Про Аркашку.
-Не было у Аркашки матери, умерла она, - как-то раз, сидя за прялкой, начала вспоминать своё детство моя бабушка Аня. - Давно умерла. С отцом они вдвоём жили. А неподалёку от их дома, на небольшом взгорке, стояла толстая ветла. - Тонкая шерстяная нить быстро накручивалась на шпулю. - Из её молодых ветвей было так здорово делать свистульки! Срежешь ветку, отобьёшь рукояткой кожуру, аккуратно снимешь её, вырежешь пазы - вот тебе и свисток. А можно взять веточку побольше, вставить горошинку и тогда трель другая получается переливчатая, - она на мгновение остановила вращающееся колесо и посмотрела в окно. Три огромных, в несколько обхватов, ветлы, стояли на заболоченной лужайке, весенняя вода еще не вся убежала в пропитанную влагой землю. - А лучше всего свистульки у Аркаши выходили. Звучные - до половины деревни слышно. И мелодию приятную высвистеть можно было. То ли руки у него такие умелые были, то ли в ноже было дело, не знаю. Хороший ножик, острый, подарил ему папа - сапожник Илья Прохорович. Вот им Аркашка свистульки и мастерил. Бывало мимо идёшь к пруду, бельё полоскать, а из ветвей разные трели раздаются - это Аркашка свистульки новые опробывает. Он их множество делал, да соседским ребятишкам раздавал. Сам-то больше маcтерить, чем свистеть, любил.
-Эх! - вздохнула отчего-то моя бабушка. - В тот год ему как раз двенадцать годков исполнилось. Ребятишки на взгорке с мячиком из коровьих волос играли. Кинут вдаль и мчатся, кто первым до мяча добежит. Вот кто-то из ребят его под бугорок и бросил, - при этих словах голос её дрогнул. - Аркашка первым вниз бросился, а нож в руке держал. Он почти никогда с ним не расставался, даже на рыбалку на озеро брал. Привык так. И ничего. А тут споткнулся и неловко руку прямо перед собой выставил. Хороший нож был у него, острый, - повторилась моя рассказчица, - прошёлся по животу как лезвие бритвы, только охнул Аркашка и застыл на земле, ногами вздрагивая, взор свой не силах от голого живота отвести. - Бабушка зябко повела плечами, словно собственными глазами видела, как высыпались на траву, как стали расползаться по земле внутренности скованного ужасом мальчишки. А может она и впрямь видела всё это? И не бельё она вовсе ходила на озеро полоскать, а в ветвях вместе с тем Аркашкой сидела? Может и мяч тогда девчоночья рука кинула, оттого и боль старая до сих пор на сердце давит?
-Закричали дети, - продолжала рассказывать бабушка Аня, - Илья Прохорович на крик из избы выбежал. Увидел такое дело, к сыну кинулся. Как есть в слезах. Кишки ему вместе с травой в утробу сложил, на руки поднял и в мастерскую к себе понёс. Не мешкая, сапожную иглу схватил, суровыми нитками рану на животе стянул и в конюшню побежал. Никогда так не гнал сапожник свою лошадку, за две версты в пене пришла. Остановил у коновязи, только поводья на круп бросил и с дитём на руках к доктору поспешил. Промыли внутри всё, зашили. Доктор всё молча делал, ничего не говорил, лишь вздыхал да головой качал. Даже от денег отказался, словно винил себя в чём. Забрал Илья Прохорович сына и домой поехал.
Вроде и зажила, затянулась рана, да только не выздоровел Аркашка. Так и сидел целыми днями на завалинке, серо-зелёным лицом на солнышко пялился. Холодно ему всё было. А как осень пришла - совсем слег, так и не оправился. Снесли его на кладбище аккурат к покрову дню. А сам Илья Прохорович, ровно год спустя, как только на могилку сходил, на той самой ветле, в ветвях которой Аркаша сидеть любил, на кнуте взял да и повесился. А нож, говорят, он молотом на мелкие части разбил да в озеро покидал.
-Вот такая грустная история. А мальчишку того я до сих пор помню, хороший был мальчишка.
Мне показалось или в глазах бабушки действительно заблестели слезы?
