумандир, давай ещё по минамёт, по агэес, бистрейший!!!' - царандоевца разрывала безнадёга, и он продолжал отдавать мне 'команды'....
  - Товарищ кумандир, давай бистрейший, пилать, мне физьдес будет, ёфтвая щизьн.
   Меня одолевали смутные сомнения, откуда такой богатый словарный запас наших крепких русских выражений в арсенале у афганца? Ах да, Вали три года учился в Советском Союзе...
  'Ну, я тебе припомню: и мою жизнь, и всё остальное, гадёныш....'
   Сначала миномётчики выпустили осветительную мину на 200 метров из 120-ти миллиметрового миномета, чтобы Валиахмед и его бойцы могли лучше разглядеть 'духов'. Наводчик миномётного расчёта заранее выставил прицел и произвел один выстрел 82-х миллиметровой осколочно-фугасной миной...
  -Ха-ра-шо, товарищ кумандир! Давай ещё по агэес, кам-кам! Оритир первий, лево 10, дальще 50!' - скорректировал огонь гранатометчиков Валирка.
  Гранатомётчики ввели поправки и по моей команде произвели две длинные очереди из АГС-17.
  -Та-ша-кур (спасибо), товарищ командир! Весё, п...ц душманам..., - поблагодарил меня и моих бойцов за работу Валиахмед.
   Воцарилась тишина, как будто не было никаких выстрелов, минометных разрывов, очередей из гранатомета и всей этой 'войны'. Было ощущение, что всё это действо происходило не со мной.
   После выполнения задачи, я приказал разрядить оружие, проверил его на предмет наличия патронов в патроннике и отдал распоряжение заместителю командира взвода - поставить оружие в пирамиды.
   В возбужденном состоянии я провёл остаток ночи. Только под утро смог немного вздремнуть.
   С первыми лучами солнца к крепости выдвинулась делегация афганцев из пяти человек, во главе с Валиркой. На входе в расположение заставы, перед проходом в минном поле, я приветствовал крестьян по мусульманскому обычаю. По выражению лиц афганцев я видел, что они явно чем-то расстроены.
   Валиахмед с покрасневшими от бессонной ночи глазами рассказал, как во время ночного нападения на его пост, стабилизатором осветительной мины, выпущенной из нашего миномёта, попало в голову корове. Бедняга стояла в открытом стойле хозяйственного двора рядом с царандоевским постом и скончалась от прямого попадания осветительной мины... В качестве доказательства один их пришедших афганцев, показал окровавленный корпус осветительной мины со стабилизатором.
   Где-то уже было подобное происшествие. Нет? Это случайная гибель животного и мне в очередной раз предстояло разруливать неприятную ситуацию.
   Я отвел Валиахмеда в сторону.
  - Вали, какого хрена ты их сюда привел? Давай сам решай все вопросы. Понимаешь же, что это случайно произошло?
  - Конечно, товарищ командир, я то понимаю, а как мне быть, они вэсегда рядом, - показывая на крестьян, оправдывался Валиахмед.
   - Я боюсь, они меня могут резать, говорят, чтобы шурави (советские) отдали бакшиш (подарок) за корову.
  - Какой бакшиш, Вали? Ты в своем уме? Мы помогли тебе, и ты сам должен разруливать ситуацию. Это случайно. Понимаешь?
  - Латно, что-нибудь придумаю, - Валирка развернулся и подошёл к афганцам. Жестикулируя руками, командир поста стал что-то объяснять своим соседям, те поднимая руки к небу, возражали. Перепалка продолжалась несколько минут. Мне надоели эти разборки. Я решительно подошёл к толпе и в вежливой форме посоветовал как можно быстрее уйти от крепости.
   Вечером, точно по расписанию, командир поста со своим помощником снова нарисовались около крепости. В руках у Вали была упаковка баночного пенного немецкого напитка. У помощника - много разных фруктов, овощей, афганского риса и свежей говядины.
  - Это тибе, командир, - Вали протянул упаковку пива.
  - А это твоим солдатам, царандоевец отдал дыню, фрукты и всё для плова. Сегодня в обед приезжали ХАДовцы, вэсё сматрели, изучали, спращивали меня, сказали, что нападавшие душманы из банды....
  - Зачем всё это? - я показал на принесенные царандоевцем бакшиши.
  - У нас так принято делать, - засмущался Валирка.
  - Как- то это не по-людски, понимаешь, Вали?
  - Почему? Ты мне помог, я тибе благодарить...
  - Это наша обязанность, помогать друг другу. Если бы я этого не сделал, ты бы не стоял сейчас рядом со мной.
  - Правильно, поэтому не обижай меня и моих сарбозов (солдат). Ви помогли нам, ми хотим благодарить вас, - Валирка протянул правую руку и слегка склонил голову. В ответ я тоже приветствовал его рукопожатием...
  
  Часть шестьдесят шестая.
   В конце марта 1988 года начальника штаба батальона, майора Панченко К.А. назначили командиром батальона охраны штаба 40-й армии. Должность начальника штаба оказалась вакантной. Все военнослужащие батальона были уверены, что на эту должность назначат нашего ротного, старшего лейтенанта Сергея Ефимкина. Это ожидание выглядело вполне логичным и оправданным. За полтора года службы в Афганистане, под командованием Сергея, сначала первая, а затем и вторая роты батальона стали на порядок лучше по всем показателям. Среди офицеров батальона это была самая достойная кандидатура, но где-то на более высоком уровне так не считали, поэтому с перемещениями пришлось повременить. Сергею прямым текстом было заявлено, что начальником штаба нашего батальона он не будет и свою службу в Афганистане до замены продолжит в своем родном подразделении.
   На период отсутствия начальника штаба, Сергей категорически отклонил возможность исполнять обязанности НШ. По его предложению, мне представилась такая возможность, в течение неопределенного количества времени попрактиковаться в этой должности. Меня срочно отозвали из расположения заставы третьего взвода, и со своими скромными пожитками я переехал через овраг в управление батальона.
   С первых минут пребывания в батальоне, я почувствовал разницу в условиях проживания. Меня поселили в комнату 'старого' НШ, с кондиционером. А это в Афганистане большое дело, которое не требует дополнительных пояснений.... При пятидесятиградусной жаре на улице, находясь в комнате, я мог и замерзнуть.
   Я с головой окунулся в работу начальника штаба, начав с изучения текущей документации. Каждый день приходили приказы, директивы и кодограммы из штаба 40-й армии. На еженедельных совещаниях офицеров и прапорщиков батальона мне приходилось доводить руководящие документы до всех военнослужащих. Главной и неотъемлемой частью моей работы была организация и контроль боевой подготовки и службы войск во всех подразделениях батальона. Мы с командиром батальона, по очереди, совершали объезды по нашим заставам. Я, в основном, ездил по заставам третьей роты и минометной батареи. Проезжая по заставам других подразделений и внимательно изучая особенности несения службы, не замыленным взглядом, я видел недостатки и, исходя из опыта службы в своей второй роте, подсказывал командирам, что необходимо сделать для более качественного выполнения возложенных на всех нас задач.
   При посещении минометной батареи, мне нравилось, как всё у них устроено. Каждый офицер, сержант и солдат знали свои задачи и чётко действовали, согласно боевому расчёту. На заставе был почти идеальный порядок.
   В третьей роте, которая располагалась на трёх заставах второго полукольца охраны аэродрома Кундуз, были нюансы. Удаленность от 'цивилизации' накладывала свой отпечаток и на офицеров и на бойцов, поэтому было ощущение, что они немного диковаты, и каждое появление нового для них человека воспринималось ими как нечто особенное. Я видел, как они ловили каждое моё слово, потому что для них я был другим, непривычным человеком.
  
  Часть шестьдесят шестая.
   Через две недели после моего пребывания в должности исполняющего обязанности НШ, в батальон приехал новый начальник штаба, капитан Копашин Василий Владимирович. Среднего роста, худощавый капитан, выпускник Бакинского общевойскового командного училища 1980 года выпуска. Он приехал из Дальневосточного военного округа. Познакомившись и пообщавшись поближе, я узнал, что это его второй заход в Афганистан, первый был с 1983 по 1985 годы в Асадабаде. Сначала он был командиром гранатометного взвода, а затем служил командиром разведвзвода в мотострелковом батальоне. В первый раз в Афганистан он прибыл, так же как и я, из Центральной группы войск. Вместе с капитаном Копашиным учился мой сослуживец и друг по ЦГВ, старший лейтенант Артур Балаев.
   В меру своих возможностей, я помог капитану принять дела, сопровождая и показывая ему расположение застав нашего батальона. Конечно, всё что он увидел, в сравнении с его первым пребыванием в Афганистане, было для него необычным. Здесь в Кундузе спокойнее, к тому же после 1986 года активных боевых действий проводилось намного меньше, но, несмотря на это, необходимо было в любую минуту быть в готовности к выполнению возложенных на батальон задач.
   Имея боевой опыт, капитан Копашин видел недостатки и заострял на них пристальное внимание. В основном они касались инженерного оборудования боевых позиций на заставах батальона. В большей степени это касалось застав третьей роты. В этот момент я и предположить не мог, что через месяц меня назначат командиром этой роты, и мне самому предстоит выполнять мероприятия по устранению недостатков, на которые НШ указал 'старому' ротному, капитану Трижичинскому...
   А пока, я снова оказался в привычной для себя обстановке, среди своих уже родных и близких мне сослуживцев.
  
   Часть шестьдесят седьмая.
   15 мая 1988 года начался первый этап вывода советских войск из Афганистана. У нас в батальоне не все до конца понимали серьёзность этого мероприятия. Думали, что это очередная кампания для дезориентации мирового сообщества. Примерно такая же, какая была в августе 1986 года, когда 'выводили' шесть полков, укомплектованные 'дембелями' и офицерами-заменщиками со всего Афганистана.
   Многие офицеры и прапорщики не хотели досрочно заменяться в Союз. Большая часть из них, вообще, не представляла такого итога пребывания в Афганистане. Кто-то не до конца обеспечил себе необходимую выслугу лет, кто-то в полной мере не пополнил свои чемоданы 'барахлом', кто-то не стал 'помощником' Героя Советского Союза или не получил 'заслуженную' награду. Скорый вывод войск из Афганистана, и нашего батальона в частности, внёс коррективы в мою дальнейшую службу на афганской земле...
   У меня были определенные планы и ожидания перемен по службе, но я не форсировал события. Да и как я мог на них повлиять? Я знал, что командиром файзабадской первой роты стал лейтенант Артур Егиазарян, что Арсалан Гомбоев заменился и уехал в Союз заместителем командира роты, хотя, наверное, мог бы спокойно стать ротным в Файзабаде. В то время я не до конца понимал, что на самом деле происходит с назначениями на должности и представлениями к наградам. Вся эта круговерть событий и интриг проходила мимо меня. И, слава Богу. До последнего дня я не знал о своей дальнейшей участи в Афганистане.
   В начале июля 1988 года, меня вызвал комбат - майор Чуваев С.А. и рассказал, что направил в штаб армии документы на представление меня на должность командира третьей роты нашего батальона. Для меня это известие было полнейшей неожиданностью.
  - Юра, документы на тебя уши месяц назад. Скоро батальон будет выходить в Союз и нам надо быстрее определиться с командиром третьей роты, потому что Трижичинского переводят в батальон охраны штаба 40-й армии, поэтому надо срочно лететь в Кабул и забирать приказ о твоем назначении, - по-отечески произнёс комбат.
  - Когда лететь?
  - Прямо сейчас звони на аэродром, уточни, когда будет борт на Кабул и вперёд. Да, можешь заехать к майору Панченко, он тебе поможет попасть в штаб армии и возьми с собой огненной жидкости, на всякий случай.
   В штабе батальона мне выдали командировочное предписание, я записался на ночной рейс до Кабула и стал собираться в путь. У старшины взял два литра самогонки, пару банок консервов, буханку хлеба и мыльно-пузырные принадлежности.
   Услышав гул самолета в ночном кундузском небе, выехал на бронетранспортере на аэродром. Стандартная процедура посадки и снова Ан-12-ый в воздухе, теперь уже со мной на борту. Особых эмоций не было и страха тоже не было. Всё буднично и привычно. Теперь все мысли были о новом назначении, но сначала нужно было получить заветный Приказ. Как-то и не верилось. Неожиданное назначение, перед самым выводом....
   К одиннадцати часам в громкоговорителе пересыльного пункта объявили мою фамилию для отправки в штаб армии. Погрузившись в автобус, я впервые ехал по Кабулу. Сидевший рядом со мной капитан-политработник стал моим гидом, показывая достопримечательности афганской столицы. А вот и батальон охраны штаба 40-й армии. На КПП спросил майора Панченко К. А..
   Дежурный сделал звонок и назвал мою фамилию. На другом конце провода комбат отдал распоряжение пропустить меня и через несколько минут я сидел в кабинете Сергея Александровича.
  - Привет, Юра, рад тебя видеть, как долетел? - мы обнялись с майором.
  - Без происшествий, всё штатно, вам бакшиш от нашей роты, - я достал две бутылки самогонки из сумки и поставил на стол.
  - О, я помню этот славный напиток, передай Сергею и старшине большой привет, - комбат не глядя убрал горячительное зелье в сейф.
  - Приказ на тебя я видел, он у кадровиков был, и его давно должны были отправить в батальон, но сейчас такая неразбериха, всё направлено на вывод войск. Давай сделаем так, сейчас я проведу небольшое совещание, ты пока посидишь на улице, и минут через тридцать мы пойдем вместе в штаб армии. Хорошо?
  - Как скажете, - у меня, собственно, не было вариантов, для каких-либо других действий и возражений.
   Как и было озвучено, примерно через час мы оказались у здания штаба 40-й армии, бывшей резиденции лидера Афганистана Хафизуллы Амина. На дворе 1988 год и, конечно же, ничего во внешнем и внутреннем убранстве дворца не напоминало о событиях девятилетней давности. Мы прошли внутрь здания, поднялись на третий этаж, и я оказался в кабинете начальника канцелярии штаба 40-й армии.
   Без каких-либо промедлений, офицер, ответственный за отправку приказов и распоряжений по частям 40-й армии, нашёл мой документ, отпечатал его копию и передал мне. Я расписался в получении приказа и отблагодарил майора пол-литровой бутылочкой самогонки. Наконец у меня на руках был приказ о моем назначении на должность командира третьей роты нашего батальона....
   Конечно же, я был рад этому событию. Для каждого офицера, назначение на вышестоящую должность - это значительное событие в его жизни. Морально я давно был готов к этой должности, теперь предстояло на практике доказать, прежде всего, самому себе, что все мои знания и приобретённый опыт станут хорошим фундаментом для дальнейшей службы.
  
  
  Часть шестьдесят восьмая.
   Константин Александрович отвез меня на своём УАЗике на аэродром Кабула. В ожидании отправки на Кундуз я провел несколько часов. Около полуночи, по 'громкой' связи объявили список военнослужащих, среди которых была и моя фамилия. Посадка в самолёт прошла быстро. В самолете уже стояли закреплённые ящики со скорбным 'Грузом-200'. Пройдя мимо ящиков, я присел на боковом сидении. Ан-12-й летел из Кабула в Фергану, с посадкой в Кундузе. Жена моего двоюродного дяди по отцовской линии - тётя Надя Анискина, служила в медсанчасти ферганского авиационного полка. Назвав фамилию, я спросил у борттехника:
   - Знакома ли вам Анискина Надежда?
   На что офицер утвердительно кивнул головой.
  - Хорошо, тогда передайте ей огромный привет от её племянника, - я назвал свою фамилию.
   Мне тут же предложили пройти в гермокабину, в которой уже находились четыре офицера и один прапорщик. В знак благодарности я передал командиру экипажа 'крайнюю' бутылку самогонки, припасённую 'на всякий случай'.
   Майор, командир экипажа, вышел из кабины пилотов и поинтересовался, кто же это передаёт приветы в Фергану? Я встал, представился. Мы пожали друг другу руки.
   - Обязательно передам привет Надежде Владимировне, - ответственно заявил командир экипажа.
  - Так, давай-ка за знакомство, старлей....,- офицер достал 'мою' бутылку, налил в кружку зелёного цвета больше половины и залпом опрокинул содержимое, запив молоком из пакета, который стоял на импровизированном столе. Затем все, кто присутствовал при этом нашем 'знакомстве', по очереди символически пригубили огненной воды.
  - Ну ладно, полетели, - безучастно, почти полушёпотом произнес командир экипажа. Я многое повидал в Афганистане, но чтобы вот так, перед полётом командир экипажа, между делом выпивал спиртное...
   Признаться честно, было немного дико от этой картины. Я не знал, как реагировать на всё увиденное. Да и никто из присутствующих офицеров не выразил никакого возражения на поведение лётчика.
   Самолёт поднялся в ночное Кабульское небо и взял курс на Кундуз. Как только Ан-12-й набрал необходимую высоту, включился свет, дверь кабины открылась и оттуда появилась знакомая фигура майора.
  - Остался ещё самогон? - спросил у присутствующих командир экипажа. Увидев в бутылке, которая при наборе высоты чуть не упала на пол, остатки самогонки, майор опустошил её, ничем не закусывая, и удалился в кабину, которая оставалась открытой. Все сидевшие в гермокабине офицеры переглянулись между собой. Теперь у нас, свидетелей сего зрелища, были большие сомнения относительно мягкой посадки самолета на взлётно-посадочную полосу аэродрома в Кундузе. Мы приготовились к самому худшему. Майор не унимался, для полного удовлетворения ему явно не хватило выпитого, и он попросил спирт у бортинженера.
  - Может хватит? - неуверенно спросил капитан в камуфляжной форме.
  - Какой хватит, Эдик, наливай грамм двадцать, - тоном не терпящим возражений, произнёс майор. Капитан налил чистого спирта в кружку, майор выпил, его физиономия скривилась, и он бухнулся в левое кресло пилота....
   С замиранием сердца мы наблюдали эту безумную картину. Подлетая к Кундузу, в салоне выключили свет, самолёт нехотя приступил к снижению. Двигатели ревели на пределе своих возможностей, и словно чувствуя, что самолётом управляет нетрезвый человек, сопротивлялись командам пилота. После второго витка, прожектор на земле высветил взлетку, и самолёт приступил к посадке. Но что-то пошло не так и Ан-12-й, едва не задев выпущенными шасси вышку руководителя полетов, ушёл на второй круг...Мы слышали, как второй пилот выругался матом на командира и принял управление самолетом на себя. Со второго захода, схватив два 'козла' на взлётно-посадочной полосе, мы проехали к дальней стоянке и выгрузились на землю...
   Под белы рученьки майора спустили по трапу и попытались увести подальше от руководителя полётов, который на полной скорости мчался к Ан-12-му на аэродромном УАЗике. Что было дальше, нас мало интересовало. Слава Богу, мы благополучно приземлились и устойчиво стояли на 'родной' Кундузской земле....
  
  
  
  Часть семидесятая.
   После моего прилёта в Кундуз и назначения на должность командира третьей роты, почти за месяц до вывода нашего батальона в Союз, 8 июля 1988 года в батальоне произошло событие, о котором до сих пор нет точного понимания, есть предположения, о которых попытаюсь рассказать, изложив свою версию случившегося чрезвычайного происшествия.
   Каждое утро группа сапёров из трёх человек, которая была прикомандирована к минометной батарее, проверяла просёлочную дорогу, соединявшую управление батальона с минометной батареей. Без обследования дороги на предмет установки минных заграждений и соответствующего доклада по инстанции, ни одна единица техники не могла проехать по данному маршруту. За всё время существования батальона, на дороге ни разу не было обнаружено ни одного минно-взрывного устройства. Тем не менее, как говорится 'береженого Бог бережёт'. Поэтому каждое утро, в любое время года, три человека выходили из заставы миномётной батареи для 'проверки на дорогах'....
   По маршруту следования группы, в километре от дороги, располагались несколько афганских кишлаков: Джазгузар, Маларги и Навиан. Афганцы свободно наблюдали за перемещениями и иногда выходили к нашим воинам на контакт. Теперь я могу только предполагать, что это были за контакты, и что на самом деле произошло в то злополучное утро. Ранним утром, 8 июля 1988 года, ефрейтор Кутняк Сергей, рядовой Солтонов Анарбек и рядовой Усманов Миндияр спокойно и привычно встретились с жителями одного из близлежащих кишлаков и вступили с ними в диалог.
   Накануне этой встречи, бойцы заказали у афганцев бакшиши (подарки) для родных и близких, так как вывод войск был не за горами.
  - Ну что, принесли платки, ткань, ручки? - спросил у афганцев рядовой Солтонов, который мог спокойно объясняться по-афгански.
  - Да, вот смотрите, всё как вы заказывали. Развернув содержимое небольшой сумки, солдаты оценили товар.
   - Вот пайса за товар. Самый старший из афганцев ловкими движениями пальцев пересчитал пачку зелёных афгани.
  - Надо ещё принести кое-что, запоминай, Ахмед: часы - 1 штука, кофейный сервиз - 1 штука, костюм 'Командо' - 2 штуки. Когда сможете принести?
  - Принесём через три дня, давай пайсу (деньги по-афгански).
  - Нет, деньги отдам, когда принесёте бакшиши, - сказал, как отрезал Усманов.
  - Хорошо, принесу товар, но чтобы пайса была без обмана.
   - Анарбек, дай пострелять из автомата, - умоляюще попросил один из афганцев.
  Бойцы повернулись к Сергею Кутняку - он был старшим в группе и Солтонов перевёл ему просьбу афганца.
  - Надо дальше идти по маршруту, - решил отнекаться ефрейтор Кутняк.
  - Да пусть пару выстрелов сделают, вон по тем банкам, - посоветовал Миша Усманов.
  Нехотя, будто предчувствуя нехорошее, Сергей буквально выдавил из себя последнюю фразу:
   - Давай, только быстрее, нам надо уже быть в батальоне....
   Сергея Кутняка, который служил в нашей второй роте, перевели в минометную батарею зимой, во время моего отпуска. Он был уроженцем села Константиновка Донецкой области. Хороший солдат, настоящий воин, но видимо поддался уговорам и день 8 июля стал для него и для его сослуживцев последним днём...
   Кто-то из бойцов передал автомат одному из афганцев, который, как и было условлено, сделал два выстрела по банкам, а затем развернул ствол в сторону наших солдат и расстрелял всех троих... Они не успели среагировать на подлость, приготовленную 'духами'... Собрав автоматы, бронежилеты, каски и щупы для разведки мин, душманы скрылись в кишлаке.
   В расчётное время группа сапёров не вышла в расположение батальона, и командование минометной батареи забило тревогу. Грузовой Урал немедленно выехал с заставы и через несколько минут сидевшие в кабине автомобиля старшина батареи и водитель обнаружили тела своих трёх солдат.... В сопровождении бойцов, к месту трагедии подъехали командир батальона майор Чуваев и командир минометной батареи капитан Визитиу.
   Оценив обстановку и сделав соответствующие предположения, Алексей Визитиу проехал в кишлак Навиан, собрал старейшин и через переводчика выдвинул афганцам ультиматум:
  - Если в течение трёх часов те, кто расстрелял моих бойцов, не вернут оружие и снаряжение, я разнесу кишлак на мелкие кусочки....
   Старейшины стали заверять офицеров о том, что местные не могли так поступить, что они всегда были в добрососедских отношениях с шурави и никогда не позволяли себе подобного. Однако капитан прервал стариков и, в подтверждение своих слов, командир батареи по радиостанции произвел целеуказание и отдал команду на производство выстрела из миномёта. Через минуту в пятистах метрах юго-западнее кишлака все увидели и услышали взрыв 120- миллиметровой мины.... Толпа старейшин загудела и стала размахивать руками. Посовещавшись, афганцы ушли в кишлак и пообещали вернуться через три часа.
   Время ультиматума медленно и неуклонно приближалось к своему завершению. Никаких движений из кишлака в сторону наших позиций не было замечено. Ровно через три часа, над кишлаком зависла осветительная мина, предупреждающая о начале обстрела кишлака осколочно-фугасными минами....
   Странная, бессмысленная и глупая смерть троих наших солдат, за месяц до вывода войск, буквально обескуражила каждого воина нашего батальона. Мы все знали, что никогда нельзя доверять афганцам. Но наша безалаберность и расхлябанность в очередной раз сыграли с нашими бойцами злую шутку. Мы всегда умны задним числом. Никто не мог подумать, что подобное может произойти, но это случилось, и от того, вдвойне горько и печально, что в результате собственного разгильдяйства три молодых человека, у которых впереди была длинная и счастливая жизнь, сложили свои головы на земле Афганистана....
  
   Часть семидесятая.
   Вскоре я приступил к исполнению обязанностей командира третьей роты. На мою должность, заместителя командира второй роты, назначили лейтенанта Мамедова Г.С.. Первый взвод принял вновь прибывший из Союза лейтенант Тедеев Тимур, выпускник Орджоникидзевского ВОКУ. Старшего лейтенанта Купина Артёма перевели в файзабадскую первую роту, поэтому исполнять обязанности командира третьего взвода, по совместительству, стал Габиль Мамедов.
   До вывода батальона в Союз оставались считанные недели. Времени на подготовку к выводу практически не было. Каждый день я ездил по заставам, которые располагались в центре Ишантопской степи, на удалении трёх-четырёх километров от заставы управления роты, и знакомился с личным составом подразделения. Смотрел, как устроен быт подчиненных, проверял готовность командиров взводов к выполнению боевых задач. Особое внимание уделялось состоянию техники и вооружения. Предполагалось, что во время вывода войск, батальон до государственной границы должен будет совершить многокилометровый марш и уже там передать всю имеющуюся у него технику и вооружение.
   Кроме трёх застав, в моём распоряжении был отдельный выносной танковый пост. Управление роты и первый взвод находился на одном из насыпных холмов. Существовала легенда, что эти холмы были захоронениями воинов армии Александра Македонского, во время его похода через Афганистан, при покорении Индии.
   Второй взвод располагался в центре степи на краю оврага (старого русла реки). Командовал взводом лейтенант Екимовский Александр, выпускник Ленинградского высшего общевойскового командного училища имени С.М. Кирова. Через заставу второго взвода проходила проселочная дорога, от управления батальона до минометной батареи. Третий взвод располагался рядом с зелёной зоной, в пятистах метрах юго-западнее кишлака Джагузар. Взводом командовал лейтенант Сергей Левитский.
   Моим заместителем был выпускник Омского ВОКУ 1985 года выпуска, лейтенант Амиров Эдуард. В силу специфики службы нашего батальона и удалённого расположения застав мы мало общались с ним. К тому же, он прибыл в батальон в июле 1987 года, а уже в августе батальон был выведен из Афганистана.
   10 июля 1988 года ночную тишину Ишантопской степи разбудили взрывы и автоматно-пулеметные очереди. Я быстро выскочил из своего помещения на ротный командный пункт и вышел на связь с командиром второго взвода, лейтенантом Екимовским. Параллельно отдал команду тревожной группе - быть в готовности выехать на помощь второму взводу. Взводный докладывал сбивчиво и неразборчиво, от того, невозможно было объективно оценить обстановку. Кроме этого, в наушниках слышалась стрельба и разрывы. Я приказал Александру Екимовскому на время приостановить стрельбу, укрыть максимальное количество бойцов в окопах и внимательно, с помощью приборов ночного видения, наблюдать за прилегающей местностью. Через минуту возбужденный командир взвода вновь вышел со мной на связь:
  - 'Чинара', я 'Чинара-595-й', стрельбу прекратил, ответного огня никто не ведёт. При подрыве первых мин, поднял заставу по тревоге и огнём из вооружения двух бронетранспортеров пресёк попытку нападения на заставу. Когда прекратил стрельбу, обнаружил, что рядом с минным полем находится стадо овец и коров, я 'Чинара-595-й', 'Приём'...
  - 'Чинара-595-й', я 'Чинара', почему в самом начале нельзя было внимательно рассмотреть это стадо? Я 'Чинара', 'Приём'...
  - Потому что...., - Александр выдержал долгую паузу, он просто не знал, что ответить. Я догадывался о причине, поэтому прервал его молчание:
  - 'Чинара 595-й', необходимо усилить наблюдение по всему периметру заставы, личному составу находиться на боевых позициях, быть в готовности к отражению нападения и немедленно докладывать обо всех изменениях обстановки, я 'Чинара', 'Приём'.
  - Я, 'Чинара 595-й', вас понял, 'Приём'....
   Мне стала понятна причина внезапной стрельбы. Хотя нельзя было сбрасывать со счетов и провокационный характер захода этого стада на минное поле. В преддверие скорого вывода войск, 'духи' могли специально отвлечь наше внимание взрывами мин, и под их прикрытием атаковать заставу с другого направления или произвести нападение на соседнюю заставу. Так же у них была возможность организовать засаду на пути следования тревожной группы, которая должна была выдвинуться на помощь второму взводу.
   Находясь на возвышенности, мне хорошо были видны разлёт трассирующих пуль и взрывы мин, от которых загорелся сухостой. Я напомнил взводному о том, чтобы все бойцы находились в укрытиях и лишний раз не высовывали свои буйные головы под взрывы мин....
   Доложив в штаб батальона о текущей обстановке и своих соображениях, я продолжал наблюдение и периодически заслушивал доклады командира взвода. Примерно через час взрывы прекратились. Только дым от пожара напоминал о случившемся. Ночь в июле закончилась, не успев начаться и когда первые солнечные лучи осветили Ишантопскую степь, я собрал группу из шести человек и отправился на заставу лейтенанта Екимовского.
   Почти одновременно со мной, к заставе подъехал бронетранспортер управления батальона с командиром майором Чуваевым С.А. и начальником штаба батальона, капитаном Копашиным В.В.. На минном поле и перед ним лежали трупы животных. Рядом, сгрудившись в один большой гурт, стояли остатки, некогда большого стада... Лейтенант Екимовский, ещё не до конца отошедший от ночного 'боя', докладывал нам с комбатом все подробности ночного происшествия. Два бойца привели пастуха в лохмотьях, который находился под воздействием чарса (афганский гашиш) и ночного кошмара, моргая и глядя на нас отрешенным взглядом, причитая и повторяя, как мантру, что он 'гарип' (бедный)....
   Картина произошедшего, более-менее, была понятна и ясна. Пастух, обкурившись вечером и потеряв контроль не только над собой, но и над стадом, завалился в небольшую ямку и уснул. Неуправляемое стадо животных в кромешной темноте забрело на минное поле и встретило жесточайший отпор наших бойцов. В течение всего 'боя', пастух пролежал в своём укрытии. На нём не было ни малейшей царапины.... В оправдание своих солдат могу сказать следующее: в светлое время суток наблюдатели контролировали перемещения животных по степи, но ближе к вечеру, стадо спустилось в овраг и исчезло из поля зрения наблюдателей. Ночью бесконтрольное стадо 'скрытно' подошло к заставе, напоролось на минное поле и получило заслуженный отпор...
   Около сорока животных 'смертью храбрых полегли на поле сражений'. Естественно никто из нас не испытывал восторга по этому поводу. Более того, была очевидная вероятность того, что большое начальство будет, весьма, расстроено этим событием.
   Примерно через час, к месту ночного происшествия подошла группа старейшин из близлежащих кишлаков Джаргузар и Навиан. Через переводчика мы объяснили, что же произошло сегодня ночью. Они хватались за голову, бормотали себе под нос какие-то фразы, но никто не обращал на них внимание. Начальник штаба батальона вызвал группу саперов инженерно-саперного батальона 201-й мотострелковой дивизии, которые по прибытии на место, немедленно приступили к 'эвакуации' распухших на солнце тел животных и восстановлению минно-взрывных заграждений. Кто-то из стариков заикнулся о компенсации от потери части стада, но комбат в жесткой форме остановил афганцев и приказал удалиться, напомнив им о недавней гибели троих наших бойцов от рук, пришедших со стороны вышеупомянутого кишлака 'духов'.
   По окончании разбирательств, ко мне подошел Саша Екимовский и полушепотом шепнул на ухо:
  - Командир, бойцы, под шумок, отвели на выносной пост несколько баранов, какие будут указания?
  - Да, уж..... Пусть пока постоят в укромном месте, потом что ни будь, придумаем. Только чтобы никаких следов, чтобы всё было чисто.
   Я знал, что афганцы придя в себя, пересчитают оставшихся в живых овечек и коров, трупы эвакуированных животных и увидят численную разницу, между тем количеством, которое было до обстрела и тем, что осталось после происшествия. Поэтому я ещё раз обратился к лейтенанту Екимовскому:
  - Саня, сделай так, чтобы комар носа не подточил....
   Через пару дней, как и предполагалось, группа старейшин, в сопровождении заместителя начальника политотдела 201 мотострелковой дивизии, прибыли в мою роту, с целью обследования расположения застав и бронетехники, на предмет наличия животных. К нашему счастью, никаких следов присутствия овец обнаружено не было, и афганцы не солоно хлебавши, уехали восвояси ...
   Между тем, в течение нескольких дней, личный состав батальона питался свежим бараньим мясом...
  
   Часть семьдесят первая.
   Непосредственно перед выводом войск, в батальон зачастили проверяющие. Через два дня после ночного 'боя' со стадом овец, в батальон приехал представитель отдела службы войск штаба 40-й армии, в звании майора. Я встретил офицера на заставе первого взвода. Мы познакомились с майором. Он, как и я оказался выпускником Омского ВОКУ и учился с моим первым комбатом майором Алексеевым, под началом которого после выпуска из училища, я служил в Центральной группе войск. Проверяющий попросил построить весь личный состав подразделения для проверки. Каждый солдат и сержант называли свои должности, звания и фамилии, а проверяющий сверял их со сведениями из штатно-должностной книги (ШДК). Затем была проведена проверка оружия и наличие техники на заставе. Вся процедура заняла не более часа, и мы отправились на заставу второго взвода. Время в пути заняло не более десяти минут. Перед входом в заставу нас встретил лейтенант Екимовский Александр. Я попросил построить личный состав, незадействованный в несении службы. Сборы были недолгими, лишь водители бронетранспортеров немного задержались, так как они обслуживали технику и были в мазуте.
   Наконец все бойцы, в две шеренги, с оружием стояли в землянке перед кроватями. Каждый солдат представлялся проверяющему. Майор сверял данные военнослужащих с ротной ШДК. В это время я обратил внимание, что в распахнутое окно доносятся одиночные автоматные выстрелы.
  - Лейтенант Екимовский, у вас все бойцы в строю? - спросил я у взводного.
  - Так точно, товарищ старший лейтенант, - уверенно ответил Александр Екимовский.
  - Что это за стрельба на стрельбище? - было ощущение, что кто-то стреляет одиночными выстрелами из автомата...
  - Никто не может стрелять, весь личный состав здесь, за исключением трёх солдат, которые находятся на наблюдательных постах, - ответил начальник заставы.
   Майор подозрительно посмотрел на нас обоих.... В этот миг, дежурный по заставе забежал в помещение и благим матом заорал:
   - БТР горит!
   Только этого ещё не хватало до полного комплекта неприятностей, обрушившихся в первые дни моего пребывания в должности командира роты...
   Выбежав на улицу, мы увидели языки пламени, вырывающиеся из открытых люков, в районе двигателей бронетранспортера, стоящего в окопе, в пятидесяти метрах от нас, и разлетавшиеся в разные стороны трассирующие пули боекомплекта, находящегося внутри БТРа. Пожар ежесекундно набирал силу, а интенсивность разлета пуль увеличивалась с геометрической прогрессией. О тушении пожара не могло быть и речи, тем не менее, командир взвода надел на себя два тяжелых бронежилета, каску и по ходам сообщения подскочил к бронетранспортёру с левого борта, прихватив с собой два огнетушителя. В этот момент из верхних люков усилился нескончаемый вылет пуль, и пламя охватило задние пары колес БТРа, окутав черным дымом всё вокруг так, что едва было видно фигуру Александра Екимовского.
  - Саня, уходи быстрее от 'коробочки'! - скомандовал я....
   С проверкой, мягко говоря, не повезло. Как назло всё происходило на глазах майора, и он стал невольным свидетелем чрезвычайного происшествия на моей заставе. Я ещё раз крикнул взводному, чтобы тот отошёл от бронетранспортера. Лейтенант и сам видел тщетность своих усилий, потому что пожар полыхал по полной программе, и подобраться к месту горения было невозможно. К тому же была вероятность взрыва топливных баков. Мы отвели личный состав в помещение заставы и ждали окончание пожара....
   Проверяющий, видя моё состояние, оказался нормальным мужиком. Он отвёл меня в сторону и сказал:
  - Старлей, не переживай сильно, я представляю сколько тебе придётся разгребать завалов и писать объяснительных, тем более вывод войск близко. БТР восстановлению не подлежит - это точно. Мой совет - его надо списать на 'боевые потери'... Что ты будешь делать с ним, я не знаю. Но ты должен знать, я никому ничего докладывать не буду...
   К сожалению, я не запомнил фамилию майора, который мог перевернуть мою судьбу в один миг, но я всегда с благодарностью вспоминаю этого офицера, выпускника прославленного Омского высшего общевойскового командного дважды Краснознаменного училища имени М.В. Фрунзе...
   Половина горы свалилась с моих плеч. Проверяющий уехал в управление батальона, пообещав доложить комбату, что вины офицеров роты в случившемся нет....
   На самом деле я прекрасно понимал, что результатом пожара были элементарные нарушения мер безопасности при выполнении регламентных работ при обслуживании техники. Мысленно я представил, как мог загореться бронетранспортёр. Во-первых, перед началом работ с аккумуляторов не были сняты клеммы, и от этого, скорее всего, произошло короткое замыкание. Во-вторых, возможно солдаты могли устроить перекур внутри БТРа, а когда внезапно поступила команда на построение, впопыхах бросили окурки на днище бронетранспортера, которые попали на промасленную ветошь. При температуре воздуха около пятидесяти градусов внутри бронетранспортёра, загорание произошло мгновенно....
   После отъезда майора у меня состоялся обстоятельный разговор с командиром взвода. Тяжело было смотреть на лейтенанта Екимовского, я представлял себя на его месте, но, по существу, мы оба должны были разделить груз ответственности за это происшествие. К этому моменту пожар закончился. Мы осмотрели бронетранспортёр. Внутри не было живого места. Всё внутреннее пространство было изрешечено пулями. Все приборы наблюдения и прицел пулемётов выведен из строя. Двигатели расплавились, резина колес выгорела дотла...
  - Саня, что будем делать? - начал разговор я.
  - Не знаю, надо попробовать восстановить то, что можно, - задумчиво ответил взводный.
  - Да, пусть техник с водителями полазят по свалке техники и что возможно подберут там, предварительно составив опись всего, что необходимо. Надо проехать на дивизионный склад запчастей и там посмотреть то, что можно взять или поменять на нашу 'валюту'...
   Работа предстояла большая и серьёзная, а времени на восстановление бронетранспортёра уже не было. Главное, чтобы БРТ мог передвигаться на колесах.... Забегая вперед, скажу, что этот злополучный БТР-70, в сопровождении лейтенанта Екимовского доехал до границы и там благополучно был передан на утилизацию....
  
   Часть семьдесят вторая.
   Время неумолимо приближало срок вывода нашего батальона из Афганистана. Готовились передаточные ведомости и акты, составлялись всевозможные списки, которые корректировались по нескольку раз в день. Подготавливались помещения застав и техника к передаче афганской армии. Времени на все подготовительные мероприятия катастрофически не хватало. Тем не менее, 27 июля 1988 года, я отметил свой двадцать шестой день рождения в кругу своих друзей-сослуживцев.
   1 августа 1988 года, из штаба батальона поступила команда о передаче застав батальона и техники военнослужащим афганской армии. Ближе к вечеру 2 августа, в расположении заставы первого взвода появились 'сарбосы' (солдаты афганской армии), в количестве десяти человек. Я познакомился с командиром взвода и сказал ему, чтобы он компактно разместил своих подчинённых в землянке. Мы вместе прошли по территории заставы. Я показал афганцу границы минных полей, все помещения - землянку для личного состава, кухонное помещение и столовую, канцелярию командира роты и взвода, склады боеприпасов и продовольствия. В заключение я провёл командира 'сарбосов' в крытый бассейн, который накануне был наполнен чистой водой. Я видел глаза афганца и слышал, как он щелкает языком в знак удовлетворения от увиденного. Поэтому, не оттягивая в долгий ящик процедуру передачи заставы, я пригласил командира в свою канцелярию для подписания акта приёма-передачи имущества и помещений. Кроме помещений, мы передавали тяжелое вооружение: автоматические гранатометы АГС-17, пулеметы ДШК и 'Утёс', боеприпасы ко всем видам вооружения. С такими запасами афганцы могли воевать не менее полугода. При себе мы оставили личное стрелковое оружие с одним боекомплектом и ручные гранатометы.
   Утром следующего дня была назначена передача техники на площадке перед въездными воротами в штаб батальона. Вечером командиры взводов по радиосвязи доложили о передаче своих застав афганцам. Я уточнил порядок сдачи техники и пожелал им быть бдительными и усилить наблюдение за 'сарбосами' на своих заставах, выставив рядом с ними охрану. Надо сказать, что к 3 августа две трети личного состава подразделений нашего батальона уже отправилась в Союз рейсами транспортной авиации, поэтому к моменту передачи застав афганцам, в расположении оставалось минимальное количество солдат и офицеров.
   Беспокойная крайняя ночь на заставе прошла в ожидании предстоящих событий. Я старался свести к минимуму общение с командиром 'сарбосов' и не заснуть в ответственный момент, хотя утро следующего дня не сулило ничего хорошего....
   На утро я привёл себя в порядок и в крайний раз окунулся в прохладу бассейна. Солдаты последовали моему примеру. После нас, не снимая обмундирования, в бассейн запрыгнули афганцы. Было такое ощущение, что они в первый раз увидели воду в бассейне. Они радовались как дети. А выйдя из воды, стали валяться в пыли и кричать от восторга... От увиденного мы были в шоке...
   На построении взвода я сказал несколько напутственных пафосных слов своим бойцам:
  - Товарищи солдаты и сержанты, подходит к завершению наше пребывание в Афганистане. Нам ещё предстоит сложный этап переброски в Союз. Главное - мы с вами выполнили, поставленную перед нами задачу и сохранили свои жизни. Осталось совсем немного. Каждый отвечает за каждого. Помните, нас ждут родные и близкие... Лица бойцов были серьезны и сосредоточены. Я скомандовал:
   - По машинам!
   Я никак не мог отделаться от мысли, что эти мгновения - последние на Афганской земле. Несмотря на договорённости, достигнутые между командованием 40-й армией и основными главарями банд-формирований о соблюдении перемирия во время вывода войск, меня не покидала тревога о том, что афганцы, оставшиеся на заставе, могут выстрелить нам в спину. Мы развернули стволы в сторону заставы, и на предельной скорости рванули вдаль, оставляя за собой клубы афганской пыли...
  
  Часть семьдесят третья.
   Нам осталось передать технику афганцам...
  На площадке, перед расположением батальона, в три ряда стояла техника второй и третьей роты. Ближе к обеду появилась группа афганцев во главе с полковником афганской армии, ответственного за приемку техники. Они распределились по нашим машинам и стали тщательнейшим образом принимать нашу технику. По большей части не было заметно горячего желания принять наши бронетранспортеры и БРДМы. Они выискивали малейшие изъяны. Доходило до того, что трещина стекла на спидометре приборной панели расценивалась, как большой недостаток, не позволяющий принимать машину. Один 'специалист' попросил запустить двигатель БРДМа. Работая на холостом ходу, двигатель слегка раскачивался, на что принимающий технику сказал, что он не закреплен должным образом. Я пытался возразить ему:
  - На холостом ходу такая работа двигателя, вполне нормальная и лёгкое покачивание двигателя происходит от того, что он закреплен на специальных подушках.
   Я попросил водителя прибавить обороты, двигатель устойчиво стал работать, не раскачиваясь. Но видимо это не очень-то волновало принимающую сторону. В своих тетрадках они ставили какие-то отметки, говорящие о том, что данный экземпляр техники не подлежит принятию...
   Всё мероприятие проходило в условиях сильнейшей жары. Организм обезвоживался, и кровь буквально закипала. Кто-то из офицеров отправил бойцов на дивизионный водозабор, который по существу уже не работал в нормальном режиме, обеспечивающем обеззараживание воды.... Начальник медицинской службы батальона капитан Шалашников Михаил снабдил всех военнослужащих таблетками, проинструктировав о том, что они помогут нам преодолеть жажду голода и взбодрят организм в течение нескольких суток.
   После обеда начала вырисовываться следующая картина: помимо сгоревшего бронетранспортера, в моей роте афганцы не принимали две единицы техники. Я доложил об этом комбату. Нервы у всех были на пределе. Мы готовы были на крайние поступки. Майор Чуваев С.А., в присутствии полковника афганских вооруженных сил, отдал распоряжение о том, чтобы технику, которую не принимали афганцы, переместили в овраг и расстреляли из ручного гранатомёта, составив соответствующие акты и зафиксировав подрыв на фотопленку....
   Услышав распоряжение комбата, афганский полковник встал перед моей машиной и замахал руками, показывая нам, что не надо никуда ехать. Я попытался отодвинуть полковника, но офицер стоял как скала, к тому же, на помощь ему подоспели 'сарбосы'. Расчёт майора Чуваева оказался правильным. Все технические формальности были улажены, и большая часть техники была передана афганцам. Тем не менее, небольшая её часть должна была преодолеть марш до границы Афганистана с Советским Союзом своим ходом. В их числе был БТР Александра Екимовского, который на сцепке благополучно доехал до Союза....
   В самый последний момент нам, командирам второй роты - старшему лейтенанту Ефимкину Сергею, части офицеров и прапорщиков управления батальона и мне, поступила команда: вместе с остатками своих подразделений убыть на аэродром Кундуза и быть в готовности к вылету в Союз. В батальоне оставалось минимальное количество военнослужащих и техники, которые самостоятельно должны были отправиться к границе....
  
  Часть семьдесят четвёртая.
   Ожидание борта на кундузском аэродроме заняло не менее двух часов. На окрестности спустилась непроглядная ночь, и мы с переполняющими нас чувствами сидели в ожидании отправки на Родину. Услышав в ночном небе гул двигателей Ан-12, мы были ещё на один шаг ближе к дому...
   Погрузка в самолёт прошла быстро и без суеты. Один из членов экипажа сверил списки военнослужащих батальона, переданные ему начальником штаба. Важно было в этой неразберихе никого не оставить в Афганистане. Но, судя по тому, что все благополучно добрались до конечного пункта назначения, всё было организовано на достойном уровне.
   Улетая одним из крайних бортов из Кундуза, никто не мог гарантировать нам безопасный взлёт. Фактически не осталось ни одного подразделения охраны аэродрома, которое могло предотвратить обстрел нашего борта, но об этом в ту минуту никто не думал или дел вид, что не думает. В самолёте выключили свет. Нас, офицеров и прапорщиков стоя разместили в гермокабине. Мы стояли и держались друг за друга, не давая упасть при взлёте. После разбега, самолет оторвался от взлётной полосы и резко заложил вираж, набирая высоту. Мы попадали на колени и еле удерживались в таком положении. Ан-12-й набрал высоту и вышел на заданный курс. В салоне включился свет, мы расположились кто где.
   Через несколько минут в кабине пилотов открылась дверь, и командир экипажа неожиданно произнёс самую долгожданную для всех нас фразу: 'Самолет Ан-12-й, борт номер 025, пересёк границу Союза Советских Социалистических Республик'!
   Этот день и ночь с 3 на 4 августа 1988 года я запомнил на всю оставшуюся жизнь... Для нас афганская война закончилась. Эмоции переполняли каждого, кто находился сейчас в этом самолёте. Не сговариваясь, мы закричали протяжное:
  - Урааааа!
   Мы обнимались друг с другом и не могли успокоиться от радостного момента. К горлу подкатил комок и на глазах выступили слёзы счастья...
   Откуда не возьмись, в руках у старшины второй роты, прапорщика Александровича Ивана, появилась бутылка самогонки. Как всегда, вторая рота заранее позаботилась о праздновании знаменательного события. Сергей Ефимкин подмигнул старшине, и по мановению волшебной палочки старшина разлил всем присутствующим первача. Не успели мы опустошить содержимое, как самолет приступил к снижению.
   На военном аэродроме Какайды в Термезе нашей группе организовали небольшой митинг по поводу прибытия на родную землю. Нам вручили пластинки с песнями на афганскую тематику. Затем, в выставленные перед нашими шеренгами ящики для оружия, мы сложили свои автоматы, пулемёты, гранатомёты и стройными рядами отправились в палаточный городок, расположенный неподалеку. Сергей Ефимкин передал встречающему нас офицеру территориального управления КГБ СССР коробку с телевизором Panasonic и видеомагнитофон этой же марки, которые его попросил сопроводить куратор нашего батальона, полковник Эргашев. Странное дело, нас толком никто из пограничников не проверял. Пограничники сверили списки прилетевших военнослужащих с их личными документами и всё. А ведь нас инструктировали, и мы бойцов запугали, что ни в коем случае нельзя провозить через границу запрещенные вещи. Вся встреча нашего сводного подразделения показалась быстрой и незатянутой. Всё самое интересное ожидало нас впереди.
  
  Часть семьдесят пятая.
   В палаточном городке нас встретили прилетевшие накануне офицеры и прапорщики батальона. Мы разместили своих бойцов по палаткам, организовали ужин из сухого пайка. И уже через несколько часов часть солдат и сержантов нашего батальона, прилетевшая днём ранее, отправилась на погрузку в самолет Ил-76, увозивший их в восточные военные округа нашей страны. Мы горячо прощались со своими бойцами, которые с честью выполнили свой долг перед Родиной. Теперь им предстояло дослуживать свой срок до первого приказа о демобилизации, но уже не под нашим началом.... На следующее утро очередная партия военнослужащих отправилась во внутривенные военные округа.
   Позволю себе сделать небольшое отступление. Как известно, мой младший брат служил водителем КАМАЗ-4310 в батальоне охраны штаба Сибирского военного округа. В ночь на 4 августа его роту подняли по тревоге и отправили в аэропорт Толмачёво города Новосибирска. Рядом с взлётно-посадочной полосой несколько автомобилей ожидали прибытие самолетов. После приземления Ил-76 из задней аппарели показались загорелые военнослужащие в 'афганках' с 'дипломатами' в руках. По внешнему виду и наградам на груди, Олег понял, что это борт с 'афганцами'...
   В течение нескольких минут бойцы погрузились в КАМАЗы и направились на временное размещение в пересыльный пункт. В кабину к брату бесцеремонно сел рядовой Серик Сартаев, боец моей третьей роты.
  - Слышь, брат, откуда борт? - обратился к нему Олег.
  - Мы из Кундуза вчера прилетели, с Афгана, сегодня неизвестно куда отправят, - ответил Серик.
  - А где в Кундузе служили? - поинтересовался брат.
  - В батальоне охраны Кундузского аэродрома.
  - Ух ты! У меня брат в Кундузе в батальоне охраны служит.
  - А как его фамилия? - спросил Серик.
  - Коряков, - уверенно ответил Олег.
  - Не может быть, это наш ротный, старший лейтенант Коряков Юрий Михайлович, - продолжил рядовой Сартаев.
  - Правильно, это мой старший брат.
  - Я не верю, покажи 'военник', - не унимался сердобольный боец.
  По приезду в батальон охраны штаба Сибирского военного округа, все солдаты сгрудились вокруг брата, он достал военный билет, чтобы мои сомневающиеся сослуживцы-подчиненные смогли лично удостовериться, что на самом деле перед ними настоящий младший брат их командира роты...
   Увидев знакомую фамилию и место призыва брата, восторгу моих бойцов не было предела. Такое могло случиться только в фантастическом фильме. Солдаты стали хлопать Олега по плечу, приговаривая:
  - Ну, у тебя брат, настоящий мужик! Видишь, мы все живыми вернулись домой - это и его заслуга!
   Олега переполняло чувство гордости за меня, а бойцы, в знак благодарности и неожиданной встречи подарили ему маленькие афганские бакшиши (подарки).
  - Так значит, брат вышел из Афгана вместе с вами? - спросил Олег.
  - Конечно, он сейчас в Термезе, вместе с остальными офицерами и прапорщиками батальона...
   Узнав, что Серика направляют в Абакан, брат передал рядовому Сартаеву адрес родителей, с тем, чтобы он смог побывать у нас в гостях и лично сказать, что их сын в Союзе. Олег был безмерно рад и счастлив за меня. Он был первым из родственников, кому я сказал, что еду служить в Афганистан. Вот теперь он мог спокойно выдохнуть и перевести дух.
   Всё самое плохое, что могло случиться уже позади....
  
  Часть семьдесят шестая.
   Ночь 4 августа 1988 года прошла под звуки прилетающих и отлетающих бортов. Накопившаяся усталость компенсировалась безмятежным состоянием спокойствия и умиротворения. Мы по-настоящему были счастливы и в полной мере наслаждались этим положением. Мы наконец-то вернулись в мирную обстановку, к которой ещё надо было привыкать. Впереди были новые назначения и новое место службы. Поговаривали, что каждый из офицеров должен убыть к тому месту, откуда его направляли в Афганистан, а тот, кто прибыл из групп войск, из-за границы, должен был поступить в распоряжение штаба округа, где находится военное училище, которое он заканчивал. Следовательно, моя дорога была в направлении Новосибирска, но к этим размышлениям мой мозг ещё не был готов. Сейчас в головах моих сослуживцев царила полнейшая расслабленность и эйфория. Личный состав почти всех подразделений батальона был отправлен в дальние военные округа, а мы - офицеры и прапорщики были предоставлены сами себе.
   Первым делом мы снарядили командира взвода обеспечения батальона прапорщика Кололу Игоря, для отправки телеграмм своим родным и близким. Каждый, на листке бумаги написал несколько строк и адрес, куда необходимо было отправить долгожданную весточку. Я написал коротко и лаконично: 'Мама и папа, я в Союзе, Юра. Ура!'. Эта телеграмма до сих пор сохранена в домашнем архиве.
   После обеда оставшиеся офицеры и прапорщики нашего батальона, а также несколько солдат-срочников из управления батальона, со всем скарбом загрузились в ЗИЛ-131-й и направились в военный городок мотострелкового полка Термезского гарнизона. Мы разместились в кирпичной казарме на третьем этаже, чемоданы с личными вещами составили в комнату для хранения оружия, привели себя в порядок, переоделись в гражданскую одежду и вышли на улицу мирного, но прифронтового Термеза....
   Яркое и жаркое солнце сквозь вековые чинары ласкало нас своими лучами. Синее, бездонное и мирное небо дарило надежду на счастливую и долгую жизнь. С моих губ не сходила радостная и счастливая улыбка. В этот миг мы считали себя победителями, потому что каждый из нас с честью выполнил свой воинский долг перед Родиной и вернулись живыми. Мы были в ожидании новых и больших перемен в своей жизни в лучшую сторону.
   Мы шли по улице и прохожие, оглядываясь на нас, дарили нам свои приветливые взгляды. Торговцы фруктами зазывали нас к своим прилавкам. Немногочисленные девушки с участием смотрели в наши ищущие глаза...
   Какой-то аксакал, в чалме, халате и с седой бородкой остановил нас и спросил меня:
  - Огил, сиз озбекмисиз? (Сынок, ты узбек?)
  В очередной раз меня признали за своего. Так было в Комарно, на юге Чехословакии, по сути, венгерском городе. Когда я служил в этой стране, ко мне постоянно обращались на венгерском языке. Так было в родном Абакане, где соседка хакаска всё время заставляла признаться, что я хакас. Теперь вот старик узбек, увидев моё загорелое лицо с черными усами, обратился на узбекском языке.
  - Нет, я не узбек, отец.
  - Вай, почти как мой син, толко чут ты вище. Ты же из-за речки вернулся?
  - Да, отаси (отец на узбекском), - ответил я.
  - Мой син служит в Пули-Хумри, писаль писмо, что скоро будет дома. Так вот я приехаль его встречать. Ты не видель его?
  - Как зовут сына?
  - Ариф Худанкулов, может, знаещь?
  - Нет, отец, не знаю я его, но он точно скоро будет дома, и вы его обязательно встретите!
   Отойдя несколько шагов, я обернулся и поглядел на аксакала. Он стоял и смотрел нам вслед, отвешивая низкие поклоны, прижимая руки к груди, представляя на моем месте своего Арифа...
   Дай Бог здоровья всем отцам и матерям, которые самозабвенно ждали своих сыновей и дочерей из Афганистана. Ещё больше сил нужно матерям, которые не встретили самых дорогих и близких им людей...
   Большой и дружной компанией мы зашли в небольшой фотосалон на улице Первомайская, где сфотографировались на память об этом знаменательном событии...
   Потом были многочисленные банкеты, поездка с Артуром Егиазаряном в Ташкент, встреча с комбатом после многокилометрового марша от Кундуза до Хайратона, переселение в гостиницу...
   17 августа 1988 года начальник штаба батальона, капитан Копашин В.В. вручил мне предписание и перевозочные документы для отправки к новому месту службы. 24 августа 1988 года я должен был быть в штабе Сибирского военного округа, в Новосибирске. Днём следующего дня я улетел из Термеза в Ташкент, и через пару дней я был в родном Абакане. Уже дома я почувствовал себя нехорошо и обратился в медсанчасть местного гарнизона, где мне выписали направление в инфекционную больницу. У меня диагностировали самую распространённую афганскую болезнь - гепатит... Да, в самый последний день, передавая технику афганцам, я выпил 'сырой' воды и подхватил заразу...
   Через месяц с небольшим меня выписали из больницы, и уже 4 октября я шёл по осеннему Новосибирску, в направлении штаба Сибирского военного округа. Не обращая ни на кого внимания, спокойно вышагивая по тротуару вдоль Красного проспекта, я услышал визг тормозящих шин большегрузного автомобиля. Затем последовал, страшной силы, воздушный сигнал... КАМАЗ остановился рядом со мной, и из него выскочила знакомая худющая фигура моего младшего брата. Олег подбежал ко мне, мы крепко обнялись, долго стояли и не могли освободиться из объятий друг друга. Мимо проходила старушка, она остановилась и удивлённо произнесла надолго врезавшуюся в память фразу:
  - Где это видано, чтобы солдат обнимался с офицером.... Я всё видела, но чтобы вот так, солдат с офицером, стоят и обнимаются...
  - Это мой старший брат, он вышел из Афганистана, - повернувшись к бабуле, сказал, как отрезал, младший сержант Олег Коряков.
  Бабушка пошла своей дорогой, а мы с братом ещё долго стояли и смотрели ей вслед.
   Круг замкнулся. Олег первый кому я сказал, что еду в Афганистан, и он же подвел черту, сказав, что я вернулся из Афганистана...
  
  
  *****
  
  
  Послесловие.
  
   Выбранный повествовательный жанр в виде дневника - это способ зафиксировать события на 'бумаге', которые происходили с его автором, вспомнить людей, с которыми сводили те или иные обстоятельства, рассказать о времени...
   Я попытался как можно точно и последовательно вспомнить эпизоды своей службы в Афганистане, с небольшими отступлениями. Что из этого вышло, пусть оценят те, кто прочитал эту повесть до конца.
   В рамках предложенного повествовательного жанра, мне не хотелось давать оценок и обстоятельно анализировать поступки людей и события. Я попытался вспомнить и рассказать в доступной форме о буднях подразделений, в которых я служил в Афганистане.
   Повторюсь ещё раз, у нашего батальона не было своего 'Сталинграда', мы не совершали героических поступков, мы просто ежеминутно выполняли поставленную перед батальоном задачу.
   В Афганистан я приехал офицером, имеющим трёхлетний опыт службы в войсках и с багажом знаний, полученных в военном училище. С особой благодарностью вспоминаю командиров Омского высшего общевойскового командного дважды Краснознамённого училища имени М.В. Фрунзе: командира 4-го курсантского батальона полковника Молчанова Владимира Николаевича, командиров 10-й курсантской роты - старшего лейтенанта Сергуна Игоря Дмитриевича и капитана Любезного Александра Николаевича, командира 2-го курсантского взвода - капитана Казака Анатолия Антоновича. Большое влияние на моё офицерское становление оказали мой первый командир роты в войсках - гвардии капитан Липаткин Александр Васильевич, командиры взводов: - гвардии старший лейтенант Балаев Артур и гвардии старший лейтенант Вожов Евгений. Мне очень повезло на встречи с настоящими офицерами-профессионалами и просто хорошими людьми, их было подавляющее большинство.
   Отдельное огромное спасибо хочу выразить своей жене, Светлане. Во многом благодаря ей, я написал эту повесть. Она верная, надёжная и любимая женщина, вдохновившая меня на написание воспоминаний, и которая помогла в редактировании рукописи.
   В молодости мы все в той или иной степени совершали безрассудные действия, за которые иногда бывает стыдно до сих пор. Но они были и стали частью нашей жизни. О некоторых событиях и о людях я не стал писать, потому что до сих пор эти люди живут рядом с нами. У них есть родные и близкие. Только по этой причине не хочется ворошить прошлое. Все звания и фамилии в дневнике подлинные, кроме одной. Фамилию одного военачальника я изменил по вышеупомянутым причинам и потому, что его уже нет с нами.
   Пусть не вошедшие в повесть странички моей далёкой молодости останутся, в том числе, и на моей совести. Наверно ещё не пришло то время, когда можно и нужно об этом писать.
   Мы разъехались по своим новым и старым гарнизонам. Разъехались так, как будто никто и никогда больше не встретится в этой жизни. Да, мы оставили друг другу адреса своих родителей, в надежде, что будем писать и сообщать о себе приятные новости. Но почему-то, спустя небольшой промежуток времени, крепкие и надежные связи были утеряны. Что произошло, что случилось с нами?
   А случилось то, что в один миг поменялась страна. В Афганистан нас отправляла большая и великая держава - Союз Советских Социалистических Республик и все надежды и ожидания по возвращении домой, были связаны с ней. Возвратились мы в разрываемую противоречиями и назревающими переменами страну, в которой мы оказались ненужными изгоями. В тот момент мало кому было дело до искалеченных судеб многих 'афганцев', до их физических ран и душевных мук. И чаще всего, нам самим приходилось искать себя и своё место в изменившемся мире - политики были заняты своими делами. Некогда большая страна в одночасье превратилась в пятнадцать 'независимых' государств. Так же как и новые страны, мы поодиночке находили себя в новой жизни, а народные избранники своим постановлением Съезда народных депутатов СССР от 24 декабря 1989 года", осудили решения о вводе советских войск в Афганистан в декабре 1979 года. В один миг 'афганцы' из героев превратились в сброд калек, бандитов, наркоманов и алкашей... Но как показало время, подавляющее большинство моих сослуживцев и в мирной жизни подтвердили свой особый статус.
   Память избирательна по своей сути. Много событий, из почти двухлетней жизни в Афганистане, безвозвратно улетучились в астрал, и восстановить их со скрупулёзной точностью, не представляется возможным, да и нет в этом особой необходимости. Так же и люди. Есть те, кто постоянно на связи и с кем приятно посидеть в дружеской обстановке и вспомнить о далекой боевой молодости, а есть такие, чьи фамилии и имена за давностью лет стёрлись из памяти.
   Если бы у меня была возможность что-то изменить и вернуться в прошлое, я бы ничего не стал менять глобально, кроме одного. До сих пор корю себя за то, что когда появилась возможность, не стал ходатайствовать перед вышестоящим командованием о представлении к наградам своих подчинённых. Была бы моя воля, я отметил бы почти всех своих бойцов и офицеров, потому что они каждый день были рядом, подставляли своё плечо и наравне со мной испытывали тяготы и лишения.
   У нас были самые лучшие солдаты, сержанты, прапорщики и офицеры. Им особая благодарность, почёт и уважение, и низкий поклон родителям, которые воспитали таких сыновей.
   Мне жаль, что я не представил к награде лейтенанта Александра Екимовского... Всякое у нас было в совместной службе. Мы оба были взводными в Файзабаде. Почти одновременно нас перевели в Кундуз. Крайний, перед выводом, месяц Саша служил под моим началом в третьей роте. И здесь были небольшие нюансы. Помню, как он подошёл ко мне после вывода войск, в Термезе и сам спросил:
  - Командир, почему ты меня не представляешь к награде, неужели я не заслужил хотя бы медаль за 'Боевые заслуги'?
   В то время я был максималистом и посчитал, что Александр 'не навоевал' на медаль, тем более такое обращение слегка напрягло меня. У нас в батальоне многие офицеры и прапорщики, я уже не говорю о солдатах, уехали из Афганистана без боевых наград. Я не захотел обесценивать награду, буркнув что-то нечленораздельное, и отвернул глаза в сторону.
   Буквально за час до этого разговора, ко мне подошёл сержант, писарь начальника штаба батальона и обратился с предложением:
  - Товарищ старший лейтенант, на вас было представление к ордену. Хотите ускорить его получение?
  - Что я должен для этого сделать?
  - Сто чеков и орден будет вручён быстро, - ответил сержант.
  - Насколько быстро?
  - Очень быстро....
  - А не пошел бы ты на слово из трёх букв!!! Причём здесь 100 чеков? Если есть представление, я рано или поздно получу свою награду, но тебе сынок платить 100 чеков я не намерен....
   Вечером я встретился с Сергеем Ефимкиным, и он рассказал похожую историю про аналогичное предложение писаря.
  - Юра у них там, наверху всегда так, 'Ваньке за атаку хрен в сраку, а Машке за ....., Красную Звезду', - Серёга не стеснялся в выражениях, вновь напомнил поговорку солдат, прошедших Великую Отечественную войну, и его можно было понять.
   Мы оба почувствовали неладное, но не стали выяснять у начальника штаба подробности. Нам просто надо было скорее уехать домой. И вот тут, после столь некрасивого предложения, состоялся разговор с Александром Екимовским....
   Имей я в то время такой же житейский опыт за плечами, какой я имею сейчас, не раздумывая, написал бы рапорт о представлении его к награде, но рассуждать сейчас в сослагательном наклонении о событиях тридцатилетней давности, наверное, глупо. Я чувствую перед ним свою вину...
   Используя современные информационные технологии (Интернет), спустя почти двадцать лет после расставания в Термезе, я нашёл всех тех, с кем хочу общаться и кто мне по-настоящему дорог. Мы переписываемся и созваниваемся. Поздравляем друг друга с праздниками и личными знаменательными событиями. Отправляем друг другу посылки через знакомых. Несколько раз мы встречались хорошей и тёплой компанией в столице нашей Родины, в Москве.
   Встречу сослуживцев батальона в Москве, по случаю двадцатилетия вывода войск организовал Сергей Ефимкин. Мы были на торжественном собрании и концерте афганцев в Кремле. Для меня это первое и единственно посещение Кремлёвского дворца.
   Очередной большой юбилей вывода войск и встречу сослуживцев мы организовывали уже вместе с Сергеем, подключив Володю Чугришина, командира взвода миномётной батареи нашего батальона. Большое содействие в организации культурной программы нашей встречи оказал первый командир нашего батальона полковник запаса Салихов Анатолий Николаевич. Комбат организовал пригласительные билеты на всех участников мероприятия в Крокус Сити Холл...
   На встречу приехали солдаты, сержанты, прапорщики и офицеры из разных уголков бывшего Советского Союза: снайпер 2 роты - Рубин Вильяр Янович из Эстонии, пулемётчик 2 роты - Кабылов Абдыманап (Малик) Токтогулович из Киргизии, заместитель командира взвода 2 роты - Короблёв Дмитрий Викторович из Новокузнецка, старший стрелок 2 роты - Казанцев Алексей Леонидович из г. Камышлов Свердловской области, водитель БТР 3 роты - Космачев Виктор Николаевич из г. Бузулук Оренбургской области, пулемётчик 3 роты Кирюшкин Анатолий Сергеевич из Саранска, старший техник 1 роты Разаренов Алексей Иванович из Липецка (Москвы), командир взвода 1 роты Купин Артём Алексеевич из Горно-Алтайска Республики Алтай, командир огневого взвода минометной батареи - Чугришин Владимир Вячеславович из Москвы, замполит 2 роты - Тихонов Сергей Борисович из Новосибирска, командир 2 роты - Ефимкин Сергей Геннадьевич - из Москвы, командир 3 роты - Коряков Юрий Михайлович из Красноярска, командир батальона - Перевозчиков Сергей Геннадьевич из Москвы.
   Два дня пролетели, как один миг. Мы не могли наговориться. Вспомнились эпизоды службы, которые в силу прожитых лет и возраста забылись, но они послужили поводом для включения их в повесть.
   Положительный заряд эмоций от встречи останется до следующего юбилея. Организовав группу в мобильном приложении, мы практически двадцать четыре часа в сутки находимся на связи, и готовы в любой момент откликнуться на призыв о помощи. Часто, даже без повода, звонят простые солдаты и сержанты, которые были надёжной опорой там, за речкой и благодарят за то, что вернулись домой живыми. От этого тепло и радостно на душе и это дорогого стоит.
  Это и есть настоящее Боевое Братство!!!
   Значит, не зря всё это было...
Оценка: 8.26*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019