Первый раз бумкнуло севернее, потом ближе. Километр? Два? Жарков подождал еще, но не дождался.
- Жидковато сегодня, - сказал он.
В узкой прорези заколоченных, задавленных мешками с песком окон виднелась голая, черная окраинная земля, а чуть дальше - редкие кусты. Еще дальше темнел кусок дороги. Не зима, не весна. Межсезонье.
Но снег сошел.
- Не каркай, - щуря глаза, отозвался Полуярков.
Он смотрел в планшет, проматывая текст на экране узловатым пальцем.
- А тут каркай не каркай, ни дня без подарков от вукраинских лыцарей не обходится. Хорошо, лупят в белый свет, как в копеечку.
- Дурак ты, - вздохнул Полуярков.
Невысокий, щуплый Жарков подскочил к напарнику, с которым они вместе обживали старый новый наблюдательный пункт.
- Ну почему дурак-то? Почему дурак? Я что, не правду сказал? Правду!
- Правда, Жарик, у всех своя.
- Я - Жара, слышишь? Мой позывной - Жара. А твой - Полуяр. Хотя надо бы - Полусвет. Или лучше - Полутьма. Не видно тебя! Сумрак!
- Не заводись, - шевельнулся Полуярков, склоняя голову к планшету. На его губах мелькнула мягкая улыбка. - Я же к тому, что, если сейчас лупят мимо, это не значит, что завтра по нашему энпэ не выпустят несколько мин прицельно. Беспилотник вчера видел?
- Нет, - сказал Жарков.
Полуярков поднял глаза.
- А он был.
Жарков склонил голову, разглядывая сидящего.
- Это прикол, да?
Длинноносый, слегка небритый Полуярков снова уткнулся в планшет.
- Нет.
- И что?
- Если был беспилотник, - сказал Полуярков, что-то одним пальцем набирая на экране, - значит, смотрели, что у нас здесь, на нашем участке, можно разбомбить. Тактика такая - производится десятка два минометных выстрелов, пятнадцать, к примеру, черт-те куда, а пять - ровненько туда, куда надо. В подстанцию, газопровод или вот по нашему энпэ.
Жарков недоверчиво скривился.
- Че это за меткость такая?
Полуярков шевельнул плечом.
- Обычная. Пятнадцать выстрелов производят местные уроды, а пять, подстраиваясь по местных, уже спецы.
- На хрена?
Полуярков снова оторвался от экрана.
- Иностранцы тренируются. Или новые системы проверяют. Или подтверждают квалификацию. Или есть задание - организовать нам здесь каменный век. Извини, дай мне поработать чуть-чуть.
- Тренируются...
Жарков отошел к окну. Несколько секунд он вглядывался в неровности рельефа, потом перевел взгляд на дорогу. Если чуть приподняться, можно было увидеть торчащую из кювета крышу легковушки, которую украинские воины расстреляли из РПГ. Говорят, семья бежала от войны на Украину...
- Слушай, - повернулся Жарков, - вот че им надо?
- В смысле?
- Я про украинцев.
- Про каких украинцев?
- Про всех, - сказал Жарков. - Я в сортах говна не разбираюсь.
- Знаешь, ты зря, - сказал Полуярков. - Люди все разные.
Жарков подсел к столу.
- Это понятно, - сказал он. - Но вот, помнишь, Валет погиб? Валентин, на самом деле. Только фамилии не знаю. Ну, месяц назад.
- Парень такой высокий?
- Ну! Снайпер его.
Полуярков выпрямился и секунды три смотрел невидящим взглядом в стену, с которой зигзагами осыпалась штукатурка.
- Помню, - кивнул он.
- А им дела до него нет! - крикнул Жарков. - А убили его они! У него мать осталась, дочке восемь лет. И ты считаешь, что украинцы не виноваты?
Полуярков вздохнул.
- Считаю, что виноваты. Но вина у всех разная.
- Все-таки сорта говна...
- Нет.
- То есть, нам их еще и сортировать? - спросил Жарков. - Вот, знаешь, если бы хоть какое-то движение оттуда... Нет, ссутся! Ах, СБУ! Ах, нацики! Мы не можем против них, они нас убьют! Нет сил, нет организации. Вот если бы Россия...
Он длинно и грязно выругался. Полуярков, который почти не матерился, поморщился.
- Жарик, ты можешь?..
- Понимаешь, - напрягая горло, оскалился Жарков, - то, что мы здесь умираем, им ничего. Мы как бы здесь сами по себе дохнем. И это не они нас обстреливают, не они в окопах на той стороне сидят, не они налог на войну платят, их как бы вообще нет. Растворились в бескрайних украинских степях! Ни помощи, ни добрых слов. Нету! Хоть бы, суки, гуманитарку для людей здесь собирали! Или мы им вообще никто?
- Мы - российская угроза, - сказал Полуярков.
- Кто?
Жарков поморгал, а потом хрипло захохотал, то и дело скрючиваясь и пытаясь заглушить смех рукавом куртки. Выходило какое-то кудахтанье.
- Я - российская угроза?
Полуярков кивнул.
- Мы все. Это психологический прием такой. Чтобы не видеть в нас людей. Чтобы освободить себя от вины, жалости, совести. Чтобы автомат в руках не дергался при стрельбе по живой мишени. Во Вторую Мировую как? Русский человек разве человек? Вот немец - чело-век, высшая раса. Итальянцы еще туда-сюда, австрийцы. А русский - какое-то недоразумение, по недосмотру занимающее чужую, ну, то есть, их землю. В крайнем случае, унтерменьш, недочеловек, раб. Но в обычном порядке - просто помеха, нечто безмозглое, двуногое и двурукое, убийство которого, пожалуй, можно считать за благо. Так и украинцы. Не скажешь же самому себе, что убиваешь недавнего соседа, с кем только что дружно жил в одной стране. Вредно для психики. Поэтому объясняешь это тем, что не с соседом воюешь, а с агрессором, пришельцем, который посягнул и прочее.
- Как удобно!
- Даже зная, что ты, Жарик, здешний, они все равно будут считать, что все вокруг оккупировано Россией. Им, понимаешь, удобно думать, что ушлые россияне промыли тебе мозги, что ты перебежал, отказался, вступил в ряды предателей и не топишь вместе с ними за трезуб...
- И не буду!
- Вот и получи.
- Суки. Нет, подожди, - мотнул головой Жарков, - я к тому, что украинцы как бы отношения к войне не имеют...
Полуярков снова кивнул.
- Это тоже прием психологической защиты. Возможно, даже неосознанный. Война - это где-то далеко, не у нас, на востоке, она сама по себе, мы - сами по себе. Наверное, так они думают.
- Сказать, что я о них думаю? - вытянул шею Жарков.
- Я знаю, - улыбнулся Полуярков. - Но их можно понять. Даже как-то посочувствовать. Им страшно.
- Ой, а мы здесь все в бронежилетах из бесстрашия! Пули отлетают, моча в штаны не течет!
- А вот скажи, - Полуярков погасил экран планшета, - вот жил бы ты не здесь, а там, - он кивнул в сторону окна, - как бы ты ко мне, сидящему с оружием в этом энпэ, относился?
Жарков уже открыл рот, но Полуярков предупредил:
- Только честно.
Жарков задумался.
- Честно тебе...
Он отклонился, словно пытаясь высмотреть в окне не дорогу, не сотню метров "серой" зоны и даже не позиции ВСУ в полукилометре от наблюдательного пункта, а себя из предложенного напарником гипотетического настоящего. Покачался на задних ножках скрипучего табурета, помогая не упасть себе ладонью, положенной на стол.
- Никак, скорее всего, к тебе не относился бы, - произнес Жарков, шевельнув плечами, словно сама мысль об этом представляла неудобство. - Крутился бы там, и вся эта война была бы мне побоку... - Он помолчал. - Все равно они суки. Накрыть бы их хоть раз из восемьдесят вторых, ох, я бы посмотрел.
- Кого накрыть?
- А вот в Киеве. Или в Днепропетровске. Можно в Житомире. В Харькове. Только не говори мне, что там, типа, люди. У нас здесь тоже - люди. И если смерть людей здесь никого из украинцев не задевает, то клал я на них с высокой колокольни.
Полуярков помял лицо ладонями.
- Думаешь, я не согласен?
- А ты согласен?
- Думаю, каждый из них должен ответить. Им придется ответить. Как бы они не отнекивались и что бы не говорили. Вообще, Жарик, если это война, то на той стороне, извини, не люди. А враги. И так к ним и надо относиться. Иное ведет к гибели. Только после нашей победы они вновь могут стать людьми обратно.
- Да-а, - мечтательно вздохнул Жарков, - хотя бы из восемьдесят второго. Даже не в людей. В инфраструктуру. Чтобы на неделю у них ни света, ни газа, ни воды. И какая тварь пикнет, что у них женщины и дети, ту пинками отправлять сюда, в поселки, под ежедневные "мирные" обстрелы!
Полуярков поднялся и, встав на носки, потянулся, почти касаясь грязного потолка руками.
- Получается, мы с тобой - звери, Жарик.
- Блин, Жара я, Жара! - напомнил Жарков. - Жарик - вообще как-то по-собачьи. Жарик, Шарик. Только какие мы звери? Не мы же к ним пришли!
Полуярков, разминаясь, сделал несколько наклонов.
- Не забудь, ты - агрессор и оккупант.
- Ага, дом своих родителей оккупировал, агрессивно занимаю жилплощадь двадцать четыре года!
Полуярков кивнул и, считая, совершил пятнадцать приседаний. Темный свитер на животе у него сложился складками. Лицо побагровело. Как-то сразу стало видно, какой он неуклюжий, неспортивный человек.
- Ты еще молод, - сказал Полуярков, выдохнув. Последние движения дались ему не-легко. - Я оккупирую область уже тридцать девять лет. Так что оккупирую поосновательней тебя.
Еще раз бумкнуло где-то далеко, на грани слышимости.
- Вообще, знаешь, - сказал Полуярков, шагнув к стоящему на стуле ведру, - об этом надо очень серьезно думать.
- О чем? - спросил Жарков.
- О будущем, когда Украина - все.
Звякнула крышка. Полуярков снял с гвоздика ковшик на длинной ручке, зачерпнул из ведра воды и с наслаждением сделал несколько гулких глотков. Крупный его кадык заходил, будто поршень.
- Ф-фу. Что-то в горле. Я как раз пишу...
Он покашлял, сводя плечи.
- Так ты это... писатель? - с подозрением спросил Жарков.
- Не знаю. Может быть. Так-то я - сельхозтехник.
- Но пишешь.
- Пишу.
С эмалированной крышкой, зажатой в одной руке на манер щита, и с ковшиком в другой Полуярков никак не походил ни на писателя, ни на сельхозтехника, а представлял из себя пародию на средневекового рыцаря, приготовившегося к поединку. Для полного комплекта не хватало только кастрюли на голове. Фыркнув, Жарков подошел к напарнику и вытянул холодное тупое оружие у того из пальцев. Посмотрел строго снизу вверх.
- И про меня тоже пишешь?
Ковшик, опускаясь, брякнул о жестяной край ведра. Бумм! Полуярков улыбнулся.
- Жарик, это же о будущем.
- Ага, и меня там, получается, нет. Да, Сумеречный?
Жарков пил, не спуская с напарника глаз. Оказывал психологическое давление. Вода была теплая, сладковатая. И вкусная, несмотря на то, что теплая.
- Там и меня нет, - сказал Полуярков, не поддаваясь. - Там как бы через пять лет все происходит.
- Фантастика, что ли? - спросил, напившись, Жарков.
Он утерся рукавом.
- Мечта.
- Пф, мечта!
- Она, конечно, вряд ли исполнится...
- Ну, если у тебя там какое-нибудь ЛГБТ в Киеве... На! - Жарков сунул ковшик обратно Полуяркову. - Тогда, конечно, вряд ли. Нам ЛГБТ в Киеве нахрен нужно.
Он забрался на деревянный лежак у стены.
- У меня - другое, - сказал Полуярков, накрыв ведро крышкой.
Несколько секунд он смотрел на оставшуюся на дне ковшика, недопитую Жарковым воду, потом, отворив дверь, плеснул ее за порог.
- Так ты дай почитать, - Жарков, повозившись, выдернул из-под бока куртку и побил ее в изголовье. - Я так-то много фантастики читал. Этого... ну, америкоса... Фармера! Про реку. Еще про обезьян. Где обезьяны захватили мир. Ну, чисто про Украину, получается. У меня есть опыт.
- Там не закончено, - сказал Полуярков, возвращая ковшик на место.
- Во! Как раз я тебе скажу, стоит ли продолжать! - Привстав, Жарков потянул к себе табурет с лежащим на нем планшетом. - Здесь у тебя?
- Эй! - Полуярков догнал "убегающий" предмет мебели. - Дай сохранить хотя бы.
Он прижал планшет.
- Ладно, - отпустив табурет, вытянулся на лежаке Жарков. - Нам, кстати, через полчаса на связь выходить. Ты в курсе?
- Да, - ответил Полуярков.
Он склонился над гаджетом, водя пальцем по осветившемуся экрану.
- И что скажем? Что все спокойно? - спросил Жарков.
Полуярков на секунду поднял голову.
- А разве не так?
- А прилеты?
- Так далеко.
- Но зафиксировать все равно надо.
- Я в журнал запишу, - сказал Полуярков и протянул планшет напарнику. - Вот. Я тебе в "читалке" открыл.
- Длинное?
- Пока страниц пятнадцать.
- Ну, это ничего, это я смогу. - Жарков вгляделся в экран, сощурился. - Что-то у тебя меленько.
- Так ты шрифт-то увеличь.
- Не учи ученого. А как?
- Вот.
Полуярков показал. Буквы на планшете приобрели размер в пол-экрана, потом уменьшились, потом уменьшились еще.
- Все-все, вот так, - сказал Жарков.
- А я пока понаблюдаю, - сказал Полуярков, сняв с полки, где стояло несколько обгоревших детских книжек, полевой бинокль в футляре.
- Что-то подозрительное? - спросил Жарков, пальцем листая электронные страницы.
- Просто интересно, как они там...
- Живут?
- ...могут!
Полуярков взял стул, журнал из тумбочки и устроился перед окном. Вытянув бинокль из футляра, он подбил мешок с песком, чтобы было лучше видно.
- Ты тогда в оба глаза... - сказал Жарков.
Он вернулся к началу текста и стал читать.
"Дорога была швах. Асфальт потрескался и поплыл, из разрывов лезла щебеночная основа. Ямы были как воронки. Наспех положенные вкривь и вкось битумные заплаты темнели неровными островами. Молитвин уже лет десять такого не видел в самом захудалом российском регионе.
Национальная дорога Украины. Путь в никуда.
Да уж, подумал, никогда мы не будем братьями... Точнее, будем, но не с ними.
- Здесь поворачивай на проселок, - сказал он водителю, по привычке дублируя навигатор.
У пересечения с проселком стоял обгорелый, черный от сажи остов бронетранспортера. Со смыслом стоял.
Молитвин щелкнул тангентой.
- В оба смотреть, - передал он на следующие за армейским вседорожником "камазы". - Недобитки шалят.
- Это наш? - спросил водитель, молодой парень, вторую неделю из "учебки".
Под чуть подвывшую на повороте турбину бронетранспортер сдвинулся от вседорожника влево и, мелькнув разодранным нутром, пропал.
- Украинский, - ответил Молитвин, следя по камерам, как идут "камазы". - Видимо, выскочил помародерить. С беспилотника засекли и шлепнули бронебоем. Патруль потом с дороги стащил.
Проселочная дорога имела неповторимый рельеф. Один раз Молитвин даже решил, что они сейчас съедут в кусты, но парень как-то вырулил.
- Молодец, - похвалил его Молитвин.
- Служу...
На лобовом стекле вдруг возникла мутная белая отметина. Через мгновение к этой отметине, чуть ниже, присоседилась вторая. Водитель от удивления открыл рот.
- Товарищ капитан...
- Это по нам стреляют, рядовой, - сказал Молитвин, внимательно изучая данные теп-ловизора. - Какой-то молодой или не очень дурак. Останови.
Автомобиль замер.
Красная точка на тепловизоре рванула от дороги вглубь лесного массива. Боевой модуль за спиной водителя прожужжал приводом, но Молитвин отменил команду на поражение. Прижал тангету, соединяясь с "камазами":
- Паша, спусти "рысака". У нас тут стрелок. Сможет?
- А чего ему не смочь? - удивился Паша. - Полностью зарядился. Способен добежать до канадской границы.
- Не надо до границы.
- Принял.
Через пять секунд от замыкающего "камаза" в кусты прыгнула низкая серая тень. Рой миниатюрных дронов сопровождал ее бег по лесу. Молитвин, скорее, для водителя, чем для себя, вывел изображение на фронтальный экран в кабине.
- Свиридов, видел, как "рысак" работает? - спросил он парня.
- Нет, товарищ капитан, - ответил тот.
- Так смотри.
Он пальцем выбрал подходящую картинку с камеры одного из дронов. Видео, обретая четкость, распахнулось на весь экран. "Рысак" на нем, набрав скорость, умело лавировал между деревьев. Он был гибкий и быстрый. От четырех суставчатых конечностей в стороны летели трава и ветки.
- На пантеру похож, - сказал Свиридов.
- Ну, не знаю, - сказал Молитвин, - мне чем-то кентавра напоминает.
- Но головы-то нет, товарищ капитан.
- Это да.
Головы у "рысака" действительно не было. И рук-манипуляторов не было. Зато была мощная шея, в которой находился целый букет камер, и утолщения спереди корпуса, напоминающие крупные грудные мышцы.
Молитвин перевел взгляд на тепловизор. Красная точка, убегающего от "рысака" стрелка, заметалась, повернула налево, но тут же выбрала противоположное направление. Один из дронов залетел вперед метров на триста и поймал стрелка в объектив. Молодой, чубатый парень, оглядываясь, перебирался через поваленную ель. На нем были камуфляжные штаны и куртка. Винтовку стрелок, похоже, уже бросил, посчитав, что она ему будет только в тягость. Тем более, что без оружия он как бы и ни при чем. А докажите, что стрелял! Докажите!
Привыкли придурки брать наглостью. Молитвину почему-то такие попадались через одного. Даже видеофиксации не верили. Показываешь, а они: це підробка!
Молитвин вздохнул.
"Рысак" между тем сократил расстояние до стрелка до ста метров, серой молнией прошив взгорок. Восемьдесят метров. Семьдесят.
Парень упал в канаву и, загребая землю руками, выполз из нее под разлапистый, старый бук. Он на удивление уже не торопился. Очевидно, что у него и понятия не было, кого за ним послали. Думал, наверное, что в погоню отправились небритые и страшно злые с перепою мужики в ватниках и кирзачах. Бредут - руки от холода в карманах, автомат под мышкой - и переговариваются на ломаном, чужом им русском. "Ты его видьишь, Ванья?". "Никак ньет, товарич друк!".
Ну а как иначе? Стереотип кино. Великое искусство.
Пятьдесят.
Картинка из "глаз" стремящегося к стрелку "рысака" даже не дрожала. В мелькании ветвей проступал красный контур цели. Ближе, ближе, ближе.
Тридцать метров!
Дроны наперебой транслировали, как парень скачет под буком, пытаясь ухватиться за ветви. Ошметки коры и пыль сыпались ему на голову. Спрятаться что ли там хочет, дурак? Ой, дурак.
Пятнадцать метров. Десять. Пять!
Увидев "рысака", парень заорал благим матом. Он рванул, куда глаза глядят, столкнулся с деревом, упал и перешел, не забывая выть, на перемещение на четвереньках. Впрочем, далеко уйти ему не удалось. "Рысак" выцелил участок голой кожи и выстрелил иглу с парализатором. Парень как бежал, так и лег. Носом в землю.
Телескопические манипуляторы выдвинулись из груди "рысака" и ловко опутали ноги незадачливого стрелка желтым скотчем. Молитвин приблизил картинку, которую давал спустившийся ниже дрон, и на экране застыло молодое, с тонкими усиками лицо. Глаза парня казались совершенно безумными. Чуть ли не во всю радужку растянулись зрачки.
- М-да, - сказал Молитвин.
- Что там, товарищ капитан? - спросил Свиридов, наклонившийся посмотреть.
- Похоже, в танке наш гордый украинец, - сказал Молитвин, вновь выводя изображение "рысака".
Робот продолжал деловито опутывать свою жертву, укатав ее в желтый скотч уже по пояс.
- В каком танке?
- Это я так. Под амфетамином или первитином он, скорее всего.
- Наркоман?
- Угу. Вмазался, видимо, для храбрости.
- И что теперь?
- Ничего. Поедет в кунге.
Они оба подождали, пока "рысак", подсев, с помощью манипуляторов закинет обвязанного стрелка себе на спину и неторопливо потрусит обратно к машинам. Дроны, поднявшись, облетали окрестности.
- Товарищ капитан, а на наркоманов наша установка действует? - спросил Свиридов.
- На всех действует, - ответил Молитвин.
- Но ведь наркоман - это человек с измененным сознанием.
- И что? Ей это не важно.
- Я просто...
Молитвин поднял палец, призывая к молчанию, потом прижал тангенту:
- Паша, - сказал он, - "рысак" - в минуте. Примите там придурка. Он, похоже, под веществами.
- Да видим. Карабин дроны нашли. Судя по всему, турецкий.
- Странно, что не немецкий. От деда - к отцу и внуку.
- Тут, скорее, правнук.
- Значит, к правнуку.
Паша в "камазе" хохотнул.
- Ладно, сейчас наш парень его притаранит, посмотрим, что за правнук. "Рысака" потом за карабином отправим. А можем - сами?
- Паша, - сказал Молитвин, - давай без самодеятельности. Не сами, понял? Отработаем с установкой, и хоть единорога здесь ищите, взявшись за руки. В радиусе десяти обозначенных километров. Подстрелят как Димку Тамаркина, мне потом что делать прикажешь? Подтверди.
- Слушаюсь, товарищ капитан, - сказал Паша.
- Вот так, Паша, - сказал Молитвин. - стоянка десять минут. Из "камазов" не выхо-дить.
- Активности на тепловизоре не наблюдаю, - передал Паша.
- Отбой, - сказал Молитвин. Он убрал палец с тангенты и повернул голову к водителю: - Чего ты хотел, Свиридов?
Рядовой смутился.
- Я спросить, товарищ капитан.
- Ну!
- Я про установку. Если человек, например, выпил или вот наркотики принял... Как она в нем разбирает, если он сам в себе все не так понимает? Может он зло, что натворил, и за зло-то не считает.
Молитвин вернул экрану вид с камер, глядящих на дорогу перед автомобилем, и пожал плечами.
- Не знаю, Свиридов, - сказал он. - С этим лучше к Федорову. Но я так понимаю, что она просто "видит". Кто, чего, сколько. И взвешивает. Ладно, дай-ка мне подремать пока. С ночи катавасия всякая.
Молитвин завозился на сиденье, повернулся к Свиридову боком и, скрестив руки, закрыл глаза. Было тихо, поскрипывала кожа. Сон не шел. Молитвин вдруг поймал себя на мысли, что по проселку за то время, что они свернули с трассы, не проехало ни автобуса, ни легковушки, ни трактора. Ни одного человека не прошло. Может, оттуда уже и сбежали все. Глядишь, они на пустое место приедут. Или же затаился народ, ждет их появления. Еще встретят дружным залпом из всяких "берданок". Бывало такое. Слухи о том, что некие "камазы" от России колодцы травят да людей электричеством убивают, по местным селам легко разносятся. Дурь, она всегда легко...
Он и не заметил, как нырнул в сон, как в омут, и только покачивание заставило его разлепить глаза.
- Что? - повернул голову он.
- Десять минут, товарищ капитан, - сказал Свиридов, смешно морща нос. - Уже бы ехать...
- А-а, - Молитвин перебрал ногами и выпрямил спину. - Что там со стрелком?
- Вроде погрузили.
Молитвин прижал тангенту:
- Паша...
- Да, товарищ капитан, - отозвался Паша.
- Ты не обижайся, лейтенант.
- Я не обижаюсь.
- Что там стрелок?
- Уже у нас. Воняет, как... Хоть объявляй химическую атаку.
Молитвин потер глаза.
- А карабин?
- Только что "рысак" доставил. Как я и полагал, турецкий. Калибр триста восемь вин. АТА армс.
- Ясно. Трогаемся потихоньку.
Молитвин кивнул водителю, и рядовой запустил двигатель. Вседорожник в скрипе и треске щебня покатил вперед. "Камазы" двинулись за ним. До села, если верить навигатору, было почти семь километров.
- Противоминная включена? - спросил Молитвин.
Свиридов выкрутил рулевое колесо, объезжая рытвину, на дне которой рыжели кирпичи, и кивнул.
- Конечно, товарищ капитан.
- Что-то тихо у них тут, Свиридов.
- Я думаю, страшно им, товарищ капитан.
- Да-да, - задумчиво пробормотал Молитвин, припоминая недавнюю статью в интернете, - Украина под гнетом страха...
