Okopka.ru Окопная проза
Калашников Захарий
Пк: Уцелевший. Глава третья

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения] [Рекламодателю] [Контакты]
Оценка: 9.89*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Почему мы здесь, на войне, так счастливы? Потому что однажды ослепли и счастье другого не увидели! Кто-то никак не устроится в жизни, кто-то не может в работе, а кто и вовсе - в этой вселенной. Кому-то счастливой семьи не удалось построить, а кому-то это счастье не удалось разглядеть за войной. И вот - мы здесь!
  ПК: УЦЕЛЕВШИЙ
  ЗАХАРИЙ КАЛАШНИКОВ
  
  ...взрывом Егору оторвало правую руку.
  Взрывом ранее - правую ногу. После промедола Бис
  не чувствовал ни тела, ни боли, только песок на зубах,
  который скрипел в голове.
  
  ГЛАВА ПЕРВАЯ
  ГЛАВА ВТОРАЯ
  
  
  ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  
  Скрестив за спиной руки, Ходарёнок мрачно выхаживал по кабинету в молчаливом сопении присутствующих ротных командиров с глазами полными тревоги и общего непонимания обстановки.
  - По данным разведки... - начал он, - ...сегодня утром мобильная группа семьдесят девятой аэромобильной бригады ВСУ с наскока пыталась занять высоту двести семьдесят семь. Атака противника захлебнулась, напоровшись на полевую оборону, но будь их больше - мы столкнулись бы с серьезными проблемами! Возможно, это только передовая группа, основные силы - ещё на подходе... В связи с этим, приказываю: в кратчайшие сроки провести мероприятия по организации и усилению полноценной обороны кургана, в том числе в Снежном и Дмитровке... взять под контроль мосты через Миус и Крынку в Зугрэсе. Помимо поставленных прежде задач и мероприятий, Игорь, - обратился Ходарёнок к Медведчуку, - выдели две разведгруппы на следующие направления: первое - мобильной группы десантников, ушедших на Мариновку и второе - на подступах к кургану. Артиллерия 'нулевого километра' уже привязана к высоте?
  - Так точно, - хмуро доложил Иван Блажко с позывным 'Урал'.
  - Иван, надо перебросить на курган пару зенитных установок...
  - Сделаем, - тихо согласился он.
  - А 'малая горка' под 'артой', или голая?
  - Обе горки привязаны, командир, - поднял он голову. - Надо будет - до самого Днепра 'арту' привяжем!
  - Отлично, - призадумался комбат. - Другие мероприятия доведу после рекогносцировки. Собираться уже не будем, дополнительные распоряжения пройдут по радио! Больше не держу, все свободны. Кроме, Кулёмина...
   Медведчук поднял руку над головой, напомнив о своём деле.
  - ...Медведчука и Абулайсов. - заметив, вспомнил комбат. - Глеб, одну минуту - быстро уладим вопрос, - сказал он. - Игорь, что у тебя!
  - Бис Егор: хочу забрать к себе, прошу разрешения. Иса, не возражаешь?
  Абулайсов распрямился на стуле.
  - Не возражаю, забирай! Мне калека с самого начала не был нужен!
  - Погоди, Иса, не горячись! - остудил комбат. - Помнится: он у тебя непросто так?
  - Непросто, и что? Мне нет нужды в нём. Нет пользы, кроме внутреннего раздора. Он уже нажил врагов... Завтра же забирай!
  - Командир, не возражаешь? - отвернулся Медведчук к комбату. - У меня есть интересная придумка по его профилю в свете последних событий.
  - Игорь, а тебя я просил проверить его... Что скажешь?
  - Проверили, командир... - неудобный момент смутил Игоря: задача была из давних, - доложить особо нечего: учился, служил, подорвался... Правда, есть один нюанс, доложусь отдельно!
  - Ясно. Как использовать хочешь?
  - Минирование...
  - Принял. Забирай. - Ходарёнок поднялся. - Идём, Глеб... Игорь, давай-ка тоже с нами. Выезд через пять минут!
  - Не возражаете: Биса тогда заберу сразу? Может понадобиться на кургане... Иса?
  - Он с утра по заданию Джамалдаева работает... Нет его в батальоне.
  - Ладно. Завтра, значит завтра...
  
  Этим утром, но часом ранее, Текуев с позывным 'Пепел' на построение не явился.
  - Где Пепел? - спросил Бис Голиафа.
  - Развеяли... по ветру! - с удовольствием сказал Дзилихов и сделался абсолютно довольным собой. - Сейчас Берг будет, - добавил он в конце.
  Бис заметно напрягся, успев за время позабыть и, сделав равнодушный вид, спросил:
  - И где он?
  - Задерживается...
  Кобергкаев не торопился и появился позже остальных заметной издали походкой, будто нёс на плечах мешок картошки неудобно упирающийся в затылок, над которой посмеивались.
  Вообще, пришлый люд на Донбассе был на редкость едким, - поговаривали: такова особенность этой публики, - для них юмор жизнь не продлял, а скорее успокаивал оголённый нерв. По такому случаю, зло шутили и смеялись все на до всеми и даже друг над другом.
  - Ну, и рожа у тебя, брат... Ох, и рожа... - раскрестив руки, словно две дубины, процедил сквозь зубы Голиаф. - ...страшно смешная, как у алкаша! Людям тебя показывать категорически нельзя, будут бояться, что покусать можешь!
  Егор улыбнулся одним ртом, едва заметной улыбкой, которую даже если б заметили вряд ли таковой признали.
  Физиономия Кобергкаева отмеченная свежим шрамом стала грубее и ещё сохраняла умеренную отёчность и синюшную желтизну, но Егор смотрел в неё глубоко и спокойно, даже немного забавляясь, зная - это скоро пройдёт.
  В упор не замечая Биса, Берг со знанием дела проверил рабочее место: влез под капот, дважды пнул левое переднее колесо - не вполне понятно на что рассчитывая - и, наконец, усевшись за руль, впервые взглянул на того через зеркало. Бросив косой плотоядный взгляд и пригладив пятернёй шевелюру, беззлобно цыкнул на отражение, - но, будто всё-таки на Егора, - огладил неопрятную бороду и завёл двигатель. Егор всё помышлял, какой будет теперешняя вражда с Кобергкаевым и ничего не придумал.
  Несколько часов группа кружила по городу, останавливаясь у торговых площадей, по большей части, крупных городских рынков, задерживаясь совсем ненадолго. Заглядываясь по сторонам, Егор любовался зелёными улицами с приметными зданиями и сооружениями городских достопримечательностей, которые - сделал собственный выбор Егор по принципу увиденных разрушений в чеченском Грозном - украинская армия наверняка предпочтёт для точечных ударов артиллерии и авиации в грядущей войне: 'Донбасс-Арена' на Челюскинцев - Егор даже представил врезающийся в зелёный газон поля снаряд или авиабомбу, от которой останется зиять чёрный беззубый рот воронки; дворец молодежи 'Юность' - несомненно с Кобзоном вместе - ну, какая юность без песни 'о тревожной молодости'; Свято-Воскресенский храм и труженик-шахтёр на площади - фашисты, как всегда, придут убивать и тело и веру; бизнес-центр 'Северный' - напомнивший Егору 'семейку' знаменитых сталинских высоток в Москве - но, с приставленным стражем 'северных ворот' земли русской великим князем киевским Невским, правнуком половецкого хана Котяна.
  ...Так бы и смотрел Егор с горькой тоской по сторонам, если бы Кобергкаев сердито не рванул машину вперёд.
  - Это она?! А?! Точно - она; её номер! Попалась, сучка! - завопил он как умалишённый. - В этот раз - не уйдёт! - грубо перестроился он в левый ряд. - Тебе не уйти, шлюха!
  - Эй, Маир, аккуратнее... - возразил Тутыр с удивительно спокойным лицом, на котором только на секунду глаза выдали тревогу, но с таким глубоким опозданием, словно он только сейчас заметил происходящее.
  Бис не понимал, что происходит, кроме того, что Кобергкаев преследовал машину, водитель которой не сразу, но догадался о погоне. Город понёсся за окном в таком темпе, что казалось, вот - только что за окном мелькали дома, машины, сочные деревья, а через минуту асфальт отошёл от колёс и в окне почудились - синее небо и слоистые облака. Бис не знал, что и думать, хватался за всё, что помогало справляться с крутыми манёврами Берга. Хоть какую-то мысль относительно происходящего пытался додумать до конца, но единственное, что смог - заметил на пути дорожный указатель на аэропорт Прокофьева - прямо; Мариуполь, Киев, Красноармейск - налево...
  Кобергкаев в крутом пике зашёл в поворот, не прекращая погони.
  Уже в пригороде, преследуемая машина свернула в посёлок и загнала себя в тупик, в окруженье высоких каменных заборов и дорогих кованных ворот. Берг не раздумывая, выскочил из машины и, вскинув автомат, бросился за водителем. Голиаф последовал за ним, но с другой стороны. Только Тутыр сладко закурил белозубым ртом почему-то уверенный в благоприятном исходе.
  Водителем оказался мужчина лет сорока, в костюме и при галстуке. Он был один, вооружён не был, сопротивления не оказывал. Оказавшись на земле, неуклюже повалился лицом вниз, как если бы его силой сбили с ног. Берг не разборчиво что-то заорал лежачему в затылок и произвёл выстрел. Егор неожиданно для самого себя зажмурился.
  ...Пуля прошла плечо беглеца на вылет. Водителя иномарки, истекающего кровью и слабеющего сознанием, Кобергкаев приволок к колесу, первую помощь оказывать не стал. Нервно с характерным акцентом Бис представил Берга: что ещё за первая помощь?.. никогда не слышал о такой!..
  - Одевай браслеты! Живо! - крикнул Берг Бису, швырнув к ногам пленника наручники и удерживая на прицеле человека вне сознания.
  По пути, ещё сомневаясь - стоит ли повиноваться - Егор сделал шаг, потянувшись за браслетами и больше уже не видел ничего, ничего не чувствовал - солнце закатилось куда-то под ноги или даже немного дальше - Егору потом казалось, что это он хорошо запомнил. Всё вокруг потускнело, лёгкие под самый щитовидный хрящ заполнила сырость, какую ощущаешь спустившись в подвал, где кипяток из сопливых стыков труб или вентиля капает на полу сваренную крысу или когда бьют склянку с нашатырём - не рядом, где-то там: пахло слабо и дыхание не перешибало. Через минуту, так казалось Егору, он нашёл в себе силы чуть приподнять голову, определив по собственному виду, что приволочен к преследуемой машине - пыльный и абсолютно бесполезный, как пальто в середине июня. Подстреленный водитель сидел справа с понурой до самой груди головой. Собственная - тоже соображала тяжело и болела, казалось, даже от собственных мыслей, но Егор смог её ощупать, обнаружив за ухом большую гематому, болезненную шишку, осознав минуту спустя, что был потрясён ударом по голове. Пистолета в кармане не было. Удержать в голове мысли не получалось, Егору хотелось уснуть сном, какой иногда называют, мертвецким. Сквозь всполохи света к нему пробивались голоса, но как не напрягался, он ничего понять не смог. В следующую минуту, его заволокли туда, где солнца было поменьше, он почувствовал это через тяжёлые неподъемные веки. Правой руки не было, вернее, протез её болтался отдельно от тела, где-то в рукаве. В темных глазах, в которых уже не кружили, как назойливые мухи, белые светлячки, он узнал, наконец, голос Берга.
  - Вай, какой мотор! - вопил тот.
  Егор подумал о нём с неприязнью, с трудом разлепив оба глаза и свыкаясь с ярким светом.
  - Ну?! Как тебе тачка?! - восхищался Берг всем к чему мог поочерёдно прикоснуться руками - салонное зеркало заднего обзора, которое покрутил и в котором разглядел полуживого Биса, панель управления мультимедийной системой, кнопки климат-контроля, рычаг автоматической коробки переключения передач, и дальше - по кругу. - Немецкая! Эй, ты, бес... - запнулся Берг, но обидно цепляться к Бису не стал, словно побоялся спугнуть радость; Егор воспрял одним глазом, - ...как там тебя теперь? Смотри, как твой протез!.. У меня теперь тоже - 'мерс'! А?!
  Егор прикрыл глаз, никак не разделив восторга. Тутыра в машине не было.
  - Алан, ну, как тачка?!
  - Огонь, брат! - согласился Голиаф.
  Егор сопротивлялся, из головы никак не уходила сонливость и последнее, что запомнил - об этом ещё напоминали сгустки крови на внешнем зеркале, они успели потемнеть, но от этого менее очевидными не стали - в человека гражданского, безоружного, стреляли. Егор быстро догадался, что теперь передвигался на чужом автомобиле, после чего впал в забытье. Маленький, трясущийся на ухабах, мир на миг сузился до точки.
  ...Кобергкаев вылез из машины почему-то с окровавленной головой, сломанное левое ухо было оторвано и странным образом висело на шее, казалось, на мочке. Левый глаз заплыл, на щеке имелись два глубоких пореза.
  - Нихуя! - сказал он жизнеутверждающе и твёрдо. - Мы завтра им покажем! - он покачнулся и из его носа вытекла тонкой струйкой кровь прямо на грудь...
  Егор очнулся уже в батальоне, по-прежнему на заднем сидении 'мерса' от того, что кто-то, как раненная птица, колотился в спинку из багажника и даже скулил как-то по-птичьи, совсем не как человек или зверь. Он мало что помнил; отчётливо - только то, что должен был закрыть на ком-то наручники и мерседес, в котором обнаружил себя. Голова раскалывалась от жуткой боли и Егор с трудом выскребся наружу.
  
  На следующий день Биса в состав группы не назначили. Оставили в роте, что оказалось весьма кстати. Ни Джамалдаев, ни Абулайсов это решение прокомментировать не смогли.
  - Терпи... - сказал Сулим.
  - Жди... - сказал Иса.
  Ни один из двух ответов не был исчерпывающим и не объяснял Егору, чего именно предстояло терпеливо дожидаться. Пожалуй, впервые за короткое время не стало занятия, кроме разных дурных мыслей.
  'Как бы не дождаться чего... - подумал он, о чём думал не один раз. - Вариантов - немного: красиво пригнувшись отсюда сбежать... - бросил он взгляд за спину, - ...или, положиться во всём на судьбу и изо всех сил принять её?'
  В расположении оставались те, кто по-хозяйски смеялись, что-то выясняя на тарабарском, лёжа на дежурных кроватях. Бис сидел на своей, сам ни свой, скинув искусственную ногу.
  - Привет, Егор, - Песков появился тихо, без восхитительного 'салюта' с каким часто появлялся. - Как ты? - поинтересовался он.
  - Привет... - поднял Егор голову. - Ты как здесь? - спросил он в ответ, не отрываясь от дела.
  - Проездом. Комбату от ротного пакет вёз... Чем занят?
  - Зарядкой, - сказал Егор.
  - А?! Это теперь так называется? - не стал заглядывать Песков через плечо. - Может в город сгоняем? Нормально пожрём где-нибудь? Есть время?
  Егор минуту сосредоточено массировал культю и медленно так обрадовался, будто ему пружину механического завода накрутили до улыбки или даже сильнее - до счастья.
  - А, давай! - согласился он. - Мне бы позвонить ещё?
  - Не проблема, позвонишь! - не меньше Биса обрадовался Песков. - Искать не станут?
  - Ну, до сих пор не искали? - смело высказался Егор.
  - Тогда - идём?
  - Время дашь - протез приладить? - глянул Егор на Витьку, потянувшись за 'ногой'.
  - Давай-давай, конечно! - улыбнулся тот. - Я со стороны вообще о другом подумал!
  - О чём?
  - Что ты того...
  - Чего - того? - не догадался Егор.
  - Лысого гоняешь! - ребячился Песок, показывая снующую вперёд и назад руку.
  - Ты, Виктор, правда дурак? - сказал Егор таким тоном, каким ни разу к Пескову не обращался.
  - Не, ну, а что такого? Я всё понимаю: надо дух переводить? Пар спускать! Если не так - давление заработаешь! У нас, мужиков, на это всего одна форсунка... А что? Врачи говорят: нет ничего постыдного, только польза одна! - оправдывался Песков. - А как моряки без женщин? Сначала придумали себе, что женщина на корабле к несчастью, а потом - сами... а так бы взяли одну-две и ходили бы, как в наряд, по графику! Не, ну, а что делать, когда гудит там как ветер в трубе? Терпеть, что ли - до звёзд в глазах? У меня - когда так... я вообще ни о чём другом думать не могу, всё одно на уме будет!
  - Вить, моряки потому и придумали, что к беде, чтобы ещё большего несчастья избежать, - сказал Бис.
  - Ну, понятно-понятно, - виновато заговорил Песков, как если бы сам был застукан.
  - Ты присядь, подожди минутку, пока я собираюсь...
  Виктор сел напротив и внимательно следил за руками Егора, пока тот соединялся с бионогой, будто готовился быть санитаром. Морщился, не замечая себя, как если бы съел несъедобное и его вот-вот стошнит.
  - Готово! - поднялся Бис, застёгивая китель.
  - Слава богу! - признался Песков. - Мне чуть плохо не стало!
  - Я видел...
  Оба в голос рассмеялись.
  - Эй, Кибо, ебальники завалили!
  Оба, также в миг, умолкли. Будто за окном бабахнуло и все прислушались: где, и будет ли ещё?
  - Это он нам? - прошептал Песок удивлённо.
  - Это он мне, идём, - сказал Бис. - 'Кибо', это мой позывной.
  Забравшись в машину Виктор открутил оба окна.
  - Сейчас артиллерия частенько работает, так что я теперь даже музыку не включаю, чтобы слышать, что вокруг. И не пристёгивайся, - проинструктировал он, - чтобы в случае чего быстро выбраться...
  Егор кивнул, не возражая.
  - Как тебе город? - спросил Песков, оказавшись на широкой улице.
  Егор на секунду стушевался, почему-то сначала пожав плечами:
  - Похож на курортный в межсезонье... Но, иногда напоминает аккуратное кладбище - цветы, памятники, тишина... из посетителей - старики и вояки...
  - Это ты точно подметил! Но людей осталось много, ты это зря... Люди здесь - главное! Гражданские здесь - своего рода вариант сопротивления! Какой был бы смысл защищать пустой город без людей?
  - Согласен, - кивнул Бис приятно удивлённый таким взрослым взвешенным заключением. - Давай только сразу на почту, позвонить надо срочно домой...
  - Какую ещё почту?! Держи! - протянул Песков мобильник. - Сейчас станцию вай-фая найдем, чтобы сигнал был нормальный - отсюда только так звонить можно, пока без всяких префиксных кодов! Набирай пока номер!
  Егор без труда, на память, набрал номер телефона. В действительности, номеров, которые Егор помнил было два - Катин и генерала Рябинина. Знал их на память - тренировал её таким образом. Записывать два десятка последовательных цифр присвоенных абоненту в специальную книжку или блокнот не было никакого смысла. К тому же, Егор давно не пользовался мобильником - звонил редко, из таксофонов, да, и кому было звонить - даже разволновался, когда услышал в трубке стон длинных гудков; вышел на улицу.
  - Здравия желаю, товарищ генерал! - почти шепотом произнёс он. - Это я - Егор!
  - Егор, дорогой, ты?! Ну, слава богу, жив, бесов сын! - несознательно сказал Рябинин, как иной раз отзывался о нём ещё в штабе группировки войск, в Ханкале, распрямляясь над оперативной картой. - Какого чёрта, не на связи! Опять за старое - режим радиомолчания соблюдаешь?! Сейчас - мобильники у всех под рукой! Тебе он на кой чёрт?! Селфи делать?!
  - Не завёл ещё мобильника, Владимир Лукич, - стал оправдываться Егор. - Звоню с чужого... Не было возможности завести...
  - Ладно... - закончил наконец Рябинин тираду, - ...извини! Наверняка, времени у тебя мало. Говори: где ты? как устроился? какая помощь нужна? Рассказывай! У вас уже война вовсю? Или опять брешут в телевизоре?..
  - Да, какая война, Владимир Лукич?! Зачатки нового феодального строя... Устроился нормально, в батальоне 'Восток' я...
  - В чеченском?!
  - Нет, батальон местный...
  - Кто комбат?
  - Ходарёнок командует... Нормально всё, товарищ генерал!
  - Нормально? - повторил генерал. - Помощь требуется?
  - Нет, спасибо! Звоню - отметиться, что всё в порядке.
  - Ну, хорошо! Будь на связи, пожалуйста, понял? И, давай, береги себя!
  - Понял, товарищ генерал, - сказал Егор напоследок.
  Он стряхнул телефонной трубкой, точно сбросил звонок. На сердце стало теплее и спокойнее, будто поговорил с матерью и отцом, о которых боялся думать и потому не звонил, чтобы не беспокоить уже пожилых стариков. Катя никогда не переставала поддерживать с ними связь, даже после расставания с Егором, и - он был уверен, что - так было лучше.
  Егор вернулся в машину с угасающей улыбкой на лице.
  - Дозвонился? - спросил Виктор, заметив на лице радость.
  - Дозвонился.
  - Отлично. Теперь пожрём?
  - Пожрём.
  Они сели в ближайшем кафе, сразу заказали чаю, и попросили меню.
  - Егор, давно хотел спросить... - имея тайный страх оказаться таким, как Егор, ввиду ухудшения военно-политической ситуации на Донбассе и соглашаясь со сложившимся почти за сорок лет локальных войн стереотипом: 'пусть лучше сразу убьют', Виктор поинтересовался, - ...тяжело жить на протезах? Танцевать на них, правда, можно, как лётчик из фильма, Мересьев?
  - Ты про 'Повесть о... человеке? - уточнил Егор.
  - Да, про неё... Мог он так в жизни? Танцевать там... управлять самолётом?
  - Вопрос, конечно, интересный, требующий отдельного исследования, - пожал плечами Егор с тем важным и вдумчивым видом, с каким говорят о серьёзных научных трудах. - Это, вроде, правдивая история... И всё же, чёрт его знает, что можно было и чего нельзя на протезах прошлого века?..
  Пескову представилось, что вся эта история с исследованием - про сморщенных академиков РАН в залатанных на локтях истлевших пиджаках:
  'Хотя... - всего на мгновение согласился он, - это уже не элитарный клуб почтенных старцев: учёных нет, открытий - ноль, прорывов - тоже. Туда заехали чиновники в костюмах на крутых иномарках - плагиатят, покупают и продают академические звания, земли и здания... Министры, губернаторы, депутаты Госдумы без ученой степени - редкостью советской эпохи... правда, чтобы дербанить наследие Академии ученым быть не обязательно...'
  Виктор поморщился на себя и беспорядок своих мыслей, и уставился на Егора. Ему нравилось, что Егор разговаривает с ним всё-таки как с равным и очень редко с высока, откуда-то из возраста отца и деда, пусть и был старше. Бис упрямо не заводил разговоров о прошлом, агрессивно разделив жизнь на 'до' и 'после' подрыва. Впрочем о жизни с протезами рассказывал, куда охотнее и даже с удовольствием, чем о жизни до них, во всяком случае так казалось, словно он не желал ничего помнить или обсуждать, кроме, разве что о праведности войн, будто была в этом какая-то особая философия. Виктор не спорил, просто не хотел разбираться и понимать этого философского дерьма, для себя сразу решив: Бис так считает - и пусть. По нынешнему положению Пескову хватало нравоучений Ильича - основного водителя Медведчука, который в силу возраста и местами скверного характера в одностороннем порядке взял над юным Витькой шефство. Витька без особого напряжения сносил эти бесплодные усилия старика и только посмеивался над ним.
  - ...Мой первый протез был с коленным модулем - тупо сгибающейся палкой с шарниром. - Начал рассказ Егор без особой благодарности и мягкой памяти о нём. - Протез был лёгким, и это, пожалуй, был его главный минус. Думаю, он был легче оторванной ноги... Принцип ходьбы был прост, как всё гениальное - 'выкидываешь' протез вперёд, ставишь на пятку, переносишь на него вес тела, шагаешь здоровой ногой, и так дальше... Правда, на нём я без конца падал, а это - то ещё зрелище, и - так себе удовольствие!
  - Сильно 'палка' отличался от нынешнего? - поспешил спросить Виктор.
  - Безусловно! - отхлебнул Егор чаю. - Я когда на этот уверенно встал, думал, с размаху могу обвалить угол дома - зацепи его плечом! О, какую силу ощущал! Но, спуск и подъем по лестнице - это основа различий. Можно, конечно, подниматься и спускаться приставным шагом с сохранной ноги, как учат на любом протезе. На первом, при спуске сначала ставился протез, а затем здоровая нога, а при подъеме - наоборот... Конечно, это прошлый век! - махнул Егор рукой. - Другое дело, с модулем бионическим: внешний источник питания, три с лишним килограмма, надёжный, уверенный, устойчивый... электронный! - чуть ли не по слогам с удовольствием произнёс Егор. - За семь лет на 'сгибающейся палке' я почти привык ходить как пират Карибского моря. Мозг считал, что ходить можно только так, не иначе, и я уже не мог вспомнить, как ходят обычные люди. Первые шаги на бионическом - мне дались трудно, как годовалому. Принцип ходьбы отличался от прежнего кардинально. Протез уже ненужно было ставить на пятку и строго следить за этим. Ставился на ступню с едва заметным углом, полным переносом веса на него, дальше - шаг здоровой и толчок от земли пальцами протез. Вот, и вся любовь!.. Помню, через двадцать минут я уже ходил по залу без посторонней помощи. Но сложности, как уже говорил - в подъёме и спуске по лестнице, в особенности, когда мозг не доверяет протезу. Чтобы спускаться переменным шагом, как это делаешь ты на родных ногах... - Егор невольно стал изображать руками ноги, те ведь были в аналогичных условиях, - ...нужно пяткой встать на край ступеньки, за счёт веса согнуть протез в колене и в этот момент здоровой ногой шагнуть вниз. Колено держит всё тело и не даёт упасть. С подъемом немного сложнее: перед ступенью нужно протезом взмахнуть назад, - как бык копытом, - протез сгибается, в этот момент заносишь его на ступень. Коленный модуль фиксируется в таком положении, помогая подняться и разогнуться, вместе с постановкой здоровой ноги выше... Сейчас спуски и подъёмы по лестнице, прогулки в горах и в лесу для меня не проблема, обхожусь без поддержки, если только не слишком крутой склон...
  - Как ты всё вытерпел? - с сочувствием в голосе сказал Песков. - Это же пиздецки тяжело и, наверняка, больно?!
  - Первые года два я практически не вылезал из госпиталей, если б не они, я бы убил себя гораздо раньше. Может быть, сразу, как только окреп. Но, потом смерился, привык, нашёлся смысл - уцепился за жену, как за спасительный круг, которую гнал от себя в надежде, что уйдёт, а она осталась. Как-то договорились, что попробуем жить вместе - ради сына. Последующие пять-семь лет я жил вполне активной жизнью: перевёлся в Москву, продолжил служить в спецназе, старался не отставать от братишек, занимался спортом, домашними делами, сыном... - Егор замолк, словно вспомнив что-то тяжёлое, осёкся, будто обжёгся кипятком, глотнул остывшего чаю, - вместе с этим, часто пил, думал, так притупить боль, жалел себя, требовал жалости к себе у жены, попусту изводил её и сына, до тех пор, пока они от меня не ушли... Ведь это не вся беда целиком - когда ты с протезом... даже с протезами ты всё равно - без ноги и руки: да - вернулся, да - с войны, да - едва выжил, чудом уцелел, но, можно ли назвать это целым? - выставил Егор протез. - Беда остаётся в тебе, она никуда не уходит... Она не заметна, её не видно сразу, если ты не живёшь с человеком бок о бок, потому что она здесь... - он поднёс искусственный палец к виску, - ...в голове. Со мной всегда это чувство, что я умер там - в чёртовой воронке... Я этот подрыв внутри себя чувствую как живёт, а сам я - умер... Когда живешь с руками и ногами как устроено, привык и думаешь - так будет всегда и вдруг жизнь без жалости забирает у тебя ногу или руку - так не хочется расставаться со всем этим... Это ведь очень трудно - бороться каждый день со всем миром, с самим собой, с тем, что невозможно делать без руки или ноги... или - без того и другого сразу.
  - Блядь, мне этого даже не представить! - сказал Виктор проникновенно.
  Егору вдруг померещилось, будто он тянет Пескова взашей в воронку своей катастрофы.
  - Сейчас же ты в норме! - жизнеутверждающе заявил Песок. - Смотришься - супер прикольно! Ты же выбрался?
  - Нет, Вить, не выбрался. Я оказался слабаком, не смог удержать эту силу. Я растратил её на поиски загадочного тумблера, который, рассчитывал, разом отключит глубокое чувство безысходности и крушение прежней жизни... Но, никакого тумблера не оказалось и дело было ни в нём...
  - В чём тогда?
  - В семье, - сказал Егор с горечью. - В семье: в жене и сыне; моя сила была в них с самого начала. Я пренебрёг этой силой. Я её попросту проебал!
  - Где они теперь? - осторожно спросил Витька, чувствуя, что ступает на чужую запретную территорию.
  - В Москве... - сказал Егор.
  - Так чего ты уехал от них?
  - Мы уже два года не вместе, - сказал Егор, потеряв голос и закашлявшись как старик прокуренным горлом.
  - А хотел бы? - прицепился Витька.
  - Больше жизни... - признался Бис так жалостливо, что Песков, какое-то время назад ощутив излучаемую человеком напротив магическую силу при одном только упоминании о спецназе, вдруг увидел его ничтожность и уязвимость, будто выданная авансом ценность была вручена зазря и теперь он, Виктор, может совершенно законно и обоснованно забрать её, лишить этого права и даже справиться с эти жалким калекой-спецназовцем одной левой.
  Так случается часто, что молодые люди, вроде Пескова, не всегда со зла, а в силу возраста и характера, неспособны иначе дифференцировать себя с обществом, кроме как установив свою собственную уникальность исключительно по факту вероятного доминирования или физического превосходства над другими, проще говоря, при помощи кулаков. Как и многие, Виктор Песков допускал это несознательно.
  - Так чего ты тут! - понизив голос, сказал Витька, будто злясь.
  - Уже поздно... Слишком долго я не считался с ними, считая семьёй спецназ: 'Это моя семья! - говорил я. - Другой семьи не будет!' - так я думал. Знал, ведь, что прекрасно спецназ обойдётся без меня... и боялся, что я без него - нет. Весь смысл моей кропотливой борьбы тогда заключался в службе в спецназе, в поддержке братишек, в преодолении себя ради того, чтобы вновь оказаться с ними на войне. А для чего мне это было нужно - я ответить не мог... Однажды в госпиталь приехала женщина, звали её - Мэри Бушуева. Солдатики, за её кукольный вид и немного угловатую походку, прозвали - Мэри Поппинс. Выглядела потрясающе, не хватало только шляпы и зонтика, чтобы летать. Она была первой и, наверное, до сих пор остаётся единственной женщиной в стране покорившей знаменитый Нью-Йоркский марафон... Помню: март, в Москве еще лежал снег, а в коридоре главного военного госпиталя Бурденко, какая-то женщина вкусно так рассказывает, что в Зугдиди, - это в Грузии, - уже вовсю цветут цветы и мандарины... Я тогда, лежал в палате, а у меня в голове запах цветущих мандариновых деревьев стоял - так она вкусно рассказывала. Она могла без конца говорить о Грузии, о тамошних людях, их жизни, о грузинском гостеприимстве, ну, как любой о родной любимой земле... Ты когда-нибудь был в Грузии?
  - Нет, никогда, - покрутил головой Песков.
  - Я тоже... Тогда - у меня по Грузии слюни текли, как хотелось там оказаться, а с августа восьмого совсем перестал думать, какая-то вина появилась необъяснимая... Мэри была без одной ноги - правой - ещё в детстве на каком-то семейном празднике к ним во двор залетел грузовик и придавил её к дому - ногу отрезали; но я в жизни не встречал более счастливого и жизнерадостного человека. Она как живая розетка заряжала меня энергией, правда, ненадолго. После - всё равно возвращалась моя тянучая тоска... Обо всём она говорила такими простыми словами и я никак не мог взять в толк, как она это делала. О своей безграничной радости говорила: '...я не умная женщина, поэтому мне всё легко в жизни удаётся. Когда много думаешь, как начать, всегда находятся тысячи причин ничего не делать'. О своём протезе говорила: мой протез-'мерседес'... Потом, она рассказала мне о марафоне и протезе, на котором я когда-нибудь смогу побежать... буквально, бежать, - сказала она... Затем ко мне пришло осознание, что жизнь, которую я жил, направленная на защиту Отечества, закончилась. Если ты военный - твое предназначение воевать. Быть спецназовцем с оговоркой 'годен с ограничениями', сидеть в штабе - меня не устраивало и я принял решение об увольнении. Просто понял, что всё, что я мог отдать Родине, я отдал. Пришло время подумать о своей настоящей семье, но к тому моменту от семьи уже мало что осталось.
  - А эта, твоя Мэри, симпотная?
  - Она была замужем, - догадался Бис в чём дело. - Вышла - уже без ноги...
  - Не, ну, а что? - сказал Витька. - Я тут, в 'инсте' видел тёлочку - глазки, реснички, губки, как у уточки, сисечки, попка, ну, просто огонь! - Витька шумно втянул воздух ртом, 'подобрав' распущенные слюни, которых не было, - ...тоже протез ноги, но красивый... почти как твой, но посочнее цветом... как 'Феррари'! Я после знакомства с тобой обращаю на таких людей внимание, - да!.. Короче, я б ей вдул! - признался Витька. - Реально! Ну, чего ты так смотришь?
  На лице Биса застыло изумление, будто он подавился рыбьей костью.
  - Бля, у тебя лицо, когда ты так... как у маньяка! Правильно, тебе тёлки не дают! И я б не дал, а вот ей с протезом - реально бы вдул!
  - Дурак, ты, Витька! Ой, дурак! Двадцать три года - и такой, блядь, дурень?! - смеясь одними уголками рта, сказал Егор. - В твоём возрасте - я уже ротой командовал, два ранения получил, у меня жена и сын были... - снова вспомнил Егор, - ...а у тебя - одно на уме?!
  - Ты потому несчастный такой, что всё у тебя в прошедшем времени! - сказал в ответ Песок. - А у меня, - в будущем! Как раз к мои тридцати шести! И то не всё, всего не надо: командовать - не моё, ранения - спасибо, ни к чему... В двадцать три у меня план: вдоволь натрахаться!
  - Давай-давай, герой-осво... осеменитель!
  - Это, может, патология какая-то, Егор? - осторожно спросил Песков. - Протез меня теперь не сильно смущает! Даже наоборот...
  - Если ты насчёт девушки на протезе, то тебе так кажется, - развеял Егор сомнения. - Это твоя дурная фантазия, извращенец! Вот, посмотришь: она ровно до момента, когда ты увидишь её без протеза, без 'Феррари', как говоришь; пока не окажешься с ней в постели - она ведь не будет в постели с протезом? Всему виной телевизор и всякая толерантная хуйня по разным поводам! Для начала: вспомни своё лицо, когда я протез прилаживал!.. Но - твой интерес, как и испуг - это совершенно нормальная реакция на такого человека, ведь это искажение тела, не норма. Я это понимаю так, и другие, думаю - тоже. Поэтому добиваться особой толерантности у окружающих не вижу смысла. Я чаще скрываю протезы... хотя, иной раз, с удовольствием, могу одеть шорты или проехаться в общественном транспорте. В основном я и так езжу на нём, это единственная льгота, которой я пользуюсь ежедневно. Мне там уступают место, в основном, бабушки, но я не сажусь. Вообще, уступают многие: чаще - женщины, иногда - молодые люди. Если еду далеко, конечно, сажусь, пока не зайдёт какая-нибудь типичная профурсетка и не скажет: 'Молодой человек, какого чёрта вы сели на место для инвалида!'. И я всегда вежливо говорю, что если скажу - ей станет стыдно, и, как правило, она смущённо уходит. Но если не сработало - задираю штанину, нажимаю на протезе кнопку, нажав которую нога совершает вращение на триста шестьдесят градусов, и барышня исчезает.
  - Ага! Ты лицо своё... вежливое, видел? - улыбался Песок от удовольствия. - А протез такой как достался?
  - Когда Мэри Леонтьевна рассказала о протезе, на котором я смог бы бежать - занялся марафоном. В Чечне, во время войны, мне много приходилось ходить пешком, маршруты войсковых колонн простирались на многие километры от одних застав до других, самое большее, что мне приходилось преодолевать за день - тридцать километров в полной боевой экипировке... К тому же, после подрыва у меня появились сопутствующие проблемы с артериальным давлением, появлялись напряжение и панические тревоги, - так врачи называют возбуждение на уровне коры головного мозга, - поэтому как только давление о себе заявляло мне первым делом хотелось пробежаться, просто перейти с шага на бег. Но на том протезе, который был, это было невозможно. Вот, тогда я и решил заняться марафонской ходьбой, попробовать...
  Появилась официантка с подносом, на котором парила тарелка с борщом, пампушками с чесноком, блюдце со сметаной и горчицей, нарезка сала с чёрным хлебом и зелёным лучком.
  - Второе будет позже, - предупредила она.
  Песков уставился пустыми голодными глазами на Биса.
  - Нихуяси ты набрал! - сказал он.
  - Это всё идёт к первому... - пояснила официантка.
  - Попробуй пока сало... - сказал Егор, - ...вот, хлеб, - ткнул он в хлебную тарелку, занеся ложку над паром. - Хорошо не левую оторвало... - признался Бис радостно, следя, что скажет на это Витька, но, тот ничего не ответил, был занят, - ...повезло, что левша, всё полегче даётся!
  Витька закинул в рот сала и захрустел зелёным лучком.
  - Вить, ну, а ты, за что приехал воевать? - спросил Егор, дуя в ложку.
  - Русских приехал защитить... - Песков сглотнул жёванное, - Нашу землю... - сказал он. - Отстоять жизнь и свободу для русских!
  - Это же не наша земля. Это земля другого государства...
  - Знаю, знаю... но люди-то наши, русские?!
  - Люди - русские... - согласился Бис.
  - Я же вижу - как местные рады, что мы здесь!
  - Потери всё равно будут катастрофическими, уж поверь... Люди очень быстро устанут от войны, от крови, от потерь и разрушений, от внезапных обстрелов, даже от далёких выстрелов и взрывов, и уже не будут так рады ни тебе, ни мне, никому-либо другому с оружием в руках.
  - Поживём-увидим, - равнодушно ответил Песков с укропом во рту.
  - Жили уже, видели... - сказал Егор, отложив ложку. - После того, что ты здесь увидишь ничего не останется прежним. На войне все несут потери, даже если не теряют солдат в бою убитыми. Если твой порыв воевать - это свобода для других, то свою свободу здесь ты разменяешь на личное рабство! Знаешь, зачем здесь люди, которые уже воевали? Сказать?
  - Ну, скажи?
  - Они в поисках невосполнимого и утраченного.
  - И что это?
  - Это то, чего они не находят в нормальной жизни и почему страшно скучают. Это смысл собственной нормальной жизни, который они нашли в ужасной военной ненормальности. Они не психопаты и не сумасшедшие и при этом они абсолютно травмированы войной. Они скучают почти по всему с чем столкнулись там, несмотря на то, что многие из них в первом же бою потеряли самих себя; рикошетом - свои семьи, любимых женщин, детей... тех, кого ты решил защищать отсюда! Нужно вовремя понять одну важную вещь: для чего ты здесь и хочешь ли изменить то, что хочешь изменить именно таким путем?.. А знаешь, что они скажут, если спросить: что тянет их на войну?
  - А чтобы сказал ты? Ты же тоже здесь?
  - Раньше я бы сказал: мне нравилось на войне! Вертишься возле смерти, всё чувствуешь; всё, что вокруг - острое, всё, что есть в тебе - обострено... Видишь затылком, угадываешь спиной, считываешь исходный код смерть прямо из воздуха... Раньше - сказал бы: я скучаю по войне! Там я увидел настоящее мужское братство и жизнь для двадцатилетних пацанов, будто нас отцы и деды пустили погулять во взрослую... Махнули - таки можно - жилистыми руками... То мужское братство, которое я видел, не имеет ничего общего с мужской дружбой, - это не одно и тоже, - не зря парни из спецназа называют друг друга - братишками... Страшно круто было на войне: только там я чувствовал, какая она, настоящая жизнь! Но, сейчас - я бы так не сказал. И я здесь по-другому поводу...
  - И чем же братство отличается от дружбы? - обнюхал Песок принесенную, наконец, еду.
  - Как тебе объяснить... Дружба - это личные бескорыстные отношения между людьми, основанные на общих увлечениях, взаимном уважении и понимании, предполагающие личную симпатию и душевную привязанность, возникающие в обществе совершенно очевидным путём... А братство - это аскетический мир мужчин; это совершенно другое чувство мужчин друг к другу; это союз по идеологическим убеждениям, интересам и целям, где цели и убеждения выше личных, где безопасность и защита каждого в группе выше собственной, где принципы поведения и образа жизни и смерти предельно просты... Здесь - этого нет, здесь - я такого не чувствую.
  - Хочешь сказать, что те люди, что приехали сюда в поисках того что ты назвал, приехали сюда зря? Что они не найдут своего потерянного братства и уедут назад? Что им нечего здесь защищать?
  - Кто-то обязательно найдёт, что защищать... Кто-то поймёт, что приехал зря и уедет... Но даже 'идейные', - не те, кто скучает исключительно по войне, - едут сюда в поисках того, что никак не находят дома...
  - А если 'укры' сунуться дальше, сунуться в Россию? Ты согласишься, что мы здесь не зря?
  - Зачем им это? Если опустить факт того, что украинские радикалы жаждут смерти русскоязычного населения, украинская армия всего лишь хочет вычистить свою землю от нас, русских наёмников, и сохранить целостность своей страны. Как мы когда-то, в Чечне. И, совершенно ясно: всё что здесь происходит и ещё произойдет - зря, но, видать, по-иному не разрешается...
  - Ты, правда, так думаешь? - спросил Виктор. - Думаешь, что в том, что случилось на Украине есть и наша вина?
  - Конечно, люди не причём! Всему виной - решения отдельной от народа политической группы! Думаю, Россия отказалась признать то, что произошло на Украине, как отказалась признать новую власть. Воспользовалась слабостью Украины и украинцев и отхватила Крым, и сделала всё, чтобы разжечь войну на востоке. Но в этом есть вина и самих украинцев. Они могли поступить правильно, чтобы этого не произошло: договориться друг с другом, соблюсти достигнутые договорённости, наконец, признать на Украине равноправными всех людей, разговаривающих на любом языке мира, в том числе, русском - но сделали всё, чтобы этого не случилось. А люди, которые проживали в Крыму и на востоке Украины, очень отчетливо почувствовали, что они чужие. В этом причина войны в Украине, люди выбрали разные стороны. В России сейчас происходит тоже самое между людьми и правительством. И заслуга такой власти всегда в одном - она может сплотить людей внутри страны против себя! Посмотри: все войны - что чеченская, что на Донбассе - одинаковые... Все повторяются! Все полевые командиры незаконных вооружённых формирований - от Басаева-Махаева до... - о ком сейчас слышно? кто сейчас на слуху? - ...до Дрёмова-Мозгового - народные герои! Как и с обратной стороны - служилые, такие как Кульчицкий и Скрыпник...
  - Что-нибудь ещё хотите? - снова появилась официантка.
  - Спасибо, я - нет, - сказал Егор и вопросительно глянул на Пескова: а ты?
  - Не-а...
  - Тогда посчитайте, пожалуйста! - сказал Бис.
  - В один счёт?
  - Да.
  Она кивнула и удалилась.
  - Всё же, мне кажется, ты не совсем прав! - с понятным Егору интересом оглядел Витка удаляющуюся официантку. - Я, конечно, не всех знаю, чьи фамилии ты назвал, но, что я уж точно услышал: ты сравнил меня, себя в том числе, всех нас - защитников 'русского мира' - с чеченскими 'бойками'. Это неправильно! Нас вынудили взяться за оружие: не нападаем, мы обороняемся. То, что мы сейчас с оружием - вынужденный шаг. Посмотри вокруг: разве тебе не жалко этих людей - стариков, женщин, детей? У тебя самого - сын! Ты готов смотреть, как их будут убивать укронацики? Готов увидеть, как новые фашисты будут жечь их в сараях только потому, что они говорят по-русски? Готов подождать, когда эти гады пойдут дальше, придут в твой дом?
  - Кто тебе мозги так засрал? Тебе только двадцать три, а ты говоришь так, будто умереть хочешь сильнее, чем жить! Ты ж не военный?
  - Я только теперь понял, какие брутальные чуваки - военные! Оружие, форма красивая... Ордена на груди! Жалко, что не пошёл в военную шарагу, поступил бы в филиал Воронежского военного авиационного института, стал бы лётчиком... Командиром какой-нибудь штурмовой эскадрильи какого-нибудь авиаполка! Воевал бы с 'бойками' в ЧеэР, как ты; или с исламистами в странах Ливанта, какую-нибудь Сирию с крыла бомбил или Ливан; куда мы ещё можем сунуться, после Донбасса, пока там американцев нет? Героем России, может, стал бы при жизни... ну, или хотя бы - родного Воронежа...
  - Стал бы... воевал бы... - передразнил Егор обидно. - В нашей стране живых настоящих героев мало, это звание всегда больше мёртвым подходило; а с теми жалким живыми единицами ещё разобраться надо - не переоценили ли; а то и - отправить вслед за вторыми, чтоб не за зря носили высокое имя.
  - Как-то плохо ты, Егор, о них говоришь?
  - А чего их жалеть с таким-то 'счастьем'? - отвернулся Егор в окно. - Я одного в голове уложить не могу, какого чёрта ты здесь, если не пошёл в военные?
  - Запоздалая романтика!
  - Послушай, Вить, услышь меня наконец: война для человека военного это - на уровне подсознания - самоцель, полагаемый смысл бытия, если он, конечно, не выбрал профессию только потому, что будет полжизни на гособеспечении по зелёным шмоткам и денежному довольствию, и служить собрался на продовольственном или вещевом складе - за квартиру от государства... А вообще, видимая романтика и брутальность военной службы во многом оборачивается суровой жизнью полной лишений и тяжёлого труда. Вообще, в средние века брутальным называли жестокого человека со звериными повадками и имело слово исключительно негативное значение. А ты говоришь: быть брутальным военным! Для человека невоенного, как ты, брутальный - это скорее неотёсанный. Для тебя ведь война никогда не была работой? Кем трудился на гражданке?
  - Консультантом в 'Техносиле'...
  - Пылесосы продавал?
  - Не только... Много чего: стиральные машины, микроволновые печи...
  - Вот! Можешь не продолжать! Кто-то учился воевать с окончания школы, а у тебя этого не было. Ты, правда не понимаешь, что можешь здесь потерять всё, о чём и помечтать не успел, или ты притворяешься? Когда всё закончится - дай бог, повезёт и останешься жив - где бы ты ни был будешь смотреть на всё вокруг злыми глазами из сырого окопа. Только теперь уже без цели. А куда идти солдату у которого больше нет задания? Некуда! Для солдата это - профессиональный тупик! Всё, что останется у тебя от войны - пустое сердце!
  - Послушаешь тебя: перспектива так себе... Может, хорош?
  - Не нравится? - расплатился Егор.
  - Сойдёт! Только сильно всё в серых тонах! Если честно, мне нравится, что и как ты говоришь, но спорить с тобой тяжело, будто сражаешься с тобой за слово и веру. У тебя башня не болит от всей этой хуйни в ней?
  - Болит...
  - Так ты дыши глубже, - улыбнулся Песков, - а то у тебя голова вздулась и лицо пятнами покрылось, того и гляди, лопнет!
  - Я иногда не могу справиться со своей вспыльчивостью... Просто хотел показать тебе альтернативное твоему мышлению мнение... Я не стремлюсь поменять твое мировоззрение, но ты и сам видишь, они разные. Моё, конечно, тоже может быть не верным: я достиг дна и сил оттолкнуться у меня нет, вроде, как не зачем! Я нахожусь уже в конце пути, а ты - ещё в его начале! Мы, как говорят, люди разного глагольного наклонения... - просто улыбнулся Бис. - ...не должны были встретиться.
  - А вот сейчас не понял?!
  - Ну, я говорю: я был, я видел... А ты: я пошёл бы, стал бы... я бы вдул...
  - Ладно, идём, - поднялся Песков, улыбнувшись с несвойственной ему натужностью. - Я всё равно не понял!
  Уже в машине Песков вдруг спросил:
  - Если здесь - мы зря, тогда может в Чечне тоже воевали напрасно?
  - В Чечне?
  Егор, не задумывающийся прежде над ответами, вдруг глубоко затеялся, чем, безусловно, привёл Виктора в восторг:
  - Не знаешь ответа?! - удивился тот.
  - Непростой для меня вопрос, слишком личный: посмотри на меня! Разве сразу не просится ответ: зря? Но, я смотрю на такие конфликты с точки зрения не политической потребности, а необходимости разрешить спор между людьми: Чечня это драка внутри семьи, а Украина - драка с соседом... возьмём ещё Афган? Афган - драка в интересах сомнительного друга из Центральной Азии - можно в неё с разбега ворваться с выпрямленной ногой и головой, орущей 'ура!', а можно подумать: нужно ли это делать? Почему, не знаю, но я не вижу мотивов для Афгана? Посмотри сам на причины и результаты той мясорубки, думая над тем же: зря, или нет? Кто-то скажет: южная граница Родины, из Кабула до Москвы баллистической ракете лететь три минуты... Кто-то - что важно - не из кирзовых сапог заявит: слишком долгое время армия была без войны после Отечественной - чревато потерей боеспособности... Матери и дети до сих пор плачут: пятнадцать тысяч пятьдесят один убитый... А кто-то ехидно подметит: в ДТП за год погибает больше... И все правы! Но, почему кто-то решил, что афганцы должны запустить на Москву ракету? Что армии нужен боевой полигон там, где живёт самый непокорный народ? Кто решил спрятать правду об этой войне за великим обманом? Почему решили, что при проведении столь масштабных полигонных учений допустим процент потерь, больше чем два? Кому нужны были полмиллиона вернувшихся, как 'спящие мины замедленного действия', искалеченных героев, невольно притащивших войну домой, способных убивать уже не на войне и неспособных понять самих себя и тех, кто вышвырнул их на обочину огромной страны, которая так желала помочь чужому народу в течении десяти лет, и не желала помочь им? Конечно, зря! Но, это - моё мнение...
  - Да, это понятно, Егор, - отмахнулся Песков, - у меня-то по этому поводу вообще мнения нет! А цифра эта - пятнадцать тысяч пятьдесят один человек - реальная? Похожа на вымышленную, зеркальную: пятнадцать, ноль, пятнадцать - наоборот?
  - Это не цифра... А реальные люди - как ты и я - и их судьбы! Увидь за палками-нолями людей искорёженных, оказавшихся в земле. В Чечне произошло тоже самое, с одной оговоркой - война случилась на пороге собственного дома... И всё же, пожалуй, каждый офицер, подчёркиваю - офицер, не солдат - должен пройти войну, только для того, чтобы мочь подготовить к войне солдат. Такая, своего рода, полоса препятствий, квест... экзамен на право носить краповый берет: выдержал марш - вынес тяготы, сохранил оружие - сделал важный выстрел, преодолел штурмовую полосу - готов к предстоящей драке, выстоял в неравной рукопашном схватке - значит, победил; значит, готов!
  - Что за краповый берет?.. Типа десантного?..
  - Вроде того... Только заслужить тяжелее!
  - Ты заслужил такой?
  - Кто-то скажет: нет; а кто-то - да, тем, что смог преодолеть... Я получил берет за военные заслуги и по причине неспособности заслужить его в честной борьбе, на квалификационном экзамене. В сердце спецназовского братства тоже два лагеря: те, кто проявили свой дух и выдержали кровавый экзамен и те, кто - нет, и получили заветную реликвию спецназа, знак наивысшей доблести, через страданья и боль ранений...
  - Чего вдруг название такое? Краповый? Красный, что ли?
  - Тёмно-красный. Символизирует берет, окраплённый кровью, потерянной бойцом во время сдачи или в бою.
  - Ясно. - Ответ для Пескова был исчерпывающим. - В батальон?
  - Да. Куда ж ещё?
  - Можно сгонять на аэропорт, поглядеть?
  - Наверное, в другой раз, Вить...
  - Тогда - по домам?
  Бис снова с интересом пялился по сторонам, чувствуя бессилие и опустошение от разговора, в котором, казалось, высказался обо всём и устал, решив, что наступило время помолчать, но Песков не смог высидеть в тишине и минуты.
  - Знаешь, Егор, я чувствую, что у нас здесь тоже два лагеря: первый - те, кто уже воевал - типа тебя - 'афганцы', 'чеченцы'; вторые - кто никогда не воевал: вроде - меня; не все построено на братстве, но, все как родные... Почему?
  - Те, кто сейчас здесь - сообщество недовольных в окружающем его социуме людей, ничего не знающих о войне как явлении, как событии, не знающих о природе войны ничего... не понимающих и не принимающих тех, кто знает войну как обычную жизнь...
  - Уже спрашивал и всё же ответь: вернувшись с войны, ты же смог адаптироваться в привычной жизни?
  - Не знаю, - задумчиво произнёс Егор. - Однажды я решил для себя: найдёшь достойную работу - куда ушёл утром, вернулся вечером, на другой день снова, два выходных, отпуск - приспособишься к изменяющимся условиям; будешь жить в семье - сможешь окружить всех любовью, заботой, на своих ладонях вырастишь детей, будешь любим и счастлив - адаптировался! Но, иногда заползёт тоска за ворот и обязательно вспомнишь прошлое, что-то такое, что утащит тебя туда за мозги, где испытал наихудшие условия, видел смерть боевых друзей, боль и ужас и был необъяснимо счастлив - затоскуешь, запьешь, заплачешь, закуришь и покажется весь этот ужас такими сладкими, что забываешь о счастье, которое в доме, потому что там, на войне - всё, и счастье - было простым: вон - враг, вот - брат!.. Вспомнишь, когда был, как Джеки Чан: выкинешь двойку, блок, уширо маваши, рявкнешь... оглянулся, а рядом из того счастья никого, ни брата, ни врага - напротив... Всё! Тихо, солдат, успокойся! Войне конец! Задания нет... Вернёшься в дом, где семья с каждой зарплаты как проклятая откладывает в носок денег на отпуск, а наступит лето - достанешь, разложишь, посчитаешь - а там семнадцать тысяч... Адаптироваться к жизни после войны можно только храбрясь на словах и напрягаясь убогим телом, но какая будет у твоих слов интонация и как будет при этом биться сердце в груди - вопрос открытый! Почему мы здесь, на войне, так счастливы? Потому что однажды ослепли и счастье другого не увидели! Кто-то никак не устроится в жизни, кто-то не может в работе, а кто и вовсе - в этой вселенной. Кому-то счастливой семьи не удалось построить, а кому-то это счастье не удалось разглядеть за войной. И вот - мы здесь!
  Виктор Песков, словно был нем, одарил Биса сочувствием и потускнел лицом, как упавшая с неба звезда, будто понял что-то про счастье, а может, знал и тоскливо уставился вдаль, в закатный горизонт. Вечерело.
  - Кстати, как погода в Москве? Как семья: жена, сын? - спросил Песков.
  - Не знаю, - признался Бис, - не ей звонил...
  - А кому? - удивился Песков.
  - Важному человеку...
  - С женой понятно... Сыну?
  - Нет.
  - А чего так? Не знаешь номера?
  - Знаю, - признался Бис. - Не знаю, что говорить...
  - Знаешь, что бы я хотел услышать от своего 'козла'? - строго посмотрел Виктор, сказав совершенно понятно: про отца. - Что он меня любит! Это же так просто, да? Мне было бы достаточно слова: люблю!
  - Почему решил, что не любит? Наверняка, любит! Может, просто слово ему это сказать тяжело?
  Песков задумался.
   - Мог бы другими словами, а если не словами: поступками... Ладно, не обо мне разговор... Давай, звони сыну!
  - У меня телефона нет!
  - На, - протянул Витька свой в очередной раз, - держи!
  Номер сына Егор не знал, знал только Катин - она не давала, не хотела, чтобы отец звонил сыну исключительно когда пьян как свинья и жалок - Егор набрал её десятизначный номер по памяти, с трепетом в горле дождался гудка, будто кто держал его под дульным срезом пистолета, вынуждая совершать трудное действие, и после второго - сбросил.
  - Не отвечает... - протянул он трубку назад.
  - Оставь себе, - сказал равнодушно Витька. - Вдруг перезвонит? У меня есть второй...
  - Вить, где можно взять пистолет?
  - Ты чего? Проблемы?
  - Вроде того...
  - Серьёзные?
  - Могут быть - да. Хочу быть готов.
  - Согласен, - задумался Песков. - Можно, перетереть с Медведчуком... Я сегодня поговорю...
  - Если не трудно... Дело срочное и безотлагательное!
  - Договорились: сегодня же спрошу, отзвонюсь!
  - Куда отзвонюсь? - ошалел Егор. - Ах, да! - махнул он телефоном в руке. - Забыл уже... Конечно, звони!
  
  Вечером вновь явился Аллагов.
  - Поговорить можем? - сказал он.
  - Я устал, Аллагов! Что тебе нужно? - дважды пожалел Бис, что безоружен и ко всему был уже в постели без искусственных конечностей. - 'Чёрт, чёрт!' - выругался он в голове, сведя брови. - Когда уже поймёшь: для разговора не ходят по двое, к тому же по ночам!
  - Я один пришёл, - обиделся чеченец. - Разговор серьёзный к тебе...
  - Разве есть о чём? - жёстко ответил Бис.
  - Зачем так говоришь, а?! - важно сказал Муса. - Поговорим без нервов?
  Бис поднялся, откинув простыню, принял сидячее положение на кровати, умышленно оголив отсутствующие части тела. Аллагов сильно смутился: зрелище было не для слабонервных, но и привычному, приятным бы не показалось. Егор не мог не заметить и молча позлорадствовал над такой реакции чеченца, выкладывая рядом с собой на кровать из дорожной сумки протезы руки и ноги.
  - Ну, говори, - натянул Бис на культю манжету.
  - Короче, доун, я узнал тебя! - сказал Муса. - Я поклялся: узнаю кто ты, что ты? Я за тебя всё выяснил!
  - Кому поклялся? Что выяснил? - спросил Бис, соединяясь с бионической рукой, удерживаемой между ног.
  Егор торопился собрать себя в цельную конструкцию как сложный сборный объект, намеренно сбивая Аллагова простыми наводящими вопросами и старательно затягивая время.
  - Выяснил, что биография в твоём деле - полная ошибка! Я с первого взгляда знал: ты что-то скрываешь!
  - Почему так решил? - активировал Бис протез.
  - Говорили, что ты подорвался на фугасе... А в биографии ни слова нет про фугас! В личном деле написано: производственная авария на каком-то заводе...
  - 'Тульский самовар', завод называется... - прокряхтел Бис занятый делом.
  - Да, без разницы мне его название!
  - Согласен... - взялся Егор за ногу, - ...прям какая-то полная нестыковка фактов! - кривлялся он, улыбаясь Аллагову в лицо. - А кто говорит, что - на фугасе? Может ошибся он? - непослушная силиконовая манжета путалась в мелких неточных движениях неподдающихся таким разным рукам.
  ...Искусственная рука до конца не могла повторить нормальных физиологических действий живой конечности, движений, которые многократно автоматически повторялись в течение жизни и никаких мыслей не вызывали, всего того, что тело делало как бы само собой. Но, впереди любого движения - бежала мысль. Мозг посылал сигнал в те мышцы, которые были задействованы в конкретном движении, а мозг Егора упрямо был занят другим и уж точно не железными нервами искусственной руки. Да и с протезом было всё сложнее: вначале сигнал на движение считывался электродом, расположенным рядом с выведенным на мышцу нервом, а затем отправлялся на процессор внутри протеза. Вроде бы всё быстро, но скорость совершения действий всё равно уступала скорости живых рук.
  - Народ говорит! - оценил Аллагов юмор Биса и всю футуристичность наблюдаемой им картины. - Эй, не валяй дурака, доун, я с тобой серьёзный разговор веду!
  - А ты скажи, Аллагов, что интересует тебя в моём деле? Может я тебе сам расскажу? Чтобы ты не тратил своё время на меня?
  - Мне нет нужды в твоём рассказе! Я уже всё узнал о тебе из интернета!
  Егор рывком поднялся на ноги, руками оттолкнувшись от собственных коленей.
  - Подашь брюки? - спросил Бис Аллагова.
  Аллагов не мешкая, без лишних слов протянул Егору одежду, сняв со спинки стула. Бис снова опустился на кровать, развернув брюки.
  - Так что там в интернете?
  - В интернете я обнаружил сведения, что ты проходил службу в особом полку Внутренних Войск, был офицером-сапёром, подорвался на фугасе...
  Егор заволновался ещё больше, стараясь спешить, что безусловно мешало. Чувствовал натужность этого разговора и нервно поглядывал на повешенные вчера тикающие часы на стене и по сторонам.
  - В бригаде... - сказал он.
  - Что в бригаде? - спросил Аллагов.
  - В особой бригаде служил... не в полку...
  - Пусть так... Что, даже отпираться не станешь?
  - Нет.
  - Хорошо! - от души порадовался Аллагов. - В 'Википедии' есть статья о капитане с именем Егор Бис; в статье говориться, что с девяносто девятого года он участвовал в специальных операциях по уничтожению бандгрупп на территории Дагестана и Чечни. А восьмого марта две тысячи первого года ему была поставлена задача провести разведку в зоне ответственности, в Грозном. В ходе разведки его группа на БТРе подорвалась на самодельном взрывном устройстве и понесла потери: два бойца погибли, пятеро получили ранения, в том числе и он. Ему оторвало правую ногу... - Аллагов не переключаясь смотрел на протез, на который Бис натягивал брючину, - ...и правую руку. Поле боя не покинул. Будучи тяжело раненным, осуществлял общее руководство эвакуацией раненных, пока не потерял сознание. Потом, его эвакуировали в госпиталь...
  - Четверо военнослужащих погибло тогда... - добавил Бис. - Ещё двое, в том числе, один офицер, скончались позже в госпитале...
  - Я сказал то, что написано в Википедии, - обелил себя Аллагов.
  - В Википедии, как и Библии, полно ошибок и противоречий! - не снижая давления, сказал Бис. - У тебя всё? Или ещё что есть... в Википедии? - выложил он последнее слово отдельно от остальных, не зная, на кого злиться больше.
  - Имей терпение, да?! Перебиваешь, доун, без конца!
  - Не перебиваю, - автоматически огрызнулся Егор, выпустив впереди себя ладонь протеза, будто избегал нападения, - всего лишь восполняю пробелы любимого тобой сайта! - улыбнулся он.
  - Зачем говоришь так, доун: он нелюбимый, он информационный... - не остался в долгу Аллагов. - Короче, в ноябре того же года Указом нашего командира...
  ...Егор грешным делом успел подумать не о том...
  - ...Верховного Главнокомандующего, за мужество и героизм, проявленные при выполнении воинского долга тебе присвоили звание Героя России... - словно чашку гороха на голову Егора высыпал Муса. - Реальная информация?
  - Допустим... - Бису стало не до острословия.
  - Можешь ответить чётко: реально или нет?! - настаивал чеченец. - Чего как не мужик!
  - Так точно, - опустил голову Бис, будто каялся в ничтожной провинности.
  - Ты - реальный герой России?! - уронивши челюсть, чуть не задохнулся Муса, потеряв голос до сиплого шёпота. - Как наш - Рамзан?!
  - Видимо: да, - пожал плечами Егор.
  - ...После этого ты ещё воевал в спецназе... без ноги?!
  - Продолжил служить в спецназе, - поправил Егор Мусу, - ...уже не служу.
  - Ха-ха! Ха! - обрадовался по-мальчишески Аллагов, посмеявшись как булычёвский служащий-биоробот Института времени Вертер, многозначительно потерев ладони друг о друга.
  Бис строго посмотрел на Аллагова:
  - Бинго! Ты, молодец, всё узнал! Чего теперь хочешь? - сказал почти равнодушно.
  - Посчитаться с тобой хочу!
  - За что? - уставился Бис на Аллагова. - ...Если не секрет?
  - Нет секрета, - пожал плечами Муса, не собираясь скрывать. - Я домой звонил, в Грозный. Одного уважаемого человека разыскал: Ваха Сутаев зовут. Поговорил с ним... Знаешь такого?
  - Нет, вряд ли... - честно ответил Егор, почему-то полагая, что правдивого ответа Мусе не требовалось.
  - Не важно... - сказал Муса, не настаивая дальше. - Он тебя знает! - Я напомнил ему один случай и он вспомнил: русского звали - Егор. Фамилии не вспомнил, только звание - 'старший лейтенант' и позывной, которым ты пользовался: 'Водопад'...
  Егору 'обожгло кипятком' левую пятку, захотелось её растереть.
  - Что за случай? - внимательно разглядел Бис лицо Аллагова, но узнать в сидящем перед ним человеке с курчавой спутанной бородой и серьёзными хмурыми глазами горца, горящие озорством в моменты радости, никого из прошлого не смог.
  - Во время войны в Чечне я жил в Грозном, на улице Хмельницкого... Мне тогда было семнадцать... После того случая со мной, моя мать до самой смерти ходила с опущенной головой. У нас, доун, принято записывать провинности отдельного человека на всю его семью. Так что мой грех носила мать. Отца не было, убили ещё в первую... Убили неизвестные... Я был мал, шла война, никто не разбирался, вот я и решил, что убили русские... тогда удобно было так думать - всегда винили русских во всём: в войне, которую вели; в геноциде, который устроили; в том, что сравняли с землёй родной город; в том, что в каждой семье горький траур...
   - Я помню одного Ваху... - вдруг заговорил Бис. - Он был жив и дети у него были совсем маленькие. Ты не мог быть его сыном! Жена у него была молодая, красивая - может, поздно женился; может, была вторая... Не знаю... В прошлом он был подполковником Российской Армии, артиллеристом; когда мы познакомились был уже на пенсии... Последнее место службы - Ростов... В двухтысячном, в Грозном, занимался розничной торговлей... Он?
  - Нет. Другой...
  - Тогда не знаю. Тогда, говори дальше?
  - Короче, в моём сердце тогда был страшный гнев! Я был страшно зол, желал смерти всем русским, я хотел убивать русских, резать им головы... Я был глуп! Однажды мне предложили заработать денег, дали ведро со взрывчаткой, сказали установить на дороге и взорвать колонну военных... За это мне обещали пятьсот долларов. По двести пятьдесят - пополам - с моим другом Ахметом... Ночью, нас поймали спецназовцы и забрали в плен. Я не злился, мне уже представлялось, я умру как шахид! Ахмед всю ночь плакал. Ночь нас продержали в клетках, рядом с собаками, а на утро одели мешки на голову и сдали родителям... Я был жестоко выпорот, а мать с тех пор не поднимала головы, никому не смотрела в глаза. Мой стыд стал её стыдом. Это было унизительнее всего! Сатаев много тогда беседовал с нами обоими, много говорил, сказал, что мы должны молиться Аллаху за русского офицера, который вернул нас живыми, чтобы и он вернулся живым с войны! Но я всё равно был зол: хотел, чтоб он сдох, как собака! Скоро узнали, что спасший нас офицер погиб, подорвался на фугасе, в районе завода 'Красный молот'... Я позже был на месте подрыва. Я был глубоко потрясён увиденным, но до сих пор не могу объяснить чем...
  Егор молчал, опустив глаза, словно переживал те далёкие и, в тоже время, казавшиеся такими близкими и свежими события снова.
  - Ты помнишь это? Вспомнил меня? Ахмеда? Я часто вспоминаю ту ночь в клетке, помню, как Ахмед скулил как собака! Та ночь перевернула мою жизнь! Думаю, и Ахмеда - тоже. Всевышний изменил моё отношение к чести и к некоторым русским! 'Водопад', это же ты? Ты вспомнил?
  - Вспомнил-вспомнил, - тихо добавил Егор без злости, в том смысле, что: продолжай, не тяни.
  - Бис... Егор, я в долгу перед тобой и цена ему моя собственная жизнь! Это милость Всевышнего, доун, что ты жив и Хвала Аллаху, что он собрал нас на войну вместе, против одного врага, в один чеченский взвод, да! - радовался Аллагов. - Ты для меня теперь брат! Клянусь: я буду предан своему слову, как никто другой! Тебе не нужно никого бояться здесь, здесь тебя никто не обидит, будь я проклят, если это будет не так! Человек, замышляющий зло, поставивший перед собой цель навредить тебе - теперь мой враг и будет нейтрализован до того, как ему удастся что-то сделать! Таким лучше быть на моей стороне или держаться на другом конце света!
  - Ты что, это серьёзно?! - поднял Бис уставшие глаза на Аллагова, криво улыбаясь одной стороной рта.
  - Я тебе клянусь: не считай, что это пустая болтология! Будь я проклят, если не отвечу, как есть! Да, во время войны я с оружием в руках защищал свой народ, маленький был тогда, глупый, отец погиб - не было рядом человека, который бы сказал мне - что делать, как правильно!.. Я ошибся, - ты же не убил меня, - спас мне жизнь, - так для чего она мне, если не для того, чтобы посчитаться за это?! Я - воин, солдат своего народа, пехотинец Кадырова: если Рамзан Ахматович даст задание, любое, самое сложное, это станет для меня высшей наградой, большим счастьем! Я мечтаю об этом! А пока для меня задания нет - я тебе жизнью обязан!
  Егор молча наблюдал, до конца не понимая, что происходит на самом деле, не мог поверить своим глазам, не то, что словам чеченца: в своей жизни Егор успел повидать многое, но допустить, что в одночасье могли пошатнуться все его старые взгляды, не мог. Не обращая на чеченца внимания, Бис стянул с себя камуфляж, скрипя зубами, отделился от протеза ноги, спихнув тот под кровать, 'выдернул' протез из плеча, долго возился, забираясь под простыню и, ни сказав ни слова, прикрыл зудящие от слёз глаза.
  - Хорошо, брат, я понял, - сказал Муса. - Ещё договорим, да? Доброй ночи тебе... - И ушёл.
  Спустя минуту зазвонил телефон. Егор не спал, отчетливо слыша мелодию вызова - никак не соображая, что у него; спохватившись, буквально откопал телефон в одежде и уставился в экран, на котором светился десятизначный код. Все цифры кода в ряду были ему известными, как дата рождения, будто другого порядка цифр в жизни Егора не существовало - звонила Катя. Егор завозился, тяжело сражаясь в себе, потому как знал - узнав его, разговаривать Катя не станет - отвечать на звонок не имело смысла. Никому этот разговор не был нужен; Егору не был нужен: для себя он давно всё решил. И всё же, так захотелось ему услышать напоследок её голос, что молотками застучало в висках. Егор осторожно потянул значок - 'зелёная трубка'...
  - Алло! Кто это? - сказала она слабым, совсем измученным, тихим голосом. - Алло... - Егор не ответил. - У меня пропущенный вызов от вас... Слышите меня, алло? - Катя вопросительно помолчала в трубку и отключилась.
  Казалось, будто уже тысячу лет он не слышал её голоса. Слушал её, затаив дыхание, чтобы не сорваться скрипкой, не заскулить трубой, даже подумать ни о чём толком не смог в эти короткие секунды. Слёзы от этой боли, как от колючего ветра, подступили совсем близко - Егор словно от него свернулся, вжался в грудь. В голове тоскливо скрипнуло и натянулось - словно туда накачали газ, как в воздушный шарик из латекса и скрутили узлом горло, чтоб не спускал - он тяжело и нервно задышал, не в силах сдержать своё заполошное сердце и беззвучно заплакал.
  Причин для слёз, кроме странного удушья, - кто бы спросил, заметив, - не было, давно всё, что надо оплакать, оплакано. Так уж случилось: они расстались. Таким он вернулся: странным, чужим, изуродованным, неродным. Стрёмной - назвала Катя любовь Егора к себе - через злость, боль и страдания, - такой любви она не хотела и принять не могла. Всё переживала за него, всё спрашивала себя: так тяжело физически бороться с трагедией и не выбраться из собственной головы... Почему?
  ...Но Егор плакал не поэтому, терзало другое: как-то так вышло, что он перестал что-либо чувствовать без неё, будто все рецепторы его чувств остались у неё и с её уходом стало только хуже, будто они - группы нервных окончаний, дендриты чувствительных нейронов, специализированные образования межклеточного вещества и специальные клетки разных тканей, обеспечивающие превращение стимулов внешней и внутренней среды в нервный импульс - остались все в ней. Все, кроме слёз; из чувств - только ад внутри, который был ещё ужаснее с наступлением темноты.
  
  Владельцем элитной иномарки, которую присвоил Кобергкаев, оказался директор завода 'Донецкнефтешлам' Сергей Вошанов. Следующие двое суток связанного с прострелянным плечом Вошанова возили в багажнике его же внедорожника, требуя перерегистрировать предприятие в ДНР. Однако, этого не происходило.
  Первый из злополучных дней Бис провёл в городе с Песковым, второй - снова оказался в машине с Бергом. Всё это время Вошанов катался в багажнике, квасился скрученный, готовился к худшему, что было понятно из угроз Берга, к перерезанию горла.
  Вот уже третьи сутки Вошанова держали в подвале на 'ВАЗовской' развилке, но, истязали щадяще, как благородного - били не до бело-красных искр в глазах и потери сознания, когда тело становится деревянным и уже не чувствует, а как бы слышит удары по нему изнутри, как из башни танка, - били по рукам и ногам и совсем бережно по щекам, точно ладошками, чтоб не портить физиономии. Всё это выглядело довольно странно и нелепо - Вошанова били, между делом - кололи антибиотики - лечили: Егор не был свидетелем избиения и степень жестокости определял по ссадинам на лице директора завода и тому, как тот двигался, когда волокли из подвала в багажник и назад. Бис не хотел этого видеть, не мог: бьющих - презирал; связанных, не могущих ответить, стонущих, сломленных и измятых бесправных жертв - жалел. Сделать ничего не мог и находиться во всей этой истории не хотел: на глазах защитники Донбасса превращались в жестоких палачей - чеченских боевиков - Егору представлялся их плен, вспоминались известные случаи. Но и тех, чеченских, казалось, начинал уважать: да - воевал, да - стрелял, и в тоже время уважал. Там была война, а здесь - ещё нет. В той войне лично он - не воевал с гражданским. А здесь - воюют. Чем тогда могли нравиться те? Нравилась решимость чеченцев умереть за веру - тогда у Егора ещё не было понимания, что всё ради денег - у Егора такой веры никогда не было и за деньги на такое бы не согласился, но зато была идея, спецназовская; а ещё - нравилось как те молились, мог засмотреться, заслушаться, как бывало в начале войны, в Дагестане, словно о великой боли нараспев, как признание в неумолимом грехе. Тимур Муцураев тоже так пел: Егор слышал его песни, временами морщился, понимая, что воспевается враг, но соглашался, что тот пел красиво, в искренность слов верил; потом сам - своей молитвой молился, как умел.
  ...Минералкой Вошанова не пытали, позволяли утолять ей жажду, в то время, как другие пленники лизали собственный грязный пот и засохшую кровь, почему-то уверенные, что она усиливает слюновыделение - опять же - как вариант получение всё той же влаги. Раз в сутки кормили едой из ресторана - Егор искренне не понимал этого, решив для себя, что таким способом хотели 'задобрить' - после чего снова били так, что Вошанов опорожнялся в штаны, но бумаг не подписывал, всё ждал чего-то, на что-то надеялся.
  - Как ты? - услышал Егор ополченца на дверях склада и пьяного Бормана, выползшего из подвала на свет, покурить.
  - Пытать и убивать людей - это не красивая и не крутая работа! - ответил тот через зажатую в зубах сигарету. - Это страшная необходимость... И - чтоб ты не пачкался - для этой необходимости бог выбрал меня!
  Егору почудилось, что у палача Бормана боги ещё те, языческие, как у разноплеменных, где для одних было в порядке вещей сажать на кол, у других - резать головы; и незаметно сказал в нос:
  - ...Что не божественный избранник, то латентный маньяк! Надо же, ещё считает для себя почётным делом унижение сородичей! Как земля таких носит?!
  
  В Москве утром тринадцатого июня было ясно и люди на солнце светились счастьем не только от яркого света. Из тоннеля метро, в котором гуляли сырые сквозняки, угрюмых ото сна людей торопливо выдувало за дверь на улицу в растрёпанных причёсках и вздёрнутых платьях, награждая на выходе отдельных мужчин и этих женщин застенчивыми улыбками и мимолётным смущением. Катя тоже вышла счастливая и казалась хорошенькой - надо было видеть - улыбка тоже была на месте... Снаружи ветра почти не было - тот гулял где-то в безоблачном и голубом небе - и аромат свежей выпечки замешанный на отработанных газах машин и утренней свежести стоял волшебным образом, как чудесный кулуар, на целый квартал до самой работы. В состоянии этой радости и необъяснимого летнего восторга Катя песчинкой огромных неофутуристических песочных часов, пропала за дверьми комплекса на Пресненской набережной реки Москвы, упирающегося своим сводом в высокое небо.
  Работать здесь, почти на седьмом небе, ей нравилось - красивый вид, жалко, что высоко - Катя боялась и редко подходила к окну, ни сил, ни воли не находилось смотреть, - земли из окна ни разу не видела. Разве что заметит в окне в неснижаемом небе белокрылый самолёт с инверсионным пушистым следом, засмотрится и подумает, что ни разу московские птицы так высоко над землёй, до её окон, не долетали.
  - Ма, ты как сегодня на работе? - голосом совсем взрослого сына заговорила телефонная труба; звонил Матвей.
  - Не знаю... Что случилось? - сразу заволновалась Катя.
  - Да не... ничего, я так... - успокоил он, - с ребятами погуляю?
  - Хорошо, - сказала она.
  С самого пробуждения на сердце у Кати было это 'хорошо'. Хорошо спала - почти безмятежно, как в далёком детстве - дивно выспалась. Проснулась с такой необыкновенной лёгкостью, какая бывает в пятнадцать, когда юна, ещё беззаботна, и без памяти влюблена...
  О вчерашнем пропущенном звонке, на который перезвонила и не получила ответа - уже позабыла и думать - не думала: мало ли ошибаются номером? Не ответили - и к лучшему: меньше тревог - опять же - сон крепче. Однако ближе к вечеру, когда она уже всеми мыслями думала о сыне и, как обычно, беспричинно беспокоилась, вдруг вспомнила о звонке: быть может в трубку нарочно молчали - пьяный муж часто так делал - вспомнила она о нём, о Егоре.
  Вспоминать о бывшем, пусть и случайно, Кате давно разонравилось. Даже глядя на сына, поразительной с ним схожести, перестала в нём его замечать. Уже не всплывало с первых минут воспоминаний о нём - реминисценции о первых поцелуях в губы после долгой томительной разлуки, когда сердце заходится как бьющаяся крыльями в клетке птица, влетевшая в жаркие объятия. А после них, ночи, поцелуи в лицо, глаза, шею, ключицы, грудь, живот... - уже не вспомнить - как дышала ему в лицо жаром, и стонала и плакала от счастья, и просила, шептала вслух такое... заплетаясь языком, задыхалась, как от температуры и невидящими глазами глядела сквозь темноту в его глаза, чтобы выдержать собственный стыд за то, что тонула в простынях и в сумасшедшем своём раю совсем-совсем голая, в капельках его пота, и замирала под ним распластанная, закрываясь как нежный-нежный цветок...
  О чём вспоминалось теперь: что он, Егор, где-то был; что одной руки у него больше не было; и ноги - одной - тоже... и души - той, любящей - не осталось... Весь он растратился на что-то совсем для неё неосязаемое. Так или иначе сердце болело о нём, - безногом, безруком, чужом, и всё же родном, - но уже не от той любви.
  'Быть может, Егор звонил, - мимолётно, почти осторожно подумала, - потому молчал, что знал: говорить с ним не стану... Наверняка, пьяный был, как обычно! - почему-то всё равно разозлилась Катя. - Давно от него ничего не слышно... Надо отправить Матвея, пусть всё же проверит отца...'
  
  В полдень, когда солнце стояло в зените, на донецком 'Соколе' прогремел взрыв, о котором 'Голиафу' Дзилихову сообщили по телефону. Обстоятельств произошедшего никто не знал, предполагалось, что в результате артобстрела нередко огрызающихся с территории аэропорта 'Киборгов', но так ли это точно известно не было.
  В считанные минуты группа Дзилихова собралась у машины, перегрузила директора завода Вошанова из подвала в багажник и торопливо выехала на рынок, расположенный на западе Донецка. По дороге Кобергкаев и Дзилихов заговорили о вражде с ингушами, которая поначалу показалась Егору как будто старинной, ещё с царских времён, о чём он ничего не знал и с интересом заслушался. Хадаев же, прикрыв глаза, в разговоре не участвовал, словно осетином не был и отношения к теме разговора не имел никакого; но - Бис заметил - Тутыр не спал.
  - ...всё стало ещё хуже после осады школы, короче, когда стало известно, что девять захватчиков - ингуши! - услышал Бис от Дзилихова. - В девяносто втором я с родителями жил в Чермене! Война с ингушами практически на моих глазах случилась, когда те заявили о своих лживых правах на Пригородный. Мне одиннадцать было, я в третью школу ходил на Калинина...
  - В девяносто втором мне только девять было, - признался Берг, будто оправдываясь, - мы недалеко от Карца жили, где живёт тоже много ингушей, но, я тогда мал был - мало, что помню из того времени... Знаю: после Беслана триста осетин отправились громить Карца - я тоже там был - но нас не пропустила милиция...
  - ...После осады школы, в Пригородный - который ингуши заполонили - пришли тысячи осетин, чтобы изгнать их с осетинской земли! Такое движение было!
  - ...Я слышал, - вдруг произнёс Хадаев, не открывая глаз, - что Базоркино, до того как стало осетинским, сто лет было ингушским...
  - Я тоже это слышал, - сказал Голиаф, - только теперь это Чермен - уже семьдесят лет как осетинская земля: глава администрации - осетин, в отделе полиции - осетины, в больнице - нет врачей-ингушей! Ты чего их защищаешь?
  Хадаев не признался, что был полукровкой - наполовину ингуш, из смешанной семьи, которая ещё до осетино-ингушского конфликта девяносто второго года поселилась во Владикавказе. Свои суждения по этому поводу Инал не выставлял на показ, хотя в породнившихся семьях по такому случаю говорили не скрываясь, пусть мнения были, мягко говоря, противоположными. Как человек кавказского мира - так воспитали - Инал не позволял жить в себе двум людям разной крови, боролся, чтобы при удобном случае не быть либо осетином, либо ингушом, но весь мир так устроен - искажённым. К тому же, историю родной земли Хадаев знал хорошо: когда-то осетинам позволили занять дома депортированных ингушей, которые за два десятилетия отстроили их заново, вырастили в них поколение, которым внушили считать эту землю своей, но не думать о том, что ингуши - имеющие как все коренные народы Кавказа таинственную связь с землёй своего рода - однажды вернуться в свои дома не могли.
  ...Этот момент в истории наступит: за возвращение ингушей не поощрят, к репрессированным отнесутся с недоверием, будут препятствовать в трудоустройстве и регистрации, несмотря на законную реабилитацию народов, предусматривающую и реабилитацию территорий. Но, дорога домой для многих окажется непреодолимой.
  - Я слышал историю, - начал Хадаев, - она об ингуше, который родился и жил в Базоркино, учился, ушёл на фронт, был участником операции 'Урух', 'геройски погиб в боях за Родину' - так написали в похоронке. Затем дивизию перебросили - жаркие бои за Кубань, жестокие бои за Новороссийск и - вторая похоронка... Но - он выжил! Пулю в голове трогать не стали, побоялись - слаб был - представили к награде, комиссовали, вернули в Базоркино. В феврале сорок четвёртого, в госпитале Орджоникидзе хирург-осетин пулю удалил, подшили-подлечили, наложили повязку, отправили домой. Двадцать второго февраля позвали в школу - думал, по случаю праздника - погрузили в вагоны и отправили с забинтованной головой в Среднюю Азию, в ссылку, как врага народа... Из ссылки он вернулся уже в Чермен. В его доме построенном ещё дедом, жила осетинка с детьми - построил новый, а в девяносто втором - новый дом разрушили. В свои девяносто он с женой жил в вагончике в городке для беженцев недалеко от посёлка Майский, мечтал вернуться в дом, а вернулся на кладбище... Все эти годы, пока Арсамаков жил в вагоне, он получал поздравительные телеграммы к Дню Победы от Президента России на адрес развалин дома по улице Восточная, сорок пять, в Чермене...
  В машине повисла тишина.
  - В две тысячи сорок четвёртом... - повернулся Берг к Иналу, - ...Чермену будет сто лет - история обнулится и, кто останется... - тех он и будет!
  Оставшееся время до Сокола Егор думал про Ингушетию, рассматривая её сквозь призму двух чеченских войн, как единственную республику Северного Кавказа, которая не закрылась для многотысячного потока беженцев из Чечни. Её и раньше тяжело было разделить с Чечнёй, как когда-то при СССР, и теперь - во время локальной войны - оказалось невозможным. Однажды они уже вместе перенесли страшный голод пересылки и холод столыпинских вагонов и дорог в далёкую депортацию, с младенцами и немощными старикам на руках, сквозь заградительные кордоны с вооружёнными отрядами, как через блокпосты федералов на дорогах Чечни. И пока Ингушетия отбивалась от осетин с одной стороны, пытаясь отстоять свою территорию, свой Базоркино, с другой - протягивала руку помощи чеченский беглецам. И всё это пришлось на 'лихие' девяностые и непонятные 'нулевые' с воцарением фээсбэшных генералов-губернаторов и таких же республиканских президентов... Кто и когда разделил два этих народа - Бису известно не было - он только теперь понимал, что чисто по-людски этого не произошло даже в условиях административных границ. Однако Егор узнал об этом только теперь и думал об этом потому, что только сейчас пришло время; а тогда - на территории грозненского консервного завода по уши в дерьме, по колено в вязкой глине думал о другом, о том, как будет уничтожать боевиков-ваххабитов и вопрос о беженцах и гражданских, которые по каким-то причинам оставались в осаждённом пылающем городе под огнём артиллерии и боевой авиации, пушек, танков и бесконечно палящей, по всему что движется, пехотой и спецназом, не стоял. Эти несчастные люди, его, - старшего лейтенанта Егора Биса, командира инженерно-сапёрной роты на войне, - не интересовали и он точно также думал как все те, кто был рядом, плечом к плечу: 'всех убить, всё отнять, мы рождены для войны'; и ещё это - пресловутое президентское наставление - 'мочить' в сортирах; создал, как сейчас говорили, челлендж.
  
  ...На 'Соколе' рядом с обугленным остовом раскуроченного автомобиля с изуродованной передней дверью и оторванной от правой стойки смятой крыши толпились люди в камуфляжах; чуть поодаль - зеваки - торговцы с рынка и случайные прохожие.
  Длинные грязные ручьи тянулись от огарка к дороге под ленточным ограждением прямо под колёса Кобергкаева. Распахнув дверь, Голиаф приказал всем оставаться на своих местах и решительно направился на встречу, уверенный, что ему в деталях прояснят ситуацию. Бис послушно оставил ручку двери в покое и тоскливо уставился в окно как запертый дома двоечник, уже разглядев в толпе - комбата и двух ротных - узнав обоих - Зазиева и Медведчука.
  Как-то нужно было добраться до Игоря: Песков с вечера не звонил и не было ясно, удалось ли ему поговорить о пистолете для него, или нет?
  Бис глянул на небо, высматривая неизвестно что, заметив лишь белые пушистые облака с лёгким оттенком голубого и задумчиво отворил дверь...
  - ...Ты - глухой? - сказал Кобергкаев, злясь. - Не слышал, что командир приказал?!
  Бис ничего не ответил, глубоко затянувшись воздухом.
  - Странно... - как бы невзначай начал он, - ...совсем не пахнет деревьями или цветами... - сказал, принюхиваясь. - Дождём пахнет... И - тротилом...
  Никаким дождём в ясном голубом небе - ясное дело - не пахло, Егор врал, воняло копотью жжёной резины и жареным мясом, Егор сильно надеялся, что нечеловеческим.
  - Каким тротилом? - сильнее раздражаясь, сказал Берг. - Закройся уже!
  Егор макнул пальцы в стоящую у бордюра воду.
  - Да вот же, на, понюхай! - предложил он Бергу.
  Из багажника донёсся приглушённый стон и несколько таких же ударов по обшивке - так Вошанов сменил положение затёкшего тела.
  - Эй, ты, в багажнике, утихни... - продолжил угрожать Берг, - ...пока я до тебя не добрался! - он высунул голову в открытое окно, вынюхивая в воздухе тротил, будто мог определить.
  Никакого запаха тротила в воздухе даже не было - тринитротолуол вообще не имел стойкого острого запаха ни до, ни после детонации - Бергу было невдомёк, что Бис игрался, давая понять, что смыслит во взрывчатке.
  - Я говорю: машину взорвали, - в самом начале оценив повреждения автомобиля по внешнему виду и признакам действия направленного взрыва, сказал он.
  - Замолкни уже!
  - Ещё раз говорю: тачку взорвали... Ты ж не тупой, Берг? - сказал Егор давно уверенный в обратном: про Берга. - Взгляни на машину - её минировали: под пассажиром или в правой арке!
  - Помолчи уже! Много ты понимаешь! - в конец разозлился Берг.
  - Ты, точно уверен? - вмешался Хадаев; Бис заметил, что Кобергкаев утомил и его своим напряжением.
  - Я же сапёр... Кое-что знаю о взрывчатых веществах и взрывах... Посмотри сам: в машине нет ни одного стекла, правая передняя стойка оторвана, крыша вздулась... Пожарные, безусловно, прибегают к извлечению стёкол, дверей и демонтажу крыши автомобиля с целью удобного доступа и эвакуации пострадавших, но - не всех же стёкол, а только тех, что мешают - значит, стёкла вышибло взрывом! Существуют: полное снятие крыши, откидывание крыши вперёд... назад, частичное её удаление, боковое откидывание... но - отрезание одной стойки не предусмотрено ни одним из перечисленных методов - это не поможет добраться и извлечь раненного... Допустим: это сделали для доступа через дверь, но - пожарные демонтируют дверь, удаляя дверные петли, к которым добираются через крыло, которое сжимают в верхней точке арки - которого тоже нет: крыла нет, а дверь на петлях! Левую дверь, похоже, не ломали - значит, не заклинило... - улыбнулся Бис, радуясь, что успел сказать так много. - Ну, теперь - 'о бомбе': взрывное устройство, наверняка, самодельное, крепилось под машиной, под пассажиром; может быть - в арке; передняя дверь распахнулась от взрыва, порог вырван - это действие инерции взрыва; пассажир - с высокой долей вероятности - мёртв; водитель - либо сгорел, контуженный, либо погиб от взрыва и сгорел... Это убийство, спроси кого хочешь! И ещё: найдутся элементы электроники - схемы, платы, диодные мосты - взорвали радиоуправляемым; а найдут элементы сотового телефона - значит, по каналу Базовой станции сотового оператора - проще говоря, по звонку.
  - Идём! - вдохновился Тутыр, соглашаясь, распахнув дверь. - Звучит убедительно!
  - Стоять! - заорал Берг. - В отсутствие Алана, я - за главного!
  - Чего орёшь? Будто тебя лишают жизни... - без улыбки посмеялся Тутыр. - Остаёшься за главного... - сказал он в повелительном тоне, - ...и, главное: не проеби пистолет... И тачку! - захлопнул он Берга с Вошановым.
  С улицы Бис обернулся: хотелось увидеть выражение кобергкаевской физиономии в этот мучительно-сладостный момент - Берг был всерьёз озабочен, но завидев Биса, обликом исправился, озадачившись строгой аскетической важностью, которая вышла наружу выражением ещё более глупого лица. Егор, как озорной пацан в то время, когда ещё был беззаботным и легкомысленным с живым характером и гибкими конечностями, прыснул со смеху, спрятав улыбку в ладони протеза.
  - Давай-давай! - торопливо подогнал впечатлённый теорией Биса о подрыве машины Хадаев, не вполне понимая, позабыв, почему Бис не поспевает в темпе его шагов. - Комбату всё выложишь, что до этого говорил! - обернулся он на ходу. - Помнишь ещё?
  - Конечно, помню, - торопился Бис, тратя существенные усилия больше не на бег за ним, а чтобы заметить нечто важное под ногами в лужах и размытом ссоре от пепелища.
  - Командир, послушай этого человека? Он - сапёр! - набросился Хадаев на Ходарёнка.
  - Ходарёнок вопросительно уставился на Биса, подведя одну бровь к другой, сделав один глаз почти невидимым, как если бы закусил по неосторожности непослушный язык во рту, вспоминая - видел или не видел раньше, кто перед ним - и вдруг вспомнил.
  - Ну, что, Бис, появилась причина доказать профпригодность? Хотел сапёрить, давай!
  'Нет такого слова!' - быстрым полётом мысли подумал Егор, огрызаясь.
  Ему нужен был Медведчук, но, тот, казалось, уже направлялся к машине, чтобы уехать: не бросишься же вслед, цепляясь на пороге в ботинок ротного... перед комбатом?
  - ...Бис, задача ясна, или - нет? - сквозь дурацкие мысли Егора повторил Хадаев своим выразительным, всем хохлушкам Донбасса на зависть, лицом.
  'Минуту! - хотелось сказать Егору. - Дайте поговорить с Медведчуком!' - но обращение в эту самую минуту десятка оценивающих глаз останавливало. Один только острый настороженный взгляд исподлобья Зазиева чего стоил, не говоря уже о бешенных глазах Голиафа, который, казалось, готов был скрутить Егора, как мокрую тряпку, в канат.
  - Минуту дайте, - сказал Бис, направляясь к останкам машины и провожая Медведчука затравленным взглядом, распрощавшись до новой встречи.
  Передние сидения машины - первое на что обратил Бис внимание - выгорели до пружин. На оголённом металле пассажирского виднелись остатки продуктов горения поролона и кожаной обшивки сидения, которые Егор принял за выделения липких продуктов в виде воска из прогретых мягких тканей трупа, возникающих по мере испарения жира из организма... Егор невидимым шлепком по лбу остановил разыгравшуюся в его голове фантазию, в конце концов, он мало что знал о карбогенизации трупов и приглашён был сюда не за этим.
  - Ну, чего здесь? - заговорил из-за спины Зазиев.
  - Трудно сказать, - стандартно для ситуации, сказал Бис, - нужно больше времени...
  - Хорошо, - согласился Заур, наконец отлепивший от Биса цепкий взгляд.
  - Кто в машине погиб, знаешь? - покачал Бис на петлях деформированную пассажирскую дверь.
  - Иса погиб... - сказал Заур. - Абулайсов.
  Егор вздрогнул, казалось, всем нутром.
  - Как Абулайсов? Что случилось?
  Зазиев отпрянул и сделался до неузнаваемости строг и серьёзен:
  - Ты нам скажи?! Ты же - сапёр?!
  - Машину подорвали - это точно; найти бы прямые этому доказательства: убойные элементы фугаса, части взрывного устройства, остатки взрывчатых веществ...
  - Как ты их найдёшь после взрыва?
  - Где-то они должны остаться, в чём-то застрять... А где трупы?
  - В морг увезли, - сказал Заур.
  - Нужно поискать в трупах!
  - Тьфу, как можно?! - возмутился Зазиев.
  - Заур, я же не тебе предлагаю этим заняться... - сказал Егор посмотрев на Заура поверх вздыбленной крыши. - Есть - патологоанатомы - специальные люди для этого!
  В это время, Егор сам изо всех сил старался не выдать в себе чувство, от которого у него заходилось неистово сердце и беспокойно бегали по сторонам глаза, как у больного с нистагмом. Едва заметные для непосвящённого невнимательного человека непроизвольные горизонтальные колебания глаз высокой частоты мог вызвать приём противоэпилептических препаратов, которые Егор принимал постоянно, приобретя заболевание как сопутствующее после подрыва на фугасе, хотя истинными причинами такой патологии являлись изменения сетчатки - частичная атрофия зрительного нерва. Впрочем, кому это было объяснять, кому интересно, когда он неукротимо, до беспамятства, боялся мест подрывов, взрывов и самых разных взрывных устройств и мин, кроме тех, что мог собрать собственными руками и которые ещё не были подведены к элементам питания. Как и когда с ним такое произошло - появилось это неуютное чувство - ему ненужно было понимать, но, почему оно настолько неуловимо и неуправляемо им, не понимал.
  - Откуда они ехали... и куда? - спросил Егор, заметив за спиной Зазиева гражданских, почему-то не спешивших расходиться. Людей было не много, все они о чём-то судачили между собой, кроме, пожалуй, одного, заметил Егор. Таких, как он, всегда легко заметить, даже в густой толпе, если имеешь определённые знания и навыки оперативной работы или спортивного ориентирования... За таких тренированный глаз цеплялся сам, как за видимую цель - маяк, рубеж, точку - используемую как ориентир: трубы заводов и фабрик, водонапорные башни, ретрансляторы, пики горных вершин, ямы... Одиноко стоящее дерево...
  '...это ведь важнейшая задача для офицера спецназа - умение быстро и безошибочно ориентироваться на местности в любых погодных условиях... - думал Егор, вспоминая занятия по военной топографии - ...в толпе он, этот человек был чужой, как дерево, - решил Егор. - Но, он оказался не деревом... - и просто пошёл по своему усмотрению прочь, не оглядываясь, не снимая капюшона толстовки с головы: жилистый, худощавый, выше среднего роста, с выверенным агрессивным шагом...
  - ...судя по всему: выезжал обратно, - подытожил Зазиев, которого Бис вроде как слушал и не слышал из-за собственных мыслей.
  - Обратно - говоришь... - самому себе сказал Бис. - А что они тут делали? - обломил он обгоревший дотла дворник и полез в останки резинового пассажирского коврика.
  - Дела делали! - как всегда исчерпывающе ответил Зазиев, со значением посмотрев на Биса.
  - Зови комбата... и остальных, - вздохнул Бис, - рассказывать буду... Смотрите... - продолжил он, когда все собрались.
  ...Рядом с комбатом оказался неизвестный совершенно уголовного вида человек с золотыми зубами в улыбающемся только одним углом рту и неприятными выразительными глазами на безбровом лице, спокойно могущим отыграть в любой театральной постановке вампира без какого-либо постороннего грима, похожий на того - 'одинокое дерево в капюшоне', отметил Егор:
  '...Откуда только появился, - ошпарился он взглядом, - может, я один его вижу?'
  - Моё мнение такое: было радиоуправляемое взрывное устройство, которое привели в действие сигналом определённой частоты... - выше или ниже обычных частот наших радиостанций, чтобы избежать непроизвольного подрыва - ...сигнал пришёл на приёмник взрывного устройства, которое закрепили здесь... - Егор обломанным прежде дворником указал на арку правого колеса, - ...крепили, вероятно, здесь же, на рынке, непосредственно перед подрывом...
  - Могла быть активация взрывчатки по телефону? - спросил комбат.
  - Теоретически могла... - тут же ответил Егор. - Высокой точности для подрыва, судя по всему, не требовалось, поэтому - да, - могли подорвать по телефону... Но... - Егор покрутил дворником над головой, обрисовав контур невидимого круга в чистом небе, - ...тут же частые проблемы с сотовой связью - перебои - соединение по звонку с телефона длиться до десяти секунд и есть риск не прозвониться, или на соединение уйдет времени больше, чем нужно... В таком случае, вероятны случайные жертвы среди гражданских, а в нашем случае... - Егор многозначительным кивком головы, что вполне могло означать: '...ну? чего молчим, голубчики?', спросил, - ...погиб, кто из гражданских?
  Присутствующие делегаты отрицательно покрутили головами из стороны в сторону.
  - ...жертв среди гражданских нет - значит, время подрыва было выверено так, чтобы пострадали только те, кто должен. Уверен: устройство сработало по сигналу с кнопки! В этом случае взрыв происходит моментально - фактически через секунду! Устройство с активацией через телефон в этих условиях просто не позволило бы осуществить подрыв с такой точностью - сразу за воротами рынка.
  - Есть тяжёлый 'трёхсотый' не из машины... тоже из наших... - наконец, признался другой незнакомый Егору командир. - Провожал Ису с рынка, когда подорвали.
  - Ну, это ожидаемо: видели, кого взрывали... - сказал вампир из свиты Ходарёнка и добавил с хищным прищуром, будто спрашивал стакан свежей крови. - Дашь характеристику устройству?
  - Устройство самодельное, состояло из взрывчатого вещества объемом не более четырёхсот граммов тротила, детонатора и начинки - поражающих элементов... - Егор ткнул дворником в продолговатое отверстие на пассажирской двери, не являющееся технологическими в результате штамповки детали авто, - ...вероятно, металлических шариков. - Добавил он. - Думаю, если хорошо поискать, они окажутся в трупах.
  - Кабалоев Ислам уже занимается телами, он сообщит как только будут результаты вскрытия, - добавил Зазиев.
  - Хорошо... - улыбнулся вампир Зауру. - Представишь!
  '...Блядь, кто это такой? - быстро подумал Егор. - Дашь... представишь... хорошо-нехорошо...'
  - Как смогли подложить? - беспокоясь всерьёз, недоумевал Голиаф, очевидно сделав соответствующий для себя вывод.
  - Как теперь узнаешь... - Зазиев был неподдельно огорчён случившимся. - Водитель мог отлучиться с Абулайсовым; отойти в... по своим делам; в этот момент подложить взрывчатку...
  - Вот, и доходился по своим делам - теперь все трое в морге отдыхают! - не унимался вампир, будто в предвкушении скорого своего кровожадного пира.
  - Вы как себе представляете? Думаете, кто-то круглосуточно сидит в машине неподалёку, рядом с 'Соколом', и смотрит в бинокль? Их точно засекли бы! - возмутился Бис. - Те, кто подорвали - точно знали когда и зачем Абулайсов сюда приедет!
   - Иса сюда попёрся, потому что директор 'Сокола' позвонил и пожаловался, что появились очередные...
  - Хватит, оставь это! - хмурым запретительным тоном сказал Ходарёнок. - Откуда могли произвести подрыв машины? - перевёл он взгляд на Егора.
  - Насколько близко находился подрывник к цели в момент подрыва, зависит от конфигурационного управления устройством, но он не мог находиться за километр. Нужно было видеть цель, - следовательно, подрывник находился в непосредственной близости. Максимум - в нескольких десятках метров.
  - Так близко подойти не могли! Иса бы заметил! У Исы чутьё волка было...
  - ...Какое чутьё?! Могли, конечно! - высказал мнение 'Тутыр' Хадаев. - Посмотри вокруг: из-за любого угла могли подстерегать!
  - Могли стоять перед въездом на рынок, - сказал Егор. - Отсюда... - указал он дворником, - ...хорошо видно проезд и двор; видно: кто приехал, сколько, куда зашли, когда вышли, кто остался в машине... не привлекая внимания подойти, оперативно закрепить взрывное устройство...
  Всем предположениям Егора давалась серьёзная скупая оценка, ставящая под сомнение почти всё им сказанное, каждое слово: кто-то соглашался, кто-то противился.
  - Нет, невозможно... - не согласился Заур Зазиев.
  - Почему - нет? Объективно говорю: могли! - противостоял Инал Хадаев. - Клянусь, я смог бы!
  - ...Вон, Ислам приехал! Сейчас всё чётко прояснит!
  - Бон хорз, с кем не виделся, - кивнул Кабалоев головой, окинув всех цепким взглядом из-под бровей. - Вот, держи, - сказал он, выложив на ладонь Зазиева поочерёдно три металлических шарика диаметром около десяти миллиметров, привезённых из морга. - Это - достали из тела Исы...
  Зазиев поделился двумя шариками, как сувенирами, покрутив оставшийся в пальцах и, едва заметно кивнув головой, одобрительно поглядел на Егора: молодец, своё дело знаешь.
  - Давай, кратко изложи вывод? - снова попросил вампир Биса.
  - Кратко: мобильное взрывное устройство начинённое металлическими шариками, радиоуправляемое, направленного действия, масса взрывчатого вещества не больше четырехсот граммов, - доложил Бис, бросив дворник в салон сгоревшей машины. - Абулайсова взорвали неслучайно, это диверсионная акция: за ним следили, значит, были враги; взорвали, значит, была серьёзная вражда. Если хорошенько подумать и вспомнить - найдутся зацепки...
  - Хорошо рассказал! - прервал Ходарёнок. - Решим, что делать... - сказал он для всех. - Свободен... - отдельно Егору.
  Бис бегло окинул присутствующих взглядом, включая вампира, понимая командирское освобождение, как команду и поплёлся прочь, продолжая выискивать полезное под ногами на подсохшем асфальте.
  Назад, к машине, Егор не спешил, там его поджидал тлевший, как огонь без керосина, Кобергкаев и слушать его ругань ни секунды не хотелось. В эту минуту Егор испытывал маленькое удовольствие, что удалось оказаться полезным в особенности в деле, которое знал хорошо и за результат которого было не стыдно. Шёл, наслаждался короткой славой, тихо улыбаясь самому себе.
  У самой машины Биса окликнули.
  - Эй, ты... - Егор обернулся, читая с лица, что Голиаф и теперь не утратил ярости. - Ещё раз ослушаешься... - Егор догадался: Голиаф говорил о своём приказе, - ...клянусь, удавлю! - он обрушил тяжёлый кулак на ладонь, как молот, под которым Егора прихлопнуло бы как муравья.
  ...Бис прямо-таки представил, как Голиаф забивает его в землю по пояс... Завидным показалось это простое и впечатляющее действие: Егор так не мог.
  - Последует ещё... - многозначительно помолчал Дзилихов, снова ударив кулаком в ладонь, Егор понял: имелся в виду следующий раз за 'ещё разом', когда он будет уже по пояс в земле - ...предупреждать не стану?
  ...Бис кивнул: с землёй во рту и с головой под землёй не поговоришь... - позабавился он, не находя, что возразить, несмотря на то, что очень хотел. Оставлять угрозу без ответа не по-мужски и ответить надо было не как красная девица, но - вышло именно так:
  - Не ори, - лениво и бездумно сказал Бис. - На мать свою орать будешь, - размышляя параллельно, как разумный: '...почему назвал - мать? При чём тут она, когда мать Голиафа здесь совсем не при чём? Может, она, вообще, святая женщина? Да, - уже не сомневался, соглашаясь. - Но, как могла она родить такого дуболома?'
  Голиаф отчётливо замахнулся для удара, точно хотел смести Егора с лица земли и уже тогда раздумал: калек бить - ничтожное дело...
  Егор невольно прищурился, ощутив сечение воздуха при замахе и лениво уклонился, выставив здоровую руку, словно отмахиваясь от назойливой мухи, которой бы вряд ли защитился.
  - Ещё одно слово и...
  Бису стало стыдно за то, что сорвалось у него с языка: за мать можно было - и он был готов, ничего в себе не преодолев - получить и даже стерпеть... Извиняться уже было не по ситуации, понятно же всё: открой свои уши, закрой рот...
  - Эй, Алан, что происходит, а? - подоспел позади Тутыр.
  - Ничего, - ответил Дзилихов, разделив слово на три части, словно оно было неодолимо тяжёлое и дыхания на то, чтобы сказать его за раз не хватило.
  - Это я его потащил! - догадался он о ярости Голиафа. - Есть что сказать - мне говори!
  - Я уже всё сказал! Садитесь живо в машину! - махнул он рукой-дубиной.
  - Ты считаешь: ты прав! - сказал Хадаев уже в машине. - Что, он, не помог? А? Помог! - сам себе и Алану ответил Инал на вопрос. - Или ты такой умный и сам определил сходу, что Ису взорвали бомбой? Если бы не он, ты бы сейчас гадал, на ком ответственность за смерть брата?! Что - не так?!
  - Да... Так! - повинился Дзилихов, будто уже не злился на Егора за Асиат, свою мать. - Знаю, эти собаки из 'Гойи' за этим стоят!
  - А раз знаешь - побереги свой гнев для них...
  Голиаф в ответ промолчал:
  - Поехали, чего тормозишь! - пихнул он Берга.
  - Чего случилось-то? - не понравился Бергу тон Дзилихова.
  - Чо надо! - ответил тот в том смысле: что надо, то и случилось.
  - Что ещё за изгои? - тихонько спросил Бис Хадаева.
  - Изгои? - прищурившись, свёл в удивление брови Инал. - Отряд 'Гойя'! Косят под спецназ ГРУ... а на деле, самая обычная ОПГ! ...'Изгои' - им подходит тоже, - ласково улыбнулся он, словно последние события не предполагали ношение скорбного лица.
  
  Следующим утром Алан Дзилихов разбудил Биса лично.
  - Подъём, Кибо! Едешь с нами! - постучал он по кровати, на которой Бис зыбко спал, как с похмелья, после ночного дежурства.
  - Я с ночи... - сонным голосом прохрипел Егор.
  - Допустим, и чо? Чо ты бычишь?! Пятнадцать минут тебе: на всё про всё!
  - Почему я? Вчера же решили: 'Пепелац'? - так между собой нередко называли Пепла в негативном устойчивом фоне.
  - Вчера решили так, сегодня - иначе! Заур решил, Сулим в курсе дела... Едем на 'Сокол', там менты кого-то повязали вчера - может быть - причастного к взрыву; присмотришься к его личности: может, он подрывник - такой момент, может быть. Затем поедем в семнадцатую городскую, туда вчера доставили нашего, 'тяжёлого', с рынка: утром пришёл в себя, расскажет, что знает... Встань уже, - я тебе обращение сделал, - чего лежишь?!
  - Ясно. Встаю, - сказал Бис без удовольствия и кряхтя перевернулся на бок, на котором раньше любил засыпал, а теперь - даже лежать было сложно.
  - Десять минут тебе...
  - Пятнадцать же было? - возмутился Егор.
  - Послушай меня: помолчи! Пять минут прошло! Давай, лепи свои протезы на выход!
  Егор, проспавший за сутки чуть больше часа, поднялся из постели совсем одурелый. Он ополоснул под краном лицо, затянул протезы, вышел во двор и покорно сел в машину, в которой радио не унималось новостями о втором туре президентских выборов в Афганистане и о том, что вчера луганские ополченцы сбили ракетой при заходе на посадку самолёт украинских ВВС в аэропорту Луганска. На борту находились сорок девять человек, выполнявших задание по ротации личного состава, доставке боеприпасов и бронетехники для группировки Вооружённых сил Украины, осуществлявшей оборону Луганского аэропорта от бандитских групп самопровозглашённой Республики. В результате катастрофы все они погибли. Число потерь со стороны Украины в этой атаке было крупнейшим за всё время конфликта на востоке страны.
  - Тихо-тихо! - сказал без злобы Кобергкаев, прибавив громкости.
  '...Напомним, - сказал диктор, - что в эту ночь в Луганский аэропорт были направлены три самолёта двадцать пятой транспортной авиабригады с десантниками и бронетехникой. Первый самолёт успешно совершил посадку, второй был сбит, а третий, увидев уничтожение второго самолёта, затребовал отмену посадки и повернул обратно... Руководитель Луганской Народной Республики утверждал, что за пару часов до крушения самолёта в районе аэропорта завязался бой между десантниками из Днепропетровской и Львовской областей, в ходе которого последние якобы уничтожили солдат, которые хотели перейти на сторону народного ополчения, а сбитый самолёт направлялся в Луганск для эвакуации погибших, останки которых были переданы командиром отряда народного ополчения в Горловке Игорем Безлером представителям воздушно-десантной бригады.
  ...На 'Соколе', с мыслями о сбитом самолёте, Бис разглядывал тёмное маслянистое пятно на асфальте после пожара, от которого к утру следующего дня мало что осталось, по пятну проезжали машины и ходили люди, большая часть которых, вероятно, даже не подозревала о гибели трёх ополченцев, здесь, у них под ногами. А до этого, успел прогуляться до близлежащих многоэтажек напротив за 'зелёнкой' через широкую многорядную дорогу, где под одним из балконом первого этажа, чёрной краской из баллона кто-то неожиданно и честно написал про Виктора Цоя, и весь обратный путь Егор никак не мог построить чёткого отношения к настенному сообщению. Конечно, изложение на стене свершившегося почти двадцать пять лет назад безальтернативного факта не давало иного восприятия произошедшего и, тем не менее, горькой безысходностью секло по сердцу и особенно по глазам. Поколение Егора, несмотря на факт его гибели, заявило тогда об обратном на стене тридцать седьмого дома на Арбате и перестало в подобном ключе говорить о Ленине и это было что-то. Цой стал современной альтернативой мысли об Ульянове, как идоле, благодаря своему музыкальному таланту, простым словам, понятные многим - от кочегара до бизнесмена - и творчеству, ставшему бессмертным. Это был не Ленин, который на словах и на практике призывал к быстрому применению самых жестоких форм насилия для воспитания общества и доведения его до состояния, когда террор станет не нужен, превратив людей в пассивных марионеток, проживающих жизни по стандартам коммунистического общества, не вникающих в политическую жизнь государства, нисколько не интересующихся происходящим... В августе девяностого Ленин умер в очередной раз, казалось, раз и навсегда, теперь уже в умах молодых людей, в сердцах которых не было места для революционных идей и настроений, кроме музыки. Теперь, вопреки тому, что он был мёртв - Цой был жив. А 'ленинские' практики пройдут вскоре на Болотной и люди во власти уже не будут так сладко грезить по Ленину.
  
  Песков сидел во дворе у пожарного щита на зелёной двухсотлитровой бочке, в которой плескалась ржавая вода, слушая в наушниках музыку и жуя жвачку, как сочную котлету прямиком из кипящего масла, только что слюной не брызгал, и ждал ротного. Не дождавшись, сунул голову в дверь канцелярии и, заметив, что тот один, спросил:
  - Игорь, можно просьбу?
  - Валяй, - Медведчук нехотя оторвался от документов.
  - Я по какому делу... - робко начал Песков, - ...я - за Биса...
  - Чёрт, забыл забрать вчера! - сказал Медведчук серьёзным тоном, как оказалось, сам себе. - Ебучая кастрюля! - шлёпнул он себя в лоб. - Совсем не варит! - наконец обратив взгляд на Пескова, добавил. - Ну, что у тебя? Говори!
  - Ему ствол нужен... Боится, что осетины или чеченцы... Короче, ствол просил...
  - Зачем? Я же договорился со всеми... Не нужен никакой ствол, пулей дуй к Абулайсову... Тьфу, блин... - плюнул он невидимой слюной впереди себя, - ...Бероеву! Забирай Биса с вещами и вези сюда, понял?
  - Понял! - кивнул Витя просунутой в дверь, как из деревянных кандалов, головой. - Я мигом!
  - Стой, вместе поедем! К комбату завезёшь... Жди!
  
  - Эй, Кибо! Ко мне! - скомандовал от шлагбаума Берг, привстав на носки, будто так было громче.
  Егор оторвал взгляд от места пожара и направился к нему.
  - Что надо? - без малейшего уважения сказал Бис едва поравнявшись с Кобергкаевым, который был ниже ростом и снова оторвал пятки от земли, чтобы казаться выше.
  - Идём! - пошёл он впереди. - Увидишь!
  Бис привык к взаимной неприязни не только с Бергом - со многими, за редким исключением, были подобные отношения - и уже не реагировал на то, что кто попало требовал обязательного беспрекословного повиновения. Но, идя позади Кобергкаева его не оставляло жгучее желание ударить того в затылок вдруг зачесавшимся кулаком, казалось, это даже нельзя было считать исподтишка или в спину - поступить так, как Берг поступил однажды с ним - оглушив по-воровски, чтобы забрать пистолет. Но это крамольное свободомыслие, пожалуй, было минутным, поскольку своей офицерской честью Егор дорожил и не поступился бы ни за что: душу - богу, сердце - единственной женщине, долг... - ...Егор считал сполна выплаченным... - честь - никому!
  ...У машины Тутыр любезно разговаривал о пустяках с местной красоткой, которая смотрела на него с большой надеждой, а может быть, Егору это только показалось, и - это Тутыр на что-то больно надеялся. Егор нисколько не удивился глупой мысли пришедшей в голову, что эта недорогая женщина может оказаться в машине на обратном пути, но беспокоился об этом недолго, потому что подумал о другом: где в таком случае будет ехать он? Не в багажнике же?
  Они прошли мимо, направляясь к строению похожему на склад, и пока шли Берг едва не свернул шею от зависти.
  - Заходи! - отворил он дверь.
  По сети хитрых и запутанных для непосвящённого ходов сообщений и сложных технических коридоров с инженерными коммуникационными сетями оба оказались в узком проходе, ограниченном с обеих сторон кирпичными стенами и потолком не выше полутора метров над ходовой поверхностью с трудом позволявших двигаться в выпрямленном положении, а за ним - в небольшом слабо освещённом помещении. Здесь же встретили Голиафа, двух ополченцев и примотанного скотчем к стулу у стены человека, который - сразу было понятно - обвинялся в подрыве машины. Он был измучен побоями и судя по всему даже если и был причастен к диверсии, сознался бы и в покушении на Иоана Павла Второго, невзирая на то, что родился, сильно опоздав к событию с римским понтификом. При виде его Егор горестно вздохнул.
  - Короче, эта сука призналась, что вчера совершила подрыв машины с нашими братьями! - сказал Дзилихов. - Задай ему специальные вопросы, чтобы было окончательно ясно, что он украинский диверсант, перед тем, как сдадим его на подвал МГБ! - обратился он к Бису.
  - Я же не следователь... - отступил Бис назад, - ...я не могу...
  В ответ на это один из ополченцев с чудовищным замахом, от которого Егор сам невольно скрежетнул зубами, влепил кулаком пленнику в лицо, на котором уже не было живого места. Казалось, бил в кровавое мясо из оплывших к разбитому рту глаз и скул.
  - Погодите! - остановил Бис, не желая наблюдать пытку. - Нисколько не удивительно, что он признался! Он разговаривать может?
  - Ещё как! - сказал тот, что бил.
  - Дайте воды... - Егор плеснул воду из бутылки на расквашенное лицо пленника и в разбитый рот.
  - Ты, что делаешь? - разозлился драчун.
  - То, что ты, вероятно, не умеешь, - ответил Бис. - Послушай, - обратился он к пленному, - тебе придётся ответить на несколько вопросов... Слышишь?
  Тот пошевелил тяжёлой головой, не отрывая её от груди.
  - Кивать не получиться, придётся пояснить кое-что, понял?
  Тот, глухо просвистел воздухом из лёгких, выпустив тягучую кровавую слюну из сломанной челюсти.
  - Ты знаешь, где произошёл подрыв?
  - На рынке, - прозвучал едва внятный ответ.
  - Где именно? - уточнил Егор.
  - Не знаю: на территории... Я дома был...
  - Что у тебя было с собой в момент задержания?
  - Ключи, паспорт... немного денег на картошку...
  Егор поднял голову, чтобы получить подтверждение: ополченец-драчун кивнул.
  - Где он?
  - Картошка - вон... - кивнул ополченец. - Паспорт... - драчун вынул его из кармана и протянул Бису.
  - Ты прописан... - пролистал Бис страницы, - ...в Кировском районе, на улица Петровского, дом... А живёшь где? По прописке?
  - Да... прописке...
  - Это же напротив рынка? В доме с надписью на торце: 'Цой жив!'? - нарочно сказал Бис.
  - Нет, другой... И надпись там: 'Цой мёртв!'... не с торца... под балконом... Я живу через два дома...
  - Почему думаешь, тебя задержали?
  - С кем-то перепутали...
  - Ты сказал при задержании им об этом? - спросил Бис.
  Пленник кивнул в ответ.
  - Знаешь, кого-нибудь с рынка?
  - Да...
  - Назовёшь...
  - У меня... мать на рынке... в хлебном работает.
  Бис поднял голову:
  - Всё это стоило узнать сразу и ещё тогда проверить, - сказал он. - Можете проверить сейчас... Кроме надписи на доме: она действительно сделана под балконом и её с дороги не увидеть... Очень похоже, что он не причём... Проверьте! И отпустите его.
  В одиннадцать с 'Сокола' все вместе выехали на Крытый рынок в Ворошиловском районе, но оказалось ехали в семнадцатую городскую больницу на улице девятого января, везли пакеты с продуктами и тёплой водкой для раненого, почему-то без смятения решив, что ему уже можно.
  За построение маршрута из адреса в адрес отвечал Кобергкаев, но, то тут, то там, как непредсказуемый дорожный затор, вмешивался Голиаф и менял путь следования по своему усмотрению, что Бергу определённо не доставляло радости, но послушно им сносилось. Остальным пассажирам ничего не оставалось кроме, как мириться и разглядывать скучный город: Тутыр смотрел безо всякого интереса; Кибо, напротив, с расчётом, изучая городские улицы: Петровского, Кирова, Ленинский проспект, улица Профессоров Богославских, Куйбышева, проспект Панфилова... - мало ли придётся воевать в городских условиях, надо город знать.
  В палату к раненному Биса не взяли - охранял машину во дворе, так думал, пока не обнаружил, что в багажнике скручен Вошанов. В больнице троица не задержалась: раненный был слаб и почти ничего не помнил.
  - Ну, как он? - спросил Бис Тутыра по возвращению, когда уже тронулись дальше.
  - В момент взрыва был спиной к машине, ничего не видел: отбило чем-то тяжёлым жопу до чёрного синяка и посекло стеклами, - ответил Хадаев. - Зашит, подклеен, где надо - помазан... Жить будет!
  За головой Инала, в окне, мелькнул указатель улицы: Богдана Хмельницкого; Егор изумился поразительному совпадению улиц Донецка и Грозного, никак не ожидая от себя, что не сможет усидеть на месте, будто от неуёмного пьянящего восторга, ещё не осознав до конца, что на полном ходу в них влетел грузовик. От страшного удара мерседес перевернулся, машину потащило по асфальту. Бис ударился головой и ногами о переднее сидение, на время потеряв ориентацию и придя в себя уже верхом на Тутыре, который был без чувств. Салон заволакивал едкий дым.
  
Оценка: 9.89*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019