Аннотация: Наверное, это одна из лучших моих повестей.
После второго залпа "Градов" по колонии начали работать минометы. От близких разрывов вылетали стекла, осколки летели на койки, втыкались в подушки, рвали одеяла. Заключенные сидели на корточках, прячась за импровизированной баррикадой из тумбочек. Отряды перемешались. Рексы, опера и прочие сотрудники ИК-23 разбежались, оставив подопечных на произвол судьбы. Толпы зэков метались из секции в секцию, стараясь укрыться от прилетающей смерти.
Тех, кому не повезло, оттаскивали в душевые. Там хоть кровь стекала в канализацию. Война всех уравнивает. Вместе лежали и смотрящие, и опущенные. И таскали мертвых тоже вместе. Понятия остались в довоенной жизни.
Осужденный Сидельников с погонялом "Боцман" после очередного близкого разрыва, выполз из спальни в коридор. Там, хотя бы, окон не было.
- Подвинься, - пихнул острым локтем какого-то зека. Тот сидел, подтянув колени и уткнувшись лицом в них.
Зек не ответил. Осужденный Боцман ткнул его еще сильнее, тот медленно завалился, сполз по стене и глухо ударился головой о бетонный пол, накрытый желтым линолеумом. Лицо его было перепачкано запекшейся кровью.
Боцман огляделся. Кругом стонали, матерились, харкали кровью. Шныри рвали полосами простыни и кальсоны, неумело заматывали раны, бегали с кружками воды. Откуда-то доносились глухие удары, словно кто-то бил топором по двери.
Мелькнуло знакомое лицо.
- Хохол! - крикнул Боцман. - Хохол!
Невысокого роста зэк оглянулся. Измятое лицо, серые глаза, бесстрастный взгляд. Да, это Хохол.
- Боцман? Живой? Мне сказали, тебя завалило вчера..
- Хрен им по всему рылу, - сплюнул Боцман и встал, придерживаясь за стену казенно-голубого цвета. Боцман сам ее красил в прошлом году. - Хохол, нам пиздец.
- Будто я не знаю, - ухмыльнулся Хохол
Если бы Боцман увидел эту ухмылку пару месяцев назад, он бы, наверное, обделался. Если Боцман сидел за чистые кражи и на зоне сторонился воровской кодлы, стараясь быть ближе к мужикам, чем к ворам, то Хохол... Про Хохла ходили легенды.
Говорили, что первый раз тот сел за то, что менту заточку в печень всадил. Мент тот был его одноклассником. И женился на подруге Хохла, не дождавшейся того из армии. Говорили, что прямо на свадьбе и зарезал бывшего друга. И сдался сам мусорам. А по зонам пошел по отрицалову. Слов лишних не говорил, движений резких не делал. Был вежлив и чистоплотен. Но если узнавал, что в отряде сука или крыса, мог зарезать так же спокойно, как играл в шахматы. Срок ему добавляли и добавляли, приближался четвертьвековой юбилей.
Познакомился Боцман с Хохлом, как ни странно, в библиотеке. Тогда Боцмана только перевели в ИК-23, попал он на карантин, потом в третий отряд, где и жил Хохол, потом уже во второй перевели. В библиотеке были отрядные дни. То есть, раз в неделю зеки одного отряда могли туда приходить, если хотели. Телевизор Боцман презирал, предпочитая читать. Вот тогда они с Хохлом и разговорились. На неделю можно было взять пять книг. Читать, конечно, из новинок, было нечего. Зато было много классики. От Жюля Верна до Мельникова-Печерского. Вот четыре книги "На горах" и "В Лесах" Боцман уже взял и думал, что бы еще подобрать. Как-то глаз не цеплялся ни за что.
- Вот эту возьми, - Хохол неожиданно вынырнул из-за стеллажа и протянул Боцману книгу.
"Белые и черные". Александр Котов.
- Это шо? - не понял Боцман.
- Книга. В шахматы можешь?
- Да я больше в буру там...
- Бура для малолеток. Шахматы для королей.
И ушел.
Мельникова-Печерского пришлось продлить еще на пару недель, впрочем, библиотекарь по этому поводу не переживал. Гораздо большей популярностью у контингента пользовались женские романы, а не русская и мировая классика.
Боцман зачитался книгой про русского чемпиона по шахматам. Странные, какие-то магические, волшебные слова - эндшпиль, испанская партия, сицилианская защита, ферзевый гамбит - завораживали, манили, колдовали. За ними скрывалась невиданная для Боцмана свобода: тихий закат над штилевым морем, пальмы, ром, влажные глаза мулаток, треск падающего сейшельского ореха...
Через несколько дней Боцман пришел к Хохлу и попросил его научить играть в шахматы. Хохол согласился, но не успел. Сначала его перевели в другой отряд, а потом началась война.
- Хохол, нам пиздец, - повторил Боцман. - Тикать надо.
Что-то очень большое разорвалось на плацу колонии.
- Надо, - согласился Хохол. - Но куда? И как?
- Да похер как, главное выбраться, я уже третьи сутки, кроме воды, ничего не жрал!
- Слушай, Боцман, - по нам лупят со всех сторон. Украинцы, сепары, какая разница? Наверняка зона окрыжена, на рывок пойдем, нас сразу пехота положит в лоб и мама, не горюй. Сечешь?
- Секу... И шо робыть?
- Рокировку.
- Не понял? Это как в шахматах?
- Типа того. Ты трупы рексов видел здесь?
- Не...
- Жаль. Я тоже. Можно было бы переодеться.
- Так они съебались же все.
- Ну мало ли... Курить есть?
Боцман полез в карман, достал мятую пачку "Беломора", в ней оставались пять папирос.
Закурили прямо в коридоре. Неделю назад за такое их бы отправили в ШИЗО.
Пробегавший мимо молодой совсем зек резко остановился, учуяв табачный дым:
- Пацаны, дайте тягу.
- Пацаны сиську на параше сосут у дядек со стажем. Нахуй пошел.
Страшный, холодный, льдистый взгляд Хохла ударил по лицу пацаненка и того просто сдуло из коридора.
- Шо вот ты так? - сказал Боцман, но его слова заглушил очередной разрыв.
- Га?
- Шо вот ты так, - стряхнул с головы пыль штукатурки Боцман. - Шо беспределить? Дали бы по тяге пацану...
- Мне эта тяга нужнее, - коротко бросил Хохол. Приподнялся, встал, отряхнул колени, подошел к лежащему осужденному. Ноги того были сплющены и перемотаны красной тряпкой, когда-то бывшей белой простынью с фиолетовой печатью на углу.
- Держи, браток, - раненый, не открывая глаз, зачмокал губами, втянул мокрый мундштук в рот. Затянулся, задержал дыхание. Закашлялся. Попытался повернуться, не смог, затих, тяжело дыша.
В этот момент началась тишина. Впрочем, это все, даже Хохол, сразу и не поняли. Еще один промежуток между разрывами - подумаешь, стоит ли обращать внимание? Но еще минута за секундой, и ватная тишина глухо наваливалась на оглохшие уши. Пахло гарью и кровью.
- Говоришь, был пиздец? - медленно сказал Хохол.
- Ну...
- Вот сейчас пиздец начнется. Настоящий.
- Да ладно тебе, Хохол, шо вот ты все время...
- Боцман, ты откуда?
- Я? С Енакиево, а шо?
- А я с Лутугино. Меня там все...
- Будешь жив, доберешься, найдешь пацанов, они меня грели, я им помогал словом, расскажешь, что тут было. Буду я жив, наведаюсь к тебе. Есть кому рассказать?
- Да ты шо, Хохол, да у меня там кожна собака знает, шо це Боцман, да я...
Распахнулась входная дверь. В косых лучах света, падавших сквозь пыль и дым, появились фигуры. Как в голливудском кино. Каски, автоматы, бронежилеты. Они светили фонариками по лицам и телам заключенных. Не орали, не били, просто шли, аккуратно перешагивая через тела раненых, живых и умерших. Они заглядывали в комнаты, резко водя стволами. А когда дошли до конца коридора, наверное, старший из них, крикнул:
- Чисто!
Боцман и Хохол рефлекторно повернули головы на крик. Увидели каким-то странным, обострившимся зрением черные отверстия в дулах автоматов. Или в штурмовых винтовках? Или... Да какая разница, если из этих дыр на тебя смотрит смерть разнообразного калибра.
- Граждане заключенные!
Хохол и Боцман повернули головы обратно, к входу. Там стоял, широко расставив ноги, какой-то военный с мегафоном возле лица.
- Граждане заключенные! Путинские наемники, российские войска и донбасские террористы двое суток обстреливали вашу колонию с целью уничтожения отбросов общества, как они заявляли.
- С вами говорит полковник Пилипчук. Сейчас начнется эвакуация осужденных из колонии. Нуждающимся будет оказана необходимая помощь. Просьба здоровым выйти из здания и построиться по отрядам. Раненые остаются пока здесь. Миссия Красного Креста займется ранеными в течение нескольких минут. Раненых вывезут в госпитали.
Слова разносились по коридору и отражались от обшарпанных стен.
Привыкшие к порядку зеки начали подниматься с пола. Все, кроме раненых. И тех, кто притворялся ранеными.
- Пойдем? - спросил Боцман?
- Есть другие варианты? - огрызнулся Хохол и встал.
В черных робах, испачканных кровью и штукатуркой, они медленно вставали, держась за стены и брели к выходу, поправляя мятые кепи.
Говорящий в мегафон тоже вышел, одним из первых, он встречал зеков на плацу. На плечах его горели три большие звезды, руки он заложил за спину, широко расставив ноги.
Они выходили цепочкой, один за другим, становились в строй. Отряды поредели на треть. Остальные лежали в душевой или стонали в коридорах.
Когда вышли все - человек с большими звездами снова взял матюгальник из рук младшего офицера.
- Граждане зеки!
Строй стоял молча.
- По вам трое суток молотили российские войска из всех видов оружия. Ваши товарищи лежат сейчас, истекая кровью. Помощь идет. Кто-то этой помощи не дождался. Это не наша вина, что мы не успели. Но Украина о вас помнит и не забывает, поэтому мы здесь. И вам предлагаем несколько вариантов. Желающие могут вступить в Национальную Гвардию Украины. Добровольцам предлагается полный социальный пакет, амнистия и денежное довольствие от тысячи долларов США в месяц.
Одобрительный гул поднялся над строем зеков.
- А как амнистия? - раздался чей-то голос.
- Амнистия это само собой, это даже не обсуждается. Это по умолчанию, как говорится, - хохотнул полковник.
- Пиздеж, - прошептал Хохол.
- Шо так? - тоже шепотом спросил Боцман.
- Потом...
- Второе! Прописанные на территории Донецкой и Луганской областей могут вернуться домой. По своему желанию, - продолжил полкан.
И вот тут возмутились западенцы. Их держали отдельно, в первом отряде. Вот весь, выживший, первый отряд и заорал от возмущения. Мол, мы воевать тоже не хотим, чего это луганским и донецким привилегия такая?
- Третье! Жителям других областей тоже выходит амнистия, но, чуть позже. Нам нужно провести сортировку, чтобы каждый из вас уехал домой, без всяких там разных беспорядков.
Западенцы одобрительно загомонили между собой.
- А кормить будут?
- Будем, - улыбнулся полковник. - Добровольцы в АТО, три шага вперед!
Где-то треть от числа всех осужденных вышла из строя. Их очень быстро - словно овчарки стадо овец - бойцы согнали в кучу и погнали в пролом стены.
Только сейчас Боцман увидел, что стены колонии разбиты снарядами. Самые большие дыры в заборах достигали метров пятнадцати, а то и двадцати. Все вышки были разрушены. Здания разбиты. Окна вылетели. Асфальт стоял горками. Война, блять.
- Донецкие, луганские - три шага вперед!
Хохол неожиданно сделал шаг, одновременно, схватив Боцмана за рукав. Он потащил его с собой. От неожиданности Боцман споткнулся, полетел вперед, перед глазами мелькнул воткнувшийся в асфальт снаряд "Града". Хохол удержал его, затрещала черная ткань.
А потом их повели через другой разлом в стене.
Ни Хохол, ни Боцман так и не увидели, как западенцам раздали автоматы. Старые, древние АК-47, чищенные в последний раз в годах шестидесятых. Когда их раздавали - они были похожи на заливную рыбу. Кусок солидола, в котором угадывался смутный силуэт автомата. Сначала желе счищали ножами, потом протирали носками. Их заклинивало после второй-третьей очереди. Поэтому галицаи добивали своих раненых кто прикладом, а кто плоским штыком.
Главное же выжить, правда же?
Донецко-луганских выстроили за стенами колонии.
Украинские военные что-то ходили кругами, переговаривались друг с другом, время от времени орали в рации.
- Тройка, я Юпитер, я готов, где транспорт?
В ответ рация что-то нечленораздельно бубнила, похоже, что матом.
Боцман посмотрел на небо. Небо было близко и серо. Из небесного брюха валил снежок. Маленький такой, легкий. Он вертелся, кружился и от него слегка кружилась голова Боцмана. Если бы Боцман родился и жил в Мурманске, Салехарде или Вятке, то он бы знал, что такое снежанка - странная болезнь. Когда человек теряет ориентацию в пурге, он не понимает: где верх, а где низ, куда вправо, а куда не надо. А потом этот человек бесконечно падает, падает, падает в мельтешение снежинок, заворожено умирая от переохлаждения...
Но Боцман родился в Лутугино.
- Граждане осужденные! - хрипло прокричал лейтенант в ментовской форме. Он держал перед собой несколько листков бумаги. Закашлялся в серую перчатку на левом кулаке и продолжил:
- Граждане осужденные! Указом президента Украины Петра Порошенка вы амнистированы...
- Дороги перекрыты российскими оккупантами. Однако, есть договоренность с террористами. Вы сейчас колонной будете выходить от наших позиций к позициям сепаратистов. Вам необходимо намотать на головы белые повязки. Раздайте.
Рядовые побежали вдоль строя, раздавая простыни каждому пятому зеку.
- Разрезать, раздать каждому. Надеть повязки на голову, повторяю!
Зеки начали рвать руками белые полотнища и раздавать по строю.
- Напоминаю, что там, - лейтенант ткнул куда-то в сторону Луганска. - Террористы, чеченские и осетинские наемники, им ваша жизнь - заработанный доллар. Вас там будут расстреливать. Желающие остаться - шаг вперед.
Из строя вышло еще десять человек. Одного Боцман знал, молодой парень, сел за аварию. Набухался, поехал кутить дальше. Въехал в остановку. Убил всего одного человека, пятерых просто инвалидами сделал. Все бы и ничего, да погибшая мало была беременна, так еще и невестка харьковского депутата. Вот и дали трешечку. Легко отделался.
- Сто двадцать три осталось, - спокойно резюмировал лейтенант. - Налево!
- Отставить! - из-за спины лейтенанта появился майор. - Что, сынки, неохота Родине послужить? Понимаю, страшно. А грабить не страшно было? Убивать не страшно было? Вы же твари, поганые твари. Отбросы.
Майор шагнул к строю, медленно пошел вдоль стоящих по стойке "смирно" зеков. От него пахло застарелым перегаром.
- Шо, бляди, по домам захотелось? А когда божьи заповеди нарушали, не боялись? Не убий там, не укради, а? Вас, сук, расстреливать надо. На площадях. Как при Сталине! Чтобы не мера наказания была, а мера социальной защиты!
Последние слова он выкрикнул на фальцете.
- Блять, Родина в опасности, а вы тут... - майор заорал на Хохла.
- Ты меня на понт не бери, гражданин начальник, - ухмыльнулся зэк и длинно сплюнул на ботинок майора. - Я и не такое слышал от гражданина воспитателя.
- Ты сейчас у меня услышишь, ты сейчас услышишь... - майор побледнел, резко развернулся и рявкнул на лейтенанта. - Бегом выполнять приказ!
- Налево!
Тюрьма хоть и похожа на армию, но это не армия. Поэтому и повернулись все налево, но не щелкая каблуками. Так с ленца.
Грязь февраля пятнадцатого...
Вроде бы и зима, даже снег местами лежит. И пар изо рта есть И небо низкое. И солнце сквозь рваные раны облаков не греет.
Но вот шагаешь, ступаешь на обмерзшую землю, глина хрустит, ты проваливаешься в жуткую жижу по щиколотку, она заливается в низкие бутсы, холодом тянет до пяток, потом до пальцев, они немеют. Ноги до колен превращаются в колодки, обтянутые ошпаренной кожей. Но идти надо. Потому что вот тот пацан, который решил сесть, снять ботинки и выжать коричневым свои носки, получил пинок по спине и прикладом по затылку. От удара прикладом по затылку потерял сознание, потекла кровь из носа.
Когда зеки остановились - молча, не понимая, что происходит, - над головами раздались несколько очередей. Они сначала присели, прикрыв затылки руками, потом пошли снова, куда-то на восток.
Хрипящего парня оттащили в сторону. Чтобы не мешал. Хохол и Боцман не оглянулись, когда хрип закончился треском.
Сто двадцать два преступника.
Они понимали, что сквозь этот февральский туман зеки могут дойти только до могилы. Могилы? Максимум до кювета вдоль дороги.
Боты мерно чавкали по проселочной дороге. Жирная грязь липла к штанинам. Шли, по привычке, заложив руки за спину. По краям колонны шли автоматчики в грязных зимних камуфляжах.
Наконец, их остановили.
Слева, в низком сером тумане прятались ветви деревьев лесопосадки. Справа, в поле, в этом же тумане прятали разбитые головы вышки линии электропередач. Казалось, что из этого тумана сейчас выйдут древние чудовища. Рыки их моторов, лязг их траков доносились со всех сторон. Боцман сдерживал крик. Хохол тоже.
Колонну остановили перед полем. Островки снега белели на пашне. Вдоль поля с двух сторон чернели лесопосадки.
- Идти по краю поля, - устало сказал лейтенант. - В зеленку не заходить, на поле не выходить. Заминировано все. Шаг вправо-влево...
-...побег, прыжок на месте - провокация, - хохотнул кто-то из зеков.
- Шаг вправо-влево, - повысил голос лейтенант. - Верная смерть. И мучительная. Эвакуировать вас никто не будет. В лучшем случае убьет сразу, в худшем будете истекать кровью пару суток. Или трое.
- Нам пизда... - грустно сказал Боцман.
- То я не знаю, - пожал плечами Хохол.
- Вам надо пройти поле. Вас там встретят сепары. У нас с ними договоренность. Вас там встретят. Москали обещали, шо вам окажут необходимую помощь. Но на вашем месте я бы не обольщался. Им отбросы не нужны. Так что, еще раз обращаюсь. Кто хочет жить - вступайте в Национальную Гвардию Украины.
- А Украине, значит, нужны, отбросы Донбасса, - нервно хохотнул Боцман. Слава Богу, лейтенант его не услышал.
На этот раз из строя никто не вышел.
Лейтенант скомандовал. Колонна жидкой цепочкой начала выходить на поле. Вернее, на тропинку между лесопосадкой и полем.
Боцман и Хохол, старательно перешнуровывая коры, затесались в самый конец. На тропу они вышли почти последними - за ними шел десяток-другой молодняка в черной униформе. Чавкала грязь, иногда скрипел снег под ногами. На ветру шевелили ветвями деревья. Рваные клочья тумана летели поперек поля.
Цепочка растянулась метров на триста. Словно в старом советском игровом автомате...
Хохол шел впереди Боцмана. Не поворачивая головы, он глазами проверил - нет ли рексов вокруг: нету. Сунул руку в карман, попытался достать папиросу. И в этот момент вдруг почуял звериным, зэковским чутьем НЕЛАДНОЕ. Волчья сыть вдруг завыла безмолвной паникой в груди, свело судорогой желудок, легкие замерли. Сам не понимая, что сейчас произойдет, он вдруг прыгнул вбок, в канаву, где все "заминовано". На автомате за ним прыгнул и Боцман.
Они еще летели в мерзлую ледяную кашу, Боцман еще не понимал, зачем он это сделал, когда в этот момент голова впереди идущего вдруг разлетелась кровавым облаком, словно кто-то сдул красный одуванчик.
А потом открыли настоящий огонь. Выстрел снайпера был сигналом. Из южной лесополосы открыли массированный стрелковый огонь. Никто из зеков даже не догадывался, что на них поставили ставки.
Тир. Сафари. Кто больше положит - тому ящик коньяка из размародеренного магазина. Впрочем, не все участвовали в соревновании на количество. Пулеметчик "Утеса", например, просто тренировался на одиночные выстрелы. Большую часть он мазал. Но если удавалось попасть, например, в ногу, то ее просто отрывало. Таких не добивали, пусть орут, панику наводят. Некоторые из тех, кто выжил в первые двадцать секунд - а это много, очень много! - зачем-то побежали в поле. Мин там не было, нет. Там их просто расстреляли.
Кто поумнее, падал в распадок, в зеленку - если так можно назвать зимнюю лесопосадку.
- Бегом, бегом, мать твою! - Хохол схватил Боцмана за воротник черной робы.
Боцман сначала побежал на четвереньках за хохлом, потом приподнялся, но тут же пуля снайпера сбила кепи с головы. Он опять упал в февральскую жижу. И получил пинок по голове. От Хохла.
- Хули разлегся, баран! Или бежишь со мной, или нахуй!
- П-п-понял, - заикаясь ответил Боцман.
На самом деле, они не бежали. Они ползли, вставали на четвереньки, карабкались.
По раненым, у которых не было рук, у которых животы были распороты и кишки цеплялись за кусты. Один стоял на коленях, харкая легкими. Боцман оттолкнул его, тот завалился на бок и, вроде бы умер. И это была легкая смерть, но Боцман этого не знал. Они ползли по канаве, ныряя в ледяную грязную воду, а в это время четыре БТРа выехали на поле. Конечно, никаких мин там не было.
Боцман и Хохол укрылись за толстым тополем, накидали на себя веток кустарника - больше нечем было замаскироваться.
А над черно-белым полем повис многоголосый вой. Солдаты Украины обливали раненых бензином из канистр. Потом поджигали.
Таял снег, высыхала грязь, сгорали люди.
Если бы Хохол и Боцман смотрели кино, то они решили бы, что это пропаганда. Но они лежали в грязной ледяной луже, накрытые тополиными, вишневыми и абрикосовыми сухими ветвями, и смотрели, как горят костры из людей.
Сначала один, потом другой потеряли сознание. Может быть, поэтому и остались живы.
Зачем тратить бензин на мертвых? Лежащих в ледяной жиже, окровавленных, пусть и чужой кровью, но кто проверять будет? - вонючих зеков...
И даже непонятно, в чем повезло Хохлу и Боцману. Может быть в том, что они остались живы или в том, что они не увидели?
Пуля не всегда убивает сразу. Хорошо, если в голову или сердце. Мир просто выключается. И то не всегда. А вдруг перед попаданием пули в мозжечок включается чертов режим слоумо? И пуля медленно-медленно вворачивается в затылочную кость, сверлит ее как бормашина? Сначала, конечно, рвется тонкая как шелк, кожа и капли крови красиво, словно одуванчик, разлетаются на зимнем ветру. Говорят, что мозг не чувствует боли. И вот вопрос - успеют ли нейроны затылка доставить до неболеющего мозга сигналы. Синапсы кричат, локомотив боли несется по нервным путям, пуля, словно шуруп, медленно вкручивается в мозг. Со стороны кажется, что человек умирает моментально. А если нет?
А как быть человеку, если осколок попадает в живот? Или отрезает ногу, так, что артерия остается залеплена глиной? А если человека насквозь пробила отбитая взрывом гранаты ветка абрикоса? И занозы не в коже, нет, а в бесконечных слизистых, и они не могут быть обнаружены рентгеном?
Раненые кричат. Кричат, хватая горстями комья коричневой земли. Кто-то тяжело дышит, кто-то смотрит в низкое небо, а глаза его сварились в крутую от близкого разрыва. Кто-то пытается привязать грязной тряпкой оторванную кисть.
И сотни криков сливаются в единый вопль: Где же ты, Господи!
Вместо Господа и ангелов его по краю заснеженного поля шли солдаты с красно-черными нашивками на руках. Визитки Яроша они не раскидывали, нет. Просто разливали бензин на раненых, потом поджигали их. Впрочем, не все. Некоторые просто ржали на судорогами горящих. Некоторые же плясали вокруг человеческих костров и орали:
- ПУТИН - ХУЙЛОООООО!!! Ла-ла-ла...
Вот и все.
Когда-то по этому полю, как и по другим полям бескрайней России шли солдаты в другой форме, цвета фельдграу, чаще всего они не жалели патроны. Потому что бензин был дорог, патрон дешевле. Этим, которые были одеты во "флору", бензина было не жалко. Волонтеры, за которыми прятались заокеанские партнеры, на бензин не жалели гривен. Ведь это уже не Россия, не Советский Союз. Здесь незалэжна Украина - территория свободы. Хочешь -жги людей. Хочешь - вырывай им зубы.
Боцману и Хохлу повезло. Их, все-таки, не заметили.
Первым в себя пришел Боцман. Хохол, как ни странно, похрапывал. Абрикосовая веточка над его лицом мелко дрожала.
- Эй! - Боцман ткнул Хохла локтем под ребра. Тот не пошевелился.
- Эй! Эй!
Было темно, очень темно. По горизонту раздавалась стрельба, ухала артиллерия и минометы. Пахло шашлыком. Без лука. Но даже в этой темноте Боцман разглядел, как голова Хохла повернулась в одну, потом в другую сторону. Открылись глаза и взгляд его был безумен.
- Сууукааа, - протянул он.
- Хохол, хохол, это же я! - шепотом ответил Боцман и, неожиданно для самого себя, легко ударил Хохла по щеке.
В течение нескольких секунд Хохол пришел в себя. Это было завораживающее зрелище: словно кто-то прогревал мозг, включал передачи и с каждым включением взгляд становился все осмысленнее и осмысленнее. Процесс перезагрузки закончился тем же паролем:
- Сука.
Сухой ком в горле колом встал на уровне кадыка. Хохол зачерпнул грязный снег и отправил его в рот. С трудом прожевал, проглотил, закашлялся в рукав.
- Укропы далеко?
- Я знаю? - по-одесски ответил Боцман.
Нацисты были недалеко, конечно. Надо было ползти. В каком направлении? Какая разница, лишь бы подальше от этого дерьма.
Они и поползли по канаве, по трупам и черно-красной жиже, перемежаемой островками белого снега, почему-то не утонувшего в грязи.
Мокрые и грязные, они ползли, время от времени падая в лужи, хлебая ледяной рассол снега, чернозема, жужелки и мергеля. И сплевывали щепки простреленных деревьев.
А когда начало светать, зеленка закончилась, они начали выползать на дорогу, которая пересекала поле. Ну как дорогу... Обычную грунтовку, ковылявшую по местным полям, к птицефабрике.
Первое, что услышали осужденные:
- Руки в гору, вы кто такие?
Руки в гору поднять не удалось, пришлось сразу лечь "звездой", как при обысках, когда тебя мордой в пол, а не к стене.
- Граждане начальники, - сдавленно сказал Боцман. - Мы мирные зеки, ничего плохого не сделали, а шо сделали, так за то отсидели...
Перед носом Боцмана внезапно появился носок армейского ботинка.
- Осужденный Сидельников, статья сто восемьдесят шестая, часть пятая! - как смог крикнул Боцман сквозь снег, забивавший рот.
- Это чего? - поинтересовался голос.
- Грабеж организованной группой. Тринадцать лет, - сипло вмешался Хохол.
- А ты за что?
- За решетку... - и ботинок надавил ему на шею.
- Ты свои блатные привычки брось, отвечай как полагается. Пуля в полуметре от тебя.
- Так бы и сказал, - вздохнул Хохол. - Осужденный Хохлов. Сто пятнадцатая, часть первая. Пятнадцать. Убийство двух или более лиц.
- Более?
- Троих порезал в камере. Двое сразу на глушняк, третий в лазарете сдох.
- Прям диверс, - хохотнул тот, кто давил стволом в затылок. - За шо ты их?
- За честь...
- Девичью?
- Да пошел ты.
- Уважаю, - согласился голос. - Рюрик, и шо с ними делать?
Хлопнула мина. Ни Хохол, ни Боцман не услышали ее шелестящего звука, а вот ребята в белых маскхалатах упали на грязно-белую землю за пару секунд до разрыва. У каждого свой жизненный опыт, чего уж. Потом ударила вторая, третья: начался интенсивный обстрел.
Укропы шмаляли, видимо, наугад. Просто в сторону предполагаемого противника. Поэтому мины беспорядочно падали на краю поля, рядом с дорогой, метрах в ста от разведчиков и зэков.
Подгоняемые прикладами и пинками зеки бежали в сторону полуразрушенных домов. Длинная улица была разрушена всего за несколько дней. В ином доме вылетели окна, в другом снесло близким разрывом стену, дом накренился. В третьем, на вишне, висела собака, вернее, то, что от нее осталось. Запах гари низко стелился над мокрой землей, в которой увязали коры зэков. Ни украинские минометчики, ни польские снайпера, ни американские инструкторы не заметили странную группу из пяти человек - двух в черной униформе, трех в грязно-белых камуфляжах. Видимо, смотрели в другую сторону, там где рвались мины. И куда через несколько секунд прилетел пакет "Града".
А еще через несколько секунд группа Рюрика, перемахнув через криво упавший забор из профнастила, заскочила в один из разбитых домов.
- До утра здесь будем кантоваться, - сказал Рюрик и снял каску, потом белую, в пятнах балаклаву.
- Ты баба, что ли? - изумился Боцман, когда увидел лицо Рюрика. - Сто лет бабу не видел...
Рюрик сплюнула - это была, все же, она и ответила простуженным голосом:
- А я зеков вообще никогда не видела! Белоснежка!
- Кухню проверь!
- Уже, товарищ сержант!
Рядовой с позывным "Белоснежка" шерстил кухню. И думал, что люди странные животные. Вот война, вот эвакуация, вот снаряд в садочек. Телевизоры с собой в тыл тащат, меблю всякую, а вот чай с сахаром оставили. А ведь в чистом поле или разбитом городе пачка чая ценнее всякого телевизора.
- Чому Белоснежка? - осторожно спросил Хохол, немало подивившись странному для блатарей погонялу.
- Так получилось, - улыбнулся Белоснежка. - Тебя напрягает?
- А не западло?
- Западло укропом быть. А мы в Харькове когда партизанили, под мои началом семь пацанов было. И все как на подбор, мне подмышку. Таки повелось. Говорят, суки сбушные до сих пор бабу с позывным "Белоснежка" ищут. И хай ищут, - из рюкзака он достал большой синий пакет.
- Ну и ня хай, - согласился Хохол. Пожалуй, впервые в жизни ему стало неловко за свою кличку.
- Я ж тебя не спрашиваю, чому ты Хохол, - он ножом вспорол пакет, открыл картонную коробку: в ней лежали консервы, упаковочки всякие, повертел в руках гондончики чая, меланхолично заметил. - Хозяйский лучше.
- Хохлов я...
- Да насрать, - ответил Белоснежка, расправил ножки у горелки, поджег таблетку сухого спирта и поставил на горелку кружку с водой. - Кот?
- М?
- Чай, кофе?
- Витаминчик мне завари.
Кот сидел возле разбитого окна, через которое залетали мокрые снежинки пополам с дождем, и внимательно наблюдал за местностью. Рукой в тактической перчатке он прикрывал рот, чтобы пар изо рта не демаскировал позицию. Белоснежка заварил ему в алюминиевой маленькой кружке розовый порошок из бумажного пакетика. Запахло киселем из детства.
- Я тоже хочу, - вздохнул Хохол.
- Обойдешься, - коротко ответил Кот.
Рюрик же села напротив двух заключенных на корточки и холодным взглядом стала рассматривать их. Между ног ее покоилась СВД.
- Ну что, граждане хулиганы и бандиты, рассказывайте.
- Это кто тут хулиган? - возмутился было Боцман, но тут же получил тычок локтем под ребра. - Хохол, ты шо?
- Ни шо, а ша, - отрезал Хохол. И продолжил. - Зону "Градами" начали расстреливать. Я не знаю, чьи...
И он продолжил. Как сбежал персонал колонии. Как они пекли хлеб из муки, которую привезла Нац.Гвардия. Как часть раздавали, тайком, по ночам, этот хлеб местным мирным жителям, меняя его на закрутки с помидорами та мочеными арбузами. Как рядовые украинских войск старательного этого не замечали, пока пьяные офицеры орали в палатках и "Щеню" и "Не вмерлу". Как их вывели на плац, а потом начали расстреливать на бегу.
- Да вы же это сами видели, не могли не видеть.
- Видели, отец, видели, - сказала сержант Рюрик и ударила пальцем по оптическому прицелу винтовки.
- Видели, а чего ж не стреляли, - с горечью сказал Хохол.
