Возвращаясь домой с работы, еще до трамвайной остановки, Кумелин обычно проходил мимо фургона-автолавки местного хлебозавода.
Козырек - боковые пол-борта, откинутые вверх. Прозрачный пластик прилавка. Желтый свет. Булки, батоны, сушки, пирожные, лаваши. Продавщица в белом - будто снежная баба за стеклом. Узкий стеллаж за ее спиной.
"Горячая выпечка" - было написано на козырьке. "Свежий хлеб" - тянулось через прилавок понизу...
Было холодно.
Порывистый ветер обжигал лицо. Дыхание изо рта клубилось паром. Мимо фургона, не останавливаясь, меся грязный снег, шли люди.
Наверное, и Кумелин протопал бы, не задерживаясь, пряча лицо в вороте куртки, если б не застывшая у "Газели" фигура.
На него, выросшего в бедной семье, иногда накатывало.
От вида старушек, побирающихся по мусорным бачкам. От взгляда на ребенка в телевизоре, худого, полуголого, обмазанного "зеленкой". Брошенного.
Много от чего на самом деле.
Жалость и сострадание душили, дергали душу - и Кумелин совал "сотки" в худые старушечьи ладони, отсылал часть зарплаты в фонд защиты детства или просто стискивал зубы, если помочь было ничем нельзя.
Глупость, по нынешним-то временам. Так и есть, думал он...
Фигура качнулась и застыла снова. Нащупывая в кармане купюры, Кумелин встал рядом. Глянул искоса - стоит ли вообще деньги совать.
-Хорошо тут у вас, - тихо сказал человек, словно уловив взгляд.
-Холод собачий, - сказал Кумелин.
-Это как раз ничего.
Головы человек не поворачивал, не отрываясь, он следил за рядом буханок на стеллаже, и улыбку его Кумелин, скорее, почувствовал, чем увидел.
Черные замасленные штаны. Черный ватник. Черная кожаная шапка с ушами. И лицо - тоже черное: грязь, щетина, круги под глазами, углы жестких складок. А кисть руки - красная, обветренная.
Дернулась душа.
-Вы бы шли домой...
С козырька сыпнул снег. Человек кивнул и закашлялся. Отвернулся на мгновение, прижав рукав ко рту.
-Да, я знаю. Пора.
Он посмотрел на Кумелина, на трепещущую в его пальцах бумажку - худой, с запавшими щеками.
-Вы бы мне хлеба, а?
-Сколько?
Человек впился глазами в прилавок.
-Две. Две черного, - хрипло произнес он. - Да, две буханки.
Голодный? - подумал Кумелин.
Он стукнул в окошко костяшками. Снежная баба с готовностью подалась навстречу.
-Чего вам?
-Два ржаного, круглого...
Кумелин выложил на блюдце пятидесятирублевую купюру.
-Пожалуйста.
Хлеб еще пах. Мягкий был, теплый.
Человек бережно принял караваи из рук Кулемина, вдохнул, огладил, спрятал за пазуху.
Как детей.
-Спасибо. Спасибо большое. А то у нас там...
Он шатнулся. Из черных кругов влажно блеснули глаза.
Псих? - подумал Кумелин. Плачет?
-Да ничего...
-Спасибо.
Человек, придерживая хлеб, ссутулившись, прошел мимо Кумелина. Побрел куда-то за фургон. Серая матерчатая рукавица осталась лежать на снегу.
Кумелин поднял ее.
-Эй!
Он побежал за человеком.
Вокруг сделалось неожиданно-пусто. От холода перехватило дыхание. Сугробы выросли под окнами домов.
Кумелин свернул за угол.
Одинокая фигура покачивалась далеко впереди.
-Эй! Рукавица! - крикнул Кумелин.
В сером метельном сумраке мрачно высились дома. По стекла засыпанный снегом стоял трамвай. Какие-то мешки лежали рядком правее. Ни одного фонаря не горело.
Кумелин сделал несколько шагов.
Сердце вдруг провалилось вниз. В глаза бросилась надпись на стене. "При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна".
В небе чертили полосы прожектора. Крест-накрест были заклеены бумагой все окна. В мешках угадывались тела. Трупы?
Где я? - подумал Кумелин.
Он попятился. Где-то в стороне ухнуло. Вздрогнул камень под ногами. Тень мелькнула над головой.
Фонтан снега, грязно-серый с черным, взметнулся перед Кумелиным, упругий воздух толкнул его в грудь, что-то тонко пропело над ухом.
Он упал, на спине откатился назад, зажмурившись, защищая лицо руками. Секунда, другая, третья...
-Гражданин!
-Что? - помедлив, Кумелин открыл глаза.
Над ним стоял милиционер, ухмылялся, потом подал ладонь:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
