Ледяной ветер насквозь продувал развалины. Снег ложился на открытые глаза советских бойцов и немецких солдат, еще час назад бывших живыми.
Когда-то здесь, на втором этаже разбитого сейчас дома, жили люди. А теперь, на остатках мебели, заваленной закопченными кирпичами, люди умерли. Снаряды полностью разбили пятый и четвертый этажи. Третий стал крышей.
А на втором снаряд выбил окно, прошел через несколько стен, взорвался уже в подъезде.
Колька Кравцов сидел в углу комнаты. Слева был виден кусок улицы. Груды кирпичей и ямы воронок. И снег. Белое на черном, красное на белом. А справа дыра в стене.
За стеной сидел немец.
Между Колькой и немцем было несколько сантиметров стены - деревянная оплетка, залитая цементом и заделанная штукатуркой.
Патронов у Кольки не было: в горячке рукопашной он забыл, что их надо считать. Теперь и родной "ТТ", и трофейный "Вальтер" были пусты. Ну и "ППШ", конечно, тоже. А гранаты кончились еще в позапрошлом бою.
Зато было полфляги холодного, хоть и с сахарином, чая.
Высунуться он не мог, дыра в стене между Колькой и немцем не давала. Пару часов назад, еще не остыв от боя, он попробовал сунуться к телам, но немец выстрелил. Пуля прошла над Колькой, воткнулась в стену, отрикошетила и умчалась куда-то.
Вот и сидел старший сержант Кравцов, и размышлял, что делать. Финка есть, лопатка заточенная по краям есть. А патронов нет. Есть пригоршня сухарей, кстати. И пол-пачки трофейных немецких эрзац-сигарет "Юно". Кислых, шо мама не горюй.
Фриц за стенкой иногда шевелился, кряхтел, что-то шептал. Хрен его знает почему, но он тоже не высовывался из своего угла. Боялся, наверное. Хотя час назад лопаткой прорубил шею Витьке. В тот момент они ничего не боялись.
- Эй, фриц, ты ранен, чи шо? - неожиданно для себя сказал во весь голос Кравцов.
Фриц замер. Гудел ветер в оборванных проводах.
- Was?
Теперь уже замер Колька. Гранат у фрица точно нет. Иначе кинул бы уже. О, идея! Старший сержант подобрал обломок закопченного кирпича. Подкинул его на ладони. Заорал:
- Граната! - и кинул в проем. Попытался сунуться туда, но немец моментально выстрелил. И опять промазал. Колька бросил свое тело назад, в угол.
Немец что-то забормотал, Кравцов из его речи только и понимал: "Nicht Granaten! Nciht Granaten!" А потом он закричал: "Das ist keine Granate". И кинул кирпич обратно.
Коля Кравцов, конечно, знал язык врага. Хорошо учили в школе и институте. Но этот фриц говорил на каком-то особенном.
Немец говорил не "Ихь", немец говорил - "Ишь". Ишь бин нихт Фриц, ишь бин Йохан.
Кравцов изумился. Когда-то в школе немецкий язык ему преподавала Нина Ивановна. Настоящая немка, спартаковка, из Саксонии. Вот она всегда и говорила: "ишь-мишь".
- Заксэ? - сказал Кравцов?
Немец зашевелился, зашуршало кирпичной крошкой. Вздохнул. Еще раз зашевелился. Еще раз вздохнул.
- Ja, ich bin aus Sachsen. Woher weißt du das?
- Шипеть надо меньше, - хохотнул Кравцов.
- Was?
Кравцов достал пачку сигарет. Оказалось, что там не половина, а всего пять штук. Он сунул одну сигарету в рот, нашел спички в кармане ватника. Прикурил, выпустил струю дыма. Потом подумал. Спросил:
- Цигареттен?
- O! Ja! Natürlich!
"Natürlich!" прозвучало как "Натюрлиш", а не "Натюрлихь".
Кравцов кинул сигарету в проем.
Фриц, то есть Йохан, осторожно подобрал ее, чиркнул зажигалкой и тоже прикурил. Ветер немного притих и два синих дымка тянулись вдоль стены,только с разных сторон. Иногда немецкий дымок тонкой струйкой втягивался в комнату Кравцова. А иногда дымок советского сержанта тянуло сквозняком в комнату Йохана. Ветер он такой, интернациональный.
- Йохан, может быть, все таки, капитулирен? - голова Кравцова закружилась.
- Nein, - ответил Йохан.
Сигареты трещали. Пусть не вкусные, но они заглушали голод. Кравцов подложил пару кирпичей под голову, поправил ушанку, чтобы было не твердо. Потом подумал, приподнялся и снял полушубок. Вытянул ноги, ноги оказались
вытянуты вдоль проема. Немец стрелять не стал. Он тоже заворочался в битых кирпичах. Наверное, тоже устроился поудобнее.
- Гитлер капут. А меня зовут Коля, - сказал Кравцов и начал засыпать. Сквозь дремоту он почувствовал, как заболел большой палец на левой ноге, сбитые костяшки на руках и ключица.
Немец ничего не ответил. Он тоже задремал.
Они спали и на их лица, через разбитую крышу, падал снег и таял. Кравцов спал, закутавшись в ватник. Йохан спал, закутавшись в шинельку. Где-то гремели взрывы. Откуда-то несло горелой резиной. Снег таял и падал, падал, падал.
Первым проснулся Йохан. У него забурчал желудок. В какой-то момент он пожалел, что выжил. Лестница была разбита прямым попаданием миномета. А чтобы до нее доползти, надо было появиться в проеме. А там русский, у которого вместо гранат были кирпичи, может целиться.
У Йохана не было патронов. Кончились. Даже в своем "Вальтере" и трофейном "ТТ", не говоря уже о "МП-38". Конечно, на телах камрадов есть, наверное, патроны. Но поди, доберись до них. Русский может и наврать, что у него гранат нет.
- Эй, русский? - на всякий случай, сказал Йохан.
- М? - ответил русский.
- Кем ты был до войны?
- Der Lehrer für Geschichte , - ответил русский.
Йохан изумился. Оказывается, русский солдат тоже был учителем истории. Как и Йохан. И, оказывается, русский учитель истории тоже умеет убивать. Часа три назад этот Иван, то есть "Kolya", саперной лопаткой прорезал шеи Курту и Францу.
Йохан перед самой войной начал вести уроки истории в городе Торгау. Он рассказывал детям о жизненном пространстве и ударе ножом в спину. Интересно, о чем рассказывал своим детям русский "Kolja".
- Что значит история для тебя, Коля? - сказал Йохан. Где-то рядом ударила чья-то гаубица. Наверное, советская. У немецких снаряды закончились пару недель назад.
В стенку стукнули.
- Geschichte?
- Да.
Кравцов посмотрел в пачку. Три сигареты. Снял фляжку с чаем. Осторожно подполз к проему. Протянул фляжку в проем. Вот сейчас немец выстрелит в упор и больше нет руки. Из дыры вытянулась желтая, обтянутая кожей костлявая кисть. Взяла фляжку. За стенкой послышались бульки. Немец вернул фляжку. Осторожно протянул ее обратно. Кравцов взял ее в свои руки и подумал, что немец в нее плюнул. Открыл в пробку и отпил.
- Да, я тоже учитель истории. Учился в Кирове. Ты знаешь, где это?
- Nein. Ich weiß, wo Orenburg ist. Ich hab' einen Politruk aus Orenburg gefangen genommen. Er war auch ein Historiker.
- Шо?
- In Orenburg geboren. Politruk. Erschоssen, - ответил Йохан.
Кравцов помолчал. После добавил:
- Политрука из Оренбурга расстреляли. Я понял.
"А как его было не расстрелять?" - сказал про себя Йохан. И слизнул остатки табака с ладони. "Приказ же".
А Кравцов подумал, что немца надо расстрелять. Ну это если, конечно, наши придут.
Йохан подумал о том же. Если наши камрады придут, то надо русского расстрелять.
- Эй, Йохан, - сказал Коля.
- Was? - ответил Йохан.
- Нахер вы на нас напали? Ты же хисторикер. Историк, понимаешь? Детей учил. Что ты им рассказывал? Наполеон, помнишь? Мария Мнишек, поляки всякие. Полен, ферштейн? Шведен там. И всем штербен. Аллес всем штербен. Ферштейн? Нахер вы поперлись сюда? Я умру, ты меня убьешь, но другой советский солдат тебя достанет.
Немец за стенкой зашевелился, пар изо рта был виден в проломе.
- Ich werde sterben, du wirst sterben, was für ein Unterschied? - ответил Йохан.
- Ишь, мишь, - заворчал Кравцов.
- Das ist der Lebensraum.
Опять ударило гаубицей. Опять посыпалась штукатурка. Упала на каску Йохана, ссыпалась по лбу. Коля тоже вытирал лоб и щеки. А стена, хоть и дрожала от близких разрывов, все еще стояла.
И второй раз приближалась ночь. Вода кончилась, еды так и не было. Пачка "Юно" тоже стала пустой.
- Лебенсраум, говоришь. Вот твое жизненное пространство, - сказал Кравцов, когда наступило новое утро. - Ты там живой, вообще?
- Ja.
Йохан лежал и молча смотрел в покосившийся потолок.
- Жаль, - ответил старший сержант. - Какое у тебя звание?
- Unteroffizier.
- Ишь,одинаковые.
И замолчали.
Замолчали,потому,что уже почти нечего было курить. Есть,ну то
такое. Немного глотков холодного чая с сахарином. Холодного...
Промерзглого!
Кравцов держал фляжку на брюхе, под фуфайкой, поэтому чай не замерзал. Только льдинки щипали небо.
Два человека спали под шинелями и ватниками. Обоих разделяла стена. У обоих не было патронов.
На третье утро Кравцов проснулся от того,что по улице кто-то идет. Он осторожно высунулся в окно.
Длинная колонна красноармейцев в белых маскхалатах проходила по улице, перешагивая завалы и перепрыгивая воронки. Звенели лопатки и котелки. Где-то рычали танки. А, может, и самоходки, хрен их разберешь.
- Йохан!
- М?
-Живой?
- Ja...
- Сдавайся, к херям. Капитулирен.Ферштейн?
- Ja...
Через пару минут из разбитого подъезда вышли двое. Вышли,поддерживая друг друга. Один в ватнике, другой в короткой шинели. На обоих были валенки, на обоих были шапки-ушанки. Только у одного красная звезда, а у другого ничего. И морды закопченые у обоих. И обоих шатало. От войны, от усталости, от голода.
А мимо шли советские солдаты. Свежие, рослые, сытые. На этих двух внимания они не обращали. Мимо колонны проехали два легких "Т-70". Продолжал идти снег.
Кравцов и Йохан побрели навстречу войскам, то и дело спотыкаясь о вывороченные гигантской силой снарядов куски асфальта и земли.
Когда-то здесь были дома и улицы. Когда-то здесь жили люди. Играли дети, кудахтали курицы. Ездил водовоз и старьевщик. По дворам, утром, раздавался крик:
"Молоко! Свежее молоко! Молоко!"
А теперь развалины, груды кирпича, глубокие воронки, гудки машин, флажки регулировщиц, колонны бойцов в белых халатах.
И два хромающих силуэта. Две черных косых черточки на красном холсте войны.
- Видишь, Йохан, что ты натворил?
Немец промолчал, сказать ему было нечего. Да он и не мог говорить. Сил не было. Запах полевой кухни немного привел его в чувство. Он поднял голову.
Кравцов посадил его на кучу кирпича, покрытого тонким слоем снега. Сам встал в очередь. Немец приподнялся. Встал рядом со старшим сержантом Колей. Очередь шумела, радостная. Еще бы, столько немцев окружили. На Йохана никто не обращал внимания. Стоит и стоит.
- Давай, две порции, - хрипло сказал Кравцов, протянув котелок поварам. - Мне и вон...
Он кивнул на Йохана.
- Обалдел, что ли? - изумился повар. - Это ж немец! Что б я немцев кормил!
- Насыпай, - сказал Кравцов.
Йохан, услышав недобрую интонацию повара, немедленно отошел в сторону и уселся на груду битого кирпича. А еще пробормотал:
- - Entschuldigen Sie, bitte!
- Обойдешься. Тебе насыплю борща, а фрица в расход.
- Это не фриц, это Йохан. И он важный язык, - устало ответил Кравцов. - Корми его давай.
- Да мне пофиг, - и не менее устало, ответил повар.
И насыпал борща в котелок, пару поварешек. Второй номер полевой кухни сыпанул в котелок щедрой рукой пригоршню лука, а, затем, несколько долек чеснока. А второй рукой - выдал половину буханки хлеба.
Затем подошел к Йохану. Достал из голенища ложку и протянул немцу. Затем разломил хлеб пополам. Половину снова отдал немцу.
- Давай жрать, что ли... - сказал Коля.
И они стали жрать, хрустя чесноком и луком.
А еще через полчаса расстались.
Йохан ушел на пункт сбора пленных, а Колька искать свой полк.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
