Okopka.ru Окопная проза
Калашников Захарий
Пк: Уцелевший. Глава шестая

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения] [Рекламодателю] [Контакты]
Оценка: 8.41*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - Игорь, - удивлённо позвал Егор в окно. - Ты чего тут делаешь? - Привёз тебе сменные штаны! Взамен вчерашних... Держи! - подал он в окно. - Я же Пескова просил. Думал, у тебя есть дела поважнее? - Да, так всё и было, - махнул Игорь рукой. - А потом я вспомнил этот спецназовский бред: никогда не бросай братишку! И - вот я здесь!
  ПК: УЦЕЛЕВШИЙ
  ЗАХАРИЙ КАЛАШНИКОВ
  
  ...взрывом Егору оторвало правую руку.
  Взрывом ранее - правую ногу. После промедола Бис
  не чувствовал ни тела, ни боли, только песок на зубах,
  который скрипел в голове.
  
  ГЛАВА ПЕРВАЯ
  ГЛАВА ВТОРАЯ
  ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
  ГЛАВА ПЯТАЯ
  
  
  ГЛАВА ШЕСТАЯ
  
  Утро отрикошетило в глаз болью, напомнив Егору, с чего начинался каждый следующий его день после подрыва на фугасе. Начинался с боли. Часто боль была разной: физической телесной, фантомной или душевной, психогенного типа, но памятным было, пожалуй, то, что просыпаться было больно всегда.
  Со временем Егор привык, научился терпеть, считая себя человеком наделённым не только исключительными проблемами, вроде отсутствия ноги и руки одновременно, но и некоторыми талантами, вроде высокого болевого порога и изнурительной способности к рефлексии после сна, которые впрочем не добавляли невероятной гордости и вопреки которым он каждое утро силился подняться с постели также резво и просто, как делал это сотню тысяч раз в своей жизни и, сознавая что теперь не в его это власти, раз за разом ощущал себя перевёрнутым на спину жуком - ещё живым, но если ничто не поможет перевернуться на лапы, считай, что мертвым...
  Как не силился Егор собраться, ничего не удавалось и это самособирание вело его к новому психофизическому распаду, ещё, может быть, более разрушительному, чем неспособность управлять своим телом, быть недостаточно собранным для того, чтобы подняться, что свидетельствовало не только о невозможности стать образцом для таких же как он, но и тех, для кого это вообще не вызывало проблем и усилий. Жизненное пространство, ограниченное характеристиками и степенью необходимой поддержки костылей и протезов или ограниченное манёвренностью специальной коляски, было лишено той атмосферы, которой был наделён обычный здоровый человек. И с этим надо было мириться. Но, единственное с чем спокойно мирился Егор были неуклюжие падения, которые частенько его преследовали и которые он объяснял словами американского тренера Винса Ламбарди впервые услышанные в пересказе Мэри Бушуевой: 'не важно сколько раз ты упал, важно сколько раз поднялся'. 'Люди всегда умирают лёжа, - категорично добавляла уроженка Грузии к сказанному американцем, - как деревья. И, если не встал, не поднялся, считай, что тебе отрубили корни и ты умер'. Правда, Егору больше этих слов запомнилось другое высказывание Винсента, тоже продекламированное Бушуевой: 'мера того, кто мы есть - это то, что мы делаем с тем, что имеем'; Егору показалось, что именно оно идеально отражало то, что от него осталось и чем он был готов радикально распорядиться. Подобные выражения Егор любовно коллекционировал в памяти.
  ...Тем не менее, первым о чём он подумал, едва придя в сознание ото сна, будто только и думал об этом всю ночь напролёт, была мысль о покупке нового телефона, чтобы позвонить Анжеле. Правда, когда поднялся и кровь привычно потекла по венам во всём теле, засомневался - нужен ли ему этот звонок?
  Егор поднялся и соблюдя все привычные для себя ритуалы, собрался. По шуму из соседней комнаты он догадался, что Медведчук поднялся следом, но, когда освободил ванную, дверь его комнаты была открыта, кровать заправлена, а его не было. Щёлкнув кнопкой электрического чайника, Бис прошёлся по комнате странной походкой, будто настраивая электронную ногу или разминаясь, неспешно выполнил три упражнения, два из которых тоже показались весьма экзотическими, а третье - простым, вроде приседаний, но ограниченных лёгким касанием стула пятой точкой, растолкал за плечо Пескова, вышел на балкон и немного постоял, раздумывая.
  Окна дома с номером одиннадцать заливало утренним солнцем, наполняя комнаты тёплым рассветом. В конце июня воздух был теплый как парное молоко и свежий, пропитанный запахом цветущих лип и парами автомобильного топлива, а ещё где-то этажом ниже или двумя, кто-то жарил на сковороде хлеб. Егор был страшно голоден. Так случалось всегда, когда он показывал никому ненужную скромность за столом где-нибудь накануне.
  '...Ну что, пацанчики, по пятьдесят? - с нежностью вспомнил Егор светлые будни чеченской войны в кругу Ваньки Бондаренко, Стеклова и Юры Крутия - ни одного в живых нынче не было. - 'А закусить не взял?' - 'Закуска градус крадёт! С вечера надо было поесть хорошо!' - вспомнил, но расстроиться не успел. Впереди его ждало яркое приключение полное разных событий и от этого, казалось, аппетит разыгрался только сильнее.
  - Чего такой бодрый? - прокряхтел Песков, пошаркав в туалет на прямых ногах, будто был обут в лыжи. - Давно встал?
  - В отличие от тебя мне надо немного больше времени на сборы, для этого встаю раньше!
  - А, - Витька кивнул тяжелой головой и больше ничего не сказал.
  - Как сам? - спросил Медведчук, появившись в дверях спустя несколько мгновений.
  - В норме.
  - А Песок?
  - Вроде, тоже.
  - Уже завтракал?
  - Собираюсь.
  - Я с тобой. Не против компании? - Медведчук сунул голову в холодильник. - О, мясо! Будешь?
  - Буду!
  Всё, что было не съедено за вечер, с удовольствием пошло в ход и летело за щёки, словно сухой хворост в огонь. Егор изредка кривил лицом от возникающей в глазном яблоке боли, вследствие интенсивных движений челюстью, а Песков чаще обычного шмыгал носом, подтирал тыльной стороной ладони и оглядывал её, беспокоясь, не идёт ли кровь или что другое. Нос его за ночь распух, кожа на нём натянулась и покраснела, как у картошки, сваренной в мундире, а под глазами появились тёмные круги.
  - Может, я останусь? - сказал он Игорю.
  - Чего это?
  - Залечу травмы?
  - Свои травмы скроешь очками! - категорично заявил Медведчук, по настроению которого было понятно, что вопрос закрыт и не обсуждаем, но Песков такой тактики не понимал.
  - Ну, командир?..
  - Витя, тебе должно быть стыдно... в первую очередь перед Егором! У него характер травм гораздо тяжелее твоих, и он молчит?!
  - Каких травм? Глаз чуть заплыл, это что ли травма? Мне может нос сломали?
  - Нет, Витя, тебе похоже мозги отбили, но если так, мне напомнить несложно: у Егора...
  - Не надо! Я вспомнил! Сроду, вы, краски сгущаете! - обиделся Песков.
  - Допивай кофе и готовь машину к выезду!
  - Есть, готовить машину к выезду! - Витька хмуро сграбастал кружку со стола и отправился к двери, едва не свалив на пороге с ног Ильича.
  - Живой, туды тебя в качель!
  - Живой, живой... Только некогда мне с тобой, Ильич, состояние своё обсуждать, командир задачу нарезал!
  - Иди уже, шельма! - сухо плюнул Ильич вслед Витьке.
  - Иди к нам, - позвал Игорь отца. - Чаю будешь?
  - Буду, - закопошился старик в коридоре, оглядываясь на дверь через плечо, будто ждал, что Витька не стерпит, сунет голову в дверь и отпустит какую-нибудь колкость. Дойдя до стула, крепко вцепился в спинку и тяжело обрушился. - Куда поедешь?
  - На рекогносцировку, одно место осмотрим, 'семьдесят-девятых' проверим.
  - Егора берёшь с собой?
  - Беру.
  - Хорошо, - согласился старик.
  Из куртки Игоря зазвучала телефонная трель. Он быстро взглянул на экран и торопливо вышел на балкон.
  - Сына не проеби... ну, знаешь, да?
  - Знаю, знаю: 'отлучу от церкви'? - улыбнулся Бис.
  - Точно, - ответил улыбкой Ильич, но Егор заметил, что старик всерьёз взволнован. - Поаккуратнее там, на рожон шибко не лезьте!
  - Сегодня, в четырнадцать у комбата совещание... - вернулся за стол Игорь, - как думаешь, уложимся?
  - Много времени не займёт, нам только осмотреться, - сказал Бис. - Бинокль есть, правда, без измерительной сетки, район рекогносцировки уже на кальке, карандаши наточены...
  - Приятно иметь дело с профессионалом! - обрадовался Медведчук. - Я дальномер лазерный прихватил на всякий случай, шестикратный, семь режимов! Из поставки московского 'Военторга', кстати!
  Егор смутился.
  - А я по старинке: спичечный коробок раздобыл. Дальномер тоже пойдёт, правда, хватило бы и одного режима: его задача измерить, а не убить. Главное, чтобы до тысячи метров читал.
  - Полторы тыщи! - с гордостью сказал Медведчук.
  
  Прогрев двигатель, Песков подогнал машину к подъезду. Юра 'Сом' с группой из трёх человек ждали у второй машины напротив, на выезде со двора. Открыв дверцу, Егор закинул рюкзак и забрался внутрь - и все это одним уверенным движением. Игорь сел следом, рядом с Витькой, жестом указав Соломину порядок движения, после чего колонна из двух машин тронулась. Утреннее солнце, висящее на востоке с семи утра, на секунду ослепило Егора и сбежало по крыше на противоположную сторону. Он постарался расслабиться, решив сосредоточиться на предстоящей работе и, наконец, с полной ясностью осознал, что от него ждали то, чего он страшно боялся - мины, фугасы, самодельные взрывные устройства, и - пожалуй, самое неконтролируемое и ужасное, что пугало до жути - их разрывы. В большей степени, мины, самоделки и их устройство на местности не наводили на Егора того кромешного ужаса, какое наводил на него тот или иной далёкий разрыв, или тот, что прогремел недавно у 'Донбасс-Паласа', едва не убив - Егор до сих пор вспоминал о нём объятый оторопью и паникой. В меньшей степени, - и только потому, что пока это рассматривалось в далёкой перспективе, - пугали и те, что могли прогреметь от установленных мин или 'самоделов' самим Егором, пока ещё не существовавших на формулярах, неустановленных в землю и всё-таки... Он тяжело представил, как подрываются на них и ломаются люди, будто тряпичные куклы или разборные манекены, как лежат раскиданные по кругу, по сторонам, в радиусе устроенного подрыва. Он сомневался, сможет или нет этим заниматься снова, ведь летом восьмого года, когда реформировали оба московских отряда спецназа, в одном из которых Егор служил офицером группы кадров, - зная о своём страхе, о своей фобии, - он почти также тяжело и безнадёжно раздумывая, отказался возглавить офицерскую группу специального минирования - новое структурные подразделение, сформированное на базе шестьсот четвёртого центра специального назначения и уволился в запас.
  Егор знал, что обязательно что-то придумает и предложит. Он тихонько посматривал на Игоря и раздумывал что именно, но ничего конкретного пока не приходило ему на ум, потому что в голове засело желание выложить на чистоту всё то, в чём на первый взгляд стыдно было признаться, в силу того, что трудно признать проблемой и сложно объяснить, поскольку в таком случае на языке вертелся вполне очевидный вопрос: зачем он здесь? Бис мог справиться с самой сложной задачей для безногого или безрукого человека: карабкаться на горные вершины и бежать по пересечённой местности на беговом протезе, застёгивать крошечных пуговиц на сорочке искусственными пальцами руки и на время разбирать-собирать пистолет, снаряжать магазин патронами и проложить дорогу среди руин или в глухой непроходимой местности, выжить в лесу и выдержать многое, что не подвластно, неудобно и тяжело для инвалида, справиться с чем угодно, но только не с внутренним беспокойством, которое возникало всякий раз стоило ему услышать удар грома, сопровождающий разряд молнии или громоподобный звук фугасного разрыва.
  Машина двигалась плавно и Егор за своими мыслями, скользя глазами по скучному ландшафту за окном, совсем не запомнил ничего, кроме деревьев по кронам которых, едва поспевая, в припрыжку преодолевая серьёзные прорехи в зелёной изгороди, бежало солнце. Дальше машина свернула в поле по направлению к лесополосе, светило откатилось назад и уже не беспокоило его своим яркими лучами. Через десять минут Медведчук подал команду.
  - Останови здесь, - приказал он. - Дальше идём пешком.
  Место, куда Игорь привёл колонну, было безлюдным и диким, природа безликой, плодородием здесь не пахло. Егор извлёк из машины рюкзак с оборудованием и закинул за спину. Он вдруг понял, что за всё время ни разу не поинтересовался о месте, куда собирались и ему показалось, будто Игорь сам знал об этих местах крайне мало.
  На охрану машин, тщательно укрытых в ближайшем подлеске, ротный оставил сомовского водителя и разведчика, Пескова зачем-то потащил с собой. Но, кажется, Егор догадался зачем.
  Дальше двигались друг за другом, в колонну по одному: двое разведчиков шли первыми, следом - Бис, за ним Медведчук, дальше - Песков, Соломин замыкал. Егор минуту гадал для чего Игорю понадобился Витька и быстро решил, что таким образом ротный пытался преподать молодому некий практический урок, а может пробудить определённые качества, такие как упорство, выносливость, сметливость - не в том смысле, как увильнуть от той или иной задачи, а как выполнить её с высоким результатом. Правда, всё чего добился: Песков быстро устал, развязал язык и уже не мог элементарного - смотреть по сторонам, наблюдая за окружающей обстановкой.
  - Куда мы? Зачем столько идти? Почему нельзя ближе подъехать?
  Сомовские разведчики были в неплохой физической форме, прилично укомплектованы - оружие с приборами для бесшумной стрельбы - здесь их называли 'банками' - то, что надо в головном дозоре - сразу оценил Егор - а вот профильные навыки оставляли желать лучшего: разведка местности, правильное поведение в автономном поиске и дальнем дозоре либо были низкими и по причине недооценки ситуации не применялись, либо отсутствовали напрочь. Очень скоро Егор понял, что о следопытстве и преодолении препятствий, ориентировании на местности, маскировке, оборудовании укрытий и обеспечении жизнедеятельности в более сложных условиях, а тем более об экстремальной медицине вряд ли им вообще доводилось слышать.
  Егор понял, у него сработал режим 'инспектор' и он слишком придирчив:
  'Да чего уж, - шагал Егор в чужой след на земле, изредка цепляясь за тонкие низкие ветки деревьев беговым протезом, - не моя это проблема. Что я не знаю: кто здесь воюет?'
  - Куда так спешим? - возмутился Песков, споткнувшись. - Все ноги можно переломать! Ни черта не успеваю!
  - Дожился, - хмуро сказал Игорь, продолжая сосредоточенно шагать, - за одноногим не успеваешь? Прости, Егор!
  - Не устали ещё извиняться? - сухо ответил он. - Дюже много внимания. От ваших 'прости' нога не отрастёт: проверено! Старый японский механизм...
  - Почему японский? - спросил Песков.
  - Малофункциональный и энергозатратный... Приходится бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте; чтобы успеть что-то ещё - требуется двигаться вдвое быстрее.
  - Для этого везде носишь с собой третью ногу? - добил Песков Биса в спину. - Думаешь - если придётся срочно бежать - поменять их местами?
  - Рассчитываю, - не оборачиваясь, ответил Бис. - Для смены одного на другой уйдёт меньше полминуты: испытано! Не один раз засекал... много тренировался... порезал кучу брюк ради этого - у знакомого старшины группы был большой подменный фонд... Для меня некрасиво бежать лучше, чем эффектно хромать - проверено! А ношу с собой, потому что один знакомый пулемётчик в отряде любил повторять, имея в виду дополнительный боезапас: в целом мире нет более бесполезных вещей, чем те, что остались в оружейной комнате...
  Песков ничего не ответил, обыграл лицом напряжение воли, собрался с духом и пошагал резвее, а Бис - предельно аккуратно - прогулка вдруг оживила забытые воспоминания и очень тяжёлые чувства: пулемётчика не стало одной темной ночью в две тысячи пятом при проведении разведывательно-поисковых мероприятии, будучи в составе головного дозора ему оторвало ногу на мине-ловушке вблизи лагеря боевиков в дагестанских горах и взрывом сбросило в ущелье, завязался ночной бой, а когда его подняли он уже был мёртв.
  Никто не представлял, сколько уйдёт времени на то, чтобы Донбасс стал самым заминированным регионом в Украине, всё зависело от интенсивности боевых действий на его территории. Не знал и Егор - потому шёл внимательно, проверяя куда ступали такие разные его ноги.
  Выбранная Игорем точка наблюдения находилась на песчаном гребне в километре по ходу движения. Слева вдали едва-едва просматривалась дорога на Дмитровку, с которого часом ранее группа предусмотрительно свернула в лесополосу, справа - зелёный берег Миуса. До выхода на позицию оставалось минут двадцать ходу, что вполне соответствовало расчётному времени.
  Залитый солнцем берег был нелюдимым. Люди похоже никогда здесь не собирались группами для отдыха или жарки шашлыков, в деревьях не скрывались туристические палатки, хотя береговая линия была удобной и пологой для купания и рыбалки. Где-то за гребнем, к которому неторопливо двигалась разведка, в воду уходила накатанная колёсная колея. Где-то там был упоминаемый всеми брод.
  Уже на подходе, Медведчук сигналом подал команду, и все залегли. Егор с любопытством наблюдал за Игорем. При помощи дальномера слева направо Игорь изучил изгибы темно-зелёного горизонта - подлесок местами был густым и тёмным, никакого видимого просвета, но встречались и свободные пространства, будто вычесанные гребнем. Вообще, Егор откуда-то помнил, что подлесок играл важное значение в лесоразведении, но имелся и недостаток: при большой густоте он задерживал рост древостоя и препятствовал возникновению леса. В таких случаях состав и густоты подлеска регулировали путем разреживания. Ещё один недостаток, который при иных обстоятельствах был безусловным достоинством - в таком месте часто садили пулемётчика при устройстве засады, но - ничего особенного Егор не заметил и Игорь похоже тоже: никаких звуков или голосов способных выдать присутствие человека, никакой угрозы, никаких демаскирующих признаков противника не наблюдалось.
  - Сом, высылай дозорных вперёд! - сказал полушёпотом Медведчук.
  Сом осторожно уполз, а через минуту Бис заметил двигающихся к гребню перебежками и прикрывающих друг друга разведчиков. Что-то они всё-таки умели, признал Бис.
  
  - Внимание! 'Беркут-один', я - 'Беркут-пять', двое на девять часов.
  - Гражданские? - насторожился 'Беркут-один'.
  - Сепары... - ответил пятый. - Походу 'головняк'!
  - Блядь, откуда он здесь?! - подавленно сказал первый. - В бой не вступаем! Приём.
  - 'Беркут-три' принял.
  - 'Беркут-пять' принял.
  - '...Семь' принял.
  - ...'Беркут-один', я - 'Стрела-два', внимание: плюс два... Среди них возможная цель номер один! Дистанция пятьсот пятьдесят, могу работать...
  - В бой не вступаем! Повторяю: не вступаем!
  'Беркут-один' снял палец с клавиши приёма-передачи и приник к биноклю, но ему мешали деревья.
  - Что за дозор такой? Куда идёт эта группа? И сколько их?
  - Я - 'Стрела-два', вижу пятого. Приём.
  - Принял, 'Стрела-два'.
  - 'Беркут-один', я - 'Беркут-семь', две 'банки' двигают к гребню, прямо на меня. Дистанция - триста... Приём.
  - 'Беркут-семь', я - 'Беркут-один'. Отойди на двадцать коротких на юг, мы сможем прикрыть тебя. Приём.
  - Я - 'Беркут-семь', принял: двадцать коротких на юг. Конец связи.
  Этим утром задачей группы старшего лейтенанта Грищенко было наблюдение за бродом в районе Кожевни и прилегающей местностью в целях предстоящего перехода тактической группировки 'Кордон' через Миус. Грищенко не ставили задач по вскрытию обороны сепаратистов, обнаружению важных объектов и целей и тем более уничтожению диверсионных групп. Группе Григория Грищенко требовалось скрытно выйти в заданный район, установить непрерывное наблюдения, организовать оборудование мест для его ведения и их маскировку. Весь вечер старлей посвятил подготовке к предстоящему выходу, готовил схему местности и ориентиров, журналы наблюдения, компас, часы, фонарь с насадкой, не дающей рассеиваться пучку света. Проверил исправность средств связи и оповещения, приборов наблюдения, отработал с бойцами порядок радиообмена, подачи сигналов и, конечно же, готовность оружия к бою. Григорий сделал всё, что от него требовалось и так, как он делал это сотни раз на бригадных тактических учениях и даже лучше. Используя передовой опыт изолировал детали экипировки, которые могли создавать шум, изготовил для удобства маскировки и защиты от тепловизоров на каждого наблюдателя щит из каремата - теплоизоляционного материала для туристических ковриков, потому что стало известно о поставке тепловизионных прицелов сепаратистам по линии российского Министерства Обороны. А два тактических тепловизора поставленных в бригаду в рамках военно-технической помощи через трастовый фонд НАТО 'Си-четыре' бесследно исчезли прямо с полевого склада воинской части.
  Григорию Грищенко было двадцать три, он - командир разведвзвода, отличник боевой и политической подготовки и начальство не обсуждал: не досталось 'теплаков' - не беда, есть щиты из каремата. Григорию ещё ни разу не доводилось стрелять в людей, задача его была не такой, его - была наблюдение. Он понимал разницу и собирался выполнить свою, как умел: естественно, на отлично.
  - Я - 'Беркут-семь' позицию занял: двадцать коротких на юг. Приём. - Доложил 'Седьмой' командиру.
  - 'Беркут-семь', я - 'Беркут-один', принял. - Голос Григория Грищенко едва заметно дрожал. - Конец связи.
   Достигнув гребня, сепаратисты заняли позиции. Теперь Григорий мог наблюдать их через бинокль прямо перед собой, в каких-то пятидесяти, может быть, шестидесяти, метрах. Так близко ему ещё не приходилось видеть противника, и противник этот не шибко походил на врага, больше на чуваков из третьего спецполка, из состава тактической группировки 'Кордон'. Грищенко постарался успокоиться, но это у него выходило плохо.
  
  - Что думаешь, Егор? - спросил Медведчук оказавшись рядом.
  - Думаю, можно устроить что-то вроде минного 'куста', устроим зонирование из мин в местах удобных для маневра, на пересечении и вдоль троп - будет самое то...
  - Хочу спуститься к воде. Тебе что-то нужно?
  - Достаточно дальномера.
  Игорь изъял прибор из утилитарного подсумка и передал Егору.
  - Сом, оставь одного здесь, с Егором.
  - Останься! - приказал Сом бойцу, укрытому за кочкой и смотревшему перед собой поверх автомата с удлинённым тактическим цевьём для страйкбольного оружия и крепления на него дополнительного оборудования, вроде фонаря или рукояти - мимо такого цевья трудно было пройти, не заметив. - Трубач, ты со мной.
  Обратная сторона возвышенности была более пологой и поросшей редким кустарником. Бис вынул из чехла дальномер, растянул кальку, подложив под неё блокнот, свалил в кучу арсенал карандашей и ручек.
  - Зачем тебе столько ручек? - скосил глаз сосед, на бейсболке которого красовалась наклейка с позывным: 'Заря'. - Картину напишешь? - усмехнулся он.
  - Зачем тебе такое цевьё? - сказал Бис в ответ, глядя через бинокль.
  - За надом! - подумав, сказал Заря и не стал ничего объяснять.
  - Вообще-то, надом - это стрельба из монгольского лука, - сказал Егор серьёзно.
  - Голову морочишь? - не повернув головы, цыкнул сосед. - Что за стрельба из лука?
  - Самая обычная. Народная. Проводится во время традиционного монгольского праздника... - паясничал Бис, осматривая территорию. - Где достал такое?
  - Твой какой интерес? У кого взял - тому уже не надо!
  - С трупа, что ли? - снова спросил Бис.
  - Допустим, и что?
  - Кое-что понимаю в оружие, по-дружески хотел остеречь... - сказал Егор, но встретив бычий взгляд, раздумал.
  - Что ты там понимаешь? - спросил Заря.
  - Уже не важно.
  - А что важно?
  - Как скоро за таким же 'надом' оно достанется такому же как ты, и тоже - даром.
  - Сейчас не понял?!
  - И не поймёшь, - сказал равнодушно Бис, - пока не загоришься. - Он точно знал, как зацепить собеседника неприкрытым сарказмом за живое, почти за святое - за самолюбие.
  Заря напрягся сильнее.
  - Ну-ка, поясни?
  - Ты мешаешь мне работать, - деликатно ответил Бис, сделав пометку на кальке и короткую запись в блокнот.
  - Чо за херню ты несёшь?! - не сдержался сосед по лёжке.
  Егор повернулся с раздражённым лицом.
  - Как часто ты ведёшь стрельбу магпуловским хватом?
  - Что? - не понял боец.
  'Один', - хладнокровно загнул Егор в уме палец.
  - Что из навесного оборудования у тебя есть: фонарь, сошки, ручка переноса огня? Для каких оперативных задач их используешь?
  Боец злобно засопел.
  'Два', - загнул он второй, без каких-либо угрызений.
  - Дополнительные рельсовые планки есть?
  - Неа.
  'Три', - закончил он счёт.
  - Знаешь, что польза такого цевья сильно преувеличена: якобы его вентилируемая конструкция позволяет быстро остудить ствол и снижает возможности получить от него ожёг?
  - Нет. Что это значит? - недоверчиво спросил боец прикрытия.
  - Когда в бою или в ходе интенсивной стрельбы, в отверстия твоего цевья попадут - жухлая листва и травинки с комочками земли, животный пух и мёртвые мухи, сухие веточки растений, хвоя и другая легковоспламеняемая дрянь с земли, раскалённый ствол автомата в руках вспыхнешь как спичка - ты будешь убит, занятый в эту минуту тушением пожара.
  - Сплюнь, умник! - сказал Заря.
  - Да, тут хоть плюй, хоть ссы! Что в самую пору будет... Если ты это не знал, и я тебе глаза на это открыл - выходит, поумней тебя буду.
  - Я и вижу: глаз у тебя подбитый!
  - Это ты верно подметил! - улыбнулся Бис, нанёс на кальку здоровой рукой незнакомые Заре знаки и приписал пару каракулей сильно похожих на китайские иероглифы. - Теперь сам посуди, конструктив автомата мало чем изменился с момента его создания. Он участник ста двадцати четырёх - с этой, наверное, уже ста двадцати пяти - полномасштабных войн и конфликтов, достаточно успешных для тех, на чьей стороне он выступал. А знаешь, почему?
  Заря вскинул бровью.
  - Этих штук не было...
  Заря немного подумал и сказал.
  - А мне нравиться!
  - Что сказать: 'не польза славится, а что кому нравиться', кажется так говорят, да?
  Заря равнодушно кивнул.
  - Теперь помолчи, дай мне сделать работу.
  Заря уткнулся в прицел, изредка с интересом поглядывая на кальку, куда Егор сносил ориентиры будущих минно-взрывных заграждений.
  
  - Что они здесь делают? - сказал Грищенко вслух.
  - 'Беркут-один', я - 'Стрела-два', приём. Четыре цели двигаются в мою сторону. Дистанция - тридцать маленьких.
  - Принял тебя, - сказал Грищенко и уткнулся в бинокль:
  - Ну, не купаться же они сюда припёрлись?
  
  - ...Искупаться бы, а?! - сказал Игорь. - Уж скоро лето закончиться, а я так ни разу и не искупался...
  - Ну, а что? Может, давай! - сказал Сом.
  - Нет, не выйдет. Времени в обрез. Совещание в обед у комбата - не охота с мокрой жопой сидеть.
  - Чего вдруг с мокрой-то? - удивился Сом. - Можно и нагишом искупаться? Погляди - не души!
  Витька Песков подобрался к воде и померил глубину ботинком там, где в воду уходила накатанная колея. Боец с позывным 'Трубач', осуществлявший прикрытие - именно его сейчас разглядывал через дальномер Егор - застыл чуть поодаль всех и смотрел в противоположную, в отличие от других, сторону, на подлесок.
  'Сом, наверное, сейчас рад, что его боец делом занят, а не пыль с ботинок смывает, как Песок!' - решил Бис и отыскал через призму линз Соломина.
  Игорь Медведчук опустился на корточки, поднял с земли какой-то предмет и бросил далеко в воду.
  
  - ...Не дай бог, ещё рыбу глушить начнут?! - посетовал Грищенко.
  
  - ...Сейчас бы удочку! Да надёргать рыбки до вечерней зорьки на жарёху - совсем, как в детстве, мамке на радость!
  - А я рыбалку не очень. А вот гранатами половил бы...
  Пока все трое стояли у воды Трубач решил отлить и двинул к ближайшим кустам.
  
  - 'Беркут-один', я - 'Стрела-два', приём. На меня вышла цель. Дистанция - пятнадцать малых.
  - Сохраняй спокойствие, 'Стрела-два'! - сказал Грищенко, у которого дрожали руки.
  - Десять маленьких...
  - Принял тебя. Спокойно! - сказал Грищенко и уткнулся в бинокль.
  - Пять...
  - Тихо!
  Трубач расстегнул пуговицы на ширинке, выбрал оттуда всю плоть и вывернул её наружу, как скомканный носовой платок из кармана, осмотрел делянку, которую решил удобрить и глубоко задышал, сосредоточиваясь на деле. Несмотря на довольно молодой возраст его давно мучила дисфункция мочеиспускания - цистит или болезнь похожая на цистит, слышал все они сопровождались схожим симптомокомплексом - и это чертовски его раздражало. Он поднял взгляд, уставившись в гущу подлеска и совершенно нечаянно заметил направленный на него из глубины зарослей ствол автомата с 'банкой'. Трубач онемел. Он вздёрнул руками так, будто одним радикальным жестом разобрался с детородным органом и бросил под ноги, и попятился назад. И - случился выстрел. Он был негромким и всё же приметным, характерным для работы взаимодействующих механизмов. И тот, кто хоть что-то слышал о глушении звука выстрела, бездымности или газоразгруженности и гашении вспышки, однозначно сказал бы: 'банка' знает своё дело. И тот, кто однажды слышал в природе этот звук, размазанный будто жирной кистью для акварели, скажет, что никогда безошибочно не определил бы, где его источник, но уж точно не перепутает ни с чем.
  
  - ...Блядь! Сука! - вскрикнул Грищенко.
  
  - ...Сука! Что это было? - Игорь быстрым движением глаз заметил, как из кустов вышел Трубач, шагнул, пятясь назад и свалился на землю. Безжизненно рухнул. - 'Пизда!.. Авария!.. Засада?!' - именно в такой последовательности подумал Игорь о произошедшем, сходу изготовился и смещаясь вправо для выбора укрытия, выпустил длинную очередь в подлесок. Назад, блядь, назад! - заорал он в рацию. - Уёбываем!
  
  - ...Внимание, 'Стрела-два': отход! - заорал Грищенко в рацию.
  
  Вопреки приказа командира, и такое довольно часто случается с необстрелянным личным составом, группа Грищенко один за другим открыла огонь из всех орудий. От снайперского огня на месте погиб Соломин. Схватив Пескова за загривок, Медведчук протащил того сквозь кусты и ложбинки, пряча за деревьями вдоль всего берега. Игорь почему-то сразу понял, что попасть в засаду на такой неоднозначной, с непростым рельефом, местности было, во-первых, делом случая; во-вторых, кто знал, что они сюда сунутся. А вот мысль о том, что, рассматривая брод у Кожевни в качестве основного перехода через Миус украинские военные будут вести здесь разведку, к Игорю пришла только сейчас, когда ветвь молоденького деревца, оттянутая Песковым, хорошенько приложилась тонким прутиком по лицу да так, что загорелся румянец. Пожалуй, такая пощёчина пришлась по заслугам, это означало одно: убираться нужно было так быстро, как только возможно. Лесистая местность всегда была сложна для любого боя, в котором предполагаются потери; лес и горы - это обоюдоострый капкан.
  Бис и Заря откатились с гребня после того, когда стало очевидным, что Медведчук с Песковым оказались во фланге. До этого Заря методично долбил из автомата по подлеску и по округе, магазин за магазином, создавая такую плотность огня и напряжённость боя в своём секторе, что впору позавидовал бы видавший виды пулемёт, особенно когда он сменил очередной бакелитовый магазин на 'бубен', который видно тоже не любил цеплять на ствол без надобности из-за его габаритов, шумности при носке и веса, который серьёзно менял баланс оружия.
  Параллельными курсами оба расчёта двигались в тыл к своим автомашинам. Открытый участок до ближайших редких деревьев бежали без оглядки, до первых выстрелов в спину. Только тогда Заря развернулся и выдал порцию заградительного огня, проконтролировал дистанцию между собой и Бисом, и едва она разорвалась, снялся, нагнал и чуть дальше снова занял позицию для стрельбы. Снова и где-то очень близко прогремели выстрелы и, хотя Егор не оглядывался, было ясно, что их плотно преследуют. И 'Заря' Зырянов делал всё, лишь бы Бис двигался вперёд. Он был здоров, бежал резвее и работал за двоих и даже больше, и когда вдруг замедлился и рухнул, будто запнулся, Бис настолько не ожидал, что перелетел кубарем через него, буквально вонзив пятку протеза в земле да так, что загнал ботинок в грунт на пол штыка лопаты. Зырянов лежал с выпученными глазами, судорожно задыхаясь.
  - Потерпи минуту, - сказал Бис, подтащив его ствол к себе...
  Управляться с автоматом Егору было немного сложнее, чем с пистолетом, в особенности при интенсивной боевой работе; сложностей было немало - от изготовки для стрельбы, - кроме, пожалуй, стрельбы стоя, - до удержания цевья в искусственном зацепе: создать нужный хват и удерживающее усилие непослушными пальцами первых тяговых протезов с двумя фиксированными положениями, практически не представлялось возможным, при этом не решал этой задачи ни один из известных оружейных хватов, в их числе магпуловский. С появлением у Егора бионического протеза, усиленного и специально доработанного инженером под обозначенные Бисом задачи, результат превзошёл самые смелые ожидания. Понадобилось немного больше усердия на тренировках, чтобы восстановить прежние навыки и умения, - безусловно, над некоторыми из них пришлось нещадно попотеть: во-первых, что-то получалось легче и лучше, в виду того, что Бис был левшой от природы, что-то хуже, потому что почти всё в отечественном оружейном конструировании было заточено под правшей, кроме, пожалуй, пистолета Ярыгина; во-вторых, пришлось пересмотреть прежнюю модель физических нагрузок, - и теперь очень многое у Егора получалось значительно лучше. Над некоторыми вещами Егор так и шутил: протезами легче сделать, чем руками.
  ...Егор выдал две длинные очереди в направлении вероятного противника, идентифицировать которого у него не было ни единой возможности и всё же - быть может, конечно, могло показаться, что он заметил как он сократил дистанцию перебежкой влево и сросся с ближайшим деревом - он, не меняя хвата, молниеносно сменил плечо и, удерживая автомат таким образом, выдал в вдогонку огня, пока не опорожнил магазин.
  'Пустой', - по привычке выдал Егор вслух, как если бы извещал партнёра. Но партнёр не реагировал.
  Уперев приклад в плечо, пальцем из углеродного волокна Бис отвёл рукоятку затворной рамы, удерживая её в таком положении, нащупал левой рукой в разгрузочном модуле Зари снаряженный магазин и, пристегнув его, отпустил раму, послав патрон в патронник.
  - Егор! Ч-ч! - донеслось слева. - Он за деревом!
  Бис нервно кивнул, не отрывая взгляда от того места.
  - Попробую выманить! - Медведчук пустил очередь в дерево, служившее для врага укрытием.
  Единственным укрытием для Биса в этом перелеске тоже были деревья. Последний вертикальный 'окоп' для него. Но сейчас Егор был открыт. Лёжа с рюкзаком за спиной, Егор прицелился в основание, и едва из-за него выступила нога и раздались ответные выстрелы, выпустил длинную очередь. Обрушился крик, тело вывалилось наружу. Егор выдал длинную плотную очередь, убедился, что противник поражён, скинул автомат на землю, перевернулся и рывком поднялся, почувствовав, как разогретая культя руки выскочила из гильзы тяжёлого протеза. Он согнул протез в локте и замахнувшись ногой по необычной и замысловатой амплитуде ударил в локоть коленным шарниром, прикрытым прочным полиуретаном, плотно посадив гильзу на культю, затем перевернул Зырянова и тяжело поволок его за ближайшее дерево.
  - Песок, помогай! - приказал Игорь, подскочив ближе и заняв оборону.
  - Егор в подсумке сзади есть всё необходимое! - не прекращая наблюдение, доложил Игорь и уже в телефон заорал. - Колхоз, блядь, где вы есть?! На каком нахуй поле?.. Как ехали сюда - так и езжай прямо вдоль лесополосы!
  - Витя, снимай нагрудник, - сказал Бис.
  Песков находился в шоке.
  Поверх всевозможных пакетов и медикаментов в подсумке лежали ножницы. Егор быстро разрезал одежду, обнаружив выходное отверстие на груди.
  - Огнестрельное сквозное в грудь! Дыхание короткое, горло вздулось, очевидно открытый пневмоторакс - воздух в плевральной полости.
  - Смотри в подсумок! - сказал Медведчук, выпустив несколько коротких очередей, - там есть пластырь 'Ашерман Чест Сил'. Наложить сможешь?
  - Обучен! 'Обезбол' есть?
  - В стальной коробке ищи... Отличная 'банка' у тебя, Заря! - крикнул Медведчук. - 'Банка' - огонь!
  Зырянов не ответил. Даже кивнуть у него не было сил.
  Через минуту прыгая на бездорожье появилась машина прикрытия. Игорь зашвырнул ей на встречу два дыма.
  - А мы тут гарцуем по полю, ели нашли вас! - выскочил сомовский водитель, обиженно распростав руками, будто ехал на тракторе на свадьбу, а тут, по пути, кум попросил колхозного сена своровать. - Стрельбу слышим, а кто-где понять не знаем... - он безо всякого схватил Зарю за плечи. - Поднимаем на раз, два, три! Грузим! Митяй, прими через те двери! - прокряхтел он напарнику. - А где Сом и Трубач?
  - Их больше нет, - резко сказал Игорь. - Вывози нас!
  - А как же забрать, командир?!
  - Позже заберём!
  - Как так-то?! - возмутился Колхоз, но спорить не стал.
  - Давай в больничку. По дороге скинем Песка и Митяя: заберёте нашу тачку!
  
  В больнице Зырянова укатили сходу в операционную. Егор остался у смотрового кабинета и, пока Медведчук решал организационные вопросы с раненным, едва не уснул.
  - Вы в смотровой? - подошла женщина в белом халате.
  - Что? Нет!
  - В смотровой заходите! - сказала она, разглядев Биса и заметив повреждения.
  - Нормально всё со мной, - сказал Егор. - Мне бы лучше розетку. Зарядка подсела после пробежки.
  - Какую розетку, молодой человек?! - возмутилась она. - Весь в крови, а всё туда же... без гаджетов уже никак? Хуже малых детей! Снимайте свои лохмотья!
  - Да мне ногу надо подзарядить...
  - Мозги вам не надо зарядить?! - в миг поставила она его на место.
  Бис стянул куртку с плеча, труся им, чтобы скинуть мокрую одежду, но вместо этого стряхнул протез с культи, который под собственным весом обвалился в рукав куртки.
  - Ой, мамочки! Что это? Протез?
  - Он самый...
  - Давайте я вам помогу! Осторожнее! Извините, сразу не заметила.
  - Не извиняйтесь. Вы не виноваты!
  - Присаживайтесь. А что у вас из колена торчит? - спросила сестра, заметив торчащий шарнир сквозь дыру в штанине.
  - Второй протез, для которого розетку спрашивал...
  - Издеваетесь? - спросила она, искренне и сурово заглянув в глаза. - Колено тоже надо осмотреть.
  - Совсем нет. Не хочу заставлять вас извиняться дважды. Для вас там нечего нет - железяка, она и в Африке железяка! Для вас живые конечности, а эти - больше для инженера.
  Всё-таки колено болело ужасно.
  - Как вас зовут? - спросил, наконец, Бис.
  - Маша... Мария Андреевна.
  - Левое тогда осмотрите, Маша... - обессилено предложил Егор.
  - Обязательно. Сейчас только с плечом закончим...
  Маша смело распорола обе штанины до бедра и ахнула:
  - Извините. Вы не врали про второй протез?
  - Я же сказал: не хочу, чтобы вы извинились?
  Левое колено было разбито. Бедро было синее от синяков, вернее это был один большой синяк.
  - И всё это - и все это после пробежки? - сказала она.
  Бис кивнул.
  В смотровой заглянул взволнованный Медведчук и тут же успокоился обнаружив, кого искал:
  - Вот ты где!
  - Вам стучать надо! - строго сказала Мария. Игорь, которому явно было не до сантиментов, пожал плечами. Егор давно заметил, что у людей в белых халатах, наблюдалась особенная, отличная от других, строгость. - А вашему другу, лучше остаться до завтра в отделении, на нем следа живого нет: поставим капельницу с антибиотиком, витамины. Вы вообще куда его потащили? Устроили пробежку! Вы не знали, что он на протезе?
  - Знал, конечно, - растерялся Игорь, натянув на лицо смущённую улыбку.
  - Я не останусь в больнице!
  - Конечно, останется! Он передумает! - согласился Медведчук. - Не выёбывайся! - сказал Игорь одними губами, показав жестом из-за спины медсестры, что у неё зачётные груди. - Тебе, правда, лучше остаться. Здесь безопасно. Организуем тебе платную палату, да, товарищ врач? Чтобы он соседям по палате тапки нечаянно не заминировал!
  - Думаю, организуем. Я закончила, сейчас всё узнаю. Ждите здесь.
  - Отлично! - он проводил её цепким взглядом и подсел к Бису на кушетку. - Это не обсуждается, это приказ: ночь - здесь понаблюдаешься! Ты сегодня молодец! - скорбным голосом заговорил Медведчук. - Чётко сработал там, в лесу... Если бы не ты - был бы Заря сейчас покойником... - было заметно, что он испытывал сокрушительное чувство вины за потерю ребят и за то, что халатно подошёл к организации сложного мероприятия. Слова давались ему с трудом, он теребил сухие мозолистые ладони и не находил им места.
  - Знаешь, что группа всегда движется со скоростью самого медленного? - спросил Егор. - Самый медленный в группе был я. И, если бы не я, с Зарёй этого могло вообще не случилось!
  - Не спорь, моей вины куда больше! Откуда знаешь про иракскую перезарядку? - сменил Игорь тему. - Видел, как ты это делал лёжа. Довольно диковинный вариант.
  - Я пробовал все варианты, - признался Бис. - Этот, пожалуй, самый удобный для меня.
  - Я впервые увидел его в Ираке. Показался очень глупым. Но там такой способ объяснили тем, что 'калаши' попадали в страну из разных стран, магазины вообще не понятно откуда и нередко можно было столкнуться с тем, что верхний патрон так сильно давил на затворную раму, что невозможно было дослать патрон в патронник привычным путём. И эта глупая иракская перезарядка оказалась единственным способом перезарядить 'цыганский' автомат.
  - Не лишено смысла. Кажется, любой глупости можно найти разумное объяснение. Для меня - он самый быстрый.
  - Облажался я сегодня, Егор, по полной программе... - вдруг сказал Игорь. - Бойцов проебал, 'двухсотых' бросил, не забрал...
  - Четверых спас - а это вдвое больше потерь. Я тоже хорош... - признался Бис. - Знал, как надо, но решил в чужой монастырь со своим уставом не лезть, ведь двух командиров в одной группе не бывает. А с 'двухсотыми' на руках нас бы вообще там всех положили.
  - Через полчаса еду за телами погибших. Комбат тоже едет, совещание отменил.
  - Будь осторожен, тела могут быть заминированы - кошкой стаскивай с места, - предупредил Бис. - Да и засада вполне возможна.
  - Ты прав. Спасибо. Пойду я... И извини за бездарную вылазку.
  Егор кивнул и глубоко задумался, в который раз оставшись наедине с собой. Он вдруг заметил странную тенденцию в своей жизни: мечтал быть стоматологом и дарить людям красивые улыбки - стал сапёром, разминирующим фугасы и мины; хотел любить одну красивую женщину всю жизнь - полюбил, но не смог удержать; стремился на войну, чтобы стать мужчиной и героем для семьи - стал Героем для страны и обузой для родных; наконец, отправился на очередную войну, чтобы умереть - но, против воли, делал всё для того, чтобы выжить...
  - А где ваш друг? - спросила Мария, вернувшись. - Хотя, это совсем не важно. Для вас будет палата-люкс с отдельным душем, сможете привести себя в порядок. Больничный ужин для всех одинаковый, так что можете заказать что-то с доставкой. Это разрешено, если у вас здесь нет родных.
  - Родных нет, - признался Егор. - А вы сегодня на смене? - спросил он и тут же предложил. - Составите мне компанию?
  - Нет... То есть - да, на смене. - Растерялась она, к щекам хлынула краска. - И - нет, это значит - никакой компании не будет.
  - Ясно. Что же... Мне понадобиться помощь, чтобы принять душ - с этими штуками очень хлопотно. Найдётся у вас медбрат?
  - Медбратьев у нас нет. К сожалению, нет. С душем я помогу. Идёмте. Все остальные вопросы по ходу...
  Егор с неожиданным стоном поднялся на ноги.
  Маша быстро подхватила его под руку, подставив хрупкое плечо, совсем как фронтовая медсестра:
  - Я помогу!
  
  В палате-люкс куда поместили Егора было светло, чисто и довольно аскетично, из 'люкс' разве что кондиционер. Но Егору и его было много. Хотя он, безусловно, подумав, без раздумий променял бы его на табуретку для ванны, которая назначалась для мытья ног и монтировалась на тридцати сантиметровом металл-каркасе.
  Выслушав Егора, Мария достала всё необходимое. Он разделся до нижнего белья, погрузился на табурет внутри чаши, первым снял протез ноги и передал Марии, последним - протез руки и силиконовую манжету, которые она с трепетом прижала к груди. В её глазах застыли слёзы.
  - Спасибо, - поблагодарил он Марию. - Не прижимайте к себе, испачкаете халат.
  - Как вы будете мыться? - спросила она, отвернувшись к двери.
  - Как-нибудь справлюсь...
  У Егора было отработано две процедуры приема душа. Решать и выбирать каким именно воспользоваться сегодня, делом было не сложным. Первая процедура представляла собой самый обычный душ и больше ничего. Вторая - душ и бритьё. Но для второго требовалось зеркало и посторонняя помощь, как правило, очень близкого человека. Тратил на все это Егор полчаса, но зато имело место - глубокое увлажнение всего тела, от которого он получал необыкновенное удовольствие. Ванна в палате была оборудована краном и душевой лейкой, расположенной так, что он мог сидя дотянуться до смесителя и даже сесть под него в полный рост, хотя на этот случай была штанга с регулируемым креплением под лейку, что в больницах встречалось нечасто.
  - Можете подождать за дверью, - предложил Егор, - и положите уже протезы, их не обязательно держать в руках.
  Маша вышла.
  Егор стянул с себя трусы и отправил их в корзину для мусора: в рюкзаке, привычно, имелись два комплекта сменного белья - две пары носков, трусы и футболка на замену в каждом, аккуратно запаянные в пакеты для заморозки продуктов.
  Бис включил воду, настроил нужную температуру и стал её лить с головы на тело. Потом закрепил лейку на штангу поднял на нужную высоту и так неподвижно сидел под водой, наблюдая как брызги летели во все стороны за пределы ванны. Но ему было все равно.
  Он потянулся к полке, на которой стояла бутылка с каким-то шампунем, зажал между бёдер, вылил немного на ладонь и намылил голову. Потянулся, чтобы поставить бутылку на место, но она соскользнула и грохнула по ванне, как в медный колокол.
  - Что случилось? - вбежала Мария.
  - Кажется я уронил шампунь и отколол кусок ванны, - пошутил Егор.
  - Давайте, я помогу вам помыть голову?
  - Ну, если вас не смущает мой вид, помогите.
  - Уже не смущает.
  - Тогда при одном условии: вы перестаёт мне выкать, и я вам - тоже. А то, совсем нелепо звучат ваши обращения к голому на 'вы'!
  - Хорошо.
  Мария подняла шампунь, выдавила немного на ладонь, нанесла на голову, затем смыла пену водой и намылила снова.
  - Спасибо, Маша. Дальше я сам.
  - Это ещё не всё. Сиди спокойно, а то мыло в глаза попадёт. Не плохо было бы побриться... - интенсивно намыливая лицо, сказала она. - А как ты моешь левую руку?
  Егор задумался:
  - Я её не мою, просто ополаскиваю водой, либо - потерев о ногу.
  - Давай, я хорошенько её вымою.
  Егор только пожал плечом. Он сидел с закрытыми глазами, слушал как бежит вода, как проворные нежные руки залезли ему в подмышки, поскребли ногтями спину, погладили круговыми движениями грудь и ему показалось, что открой он сейчас глаза, увидит перед собой Катю. И не открыл. Напротив - затаился и крепко зажмурился.
  Когда Маша коснулась руками ног, Егор вздрогнул, открыв испуганные глаза.
  - Не надо, Катя! - сказал он. - Дальше я сам!
  Маша поднялась, напуганная резким тоном и названная чужим именем. Весь халат её был мокрым и местами лип к выпуклым частям фигуры. Под ним она была стройная, где следовало и пухленькая в нужных местах.
  'Прав был Игорь, - согласился Егор, - грудь, что надо'.
  - Где вас так? - спросила она, снова перейдя на 'вы'.
  - 'Подпрыгнул' на мине. В две тысячи первом. В Грозном... А чего мы опять на 'вы'? - спросил Егор. - По законам жанра: вы омыли мне голову и даже больше - увидели меня во всей красе и теперь я обязан на вас жениться, если вы, конечно, не замужем? Ну, а если замужем - принять приглашение на ужин? Что выбираете?
  - Я не знаю... Ужин, наверное, можно.
  - Отлично!
  - Я, пожалуй, тогда переоденусь.
  - Непременно, - улыбнулся Егор.
  Дальше Егор орудовал сам, весь побрился. Дольше всего возился с областью левой подмышки. Обмылся под душем и выключил воду. Осмотрелся в поисках удобных рычагов и поручней и стал выбираться, предварительно бросив полотенце на пол, чтобы не убиться на кафеле. Оно в миг напиталась водой с пола и застыло как коврик.
  Егор распотрошил рюкзак, достал комплект белья и оделся. Очистил от грязи и пыли силиконовые манжеты, хорошо обработал их антисептиком и собрал себя в полный комплект.
  За это время Маша успела вернуться.
  - Хотела помочь вам одеться, - сказала она смущённо.
  - Тебе... - сказал Егор. - Помочь тебе одеться... - повторил он снова и трудный момент прошёл.
  - Конечно, тебе... - Она смотрела на него и не отводила глаз, а он не мог понять, что случилось. - Кажется, раны придётся обработать снова, - сказала она. - Сейчас всё принесу.
  Все манипуляции, проведённые ранее в смотровом кабинете, она проделала снова, все очень сосредоточенно и не глядя на Егора. Затем она опустилась перед ним и мягко касаясь влажным тампоны, обработала рану на колене. Егор, боясь пошевелиться, смотрел в пространство перед собой и старался не думать ни о чём. Но она находилась в каких-то двадцати сантиметрах от него и когда клеила лейкопластырь на рану на бедре, касалась грудью его колена. Ему хотелось притянуть её за руки и нежно поцеловать в шею, в лицо, в губы. Он чувствовал аромат её духов, запах кожи. Он охнул и сжал руки в кулаки. Маша отпрянула назад.
  - Больно? - спросила она. - Я сделала тебе больно?
  - Нет, - сказал он. - Всё в порядке... - и стал одеваться в лохмотья.
  - Зачем ты одеваешь на себя грязные вещи?
  - Ничего другого у меня с собой нет.
  - Я принесла тебе больничную пижаму. Это лучше, чем твоё рваньё?
  - Согласен, - сказал Егор.
  Он натянул брюки - разблокировал специальной кнопкой протез в коленном суставе и, вывернув то, что ниже колена на сто восемьдесят градусов кверху, натянул штанину - и куртку, и лег на постель, заломив левую руки за голову. - У тебя есть телефон, чтобы заказать еду.
  - Конечно, - согласилась она. - Возьми.
  Егор отыскал с помощью поисковика в глобальной сети интернет телефон ресторана, заказал еду и вернул трубку Маше.
  - Ты так голоден, что заказал на пятерых или, будут другие?
  - Нет. Только ты и я. И я действительно очень голоден.
  - Это у тебя послестрессовое состояние... Не было никакой пробежки, правда ведь? Я видела у тебя оружие, а ещё - вашего приятеля прооперировали. Вся больница уже об этом говорит.
  - Не стану отпираться: это правда! - признался Егор.
  - Где-то был бой? - спросила Маша, сидя на соседней койке. - В районе Кожевни было слышно стрельбу?
  - Был бой, - сказал Егор, прикрыв глаза. - Погибли несколько парней.
  - Тебе нравится воевать? - спросила Маша.
  - Что-то есть неотразимое в ней, в войне, что находит и военный, и гражданский человек... Люди пребывают в полном восторге и глубоком ужасе от происходящего... В восторге и ужасе! Но, только не я, не теперь.
  - Ты хоть раз боялся смерти, когда был на войне? - спросила Маша.
  - На войне не каждый день идут бои, не каждый день ужасен и смертелен. Но страх смерти определённо присущ всем. Случалось, в бою и я боялся смерти, осознавая, что она близко? Мало кто воюет с особым чувством, будто неуязвим и его не волнует куда летят пули. Случается, в бою не успеваешь об этом подумать, а бывает - видишь, как врезаются пули или снаряд и становится жутко страшно. Порой, не думаешь про завтра, потому что завтра может не наступить, а порой, уже не можешь его представить. Но, любой бой однажды заканчивается, и вдруг понимаешь, что надо нести дальнейшую ответственность. А главное, снова как-то жить! Жизнь после боя - тяжелое испытание, что-то вроде жизни после почти смерти... Никто не знает, что делать, кажется, надо что-то менять, но что и как никто не знает. Сходишь от этого с ума, разрушая всё вокруг... Я вот, что узнал: пока себя не изменишь после такого, ни к чему нельзя прикасаться, ничего нельзя трогать и, тем более, разрушать. Нельзя разводиться или бросать работу, так сказал мой знакомый психотерапевт, иначе всё повториться: и неудачные отношения, и неидеальная работа. Сценарий будет повторяться до тех пор, пока не поменяется что-то в сознании, внутри меня...
  - Есть о чём ты мечтаешь и это никак не пересекается с воспоминаниями о войне? - спросила Маша.
  Егор, как обычно всерьёз задумался. Задумываться он любил и делал это независимо от того, чем был занят. В действительности он зависал на какой-то одной деструктивной мысли, которая блокировала его разум, и он как будто уходил в дремлющий режим.
  Деструктивное поведение имело множество проявлений, направленных как на самого человека, так и на объекты внешнего мира. В случае с Егором, психотерапевт, относил его поведение к суицидному типу, направленному против самого себя и прежде всего к интраперсональному виду, склонному к самоуничтожению, рискованному поведению, самоизменению, о чём свидетельствовали татуировки на теле Егора и к чрезмерному употреблению алкоголя.
  Маше это было известно, она знала, что женщины чаще воспринимали деструктивное поведение как пассивную форму саморазрушения, а мужчины, напротив, предпочитали активные формы - алкоголь, опасную работу, экстремальные виды спорта или сиюминутные приключения, вроде банальной перепалки и мордобоя или неоправданный риск, управляя машиной на высоких скоростях. Таких мужчин в семьях очень много и вели они себя не менее деструктивно, одним словом, если после ссоры с женой мужик в течение трёх часов не умер - всё, к восьми мог возвращаться домой, как правило, он был прощён!
  - Егор, с тобой всё в порядке? - спросила она снова.
  - Да. Просто никогда не думал об этом, - опомнился он. - Стоит подумать на досуге. Наверное, что-то такое есть. Правда, не уверен, что это поможет не вспоминать о войне. Она часть моей жизни. О ней напоминает всё, что у меня есть, и то, чего теперь нет, - Егор пошевели пальцами протеза, но, подумал о Кате и о сыне.
  - Всегда думаешь о смерти, когда вспоминаешь о войне?
  - Почему же? Нет. Чаще, вспоминаю хорошие моменты! Их было немало...
  - Расскажешь?
  - Конечно!
  - Тогда хотелось бы услышать о каком-нибудь забавном случае.
  Егор на секунду задумался. Натужно улыбнулся.
  - Восьмого марта две тысячи первого года я был в Грозном. Это была моя вторая командировка на войну. Первая - началась двумя годами ранее, летом девяносто девятого, ещё в Дагестане, а закончилась в марте двухтысячного, после второго штурма Грозного. Но, несмотря на это, пожалуй, тогда вторая командировка по накалу событий сильно предвосхитила первую. К этому времени фаза активных боевых действий завершилась, война стала партизанской, и на равнине боевики принялись яростно уничтожать сапёров, устраивая на нас минные ловушки и засады. Я продолжал делать свою работу и, хотя она не очень-то мне и нравилась, старался делать её хорошо, потому что жизнь напрямую зависела от результата. Многому мы учились на ходу, попадая в засады и на минные заграждения противника. Моё пятилетнее обучение оказалось полнейшим дерьмом, но не потому, что в военном училище плохо учили, а потому что учили старью - ходить в атаки по старинке, в наступление из обороны, обороняться кое-как. Не было никакого афганской опыта или опыта первой чеченской войны. С тем же успехом нам можно было показать маленькие круглые штуки, сказать: 'Это мины!', зашвырнуть их подальше в кусты и выпустить сапёров со словами: 'Один сапёр на один фугас - отличный показатель; для сапёра-спецназа этот показатель равен двум'. А по сути, всё так и происходило. Это было неправильным посылать в бой пацанов, которые не были готовы к испытаниям. Никто не был готов. Командиры тоже не были готовы, но, как обычно, у них не было выбора. Я учился минному делу прямо на инженерных разведках, во время засад и боев, и в перерывах между ними. Но, когда ты в самом кромешном аду, даже ад перестаёт таким казаться и ты проживаешь жизнь соразмерно своим ощущениям и возрасту. Это было замечательное время! Лучшее из возможного, которое может прожить молодой человек в свои двадцать три. Мы там все спятили немного, просто дружненько поехали крышами! В общем, восьмое марта день особенный во всех смыслах и этот предвещал много событий. С самого утра, едва проснувшись, - дневальный по роте производил подъем всегда в одно и тоже время, в четыре пятнадцать, - я подумал о Кате... это моя жена. Была. Теперь мы не вместе... Я лежал под таким цыганским цветным одеялом бардового цвета, без пододеяльника, замызганным со всех сторон, а ещё в нём были отверстия, которые прожёг сигаретами спящий рядом со мной почти всегда пьяный прапорщик Бугаенко ещё во время первой командировки, и мечтал об одном: однажды проснуться рядом с ней. Одеяло было трофейным, из одной квартиры в Грозном, прихваченное ещё во время новогоднего штурма, но оно так и согревало меня на войне уже вторую командировку. Этим утром, как собственно и любым другим, предыдущим и следующим, согласно задачи подразделения, распоряжения комбрига и Группировки, две группы сапёров поднялись и стали готовиться к выходу на инженерную разведку: умылись, позавтракали в солдатской столовой, тщательно экипировались, вооружились, прогрели технику, закрепили и проверили навесное барахло на броне, вышли на инструктаж. Помню, утро было холодным, сырым, все жутко мёрзли, жались в воротники, курили, толкались, чтобы согреться. А я уже стоял злой и на взводе: с офицерами управления я был в ту пору в контрах, сейчас уже не очень помню почему: характер, наверное, такой был. Молодой был, горячий, доказать, наверное, что-то хотелось. Стояли мы с Саней Попугаевым, сменщиком моим на маршруте, около БТРа. Я злобно курил, он топал остывающими ногами, я представлял, как начальник штаба будет меня уму разуму наставлять, а я ему в ответ огрызаться. Помню, что тогда всё делал им, штабным, на зло, но, конечно, в рамках разумного, никогда не пренебрегал безопасностью людей, разве что своей личной. Больше всё делал для показухи, в знак протеста. Но с начальником штаба разговор получился коротким, тот сунул мне денег и попросил купить цветов, вернее, постараться найти где-то в городе и купить, чтобы женщин в бригаде поздравить с женским днём. Я успокоился. Сказать, что я обрадовался - не сказать ничего: я в этом хаосе просуществовал с солдатами безвылазно почти сто дней, с утра и до вечера, и кроме мин и фугасов, смертей, раненых и покалеченных товарищей, бесконечно тянущихся за мной войсковых колонн с продовольствием и боеприпасами, отчаянной безнадёжности и какой-то серой беспросветности не видел ничего, и вдруг - предложение найти цветы! Оно прозвучало, как если бы мне предложили: уйти домой сегодня, но пешком! А так как за сто дней мы прошли ногами расстояние суммарно равное расстоянию от Грозного до Москвы, меня это даже нисколечко не смутило!
  У Маши зазвонил телефон.
  - Твой ужин, наверное? - сказала она, внимательно разглядывая на экране незнакомый номер.
  - Возьми деньги, - протянул Егор.
  Маша взяла, и выйдя из палаты на стройных ногах, ответила на звонок.
  - Что я делаю? - закатил Егор глаза, оставшись в одиночестве. - Что я вообще рассказываю? Чушь какую-то! Зачем я всё это говорю?!
  Впервые за долгое время его кто-то слушал и ему хотелось наговориться. А может, всё дело было в том, что его слушала женщина. Чудесная, красивая, строгая. Смелая. Она сразу понравилась Егору, ещё там, у двери смотрового кабинета. А после того, что она для него сделала, он понял, что никого ближе и нет. Она первая прикоснулась к нему за долгое время и эти прикосновения были ему приятны.
  Вскоре она вернулась с двумя пакетами еды.
  - Пахнет очень вкусно! - сказала она.
  - Тогда давай кушать?
  - Я, наверное, не буду...
  - Что это значит? Мы договорились! Мне это всё не съесть...
  - Хорошо, - наконец, согласилась Маша. - Я поем немного... Что было дальше? - спросила она, с интересом наблюдая, как Егор управлялся разными руками с пакетами, ланч-боксами, одноразовыми приборами и соусами.
  - Ты знаешь, кажется, это не очень удачная история, - сказал Егор, с удовольствием облизывая палец, испачканный в белом соусе.
  Но Маша настояла на продолжении.
  - Мне интересно! Честно! - сказала она.
  - Ладно, - согласился Егор. - Но сначала поедим. На чём я вообще остановился?
  - Поиски цветов...
  - Верно. Часам к десяти утра мы провели разведку маршрута и поехали искать цветы, которых нигде не было. Было обычное серое утро, ничем не предвещавшее наступление вообще какого-либо праздника, которого с трепетом и нетерпением ждут все женщины Центральной России: готовятся, укладывают причёски, покупают себе красивые вечерние наряды, золотые украшения. В Грозном с самого утра можно было встретить женщин, идущих на водозабор в длинных чёрных юбках, замызганных до колен жирной грязью, с бидонами на тележках для перевозки грузов или стоящих за пыльными серыми прилавками у обочин дорог. Прокатившись по городу и ничего не найдя, я обратился к знакомому чеченцу по имени Ваха, который нашёл для нас тюльпаны. Часть тюльпанов он привёз сразу, а другую часть надо было забрать позже. Мы не знали, как скоротать время, слонялись по городу - кружили на бронетехнике по злачным городским улицам, выпили по пиву и решили часть цветов подарить местным леди в честь знаменательного события. Ну, должно же было быть хоть какое-то у них отношение ко всему этому? Правда, это превратилось в настоящее испытание, потому что женщин пришлось не просто уговаривать принять цветы, их пришлось буквально преследовать. Ну, знаешь, когда приходится бежать за ними, чтобы догнать. Подкатывали на БТРе, спрыгивали с брони и догоняли. Руками, конечно, никого не хватали. Никакого насилия. Традиции мы знали. Мы катались по городу в поисках сакральных жертв и это было для нас забавой. Местные мужчины смотрели на нас осуждающе. Я ловил их взгляды и ничего не видел, отказывался замечать очевидное, кроме презрения и нескрываемой ненависти. Мой мозг давал мне совсем другие определения, он говорил: они завидуют нашей свободе выражать те чувства, которые мы хотим. Потом появился мужчина. Он появился после того, как мы подарили цветок женщине, которая убежала от нас и бросила его незаметно в грязный снег. Мы тогда не понимали: куда ей было идти с этим цветком, как объяснить мужу и другим этот цветок? Вот, он стоял, один из таких: что ему объяснишь? Я ещё подумал: может быть, он здесь, чтобы покончить с нами. Да, так и было. Покончить с нами. Другого объяснения не было. Мы встретились злыми глазами. Он смотрел осуждающе, я смотрел демонстративно зло. Я уже тогда решил, что этот тип появился для того, чтобы состряпать расписание нашей смерти. А в районе завода 'Красный молот' нас подорвали... Я совершенно не помню деталей, как и что произошло, но мне почти всё известно, чем это закончилось, но вот в чём особенность - всё это время в моей голове живут события, где я довёз цветы до бригады. Почему-то я отчётливо помню это, что и зачем происходило потом, помню лица каждой из девяти женщин, для которых назначались привезённые мною цветы. Я пил сырую воду из бака за столом оперативного дежурного, там, где их собрали вечером для торжественного вручения памятных подарков, скромных пожеланий и тёплых объятий. Они были из разных подразделений: из медроты, РМТО и разведки, удобнее было собрать их в одном месте, поэтому пригласили в штаб. Помню накрытый наспех стол и принесённые ими котлеты и какие-то салаты. Помню вкус оливье, потому что кроме салата мне ничего не досталось. Помню, как командир и офицеры штаба пили с женщинами какой-то коньячный спирт, - комбриг ещё запретил мне наливать, - они весело и пьяно смеялись, и я запомнил эту маленькую радость в их глазах, я улыбался и чувствовал гордость. Гордость за то, что в такие минуты смог доставить кому-то маленькое счастье прямо в самое сердце ада...
  Маша беззвучно плакала, утирая глаза ватным тампоном, вдруг обнаруженным в кармане халата.
  - Этого не было? - догадалась она. - Правда? Твой мозг допустил, что такое могло случиться? Он придумал это, блокируя, что произошло на самом деле? - тихо всхлипывала она.
  - Вероятно, да.
  - И женщины... Они остались без цветов... и скорее даже не думали о них, а думали о тех, кто пострадал при подрыве... - всхлипывала она.
  - В моей памяти так всё сложилось! Альтернативной версии тех событий в моей памяти нет! А то, что с нами приключилось на самом деле - будто совершенно иная история!
  Маша немного успокоилась.
  - Ты не думаешь, что всё это произошло из-за женщин? По их вине?
  - Я так не думаю, - сказал Егор. - И никогда так не думал. Так совпало. Меня дома ждала любимая. И всё, что я делал, делал с мыслями о ней. Разыскивая цветы в Грозном, я не думал о ком-то другом, о том, что дарю цветы чужим жёнам! Я искал эти цветы для неё, для своей Кати, представлял именно так, представлял, как она была бы счастлива их получить от меня в этот день.
  - И она бросила тебя?
  - Верно, - сказал Егор совершенно серьёзно, - это правда. Но это не её вина! Пожалуй, я сам сделал всё для этого? - сказал он.
  - Что ты делал не так?
  - Не слушал её. И не любил, как она того заслуживала.
  - Я так и подумала, - сказала она без гордости. - Это очень чувствуется! А она любила тебя?
  Егор без колебаний кивнул.
  - Уверен, что да...
  - Как думаешь, за что?
  Тут он замешкал, не зная ответа.
  - Думаю, не очень много приведу аргументов... - честно признался Егор. - Проблем от меня было куда больше!
  - Я тоже думаю, что аргументов было немного, - сказала Маша и немного подумав, добавила. - Женщинам, чтобы любить много аргументов не надо. А ещё женщины отлично управляются с проблемами, намного лучше мужчин. Но, женщины всегда завидовали мужчинам: их мечтам, иллюзиями, амбициями... Я теперь много про это знаю! Знаешь, что притягивает в мужчинах здесь и я отчётливо это разглядела? Я увидела их в состоянии, в котором большинство женщин мужчин никогда не видели... Женщины с большей надеждой смотрели бы на вас, если бы только видели в живую, как вы проживаете свои жизни и, может быть, прощали вам чуть больше, а может, даже многое! Вашим жёнам не увидеть вас на войне, потому что их на войну не берут. А если кому-то и довелось увидеть, то далеко не всем, единицам, где-нибудь в Афганистане или в Чечне... Какими я увидела мужчин здесь, когда вы попадаете сюда, такими вас мало кто видит. Если бы ваши жёны видели, как вы здесь умираете, а не какими возвращаетесь домой и потом пьёте до без рассудка, они бы относились к вам чуточку нежнее...
  - Можно я сделаю один звонок? - спросил Егор Машу. - А то из одежды у меня только ботинки 'Ампато' остались...
  - Конечно, звони.
  Егор набрал на память Пескова.
  - Вить, мне нужна на завтра одежда: брюки и куртка. Мои вышли из строя... - Егор взглянул на Машу, которая застенчиво улыбнулась, вероятно, вспомнив тоже самое, что и Егор: как резала ножницами штанины до колен, одну за другой. - Надо привезти одежду в больницу, у Медведчука узнай адрес... И запиши номер этого телефона... - Егор искоса посмотрел на Машу, она не возражала. - Да. Имя: Мария. - И отключился.
  - Спасибо, Маша, - поблагодарил Егор.
  - На здоровье, Егор, - ответила Мария и украдкой зевнула. - Наверное, трудная была у твоей Кати жизнь?
  - Очень. - Егор удобно разместился на кровати напротив, подбив под голову подушку и выбрав глазами точку на потолке над соседней кроватью, над Машей. - У неё рано не стало родителей. А тут ещё я свалился ей на голову - далеко не подарок судьбы!
  - И ещё война...
  - Да, и война. Она шла в умах и сердцах многих в то время, но в её огне горели заживо такие как я и моя Катя. Знаю, очень трудная была у неё жизнь со мной. На войне я мечтал вернуться домой, дома думал, когда окажусь на войне. Если дома что-то случалось не так, мне тут же хотелось умотать туда. Переживания за неё и сына с войны, казались, мне куда сильнее той любви и тех переживаний, что я испытывал, когда находился рядом. К тому же её переживания я не принимал в расчёт совсем. Знаешь, как это случается: ты на войне, ты занимаешься страшной работой, но ты знаешь, что происходит и внутри себя ты спокоен, а твоя женщина только представляет, что происходит с тобой исходя из той информации, которую получает из телевизора - не всегда правдивую, но всегда дающую почву для того, чтобы додумать самое страшное самостоятельно. Катя сгорала от неведения, гораздо сильнее, чем я. Я просто проживал опасную жизнь. Жизнь под девизом: 'Всех убить, всё отнять, мы рождены для войны' - это мы в спецназе придумали, и - она на сто процентов соответствовала настроению и при отсутствии социальной адаптации к мирной жизни после войны и наличии на тот момент единственной способности - отправлять себе подобных на тот свет, используя любой подручный предмет способный проткнуть человеческое тело, была основой, фундаментом жизненной идеологии специального солдата. А я всегда им был, солдатом. Я и сегодня муж-солдат и не могу без жены-командира. Мне всегда нужно её слышать. Когда мне некого слушать, я думаю, но мои мысли при этом неправильные. Я люблю свою жену, восхищаюсь ей и уважаю, в ней одной оказалось больше здравого смысла, чем во всей моей жизни. Мужчина, у которого нет женщины, живет неправильной жизнью. Иррациональной жизнью. И с ним точно что-то не так. Я всегда знал: если со мной не будет её, я убью себя. Или кто-то убьёт меня. Такая жизнь не представляет для меня ценности. Солдат не может существовать без командира. Мне всегда было нужно, чтобы со мной был кто-то, кого бы я слушал. Я не могу сам по себе думать и делать, не умею, не научился так жить, не такой я человек... - Егор, наконец, взглянул на Машу и замолк.
  Маша тихо спала, полусидя на соседней кровати. Егор снова обругал себя за эгоистичность и невнимательность. Осторожно поднялся. Укрыл её тонким больничным одеялом, поправил под головой подушку. Осторожно, как маньяк, заправил ей волосы, опавшие на лицо за ушко. У Маши были маленькие аккуратные уши, совсем как у Кати. Он дотронулся до её губ и кончика носа, провёл тыльной стороной пальца по бровям, будто рисуя из неё Катю. Выключив настенную лампу, сел на краю кровать, стянул на половину пижаму, нажал кнопку на протезе, вывернул его на сто восемьдесят градусов, сдёрнул правую штанину. Снял протез. Даже в темноте культя выглядела сморщенной. У него остались мышцы, но из-за того, что ему приходилось выполнять ей ограниченный объем работы, мышцы постепенно атрофировались. Кожа на конце культи была идеально белой и плотно зашитой и казалось светилась в темноте глубоким белым светом. Егор размял культу рукой, натянул пижаму обратно, положил протез ноги на зарядку. Завязал на штанине узел, чтобы её свободная полая часть не стесняла движений под одеялом. Снял протез руки и положил его рядом. Улёгся на постель, укрылся до самой шеи и некоторое время тихо лежал на подушке и смотрел на Машу из темноты, пока мрак не обрушил его сознание, в который закрался сон. Ему приснилась Анжела.
  Весь путь от аэропорта до дома, где она жила, Егор думал, как завести разговор о деле, ради которого он явился, но едва дверь отворилась и в створе возникло её полуобнажённое тело, он напрочь забыл, что придумал.
  - Привет, проходи, - без раздумий сказала она.
  Наверняка эти слова она говорила всем клиентам, но Егор порадовался, что ему не пришлось объяснять причину визита, стоя за дверью, и он смело шагнул вперёд.
  - Кофе будешь? - спросила она, удаляясь.
  - Спасибо... пока не хочу, - крикнул Егор вдогонку.
  - Тогда, держи полотенце, - вернулась она. - Шагай в душ!
  Из двух вариантов приема душа Егор выбрал первый - обычный душ и больше ничего. Разделся, залез внутрь ванны, снял протезы. Обмылся с мылом. Там же вытерся полотенцем, собрал себя по частям, кое-как насилу выбрался из металлической белой чаши наружу, натянул трусы и вышел.
  Она расправила постель, взбила подушки и сразу предложила прилечь, а сама направилась в ванную комнату. Егор ёрзал на простыни, решая, как ему быть - с протезами или без. Снять протез или нет он обдумывал также, как обычно думал над чем-то заранее, чтобы на месте не раздумывать долго над действиями. Но, ничего не придумал и даже утомился от мыслей, уставился в потолок, решив - спрошу, если надо, сниму.
  Он был сильно взволнован мыслями о предстоящем деле и не обратил внимания на квартиру, в которой она жила, хотя прежде ему показалось интересным узнать - насколько обычна жизнь проститутки. Сейчас его не заботило это знание, и он не заметил, что жильё состояло из двух небольших комнат, крошечной кухни, совмещённого санузла и узкой прихожей. Несмотря на две комнаты квартира идеально подходила для проживания одного человека. Вдвоём здесь было уже тесно, но из любви друг другу влюблённые могли этого не замечать. Квадратная спальня с натяжным потолком, куда пялится Егор, была отделана в золотистых тонах. Из мебели: платяной шкаф, кровать, одна тумба и мягкий пуф под консолью с зеркалом. Такая комната с трудом умещала всю эту мебель. В соседней поместился диван с креслом, стол у окна, на котором скучал ноутбук, настольная лампа, пустое зарядное устройство для мобильника, белая чайная чашка и блокнот для записей на спирали, о таком Егор мечтал в детстве и просил родителей купить, но сейчас его он не заметил. Мебель не была новой, но и рухлядью не являлась. Пожалуй, она соответствовала своему возрасту и моде пятилетней давности. Новыми были кровать с тумбой, купленные на вырученные деньги.
  - Желание загадал? - сказала Анжела, выйдя из душа в одном полотенце и направляясь прямо к нему.
  - Нет ещё. Не успел, - Егор ощутил себя в постели беззащитным, как если бы лежал распятым на жертвенном камне.
  - Поспеши! Сейчас всё начнётся!
  - Ничего не приходит на ум... - признался он, расплываясь в кривой ухмылке. - Не знаю, что надо... - он блуждающим взглядом смотрел в её приближающееся лицо, будто никак не мог сосредоточиться и разобраться на что ему смотреть первым. Рассудок его туманился, а её яркие глаза блестели так близко, что его тут же накрыло пеленой тумана. В особенности, когда её рука оказалась за резинкой его трусов, а он, приподнявшись на локтях, губами в её губах...
  - Нет, давай не так. Дай, я сама! Ого! - удивилась она, взгромоздившись сверху, закусив пухлыми губами резинку для волос. - Зачем тебе это? - спросила она, заметив татуировки.
  - Не знаю... - сказал Егор, неуклюже пожав плечами и припомнив момент, когда Катя впервые увидела этот, как назвала позже, 'кошмар'. Первый её вопрос был: почему не посоветовался, когда решил сделать?
  - Нравилось? - спросила Анжела снова.
  - Не рассчитывал, что пригодится... - привычно ответил Егор.
  - Пригодится что? - не унималась она, сделав на голове два хвоста из волос и мотнув ими из стороны в сторону с таким видом, будто качалась на каких-то ветхих качелях.
  - Тело... - выдавил он из себя.
  - Понятно, - сказала она равнодушно.
  Егор смутился сильнее.
  - Протезы не будешь снимать? - её вопросы становились тяжёлыми.
  - А надо? - завозился он. - Может, не стоит?
  - Ага? Чтобы ты мне синяков понаставил? - возмутилась она.
  - Что мы собрались делать такое, чтобы аж до синяков? - испугался Егор.
  - Я ничего. А ты можешь зашибить своей железкой, по неосторожности!
  - Я? Что ты! Нет! - вынул он голову из подушки со вздёрнутыми бровями. - Я с протезами мобильнее... И выгляжу лучше... Это без них я, как бумеранг!
  - Тоже мне: придумал себе катастрофу! - сказала она и сползла вниз.
  Егор ничего не ответил и откинулся назад с видом, будто собирался дотянуться руками до космоса, как вдруг рассвело.
  
  Поздно вечером тела Трубачёва и Соломина Игорь Медведчук отвёз в морг больницы номер семнадцать. Он намеренно не повёз тела 'двухсотых' в больницу, в которой находились Зырянов и Бис, и сделал это по двум причинам: во-первых, в больнице, в которой оказались раненные, не было морга, а была комната в подвальном помещении хирургического отделения с регулятором температуры по пути в убежище, куда умерший помещался на время, пока не переправлялся в морг. Во-вторых, не хотел, чтобы живые из одной мясорубки с мёртвыми находились на одной территории, полагая, что скоро нагрянет следак из Спецкомитета, заинтересовавшись свидетелями и вместо реабилитации их замучают допросами.
  Он сел на металлический табурет, противно скрипнувший ножками по кафельному полу и уставился на санитара. Он не хотел задерживаться здесь надолго и уходить быстро ему не хотелось. На металлических столах лежали два тела, ещё в своей одежде. Санитар проверил карманы и, найдя посторонние предметы, выложил их на стальной противень. Трубачу обыск явно не нравился, - не нравилось, что что-то искали в его карманах, - и он усмехался жуткой усмешкой. Во рту темнела золотая коронка. Глаза его были закрыты, но и без них ощущался недобрый прищур глаз под веками. Санитар вытянул пальцем шнурок с крестиком, решив обрезать.
  - Можно оставить? - спросил Игорь.
  - Всё равно придётся срезать, - сказал он.
  Игорь кивнул.
  Санитар отстал от Трубача и отошёл в Соломину.
  - Знаете обоих? - спросил он.
  - Да, - тяжело вздохнул Игорь, - обоих.
  - Погибли сегодня?
  Игорь молча кивнул. Ещё вчера они сидели за одним столом, вспомнил Медведчук, пили и смеялись. И даже подрались с Орками. А сегодня Сом лежал с дырой в лице и слипшимися, окровавленным волосами на затылке, с запёкшимся в крови песком и комочками почерневшей речной глины. Это тяжело принималось любыми мозгами.
  - Оставить вас? - снова спросил санитар.
  - Нет, я скоро уйду. Заберу только личные вещи?
  - Конечно, забирайте!
  Игорь поднялся и подошёл к Трубачу. Трубач был убит самым первым, пулей в сердце. Всего одной. И казалось, Трубач самим этим фактом был недоволен. На его лице застыла такая горечь и боль, от которой Игорю было не по себе.
  Мог ли он предотвратить эти смерти? Он был уверен, что мог. Достаточно было спланировать рекогносцировку, учитывая все аспекты планирования подобных спецмероприятий, на уровне разведывательной или специальной операции, а не прогулки по осмотру местности с целью оценки определения способов её использования и оборудования для предстоящих действий ополчения.
  - Можно? - спросил Игорь, подцепив пальцем тесёмку с крестом.
  - Пожалуйста, - сказал санитар, предлагая ножницы.
  Игорь долго молча разглядывал алюминиевого мертвеца, прибитого к тусклому кресту, потер его большим пальцем и наклонился.
  - Прости меня, брат, - сказал он. - И ты, Юра, прости меня! - положил он руку на плечо Сома. Игорь сгрёб все личные вещи в два полиэтиленовых пакета и вышел наружу.
  В эту ночь Григорий Грищенко тоже не спал. Не мог сомкнуть глаз, пил водку. По-настоящему, впервые яростно, с горя и со злости. После эвакуации 'двухсотого' и двух лёгких 'трёхсотых' из района боестолкновения он провёл весь день в штабе, где его с пристрастием допрашивал командир тактической группы, пытаясь понять каким образом, он потерял бойца. Ни командир группировки не мог понять, ни он сам не мог объяснить почему группа разведчиков вступила в бой, если Грищенко полагал, что столкнулся с головным дозором группы противника. И потому Григорий глушил водку без закуски, думая над тем, о чём нередко избегал думать, а именно, что происходит на поле боя, когда сражение окончилось и там больше не свистят пули, не разрываются снаряды, не командует командир и наступает тишина. Он был уверен, что сначала место боя прочёсывают в поисках тех, кому ещё можно помочь - раненым, контуженным, а то и вовсе потерявшимся в бою. А после начинается скорбная работа по поиску, опознанию и сбору тел погибших и умерших от ран и определению дальнейшей судьбы останков тех, кому уже все равно на происходящее и будущее, на боль, на страх и то, как долго они пролежат под открытым небом...
  Глубокой ночью пьяный Грищенко вывалился из палатки на воздух с автоматом и выпустил в сторону Донецка магазин злых стальных пуль. В ту же минуту, к нему подскочил сержант, но Григорий с ходу заехал ему прикладом в грудь и добил по спине уже скрюченное повалившееся на землю сержантское тело. Следующим был невидимый удар в челюсть Грищенко из темноты, погасивший затянувшийся тяжёлый день старшего лейтенанта.
  
  Когда Егор проснулся, Маши в палате не было. Не было остатков еды и упаковки, в палате был относительный больничный порядок. Все вещи лежали на своих местах. Егор посмотрел на подушку, на которой спала Маша и обнаружил, что она взбита и нет никаких следов её присутствия. Он тяжело поднялся, тело ужасно болело, кое-как привёл себя в порядок, умылся и выглянул в окно, наблюдая за больничным двором и разглядывая спешащих по разным корпусам пациентов, пока не заметил на въезде в больницу машину Медведчука. Она проехала до больничного корпуса и остановилась под окном.
  - Игорь, - удивлённо позвал Егор в окно. - Ты чего тут делаешь?
  - Привёз тебе сменные штаны! Взамен вчерашних... Держи! - подал он в окно.
  - Я же Пескова просил. Думал, у тебя есть дела поважнее?
  - Да, так всё и было, - махнул Игорь рукой. - А потом я вспомнил этот спецназовский бред: никогда не бросай братишку! И - вот я здесь!
  Егор искренне рассмеялся, радуясь этому совсем как ребёнок.
  - Одевайся, выходи... - предложил Игорь. - Или останешься ещё? Ты там один вообще, или как?
  - Один! - смутился Егор.
  - Спал один?
  - Да.
  - Эх, ты! - возмутился Медведчук.
  - А что не так-то?
  - Знал, что ты контуженный, но, что слепой, не думал? Совсем не заметил, как медсестра на тебя пялилась?
  - Как? Как все - с жалостью?
  - Ага! - безнадёжно вздохнул Игорь. - Ещё и дурак?! Ладно, выходи, идём, Зарю проведаем!
  - Иду, - буркнул Егор себе по нос и добавил. - И никакая она не медсестра, а 'зав' терапевтическим отделением... Я табличку на двери кабинета видел!
  В отделение реанимации и интенсивной терапии Медведчука не пустили. Егора, собственно, тоже. Интересующий пациент находился в тяжёлом состоянии после операции и посетителям отказали. Пришлось возвращаться назад. Понуро шагая по зеленой территории больничного комплекса, они свернули у одного из отделений, заметили группу вооружённых людей и немного сбавили шаг.
  - Знаешь, чьи? - спросил Егор Игоря.
  - Ваши, из 'эРэФии'. Спецназ ГРУ, вроде. Ну, или под их протекцией. Тщательно себя скрывают. Объявились здесь неделю назад - всё, что я знаю. Ну, ещё - что большим составом зашли, половина их там, в Луганске. Хорошо оснащены и экипированы. Ну, это ты сам видишь...
  Действительно, их экипировка отличалась от здешней. У каждого бойца была профессиональная гарнитура-ларингофон для рации и кнопкой 'толчок к разговору' на лицевой панели разгрузочного модуля, а значит, связи было уделено особое внимание, что говорило о том, что взаимодействие в группе хорошо построено и отлажено. Со знанием дела были укомплектованы лицевые нагрудные панели разгрузочных систем. Обычно, так вооружались страйкболисты, уже знакомые Егору, для них содержание экипировки - хобби, а такие люди тратили на хобби несоизмеримо больше денег, чем зарабатывали. Эти походили под описание тех, кто тратился не жалея. Государство в отношении военных так не поступало. Егор украдкой разглядывал лица бойцов.
  'Вряд ли, ГРУшники... И не 'Альфа' точно', - лицо крайнего показалось Егору знакомым: хоть и стоял он боком, и люди в военной форме кажутся на одно лицо. - Михалыч? - неожиданно Егор произнёс имя вслух.
  Мужчина повернулся на пол оборота.
  - Бес?! - вопросительно сказал он. - Ты, что ли?! Егор, ты?
  - Я!
  - Какого чёрта ты здесь?!
  Они обнялись.
  - Давно не виделись, брат!
  - Да. Очень давно, братишка! - подхватил Бис.
  - Наверное, после твоего ранения и не виделись?
  - Да, верно...
  - Что ты здесь делаешь? - Михалыч выпустил из рук Биса.
  - В 'Востоке' я...
  - В 'Востоке'? На хера тебе этот 'Восток'? Хотя, знаешь, не важно всё это! Я очень рад тебя видеть!
  - Взаимно, брат, взаимно! - признался Егор. - А ты чего здесь?
  - Я в компании единомышленников...
  - В смысле, отрядом здесь?
  ...Летом две тысячи первого года, находясь на реабилитации после ранения в Главном военном клиническом госпитале Внутренних войск в Балашихе, Егор от друзей и сослуживцев получал запоздалые и последние вести из бригады, включая и ту, что Михалыч в рамках армейской ротации переведён для прохождения дальнейшей военной службы из бригады в смоленский отряд.
  - Нет, - сказал Михалыч. - Единомышленников... - повторил он более выразительно. - Поклонников творчества одного немецкого композитора эпохи романтизма! - улыбнулся он, понимая, что Егор так ничего не поймёт.
  - Вагнера, что ли? - догадался Игорь.
  - Нет. Брамса.
  - А! - согласился Игорь с тем, что не угадал бы ни за что. - Не знаю такого...
  - Но, я выдам секрет: мой отряд тоже здесь! В районе 'нулевого километра' стоит.
  - Так, ты уже не в отряде?
  - Давно не в отряде, брат! Возникли сложности, пришлось уволиться. Теперь по контракту здесь, точнее: тут, там и там, а в общем-то, как говорят: там, где нас, как правило, нет! - он снова улыбнулся широкой улыбкой.
  - Кстати, - наконец, успокоился Бис, - познакомься: Игорь, из наших, из братишек.
  - Олег, - назвался Михалыч, протянув крепкую руку. - Можно просто: Михалыч.
  - Где стоите? - спросил Егор.
  - На выезде... А вы где? - спросил Михалыч в ответ.
  - На 'девятке', недалеко от Донецкого аэропорта...
  - Знаю, слышал, - кивнул Михалыч. - Заскочу вечером - не против? Чаю бухнём, попиздим, согласен?
  - Конечно!
  - Тогда до встречи?
  - До встречи, брат!
  Пожав друг другу руки, друзья обнялись так, будто в этом крылся какой-то тайный код мужской любви и дружбы, похлопали по плечам и расстались.
  - Служили вместе? - спросил Игорь.
  - Да, - произнёс Бис, - в одной бригаде воевали во вторую чеченскую. Из разных военных училищ, но одного года выпуска и земляки в придачу... Они не из ГРУ, - сказал Егор, абсолютно убеждённый в этом.
  - Нечего гадать, - взглянул Игорь на Егора, - вечером расскажет. Собирай вещи, я жду в машине.
  Скоро Егор вышел из отделения.
  - С докторшей попрощался? - сказал Игорь, хитро улыбаясь. - Свидание, надеюсь, назначил?
  - Ничего не назначил, - обиженно буркнул Бис. - Нет её на месте...
  - Ага! Значит, всё-таки ходил прощаться?!
  - Игорь, отъебись, а? - с нажимом сказал Егор.
  - Ладно-ладно, шучу!
  Медведчук повернул ключ в замке зажигания и машина тронулась с места.
  - Какая обстановка в батальоне? Где 'двухсотые'? Что сказал комбат? - спросил Егор.
  Медведчук в момент стал серьёзен, как это бывало с ним, когда с Егором они не были ещё так близки: любой бой роднит людей в окопах, а такой драматичный, какой случился у брода, тем более.
  - Сома и Трубача нашли на месте. Трупы никто не минировал. В общем-то странно, что их даже не разоружили. Все личные вещи, оружие, остались при них. Отвёз их в морг семнадцатой городской. Кстати, своих укропы тоже не бросили. По моей оценке - с их стороны три жмура, железно! Заслуга Зари и твоя, конечно. На месте обнаружили части индивидуальных перевязочных пакетов, бинтов, разной упаковки; кровищи там напускали столько - как со свиней текло! Драпали не меньше нашего... Комбат предложил выставить там наблюдение на ежедневной основе, раз такой у них интерес к броду у Кожевни... Да, - неожиданно вспомнил Игорь, - пока мы забирали 'двухсотых', 'девятку' посерьёзке расхуярили из терминала... Уверен, 'семьдесят-девятые' устроили такое в отместку за жмуров - а это значит, прав я: им тоже досталось нормально!
  - Ну, если тебе от этого спокойнее, - предложил Егор, - пусть так.
  - А ты что думаешь?
  - Думаю - надо срочно минировать брод.
  - Я не об этом...
  - А я об этом. Что-то затевается, иначе зачем им дался брод? Он представляет стратегическую ценность?
  Медведчук пожалуйста плечами, продолжая вести машину.
  
  На подъезде Егор отметил, что 'девятка' изменилась. На внутреннем фасаде появились свежие многочисленные отметины от стрелкового и другого, крупнее калибром, орудий противника, стало больше пустых чернеющих окон, ещё вчера отбрасывающих яркий солнечный свет, и по этим причинам 'девятка' смотрелась только монументальнее и злее. В обозримом будущем она могла стать похожей на дом Павлова в Волгограде после ожесточённых боёв Сталинградской битвы. На крыше стояли наблюдатели. Ещё были памятны слова Медведчука о том, что по форпосту частенько работали вражеские снайперы, но наблюдатели почему-то вели себя дерзко и демонстративно, точно были лишены этого страха. Страха быть убитыми людьми, разглядывающими их в оптические приборы, сокращающие расстояние прицеливания.
  'Вероятно, так задумано', - привычно подумал Егор, отворив дверь внедорожника.
  
  Вечером, когда за окном уже смеркалось, в дверь постучали.
  - Кто! - находясь ближе всех к входной двери, крикнул Песков, взамен уже привычного: Открыто!
  Безо всякого ответа дверь отворилась и на порог шагнули двое неизвестных.
  - Кто нужен? - остановил их Песков.
  - Бис Егор здесь обитает? - внимательно оглядевшись, произнёс первый, пониже ростом.
  Тот, что был повыше остался за его спиной, будто прячась и это Пескова насторожило.
  Безусловно, происшествие у Кожевни не сделало из Пескова матёрого воина, но и простаком он теперь не казался, стал осторожен, вдумчив, будто кто щёлкнул двумя пальцами, и Витька мгновенно повзрослел. Попросил у завсклада дополнительных четыре магазина с патронами - тот, конечно, ответил обидным отказом, мол, лишних нет и дополнительные это те, что честно добыты в бою, то есть трофейные, вроде скальпа поверженного врага, но главное, что Витька стал смотреть на происходящее совсем другими глазами, трезвыми, лишёнными радужного развесёлого света, превращающего мир вокруг во что-то наивное и беспечное. Пескова вдруг заинтересовала собственная физическая подготовка и выносливость и уже на следующее утро он сделал пробежку, отжался от земли и прокачал пресс, а ещё задался рядом неожиданных вопросов: экстремальное вождение авто и его бронезащищенность и то, как её можно кустарно усилить, чем 'техничка' отличается от 'джихад-мобиля', передвижение бойца на поле боя и оказание первой медицинской помощи - в первую очередь самому себе и, если что, уже после, другим. Ильича такие перемены в Песке удивили не меньше, но красноречивее всех по этому поводу высказался Гулливер. Позывной 'Гулливер' принадлежал Гуляеву Версалю, заместителю погибшего Соломина и теперь новому командиру разведывательной группы:
  - Ебать-копать... - воскликнул он, - ...малой поумнел!
  - Лучше подскажи, где шлем раздобыть? - ответил на это Песков.
  - Зачем тебе?
  - Как зачем?! - возмутился он. - Чтобы от пуль и осколков защитил!
  - От этого он не поможет.
  - А от чего поможет?
  - Дебилом не стать, если, где кукухой вдруг уебёшься! - сказал Версаль со свойственным ему едким сарказмом. - Но, я уже сказал: тебе не поможет!
  ...Витька сместился вправо и, не разглядев второго, спросил:
  - А чего напарник прячется?
  Высокий вышел из-за спины. Удовлетворённый таким действием, Песков поостыл.
  - Егор, - крикнул он, свернув в сторону проёма голову. - Тут двое. Чужие. К тебе, говорят, пришли! Ждёшь кого?
  - Да, жду! Иду, - без вопросов отозвался Егор. - Пусть проходят!
  Только после этого Песков совсем расслабился и отошёл в сторону.
  - Привет, брат, ещё раз, - распахнул Михалыч объятья для Егора. - Вот, знакомься: Серёга, из наших - вэвэшников, нечаянно узнал от меня, что я тебя здесь встретил, вцепился в ногу как бульдог, мол, познакомь-познакомь... Служил срочную в две тысячи первом в отдельном инженерном батальоне, в Чечне воевал, оказалось очень о тебе наслышан. Пришлось с собой взять...
  - Сергей! - представился молодой человек с горящими глазами. - Очень рад знакомству! - протянул он обе руки и потряс ими Егора за левую, чудом не оторвав и её.
  Егор не единожды встречал таких, как Сергей. Они всегда вели себя странно и не совсем адекватно, будто видели перед собой нечто особенное, а не безрукого и безногого калеку, подорвавшегося на фугасе и нечаянно выжившего. В подобных случаях Егор всегда протягивал левую.
  - Егор, - представился Бис в ответ. - Очень рад. Проходите на кухню.
  На кухне Егор разлил по кружкам чай - никто не на чём не настаивал.
  - А ты ничуть не изменился! - сказал Михалыч. - Каким был - сколько уж лет прошло, сразу не сосчитать - таким и остался. А как мы бились на Консервном заводе, помнишь? - спросил он. - Нам тогда было-то по двадцать два-двадцать три года!
  - Да-да... - согласился Егор. - Верно!
  - 'Всех убить, всё отнять, мы рождены для войны', помнишь? - снова спросил Михалыч, мгновенно отправив Егора на десяток лет в прошлое, когда он слышал эти слова крайний раз и на сутки назад, когда произнёс их сам, рассказывая Маше о своей жизни.
  Егор кивнул, соглашаясь.
  - Тринадцать лет назад это было! Можешь представить? Тринадцать лет... - вдруг сказал Егор, будто неожиданно высчитал число, перед которым испытывал специфический страх, и которое помимо того, что шестое простое число и седьмое число Фибоначчи, считалась самым чёрным и неблагодарным, числом адовым, и всего того, что было связано с дьявольским проклятьем и невезением, и черной кошкой, и просыпанной солью, и всеми возможными бедствиями и невзгодами, какие только могли свалиться на голову человека. И если Грозный двухтысячного года остался для Егора адом на Земле, число тринадцать было адом в мире чисел. Но это, только, казалось, на самом деле всё было не так. - Чем занимался всё это время?
  - Да... - отмахнулся Михалыч от вопроса, будто ракеткой для настольного тенниса, отправив на чужую половину стола оранжевый целлулоидный мяч диаметром сорок миллиметров и весом два и семь десятых грамма, перед тем как всё-таки стал рассказывать.
  Из рассказа старого друга Егор узнал, что тот уволился из армии примерно тогда же, когда и он сам, разочаровавшись в том, что она предлагала - такое сложилось у Егора мнение. Михалыч, наверняка, служил бы и дальше, легко мог поступить в военную академию, получить свой разведывательный полк или батальон, стать генералом, - во всяком случае Егора это нисколько бы не удивило, - но он передумал и уволился. И, кажется, Егор знал почему. Оба были своенравными, смелыми, не боялись ответственности, таких лейтенантов в огне чеченской войны закалилось предостаточно - хладнокровных, ловких, быстрых, жёстких и повидавших всякое разное дерьмо. Вот только о краповом берете, которого был заочно лишён, Михалыч умолчал, отмахнувшись, что хватило зелёного. Разведывательного. Которым был награждён ещё в девяносто девятом за операцию в дагестанском селе Карамахи.
  - Да, много полегло славных ребят... - сказал он в конце. - Земля им пухом...
  Он замолчал и было видно, что каждый в своих мыслях увидел и прошёлся среди своих убиенных друзей и каждый вспомнил эту горечь близкой утраты. Но, Бис усопших быстро оставил в покое и вернулся к реальности, криво улыбаясь.
  - Чего ты улыбаешься, брат? - заметил Михалыч.
  - Я давно так никому не радовался, Олег, как тебе! - признался Егор. - Вся жизнь вертанулась на тринадцать лет назад!
  Михалыч сжал губы и растянул их в улыбке.
  - Я тоже рад тебя видеть, брат! - он ткнул кулаком в дружеское плечо. - Ты пиздец как прикольно выглядишь! Как киборг!
  - Ага! - улыбнулся Егор.
  - Не, как андроид, машинно-человеческий гибрид! - подхватил Сергей, почему-то развенчав веселье своим остроумием.
  - А ты чего из отряда ушёл? - сказал Егор, прервав неуютную паузу.
  - Попал в одну ситуацию...
  - Какую?
  - Да, как всегда - сложную! Когда они простыми были?
  - Верно, - согласился Егор. - Но, что всё-таки случилось?
  - Блин, длинная история, брат... Быстро не рассказать... - тяжело вздохнул Михалыч, покачав головой.
  - А так? - Егор сунул руку в холодильник и, не глядя, выудил из него бутылку и всякую закуску, которую успел купить перед приходом Михалыча.
  - Ну, если так... - поёрзал Михалыч на табурете, растерев колени ладонями. - Твои не будут против?
  - Нет.
  - Ладно. Давай. По чуть-чуть?
  Егор достал посуду и разлил по стаканам.
  - Я, если честно, за шесть лет ни разу никому не рассказывал, хоть и помню всё, будто случилось вчера. Почти каждую ночь в мозгах, как кино, в ярких красках крутится... - признался Михалыч, глядя, как Егор орудует руками, нарезая закуски и хлеб. - В общем, осенью восьмого наш отряд вернулся из Осетии. Я тогда уже начальником разведки отряда был. По возвращению дёрнул меня командир и говорит, что один смоленский барыга-депутат сделал ему интересное коммерческое предложение - организовать для его жены на месяц личную охрану. Ну, и конечно, реализовать эту аферу предложил мне: вроде мы из служебной командировки и нам положен двухнедельный реабилитационный отпуск, в счёт которого можно, вроде как отдохнуть и заработать. Я подумал и согласился. Охрану решил организовать двумя группами, по четыре человека - такую численность запросил депутат - выходило, что каждой группе предстояло отработать по две недели. А мне, как старшему все четыре - и в первой, и во второй. Депутат был основательный, махровый барыга из девяностых, плату предлагал значительную, потому в этот блудняк я и сам вписался и ребят потянул, и никого-нибудь из бойцов, а проверенных офицеров. Уж поверь, не зелёных лейтенантов, какими мы были в девяносто девятом. Пацанов нашёл быстро - больно деньги показались лёгкими; группы собирал в основном из холостых, так как работа предлагалась круглосуточная. На первой встрече с депутатом, спросил зачем понадобилась охрана, и тот мне соврал, заявив, что ни каких проблем нет, никаких угроз, ни ничего такого - обычная услуга для обеспеченных людей. И я поверил. После Осетии мозги были не совсем на месте, мы ведь вернулись домой после быстрой и победоносной войны! Барыга представил жену, разместил группу в гостевом доме, выдал ключи от шикарного 'Гелика', стволы мы взяли штатные, патроны - левые. Одним словом, для нас, вернувшихся из Сенаки, с осетино-грузинской войны, - а там мы потрудились на славу, - это дело казалось лёгкой прогулкой... Но, расклад оказался лютый, о чём я узнал, когда уже всё случилось. В общем, выяснилось, что барыга-депутат вёл опасную игру и кинул таких же как он сам бандосов на громадные бабки, ему предложили их вернуть, а чтобы он не сомневался, пригрозили расправой, но не над ним лично, а над теми, кто ему дорог, его близкими. Первой, о ком он сразу подумал, была молодая жена... Была у него ещё бывшая с детьми, но первым делом он забздел почему-то за молодуху. Что тут скажешь? Говорят, секрет семейного счастья в любви - но это давно не секрет! В общем, дальше было только хуже. - Михалыч молча выплеснул водку в рот, будто во чтобы то ни стало требовалось смочить горло. - ...Ни я, никто другой не думал всерьёз, что будет кровь. Никто не думал - а я должен был подумать, но не стал - и она пролилась...
  Егору показалось, что рассказ на этом мог оборваться и он, не сводя глаз с Михалыча, подлил в его стакан, который тот так и не выпустил из рук, рассчитывая, что это сработает, как допинг, и не позволит оторваться истории.
  - И что было дальше? - осторожно, словно крадучись по минному полю, спросил Егор, тем самым выведя друга из глубокой секундной задумчивости, от которой его усталые глаза, вокруг которых залегли мелкие морщинки, странным образом заблестели, будто от слёз.
  - ...Шла третья неделя - уже неделю трудилась вторая группа, - продолжил Михалыч, - сам я, будучи в составе 'четвёрки', в тот день отправился на встречу с командиром по поводу предстоящего завершения или продления нашего 'контракта' с барыгой, а его молодая мамзель пожелала развлечений. По нынешним меркам развлечения её были довольно скромными, одни и те же салоны - одежда, косметолог, маникюр-педикюр, массажист и парикмахер, а в этот раз - ей захотелось в кино. Конечно, за три недели нахождения на территории депутата мы поневоле заподозрили, что тот что-то не договаривает, чего-то страшно боится; ну, знаешь, её ведь сразу заметно - особую разновидность паранойи: без конца бухой, нанял отдельную охрану для жены, почти в двое увеличил личную, старался не покидать дома, отменил все нерабочие встречи, болезненно относился к тому, что охранное агентство нередко меняло согласованный состав бойцов. Что касается Алисы и её желаний - депутат игнорировал. Это я сейчас понимаю: в это время он старался не находиться с ней рядом, на всякий случай. А нормальные кинозалы - что? - все они были в людных торгово-развлекательных центрах. Внезапность желания, полное отсутствие реальной угрозы и неплохая оперативная обстановка не препятствовали походу. Что касается нас - мы же были из спецназа: у каждого за плечами не одна боевая командировка, годы тяжёлых тренировок, специальные навыки. Мы были быстрыми и не глупыми, у нас была отличная реакция. Единственное, чего мы не знали - правил войны и всех подробностей. А дьявол, - как говорят, - в деталях... То, что случилось - целиком и полностью моя вина, плохо сделанная работа начальника разведки, но при этом мы не были говном на лопате. Мы ежедневно вели наблюдение и что-то вроде разведывательно-поисковых мероприятий. Хотя и не выявили за три истекших недели ровным счётом ничего, ни одного 'хвоста', ни одной наблюдательной точки. За всё время изучили все дома в округе, знали - какие из них пустые, какие жилые - депутат жил в фешенебельном коттеджном посёлке под охраной. И всё равно мы почти ежедневно проверяли и охрану и подступы к дому, прочёсывали ближайшую лесополосу и акваторию озера, водные подходы к берегу, часть акватории, отведённую для стоянки яхт и катеров вроде внутренней гавани, искали места возможных лёжек и точек наблюдения, и за всё время не обнаружили ни одной лёжки! За три недели ни одного эксцесса, ни каких приключений. И не полунамёка от барыги о возможной опасности... Но, я не оправдываюсь, я как никто другой знаю, что бывает, когда недорабатываешь на своей должности - жизнь диктует свои законы, свои жестокие правила и все эти разговоры в пользу бедных, - тяжело вздохнул Олег. - Помнишь, в бригаде у нас говорили: слово 'наверное' - слово неудачников; а значит, его употребление мною вполне допустимо. Наверное, поэтому я не углядел в желании молодой женщины ничего предосудительного. Она не имела чётко установленного распорядка, повседневной системности, взбалмошного или капризного характера, и потому ничего препятствующего походу в кинотеатр я не увидел. Тем более, повторюсь, кинозалы - всегда место людное... - Михалыч снова без слов смочил горло содержимым стакана, отломил хлеб и разжевал. - Была ещё одна причина, из-за которой мы все ослепли - она нам всем очень нравилась. Думаю, ни один из нас не был против с ней замутить. Она была прекрасна! Мне до сих пор кажется, что я в жизни не встречал красивее женщины. Как она могла связаться с этим козлом, не понимаю?! С ней было легко... такого умиротворения я не испытывал ни с одним человеком рядом, - он раскрыл глаза во всю величину. - Как тебе объяснить? У меня от неё реально кружилась голова! - сказал он, уводя рассказ совершенно в другую плоскость. - Неоспоримо, парням помоложе было проще, они были шустрее. Я в этом плане - немного тормоз; сентиментальный что ли? А может - все мы вернулись из опасной командировки, - а тут такое дело, - женщина!
  - Ты поешь, Михалыч, чего-нибудь! - предложил Егор. - Хавай, давай!
  - Угу-ага, - сказал он, запихав в рот пару кусков мясной нарезки и жуя, продолжил. - Алиса выбрала фильм 'Заложница', будто так себя ощущала, сеанс был в четырнадцать пятьдесят... Я посмотрел этот фильм пару лет спустя, хотел понять ради чего мы рискнули жизнями - кровавый такой фильмец, не хуже, чем сама жизнь... Там ещё этот стареющий... Шиндлера играл... не помню, как звать. Я не большой поклонник кино, но есть картины, которые смотришь и решаешь - могло такое случиться в реальности или нет... Фильм этот уже неделю крутили, людей не много и вот она здесь, у кинозала. До начала сеанса парни покружили по торгушке, осмотрелись - нет ли хвоста. Купили Алисе попкорн и колу. Пока шла уборка, проверили зал и аварийные выходы. Она без слов принимала всё, что приходилось делать и происходило вокруг неё. Ментальный и вербальный контакт с ней, как с объектом, свершился обыденно и совершенно естественно. В четырнадцать сорок пять все четверо вошли в зал и правильно расселись внутри: Шах с Алисой, Ероха и Марс по краям - слева-справа, выше и ниже - с акцентом на тактическое равновесие; и фильм начался. В четырнадцать пятьдесят пять я получил сообщение на сотовый от Шаха, что всё ровно. Когда я освободился, решил заскочить домой, принять душ, переодеться и к концу фильма подъехать к торгушке, дождаться ребят и увезти их за город. До места мне оставалось минут пятнадцать-двадцать, когда Шах позвонил снова и сказал, что он ранен, что ранение несерьёзное, что они ведут объект через аварийный выход, что посреди фильма в зал зашли трое, сели по углам, огляделись, а поднявшись, открыли огонь, который удалось отразить бронепапкой - специальный бронещит такой, раскладуха с ручкой...
  - Знаю, - кивнул Егор.
  - ...Что нападавших сработали в 'минус', что это были, ни то казахи, ни то калмыки или буряты... или китайцы, - что вообще казалось невероятным, - пацаны в темноте не больно разглядывали. Да и как различить, когда они все на одно лицо?! Что объект в норме, то есть цел... Но, дело приняло неожиданный оборот и им нужна помощь не пацанов из отряда или артиллерийское сопровождение, а что-то гораздо большее, чем помощь командира-бати, может, даже гораздо серьёзнее, вроде помощи дядек с большими погонами. Три трупа - не шутки - для Смоленска это уже война! От начала фильма прошёл час пять минут, минус три минуты на контакт и отход - в этот момент на экране албанцы желали главному герою удачи в поиске какой-то хуйни - я уже говорил, что посмотрел фильм... К машине парни не вернулись, полагая, что та могла быть заминирована и была вероятность попасть в очередную засаду, - тачка была приметная, - с места уехали на попутке: через четыре с половиной минуты были на Крупской, через шесть - на Багратиона, там пересели в трамвай. В городе у нас были... - Михалыч осёкся и пьяно хмыкнул, - ...конечно, только в моём представлении, - две квартиры, которые для этого дела мы рассматривали как конспиративные. Они были в разных частях города: первая находилась на северо-западе Смоленска, а вторая - на юго-востоке; их мы рассматривали как убежище на случай непредвиденных обстоятельств - а так, это были обычные квартиры пацанов. Всё равно все обитали за городом у барыги. Выбрали хату, что была ближе и договорились о встрече там. Когда я подъехал на адрес, машину бросил в соседнем дворе, а сам пошёл пешком, на случай если вдруг за мною хвост. Подхожу к дому, а они во дворе на скамейке в кустах дикой розы сидят, свистят. Думал: наебали черти! А оказалось, в районе детского сада, прям на углу дома, на них налетели ещё двое, которых тоже 'заминусовали', но и Марсу досталось неслабо. Марса Ероха до больнички повёз на попутке, жгута из ремня наложил, чтобы не вытек весь; а Шах с Алисой отправились на квартиру меня дожидаться, чтобы увёз в безопасное место. Уже у подъезда Шах вспомнил, что ключи от хаты - у Марса, а вторые у меня были, - Михалыч рассказывая, вдруг пустился в раздумья. - Откуда двое наёмников прознали, где ждать - понять никак не могу?! Но то, что работали спецы - я убеждён. Как и где узнали? Может, через ментов или выше, или сдали свои? Не верю, что командир мог проговориться, а вот барыга, спасая свою шкуру, пропиздеться мог. Мыслей в такие моменты, сам знаешь... - он зыркнул на Биса, - ...самые разные и много! Короче, я настоял идти на квартиру. К подъезду сунулись - я без ствола, в машине забыл, заебался его таскать, штука неудобная - знаешь; а Шах пустым оказался. Говорит и показывает мне, что покойники на углу в кустах со стволами валяются. Я кивнул, отошёл, оглянулся и вижу, как он её под петли поставил - типа за дверью спрятал и в этот момент открывается железная дверь и ему в упор две пули - я как шёл, блядь, обмер, у меня будто сердце оборвалось и в колени упало, я зажмурился и, конечно, всё понял, а через мгновение ещё выстрел - как решающий, контрольный... я только краем зрения уловил, что ускоглазый коротким и быстрым движением перевёл ствол на Алису. Не было ни криков, ни просьб, ни слёз. Навёл ствол на нежное лицо с красивыми глазами и спустил её в свой ад. Я крепко зажмурился и пошёл, не оглядываясь, прочь, я их бросил...
  Егор был обескуражен, сидел не шелохнувшись, будто окаменел:
  - Как такое возможно... - прошептал он.
  - Да, бля! - тяжело вздохнул Сергей.
  - Возвращаться, чтобы умереть напрасно? - вдумчиво сказал Егор, - ни к кому не обращаясь конкретно, слово спрашивал самого себя и сам же ответил. - Уйти было правильным...
  Михалыч вытер лоб и следом рот тыльной стороной ладони:
  - ...Ероху и Марса нашли в трёх кварталах на светофоре, их 'сработали' прямо в машине вместе с водилой. Я остался один... В тот же вечер я уехал в Москву. Потом узнал, что меня уволили задним числом. По собственному. За два дня до этого. Пацанов тоже - списали задним, как у нас любят: с глаз долой, из сердца вон - исключили из списков, стёрли из жизни! Вот такой он наш хвалёный спецназ - своих не бросает!
  Услышанным Егор был потрясён. В голове никак не укладывались эти ужасные события, пусть и были они давней чужой историей. Всё его нутро, все мысли и чувства сопротивлялись услышанному, и не столько тому, что парней подставили, кинули и предали забвению - к такому Егор давно был готов, а тому как всё-таки с одной стороны нелепо, а с другой - трагично всё вышло, будто своими протезами он мог что-то большее.
  - ...Кстати, - продолжил Михалыч, - в тот же день были жестоко убиты первая жена и двое детей барыги - тринадцати и девяти лет. Их зарезали. Слышал, что при помощи швабры с губкой их кровью выкрасили все стены в квартире. Сто квадратных метров!
  - А-ахуеть! - сказал Сергей. - Для чего?
  - Демонстрация абсолютной жестокости, - пояснил Михалыч.
  - А что с барыгой? - спросил Егор.
  - Его взорвали, - равнодушно и без подробностей добавил он.
  - Хорошо, - сказал Егор. - Иначе, пришлось бы всё бросить здесь и поехать в Смоленск, закончить дело.
  - Не волнуйся, всё сделали как ты любишь! - подыграл он Егору, зная, что тот говорил несерьёзно. - В отряде были неплохие сапёры! Безусловно, не такие как ты!
  С трагической историей наконец было кончено, с вопросом о военной службе старинного друга - тоже. Всё вроде бы в биографии Михалыча встало на свои места. Никаких пробелов, никаких белых пятен. Кроме одного. Но - до него Егор не ещё добрался.
  - Ты так и не женился? - спросил Бис, положившись на интуицию.
  Михалыч выглядел также, как и Егор - собственно, как и многие - не очень ухоженным, но не потому, как могло показаться - хотя и это тоже, что в зоне боевых действий не хватало воды и мыла или потому что на это нет столько времени как обычно, а потому, что утверждают, будто по мужику видно, когда он без женщины. Теперь Егор знал точно, как это выглядит со стороны.
  - Почему же? Женился! - важно заявил Михалыч. - Жили, правда, не долго. Не повезло как тебе! Твоя женщина оказалась сильней и смелее, смогла вытерпеть все испытания какие ей отвела жизнь с офицером-спецназовцем... Моя - так не смогла.
  - Дети есть? - спросил Егор снова.
  - Сын. Санька. А у тебя уже тогда, помню, был ребёнок? Сын, кажется?
  - Сын, - гордо произнёс Егор, - Матвей.
  - Точно! Матвей... - оживился Михалыч. - Выкладывай, в чём секрет - как можно жить вместе так долго?
  - Уже нет... - Признался Бис.
  - Ты посмотри, что происходит, а? - словно спичка вспыхнул Михалыч. - Никому не удаётся удержать семью, а, Егор? Куда мы катимся, брат?
  - А это станет ясно, когда поймем, что нас здесь держит, Олег...
  - Всё правильно! Всё правильно... - повторил он, за четыре слова растратив восторг. - Не удержит в этой жизни то, чего нет. В этой жизни может удержать только то, чем дорожишь. Если этого нет и уже не вернуть, тогда и не удержишь, - грустно сказал Михалыч. - Раньше нас спасало братство; тебя - семья и братство. Если ты разуверился в братстве, у тебя оставалась семья. Если не остаётся и её, держаться не за что. 'Я - дерево без корней', - помню, причитал один старик в Сенаки, стоя на коленях рядом с телом мёртвой жены на руинах разрушенного дома от огня нашей доблестной авиации... или артиллерии... Мне жаль, Егор, очень жаль...
  - Мне тоже, - согласился он.
  Егор вдруг вспомнил с какими мыслями покидал дом, как он закрыл ключом дверь и выбросил его в ливнёвку, прекрасно понимая, что ждёт его и уже ничего не планировал дальше, чем должно было 'это' случиться. С того момента, когда ключи оказались на дне канализации, он уже не принадлежал к тем людям, которые строили планы или о чём-то мечтали. Думать о том, что в другой раз появишься в квартире уже в гробу, чтобы с тобой простились близкие - то ещё занятие.
  - Не помешаю? - в кухню вошёл Медведчук, заполнив собой помещение без остатка.
  - Нет, конечно, - сказал Егор.
  Он представил Игорю нового гостя и, опустив на стол стакан, который держал в руке, дотянулся до чистого, поставив его перед Игорем.
  - Сергей, будь другом, - обратился Игорь к гостю, - щёлкни чайник.
  Он опустился на стул, заглянул в пустой стакан - так, для проформы и, не имея в характере привычки ходить вокруг и около, спросил:
  - А что за задача у вас здесь?
  - Какая у нас задача? - произнёс Михалыч, хитро прищурив один глаз, как поступают, подбирая подходящую ложь для ответа. - Наша задача сделать всё так, чтобы не вызвать международный скандал! - улыбнулся он.
  - Звучит интригующе, - сказал Игорь. - Мне нравятся интриги! - подыграл он, чем сильно удивил Егора, обратившего на него вопросительный взгляд.
  - А мне, если честно - международные скандалы! - признался Михалыч. - Но, если серьёзно - задача у нас одна, - доверительно оглядел он присутствующих, - тут нет секрета! 'Возвращение в родную гавань', слышали? Сценарий тот же: что в Крыму, что на Донбассе!
  - Ну, тогда он не сработал, разве нет? - спросил Игорь. - Может есть резервный, о котором мы не знаем? Интересно узнать, какой он у России для Донбасса, если это, как ты говоришь, не секрет?
  - Не секрет, - подтвердил Михалыч. - Я же сказал: возвращение в родную гавань! При помощи 'вежливой силы'. Это концептуально новая структура для России, как и 'Русский мир'. Она мягче, чем 'мягкая сила', невидимей, чем культурный империализм, которые вовсю подвержены критике... гибче в управлении, никакой бюрократии... Сразу извините, если кого обижу, профессиональнее и боеспособнее чем регулярная армия, и самый важный аспект - её потери не учитываются в официальных отчётах правительства, для них это информационный бронежилет.
  По лицам было видно, и Михалыч отметил это в очередной раз, что понятнее никому не стало.
  - Чего ты как начальник разведки на особом совещании заговорил? - сказал Егор. - Здесь все свои. Докладываешься, будто перед Крышевским... - припомнил Егор начальника штаба бригады, под чьим управлением вместе служили.
  - Нет его больше... Крышевского...
  - Как - нет?
  - А так! Помер он, у людей это обычное дело! Особенно у нас - людей ДСП.
  - Что значит ДСП? - спросил Сергей, стеснительно.
  - Для служебного пользования, - расшифровал Бис.
  - Вот, им и воспользовались, - добавил Михалыч, - как собственно всеми нами... В Ингушетии - подорвался на МОНке.
  - Жаль, отличный был мужик... - холодно сказал Егор с интонацией, с какой обычно говорят люди, которым совершенно безразлично. Но в действительности это было не так. Егор всегда считал Крышевского исключительным и безупречным человеком и офицером, с которым ему когда-либо приходилось сталкиваться в своей жизни. А вот сына его, унаследовавшего и рост и стать, идущего по стопам отца и вбежавшего семимильными шагами по карьерной лестнице чуть ли не до самого верха, минуя низшие офицерские должности благодаря отцу, считал откровенным дерьмом. Виной всему было хорошее материнское воспитание, а если откровенно - отсутствие отцовского: его частое отсутствие дома, дефицит мудрого отцовского напутствия и чувства отцовской руки на плече, а временами и увесистого отцовского подзатыльника. Служил он в дивизии Дзержинского и до Егора доходили нехорошие слухи о нём. Или хорошие - тут как смотреть. Откуда Егор знал про подзатыльник? Однажды, довелось испытать на себе во время штурма Грозного.
  - Выходит, ваши здесь не для военной поддержки? - спросил Медведчук Михалыча.
  - Почему же, и военной в том числе.
  - Так кто они, твои - единомышленники? - спросил Егор, играя со стаканом: захватывая его пальцами протеза, отрывая от поверхности стола и возвращая на прежнее место - захватывая, поднимая, опуская.
  - Инструкторы частной военной компании. Первой в своём роде в Рашке!
  - Давно ты с ними?
  - С прошлого года. В прошлом году по рекомендации попал в состав 'Славянского корпуса'. Тем же летом, в лагере под Латакией прошли боевое слаживание, а в октябре корпус провел первую и последнюю операцию под Аль-Сухной против боевиков Исламского государства. После операции корпус вернули в Москву и распустили, но передовой опыт посчитали положительным. Теперь основной костяк корпуса в 'Брамсе'.
  - Выходит, ты наёмник? - спросил Егор, разочарованно.
  - Не люблю я это слово, братишка! Мы - военные инструкторы частной коммерческой компании, выполняющие специализированные услуги, связанные с охраной нефтяных месторождений и трубопроводов, сопровождением конвоев ООН, международных и государственных корпораций, чей бизнес находится в регионах с нестабильной обстановкой, защитой морских судов в пиратоопасных водах, сбором разведывательной информации, стратегическим планированием, логистикой и консультированием. Но основной хлеб в кормушке - госконтракты.
  - Так значит вы под протекцией государства?
  - А как ты думаешь? - хитро улыбнулся Михалыч. - Если мы проходим подготовку на одном из полигонов Минобороны? Дислоцируемся на территории одной из специальных воинских частей главного разведывательного управления? Конечно, под протекцией! Иначе бы нас уже давно всех распихали по бетонным клеткам, в соответствии с триста пятьдесят девятой статьёй Уголовного кодекса Российской Федерации! Правительство даёт нам работу, и довольно опасную, но - если что оно от нас в миг откажется, где бы мы не были, и заявит, что нас там нет. И это отрицание будет казаться вполне правдоподобным. А то, что ты с пренебрежением произносишь слово, в котором столько же негативного подтекста, сколько в имени Амир ибн аль-Хаттаб, то думаю из-за тех, с кем пришлось воевать в Чечне. Если тебя это успокоит - в составе 'Брамса' много парней из разных спецназов: из наших, из главного разведывательного управления и многих других...
  - Об этом я слышал. Я слышал о 'Брамсе'.
  - Откуда? - удивился Михалыч. - Неужели это тот самый случай, когда слава идёт впереди нас?
  - Верно. Далеко впереди, брат. Братишки из 'Центра' как-то за пивом рассказали, что по телику крутили инфу, будто командиром незаконного военного новообразования является бывший командир 'Руси' полковник Женя Брамусов с позывным 'Брамс', однако проводимая Следственным комитетом проверка переключила их внимание на другого человека.
   - Всё правильно. Командир 'Брамса' - другой человек, тоже полковник запаса, но из второй отдельной бригады ГРУ, участник 'Славянского корпуса', теперь он - командир 'Брамса'. 'Брамс' - позывной его жены, которая была медиком псковской бригады и трагически погибла при падении БТРа с моста через Сунжу в две тысячи втором. Водитель не справился с управлением. Она находилась внутри и утонула. У неё было музыкальное образование по классу фортепиано, а немецкий композитор Иоганна Брамс был её любимым композитором. После этого командир взял её позывной себе. - Закончил Михалыч рассказ.
  - Хорошо платят? - спросил Егор.
  - Не плохо.
  - Заметил, что прилично укомплектованы? Снаряга не дешёвая. По всей видимость обеспечение на довольно высоком уровне?
  - Что ты! Кроме штатного оружия и боеприпасов, всё остальное за свои деньги. Главное, знать где купить.
  - Выходит, платят хорошо?
  - Зависит от должности и специальности.
  - Уверен, должность у тебя хорошая - и сколько?
  - Триста пятьдесят в месяц.
  - Ого! Нормально! За такие деньги умереть не страшно?
  - Умереть вообще не страшно. Это ведь произойдёт быстро. Страшно тем, кому ты дорог. Им-то всю жизнь помнить, как тебя не стало и как они тебя любили.
  - Слышал, вас часто вынуждают делать что-то незаконное?
  - Ты чего, Егор?! - возмутился Михалыч. - Слава богу, ещё ни в одном бесчестном деле не участвовал! Может, я теперь и вагабонд, но - я пока в своём уме и не забыл, что я офицер-спецназовец, воевал за отчизну, бился насмерть и был готов отдать жизнь за друзей. 'Сколько ушло в разведку - столько вернулось', тэ? Да? Правильно говорю?
  - Да, брат! Спецназ - тэ! - сказал Егор.
  - Аминь! - положил конец ритуалу Михалыч.
  Захватив растопыренную пятерню Михалыча кистью протеза, Егор сжал её, пожалев об одном, что не может почувствовать рукопожатие брата по оружию.
  - Мы не имеем права на роздых, брат, а тем более предательство: честь - никому! Помнишь? - улыбнулся Михалыч.
  
  Этой ночью Егор не мог сомкнуть глаз. Лежал в темноте, поблёскивая открытыми глазами в свете не самой тёмной ночи и смотрел в пустоту потолка, будто на нём вот-вот что-то должно было проявиться. Сомкнуть глаз не давали чувства и эмоции от встречи со старым боевым другом и забравшиеся в голову слова.
  'Кажется, это были слова клятвы русского офицера два века назад, - подумал Егор, - по крайней мере слова, что произнёс Михалычем последними: честь - никому'. Душу - богу, сердце - женщине, долг - Отчизне, честь - никому.
  И Егор ворочался с боку на бок и лежал без сна уже второй час к ряду, думая над другими, не упомянутыми старым другом словами, касающиеся сердца и женщине. Ведь его сердце без остатка принадлежало Кате. Егор смотрел в потолок, по которому поплыли образы и видения. Его Катя, оживленная, смеющаяся легкой улыбкой - как же давно он не видел её такой жизнерадостной и счастливой, и всё из-за него с его бесконечным цинизмом и постоянно плохим настроением. Цена, которую платила Катя, за то, что он лишён конечностей, думал Егор, была её красивая нежная улыбка, излучающая счастье. Глаза его были открыты и перед ними появился сын, но не в том возрасте в каком он был теперь, а маленьким, года в два или три - Егор подумал, что никогда точно не помнил, в каком возрасте сына что происходило, ведь его часто не было дома и их встречи были крайне редки, и часто Егору было не до сына, а после тяжёлого ранения, которое сопровождала такая же тяжёлая контузия он помнил далеко не все подробности не только событий которых коснулся подрыв, но и своей прежней жизни и событий после, все они постоянно мешались друг с другом и определить их исходное время он уже не мог, что уже само по себе было ужасно; почему так происходило не мог ответить никто: люди в белых халатах имеющие соответствующую квалификацию объясняли подобные процессы либо примитивным: 'Ну, а что вы хотели? Это же черепно-мозговая травма!', либо банальным: 'Медицине пока что очень мало об этом известно'; Егор помнил только то, что сын был совсем крохой - забавным и с редкими зубами во рту, смешно коверкающим слова, которые хотелось повторять за ним снова и снова, будто это были волшебные заклинания, возвращающие в те времена, когда могло быть всё иначе или можно было почти всё изменить, возвращающие в прошлое. Единственное прошлое, в которое хотелось вернуться.
  'Давай договоримся, ты не будешь расти. Навсегда останешься для меня таким маленьким и замечательным, хорошо? - бывало повторял Егор сыну, который топил шоколадную конфету в крошечном кулачке, как в печи, и безо всякой лжи и лукавства отвечал: халасо!' Что Егор поставил на кон? Что лежало на другой чаше весов? Что положил туда, на другую - против счастья Кати и Матвея? Своё физическое уродство, своих друзей - своих братишек, неотмщённых солдат, брошенных солдат, которые каждую его ночь лежали в кроваво-коричневой пыли под колёсами искорёженного БТРа, там, у изъеденной взрывами фугасов красной кирпичной стены 'Красного молота'? Свой чудовищный цинизм, свою боль и всегда плохое настроение, и пару 'мёртвых' спецназовских девизов, не 'работающих' в мирной жизни? Перед глазами появились другие люди, они парили под потолком его комнаты, заполняя пространство собой, занимая всё свободное место, что казалось, его уже не оставалось даже для Егора: Грек, Чуприс, Ванька Бондаренко, Юра Крутий, Михалыч в зелёном берете с парнями из отряда и Алисой, опрятно одетая Анжела и девицы из 'Донбасс-Палас', хмурый полковник Крышевский, Игорь, обнимающий отца за плечи, надзиратель Аллагов, мать, отец, генерал Рябинин, раненный Зырянов, убитые Сом и Трубач.
  В пять пятьдесят шесть утра, за четыре минуты до сигнала будильника, глаза Егор открылись. Это не было совпадение или случайностью. Так случалось всегда, когда предстояло что-то важное, какое-то дело и опаздывать было нельзя, срабатывали внутренние часы со своим таймером. Он продрал глаза и прислушался к окружающим звукам. Так он тоже поступал постоянно. Медведчук по всем признакам поднялся и, прежде чем занять ванную комнату, включил чайник. Егор через дверь уловил его напряжённое тяжёлое гудение при нагреве, которое продолжалось не меньше минуты, прежде чем превращалось в утробное бурчание воды. Егор бросил взгляд на соседа, Песков крепко спал в своей кровати. В эту минуту раздался резкий и долгий, торопливый стук в дверь. Кто-то очень спешил.
  'Кого принесло в такую рань?' - подумал Егор.
  - Кто? - спросил Медведчук из-за двери.
  - Я, - прозвучал обычный, ничего не проясняющий отзыв, если, конечно, не знать человека по голосу.
  - Кто - я? - уточнил Игорь.
  - Заря!
  Игорь отворил дверь, потирая один глаз костяшкой указательного пальца.
  - Ты чего, блин, ни свет, ни заря?
  - Я ж Заря! - протянул Зырянов руку, переступив порог, он был чрезмерно бодрым для недавно раненного и с живым юмором для столь раннего утра.
  - А... Ну, да... Точно. Ты с больнички сбежал? - удивился Игорь спросонья, протянув свою.
  - Ага, - крепко пожав руку, Зырянов выпустил ладонь Медведя, сунул руку в карман и вынул пистолет.
  - Где Кибо? - спросил он, решительно продвигаясь по квартире.
  - Заря, ты чего?! - тревожно сказал Медведчук и, проводив взглядом и упустив момент, когда в руке Зырянова мелькнул пистолет, двинулся следом. - Заря, не надо! Стой!
  - Я так решил! - ответил Заря, не уступая.
  Егор лежал с открытыми глазами и прислушивался к чужим голосам, до конца не понимая, что происходит, поглядывая на окно, оттопырив лучшее своё ухо на источник шума. Дверь небрежно распахнулась и в створе возник Зырянов, согнутой в локте рукой он сжимал пистолет, направленный Егору в лицо.
Оценка: 8.41*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019