Okopka.ru Окопная проза
Калашников Захарий
Пеший камикадзе или Уцелевший. Глава девятая

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения] [Рекламодателю] [Контакты]
 Ваша оценка:
  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
  
  - По фаст-футу съедим? Кто будет?
  - Я не буду. Эта не еда, это дерьмо, которым кормят свиней. Как ты можешь это есть?
  - Легко могу. Ты нет?
  - Нет.
  - Будешь смотреть.
  - Смотреть на что: как ты жрёшь дерьмо или как превращаешься в свинью?
  - У тебя проблемы? - вопросительно взмахнул рукой Зухайраев.
  - О чём ты, Ктулху? - спросил в ответ Аллагов.
  - Вчера ты называл свиньями русских, вспоминая штурм Грозного, а сегодня фаст-фут называешь кормом для свиней? Вот я и спрашиваю: проблемы со свиньями?
  - Нет у меня проблем. У меня табу на всё, что ведёт к ожирению.
  - Ты что, этот... как его... жирофоб?
  - Нет такого слова.
  - Почему нет? Есть, я же его сказал. Фобия такая. Боязнь жира.
  - Это у них фобия. А я не люблю толстых.
  - В Википедии написано, что боязнь толстых называется како-мор-фобия, - отыскал Аслан нужную запись, глядя в телефон. - Происходит от греческого - како, означающего безобразную форму. Значит, ты какоморф!
  - Сам ты... Не беси меня! Я же сказал: я просто не люблю толстых.
  - И за что же? - спросил Аслан.
  - Просравший тело - просрёт дело.
  - Серьёзно, так думаешь? - спросил Иса, глядя на дорогу. - Дядя по отцу Ибрагим весил за сто пятьдесят килограммов, восстанавливал Дом печати в Грозном. Видел, какую красоту сделал?
  - А помнишь, у нас был безногий русский? - вдруг вспомнил Муса. - Даже без руки и ноги он был в хорошей физической форме, следил за собой.
  - И что он, живой? Где он теперь?
  - В 'Медведях', доун? Я давно о нём не слышал, - сказал Муса, припомнив, что обещал тому присматривать за ним.
  - Выходит, ты жирных тёлок тоже не любишь? - заглянул через спинку сидения Шудди.
  - Нет, - признался Аллагов, - не люблю. Ты что ли любишь?
  - Я только жирных тёлок не люблю, а ты, получается, всех ненавидишь?
  - Я сказал, что я не люблю толстых. Я не сказал, что я их ненавижу. Толстые мне не нравятся. Они медленно соображают, медленно двигаются. У них ноль контроля над телом. Я бы никогда не привык к такому.
  - А если человек такой из-за болезни? Или суперучёный? И ему не надо столько контроля над телом как тебе?
  - Это и вправду серьёзный довод. Ты, доун, знаешь хоть одного жирного учёного?
  - Знаю, конечно, - сказал Аслан.
  - И кто?
  - Ну, этот... - растерялся он. - Кунг-фу панда.
  Салон авто зарвался грубым мужским смехом.
  - Эй, Иса, притормози у больницы, - попросил Аллагов.
  - Зачем?
  - Найду врача для Умара.
  - Что с ним? - сбросил скорость Иса.
  - Лекарство нужно от панариций, пока у него пальцы не отвалились.
  - Чего Умар сам не идёт? - поинтересовался Шудди.
  - Умара не знаешь? Он не уважает больницы. Скорее руку себе отрубит, чем явится сюда.
  - Ненавижу больницы, - поддержал Аслан, - я бы тоже не пошёл. Ин ша Аллах, само пройдёт.
  - Не пройдёт, - отрезал Аллагов, - останови, доун. Я - пулей: туда-сюда.
  Машина остановилась. Аллагов не торопясь вышел и размеренным шагом, никакой не пулей, отправился к кованным воротам.
  Шлыков не сводил изумлённых глаз с большой и грязной иномарки. Заметив бородача, быстрым движением прикрыл товар заранее приготовленной мешковиной. Суслов встрепенулся. Действия Шлыкова привели ничего непонимающего напарника в замешательство.
  - Что не так? - спросил Ас.
  - Молчи! - прошипел в ответ Штык.
  Полуденное солнце палило нещадно. Выйдя из машины, Аллагов злобно посмотрел на небо, ненавидя этот яркий огненный свет, а затем пряча глаза под растопыренной пятернёй, чтобы хоть как-то от него защититься, огульным взглядом заметил людей в униформе. В его поле зрения попали суетливые действия одного из них, что-то старательно укрывающего на земле, как показалось зоркому Мусе, от посторонних глаз. При этом оба смотрелись нелепо в одном ряду со старухами, торгующими сезонными фруктами из сада, геранью в горшках и вязаными носками собственного производства, что примечательно, в самый разгар июля. Аллагов инстинктивно повернул в сторону торгашей, ещё до того, как окончательно убедился, что это было за чувство: желание что-то купить или банальное любопытство. Впрочем, как оказалось, едва Муса заметил жареные семечки подсолнуха, актуальными оказались оба желания. Это было любимой чеченской забавой у мужчин, плёвое дело, стоять кучей и что-то грызть, когда ничего другого нельзя. Многое же нельзя. Почти всё - харам. В принципе не только для мужчин, но и для женщин. Но мужчинам в некотором смысле было проще: они, когда хотели, могли себе разрешить, так утверждала Асет Вацуева, знакомая Мусы.
  Аллагов предпочитал прятать глаза от ослепительно-яркого света за солнцезащитными очками или непроницаемым козырьком кепки. Но не в этот раз. Этим утром он про них забыл. Подобное случалось нечасто, от чего было вдвойне обидно и потому Муса был раздражён. Он не любил солнца. Когда оно слепило, он хмурился и от этого напряжения у него болело лицо. Тот факт, что солнце однажды погибнет, Мусу никак не заботил. Он знал, что Солнце когда-то выработает весь свой водород, станет ярче, значительно увеличится в размерах - раз так в двести и, достигнув фазы красного огненного гиганта, расширится как минимум на три четверти расстояния до Земли, заняв полнебосвода. Газы, содержащиеся в атмосфере планеты и защищающие её от излишнего тепла, такие как углекислый газ, метан и оксид азота, больше не смогут сдерживать возросшее радиоактивное излучение Солнца. На Земле выкипят океаны и жизнь на планете прекратится, и, если к этой минуте человечество не погибнет, оно всё равно умрёт от недостатка воды и чрезмерного тепла. Что говорить, тепло уже убивало Мусу, так что он с удовольствием устроил бы солнечные похороны прямо сейчас. Так и представлял, как раздавил бы этот рыжий шар ботинком. Даже знал каким именно. Уж к чему Муса был всегда неравнодушен, так это к обуви. Естественно, правильной обуви. Две трети времени в сутках человек проводил на ногах. Он мог быть одет, как угодно, во что угодно, но вот чего нормальный человек никак не мог игнорировать так это обуви. Обувь могла рассказать многое о своём хозяине. Люди часто оставляли без внимания этот предмет гардероба, стараясь выбрать универсальную обувь для всей одежды сразу: под турецкие джинсы, под джоггеры и летние шорты, многофункциональные тактические брюки или обычный камуфляж. Укрепить свой имидж, особенно когда находишься среди людей в униформе, можно было только за счёт обуви, считал Муса. Там, где ношение шорт - действие запретное, совокупность умений, таких как: ходить вне дорог, бежать по неровному естественному рельефу, преодолевать препятствия, взбираться на высоту, в конце концов хорошенько ударить противника ногой, считались навыками полезными и выбор правильной обуви был очевидным, в то же время являясь важнейшей составляющей выживания и имиджа. Большинство бойцов местечковых отрядов носили обувь гражданскую, в силу того, что военной обуви просто не было, но при удобном случае приобретали военную или специальную. Она неплохо служила им, была износостойкой, защищала ноги от травм, а самое главное выдавалась бесплатно в качестве гумпомощи. Но что-либо бесплатное Аллагову было не по сердцу; во-первых, это считалось подачкой, эдаким сыром в мышеловке; а во-вторых, ему нравилась обувь практичная, к примеру, треккинговые ботинки - специальный тип обуви в основном предназначенный для туристических походов по горной местности, но нередко использовался и в других областях - для охоты и рыбалки, при тушении лесных пожаров и для войны. Такая обувь была наделена достоинствами военной, но имела и некоторые качества, отдельные эстетические свойства, относящиеся к её информационной выразительности, рациональности формы и целостности, совершенству исполнения и стабильности товарного вида. Такую обувь носил один русский, которого Муса сегодня совершенно неумышленно привёл братьям в пример, а когда поравнявшись с торговцами, заметил на ногах одного из них отличный вариант подобной обуви, едва сдержал изумление дважды вспомнив человека и его ботинки 'Ампато', ещё не зная, что Егор Бис вторые сутки считался пропавшим без вести.
  Муса остановился вблизи старух, уважительно поприветствовал их, зачерпнул ловким движением щепоть семян, не задев ни картонки с ценой, ни стоявший как трон в центре холщового мешка стакан семечек, и отправил её в свой рот.
  При близком знакомстве старухи показались Аллагову на одно лицо, но почти сразу обнаружились и некоторые отличия. Всё-таки, одна была старше, а другая - тоньше. Но и общего у них оказалось немало. Сморщенные шеи, тонкие губы, взбитые седые волосы. Они тоже уважительно приветствовали Мусу, поскольку были из того поколения, которое не разделяло людей по национальному признаку, любило армию и кое-что знало о ней, ведь Аллагов был облачён в камуфлированные брюки, а на боку имелся пистолет. Вероятно, их мужьям или братьям, а может, сыновьям довелось носить военную форму. Армия победившая фашизм в священной войне всё ещё являлась историческим наследием огромной многонациональной страны. Наконец обернувшись, Аллагов бросил цепкий взгляд на торгашей в грязной униформе и на товар, который нельзя было разглядеть под грубой материей.
  - Чем торгуем? - спросил Аллагов, приблизившись к людям в камуфляже, зачерпнув из мешка ещё одну пригоршню семян.
  - Ничем полезным, - сказал Шлыков, - чепухой всякой.
  Муса повернулся к женщине и попросил продать стакан.
  - Чепухой? - переспросил он, бросив цепкий взгляд на ботинки Штыка. - Покажи, заценю, вдруг пригодиться? Деньги есть, если что.
  - Ты из ментов? - спросил Шлыков, сверля незнакомца злыми глазами.
  - Нет. Из другой запрещённой в РФ организации.
  - Из какой?
  - Не важно. Уверен, скажи я тебе, ты бы расхотел это знать, - Муса раздавил семечку, пропустил скорлупу между пальцев и отправил ядро в рот.
  - Тебе это точно не нужно, - сказал Шлыков.
  - Эй, покажи уже!
  Помедлив, Шлыков наконец откинул край мешковины, оголив часть одного из протезов.
  - Откуда у тебя это? - спросил Муса.
  - От верблюда!
  Аллагов присмотрелся к протезам и продавцам.
  - А хозяин где? - отправил он очередную семечку в рот.
  - В Караганде, - жёстко ответил Штык. - Берёшь - бери, - запахнул он товар, - а нет - отвали!
  - Зачем так говоришь? Сколько стоит? - сплюнул Аллагов кожуру на землю, заметно злясь.
  - Миллион.
  - Эй, нет. Миллион он в магазине стоит, новый. - Аллагов откинул покрывало целиком и увидел кроме протеза ноги ещё искусственную руку. - За двести тысяч оба возьму. Это хорошие деньги. Соглашайся.
  - Пятьсот!
  - Двести. Больше тебе никто не даст здесь.
  Шлыков замер в замешательстве, тяжело раздумывая. Конечно, ему хотелось продать протезы подороже, но и поскорей от них избавиться ему хотелось не меньше. В уме появились сомнения: будут ли другие желающие? Товар ведь был специфическим. Шлыков понимающе кивнул и ничего не сказал.
  - Идём, деньги в машине, - мотнул Муса головой и направился к дороге.
  Ополченцы переглянулись. Шлыков сграбастал протезы и ринулся вслед за чеченцем, за ним поспешил и Суслов.
  По пути к машине Аллагов за минуту побывал в трёх разных 'измерениях': недоумении, прозрении и ненависти. За эту минуту его бросило в холод, обожгло кипятком и пробил озноб. Двери машины распахнулись и из машины вышли трое. Шлыков вдруг решил, что он где-то допустил ошибку, но его ноги продолжали идти вперёд не в силах остановиться. Не подав вида, Аллагов развернулся и нанёс в лицо Шлыкову удар такой силы, от которого Штык, будто клинок, вонзился головой в землю, раскинув руки по сторонам. Минуту лежал неподвижно распахнутый как книга, потом закашлялся, перевалился на бок и сплюнул на землю, пустив на асфальт вязкую нитку кровавых слюней. Шудди, не раздумывая, ударил второго, который в момент удара зажмурил глаза, казалось, потеряв сознание ещё до прикосновения.
  Чеченцы всегда были крайне проницательны. Подмечать, угадывать желания и помыслы людей для них не было магией или даром богов, это было результатом развития личности, позволяющий видеть реальную картину и скрытые мотивы и прогнозировать дальнейший ход событий в зависимости от множества факторов. В принципе строгие, умные и рассудительные люди встречались среди различных этнических групп, населяющих Кавказ. Каких-то сильных отличий не существовало. И всё же наиболее яркими представителями народов Северного Кавказа считались чеченцы. Стало ли это возможным в силу произошедших на Кавказе двух чеченских войн или нет - вопросом являлось риторическим и по-прежнему животрепещущим. Но так случилось, что восприятие собственной жизни каждого из них проходило сквозь призму отождествления себя органической частью родовой общины, коллектива, тэйпа, что давало ощущение мощной поддержки и взаимовыручки, и вместе с тем гиперчувствительности действий и поступков.
  - Шудди, Аслан, грузим этих в багажник! Свяжите им руки. Иса, подбери свёрток! - приказал Аллагов. - Едем. По пути всё объясню!
  Машина взвизгнула тормозами и сорвалась с места, Ас разбитым лицом налетел на острое колено Штыка в просторном девятисотлитровом багажнике внедорожника и отключился, что в действительности могло только облегчить неприятную поездку.
  
  На втором этаже собрались в основном старики. Игнорируя всякую очередь, Михалыч решительным шагом направился прямиком в дверь.
  - Мужчина, - прогремел низкий женский голос.
  - Это вы мне? - удивлённо сказал Михалыч, обернувшись.
  Он почти мгновенно отыскал голосившую. Она обличила себя, тряся рукой с дряблым трицепсом.
  - Здесь вообще-то очередь, - сказала она раздражённо.
  - Мне только спросить.
  - Нам всем спросить, - ответила она, без всякого замешательства. - Никто с доктором свадьбу играть не собирался! К тому же его нет на месте.
  Михалыч не стал спорить, огляделся и, не найдя поблизости свободных мест, присел рядом с дородной дамой, как и он дожидавшейся терапевта Кукотина, с появлением которого оба поднялись.
  - Извините, - заговорил Михалыч полушёпотом, придержав женщину за локоть. - Я здесь по особому поводу. Задам доктору несколько вопросов вне очереди и сразу отпущу, - незаметно для окружающих он предъявил женщине фальшивое красное удостоверение, действующее на таких как она безоговорочно.
  Женщина стала покладистой, ничего не ответила и напористость свою более проявлять не стала.
  - Вот и ладненько, - сказал он.
  Михалыч мягко посадил её обратно на кушетку, с которой та вскочила, мягко проскользнул к кабинету и, приоткрыв дверь, шагнул внутрь. Снаружи за дверью послышалось возмущение.
  - Да делаш какой-то! - оповестила она низким голосом присутствующих. - Удостоверением тыкал красным... Наверняка липовым. Сейчас такие на каждом углу в Москве делают - в 'Новостях' говорили...
  Михалыч плотно прикрыл за собой дверь.
  - Добрый день, - сказал он.
  - Добрый, - сказал в ответ доктор и добавил совсем как Белоцерковская, - присаживайтесь, что беспокоит?
  - Я разыскиваю одного человека...
  - Постойте, молодой человек, вы явно ошиблись. Здесь больница, а не паспортный стол, - мягко возразил Кукотин. - Мы пропавшими людьми не занимаемся.
  - Всё верно, всё правильно, розыском занимается наше ведомство, - Михалыч снова предъявил 'липу', решив, что так доктор будет сговорчивее.
  - Вы из органов? Так бы сразу и сказали, - обидевшись, покраснел доктор. - Надеюсь, в данном случае я не подозреваемый?
  - Пока нет, - с удовольствием подтвердил Михалыч.
  Он точно знал, что слово 'пока' являлось излюбленным словом у 'следаков' и 'оперов'.
  - Что за вопросы у вас ко мне? - поинтересовался Кукотин.
  - Вам знаком гражданин по имени Бис Егор Владимирович?
  - Нет. А что с ним? Он заболел?
  - Вроде того. Вы встречались с ним здесь, в больнице?
  - Нет. А должен был? Он обращался к нам?
  - Он был пациентом Белоцерковской Марии Андреевны.
  - Ах, вот как! Очень интересно. Раз так, наверное, вам следует допросить её? Почему вы пришли ко мне? - поинтересовался Кукотин.
  - В каких отношениях вы с Марией Андреевной?
  - Так вы всё-таки её подозреваете?
  - Пока нет, - снова сказал Михалыч. - И давайте будем отвечать на мои вопросы.
  Кукотин поставил лежащие на столе руки на локти, как бы капитулируя.
  - Да. Конечно. Как скажете, - смутился он.
  - Так в каких вы отношениях с Белоцерковской?
  - В дружеских... мы коллеги, - пожал Кукотин плечами и, решив, что этого объяснения могло быть недостаточно, дополнил, - пытаюсь за ней ухаживать, но пока безуспешно.
  - Красивая женщина. Что так?
  - Да, красивая, - согласился Кукотин. - Только она сейчас не очень контактна. Ну, это и понятно...
  - Что именно 'понятно'?
  - В конце мая у неё муж погиб.
  - Вы были знакомы?
  - Нет. Что вы? - высвободил 'док' сцепленные вместе руки и махнул одной из них. - Слышал. Вся больница слышала. Мы же, в конце концов, коллеги. Поддержали морально и с похоронами помогли, - Кукотин снова сложил руки вместе и Михалыч заметил, что большой палец правой руки его оказался сверху.
  Потому как человек складывал руки и инстинктивно переплетал пальцы можно было кое-что узнать о его характере. Такой, на первый взгляд, простой тест позволял раскрыть отдельные черты, которыми человек мог обладать, но не все. Не все характеристики безупречно совпадали или раскрывали глубокий характер, но кое-что рассказать о человеке могли. Михалыч быстро, не думая, сложил вместе свои, лежащие на коленях, но в его случае сверху оказался левый.
  Нобелевский лауреат, проведший это исследование утверждал, что поведение человека зависело от того, какая часть мозга, левого или правого полушария, являлась у него активной. Выяснить это можно было, непреднамеренно и инстинктивно переплетя между собой руки и обратив внимание на то, в каком положении оказались большие пальцы рук. Левый большой палец сверху - означало наличие у человека решительного и волевого характера. Такой человек был практичен, смел, застать которого врасплох, пожалуй, было невозможно, серьезные решения принимал взвешенно, учитывая положительные и отрицательные факторы. Левый большой палец сверху говорил о том, что такого человека сложно обмануть, он обладал прекрасной интуицией и безошибочно определял, когда кто-то лгал или говорил правду. Это не означало, что он был серьёзным и обстоятельным, напротив, у такого человека отмечалось наличие специфического чувства юмора, которое делало его привлекательными для общества, но нравился не всем. Тем не менее, такой юморист обычно слыл романтиком и легко очаровал женщин. Как и они его - одинокие, прелестные, сидящие с томиком Пастернака в кафе с открытой террасой или в парке на скамье.
  Большие пальцы в одной плоскости говорили о преданности человека делу и качествах лидера, считающегося с мнением других.
  Правый большой палец Кукотина, лежащий сверху означал, что он был эмоционален и чувствителен, и часто был тем, кому доверяли личное и могли излить душу. Большинство людей тянулись к таким как он, потому что с такими как Кукотин было легко и надёжно и в дружбе, и в любви.
  - Ясно, - отвлёкся от своих мыслей Михалыч. - Выходит, что руки и сердца вы пока не добились?
  - К сожалению, нет.
  - О том, что у Марии Андреевны есть другой мужчина, что-нибудь знаете?
  Кукотин вывернул от удивления глаза.
  - У неё есть другой?
  На мгновение показалось, что в глазах Кукотина отразилось разочарование и вся боль, какая только могла быть в мире.
  - Это вопрос, а не утверждение, - выкрутился Михалыч. - Может быть, вам что-то известно, раз вы в таких с ней отношениях?
  - Мне ничего об этом неизвестно.
  Вопрос оказался неприятным для доктора и расстроил его.
  В дверь постучали, она отворилась и на пороге оказалась та самая женщина, что была в очереди первой.
  - Подождите, - сказал ей Кукотин.
  - Так, вы меня вызовите?
  - А вы кто? - уточнил доктор.
  - Человек...
  - Фамилия ваша как? - спросил Кукотин, раздражаясь.
  - Филин.
  - Хорошо, - сказал доктор.
  - Что хорошо?
  - Вы видите, я занят? - строго посмотрел он на неё. - Закройте дверь и определись уже: человек вы или филин!
  - Хам! - хлопнула она дверью.
  - Я уже ухожу. Последний вопрос, - осторожно упросил Михалыч. - Если всё-таки у Марии Андреевны есть другой мужчина, будете бороться?
  - А смысл? - грустно ответил он.
  - Ясно, - произнёс Михалыч.
  - Если это всё, до свидания, - холодно сказал Кукотин. - Не болейте.
  - До свидания, доктор, - улыбнулся Михалыч в ответ и спешно покинул кабинет.
  Солнце ещё стояло высоко и Олегу пришлось прикрыть глаза рукой. Первые две минуты он почти ничего не видел в ярком свете, а когда привык, двинулся на выход, где его поджидала машина.
  - Мария Андреевна? - внезапно он столкнулся с Белоцерковской. - Что вы здесь делаете?
  - Я?
  - Ну, со мной вроде как всё ясно, я вышел из вашего отделения. А вы гнались за пациентом? Или наоборот - убегали? Вряд ли вы в таком виде собираетесь пробежать марафон, да ещё на каблуках.
  - Вы тоже не шибко торопились на выход? - поправила она волосы. - Обещали искать Егора, а сами?
  - Я был у Кукотина.
  - Допрашивали его как меня?
  - Всего лишь беседовали. Так, откуда вы всё-таки бежали?
  - Роман Сергеевич сказал, что, возвращаясь с обеда, видел здесь людей, которые пытались продать протез. Вот я и подумала... - она виновато затихла.
  - Что это Егор? - сочувствующе спросил Михалыч.
  - Нет. Не знаю. Может быть. Я хотела проверить. А там, кроме бабушек уже никого. Думала, увижу, спрошу про Егора, вдруг они что-то знают о нём. Но бомжей, о которых он с неприязнью рассказывал, и близко не оказалось. Я набрала Егора, но абонент по-прежнему не в сети. Я побежала дальше по улице, к домам, что скрывались за деревьями. Но очень быстро поняла, что это дурацкая затея, остановилась и вернулась обратно.
  - Спрашивали старушек об этих мужчинах?
  - Да, но они толком ничего пояснить не смогли.
  - Идёмте, - предложил Олег.
  Две пожилые седовласые женщины одетые в цветастые домашние платья сидели на складных походных стульях, привезённые с собой на тележках с товаром. Обе, завидев Михалыча и Марию, окинули их быстрым взглядом и вернулись к своим занятиям. Та, что старше, вязала спицами, пополняя товарный ассортимент. Та, что тоньше, около минуты капалась в небольшом гобеленовом ридикюле на молнии и шёлковом шнурке, украшенный цыганской вышивкой.
  - Добрый день, - заговорил Михалыч первым, - скажите, вы видели здесь мужчин, которые продавали протез?
  - Добрый, - ответили они с чопорным торжеством, не отрываясь от своих дел. - Были тут двое. Маячили то тут, то там, постояли, где машина, потом подсели неподалёку, - последовательно перечисляли они то, что заметили в процессе визуального наблюдения. - Сидели недолго, шушукались. А что продавали - майонез или что-то ещё - не знаем.
  - Что ещё за майонез?
  - Вы же сами сказали, что они продавали майонез? Но мы ничего не видели, - сказала та, что старше. - Прятали что-то - это да. Может, украли где? Непохожи они были на тех, кто копеечку честно заработать старается.
  - А на кого похожи? - спросил Олег.
  - Забулдыги! Прости, Господи! - сказала вторая.
  - Были у них какие-либо особые приметы, которые помогли бы нам опознать их? - спросил Михалыч.
  - Да все они на одно лицо, - сказала та, что старше, недолго посовещавшись с напарницей и чопорно поджав губы. - Особых примет у них не было. Ну разве что без зубов был один, совсем как Зинаида, синяя наколка на среднем пальце правой руки, а второй - лопоухий, на Караченцева похож.
  - Да нет, Галина, - возразила Зинаида, - совсем не похож!
  - Почему не похож? Похож...
  - Ну, ладно. А ещё на рукаве куртки у них были странные нашивки с изображением козла или коровы, - не разобрать было толком, - только рога почему-то изо рта торчали. Как кость.
  Михалыч вопросительно взглянул на Марию круглыми глазами, будто она должна была что-то об этом знать. Но Мария пожала плечами.
  - Где они сейчас?
  - Да кто ж их знает, милый. Пришёл тёмный человек, обходительный с виду, стакан семечек купил, поговорил с ними и они ушли.
  - Вместе?
  - Вместе.
  - А куда?
  - Куда - не видела... Ты видела, Зинаида? - спросила Галина соседку.
  - К дороге пошли, - махнула Зинаида истощённой рукой.
  - 'Тёмный человек'? Это что-то оккультное? - поморщился Михалыч. - Что-то из парапсихологии или эзотерики?
  - Да бог с тобой, мил-человек! Я даже слов таких не знаю. Появился из неоткуда чёрт бородатый... Нерусский.
  - Кавказец, что ли?
  - Кабы не чеченцы!
  - Так он не один был?
  - Один был, один! - с ужасом в глазах, будто проговорилась, сказала она.
  Михалыч помолчал задумчиво, отошёл в сторону. Ему показалось подозрительным, что женщины не запомнили куда подевались забулдыги с козлом на нашивке и обходительный чеченец. Он огляделся по сторонам, украдкой взглянул на хрычовок, которые под конец разволновались, словно тяжесть произошедшего имела для них куда большее значение, нежели привычное любопытство свойственное пожилым людям, чаще именуемое как слежка за соседями. Он был уверен, эти женщины любили сидеть на скамейке у дома, когда у них не было других дел, редко ложились спать до полуночи и даже если спали, в таком возрасте имея чуткий сон, чаще других становились свидетелями каких-либо дел и происшествий. А тут, - забулдыг не запомнили; у козлов рога во рту; какие-то тёмные люди; куда подевались - не видели, - будто специально глаза закрыли. Пришли чужаки, можно сказать, конкуренты, а эти - ничего толкового запомнить не смогли. Явно темнили хрычовки.
  Михалыч снова вернулся к пожилым дамам, на этот раз предъявив им удостоверение. Цвет 'корочки' произвёл свое безоговорочное очаровывающее действие.
  - Вы можете припомнить с какой стороны появились гости? - спросил он.
  - Оттуда, - быстро вспомнили они.
  - У них с собой был рюкзак или сумка?
  - Да. Большая такая бесформенная торба.
  - Они расположились рядом с вами не сразу? Сначала прятались там, где машина, - показал Михалыч пальцем, - всё верно?
  - Да. Не сразу, - сказала та, что старше.
  - Долго присматривались, - добавила вторая.
  - Значит ли это, что они чего-то боялись? Может быть, опасались кого-то? Или не хотели, чтобы вы заметили, что у них протез?
  - О, Господи, какой ещё протез? - всплеснула руками та, что была тоньше.
  Вторая торопливо перекрестилась.
  - Протез например ноги... - сказал Михалыч.
  - Мы вообще решили, что у них там оружие.
  Олег молча отправился на то место, которое указали старушки, где какое-то время назад эти двое толкались. Осмотревшись, он вернулся снова.
  - Машина, на которой приехал 'тёмный', припарковалась у дороги?
  - Да, да, - ответили обе.
  - Говорите, что чеченцев было трое? - посмотрел Михалыч на ту, что ближе.
  - Четверо, - выпучив глаза сказала она. - Только я этого не говорила.
  Михалыч хитро улыбнулся ей в ответ.
  - Вы успели их разглядеть?
  - Одного, - сказала та, что старше, - что за ними явился с пистолетом на боку. Другие ждали в машине.
  - Как он выглядел?
  - Невысокий... борода чёрная... лицо недоброе, но вёл себя учтиво... Одет был в военные брюки, высокие ботинки и чёрную футболку с какой-то золотой эмблемой.
  - Что случилось дальше?
  - Дальше, - та, что старше перешла на шепот, - он позвал этих к машине с пожитками, откуда вышли ещё трое, оглушили несчастных, запихнули обоих в багажник машины словно чемоданы и уехали туда, - махнула она рукой на запад, где на горизонте садилось солнце, - и пожитки их с собой забрали.
  'Ну вот, старуха задала направление вероятного поиска', - подумал Олег.
  - Что же за машина была такая, что двое в багажнике уместились? - спросил он, совсем не рассчитывая на ответ.
  - Крузак двухсотый, серый, - неожиданно сказала та, что тоньше и, заметив изумление в глазах Михалыча, добавила, - у соседа такой был. Он его так и называл: крузак двухсотый. Ну, я и запомнила. Я ещё и номер похитителей запомнила, - в конец огорошила старуха, - 'три девятки'.
  'Теперь это похоже на след, - промелькнула мысль в голове Олега, - и, кажется, снова чеченский'.
  Михалыч обдумал некоторое время и позвонил Медведчуку, делясь соображениями.
  - Игорь, кое-что случилось, - сказал Олег, - не уверен, что это поможет нам, но проверить стоит. Если в этом ничего нет, значит нет. Если есть - возможно, это немного сократит область поиска.
  - Говори, - заинтересовался Игорь, он был готов ухватиться за любую версию, потому что ничего другого у него по-прежнему не было. К тому же он сильно нервничал из-за звонков Екатерины Бис, которая уже вторые сутки к ряду безрезультатно пыталась дозвониться до него. Эта была самая настойчивая женщина из тех кого он знал. Медведчук просто не отвечал на её звонки - у него не было для неё утешительных слов. Он смотрел на экран мобильного телефона, на котором высвечивалось её имя и ничего не делал, тупо смотрел на экран пока звонок не прекращался, будто пребывал под гипнозом.
  - Около больницы, - продолжил рассказывать Михалыч, - где работает подружка Егора 'доктор Маша' в районе обеда произошёл странный инцидент, судя по рассказам очевидцев, между кавказцами и двумя людьми у которых были протезы.
  - Среди них был Егор?
  - Не уверен. Протезы вроде бы являлись товаром, который они пытались продать.
  - Как это может помочь нам? - спросил с нетерпением Медведчук.
  - Может, никак. Но, в конфликте участвовали кавказцы, - свидетели утверждают, что это были чеченцы, - которые похитили людей, насильно усадили в багажник и увезли в неизвестном направлении, и протезы, которыми управлялся только один известный мне человек в этом городе. Других не знаю. Думаю, чеченцы проявились не с проста да и человек на протезах не каждый день в розыске. Я слышал, в батальоне 'Восток' есть чеченская рота.
  - Всё верно. Но я не улавливаю связи.
  - Известны марка и цифры госномера автомобиля, на котором передвигались кавказцы, в багажнике авто находится человек с протезами. Доподлинно неизвестно, Егор это или нет, но стоит проверить. Решил, что для тебя это не будет трудной задачей.
  - Трудно не будет. Но почему ты видишь связь в этом?
  - Егор - офицер, который воевал на Кавказе. Конфликты между чеченцами и ветеранами-'чеченцами' за пределами Чечни давно не редкость.
  - Согласен, - согласился Медведчук. - Но тогда тебе нужно знать, до того как Егор попал в мою роту, он был в чеченской. Он не первый с кем это случилось и за это время стычек на почве вражды между чеченцами и ветеранами-'чеченцами' не случалось.
  - Допустим, что там - нет, - сказал Олег. - Но на нейтральной территории могли произойти. И это вполне могло произойти вчера.
  - Хорошо. Что ты хочешь, чтоб я сделал?
  - Ты можешь пробить по своим каналам числится ли в чеченской роте автомобиль марки Тойота Лэнд Крузер, цифры госномера - 'три девятки'; цвет серый?
  - Теоретически могу, - соображая, как это сделать быстро, ответил Игорь. - Дай мне пять минут.
  - Хорошо, - согласился Олег, - жду звонка.
  Всё это время Михалыч смотрел на запад, в сторону в которую похитители увезли, со слов пожилых свидетельниц, двух людей маргинального толка с протезами, представляя, что с каждой минутой они становились на две-три сотни метров дальше от него, а значит менее доступны.
  Медведчук перезвонил через четыре минуты - через секунду после того как Михалыч взглянул на часы - за это время, по его расчётам, похитители стали дальше ещё ориентировочно на полтора километра.
  - Я уже начал формировать в своей голове общую географию района поиска, - сказал Михалыч, - она тебе не понравиться, потому что она неутешительная. Скажи мне, что я прав насчёт машины?
  - Ты прав. В чеченской роте есть такой автомобиль. Он числится за взводом Мусы Аллагова. Сейчас он на выезде и связи с ним нет.
  - Чем они занимаются в городе? Какая у них задача?
  - Сложно сказать, - ответил Игорь. - Чеченские командиры неохотно об этом распространяются. Вполне возможно, действуют в соответствии с поставленной командиром батальона задачей - патрулируют в каком-нибудь квадрате.
  С минуту Михалыч молчал.
  - Патрулируют в квадрате... - вдумчиво, повторил он. - Я прикинул район поиска, но для передвигающихся на машине людей невозможно назвать его адекватные границы.
  - Мы уже искали в этом районе. Незачем повторно его обходить.
  - Мне известно направление, в котором они убыли. Попробую последовать по возможному следу, пока он окончательно не остыл, - Михалыч отключил телефон.
  Он вернулся к машине, где его поджидал напарник, вместе они отправились в западном направлении.
  Они углубились в квартал, застроенный убогими дешевыми домами, в надежде разыскать большой серый автомобиль с госномером 'три девятки', в чьём багажнике находился человек с протезами, которым мог оказаться Егор. Кто был вторым Михалыч не думал, он был сосредоточен на поиске старого друга, боевого товарища. Всё остальное было вторичным. На машине они проехали чуть менее километра, пересекли оживлённый перекрёсток, Олег вдруг припомнил, что проезжал здесь прежде, а заприметив кафе, где на завтрак подавали яичницу с беконом и ароматным чёрным кофе, ясно вспомнил, что было это три дня назад. Дальше по улице располагались салоны по продаже средств мобильной связи, небольшие бары, чьи-то излюбленные рестораны, кредитные агентства, аптеки, магазины автозапчастей и продуктовые лавки. Проехав мимо всех этих заведений, Сергей бросил вопросительный взгляд на Михалыча и тот, решив в последнюю минуту, жестом указал повернуть направо. В Донецке в три часа дня в воскресение всё было обычным - на улицах немноголюдно, на дорогах пустынно, день близился к закату. Исколесив половину города, но так и не обнаружив нужной машины Михалыч снова набрал Медведчука.
  - У тебя есть новости? - спросил он.
  - Нет, - ответил Игорь, - а у тебя?
  - Тоже ничего. Едем в батальон - машина могла вернуться?
  - Едем, - согласился Игорь.
  
  Пунктом назначения 'Тойоты Лэнд Крузер' с госномером 'три девятки' стала охраняемая производственная база в Будёновском районе Донецка, неподалеку от 'ВАЗовской' развилки, в каких-то двадцати двух километрах от места, где две старушки старались заработать на старость без государства. Глухие железные ворота с запрещающими проход и проезд знаками на них отворил вооружённый человек. Машина въехала, остановилась на площадке с асфальтным покрытием, где рандомно, в редких местах, которые на первый взгляд могли показаться воронками разрывов артиллерийских мин, проросла сорная трава. Ворота быстро закрылись.
  - На выход! - приказал Иса пленникам, открывая багажник.
  Сообразив, что самостоятельно ни одному не выбраться, он сорвал с головы Суслова холщовый мешок, схватил за предплечье и сбросил на землю. Группироваться было бессмысленно. Суслов со стоном упал с высоты табурета. Вслед за ними на асфальт полетел свёрток с протезами.
  - Что происходит, Муса? - спросил Аслан, пока Иса принимал пленных.
  - Я заметил кое-что знакомое, не принадлежащее им.
  - И что это?
  - Протезы и ботинки, - пояснил Аллагов.
  - Какие ещё ботинки?
  - Треккинговые.
  - И чьи они?
  - Русского. Мне показалось, что я видел их раньше у русского.
  - Опять этот рус! - вспыхнул Шудди, словно спичка.
  - Иди, помоги Исе, - сказал Муса, зная, как погасить это пламя.
  Зухайраев отправился в обход машины. Без мешка на голове, впустую испепеляя злыми глазами Ису, Вася Шлыков свалился на землю безмолвно и, карабкаясь и перебирая ногами по земле, словно крутил педали велосипеда со связанными за спиной руками, озираясь по сторонам, занял сидячую позу и презрительно плюнул на землю, так получилось, что перед Шудди. Взбешённый этим чеченец с ходу пнул сидящего на земле по ногам. Штык снова завалился на бок.
  - Чо надо от нас? - яростно огрызнулся он, обращаясь сразу ко всем.
  - Твоя жизнь, - подоспел Муса. - Аслан, Шудди, уведите их.
  Их поставили на ноги и, тыча в спины стволами оружия, подвели к дверям одного из складских строений. Аслан рукоятью пистолета постучал в железную дверь. Спустя минуту её открыл человек в маске на лице с прорезью для глаз. Он на тарабарском поздоровался с теми, кто стоял за спинами пленников и что-то сказал ещё. Аслан и Шудди ответили отказом. Искусственное освещение внутри отсутствовало и тонкая полоса дневного света, которая проникла через дверной проём, озарила очертания комнаты и того, кто стоял на пороге. Внутри было сыро и душно, пахло плесенью и гнилыми овощами. Крепкие руки человека в маске с порога схватили оторопелого Суслова за ворот и затащили в темноту, грубо встряхнули и зашвырнули в сторону. Шлыков сообразил для чего приходится склад и его лицо перекосила омерзительная ухмылка:
  - Не тронь меня, сука! - прошипел он сквозь прореху в зубах и мгновенно получил в ответ коленом в пах.
  Шлыков завыл, упал на колени и уткнулся головой в складскую стену. Страж в маске тут же нанёс короткий прямой удар ногой в живот, без замаха пинком опрокинул его на спину и обрушился сверху коленом на грудь, в ту же секунду болезненно ткнув стволом пистолета в сморщенный лоб.
  - Ещё звук и я отстрелю тебе башку!
   В конце концов, человек в маске заставил обоих двигаться в дальний угол помещения, где лестница вела вниз, в подвал. Подвальный этаж представлял собой длинный широкий коридор с земляными полами и комнатами в обе стороны без дверей. Ботинки 'Ампато' проваливались в жирный грунт коридора, будто они шли по мягкому ковру мха сквозь таёжный ельник в древостое которого главной лесообразующей породой являлись молодые ёлочки с хвойными крестиками на макушках. Именно в таком месте, где плотность населения - полчеловека на десять квадратных километров, а вокруг бесконечные дремучие леса да болота располагался лагерь, в котором Шлыков провёл незабываемых шесть лет. Но живописную картину величественных лесов сгустил воздух подвала, в котором смешались кислый запах мочи, человеческий пот, продукты горения бензинового двигателя и внезапные воспоминания той поры, когда голодные зэки собирались по утрам около кухонного крыльца и отчаянно дрались за помои, как в страшные военные годы.
  Только из двух помещений подвала исходил искусственный свет, не считая центрального прохода, чьё освещение было достаточным лишь для того, чтобы случайно не свернуть себе шею. Из первой комнаты свет исходил ослепительным неприятным сиянием обжигающим глаза, какой часто можно видеть в кинофильмах, где отворялась дверь рая, из света появлялся апостол Пётр и спрашивал входной 'билет'; а из другой и вовсе - быстрыми беспорядочными вспышками, как от светодиодного стробоскопа на дискотеке. Проходя мимо, из любопытства и в то же время из страха Суслов бросил косой осторожный взгляд - внутри колючего света люди двигались словно монстры или зомби, демонстрируя смену странных и неестественных поз. Жадными глазами Суслов заметил людей в военной одежде и тех, что были без неё. Без одежды. Совершенно обнажённых. Нагой пленник из первой комнаты был привязан к стулу, пленник из второй - располагался в секционном кресле по три сидения, какие Суслов встречал в поселковом доме культуры, где родился и вырос. После этих вспышек Суслов на минуту ослеп - в глазах мерцало и подрагивало, а больше разглядывать было и нечего. Проёмы других комнат зияли чёрной пустотой, а в дальнем конце коридора в одной из таких комнат яростно тарахтел генератор. Суслова накрыло волной отчаяния.
  - Я всё расскажу! - обернувшись, сказал он конвоиру.
  - Не вздумай, тебя убьют! - предостерёг Шлыков.
  - Конечно, расскажешь, - уверенно сказал конвоир, - посиди пока здесь, - и втолкнул его в тёмную комнату.
  Суслов запнулся через порог и свалился на сырой мягкий пол. Отыскал наощупь колючую стену, навалился спиной, подтянул к себе ноги и постарался успокоиться. Немного привыкнув к темноте, разглядел в комнате самодельную мебель, сколоченную из брёвен и досок и поначалу приободрился, но вскоре заметил распятого на них человека и наконец понял, что перед ним деревянные козлы для пыток. Он обхватил колени и уткнулся лицом. Время замедлилось. Он не мог угадать к какой оно вело его катастрофе, но то, что она неминуема у него не осталось сомнений. Суслов крепко стиснул себя руками и зажмурился - в эту минуту часы и вовсе остановились. В подвале время всегда текло медленнее, чем на верхних этажах здания.
  'Чего не хватало дураку? - всхлипывал он в темноте. - Жил бы сейчас по-старому: выпивал по чуть-чуть, разводил в сарае голубей, вышивал бисером иконы, те что остались от набожной мамаши - у надломленного человека, - каким Алёша себя считал, - проживающего скромную жизнь время текло спокойно', - с завистью вспомнил он.
  - С кого начнёшь? - спросил охранник, задрав на лоб нижний край маски и прикурив сигарету.
  - С блаженного, - сказал Аллагов. - Второй пусть пропитается атмосферой - больно дерзкий...
  - Начни в рыжего, доун. Когда спускались он клялся всё честно рассказать, - согласился охранник. - Борман освободит допросную и сможешь начать.
  - Сколько у вас здесь народу? - спросил Муса, говоря о задержанных.
  - Трое. Два диверсанта из ВСУ - Борман сейчас колит. И информатор СБУ - уже сознался.
  - Почему не в МГБ?
  - Должны забрать, ждём.
  Муса кивнул:
  - Наверху подожду?
  - Без проблем. Я сообщу, когда Борман закончит, - сказал надзиратель.
  Аллагов прихватил со стола фонарь и отправился к выходу.
  
  Вася Штык впервые за всю свою арестантскую жизни оказался в 'одиночке' без двери. В соседних апартаментах то же без двери как сумасшедший грохотал генератор. Исследуя свой каземат в кромешной темноте он свалился в нишу в земле, на дне которой обнаружил штыковую лопату. О том, что это была недорытая могила Шлыкову даже не пришло в голову, а вот наличие лопаты приободрило. Ему удалось перетереть пластиковые стяжки на запястьях о заточенный край стального лотка лопаты, а ближе к полуночи, когда пошёл дождь, забарабанивший по крыше с пугающей силой, Василий настолько окреп духом, что стал следить через проём за передвижениями охраны по коридору, помышляя напасть на них, застигнув врасплох, и всех перебить. Но наброситься не получалось. Вскоре вместе с охранником с верхнего этажа вернулась и троица похитителей. С ними не оказалось того, кто волок Шлыкова из багажника, но был другой, тот, что залепил ему ботинком. Троица остановилась у стола, за которым сидел ещё один надзиратель, и шумно осудила внезапно начавшийся ливень, сбивая капли дождя с одежды, правда, в следующую минуту они уже осыпали похвалами поздний ужин в какой-то придорожном кафе, где ели потрясающий шашлык и шурпу. Чеченцы вели себя так, словно бояться им было нечего - оценил их поведение Штык - враг был сыт, беспечен, и Шлыков накапливал силы.
  Неожиданно и громко зазвучала музыка. Лезгинка из приёмника для того, чтобы глушить вопли пытаемых жертв, от которых звенело в ушах, как предположил Штык, оказалась мелодией мобильного звонка. Аллагов выловил из кармана телефон. Звонил командир чеченской роты Бероев.
  - Ты где? - спросил Тимур, в голосе которого прозвучало беспокойство.
  - На подвале, - коротко ответил Муса. - В чём дело?
  - Что там забыл? - последовал очередной вопрос командира.
  - Проверяю одну информацию... Зачем звонишь? Случилось чего?
  - Ничего не случилось, - успокоил тот. - У меня был командир 'Медведей', Игорь Медведчук, интересовался твоей тачкой 'три девятки'.
  - Что ты ему сказал?
  - Как есть сказал, доун, - признался Тимур.
  - Плохо, - на лице Мусы появилась гримаса недовольства.
  - Почему?
  - Пока не знаю. Скажу позже, когда выясню.
  - Нет, скажи сейчас. Что там у вас случилось?
  Эти слова привели Аллагова в мгновенное бешенство.
  - Сказал же - позже! - повторил он неуважительно и отключил телефон.
  - Веди блаженного, - приказал Муса надзирателю.
  Алексей Павлович Суслов, тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения, уроженец села Пески Ясиноватского района Донецкой области Украины, стрелок отряда 'Орки', позывной 'Ас', с первых минут допроса искренне раскаялся и чистосердечно признался в содеянном. Многое из его рассказа не соответствовало правде, но Суслов не врал, он логически достраивал события, потому что не помнил и половины из того, что случилось за последние пару дней. Делал он это из соображений безопасности, чувствуя исходившую от дознавателей угрозу, а ему невыносима была сама мысль о том, что его будут бить, и уж тем более, не приведи Господь, пытать, доставляя нестерпимые муки. Ведь это было против существующих нравственных принципов и норм морали. На все вопросы Алексей предпочёл отвечать честно, без лукавства - признался, что протезы, которые лежали перед ним, принадлежали калеке из роты, которая дислоцировалась на улице Взлётной в доме номер одиннадцать. Там же, где имел локацию отряд 'Орки'. Кем был калека - Суслов не знал, имени его назвать не смог, личной неприязни не испытывал, действовал в состоянии помутнения разума и по принуждению. Казалось, Суслов и сейчас пребывал в неясном сознании, рассказывая весьма противоестественные вещи. И то, что он поведал было не менее противоестественным, чем вспарывание живота или скальпировка дикаря. Однако рассказ о том, где и как расправлялись с калекой даже у искушённого Бормана вызвал аффективно-шоковую реакцию. В конце концов, когда Суслов не смог назвать ни района, ни адреса ужасного дома, где в шахте лифта томился человек, нервы главного палача подвала не выдержали и руки сами совершили над пленником чрезмерное физическое действие, в результате которого Ас оказался без чувств.
  Придя в сознание, в котором он не рассчитывал встретиться с Борманом настолько быстро, Суслов заплакал.
  - Когда это случилось? - спросил Аллагов. - Когда ты напал на русского?
  - Вчера... Или позавчера, - зашмыгал Суслов. - Не помню.
  - Едем в город? - предложил Муса. - Может увидишь, вспомнишь?
  - Не вспомню! Я был пьян... Спросите Штыка, если не верите!
  - Кого?
  От невероятно дикой истории, поведанной пленным ополченцем, Аллагов напрочь забыл про асовского подельника.
  - Васю Шлыкова, моего напарника, - робко сказал Суслов. - Это он всё придумал. Его был план.
  
   Сидя в темноте одиночной камеры без двери и замка, Шлыков готовился дать захватчикам решительный отпор, когда те явятся за ним. Но они не шли и Шлыков нервничал. С лопатой в руках он передумал кучу мыслей, прокрутил в голове десяток сценариев и пришёл к выводу, что идя на прорыв первым, он рисковал утратить внезапность, а последующие шаги вообще не мог представить или те казались ему крайне необдуманными. Был лишь один вариант, который предлагал хоть какую-то надежду на спасение - дождавшись в камере момента, когда за ним придёт охранник, внезапно напасть на него, завладеть огнестрельным оружием и с помощью него пробиться наверх. Таким был у Шлыкова единственный план. В реальности Василий не был тактическим гением или опасным наёмником, но суровая жизнь на зоне научила его осторожности и критическому мышлению, а базовым инстинктом всегда выступал инстинкт самосохранения.
  Заслышав в коридоре шум, Штык заметил, что в его сторону направлялся охранник. Он сжал в руках лопату и замер у стены. Луч света фонаря в руках смотрителя рассеянными едва заметными мазками касался проёма и стены напротив, но по мере приближения луч становился мощнее и ярче, таким образом Шлыков измерял расстояние до приближающегося врага. Ярость переполняла. Вжавшись в стену и изготовившись для броска, Штык в истовом прыжке приложился лопатой к голове надзирателя. Удар получился такой силы, что не выдержал деревянный черенок. В один миг оба рухнули наземь. Охранник упал, будто под ним разверзся канализационный люк, а Штык приземлившись на четвереньки, с грациозностью кошки оттолкнулся от пола и набросился на жертву, нанеся по голове с десяток молниеносных ударов кулаком, словно орудовал молотком. После этого стал рыскать по беспомощному телу в поисках кобуры с пистолетом и запасными обоймами. Первыми Штык нащупал стальные наручники. Он перевернул лежащее ниц тело, собрал на животе разбросанные руки и застегнул на запястьях браслеты, на случай, если удары по голове не оказались для стража смертельным. Вскоре нашлись пистолет и обойма. В темноте наощупь он проверил обойму в рукояти пистолета, сменную обойму сунул в левый карман, перевёл флажок предохранителя вниз, оттянул затворную раму в крайнее заднее положение и сопроводил рукой в крайнее переднее, не создавая ненужного шума. И хотя Василий Шлыков не был профессиональным военным, он неплохо знал материальную часть оружия и то, что опытные люди могли безошибочно угадать лязгающий металлический звук возвращающегося затвора из сотни схожих с ним звуков. Подобравшись к дверной проёму, он осторожно выглянул - в коридоре никого не было, подтащил послушное тело надзирателя за подмышки ко входу, вытянул наполовину наружу, оставив поперёк широкого коридора, пригнулся, спасаясь от посторонних глаз, и перебрался в комнату с бензиновым генератором. Выглянул в коридор - никого. Отдышавшись и сосчитав до десяти, заглушил двигатель, стремглав вернулся в коридор и залёг за неподвижным телом охранника как за бруствером окопа. В дальней комнате послышалась возня и шум. Внутри вспыхнули фонари и двинулись в коридор, ослепив его. Лучи света пересекаясь и скрещиваясь в беснующихся узорах, вспарывали лёгкую дымку выхлопных газов просочившихся в подвал через форточку, куда они отводились при помощи гофрированной трубы. Вася Шлыков выстрелил по свету, наугад. Секундное смятение и в ответ обрушился шквал огня.
  - Не стрелять! Не стрелять! Прекратить огонь! - прозвучали команды. - Эй, слышишь? Не стреляй, доун! - предложил Аллагов.
  Шлыков догадался, что последние слова вероятно были обращены к нему. Но отвечать не стал. Теперь он отчётливо ощутил, что в подвале пахло пивом, табачным дымом и человеческим потом. Во второй раз за вечер Шлыков отсчитал от одного до десяти, извлек из кармана запасную обойму, проделал это быстро, бесшумно, словно фокус, осмотрел её. Ещё раз обшарил карманы надзирателя, лежащего спиной к нему на боку в поисках чего-то полезного, вроде патронов. Доступные карманы оказались пусты.
  'И верно, зачем охране здесь арсенал? - согласился он. - Никто не планировал штурмовать эту частную тюрьму и освобождать её заложников. Только, если они сами это устоят. Так и случилось', - улыбнулся Шлыков беззубым ртом.
  - Слышишь меня? - спросил Аллагов снова.
  - Слышу, слышу... - едва слышно, словно самому себе, ответил Василий.
  - Ты совершаешь серьёзную ошибку, - сказал Аллагов.
  Без треска генератора в подвале стало непривычно тихо, и слова Аллагова звучали раскатистым эхом, будто летели по подвалу и в пути цеплялись за каждый проём, производя короткую перекличку.
  - И какую это? - наконец огрызнулся Шлыков.
  - Серьёзную, доун, - сказать Аллагов. - Если не хочешь пострадать, сложи оружие и сдайся!
  - Зачем мне сдаваться? Чтобы вам было легче меня убить?
  - Ты же слышал, что я сказал? Чтобы не пострадать.
  - Я слишком долго живу на этом свете, чтобы верить в сказки! Кого ты хочешь обмануть? - прищурил Шлыков глаз, целясь в темноту. - Без жертв такой кипеш не проскочит.
  - Рано или поздно у тебя закончатся патроны и придётся сделать выбор!
  - Выбор? Выбор сделан! Я убью твоего кореша и кого-то из вас, - пригрозил Шлыков. - Если вы не убьёте его раньше, паля по мне из всех стволов.
  - Если нас убьёшь, мы отправимся в рай, а ты просто сдохнешь. Отпусти его.
  - Ваш кореш мне пока бронежилетом служит.
  - Отпусти его, сдайся - и сохрани себе жизнь, - повторил Аллагов.
  - Дай мне уйти! - высказал Шлыков в ответ своё требование.
  - Заурбек, ты живой?
  - Он не может ответить. Занят очень, - ответил Штык за Заурбека.
  - Последний раз предлагаю тебе по-хорошему... - повторил Аллагов.
  - Нет. Не будет этого. Сибирский десант не сдаётся! - крикнул Штык.
  - Тогда тебя убьют. Жалко тебя... А ты что, служил в десанте? - спросил Аллагов.
  - Это сейчас неважно!
  - И где?
  - Я же сказал: неважно, - ответил Штык.
  - Я сам из ВДВ, - соврал Муса.
  - Слышал, чеченцев не берут в российскую армию с девяносто четвёртого, из-за понятных событий. Как ты мог служить в десанте?
  - С началом войны моя семья бежала в Ставрополь. Оттуда призвали, - врал Муса.
  - Сколько тебе лет?
  - Двадцать девять...
  В ответ не прозвучало ни слова. Шлыков выдержал продолжительную паузу, гораздо дольше обычного.
  - Врёшь ты всё, - грубо сказал Штык. - Никакой ты на десантник. Думал, я десантников не видел? Знаю я зачем ты соврал, - рассуждал он за живым бруствером. - Думал, в голову ко мне залезть, на братство десантное, думал, клюну? Только я тебя на понт взял, я 'срочку' на 'строгаче' мотал.
  - Хорошо, - сказал Аллагов. - Не был я десантником и не стал бы никогда. Мой отец Хамзат Германович Аллагов воевал против русских в первую чеченскую в отряде Руслана Газаева, слышал о таком? 'Чёрным ангелом' звали.
  - Нет. Не слышал, - признался Шлыков, внимательно вглядываясь в темноту: не заговаривает ли враг ему зубы, подбираясь как можно ближе. - О 'Чёрном дельфине' в Оренбургской области слышал, а 'Чёрным беркутом' в Свердловской тайге в свое время ещё 'опера' пугали.
  - Это кто такие? - удивился Аллагов.
  - Исправительные колонии особого режима, - сказал Шлыков и добавил. - Для пожизненников. Так что я твоего 'Ангела' на хую вертел! Выпускаешь меня или как?
  - Давай договариваться: ты отпустишь нашего брата и мы сохраним тебе жизнь. Ты нам не нужен. Твоя жизнь нам не нужна. Нам нужен русский, чьи протезы оказались у тебя.
  Вновь образовалась томительная пауза. Шлыков судорожно обдумывал следующий шаг. Аллагов и другие выжидали. Охранник, лёжа на боку, неожиданно подал первые признаки жизни и слабо задёргал несвободными руками.
  - Зачем вам он? - крикнул Шлыков.
  - У нас с ним старые счёты.
  - А! - оскалился Шлыков. - Кажется, я понимаю о чём ты! - догадался он. - Война в Чечне? Кровная месть?
  Аллагову потребовалось меньше минуты прежде, чем он постиг умом то, что сказал Шлыков и, когда осознание пришло, он подумал, что сказанное в ответ могло существенно повлиять на ход переговоров. Он вдруг ясно увидел, что совершенно случайно и несознательно из обмена словами и активного внимания, а может, интуиции и логики в одночасье была соткана едва различимая полупрозрачная нить диалога, необходимая для заключения соглашения и удержания вероятно отчаявшегося пленника от совершения нежелательных действий. Непрочная, сотканная из паучьих тенёт, и всё же нить. Ведь так непросто бывало в ходе конфликта определить объект разногласий, что ещё хуже, в процессе этих действий существовала опасность подмены одного объекта столкновения другим и происходило это неосознанно. Аллагов почувствовал, что это происходит сейчас в эту минуту и причина тому подсознательно выдуманное устойчивое отношение сторон к Бису, обоюдное и негативное. Ведь часто русские для чеченцев, как собственно и чеченцы для русских, выступали межэтническим триггером, запускающим какой-либо неблагоприятный механизм. И те, и эти, многофакторный многовековой раздражитель. Этому служили и бытовые различия и межэтнические противоречия, и сила характеров, и разногласия религии, и войны, и бог его знает что ещё из-за чего всё это так долго продолжалось. Муса решил на этом сыграть, выдержать легенду о непрекращающейся русско-чеченской вражде и дать понять, что Бис не объект спора, и нет ситуации, характеризующейся наличием противоречий в интересах и потребностях друг друга. Они не враги.
  - Верно! - ответил Муса. - Я ничего не имею против русских. Но он воевал против нас, против мирных чеченцев, натворил много бед! Ты пока ничего не натворил, ведь так? Наш брат жив?
  - Кажется, жив. 'Бруствер' окончательно пришёл в себя, его стошнило и теперь он тяжело дышал.
  - Тогда мы не враги друг другу, - сказал Аллагов. - И ты можешь помочь нам. Ты можешь сказать нам где этот шайтан и уйти домой. А мы свершим справедливость во имя Всевышнего. Согласен?
  - Какие гарантии, что я выйду отсюда живым?
  - Моё честное слово.
  - Этого мало. Я не могу тебе доверять? Минуту назад ты хотел меня убить.
  Теперь паузу взял Муса.
  - Признаю, - наконец сказал он, - это было поспешным решением, принятым инстинктивно, в ответ на стрельбу. На самом деле никто из нас этого не хотел. Мы не воюем против русских, теперь мы воюем вместе, не за клочок земли, не за конкретный город, мы воюем за то, чтобы духовные ценности, которые нам ниспосланы Всевышним, оставались там, где должны быть. Наша рота входит в состав батальона, в котором служат люди разных национальностей и веры. В батальоне нет деления ни по какому признаку. Всю свою жизнь я готовился к тому, что придёт пророк Иса - Иисус, алейхи салям, и я буду в его войске. Этому будут предшествовать определённые события - на земле испортится время и весь мир наполнится несправедливостью и злом, среди людей распространится беспорядок, не щадящий ни природу, ни людей, но до появления Иисуса, который возвестит приближение Судного дня, появится Имам Махди, и, когда он будет находиться в мечети, туда войдёт Иисус, они узнают друг друга и будут молиться вместе. Это ознаменует объединение мусульман и христиан в битве против общего врага, сатаны. И это будет войско Иисуса Христа...
  - Опять пытаешься запудрить мне мозги? - спросил Штык.
  - Послушай, Ислам это форма древнего христианства, впитавшая в себя лучшие традиции и наследие староверов. Христиане наши братья по вере, мы одно целое, которое начинает собираться вместе - Отец, Сын и Аллах-святой дух...
  - Хочешь сказать, мы станем братьями? - недоверчиво спросил Шлыков.
  - Мы и есть братья. Мы семья. Если мы мусульмане - мы должны мечтать оказаться в войске Исы, алейхи салям, если ты христианин - ты должен мечтать оказаться в войске Исы - Иисуса.
  - Ты, правда, в это веришь?
  - Да, клянусь Аллахом, Господом миров!
  - Так как мы разрулим сложившуюся проблему? - спросил Штык.
  - Мы уберём оружие. Ты можешь оставаться со своим сколько пожелаешь. Твой друг поможет тебя и мы спокойно всё решим. Скажешь, где русский на протезах и ты свободен.
  - Не на протезах, - ехидно заметил Штык.
  - Что ты хочешь сказать?
  - Русский не на протезах, - повторил он снова. - Его протезы здесь!
  - Это неважно. Ты же понял меня? После того, как ты покажешь где он, я заплачу тебе обещанные двести тысяч, согласен?
  Шлыков не стал отвечать сразу.
  - Чёрт с тобой, согласен! - купился он на предложение о деньгах. - Но при одном условии.
  - Каком именно? - уточнил Аллагов.
  - Договариваться будем на улице. Наверху. Уж очень здесь воняет.
  - Хорошо, - без раздумий согласился Аллагов.
  - И давайте без выкрутасов! - предупредил Шлыков.
  - Чего? - не разобрал тот.
  - Без фокусов!
  Соглашаясь, Аллагов кивнул в темноту:
  - Ждём на улице, - сказал он.
  Чеченцы в свете ручных фонарей поспешили наверх, на двор. Запустив бензиновый двигатель, подвал снова наполнился тяжёлым ритмичным гулом, по проводам побежал электрический ток, который добравшись до вольфрамовых ламп, тускло осветил коридор. В сопровождении Суслова Шлыков и Заурбек поднялись на первый этаж. Дверь склада была настежь открыта и в проём бил свет фар и карманных фонарей. Шлыков, прикрываясь Заурбеком едва державшимся на ногах и пистолетом, приставленным в его бок, осторожно ступили наружу. Первым в проёме показался Заурбек. Он тяжело шагнул на линию огня, переступая с ноги на ногу, его руки по-прежнему были связаны. Левый глаз распух и не открывался, на виске запеклась тёмная кровь. За его спиной появился Шлыков. Василий глубоко втянул воздух ноздрями. После недавнего ливня он казался пьянящим. Перед складом в свете фар двух внедорожников стояли чеченцы, отражаясь в редких лужах на мокром асфальте. Над городом стояла тихая, прохладная звёздная ночь с иссиня чёрным небом, простирающимся дальше границ невидимого горизонта на десятки тысяч километров.
  - Как обещал, вот деньги, - предъявил Аллагов пачку банкнот. - Поедете на этой тачке. Мы следом.
  - Ваш Бек едет с нами, - требовательно заявил Штык.
  - Заур, потерпи брат, - попросил Муса, - остаёшься с ними. Ваш водитель - Аслан, он безоружен, можете обыскать его, - предложил он Шлыкову.
  - Ас, выходи, проверь водилу, - приказал Штык.
  Суслов осторожно вышел, всё это время наблюдая из темноты, и как мог обыскал Аслана.
  - Оружия нет, - сказал он.
  - Деньги получишь на месте, как только увидим калеку, - продолжил Аллагов. - Там же мирно разойдёмся.
  - Идёт! - согласился Штык. - Едем!
  Обе машины тронулись с места почти одновременно. За окном плыла южная стена периметра, близость которой ощущалась в темноте мимо скользящими по железнодорожному пути вагонами грузового поезда. Вскоре показались ворота с единственным горящим на территории базы фонарём, освещающим проезд. Машины выехали за ворота и пошли одна за другой, увеличивая скорость. Аслан шёл первым, Иса - за ним. Иса знал, что делать. Он действовал в соответствии с полученной от Мусы инструкцией - не сближаться, чтобы не оказаться под прицельным огнём оружия имевшегося у Шлыкова, держать дистанцию не менее двадцати, но не более тридцати метров, чтобы не терять из поля зрения. Машина, на которой двигался Шлыков, по характеристикам уступала той, что была под Аллагов и Иса не больно беспокоился, что может отстать или потерять впереди идущую машину из виду.
  Шлыков оглянулся, убедился, что машина сопровождения на своём месте, а затем через спинку пассажирского сидения взглянул на тусклую приборную панель. Часы автомобиля показывали время: пятнадцать минут четвёртого.
  Свернув направо, машины направились в сторону города. Дорога была пустой, вокруг ни души. Не было машин двигающихся на встречу или в одну с ними сторону, только два луча жёлтого света разрезали темноту набегающей дороги и пустых обочин. В черте городе машины сбавили скорость и стали двигаться медленнее. На безлюдных улицах царила таинственная и роковая тишина. В такое время вряд ли можно было ожидать другого. В городе действовал комендантский час и, похоже, горожане неукоснительно его соблюдали. Не видно было и тех, кто обязан был обеспечивать охрану общественного порядка и общественной безопасности.
  - Ориентир - ТЦ 'Северный', - сказал Шлыков. - От него скажу куда дальше.
  - Это в Кировском? - уточнил Аслан.
  - Да, - утвердительно кивнул Штык, чьё лицо время от времени всплывало в зеркале заднего вида салона.
  Дальше ехали молча. Дома, скверы, Храм Рождества Христового, академический театр оперы и балета, 'Донецк-Сити', кафе, магазины, закрытые до утра, медленно двигались на встречу озаряемые светом фар. Аслан управлял машиной умело, держа одну руку на руле, другую на колене, не быстро и не медленно, и Шлыков занятый тем, что следил за его свободной рукой, с трудом поспевал посматривать на дорогу.
  - На кольце сверни на Кировский проспект, - сказал Штык.
  - Хорошо, - кивнул Аслан.
  Проехав одно из колец, образующих автомобильную кольцевую развязку, машины свернули направо. Через два или три километра лицо Шлыков снова замелькало в зеркале заднего вида. Он смотрел в обе стороны, выглядывая нужный поворот:
  - Метров через сто будет поворот налево, сворачивай туда...
  Аслан сбросил скорость и вскоре свернул с дороги налево, заехав во двор жилых высоток, в которых все давно спали.
  - Кажется, здесь, - сказал Штык.
  В свете габаритных огней, крадучись через двор, машины подъехали к длинному прямому зданию настолько изношенному и отвратительному, что вызывало ощущение давно заброшенного дома.
  Первым из машины вышел Шлыков и, не обмолвившись ни полусловом, направился к зданию. Казалось, он больше не опасался исходившей от чеченцев угрозы, не беспокоился за свою жизнь и спокойно разгуливал по округе. Вслед за ним из машины вышел Аллагов, он включил фонарь и прошёлся световым лучом по краям мрачной геометрической фигуры, этим же лучом обследовал прилегающую территорию и соседние здания.
  - Проследи, чтобы не пропал, - отправил Муса Шудди в след за Шлыковым.
  - Никуда ему не деться, - в своей манере, свойственной уверенным кавказским мужчинам, ответил Зухайраев и, отправившись по следу, мгновенно исчез в серой мгле.
  Строение, к которому Шлыков привёл чеченцев, находилось в границах жилого квартала, ограниченного со всех сторон дорогой, а по периметру жилыми домами. Внутренняя его сторона, чаще называемая двором по обыкновению была площадью с футбольное поле, занятая детской и спортивной площадками и 'домиком', который, если прислушаться, гудел. Обычная трансформаторная подстанция какие стояли в каждом дворе давно выросшие из привычного формата будок в массивные строения без окон и таким количеством металлических дверей на каждой стене, что хватило бы на три дома и два гаража. Одни были с площадками обслуживания и гулкими ступенями, другие без. И гудели в них, конечно, трансформаторы. Въезд во двор квартала осуществлялся с центральной улицы через подворотню в центре многоквартирного дома и промежутки между домами.
  Строение, к которому чеченцев привёз Штык, в перспективе должно было стать жилым многоквартирным домом в тихом квартале, однако стало очередным долгостроем, как называют градостроители объект длительного или заброшенного строительства, чьё возведение оказалось убыточным и было остановлено; или недостроем, как зовут несчастные дольщики объект незавершённого строительства, в возведение которого вложили свои сбережения, а по итогу часто состоящий из фундамента, реже - из голых стен, совсем редко - 'коробки' под крышей как этот.
  Однако постройка, которую чеченцы разглядывали при свете фар и ручных фонарей, Аллагов оценил иначе. С точки зрения геометрической системы координат квартал представлял собой прямоугольный параллелепипед, где разыскиваемое здание являлось параллелограммом, одной из его боковых граней и имело форму параллелепипеда как и сам квартал. На практике большинство многоквартирных домов имели аналогичную прямоугольную форму и превалировали на плане городской застройки. Но любое строение оказавшееся в фокусе внимания Мусы по умолчанию рассматривалось им как объект обороны.
  Аллагов бегло прошёлся световым лучом по жилым домам и снова по окнам заброшенного строения - в этом теперь не было никаких сомнений. Для его обороны достаточно было мотострелкового взвода, - первое, о чём подумал Аллагов, - к примеру его взвода. Боевой порядок при этом включал бы все те же элементы, что и в обычных условиях, а при отсутствии тактического взаимодействия с соседями обязательно обеспечивал ведение круговой обороны в течение длительного времени, а для этого боевой порядок имел бы ярусное расположение отделений, в зависимости от этажности. На первом ярусе - подвальном или полуподвальном и первом этажах - Муса расположил бы одно или два отделения, основную часть сил и средств взвода, а также приданные огневые средства, предназначенные для уничтожения противника атакующего вдоль улицы, на подступах к зданию, подошедшего к нему или обходящего. На втором ярусе - втором или третьем этажах - расположил группу управления. На третьем ярусе - четвёртом и последующих этажах - оборудовал позиции, предназначенные для борьбы с противником на дальних подступах или занявшим крыши и чердаки соседних домов. На них Муса расположил бы гранатомётчиков или огнемётчиков, снайперов и противотанковые ракетные комплексы с таким расчетом, чтобы обеспечивалась возможность ведения огня вдоль улиц и площадей. Для создания устойчивого опорного пункта лучше использовать здание из монолитного железобетона или из кирпича с толщиною стен не менее полуметра, но сгодилось бы и это. Важнее этого условия было то, чтобы подступы к нему простреливались фланговым и перекрестным огнем. Для этого при подготовке здания к обороне необходимо было создавать защитный периметр, который бы включал: закладку ненужных оконных и дверных проёмов кирпичами или мешками с землёй, устройство новых или усиление существующих стен и перекрытия над ними; устройство основного и аварийного выхода, бойниц и амбразур для стрелкового оружия с расчетом ведения круговой обороны, прикрываемые козырьками, а окна - противогранатными сетками; устройство перегородок между бойницами и амбразурами для уменьшения потерь от осколков снарядов и мин, попадающих в помещение. Лестницы внутри здания Муса бы забаррикадировал, какие-то заминировал, а наружные разрушил. Для связи отделений между собой и этажами проделал бы ходы в междуэтажных перекрытиях, изготовил приставные лестницы. В проемах окон оставил узкие бойницы для наблюдения и ведения огня. Для ведения огня из пулеметов устроил амбразуры. При наличии времени и средств стены и межэтажные перекрытия усилил дополнительной кирпичной кладкой или брёвнами, увеличив защитные свойства здания и предохраняя его защитников от огня артиллерии и ударов авиации. Подступы к зданиям и выходы из подземных коммуникаций прикрыл инженерными заграждениями. Для борьбы с пожарами в здании подготовил бы пожинвентарь, деревянные полы засыпал землёй...
  Внезапно перед Аллаговым возник Шлыков.
  - Нет, - раздражённо сказал он, - это ни здесь.
  
  Несмотря на то, что доступ к нише был открыт и больше не препятствовал поступлению свежего воздуха, Егор умирал. Он больше не мог бороться, не мог продвигаться вперёд, ему едва хватало сил смотреть на свет, не то, чтобы цепляться за жизнь, которая безоговорочно его покидала. К вечеру погода испортилась и температура неожиданно опустилась до шестнадцати градусов. Около полуночи в небе забурлила гроза. Душную темноту изредка разрывали молнии, отблески которых на секунду освещали стены глубокого каменного колодца над головой, а затем ударил ливень. Он яростно барабанили по жестяным крышам и очень быстро превратился в потоп. В спецназе это была любимая погода для самых разных занятий и вообще для жизни. В такие моменты жизнь закипала в отряде с новой силой. Иногда казалось, могло совсем ничего не происходить если бы не снег, дождь, наводнение или сель и другие природные бедствия. Было слышно, как крупные капли стучали по размякшей земле в округе, а бурные потоки воды устремились в низины. Гроза долго не утихала, раскатисто гремел гром, сверкали молнии, будто в небе шёл самый настоящий ожесточённый бой. Егор не мог этого видеть, но ему виделись метущиеся по небу остатки грозовых туч, словно две армии сошлись в дыму на поле брани.
  Анжела заявилась во втором часу ночи, когда ливень почти прекратился, только что принявшая душ, завёрнутая в белоснежное банное полотенце.
  - Привет, Бамблби! - сказала она с нежностью, которую Егор отмечал в особой интонации, с которой она произносила придуманное ей же самой прозвище.
  - Привет, - сказал в ответ Егор.
  Он одарил её проницательным взглядом, представляя, какой она была теплой, благоухающей и гладкой там, под полотенцем. Он ведь уже задумывался о сексе с ней за деньги и, с каждой встречей его только сильнее тянуло к этой молодой и свободной в отношениях девице. Сейчас ему казалось, он был готов выложить любые деньги, лишь бы заглянуть туда, куда упирался его взгляд. А затем она наклонилась и поцеловала Егора в губы. Губы Анжелы оказались тёплыми и влажными, язык - шустрым и проворным. Она разорвала жадный поцелуй, загадочно улыбнулась и поцеловала его снова. Ему было тридцать шесть. Ей - едва за двадцать. Он был взрослым мужчиной, она - молоденькой девочкой. Она делала всё медленно и не спеша, а он - словно это происходило сейчас с ним впервые и его лихорадило. В конце концов они разомкнули губы. Глядя в глаза, ощущая горячее дыхание друг друга, она стянула с его плеча рубаху и обнажила исковерканное шрамами рубище, а ниже от низа груди к животу безобразные красновато-коричневые стежки осколочных шрамов, похожие на дождевых червей, расползающихся по телу книзу, к талии. Обычно с этого зрелища на глазах жены наворачивались слёзы бессилия и жалости, и постепенно пропало желание близости. Обычно с этого, но с другими женщинами - врачами и медсёстрами - начинались беседы. Анжела заметив шрамы, не придала им большого внимания. Она поцеловала некоторые из них. И продолжила двигаться, не замирая ни на секунду. Её рука от плеча заскользила вниз по следам красновато-коричневые стежков. Она служила первой древнейшей профессии, видела ещё и не такое. Но Егор остановил её.
  - Не надо, если ты...
  Анжела улыбнулась и сказала:
  - Конечно, это моя работа. Но сейчас я возбуждена не меньше тебя и тоже этого хочу.
  Егор дрожащей рукой нащупал узел на полотенце, взялся за него и занавес пал. Он тяжело задышал, как если бы ему вдруг стало не доставать воздуха и осторожно потянул полотенце за свободный край, оно легко подалось и почти сразу спланировало на пол. Анжела всё это время смотрела на него и улыбалась. А затем она снова впилась винным ртом в его губы. После долгого поцелуя она запрокинула голову и села на него верхом, спустившись ниже, так что её голова исчезла из его поля зрения. Ему потребовалось напряжение всех мышц, чтобы приподняться и увидеть её. В эту минуту Анджела изучала характер его ранений внизу. Он откинул голову назад, уставившись в потолок. Егор чувствовал прикосновение её маленькой руки, прикосновение подушечки большого пальца и точное легкое движение указательного. Она что-то нащупала. Её ладони были тёплыми, сухими и мягкими. Она провела ими вниз до талии и, чуть задержавшись на ней, повела ими ещё ниже.
  - О, боже, у тебя даже на нём есть шрам! - изумлённо воскликнула она.
  Экстренное оперативное вмешательство военного врача-хирурга соединившего ткани позволило сохранить мужской половой орган, но привело к незначительному латеральному искривлению, которое впрочем не мешало Егору жить полной жизнью.
  - Так случилось, что без этого было не обойтись, - смущённо ответил Егор, чувствуя прилив горячей крови.
  Наконец наступил тот самый момент, когда он ощутил горячее дыхание и тёплые влажные губы внизу живота. Егор сделал глоток воздуха и громко застонал. Он шумно ловил воздух ртом, как если бы раз за разом выныривал с большой глубины. А затем, по-прежнему оставаясь сверху, она сделала это очень осторожно и нежно. Егор ощутил это глубокое беспрепятственное проникновение в неё. Она тоже возбуждённо ловила ртом воздух. Дальше были только медленные и очень чувственные движения. Всё она делала с особой осторожностью и предупредительностью, свойственные первому разу. Она двигалась, её тело дрожало и трепетало. Двигалось, дрожало и трепетало. Затем его охватил пожар, а потом задрожало всё вокруг, будто место, где он находился, оказалось в эпицентре землетрясения. Ему показалось, что сначала затрясся оголовок культи, прижатый упругой ягодицей Анжелы, затем вторая нога затряслась с ещё большей силой. Дальше дрожь, будто электрический ток, передалась в мышцы ягодиц и поясницу, Егор конвульсивно вздрогнул несколько раз, может быть немного больше и затих, напряжённо стиснув зубы, приподнял голову, прижав подбородок к груди, словно пытаясь подняться или заглянуть туда, где, казалось, несколько секунд назад произошёл подрыв гранаты. После чего он обессиленно рухнул, ощущая затихающую пульсирующую, и всё же нежащую слабость внизу живота.
  - Ты в норме? - спросила она, когда всё закончилось.
  Он обессилено кивнул в ответ.
  - Ты вовсе не плох для солдата, - сказала она, - и оружие твоё в полном порядке.
  Егор улыбнулся.
  - Ты просто потрясающий экземпляр в этом раю, - сказал он, приходя в чувства.
  Анжела облизнулась, сверкнула хитрыми глазами и, устроившись на его груди, замолчала. Бис прикрыл глаза. Улыбка больше не сходила с лица. Волна невероятного блаженства накрыла его с головой. Но это продлилось недолго.
  - Привет, па! - прозвучало внезапно.
  - Матвей? - закрутил Егор головой, стараясь сквозь рваное отверстие в прилипшей к лицу ткани одним глазом отыскать сына там, откуда исходил звук. Никакой Анжелы рядом не было.
  - Да, это я.
  - Ты чего не в школе?
  - Урок отменили, - равнодушно сказал Матвей.
  - Ты сильно промок?
  - Немного.
  - Иди сюда. Что это у тебя на лице? - свёл брови Егор, прищурил глаз и выпятил подбородок. - Синяк?
  Матвей отмахнулся плечом, отвёл взгляд.
  - Что случилось? - спросил Егор.
  - Один тип задирает меня...
  - А что ты?
  - Он сильнее. И не один. С друзьями.
  - У тебя нет друзей?
  - Есть.
  - И они не помогли тебе?
  - Их не оказалось рядом.
  - Что ты сделал ему? - напряжение внутри Егора нарастало.
  - Ничего. Он просто ударил меня.
  - А ты?
  - Я не смог ему ответить, если ты об этом?
  - Почему?
  - Тогда бы они избили меня все вместе. Я сделал глупость?
  - Нет, конечно. Но ты не пытался его остановить?
  - Пытался, - сказал Матвей, понурив голову. - Предупредил, что мой отец служил в спецназе и при встрече обязательно открутит ему башку.
  - Неплохая попытка, - признал Егор. - Что было дальше?
  - Ничего. Что мне было сказать им ещё? Сказал, что знал. Мне немного о тебе неизвестно, ну и то, что ты вернулся с войны таким... что был тяжело ранен. Мама рассказывала только это и никаких других деталей больше. Это же не пулей тебя так?
  - Нет, не пулей. Это был фугас.
  - Помню в детстве я игрался с твоей медалью 'За Отвагу'. Она мне нравилась. Теперь я знаю почему?
  - Почему же?
  - На ней было всё, что так восхищает: алые буквы, говорящее о бесстрашии слово, самолёты, танк. Тогда я не понимал, что получить такую награду мог человек исключительной храбрости, принципиальности и совести. Не понимал, что означают все эти слова. За то теперь точно понимаю их значения. Но вот, что у меня никак не укладывается в голове - как человек с такой медалью мог оказаться без принципов, без совести и чести, ещё и алкашом?
  - Что ты хочешь этим сказать?
  - Ты помнишь время, когда я был совсем маленький?
  - Конечно, помню.
  - В действительности, это странно слышать. Ведь ты проводил со мной очень мало времени. Поверь, я не обижаюсь.
  - Что ты хочешь, чтобы я вспомнил?
  - Когда я был маленький, не такой, когда не понимаешь того, что видишь или что тебе говорят, а такой, когда навсегда запоминаешь то, что слышишь много-много раз.
  - И что же это? - спросил Егор.
  - Правда, не помнишь? - спросил Матвей.
  - Правда, - с горечью признался Егор.
  - Так вот, ты обнимал меня и всегда повторял одно и то же, всегда одни и те же слова: нет ничего ценнее меня, ни твои принципы, ни отвага, ни честь.
  
  Когда до рассвета оставалась пара часов, Егор открыл глаз. В эту минуту его тело боролось с холодом, с холодной липкой росой, опустившейся на землю с наступлением вечера. Той самой, которую заметно по утру на листьях растений. Интересное вещество роса, сильное. С чем только её не сравнивали - и со слезами богов, и с кровью земли. Знахари говорили, что роса саму зарю мира помнила и память эту нам отдала в виде силы своей, а сила та настолько удивительна, что постичь её человеку не дано - разве что богу. А бога редко какой человек слышать хочет - боится. Роса появлялась в ясную летнюю или осеннюю погоду, при полном отсутствии ветра, на предметах легко отдающих тепло. Например, траве. По этой самой причине роса никогда не блестела на тропинках или на земле, которые подолгу его сохраняли, за то она появлялась под землёй, когда слой почвы, находящийся под верхним пластом грунта, был более тёплым и влажным, чем расположенный над ним.
  За ночь роса проникала под землю, заползла в каждую щель и даже ниже - так она оказалась в шахте лифта. Появилась на одежде, на сырой вонючей маске, на низком потолке и, образуя крупные капли, изредка падала Егору на лицо. Понижение температуры воздуха и влажность не заботясь над тем запустили интереснейший механизм в его организме, мобилизовав на борьбу с холодом. И хотя, опираясь на практический опыт, организм больше любил греться на солнышке или под одеялом, оказалось, что он имел и другой аппетит. При снижении температуры в клетки попадало больше кислорода, скорее протекала регенерация. Холод улучшал работу иммунной системы, снижал концентрацию инсулина в крови, выводил из организма токсины, замедлял разрушительные химические реакции.
  Учёные утверждали, что снижение температуры на полградуса в помещении, в котором находился человек, продлевало ему жизнь. По их мнению, понижая каждую ночь температуру на один или два градуса, можно было продлить жизнь человека на несколько лет.
  Ночное понижение температуры оказало на Егора слабое, но всё же благотворное действие. Нахождение в холоде явилось стимулятором для центральной нервной системы. Белок адипонектин, количество которого увеличилось в теле под действием низких температур, способствовало повышению реакции на инсулин, что привело к снижению количества глюкозы в крови. О положительном действии холода на людей перенесших ампутацию конечностей и мучающихся от фантомных болей Егору было известно ещё со времени нахождения в главном военном клиническом госпитале Внутренних войск, где он восстанавливался после тяжёлого ранения. Терапия холодом помогла уменьшить острую боль быстрее, чем большинство известных способов. Холод оказался эффективнее обезболивающих препаратов.
  Так прошёл день, ночь, ещё один день и ночь, и наступил новый . Егор совершенно перестал существовать. Он опрокинул щит, преграждающий путь к спасению, но лишился сил сопротивляться. В нём едва теплилось единственное желание - вспороть живот и выпустить жизненную силу, которая иссякла, но пока не остановила сердце. Вспороть живот и выпустить силу - как подобная мысль пришла Бису в голову? В традициях Старого Света вспарывание живота считалось суровой формой смертной казни. Особенно популярной казнь через эвисцерацию была в Северной и Центральной Европе. Но, если в Риме и Греции занимались простым вспарыванием, то на Востоке такая казнь была процессом долгим и сложным, ибо вскрытие живота служило лишь прелюдией к основному действу, состоявшему в извлечении внутренностей. В Италии в четвёртом веке ломбардские арианцы казнили формийского епископа Эразма. Палачи вспороли приговоренному живот и вырвали его кишки, намотав их на лебёдку, затем разрубили епископа на куски. За время религиозных войн во Франции, Нидерландах и Англии протестанты стали настоящими специалистами по вспарыванию животов католиков, переняв древнюю традицию персов, они наматывали внутренности на палки, опустошая живот жертвы. Звучит не очень демократично. Однако, разверстать живот стало не плохим способом самоубийства ради демонстрации верности или восстановления честного имени в Японии, когда осужденный приводил приговор в исполнение сам. Вспороть живот считалось хорошей смертью у японских самураев. Правда, делать сэппуку японцы стали только в двенадцатом веке. В пятнадцатом веке приговоренные к смерти самураи получили от императора Японии исключительное право самостоятельно лишать себя жизни, вместо того чтобы быть обезглавленными палачом. Самоубийца опускался коленями на циновку, бесстрастно раздевался по пояс и перевязывал колени рукавами кимоно для того, чтобы в предсмертных конвульсиях тело не приняло неприличную позу. Кажется, в этой детали отражалась вся философия японского целомудрия. Избранным помощником, для которого ассистировать самоубийце считалось великой честью, подавался короткий меч, танто, приговорённый торжественно касался оружием лба, медленно вонзал острие в левый бок и вёл к правому, делая продольный разрез. В этот момент ассистент следивший за происходящим вскакивал и одним движением меча отрубал жертве голову. Всплыла в памяти Егора и другая занимательная история о настоящем японском самурае-камикадзе живущим в России. Девяносто шестилетний Еситеру Накагава, участник Великой Восточноазиатской войны против США и СССР был сбит на своём 'Зеро' в воздушном бою советским ассом, получил ранение тазобедренного сустава, но сумел благополучно посадить пылающую машину. У горящего самолёта, следуя традициям самураев, Еситеру совершил харакири, однако вскоре был захвачен в плен советскими солдатами и спасён советским военным врачом-хирургом по имени Олег Терентьев... Впрочем, были те, кто утверждал, что ничего подобного с японцем из Калмыкии не случалось. Но какая теперь была разница? Сейчас Егору представлялось - вспороть живот было не самой мучительной смертью.
  Егора бил озноб. Ощущение холода на фоне повышения температуры тела стало острее. Но звенящая тишина была многократно хуже, чем самый пронзительный холод. Не осталось сомнений, место, где его похоронили, было глухим и безлюдным, здесь царило мёртвое безмолвие, о котором Егору кое-что уже было известно.
  Среди людей бытуют два представления о тишине. Для одних - это простое пространство, временами искомое, желанное и не конфликтующее с будничным бытом, поскольку большую часть времени оно заполнено светом, детским шумом и рабочими звуками обычной жизни, целый мир насыщенный атмосферой настолько сильной и притягательной, что требуется умение отыскать тихое укромное место посреди привычной суеты, и для них эта пауза - побыть на едине с собой, со своими мыслями - и есть тишина. Для других - эта тишина не настоящая. Другие иначе переживают её. Для них это сущий ад, полное одиночество, пространство ограниченное глухими стенами и окружающим непониманием, абсолютный физический и эмоциональный вакуум. Безрадостные дни в окружении безмолвных стен и бесконечные ночи в ледяной постели - то, что пережил Егор за два последних года, где не происходило ничего. Быть мёртвым при жизни - вот, что значила их тишина. Непроницаемая и звенящая, которую слышно даже рваными перепонками, сквозь которую прорывались голоса из прошлого и интонировали внутри мятежной головы. 'Нужно примириться с собой, достичь покоя в своём разуме, - рекомендовал Егору психолог на своём сеансе, - чтобы в голове не звучали ненужные разговоры'. Учёные одной лаборатории создали камеру, в которой тихо настолько, что находиться в ней длительное время было невозможным. Как они сами считали, в той тишине ум за разум заходит. Похоже, так они и встретились, шутил Егор по этому поводу. Но это была не вся правда о безэховой камере. Спустя какое-то время нахождения в ней человек адаптировался к тишине, но чем тише она становилась, тем больше звуков он начинал слышать: биение сердца, работу лёгких, ток крови по венам, а кто-то даже работу собственного искусственного сердечного клапана. Живой организм становился источником звуков и это здорово сбивало с толку. Часто тишину в этой камере сравнивают с огромным беззвучным пространством космоса, в ней тестируют космонавтов. Их помещают в резервуар с водой расположенный в камере и наблюдают через какое время у них появятся галлюцинации и как они с ними справятся. Однако любой звук рано или поздно утратит свою истинную природу и человек услышит звенящую тишину, этот тихий, высокий, серебристый звук, чья высота тона неизменна. Тишина или нечто в этой тишине всегда звенит на одной и той же ноте, вблизи соль-бемоль не ниже пятой октавы, с призвуками из более высоких октав, и напоминает звучание флейты или гитарного флажолета. Этот звук одинаково хорошо слышен и с открытыми, и с закрытыми ушами, на Земле и в космосе. Этот специфический музыкальный звук доступный восприятию человека, как звук камертона используемый при настройке музыкальных инструментов и есть естественный инструмент, естественный камертон, говорящий о реальности его происхождения и существования.
  В индуистском и ведийском наследии слог 'ом' означает 'весь мир, живой и неживой'. Считается, что из певучего слога, первого звука в мире, соткан весь мир, включая химические элементы материальной Вселенной, произошедшей от вибрации, вызванной этим звуком. Пение слога 'ом', обозначающего Абсолют, является имитацией 'беззвучного звука' тишины.
  - Блядь! Не видно нихуя! - шепеляво с присвистом прозвучало в темноте.
  - Фонарь держи, - ответил ему другой голос.
  Луч фотонов безжалостно рассекая темноту, наткнулся на стену и, будто рапирой, оставил на ней отличительный знак мстителя Новой Испании семнадцатого века, который тут же растаял.
  - Кажется, здесь, - сказал Шлыков.
  - Уверен? - спросил Аллагов.
  Шлыков ещё раз осмотрелся.
  - Точно здесь! - в свете фонаря он цокнул языком, поднеся большой палец к верхним зубам и следом чиркнул им по шее. - Зуб даю! - добавил он, несмотря на то, что именно этих зубов у него во рту не было.
  Первым языком в мире был язык жестов. Тот, каким Штык гарантировал достоверность информации. Двадцать миллионов лет назад первые люди стали издавать звуки, которые ассоциировались с животными, предметами и явлениями, за миллионы лет эволюции звуки приобрели устойчивые значения и трансформировались в язык людей, это завершилось тем, что в мире насчитывалось более семи тысяч языков. Но задолго до этого и задолго до того, как изобрели азбуку и сложили из букв первые слова для обозначения предметов, качеств, характеристик и действий, из колебаний частиц появился звук.
  - Всё пришли. Этот дом.
  Протяжный и приглушённый слог 'ом' эхом распространился в тишине, но вскоре был расшаркан ногами, однако успел проникнуть Егору в голову. С начала заточения Егор всем своим нутром пытался уловить хотя бы малейший шум присутствия и близость людей, а теперь не мог признать доносившиеся звуки сверху в каких-то семи-восьми шагах над головой, и ответить, принадлежат ли они животному или человеку, был ли это скрежет металлических конструкций или деревянных стропил, или гул ветра в дымоходе. Может, это струилась вода, а может, шуршали грызуны или осыпался цементный раствор из стыков кирпичной кладки колодца. Происхождение и природу этих звуков Егор уже не мог отличать ни друг от друга, ни голосов, что звучали в распухшей голове, несмотря на то, что простых примитивных звуков было много.
  - Где он?
  - Здесь, внизу, - сказал шепелявый.
  - Ты что скажешь? - спросил Аллагов второго.
  - Да, здесь, - признался Суслов, в чьих слова чувствовалось волнение и страх. - Там, у окна должна остаться его куртка.
  - Неси её.
  Суслов суетливо бросился к окну, под которым в бетонной пыли прибитое косым дождём, лежало истлевшее от сырости отрепье в сумерках с трудом похожее на одежду.
  - Хорошо, - сказал Аллагов, не признав предмет гардероба. - Где тело?
  - В шахте, - луч света взметнулся и осветил заваленный вход в шахту лифта.
  - Как туда попасть?
  - Со второго этажа, по лестнице.
  - Веди, - распорядился Муса.
  - Конечно, - согласился Суслов.
  Друг за другом тёмные фигуры поспешили по лестнице на следующий этаж. Шлыков первым заглянул в открытый проём лифтовой шахты и осветил дно каменного каземата.
  - Внизу.
  Аллагов с осторожностью заглянул за край, почувствовав острый запах пота с признаками гипергидроза и других метаболических отходов человека. Тела на дне шахты не оказалось, но Муса успел заметить деревянный щит и нишу, в которой наблюдалось нечто похожее на верхнюю часть тела человека.
  - Это шутка такая? - спросил он, отстраняясь.
  - Он там. В стене есть ниша, - ткнул Штык лучом света в дно шахты. - Он в ней.
  Незамедлительно и совершенно неожиданно прогремел выстрел, который оглушил всех. Шлыков, будто оседлав верхом небесную комету, исчез на её хвосте в тоннеле шахты в свете ручного фонаря и сопровождении тяжёлого эха, вслед за которым наступила мёртвая тишина. Где-то на границе сознания Егор услышал тяжёлый звук, но угадать его не смог. Уж очень он был далёким и неясным, как удар молотка по пальцу. Но откуда-то Егор знал, что это был выстрел и затих, мобилизовав все органы чувств, зная, что сразу после выстрела никогда не наступала тишина. Выстрел порождал массу звуков. Вслед за ним, как правило, на долю секунды всё оживало, обострялось, так происходило в живой природе. А в неживой - наземь падала гильза или тело, или оружие убитого, или носимый человеком груз. Спустя секунду, словно сорвавшийся из-под окна высокого этажа наружный блок кондиционера, но только в свете прожектора, как у летящего в ночи электровоза, рухнуло тело человека в ботинках. То, что это был человек в ботинках Бис смог разглядеть в отверстие. Клеёная подмётка средней зубастости с оригинальным рифлением, которую обычно никак не украшают, оказалась перед лицом Егора, светясь в темноте ярко-жёлтым фирменным знаком знаменитого итальянского альпиниста Витале Брамани. Не было сомнений, это были его ботинки, надёжные 'Ампато' от проверенного производителя.
  - Как нам спуститься вниз, Ас? - прозвучал спокойный и строгий вопрос, словно записанный на грампластинку из сополимера винилхлорида и винилацетата.
  - Лестница! Есть деревянная лестница, - неистово заголосил Суслов, осознав произошедшее.
  - Чего ждём? - выпятил Муса подбородок, - неси. Шудди, помоги ему.
  Вскоре в шахту была спущена длинная лестница, по которой Аллагов спустился вниз. Он ногами отпихнул тело Шлыкова, за ним туда же отправил деревянный щит, вытянул из ниши тело человека старательно замотанного в скотч и, не вскрывая мешка на лице по видимым признакам, определил, что это был тот самый русский, которого он искал.
  - Шудди, давай сюда! Помоги, - крикнул он, задрав голову. - Аслан понадобиться лебёдка, чтобы поднять тело наверх. Длинны троса хватит?
  - Не знаю. Надо проверить.
  - Проверь, доун! - крикнул Аллагов, вынимая из походной аптечки на поясе медицинский инструмент.
  Под полотном изогнутых ножниц с серрейторной заточкой затрещал скотч и ткань на лице.
  - Бля, это хаски? - спустился Шудди, который недолюбливал русских. - Что он тут делает? Эта пещера ведёт в ад?
  - Заткнись и приподними его!
  - Кто он, чёрт возьми, такой? Как он тут выжил вообще?
  - Его зовут Егор Бис. А как выжил спросишь его об этом позже. Воды дай.
  - Зачем он с ног до головы замотан скотчем. Ай, воняет как! Он обосрался, что ли?
  - А ты бы нет? Где Аслан? Нужно звонить в скорую, - Аллагов обмыл лицо Биса водой, распотрошил бинт и убрал из глазниц лишнюю воду.
  - Больница, где мы подобрали этих, - кивнул Шудди на мертвеца, - недалеко отсюда. Успеем довести сами, если ещё жив.
  - Жив? - склонился Муса над Бисом. - Конечно, жив! Я же его нашёл. А я говорил, что я приглядываю за ним? Говорил...
  Глазные яблоки Биса завращались под распухшими и слипшимися гнойными веками.
  - Ин ша Аллах, нормально всё будет! - признался Муса. - Ктулху, осторожно срезай скотч, надо освободить ногу, только не разгибай сразу, по-любому, она отекла, доун, можем навредить. Нужны носилки и лебёдка, чтобы подняться.
  Аллагов открыл пузырёк с нашатырным спиртом и, смочив бинт, обтёр виски пострадавшего.
  Егор слышал голоса и тогда, когда тащили из ниши, и после, когда срезали путы. Сознание мутилось, то появлялось, то исчезало и немного прояснилось, когда трос натянулся и Егор на знакомом ему щите, с которым яростно воевал двое суток, воспарил над землёй. В серой мгле он разглядел лицо мужчины со взглядом мёртвой сардины, что лежал у грязной стены в неудобной позе, но на этот раз без обуви на ногах.
  
  Новость о найдёныше тут же разлетелась по батальону, невзирая на столь раннее время. Первый тревожный звонок поступил командиру осетинской роты Тимуру Бероеву, от него - командиру батальона 'Восток' Александру Ходарёнку, от комбата - Медведчуку, который в свою очередь известил Котова, чья рота была задействована в поиске бывшего спецназовца. Недолго поразмыслив, Игорь позвонил Марии Белоцерковской, но не потому что доверился рассказу Михалыча о сложных отношениях и чувствах Егора к докторше, а потому что та была единственной заведующей отделением больницы, которую он знал, кто мог наверняка сказать какую врачебную помощь для спасения пострадавшего требуется оказать первой.
  - Он уже здесь, - сказала Мария, дежурным голосом. - Мы оказались к нему ближе всех, - добавила она, подразумевая расположение больницы относительно места, где его обнаружили. - Поступил десять минут назад. Сейчас он в операционной.
  - Как он? - сиплым голосом от волнения спросил Медведчук.
  - Принято решение о помещении его в медикаментозную кому для того, чтобы предотвратить необратимые процессы в головном мозге и нивелировать влияние стресса от травмы - отключить рефлексы и болевую чувствительность для стабилизации состояния и предупреждения жизнеугрожающих изменений со стороны внутренних органов и нервной системы. Так организм получит дополнительное время на борьбу с тяжелой патологией, - уточнила она.
  - Надолго?
  - Всё будет зависеть от тяжести состояния и характера патологии. Сейчас важно предотвратить угрозу жизни.
  - Хорошо, - согласился Медведчук. - Сделайте всё возможное, спасите его.
  - Не сомневайтесь, - она прервала звонок.
  К слову, людей кому позвонил Медведчук ранним утром двадцать третьего июня по поводу человека-калеки из роты 'Медведи', оказалось немало и только Екатерине Бис Игорь звонить не решился. Он быстро собрался, поднял Пескова и уже через пятнадцать минут оба неслись в машине в сторону больницы.
  У приемного покоя Игорь заметил серебристую 'Тойоту Лэнд Крузер' с номером 'три девятки', чью принадлежность выяснял весь прошлый вечер, а за ней - Аллагова, сидевшего на ступеньках.
  - Салам, - опустился Игорь рядом.
  - Алейкум салам, - сказал Муса в ответ.
  - Игорь, командир 'медведей', - протянул Медведчук руку.
  - Знаю. Муса, чеченский взвод.
  - Ты его нашёл? - спросил Медведь.
  Чеченец кивнул.
  - Спасибо.
  - Это меньшее, что я мог сделать, - признался Аллагов. - Я обещал за ним присматривать.
  - Кому обещал? - удивился Игорь.
  Муса исподлобья посмотрел выше макушек деревьев, а затем ещё выше, и ничего не ответил.
  - Как он, знаешь?
  - Перевели в реанимацию, - пожал плечами Аллагов.
  Игорь заметно нервничая, поднялся, встряхнул кулаки и вернулся к машине, в которой сидел Песков. Найдя в себе силы, извлёк из нагрудного кармана телефон и набрал номер Кати, жены Биса.
  - Это Игорь, помните? - на всякий случай представился он, - командир Егора...
  - Что с Егором?!
  - Он в реанимации... - Игорь выдержал паузу, стараясь понять по звукам, что происходит на том конце трубки. - Егор получил тяжёлые травмы и врачи ввели его в искусственную кому. Так было нужно, сказали они. Но не волнуйтесь, он под круглосуточным наблюдением.
  - Вы же сказали: он на задании, оно не опасное... - на одном дыхании выпалила она. - Дайте мне поговорить с ним!
  - Катя, он без сознания.
  - Я хочу с ним поговорить, - заплакала она, не понимая, о чём просит.
  - Как только Егору станет лучше я сообщу.
  - Сколько врачи собираются держать его в коме?
  - Пока не минует опасность.
  - Искусственную кому проводят при тяжёлых состояниях, когда это единственный способ предотвратить гибель... Он умирает?
  - Нет! Что вы, конечно, нет! Врачи дают положительный прогноз. Мне надо бежать... - Игорь прервал звонок, заметив в дверях приёмного отделения Белоцерковскую, которая быстрыми шагами направилась к скамейке, прикурив на ходу сигарету.
  - Мария! - махнул рукой Игорь, привлекая внимание и направляясь к ней. - Не знал, что вы курите.
  Белоцерковская остановилась около уличной урны, похожей на здоровенную немецкую овчарку послушно застывшую у её ног.
  - Вы не оставляете иного выбора, - сказала она, - я имею в виду вы, мужчины.
  - Вы так говорите из-за Егора? - поинтересовался Медведчук.
  - Почему так решили?
  - Не знаю, - смутился Игорь. - Так подумалось.
  - Отчасти, вы, наверное, правы, - внимательно посмотрела она в ответ. - После смерти мужа я стала иначе относиться к 'больным' поступающим с мест, где рвутся снаряды и есть линия фронта, где люди стали чужими для своих, где умирают невинные дети, где мучают и истязают, и распространяют свою ненависть на всё вокруг. Как долго такое положение дел будет сохраняться?
  - Думаю, что ещё довольно долго. Стоит смириться с тем, что больных с огнестрельными и осколочными ранениями, травматическим отрывом конечностей и контузиями станет больше, чем с температурой и ОРВИ... Как состояние Егора?
  - Врачи стабилизировали состояние, какое-то время он пробудет в коме, - она бросила сигарету в урну и также поспешно направилась в отделение, где её ждали неотложные дела или где она могла укрыться от неудобных вопросов.
  Игорь поспешил следом, но у крыльца одумался и уселся на ступени где некогда сидел Аллагов.
  - Не доверяю я больницам, - появился Песков, околачивающийся у машины. - Что она сказала? Как Егор?
  - Сказала, что состояние стабилизировали.
  - Свежо придание, да верится с трудом... Я давно убедился, что у нас не медицина, а имитация здравоохранения.
  Медведчук тоскливо смерил Пескова взглядом.
  - Врачи, как блогеры, такие же специалисты во всём, - продолжил он размышлять, - а по факту занимаются фейковой деятельностью.
  - Что ты можешь знать об этом? - сказал Игорь.
  - Знаю. Они же не с неба упали, а из наших медВУЗов вышли и работают не лучше, чем учили - образование и подготовка, отношение к делу везде примерно одинаковое. Они так привыкли.
  - Ты не знаешь этого. Прошли реформы, закупили оборудование.
  - А толку? Оборудование купили, а человека не научили? Железо остаётся железом, если обучение не является главной задачей. Нет, не будет толку. Будет только хуже. У меня приятель в реанимации умер от двухстороннего воспаления легких в марте этого года. Двадцать четыре ему было. За три дня до смерти привезли на скорой в такое же приёмное отделение, а там его развернули, сказали, что оснований для госпитализации нет. Разве это не пиздец? Разве так должна работать медицина?
  - У нас достаточно грамотных врачей.
  - Ага, может у Егора спросим? Он то расскажет как и что!
  - Очнётся - спросим, - согласился Медведчук.
  - Тогда и посмотрим, - прищурив глаз, кивнул Песков.
  
  Врачи вывели Егора из комы через три дня на четвёртый. День, когда он самостоятельно задышал, был тёплым и ясным, обстановка в Донецке оставалась стабильной. Коммунальные и экстренные службы работали штатно. На городские маршруты в обычном режиме вышли автобусы и трамваи. Сбоев в работе систем жизнеобеспечения города не было. На протяжении ночи за границами города гремели раскаты далёких разрывов, но к утру все выдохлись. А с раннего утра ополченцы 'Кальмиуса' пошли штурмом на воинскую часть Внутренних войск МВД Украины на улице Щорса в Кировском районе Донецка. По сведениям республиканского МГБ в части находилось довольно большое количество оружия и боеприпасов, но военные сдать его не пожелали и ополченцы пошли на штурм.
  Едва Медведчуку стало известно о состоянии Биса, он тут же заявился в больницу.
  - Можно к нему? - спросил Игорь Белоцерковскую.
  - Он пока очень слаб, подождите пару дней.
  - Не могу ждать, очень важный человек на телефоне.
  - Жена? - догадалась Мария.
  - Она.
  - Две минуты! - нахмурив брови, согласилась Мария.
  - Спасибо.
  - Халат возьмите! - бросила она вдогонку.
  Уже в палате Игорь набрал номер Кати.
  - Катя, Егор в сознании, но он спит. Будить нельзя. Но я не знаю, когда смогу оказаться у него в другой раз...
  - Положите трубку к его уху и дайте мне пять минут.
  - Врачи разрешили только две. Минуты.
  - Хорошо, значит, две.
  Игорь осторожно подложил телефонную трубку к уху на подушку, чтобы Егор мог слышать её голос.
  - Это твоя Катя, - в полтона сказал он, - поговори с ней.
  Бис при этом не повёл и бровью, а имя Кати, если и пронеслось сквозь сознание, то - как падающая звезда через полнеба - не заметно.
  - Алло? Егор? - тихо сказала она, прислушиваясь и соглашаясь с тем, что говорить ей предстоит одной, не зная, услышит он её или нет. - Егор... - повторила она, прислушиваясь к тишине. - Это я, Катя... Хочу услышать твой голос и чтобы ты услышал мой, - она прикрыла рукою глаза, замолчала на минуту и глубоко вздохнула. - Глаза твои - луга цветные... - у неё перехватило дыхание и из глаз покатились слёзы, - помнишь его? - спросила она, жалобно всхлипывая и кусая губы, но тут же собралась и продолжила, - мне часто видятся в природе, в капризной плачущей погоде и на карнизе той скалы... Но там, где волны бьют о берег, давно не слышен плёс прибоя и Терек в ожидании боя осиротел здесь от войны... - дрожащим голосом она произнесла строки стихотворения, с трудом сдерживая слёзы. - Ты писал их мне, помнишь, в письмах из Чечни? Теперь я читаю их тебе... Но сегодня мне не нужны стихи, слышишь? Я знаю, что ты уехал туда не просто так. Знаю, на этот шаг тебя толкнули серьёзные причины. Что там, где ты сейчас у тебя есть важное дело... Так вот, пожалуйста, заверши свои дела и вернись. И прошу помни, чтобы ты не собрался сделать - вернись ко мне живым! - она вновь замолчала, вытирая слёзы, а на другом конце телефонной трубки что-то щёлкнуло. - Егор? - вспыхнула она, словно спичка.
  - Катя, это Игорь, мне пора. Я позвоню вам позже. Не плачьте. Теперь всё будет хорошо. Как только Егор сможет он перезвонит, обещаю.
  - Хорошо, - согласилась Катя.
  Из реанимации Егора перевели в просторную двухместную палату, где были кремовые стены и белый потолок, и ничто не напоминало о сером бетоне и одиночестве. Первое время в комнату друг за другом чуть ли не строем ходили медсестры и врачи, и справлялись о самочувствии выведенного из комы пациента. Этот вопрос звучал несчётное количество раз - утром, днём и вечером, от санитарок, медсестёр и врачей, но даже если Бис отвечал, что чувствует себя сносно они всё равно лезли к нему под пижаму с градусниками, стетоскопами и иголками. Он вращал глазами из стороны в сторону, наблюдая за ними, и первые дни ничего не мог понять.
  Пару дней спустя у Биса появился сосед по палате. Новый постоялец со сложным позывным, который стал для Егора полной неожиданностью ибо так в Пентагоне могли назвать специальную военную операцию где-нибудь в Ираке или Афганистане, привнёс в спокойную и размеренную жизнь палаты будничную суету, задав тишайшей комнате в больничном блоке вращение доступное живой планете.
  - Я, Шах, если что. 'Шах и мат', если полностью. Позывной у меня такой. Ты давно здесь? - спросил он.
  Шах прошёлся по палате, выглянул в окно, заглянул в санузел.
  - Точно не знаю, - тихо признался Бис, шевеля потрескавшимися губами.
  'Шах и мат' с интересом взглянул на собеседника и погладил себя по стриженной голове.
  - Так долго, что сбился со счёта? - усмехнулся он. - Год, что ли?
  Сбросив личные вещи на свободную койку, Шах вернулся к Бису и протянул ему руку. Егор в ответ осторожно вытянул из-под простыни свою с пожелтевшими синяками на коже.
  - Почему левой? - изумился Шах. - Ты сейчас дрочишь правой? Или ты безрукий?
  Егор не ответил, прикрыл глаза и вернул руку на место.
  - Без обид, братан, это шутка. Здесь заебись хоть кормят? Или как везде?
  Егор пожал плечами, быстро стряхивая с них недоумение, словно этим простым жестом хотел успокоить несчастного, который совершенно не был похож на больного, во всяком случае не этого отделения.
  - Завтра же попрошусь на выписку, - сказал Шах, не пробыв в палате и двух минут. - Надоело!
  Грубые выходки и бестактное подтрунивание, расчётливое и как будто давно заготовленное, выдаваемое новоиспечённым постояльцем за бравурную манеру поведения, напоминала по своей остроте абстрактную стратегическую игру, в которой существуют комбинации поставить детский мат в два хода - позорный, как насмешка. Вероятно, по этой причине сомнительный гость обзавёлся таким необычным прозвищем, а может, все его циничные шутки были не более, чем обычный чёрный юмор, присущий почти всем без исключения солдатам на любой войне.
  - Небось такая же баланда, как у тётки 'Впроголодь'?
  Егор припомнил, что женщина с таким позывным кормила бойцов его батальона. Моргнув глазом, Егор ничего не ответил. Для него молчание было естественным. В этом он походил на тех редких людей, которые в большой компании не чувствовали обязанности поддерживать разговор, оставаясь слушателями. Не говорить ничего его устраивало. Он терпеть не мог общаться по необходимости, не находил в этом ничего странного и ему не приходилось делать над собой усилий. Он просто смотрел и молчал, как будто путешествовал в одиночку.
  Шах чувствовал, что собеседник не контактный и раздражался. Ему казалось, что он дружелюбен и открыт, а сосед напротив. К тому же чужое молчание Шах явно воспринимал как неуважение к себе. Егор тоже это почувствовал.
  - Ты чего щёки дуешь, будто говна налопался? Обиделся всё-таки?
  - Что снаружи происходит? - спросил в ответ Бис, всем своим видом показывая, что не обижен.
  - А что снаружи? С утра идёт дождь - а как будто, мать его, вечность идёт... - сказал 'Шах и мат'. - Заебал!
  - Это понятно. А что в мире творится?
  - Да много чего, - Шах кивнул и зевнул одновременно. - В основном насилие и беспредел. Поговаривают, будто ВСУ готовят наступление на Славянск, а этот Министр обороны ДНР Кильватер, спринтер ссаный, собирается оставить город и спрятаться здесь, в Донецке. Этого нельзя допустить, потому что Славянск в стратегическом смысле важный форпост на линии Мариуполь - Донецк - Славянск.
  Бис ничего не сказал. Он уставился в окно и погрузился в молчание. Небо на востоке понемногу прояснялось, дождь заканчивался. Машины за окном шелестели покрышками по мокрому асфальту, а дождевые капли всё реже и реже били по подоконнику. Уставившись вдаль на светлеющее небо, Егор поймал себя на мысли, что если не брать в расчёт назойливого соседа, он счастлив и спокоен. После комы, при которой отключались рефлексы и болевая чувствительность, уменьшалась частота сокращений сердца, снижалась температура тела, расслаблялась мускулатура, замедлялось кровообращение в головном мозге, предупреждая появление очагов некроза в нервной ткани и отек мозга, кровь в его жилах сейчас текла быстрее, как у животного в спячке в конце зимы, старые демоны не беспокоили и не нашёптывали ему на ухо о желанной смерти, а что делать дальше и как быть ещё предстояло решить. Времени было достаточно и суетливый сосед по больничной палате не являлся этому помехой.
  В начале десятого дверь отворилась и на пороге показалась Мария Андреевна Белоцерковская. За эти дни она нередко оказывалась у постели больного без особых на то причин, но похоже не в этот раз.
  - Что вы здесь делаете? - первым делом поинтересовалась она у новенького.
  - Сказали, здесь лежать.
  - Кто это сказал?
  'Новобранец' промолчал.
  - Фамилия лечащего врача?
  - Фамилии не помню.
  - Ваша фамилия? - спросила Мария Андреевна.
  - Шмыгаль - моя фамилия.
  - На выход из палаты и ждите в коридоре.
  Она установила перед кроватью Егора стул и села так близко насколько позволяла врачебная этика, ориентированная на установление психологического контакта с больным, чтобы источник света располагался справа, а ноги больного находились снаружи от её правого бедра, опустила на колени папку с документами и отыскала нужную страницу. Егор чувствовал слабый аромат духов и старался не вдыхать его. На Марии был тонкий хлопчатобумажный халат, под ним блузка плавно огибающая небольшую подвижную грудь и юбка до колен. На Егора посмотрели красивые глаза на загорелом лице с высокими скулами и влажными губами, за которыми скрывались белые зубы, длинные волосы были аккуратно собраны под колпаком.
  Психологи утверждали, что впечатление о человеке строится в течение первых восемнадцати секунд знакомства, а для установления психологического контакта используется приём невербального взаимодействия - контакт глазами. Однако в тот момент, когда их глаза встретились, Егор почему-то подумал: если прищуриться и таким образом отрезать часть больничной палаты вместе с неприятным соседом, получится комната, в которой у него произошёл воображаемый секс с Анжелой. А вдруг он ошибается и это была не Анжела, а Маша.
  'Если думает об этом, - подумал Егор, - выписывайте, - сказала бы Катя, - он здоров!'
  Но строгий взгляд, внешний вид и манеры Белоцерковской говорили о её внимательном отношении к больному и его проблемам исключительно как врача.
  - Как самочувствие? - спросила она. - Томографию уже сделали?
  - Ещё нет, - признался Бис.
  Мария сделала пометку на бумаге.
  - Что-нибудь беспокоит? - внимательные и немного усталые глаза снова обратились к Егору.
  Не выдержав проницательного взгляда, как если бы он ещё думал над тем, что Мария непременно назвала бы постыдным и пошлым, Егор смущённо отвёл глаза в сторону.
  - Голова болит и временами туман в глазах. Мысли путаются...
  - Что за мысли?
  - Да так, - отмахнулся он, состроив гримасу. - Ни о чём конкретно и обо всём одновременно.
  Она снова записала что-то на странице.
  - Ты помнишь, что произошло? - допытывалась Белоцерковская.
  - Немного, - сказал он, ни капли не удивившись вопросу. - Кажется, я схлопотал по голове... - Он на секунду затих. - Как я оказался в больнице?
  - Тебя привезли на машине военные. С ними был командир, который представился Игорем. Кажется, прежде я уже видела вас вместе. Здесь он каждое утро. Сегодня тоже был, когда звонила твоя жена.
  Егору показалось, будто словами о жене Мария пристыдила его за мысли.
  - Катя? - удивился он.
  - Кажется, да.
  - Я не помню, чтобы я с ней говорил.
  Мария заметила испуг в его глазах.
  - Наверное, это плохо, док?
  - Ничего страшного, - успокоила Мария. - Вспомнишь. Ты удивительно быстро поправляешься. Тебе что-нибудь нужно?
  - Зубную щётку и пасту, - без стеснений сказал Егор.
  - Сегодня куплю, завтра утром принесу, - неожиданно провозгласила Мария.
  Из-за травматической невропатии лицевого нерва Егору была неподвластна часть мимической мускулатуры лица, иначе бы оно непременно сделалось удивлённым. Шмыгаль сидел на краю кровати и ждал. Мария поднялась и направилась к выходу.
  - А что со мной? - спросил Шах.
  - Ждите в коридоре.
  - Ладно, - согласился он наконец. - Вещи только соберу.
  Мария вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь.
  - А ты счастливчик! - сказал Шах после визита Белоцерковской. - Красивая вокруг тебя вьётся женщина, хоть ты и не красавец.
  - Тоже заметил? - сверкнул Бис кривой улыбкой.
  - Ну, я же не слепой и не покойник.
  - Я женат.
  - Когда это кому-то мешало?
  Егор промолчал.
  На пороге появилась санитарка, которая под равнодушные взгляды обоих сразилась с неуступчивой дверью палаты инвалидным креслом-коляской.
  - Бис, на МРТ встаём, - сказала она.
  - Вот это сервис! - воскликнул Шах.
  Егор потянулся, разминая затекшие члены, и откинул простынь, оголив правое плечо и свесив с кровати единственную ногу.
  - Нихуя ты красава! - присвистнул Шах. - Ну, ясно-понятно... И куда же, милая, ты хочешь чтобы он пошёл? И что такое МТР на вашем аптечном языке?
  Санитарка тоже ничего не ответила, подкатила кресло, в которое Бис вцепился свободной рукой и ловким движением с опорой на ногу перенёс в него своё тело.
  - Ты просто ниндзя, твою мать! - Шах пребывал в неуёмном восторге от увиденного, что едва не шлёпнул санитарку по заднице, в сопровождении которой Егор покинул палату.
  Затихнув, он несколько минут неподвижно сидел, уставившись в стену и прислушиваясь к тому, что происходит в коридоре, затем осмотрелся, но ничего не успел предпринять, через минуту дверь палаты снова отворилась.
  - Где больной? - проникла в дверной проём голова Медведчука.
  - Ушёл, - растерянно сказал Шах.
  - Как ушёл? - удивился Игорь, чьё тело протиснулось в двери вслед за головой с коробкой в руках.
  - Увезли на коляске. Процедуры у него.
  - А ты кто?
  - Лежу здесь.
  - Когда вернётся, известно?
  Новый постоялец поднял голову, пожал плечами.
  - Оставлю коробку?
  - Бросай, - проводил Шах взглядом незнакомца. - Это же не бомба?
  - Нет, - перехватил Игорь встревоженный взгляд. - Подарок.
  Коробку Игорь оставил на кровати. Уже в дверях оглянувшись через плечо, вернулся. Выудил из нагрудного кармана блокнот и ручку, и наскоро сделал запись, аккуратно вырвал страницу, свернул вдвое и сунул послание под крышку, оставив коробку на прежнем месте.
  В соответствии с бесхитростным планом Игоря, вернувшись в палату Егор должен был обнаружить коробку, перетянутую алой атласной лентой, что собственно и случилось. Новоиспечённого соседа в комнате к моменту возвращения Биса не оказалось. Усилием конечностей Егор поднялся из кресла и выверенными движениями отправил себя на больничную койку, шумно плюхнувшись на ложе. Санитарка вернулась с коляской к двери и скрылась из виду. Умело при помощи бёдер и руки Егор вскрыл картонную коробку, обнаружив под крышкой записку:
  'Привет, бро! Стало доброй традицией привозить тебе чистые штанишки, - брюки расцветки 'мультикам' лежали сложенными в двое, поверх куртки и футболки с логотипом украинской 'Альфы', под ними - протезы ноги и руки, и ботинки 'Ампато'. - Держи свои боевые конечности, - прочёл Егор ниже, - почищены, заряжены и готовы к бою. Жду твоего скорейшего возвращения в строй. Игорь М.'
  Это было в духе братишек - подарить то, что ещё вчера тебе всецело принадлежало на правах собственности. Егор улыбнулся и принялся осматривать протезы, будто сомневался, что они его. И для этого пожалуй были причины - приёмная гильза протеза была окрашена специальными аэрозольными оружейными красками. Почти сразу Бис заметил под слоями акрила скрытые новообразованные потёртости и отметины безжалостной эксплуатации. То же было проделано с протезом руки. Он нежно погладил его и отложил в сторону. Достал со дна коробки полиуретановый лайнер, тщательно осмотрел, вывернул наизнанку и также тщательно осмотрел снова. Лайнер был новым из рюкзака, оставленного в доме на улице Взлётной. Бис стянул пижамные брюки, отыскал маркировку нанесённую техником-ортопедом, закрытый торец лайнера приложил параллельно к торцу культи и осторожно и равномерно раскатал по культе, избегая смещения мягких тканей, образования складок и воздушных включений, затем примерил протез, оценил степень фиксации и комфорта в точках сдавливания. Следом всё то же самое проделал с лайнеров и протезом ноги. Поднялся с постели и шаткой походкой прошёлся вперед-назад по палате, оценивая правильность посадки протеза. Отёчность спала и протезы сидели идеально. Он опустился на кровать и снова заглянул в коробку. Следующим предметом в его руках оказался ботинок. Покрутив в руках, Егор скинул больничный тапок, натянул носок и мультикамовские брюки, сунул ногу в ботинок, натянул его на левую пятку и затянул за оба конца шнуровки. Пальцами левой руки Егор сделал двойной начальный узел, придержал его указательным пальцем из углепластика, развёл концы в противоположные стороны. Родными пальцами сделал на левом петлю, сунул её под свободный конец шкурка, вставил средний карбоновый палец в петлю, вывернув для этого искусственную кисть тыльной стороной внутрь, перехватил свободный шнурок гибкими пальцами и проворным движением затянул на ботинке бант.
  В год, когда пришлось осваивать протезы, Егор перепробовал дюжину узлов, но почти все они предполагали наличие чувствительных пальцев на обеих руках. Он же искал универсальный, простой и надёжный - узел, который мог завязать одной рукой. Потребовалось немало времени, чтобы найти нужный.
  Вернувшись ко второму ботинку, Егор покрутил его в руках, осмотрел со всех сторон и обнаружил внутри мобильное устройство. Телефон был простеньким, с кнопками и небольшим экраном без сенсора, такой здесь называли 'звонилкой'. Нащупал нужную клавишу - экран вспыхнул и осветил бледное лицо безжизненным светом. При помощи навигационной клавиши Егор выбрал на экране иконку в виде блокнота, обнаружив в записной книжке мобильника всего два номера: Медведчука, записанного как Игорь, и Кати, его жены. Егор на минуту задумался и быстро принял решение. Облачившись в форменную одежду, он накинул на плечи белую простынь с постели и вышел из палаты. Дежурной медсестры на стойке регистрации не было. В отделении царила непривычная тишина, какая бывает в выходные. Только сейчас до Егора дошло, что на календаре была суббота . Он прошёл через отделение, отыскал лестницу, с помощью перил контролируя равновесие и прислушиваясь к ощущениям от протезов, спустился на первый этаж, толкнул от себя дверь и оказался на 'заминированной' лужами улице. К этой минуте погода значительно улучшилась. Дождь прекратился, выглянуло солнце, стало теплее. У Егора появилась надежда, что этот благоприятный знак свидетельствовал о том, что это будет его день. Он осмотрелся, свернул простынь, оставив на ближайшей скамейке, и твёрдым шагом покинул территорию больницу, откуда прямиком направился в батальон. Он торопился. До отъезда Егор намеревался встретиться с комбатом, объясниться с Игорем, забрать личные вещи из квартиры на Взлётной, попрощаться с Витькой и Ильичом, с ними тоже вероятно пришлось бы объясниться, а до того предстояло самому до конца понять, что делать дальше, ведь оставаться здесь он не был намерен. Ничто его здесь не держало. Защита Донбасса - бремя солдат, считал он, ни шахтёров, ни учителей, несмотря на прямые симпатии к ним, ни тем более маргиналов или люмпенов, чьё место и роль в настоящих событиях вызывали серьёзные опасения и сомнения. И хотя оружие в руках они держали без необходимых знаний и навыков, ему не в чем было их упрекнуть - они защищали свои семьи, дома, свою землю, кто-то делал это из корыстных чувств, но большинство - и Егор верил в это безусловно - по зову чистого сердца. У каждого из них рук и ног было в двое больше чем у него и он прекрасно осознавал, что руки учатся ремеслу быстрее нежели протезы.
  На перекрёстке Бис поймал попутку. Дорога в батальон занимала около двадцати минут. Около десяти минут до 'Донбасс-Паласа', ещё десять до локации батальона. Коротая время в пути, Егор включил телефон и долго разглядывал номера записной книжки, выбирая из двух, какой набрать первым. Выбрал Медведчука.
  - Привет, Игорь.
  - Привет, бро! Рад тебя слышать! - Егор услышал звонкий голос ротного, который за месяц стал ему родным человеком.
  В трубке шелестел ветер и Игорь кричал, вероятно думая, что его плохо слышно.
  - Как самочувствие?
  - Удовлетворительное.
  - Я заезжал утром.
  - Я знаю.
  - Значит, ты уже примерил подарки?
  - Да, - Бис взглянул на бионическую кисть, - они на мне. Спасибо за одежду и протезы. Я искренне тронут.
  - О чём разговор. Я по-прежнему наблюдаю у себя расстройство мышления с болезненными устойчивыми представлениями, в которых непоколебимо убеждён и которые не поддаются коррекции - никогда не бросай братишку, помнишь?
  - Как забудешь: никогда не бросай братишку, - улыбнулся Егор, повторив слова как мантру.
  - Если тебе что-то нужно, говори. Завтра заеду, завезу.
  - Не нужно. Я сам уже еду в батальон.
  - Тебя выписали? - опешил Игорь. - Врачи ни полслова не сказали, даже не намекнули, суки!
  Эмоциональный выпад Медведчука в адрес врачей вызвал у Биса улыбку.
  - Чего ждать от людей, которые не в состоянии прочесть собственный почерк. Но они не причём, я сам выписался, - признался Егор. - Еду на встречу с комбатом. Ты можешь подъехать?
  - Что случилось, Егор?
  - Ничего такого, из-за чего стоит беспокоиться. Есть что обсудить, но это не телефонный разговор. Так ты сможешь подъехать?
  - Конечно. Ты на месте?
  - Буду через десять минут.
  - Мне понадобится немного больше времени, дождёшься?
  - Дождусь.
  - Отлично. Тогда до встречи, - отбил Игорь звонок, вместе с которым исчез и шум ветра.
   В батальоне 'восточных' текла привычная размеренная жизнь. Егор поднялся в расположение 'медведей', прошёлся по длинному затемнённому коридору мимо жилых комнат личного состава роты, приоткрыл дверь офицерского кабинета, который как и ожидалось оказался пустым. Егор решил дожидаться в чайной комнате, где принимали пищу. Включил чайник, налил себе кипятка, взял печенье, открыл чью-то книгу, приготовившись убить время. Взглянул на часы. Двадцать две минуты двенадцатого. Медведчук должен был появиться с минуты на минуту. Бис покрутил книгу в руках. Её название и автор были ему неизвестны. Такое интересное время наступило, подумал он, когда за написанием текстов в погоне за писательской славой можно застать любого, кому удаётся к подлежащему и сказуемому в одном предложении присоединить хотя бы парочку прилагательных. Если не читать, оценить книгу можно по книжной обложке, как человека по одёжке. У экземпляра в руках Егора она была глянцевой, из мягкого картона, современной и иллюстрированной. Прошло время, когда шрифт был главным героем переплёта, название и имя автора печатали крупным кеглем, а внимание читателя привлекали духовным и интеллектуальным знанием мира, представленным через персонаж, как утверждал Исаак Бабель. Большинство сегодняшних книг были призваны оболванить читателя, были книгами, с которыми не надо думать. Мудрость той, что попала в руки отображала иллюстрация титульного листа, где через портал или дыру, нарушая временные пространства, прорывался крепкий парень в тельняшке и с автоматом. Чтиво относилось к популярному жанру фантастики про попаданцев - героев, путешествующих из одного времени в другое, из настоящего в прошлое или будущее. И наоборот.
  - Вот ты где? - воскликнул Игорь, заглянув в комнату, он приветственно распростёр объятья и осторожно заключил в них Егора. - Совсем как новенький! - добавил он, внимательно оглядев Егора сверху донизу.
  - Спасибо за форму, такой у меня ещё не было.
  - Брось!
  Оба уселись на табуреты.
  - Чаю будешь? - предложил Егор.
  - Не откажусь.
  Егор поставил чистую кружку и налил в неё кипятка.
  - Не вериться, что пару дней назад ты ещё был в коме! - сказал Игорь, радуясь переменам.
  - Я ни один их этих дней не помню.
  - Ну, класс! Класс, что ты здесь!
  Бис улыбался как из кривого зеркала.
  - Ну, говори, о чём ты хотел поговорить? И что хочешь от комбата?
  Егор смутился, прокашлялся в кулак. Улыбка исчезла с его лица и оно стало измученным и исхудавшим.
  - Хочу кое в чём признаться и это может тебе не понравиться?
  - В чём признаться? - удивился Медведчук.
  - Я приехал сюда умереть. С самого начала ехал умереть здесь.
  Медведчук вопросительно нахмурил брови.
  - Не понимаю.
  - Думая, что здесь война, я рассчитывал таким образом покончить с жизнью.
  - И что побудило тебя на это?
  - Личные обстоятельства, - нехотя сказал Бис.
  Игорь молчал.
  - Удивлён? - снова спросил Бис, воспользовавшись замешательством.
  - Не удивлён. Скорее, обескуражен, - признался Игорь.
  Егор не спешил что-либо объяснять, предлагая собеседнику высказаться, но Игорь не торопился с выводами.
  - Ты ведь и правда мог умереть. Едва не умер.
  Бис мотнул головой, соглашаясь.
  - Когда я сюда приехал, подумал: то, что надо; отличное место, чтобы умереть; за этим я здесь, - признался Егор, глядя Медведчуку в глаза, - но видишь, чем всё обернулось? И я рад, что этого не случилось. Я вдруг понял каким божественным даром обладает человек способный что-либо полюбить и самоотверженно этому служить, жертвуя ради этого жизнью? И какой ничтожной может быть жизнь лишённая этого дара? Какой адовой пустынею кажется жизнь без любви... И вот, поняв это, я решил уехать, - признался Егор.
  - Зачем? - изумление Игоря сменила внешняя суровость, и если поначалу он выглядел немного рассеянным и взволнованным, то теперь он был сосредоточенным и серьёзным, на лице появилось беспокойство.
  - Нужно вернуться к выбору, от которого бежал, - сказал Бис. - Я много думал и кое-что понял.
  - И что понял?
  - Понял, что нельзя жить всем, что предлагает жизнь. Всегда нужно что-то выбрать. Выбирать кем быть, с кем быть и как жить. Таков уклад. Такой порядок жизни. А ещё понял, что главная выбирающая сила - это любовь. Ради неё мы отказываемся почти от всего в пользу ничтожно немногого, отдаём все силы, насильно добиваясь того на что соблазнились и привязываемся сердцем и умом, оберегаем и храним этому немногому, но уже и немалому верность, оставаясь очарованным до конца жизни.
  Игорь смерил Егора взыскательным взглядом из-под бровей.
  - Понимаешь? - покачал головой Егор.
  - Конечно.
  - И это относится к любому выбору, какой приходится делать в жизни, я говорю и о женщине, которую боготворю и порой ненавижу, и разлюбить не могу, и о спецназе, которому служил, который критикую и которому остаюсь верен. Выходит, что свой выбор можно любить и ненавидеть одновременно, но разлюбить уже невозможно. Вероятно, это и есть любовь... Я очарован своей женой как никогда раньше и хочу быть рядом с ней независимо от её решения.
  Игорь вопросительно вздёрнул бровью.
  - Я тоже очарован твоей женой: храбрая, сильная, терпеливая. И она любит тебя.
  Егор искоса посмотрел на Игоря.
  - Откуда тебе знать?
  - Знаю, - убедительно сказал он. -Почувствовал, когда разговаривал с ней.
  - О чём вы разговаривали?
  Медведчук сделал каменное лицо.
  - Похоже, я ошибся, предположив, что ты здоров, тебя не долечили... О тебе, конечно, говорили!
  - Она действительно сказала, что любит меня?
  - Нет. Но я это понял.
  Егор прикрыл лицо руками. Там, за ними, пронеслись те самые ужасные мысли, что душили его последние две ночи: почему он решил, что Катя его разлюбила? как вообще он додумался до того, что привело его сюда?
  - А что делать с тем, что происходит здесь? - спросил Игорь.
  - А что здесь?
  - Ты разве ещё не понял? Война, Егор, идёт война!
  - Разве это война? - отмахнулся Бис. - Конечно, это не мир, но не война точно!
  - Ты не прав! - Медведчук опустил кружку на стол. - Если здесь и сейчас не рвутся снаряды и мины, не гремит канонада - это не значит, что войны нет. Как и отсутствие войны не значит, что установлен мир. Мир каждую минуту находится на грани войны, и это борьба постоянная, мы завоёвываем и защищается мир в больших и маленьких сражениях здесь и на дальних рубежах ежеминутно, ежечасно, постоянно. Война и мир - две константы, крепко связаны друг с другом, но несамостоятельные...
  - Это похоже на политическое заявление, - улыбнулся Бис. - Мне не нужно, не надо это объяснять. Я всё это знаю, понимаю. Такой была моя работа и другой работы я не имел.
  - И поэтому ты сейчас решил уйти? - не отпускал ситуацию Медведчук. - Вчера в район Ровеньки Луганской области переброшена батальонная тактическая группа двадцать четвёртой механизированной бригады для оказания помощи 'семьдесят-девятым', для установления контроля над Изварино и Червонопартизанском. Это буквально в ста пятидесяти километрах отсюда. Наши побратимы оказали ожесточённое сопротивление, в результате чего всушники лишь частично смогли выполнить поставленную перед ними задачу, оставив неприкрытым участок границы протяжённостью около ста километров. На южной границе ДНР и ЛНР образовался десятикилометровый узкий выступ, контролируемый украинскими войсками и называемый - 'южной клешнёй'. Они сейчас в невыгодном положении, поскольку всё снабжение осуществлялось по единственной приграничной дороге, а единственное место для перехода через реку Миус это наш с тобой брод у Кожевни, помнишь? Наша 'арта' его успела пристрелять, но заминировать, как мы хотели, нет, включая дороги на Дьяково, Червонопартизанск и Должанское. Этого тебе достаточно? Или ты всё ещё настаиваешь на том, что войны нет?
  - Я, ты, или мы с тобой вместе на ситуацию не можем повлиять. Где-то неподалеку в кустах и за деревьями прячет свои миномёты и спецназ большое могучее государство. Родина. Которая обязана выступить единым фронтом, сразу, открыто, всеми своими вооружёнными силами. А не так как сейчас. - Биса ситуация тоже не забавляла. - Когда грозит уничтожение - одной рукой не воюют!
  - Как не воюют? Ты же это делаешь с одной рукой?
  - Ты ещё ногу, которой нет, тоже приплети! Я тебе о другом говорю. О том, что война, на которую ты глаза мне открываешь, должна быть войной, а не блядством. И если пролилась кровь, в ответ надо пустить кровь, а не притворяться захисником демократических свобод и в знак доброй воли, а по факту за бабло, гнать по трубам жёлтым газ! Здесь, значит, смирение и терпение, в Киеве - фашистские мундиры и факельные шествия, в телевизоре - лицемерные вздохи и бравурные речи, в нашем Генштабе - грозное пение маршей и наигранное мужество, а в Москве рассчитывают на то, что когда наступит час испытаний, друзья останутся друзьями, а враги - врагами, а до тех пор все вращают глазами, словно радарами и охотятся на ведьм...
  Игорь заикнулся, но Егор оборвал его на полуслове.
  - Я уже всё решил.
  В воздухе повисла неловкая пауза.
  - Что сказать, - разочаровано вздохнул Игорь, - принял решение, так тому и быть, - поднялся он с табурета, - вижу отговаривать бессмысленно?
  - Бессмысленно, - поднялся и Егор.
  - Тогда не стану. Комбату сам о тебе доложу, он всё равно в Совбезе и неизвестно когда освободиться. Как планируешь уехать?
  - До Ростова - попуткой, оттуда - самолётом до Москвы.
  - Деньги есть?
  - Деньги есть, - сказал Егор.
  - До Ростова Песков отвезёт.
  - Не стоит.
  - Не обсуждается! Да, чуть не забыл, - вспомнил Игорь. - У меня для тебя неприятное известие припасено напоследок. По понятным причинам сказать раньше не представилось случая.
  - Что за известие? - улыбнулся Егор. - Не слишком ли много известий для одного дня? Да и что может быть неприятнее того, что уже случилось?
  - Короче, в тот же день, когда тебя нашли - в автомобиле на Артёма были найдены мёртвыми тела Михалыча и его напарника, с которым он был у нас в гостях, - сообщил Игорь.
  - Сергей? - пробормотал обескураженный Егор.
  - Он самый... У обоих по пуле в сердце и контрольные - в голову... - помялся он на месте.
  Егор утратил дар речи. Он не хотел в это верить, словно это не имело права оказаться правдой.
  - Что случилось?
  - Мы не знаем. Никто не знает. У Михалыча была наводка на машину, которая, как оказалось, принадлежит чеченскому взводу Аллагова, который тебя нашёл. Накануне мы с Михалыч должны были встретиться с Бероевым, командиром осетинской роты. Но Михалыч не приехал, а на утро стало известно, что Аллагов со своими людьми обнаружил тебя в недострое. Дальше, сам понимаешь, такое закрутилось, не до покойников было. Парней тем же утром доставили в морг.
  - Вскрытие было?
  Игорь кивнул.
  - Показало, что оба были здоровы на момент убийства. И оба были убиты с близкого расстояния, днём ранее, между семнадцатью и девятнадцатью часами.
  - Где их тела сейчас?
  - Удалось связаться с людьми из частной организации, в которой они работали, те приехали, опознали, забрали тела, сказали, что отправят родным. В личных делах каждого есть сведения о том, где они хотят быть захороненными в случае смерти.
  Бис промолчал. Затем поднялся и молча направился к выходу.
  - Ты куда?
  - К Аллагову. Вдруг что-то узнаю.
  Осетинская рота, в составе которой по причине этнокультурных связей оказался чеченский взвод, располагалась в соседней казарме напротив, по случайном совпадению на втором этаже как и медвежья рота. Следуя туда, Егор пересёк небольшой плац с разметкой, на краю которого, слева от казарменного подъезда, располагалась курилку. Огибая лужи, Егор вскоре оказался под крышей, присел на скамью, решив наконец, что наступило время для звонка Кате. Это не было спонтанным желанием, как могло показаться, напротив всё это время Егор только и раздумывал над тем, как поговорить с ней. Но каждый раз находил отговорку или причину не делать этого. Боялся. Нередко разговоры с ней походили на прогулку по минному полю и опыт подсказывал, что последнее было куда безопаснее.
  'Такой смелый, а простого разговора боишься? - всплыл на поверхность памяти его с Катей разговор, совсем по другому поводу однако наилучшим образом подходящий к сложившейся ситуации. - Я не разговора боюсь, а отказа, - признался он жене. - Почему ты решил, что откажут? - Потому что не было ещё калеки, которому бы позволили такое. - А ты не думай об этом. Думай о том, чтобы прожить такую жизнь какую хочешь ты, а не ту, которую от тебя ждут те, кто смотрит на тебя. Люди с глазами нередко бывают слепы. - Что ты хочешь этим сказать? - поинтересовался Егор. - Что они верят тому, что видят, имея распространённые заблуждения по довольно широкому кругу устойчивых стереотипов'.
  Было пасмурно, будто солнце заранее укатило на запад, окрасив горизонт с редкими облаками различными оттенками серого. В воздухе пахло свежестью, разгоняемой тёплым летним ветром. Спустя час после дождя батальон оживился, появились люди занятые ежедневной рутинной работой.
  После пятого гудка Катя взяла трубку.
  - Алло, - сказала она голосом, пролетевшим сквозь бесконечную Вселённую.
  У Егора замерло сердце и перехватило дыхание. Он угадал бы её голос из миллиона женских голосов даже своими рваными перепонками.
  - Привет, любимая, - сказал он.
  - Егор? - она мгновенно заплакала, будто её слёзные железы были запрограммированы, но вместе с тем она завалила его простыми и очевидными вопросами, которые терзали и беспокоили её не один день. - Как твоё самочувствие? Ты сильно ранен? Где ты сейчас?
  - Не беспокойся. Никаких серьёзных повреждений нет, - успокоил Егор. - Так, пару царапин. Прошу тебя, не плач.
  - Ты знаешь, что ты был в коме?
  - Мне сказали. Но теперь всё в норме. Всего пара царапин, не более, даже шрамов не останется.
  - Мне нравятся твои шрамы, - ласково сказала Катя.
  - Ну, тогда, может быть, один останется, небольшой, для симметрии, - улыбнулся Егор.
  - О чём ты говоришь?
  - О том, что коллекция шрамов может пополняться едва заметным шрамом на затылке.
  - Мне тебя жалко, - жалобно сказала Катя, будто разговаривала с ребёнком.
  - Только не накручивай себя.
  - У тебя бодрый голос для человека побывавшего в коме. Сегодня ты в хорошем настроении, - заметила она.
  Он кивнул.
  - Я всегда в хорошем настроении, когда удаётся поговорить с любимой женщиной. Как ты?
  - Очень волновалась за тебя. В остальном всё в порядке: работа, дом, работа.
  - Прости, не хотел тебя расстраивать. Как сын?
  - Матвей в порядке. Часто спрашивает о тебе, ждёт, мальчишке в его возрасте нужен отец.
  - Ты права, - согласился Егор.
  - Ты скоро вернёшься?
  - Скоро, если ты будешь ждать.
  - Буду, - не раздумывая согласилась Катя.
  - Осталось одно дело, решу его и назад.
  - Что ж, другого и не ждала, если у мужчины есть дело он обязан его завершить. Будь осторожен. Я буду тебя ждать.
  - Я люблю тебя.
  - Я тоже, - сказала она с улыбкой на лице и отключила телефон.
  Егор с нежностью посмотрел на дешёвую трубку, аккуратно спрятал в карман, застегнул пуговицу и не смог сдержать невольно проступившие слёзы. Он поднялся на этаж осетинской роты и отворил дверь.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019