Все они, цеховая смена, стояли вокруг, сунув руки в карманы грязных, уляпанных спецовок и темнели лицами. Михал Михалыч сплевывал на потрескавшийся асфальт злой, накопленной, видимо, аж с четырнадцатого года слюной. Толик пробовал носком бота жестяную урну - бомм, бумм. Лёха-рыжий скрипел прокуренными зубами.
От острого, почти физического ощущения чужой беды Витька ознобно повел плечами. В животе смерзлись кишки. Он видел, как мама плакала, когда умер отец, Танька ревела у него на груди после возвращения из магазина, где ее выпихнули из очереди и порвали рукав пальто, но тогда это почему-то не вызывало ощущения бездны, разверзшейся под ногами. Тогда было по другому, тухло, но не так безнадежно.
Плачущий Палыч - совсем край.
- Может, он спровоцировал чем-то? - предположил Лёха.
Бымц! - отозвалась урна на новый удар Толика.
- Чем? - поднял мокрое лицо Палыч. - Тем, что шел?
Левый глаз у него покраснел, на щеке обозначились венозные жилки.
- Может, сказал не то.
- Ага, сказал не то, посмотрел не так, знаем, - проговорил Толик сквозь зубы.
Лёха прикурил сигарету и сунул её Палычу в пальцы. Палыч благодарно кивнул, но так и не затянулся. Смотрел куда-то в пустоту между Михал Михалычем и Витькой. Сигарета обгорала.
- А полиция что? - спросил Витька.
- А ничего! - ожив, с остервенением сказал Палыч. - Свидетелей нет, показаний от Кольки...
Из горла его вырвался скулёж, который бывает у побитой, бессильной собаки.
- Палыч, ты это... - пробормотал Витька, которому от этого скулежа совсем поплохело.
- Суки.
Палыч, вывернув шею, уткнул щёку в плечо и затих, прикрыв глаза. Лицо его сделалось каким-то резким, угрюмым. Мёртвым.
- "Правый сектор"? - спросил Лёха.
- Они.
- Тогда, понятно, бздит полиция.
- А ты храбрый, да? - усмехнулся Толик, сплюнув. - Полицейским тоже жить хочется. Они теперь так, для красоты.
Лёха выматерился.
- Палыч, дай, если не будешь.
Он потянулся за сигаретой в пальцах сидящего. Палыч с мелькнувшим в глазах слабым удивлением о наличии у него сигареты отдал. Столбик пепла упал под ноги.
Лёха затянулся.
- Колька-то жив?
- Жив, - глухо ответил Палыч. - В больнице. Черепно-мозговая и, в общем...
Он шумно втянул носом воздух и умолк.
- Деньги нужны? - спросил Михал Михалыч.
Палыч изобразил губами вялую усмешку.
- А известно вообще, кто? - в очередной раз пнув урну, спросил Толик. - По именам? Или они в "балаклавах" были?
- Двоих сразу задержали, - сказал Палыч. - Только через час и отпустили. Мол, случайные прохожие, даже избиения не видели.
- Менты всё-таки козлы, - сказал Лёха.
- А мы лучше? - спросил Толик.
- А мы чё?
- Вот именно. Мы - чё? Грузовики для АТО стальным листом обшиваем, и ничё.
- И что ты предлагаешь?
Толик посмотрел Лёхе в глаза.
- Вылавливать по одному.
- И что? И убивать?
- Или калечить. Глаз за глаз.
- Не, - сказал Лёха, - партизанщина - это дохлый номер.
- Почему это? - прищурился Михал Михалыч.
- Потому что мы - говно, - сказал Толик.
Витька вздрогнул.
- Я могу, - сказал он. - Раз они, то и я могу.
- Не страшно? - спросил Лёха. - У этих сук тормозов нет. А у тебя? И ты один, а их - компания придурков.
Витька пожал плечами.
- Не терпеть же.
Лёха бросил окурок в урну.
- Тут как раз многие за то, чтобы потерпеть. Не лезть на рожон. К лету, говорят, освобождение будет.
Палыч поднял голову.
- Кого освобождать, Лёша?
- Нас, Сергей Палыч! Вроде приказ есть. Мы с Харьковом - первые на очереди.
- А чего нас освобождать? Зачем? Мы же вроде как не нуждаемся. Сидим себе тихо, лишь бы чего не случилось.
- Потому что чего - в пустую-то? - нервно спросил Лёха-рыжий. - Меня шлёпнут - всем лучше будет? Или Витьку того же?
- Это значит, Лёша, - сказал Толик, - что, если тебя шлёпнут, то, по крайней мере, кто-то здесь борется, кому-то поперёк горла нынешние порядки. Понимаешь? Не смирились, не всё равно. Когда люди готовы жертвовать собой ради других людей, ради другой жизни, значит, не потерянные ещё люди. Места живые.
- Ага, только мне уже будет всё равно, - сказал Лёха.
Толик хмыкнул, скривил морщинистое лицо с пятном давнего ожога.
- Был здесь парень такой, Вася Пжинский, на бывшей Советской жил. Полгода назад трое этих, из "сектора", вломились к девчонке в квартиру. Девчонка красивая, живет одна. Родители где-то под Донецком с год как без вести пропали. Чего б и не вломиться к сепаратистке? Вдруг у нее в трусах запрещенная литература? Только не учли, что Вася у неё соседом по лестничной площадке оказался. На крик выскочил, те даже дверь закрыть не успели. То ли сторожил он, то ли еще что, может, чувства питал. Одному руку сломал, другого по яйцам отоварил, третьего урода из окна выкинул. Этаж, жалко, второй был.
- И что? - спросил Лёха.
- Арестовали Васю, дали, кажется, четыре года.
- Так и я к тому же! - радостно заговорил Лёха. - Чего жопу рвать? Россия отмашку даст, всех тварей перевешаем.
- Я к тому, что ты бы ни хрена не сделал со своей философией! - резко ответил Толик. - Пялился бы в "глазок", пока девчонку насиловали. Достоинство теребил. А вешать после драки все горазды! В первых рядах!
- О! Наезды пошли! - Лёха развернулся на каблуках. - Я покурил, хватит. Мне такие разговоры не нравятся.
Он прошёл в высокие ворота цеха и пропал в полутьме, прорезаемой искрами электросварки. Витька посмотрел в небо, на рваные весенние облака, похожие на ещё не сошедший местами снег.
- Вы простите, мужики.
Палыч несколько раз шмыгнул носом, отёр щёки ладонями.
- Что делать-то будешь? - спросил его Михал Михалыч.
- Не знаю. Передушил бы.
Палыч медленно сжал пальцы в кулак.
- Ты лучше посиди ещё. Подумай, взвесь, - сказал Михал Михалыч, присев рядом. - Караулить будешь? С молотком? С топором? И чего добьешься? В одиночку все же нельзя. Организация одиночек на раз щёлкает.
- И что предлагаешь? - мёртвым голосом спросил Палыч.
- Пока - собирать данные: где, когда, сколько, имена и фамилии, места проживания. И всё аккуратно конспектировать.
- Для кого? Для СБУ?
- На будущее.
Палыч хмыкнул.
- Ты уверен, что оно будет, будущее-то?
- А это уж в наших руках.
- О, мужики!
Из-за здания цеха, улыбаясь, вышел, прошмыгнул мимо чахлых кустов Саня Лесоватов с термического участка. Ему было около сорока, крепкий, поджарый, он всегда двигался вихляющей, хулиганской походкой.
- Чего сидим?
Чумазый, в черной робе, подойдя, он по очереди пожал руки собравшимся. Витька от рукопожатия даже сморщился и украдкой несколько раз тряхнул кистью - больно крепкий у Лесоватова оказался хват.
- У Палыча сын в коме, - сказал Михал Михалыч. - Того и сидим.
Лесоватов помрачнел.
- Это как?
- Нацики, - сказал Витька.
- Понятно. Что полиция?
Палыч посмотрел на Саню Лесоватова.
- А что полиция? У нас есть полиция? У них версия, что Колька сам... упал затылком... а потом ребра отбил...
Он умолк. На шее его вздулись жилы, словно слова застряли в горле. Пальцы, все в черных точках окалины, белея, сцепились в "замок". Лесоватов сковырнул ногой случайный камешек.
- И что думаете делать?
- Не знаем пока, - сказал Толик.
- Чего тут знать? - сказал Лесоватов со странной улыбкой. - Что у нас, нормальных мужиков не найдется?
- И что? - спросил Михал Михалыч.
- А ты, дядь Миша, подумай.
- А и думать нечего, - качнул головой Михал Михалыч. - Ну, отлупим мы их, так их дружки на следующий день по домам пойдут. Ты, Саня, без семьи, а людям как? Вывезут да запытают. Или подстрелят, как Гришку Матвеева.
- А я разве предлагал отлупить? - сплюнул Лесоватов.
- Убить? - тихо спросил Толик.
Лесоватов кивнул.
- Они вроде как у "Вероники" тусуются. Жрут, спят, срут. Сколько их там? Два-три взвода, человек сорок, если по максимуму. Значит, нам нужно человек шестьдесят. Грамотно сделаем, всех накроем. - Он скрипнул зубами. - Всю погань. А на нет и суда нет.
- Ты это, Сань, - оторопело проговорил Михал Михалыч. - Там же половине и двадцати нет, ты и их предлагаешь?
Витьку продрало будто теркой - уж больно страшным сделалось лицо Лесоватова, заострилось, оскалилось.
- Уже жалеешь их, дядя Миша? - медленно произнес он. - А я скидку на возраст делать не собираюсь. Это убийцы, дядь Миша! Убийцы. Сорок человек делают в городе, что хотят, убивают за русскую речь, насилуют, и я должен им в паспорт заглядывать? Ах-ах, молодому засранцу еще нет восемнадцати!
Лесоватов наклонился.
- Это мой город, дядя Миша.
- Так-то так, - склонил голову Михал Михалыч, - тут спору нет. Но где ты возьмешь еще за полсотни таких как ты?
- Я, наверное, пойду, - сказал вдруг Палыч.
- И я, - произнес Толик, как-то мгновенно мрачнея и сжимая губы.
И по урне снова засадил - бом-м!
- У меня еще пяток парней сыщется, - сказал Лесоватов.
- А я не пойду, - сказал Михал Михалыч, - и другим отсоветую. Почему? Чем больше народу, тем больше вероятность "казачка" из СБУ. Пересажают да переубивают вас всех, дурней. Вы еще только кучковаться будете, а на вас уже папки с именами-фамилиями приготовят. И камеры в недостройке где-нибудь на отшибе.
- Дядь Миша, - сказал Витька, - вы еще скажите, что вас все устраивает.
- Не устраивает, - скривил губы Михал Михалыч, - не устраивает. Только я никуда не набиваюсь. Из соображений безопасности. Как вариант предлагаю только собирать информацию, фиксировать. Оно надежней. И предать некому. Я тебе скажу, Витька, что народу подняться на гроши у нас только глазом поведи. Возможно, больше, чем вы на свою задумку соберете. Лучше уж тогда действительно по одному отлавливать.
- Не ходят они по одному, - сказал Палыч. - Гопотой ходят, компанией.
- Я, вот честно, не провоцирую, - сказал Михал Михалыч. - Мне уже и не нужно ничего. Ни гривней, ни радости. Но вам-то - жить!
- И зачем так жить? - спросил Толик.
- Тогда уезжайте! Благо, Россия близко.
- Гонишь, дядь Миш? - ухмыльнулся Лесоватов.
- Гоню! - с вызовом произнёс Михал Михалыч. - Ты подумай, Саня, чего хочешь. Ну, соберёшь ты людей, не проболтается никто, ладно. Ну, положите вы этих... А дальше что? Всё само рассосётся? Хрен!
Он показал Лесоватову мосластый кукиш.
- Ты про полицию? - спросил Лесоватов.
- И про полицию! И про хреницию! И про нацбаты!
Витька поёжился.
Нацбатовцев он видел из окна, когда они орущим маршем шли по городу в сопровождении полиции. Прохожие спешили забиться в подворотни или ныряли в магазинчики. Нацбатовцы нестройно орали про Украину и погибших героев, которым слава. Попавшийся на обочине автомобиль просто сожгли.
А еще, днем позже, проходя мимо, видел, как пятеро уродов, кажется, из "Волыни", грозились расстрелять тетку из ларька, как сепаратистку. Витрину у ларька в результате разбили. Водку и сигареты реквизировали. "Мы тебя защищаем, а ты, сука..."
- Что ты молодёжь-то пугаешь? - сказал Лесоватов, заметив Витькину реакцию. - Будут нацбаты, разберёмся и с нацбатами.
- Как?
- Как получится.
- Нет, Саня, - сказал Михал Михалыч, - пока они в силе - не получится. Пока у них есть поддержка...
- Чья? - перебил Толик. - Народа?
- И народа тоже. Но в первую очередь, власти, конечно же. И пока эта поддержка есть, не в наших возможностях что-либо сделать. Потому как это уже будет государственное преступление.
Лесоватов скривился.
- Как ты интересно все поворачиваешь, дядь Миша.
- Я не поворачиваю, я трезво смотрю на вещи, Саня. Я пожил, извини, я застал и Хрущева, когда он МТО позакрывал, и Брежнева, и много кого еще. Всякое было, и смертей я повидал достаточно. Я чего хочу сказать? Ты послушай, - Михал Михалыч придержал Лесоватова за рукав. - Люди постарше, как я, в силу самой природы человеческой накапливают большой опыт. Он ведь состоит из совершенных ими же глупостей и ошибок. А дальше приходит понимание, что эти ошибки и глупости совершает каждый! Если не те же, то похожие. Мы, старики, через все это прошли и знаем, поэтому глядим на вас, молодых, снисходительно - все это уже было, все это уже испробовано. И бунтарство, и максимализм, и желание справедливости. Поэтому я и прошу тебя, Саня, выбрось из головы своих тараканов. Не бери греха на душу.
- Почему?
- Потому что не время ещё. Не настало время. Семьи у людей пожалей. Детей, женщин. Стариков, как я.
Лесоватов покивал.
- Время не то, да? Люди это время делают, дядь Миша, люди его двигают, чтобы оно было то, которое надо. Ты вот отговариваешь всех, а знаешь, почему? Страшно тебе, дядя Миша. Еще пожить хочется, хоть враскорячку, хоть под фашистами, а пожить. Случись же, что пойдут по домам, а ты украинского не знаешь. Шлепнут, как есть, такого хорошего.
Михал Михалыча выстрелило с лавки.
- Тебе, Саня, кто право давал меня дерьмом поливать? Не страшно мне ничего! У меня, если хочешь, сын погиб!
- Где?
- В Афганистане!
Лесоватов прищурился.
- А не по пьяни в кювет вылетел?
- Что? Погиб он! Под этим, как его... под Кандагаром! И ты, Саня, щенок еще, чтобы мне такие слова говорить! Я ж тебя на двадцать лет...
Михал Михалыч несколько раз ткнул в Лесоватова корявым пальцем.
- Я вам всем добра...
Он выматерился и, толкнув Витьку плечом, потопал в цех.
- Так его сын в Афганистане?.. - спросил Витька. - Или здесь?
- Здесь, на семнадцатом километре вылетел, - сказал Лесоватов. - Но и в Афгане был, правда, недолго.
Толик недобро посмотрел старику в спину.
- Не заложил бы, - сказал он, когда тот скрылся в искрящей цеховой полутьме.
- Мужики, вы уж это... - выдохнул Палыч. - Хватит уже, пойдемте, что ли, поработаем. Я уже все.
Он поднялся. Лесоватов, не отступая, сунул кулаки в карманы робы.
- Сергей Павлович, вы действительно хотите все так и оставить?
- Саша, Саша... - Палыч ладонью легонько похлопал его по груди. - Миша на самом деле прав. Не способны мы, вот случится край...
- А это не край? - округлил глаза Лесоватов. - Сергей Павлович, у вас сын в коме! И это не край? Они тут гопака на трупах должны плясать?
- Саш, ты убить готов? - спросил Палыч. - По-настоящему?
- Готов.
- А я нет, Саша, - печально произнес Палыч. - Руки если только переломать, это готов, а убить... Не смогу, нет.
- Хорошо, - оскалился Лесоватов, - пусть руки. Этого достаточно. Остальное на мне, я не боюсь, я слишком хорошо этих гнид знаю, их надо с корнем. Только нам бы еще надежных ребят добрать.
- У меня брат двоюродный - водитель "маршрутки", - сказал Толик. - Там мужики давно уже на нациков зуб имеют.
- Это по разговорам или так, по ощущениям?
- "Сектор" требует своих бесплатно возить. И попробуй, сука, еще вякни что-нибудь. Мужика одного прямо в автопарке подкараулили. Избили за то, что он одного такого в пешее эротическое послал. Кажется, руку сломали и ребро.
- А остальные смотрели? - спросил Лесоватов.
- Против "калаша" да пистолета - куда?
- Так и сейчас получится также.
Толик хотел пнуть урну - промахнулся.
- Да там на грани было, брат рассказывал, уже с монтировкой сбоку подбирался, чтобы автоматчику череп проломить, думал, все, понеслась, да и эти вроде как струхнули - водил человек пятнадцать было, а нациков - семеро, кажется.
- И чем кончилось?
- Полицейские нациков увели. Они их вроде сопровождали. Ну, как сопровождали... Не светились, но контролировали.
- Понятно, - потер переносицу Лесоватов. - И сколько таксистов готовы идти до конца?
- Не знаю, - сказал Толик. - Может, те же пятнадцать. Я спрошу.
- Ну а ты, Витька? - спросил Лесоватов.
- У меня нет никого, - покраснел Витька.
- А сам?
- Сам пойду.
- Не боишься?
Витька надулся.
- Дураки не боятся. Боюсь.
- Значит, после работы дуй к нам, в "термичку". Только не сразу, понял? К восьми, - сказал Лесоватов.
Витька кивнул.
Пропускной режим уже, наверное, с год соблюдался абы как. Своих знали и позволяли им шабашить по вечерам. И так зарплаты мизерные. А металла - хоть задницей ешь, халявный, никому не нужный, стащенный со всей области на нужды как бы министерства збройных сил. Тем более, давно уже велись разговоры, что завод закроют к хренам собачьим.
И газ тратит, и электричество расходует. Украинской нации такие заводы не нужны!
Витька усмехнулся, вспомнив, как месяца три назад, по цехам носился толстый мужичок в вышиванке и с чертежами и агитировал начальство перейти на биотопливо, то есть, на кизяк, то есть, на высушенное дерьмо, и солому.
Мол, дерьма и соломы в стране - завались.
Планы были наполеоновские. Там - силосные башни и ферма. Здесь - сушилки. Там - прессовочный цех. Здесь - специальные котлы.
Нужен только небольшой первоначальный взнос в размере хотя бы одного миллиона гривен.
- Здравствуйте, дядь Рома, - сказал Витька охраннику в будочке за барьером.
Тот поднял глаза от стакана с чаем.
- О, Витька! Снова-здорово! Не поздно?
- Да попросили тут с ключами помочь.
- За деньги хоть?
- По дружбе, - Витька крутнул турникет.
- Понятно, - вздохнул дядя Рома. - Спасу нет от этих друзей. Вон худой какой. Пусть хоть покормят тебя потом.
- Наша дружба и опасна и крепка, - сказал Витька.
- Неуч! - фыркнул в седые усы дядя Рома. - Про службу это пелось!
- Я знаю.
Витька вышел из проходной, миновал подъездные пути, по которым за всю его работу всего лишь раз пускали локомотив, и разбитой дорогой зашагал к цехам.
Заводоуправление и склады остались по левую руку. Над цеховыми воротами тускло светили фонари. Где-то внутри гулко, с оттяжкой, ухал кузнечный пресс. Груды металлоконструкций на неосвещенных площадках у забора лежали поверженными великанами-трансформерами. Вот рука из ферм, вот нога из балок.
К "термичке" Витька пошел, обходя загогулину инструментального участка.
Можно, конечно, было добраться и проще, не давая кругаля, все-таки и инструментальный и термический цеха размещались в одном здании, и краны у них были общие, ездили от и до, но Витьке не хотелось никому из шабашников попадаться на глаза. Он был не чужд конспирации и думал, как отговориться, если вдруг что.
Широкие ворота термического были закрыты, а сам цех казался вымершим.
Маленькая дверца в воротах была не заперта. Витька прошел внутрь, в полумрак, оказавшись в окружении заготовок, столов и труб разного диаметра.
Одна лампочка висела высоко над головой, вторая - метрах в двадцати дальше. Чернели боками печи, тянуло прохладой от охлаждающих колодцев.
А если никого нет? - подумалось Витьке.
По настилу он двинулся вперед, сторонясь раструбов вытяжек и выставленных в проход агрегатов. Над головой позвякивали цепи и вились провода. Тенью протянулась крановая балка.
- Стой! - сказали ему вдруг.
Витька встал.
- Повернись.
В лицо Витьке посветили фонариком.
- Я... меня сюда... - проговорил он, растерявшись.
В мозгу пронеслось: это СБУ или свои?
- Чего надо?
Тьма сбоку шевельнулась и приобрела очертания человеческой фигуры. Чуть ближе - и Витька обнаружил, что смотрит на "балаклаву" с прорезями для глаз.
- Имя?
- Вить... Виктор.
- Откуда?
- Отсюда.
- С термического?
- С ремонтного.
- С первого или второго?
- Так всего один, - удивился Витька. - Наполовину сварочный.
- Верно.
Витьку одобрительно хлопнули по плечу.
- Кто там? - раздался знакомый голос.
- Я! - крикнул во мглу Витька. - Витька Леоненко.
- Пришел-таки.
Лесоватов выплыл навстречу, беззвучно, будто "Летучий Голландец". Витькина ладонь снова заныла от рукопожатия.
- Пошли.
Лесоватов повел Витьку за собой.
За одной из печей, выгороженный кирпичной переборкой, открылся и плеснул светом закуток - стол из поваленной набок катушки, ряд жестяных шкафчиков для переодевания и две лавки.
Обе лавки были заняты.
Витька узнал Толика и Палыча. Двое сидели в "балаклавах". Еще один парень был, кажется, отсюда, с термического. Последних двух Витька на заводе не видел.
- Так, это Витька, - представил парня Лесоватов.
Он подал ему ящик, сам сел на второй.
- М-да, - сказал один из незнакомцев в "балаклаве".
Витька услышал в междометии сомнение насчет своего присутствия и покраснел.
- Тетя, давай без этого, - сказал Лесоватов.
- Без чего? - спросил незнакомец.
- Что тебя не устраивает?
- Детский сад не устраивает.
Лесоватов усмехнулся.
- Сам давно ли заматерел?
Названный Тетей шевельнул плечом.
- Ты нас, Саня, для чего позвал? Кажется, для серьезного разговора. А он получится, серьезный разговор?
- Получится.
Лесоватов выложил на катушку и развернул склеенную из нескольких листов карту, придавил ладонями.
- Ребята, кто хочет отказаться, скажите сразу. Потом придется идти до конца, вы понимаете? Без отговорок.
Он обвел взглядом сидящих. Никто не возразил. Палыч только то ли кивнул, то ли втянул голову в плечи.
