Бывает и так: соскучишься по своему старому товарищу, смотришь, а он в это время возьмёт - да и напишет изящную новую вещицу. И вместо телефонного разговора с "остроумным" вопросом "как дела?" неспешно садишься за чтение его свежего рассказа. Именно потому, что очень хотел пообщаться с человеком, а он вдруг взял - да и вышел к тебе собственной персоной. Как писатель. Нечто подобное произошло у меня с рассказом Александра Карцева "Лина". Честно говоря, из всех художественных произведений наибольший интерес представляют для меня те, в которых автор мыслит нетривиально. Естественно, пишет при этом он тоже совсем недурственно, однако отнюдь не чистописание выходит в его произведениях на первый план.
Короткий рассказ Карцева "Лина" никого не может оставить равнодушным. Он о смысле жизни. О том, что иногда, в трудную минуту, человек думает не о себе и не видит в этом аномалию. Сюжет чем-то напоминает знаменитую повесть Ремарка "Жизнь взаймы". В сущности, это та же "Жизнь взаймы", только рассказанная на современном материале. Сюжеты вечны, как сама жизнь, и никуда от этого не уйти. В сущности, автор и не предлагает нам "уходить" от немецкого классика. Он развивает Ремарка: неизлечимо больны теперь оба героя. И, поскольку любовь не очень дружит с неравенством (помните знаменитую картину "Неравный брак"?), это обстоятельство, конечно, ещё больше сближает наших героев.
Гоголь утверждал, что всякая болезнь человеку на пользу. В рассказе Карцева очевидна недальновидность этого высказывания прославленного русского прозаика. Какую пользу может извлечь из своей болезни человек, больной неизлечимо? А что мудрого почерпнёт из своей хвори безнадёжно больной ребёнок? Очевидно, что Гоголь озвучивал в своих "Выбранных местах из переписки с друзьями" какие-то церковные догматы. Очевидно также, что церковь, в данном случае, не права. Истина же заключается в том, что и больной, и здоровый человек ВЫЖИВАЮТ как могут. Просто песочные часы у них - разного размера.
http://artofwar.ru/k/karcew_a_i/text_0780.shtml
Для меня до сих пор загадка, имеет ли смысл современному писателю идти "путём черни", подстраиваться под вкусы толпы и прочих "недипломированных неспециалистов". Во благо своего произведения. Ведь даже медведю понятно, что Саше Карцеву, возможно, стоило сделать реверанс в сторону тупо верующих и вывести в своём рассказе вместо Афродиты, Аполлона и Одина, например, Иисуса Христа. Какая, в конце концов, разница, кто из небожителей спас жизнь девушки?! Зато Христос был бы понятнее и, чего греха таить, приятнее многим русским читателям. Но я горжусь своим тёзкой, Александром Карцевым! Он не пошёл на поводу у лежавшего на расстоянии вытянутой руки успеха. Возможно, тем самым он проиграл настоящее, но зато выиграл будущее. И. самое главное, ни на йоту не поступился своими принципами. Если честно, я бы вообще не давал приснившемуся богу имени. Ну как распознаешь, да ещё в дремучем сне, лицо волшебника? Это бывает разве что в романах.
У Александра Карцева есть потрясающая находка в рассказе "Лина": героиня рассказа словно бы не очень хорошо говорит по-русски. Символически это соответствует трудности при переходе на новый язык - язык любви. Кроме того, речь героини "примитивна" ещё и потому, что ей нужно беречь силы, выхолощенные тяжёлой болезнью. Но взаимная любовь укрепляет силы человека, находит в нём скрытые внутренние резервы. Вот почему такая любовь - всегда восхождение.
Хэппи эндов в реальной жизни не существует. Когда вокруг идёт перекрёстная стрельба, все герои просто не могут остаться живыми. Александр Карцев предлагает нам слегка видоизменённый вариант вполне счастливого конца. Один из героев, в сущности, благородно жертвует собой во имя жизни другого. Но он делает это добровольно, с сильным желанием, и потому такой исход уже не воспринимается нами как трагедия. Это уже выход в иное измерение, где смерти нет. Мы узнаём его имя только в самом конце рассказа, когда его жизнь уже продолжена в сыне, который носит то же имя. Это анти-эвтаназия во имя любви. И он не уходит насовсем: он видит оттуда, сверху, всё, что происходит там, внизу.
О СКРЫТОМ И ЯВНОМ АВТОБИОГРАФИЗМЕ В ЛИТЕРАТУРЕ
Александр Карцев 'приучил' нас к тому, что его произведения, как правило, имеют крепкую биографическую основу. Собственно, многие и писать-то начинают не потому, что хочется прославиться (хотя, конечно, и поэтому - тоже), а потому, что многое из пережитого просится на бумагу. Просится, прежде всего, нетривиальностью жизненного опыта. Классический пример - 'Как закалялась сталь' Николая Островского. Конечно, у биографической прозы - масса достоинств. Прежде всего, подлинность переживаний. Но есть у автобиографической прозы и свои минусы. Возьмём, к примеру, Ричарда Баха. Мы знаем, что это - пишущий лётчик, Сент-Экзюпери наших дней. И доверие к его романам строится не в последнюю очередь на достоверности его опыта действующего пилота. Но, если вдруг он начнёт писать от имени командира подводной лодки, нас охватит лёгкое недоумение: а что, разве он был в этой жизни ещё и подводником? То есть автору, пишущему о своей жизни, словно бы заранее отказано в праве на фантазию, на отход от своей биографии.
Александр Карцев это прекрасно понимает и всегда масштабно рассказывает о своём необычном афганском опыте разведчика. Но писатель - тоже человек. Ему, в конце концов, надоедает всё время писать 'о себе любимом', тем более, что жизненные коллизии любого человека, даже прошедшего огонь, воду и медные трубы, тем не менее, не универсальны. И вот здесь 'автобиографического' писателя подстерегает серьёзная опасность. Если вымысел будет так же писаться от первого лица, читатель может начать сомневаться в правдивости изложенного. Вроде бы всякий автор имеет законное право на вымысел и фантазию, на мечту, короче, на дистанцию между собой и своим героем. Ещё Пушкин восклицал, между прочим: 'Всегда я рад заметить разность между Онегиным и мной'. Писатель готов. Но проблема заключается в том, что не всегда готов читатель.
Предвидя такой ход событий, Александр Карцев в рассказе "Лина" 'благоразумно' пишет о своём герое в третьем лице. Но читатель уже привык, по предыдущим произведениям, ставить некий знак равенства между писателем и его героем. Поэтому, прочтя в рассказе о смертельной болезни героя, он начинает всерьёз опасаться... за здоровье писателя. И только заключительные строки рассказа 'Лина' окончательно разубеждают доверчивого читателя в том, что автор и его герой - одно и то же лицо.
Хотим мы того или не хотим, наши суждения о жизни напрямую зависят от жизненного опыта, то есть бежать от 'биографизма' писателю попросту некуда, если конечно, он не фантаст. И, на мой взгляд, скрытый биографизм всегда лучше явного. Объясню, почему. Все знают, например, про эшафот Достоевского. Поэтому, когда Фёдор Михайлович пишет об этом, мы не видим здесь заслуги писателя. Мы понимаем, что Достоевский просто-напросто занимается 'самотерапией', пытаясь превратить тот страшный испуг в художественную реальность. Но мало кто знает, что писатель был заядлым игроком. Поэтому, когда мы читаем у него про игроцкие страсти, мы приписываем это глубине проникновения писателя в современную ему жизнь. Хотя это тоже написано на основе личного опыта, а не благодаря какой-то особой проницательности ясновидящего.
Оставив читателей с их проблемами, мы понимаем, что писателю нужно развиваться, вырастая из пелёнок прожитого и осмысленного личного опыта. И Александр Карцев в рассказе 'Лина' делает решительный шаг к многомерности своих сочинений, приучая нас к тому, что опыт других людей ему не менее интересен, чем свой собственный. А это уже - стезя большого писателя.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
