Кольцов поправил ремень, огляделся и, пройдя к кровати, растолкал лежащего на ней человека.
- Подъем.
Человек безропотно встал.
- Садитесь, - кивнул на стул Кольцов.
На помятом лице человека отразилось непонимание.
- Садитесь-садитесь, - повторил Кольцов.
Он включил лампу на столе. Человек неуверенно сел. В погруженной во мрак комнате будто в один момент куда-то пропали потолок и стены. Только что был набитый посудой сервант, и вот уже нет его, исчез вместе узким бельевым шкафом, стоявшим по соседству. Ловила пятно света панель телевизора, а через мгновение уже и не отсвечивает, есть она, нет - совершенно не ясно. Может быть, вообще ничего нет.
Человек опасливо подсел ближе к лампе. Был он в семейных трусах и в майке. С мясистого, слегка небритого лица беспокойно глядели подслеповатые глаза.
- Здравствуйте, - сказал Кольцов, усаживаясь напротив.
- Да, - кивнул человек.
- Зацепа, Ярослав Леонидович?
- Он самый.
- Служили в ВСУ?
- Нет, что вы!
Кольцов улыбнулся.
- Ярослав Леонидович...
- Зачем мне обманывать? - плаксиво спросил человек. - Я совершенно непригоден к военной службе!
- Сто десятая бригада территориальной обороны, Ярослав Леонидович.
- Насильно! Не по своей воле! - крикнул человек.
- Разве?
- Богом клянусь!
Кольцов наклонил голову на размашистый, перекрестивший грудь жест.
- А деньги?
- Так платили. Не отказываться же!
- А то, что вы состояли в подразделении, приданном для обслуживания БМ-21 "Град", это как? Заряжали пусковую установку, участвовали в мероприятиях по маскировке и обслуживанию?
- Нет-нет, - замотал головой человек. - Я по здоровью...
- А помните, Ярослав Леонидович, как выпросили у командира разок "лупануть по москалям"? Сели в кабину...
- А чего?
Кольцов выложил на стол пистолет. Тяжелый "маузер" с деревянными накладками на рукоятке. Взгляд человека замер.
- Как чего? Того! - сказал Кольцов.
- Я куда... Я абы куда, - забормотал человек. - В чисто поле.
- Да нет, - Кольцов поднял "маузер". - Кассетная боевая часть. Деревня в Белгородской области. Мирные люди. Мирные, понимаете? Автомобиль с семьей из четырех человек - в решето. Два ребенка, мальчик восьми лет, девочка трех. Двенадцать раненых. Вот такая ты гнида, Ярослав Леонидович.
- Я не знал.
- Теперь знаешь.
Кольцов выстрелил. Человек слабо вскрикнул. Свет мигнул и погас.
Интерлюдия
Кольцов вздохнул, подвигал левой рукой. Плечо не болело, не ныло, хотя он точно знал, что с плечом было что-то не так. Вроде как оторвало его. А оно есть. Странные ощущения. Он поднял голову. Вылепилась комната, деревянные лавки у стен, длинный, уходящий вдаль стол. Свет, много света и отовсюду. На лавке рядом объявилась Танька, девочка лет двенадцати. Синее платье в белый горошек.
- Привет, - сказала она.
- Ага, - кивнул Кольцов, - и тебе не хворать.
Танька рассмеялась.
- Был? - спросила она.
Кольцов кивнул.
- Застрелил?
- Да, - сказал Кольцов.
- Он - плохой человек? - спросила Танька.
- Он же людей убил. Какой он человек?
Они помолчали. Танька болтала длинными, голенастыми ногами.
- А тебя не звали? - поинтересовалась она.
Кольцов пожал плечами.
- Вроде нет.
- А я вот не хочу, чтобы меня звали, - заявила девчонка. - Я еще мало сделала. Я к каждой этой твари приду.
- Это лучше, чем ничего, - сказал Кольцов.
Он закрыл глаза. Земля. Холод. Крыса тащит палец. Почему помнится? Его это воспоминание или чужое? Впрочем, не важно.
Явление двадцать второе.
Старуха копалась в огороде. Длинная темная юбка, резиновые галоши, белый платок. И куртка защитного цвета.
- Тамара Викентьевна?
Кольцов пошел прямиком по грядкам.
- Что? - выпрямилась, вглядываясь в него, старуха.
- Я к вам, - сказал Кольцов.
- Сгинь!
- Не могу.
- Сгинь, дьявол!
Старуха выставила лопату. На лезвии темнела земля. Подбородок у старухи дрожал, в колючих глазах мерцал страх.
- Что там у вас? - Кольцов заглянул в лунки.
В лунках лежали пластмассовые солдатики.
- Хороните? - спросил Кольцов.
- Не твое дело!
Старуха отступила к дому. Невысокая, неухоженная изба тонула в зарослях одичавших кустов и винограда.
- Как себя чувствуете, Тамара Викентьевна? - спросил Кольцов.
- Не дождесся!
Старуха бросила лопату и заспешила в дом. Кольцов хмыкнул. Постоял, словно прислушиваясь, потом ступил на крыльцо. Подпертая дверь его не задержала. Сени были крохотные, грязные, из полутьмы глядели банки, бутыли, какие-то кули, мешки и свертки.
- А вот и я!
Кольцов, пригнувшись, зашел в избу.
- Сгинь!
Старуха сидела за столом, спрятав вниз руки.
- Как я сгину? Не могу, - сказал Кольцов.
- Чего хочешь? - тявкнула старуха.
- Поговорить.
Кольцов отставил плохонький, скрипучий стул, перевернул спинкой от себя, уселся верхом. Старуха таращилась. Челюсть ее шевелилась, словно она что-то жевала. Глаза жили бессильной злобой.
- Помните, Тамара Викентьевна, в соседнем доме солдаты останавливались?
- Дьявол, - прошипела старуха. - Разбомбили тот дом давно!
Кольцов кивнул.
- Вы к ним вышли, помните?
- Не помню.
- "Сынки! Дорогие мои! Освободители!".
- Не было этого!
- "Хотите, я вам пирожков напеку?".
- А нельзя было? - спросила старуха.
Кольцов выложил на стол "маузер".
- Так с крысиным ядом ваши пирожки вышли, Тамара Викентьевна. Один человек умер. Трое серьезно отравились. Еще шесть человек легко.
- А так и надо! - подалась вперед старуха. - Так вам и надо, захватчикам!
Кольцов через силу улыбнулся.
- А мы захватчики?
- Да!
- То есть, ни фашистского переворота не было, ни бомбежек мирных городов, ни многолетней АТО против, в сущности, своих же граждан, которых всех, скопом, записали в террористы?
- Не было! Я-то знаю, - затрясла пальцем старуха, - ты все лжешь! Я телевизору верю, а не тебе! И ничего ты мне не сделаешь! Силы у тебя нету!
Кольцов вздохнул.
- Тут ты права, силы спихнуть тебя, дуру старую, в могилу у меня нет. Но ты и сама скоро сдохнешь.
Он выстрелил. Старуха ткнулась в стол лбом.
Интерлюдия
Танька была хмурая, сидела нахохлившись.
- Что-то случилось? - спросил Кольцов, так и сяк пытаясь пристроить левую руку.
- Почему они такие? - спросила Танька.
- Какие?
- Живые, но мертвые.
- Нашла тех, кто тебя... - у Кольцова не повернулся язык сказать дальше.
Танька качнула головой.
- Нет, но найду, найду, дядя Миша. Я упорная. Тут другой человек попался.
- И что?
- Он людей мучил. Для него это в радость было. Он, дядя Миша, словно только этим и жил. От пытки до пытки. Солдат наших мучил. И женщин. Всякое придумывал, чтобы ему веселее было, а тем больнее. Много-много людей...
Танька закрыла лицо ладонями. Ее качнуло. Кольцов приобнял девчонку.
- Ничего-ничего, - сказал он. - Он свое получит.
Танька подняла на него глаза.
- Он меня совсем не испугался. Смотрел, будто думал, как и меня запытать. Сказал: "Какая сладкая девочка".
- А ты?
- А я ему сердце вырвала, - сказала Танька. - Только он все равно жив остался.
Явление двадцать девятое
Поле, как нежным подшерстком, поросло бледными былинками. В центре поля, обложившись ящиками с боекомплектом, в ветровке, в разгрузке, в брюках защитной, пиксельной расцветки на корточках сидел молодой парень. Кепи он потерял. Под правым глазом наливался синяк. Головой парень вертел из стороны в сторону. Как где-то поднимались, словно прорастая из-под земли, человеческие фигуры, парень с криком вскидывал автомат и выпускал очередь.
Клокочущий звук взбивал воздух. Фигуры кренились, падали. Парень торопливо менял магазин. На Кольцова он истратил два "рожка" прежде, чем понял, что Кольцову его пули не страшны.
- Сволочь! - крикнул парень, достал из ящика гранату и бросил, дернув чеку.
Полыхнуло, взвился дымный султан, брызнули, просвистели осколки. Кольцов с улыбкой перешагнул ямку, оставшуюся от взрыва.
- Слесаренко, Николай Олегович?
Парень высадил остатки "рожка" в поднявшуюся в стороне фигуру и опустился на ящик.
- Ты кто?
- Не имеет значения, - сказал Кольцов. - Я - к тебе.
- Я занят! - отрезал парень.
Переметнувшись, короткой очередью он срезал еще несколько фигур.
- Сепаров стреляешь? - спросил Кольцов.
- А кого еще?
Парень перезарядил автомат и привстал, проверяя, нет ли врага в поле зрения.
- Людей в Мариуполе помнишь? - спросил Кольцов.
- Каких людей? - с улыбкой спросил парень. - Там людей не было.
Кольцов потемнел лицом.
- Твой взвод, лейтенант Слесаренко, занял дом у перекрестка...
- А, это, - парень кивнул, - было такое.
Отклонившись, он выстрелил в бредущую к нему фигуру. Фигура, взмахнув руками, беззвучно осела.
- Ты смотри, прут и прут! Один за всех отбиваюсь, - сказал парень, вытерев потный лоб. - Тебе-то чего надо?
- Там восемь человек шли, с белыми повязками. Две женщины, мужчина, старик со старухой и трое детей.
- Возможно.
- Ты их всех убил, - тихо сказал Кольцов. - Отдал приказ стрелять. Сам стрелял.
- У меня тоже был приказ! - ощерившись, подступил к нему парень. - Не выпускать никого из города! Они сами виноваты!
Глаза его горели огнем безумия.
- И никаких угрызений?
- Это война!
Парень прыгнул от Кольцова влево и расстрелял вновь пробившиеся из земли фигуры. Он выщелкнул магазин и азартно, со звоном, вбил новый.
- Война!
Очередь распорола воздух.
- Ты и сейчас в безоружных стреляешь, - сказал Кольцов.
- Значит, так надо! - крикнул парень.
- Смотри, там еще, - показал рукой Кольцов.
- Где?
- Во-он!
- Не вижу.
- Правее.
Кольцов наставил "маузер" на затылок высматривающего несуществующую цель парня и нажал на спусковой крючок.
Интерлюдия
Танька радостно скакала у лавки.
- Нашла! Нашла!
Кольцов сел и устало вытянул ноги.
- Уже явилась?
Танька, вертясь, замотала головой.
- Нет. Жду, когда заснет.
Она хищно оскалилась, и сквозь лицо, как сквозь дым, проступил детский череп с пустыми глазницами. В затылке зияла дыра, раскуроченная выстрелом.
- Я его помучаю, а потом - раз! - щелкнула зубами Танька.
Кольцов лег грудью на стол.
- А я что-то устал, - сказал он.
Танька, подойдя, стала неуклюже гладить его по голове. Детская рука легко скользила по волосам.
- Дядя Миша, ты держись, - сказала Танька. - Нам надо держаться.
Кольцов выпрямился и нашел в себе силы улыбнуться.
- Я никуда пока не собираюсь. Мы, мертвые, знаешь, живее всех живых. И дел у меня еще полно.
- Ага, - кивнула Танька.
Кольцов потискал левую руку.
- Не знаешь, что у меня с рукой?
- Нет ее, дядя Миша, - сказала Танька.
- Значит, оторвало все же. Жалко.
- Ну и что? Это уже не важно.
Кольцов кивнул.
- Тут ты права.
Явление тридцать четвертое
Чего только в доме не было! По всему коридору висели зеркала в золоченых рамах, теснились холодильники и стиральные машины, под потолком искрились хрусталем разлапистые люстры, а у стен высились дикие конструкции из соковыжималок, пылесосов, тостеров, микроволновых печей и мультиварок. Четыре многолитровых аквариума, проложенные фанерой, стояли один на одном у двери, образуя стеклянный стеллаж. Все аквариумы были пусты.
Кольцов подивился и прошел в комнату.
Комната, как сокровищница, была заставлена мебелью. Два дивана, кушетка и четыре мягких кресла ярких расцветок образовали некое закрытое пространство, внутри которого находились сервировочный столик, пуфик и стол-тумба. Оба стола были заставлены бутылками и тарелками с едой, на пуфике располагалась сковорода с остатками яичницы. Телевизионные панели криво и косо смотрели со стен.
Кольцов наклонился, высматривая хозяина всего этого богатства.
- Есть кто дома?
В одном из углов, за спинкой кресла, произошло шевеление.
- Ты кто? - спросили оттуда.
Кольцов пожал плечами.
- Мне нужен Мартьянов Сергей Сергеевич.
- У меня ружье, - предупредили из угла.
- Охраняешь свое богатство? - усмехнулся Кольцов.
- Не твое дело!
- Много у тебя вещей.
- Вещей много не бывает, - заявил прячущийся. - Каждая да понадобится.
- А люди? - спросил Кольцов.
- А что люди?
- Стоят всего этого барахла?
Хозяин, наконец, поднялся. Крепкий, приземистый, мордатый, он нацелил на Кольцова ствол охотничьего ружья.
- Люди меньше стоят.
- Я уж вижу, - сказал Кольцов.
- Пришел и ушел, - качнул оружием хозяин, отсылая гостя к двери в коридор. - Провожать не буду.
- И сколько стоят девятнадцать человек? - спросил, не трогаясь с места, Кольцов. - Не задаром же наводил артиллерию на общежитие с беженцами?
Хозяин сверкнул глазами.
- Тебе-то что, завидно? Двадцать тысяч гривен.
- Не густо.
- Да, маловато. Не ценят!
- Стоило того?
- А кто они мне? Крысы! Побежали с родной Украины! Сдохли и сдохли.
- Ну, и тебе тогда пора, - сказал Кольцов.
В его руке появился "маузер". Хозяин вскрикнул испуганно и зло. Выстрелили одновременно.
Интерлюдия
- Ну, здравствуй.
Человек встал перед Кольцовым. Худой. Седой. Зыбкий. Внимательный, но мягкий, добрый взгляд уперся и словно поддавил душу. Свет от человека расходился волнами.
- Здравствуйте, - отозвался Кольцов.
Отдыхая, он сидел на лавке, упираясь затылком в невидимую стену.
- Не надоело по чужим снам шастать? - спросил человек.
- Нет. Работа такая.
Человек вздохнул.
- Сам ты ее себе придумал.
Кольцов усмехнулся.
- Все лучше, чем ничего. Я же вроде как погиб.
- Погиб, - согласился человек.
- Ну, вот. Значит, могу являться всяким двуногим тварям без спросу. Ну, пока меня не позовут, куда надо.
- Думаешь, от твоих усилий есть хоть какой-то прок? - усомнился человек. - Сны есть сны. Те, к кому ты приходишь, наутро тебя уже и не вспомнят. А испугаются, так что? Сон короток, страх истечет, замнется дневными делами. Выстрелил ты, ладно, убил, так ведь и не убил по-настоящему.
Кольцов поднялся, набычился.
- Может быть, - сказал он, глядя прямо в добрые глаза. Внутри захрустела, как корка, боль. Злость вспухла желваками. Заныла рука. Левая, несуществующая. - Может и так. Только если хоть одна нацистская тварь после встречи со мной обзаведется психическим расстройством, а еще лучше - скопытится от инфаркта или инсульта, значит, оно того стоило! Значит, я не зря здесь. Не зря! Значит, даже мертвый, я еще чего-то стою! И ни одна гадина, пока я мертв, не будет спать спокойно!
Человек улыбнулся.
- Хорошо, - сказал он. - Убивать ты умеешь.
- Умею, - кивнул Кольцов.
- А спасать?
- Кого? - аж передернуло Кольцова. - Этих? Которые за доллар и гривну... которые напрочь... в которых ненависть...
Дыхание перехватило. Кольцов сжал кулак, показывая, будто давит комок грязи.
- Их спасать?
- Ох, Михаил, - светло улыбнулся человек. - Мертвый ты, мертвый, а дурак. Неужели только плохим людям можно сниться?
- Так я...
- Вот и подумай. Серьезно подумай. И Таню возьми в опеку, раз уж вы друг друга здесь нашли. Девочка она хорошая, только вот жизнь у нее выдалась короткая, сломанная. Как бы не ожесточилась она.
