Эти тексты не имеют никакой документальной ценности. В них не будет ни одной фамилии НАШИХ одесситов. Если в тексте появится фамилия - это НЕ НАШ. Все остальные имена - выдуманы. События... Ну пусть они тоже все выдуманы и остаются на моей совести.
Никаких документов, никаких доказательств у меня нет и не будет. Нет ни одного отпечатка пальца. Ни одного ДНК. Что либо доказать - невозможно. Неважно, что вы думаете обо мне. Важно, что все мои - живы. Ни одной фотографии, ни одного видео от меня вы не дождетесь.
Как это было...
Да как у вас это бывает.
Выходишь из дома. В тапочках. За молоком или за пивом: это не важно. ты просто выходишь из дома. Небо синее, солнце жаркое. Море - глубокое. У нас было море. У тебя, читатель, моря, наверное, нет. Река есть. Это не важно.
Важно другое.
Ты вышел из дома. Поздоровался с соседом. Погладил пса. Перешел дорогу.
А потом тебя убили.
Просто так. Потому что ты не так разговариваешь. Не так думаешь. Ты идешь через дорогу - и это причина, чтобы тебя убить. Ты не виноват, нет. Надо просто запугать тех, кого еще не убили.
Они не поняли одного. Нас можно напугать. Запугать нас нельзя.
Немцы. Евреи. Поляки. Галичане. Русские.
Мы - одесситы. Неважно, кто и где родился. Неважно, какая кровь течет в жилах. Важно, какая тогда текла по брусчатке. Мы живы не все. И не все доживем. Но те, кто останутся живы - они вернутся за нас. Они пройдут по Дерибасовской. Берцы будут стучать по булыжнику. И бэхи будут урчать перегретыми моторами в тени платанов. Неважно, дойду туда я или нет.
Важно другое. Там, где был смертельно ранен Женька, Крест Новороссии встанет над этим местом.
Мы живы не все. Но даже мертвые - мы дойдем.
Я знаю.
ОДЕССА ВО ТЬМЕ
В декабре они начали отключать электричество. Я не знаю, кто это придумал - но нам это было на руку. Это очень удобно, правда.
В доме нет света. Зато храпит на пороге Боцман. И кот Лаврентий ненавидит на диване. В его глазах отражается желтое пламя свечей. В углу ворчит газовый котел. Все по честному.
Вместо медведя - рыжий пес, вместо ядерного реактора - котел, вместо водки - шустовский коньяк. Мы, конечно, москали. Но мы москали одесские. Москали вообще разные бывают. Тамбовские москали бывают, воронежские, мурманские, вятские, хабаровские. Вы не поверите, но даже московские москали бывают. Хотя самую большую концентрацию москалей я видел только в Одессе.
Мы сидим, в доме тепло. Я только что вернулся и рассказываю, что в маршрутках безпечники понаклеили объявления.
"Внимание! Разыскиваются сотрудники ГРУ МО РФ. Возраст 25-35 лет. Спортивного телосложения. Короткая стрижка. Не знают географию Одессы. Московский акцент".
Там было шо то еще, но я уже не помню.
Потом, министр иностранных дел Российской Федерации Сергей Лавров скажет по другому поводу, но тоже самое, что и я в тот вечер.
"Дебилы, блять".
В тот вечер мы сидели при свечах и читали Ремарка. Потому что "Щит и меч", "Люди с чистой совестью" и многое, многое, многое другое уже было прочитано, просмотрено и законспектировано.
А я не виноват, что сотрудники СБУ и прочие нацисты их не читали.
- Повернуться! - скомандовал тот же голос. - Встать к окну!
Оба повиновались.
- Посмотри, что у них в карманах, - сказал полицейский с револьвером.
Второй полицейский осмотрел одежду, которая валялась на полу.
- Тридцать пять шиллингов, карманный фонарик, свисток, перочинный нож, завшивленная расческа... больше ничего.
- Документов нет?
- Несколько писем или что-то в этом роде.
- Паспортов нет?
- Нет.
- Где ваши паспорта? - спросил полицейский с револьвером.
- У меня нет паспорта, - ответил Керн.
У меня не было паспорта с февраля 2014 по март 2015 года. Не, ну вру. Был. Только там была не моя фотография, а портрет Александра Гамильтона. Третьего мая утром с помощью двух таких паспортов я вошел в Дом Профсоюзов.
А в ту ночь и этот американец мне не помог.
Электричества не было, пересохло горло.
- А пойдем гулять?
- А пойдем!
В три часа ночи мы пошли расклеивать листовки. Маленькие, потому что экономили краску на принтере. Распечатывали партией и прятали на чердаке - а потом клеили.
Три часа ночи. Стенд для объявлений. Срываем укроповскую пропаганду. Клеим наше - "Я укроп - страну проеб!" Потом уходим на море. Сидим, курим, говорим обо всем. Телефоны дома, конечно же.
- Чувак, что там наши?
- Наши... - вздыхаю я. - Наши-то ладно. В Одессу приехала антитеррор-группа сотрудников ФБР.
- За нами?
- За нами, чувак. Не сцы, не возьмут.
В рюкзаке еще пара десяток листовок. Клей заканчивается. Последнюю доклеиваем на остановке. Почти четыре, блин, часа ночи. И откуда не возьмись - милицейская машина. Останавливаются возле нас. Опускается стекло. У нас в руках - уголовный срок. Мент молча смотрит на нас. Слегка кивает. Стекло поднимается. Машина исчезает в тумане.
Мы идем домой и ржем. Хрен знает над чем.
Но домой идем так, чтобы видеть - кто за спиной. Это привычка. Не будешь оглядываться - спалишься. Если быстро убьют - повезет. Да и хрен с ним, со мной то. Но они будут убивать медленно. Я не уверен, что я выдержу. Тем более, я видел как работает скополамин.
Те, кто используют такое - им не нужны улики. Им нужна информация. Из этих текстов информации они не получат, я напоминаю.
Потом мы пришли домой.
- Нас точно не возьмут?
- Они придут к нам. Но не возьмут.
- Уверен?
- Надеюсь.
Они пришли, да. Но не взяли.
(Продолжение следует)
УЖАС ОДЕССЫ
Было ли мне страшно?
Не знаю. Наверное, нет. Слово "страх" - это про нас? Даже слово в заголовке - это не про нас. Какой там страх...
Лично я - ссался в трусы. Не буквально, конечно. Я все же приучен к туалету, и поссать хожу в специально обученные места, типа Макдака. Ну или за платаны. Территория Одессы помечена мной от Чабанки до Совиньонов.
Когда работаешь - не ссышься. А вот потом...
Первый раз я увидел ужас где-то около 21.00 на Куликовом 2 мая. Мы с Соней мотались весь день по центру города, меняя георгиевские ленточки на жовто-блакитные. По нам с ним стрелял снайпер - не именно по нам, а просто в толпу. Соня не обучен, он не знал, что когда "цвирк!" по асфальту, куда-то по нам. Мы отскакиваем за угол, садимся в уличное кафе. Берем пива - я тогда еще мог - сидим и ржем.
Женьке в спину уже выстрелил Сергей Ходияк.
Мы сидим и ржем. Тогда было не страшно.
Было не страшно, когда мы с ним шли по разгромленному Александровскому проспекту и жрали коньяк из горла. Под ногами хрустело стекло. Мы перешагивали лужи крови. Мы пили коньяк и смеялись, потому что мы думали, что нам страшно. Нам уже звонили, что Куликово горит.
"Вы ушли?"
"Да!"
Да хрен с ними, с палатками и иконами. Мы еще не знали, что люди уже горят. Я знал, что мои ушли. Мои это... Это мои.
Данила уже ехал в автозаке, с Греческой.
Соня нес на лацкане Георгиевскую ленточку, я жовто-блакитную. Забыл снять, да и хрен с ней.
Когда мы пришли...
Я увидел ад.
Ад это не стрельба, не артобстрел, даже не перекидывание минометками. Ад - это когда стадо нелюдей... Нет. Неправильно. Это были не нелюди. Это были не люди.
Стадо не людей - синхронно скакало и орало "Украина - под над усе!". Пожарный под перекрестными лучами прожекторов спускал флаг России и поднимал флаг Украины.
В Доме Профсоюзов еще догорали тела убитых людей. Убитых украинцев. Пахло горелым мясом. Рядом с площадью стояли ряды машин "Скорой". Фельдшер мне растерянно сказал:
- Много...
"Скорые" отъезжали одна за другой. Рядом стояли "космонавты". Ну, менты в шлемах. Почти все они стояли не шевелясь.
Я подошел к лейтенанту:
- Мужики, там же люди!
Лейтенант открывает забрало и отвечает на чистом украинском:
- Та хай горят сепары сраные.
Я не хочу пользоваться гугл-переводчиком. Я по памяти. Я понимаю мову, но не умею ее воспроизводить.
А за несколько часов до этого точно такого же лейтенанта, в точно такой же форме уносили на руках, обливающегося кровью. Уносили наши. И у того лейтенанта была синяя рубашка с коротким рукавом и никакой каски. Я не знаю, жив ли он.
Вот тогда, ночью, мне стало страшно. До безумия. Мы стояли и курили. У меня был фотик, но я забыл о нем. Соня снял ленточку за моей спиной.
А еще туда пришел дед. Он клюкой пытался бить скачущих не людей. Деда мы успели утащить в лес. А потом бегали вокруг Дома, помогая нормальным ментам и фельдшерам носить носилки. Ну, вы сами видели фотографии и видео - стоит строй и некоторые выскакивают, хватают раненых и несут.
Это наши.
Не наши - в это время скакали.
Еще не раз будут рассказывать - типа это они помогали выносить.
Нет.
Это мы выносили.
В ту ночь мы учились спасать, выживая самим.
Так вот, я про ужас.
Где-то около двух часов ночи мы с Соней расстались. Я поехал к себе, он к себе. Тачки сняли, чо. Сижу в тачке - у парня наша ленточка на зеркале.
- Сними, балбес!
- Шо? Я с Одессы!
Потом и он засунул гордость в задницу. Я знаю.
Я приехал домой. Пошел в магазин. Взял бутылку водки. Выпил из горла, сидя дома. Я и ботинки не снимал. Ждал, когда приедут. Зубы были уже выбиты на Греческой, а вместо губ - вареники. И я не был пьян.
В пять утра я поехал обратно.
Утром третьего я был в ДП. Вместе с ментами и журналистами. Чья-то умная башка в СБУ решила поиграть в свободу слова. Я приехал и дал двадцать баксов пацанам на входе. Если стоять лицом к Дому - вход был слева. А куртка у меня тогда была полицейская, со Штатов. Менты думали, что я журналист, журналисты думали, что я мент. Ага. А еще у меня корочки одесского журналиста. Были. Обычно я их не показывал тогда. Тем более, к "Думской.нет" я никакого отношения и не имею. Сейчас их уже не существует - море-то глубокое. А выписаны они были на некоего Андрея Константинова. Фотка только моя была. Пацан, спасибо за печать, кстати.
Ну, хожу, фотографирую.
Отрешенность.
Домой я вернулся только пятого. Балбес, если жив - спасибо, ну ты понял.
А потом мне каждый день было страшно. Нормально страшно, без ужаса. Не было сил ужасаться.
Вот, например.
Когда вернулся домой, пошел опять в магаз. Анестезия нужна. А анестезия для мужика - это или женщина, или бухло. Пробежки, танчики, работа - это так. Или женщина, или алкоголь. Женщины у меня в тот момент не было. Так вот, пошел в магаз.
А там стоят мужики:
- О, пацаны, а вы откуда?
А пацаны такие... Беркутовского вида. Ну ментов видно сразу даже в штатском. Безпеку тоже, если шо.
- Мы из Одессы, - улыбаются в ответ.
Ха! Они мне будут говорить? Никто и никогда так в Одессе не скажет.
Одессит скажет:
- Я с Таирова.
Или Молдаванка, Центр, Слободка - это пожалуйста. Но "из Одессы" - никогда. А еще их много, а магазин один. И чтобы такая толпа крепышей ночью и брать кефир? Таки нет.
Я сходил и переоделся в любимый наряд. Тросточка, майка-алкоголичка, драные шорты и хромая походка. И все по настоящему. Еще в течение пары часов мы с псом шарились по мусорным бакам.
Менты люди прямые, они все толпой взяли одинаковые кульки (пакеты) в магазине. И мусор с этими пакетами повыкидывали. А чего? Не в комнате же санатория хранить?
Через час нашелся чек на пополнение телефонного номера. А потом уже было дело техники - позвонить и пробить - откуда приехали.
Винница.
Было ли мне страшно?
Да. Очень. До усрачки.
ПЕЧЕНЬКА
Позывной у него был "Печенька". Позывной вообще никогда не должен отражать сущность или внешние особенности человека.
В Печеньке было два метра роста. Днем он ходил на службу и искал сам себя. Иногда выезжал на места, где шалил ночами. Потом, когда поумнел, шалил в другом районе.
Ночь. Улица. Фонарь. Одесса.
Печенька идет домой с барышней. ЭТИ никогда не трогают, когда ты рука об руку с барышней ходишь. Поворачивают, значит, за угол. Стоят три негра и чоловик. Чоловику лет двадцать. Негры жмутся к стенкам, чоловик орет на всю Тираспольскую:
Чоловик теряется в раздумьях. Слово за слово, хлопцы с Зимбабве на цырлах трусят домой.
- Откуда, браток?
- Та я с Винницы!
- Да ты шо? Выпить хочешь? Я угощаю. Сейчас ребята еще подъедут...
Через час чоловика держат за руки и за ноги. В рот вставляется воронка, заливается пять бутылок водки. Можно шесть, но зачем?
Утром Печенька оформляет дело и тут же его закрывает. Отсутствие состава преступления. Упился селюк, бывает.
Иногда Печеньке было достаточно столкнуть упитое тело в море с пирса. Пару раз пришлось шнурком работать. Ну, типа гарроты. Только надо шнурок вверх тянуть, а не вниз. А еще иногда они падали с крыш. И все сами, все сами. Причем тут Печенька?
Он очень хотел исчезнуть из города. Но семья. И самое главное - в украинской форме он мог сделать больше, чем в форме ополчения. И он делал больше.
Потом Печенька не выдержал и поехал в зону АТО. Хотел перейти на нашу сторону. Не успел. Погиб при артналете с нашей стороны.
Война.
АНАРХИЯ
В предвоенном декабре Одесса мирно спала.
Зимой Одесса вообще становится сама собой. Это летом она изображает из себя разбитную тетку на Привозе или южную красавицу в Аркадии. Зимой у Одессы проявляются добрые усталые морщинки. Мама она именно зимой. Мама для своих сыновей и дочерей. Они не обязательно в ней рождены. Главное, что они любят ее.
Вы видели одесскую зиму? Нет, вы ее не видели, если не знаете, как море накрывает Маму туманным одеялом. Запах... Запах можно резать ножом и намазывать на хлеб как черную икру. Потом, весной, запах станет сладким и цветочным. Мама будет принаряжаться к приходу гостей к ее детям.
А пока... А пока сквозь этот густой, цвета сливочного масла, туман, доносится динозавровый рев теплоходов и контейнеровозов. Древним трубным гласом мамонта отвечает им сирена маяка. Большой Фонтан встречает морских работяг. Тягловые лошадки экономики притащили уголь и нефть, зерно и одежду. Надо кормить столицу.
А в столице - опять беспорядки. Столица веселится.
До средины января Одессе лениво было даже наблюдать. Не первый раз. С девяносто первого года эти майданы не прекращались. Иногда они были в форме драк в Раде, иногда превращались в оранжевый выплеск.
Кто ж знал, что все эти Януковенко и Порошкевичи - суть одно и тоже. В и своей беззастенчивой жадности и трусости они доведут крупнейшую европейскую страну до кровавого безумия. Двадцать первый век, ага...
Одесса грустно пожимала плечами. Провожала и встречала своих "Беркутов", отправляла им медикаменты и продукты. Когда красно-черный отряд "Онижедетей" приехал изображать взятие одесской ОГА - Одесса в тот морозный день встретила их танцами. Без оружия. Красно-черные тоже были без оружия. Мы их тогда забили музыкой.
Потом те, кого мы защищали как легитимную власть - Матвийчук, Скорик, Марков, - они нас предадут. Марков наплюет на тех, кто отбивал его из СИЗО. Безпека - одесская - предпочтет выполнять приказы граждан США. 28 механизированная бригада, чей толстый комбриг со щеками, свисавшими на погоны, шепотом будет пищать: "Мы подчиняемся Януковичу...", спокойно поедет убивать сограждан на Восток. Менты будут отворачиваться 2 мая.
Это потом...
А тогда, зимой 14 года, когда война уже вовсю будет идти - война невидимая, но уже кровавая - появятся новые лидеры. И займутся зарабатыванием денег и пилежкой полномочий. Одесьцы, блять. Все эти Давидченко и Кваснюки - по сути - ни чем не отличаются от всех этих Казанджи, Стерненко и прочих убийц.
Не было единой организации. Никакой. Все были и вместе и, одновременно, отдельно.
Не было никакой помощи со стороны государства "Российская Федерация". Ни финансовой, ни моральной - никакой. В те дни, в Одессе мог высадиться взвод морской пехоты РФ. И тут же присягнули бы все силовики вместе с флотом.
Хаос и анархия. Все, что я могу сказать об одесских событиях до начала марта 2014 года.
СПЕЦНАЗ ГРУ\МО\ФСБ\ И ОПЯТЬ ГРУ И ПРОЧИЕ
Я смеялся сквозь слезы, когда читал ЖЖ и прочие ресурсы - когда рассказывали, что ГРУ СВР ФСБ МО РФ - вот-вот высадятся и сделают все.
Олени, блин.
ГРУ - это армия. Они заточены совсем под другое. Это фронтовые операции волков со страшными глазами. Чего им там в Одессе делать было? Если бы ГРУ было бы в Одессе - была бы страшнейшая бойня с вырезанием всех майдаунов. При этом две-три пятерки спецов спокойно бы ушли без потерь. Но Россия не воевала и не воюет с Украиной.
СВР занимается агентурной разведкой, которой в Одессе нет и не было. Консул занимается чем угодно, кроме прямой своей работы. Как только ВСЕ началось - он за границы консульства не выходит. По делу о 2 мая сидит 4 человека. Из них 2 гражданина России. Вы думаете, он к ним ходил хоть раз?
А Лубянка... Ребята, там сидит поколение девяностых. Они умеют крышевать и заниматься бизнесом, не более. Эти ни чем не отличаются от СБУ образца нулевых и десятых.
Зато помогало и помогает Россия - страна. Десятки, а может быть сотни одесситов уехали на деньги тех, кто переводил свои последние. Я покупал билеты и лекарства на ваши деньги, ребята.
Специально для майдаунов и безпеки - я не нарушил ни одного юридического, ни одного человеческого, ни одного Божественного закона - покупая лекарства и билеты для тех, кто уезжал из сгоревшей Одессы.
Ночами сидел и ждал СМС - "Все нормально, прошли таможню". Потом топил одноразовые телефоны в море. Потом наши ребята - красные, имперские и просто русские - искали бесплатных врачей, жилье и работу уже в России.
Плюньте в лицо тому, кто скажет, что мы - Россия как страна, как граждане, - не помогали Одессе.
Не все из раненых себя достойно повели потом. Но это уже другой вопрос. А шо делать? Люди же.
Моя Родина от Шумшу до Ужгорода. Я homo sovetikus.
И не важно, как она называется, моя Родина - СССР, Российская Империя или Российская Федерация.
И если кто-то думает, что мы: граждане России не продолжаем помогать - он глубоко заблуждается.
И таких как я - миллионы.
И, кстати, сегодня опять в порту может высадиться... Не, вру. Не взвод. Рота.
Проблема не в том, чтобы удержать. Проблема в другом - сможем ли мы потом сдюжить. Не одесситы, а русские.
ОДЕССКИЙ МЕНТ
Он ничего не делал. Просто бухал. Без остановки. Бухал джин, ром, водку, коньяк, пиво - все что горит. Хотя нет. Пиво - не горит. Но никто и никогда не видел его пьяным. Ничего сложного - янтарная кислота, шмат сала за полчаса и полсотки водовки за час до того как.
А еще никто и никогда не анализировал - с кем он пил. А пил он исключительно с безпечниками, ментами, прокурорскими и прочими силовиками.
Почти все из них были знакомыми - Одесса это такая большая Молдаванка. Все друг друга знают. Все учились в одной школе или дрались на одном пляже. Все знакомые. И почти всех: щупать в темную. Крупицы информации в пьяном базаре. Берешь одну крупицу - сравниваешь с другой. Другую с третьей.
И делал выводы. Они не всегда были правильные. Но других - не было.
По ночам к нему приходила женщина. Она приходила только тогда, когда он был пьян. Когда он был трезв - уходил в Аркадию и там выл внутрь себя на огромную луну, падавшую в волны Одесского залива.
А когда он был пьян - к нему приходила женщина. Она садилась на краешек кровати и молча смотрела на него. Молча - потому что у нее не было лица. Белое пятно вместо лица. На голове черный капюшон. И черный саван. Она смотрела белым пятном, а он ее не боялся. Не боялся, потому что ему было стыдно. Когда стыдно - не боишься. Стыд и страх - разное.
Он живой. Она нет. Стыдно. Не страшно. Мертвые страха не имут и не дают. Мертвые это лишь оселок для нас. Это мы выбираем между стыдом и страхом. Это не жизнь такая, это мы такие.
А те, с кем он пил - давали информацию. Мелочную, размытую, пьяную. А другой не было. И эта информация - словно пазлы! - складывалась в общую картину. Даже там, где врут - и там есть частичка правды.
Я видел его глаза. Бешеные зрачки, в которых плескался дым второго мая.
Он развелся с женой. Он понимал, что жена это доступ к нему. На время он завел подругу, чтобы забыть жену. Но привязался к подруге и бросил ее тоже.
Мне говорили, что он сейчас в Луганске. Говорят, что у него позывной "Дед Мороз". Говорят, что у него все такой же мертвый взгляд, потому что он не успел второго мая приехать на Куликово.
А еще говорят, что уроженцам Одессы, воюющим на стороне Украины в лапы ему лучше не попадаться.
РУССКАЯ МАМА
Когда в Киеве Янукович предал свой народ, когда снайперы Парубия расстреляли своих, когда майдан превратил свою столицу в помойку на кладбище - пожалуй, в те дни Одесса и проснулась.
Кто понимал, что озверевшие от крови ублюдки сейчас дернутся на Одессу - вышли из домов.
Февраль четырнадцатого года. Растерянные мы стояли на Куликовом. Из всего, что у нас было - только кулаки. В парке Шевченко Яцюк собрал срочно всех неравнодушных одесситов. Город еще укрывал туман, горел Вечный Огонь, внизу, за парапетом кряхтели буксиры. Денис записывал имена, фамилии, отчества, домашние адреса и телефоны. Делились по районам, договаривались патрулировать. Чего патрулировать-то? Откуда на Черноморке правосеки возьмутся? А если и возьмутся - что с ними делать-то?
Это был февраль четырнадцатого. Не май. Киевская ливарюция была только киевской. Черно-красная зараза еще не коснулась страны. Три десятка майдановцев у Дюка казались лишь очередным одесским приколом, не более.
Но уже тогда, у Вечного огня, на котором скоро Алена Балаба сожжет георгиевскую ленточку, многие разворачивались, плевали и уходили в туман. Я оставил свой номер, благо симки без паспортов продавали. Этих симок у меня было... Два раза на номер приходили СМС - "Срочный сбор!" Потом я утопил телефон, а адрес... Ну, конечно, я оставил другой адрес.
Мальчики играли в войну.
Потом, в августе четырнадцатого, братья Давидченки через третье лицо напишут мне в скайп:
"Алексей, надо вывести одесситов на мирный марш против хунты".
Я тогда не ответил, отвечаю сейчас.
Приезжайте, суки, и проводите. А, вы в розыске? Я вам сейчас должен людей под пули выводить? Идите в хуй, суки. Или приезжайте из Крыма сами.
А тогда еще была надежда. Надежда и вера. Никто ничего не знал толком, но было невероятное ощущение ветра в форточке. Казалось, что затхлый воздух украинства вот-вот прорвет русским ураганом.
"Одесса - прекрасный город. Жаль, что вокруг нее Украину понастроили" - это не я придумал. Одесса не украинский город. Одесса - русский город. Россия - удивительная страна, в которой якут и татарин видят сны на русском языке.
Это говорю вам я, немец.
Русский немец.
Одесса - русский город.
При этом, никогда Куликово поле не стояло за отделение Одессы от Украины, такой вот парадокс. Над Куликовым всегда развевались флаги Украины, России и даже Белоруссии. Вместе. Мы - вместе. Именно эта идея витала над Мамой. Мы - вместе. мы просили демократической процедуры - референдума. Какой-то цыганский дебил, сидя в Москве, объявил себя президентом Одесской Народной Республики. Но Одесса в те дни не искала республики. Она предлагала другое. Референдум за федерализацию.
Еду в такси ночью. Трещим с таксистом, спорим.
- Дядя, самые богатые и развитые страны в мире - федеральные по своему устройству. Штаты, ФРГ, Российская Федерация. Швейцария вообще конфедерация, понимаешь?
- Понимаю, но мы не умеем. Это же сложно так жить.
- Дядя, у твоей колымаги колеса не отвалятся, если Одесса станет штатом в составе УСШ, например.
- Я понимаю, но мы не умеем.
- Вам какой семинар провести надо?
Семинар нам проведут второго мая. Не мы, а нам проведут. И не по федерализации. А просто так.
Вот и ушел Крым домой. А на Куликовом стояли девчонки с плакатами: "Выйду замуж за вежливого!".
С Приморского бульвара можно было разглядеть русские эсминцы, так говорили. Некоторые говорили, что русские морпехи уже высадились в Лузановке. Флаг России - вместе с флагом Украины взвился над Куликовым. В тот момент я стоял в Сбербанке и получал зарплату переводом.
Приходит СМС:
"Наши флаги вместе!"
- О, - говорю. - Флаг России над Одессой.
Имею право радоваться, между прочим. Я гражданин России. Радовались же майданутые, когда флаг США развивался на Крещатике. Чем я хуже?
Девочка в униформе Сбербанка России буквально плюет мне в лицо:
- Сжечь бы их всех вместе с флагом России.
"Ладно, девочка, мы тебя еще перекуем" - думаю я и счастливый ухожу на Куликово. Через два месяца эта девочка будет нас сжигать не на словах. Понятия не имею, жива ли она.
А ведь русские были в Одессе. Нет, не русские одесситы, типа меня. А русские - русские. Они приезжали и растворялись. Абсолютно штатские, без всякой военной выправки. С острыми и цепкими взглядами. Они появлялись и исчезали.
Эти рассказы не имеют никакой документальной ценности, повторяю.
Но если бы не эти ребята с цепкими взглядами - то мужики в тапочках на босу ногу не смогли бы остановить танки в Славянске.
А Одесса...
Одесса своей смертью еще родит жизнь.
Она же Мама.
ОДЕССКИЕ ДЕВОЧКИ
А еще девочки были.
Девочек было ровно две штуки - если, конечно, можно девочек на штуки считать. Нет, я знаю только двоих, может быть таких и больше. Красивые, яркие и бойкие. Такими бывают только девочки Одессы. Они берут, что хотят и дают, кому хотят. Они сильные. И очень красивые.
Когда город горел - они сидели дома и смотрели стримы. Они хотели бежать на поле, но... Это девочки, что вы от них хотите?
А потом пришла смерть. Знаете, смерть не приходит сразу. Она может приходить потом. Ты вроде и пережил все, тебя вроде и вылечили. Но смерть уже внутри тебя. Отложенная гибель. Кто может посчитать, сколько умерло ПОСЛЕ второго мая? От кровоизлияния после удара по голове? После отравления газами?
Парень, который схватил на почве "происшествия" гепатит С - живой он или нет? Я не знаю. Я, словивший язву желудка, но живой - я вам кто? Этот парень мимо шел, в магазин - теперь у него нет глаза.
Девчонки начали спасать тех, кого было возможно.
Все сбережения ушли моментально.
Это не Россия, это Украина, детка. Там страховой медицины просто нет. Там есть энтузиасты - люди в белых халатах, которые спасают. Меня спасли, причем бесплатно. Но я Ивакин, мне повезло с фамилией. Обошлось в пару сотен гривен за эндоскопию.
А тем, кто не писатель, тем как выживать?
Девчонки стояли по супермаркетам с коробкой: "На помощь раненым в АТО". Подавали очень неохотно. Те, кто ранен в АТО - убивал вчера одесситов. Но находились, находились те, кто помогал.
И деньги уходили в СИЗО, детям сгоревших, женам раненых на Греческой.
У этих девчонок не было позывных.
Они сами по себе выходили и собирали в картонный ящик.
Им, порой, плевали в лица.
А такие как я - могли и...
Переступив через себя, они собирали хоть что-то, чтобы спасти тех, кто еще жив.
Дуры, блин. И поклон им в ноги.
ПРОДАЖА ОДЕССЫ
Я уже не помню точных дат, времени, да и не собираюсь вспоминать. Пусть этим потом занимаются историки новой войны. Я лишь рассказываю то, что видел и слышал.
Когда Одессу проиграли? Нет, не 2 мая. Гораздо раньше. Когда протестное движение возглавили братья Давидченко. Тогда все и покатилось под откос. Мы, простые одесситы, не забиравшиеся на сцену, многого не знали и не узнаем, что творилось там, за фасадом сцены. Какие-то мутные личности, какие-то терки, какие-то непонятные телодвижения.
Однажды мне написали и пригласили в какую-то из дружин - лекции почитать. Я отказался. Смысла не видел в чтении лекций, когда пора вооружаться.
