Okopka.ru Окопная проза
Кокоулин Андрей Алексеевич
Украинские хроники. В городе N

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения] [Рекламодателю] [Контакты]
Оценка: 4.48*8  Ваша оценка:

   Витька в первый раз видел, чтобы Палыч плакал.
  Крупный, седеющий мужик сидел на лавочке, всхлипывал и растирал кулаками слезы. Плечи его тряслись.
  - Кольку! - повторял он. - Его-то за что? Кольку моего!
   Все они, цеховая смена, стояли вокруг, сунув руки в карманы грязных, уляпанных спецовок и темнели лицами. Михал Михалыч сплевывал на потрескавшийся асфальт злой, накопленной, видимо, аж с четырнадцатого года слюной. Толик пробовал носком бота жестяную урну - бомм, бумм. Лёха-рыжий скрипел прокуренными зубами.
   От острого, почти физического ощущения чужой беды Витька ознобно повел плечами. В животе смерзлись кишки. Он видел, как мама плакала, когда умер отец, Танька ревела у него на груди после возвращения из магазина, где ее выпихнули из очереди и порвали рукав пальто, но тогда это почему-то не вызывало ощущения бездны, разверзшейся под ногами. Тогда было по другому, тухло, но не так безнадежно.
   Плачущий Палыч - совсем край.
  - Может, он спровоцировал чем-то? - предположил Лёха.
   Бымц! - отозвалась урна на новый удар Толика.
  - Чем? - поднял мокрое лицо Палыч. - Тем, что шел?
   Левый глаз у него покраснел, на щеке обозначились венозные жилки.
  - Может, сказал не то.
  - Ага, сказал не то, посмотрел не так, знаем, - проговорил Толик сквозь зубы.
   Лёха прикурил сигарету и сунул её Палычу в пальцы. Палыч благодарно кивнул, но так и не затянулся. Смотрел куда-то в пустоту между Михал Михалычем и Витькой. Сигарета обгорала.
  - А полиция что? - спросил Витька.
  - А ничего! - ожив, с остервенением сказал Палыч. - Свидетелей нет, показаний от Кольки...
   Из горла его вырвался скулёж, который бывает у побитой, бессильной собаки.
  - Палыч, ты это... - пробормотал Витька, которому от этого скулежа совсем поплохело.
  - Суки.
   Палыч, вывернув шею, уткнул щёку в плечо и затих, прикрыв глаза. Лицо его сделалось каким-то резким, угрюмым. Мёртвым.
  - "Правый сектор"? - спросил Лёха.
  - Они.
  - Тогда, понятно, бздит полиция.
  - А ты храбрый, да? - усмехнулся Толик, сплюнув. - Полицейским тоже жить хочется. Они теперь так, для красоты.
   Лёха выматерился.
  - Палыч, дай, если не будешь.
   Он потянулся за сигаретой в пальцах сидящего. Палыч с мелькнувшим в глазах слабым удивлением о наличии у него сигареты отдал. Столбик пепла упал под ноги.
   Лёха затянулся.
  - Колька-то жив?
  - Жив, - глухо ответил Палыч. - В больнице. Черепно-мозговая и, в общем...
   Он шумно втянул носом воздух и умолк.
  - Деньги нужны? - спросил Михал Михалыч.
   Палыч изобразил губами вялую усмешку.
  - А известно вообще, кто? - в очередной раз пнув урну, спросил Толик. - По именам? Или они в "балаклавах" были?
  - Двоих сразу задержали, - сказал Палыч. - Только через час и отпустили. Мол, случайные прохожие, даже избиения не видели.
  - Менты всё-таки козлы, - сказал Лёха.
  - А мы лучше? - спросил Толик.
  - А мы чё?
  - Вот именно. Мы - чё? Грузовики для АТО стальным листом обшиваем, и ничё.
  - И что ты предлагаешь?
   Толик посмотрел Лёхе в глаза.
  - Вылавливать по одному.
  - И что? И убивать?
  - Или калечить. Глаз за глаз.
  - Не, - сказал Лёха, - партизанщина - это дохлый номер.
  - Почему это? - прищурился Михал Михалыч.
  - Потому что мы - говно, - сказал Толик.
   Витька вздрогнул.
  - Я могу, - сказал он. - Раз они, то и я могу.
  - Не страшно? - спросил Лёха. - У этих сук тормозов нет. А у тебя? И ты один, а их - компания придурков.
   Витька пожал плечами.
  - Не терпеть же.
   Лёха бросил окурок в урну.
  - Тут как раз многие за то, чтобы потерпеть. Не лезть на рожон. К лету, говорят, освобождение будет.
   Палыч поднял голову.
  - Кого освобождать, Лёша?
  - Нас, Сергей Палыч! Вроде приказ есть. Мы с Харьковом - первые на очереди.
  - А чего нас освобождать? Зачем? Мы же вроде как не нуждаемся. Сидим себе тихо, лишь бы чего не случилось.
  - Потому что чего - в пустую-то? - нервно спросил Лёха-рыжий. - Меня шлёпнут - всем лучше будет? Или Витьку того же?
  - Это значит, Лёша, - сказал Толик, - что, если тебя шлёпнут, то, по крайней мере, кто-то здесь борется, кому-то поперёк горла нынешние порядки. Понимаешь? Не смирились, не всё равно. Когда люди готовы жертвовать собой ради других людей, ради другой жизни, значит, не потерянные ещё люди. Места живые.
  - Ага, только мне уже будет всё равно, - сказал Лёха.
   Толик хмыкнул, скривил морщинистое лицо с пятном давнего ожога.
  - Был здесь парень такой, Вася Пжинский, на бывшей Советской жил. Полгода назад трое этих, из "сектора", вломились к девчонке в квартиру. Девчонка красивая, живет одна. Родители где-то под Донецком с год как без вести пропали. Чего б и не вломиться к сепаратистке? Вдруг у нее в трусах запрещенная литература? Только не учли, что Вася у неё соседом по лестничной площадке оказался. На крик выскочил, те даже дверь закрыть не успели. То ли сторожил он, то ли еще что, может, чувства питал. Одному руку сломал, другого по яйцам отоварил, третьего урода из окна выкинул. Этаж, жалко, второй был.
  - И что? - спросил Лёха.
  - Арестовали Васю, дали, кажется, четыре года.
  - Так и я к тому же! - радостно заговорил Лёха. - Чего жопу рвать? Россия отмашку даст, всех тварей перевешаем.
  - Я к тому, что ты бы ни хрена не сделал со своей философией! - резко ответил Толик. - Пялился бы в "глазок", пока девчонку насиловали. Достоинство теребил. А вешать после драки все горазды! В первых рядах!
  - О! Наезды пошли! - Лёха развернулся на каблуках. - Я покурил, хватит. Мне такие разговоры не нравятся.
   Он прошёл в высокие ворота цеха и пропал в полутьме, прорезаемой искрами электросварки. Витька посмотрел в небо, на рваные весенние облака, похожие на ещё не сошедший местами снег.
  - Вы простите, мужики.
   Палыч несколько раз шмыгнул носом, отёр щёки ладонями.
  - Что делать-то будешь? - спросил его Михал Михалыч.
  - Не знаю. Передушил бы.
   Палыч медленно сжал пальцы в кулак.
  - Ты лучше посиди ещё. Подумай, взвесь, - сказал Михал Михалыч, присев рядом. - Караулить будешь? С молотком? С топором? И чего добьешься? В одиночку все же нельзя. Организация одиночек на раз щёлкает.
  - И что предлагаешь? - мёртвым голосом спросил Палыч.
  - Пока - собирать данные: где, когда, сколько, имена и фамилии, места проживания. И всё аккуратно конспектировать.
  - Для кого? Для СБУ?
  - На будущее.
   Палыч хмыкнул.
  - Ты уверен, что оно будет, будущее-то?
  - А это уж в наших руках.
  - О, мужики!
   Из-за здания цеха, улыбаясь, вышел, прошмыгнул мимо чахлых кустов Саня Лесоватов с термического участка. Ему было около сорока, крепкий, поджарый, он всегда двигался вихляющей, хулиганской походкой.
  - Чего сидим?
   Чумазый, в черной робе, подойдя, он по очереди пожал руки собравшимся. Витька от рукопожатия даже сморщился и украдкой несколько раз тряхнул кистью - больно крепкий у Лесоватова оказался хват.
  - У Палыча сын в коме, - сказал Михал Михалыч. - Того и сидим.
   Лесоватов помрачнел.
  - Это как?
  - Нацики, - сказал Витька.
  - Понятно. Что полиция?
   Палыч посмотрел на Саню Лесоватова.
  - А что полиция? У нас есть полиция? У них версия, что Колька сам... упал затылком... а потом ребра отбил...
   Он умолк. На шее его вздулись жилы, словно слова застряли в горле. Пальцы, все в черных точках окалины, белея, сцепились в "замок". Лесоватов сковырнул ногой случайный камешек.
  - И что думаете делать?
  - Не знаем пока, - сказал Толик.
  - Чего тут знать? - сказал Лесоватов со странной улыбкой. - Что у нас, нормальных мужиков не найдется?
  - И что? - спросил Михал Михалыч.
  - А ты, дядь Миша, подумай.
  - А и думать нечего, - качнул головой Михал Михалыч. - Ну, отлупим мы их, так их дружки на следующий день по домам пойдут. Ты, Саня, без семьи, а людям как? Вывезут да запытают. Или подстрелят, как Гришку Матвеева.
  - А я разве предлагал отлупить? - сплюнул Лесоватов.
  - Убить? - тихо спросил Толик.
   Лесоватов кивнул.
  - Они вроде как у "Вероники" тусуются. Жрут, спят, срут. Сколько их там? Два-три взвода, человек сорок, если по максимуму. Значит, нам нужно человек шестьдесят. Грамотно сделаем, всех накроем. - Он скрипнул зубами. - Всю погань. А на нет и суда нет.
  - Ты это, Сань, - оторопело проговорил Михал Михалыч. - Там же половине и двадцати нет, ты и их предлагаешь?
   Витьку продрало будто теркой - уж больно страшным сделалось лицо Лесоватова, заострилось, оскалилось.
  - Уже жалеешь их, дядя Миша? - медленно произнес он. - А я скидку на возраст делать не собираюсь. Это убийцы, дядь Миша! Убийцы. Сорок человек делают в городе, что хотят, убивают за русскую речь, насилуют, и я должен им в паспорт заглядывать? Ах-ах, молодому засранцу еще нет восемнадцати!
   Лесоватов наклонился.
  - Это мой город, дядя Миша.
  - Так-то так, - склонил голову Михал Михалыч, - тут спору нет. Но где ты возьмешь еще за полсотни таких как ты?
  - Я, наверное, пойду, - сказал вдруг Палыч.
  - И я, - произнес Толик, как-то мгновенно мрачнея и сжимая губы.
   И по урне снова засадил - бом-м!
  - У меня еще пяток парней сыщется, - сказал Лесоватов.
  - А я не пойду, - сказал Михал Михалыч, - и другим отсоветую. Почему? Чем больше народу, тем больше вероятность "казачка" из СБУ. Пересажают да переубивают вас всех, дурней. Вы еще только кучковаться будете, а на вас уже папки с именами-фамилиями приготовят. И камеры в недостройке где-нибудь на отшибе.
  - Дядь Миша, - сказал Витька, - вы еще скажите, что вас все устраивает.
  - Не устраивает, - скривил губы Михал Михалыч, - не устраивает. Только я никуда не набиваюсь. Из соображений безопасности. Как вариант предлагаю только собирать информацию, фиксировать. Оно надежней. И предать некому. Я тебе скажу, Витька, что народу подняться на гроши у нас только глазом поведи. Возможно, больше, чем вы на свою задумку соберете. Лучше уж тогда действительно по одному отлавливать.
  - Не ходят они по одному, - сказал Палыч. - Гопотой ходят, компанией.
  - Я, вот честно, не провоцирую, - сказал Михал Михалыч. - Мне уже и не нужно ничего. Ни гривней, ни радости. Но вам-то - жить!
  - И зачем так жить? - спросил Толик.
  - Тогда уезжайте! Благо, Россия близко.
  - Гонишь, дядь Миш? - ухмыльнулся Лесоватов.
  - Гоню! - с вызовом произнёс Михал Михалыч. - Ты подумай, Саня, чего хочешь. Ну, соберёшь ты людей, не проболтается никто, ладно. Ну, положите вы этих... А дальше что? Всё само рассосётся? Хрен!
   Он показал Лесоватову мосластый кукиш.
  - Ты про полицию? - спросил Лесоватов.
  - И про полицию! И про хреницию! И про нацбаты!
   Витька поёжился.
  Нацбатовцев он видел из окна, когда они орущим маршем шли по городу в сопровождении полиции. Прохожие спешили забиться в подворотни или ныряли в магазинчики. Нацбатовцы нестройно орали про Украину и погибших героев, которым слава. Попавшийся на обочине автомобиль просто сожгли.
   А еще, днем позже, проходя мимо, видел, как пятеро уродов, кажется, из "Волыни", грозились расстрелять тетку из ларька, как сепаратистку. Витрину у ларька в результате разбили. Водку и сигареты реквизировали. "Мы тебя защищаем, а ты, сука..."
  - Что ты молодёжь-то пугаешь? - сказал Лесоватов, заметив Витькину реакцию. - Будут нацбаты, разберёмся и с нацбатами.
  - Как?
  - Как получится.
  - Нет, Саня, - сказал Михал Михалыч, - пока они в силе - не получится. Пока у них есть поддержка...
  - Чья? - перебил Толик. - Народа?
  - И народа тоже. Но в первую очередь, власти, конечно же. И пока эта поддержка есть, не в наших возможностях что-либо сделать. Потому как это уже будет государственное преступление.
   Лесоватов скривился.
  - Как ты интересно все поворачиваешь, дядь Миша.
  - Я не поворачиваю, я трезво смотрю на вещи, Саня. Я пожил, извини, я застал и Хрущева, когда он МТО позакрывал, и Брежнева, и много кого еще. Всякое было, и смертей я повидал достаточно. Я чего хочу сказать? Ты послушай, - Михал Михалыч придержал Лесоватова за рукав. - Люди постарше, как я, в силу самой природы человеческой накапливают большой опыт. Он ведь состоит из совершенных ими же глупостей и ошибок. А дальше приходит понимание, что эти ошибки и глупости совершает каждый! Если не те же, то похожие. Мы, старики, через все это прошли и знаем, поэтому глядим на вас, молодых, снисходительно - все это уже было, все это уже испробовано. И бунтарство, и максимализм, и желание справедливости. Поэтому я и прошу тебя, Саня, выбрось из головы своих тараканов. Не бери греха на душу.
  - Почему?
  - Потому что не время ещё. Не настало время. Семьи у людей пожалей. Детей, женщин. Стариков, как я.
   Лесоватов покивал.
  - Время не то, да? Люди это время делают, дядь Миша, люди его двигают, чтобы оно было то, которое надо. Ты вот отговариваешь всех, а знаешь, почему? Страшно тебе, дядя Миша. Еще пожить хочется, хоть враскорячку, хоть под фашистами, а пожить. Случись же, что пойдут по домам, а ты украинского не знаешь. Шлепнут, как есть, такого хорошего.
   Михал Михалыча выстрелило с лавки.
  - Тебе, Саня, кто право давал меня дерьмом поливать? Не страшно мне ничего! У меня, если хочешь, сын погиб!
  - Где?
  - В Афганистане!
   Лесоватов прищурился.
  - А не по пьяни в кювет вылетел?
  - Что? Погиб он! Под этим, как его... под Кандагаром! И ты, Саня, щенок еще, чтобы мне такие слова говорить! Я ж тебя на двадцать лет...
   Михал Михалыч несколько раз ткнул в Лесоватова корявым пальцем.
  - Я вам всем добра...
   Он выматерился и, толкнув Витьку плечом, потопал в цех.
  - Так его сын в Афганистане?.. - спросил Витька. - Или здесь?
  - Здесь, на семнадцатом километре вылетел, - сказал Лесоватов. - Но и в Афгане был, правда, недолго.
   Толик недобро посмотрел старику в спину.
  - Не заложил бы, - сказал он, когда тот скрылся в искрящей цеховой полутьме.
  - Мужики, вы уж это... - выдохнул Палыч. - Хватит уже, пойдемте, что ли, поработаем. Я уже все.
   Он поднялся. Лесоватов, не отступая, сунул кулаки в карманы робы.
  - Сергей Павлович, вы действительно хотите все так и оставить?
  - Саша, Саша... - Палыч ладонью легонько похлопал его по груди. - Миша на самом деле прав. Не способны мы, вот случится край...
  - А это не край? - округлил глаза Лесоватов. - Сергей Павлович, у вас сын в коме! И это не край? Они тут гопака на трупах должны плясать?
  - Саш, ты убить готов? - спросил Палыч. - По-настоящему?
  - Готов.
  - А я нет, Саша, - печально произнес Палыч. - Руки если только переломать, это готов, а убить... Не смогу, нет.
  - Хорошо, - оскалился Лесоватов, - пусть руки. Этого достаточно. Остальное на мне, я не боюсь, я слишком хорошо этих гнид знаю, их надо с корнем. Только нам бы еще надежных ребят добрать.
  - У меня брат двоюродный - водитель "маршрутки", - сказал Толик. - Там мужики давно уже на нациков зуб имеют.
  - Это по разговорам или так, по ощущениям?
  - "Сектор" требует своих бесплатно возить. И попробуй, сука, еще вякни что-нибудь. Мужика одного прямо в автопарке подкараулили. Избили за то, что он одного такого в пешее эротическое послал. Кажется, руку сломали и ребро.
  - А остальные смотрели? - спросил Лесоватов.
  - Против "калаша" да пистолета - куда?
  - Так и сейчас получится также.
   Толик хотел пнуть урну - промахнулся.
  - Да там на грани было, брат рассказывал, уже с монтировкой сбоку подбирался, чтобы автоматчику череп проломить, думал, все, понеслась, да и эти вроде как струхнули - водил человек пятнадцать было, а нациков - семеро, кажется.
  - И чем кончилось?
  - Полицейские нациков увели. Они их вроде сопровождали. Ну, как сопровождали... Не светились, но контролировали.
  - Понятно, - потер переносицу Лесоватов. - И сколько таксистов готовы идти до конца?
  - Не знаю, - сказал Толик. - Может, те же пятнадцать. Я спрошу.
  - Ну а ты, Витька? - спросил Лесоватов.
  - У меня нет никого, - покраснел Витька.
  - А сам?
  - Сам пойду.
  - Не боишься?
   Витька надулся.
  - Дураки не боятся. Боюсь.
  - Значит, после работы дуй к нам, в "термичку". Только не сразу, понял? К восьми, - сказал Лесоватов.
   Витька кивнул.
  
   Пропускной режим уже, наверное, с год соблюдался абы как. Своих знали и позволяли им шабашить по вечерам. И так зарплаты мизерные. А металла - хоть задницей ешь, халявный, никому не нужный, стащенный со всей области на нужды как бы министерства збройных сил. Тем более, давно уже велись разговоры, что завод закроют к хренам собачьим.
   И газ тратит, и электричество расходует. Украинской нации такие заводы не нужны!
  Витька усмехнулся, вспомнив, как месяца три назад, по цехам носился толстый мужичок в вышиванке и с чертежами и агитировал начальство перейти на биотопливо, то есть, на кизяк, то есть, на высушенное дерьмо, и солому.
   Мол, дерьма и соломы в стране - завались.
  Планы были наполеоновские. Там - силосные башни и ферма. Здесь - сушилки. Там - прессовочный цех. Здесь - специальные котлы.
   Нужен только небольшой первоначальный взнос в размере хотя бы одного миллиона гривен.
  - Здравствуйте, дядь Рома, - сказал Витька охраннику в будочке за барьером.
   Тот поднял глаза от стакана с чаем.
  - О, Витька! Снова-здорово! Не поздно?
  - Да попросили тут с ключами помочь.
  - За деньги хоть?
  - По дружбе, - Витька крутнул турникет.
  - Понятно, - вздохнул дядя Рома. - Спасу нет от этих друзей. Вон худой какой. Пусть хоть покормят тебя потом.
  - Наша дружба и опасна и крепка, - сказал Витька.
  - Неуч! - фыркнул в седые усы дядя Рома. - Про службу это пелось!
  - Я знаю.
   Витька вышел из проходной, миновал подъездные пути, по которым за всю его работу всего лишь раз пускали локомотив, и разбитой дорогой зашагал к цехам.
   Заводоуправление и склады остались по левую руку. Над цеховыми воротами тускло светили фонари. Где-то внутри гулко, с оттяжкой, ухал кузнечный пресс. Груды металлоконструкций на неосвещенных площадках у забора лежали поверженными великанами-трансформерами. Вот рука из ферм, вот нога из балок.
   К "термичке" Витька пошел, обходя загогулину инструментального участка.
  Можно, конечно, было добраться и проще, не давая кругаля, все-таки и инструментальный и термический цеха размещались в одном здании, и краны у них были общие, ездили от и до, но Витьке не хотелось никому из шабашников попадаться на глаза. Он был не чужд конспирации и думал, как отговориться, если вдруг что.
   Широкие ворота термического были закрыты, а сам цех казался вымершим.
  Маленькая дверца в воротах была не заперта. Витька прошел внутрь, в полумрак, оказавшись в окружении заготовок, столов и труб разного диаметра.
   Одна лампочка висела высоко над головой, вторая - метрах в двадцати дальше. Чернели боками печи, тянуло прохладой от охлаждающих колодцев.
   А если никого нет? - подумалось Витьке.
  По настилу он двинулся вперед, сторонясь раструбов вытяжек и выставленных в проход агрегатов. Над головой позвякивали цепи и вились провода. Тенью протянулась крановая балка.
  - Стой! - сказали ему вдруг.
   Витька встал.
  - Повернись.
   В лицо Витьке посветили фонариком.
  - Я... меня сюда... - проговорил он, растерявшись.
   В мозгу пронеслось: это СБУ или свои?
  - Чего надо?
   Тьма сбоку шевельнулась и приобрела очертания человеческой фигуры. Чуть ближе - и Витька обнаружил, что смотрит на "балаклаву" с прорезями для глаз.
  - Имя?
  - Вить... Виктор.
  - Откуда?
  - Отсюда.
  - С термического?
  - С ремонтного.
  - С первого или второго?
  - Так всего один, - удивился Витька. - Наполовину сварочный.
  - Верно.
   Витьку одобрительно хлопнули по плечу.
  - Кто там? - раздался знакомый голос.
  - Я! - крикнул во мглу Витька. - Витька Леоненко.
  - Пришел-таки.
   Лесоватов выплыл навстречу, беззвучно, будто "Летучий Голландец". Витькина ладонь снова заныла от рукопожатия.
  - Пошли.
   Лесоватов повел Витьку за собой.
  За одной из печей, выгороженный кирпичной переборкой, открылся и плеснул светом закуток - стол из поваленной набок катушки, ряд жестяных шкафчиков для переодевания и две лавки.
   Обе лавки были заняты.
  Витька узнал Толика и Палыча. Двое сидели в "балаклавах". Еще один парень был, кажется, отсюда, с термического. Последних двух Витька на заводе не видел.
  - Так, это Витька, - представил парня Лесоватов.
   Он подал ему ящик, сам сел на второй.
  - М-да, - сказал один из незнакомцев в "балаклаве".
   Витька услышал в междометии сомнение насчет своего присутствия и покраснел.
  - Тетя, давай без этого, - сказал Лесоватов.
  - Без чего? - спросил незнакомец.
  - Что тебя не устраивает?
  - Детский сад не устраивает.
   Лесоватов усмехнулся.
  - Сам давно ли заматерел?
   Названный Тетей шевельнул плечом.
  - Ты нас, Саня, для чего позвал? Кажется, для серьезного разговора. А он получится, серьезный разговор?
  - Получится.
   Лесоватов выложил на катушку и развернул склеенную из нескольких листов карту, придавил ладонями.
  - Ребята, кто хочет отказаться, скажите сразу. Потом придется идти до конца, вы понимаете? Без отговорок.
   Он обвел взглядом сидящих. Никто не возразил. Палыч только то ли кивнул, то ли втянул голову в плечи.
  - Понятно все, - с мягким южным акцентом сказал усатый гость с печальными глазами.
   Витька подумал, что это представитель таксистов. А второй с ним рядом - Толиков двоюродный брат. Похож слегка.
  - Тогда давайте, что ли, поближе, - сказал Лесоватов.
   Собравшиеся сдвинули лавки. Насмешливый Тетя в "балаклаве" вообще встал.
  - Из гугля что ль печатал? - спросил он, разглядывая карту.
  - Из него, из него, - Лесоватов разгладил линию сгиба. - Без гугля теперь никуда.
   На карте была изображена улица Шевченко и несколько домов декоммунизированной улицы маршала Рокоссовского.
   Прямоугольник в центре был подписан как "кафе "Вероника". Жирные, от руки сделанные линии, обозначали окна и два выхода - основной и запасной. В самом здании пунктиром были выделены зал, туалет, кухня и подсобные помещения.
   На доме напротив стояла зеленая точка, еще две точки зеленели в переулках поблизости от кафе.
  - А это? - Тетя стукнул пальцем по синему прямоугольнику сбоку от "Вероники".
  - Полиция, - сказал Лесоватов.
  - Ага.
   Несколько секунд все в молчании изучали карту.
  - Извините, что вы предлагаете? - спросил усатый южанин. - Штурм?
  - Почти, - Лесоватов поднял голову на мигнувшую лампочку и продолжил: - Сначала я думал о ночной операции.
  - Самое разумное, - кивнул Тетя.
  - Только ночью там то еще веселье. И полицейских машин становится две, - шариковой ручкой Лесоватов пририсовал лишний квадратик. - Вломиться тоже проблема. Они опускают ставни, открытой остается только задняя дверь, которую и сторожит вторая машина. Кроме того, ночью нам будет сложнее ориентироваться, мы скорее друг друга перебьем, чем нациков. При нашей-то никакой подготовке.
  - Так. А спят когда?
  - Утром.
  - Во, как раз.
  - Я думал. Не вариант.
  - Почему? - спросил второй человек в "балаклаве".
   Голос у него был сдавленный, сиплый.
  - То же самое - ставни опущены, двери закрыты. Часть уродов, насколько я понимаю, спит в зале. Часть на втором этаже, там шесть номеров. Коридоры узкие. Достаточно человека с "калашом" на лестнице, и операцию можно сливать в унитаз.
  - Да херня все это.
  - Может быть, - согласился Лесоватов. - Только нам желательно, чтобы в здании никого из нациков не было.
  - Пожар? - спросил Тетя.
  - Нет, - сказал Лесоватов. - Хотя было бы неплохо. Две-три зажигалочки... - Он умолк, обдумывая, потом тряхнул головой. - Нет, дымовую еще куда ни шло. Это, пожалуй, организовать можно. Но давить мы их будем в полдень.
  - Почему?
   Лесоватов усмехнулся.
  - В полдень у них что-то наподобие пионерской линейки. Смотр цвета опухшего украинского лыцарства. Уроды строятся на площадке перед "Вероникой", считают члены и поют "невмерлу". Это минут десять-двадцать нашего общего удовольствия.
  - Да, это годится, - сказал сиплый в балаклаве.
  - Здесь, - Лесоватов нацелил палец, - проезд между кафе и жилым домом, сюда загоняем фургон. На этом месте часто паркуются, подозрения не вызовет. Второй фургон, по мысли, должен встать здесь.
   Он переместил палец.
  - Сразу задний двор перекрывается, - кивнул Тетя. - Еще сдать на проезжую часть...
  - Обязательно, - кивнул Лесоватов.
  - А полиция? - спросил усатый южанин.
  - Полицию беру на себя, - сказал Тетя.
  - Фургон, правда, пока один, - стукнул по карте Лесоватов, - есть трактор с прицепом, но это не вариант.
  - Автобус? - спросил южанин.
  - Вызовет подозрения.
  - Так если быстро...
  - Его полиция сразу попросит, - сказал Лесоватов. - Потом видно же, кто едет. А нам желательно на месте быть чуточку заранее и чтобы никто раньше времени не всполошился.
   Витька кашлянул. На него посмотрели.
  - Есть мысль? - спросил Тетя. - Давай, молодой, выкладывай.
   Витька покраснел.
  - Ну, у нас в ремонтном два автомобиля стоят, мы их обшиваем. Один грузовик точно на ходу. И дуги под тент есть.
  - О-па! Точно, - сказал Лесоватов. - Это я ступил. А ключи?
   Витька кивнул.
  - У мастера. Мы во дворе обкатывали.
  - Тогда грузовик подгоняем как транспорт для "нациков", - сказал Тетя. - Красим в блакитно-желтый, полиция сразу побоку.
  - Он и так покрашен. Только это на тоненького, - подал голос Толик.
  - Согласен, - кивнул Лесоватов, - но нам не до жиру.
  - Почему? - пошевелился Палыч.
  - Потому что, чем дольше разрыв в планировании акции и самой акции, тем больше набирается неучтенных факторов.
  - Так мы завтра что ли? - внезапно охрипнув, спросил Толик.
   Лесоватов оглядел собравшихся.
  - Не завтра, послезавтра.
  - Как-то второпях, извините, - сказал южанин.
  - Что, не получится? Не будет людей? - резко спросил Лесоватов.
   Таксист вздохнул.
  - Будет. Человек двадцать будет. Просто... Хорошие люди, не хочется, чтобы зазря. Или чтобы их потом СБУ ловило.
  - Это уже от нас всех зависеть будет.
  - И оружие.
  - Свободный ствол всего один.
  - Остальные с чем?
  - С железками, с битами, с дубинками. Что найдете.
  - А у этих?
  - То же самое. Пистолеты при себе только у командира и двух-трех бойцов. Сработаем быстро, может и выстрелить никто не успеет.
  - Детали?
   Лесоватов поднял голову, нашел глазами Витьку.
  - Вить, покури снаружи пока.
   Витька не сразу сообразил, что Лесоватов таким макаром просто избавляется от лишних ушей. Покурить так покурить. Тем более, что сухо во рту. И в душе маятно. Это же значит, послезавтра уже...
   Витька вышел за ворота.
  Покачивалась прущая сквозь разбитые бетонные плиты трава, небо, мягко темнеющее, где-то глубоко-синее, с простуженной краснотой, стреляло звездами.
   К девяти уже, наверное.
  Витька судорожно вдохнул теплый, пахнущий окалиной и смазкой воздух. Послезавтра. Если к двенадцати, это как дождаться?
   Пальцы с трудом выцепили сигарету.
  Разве так должно быть? Чтобы полиция - за уродов? Чтобы уроды убивали людей и им за это ничего...
   Витька мотнул головой. Пусть я даже умру...
  - Дай-ка и мне.
   Незаметно подобравшийся Толик сунулся своей сигаретиной к прикуренной Витькиной.
  - Че-то меня потряхивает, - сказал он, затянувшись. - Витька, слышь, это серьезно все.
  - Я знаю.
  - Знаешь ты, - отозвался Толик. Он сплюнул. - Лет тебе сколько, знающему?
  - Девятнадцать, - ответил Витька.
  - Чувствую, сдохнем все. А от могилизации ты, получается, откосил?
  - Повестки не было.
  - Это правильно, - согласился Толик. - Не было, и все тут. - Глаза его сделались тоскливыми, он задрал голову. - Посмотри, какая красота. И завтра останется, и послезавтра. Воздух какой сладкий! У тебя нет такого... - он помедлил. - Ну, будто у тебя этого завтра-послезавтра уже не будет?
   Витька неопределенно шевельнул плечом.
  - А мы точно против них выйдем?
  - Против "Сектора"? - Толик затянулся. - А куда дальше? Сам посуди. Целый город под бандой, под отморозками, которым все можно. Если не раздавим, скоро за косой взгляд, за слово убивать будут. И данью обложат, как в средневековье. С правом первой ночи.
   Они постояли еще минут пять. Огоньки сигарет перемигивались, посылая сигналы в темноту, где, едва видимые, мешались с небом заводские корпуса.
  - Ну, что, по домам? - выщелкнул окурок в сторону урны Толик.
  - Надо, наверное, Лесоватова предупредить, - сказал Витька.
  - Если он еще там.
  - А как он...
  - Через инструментальный.
  - А-а... Но все равно это не правильно как-то. Словно мы самовольно.
  - Ладно, - сказал Толик, - иди. Я тебя за проходной подожду. Только в темпе. Не больше пяти минут.
  - Ага, - кивнул Витька.
   Дверь стукнула, запуская его в густую темень не работающего цеха.
  Пришлось ждать, пока глаза привыкнут, и из мрака вылупятся контуры печей и перегородок, магистрали воздуховодов над головой и дыры колодцев от прохода справа.
   Где-то близко позвякивала цепь.
  Витька пошел вперед, обмирая и нащупывая ногами настил. Сверзиться в один из колодцев не хотелось. Поломаться можно влет.
  - Дядь Саша, - шепотом позвал Лесоватова Витька.
   Ответа не было.
  Что-то прошуршало, прокатилось по трубе. Мусор? Крыса? Крысам вроде здесь поживиться нечем. Витька сделал шаг и едва не вскрикнул, когда на него качнулась бесшумная, легкая тень.
   Тряпка, блин! Тряпку кто-то повесил на хомут!
  Он откинул тряпку в сторону. Испуг угас, ссыпался между лопаток к копчику. В закутке, где они только что сидели, свет был погашен. Пахло дымом. Витька чуть не запнулся о лавку и прошел дальше, огибая железную тележку.
  - Дядь Саша.
   Шальной отсвет фар проплыл по своду, потерялся в крановых балках.
  Витька пересек цех, вглядываясь во тьму и пытаясь расслышать хоть какие-то голоса. В инструментальном шипел стравливаемый воздух. Смутно виднелись станки и стеллажи с заготовками. Злым красным зрачком горел огонек пульта.
   Впереди вдруг плеснул свет - кто-то выходил из цеха наружу, под фонарь. Одна фигура, другая. Витька ускорил шаг. Дверь он нашел ощупью, распахнул и ослеп. Пока проморгался, прижимая ладонь к глазам, чуть не своротил дощатый щит пожарной безопасности, с которого давно уже украли и багор, и пожарное ведро.
   Выходящие за это время успели раствориться в вечерней темени.
  Рассудив, что раз Лесоватов уже ушел, то и отпрашиваться не у кого, Витька решил двигаться к проходной. Он почти выбрался на финишную прямую, когда впереди, за кустами и дырчатой ржавеющей фермой, расслышал голос Палыча.
  - Александр, вы же понимаете...
  - Нет, не понимаю!
   Второй голос, раздраженный, рассерженный, принадлежал Лесоватову. За кустами качнулась голова. Витька замер, боясь пошевелиться.
  - Мне страшно, Саша, - сказал Палыч.
  - Именно сейчас? Именно сейчас страшно? - спросил Лесоватов, и Витьке представилось, как он узит глаза. - Сергей Палыч, а раньше? Раньше, до Кольки, вас все устраивало?
  - Мне ты страшен, Саша.
  - Вот как.
  - Да, Саша, - сказал Палыч. - Ты жаждешь крови.
   Последовал выдох. Скрипнул каблук.
  - Да, - сказал Лесоватов, - я жажду крови. Я хочу всех их убить. Всех. Чтобы ни одна фашистская тварь не ушла от наказания.
  - И кто мы будем, Саша?
  - Людьми мы будем! - голос у Лесоватова перехватило от напряжения. - Как прадеды, как деды наши! Они такими вопросами не задавались, Сергей Палыч. Они немца зубами, голыми руками рвали! Кто они, звери? И не стоит про то, что это, мол, нас как-то испортит, поставит вровень и прочее. Нет зла большего, чем оставить зло безнаказанным. Нет большего зла! Я дышать одним воздухом с этими тварями не могу. Я жить не могу! Потому что они - это чья-то смерть, чья-то погубленная жизнь, дети без отцов и матерей, кровь, боль и слезы. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра. С корнем! - В горле у него заклокотало. - Их надо рвать с корнем! Чтобы ни одной твари не осталось!
  - Это все верно, Саша...
  - Хорошо, пусть! - зашипел Лесоватов. - Не хотите мараться, я все возьму на себя. Крови боитесь? На мне будет кровь. Видеть не хочется - не смотрите. Но жалеть я нациков не буду. Ни раненых, ни убогих.
  - Эх, Саша, Саша.
  - Сергей Палыч! - едва не простонал Лесоватов. - Ну все же у вас перед глазами! Пожалел, амнистировал Хрущев бандеровцев и прибалтийских "лесных" братьев, какие "ягодки" повылезли? Убийцы и уроды! А тридцать миллионов населения забилось по хаткам и молчаливо поддерживают...
  - Саша...
  - Да-да, поддерживают! Не протестуют, языки в жопу засунули, ах, как бы чего!.. Страшно им! Пусть другие дохнут! Так ведь сами тоже сдохнут, памяти не останется. Хуже смерти вещи есть. В тысячи раз хуже. Потом только не удивляйтесь, что вы никому не нужны. Да и самим себе...
   Лесоватов умолк.
  - Я пойду, Саша, - сказал Палыч.
   Витька расслышал удаляющиеся шаги.
  - В СБУ? - крикнул Лесоватов.
  - Домой, - прозвучал ответ.
  - Ну, хоть так, - тихо произнес Лесоватов. Потом повернул голову, и лицо его смутно забелело поверх кустов. - Витька, это ты там?
  - Я.
   Витька вышел.
  - Слышал? - спросил Лесоватов.
  - Слышал, - сказал Витька.
  - И что думаешь?
  - Думаю, что вы правы.
  - Но страшно, да?
  - Немного.
   Лесоватов хмыкнул.
  - Погоди еще. Пошли что ли. Поздно уже. Тебя родители небось ждут.
   Они медленно двинулись к проходной.
  Витька ежился, сжимал кулаки в карманах. Лесоватов горбился. Было темно, только когда миновали здание заводоуправления, всплыли уличные огни, пятна окон за забором.
  - Знаешь, что плохо? - сказал Лесоватов. - Даже если мы сейчас нациков перебьем, останутся еще СБУ и полиция. Без внимания они нашу работу не оставят. И чтобы они не стали отлавливать нас по одному... Понимаешь?
   Витька кивнул.
  - Их тоже.
  - Это-то понятно, - вздохнул Лесоватов. - Я к тому, что пути назад не будет. Невозможно будет сказать: все, здесь я не играю. А там или на Донбасс бежать, или свою республику строить. И никакой тебе прежней жизни.
  - Ну и что? - спросил Витька. - Прежней жизни и так нет.
   Лесоватов усмехнулся.
  - Молод ты еще, Витька. Большинство людей будут цепляться за эту иллюзию до последнего. Пусть с нациками, но пока не трогают, то и хорошо. Человеческое сознание очень инертно в этом плане. Пока в дерьмо по макушку не уйдешь, все кажется, что тепло и мухи не кусают. Некоторые еще сами в нацики пойдут и в крови по горло измажутся... Ладно, - оборвал себя Лесоватов, - не бери в голову.
   Они по очереди скрутили турникет на проходной. Дядя Рома, отвлекаясь от телевизора в своей будочке охранника, выглянул в окошко:
  - Поздновато вы.
  - Бывает, - сказал Лесоватов.
  - Ключи-то сделал? - спросил дядя Рома Витьку.
  - Что? А, почти.
   Дядя Рома хмыкнул в усы.
  - Саня, ты б помог молодому поколению.
  - Сам разберется, - подыграл Лесоватов.
  - Ну, дело ваше.
   Они вышли наружу. Толик не дождался Витьки и слинял. Белел когда-то выкрашенный в цвет украинского флага столбик ограждения. Мигал предупредительным сигналом светофор на перекрестке.
  - Ну, пока, - подал руку Лесоватов.
  - А как мы теперь? - спросил Витька.
  - Завтра машину вашу обкатаем, там и сообразим.
  - А потом?
  - Завтра, хорошо? Завтра.
   Лесоватов махнул рукой и растворился во тьме.
  Казалось бы - ничего не изменилось. Но Витьке вдруг стало жутко. У него было такое несколько раз, когда предчувствие беды сжимало сердце, подмораживало в животе и кололо пальцы ног. Невозможно было ни сдвинуться, ни дышать, а внутри тела тонко, как стекло, звенела душа, готовая разбиться от боли.
   Ощущение это проходило быстро, с каким-нибудь незначительным звуком, отвлеченной мыслью о чем-то другом, пустяковом, не имеющем продолжения, и обычно ничего в результате не случалось. Предчувствие обманывалось, и только как отзвук, как эхо накатывала вызванная им слабость.
   Но сейчас все было не так.
  Жуть выросла над городом, впитала город, повисла невидимым пологом и пощипывала Витьку, покусывала, как грязь забивалась всюду, протекала медным, кровяным запахом, густела, сливаясь с небом.
   Здесь, я - здес-сь.
  Жуть тенью стояла за спиной, перетаптывалась мурашками по плечам и шептала мертвым голосом в Витькиной голове: "Все умрут, все. И ты, и Лесоватов, и Толька, и Палыч. Конец будет только один - смерть".
   Жуть колыхалась в Витьке и была как пакет, затянутый на голове - мало воздуха, и все плывет перед глазами. Какие-то фигуры, угол дома, пятно света.
   Страш-шно?
   Когда Витька, переломив себя, все же двинулся через перекресток, жуть никуда не делась.
  
   Это ощущение жило в Витьке весь следующий день.
  Незримой стеной оно отделило его от родителей, их лица размылись, их голоса звучали словно издалека, понять сказанное удавалось с трудом, и Витька больше улыбался и отвечал невпопад.
   Завтрак - бутерброд с чаем.
  На работу? Что? Да, на работу. Не закрываетесь еще? Что? Нет, мы это... варим-обшиваем. У нас - военный заказ. Не дело это, сынок. Какая война? С кем? Я знаю, знаю. Ты не заболел ненароком?
   Мамина ладонь на мгновение прикоснулась ко лбу.
  - Я в порядке, - ответил Витька, стряхивая ее.
   На завод пришел словно и не он. Кто-то за него переставлял ногами, заходил в цех, пожимал ладони Толику и рыжему Лехе, переодевался, держал, таскал листы металла, навешивал их на борта и составлял обратно. Жуть танцевала рядом, прячась от прямого взгляда. Не поймаешь, не поймаешь! Бу!
   Брызгала искрами сварка, уныло звенел выправляемый кувалдой лист. Свет бродил по цеху, цепляясь за стропы и полосы железа.
   Завтра, думалось Витьке.
  Все вокруг было пустяками и ерундой, кроме завтра. Может, ничего завтра уже и не будет. То есть, будет утро, а после двенадцати - ничего.
   Цех плыл как в тумане.
   Или это Витька плыл?
  
   Лесоватов отловил его, издергавшегося, в конце дня, кивком показал на ворота. Под прищуренным взглядом Лехи Витька вышел наружу.
   Лесоватов подвинулся на скамейке.
  - Садись.
   Витька сел.
  - Ну, как настроение? Боевое?
  - Страшно, дядя Саша, - сказал Витька. - Может, не будем?
  - Витька, в хатку захотелось?
   Лесоватов посмотрел в глаза.
  - Это мой город, Витька, - сказал он. - И твой город. Палыча и его сына. Твоих родителей, а не их! - он ткнул пальцем в сторону забора. - Понимаешь? В наш город пришла банда недобитков, уродов, умеющих только жрать, убивать и насиловать.
  - А полиция - за них, - сказал Витька.
   Лесоватов усмехнулся.
  - Так и не полиция здесь власть. Получается что, любой упырь может теперь творить, что хочет? Нет, так не пойдет. Если полиция за упыря, значит, она вместе с упырем. И лежать должна мертвая вместе с упырем, рядышком.
  - Просто...
  - Ты хочешь отказаться? - в упор спросил Лесоватов.
  - Нет, - мотнул головой Витька. - Я уже решил.
  - Тогда держи.
   Лесоватов вытянул из-за пазухи короткую белую полоску, неровно нарезанную то ли из простыни, то ли из скатерти.
  - Что это?
  - Повяжешь завтра на рукав в машине. Это чтобы по своим у кафе не лупить. Ключи от самостийного шушпанцера достал?
  - Да, - скомкав полоску, Витька сунул ее в карман и вытащил брелок с ключом. - Там бензина пол-бака всего.
  - А куда больше?
   Лесоватов хлопнул ссутулившегося Витьку по плечу.
  - Ну! Что ты, парень?
  - Не знаю. Думаю, может и не будет меня завтра.
  - В смысле?
  - Убьют.
   Лесоватов хмыкнул, достал сигареты и зажигалку. Из ворот вышел Палыч, потоптался, глядя на сидящих, плюнул, пропал в сизом от искр цеху.
  - Мы все умрем, Витька, - сказал Лесоватов. - Мне умный человек знаешь, что сказал? Ему к чертям бок порвало, у меня руки трясутся, я кое-как бушлатом рану ему зажимаю, кровь толчками, он белеет...
   Лесоватов затянулся, выдул дым через ноздри. Взгляд у него сделался отсутствующий, пустой, а рот пополз вкривь.
  - В общем, умирал он. И умер минуты через три. Начитанный был парень, даже нынешнему мне не чета. И вот он сказал мне, слабо так, одними губами. Люди боятся не смерти, Саня, а неизвестности. Но если ты знаешь, за что собираешься умереть, то умирать не так уж и страшно. А еще, сказал он мне, люди боятся боли.
  - И что? - спросил Витька, когда пауза, взятая собеседником, затянулась.
  - Ничего, - сказал Лесоватов. - Он недоговорил. Но я думаю, он мог бы сказать: да, люди боятся боли. Но когда чужая боль жжет сильнее собственной, та боль, которую испытываешь ты, не имеет никакого значения. Миллионы людей умирают бессмысленно, по глупости, по старости или болезни. Умереть ради того, чтобы зигующие твари не ходили больше по земле, по-моему, Витька, более, чем достойная смерть. Только лучше не умирать. Не ко времени, понял?
  - Понял.
  - Тогда завтра, как обычно.
  - Как? - удивился Витька.
  - Грузиться будем здесь. Место удачное, на отшибе. Ни люди подозрения не вызовут, ни грузовик, отсюда выезжающий.
  - А фургон?
  - А часть, с Тетей, погрузится в фургон. У них - своя точка, у нас - своя. Мне вот тоже неспокойно. Все на скорую руку, пока горячо. Почти спонтанно. На "а ну как выдохнется". Ты железку себе подобрал?
  - Ага.
  - Рукоятку сделай из ремешков, чтоб не выбили.
  - Я думал.
  - Ладно, - Лесоватов встал. - Береги себя, Витька. Завтра для нас всех, для города - очень важный день, где решится, предпочитаем мы под фашистами жить или все-таки понимаем жизнь по другому.
  
   Вечером Витька вяло клевал разогретые макароны с тушенкой. Жуть глядела из окна, трогала сердце и словно висела на плечах, заставляя клониться все ниже к тарелке.
   Я здесь, здес-сь. Завтра.
  Отец зашел в кухню из комнаты, посмотрел на работающий без звука телевизор. Показывали Раду.
  - Ты смотришь? - спросил отец.
   Витька мотнул головой.
  - Как на работе?
  - Никак, - сказал Витька.
  - Этих видел?
  - Кого?
  - Радетелей Украины. Сегодня магазин тети Иры разгромили, что через дом. Не на украинском захистникам, видишь ли, ответила. Они и оторвались. Прилавки разворотили, холодильник сломали, товар побили. Ира рада, что жива осталась. Честное слово, был бы рядом, навалял бы по шеям уродам.
  - Застрелили бы, - сказал Витька.
   Отец стукнул кулаком в стену.
  - Тогда ты бы за меня встал! Встал бы?
  - Да, пап.
   Несколько секунд отец смотрел, не отрываясь, на Витьку, будто силился разобраться в том, что за человек сидит у него за столом.
  - Верю, - сказал он наконец. Лицо его смягчилось. - А полицейские, представь, сказали, что их можно было и не вызывать.
  - Почему?
  - А сама виновата, вот так! Тебя убивают, ты сам и виноват.
  - Скоро все изменится, - сказал Витька.
  - Ой-ли?
  - Завтра.
  - Да какое там завтра, - вздохнул отец. - Ни завтра, ни послезавтра. Ни через год. Ты на упырей в Раде смотрел? Одна надежда, Путин там чего-нибудь скумекает.
  - А мы сами? - спросил Витька.
  - А ты выйди против них! Вон, на Донецк с Луганском уголовников и армию бросили. Каждый день долбят. Нам-то много ли нужно? Мы вообще городок маленький, артиллерийский залп - и нет нас.
  - Пап, ты же сам сейчас...
  - Цыц! Не время пока, сынок.
   Витьке сделалось горько.
  
   Он не помнил, как заснул. Проснулся рано, приоткрыл форточку.
  Дышалось так, как никогда в жизни не дышалось. Воздух наполнял легкие, скользил в горле острым, сладким невероятно холодком. Витька принял холодный душ, натянул чистые трусы и майку, одел джинсы, почти не ношенные.
  - На праздник что ли? - спросила мать.
  - На работу, - буркнул Витька.
  - Так рано еще.
  - Халтура.
  - Еще бы деньги были! - крикнула ему мать, когда он сбегал от нее и от завтрака вниз по лестнице.
   Половина седьмого. Наверное, самый сон у нациков. Да и город еще спит. Прохожий редок, как та птица, что долетит до середины Днепра. Пустынные улицы, копошение у мусорного контейнера. Крысы или люди?
   Город подталкивал, торопил Витьку вперед. То ли ноги были пружинки, то ли снизу, из-под земли упруго подбивало пятки.
   Проходная. В будочке - никого. Так даже лучше.
  Ветер шелестел травой, листьями на кустах, позвякивал железной пластинкой на ржавеющей ферме. Отвалилось за спину заводоуправление, отползли влево темные туши складов.
   Витька смотал цепь с ворот, раскрыл их на полную, впуская в помещение цеха свет и воздух. Увешанный железом "КрАЗ" щурился на двор сквозь бронестворки. Желто-синяя полоса марала дверцы и ныряла под наваренные листы. В дальнем конце ждал своей очереди на военную модернизацию побитый пикап.
   Из хлама, сваленного к стене, Витька выкопал обрезок трубы, тут же, из висящих на гвоздях мотков проводов и проволоки ножницами настриг себе и того, и другого, а из ящика достал моток изоленты.
   Он возился со своим оружием где-то час, а, может быть, и все два. Жуть уважительно стояла поодаль. Ей не то что обрезок не нравился, ей не нравилось деловитое Витькино спокойствие и то, что ему было чем занять голову. Надо же сообразить, где прижать, где согнуть, где зачистить конец.
   Рукоятка в результате получилась замечательная. Провод вился спиралью в охват ладони, а скрученная в два ряда проволока изгибалась импровизированной гардой. Черная изолента приводила Витькино творчество в грозный и боевой вид. Ладонь не соскочит, защита какая-никакая есть.
  - Витя?
   Витька вздрогнул.
  - Да?
   Спрятать оружие уже не получалось.
  - Ты чего здесь?
   Палыч застыл на границе цеховых ворот, с опаской разглядывая предмет в Витькиных руках.
  - Да вот... - Витька повертел обрезок трубы. - Мастерю тут...
  - Против гопников? - спросил Палыч, не двигаясь.
  - Не только.
  - Ну да, ну да, - покивал Палыч. - Какие теперь гопники?
   Витька внезапно понял, что они с Лесоватовым не предусмотрели, что делать с цеховой сменой, на глазах у которой они будут угонять грузовик. Тем более, что через час или два к цеху подтянутся двадцать, а то и тридцать незнакомых, решительных человек. Не убивать же? Ни на Палыча, ни на Михал Михалыча, даже на Леху-рыжего рука у Витьки не поднялась бы. А Палыч уже вот, здесь.
  - Я против нациков, - сказал Витька.
  - Для самообороны?
   Палыч все же шагнул внутрь, осторожно снял куртку.
  - Вы не бойтесь, Сергей Палыч, - сказал Витька. - Вы же не нацик.
  - Я и не боюсь. Только ты это, не размахивай.
   Палыч ушел к шкафчикам, оглядываясь, принялся переодеваться.
  - Я, возможно, сегодня последний день, - сказал Витька.
  - Уезжаешь куда-то?
   Палыч отряхнул штанины полукомбинезона и включил лампы над станками.
  - Да нет, - сказал Витька. - А как ваш Колька?
  - Лежит. К аппарату подсоединили, вроде как дышит, - Палыч прошел по цеху к сложенным в низкий штабель обрезкам. - Говорят, ждать надо.
   Он загремел железом.
  - А сколько времени? - спросил Витька.
  - Ждать?
  - Ну, да.
  - А бог его знает, - ответил Палыч. - Мы как, с грузовиком все?
   Витька пожал плечами. Палыч приблизился к шушпанцеру, разглядывая его будто гвоздь, подло продырявивший подошву и вонзившийся в пятку.
  - Ну да, куда тут еще лепить? Чтоб они все сдохли.
  - Сергей Павлович, они не сдохнут просто так.
  - Сдохнут, Витька, - сказал Палыч. - У каждого своя судьба. Сдохнут. И Лесоватов твой тоже смерти ищет. В нем ненависть кипит и разъедает его, разве не видишь? Он как зверь-людоед, ему кровь разум помутила.
  - Так что, терпеть теперь этих?
   Палыч вздохнул.
  - Молод ты еще, Витька. Молодые все безголовые, им что жизнь, что баррикады...
   Витька тряхнул головой.
  - Вы просто боитесь! - сказал он. - Так можно всю жизнь бояться, только от страха ничего точно не изменится.
  - Витька, жизнь - не красивые, пламенные слова, это другое. Люди ведь в войну и под оккупацией жили.
  - И что?
  - Не понять тебе.
   Палыч скрылся за грузовиком, завозился там, зазвенел инструментом, считая разговор оконченным. Витька подумал, что и понимать, в общем-то, нечего. Трусость можно много чем объяснить, закамуфлировать, выставить обстоятельствами, даже чуть ли не геройством подать, но она так и останется трусостью. В глаза как смотреть потом? Прятать?
   Слова, горячие, злые, обидные, теснились у Витьки в горле, но он смолчал, с досады ударив своим оружием в бетон пола.
   Бум-м!
  - Что за шум, а драки нет?
   Веселый Лесоватов возник в воротах, подопнул камешек, и тот со звоном впечатался в какую-то железку. Гонг! Брейк! В стороны!
  - Твой протеже вон, уже оружие мастерит, - ворчливо отозвался Палыч.
  - И правильно мастерит!
  - А что дальше?
  - А скоро увидите, Сергей Палыч, - пообещал Лесоватов. Подошел, хлопнул Витьку по плечу, шепнул в ухо: - Готов?
   Витька, помедлив, кивнул.
  - Надо что-то с ними делать, - шепнул он в ответ, показывая на Палыча глазами.
  - С Палычем?
  - Со сменой, когда соберутся.
  - Ну, соберутся, придумаем.
   Лесоватов лениво оперся о капот грузовика, бросил взгляд на часы на запястье. Лицо его сделалось задумчивым, затем озабоченным.
  - Где, кстати, все?
   Витька пожал плечами.
  - Не знаю.
  - Леха в отгуле, - сказал Палыч. - У меня отпросился. У родственников какой-то праздник. То ли свадьба, то ли именины.
  - А Толик?
  - Про Анатолия ничего не знаю.
  - А Михал Михалыч?
  - Так он с Жирновым вроде в заводоуправление намылился. У него ж бизнес, все элеватор брошенный раздербанить пытается, ищет партнеров.
  - Ага, - сказал Лесоватов, - это удачно. Ты, Палыч, тогда в каморке мастера посидишь пока. Ты ж не с нами. И телефон сдай, хорошо?
  - Не понял, - сказал Палыч.
  - При тебе ж было - договорились, что грузовик реквизируем.
   Палыч криво усмехнулся.
  - Все-таки решились, да? Вы хоть понимаете, что задумали? Это тебе, Витька, за этим и железка понадобилась?
   Витька кивнул.
  - Понятно, - Палыч выудил из штанин телефон, брякнул на стол. - Ох, Саня. Зря вы это, зря.
   Он заложил руки за спину, став похожим на подконвойного.
  - Ведите.
  - Я тебя запру, а вечером тебя или мы, или Михал Михалыч выпустит, - сказал Лесоватов, провожая Палыча в каморку. - Если что, скажешь, что нас было много, мы были уроды, и ты сопротивляться не мог.
  - Ты уж извини, Саня, - глухо сказал Палыч. - Перегорело во мне желание.
  - Кольке своему это скажешь.
   Лесоватов запер за Палычем дверь, подергал ее и оставил ключ рядышком на табурете.
  - Что-то никого, - сказал Витька, вглядываясь в пустоту между цехами.
   Лесоватов сплюнул.
  - Пойдем пока грузовик выгоним.
   Они сели в кабину. Громыхающий и скребущий железом "КрАЗ" под управлением Лесоватова выкатил из цеха. Лесоватов сдал чуть в сторону, развернулся, с усилием крутя рулевое колесо, и, отдуваясь, заглушил двигатель.
  - Все, ждем.
   Сначала было десять, потом половина одиннадцатого. Лесоватов несколько раз доставал свой телефон, вертел его в руках, видимо, сомневаясь, стоит ли звонить, не опасно ли. Откладывал. Барабанил пальцами по пластику рулевого колеса. Сгонял Витьку за ключом от каморки и телефоном Палыча.
   Ветер качал кусты. За лобовым стеклом тянулась и сворачивала за фермы, за земляной холм бетонка.
  - Ну-ка, сбегай к углу, - попросил Лесоватов, - посмотри, что там.
   Витька сбегал.
  Где-то у заводоуправления вроде бы мелькали фигуры. В остальном было тихо, пусто. Холодно. В инструментальном возился незнакомый парень, что-то резал.
  - Никого, - сказал Витька, забравшись обратно в кабину.
  - Ясно. И на проходной?
  - Там далеко, но никого вроде.
   Лесоватов помрачнел. Тренькнул и умолк телефон Палыча. В животе у Витьки что-то медленно и противно принялось дрожать. Он до боли сжал обрезок трубы. Где же все? Уже должны были собраться. Или - СБУ?
  - Суки, - произнес вдруг Лесоватов.
   Витька вздрогнул.
  В скрипе сидений, в перекурах и попеременных прогулках у автомобиля, в постукиваниях по колесам и тоскливом перегляде часовая стрелка прошла еще один круг. Телефон доставался, телефон убирался.
   Половина двенадцатого.
  - Все, - сказал Лесоватов.
  - Как - все? - спросил Витька.
  - Никто не придет.
  - Почему?
   Лесоватов оскалился.
  - Потому что суки. Понял, Витька? Зассали. Струсили. Все до одного! Русский город! Какой, к дьяволу, это русский город? Раньше был, а теперь... Теперь место. Нет, мисто. Отхожее, скорее всего. Здесь фашистов в войну...
   Лицо его стянуло гримасой.
  - Одни осторожные остались. Как бы чего не вышло. Умер мой город, - он тряхнул головой, перегнулся через Витьку к пассажирской двери, открыл. - Все, давай, вылезай.
  - Куда? - испугался Витька.
  - Наружу!
   Лесоватов подождал, пока Витька сползет на бетонку.
  - Через час откроешь Палыча, там уже все равно будет. Хороший ты парень, правильный. В общем, бывай.
  - А вы? - выкрикнул Витька.
   Лесоватов посмотрел на него из дверной щели.
  - А я убью, кого смогу. Задавлю и размажу эту погань по асфальту. А еще двух-трех надеюсь пристрелить.
   Дверца хлопнула.
  "КрАЗ" взревел и, гремя, покатил прочь. Витька смотрел, пока грузовик, свернув, не скрылся из виду, а затем, очнувшись, опомнившись, побежал следом.
   Воздух обжигал горло. Ветер высекал слезы из уголков глаз.
  - Дядя Саша, - отчаянно шептал Витька, - дядя Саша.
   Жуть висла над ним, застилая солнце. А потом со звоном протараненных на проходной ворот клюнула в сердце и проросла там.

Оценка: 4.48*8  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019