Okopka.ru Окопная проза
Ивакин Алексей Геннадьевич
Мы погибнем вчера

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения] [Рекламодателю] [Контакты]
Оценка: 7.12*83  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сразу хочу предупредить. Книга спорная и неоднозначная. Это не совсем фантастика. Большая просьба оставлять комментарии только после полного прочтения.
  
  
  Из дневника ("Да, война не такая, какой мы писали ее...")
  Июнь. Интендантство.
  Шинель с непривычки длинна.
  Мать застыла в дверях.
  Что это значит?
  Нет, она не заплачет.
  Что же делать - война!
  "А во сколько твой поезд?"
  И все же заплачет.
  Синий свет на платформах.
  Белорусский вокзал.
  Кто-то долго целует.
  - Как ты сказал?
  Милый, потише... -
  И мельканье подножек.
  И ответа уже не услышать.
  Из объятий, из слез, из недоговоренных слов
  Сразу в пекло, на землю.
  В заиканье пулеметных стволов.
  Только пыль на зубах.
  И с убитого каска: бери!
  И его же винтовка: бери!
  И бомбежка - весь день,
  И всю ночь, до рассвета.
  Неподвижные, круглые, желтые, как фонари,
  Над твоей головою - ракеты...
  Да, война не такая, какой мы писали ее, -
  Это горькая штука...
  К. Симонов
  
  Пролог
  
  Меня нашли в воронке. Большой такой воронке - полутонка хорошие дыры в земле роет. Меня туда после боя скинули, чтобы лежал и воздух своим существованием больше не портил.
  Лето сменилось зимой, зима летом, и так 65 подряд лет. Скучно мне не было, тут много наших, да и гансов по ту сторону дороги тоже хватает. В гости мы, конечно, не ходили друг к другу. Но и стрелять уже не стреляли. Смысла нет. Но и война для нас не закончилась. Все ждем приказа, а он никак не приходит...
  А нашли меня осенью. Листва была еще зеленая, но уже готовилась к тому, чтобы укрыть нас очередным одеялом. Хотя мертвые не только сраму не имут, но и холода не боятся. Чего нам бояться то? Только одного...
  Нашли меня случайно - молодой парнишка, чуть старше меня, лет двадцати, наверно. Сел на краю воронки, закурил незнакомым ароматным табаком, и с ленцой ткнул длинным щупом в дно. И надо ж, прямо в ногу мне попал.
  Он прислушался к стуку металла о кость, ткнул еще несколько раз, и, отплюнув в сторону недокуренную папиросу с желтым мундштуком, спрыгнул вниз. Расточительные у нас потомки. Мы самокрутку на четверых порой делили.
  В несколько взмахов саперной лопатки, он снял верхний слой почвы надо мной.
  'Есть!' - воскликнул он, когда металл отвратительным звуком ширкнул мне по черепу. Больно мне не было. Было радостно и удивительно - неужели?
  Пацан отложил инструмент в сторону и достал немецкий штык-нож. Интересно, где он его взял? На той стороне подобрал? Не похоже, вроде... Блестит, как новенький. Не то, что мой, от трехлинейки. Тот, после последней моей атаки, так и заржавел, нечищеный.
  По косточке он начал поднимать меня, а я пытался подсказать ему, где, что лежит. Конечно, мне все равно - подумаешь, зуб тут останется, или там палец, но как-то не хотелось часть себя оставлять.
  Ну не хотелось...
  Жалко медальон осколком разбило. Хоть бы весточку моим передали, где я да что я. Впрочем, вряд ли бы она дошла. Брату, сейчас наверно уже лет 70... Где он сейчас? Жив ли? Или ждет меня уже там? Ну а Ленка точно не дождалась. И правильно сделала.
  Эй, эй! Парень! Куда глину кидаешь? Это ж сердце мое, пусть и бывшее! Не услышал.
  Хотя сердце тогда в лохмотья разорвало.
  Когда мы бежали по полю, к дороге, земля в крови, кровь на сапогах, тогда и шмальнуло. Я сразу и не понял, пробежал еще метров сто, траншея с фрицами приближалась, хочу прыгнуть уже, смотрю, а винтовки нет, и граната из руки будто выпала...
  Оглянулся, а тело мое лежит, голова вдрызг, грудь разворочена и только ноги в ботинках еще дергаются.
  Сейчас даже смешно. А тогда страшно было. И чего делать - не знаю. Упал, пополз обратно, пытаюсь винтовку схватить, а не могу. И мычу, мычу...
  Мне б, дураку, 'Отче наш' вспомнить... А как его вспомнить, если я его и не знал никогда? Комсомольцам религиозный опиум ни к чему. Это мне еще отец объяснил, когда колокола с церкви сбрасывали и крест роняли.
  А наши немцев из траншеи тогда все-таки выбили. Покрошили не мало, но и нас полегло - почти весь батальон.
  Потом половину оставшихся собрали, и они ушли над лесом на восход.
  Как были - с пробитыми касками, в бинтах, оторванными ногами - они шагали над землей. Красиво шли. Молча. Не оглядываясь.
  А мы остались.
  А парень нашел осколки медальона и матюгнулся так, что с рябинки над ним листочки посыпались. От расстройства снова закурил, разглядывая находку.
  И тут подошел второй. Первый молча протянул ему остатки медальона.
  Второй только вздохнул: 'Эх, блин, еще один неопознанный'
  Первый молча кивнул, докурил и снова спустился ко мне.
  Да ладно вам, ребята, хотелось мне сказать, не переживайте. Я без вести пропавший, обычный солдат. Таких, как я, много. Только подо мной в воронке еще 10 наших. Из нашего взвода. И все неопознанные рядовые. У кого потерялся медальон, у кого записка сгнила, а кто и просто не заполнил бумажку. Мол, если заполнишь - убьет. А войне по хрену на суеверия. Она убивает, не взирая на документы, ордена, звания и возраст.
  Вон рядом совсем, сестричку с нашим лейтенантом накрыло одной миной. Она его раненного уже вытаскивала с нейтралки. У комвзвода, кстати, медальон есть. Я точно знаю.
  Мужики! Найдите их! Вместе мы тут воевали, потом лежали вместе. Хотелось бы и после не расставаться.
  Так думал я, когда наше отделение пацаны в грязных камуфляжах тащили в мешках к машине.
  Так думал я, когда нас привезли на кладбище, в простых сосновых гробах - по одному на троих.
  Так думал я, когда нас тут встретили ребята с братских могил. В строю, как полагается.
  Так думаю я и сейчас, уже после того, как мы ушли над лесом на восток.
  И оглядываясь назад, я прошу - мужики! Найдите тех, кто еще остался!
  
  Глава 1. Снаряд.
  
  По краю воронок - березок столбы.
  По краю воронок - грибы, да грибы.
  Автобус провоет за чахлым леском,
  Туман над Невою, как в сердце ком.
  А кто здесь с войны сыроежкой пророс?
  Так это ж пехота, никак не матрос.
  Матрос от снаряда имел поцелуй
  И вырос в отдельно стоящий валуй.
  Ю. Визбор 'По краю воронок'
  - Есть!
  Невысокого роста, слегка рыжеватый парень в камуфляже тыкал щупом в кочку.
  - Чего у тебя, Захар, там есть? Кость? - отозвался копающийся рядом второй.
  - Не... Металл. Хрень какая-то. Большая. Лех, глянь-ка. - Не убирая щупа с большой кочки, Захар приглашающе махнул.
  Тот взял лопатку, воткнул в землю нож, встал с четверенек и подошел к Валерке. Двумя взмахами смахнул слой листвы вокруг и взялся за щуп. Потыкав им вокруг кочки, сказал:
  - Минак у кого?
  - Леонидыч! - заорал Захар. Крик по безмолвному, еще голому апрельскому лесу прокатился несколько раз. - Леонидыч!
  - Да не ори ты, - поморщился Лешка. - Если он в пищалке, хрен чего услышит. Кстати, вон он! - и показал лопаткой на другую сторону оврага. - В кустах шарится.
  Леонидыч, командир поискового отряда "Возвращение", крепкий, плотно сбитый мужик 52 лет, майор запаса, действительно был в наушниках. Индукционный металлоискатель и впрямь порой оглушал так, что после шести часов работы с ним свист в ушах продолжался до следующего утра. Поэтому опытные поисковики обычно с ним не работали, полагаясь на опыт, нюх и интуицию.
  Однако сегодня все были загружены своей работой. Захар и Лешка шли по краю оврага по траншее, девчонки, Рита с Маринкой, подымали верхового лейтенантика, которого еще вчера нашел Толик, совсем недалеко от лагеря. Остальные мужики - Виталик, Вини и Юра пошли в дальнюю разведку к озеру, искать захоронку десантников. Ёж сидел в лагере дежурным, замученный медвежьей болезнью, случившейся с ним ни с того ни с сего.
  - Леонидыч! - Рявкнул снова Захар. Тот продолжал игнорировать, стоя к ним спиной.
  - Может кинуть в него чем? - флегматично предложил Лешка, наблюдая, как афганка исчезает в кустах.
  - Лопаткой? - предположил Захар.
  - Или щупом?
  - В задницу, по самые гланды! - хором закончили оба любимой присказкой командира. Которую он, впрочем, при девчонках не высказывал.
  Лезть в овраг никак не хотелось. Глина была мокрая, снег сошел совсем недавно, карабкаться по грязи было лень. Лешка уже собрался прыгать, но именно в этот момент Леонидыч оглянулся.
  Ребята замахали ему, тот снял, наконец, наушники.
  - Леонидыч, иди сюда! Хрень нашли какую-то!
  Тот молча кивнул в ответ и скрылся в лесу.
  - Куда это он? - Оторопело спросил Захар.
  - В обход, наверное. - Пожал плечами Лешка. - Покурим?
  Они уселись около березы и вкусно задымили. "Примой". Почему-то другие сигареты в лесу не курились.
  Огонек уже обжигал пальцы, когда командир, наконец, вышел из кустов по эту сторону оврага.
  - Чего звали? Чего хотели? - бодро сказал он, скидывая минак и рюкзак на землю.
  Захар встал на колени около кочки.
  - Леонидыч, посмотри, чего за ерунда тут? - Он потыкал щупом в кочку и вокруг нее. Везде был явственно слышен металлический звук.
  - Сейчас... - Тот вытащил свою финку и начал квадратами снимать дерн. Земля была явного рыжего цвета. Леонидыч долго возился, но постепенно стал вырисовываться контур огромной остроугольной болванки.
  - Снаряд. Гаубица. Похоже наш. - Выпрямившись, он вытер нож о штанину.
  - Вот это дура... - почему-то шепотом сказал Лешка.
  Снаряд длиной около полутора метров, словно древний крокодил выглядывал из земли.
  - Похоже наш. Триста пять миллиметров. - Охлопал ладони Леонидыч.
  - Через ствол прошел? - спросил Алексей?
  - А кто его знает. - Меланхолично ответил командир. - Не смотрел. Но, скорее всего, прошел. Здесь позиции немцев были, значит, гаубицы такого типа стояли километрах в тридцати отсюда. За Михайловкой как раз. Немцы ее так и не взяли. Лупили по Ивантеевке, скорее всего. Там, в сорок втором, штаб второго армейского корпуса был у гансов.
  - А здесь то почему снаряд? - спросил Захар, с уважением разглядывая ржавого поросенка. - Тут с километр же еще до Ивантеевского урочища.
  - Недолет... - ответил командир. - Ладно. Воткните тут пару веток с бинтами. Вечером вернемся, бахать будем.
  - Как ее бахнешь-то? - удивился Захар. - Тут такой кострище надо разводить.
  - А мы с берега оврага подкопаем, внизу нодью разведем, снаряд туда съедет оползнем, сверху еще пару бревен быстро бросим. Полчаса как минимум прогреваться будет. Уйдем за тот пригорок, - он показал в сторону бывшей Ивантеевки. - В мертвой зоне осколки не достанут. Да и вряд ли разброс большой пойдет.
  - А может, ну его на хрен, эту балерину? - засомневался Алексей. - Оставим как есть. Вызовем саперов из Демянска, они приедут и взорвут на месте. По медали, заодно заработают.
  - Нет в Демянске саперов. Если и поедут, то из Новгорода. Но поедут вряд ли. Места тут глухие, людей нет. А если и приедут, то взрывать не будут. На рыбалку пустят. Тут же на озере и отдохнут. Да и когда они сообразят? А тут, смотри, "черные" тоже, смотри, бродят. В этой дуре центнер живого веса. А тротила не помню сколько. Минимум половина. Так что сегодня вечером взорвем. Нодью умеете делать?
  - Ну... Как бы тебе, Леонидыч, сказать... Не пробовал. Может и умею.
  - Понятно... А ты, Захарыч?
  Тот пожал в ответ плечами.
  - Значит так... Срубите шесть сухостоин потолще. На дальней стенке оврага одну разведем, на этой другую. Тут и там, ага, - показал он щупом места. - Положите два бревна на том берегу и повбивайте колышки вдоль бревен. Чтобы не разъезжались. Сверху на два третье бросьте. Чтобы как бы пирамидка получилась. Только прежде чем бревна туда складывать, сделайте из хвороста заготовки для маленьких костров внутри. А бревна понадрубайте с надотколом щепы.
  - Понятно?
  Парни переглянулись:
  - Ну, как тебе сказать, командир? А зачем эта... Байда?
  - Нодья. Сильный жар она во все стороны дает, особенно если поджечь бревна одновременно по всей длине. Как раз это и требуется.
  - Леонидыч! У нас и топора то нет! - развел руками Лешка.
  - Студенты... - матерно вздохнул тот. - Пошли.
  Они отошли чуть в сторону и командир, уперевшись прочно в землю, тут же руками свалил древнюю сухую сосенку-недоростка. Корнями та выворотила кусок колючей проволоки и шумно рухнула на землю.
  - Учитесь, бойцы, пока я жив! Валите еще. Потом подтаскивайте к оврагу. Я сам уж там сделаю, все что надо...
  ...Уже через полчаса все было готово. Бревна были свалены и уложены, костры готовы, оставалось только подкопать берег оврага и можно взрывать.
  - Ну, пошли! - Командир критически осмотрел дело своих рук, Лешка и Валерка были только "подай-принеси" - Поужинаем, все соберутся и вернемся.
  И они, собрав инструменты, отправились через пригорок в сторону бывшей деревни Ивантеевки, где стояли лагерем около позаброшенного немецкого кладбища.
  - Слышь, Леонидыч! - спросил Захар, когда они вышли на просеку. - Я вот понять не могу, а чего их не хоронили-то? Немцы своих хоронили, а наши нет... Ну ладно, понимаю, когда отступали. Некогда было. А когда наступали - тоже некогда? А тут вообще - позиционная была. Могли бы и по человечески...
  - Не знаю я, Захарыч. - Вздохнул в ответ командир. - Знаю вот только то, что после войны некому было. Города разрушены, деревни сожжены. Ты сюда в кузове "Урала" ехал? Я в кабине двенадцать бывших деревень насчитал только вдоль дороги. А в прошлом году мы под Чудово работали, на Лезнинском плацдарме. Там, где батальон капитана Ерастова полег. Слышал?
  - Ага, Юра рассказывал. - Кивнул Захар.
  - Это где двое в живых осталось? - спросил Лешка.
  - Да, лейтенант, переплывший Волхов с ранением в челюсть и боец, которого через сутки на берегу подобрали. Так вот, когда Чудово освободили в сорок четвертом, во всем поселке осталось в живых около пятисот человек. А до войны было десять тысяч. Ну и кому убирать, если одни бабы, старики да дети, которым даже жить то негде было. Подвалы. А на улицах немцы, наши... Тысячами. В школе просто из окон выбрасывали и тут же в асфальт закатывали всех подряд. Дети так в баскетбол на костях и играют. Единственное здание, которое там уцелело - дом-музей Некрасова. Тетка-экскурсовод с такой гордостью сказала, как будто лично гансов на порог не пускала. Дура. Потом повела нас, после осмотра его спальни, во двор. К могилке его любимой собачки. Жену он на охоту взял в первый раз, она сослепу ли, с хитрости ли ее и пристрелила. Чтобы не шатался там по лесам, пока она дома сидит. Впрочем, это его не остановило. Ушел в депрессию, написал пару стихов трогательных, собачку похоронил, и камушек ей поставил. Гранитный. Пока горевал, жена ему рога ставила с его же другом. Но не суть, в общем, привели нас к этой могилке и тетка напыщенно так, глаза в небо вперла и говорит с придыханием: "Постоим же молча у могилы лучшего друга великого поэта Николая... Алексеевича... Некрасова..." А у нас это уже третья минута молчания за день. Но от неожиданности все заткнулись...
  - И чем дело кончилось?
  - А ничем особенным. Виталик воздух испортил громко, и у всех просто истерика ржачная случилась. У бабы тоже. Только не смеялась она. Пятнами пошла. И как давай орать! Что именно орала не помню, но, типа, впервые видит таких бескультурных ублюдков, которым недорога память о России.
  - Так и сказала? - засмеялся Захар.
  - Насчет ублюдков не уверен. Возможно, уродами. - Улыбнулся Леонидыч. - Однако пришли!
  У костра стоял, с поварешкой наперевес, Ёж. С лица его уже сошла зелена, но он зачем-то стал прихрамывать, когда пошел навстречу мужикам.
  - Ёж, ну чего опять случилось? - с тяжело скрываемым смехом спросил Захар.
  - Толик, блин, мне кипятка в болотник налил, ссссс... нехороший человек! - погрозил Ёж Толику поварешкой. - Без супа останешься! Понял?
  Большой, склонный к полноте, добродушный Толя Бессонов быстро покраснел и развел руками:
  - Да я, блин, дрова ему помогал колоть, когда вернулся. А то этот... по кустам бегает все время, не успевает. Ну, рубанул, от чурки щепа откололась и прямиком в костер по дуге. И главное, кувыркается. А я еще подумал, лишь бы Ежу не в живот. И так болеет.
  - Не пи... ври! Ты, вот точно так и подумал! - подпрыгнул на одной ноге возмущенный Ёж, больше похожий на всклокоченного молодого петуха, прыгающего издалека на большого добродушного сенбернара.
  "Сенбернар" Толик продолжил:
  - А щепа раз - и по ведру попала. А Ёж как раз на кой-то черт наклонился около ведра...
  - Я костер поправлял, чтоб горел лучше! - заорал тот в ответ.
  - ...Кипяток плеснул - не обращал на него внимания Толик - И прямо в болотник ему. А беда то в чем... Сапоги расправлены были. Он орет, валяется, а я понять еще не успел в чем дело. Ну, бегу, снимаю с него сапог...
  - Толик, Можно я продолжу? - из палатки выбралась Маринка, - Подходим мы с Ритой, мужика в мешке несем, и тут смотрим - картина. Валяется, значит, Ёж на спине, орёт благим матом, а Толик с него в скоростном режиме штаны снимает...
  Минут пять над поляной висел истеричный смех. При этом Толик пытался чего-то сказать, но все его попытки вызывали еще более дикий хохот. Ёж в ответ все махал поварешкой на длинной деревянной ручке, пока не попал сам себе по затылку.
  - Блин, - отсмеявшись, сказал командир - Чем дело то кончилось?
  - Да нормально все! - Воскликнул Ёж. - Пятку чуть обжег и все.
  - Да, Ежина, вот и пойми, везучий ты или нет... - утирая слезы, сказал Леха. - Если тебе гранату в руки дать, то она наверняка взорвется минут через пять. Но ты сам цел останешься, только палец ушибешь.
  - Типун тебе на язык! - отбрехнулся тот. - Давайте уже жрать, я суп сварил и макароны с тушенкой. Только мне сначала обезболивающее надо, противовоспалительное и общеукрепляющее.
  - Поедим сейчас, а общеукрепляющее, когда мужики с озера вернутся. Кстати, Рита где?
  - Умываться до воронки пошла.
  Ближайшую воронку от тонной бомбы они проверили в первый же день. Не было там ни останков, ни железа, поэтому оттуда и брали воду на еду, там и умывались.
  - Тут я, командир. - Вышла из сумерек Рита. - Ежу не наливай. Я ему уже налила после утех с Толиком.
  - Чего ты мне налила? Там было-то двадцать грамм всего. - Возмутился Ёж.
  - Не двадцать, а пятьдесят! - строго посмотрела на него Рита, высокая статная шатенка, бывшая штатным медиком и фотографом отряда.
  - Тридцать грамм туда, тридцать грамм сюда... - забурчал "раненый".
  - Верещал тут как недорезанный, право слово! - не обращая внимания на Ежа, продолжала она.
  - Недоваренный, скорее! - хихикнул Лешка, с наслаждением снимая сапоги.
  Вставать, куда-то идти не хотелось. Ноги его гудели, ровно два телефонных столба в сильный ветер.
  Густо и быстро темнело. Все молча хлебали гороховый суп с незаметными в крапинками мяса, время от времени передавая друг другу, то кусочек хлеба, то горчицу.
  Когда дежурный стал накладывать склизкие макароны с тушенкой, из черноты вышли трое оставшихся членов отряда.
  С грохотом свалив лопаты и щупы, но, аккуратно поставив миноискатель под тент, они плюхнулись на бревна, лежащие скамейками вокруг тента.
  - Ну что, командир - не нашли там ни хе... Ой, простите девочки! - Ничего! - устало, дыша, сказал Виталик Комлев, здоровый битюг под два метра ростом.
  Лешка Винокуров, доходящий ему ростом до подмышки, но не уступающий, пожалуй, в массе, солидно кивнул:
  - Лошадь только. Но в сбруе. Так что, может, есть кто рядом.
  - Там вроде как красноармейский кавкорпус отходил вдоль озера в сорок первом. Они, наверное. - Задумчиво Леонидыч. - Павлов говорил.
  - Какой Павлов? - вскинул голову от тарелки Ёж.
  - Командир демянского отряда. Собака которого у тебя сало сожрала.
  - Аааа... У нас замдекана Павлов. Вот чего-то попутал. А этого кобеля я еще пристрелю. Из "Вальтера". Найду пистолет и пристрелю обязательно.
  - Ёж, у замдекана Петров фамилия, к концу первого курса пора и запомнить! - поправил его невидимый за темнотой Захар.
  - С-скорее всего, д-да, кавалеристы. - Чуть заикаясь, ответил Юра Семенов. - Железа - море. Гранаты, винтовки, патроны, к-каски. Останков нет.
  - Но там есть пара ямочек приметных, похоже на захоронки. Завтра проверить надо. Глубинный щуп возьмем и потыкаем. Ага, спасибо, Марин! - поблагодарил Саша девчонку, передавшую ему тарелку с супом.
  - Понятно. У вас девочки как? Бойца добрали?
  - Добрали. Медальона, к сожалению, нет. Личных вещей тоже. Ремень, подсумок с патронами, лопатка. Да, в обмотках. Один кубарь, который вчера Толик нашел и все.
  - Да, жалко... Толик у тебя?
  - Голяк, командир. Железа много, а зацепиться не получилось.
  - У нас тоже пусто. Значит, пять дней, пять бойцов, ни одного медальона. Не густо. Правда, мужики отличились под вечер. Похоже гаубичный снаряд триста пять миллиметров.
  - Фига себе? Где? - Встрепенулся Юрка, неравнодушный ко всяким железякам и прочим экспонатам.
  - За пригорком, на той стороне оврага.
  - Слушай, погоди, а как она оказалась то здесь? Это же такая дура! Сорок пять тонн! На гусеничном ходу! Снаряд только три центнера.
  - Сколько? - удивился, обычно бесстрастный, командир. - Чего-то мне показалось центнер.
  - Может ста пятидесяти двух миллиметровая гаубица? Она все-таки при прорывах применялась из Резерва Главного Командования. Триста пять-то откуда?
  - Юр, там свинья метра полтора длиной. - Захар наглядно показал длину снаряда.
  - Ну, так что? Надо бахнуть! - важно сказал Вини. - Когда еще такое бахнуть придется?
  - Ага, только надо еще перед дорогой бахнуть другого чего-нибудь. - Вставил Виталик.
  - Эх, в музей бы поисковый такую... - глаза Юры Семенова горели огнем филателиста, узревшего редкостную марку в чужих руках.
  Рита испуганно оглядела лица мужиков, багрово светящихся отблеском костра.
  - Да вы чего, обалдели? Оно же тут на воздух подымет все, вместе с нами и Демянском в придачу?
  - Рита! Без паники! Лежать ей тут нельзя. Летом пожары бывают, да и мало ли кто вскрывать полезет.
  - Какие нафиг пожары? - вскипятилась она. - Сколько лет лежала не взорвалась, а тут они мир решили спасти, видите ли!
  - Рита! Все нормально, все под контролем! - Попытался ее успокоить Андрейка Ежов. - Там же командир был. Все посмотрел, все видел, все рассчитал!
  - Ёж! Ты бы молчал бы... - Резко развернулась она к парню. - Ты же блин вместе с этим снарядом на сосну взлетишь без штанов!
  - Как влезу, так и слезу. - Не удержался он, но все же буркнул под нос себе. - Подумаешь, штаны...
  - В общем так. Идут желающие. Там дел немного. - Не обращая внимания на Риту и тихие смешки поисковиков, сказал Леонидыч. - Быстро разжигаем костер, быстро валим снаряд в овраг и бегом обратно. Тут два километра. По темноте пробежим минут за десять-пятнадцать. Пока он прогреется, пока высохнет - уже вернемся, и спать ляжем. Кто идет?
  - Так чего, все, наверное... - приподнялся Лешка Винокуров. - Я вот посмотреть хочу.
  Рита обессилено села на бревно.
  Мужики засобирались все.
  Но Леонидыч остановил их.
  - Погодите, девочки тут останутся. Кто-то с ними еще. Еж, как везунчик и больной... И?
  - Ну чего... Чуть что - сразу Ёж! - Плюнул Андрейка с досады и попал себе в кружку с чаем.
  - Можно я еще останусь? - поднял руку Лешка. - Не хочется бегать туда-сюда.
  - Ага... И Иванцов остается. Через пять минут выходим.
  - Пять минууут, пять минууут... Это много или мало? - запел Еж.
  - А я вот все думаю... - внезапно сказал Толик, ворочая угли палкой. - Интересно, а как бы мы себя повели, если бы там оказались?
  Риту передернуло:
  - Я бы забилась куда-нибудь за печку и до конца войны не вылазила.
  - Нет, а если серьезно посмотреть?
  - Я б в разведку пошел!
  - Т-тебя б-бы, Еж, не взяли.
  - Это еще почему, Тимофеич.
  - Шумный слишком, - засмеялся Виталик.
  - Толика бы в артиллерию взяли! - сказал Вини. - Он здоровый, как раз ему снаряды ворочать.
  - А тебя? Ты ж лейтенантом запаса будешь после военной кафедры? - спросила Маринка.
  - Ну, вот лейтенантом бы и сунули в пехоту. А Виталика в десантуру и сюда - в Демянск.
  - Это ты хочешь меня тут голодом заморить что ли? Хренушки!
  - А ты ешь мало и без мяса, тебе как раз.
  Виталик действительно мясо не ел. Вообще. Ни в каком виде. И яйца не ел. Зато майонез мог ведрами жрать. Странно...
  - Леонидыч, а ты куда бы?
  Особо не разговорчивый, тот только пожал плечами.
  - В авиацию, куда еще-то... - сказал Захар.
  - Был бы я помоложе - да. А так-то максимум в БАО.
  - БАО? Что это? - переспросила Маринка.
  - Батальон аэродромного обслуживания. Дерьмо бочками возить. Извините за мой джентльменский!
  - Не, хеер майор. Это вряд ли, - сказал Еж. - Уж очень ты ценный кадр, чтобы такого терять.
  - Т-точно. В н-ночной п-полк. На 'уточке' немцев г-гонять
  Леонидыч улыбнулся и промолчал.
  - А девчонок в медсанбат. Пусть нас, раненых героев, вытаскивают и лечат.
  - Я тебя, Еж, вытаскивать не буду, - сказала Рита. - Пусть тебя немцы в плен заберут, ты им мозги так высушишь, что они бросят свои 'шмайсеры' и, злобно бормоча проклятия, разойдутся по домам.
  Еж засмеялся довольный:
  - Договорились. А Маринку в школу радисток, чтобы потом в тыл врагам забросить. Пусть диверсии делает.
  - Не, не, не! Не хочу я в тыл к немцам!
  - А тебя никто и не спросит. Так, кто следующий?
  - Я, - сказал Захар. - Меня, значит, в пехоту заберут. Я первым делом захвачу цистерну с германским антифризом. Нажрусь в хлам и какому-нибудь политруку морду разобью. Ну, меня сразу в штрафбат и все такое.
  - Тоже судьба. Тимофеич, а тебя оружейных дел мастером. Пулеметы-минометы чинить.
  - С-согласен. - улыбнулся довольный Юра. Чего-чего, а железяки он очень любил, таща из болот всякую редкую вещь. В этот раз нашел ампуломет. Правда, пробитый осколками в нескольких местах, но это только повышало ценность уникального экспоната. Улюлюкал на все болото, когда тащил его в лагерь.
  - А мне вот что интересно... - задумчиво сказал Вини. - Смогли бы мы с нашими знаниями сегодняшними, историю повернуть?
  - Это как? Чтобы немцы выиграли что ли?
  - Нет. Чтобы победу ускорить? Чтобы война закончилась не в сорок пятом, а, хотя бы в, сорок четвертом?
  - Ну, ты хватанул... - протянул Леонидыч, качая головой.
  - А чего я такого сказал? Вот есть же ключевые точки войны? Хорошо, про двадцать второе июня говорить не будем... Нам бы все равно не поверили. Таких предупреждений было - с первого мая и почти каждый день. А во время самой войны? Поворот Гудериана на юг и Киевский котел? Если бы информация попала к нашим вовремя? Как бы все повернулось?
  - Это, Леш, тебе надо до товарища Сталина добраться было бы. А как?
  - Можно над этим подумать...
  Виталя почесал щетинистый подбородок:
  - Шлепнули бы тебя особисты на первом допросе. Или в дурку отправили бы. Сразу после заявления - я, мол, из будущего, здрасте...
  - Вот если бы у тебя ноут был бы, мобила, часы электронные, еще чего-нибудь - можно было бы доказать, - сказала Маринка.
  - С ноутом и дурак сможет. Ну ладно, не дурак. А мне интересно, вот если бы своими силами без всяких девайсов. А? - идея захватила Винокурова.
  - Вини... Ты же историк... П-помнишь, как операция 'Б-блау' начиналась?
  - Удар Клейста во фланг группе Тимошенко? Вот тоже вариант...
  - Там за несколько д-дней самолет немецкий ориентировку п-потерял и сел на наш аэродром. А в самолете - полковник и у него п-портфель с документами. По операции. Д-дезинформация. Так решили. Ждали удара на Москву.
  - Хорошо. Моя информация подтвердилась бы. А значит дальше стали бы мне доверять.
  - Не ф-факт...
  И мужики заспорили - можно или нельзя изменить историю?
  - Лех, - обратился ко мне замолчавший Еж. - А ты чего молчишь?
  - М?
  - А ты бы кем стал?
  Иванцов пожал плечами:
  - Не знаю. Может Героем Советского Союза. А может быть в плен бы попал и в каком-нибудь лагере сгнил бы. А может быть в полицаи бы пошел. Одно точно знаю. Вряд ли бы кто-то из нас в живых остался.
  И только треск костра в ответ...
  - Так... Все мужики, выходим, - прервал молчание Леонидыч. - Фантазии фантазиями, а время не ждет. Завтра опять в бой.
  Лагерь засуетился, забегал... Кто-то, чертыхаясь, надевал потные, не высохшие носки, кто-то доедал макароны, кто-то, не торопясь, покуривал табачок.
  И через пять минут лагерь опустел.
  Повисла какая-то тяжелая, но в то же время опустошающая и облегчающая тишина. Тишина, от которой звенит в ушах.
  Первым, естественно, не выдержал Ёж.
  - Лех, сыграй чего-нибудь?
  - Не могу. - Соврал тот в ответ. - Палец чего-то выбил, когда корни рубил.
  - Рит, тогда ты?
  Рита молча развернулась и ушла в палатку, ровно в какое-то убежище.
  - Ну, блин, - ругнулся Ёж. - Марин, может ты?
  - Андрюша, - ласково улыбаясь ответила ему Маринка, - я уже сто тысяч лет на гитаре не играла.
  Ёж скорчил недовольную физиономию:
  - Ну, тогда я буду болеть! - воскликнул он и надуто отвернулся вполоборота к костру.
  И в этот момент, южный небосвод озарила вспышка, а через секунду ударил мощный гром. Лешка подпрыгнул на бревне вместе с землей.
  - Мля... - только и успел он сказать, как по стволам деревьев, с непередаваемо противным звуком, гулко ударили осколки. Несколько железяк, брошенных тротилом, взбили прошлогоднюю листву совсем-совсем рядом от костра.
  Из палатки выскочила Рита:
  - Слушайте, прошло-то минут пятнадцать, после того как они ушли.
  Ребята стояли и неотрывно вглядывались в темноту, будто что-то могли разглядеть там.
  - Чего стоим? Побежали! - Она вытащила за собой медицинскую сумку со всем набором поисковой зеленки да бинтов, дрожащими руками натянула сапоги и бросилась в ночь.
  На секунду позже за ней побежали и остальные.
  Отбежав несколько метров от костра, Алексей вдруг обнаружил, что побежал босиком. Пока вернулся, пока натягивал сырки и сапоги, ребята уже умчались в темноту.
  - Эй! - заорал он вслед. - Вы где?
  Но ответом была тишина, тогда он снова помчался в сторону взрыва.
  Бежать было тяжело, непросохшая апрельская земля разъезжалась под ногами. Да и кочки то и дело цепляли ноги. Несколько раз он спотыкался, но удерживался, пока не зацепился обо что-то податливо мягкое. И плашмя врезался в глину.
  "Твою кочерыжку..." - подумал он, но не успел подняться, как получил сильнейший удар по голове. И потерял сознание.
  
  Глава 2. Первый пошел!
  
  Предательство, предательство,
  Предательство, предательство, -
  Души не заживающий ожог
  Рыдать устал, рыдать устал,
  Рыдать устал, рыдать устал,
  Рыдать устал над мертвыми рожок
  Зовет за тридевять земель
  Трубы серебряная трель
  И лошади несутся по стерне
  На что тебе святая цель,
  Когда пробитая шинель
  От выстрела дымится на спине?
  А. Городницкий. 'Предательство'
  
  Очнулся он уже днем. Лицо нещадно кололо трухлявое серое сено. Голова болела? Нет, голова раскалывалась как спелый арбуз. С трудом Лешка перевернулся на спину. Очки, как ни странно, были на месте, только оправа вся изогнулась. Постепенно размытое серое небо сфокусировалось и превратилось в крышу сарая. С трудом он перевернулся еще раз и встал на четвереньки. И его тут же вырвало остатками вчерашних макарон.
  Пересилив себя, он подполз к стенке и, цепляясь за доски, встал. Несколько минут постоял так, а потом выглянул в щель между досок.
  И едва опять не потерял сознание.
  По двору ходили немцы.
  Самые настоящие. В серых мундирах и касках, которые архетипами остались в подсознании, вколоченные советскими фильмами. Сломав забор, засунул задницу во двор полугусеничный бронетранспортер - Шютценпанцерваген. Кажется, так Юрка говорил.
  И говорили фашисты на немецком. Чего-то реготали, над чем-то ржали. Двое курили на завалинке около дома.
  Леха сполз по стенке, судорожно хлопая себя по карманам в поисках "Примы".
  А хренанас! Сигарет не было. И зажигалки тоже. Стырили, суки арийские.
  "Вот я приложился башкой-то" - подумал Лешка. - "Зрительно-слуховые галлюцинации в полном объеме. Впрочем, и тактильные тоже"
  В этот момент во двор въехал мотоцикл, судя по звуку. Чихнул и развонялся бензиновым угаром. "И обонятельные еще..." - меланхолично добавил он сам себе.
  Во дворе завопили чего-то, забегали туда-сюда.
  Лешка привстал до щели. И точно, приехал какой-то сухопарый чувак. С витыми погонами, в фуражке с загнутой вверх тульей. Быстро пробежал в дом, махнув лениво открытой ладонью солдатам. Через минуту оттуда выскочил боец и вприпрыжку побежал к сараю.
  "А вот и большой белый писец пришел..." - подумал Алексей.
  Дверь, невыносимо скрипя, открылась.
  - Raus hier, beweg dich! - немец уточнил свои слова, показав направление стволом карабина.
  Лешка на всякий случай поднял руки за голову и вышел из сарая. С каждым шагом его колотило все больше и больше. На ступеньках крыльца вообще едва не упал. В сторону повело как пьяного.
  Конвоир жестко, но аккуратно схватил его за шкирку, не дав свалиться. Странно, но гансы не обращали никакого внимания на пленного. Хотя в фильмах обычно показывали, что они должны непременно издеваться над пленным и ржать как дебилы последние.
  А эти вели себя совершенно не так. Один чистил шомполом ствол карабина, другой чего-то писал, наверно письмо своей фройляйн, третий вообще дрых под телегой. Никто не играл на гармошке и не гонялся за курицами. Впрочем, может быть, они их уже давно сожрали?
  При входе в комнату Лешка едва не хряпнулся о притолоку многострадальной головой.
  - Nehmen Sie Platz! - вполне дружелюбно показал ему на табурет в центре комнаты упитанный офицер в расстегнутом кителе. Сам он сидел за большим круглым столом, а тот тощий, что приехал - стоял в углу, слегка справа за спиной.
  - Данке шён! - кивнул осторожно Алексей и сел на табурет.
  - Sprechen Sie Deutsch? - приподнял бровь сидящий.
  - Я. Абер зер шлехт... Ин дер шуле Лере.
  - Klar... - И тут в голосе офицера появился металл - Name, Dienstgrad, Truppengattung, Einheit?
  - Эээ... Вас?
  - Имья, звание, род фойск, фоенная част? - подал голос стоящий.
  - Что? Кто? Я? Я не военнослужащий. Я гражданский, не солдат. - Лешка усердно замотал головой.
  - Antworte auf die Frage!
  - Отвечайт на фопрос!
  - Алексей Иванцов. Только я же говорю, я не военнослужащий.
  - Warum hast du dann Uniform an?? - уставился на него сидящий офицер.
  - Тогда почьему ит. есть ф фоенный форма?
  Тут Алексей замялся не зная, что и сказать. Как тут объяснить то, если сам ничего не понимаешь?
  - Господин... эээ...
  - Herr Hauptman!
  - Хер гауптман... - Лешка внутренне ухмыльнулся - Я форму снял с убитого, потому что своя одежда вся уже изорвалась, а ходить-то надо в чем-то?
  Стоящий офицер быстро переводил гауптману. Тот кивал, записывал и, почему-то, морщился.
  - Was fur ein Toter? Dieses Muster gibts weder bei uns noch bei den Russen?
  - С какого убьитого? Такой фоенной формы ньет ни у нас, ни у русских.
  - Wie bist du hierher gelangt? Woher kommst du und wo willst du hin? Mit welchem Ziel?
  - Как здьесь оказался? Куда и откуда шел? С какой целью?
  - Живу я тут, герр гауптман, вернее не тут... Домой иду, в Демянск.
  Немцы переглянулись.
  - В Демянск? - переспросил длинный.
  - Ну да, я там родился, потом родителей посадили и мы переехали в Вятку, потом меня призвали, но я сбежал, потому что не хотел воевать. Я этот... Свидетель Иеговы. Вот.
  "Что я несу-то..." - с ужасом подумал Лешка.
  - Von welchem Ermordetem? Es gibt keine solche Militarform weder bei uns noch bei den Russen.
  - Послушай, Ифанцов, хватьит валять ваньку-встаньку. Нам не надо фрать. Это глюпо и бессмысльенно. С какого убьитого? Такой фоенной формы ньет ни у нас, ни у русских.
  "Млять... Чего сказать-то ему?" - пронеслось в голове. И неожиданно выдал единственную фразу на немецком, которую произносил без ошибок.
  - Geben sie mir bitte eine Zigaretten!
  Немцы переглянулись.
  Тощий достал из кармана... Лешкину "Приму" и пластиковую китайскую зажигалку. Не спеша вставил в мундштук, не спеша прикурил и, также не спеша, подошел к пленнику. Затем наклонился вплотную и выпустил в лицо струю дыма.
  - У тьебя ньет документов, ти в чужой формье, also... если вьерить тьебе. В карманах нет ничьего кромье этого - он показал "Приму" и зажигалку. - Ты ильи мародьер ильи дивьерсант. В любом случае тебя ждет расстрьел. Verstehst du?
  - Ф-ф-ферштеен. - кивнул Лешка.
  Немец кивнул в ответ и отошел, так и не дав покурить. Но и сигаретой не ткнул.
  - Имья, звание, род войск, военная част? - повторил он свой вопрос. Гауптман громко зевнул.
  - Я... Я не помню... Контузия у меня. Не помню ничего. Честное слово.
  - Schteit auf! - неожиданно рявкнул в ответ тощий.
  Лешка привстал с табурета. Тощий снова подошел к нему и без замаха, коротким тычком пробил в солнечное сплетение. Дыхание мгновенно остановилось, в глазах потемнело от боли и Лешка согнулся буквой "Г". И тут же колено офицера въехало ему в нос.
  Пленник упал назад, брызнув кровавым веером из разбитого носа и опрокинув табурет. Очки разломились по дужке, но, слава Богу, не разлетелись на осколки. А то бы остался без глаз, военнопленный студент...
  - Der Schweinerne Dussel! - пробормотал немец, с явным огорчением разглядывая кровавое пятно на брюках. - Der regt mich auf......
  Гауптман опять зевнул и подошел к окну.
  Пока они чего-то там балакали, Лешка кое-как пытался восстановить дыхание. В конце концов, получилось, хотя явно сломанный нос этому не способствовал. Зажав нос рукавом куртки, он встал, сглатывая кровь.
  - Жиф? Ничьего... скоро мы тьебя расстрьльяем, польшевистский фанатик.
  - Г-г-господин...
  - Feldpolizeikomissar.
  "И у них комиссары есть?!" - мелькнула удивленная мысль, но тут же уступила место боли и страху.
  - Г-господин ф-фелдьп-полицайкомиссар... Я с-скажу в-в-все... - гундосо заикаясь, произнес Лешка.
  - Sietzen! - рявкнул тот в ответ.
  Лешка, повинуясь приказу, поднял одной рукой табуретку и присел на нее с краюшка:
  - Я и в-вправду не з-знаю как здесь оч-чутился. С-скажите, сегодня к-какое ч-число?
  - Тридцатое апрьеля тысяча девятьсот сорок второго года.
  - А я из т-тридцатого ап-преля д-две тысячи п-первого. Я из-з-з б-будущего...
  Фельдполицай поморщился и вмазал Лешке еще раз. По уху. Этого хватило, чтобы тот вновь свалился на пол.
  Потом фриц высунулся в окно и чего-то гавкнул. В избу влетели два дюжих солдата, схватили Лешку под мышки и потащили в сарай. По пути пересчитали им все ступеньки и пороги.
  Только в сарае уже Лешка несколько оклемался. Хотелось пить, но вот есть почему-то не хотелось. А еще хотелось умыться. Кровавые сопли - вот только теперь он понял, что такое "кровавые сопли" - подсыхали и стягивали кожу. Стреляло в ухе, саднило в носу...
  Но больше всего хотелось жить...
  Как-нибудь, но жить.
  Лешка свернулся калачиком на охапке сена, ровно в детстве и попытался задремать...
  
  - Обычный сумасшедший, герр фельдсполицайкомиссар. Попал на фронт, первый раз под обстрел и тронулся умом.
  - Не сомневаюсь, гауптман. Я был под Оршей, когда русские первый раз применили свои "органы". Тех кто, выжил в том аду, списали поголовно. Одного мне даже пришлось пристрелить. Он лежал в траншее, палил в небо из пулемета и орал "огненные черти, огненные черти!". Меня волнует другое... - фельдсполицайкомиссар не заметил, как передернуло толстячка гауптмана. - Меня волнует другое. Его форма. Эти сигареты и эта зажигалка. Видите наклейку на зажигалке? "Сделано в Китайской Народной Республике". Китайской??? Но Китай воюет с Японией... Им не до мелочей. Японский протекторат? Манчжурия? Или Шаньси? Или Синьцзянь? Там черт не только ногу сломает, в этих китайских государствах.... Похоже это японцы. Они, хотя и наши союзники, могут приторговывать с Советами по мелочам. Второго фронта на русском Дальнем Востоке, к сожалению, мы до сих пор не имеем. Далее... Сигареты 'Прима. СССР' производства компании "ДЖ. Р. Рейнольдс Тобакко Компани. г. Санкт-Петербург" Американцы штампуют эти сигареты в забытой Богом Флориде и ленд-лизом поставляют русским. В эксклюзивном, экспортном исполнении.
  - Почему во Флориде, герр...
  - Давайте без чинов. Дитер Майер, к вашим услугам. - Щелкнул каблуками комиссар тайной полевой полиции.
  - Хорошо, герр Майер. Рудольф Бреннер. Так причем же тут Флорида? - переспросил гауптман.
  - Там у янки есть город. Санкт-Петербург. Один из центров табачной промышленности Юга, между прочим. Дразнят американцы Усатого. - Ухмыльнулся Майер. - Дразнят... Это как раз в духе янки. И только им в голову приходят эти идиотские слова - прима, экстра, королевский размер... И что в итоге мы имеем?
  - Что? - не понял Бреннер.
  - Японская зажигалка, американский табак, новая форма. Без знаков различия, к тому же... Русские перебрасывают сюда элитные свежие части с Дальнего Востока. Вот что это значит. Парень просто не умеет врать. Можно выбить из него все, что требуется. Но мы же, немцы, интеллигентные люди... Не так ли, Бреннер?
  - Так точно, господин фельдсполицайкомиссар! - щелкнул каблуками гауптман и раздраженно подумал: 'Ты-то конечно, интеллигент! Не-то что мы мясо окопное...'
  - Да перестаньте, Бреннер, мы же договорились с вами...
  Майер высунулся в окно:
  - Эй, рядовой! Ко мне!
  Рыжий немец, сидевший около бронетранспортера, подскочил и бросился к окну:
  - Рядовой первого класса Эрих Грубер по вашему приказанию прибыл!
  - Рядовой, бегом до местного старосты. Отряду вспомогательной полиции прибыть сюда через полчаса. Приказ понятен? Выполнять!
  - Так точно, господин фельдсполицайкомиссар! - рявкнул рядовой, развернулся кругом и побежал за ворота.
  - Как мне, Рудольф, надоели эти чинопочитания... - вздохнул Майер. - Хочется чего-то простого, домашнего, человеческого. А вам?
  "Конечно" - мрачно подумал гауптман - "С тобой пообщайся по-родственному. Мигом дело заведут и в штрафбат загремишь, павлин расфуфыренный" Но вслух сказал совершенно другое:
  - Может быть, отобедаем, герр Майер?
  - С удовольствием. Только дайте приказ своим солдатам сопли этого большевика вытереть с пола.
  
  Лешка очнулся от скрипа дверей. Он вздрогнул от предчувствия, но на этот раз пришли не за ним. В сарай влетел от могучего пинка долговязый красноармеец в натянутой до бровей пилотке и ржавой от грязи шинели.
  - Вот, суки! - ругнулся он, когда дверь закрылась. - Чего пинаются? Гады...
  Потом он перелез по сену к Лешке, улегся рядом и протянул руку.
  - Здорово! Ты чьих будешь?
  - Наших. - Буркнул Леха в ответ.
  - Да вижу, что наших! - Засмеялся красноармеец в ответ. - Тебя как звать-то?
  - А ты чего такой жизнерадостный? - Покосился на него Алексей.
  - Вадик Зелянин! - вместо ответа протянул руку тот.
  - Иванцов. Алексей!
  - Слышь, Лех... - Вадик подвинулся поближе. - А ты как сюда-то попал?
  - На летающей тарелке прилетел...
  - Чего? На какой тарелке?
  - Ничего. Сам не помню. Помню, что по полю шел. Ночью. Темно было, как у негра в заднице. Споткнулся. Упал в яму какую-то, а там чем-то по голове накрыли. Днем тут очнулся.
  Вадик засмеялся.
  - Ты что как кобыла? - разозлился Лешка. - Все ржешь и ржешь...
  - Да так, выражение забавное, как у негра в заднице... Не слышал раньше. Агась!
  - Дарю, - угрюмо ответил Алексей и осторожно потрогал нос. Кровь уже давно подсохла, но дышать было носом тяжело. - Слышь, Вадик, а у тебя покурить есть чего?
  - Откуда... Фрицы все отобрали... - Печально вздохнул "сосарайник". - А меня оглушило. Очнулся - немцы кругом. От полка щепки. Триста двенадцатый стрелковый, двадцать шестая Сталинская дивизия, Первая ударная армия. Слышал?
  - Северо-Западный?
  - Агась. Под Рамушево бились. То наши надавят, то немцы... Траншеи из рук в руки переходили за день раза по два. А дна в траншеях нет. Кровь да трупы. Да... - Вадик на минуту замолчал, а потом продолжил. - Ну, меня и уволокли. А я сбежал. Агась. Деру на пересылке дал. Лопухнулись фрицы. До вологодских им далече...
  Он покрутил головой и хекнул.
  - А я то родом из Старой Руссы. Вот туда и пошел.
  - Фига себе. А сюда-то как попал?
  - Так я это... Неделю у солдатки отлеживался. Вроде затихло, ну я и отправился в путь-дорогу. Нарвался, блин масленичный, на полицаев... Вечером отправят по этапу - в деда, в душу, в мать...
  - А меня расстрелять собираются...
  - Да ты чего? За что?
  - Рожей не вышел.
  Вадик хихикнул:
  - То-то они тебе нос поправили. А чего за форма такая у тебя? Не видал ни разу.
  - Опытные образцы ввели. - Покосился на него Лешка. - А я ночью до ветра пошел. Ну и блуданул малость. Вляпался к фрицам в дозор.
  - А ты не из десантуры? Тут, говорят, немцам в котел две бригады закидывали комиссары...
  - Да какая десантура... Их же вроде в феврале закинули. А к апрелю вроде как кончили уже. - Сказал Лешка, а сам подумал, что под свитером-то тельняшка...
  - Да не... Шарахаются еще где-то, - равнодушно сказал Вадик. - Остатки. Фанатики, блин. Ни еды, ни оружия. А все по болотам бегают. Главное толку от них никакого. Сдохли только без дела...
  - Странно ты как-то говоришь... - Лешка искоса посмотрел на Вадика.
  - А что тут странного? Уж не знаю, что лучше. По болотам без оружия голодным и раздетым бегать или немцам в плен сдаться. Из плена и бежать можно. А тут куда? Или свои или немцы шлепнут. Немцы дюже десантников не любят. Агась.
  - А свои-то за что?
  - Знамо дело... - пожал Вадик плечами. - За невыполнение приказа и дезертирство. Они тут должны были двумя бригадами весь котел немецкий в плен взять. А немцев тута тысяч семьдесят. Во как.
  - Делааа...
  - Лех, слышь чего скажу... У меня папироса есть немецкая. Одна. Заныкал от вертухаев фрицевских. И спички в ботинке. Давай-ка курнем!
  - Давай! - обрадовался Лешка. - А ну немцы унюхают?
  - А... - Махнул собеседник рукой. - Фингалом больше, фингалом меньше. Подумаешь.
  - А давай!
  Соблазн, втянуть хотя бы каплю никотина, был больше, чем очередной удар прикладом.
  Они устроились в углу сарая и, накрывшись шинелью Вадика, стали по очереди тягать цигарку.
  В голове поплыло, по рукам и ногам побежали приятные мурашки...
  - Где, говоришь, служил то?
  Не задумываясь, Лешка ответил первое, что пришло в голову.
  - Триста двадцать вторая стрелковая. Восемьдесят шестой полк. Рядовой.
  - Вроде не было тут триста двенадцатой?
  - А перекинули недавно. Я вообще первый день на фронте.
  - Понятен. Ну, сиди пока.
  Тут Вадик откинул шинель, подошел к двери и пнул несколько раз.
  - Открывайте, песьи дети! Расколол я его.
  Дверь открылась. На пороге стояло три бойца в красноармейских ватниках, с трехлинейками, но без петлиц и белыми повязками на правых руках.
  'Полицаи!' - понял Лешка.
  - Ну, чего, тезка? Будем знакомы сызнова? - ухмыляясь, сказал 'Вадик'. - Олексий Глушков, начальник Ивантеевского волостного отряда шютцполицай.
  Леха молчал. А что тут скажешь? Он встал, заложив руки за спину.
  - Выходи, тезка. Сейчас тебе шиссен делать будем.
  Делать нечего. Леха вышел под небо, висящее такой же свинцовой тяжестью над бестолковым миром.
  Двое полицаев оттащили его к стенке, а начальник Глушков что-то пояснял фельдсполицкомиссару. Тот уже успел сменить штаны, и стоял безукоризненно чистый в этой грязище.
  Потом они подошли к Иванцову.
  Немец долго разглядывал опухшее лицо Алексея, а потом сказал:
  - У тьебя есть два варианта. Льибо ти умираешь сейтчас, льибо ти жьивешь сейтчас. Что ты виберешь?
  Леха молчал. На дурацкий вопрос можно дать только дурацкий ответ. Но такого ответа не было в пустой звенящей голове.
  - Молчьишь?
  Потом он развернулся и резко бросил, ровно выстрелил:
  - Erschiessen.
  Рядовые немцы наблюдали молча за происходящим.
  Глушков взял винтовку, передернул затвор и спросил:
  - Тезка, а ты родом-то откуда?
  - Вятка, - Приглушенно сказал Иванцов.
  - Молись, коли верующий! И глаза-то закрой. Легче будет.
  Леха закрыл глаза. До сих пор ему все это казалось бредом каким-то, сном, фантастикой. А тут вот она правда-то... Несколько секунд - и тебя нет. А смерть вот она. Из глаз полицая смотрит. Пулей дотянется сейчас и все...
  Конец...
  - НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!
  Леха свалился на колени:
  - Ж-жизнь. Жить х-хочу.
  А потом зарыдал и упал окровавленной мордой в коричневую жижу.
  - Gut! - остановились рядом с ним начищенные сапоги фельдсполицкомиссара Дитера Майера. - Жизнь есть карашо. Но ее надо заслужить. Да? Ты себя плёхо показал на допросе. Сейчас ты докажешь свою преданность жизни, когда съездишь со своими новыми друзьями в деревню Опалево. Говорьят там есть раненый партизан, а можьет твой товарищ. Соратник. Найди и привези его сюда. Поднимите его.
  Майер отошел на пару шагов, не желая больше пачкаться.
  Двое полицаев подхватили Иванцова под руки и попытались поднять на ноги. Но Лешка был в полуобморочном состоянии, еле стоя даже с помощью.
  Полицаи потащили его к телеге и закинули туда как зарезанного поросенка.
  'Russische scwiene...Welche sie die Schweine aller...' - потом он, поморщившись посмотрел на небо: 'der Arsch der Welt...'
  По дороге в Опалево Лешка успокоился, хотя его и потрясывало время от времени. Ему дали какую-то тряпку, он, сколько смог, отчистил форму. Потом нацепил такую же белую повязку, как и у других. Ему что-то говорили, но он не реагировал, не понимая смысла обращенных к нему слов. Точно через туман доносились звуки разговоров, смешки. Кто-то совал в рот сигарету, он механически курил. Потом снова пошла носом кровь. Он сел сзади телеги - время от времени сморкая и харкая красным на дорогу.
  Из оцепенения его вывел только сильный толчок в спину.
  - Приехали! - больше догадался, нежели услышал Иванцов Алексей. Бывший студент первого курса, бывший поисковик, а ныне предатель и полицай.
  Двое полицаев пошли по одной стороне деревни, Глушков потащил его за собой по другой. Еще один остался в телеге.
  Они зашли в первый дом, заглянули в подвал, под кровать, залезли на чердак, посмотрели в хлеву. Потом начальник волостной полиции сунул под нос старухи кулак, и они пошли в другой дом.
  Потом во второй, в третий...
  А в четвертом Глушков увидал то ли дочь, то ли внучку хозяйки. Молоденькую девчонку лет четырнадцати-пятнадцати.
  Выпнув тетку на улицу, он рявкнул на Лешку, чтобы тот постоял в сенцах.
  Тот повернулся было, но краем глаза успел увидеть, как полицай влепил пару оплеух девчонке и навалил ее на стол.
  Винтовку, чтобы не мешалась, тот поставил в угол и теперь, одной рукой задирая ей юбку, судорожно стаскивал с себя штаны. Девка орала благим матом, но отбиваться даже не пыталась от страшной вонючей скотины за спиной.
  Впрочем, Алексей этого всего не слышал и не видел.
  Он целился из винтовки в спину полицая.
  Грохот выстрела снял все. И вату из ушей, и оцепенение в душе, и вялость в теле.
  Тело бывшего полицая сползло на пол, а девчонка билась в истерике, залитая его кровью.
  Иванцов вышел во двор.
  На выстрел уже неслись по улице двое.
  Он перезарядил трехлинейку и почти в упор разнес голову одной сволочи.
  Второй остановился, задергался и побежал обратно за забор.
  Иванцов пошел за ним. Но дойти не успел.
  Пуля из немецкого карабина оставшегося в телеге часового пробила ему живот.
  А потом двое полицаев добивали его прикладами... А он улыбался: 'Два - один, наши ведут...'
  
  Глава 3. Десантура.
  
  Автоматы выли,
  Как суки в мороз;
  Пистолеты били в упор.
  И мертвое солнце
  На стропах берез
  Мешало вести разговор.
  И сказал Господь:
  - Эй, ключари,
  Отворите ворота в Сад!
  Даю команду
  От зари до зари
  В рай пропускать десант.
  М.Анчаров.
  
  - Смотри! Леха!
  - Да ну на хрен...
  - Точно, Леха. Кровью сморкается...
  - Да не может быть, у них повязки белые. Видишь? Это же полицаи!
  Захар с Виталиком лежали в кустах, наблюдая - как по проселочной дороге ковыляла телега с пятью мужиками.
  Четверо были одеты как обычные красноармейцы, только один сзади на телеге был в пятнистом камуфляже. И с белыми повязками на рукавах.
  Время от времени 'камуфляжный' утирал сочившийся кровью нос и сморкался красным на дорожную хлюпающую жижу.
  - Значит, не только нас сюда забросило? И его тоже?
  - Он же в лагере оставался...
  - А сейчас тут...
  - Не, не он. Не может быть, чтоб он с полицаями... Да и без очков этот...
  Они молча смотрели, как телега удаляется за поворотом лесной дороги.
  И тут же, не сговариваясь, броском кинулись на другую сторону леса.
  Рывок получился удачный. Хотя и преодоление дорог в тылу врага считается одной из самых опасных тактических операций, но на этот раз им повезло.
  Ни связистов, ни танкистов, ни прочих ганомагов с цундапами.
  Только одна телега, на которой тряслись пятеро полицаев. И один из них чертовски похож...
  Да мало ли что можно увидеть после того, как практически под тобой взорвался снаряд калибром триста пять миллиметров...
  У Захара до сих пор уши были заложены. Хотя вроде и взрыва-то он не слышал. Шваркнуло огнем перед глазами и все. Сразу утро. Открываешь глаза, а тебе прямо в нос упираются берцы Виталика. И больше никого рядом нет. И лес другой. Вроде тот же, но другой.
  Противогазы, колючка, воронки. И все свежее. Будто бы еще вчера шел бой прямо тут.
  Хотя нет... Не вчера. Воронки и ячейки уже слегка осыпались, разнообразное железо покрылось ржавчиной, а осколки в деревьях уже заплывали смолой.
  Причем ни оружия, ни трупов. Зато сотни пустых разбитых снарядных ящиков, брошенные противогазы, в том числе огромные лошадиные. Но трупами пахло. Кисло-сладко так...
  Особенно из одной воронки. Они обнаружили ее когда, слегка очухавшись, побрели по изодранному лесу в направлении лагеря.
  Из черной жижи полуразложившегося прошлой осенью человеческого мяса торчали кости, больше похожие на обуглившиеся деревяшки.
  Запах стоял такой плотный, что казалось - воздух можно резать ножом.
  После этого уже все стало ясно.
  Они на войне.
  На той самой, тела бойцов которой они искали в лесах и болотах Демянского котла.
  Нашли, млять...
  Совсем не так как хотелось.
  Однако рефлексии оставим на потом. А сейчас надо выжить. И добраться до своих. Если свои своих узнают...
  Обыскав поле боя, им удалось найти более-менее нормальную трехлинейку. Штык, правда, погнут, но шомпол на месте и ствол не пробит. Понятно, что она чуть заржавела - а чистить нечем, понятно, что патроны отсырели - а выход есть?
  А еще нашлась одна граната - та самая РГД-33... Там, в 'прошлом будущем' они собирали их десятками и, в дождливые дни, с их помощью разводили костер и кипятили воду. Правда надо было предварительно накрыть котел крышкой, иначе тротиловая копоть оседала на воде.
  А тут одна, всего лишь. Зато, вроде бы детонатор исправен. Хотя узнать это можно, только кинув ее.
  А потом пошли, предположительно, на восток. И там уже наткнулись на просёлок, по которому тряслась телега с полицаями.
  Когда те проехали и исчезли, мужики бросились через дорогу.
  Пробежав несколько десятков метров в глубь леса, они рухнули за огромной сосной.
  Вроде и недалеко, а дышали как лошади. Одно дело на тренировках. Другое дело, когда жить хочется.
  Смертельно жить хочется. Странная фраза, правда?
  - Ну и что делать будем? - отдышавшись, спросил Захар.
  - Думать, блин... - ответил Виталя. - Больше пока ничего не остается.
  - Лично у меня два вопроса - как мы сюда попали и где наши?
  - Наши - это которые? - покосился Виталик.
  - Наши - это отряд. Мне кажется, что мы тут слегка чужие на этом празднике. И других наших тут нет. - Захар лег на спину, устраиваясь поудобнее.
  - Я думаю, если мы на первый вопрос ответим, то на остальные ответ сам найдется. - Виталик дергал затвор мосинки, пытаясь разобраться в оружии. Затвор не поддавался. - У меня версии следующие - либо меня шандарахнуло так, что это все галлюцинация...
  - И я тоже? - усмехнулся Захар.
  - И ты тоже. Вполне убедительная, причем. Визуально-аудиально-кинестетическая.
  - А может ты мой глюк? Я же тебя тоже вижу, слышу и обоняю.
  - Чем докажешь? - спросил Виталик.
  - А ты чем? - ответил Захар. - Неубедительная версия.
  - Версия вторая. Ненаучно-фантастическая. Типа там мощная энергия взрыва пробила время и пространство, а нас с тобой закинуло в 1942 год.
  - Почему в сорок второй?
  - Сейчас весна? Стало быть, весна сорок первого отменяется. А весной сорок третьего эти места уже были освобождены. Значит сорок второй. Однако доказательств тоже нет. - Почесал Виталик щетину.
  - Есть еще мистическая. - Добавил Захар. - Смотрел 'Мы из будущего'?
  - Смотрел, ага. Только вот никаких колдуний мы тут не встречали, это раз...
  - А два - это то, что ты в мистику не веришь?
  - Не верю. Ни в Бога, ни в черта, ни в теток с волшебными крынками молока.
  - И потом, там этих придурков было за что в прошлое посылать. - Прибавил Захар. - Они же черные, глумились над останками там, и все такое...
  - Мертвым вот не пофиг? - ухмыльнулся Виталя. - Они мертвые. Им все равно. Лежат себе в воронках и в удобрения перерабатываются.
  - Да это ладно... Как твои версии нам помочь могут? - спросил Захар.
  - Как, как... Надо в любом случае выходить к нашим. В смысле, к своим.
  - В смысле - в Красную армию?
  - Да ну на хрен... Воевать придется или вообще энкаведешники шлепнут... - поморщился Захар.
  - А немцы шлепнут верняк и без комиссаров. Или в Германию отправят. На сельхозработы к своим бауэрам.
  - Тихо! Слышишь? - Захар привстал на локте.
  Над лесом катился звук ревущих моторов. Виталик не успел ничего ответить, как прямо над ними мелькнули две тени и с грохотом понеслись на восток.
  - На бреющем... - зачем-то сказал Виталя.
  - Немцы? - Захар пытался смотреть вслед самолетам, уже невидимым за сплетением веток.
  - А я знаю? - И со злостью выкинул винтарь в кусты. - Приржавел затвор, сука.
  - Ну и на хрена выкинул? С ней как-то все одно спокойнее. - Захар встал и пошел в сторону кустов. - Мало ли. Попугать кого придется.
  - Пугало. - Огрызнулся Виталик. - Ну и сам таскай эту дубину. И улегся на прошлогоднюю листву, сквозь которую уже торчали маленькие зеленые стрелочки травы.
  Захар долго шуршал по кустам и трещал ветками, как вдруг затих.
  Виталик приподнялся на локте:
  - Чего там?
  - Виталь, иди сюда. Я какой-то ящик нашел. - Почему-то вполголоса сказал Захар.
  Виталик нехотя поднялся и подошел к Захару.
  - Сейф! - воскликнул он. - Не фига себе!
  - Тяжелый, сука! - тщетно дергал его Захар.
  - Да погоди! - Виталя продирался сквозь кусты как медведь, треща на весь лес.
  - Чем мы его вскрывать-то будем? Болгарку бы... - вытер вспотевший лоб Захар. - У тебя пить есть?
  - Откуда? - Виталя нагнулся к сейфу и подергал его за ручку. - Заперт.
  - Знаю, блин... Не, ну точно, 'Мы из будущего'. Там в сейфе, наверняка, наши документы.
  - Угу. И спецзадание - добраться до Сталина и переиграть войну. Путем внедрения технических новинок из будущего и знаний военной истории.
  Захар посмотрел на Виталика каким-то ошалевшим взглядом:
  - А почему нет? Мы же с тобой горы можем свернуть!
  - Какие, нахрен, горы? - постучал ему по лбу грязным пальцем Виталик. - Ты чертежи калашниковские помнишь? Или дату начала наступления под Барвенково?
  - Барвенково? А это где?
  - Харьков, блин... Июнь сорок второго. Наши там по самые гланды получили.
  - А, точно... Тимошенко начал наступление, а немцы под основание фланговым ударом окружили наших. Не то Клейст, не то Паулюс. Хотя Паулюс шестой армией командовал, а она в июне вроде бы не там была...
  - А где?
  - Не помню...
  - Ага... И товарищ Сталин тебе будет премного благодарен за эту бесценную информацию. Да нас с тобой на уровне батальонного комиссара как провокаторов немецких шлепнут. - Криво улыбнулся Виталя.
  - Эх, знать бы, так хоть приготовиться можно было бы... - погрустнел от перспективы Захар.
  - Толку-то, - фыркнул Виталий. - Всю историю в башку не запихаешь. А Интернета здесь нет. И не предвидится ближайшие лет пятьдесят-шестьдесят.
  - Ну, хоть книжку бы взять с собой. Энциклопедию... - Захар здорово приуныл.
  - Мечтать иногда полезно. Но не сейчас. Давай думать, как сейф вскрывать будем.
  - Так гранатой! Привяжем к дверке и дернем за веревочку, дверь и откроется!
  - Ты, блин, серый волк! - скептически посмотрел Виталик. - Ты где веревочку возьмешь? Шнурки с берцев не дам! Да и длины не хватит...
  - Ну, хрен его тогда знает. - Обиделся Захар.
  - Да ладно тебе. Ляжем за бревном тем и метнем. Я в армии неплохо кидал. Правда, давно это было... Только надо сейф из кустов вытащить и в эту ямку положить.
  Минут двадцать они корячились с железякой, а потом отошли метров за пятнадцать и залегли за упавшим толстым стволом древнего тополя.
  Виталик снял с гранаты осколочную 'рубашку', щелкнул предохранителем, примерился и метнул гранату в сейф.
  - Тридцать один, тридцать два, тридцать три, тридцать четыре...
  И ничего.
  - Взрыватель, сволочь, сырой. - Вздохнул Захар.
  - Ага... - Ответил Виталик, и в эту же секунду гулко ахнуло.
  Тугая взрывная волна кисло пахнула сгоревшим тротилом, просвистела где-то пара осколков.
  Парни осторожно высунулись из-за бревна. Они совершенно забыли, что рядом проселок и не увидели, как возница с белой повязкой на рукаве оглянулся на звук разрыва и хлестнул пару раз смирную лошадку. А в повозке, из-под дерюги, торчали три пары босых ног...
  Сейф повернуло набок... Они подбежали к нему - дверца была приоткрыта.
  Он был набит бумагами, некоторые тлели. Парни быстро погасили их и стали вытаскивать одну за другой - наградные листы, журнал боевых действий, личные дела...
  - А это чего? - вытащил Захар какой-то сверток и стал его разворачивать.
  - Знамя! - выдохнули они оба через минуту.
  На полотнище было вышито золотом: '86-ой полк 180-ая стрелковая дивизия'.
  - Вот тебе, Виталик, и пропуск для энкаведешников, и медаль 'За отвагу'! - наконец произнес Захар после долгого молчания.
  - Охренеть можно... - ответил Виталик. Они свернули знамя и снова бросились к сейфу. Однако там остались только бумаги. Красноармейских книжек, к сожалению, не было. Только полковые документы и несколько пачек непривычно больших денег.
  - Три червонца... Это как тридцать рублей что ли? - спросил Захар.
  - Я откуда знаю... - пожал плечами Виталик. - Наверное... Мне больше интересно - много это или мало? Цены сейчас какие?
  - Берем?
  - Понятно. Жрать хочется, у меня кишки гражданскую войну уже устроили. Может быть, в деревне какой-нибудь разживемся продуктами.
  - И самогончиком... - мечтательно вздохнул Захар.
  - С бумагами то чего делать будем? С собой все не утащить...
  - Так здесь оставим. Потом к нашим выйдем, разведчики сбегают и притаранят их. Надо только место приметить.
  - Знать бы, где мы, так приметил бы... Хоть бы один ориентир. А то лес и поле. Да от дороги метров сто.
  Они закидали сейф прошлогодней листвой и сучьями, коих было немало в диком лесу.
  - О, слышь, опять чего-то тарахтит! - остановился Захар и присел на корточки.
  Тарахтение приближалось. Виталик, пригнувшись, быстрым шагом пошел к дороге.
  Из-за поворота выехал грязный немецкий бетеэр.
  Виталик немного отполз и тут чудо гансовского автопрома остановилось перед въездом в лес. Из кузова один за другим начали выпрыгивать немцы. Человек десять.
  Виталик матюгнулся про себя и на четвереньках побежал обратно к Захару.
  - Бегом, мать твою, немцы сюда идут!
  Захар аж подпрыгнул:
  - Какие немцы?
  - Серо-зеленые, млять! Знамя хватай, помчали!
  Они бросились в глубь леса, что было сил и дыхания.
  - Собаки... Сейчас собак пустят... - прохрипел Захар.
  - Заткнись, дыхалку береги!
  Собак слышно не было, но команды немецкого офицера походили на гортанный лай овчарки...
  А потом тяжело затакал пулемет. Пулеметчик стрелял неприцельно, дал очередь поверху, видимо для острастки.
  Немцы их не видели, но, видимо, слышали треск сучьев и ветвей. Время от времени кто-то из них стрелял в сторону Виталия и Захара. Пули то взвизгивали рядом, то щепили деревья белыми ранами.
  Земля неожиданно пошла вниз. Шаг-другой и Захар кувыркнулся кубарем, через секунду и Виталик не удержался на ногах.
  Пропахав несколько метров мордой, он свалился с небольшого обрывчика в воду.
  Рядом плюхнулся, подняв кучу брызг, Захар.
  - Все, звиздец! - выдохнул он.
  - Не ссать, боец! - утер мокрое лицо Виталя. - Успеем!
  И они бросились через небольшую речку.
  То ли немцы не особо торопились, то ли им просто повезло, но они уже выбрались на том берегу и нырнули в прибрежные кусты, когда двое фрицев появились на обрывчике.
  Один из гансов кинул гранату-колотушку в воду, через несколько секунд столб воды вспучил поверхность.
  Второй пару раз пальнул из карабина по противоположному берегу.
  Промокшие до нитки ребята молча смотрели на них из укрытия.
  Когда же немцы скрылись за деревьями, они упали на землю, закрыв глаза.
  - Чего-то они неактивные какие-то... В фильмах вроде бы не так. Собаки там гавкать должны и все такое...
  - Благодари Бога, что собак нет и немцы пассивные. Хы. Не егеря, видимо.
  - Виталь, ты ж в Бога не веришь? - хрипло засмеялся Захар.
  - Пошли, нельзя лежать. Простудимся.
  - Куда идти-то? - поднялся Захар и поплелся за Виталиком. С обоих ручьями стекала вода.
  - На восток. - Отрезал Виталя.
  - Какой на хрен восток. На восток если пойдем, то выйдем прямо в Демянск. В самый центр. Там как раз немцы должны быть. Штаб восемнадцатого корпуса. На юг вроде надо. Там линия фронта.
  - Ну, я и тормоз... - резко остановился Виталик. - Точно же. Только вот что странно... Фронта не слышно. Значит до него километров сорок-пятьдесят, минимум.
  - Почему?
  - Читал где-то...
  И они побрели на юг, осторожно обходя открытые пространства и быстро перебегая просеки...
  Шли до темноты. Жутко хотелось есть и пить.
  Костер разводить не стали, хотя трясло от холода обоих. Наломали лапника, кучей накидали и, завернувшись в найденное знамя полка, уснули в обнимку...
  Напоследок Виталик пожалел, что выбросил винтовку...
  ...Проснулись они от холода. Колотило так, что кажется, ветки на елке тряслись.
  - Б-б-бляха м-м-муха! - простучал Захар. - Холодно то как! В палатке теплее, однако...
  - Н-не ж-ж-жравши п-просто! - синими губами ответил Виталя.
  Они встали кое-как, попрыгали, разгоняя кровь и пытаясь хоть как-то согреться. А потом снова двинули, предположительно, на юг. Предположительно, потому как компаса не было, а по 'Командирским' часам Виталика стороны света определить не получалось. Солнца не было.
  Через час лес неожиданно расступился.
  Они оказались на краю небольшой, в три дома, деревушке. Бывшей деревушке. От домов остались только закопченные трубы печей, горестно указывавшие в пасмурное небо. Лес обступил ее со всех сторон.
  Странно, но все деревья на высоту поднятой руки были обглоданы. Коры на них не было.
  Мертвая тишина давила на уши, но они все же пролежали минут пятнадцать в лесу.
  А потом осмелились и вышли к остаткам деревеньки.
  И тут же заорали две сороки на ветвях обугленного тополя.
  - Тьфу, сволочи! - погрозил им кулаком Захар.
  В ответ каркнула надрывно, ровно предупреждая кого-то, большущая ворона.
  Вскоре стали попадаться распухшие трупы лошадей. Земля была всюду перерыта - ни прошлогодней листвы, ни пробивающейся новой травки. Но все больше и больше мертвых лошадок.
  У одного дома пожар не задел ветхий забор, голодная кобыла, привязанная к столбу, протянула в дыру голову, чтобы дотянуться до уцелевшего клочка пожухлой травы. Но не дотянулась и сдохла.
  Зажимая носы от нестерпимой вони, парни обыскали пепелища, но ничего съестного не нашли. Пришлось снова уходить в лес.
  На краю поля обнаружили еще одну лошадь - с нее мясо было практически все срезано, ног не было, только огромные зеленые мухи лениво ползали внутри ребер в черных внутренностях.
  Четыре вороны, нахохлив кудлатые головы и опустив хвосты, сидели на дереве. То ли спали, то ли думали о чем-то. Только одна сволочь летала над ними и орала противным голосом: 'Кхарр-кха-кха-кхарр!'...
  - Меня вырвет сейчас! - буркнул Захар.
  - Чем это интересно? - спросил его Виталик, когда они уже отошли от пепелища.
  - Не знаю. Попить бы.
  - Вон воронка, вроде. Пошли, умоемся и попьем.
  Они с наслаждением плюхнулись на краю небольшой воронки.
  Долго пили, аж до рези в животе, фыркали, плеща воду во все стороны...
  И чуть-чуть заглушили голод.
  - Поперли дальше... - не открывая глаза, сказал Виталий.
  - Не могу больше... Жрать хочу. Считай, больше суток уже не жрали! - простонал Захар.
  - Дерево погрызи. Пошли, млять! - Виталя приподнялся на четвереньки и его тут же стошнило зеленой слизью. Он постоял, помычал, а потом резким движением дернулся вверх.
  - Пошлю, говорю, а то сдохнем здесь. Должны же выйти мы куда-нибудь?
  - Эх, мама - роди меня скорей обратно! - простонал Захар, но все же заставил себя встать.
  Сколько они еще шли, непонятно. На часы не смотрели, экономя каждый вздох и каждое движение.
  Вдруг Виталик, шедший первым, резко остановился. Захар, машинально, воткнулся ему лицом в спину.
  - Тихо! - прошептал, покачнувшись тот. - Змея! Палку дай, быстрее.
  Захар схватил валявшийся сук и тихонько передал его Виталику.
  Тот осторожно взял сук в руки, размахнулся, прицелился и несколько раз со всей яростью ударил по голове гадюки.
  Трухлявый сук развалился, но змее досталось как следует. По крайней мере, она стала яростно извиваться на одном месте.
  - Сдохла? - шепотом спросил Захар
  - А хрен его знает... - Также шепотом ответил Виталик. А потом подождал и несколько раз ударил каблуком берца туда, где должна была быть голова гада.
  - Костерок разводи. Пожарим. - Внимательно наблюдая за змеюкой сказал Виталя.
  - У меня это... Спичек нет... - Виновато сказал Захар. - Не захватил, когда из лагеря шли...
  - Твою мать... - Зло выдохнул Виталик. - У меня были, но промокли вчера. В речке. Погоди, посмотрю...
  Он достал из кармана горсть палочек без серы на головках. А потом злобно и на весь лес выругался.
  А в ответ, совершенно недвусмысленно, щелкнул кто-то затвором, и чей-то голос тихо произнес:
  - Руки вверх!
  Они медленно подняли руки.
  - Обернуться! Медленно! - как-то странно прохрипел голос за спиной.
  Они повернулись.
  Навалившись на дерево, стоял тощий донельзя парень в черно-зелено-коричнево-сером маскхалате. Винтарь в его руках дрожал, но глаза были спокойны и упрямы, хотя и лихорадочно блестели.
  - Вперед! - мотнул он стволом и его слегка шатнуло.
  - Эй, мы свои, русские! - осторожно сказал Захар.
  В ответ парень снова мотнул стволом - мол, иди куда велено.
  Скрестив руки за затылком, они пошли в сторону, куда показал странный боец.
  И едва не наступили еще на одного. Тот лежал, приподняв ствол трехлинейки обоими руками.
  Виталик и Захар почти мгновенно переглянулись.
  Но пошли дальше. Бежать смысла не было. Кажется, дошли до своих. Только эти свои какие-то странные...
  И тут Виталик едва не застонал - о легенде-то не договорились, блин! Вот чего сейчас особистам говорить?
  По кустам кто-то почти бесшумно зашуршал.
  - Эй, парень тебя как зовут-то? - спросил Виталик и тут же получил в ответ чувствительный тычок между лопаток.
  - Понятно... - пробормотал он и получил еще один.
  Где-то минут через двадцать они вышли на большую поляну. По всей поляне стояли конусами небольшие шалашики. Некоторые, правда, обвалились, но из большинства торчали ноги. Как правило, в дырявых валенках...
  Захар выразительно посмотрел на Виталика. Тот понимающе мигнул...
  Тем временем, конвоир подвел их к одному из шалашиков.
  - Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант! - тихим хриплым голосом позвал он. - Товарищ лейтенант, тут задержанные!
  В шалаше послышалось шевеление, а потом оттуда выполз, в буквальном смысле этого слова, человек с лицом земельного цвета.
  Он не встал. Конвоир помог ему присесть, подхватив под мышки, и навалил на чурбачок, стоявший рядом.
  - Кто такие? - Просипел лейтенант, не глядя на них. Хотя знаков различия не было видно под лоснящимся от грязи полушубком.
  - Рядовой Комлев! - ответил Виталик. Захар не растерялся и поддержал его, козырнув к пустой голове:
  - Рядовой Захаров, восемьдесят шестой полк сто восьмидесятой стрелковой дивизии!
  Виталик одобрительно кивнул, а лейтенант приподнял брови:
  - Сто восьмидесятая??? Вы чего тут с осени шарахаетесь? Что-то не похоже...
  - Так мы это, товарищ лейтенант, зиму на хуторе просидели... пустом. А сейчас вот к своим пробираемся. - С виноватым видом ответил Захар.
  - Сметанин! - вдруг в слабом голосе лейтенанта звякнул металл.
  - Я, товарищ лейтенант! - просипел за спиной голос их молчаливого конвоира.
  - Расстрелять дезертиров к чертям собачьим!
  - Товарищ лейтенант! - Вскрикнул Виталик. - Да какие же мы дезертиры? Мы же вот... Знамя полка вынесли!
  А в спину ему ткнулся ствол.
  - Захар, покажи!
  Тот торопливо стал расстегивать куртку и судорожно вытаскивать красный сверток.
  А потом развернул его.
  Лейтенант помолчал, а потом добавил:
  - Погоди, Сметанин... Успеем еще. Документы!
  - Сгорели, товарищ лейтенант... Мы их на печке хранили, а тут немцы с полицаями, мы через овин и ходу в лес. Они дом подожгли и книжки там сгорели...
  - Хутор, где находится? Можешь на карте показать? - лейтенант протянул дрожащей рукой планшет.
  - Товарищ лейтенант, мы это... картам не обучены. - Соврал Захар, студент четвертого курса естественно-географического факультета.
  - Где стояли осенью?
  - У Ивантеевки, товарищ лейтенант... А дальше не знаю...
  - А оружие то где?
  - Так это... В избе осталось. - Понурили они головы.
  - Распестяи... Вот из-за таких как вы - немцы до Москвы дошли! - Лейтенант зло сощурил глаза. - Сметанин! Налей им кипятку!
  Сметанин, длинный и тощий как жердина, молча козырнул лейтенанту.
  - Товарищ лейтенант, а покушать у вас ничего нет? А то мы уже сутки не жрамши! - взмолился Захар.
  - Слышь, боец... У меня раненые уже неделю не жрамши - перекривился лейтенант.
  - Товарищ лейтенант, - тихо сказал Сметанин, скинувший капюшон маскхалата и внезапно оказавшийся рыжим - Они там змею поймали и забили.
  - Молодцы... Змею сварить. Бульон и мясо тяжелораненым. Передай старшине. Сам обратно в дозор.
  Сметанин непроизвольно сглотнул, но, справившись с собой, опять кивнул и побрел в лес, держа винтовку как ребенка - прижав к груди. По пути он о чем-то перемолвился с лежащим возле костра мужиком.
  - К костру идите. Позже вызову - сказал лейтенант. Похоже, каждое слово давалось ему с трудом.
  Ребята пошли к костру и не заметили, как командир с облегчением откинулся на землю.
  - Товарищ старшина, нас к вам прислали.
  Тот молча, не вставая, кивнул на котел с медленно кипящей водой и кружки.
  Они осторожно зачерпнули крутого кипятка и сели рядом.
  - Товарищ старшина, а что за часть у вас?
  Тот приоткрыл водянистые глаза:
  - Первая мобильная воздушно-десантная бригада. - Почти по слогам, еле слышно прошептал он.
  Парни переглянулись. Еще бы! Именно этот лагерь они и искали! Тогда не нашли, нашли сейчас. Тощих, обессиленных, больных, но все еще ждущих самолетов с Большой земли.
  А ведь самолетов то больше не будет... Командир рассказывал, что последний У-2 садился тут где-то в средине апреля сорок второго. А сегодня?
  - Слышь, старшина? А сегодня какое число?
  - Двадцать восьмое. - Не открывая глаза и не поднимаясь, ответил тот.
  - А самолет когда был последний?
  - Пятнадцатого.
  - Так вы чего, уже две недели не ели ничего?
  Старшина открыл глаза.
  - Раненые неделю. Здоровые - три. Как мясо лошадиное протухло так и не ели.
  Парни потрясенно замолчали.
  - Мешки сейчас вещевые вывариваем. У кого сахар просыпался, у кого сало пятно оставило. Хорошо хоть гранаты перестали есть...
  - Гранаты?? Как это?
  - Так тринитротолуол-то сладкий на вкус. Некоторые несознательные ели. А потом помирали от отравления.
  Старшина смолчал. Он не стал рассказывать, как самолично расстрелял бойца, сошедшего с ума и срезавшего с бедра убитого друга куски мяса...
  - Товарищ старшина, а товарищ старшина! - осторожно позвал лежащего Виталик. - Нам бы это... К товарищу лейтенанту...
  - Идите. - Шепнул тот в ответ и повернулся на бок.
  Они встали и оглядели лагерь. Нигде не было ни одного движения. Только изредка - то справа, то слева - раздавались стоны.
  И этот чертов запах смерти и разложения...
  Лейтенант лежал, свернувшись калачиком.
  - Товарищ командир! - потряс его за плечо Виталик.
  Тот внезапно зашипел от боли.
  - Не трогай, боец!
  - Извините, товарищ лейтенант! - отдернул тот руку. - Ранены?
  - Нет. Дистрофия у меня. Мышцы распадаются. Больно. И синяки потом... Чего хотели?
  - Извините, товарищ...
  - Чего хотели, говорю? - снова в его голосе лязгнул металл.
  - Товарищ лейтенант! Мы, это... - Замялся Захар, не зная как сказать. А потом собрался с духом и выпалил. - Самолетов больше не будет.
  Тот приоткрыл глаза. Голубого цвета, оказалось. Потом помолчал и тихонечко сказал:
  - Не ори. Сам знаю. Ушли наши на прорыв. Неделю назад. Кто мог. Мы остались. Бой был. Слышно было. А потом тишина. Значит, легли, раз самолетов за нами нет.
  На этот раз замолчали ребята, зная из прошлой памяти, что часть десантников вышла. Около трехсот человек. А часть раненых и ослабленных осталась где-то в болотах Демянского котла. У лесного аэродрома. Навсегда. Почему их не эвакуировали - осталось загадкой.
  - Так ведь погибнете же вы здесь! - не удержался Захар.
  - Мы знаем. - Спокойно ответил командир, смотря в небо широко распахнутыми голубыми глазами. - Ну и что? Значит так надо. Еще бы немца хоть одного...
  И лейтенант снова прикрыл глаза.
  И тут на поляне что-то хлопнуло. Раз, два, три!
  Ребята аж подпрыгнули от неожиданности. А над шалашиками поднялись невысокие султанчики взрывов.
  Лейтенант приподнялся и хрипло каркнул:
  - Бригада в ружье! Немцы! - А потом тихо добавил - Опять, сволочи, минами шмалять начали!
  Из шалашей, ровно призраки, стали выползать страшные - с черными, помороженными еще в марте лицами, перебинтованные грязными тряпками, но державшие в костлявых руках оружие - десантники.
  Уже пропавшие без вести, но все еще ведущие свой последний бой.
  - А вы бойцы вот что... Приказывать не могу. Прошу. Доберитесь до наших. Скажите, что мы еще тут.
  Хлопнуло еще несколько раз. Совсем близко. Так что окатило землей.
  - Товарищ лейтенант, нам бы оружие какое-нибудь...
  - Оружие? Винтовки в куче у болота. Если старшина еще не побросал в воду... Патронов только нет. Держите обойму. - Он достал костлявой рукой из кармана штанов пять патронов, также не глядя на них. - От кучи потом по берегу метров сто пройдете. Там слеги выломайте и по тропе вглубь шагайте. Она вешками отмечена. Осторожно только. Местами по грудь должно быть. Давайте, ребятки.
  Потом он отвернулся от них и попытался перекричать хлопки немецких ротных минометов.
  - Бригада! На позиции!
  Его не было слышно, но десантники знали свое дело сами. Они последними силами, цепляя костями землю, ползли к краю леса.
  А Виталик и Захар, пригибаясь при каждом и близком, и далеком разрыве помчались в ту сторону, на которую показал умирающий лейтенант.
  Им повезло, старшина не смог дотащиться до винтовок.
  Схватив одну, они помчались вдоль болота к тропе.
  Пробежав около ста метров, они заметили торчащие из болотной жижи палки.
  Не раздумывая, зашагали вглубь, проверяя каждый шаг наскоро выдранными березками.
  А за спиной разгорался бой.
  Ни лейтенант, ни старшина, никто из десантников не знал, что это последний их бой. Что через два часа немцы, закидав поляну минами, начнут осторожное прочесывание, достреливая раненых и обессилевших.
  А лейтенант застрелится, потому что стрелять на звук не умел, а глаза его уже неделю как ослепли.
  Потом фрицы соберут трупы десантников, сложат в кучу и сожгут.
  Останется в живых только сержант Димка Сметанин, потерявший сознание в самом начале боя, после первого же выстрела. Рыжий, длинный нескладный мариец из деревни Сернур будет принят за арийца поволжского и переживет плен остарбайтером на ферме господина Бруно...
  Часа через два, как раз когда закончилась пальба за спиной, они выбрались на сушу. Лейтенант не обманул, порой они и впрямь проваливались по грудь. А маленький Захар по шею пару раз в гнилую, холодную жижу.
  Едва отдышавшись, побрели снова в глубь леса.
  И буквально через несколько метров Захар напоролся на колючку и разодрал правый болотник вдоль всей ступни.
  - Ну, твою же мать! - завопил он на весь лес и тут же получил подзатыльник от Виталика.
  - Не ори, урод гребаный. Еще не хватало, млять-перемлять, гансов всполошить.
  - А как я сейчас пойду то, блин!
  - Не ной, все равно ноги сырые. Пошли, кабель тебе в задницу. Под ноги глядеть надо.
  Захар что-то забурчал под нос, в спину уходящему Виталику, и поплелся за ним. Идти было неудобно. При каждом шаге ногу приходилось слегка подворачивать, чтобы подошва не загибалась под ступню.
  - Как думаешь, отбились наши? - спросил на очередном привале Захар.
  - Вряд ли. Сам видел, в каком они состоянии. Даже если сейчас отбились - в следующий раз все закончится. Не успеем мы. - Осунувшееся лицо Виталика казалось равнодушным.
  - Так спокойно об этом говоришь... - осуждающе сказал Захар.
  - А мне чего прыгать надо от злости? И чем это им поможет?
  - Хрен его знает. Все равно это как-то неправильно.
  - А как правильно?
  - Не знаю...
  - Пошли, и подошву-то примотай хотя бы ремнем, что ли?
  - Штаны спадут!
  Через полчаса они вышли на полянку, где лежали пятеро мертвых десантников.
  - Вот тебе и обувка новая... - кивнул на трупы Виталя. - Иди, выбирай размерчик.
  Захар покосился, подумал и сказал:
  - Ну, на фиг. Не буду я с мертвецов брать...
  - И ходи, тогда как дурак, босиком. - Пожал плечами Виталик и побрел осматривать трупы.
  - А ты чего делаешь-то? - поморщился Захар.
  - Патроны поищу. С обоймой много не навоюем.
  Виталик подошел к трупам и стал обшаривать карманы.
  Захар же поколебался немного, но преодолел отвращение и стал выбирать подходящий размер ботинок.
  - Слышь, а их сюда вроде как в феврале закинули. Так? - спросил Захар.
  - Ага. И чего?
  - Как они в ботинках-то зимой?
  - Не знаю. Но часть вроде в валенках была. Хрен редьки не слаще. В марте же таять снег начал. А под ним болота незамерзающие.
  - Звиздец какой-то... Как они воевали-то?
  - А ты не видел сегодня?
  - Видел. Во, у этого вроде подходят! Сейчас померяю!
  Захар попытался развязать мокрые шнурки. Не поддавались.
  - Пальцы замерзли. - Пожаловался он Виталику и дернул за ногу десантника.
  Нога отвалилась по щиколотке.
  Сгнившие белые волокна сухожилий и куски серого мяса торчали из ботинка.
  Захара вырвало зеленой болотной слизью.
  Он отбросил ботинок в сторону, упал на четвереньки и пополз к краю полянки, непрерывно издавая рыгающие звуки.
  Виталик покосился на него и ничего не сказал, продолжая обыскивать трупы.
  Ему повезло. Нашел 'лимонку', еще пару обойм для трехлинейки и финку. Еды в вещмешках не было. Естественно.
  - Ну, пошли! - проходя мимо блюющего из последних сил Захара, Виталя не удержался и подопнул того под задницу. Затем поправил винтарь и исчез в кустах.
  Захар приподнялся и, согнувшись в три погибели и шатаясь из стороны в сторону, побрел вслед за ним.
  
  Глава 4. Унтер-офицер.
  Слышали деды - война началася,
  Бросай своё дело, в поход собирайся.
  Мы смело в бой пойдём за Русь Святую,
  И, как один, прольём кровь молодую.
  Русь наводнили чуждые силы,
  Честь опозорена, храм осквернили.
  Мы смело в бой пойдём за Русь Святую,
  И, как один, прольём кровь молодую.
  Автор неизвестен.
  
  Вечером, когда уже начало смеркаться они вышли к одинокому рубленому дому с тесовой крышей.
  В окнах уже горел тусклый, мерцающий желтый свет. Кто-то был внутри.
  Но кто?
  Лежали долго в кустах, наблюдая за домом. Никто не выходил.
  Виталик молча протянул финку Захару, сам же остался с трехлинейкой. Потом пополз к дому, махнув рукой - мол, давай за мной.
  Около забора остановились. Виталик метнул палку через него.
  Захар вопросительно кивнул - зачем это?
  Виталя подождал минуту, потом шепнул:
  - Мало ли собака...
  Собаки не оказалось.
  Полезли тогда через дыру в заборе, подкрались к окошку, и заглянули в него.
  За столом сидел старик в круглых очках и чистил то ли картофелину, то ли луковицу около свечки. Больше, вроде бы, никого не было видно.
  Оба непроизвольно сглотнули. И, не сговариваясь, шмыгнули на крыльцо и осторожно постучали в дверь.
  Прошла минута-другая...
  Но вот зашаркали шаги, послышалось глухое покряхтывание в сенях и старческий дрожащий голос осторожно спросил:
  - Кого надо?
  - Дед, открой, свои мы, русские!
  За дверью помолчали, а потом дверь заскрипела и приоткрылась:
  - Кто тут? - Выглянул старик в белом исподнем, с накинутой на сутулые плечи телогрейкой.
  - Ох ты, Господи Иисусе Христе! - мелко перекрестился он, увидав две грязные фигуры на своем пороге.
  - Дедушка, свои мы! В хате есть кто?
  - Нету немцев, сынки. Вот тебе крест! Тут редко они бывают. Заходьте, заходьте... Да скорее, тепло не выпускайте!
  Они ввалились в тепло дома и упали возле печки.
  - Откуда ж вы, милые? - вздохнул старик, осторожно опускаясь на скобленую добела скамейку.
  - Из-под Демянска, дед! Дай поесть чего-нибудь, а?
  Старик суетливо бросился к столу, откинул полотенце и отломил от ковриги два больших ломтя хлеба!
  Они вцепились в него, словно два голодных волка. И хлеб тут же застрял в сухой глотке, так, что невозможно было проглотить.
  Виталик закашлялся, покраснел, а Захар показал на горло и прохрипел:
  - Дайте воды! Во-о-о-ды!
  Хозяин покачал головой и подал им по кружке молока.
  Захлебываясь, пили они кислое теплое молоко.
  - Живым - живое! - Пробормотал старик. - Живым - живое...
  Но, через несколько минут, у обоих начались дикие рези в животе, спазмы один за другим скручивали внутренности. Сначала Захар, потом Виталик упали на пол, корчась в судорогах.
  Старик всполошился, подскочил к печи, открыл рогачем заслонку и достал чугунок, кружкой зачерпнул горячей воды и подал им.
  От воды слегка полегчало.
  - Полезайте-ка парни на печку. Погреетесь да отоспитесь. А я сейчас прибегу...
  - Ты дед куда? - насторожился Виталик, пытаясь подсадить Захара, а второй рукой держа винтовку.
  - Ты, сынок, не бойся, не за немцами. Вот тебе крест святой перед иконами! - И старик перекрестился на лики икон, освещенные маленькой лампадкой. - За бабкой Меланьей сбегаю, вишь, чего... Подружка она моей покойницы. Надо же, такая постная еда, а беды столько наделала... А винтовку то ты убери от греха.
  - Не дам! - прищурился Виталик. - Со мной будет.
  - Ну, с тобой так с тобой! - согласился дед. - Я сынки скоро! Спите пока. - И хлопнул дверью.
  - Жрать хочу! - простонал Захар и полез с печки обратно.
  Виталя хотел его остановить, но полез вслед за ним.
  Под полотенцем на столе они обнаружили картофельный теплый суп, хлеб и крупную соль. И, даже не садясь на лавку, сожрали все это богатство.
  А потом кое-как забрались обратно. Стало, наконец, хорошо, пахло теплыми кирпичами и хлебом...
  Виталик проснулся через час от начинающихся снова резей в животе. Рядом стонал Захар, похоже, от той же причины:
  - Ой, мляаааа! Больно то как!
  - Брюхо растирай! - сквозь зубы, преодолевая боль, прошипел Виталя.
  - Не помогает...
  В этот момент открылась дверь. На пороге стояла маленькая чистенькая старушка. Хозяин дома, из-за ее спины сказал:
  - Вот это и есть, Меланья. Сейчас она вам от живота поможет...
  Старушка скинула пальтишко, а дед из-за пазухи достал литровую бутылку молока.
  Она накапала в ковшик с парным, как оказалось, молоком какого-то снадобья из пузырька и дала попить сначала одному, потом другому болящим. И тихонечко приговаривала при этом:
  - Пейте, голубы, пейте. От этого снадобья и молочка вам легче станет, уж я то знаю! Дед-то от душевной доброты накормил вас так, старый. Вы уж простите его, хорошо еще, что еда была вся постная, нежирная, а то могло быть и хуже. Бог, вас милые предостерег... А дед, грешный по незнанию это делал! Желудки-то ссохлись от голода, вот и получилось нехорошо... Маленькими глоточками пейте-то, маленькими...
  Постепенно боль стала утихать и они снова уснули.
  Время от времени бабка Меланья снова их будила и кормила с ложечки вареной свеклой и морковкой.
  Утром, когда рассвело, они проснулись. Животы уже не болели, хотя слабость сильная одолевала.
  В избе никого не было. Не было рядом и винтовки...
  Виталик заматерился и слез с печки.
  В этот момент дверь открылась и вошел дед с охапкой поленьев.
  - Проснулись? Ну, слава тебе, Господи! - Он грохнул поленья у печки и опять перекрестился. - А я уж боялся, что воспаление легких подхватили. Стонали уж очень...
  - Дед, куда винтовку дел? - грозно двинулся на него Виталя.
  - Да, Господь с тобой, в сарай уволок. Мало ли полицаи. Немцев то тут с осени не было, а вот полицаи бывают с проверкой. Недавно вот были, когда ваши из окружения выходили рядом.
  - А нас бы увидели, чего бы сказал? - подал голос с печки Захар.
  - Так ты мой племянник внучатый с другом. Из Демянска пришли, ага!
  - Хитрый ты, дед. А поверили бы?
  - А чего бы не поверить, когда до войны племяшка тут со своим сынишкой бывала. Митяй-мукомол за ней гоголем ходил. А сейчас вот начальник полиции местной. Стал им, когда из Красной Армии сбежал. Да и одёжа у вас хоть и странная, но не военная. Чой-то за штаны такие? Не видал ни разу!
  И впрямь, тогда вечером перед взрывом они успели переодеться из рабочего камуфляжа в джинсы да свитера.
  - Американские штаны, а винтовку-то дед все одно верни!
  - Так бери, мне вашего добра не надоть. Только позавтракаете, поди?
  Он наплескал им по пол-миски супа.
  - Меланья строго наказала вас опять не перекормить.
  Они уселись за стол. Дед есть не стал, только глядел на них, горестно облокотившись.
  - Молодые, поправитесь. А вот я с вас одежонку то снял, бабка постирала, можете одевать.
  Только сейчас парни заметили, что сидят в трусах и футболках за столом.
  - А вот ни кресала, ни спичек при вас не было. Что ж вы так? Как же в лесу без костра-то?
  - В реке промокли спички. - Буркнул Виталик. Его сильно беспокоило отсутствие оружия.
  - Ну, я вам дам зажигалку. Немецкую. Еще с той германской ношу.
  - А ты что дед, воевал, что ли? - удивился Захар.
  - А как же! - гордо приосанился старик. - Воевал! Унтер-офицер Кирьян Богатырев, отделенный командир четвертого отделения четвертого взвода пятнадцатой роты сто двадцать четвертого пехотного Воронежского полка!
  - Небось, и Георгиевский крест имеешь, дед Кирьян? - почему-то не поверил ему Захар.
  - Не без этого! Два креста, четвертой и третьей степени имею. Может, и больше было бы, да революция случилась. Первый за разгром батареи австрийской еще в четырнадцатом году под Гнилой Липой, а второй за то, что охотником в тыл ползал и офицера приволок венгерского. Как сейчас помню, как тот полк назывался - Бештерчебаньярский гонведный, прости Господи!
  - А после революции куда?
  Дед Кирьян спокойно посмотрел на парней:
  - А наш полк 'череп и кости' в июле семнадцатого надел и на Румынский фронт отправился. А в ноябре хохлы к своим подались А я в бригаду к Михаилу Гордеевичу и на Дон пробиваться.
  - К какому Михаилу Гордеевичу? - недоуменно спросил
  - Эх, комсомолята вы неграмотные! К Дроздовскому, какому же еще?
  Повисла тишина.
  Оказывается, перед парнями сидел бывший белый унтер-офицер.
  - Чего комсомольцы? Напугались? Не боись, ни немцам, ни полицаям я вас не сдам.
  - Да не комсомольцы мы...
  - Не комсомольцы, а в Бога не веруете, я уж заметил, ни разу не перекрестились.
  А не сдам я вас, потому что, во-первых, все мы русские и с германцами война, а во-вторых, к нынешней Советской власти у меня боле претензий нет. Хоть она и поганая - все одно, от Бога. После гражданской меня не тронули. Офицером я же отродясь не был, так что отпустили на все четыре стороны. Двинул я в Юзовку, ныне Сталино, устроился там на шахту. Году в двадцать третьем это было. Точно. Мне тогда тридцать пять лет стукнуло. Вот там Нюрку-то я и встретил...
  Виталик быстро посчитал, получилось, что деду то сейчас всего-то пятьдесят четыре... И никакой он не дед, спрятался за бородой...
  Тем временем, хозяин продолжал:
  - А в двадцать восьмом у нас аресты начались. Одного за другим инженеров стали арестовывать, мастеров, рабочих некоторых.
  - За что? За то, что в белой армии служили? - спросил Захар.
  - Ну, тогда у нас пол-страны за это посадить можно было. Некоторые по два-три раза со стороны на сторону переходили. А, между делом, у зеленых хулиганили.
  А в Юзовке из-за чего началось? На угольных шахтах ЧП случались, чуть ли не ежедневно. То оборудование сломается, то обвалы, а уж прогулы так постоянно. А почему? А потому, как большая часть рабочих не имела никакой квалификации. Владели лишь ломом и лопатой в совершенстве. Впрочем, новую технику закупали, только работать на ней было некому. А начальство сверху только 'давай, давай' и лозунги - пролетарский натиск, да пролетарская смекалка... Начальству 'вредительство' и приписали. А кто знает, может и было то вредительство, а может и не было. И меня арестовали. Полгода в Юзовской тюрьме просидел до суда. Потом год дали. И три поражение в правах. Ох, и зол я тогда был. Контрреволюцию мне простили, а вот то, что не сообщил ГПУ о заговоре бывших владельцев, осудили. А я что знал? Ничего, кто-то из своих анонимку написал...
  - Каких еще бывших владельцев?
  - Я фамилию только одного помню, Колодуб, что ли? Остальных не помню. Но то, что они инженерами работали - это точно. Рабочие на них злы были очень. Они расценки понизили, а нормы выработки подняли. Весной двадцать седьмого. После освобождения мы с Нюркой сюда приехали. Подальше от людей. Я лесником устроился. Он по хозяйству. А в тридцать пятом Советская власть и начала кончаться, Слава, Тебе Боже наш, Слава Тебе!
  - Как это кончаться??? - у Захара и Виталика аж челюсти отпали.
  - А вот так и начала, когда товарищ Сталин к стенке поставил бандитов революционных да тех, кто церкви разрушал. Тухачевского, сволочь эту расстрелял, Блюхера туда же. Жидов Троцкого, Каменева да Зиновьева туда же, в штаб к Духонину отправил. Да всякой мрази по мелочи.
  - Так вроде же всех брали, и белогвардейцев бывших тоже, кулаков там.
  - Лес рубят - щепки летят. Так, кажись, в народе говорят? Товарища Сталина бы в четырнадцатый год, вместо царя-батюшки, так мы ту войну-то не проиграли бы.
  - Так и сейчас вроде, не у Берлина, дед Кирьян, а?
  - Так и германец нынче сильнее и на один фронт воюет, не на два. Я, когда Нюрку осенью хоронил, мимо большака шел полдня. Видел, как колоннами к Москве шли. И все справное у них - не скрипнет, не брякнется. Хари у всех здоровые! Харч богатый имеют. Да и нашим не брезгует. Тогда гуся у меня поймали, литру пшеничной водки нашли. Сидят, жрут и тут же, прости меня грешного, пердят за столом, хохочут и твердят все: 'Зонхайт! Зонхайт!' - на здоровье, значит. Мочились, сволочи, прямо в сенях. Неделю их запах поганый отмывал. Потом такой костер в печи устроили, чуть дом не спалили. А перед сном разделись бесстыдно, и давай вшей ловить. Тьфу.
  Потом дед помолчал и продолжил:
  - Вот и выходит на круг, что сила силу ломит и плакать не велит. Так то... С конца лета все на Москву самолеты шли. Каждый час. Вечером туда, ночью обратно. Во двор выйду, слушаю - много ли обратно-то возвращаются? А пленных-то... Пленных-то сколько было. Колонны длинные. Но ничего. Плен еще не смерть, а дальше смерти уже ничего, окромя Бога нет. С того света не возвращаются, а из плена, бывает, бегут. Пленный вскрикнет, а мертвый никогда. Ничего. Если народ поднимется, немцам Россию не взять. Вот церкви откроют, да погоны вернут, вот тогда и немцев мы погоним обратно.
  Парни переглянулись. Дед-то мужик умный оказался. Как в воду глядел в будущее...
  - Ладно, дед Кирьян, погостили у тебя ночку - пора и честь знать.
  - Какую ж ночку, милок, вы тут двое суток проспали! - ухмыльнулся бывший унтер-офицер.
  - Как двое суток??
  - Ну так... Спали сначала беспокойно, а потом как убитые. Я уж волновался, подхожу - ан нет, дышат!
  - Винтовку, дед верни! - мягко напомнил Виталик.
  - Сначала портки надень, Аника-воин! И оружье я вам дам еще. Тут с неделю назад бой был большой. Я после боя ночью сходил, принес кой чего. Давай-ка, стол-то подвинем.
  Они отодвинули стол, под ним оказался квадратный люк в погреб. Парни подняли его, а дед Кирьян зажег свечу.
  - Ты, Виталий, больно большой, головой там ударишься, постой у окна, посмотри, мало ли чего, а ты, Захарушка, за мной лезь.
  В полу погреба, под слоем соломы, оказался еще один люк.
  - Спускайся, да выбирай там чего надо.
  Дед оказался запасливым воякой.
  Тут тебе и пара наганов была, и связка опять же трехлинеек, и лимонок несколько штук, даже ППШ в наличии.
  Хозяин словно угадал мысли Захара:
  - К автомату патронов на полдиска. Не бери его. Бери карабин.
  - Карабин?
  - Винтовку, которая короче. Драгунской раньше называлась. Сейчас не знаю как. И чему вас в армии то учат нынче?
  - Гражданские мы, дед!
  - Ишь ты, гражданские. А чего с оружием шарахаетесь?
  - А время-то, какое? - подал голос сверху Виталя.
  - А время такое, что ежели с винтовкой в руки к германцам попадетесь - они вас тут же расстреляют или повесят как партизан. А вот если в форме, то шанс есть живым остаться и в плен попасть. Так что, дам я вам еще формы по комплекту. Тут у меня в августе прошлом трое как раз ночевали. Утром переоделись в мое хламье, а свое оставили. Даже подштанники! Хе, хе... Хотя я тут партизан не видал. - Закончил он, выбираясь из своего подземелья. - Но слухи ходят, ага! Так что ж за Россия без слухов-то.
  Потом дед ушел за печку и вытащил оттуда три пары галифе и гимнастерок. Поношенных, но чистых.
  - Примеряйте, я пока за твоим, Виталий, стволом схожу. - И хлопнул входной дверью, бросив кучу на пол.
  - А дед то прав, - сказал Захар. - Да и если к своим выйдем, про джинсы чего скажем?
  - Прав-то, прав. Да вот только мне это все маловато будет. - Почесал затылок двухметровый Виталя.
  Штаны и, правда, доходили едва до щиколоток, гимнастерки же не застегивались на широкой груди.
  - Хрен с ним. Пойду без нее.
  - В свитере, что ли? - на Захаре форма с чужого плеча висела как на пугале.
  - И в курточке. А что делать?
  - Пилотку хотя бы надень.
  - Надену.
  Дверь открылась, вошел хозяин, неся в одной руке винтовку за цевье, а в другой...
  Знамя!
  - Захар, придурок! - дал ему подзатыльник Виталя. - Тебе ж ничего доверить нельзя! Спасибо, дедушка, сохранил!
  Хозяин только ухмыльнулся, протянув ребятам их сокровища.
  И тут в дверь осторожно постучали.
  Все замерли от неожиданности. Только дед бросился к окну:
  - Девка какая-то... Одна! Ну-ка брысь в светелку!
  Парни, собрав барахло, на цыпочках прокрались за ситцевую занавеску.
  В щелочку было видно, как старик зашаркал к двери и прокашлял, сгорбив спину:
  - Кого там Бог послал?
  Из-за двери что-то промычали невнятное.
  Тогда хозяин открыл дверь, шагнул в сенки, а через мгновение уже вскрикнул:
  - Ах ты, Господи, Боже мой!
  Парни, не выдержав, бросились к нему.
  Дед держал, рухнувшую на него лицом девчонку.
  Втроем, они перетащили ее на лавку, положили...
  - РИТКА!!!
  
  Глава 5 Мальчишки.
  Мы жили под бомбами, мы плыли в понтонах.
  Мальчишки зеленые в рубашках зеленых.
  Мы лезли на бруствер зелеными лицами,
  И в гиблую землю пытались зарыться мы.
  Нас в бой поднимали ракеты зеленые.
  Давно уж команды ушли похоронные.
  А мы в плащ-палатках закопаны наскоро -
  Фанерные звезды, пробитые каски.
  М. Цыганков. 'Мальчишки зеленые'
  
  Впереди торчали два холма, а между ними, в болотистой лощинке, бежал ручеек. 'Словно женская грудь' - наслаждался пейзажем Захар, лежа с Виталиком на бережку того самого ручейка.
  Только вот вершинки этих грудей оседлали опорными пунктами фрицы. Унтер-офицер царской армии Кирьян Богатырев предупредил их перед уходом, что сплошной линии фронта как в первую германскую нет здесь. Болота.
  Немцы оседлали дороги и холмы, простреливая пространство между ними. Только что поступившие в войска MG-42 косили все живое на расстоянии километра со скоростью двадцать выстрелов в секунду. Все кочки были, наверняка пристреляны и минометчиками, и снайперами.
  - Вряд ли 'Сорок второй'. - флегматично ответил Виталя, в ответ на размышления Захара. - Скорее 'тридцать четвертый' эмгешник.
  - Почему это?
  - 'Сорок вторые' сначала в Африку пошли. К Роммелю. Как экспериментальные образцы. Десятого июня только там должны появиться.
  - А ты откуда знаешь? - покосился на него Захар.
  - Читал.
  - А какая разница 'сорок второго' очередь зацепит или 'тридцать четвертого'. Все одно - кирдык.
  - 'Тридцать четвертый' медленнее бьет. Но скорость пули одинаковая. Она сквозь тебя ползти со скоростью семьсот пятьдесят пять метров в секунду, что из 'сорок второго', что из 'тридцать четвертого'.
  - Вот я и говорю - без разницы.
  Поэтому парни и лежали, жуя сухари, и разглядывали лощинку, по которой в темноте поползут к своим.
  Колючки не было, вроде бы. С другой стороны, зачем она с тыла? Хотя не... По холмам-то идет колючка по низу. Значит и на выходе ее не должно быть. Хотя отсюда плохо видно.
  И потом, воронки есть. Немцы, вроде как должны ракетами все освещать - вот в ямках и будем мертвяками притворяться.
  Должны проскочить! Главное не спеша. И к земле прижаться так, как к бабе мягонькой.
  - Понял, Захар?
  - Виталя, понял я... Ну чего ты мне пятый раз объясняешь?
  - Чтобы, когда тебе задницу оторвет осколком, я тебя не тащил на себе!
  Сначала они переругивались шепотом, прислушиваясь ко всем звукам, потом замолчали.
  А ведь еще вчера утром сидели у деда Кирьяна, слушая его рассказы. А потом откуда-то появилась Ритка.
  Грязная, оборванная... И к тому же упавшая в обморок прямо в дверях.
  Деду они объяснили, что знают ее.
  На что хозяин лесного дома только почесал затылок. А потом велел убираться как можно быстрее.
  'Этак вас тут орда соберется! Мало ли полицейские нагрянут. Сейчас за Меланьей опять идти надо. Ну, как заподозрят чего?'
  Старик был, конечно, прав. Да и все равно не место им тут. Надо идти. И, молча постояв у кровати с Ритой, отправились в путь. Правда, их дед Кирьян скоро догнал. Притащил им шинели. А куртку Виталика забрал себе. Сказал, что поменяет на лекарства для Ритки.
  Они даже не заметили, как он перекрестил их спины, удаляющиеся в лесной чаще.
  Один раз, все же пришлось переночевать в лесу, хотя надеялись добраться до линии фронта за день. Однако сумерки падали быстро, и, хотя перестуки пулеметных очередей было слышно совсем близко, они не осмелились ползти неизвестно куда, рискуя нарваться на немецкий дозор.
  А к краю леса вышли как назло через час после подъема.
  Вот и куковали тут до вечера, время от времени, отползая по нужде. Даже вздремнули по очереди.
  Вечер неумолимо надвигался. И почему-то с каждой секундой становилось все страшнее и страшнее.
  - Значит, повторим. - Прошептал Виталик. - Полк?
  - Восемьдесят шестой полк, сто восьмидесятая стрелковая дивизия.
  - Как звали командира?
  - Полковник Микрюков.
  - Комиссара полка?
  - Иванцов.
  - Комбат?
  - Капитан Семенов.
  - Комроты?
  - Старший лейтенант Ежов.
  - Комвзвода?
  - Лейтенант Винокуров. Виталь, а прокатит?
  - Документы в сейфе остались. Кто проверит?
  - Так документы-то документами... А в штабе армии, наверняка, сведения есть?
  - Бог не выдаст, свинья не съест. Да тот полк еще осень пропал. И документы уже не тут, а в Москве.
  - Может, все-таки, на контузию спишем? Я зрачками дрожать умею, как при сотрясении бывает... - сообщил Захар.
  - Я-то не умею! Да и никто из-за двух окруженцев не будет запрос в Генштаб отправлять.
  - Ага. Не будут. Тупо к стенке поставят. Про особистов не читал, что ли?
  - Как в плен попал?
  - Контузило. Потерял сознание, очнулся - рядом немцы.
  - Как бежал?
  - С тобой из эшелона ночью выпрыгнул, доску в вагоне вместе оторвали. За нами еще прыгали, но найтись не могли.
  - Где знамя нашел?
  - После побега через те же места пробирались. В сейфе нашли.
  - Почему секретные документы с собой не взял?
  - Так там целый сейф. А идти неизвестно сколько. Закидали его листвой. Могу место указать. В углу между дорогой Ивантеевка-Демянск и речкой Полометь.
  - Где книжка красноармейская?
  - Немцы отобрали.
  - Оружие - где взял?
  - В лесах подобрали.
  - Ладно, более-менее нормальная легенда. Лучше, чем твоя - ничего не помню, сознание потерял, бац и уже ползу к нашим...
  - Зато, Виталя, согласись. Правдивее.
  - Правдивее. Но для нас, а не для особиста. Ну что, двинули?
  Стемнело окончательно. И они очень осторожно выползли на поле.
  Немцы, почему-то, ракеты не пускали.
  Ребята подползли к первой воронке и съехали в нее по глине. Подышали. Осторожно высунули нос, пытаясь определить расстояние до следующей. Снова поползли. Снова воронка. Снова съехали. Тишина. Еще одна... Потом четвертая...Вот уже между холмами, и слышно как разговаривают гансы наверху.
  И тут взлетела первая.
  Хорошо, что они лежали в относительно глубокой, не минометной, ямке.
  И только они собрались ползти, как со второго холма взлетела вторая ракета.
  И так по очереди - слева, справа, слева, справа...
  Минут через тридцать Виталик рискнул, махнув рукой Захару - мол, за мной.
  Похоже, им чертовски везло. Несмотря на свет, их так и никто не заметил.
  Пока они не доползли до конца лощины к выходу на поле перед нашими траншеями.
  А вот там то и оказался тот самый ряд колючки с навешанными на нее консервными банками.
  - Чего делать будем? - шепнул Захар на ухо Виталику.
  - Кино смотрел? - не задумываясь, ответил тот. - Подползаем тихонечко. Я осторожно подымаю проволоку - ты ползешь. Проползаешь - перехватываешь у меня, я ползу - ты держишь. Понял?
  Захар кивнул.
  - Пошли!
  Им опять повезло. Именно в этот момент фрицы перестали бросать свои светюльки.
  Очень осторожно... Очень медленно... Очень бесшумно...
  Но они переползли через колючку. И свалились в новую воронку.
  И гансы опять закидали ракеты.
  Виталик беззвучно засмеялся:
  - Как будто помогает кто-то! Вот верил бы в Бога, решил бы что ангелы. Передохнем.
  Лежали почти час, уже не рискуя на нейтралке ползти под светом.
  Как только немцы сделали перерыв - дернулись вперед. Перебежкой. Захар впереди, Виталик сзади.
  Виталик!
  Тишину уже майской ночи разорвал грохот взрыва.
  Захар свалился, подрубленный взрывной волной.
  Сзади гортанно заорали что-то, пуская ракеты одну за другой, спереди захлопали десятки одиночных выстрелов.
  Захар обернулся и увидел корчащегося, поджавшего ноги Виталика. Подполз обратно и увидел как тот, прокусив губу до струйки крови и вытаращив белые от боли глаза, старается не кричать. Вертясь на одном месте, он обхватил ноги руками и поджал их к себе.
  Захар сунулся туда и обомлел, увидев, как вместо правой ступни, торчат сахарно-голубоватые, в свете немецких ракет, осколки костей и хлещет черная кровь.
  Он так и не понял, как это смог сделать, взвалив на себя почти центнер, пробежать несколько десятков метров в длиннополой, путающейся под ногами шинели, под обстрелом, по разбитой воронками земле.
  Но смог. С разбега прыгнув в нашу траншею...
  Он слабо понимал - что происходит, словно пьяный, воспринимая суматоху вокруг. Кто-то потащил Виталика по жирной грязи, кто-то лупил по щекам, чего-то спрашивая...
  ...Через час, после того как напоили крепким - и сладким! - чаем, Захара привели в командирскую землянку.
  Там сидели три мужика - двое с тремя кубиками на малиновых петлицах, а третий с одной шпалой.
  В кубиках и шпалах Захар разбирался не больше, чем японских иероглифах. Чего-то помнил, например то, что шпала - это, вроде бы, больше, чем кубик. Но насколько больше одна шпала трех кубиков? И почему у одного звезда на рукаве над углом шеврона? Ладно... Разберемся, по ходу...
  Его размышления прервал голос 'шпалы':
  - Ну?
  - Э? Чего? - удивился Захар.
  - Боец, охамел?
  Захар вспомнил, что надо представиться.
  - Захаров Георгий Анатольевич. Рядовой. - И приложил руку к рыжей от грязи пилотке.
  Командиры с кубиками засмеялись, а 'шпала' покачал головой:
  - А по форме разучился, твою мать?
  Захар вспомнил, чему его учил Виталик:
  - Рядовой Захаров!
  - Откуда, рядовой Захаров?
  - Оттуда... - кивнул он в сторону двери.
  - Клоун, млять? Или контуженный? - разозлился 'шпала'.
  - Это... Ага. Есть немного...
  - Полк какой, идиот?
  - Аааа.. Так это... Вот. - Захар лихорадочно, путаясь в петельках, расстегнул шинельку и стащил гимнастерку.
  Командиры с любопытством смотрели на его манипуляции.
  Размотав полотнище знамени, Захар развернул его перед собой. В сумрачном свете коптилки, красный цвет почернел, ровно запекшаяся кровь, но золотые буквы все одно ярко светились: '86-ой полк 180-ая стрелковая дивизия'.
  В землянке повисло молчание...
  - Ну, рядовой... Ты, где его взял? Полк же еще осенью погиб... Весь.
  Захар, вспоминая легенду, объяснил внимательно слушавшим командирам свою 'историю'.
  - Ишь ты... Чего-то ты не очень похож на бежавшего из плена... Толстоват.
  - Извините, товарищ э-э-э... командир! - пожал плечами Захар. - Комплекция такая!
  - Ну ладно, с этим пусть в особом отделе полка разбираются. Но все равно, молодец, молодец... - 'Шпала' подошел к Захару и похлопал его по плечу. - 'Отвагу' заслужил! Если бы с документами был. Ну, ничего, особисты разберутся, попрошу тебя к нам вернуть. ВУС какая?
  - А? - не понял Захар?
  - Специальность, говорю, какая?
  - Географ так то, четвертый курс. - Словно извиняясь, сказал Захар.
  - Тьфу ты... Воинская какая? - постучал его по лбу желтым от никотина пальцем командир.
  - Рядовой!
  - Тебе надо фамилию сменить. С Захарова на Швейка. - Подал голос один из 'кубиков'. Второй засмеялся, а 'шпала' пошел обратно к своему чурбаку, заменявшему табурет.
  - А я уж хотел спросить, не родственник ли тебе генерал Захаров, Георгий Федорович! Да у генерала таких родственников быть не может!
  Захар расслабился, переступил с ноги на ногу и сказал:
  - Хы. Да кабы у меня генерал родственником был бы, разве я бы здесь стоял?
  Только по окаменевшему лицу 'шпалы' он понял, что ляпнул что-то не то!
  - Ты что, сука, себе позволяешь... У самого товарища Сталина сыновья воюют! Яков Иосифович погиб в сорок первом, тебя, сволочь, защищая!
  Покрасневший командир подскочил к нему и врезал мощную плюху в правое ухо. И выскочил из землянки.
  - У капитана сын погиб в Гомеле. 12 лет ему было. Немцы расстреляли, когда он одного из тэтэхи ранил. Вот так. - Отстраненно сказал один из 'кубиков'.
  И тут майор влетел обратно с каким-то бойцом-азиатом:
  - Култышев! Посадить его в отдельную землянку и глаз не спускать со сволочи! Хотя нет! Какая на хрен землянка? В щель его. И глаз не спускать. Завтра расстреляем перед строем как дезертира!
  Узбек с русской фамилией сделал шаг в сторону и снял ППШ с плеча.
  Захар обалдел:
  - За что!? Товарищ капитан! Я же не дезертир, я же наоборот!
  Но боец Култышев недвусмысленно указал ему путь стволом.
  - Эй! - Засуетился Захар. И, тут же получив пинок под зад, вылетел из землянки.
  Накрапывал мелкий обложной дождь. Глина чавкала под ногами, ровно голодный пес.
  - Слышь! А почему ты Култышев, если ты узбек? - поинтересовался Захар у конвоира.
  - Я не узбек, а удмурт. Понял?
  - А похож на узбека... - вякнул Захар и получил мощный удар прикладом между лопаток, так что тут же свалился в грязь мордой. - Блин, и пошутить нельзя...
  - А еще меня батя научил стрелять. - Невозмутимо добавил боец Култышев. - Если дернешься, я тебя даже из 'папаши' достану. Понял?
  И усилил аргумент пинком под ребра.
  - Больно же... - просипел Захар. - Шуток что ли не понимаешь?
  Потом поднялся, счищая куски глины с шинели, и откашлявшись, сказал:
  - Култышев... А тот парень с которым я пришел... Его куда дели?
  - Так закопали уже.
  - В каком смысле закопали?? - Захар остановился, но, получив новый тычок под ребра, почавкал дальше по коричневой грязи.
  - В таком. Помер он. Даже до санбата не донесли.
  - Как это помер?
  - А как помирают? Три пули в спину. Вот и помер.
  И тут Захар вспомнил, вернее даже просто осознал, что когда он прыгал в окоп, что-то толкнуло их обоих с сзади, что именно из-за этого толчка он свалился кулем на дно траншеи... А теперь оказалось, что это были три пули, воткнувшиеся в живую плоть Виталика и спасшие его...
  Галлюцинация, твою мать...
  Он замолчал до самого пункта назначения, который представлял из себя маленький, но глубокий окопчик.
  На дне его он и устроился, накрывшись мокрой шинелью. А удмурт Култышев селя рядом, навалившись на березу и немедленно завернув самокрутку.
  Захар захотел попросить его пару тяжек, но не успел. Потому как уснул...
  Время от времени он просыпался, как бездомный одинокий пес, ожидая то ли опасности, то ли тепла. Однако ни того, ни другого не было. И только черная фигура охранника мрачнела угольком самокрутки.
  Лишь под утро он уснул по настоящему. И, как водится, его тут же разбудил грубый окрик.
  - Подъем! - и кто-то нежно ткнул прикладом в ребра.
  Захар открыл глаза. Прямо перед носом дождевой червяк прятался в склизкую глину.
  - Подъем, говорю. - Захар еле выполз из щели.
  Над лесом стоял густой туман, казавшийся живым. Везде было шевеление, звяканье металла, кто-то что-то говорил и тихо смеялся. Но никого не было видно. Только здоровенный солдат стоял над ним. Удмурт Култышев, видимо, сменился на этого бугая.
  - Шагай! Тебя комбат ждет. - Мотнул он головой.
  Беспрестанно зевая, Захар зашлепал по глине траншеи.
  В командирском блиндаже сидели эти же трое. Словно и спать не ложились.
  - Товарищ капитан! Арестованный Захаров доставлен! - рявкнул над ухом густой голос конвоира.
  Капитан подозвал Захара к столу.
  - С расстрелом подождем. - Сразу обрадовал он. И это была относительно хорошая новость. - Покажи-ка, придурок, как вы вчера проползли по минному полю.
  И ткнул пальцем в замызганную, исчерченную синим химическим карандашом карту.
  Захар пригляделся.
  - Так чего тут, товарищ капитан показывать. Мы вот между холмов этих и ползли вчера. По ложбинке. Потом колючка была. А что?
  - Дуракам везет, говорят в народе... - Задумчиво сказал комбат. - Там мин понатыкано еще с марта. В два слоя. Как вы умудрились, а?
  Захар пожал плечами.
  - Друг твой помер. В курсе? - спросил капитан.
  Захар только вздохнул в ответ.
  - Толку от него... - раздраженно сказал кто-то из младших командиров. Скорее всего, это были лейтенанты. Командиры рот. 'Надо было запоминать, блин, инструктаж!' - обозлился сам на себя Захар. - 'Сейчас бы понимал хотя бы, кто есть кто'
  - Черт с тобой... - словно сам к себе обратился комбат. - А теперь слушай меня, боец Захаров. Сегодня надо взять холмы.
  - Мне одному? - растерялся тот.
  - МНЕ ОДНОМУ! - рявкнул в ответ командир. - И ВСЕМУ БАТАЛЬОНУ! Атака ровно в половине шестого. В тумане, пока не видно ни черта. Через мины поведешь ты.
  - Так я же...
  - Лебедев! - снова рявкнул комбат и здоровенный конвоир моментом оказался в блиндаже. - С этого цуцика глаз не спускать. Башкой отвечаешь. И этот... Култышев тоже с тобой за ним пусть глядит в оба. Шаг вправо, влево - сами знаете что. А ты, - снова обратился он к Захару - обязан туда провести нас. Живым останешься - будет тебе грудь в крестах. Или честно за Родину погибнешь. Не сможешь - зароем как собаку и скажем, что так и было. А теперь иди и думай - как тебе быть. У тебя полчаса. Лебедев! - и капитан показал конвоиру волосатый кулак. Тот молча козырнул и выпроводил Захара в туман.
  - Лебедев, слышь чего скажу... - осторожно спросил Захар, оказавшись на сыром и холодном воздухе. - Может у вас чай есть тут? Или кофе?
  - Ххе... - только и ответил Лебедев. Но повел его в направлении кухни, издалека пахнувшей какой-то вкуснятиной. Вкуснятина оказалась овсянкой...
  - ...Нету шансов, товарищ капитан! - вздохнул в это время один из 'кубиков' в блиндаже. Тот, который со звездой на рукаве.
  - Политрук, шел бы ты делом занимался. - Зло махнул на него капитан. - Вон в тумане газеты подтащили. Раздай. Пусть новости почитают. Мужики обрадуются бумаге на самокрутки. А ты, комроты, останься. Время еще есть, а совет в Филях мне держать больше не с кем.
  Политрук накинул плащ-палатку и вышел.
  - Шанс у нас есть один. По туману как можно ближе к высоткам подобраться. Но мины, мины... Потому впереди пойдут сейчас старики. Тихо пойдут. Очень тихо. Сколько смогут, столько снимут. В третьей роте вроде сапер есть бывший?
  - Погиб позавчера.
  - Тьфу, мать... - ругнулся комбат. - Идиотизм. Сто пятьдесят человек на две высотки без артподдержки. Ляжем все. Смысл? А я уж на этого окруженца понадеялся. А гармонист жив?
  - Минут десять назад жив был!
  - Ладно, свинья не выдаст...
  Мокрый полог плащ-палатки, заменявшей дверь, распахнулся:
  - Товарищ капитан, старший лейтенант Кутергин в ваше распоряжение прибыл!
  На пороге молодцевато отдал честь в новом, но уже измазанном новгородской грязью обмундировании командир.
  - Оп-па... Вот это хрен с горы! - удивился комбат. - Один старшой или как?
  - Почему же один? - протянул пакет Кутергин. - Пополнение привел. 200 бойцов.
  - И то хорошо. Щедр комполка нынче, щедр... Ну садись, старший лейтенант. Мозговать будем. Чайку?
  А в это время Захар тщательно облизывал после ненавистной, но такой вкусной сегодня овсянки ложку.
  Рядом сидел молчаливый Лебедев, флегматично жующий чего-то свое. Сухарь, похоже. Вдруг, в молочном тумане, кто-то крикнул высоким голосом, срывающимся на фальцет:
  - Первая рота! Политинформация!
  Лебедев неожиданно подал голос:
  - Давай, комсорг! Поведай нам новости! - И так же лениво продолжил грызть.
  Бойцы рядом немного оживились, но даже не подумали подыматься. Вообще-то по фильмам, подумал Захар, они должны обступить политинформатора и жадно интересоваться новостями.
  Из тумана показался пацаненок с торчащей из безразмерной шинели цыплячьей головой.
  В руках он нес свернутую газету.
  Встав в центре лежащих на мокрой земле бойцов, он развернул ее и, смешно прокашлявшись, начал:
  
  - От советского Информбюро!
  УТРЕННЕЕ СООБЩЕНИЕ ОТ 2 МАЯ!
  В течение ночи на 1 мая на фронте чего-либо существенного не произошло.
  
  - Удивил! - Засмеялись бойцы! - Вот когда ты, комсорг, самолет пуком собьешь, вот тогда это будет существенное событие! О тебе даже товарищу Сталину сообщат! И сразу в тыл к немцам отправят. Как химическое оружие!
  Солдаты в голос заржали, а политинформатор, видимо уже привыкший к насмешкам бойцов продолжил, ни разу не смутившись:
  - На одном из участков Западного фронта противник предпринял ряд атак при поддержке танков. Огнём нашей артиллерии и пехоты все атаки гитлеровцев были отбиты. Немцы потеряли убитыми более 400 солдат и офицеров. Уничтожено два танка противника. Захвачены трофеи и пленные.
  Снайперы частей, обороняющих Севастополь, за 29 апреля уничтожили 90 солдат и офицеров противника.
  - Сюда бы их... Чтоб с высоток гадов посшибали! А то блин ползаем тут как вши беременные... - продолжили комментировать бойцы.
  - Пленный солдат 7 роты 176 полка 61 немецкой пехотной дивизии Эрвин Шмоллинг рассказал: 'В феврале меня мобилизовали и послали на фронт. У солдат, недавно прибывших из Германии, нет никакого желания воевать. Они думают о своих семьях и стремятся всеми правдами и неправдами вернуться на родину'.
  - Угу... Заметно. - Кто-то подал голос.
  - Администрация одного немецкого госпиталя в г. Вена предложила безногим и безруким солдатам, не закончившим курс лечения, немедленно покинуть госпиталь и выехать на родину. На протесты раненых последовало следующее разъяснение: места в госпитале нужны для солдат, которые после выздоровления могут быть снова отправлены на фронт. В этом же госпитале было много случаев, когда тяжело раненные солдаты были отравлены.
  - Да ну на хрен? - удивился кто-то.
  - Фашисты, товарищи, способны на все! - оторвался от газеты комсорг. - Вот в этой же сводке... Читаем: Гвардейцы части, где командиром тов. Родимцев, захватив опорный пункт противника, обнаружили три трупа советских бойцов, замученных гитлеровцами. Взятых в плен раненых красноармейцев немцы пытали, а потом привязали проволокой к дереву. В таком положении раненые красноармейцы умерли в страшных мучениях.
  Молчание повисло над полянкой. У Захара моментально всплыли перед глазами истощенные десантники, ползущие навстречу фрицам.
  - Ты это, комсорг, заворачивай свои страсти. Чего бы хорошее прочитал. А это мы и так видели своими глазами.
  - А хорошее вам сейчас товарищ комбат прочитает. Приказ командира полка
  - Ого! - Мужики запереглядывались.
  - Никак в атаку?
  - Ага! Вон и подкрепление подошло. Эй, земляки! Вологодские есть?
  - Эх, а техники так и нет...
  - Ну, ты комсорг и умеешь обрадовать...
  ...- Понял, старлей?
  - Так мы же там, на хрен, весь батальон положим?
  - Процентов тридцать на минах. Еще процентов тридцать немцы на подступах положат. А там уж как Бог даст. И скажи спасибо, что туман. Хоть какой-то шанс. Значит, после построения отправляем саперные группы. Остальные ждут артподготовки. Сколько чего, а боги войны обещали помочь. Минут на десять. За эти десять минут надо как можно дальше рвануть. Тут пятьсот метров от нашего леса по полю. Потом подъем. Пологий. Так что мертвой зоны не будет. Стройте своих, мужики...
  - ...Товарищи красноармейцы! Есть приказ командования. Выбить немцев с холмов, закрепиться там и держать оборону. Дело не простое. Но напомню вам приказ Народного Комиссара обороны СССР номер сто тридцать.
  Капитан обвел суровым взглядом строй бойцов:
  - Рядовым бойцам, пулеметчикам, минометчикам - стать мастерами своего дела бить в упор фашистско-немецких захватчиков до полного их истребления! Всей Красной Армии - добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения Советской земли от гитлеровских мерзавцев! мы должны разбить немецко-фашистскую армию и истребить немецких оккупантов до последнего человека, поскольку они не будут сдаваться в плен. Других путей нет. Мы это можем сделать, и мы это должны сделать, во что бы то ни стало.
  Захар стоял и слушал казенные, обычные, вроде бы, слова, но они, почему-то его цепляли.
  Он знал, что война кончится через три года, в мае сорок пятого. Но что бы она закончилась в том мае, а не позже, он должен сейчас вместе со всеми, стоящими рядом мужиками, пойти и убить немцев там, на этих двух высотках, между которыми они с Виталиком еще вчера ползли. А что бы война закончилась еще раньше, ему надо выжить, а потом рассказать всю правду вот этому капитану. И пусть потом он отправляет его в особый отдел или еще куда... жаль, что сейчас не поверит. Решит, что струсил.
  - Лебедев! А Лебедев! А мне винтовку дадут? - спросил Захар, уже сидя в траншее.
  - А твоя-то где? - приоткрыл один глаз дремлющий Лебедев.
  - Не помню. Когда прыгал сюда, куда-то делась...
  - Ну и все. Так пойдешь. С лопаткой. Лопатка то есть?
  - Нету! - сознался Захар.
  - А чего у тебя есть-то вообще? - раздался знакомый голос вчерашнего конвоира.
  - Мурзик! - Лениво сказал Лебедев. - Дай бойцу лопатку.
  - Хера себе! Чего это я ему свою лопатку должен отдавать? - удивился рядовой Култышев.
  - А у него, кроме зубов и пальцев, не с чем в атаку идти.
  - Лебедь! Свою ему отдавай. А я не дам! - сел рядом Култышев.
  А Захар поинтересовался:
  - А почему Мурзик?
  Удмурт косо посмотрел на него и сказал:
  - Еще один такой вопрос и в атаку пойдешь с руками, а зубы тут оставишь. Понял?
  - Чего не понятного-то... - обиделся Захар и замолчал.
  - Лебедев. Дай будущему штрафнику штык. - Подал вдруг кто-то голос. - Пусть к палке какой-нибудь примотает.
  - А я чего, товарищ лейтенант? - ответил Лебедь.
  - А ты и так большой. Тебя фрицы увидят, и пятки салом сразу смажут.
  Лебедь вздохнул, отомкнул штык и протянул его Захару.
  Тот повертел его в руках. Тогда Лебедь приподнялся и стащил с бруствера длинный сучок. Мурзик же достал из кармана шнурок.
  Матерясь про себя, Захар приматывал штык к деревяшке. Лебедь курил, правая его нога почему-то дрожала, а Култышев просто смотрел в молочное небо, вертя в руках складной нож....
  Слева и справа вдруг зашевелился народ. Часть бойцов вдруг поднялась полезла через бруствер в сторону немцев.
  - А мы чего? - заволновался Захар.
  - Сиди и жди. - Спокойно ответил Лебедь. - Сиди и жди.
  Где-то в глубине наших позиций вдруг заиграла гармошка. Несколько нестройных голосов заорали: 'По полю танки грохотали!'.
  - А это чего это? - нервно подпрыгнул Захар. - Мужики, чего это?
  - Сиди и жди...
  Немцы почему-то молчали. Тишина стала казаться невыносимой, как в этот момент где-то что-то ухнуло, засвистело и утро разорвалось - 'Бамм! Бамм! Бамм!'
  - Рота к бою! - закричал лейтенант.
  Мужики медленно, ровно нехотя, встали.
  - Да как же я с палкой-то... - простонал Захар, когда крепкая рука Лебедя схватила за шкирку.
  - Сейчас в репу дам! - пообещал тот. И зашмыгал носом.
  А Мурзик надел каску, прикусил ремешок и чего-то там замычал. На верхней его губе повисла капелька пота.
  Взрывы долбили красными вспышками в белизне тумана.
  - Батальон! По-пластунски! Вперед!
  Спотыкаясь, он перелез через стенку окопа и, словно паук побежал вперед на четвереньках. В сторону раскатов.
  Его тут же дернули за ноги и он плюхнулся рожей в грязь.
  - Ползи, дура! И перед собой смотри! Мину увидишь - обползай!
  - Ага. - Кивнул Захар, хотя мало что понял. Как же ее увидеть-то... Переползая через какие-то рытвины, он старался тыкать в каждый подозрительный бугорок штыком. Везло. Пока везло.
  И тут артналет прекратился.
  - Батальон! - где-то заорал комбат! - За Родину! Вперед, мужики!
  Тут же его кто-то дернул за шкварник и подопнул.
  Справа, слева, впереди, сзади раздался многоголосый рев:
  - АААААААААААА!!!!!
  Заорал и Захар, помчавшись сквозь туман неизвестно куда,
  И тут же немчура открыла огонь. Вокруг засвистело, загрохотало, застонало. Краем глаза он успевал замечать, как рядом то и дело падают бойцы. Кто отброшенные назад свинцом, кто, взлетая на воздух.
  Чья-то кровь брызнула в лицо теплым дождем. Моментом вдруг казалось, что больше никого не осталось, что он бежит один навстречу смерти. А все пули летят в тебя. Пару раз он споткнулся о мягкие тела убитых. Пару раз свалился в маленькие минометные воронки. И порвал штаны, пробегая через чертову колючку.
  И вдруг земля пошла вверх. А в тумане вдруг показались сначала яркие вспышки, а потом и сами силуэты врагов.
  Он орал, но бежал, не мигая, вытаращив покрасневшие глаза.
  Он один!
  А вот хрен! Не один! Кто-то уже прыгал в немецкую траншею, сбивая прикладом каску пулеметчику. Кто-то уже хрипло матюкался, с жутким хлюпом втыкая лопатку поперек гансовского лица.
  Захар разбежался и, словно играя в футбол, со всей дури пнул высунувшегося невпопад немца. Тот хрюкнул и, взмахнув руками, упал вниз.
  Не удержавшись, Захар свалился на него. И сверху упал кто-то еще. Выбравшись из-под тела, он увидал, что это какой-то незнакомый 'кубарь', зажавший в руке наган.
  Захар с трудом вытащил пистолет из руки убитого и побежал по траншее. Заскочив в какой-то тупичок, увидел безоружного немца. Тот заорал, подняв руки вверх:
  - Рус, нихт шиссен, их бин коммунистен! Их бин нихт дойчен! Их бин остеррайх!
  Захар растерялся, постоял пару мгновений, а потом выстрелил в австрийца два раза. И встал.
  - Чего встал? - Рявкнул над ухом Лебедь.
  - Да вот... немца убил... - растерянно ответил Захар, разглядывая окровавленное, лежащее перед ним тело.
  - Ну и хер с ним! Правильно!
  А потом прицелился и добавил в него еще пулю.
  - Вперед!
  И они рванули дальше. Пару раз выскакивали на них еще немцы. И Лебедь обоих кулаком сбивал с ног, а потом смачно добивал прикладом под каску.
  И внезапно все кончилось.
  Навалилась резкая тишина, прерывающаяся лишь стонами раненых да редкими хлопками выстрелов.
  - Землетрясение... - непослушными губами вымолвил Захар.
  - Чего?? - повернулся к нему Лебедь.
  - Земля, говорю ходуном ходит... Как волны. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Как волны... - и захихикал.
  Лебедь посмотрел ему под ноги и, не целясь, выстрелил в землю. Передернул затвор и снова выстрелил.
  Что-то шлепнулось Захару на щеку. Он машинально вытер ее и посмотрел на ладонь. Маленький кусочек человеческого мяса.
  - Ты на фрица раненого встал. - Засмеялся Лебедь. - Вот тебе и качка морская.
  Захар тоже нервно захихикал в ответ и сошел с трупа.
  И тут голова Лебедя разлетелась в клочья. Тело его брызнуло фонтаном крови и грузно осело.
  К траншее подбегали немцы. Снова началась пальба. А Захар побежал по траншее обратно, на ходу, пытаясь отстреливаться. Только выстрелов получилось два. На бегу он подхватил немецкий карабин и бил, бил по затвору ладонью. Завернув за угол, он вдруг вновь наткнулся на ганса.
  Напуганное лицо показалось знакомым. Захар остолбенел:
  - Ёж?! Ты?!
  - Я... - то ли на русском, то ли на немецком ответил Ёж.
  И тут плоский штык немецкого карабина с хрустом вышел из груди Захара.
  А в небе появилось солнышко...
  
  Глава 6. Партизаны.
  Лютей и снежнее зимы
  Не будет никогда, -
  Эвакуированы мы
  Из жизни навсегда.
  Ах, мама... Ты едва жива,
  Не стой на холоду...
  Какая долгая зима
  В сорок втором году.
  А. Васин. 'Холода'
  
  Фельдполицайкомиссар Дитер Майер трясся в маленьком 'Опеле' и размышлял о внезапно открывающихся перспективах карьерного роста. Обычный допрос этого контуженного русского дал такие неожиданные результаты. Вообще-то, положа руку на сердце, тому гауптману, - как его... Бреннеру, кажется? - полагалось его просто сдать армейской разведке.
  Какое счастье, что Майер оказался рядом и решил развлечься. И вот, американские сигареты 'СССР. Первые', корейская зажигалка и комплект русского камуфляжа в багажнике могут открыть ему путь наверх, из этих чертовых болот, как минимум в штаб армии.
  Жалко, черт побери, что этот русский сошел с ума. Никогда не поймешь, что у них в голове. Одно понятно точно - все они животные. Один Глушков чего стоил. Та еще тварь. Ему бы лишь нажраться и залезть на бабу. Вот и долазился. Тот дурачок шлепнул его прямо на девчонке. Интересно, сошла она с ума тоже или придет еще в себя?
  Впрочем, что до нее? Когда он приедет в заслуженный отпуск с Рыцарским Крестом, любая арийка...
  ...Бам! И тут машину тряхнуло так, что Майер едва не сломал шею о потолок кабины.
  - Чертова свинья! - заорал он на водителя, но тот повалился на комиссара, брызгая кровью и обезображенного лица.
  Что-то ухнуло, захлопали винтовки, раздалась автоматная очередь. По корпусу машины застучали пули.
  Партизаны! Майер лихорадочно задергал дверную ручку, попутно вытаскивая из кобуры 'Вальтер'.
  И едва он вывалился из машины, как в лицо уперся ему ствол. Комиссар поднял взгляд и увидел парня в телогрейке. Вполне, между прочим, арийской внешности. Немец даже не успел пожалеть о Германии, как партизан нажал на спусковой крючок.
  - Костя! Дорофеев! Чего там у тебя? - крикнули парню из придорожных кустов.
  - Шишка какая-то. С портфелем.
  - Кончил?
  - Ага!
  - На хрена?
  - А на хрен?
  - Тоже правильно. Пошарь там, может, есть чего?
  Партизан Дорофеев заглянул в машину, пошарил в бардачке, потом прошелся по карманам убитых.
  Забрал все более-менее ценное и скрылся в деревьях.
  - Совсем немцы охамели. - Буркнул он, когда упал на землю рядом с двумя товарищами. - Без охраны ездят, хоть бы что.
  - Чего в машине нашел? - спросил один из партизан.
  - Ни хрена хорошего. Портфель только. Да карабин с пистолем забрал.
  - Ладно, уходим. Дома глянем, чего там.
  И они неторопливо, гуськом ушли в глубь леса...
  
  ...Портки мне зашей! - проворчал дед Кирьян. - В лес тут ходил, за гвоздь зачепился...
  Рита вздохнула и взялась за нитку с иголкой. Помершая прошлой осенью жена деда Кирьяна, похоже, была хозяйственной женщиной. Рукоделья было столько, что сама Рита, наверное, это все вышивала, вязала, пряла и ткала лет сто. Ну не сто, а пару десятков годков точно. По крайней мере, все эти занавесочки, половички и прочие покрывальца явно домашние, не покупные.
  - Дедушка, а ты где гвоздь-то в лесу нашел? - спросила она, вдевая нитку в ушко.
  - Да наразбрасывали тут... Ходят всякие и бросают, где попало.
  Рита вздохнула.
  Дед Кирьян покосился на нее и сказал:
  - Не вздыхай как кобыла перед пахотой. Все с твоими знакомцами нормально будет. Дойдут. Виталик, вроде, мужик опытный и злой. Точно, дойдут.
  - Хочется верить... Но не очень получается, дедушка...
  - Думать тебе, внуча, не о них, сейчас надо. А о себе. Полиция прознает - чаво делать будем? Одну в лес тебя выгонять? Тоже не дело. А мне с тобой идти - только кур смешить...
  - Дед Кирьян! - решилась вдруг Рита. - А мы ведь с ребятами не местные...
  - Удивила... - буркнул тот ответ. - Быдто не знаю...
  - Мы совсем не местные...
  - Хы... Как немцы, что ли?
  - Хуже. То есть, нет...
  И она принялась сбивчиво рассказывать.
  Дед только покряхтывал во время рассказа.
  - Чудны дела твои, Господи! - сказал он, почесав затылок. - Значит две тысячи восьмой год, говоришь? А войну-то наши, когда выиграют?
  - Я уже и не знаю - выиграют ли...
  - Это как это? - возмутился дед. - Да чтобы наши войну не выиграли? Да быть того не может! Запомни, девка!
  - Я тут, дедушка, по улице шла в Москве. Улица Маршала Жукова, называется. А там поперек нее растяжка рекламная. Ну, плакат такой - 'Мерседес. Истинно немецкое качество. Порадуй себя'.
  - Жуков маршалом, значит, станет... - задумчиво ответил Кирьян Богатырев. - А ведь как я, унтером был...
  А Рита, ровно не услышав его, продолжила:
  - Русского в Москве ничего и нет уже. Только памятники архитектуры.
  - А люди?
  - А люди вроде бы русские. А посмотришь - так уже и нет. Помесь американцев с французами. На все им наплевать, кроме себя.
  - Как же вы дошли-то до этого?
  - Не знаю я... Вроде бы эту войну выиграли... Выиграем. В сорок пятом. А Советского Союза больше и нет. И России, похоже, нету. Раша Федераша.
  - Это чего еще такое?
  - Российская Федерация. Республика демократическая.
  Дед Кирьян засмеялся:
  - Это как при Сашке Керенском, что ли?
  - Вроде того... Украина сама по себе, Белоруссия, Казахстан... Все по своим углам разбежались.
  - Так ведь понятно. Вона, в годы гражданской - что ни уезд, так республика, что ни волость, так независимая. А потом пришли большевики и всех к стенке поставили. И у вас так случиться. Не могёт Россия без руки сильной. Вот когда ваши эсеры с кадетами все развалят окончательно - новый царь и придет.
  - Вряд ли, дедушка Кирьян. Слишком там совесть с выгодой перемешана. Всем все равно. Война тут с Грузией была - так сидели как болельщики и по телевизору наблюдали, как наших убивают.
  - Чего это еще за телевиздер?
  - Типа кино. Только в каждом доме свое.
  - Аааа... - приподнял левую лохматую бровь дед. - Ихний Ленин говаривал, да, что мол, пока народ безграмотен, важнейшими из искусств для них, большевиков, являются кино и цирк. Это у нас еще на шахте какой-то пропагандист говорил. Я так думаю, потому, чтобы народ не думал, а веселился. Вот вишь и довеселились до того, что немец под Москвой сейчас ходит.
  - А у нас уже в Москве...
  - А у вас уже в Москве, да... А чего ж вы там ничего не делаете-то?
  - Так я же вам говорю, дедушка. Все равно всем. Равнодушные стали.
  - Ну, вот ты-то же поехала воинов павших хоронить, значит неравнодушная?
  - Так что я одна-то могу сделать.
  И тут дед Кирьян не на шутку осерчал:
  - Ты мне это брось! Одна она... Уж и не одна, а десять человек, говоришь, неравнодушных? А где десять там и еще, поди есть? Да и одна даже, ну и что? Кабы так рассуждали бы все, так и людей-то на Земле уже не было бы. Ты, вот сюда чудом попала, тоже будешь сидеть, ручки сложив? Нет, ты возьми винтовку и немца убей. Пулей, штыком... Потому как если ты немца не убьешь - он тебя убьет! Или другого кого!
  Рита помолчала и ответила:
  - А вы-то, что тогда не убиваете их?
  Дед Кирьян вдруг осекся, замолчал и как-то искоса посмотрел на девчонку.
  А потом уже ласково сказал:
  - Не обращай внимания, внучка. Чего-то я сам на себя разозлился, наверное. Тебе-то бабе и впрямь - дома надо сидеть. Не бабье это дело - человеков убивать. Бабье дело человеков рожать.
  И тягостно замолчал.
  - А у меня вот не случилось детишек... Агась... - после тяжелой паузы продолжил он. - Значится, права ты девка... Пора и мне германцев погонять. Хоть не столь я и уклюж, как в молодости, но кой-чего еще помню. Только вот тебе-то, что делать?
  И опять замолчал. А Рита пожала плечами.
  - По уму, тебе бы надо тут сидеть, да ждать, пока наши не придут. Тем более, ты тут не одна такая. Вона друзья твои - Виталий да Захар - до наших уже поди добрались. Да и ежели вас троих сюды закинул Господь зачем-то, таки и остальных, наверно тоже? С другой стороны, в экой заварухе все ли дойти-то смогут? А? Так что придется и нам с тобой отсюда уходить. Проведу я тебя через линию-то фронта. Она тута вся в дырочках. Только вот ты думай - зачем тебя сюда Господь перенес?
  - Наверно, потому что...
  - Да не 'потому что', а 'зачем'! - перебил ее дед. - Про 'потому что' будешь дома рассуждать! - и чего-то там еще подумал, но не сказал, смешно пожевав губы и дернув себя за бороду.
  В сенях вдруг что-то загрохотало, раздался забористый мат и распахнулась настежь дверь.
  В избу вошли трое вооруженных пацанов.
  - Здорово, дед!
  - И тебе не чихай! - буркнул тот в ответ. - Чего пришли?
  Ритка помертвела. Полицаи?
  Тот, который зашел первым, снял фрицевскую кепку и оказался неожиданно лысым. В сочетании с бородой, вид у полицая был достаточно импозантный. Что-то среднее между басмачом из прошлого и скинхедом из будущего.
  Ритка невольно прыснула.
  'Скинхобасмач' покосился на нее, но ничего не сказал.
  - Кирьян Василич! Помощь нужна Ваша!
  - Смотри-ко, Маргарита! Коське Дорофееву помощь богомола старого нужна стала... - ухмыльнулся дед Кирьян. - Сидайте, чаво уж. Барахлишко тока на Божью ладонь не кладите. В угол, вон, поставьте.
  - Дык Бога то нет, Кирьян Василич! Его ж не видел никто!
  - Дык и мозгов твоих, Константин, никто не видел. Значит, мозгов у тебя нет! Чаво приперся?
  Парни, а это были совсем молодые пацаны лет шестнадцати-семнадцати, поставили две винтовки и немецкий автомат в угол, около метелки и сели за стол.
  - Мы, дед, по делу. Ты же тут все места лесные знаешь?
  - И чаво?
  - Помоги к нашим выйти.
  - К каким это нашим еще? - ехидно улыбнулся дед. - Ваши вроде тут...
  Один из гостей было вскочил, но Костя удержал его:
  - Ты это дед, думай, что говоришь. Ты хоть и враг Советской власти. А помочь должен! Потому как русский человек!
  - А вы кто? - поинтересовался Кирьян Васильевич.
  - А мы - это партизанский отряд 'Смерть немецко-фашистским оккупантам имени Третьего Интернационала'! - гордо сказал Коська.
  - Так сразу и не выговоришь... - проворчал дед Кирьян. - А попроще нельзя было? И чего это за фашисты имени третьего интернационалу?
  Константин внезапно смутился.
  А у Ритки отлегло - пацаны оказались совсем не полицаями, а наоборот.
  Партизаны!
  Только какие-то они не такие, как в фильмах показывали.
  Совсем молодые пацаны, лет шестнадцати-семнадцати. Один, который Костя, слегка бородатый, другие, похоже, вообще еще не брились ни разу в жизни.
  И глаза горят.
  - Где стволы-то взяли? - строго спросил дед.
  - Ну... Это... В лесу нашли... - как-то виновато, будто на экзамене ответил Костя. - Решили на подпольном комсомольском собрании, что надо Родину от немцев защищать! Пошли в лес, поискали да нашли. У павших товарищей. И поклялись там отомстить за них!
  - И автомат немецкий там же?
  - Ага... Тоже с нашего бойца сняли...
  - Мы сегодня фрица замочили! Важного! - встрял тут один из пареньков.
  - А ты, молчи, Кузя, когда командир разговаривает! - рыкнул Дорофеев.
  - Говори, Кузьма! - строго сказал унтер-офицерским тоном дед.
  - Так это... Машина по большаку ехала. А мы там засаду поставили. Коська - герой! Гранату прямо под днище кинул. Потом фрица и замочил. Вот.
  Кузьма положил на стол портфель.
  Дед Кирьян помолчал, разглядывая трофей, а потом добавил:
  - Дураки вы. Опездолы. В каком звании немец-то был?
  - Не знаю... - виновато ответил командир самодеятельного отряда. - Но вроде шишка какая-то. Главное, сигареты у него наши! 'СССР'!
  Он выложил из кармана зажигалку и сигареты.
  Кирьян Васильевич повертел сигареты и рявкнул на Костю:
  - В душу мать тебя ититть! Ты соображаешь - чего наделал? Пустая твоя башка! Вот и впрямь ведь мозгов-то нет! Немцы же не сегодня-завтра начнут всех тут трясти! И деревни прочесывать! Ты о матери подумал, дурья задница? Полицаи враз узнают, что вы исчезли! И чего?
  - Чего? - растерянно захлопали ресницами парни.
  - Ни чего! О матерях подумали??? - а потом дед махнул рукой и повернулся к Ритке. - Видишь, как оно складывается. Значит и впрямь тебя придется к нашим вести...Чего уж сейчас... Вместе с этими!
  И он кивнул на трех героических обормотов.
  Парни виновато смотрели в пол.
  Дед Кирьян достал сигарету из новомодной пачки. Понюхал.
  Кузька услужливо чиркнул трофейной зеленой зажигалкой из странного плексигласа.
  И тут же от нее отлетело какое-то колесико и выскочила пружинка, прямо в лоб деду.
  Все прыснули, а третий, пока безымянный пацан, громко хыкнул.
  Дед покосился на него и, не глядя, дал подзатыльник Кузьме:
  - Тьфу, срамота! - А потом вытащил древнее кресало и в три удара прикурил от него.
  Кузьма же, почесав затылок, повертел сломанную зажигалку и меток бросил ее в поганое ведро.
  - Хороший табачок! - выпустив дым из ноздрей, сказал дед. - Мягонькой... Горло не дерет.
  Парни тоже вытащили по сигарете из пачки. Дед покосился, но ничего не сказал. А что тут скажешь, когда мальчишки уже убивают в шестнадцать лет?
  Рита поморщилась - густая синева 'хорошего табачка' повисла в избе.
  - Так ты деда, выведешь нас али как? - слегка окосевшими глазами посмотрел на Кирьяна Васильича Костя.
  - Куда вас девать-то... - пробурчал тот. - Вас одних-то выпустить, так ведь шлепнут тут же.
  - Почему это? - Вскинулся Константин. - Мы вон двух фрицев замочили сегодня, они даже не дернулись!
  - Не ждали, потому как. Партизан тут до сегодняшнего дня не было. И вы их тут не ждете сейчас. Часового не оставили. Оружие вон в угол побросали...
  - Так вы же сами сказали! - возмутился третий пацан.
  - У тебя командир был, вот его и слушать надо, а не старого пердуна...
  Костя аж приоткрыл рот:
  - Почему это был?
  - Потому как ты в армию не призван, а я таки унтер-офицер, хоть и царской, но армии. Понял?
  Дед встал из-за стола:
  - Смиррррна!
  Взгляд бывалого вояки так подстегнул парней, что Кузьма, подпрыгнув, аж ударился головой о низкий потолок и зашипел.
  - А сейчас, наверняка, немцы уже лес чешут. Так что руки в ноги! И бегом отсюда! И ты собирайся! - сурово он кивнул Рите...
  Однако сразу выйти не получилось.
  Пока она собирала всякими 'обязательно нужными' тряпками вещмешок, выданный ей дедом, прошло полчаса. Хорошо, что поисковая аптечка, неведомым чудом сохранившаяся у нее, была в сумке на ремне.
  Парни истомились ее ждать, допинывая остатки трофейных сигарет...
  
  ... А в это время гауптман Рудольф Бреннер командовал двумя взводами недовольных военной судьбой солдат.
  Мало того, что вчера они в рукопашной потеряли едва ли не половину боевых товарищей, во время безумной русской атаки, так еще и попали на прочесывание мрачного леса.
  А ведь так хорошо начинался день... Пришла смена, и выжившие победители спустились с холмов и отправились в Ивантеевку, где их ждали грузовики. Уставшие, не спавшие и не жравшие - они пели песни, отправляясь в Демянск на отдых. И надо же было случиться, что самонадеянный фельдполицай Майер, непонятно куда спешивший и умчавшийся утром, попал в засаду.
  То ли выжившие чудом десантники, то ли невесть откуда взявшиеся партизаны подорвали машину и расстреляли в упор комиссара и водителя. Сопровождавший машины гауптман тут же остановил небольшую колонну и отправил по взводу прочесывать лес. На пять километров в глубину от каждой стороны дороги. Понятно, что бандиты уже ушли, но, во всяком случае, было что сказать начальству о принятых мерах.
  Промокая платком потеющий лоб, он тихо ругался про себя на бестолкового Майера, на партизан и на проклятую Россию.
  И ведь ровно через час они вышли к одинокому хутору на большой поляне.
  Бреннер поколебался, а потом дал приказ двоим солдатам проверить дом.
  С карабинами на перевес, пригнувшись, словно волки, те осторожно шли через поле к русской приземистой избе.
  Бреннер был уверен, что в избе, наверняка, сидит какая-нибудь вонючая старуха с десятком сопливых детишек, поэтому был спокоен.
  И поэтому, когда выстрел плетью ударил по лесу, он вздрогнул так, что выпала сигарета из рук.
  Солдаты в поле тут же рухнули наземь и открыли огонь по избе. Те, кто остался в лесу, моментально поддержали товарищей. Грохот стоял такой, что гауптман не слышал свое дыхание.
  Под прикрытием оба бойца вплотную приблизились к избе.
  Один махнул рукой. Взвод мгновенно прекратил пальбу.
  Второй кинул гранату в разбитое уже окно и отскочил. Внутри хлопнуло, изо всех щелей, даже из-под крыши пошел дым.
  Еще через пару минут оба бойца, один за другим ворвались в дом.
  Гауптман ждал, не рискуя отправлять весь взвод на простреливаемое поле. Наконец, один из фронтовиков высунулся из окна и заорал:
  - Здесь никого нет! Они ушли!
  Бреннер сплюнул и ругнулся про себя.
  Так это егерское дело леса прочесывать! Ну и что, что только пару дней назад русских десантников добили? Это их проблемы! Почему, он гауптман, бывший бухгалтер, ныне исполняющий обязанности индентантурранта Рудольф Бреннер должен гонять каких-то бандитов по этим гиблым лесам?
  - Эй, фельдфебель! - рявкнул он.
  - Я! - немедленно отозвался тот.
  - Бери свое отделение и прочеши лес еще на два километра в ту сторону. - Бреннер махнул рукой на север от дома. - Мы тут ждать будем.
  - Игельман! Шванн! За мной!
  Гауптман-бухгалтер удивился:
  - И это все??
  Фельдфебель оскалился уже на бегу:
  - Все кто остался!
  Через несколько минут в лесу раздалась стрельба...
  
  ...Вечером, сидя у костра, новоявленные партизаны дружно смеялись друг над другом.
  - А ты-то как сиганул в окно рыбкой!! Я думал башку себе сломаешь!
  - Сам-то! Зайцем несся!
  - А я смотрю, у Костика глаза бледные-бледные. Думал он в обморок упадёт!
  Дед Кирьян только улыбался в бороду, глядя на отходивших после погони парнишек.
  А Ритка сидела молча, уткнувшись взглядом в пламя костерка.
  - Ты это, чего задумалась? - тихонько спросил ее дед.
  - Да немец мне один... Показался похож. На Андрюшку Ежова. Поисковик наш. Был.
  - Чего же это был-то? И есть тоже. Поди обозналась?
  - Не знаю. - Вздохнула девчонка. - Но похож очень. Если и он, как у немцев-то оказался?
  - Помрем - все на свете узнаем! - погладил дед ее по плечу и тут же прикрикнул на пацанов. - А вы чего регочете?
  Те тут же притихли.
  - Так... - грозно обвел он взглядом троицу. - Стрелял у дома кто?
  - Ну, я... - виновато приподнялся Кузьма.
  - Сиди-ко... Зачем стрелял?
  Тот в ответ только пожал плечами. Сам не знал. Или побоялся сказать, что с перепугу.
  - Как же вы того офицера-то в машине шлепнули?
  - Так это... Мы в леске с Васькой сидели. А Костя в кустах у дороги. Он гранату кинул, а мы пульнули пару раз по машине.
  - И попали?
  - Попали! Я, между прочим, на 'Ворошиловского стрелка' готовился сдавать осенью. Не успел только. Районный Осоавиахим эвакуировался.
  - Ну, ты-то, может, и попал из винтаря. А Васька? Ты, Василий, где автомат-то надыбал?
  - Так мы, прежде чем из дома то уйти, готовились же! - вскинулся немногословный дотоле Васька. - Вон с Костиком и Кузьмой в лес ходили. Тут наши осенью много оружия оставили. Даже пушку нашли. Сорокапятку. Только у нее прицела не было. И снарядов.
  - Жалко... А то бы вы ее выкатили на дорогу и фрицы бы в штаны наклали с испугу и в Берлин уехали бы. Так, командир партизанский?
  Дорофеев молчал.
  - А ты, аника-воин, чего по немцам не пулял, когда мы от них по лесу-то бежали?
  - Он чего-то перестал стрелять. Я уж потом посмотрел, патроны вроде есть. Там, наверное, перекосило чего-нибудь.
  - Перекосило... В мозгах у тебя перекосило. Коли оружие не знаешь, неча в бой брать его!
  Потом дед помолчал и продолжил, перебиваемый только треском дровишек:
  - Значит вот я вам, чего скажу, вояки хреновы. Отныне. Ни одного шагу без моего разрешения. Тут вам война, а не мамкина сиська. А ты девка, чего хихикаешь? - внезапно повернулся дед Кирьян к Рите.
  Та, совсем и не хихикая, недоуменно посмотрела на него.
  - Кабы ты собиралась чуть быстрее, немцы нас не застали бы! Что возилась как корова беременная, прости Господи? Тут тебе не этот... не телепиздер... Тут война и шевелиться надо, чтоб товарища не убило и ж... э-э-э... ногу не прострелило!
  Рита захлопала заблестевшими глазами. Она же не виновата, что надо было проверить и аптечку, и вещмешок уложить удобно!
  - Не виноватая она. Это ты немцам потом объясняла бы. Значит так. Костер тушите. Только не водой, ироды. В сторону головешки откиньте и угли сапогами разгребите. И по костровищу-то потопчитесь, чтоб подостыло - добавил дед, когда парни сделали дело.
  - Ты, Ритулька, ложись на костровище. Я одеялко подстелю, другим накроешься. Я справа лягу, а ты, Васька, потолще. С другой стороны. Чаю, не замерзнешь и не простынешь. Земелька-то еще не согрелась...
  
  Глава 7. Девчонки.
  Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
  вместо свадеб - разлуки и дым.
  Наши девочки платьица белые
  раздарили сестренкам своим.
  Сапоги - ну куда от них денешься?
  Да зеленые крылья погон...
  Вы наплюйте на сплетников, девочки,
  мы сведем с ними счеты потом.
  Б. Окуджава. 'До свидания, мальчики'
  
  Дедовский метод не помог. Она все равно зачихала и закашляла утром. То ли нервное напряжение, то ли сырой лес...
  Но температура поднялась. И даже немецкий быстрорастворимый аспирин из далекого будущего не мог сбить ее. И, естественно, кипяток, настоянный на прошлогодних листочках брусники.
  Ее лихорадило как осинку на промозглом ветру.
  Время от времени она открывала глаза и видела, как хмурится дед, как ребята бродят по поляне туда-сюда, маясь бездельем. Вина грызла ее, но ничего сделать с собой Рита не могла.
  К вечеру температура усилилась.
  Деревья наклонились над ней, качаясь в отблесках пламени. Они трогали друг друга ветками, перешептывались и скрипели о чем-то своем. Иногда Рите казалось, что они переходят с место на место. Тогда она закрывала глаза и, находясь между неявным сном и бессонной явью. Кто-то трогал ее лоб и брал за руку, она пыталась пугаться, но на страх сил не было.
  Ей вдруг понадобилось встать и отойти. С трудом поднявшись, она пошла в темноту, но там оказалось еще светлее, чем у костра. Какие-то смутные звуки раздавались впереди, она зашагала навстречу им, то и дело, запинаясь о сброшенные деревьями ненужные сучья, и вышла на прогалинку.
  На прогалинке, из черного зева блиндажа, трое каких-то мужиков вытаскивали обожженных солдат. В японской, почему-то, форме. Рита никогда не видела японской формы, но была уверена, что это именно она.
  Один из троих обернулся и оказался Виталиком. Он молча махнул ей рукой - раз, другой, третий, словно зовя куда-то. Лиц двоих других не было видно в черноте. Они стояли словно истуканы, почти не шевелясь.
  Вдруг из кустов вышел еще один. В красноармейской форме. Издалека он показал девушке медальон - черный эбонитовый пенальчик. Она протянула ему руку. Но он отрицательно покачал головой и шепнул так громко, что закачалась земля и осыпались листочки с деревьев:
  'Найди меня! Только всего найди!'
  Земля продолжала качаться, закружилась голова, Рита зажмурилась и проснулась.
  Голубое, плещущее солнышком небо цвело над ней. Оказалось, что лес уже покрылся легким зеленым облачком. Но мир продолжал качаться. Она приподнялась было, но мозолистая, жесткая рука Кирьяна Василича ласково придержала ее.
  Ее куда-то несли. На невесть откуда взявшихся носилках.
  Все тело ломило. Казалось, каждая клеточка дрожала. Она попыталась чего-то спросить, но дед прижал палец к своим глазам и сказал:
  - Спи... Или не спи. Дремли дрему...
  Она послушно закрыла глаза и провалилась в черный омут...
  ... А пришла в себя в какой-то комнате, когда уже стемнело.
  - Проснулась? - улыбнулся ей дед, сидевший рядом.
  - Ага... - шепнула она. - Где я?
  - А в больничке. Тут у меня... эмн... свояченица одна санитаркой работает.
  - А немцы?
  - А что немцы? Немцы, они тифа боятся...
  Рита расширила глаза:
  - Какого еще тифа??
  - Брюшной устроит? Немцы заразы боятся как огня. Вот и полежишь недельку здесь. Доктор может чего и поколет. А то в лесу ночевать не надо бы тебе. Холодно еще. И сыро. Ты, внучка, не бойся. Мы рядом будем.
  - Дедушка Кирьян, а может у тебя дома полежать? Фрицы, наверное, ушли уже?
  - Фрицы-то ушли. А дома больше нету. Сожгли, ититть их гитлеровскую мать по самое по не хочу...
  - Совсем сожгли? - слабым голосом спросила девушка.
  - Кхм... Ну, пару бревен оставили. Однако побёг я. Пора.
  - Дедушка, не уходи... - схватила его за руку Рита. - Пожалуйста.
  Дед неожиданно смутился и резко встал:
  - Надоть, девонька, надоть! Шура приглядит за тобой. Да и доктор тут хороший. Валерой кличут.
  Он поднялся, накинул на плечо винтовку, поправил кепку и пошел из комнаты. В дверях столкнулся с немолодой, крепкой женщиной в белом халате.
  - Шурка! - остановился он. - Ты за внучкой присматривай! Не то... - и погрозил кулаком. А потом вдруг шлепнул ее по крупу.
  Та только охнула в ответ:
  - Иди-ка откудов пришел, охальник старый! - и замолотила его одной рукой по спине. - Совсем ужо, при девке-то...
  Во второй она держала поддон, накрытый марлей.
  Дед довольно хихикнул и исчез за дверью.
  А санитарка Шура покачала головой и подошла к Рите:
  - Сейчас Валерий Владимирович подойдет и кольнет тебя, девочка. А потом ложись спать.
  - Все готово? - послышался молодой голос в дверях.
  - Ага, ага... - отошла в сторону Шура.
  - Ну что, больная? Жалуйтесь! - подошел к постели, хромая на правую ногу, доктор. Чем-то он Рите напомнил Чехова. Хотя вместо пенсне были очки.
  Рита пожала плечами. Она, собственно говоря, и не знала - на что жаловаться.
  Только лихорадит и температурит. А больше ничего не болит.
  - Понятно... Давно такое?
  Ритка чуть не ляпнула, что с того момента, как попала сюда. Потом подумала, посчитала и получилось что четыре дня уже.
  - Ясно... Скорее всего усталость, стресс и легкая простуда. Однако полежишь тут у меня недельку. Лекарств, правда, у меня нет практически. Димедрола я, конечно, тебе вколю. С анальгином. Из неприкосновенного запаса. Для детишек храню. Но очень уж Кирьян Васильевич за тебя просил. И обещал, что лекарствами поможет. А так уход и покой. Поворачивайся!
  - Я стесняюсь... - покраснела Рита.
  - Стесняется она... А болеть не стесняешься? Быстро! - прикрикнул на нее доктор Валера.
  Рита повернулась к стене лицом...
  Укол оказался болючим.
  Зато, практически сразу, стены куда-то поплыли и она опять уснула.
  Так прошло несколько дней. Погода, наконец, установилась. Солнышко высушивало грязь, травка, как на дрожжах, полезла из земли.
  Иногда вечерами, почти ночью, появлялся дед Кирьян. Приносил то освежеванную курицу, то кулек сахара, а как-то расстарался и притащил аптечку Риты. Доктор Валера едва ли не запищал от восторга.
  Ритина сумка, кстати, оказалась сокровищем в нищей сельской больнице, где кроме марли, шприцов да йода практически ничего и не было. Вместо спирта для дезинфекции - самогон.
  А тут тебе и левомицетин, и мазь Вишневского, и даже экзотический в сорок втором году нафтизин. Ну и прочие медицинские радости от но-шпы до баралгина.
  Рите целую лекцию пришлось прочитать доктору, не забывая упомянуть, что это типа ленд-лизовские поставки.
  А дед Кирьян намекнул доктору, чтоб он не интересовался, как это в немецком тылу оказалась американская аптечка.
  Валера только пожал плечами и аккуратненько запрятал свое сокровище подальше от любопытных глаз. Пожалел только, что все в таблетках.
  - Вот, ты дохтур, хоть и образованный, а дурак! - ответил на это Кирьян Васильевич. - Как же в лес-то с ампулами? Ну, как побьются?
  - Можно было и запаковать, чтоб не побились. Вот этот... Кеторол. Пока таблетка рассосется, сколько времени пройдет? А инъекция удобней. Раз и готово. Правда, дозу не знаю...
  - Радуйся, что хоть это Бог послал. А то все ему не так... Ты скажи, когда девоньку на ноги поставишь?
  - Уже. Сегодня отоспится еще. И завтра можете уходить, куда глаза глядят.
  - Эх-хе-хе... Пока они у нас никуда не глядят. Так ведь, Ритулька?
  Она молча прикрыла глаза. А дед-то прав. Чернышевский вопрос до сих пор висел в воздухе.
  - Ладно, завтра решать будем. - Сказал дед...
  Только завтра наступило совсем не так.
  Сначала было все как обычно.
  Пришла тетя Шура и принесла завтрак. Потом доктор Валера поинтересовался состоянием 'больной'.
  Состояние было хорошим.
  Тётя Шура принялась мыть пол, а Валерий Владимирович куда-то ушел.
  А после на улице чего-то загрохотало, заргрохотали пьяным смехом чужие мужские голоса. И заголосили бабы.
  Рита подошла к окну и тут же отпрянула.
  На центральной площади села, прямо напротив окон больницы, остановился крытый грузовик. Рядом с ним живописно расположился десяток немцев в камуфляже. Кто-то сидел на корточках, кто-то навалился на борт грузовика. Они равнодушно наблюдали, как мужики с белыми повязками на рукавах сгоняли баб и детей на площадь.
  Наконец все собрались. Из кабины грузовика вышел к толпе офицер.
  Он заложил руки за спину, качнулся на каблуках и что-то заговорил.
  Рита не слышала, что он вещал. Но поняла его речь, когда полицаи отделили часть толпы и погнали ее в полуразрушенную, непонятно кем, церковь.
  Гансы открыли стрельбу. Короткую. Очередями. Над головами и по земле.
  Люди завизжали так, что задрожали стекла.
  Немцы у грузовика засмеялись. А офицер зачем-то отряхнул штаны и пошел к своим солдатам. Они лениво приподнялись. Их командир что-то рявкнул и фрицы лениво разбрелись двойками в разные стороны.
  А от полицаев отделился человек, прихлебывая по ходу из фляжки, и направился в сторону больницы.
  Рита метнулась в кровать и прикрыла глаза.
  Накрылась серым шерстяным одеялом и стала ждать. Ожидание было долгим, но быстрым. Секунды неслись, тянувшись.
  И вот, наконец, загрохотали сапоги в коридоре. Дверь распахнулась.
  На пороге, криво ухмыляясь, стояла женщина.
  В грязных сапогах - почти по колено - в ватных штанах, с белой повязкой на руке и немецкой пилотке на голове.
  Но женщина.
  - Спирт есть? - шаря глазами по углам, спросила она. - Чего молчишь? Где тут главный в этой богадельне?
  Рита перестала притворяться и открыла глаза:
  - Не знаю... Доктор куда-то ушел...
  - Да? - нетрезво ответила гостья и опять хлебнула из фляжки. - Красивый?
  - Не знаю... - растерялась Рита. Уж чего-чего, а этого она не ожидала.
  - А спирт у него есть? - гостья, явно пьяная уже давно, сползла по выбеленной стене на вторую пустую кровать у окна.
  - Тоже не знаю...
  - Ну и хер те во все места... - Равнодушно ответила баба. - Меня Танька зовут. А тебя?
  - Рита. - Честно ответила Рита.
  - Ага... Рита... Будешь, Рита, шнапсику?
  - Нее... Мне нельзя.
  - Гонорея что ли? Пройдет. У меня тоже гонорея была. И чего? И ничего. Жива. И немножко здорова. Так что - на. Выпей. За меня и за себя.
  Баба протянула девочке фляжку.
  Рита осторожно высунула руку из-под одеяла. Взяла флягу. Понюхала. Фляга пахла бардой. Но она, задержав дыхание, все-таки, глотнула.
  Едкая и сладковатая жидкость обожгла горло. Нос сразу заложило, а глаза заслезились.
  - О-ой... - только и смогла сказать Рита.
  А Танька довольно засмеялась.
  - Крепкий? Ну, это хорошо. Когда шнапс и мужик - не крепкие, это плохо. Мужик он, что шнапс. Должен тебя брать до самого нутра. Ты с мужиком-то была хоть раз?
  - Э-э-э... Ну...
  - А я была. И не раз. И сегодня буду. Правда не с тем, с кем хотелось бы... Кого хотелось - я того убила.
  - Не понимаю...
  - А чего тут понимать? Хотя ты - девка. Ты - поймешь. Я санинструктором была. Когда после боя очнулась - он рядом лежал. Я, говорит, Колька Федчук. А ты, говорит, кто? А я ему - я Таня. А мне так холодно было. А кругом трупами пахнет. Я ему в воротник ткнулась, чтобы запах живой. А он давай меня расстегивать везде. Два месяца мы с ним. Я ему портянки в воронках стирала. Руки красные были. А потом говорит: 'Знаешь, моя родная деревня неподалеку. Я туда сейчас, у меня жена, дети. Я не мог тебе раньше признаться, ты уж меня прости. Спасибо за компанию' Вот все поняла и простила. А 'спасибо за компанию' простить не могу. Выпей! - Протянула она снова фляжку Рите. Какой-то порченый, темный ее взгляд буровил девушку.
  Та опять глотнула. Странно, но вторая пошла легче. Танька, чуть расслабив складку между бровей, в ответ махнула фляжкой и глянула под кровать:
  - Спирт, интересно, где? ... Я долго бродила. Леса, леса... Деревни. Потом меня ЭТИ... - она презрительно кивнула в сторону окна - ...нашли. На, говорят, выпей. И стакан в руки. Я выпила. Голова кругом сразу. Они меня выводят. И на, говорят. Пулемет тебе. Стреляй. А я же с детства Анкой-пулеметчицей быть хотела. Вот и стоит кто-то передо мной. А я Кольку вижу. И стреляю по нему, стреляю... Шнапс кончился...
  Танька вытрясла в рот остатки из фляжки.
  - Еще хочу. До завтра пить можно. Завтра работа. Стрелять буду. Где, твой доктор? Шнапсу хочу!
  Она нетрезво встала и пошла к дверям палаты.
  Потом обернулась, покачиваясь, и добавила:
  - И тебя тоже стрелять буду. Норма у меня - двадцать семь. Двадцать семь. Да... У тебя кофточки есть? Я кофточки люблю. Розовые. И чтобы шелковые.
  Рита ошеломленно покачала головой. Не было у нее шелковых розовых кофточек. И вообще кофточек не было.
  - Ну и ладно. Лишь бы шнапс был... - сказала Танька и, повернувшись к двери, столкнулась с доктором Валерой. На лице врача наливался под глазом фингал.
  - О! Мужик новенький! - обрадовалась Танька, но, покачнувшись, схватилась за дверной косяк и начала сползать вниз.
  Валера поморщился и, подтолкнутый стволом в спину, шагнул внутрь. А за ним, ехидно улыбаясь, стоял дед Кирьян.
  С той же белой, испачканной чем-то красным, повязкой на левом рукаве.
  - Топай, лепила! Лощ ты, а не босяк. Рога цветные носишь. Не дотумкал, что я замастырил? Меня ни один следак расколоть не мог. Куда тебе-то...
  - Чё орешь, дед! - пьяно возмутилась Танька.
  - Цыц, шмара! Вкатаю в лобешник - враз порченой станешь! Кто такая?
  - Я? - удивилась Танька и даже чуток протрезвела. - А ты кто такой?
  - Клоун местный! - ответил дед. - Смотри за гавриками. Я сейчас.
  И, погрозив кулаком, Валере с Ритой метнулся обратно.
  На недоуменный взгляд Риты доктор только пожал плечами и уселся на кровать.
  Танька растерянно икнула и развела руками:
  - Во как... Сторожить - не моя работа. Моя работа утречком будет. Ты, что ли доктор будешь? - посмотрела она мутным взглядом на Валеру.
  Тот кивнул.
  - Спирт неси. Быстро!
  - Нет спирта. Самогон только. И то немного. - Буркнул тот.
  - Давай сколько есть. - Танька-пулеметчица вытащила из кармана маленький пистолетик и ткнула им в сторону доктора.
  Тот пожал плечами и вышел из бокса.
  - А ничего такой... Симпатичный... - сально ухмыльнулась Танька. - Будешь его?
  - В смысле? - Не поняла Рита.
  - Если по-доброму не захочет - привяжем к кровати и попользуемся. А?
  Ритка скривилась.
  - Морду-то не корчи. Не хочешь - не надо. А я попользуюся. Давно мужика нормального не было. Дня четыре уже. Все шибздики какие-то попадаются. А этот, вроде бы, крепенький. Сдюжит и двоих.
  Валера вернулся со склянкой. Мрачный как портрет Достоевского. Внутри склянки болталась мутная жидкость, при виде которой Риту начало подташнивать.
  - О! - обрадовалась Танька. - А подзакусить чем есть?
  - Ни чем нету. Так пей, если хочешь.
  - Ты чего так долго ходил-то, лепила с Нижнего Тагила?
  С этими словами Танька словно сокровище приняла колбу из рук доктора и жадно приложилась к длинному горлышку, сделав два больших глотка.
  - Ууууёё... - Только и смогла она выдавить из себя, потом выпучила глаза, хихикнула и рухнула на пол.
  После длинной паузы Рита шепнула:
  - Чего это она?
  Валера же хмыкнул в ответ. А потом добавил:
  - Я твои зеленые таблеточки в самогон ей накрошил. Однако, хорошее обезболивающее у вас делают...
  - А ей плохо не будет?
  - Надеюсь, что будет очень плохо. - Поморщился Валера. - Я об этой твари слышал. Ничего ей не будет. Проспится. А потом мы с ней посчитаем - сколько она людей на тот свет отправила.
  Лицо Валеры на мгновение исказилось. Но он пересилил себя и подошел к Таньке.
  - Помоги на кровать забросить.
  Ритка подошла, и они с доктором еле-еле подняли пьяную карательницу с пола и кое-как закинули на кровать храпящее и воняющее тело.
  - А теперь слушай меня. Сейчас я уйду. Держи ее пистолет. Это 'Браунинг'. Вот тут слева предохранитель. Мало ли что. Держи его под подушкой. Вот еще свеклой лицо натри.
  Он протянул ей маленькую свеклинку.
  Рита недоумевающе посмотрела на доктора. Тот ухмыльнулся:
  - Эту искать будут. Зайдут - скажешь, что у тебя тиф. Поняла? Немцы не сунутся, а сволочи эти приставать не будут. Но пистолетик под подушкой держи.
  - А ты куда? Не оставляй! - Рита вцепилась в рукав доктора. - А если дед вернется?
  Тот добро улыбнулся ей:
  - Мы с дедом и вернемся. Ночью. Жди. И лицо свеклой натри! Ах да... Если эта падаль проснется - дай ей еще настоечки. Хуже не будет. Только сама не пей, Аленушка! Иванушкой станешь!
  Потом он подошел к окну, осторожно огляделся и, махнув на прощание рукой, исчез.
  Рита же, мало что понимая, забралась на свою койку с ногами. Натерла лицо разрезанной доктором на две половинки свеклой. Потом засунула бурак под кровать. И принялась ждать.
  Минуты тянулись медленно. От нечего делать она иногда выглядывала в окно. На площади была тишина. Только несколько полицаев сидели у церкви и, кажется, играли в карты. Даже не хватились своей боевой подруги. Привыкли, что она напивается так перед работой своей кровавой? И немцев видно. Сидят в какой-нибудь избе. 'Матка, курка, матка яйки'
  От нечего делать поразглядывала пистолет. Потом опять сунула его под подушку. Чего-то мешало ей, какая-то странная мысль.
  А потом вдруг вспомнила, что доктор сказал. 'Хорошие лекарства у ВАС там делают...' Что значит у ВАС? Что он имел ввиду? И с дедом не все так понятно... И вообще, мало что понятно.
  Так и уснула под мерный храп Таньки.
  А проснулась, когда уже стемнело. И лунный свет чертил перевернутый крест рамы на полу.
  Проснулась оттого, что кто-то жутко мычал.
  Несколько секунд девушка пыталась сообразить - что происходит. Лишь когда в светящемся окне медленно поднялся грузный, покачивающийся силуэт - вспомнила.
  - Мнэээ... Пить дайте. - Прокаркал хриплый голос.
  Сердце Риты застучало так громко, что показалось его слышно во дворе.
  Танька кое-как сползла с кровати и зажарила руками в темноте.
  - Пить, говорю, сука, дай мне! - квадратная, черная на фоне окна, с распахнутыми руками и косматой головой, она походила на Вия.
  Рита от испуга замолчала, забыв про все наставления доктора.
  - Нууу?? - Танька заревела каким-то нечеловечьим басом. Рита чуть слышно пискнула и соскочила с койки.
  - В-вот... - Нащупала она в темноте колбу на прикроватной тумбочке и протянула ее дрожащими руками силуэту.
  Та тяжело, шумно дышала, словно только что делала какую-то тяжелую, хоть и невидимую работу. Жадно вырвал склянку, Танька приложилась к ней и, не отрываясь, допила остатки.
  - Самогон что ли? - Даже не поморщилась она. - Воды бы мне. Голова трещит. Или еще спирту. Нету?
  - Нету... - чуть слышно ответила Рита. А Танька грузно уселась на свое место:
  - Ну так сыщи! Хотя погоди... Где этот, симпатичный?
  - Ушел...
  - И его приведи... Иди. Стой! Сядь!
  Рита послушно уселась на подушку.
  - А ты девка видная. В теле. Иди-ка ко мне, я тебя приголублю. - голос Таньки-пулеметчицы вдруг чуть поласковел.
  Рита, не живая ни мертвая, продолжала сидеть
  - Иди сюда, не бойся... - продолжала та ворковать и вдруг снова рявкнула. - Иди, кому говорю!
  А потом поднялась и, ровно медведица, с рычанием зашагала к Рите.
  Та не помня себя от страха, зажмурила глаза. И вдруг ночную тишину разорвал выстрел.
  Бах!
  И еще...
  Бах! Бах!
  Танька будто натолкнулась на невидимую стену. Оттолкнулась от нее и упала на спину, ударившись затылком. Из-под нее, заливая перевернутый крест оконной рамы, потекла черная густая жидкость.
  И только после этого Рита обнаружила, что держит в руке Танькин пистолет. Она не успела испугаться, как на улице загрохотали - словно в ответ ей - еще выстрелы...
  Казалось, они гремели везде, со всех сторон. Рита, как могла быстро, оделась. Лихорадочно путаясь в штанинах и рукавах и стараясь не смотреть на черную лужу на полу.
  - О! Ты уже оделась? А я думал тебя подпинывать опять придется! - знакомый голос раздался в дверях. Она обернулась как ужаленная.
  - Ежина! Ты? Откуда? - бросилась она к Андрюшке Ежову, волшебным образом оказавшимся в нужное время и в нужном месте.
  - Я, Рита, я... Меня дед послал за тобой.
  - Еж, ты же немец! - невпопад почти крикнула она.
  - Это с какой бани ты упала? - удивился Еж. - Ладно, потом все расскажу, пойдем. А это что за картина маслом на полу?
  - Тоже потом... А винтовка откуда?
  - Дед дал поносить, - ответил он, когда они уже вышли на улицу. - Пригнись. Еще зацепит...
  Из большого, крытого редким железом, дома лихорадочно били в несколько стволов.
  Один пулемет и несколько винтовок.
  По дому, изредка, кто-то тоже стрелял. Но скупо, не спеша. Рита с Ежом улеглись в кустах прибольничной сирени. Андрей приложился к прикладу, долго выцеливал чего-то в лунном свете, потом пальнул. Трехлинейка бахнула так, что уши с непривычки заложило. Выстрелы 'Браунинга' показались Рите детской хлопушкой.
  Еж тоже потряс головой:
  - Не фига себе... Это как же чего-нибудь покрупнее-то шмаляет?
  - Еж, дай тоже пальнуть! - потрясла его за плечо Рита.
  - Не фига себе? Обалдела, что ли? Брысь! Доктор говорил - у тебя пистолет есть, из него и пуляй.
  - Уже напулялась. - поморщилась Рита. - Дай из винтовки, жадюга...
  - Погоди... - Еж поводил куда-то стволом и опять выстрелил. - На...
  Он протянул оружие Рите.
  - А куда стрелять-то? - почему-то шепотом спросила девушка.
  - В сторону дома стреляй, где фрицы сидят. Попадешь в дом-то?
  - У меня, между прочим, первый взрослый по стрельбе был в школе. - Обиделась Рита.
  - Врешь! - не поверил Андрей.
  - Не хочешь - не верь. А тяжелая она!
  Ритка долго укладывалась, еще дольше целилась.
  Не в дом. Она целилась в Таньку-пулеметчицу. В свой ужас. В свой страх, который не могла показать Андрюшке. И себе...
  Еж весь уерзался на одном месте от нетерпения, тихо матерясь. Иногда не про себя.
  - Пока ты целишься, немцы домой в Берлин вернутся!
  Та не отвечала.
  - Рита, отдай ружье! - ворчал он, понимая, впрочем, что не отдаст.
  Наконец она нажала, хотя и с трудом, на спусковой крючок.
  - Бьется! - потерла она ушибленное плечо.
  И тут их заметил пулеметчик и дал очередь по вспышке из темных кустов.
  Пули взвизгнули над головами, осыпав головы срезанными ветками.
  Оба ткнулись лицом в землю.
  А когда приподнялись - в доме что-то хлопнуло три раза подряд и стрельба прекратилась.
  Через несколько минут кто-то пронзительно свистнул.
  - Рита, отдай винтовку и пойдем, дед собирает. Слышала, свистел? Это условный знак. Говорит, свистну - значит все.
  Они выбрались из сирени, и, поднявшись во весь рост, пошли по центральной площади.
  От дымящегося дома послышался густой мат деда:
  - Пригнитесь, ироды! Жить надоело?
  - Кирьян Василич! - Остановился Еж. - Вы же сами сказали, свистну - значит все!
  - Бегом сюда, вашу мать!
  Они подбежали к деду. Чего-то в его облике было не так. А потом Рита поняла - дед сбрил бороду.
  За шкирку он держал оглушенного, чего-то бормотавшего немца. Из ушей того текла кровь.
  Тут же из тени появились и Валера с Костей.
  - А оболтусы ваши где?
  Костя мрачно ответил:
  - Пулемет зацепил. Обоих. Ваську в голову, а Кузьме всю грудь разворотило.
  - Тьфу. - С досадой плюнул дед и перекрестился.
  Впрочем, какой он теперь был дед. Мужик. Крепко сбитый, со злым прищуром.
  - Валера, по-немецки разумеешь?
  Тот пожал плечами.
  - Хенде хох, значит только... А кто разумеет? Никто? Тогда доктор с Костей идите церковь откройте, баб выпускайте. И велите всем на площади собраться. Жива, внучка? - подмигнул он Рите.
  - Жива, Кирьян Василич... - улыбнулась она в ответ. Называть его дедом, бритого, как-то не получалось.
  - А соседка твоя где?
  Рита поморщилась. И вместо ответа показала ему пистолет.
  - Ну и правильно. Такой гадюке жить - только воздух портить. Зато вона я тебе какого баского парнишку вчерась отыскал! - воскликнул в ответ Кирьян Васильевич.
  - Да ладно... Я сам нашелся, между прочим! - по привычке возмутился Еж.
  - Расскажите, чего случилось-то? - не обращая внимания на него, спросила девушка.
  - Позже. Сейчас времени мало. Сначала с бабами разберемся. Андрейка, свяжи этого разбойника покрепче.
  Площадь и впрямь наполнялась деревенскими жительницами. На удивление они молчали.
  В лунном свете их белые лица казались окаменевшими.
  Дед забрался на паперть.
  - Дорогие товарищи бабы! - начал он, откашлявшись. - Немцев мы сегодня побили. Но завтра или послезавтра они могут вернуться. Потому вот вам какой наказ, от меня Кирьяна Богатырева, командира партизанского отряда имени... кхм... Третьего интернационала, прости Господи.
  Рита покосилась на Костю Дорофеева. Тот никак не отреагировал на слова деда.
  - Собирайте свои пожитки, детей и уходите по сродственникам. Иначе немцы тут всех расстреляют. Слыхали, что немцы утром говорили? Если, вы не сдадите им укрывающихся партизан - завтра бы на рассвете расстреляли бы всех, кого в церкви заперли...
  - В складе... - буркнул Костя.
  Хорошо, что буркнул тихо и дед не услышал.
  - А когда они вернуться - всех могут расстрелять. Вона, с нами девонька, - махнул он рукой на Риту. - Из Белоруссии беженка. Там немцы деревнями людей сжигают. Уходите, бабоньки!
  Толпа шумно задышала, зашевелилась, кто-то запричитал. А один бабий голос взвизгнул:
  - Хорошо тебе, черт лесной, рыло обскоблил и обратно на хутор свой. А нам тут за твои грехи отдуваться?
  - Нету хутора, надысь немцы сожгли. И твою избу сожгут, коли слухать не будешь.
  - Говори, да не заговаривайся. Тебя в лесу, лешак старый, днем с огнем не найти. А я-то куда, с двумя детьми пойду?
  - Манька, ты? К свекровке иди, чай приютит с внуками... Все, разговор закончен, бабы. Я вас предупредил.
  - Да что же это деется, бабы! - выскочила из толпы худая растрепанная тетка. - Куда ж нам сейчас? Вы воюете, а мы? За ваши грехи страдать должны?
  - Цыц, дура! - рявкнул дед на нее. - Немцы у вас коров свели всех, куриц порезали. Мужики ваши воюют за вас. А вы тут под них стелиться вздумали?
  Дед рассвирепел так, что аж столкнул бабу со ступеней.
  - Дохтур, подай-ко сюды германца...
  Валера послушно вытащил связанного немца на паперть.
  - Как звать-то тебя? Наме какое?
  Немец только тряс головой и чего-то бормотал.
  - Нихт, нихт... Ладно, Фрицем будешь. Надо, тебе, Клавдия, Фрица на развод? Бери, даром отдам!
  Клавдия только плюнула в обоих. Дед посуровел:
  - Ты чаво на храм плюешь, ведьма!
  Та не нашлась ответить и, махнув рукой, отвернулась.
  Дед остыл:
  - Уходите, бабы! Христом Богом прошу!
  И толпа постепенно стала рассасываться в темноте.
  
  Глава 8. Каратели.
  Дымится крошево щебёнки,
  Торчит стена с пустым окном.
  И от воронки до воронки -
  Трава, сожжённая живьём.
  Железной гари едкий запах,
  Горелых трупов древний чад.
  В пыли, багровых дымах запад...
  Здесь немцы были день назад.
  А. Твардовский
  
  Оказывается, дед успел по лесу силков понаставить. И, хотя он ругался, что война все зверье распугало, зайца все-таки ели на обед. Тощего, правда. Весеннего и жирок еще не нагулявшего.
  Костика, как самого молодого, отправили в охранение.
  При этом Еж не переставал трещать:
  - Ну, значит, очнулся, я когда - сразу подумал, что все. Кранты. Башня уехала напрочь. В смысле, с ума сошел. А потом решил, что помер. Я где-то читал, что, мол, три дня душа тут шатается, а потом куда-то там улетает. Дальше не помню. Думаю, раз я помер, чего мне терять? Решил повоевать как следует. А чего, я всегда мечтал. Как кино смотрю, так и пострелять охота. Я раньше любил в игрушки-стрелялки побегать. 'Medal of Honor' там...
  - Чего это за игрушки такие? - спросил Валера.
  - Потом расскажу, как-нибудь. Интересные.
  Первым делом переоделся. Снял с покойничка гимнастерку, галифе подобрал в размер. Даже кирзачи нормальные нашел. С оружием, правда, не сразу хорошо получилось...
  - Еж, ты чего, с убитого снял?? - возмутилась Рита.
  - А мне чего в джинсах по лесу скакать и в аляске? Для полного совпадения в деталях, так сказать. А вот, когда есть захотел - задумался сильно. Как же это - помер, а есть хочу? И тут вспомнил, что прямо перед отъездом книжку читал, этого... то ли Лошадинского, то ли Кобылинского...
  - Овсова! - поддел Ежа внимательно слушавший Валера.
  - Да не... А, вспомнил. Конюшевского. 'Попытка возврата'. Там типа, тоже герой в прошлое попадает. В июнь сорок первого. Правда, он крутой там. Типа спецназовец. Ну и всех мочит вначале, а потом до Сталина добирается.
  - В чем мочит? - не понял Валера. - Типа кто?
  Дед выразительно провел ребром ладони по горлу:
  - Мокрухой занимался. Мокрыми делами. Специального, наверное, назначения человек. И чего там с товарищем Сталиным? Тоже...
  - Да не... Он, типа его советником стал. Война в итоге не в сорок пятом закончилась, а в сорок четвертом. В-общем читать надо. Интересная книжка. Ну, я и подумал - а почему бы и со мной не так? Может я тоже - в прошлое попал. Только по-настоящему, не по-книжному. Чтобы изменить его. Ну и пошел на восток...
  - Тут он мне и попался. - Встрял Кирьян Васильевич. - Аккурат в тот день, когда мы тебя в больницу отнесли. Сразу понял, что ваш он. Идет по лесу - песни поет, по сторонам не смотрит. Война она быстро учит.
  - Это я от голода. - Нисколько не смутившись, ответил Ёж. - Вот мы и встретились, значит, и Кирьян Василич меня первым делом спрашивает...
  - Первым делом я тебя на землю уронил.
  - Детали пропустим. Так вот, спрашивает - Маргариту, знаешь, фамилия у нее Малых? Если бы я не лежал. Я бы опять упал. А потом оказалось, что и Захар с Виталиком у него бывали.
  - Ну а потом я и Валерке Владимировичу рассказал вашу историю... - облизнул ложку дед и сунул ее за голенище.
  - Я бы все равно понял - что-то не так здесь. Лекарства незнакомые, потом даты на упаковках посмотрел. Странные какие-то. - Ответил Валера. - Забавно, что у них срок годности аж через шестьдесят шесть лет выйдет.
  - А Косте говорили? - спросила Рита.
  - Еж! Хватит жрать! Молодому оставь... Нет, ему не говорили. Незачем. Да и не в себе он, друзей-то убили, вишь как получилось. Себя винит, сейчас. Кабы фрица того не убили, глядишь и не приехали бы каратели. И обошлось бы все по-другому. Сглупили по молодости. Так что, умом повредится точно, ежели мы ему вашу историю расскажем. Маргарита когда мне рассказала, так я тоже было подумал про помутнение рассудка. Не то у нее, не то у меня. А потом молитву прочитал - ан нет. Все в порядке. Не грезится...
  - Ну а потом за тобой пошли! Дед специально про меня не говорил, чтобы ты не дергалась раньше времени.
  Дед остановился. Подумал чего-то, потом достал ложку и треснул Ежа по лбу:
  - Не перебивай старшего! - А потом продолжил. - И вот надо было случиться, что фрицы приехали за полчаса до того, как мы за тобой пришли. Сидим значит в перелеске, смотрю, доктор наш задами бежит. Через забор полез, а забор возьми да подломись. Только очки в разные стороны. Подползает - а под глазом фонарь светит на всю округу!
  - Бывает! - развел руками Валера и улыбнулся. Правда, одной половиной лица.
  - Пошли мы посмотреть, что да как. У меня в мешке простынь нарвата была. Вместо бинтов. Ну, я руку-то обмотал. Поди за своего примут. Обождали, пока там немцы людей распустят и ходу.
  - Дедуль, а чего повязка-то красным запачкана была?
  - А покойница моя, старуха, чернила красные на нее пролила. Ох, я ей задал тогда... - В глазах деда мелькала лукавинка.
  - Старуха... Сорок четыре ей всего было, когда умерла она у тебя. Помню. - Улыбнулся Валера.
  - Кирьян Васильевич, а вам сколько? - спросил Еж, помалкивавший до этого после удара ложкой.
  - Пятьдесят четыре. - Почесал дед голый подбородок. - Совсем старик...
  - А музыке блатной, где научились? Очень натуральное исполнение. - Подал голос доктор.
  - Говорю же старый совсем. Пожил много. Пришлось и отдохнуть на киче с музыкантами. Там и наблатыкался. Урка сразу поймет, конечно, а вот фраерам, типа вас, за керю проканаю, - ухмыльнулся дед. - Да мы услышали, как кто-то чужой в боксе твоем разговаривает. Так и сыграли на ходу пьеску. Хотели сразу забрать. Но эта падаль там оказалась.
  Дед поморщился:
  - Ты как там с ней справилась-то, родненькая?
  Теперь поморщилась и Рита:
  - Валере спасибо, за пистолет. Маленький, а бьет хорошо.
  - Собаке, как говорится...
  - Кстати, а вы чего меня сразу не забрали?
  - Ну, конечно. Кругом полицаи бегали, немцы. А тут доктор в лес бежит и девицу с собой тащит. А у девицы, от смущения видимо, лицо ярче помидора.
  - Хорошо, Рит, я тебя ночью увидел. Иначе заикаться бы начал.
  - Лучше бы ты Ёж, заикался. Молчал бы чаще, - огрызнулась Рита.
  - Да ладно, зато стреляла метко. Наверное.
  Рита показала Ёжу язык.
  - Кстати, с чего ты взяла, что я немец-то?
  - Мы тогда с хутора Кирьяна Васильевича ноги уносили. В яму какую-то залезли...
  - Тайница у меня там вырыта. Еще до войны сделал. Как приехали сюда, так сделал. Большевики они больно жадные, думал, мало ли кулачить опять начнут. Или еще чего. А вот сгодилось от немцев схорониться, - добавил дед.
  - Сидим, поглядываем в щелочку под крышкой...
  - Какой крышкой? - не понял Ёж.
  - Потом покажу, - ответил дед. - Ты Риту-то слушай...
  - Немец идет - ну вылитый ты. Лицо один в один, фигура, даже повадки. И все ближе, к яме-то ближе. Думаю, сейчас наступит. Но тут из леса ему закричали. Фамилия такая смешная - Иггельман. Ёж - может это твой дедушка? Ну, типа в плен попал, и того... Дедушкой стал?
  Еж возмутился было, но тут Кирьян Василич закряхтел и сказал:
  - Смешно как получается... Ман по ихнему- человек, а Иггель - еж... Ежов, значится... Смешно... А я тогда и внимания не обратил!
  Валера засмеялся:
  - И впрямь, родственник. Наверно и зовут также - Андреас. Отныне будем называть тебя Андреас фон Иггельман!
  - Сам ты... Вольфганг Вольдемарович Моцартов.
  - Кстати, Вы с немчиком тем, контуженным чего сделали? - перебила их перепалку Маргарита.
  - Да к кровати привязали в доме, где у них лежбище было. Не с собой же тащить. Фрицы придут - заберут.
  Дед умолчал, что он пристроил между ног немца эфку, а через ее кольцо протянул веревочку, закрепленную на дверной ручке. Двери-то у нас - наружу открываются. Сей хитрый ход подсказал ему, как ни забавно, Андрей.
  - Ладно, Ёж, сбегай за Костей. Пусть поест - задание ему дадим потом. Боевое. Сходит до села, посмотрит - чего там и как, - сказал Кирьян Василич.
  - Может мне лучше? - сказал Валера.
  - Куда ты со своей ногой-то? Ежели бежать придется?
  - Ранили? - сочувственно спросила Рита.
  - Нее... Я еще в институте учился. В футбол играли. А я голкипером был. Помню удар в рамку по низу. Я бросился и почему-то ногами вперед. Надо бы руками, а я - нет. И лечу. Время медленным таким стало, я только мяч и вижу. И еще вижу как слева их центрфорвард ногой вперед, а справа наш хавбек. И тоже ногой. Я первым успел - мяч выбил, и тут они мне бутсами оба в берцовую - каааак врезали! Попали в ногу, а искры из глаз. Странно. Сначала не понял - достоял в воротах. А после свистка упал и встать не могу.
  - Выиграли? - спросил собирающийся Еж.
  - Ничья. Два-два. Мы курс на курс играли. Чемпионат факультета. Вот с тех пор и хромаю. В армию даже не взяли. Одно не понимаю - как играл пятнадцать минут? Потом оказалось, что сложный перелом со смещением, - погладил ногу доктор Валера.
  - Сила духа. - Вздохнул дед Кирьян. - Помню на гражданской мы Ростов брали. Нас тысяча, а их полный город...
  - Интервенты? - остановился Ёж уже уходивший в лес.
  - Боец Ежов! - Рявкнул Богатырев. - Кррррыыгом! Бегооооом... Марш!
  Ёж повернулся и убежал. Но его тихий матюк дед все равно услышал и погрозил ему вслед кулаком. А потом вздохнул и продолжил:
  - Интервенты... Да... Жиды кругом были. Русские жиды, еврейские, латышские и даже китайские... Одни интервенты кругом. И все нехристи... Тяжелое время было. Смутное.
  - Так вы, Кирьян Василич, за белых воевали?
  - Так я и сейчас за них воюю. Не за красных же.
  - Странная логика у вас...
  - А чего странная? Немцы вона тоже под красным флагом нынче ходят. Русский человек все равно к белому тянется. К чистому да светлому. Ежели он русский, конечно.
  - А что, еврей - не человек, что ли?
  - Почему не человек? Еврей - человек. И немец человек. Только он человеком является, пока дома не сжигает и детей не убивает. Иначе он жидом становится.
  - Как это?
  - Ну, жид ведь откуда пошло? От Иуды! А Иуда чего сделал? Христа убить хотел. Вот, который Бога убить не хочет - тот человек и мне его нация не важна.
  - А как же можно Бога-то убить?
  - Никак не можно. Не можно, а хочется. А ведь Бог-то в каждом из нас светится. Вот и убивают людей, чтобы до Бога добраться. А кто против Христа - тот и есть Антихрист.
  - Так ведь и Вы, дедушка убиваете.
  - И я, Маргарита, и я. И ты вчера. Значит, между тобой и Танькой той, разницы нет? Она каждое утро по тридцать - что ли? - человек убивала. И ты ее. Она для удовольствия. А ты для чего?
  Рита промолчала. В памяти ее снова всплыла черная лужа, густо растекавшаяся по полу, заливавшая каждую трещинку в досках.
  Она и винтовку-то у Ежа выпросила тогда, чтобы не вспоминать этот глухой звук удара затылком об пол. Заглушить пыталась. Только виду не показывала. Боялась показать страх...
  С другой стороны, как бы она - Маргарита Малых - обычный педагог из Дома детского творчества, ведущая фотокружок для школьников двадцать первого века - как бы она повела себя в это ситуации? Когда ты голодная и уставшая, брошенная и никому не нужная попадаешь в руки немцам - и они предлагают тебе на выбор. Или убить или быть убитой. Страшно? Незнакомо... И даже знать не хочется...
  - Какое число сегодня? - неожиданно спросила она.
  - Так вроде девятое. А что? - подал голос Валера.
  - День Победы сегодня. Будущей. Скажите мне, Кирьян Васильевич, вот еще пару месяцев и генерал советский немцам сдастся. Власов Андрей Андреевич. В окружение он попал. Любанская, так называемая, операция. Пытались блокаду Ленинграда прорвать. И сами в мешок попали. Дело не в этом. А в том, что он стал с немцами сотрудничать. Армию организовали. Русскую Освободительную. С трехцветным флагом.
  Дед попытался сказать что-то, но Рита остановила его:
  - А некоторые бывшие белогвардейцы тоже стали против России... против коммунистов воевать. Краснов, Шкуро... Краснов даже официально обратился к белогвардейцам. Что, мол, эта война не против России, а против большевиков и атеистов, торгующих русской кровью. И Бога призвал Гитлеру помочь. Сравнил его даже с царем Александром Первым.
  - С императором, - поправил дед.
  - Ну, с императором...
  - Не нукай. Между императором и царем, наверно, есть разница?
  - Какая?
  - Сама думай. И вот что я тебе скажу. Краснов всегда под немцев ложился. А Шкуре лишь бы шашкой помахать. Чем они закончили-то?
  - Повесили...
  - И хрен с имя... А генерал Деникин, Антон Иванович, что сказал?
  - Ну... Вроде не поддержал.
  - Флаг, говоришь... Флаг - это флаг. Он больше жизни, но меньше веры. Ежели под моим флагом и без спросу в мой дом они войдут - я винтовку все равно возьму.
  - А если с крестом?
  - Крест-то он тоже от веры зависит. Веришь, что крест - спасение, поможет всегда. Не веришь - так мимо твое спасение и пройдет.
  - Как сложно все...
  - Просто все. Вот твое небо. Вот твоя земля. Вот ты между ними. И делай, что желаешь. И получишь по желанию. Кто с чем приходит - тот это и получает.
  После долгого молчания Валера вдруг озадаченно сказал:
  - Дед, ты же Сократ!
  - А енто еще кто? - удивился Кирьян Васильевич. Или сделал вид, что удивился.
  Валера махнул рукой.
  - Вот-то то же... - поднял палец дед - Давайте-ка оружием займемся. Почистить надо бы.
  А железного барахла они и впрямь притащили немало.
  До самого утра шагали - кто с двумя винтовками, кто с двумя автоматами. Дед тот вообще тащил тонькин пулемет - как ни странно 'Дегтярев' - и два вещмешка. Один сзади - набитый гранатами, второй на груди - с пулеметными дисками, масленками, ремнаборами и прочими мужскими радостями. Включая три фляжки со шнапсом. Одну, правда под утро уже выпили. Когда на место пришли. Шнапс оказался, как ни странно, не очень крепким и сладким, отдающим черешней. Кирьян Василич, обозвал его киршвассером и уложил всех спать, а сам остался на карауле, как он выразился. И разбудил только днем, когда зайца приволок.
  И принялись они чистить.
  - Оружие оно что баба! - философствовал дед. - Не погладишь - обидится. Трехлинейка она хоть и не капризная, но ласку любит. Чистить не будешь - внутри заржавеет. Пульнет, конечно, но разброс выстрела увеличится. Баба такая же. Делать все будет, но все назло и мимо. Да еще и механизмом застучит. Потому чего делать надо? Берем ершик, керосином мочим и туда-сюда, туда-сюда. Рита, видишь будто личинка у затвора? У личинки чашечка такая. Ее обязательно протри. Там из капсюля порох прорывается и газами забивает. Дерево старайся не трогать. Хрупчеет оно от керосину. А так мосинка - баба верная. Рассказывали мне про то как приемку у них делали. Сто винтовок разбирались, значицца до винтика. Детали все в кучу смешают, а потом оружие снова собирают. При контрольном отстреле на сотню сажень разброс каждой винтовки не должен был превышать уставного уровня. Иначе всю партию в несколько тысяч штук бракуют. Во как!
  - А вот и мы! - перебил его Андрюшка Ежов. За спиной его стоял хмурый, даже на вид голодный Костик Дорофеев.
  - Ну и хорошо. Не спал, Константин?
  - Ни как нет, - отрезал тот. - И ничего подозрительного не было. Тихо.
  - И вороны не гайкали?
  - Даже сороки не трескотали.
  - Добро. Садись кушай. А боец Ежов будет пулемет чистить.
  - Я же не умею! - растерялся Еж.
  - Ак ты ж вроде не в 'медали за гонор', прости Господи, ну или в чего там играл-то... А на войне. А на войне чего главное?
  - Чего?
  - Чтобы тебя твое оружие спасло. А чтобы спасло - надо за ним ухаживать. Потому учись. И не балуй. Автомат положи!
  - Да я просто глянуть хотел... - заоправдывался Ёж.
  - Пулемет бери. Автоматы я сам погляжу. А ты, товарищ Дорофеев, как покушаешь - подь сюды. Задание тебе дам. Ответственное.
  Костя молча кивнул, обгрызая заячьи косточки.
  - Пойдешь в село. Но сиди, вначале, на околице. Сиди и смотри. Чего, кто и как. Ежели германцы есть - тикай обратно. Стрелять не вздумай. Ежели нету - посмотри - ушли ли бабы. Посмотришь - уходи обратно, опять же. Твое дело разведка. И больше ничего.
  - Кирьян Василич, а у меня эта хрень лишней оказалась!
  - Пружина это. Возвратно-боевая. А ты дурень. Причем безвозвратно дурень.
  Костя доел свой обед, встал и сказал:
  - Ну, я пошел, что ли?
  - Иди. И к темноте возвращайся.
  Он коротко кивнул и исчез в деревьях...
  
  ...Что такое двадцать километров для молодого, шестнадцатилетнего паренька, когда он налегке. Не считая, конечно, трехлинейки на плече да пары колотушек за поясом? И при условии, что в селе, где вчера ночью ты знатно пострелял, тебя ждет твоя любовь, Катька Логинова? Красивая...
  Да ничего это расстояние не значит.
  Поэтому он даже не запыхался, когда шел по селу. Кирьян старый, а потому трусоватый. Чего высиживать-то в кустах? Видно же сразу - немцев нет. Тишина... Бабы, наверно, дома сидят, глаза не кажут. Дымок вон из некоторых труб идет...
  Может быть, дед-то и впрямь трусоват? Зачем бабам из села уходить? Ну пришли партизаны, постреляли. Бабы-то тут причем? Ничего им немцы не сделают.
  - Катька! - постучал он в окно дома, - Катька, выходи!
  Ответом была тишина.
  Костя тогда поднялся на крыльцо. Постучал в дверь и, чуть погодя, толкнул дверь.
  Никого. Тепло, чисто, пахнет супом. Костя сглотнул слюну. Шестнадцатилетний пацан, пусть и с бородой уже, всегда хочет есть.
  Он вышел обратно во двор. Заскрипела калитка.
  - Тьфу, лешак, напугал! - вскрикнула тетя Нина, едва не уронив таз с бельем.
  - Теть Нин, а...
  - Белье в пруду дополаскивает. Ты бы, вояка, на могилку бы к Ваське и Кузьке сходил сначала. Мы их на погосте похоронили.
  - А немцев?
  - А немцев за сельсоветом закопали.
  - Теть Нин, а почему не ушли-то вы?
  - Ну, кто и ушел, а кто и остался. Мы с Катькой завтра уйдем. Дел-то много. По хозяйству дел вона сколько. Две курицы осталось, куды их девать-то? Жалко оставлять...
  - Теть Нин, я это...
  - Да беги, беги. И Катьке скажи, чтобы домой уже шла. Вечерять пора. Ты тоже приходи, я суп сварила, да яишенку сделаю...
  - Хорошо, теть Нин! Мы скоро!
  Тетя Нина покачала головой, улыбнулась и скрылась в избе...
  
  ...- Окружение села завершено, господин гауптштурмфюрер! С северной стороны в него вошел партизан.
  - Один?
  - Один. Мы его пропустили. Отделение Лакстиньша прочесало лес в той стороне. Никого. Красный был один.
  - Хорошо. Ждем еще пять минут. Оберштурмфюрер, приготовьте своих людей.
  Эсесовец козырнул и исчез в придорожных кустах.
  Гауптштурмфюрер Герберт Цукурс, командир второго батальона Латышской добровольческой бригады СС, закурил, облизнув губы...
  
  - ... Катька! - Костик Дорофеев сбегал по утоптанной тропинке к маленькому пруду.
  - Ой! Костя! Ты куда пропал...
  Парнишка не дал ей договорить. Налетел, обнял и стал целовать раскрасневшееся лицо. За что и получил мокрой тряпкой по лицу.
  - С ума сошел? Люди же увидят!
  Костя засмеялся, но чуть отошел.
  - А тебе не все равно? Может быть, последний раз видимся! Я же в партизаны ушел!
  - Чтоб у тебя чирей на языке вскочил! Дурак!
  Она отвернулась. А буквально через мгновение обернулась и сама бросилась ему на шею.
  - Дурак ты. Ваську с Кузькой похоронили ночью. Хочешь, чтобы и тебя тоже? Чтобы я вдовой невенчанной осталась? Хочешь, да? - и заревела.
  - Ну, Кать, ну чего ты... - испуганно стал он гладить девчонку по мягким русым волосам. - Меня не убьют.
  - Васька, наверное, так же думал...
  - Да не реви ты! Скоро немцев погоним обратно!
  - Ага... Погонщик нашелся... Помоги лучше! - он всхлипнула, оттолкнулась и отерла слезы.
  Костя поднял тяжелый таз с бельем.
  - К матери пойдешь? - спросила она парня, когда они поднимались от пруда.
  - Нее... Дед велел сразу обратно возвращаться. А тут еще крюк делать, семь километров до моих.
  - А чего тебе дед-то, вроде ты командир? - Катька лукаво прищурилась.
  - Ну, я! - Костя приосанился, поправил винтовку на плече, едва не уронив при этом таз.
  - Вот тогда повечеряешь, и жди меня на нашей опушке. Как мать уснет - я прибегу. Ой, что это?
  По синему небу проплывала шипящая красная ракета...
  Костя оглянулся.
  Из леса густой цепью спокойно выходили эсесовцы.
  - Костя, беги! - срывающимся голосом закричала Катька.
  Он бросил таз с бельем и побежал по улице на противоположную сторону села.
  Винтовка била его по спине.
  Выскочив через огород на противоположную сторону, он снова увидел цепь.
  - Nesaut. Nemt dzivs. - Услышал он незнакомую речь.
  Он помчался обратно. За спиной был слышен смех.
  Выскочив обратно на улицу, он наткнулся на трех солдат. Один прицелился было, но второй, положив руку на карабин, опустил ствол:
  - Nesaut.
  А третий поманил пальцем. На рукаве его была красно-бело-красная нашивка. И такая же на каске.
  Костик дернулся от них, но в конце улицы увидел еще эсесовцев.
  Он остановился и тут же упал в подсохшую грязь, сбитый ударом в спину.
  Один из эсесовцев подошел и отшвырнул ногой винтовку. А другой больно ткнул карабином в затылок.
  Костя видел перед собой только грязный носок сапога. Но слышал, как где-то закричали бабы.
  Лежал он долго.
  Враги о чем-то переговаривались на незнакомом языке. Явно не по-немецки. Смеялись, суки...
  Внезапно где-то раздался глухой короткий взрыв. Бабы завизжали еще громче. Эсесовцы в ответ заорали тоже. Его конвоиры упали рядом, тот, кто его держал на прицеле, внезапно сказал по-русски, но с сильным акцентом, растягивая гласные и четко выделяя слоги:
  - Не дергайся. Пристрелю.
  Прошло несколько минут. Костя понял, что гады вошли в бывшее здание сельсовета и подорвались там на дедовом сюрпризе.
  Он ухмыльнулся, за что немедленно получил по ребрам от поднявшегося эсесовца.
  Внезапно Костю схватили за шкирку, подкинули и подопнули:
  - Иди, давай. Большевик.
  Его повели к площади. Той самой, где еще вчера они покрошили немецких жандармов и предателей-полицаев.
  Сельсовет дымил. Рядом с церковью лежал один эсесовец, накрытый шинелью. Из-под нее торчали сапоги. Еще одному бинтовали руку и голову. Рядом солдаты развели костер, один что-то нагревал на пламени. Причитающие бабы стояли плотной кучкой, окруженные со всех сторон солдатами.
  Костю вывели на средину.
  - Krievu cuka! - Прошипел ему в спину раненый.
  Офицер-эсесовец покосился, но ничего не сказал. Вместо этого он подошел к Константину, внимательно посмотрел в его глаза, а потом бросил в толпу, с тем же акцентом:
  - Внимание! С вами говорит гауптштурмфюрер Герберт Цукурс. В вашей деревне прячутся партизаны! Одного мы поймали. Меня интересует, где прячутся остальные! Тем, кто будет сотрудничать с нами - те не понесут никакого наказания. Те, кто будет сопротивляться германской власти - будут уничтожены.
  - Вы не немцы, - буркнул Костя.
  - Да. Мы не немцы, - повернувшись к нему, сказал офицер. - Мы союзники Рейха. Латышские добровольцы СС. Вся Европа объединилась с Германией. Так что твое геройство, мальчик, бесполезно. Где твои прячутся друзья?
  Костя промолчал, не отводя взгляд.
  Цукурс кивнул кому-то за спиной Кости.
  С парня тут же стащили телогрейку, разрезали тесаком гимнастерку и исподнее и, ударом по ногам, швырнули на землю. Один из эсесовцев уселся на ноги, двое других держали руки.
  'Пытать, будут, сволочи... Все равно им ничего не скажу!' - мелькнула мысль. Офицер наклонился над ним, держа щипцами какой-то квадратный металлический предмет, похожий на портсигар. Потом приложил к правой стороне груди.
  И страшная боль обожгла тело. В глазах потемнело, запахло паленым...
  - Ыыыыааааа!!!!!!!!
  Латыш улыбнулся, глядя, как выгибается мальчишка.
  - Будешь говорить? - и, не дожидаясь ответа, снова прижег тело уже с левой стороны.
  Костю затошнило от запаха собственного горелого мяса и адской боли. В толпе кто-то страшно закричал, но он услышал это как будто сквозь вату.
  - Atlaidisiet vinu! - Скомандовал гауптштурмфюрер и латышские эсесовцы отпустили паренька и отошли.
  От боли Костя скрючился. Офицер решил, что тот потерял сознание и на парня тут же вылили ведро холодной воды. Он встал на четвереньки, кто-то засмеялся. Потом с трудом приподнялся. По его грязному лицу текли слезы. Он осторожно посмотрел себе на грудь.
  Две багровые пятиконечные звезды пульсировали болью. Костю трясло. Но он нашел в себе силы и попытался плюнуть в эсесовца. Жаль, что плевок не долетел.
  В это время из толпы ревущих баб выскочила Катька и бросилась к нему.
  Один эсесман обхватил ее за талию и попытался швырнуть обратно. Но офицер коротко крикнул:
  - Aizcelt! Velciet vinu surp!
  Солдат послушался и поволок отбивающуюся девчонку к нему. Толпа завизжала еще больше. Тогда один, а потом второй латыши несколько раз выстрелили в воздух. Затем, поверх голов, дал очередь и пулеметчик.
  Костя разглядел сквозь слезы, как Катьку тащат к офицеру. Он попытался дернуться, но его удержали за плечи и заломили руки.
  Цукурс отдал щипцы с тавром подручному, а потом подошел к Кате и погладил ее по щеке. Едва коснулся локона, провел пальцем по носу:
  - Твоя любовь? Красивая. Жалко будет испортить такую красоту. Cirvis!
  Ему тут же дали в руки топор.
  - Потом я отрублю ей кисти и ступни. Но это потом. Сначала мы с ней поиграем. Если ты не скажешь, где прячутся бандиты.
  Катька завизжала от ужаса, а у Кости пересохло горло. Он только замычал. А потом кивнул.
  - Двадцать километров на север. Ровно на север. Почти у болота. - прошептал он.
  - Хорошо, - улыбнулся в ответ садист. А его голубые глаза оставались холодными. - Atlaidisiet vinu.
  Державшие его солдаты отпустили, и он упал на землю от бессилия и отчаяния.
  - Uguns!
  Солдаты открыли беспорядочную стрельбу по толпе. Катька присела, захлебываясь в крике и зажав руками уши. Через минуту дети и женщины беспорядочной грудой лежали на земле, кто-то еще стонал, эсесовцы пошли добивать раненых. Патроны не тратили. Штыками и прикладами.
  Офицер вздохнул, размахнулся и...
  передумав, выбросил топор.
  А потом достал пистолет и двумя выстрелами в голову добил сначала Костю, потом воющую Катьку.
  Наткнувшись на недоуменный взгляд оберштурмфюрера, Герберт Цукурс пояснил:
  - Я их пожалел. Хотя эти азиатские свиньи и не достойны жалости. Выжечь тут все к чертовой матери! - крикнул он.
  А потом переступил через тела юноши и девушки, стараясь не испачкаться в крови. Остановился. Посмотрел на них. Подумал о чем-то своем. И добавил:
  - Командиры рот ко мне! Спланируем прочесывание леса.
  - Стоит ли на ночь идти в лес? - засомневался один из командиров, стоявших все это время рядом.
  - Бандиты могут сменить место. И завтра мы их уже не найдем. Война не всегда бывает приятной. Иногда приходится и по ночному лесу походить. Да, и пошлите бойца за взводом кинологов.
  
  Глава 9. Болото.
  Меня нашли в четверг на минном поле,
  в глазах разбилось небо, как стекло.
  И все, чему меня учили в школе,
  в соседнюю воронку утекло.
  Друзья мои по роте и по взводу
  ушли назад, оставив рубежи,
  и похоронная команда на подводу
  меня забыла в среду положить.
  Александр Дольский
  
  Ритка всерьез начала беспокоиться, когда стемнело.
  Мужики же все обсуждали дальнейшие планы:
  - Значит, вы у Ивантеевки работали... - думал вслух дед.
  - Ну да. И все там и оказались. И я, и Рита. И Захар с Виталиком там же.
  - До Ивантеевки идти - километров сорок в обход болота. И так уже неделя прошла. Где остальные ваши сейчас, ума не приложу. Однако сходить надо. Через болото, до островка километров пять. От островка еще километра три. Там бои были, слышал я. Да и Виталий о десантниках говорил. Вроде бы они там должны быть. Валера, дойти сможешь?
  - А куда мне деваться-то? - хмыкнул доктор. - Конечно, дойду. Только все равно я смысла не вижу туда идти. Неделя прошла. Ребята уже разбежались как минимум.
  - Попытка, так сказать не пытка, - почесал отсутствующую бороду Кирьян Василич. - У тебя другие варианты есть?
  - Ага. Сразу к нашим пробиваться. Здесь нам впятером все равно делать нечего. Да и эти субчики важнее двух-трех немцев. А на большее мы все равно не способны.
  - Почему это? - возмутился Еж. - Можно мост там взорвать какой-нибудь. Или поезд под откос пустить.
  Дед засмеялся, а Валера, приподнявшись, на локте ответил:
  - Тут железных дорог нет. А все мосты - через ручейки. Самый большой через Явонь и тот в самом Демянске. Правда, перед самим Демянском на ней плотина еще.
  - Во! Плотину можно взорвать! - Еж аж подпрыгнул от радости.
  - Зачем? И чем? - осадил его дед.
  Рита в это время отошла от костра. Постояла несколько минут в темноте, а потом тихо-тихо позвала:
  - Мужики!
  Ее вначале не услышали. Дед с Валеркой дружно обсмеивали Ежа, представляя, как он крадется взрывать плотину.
  - Мужики! - чуть громче сказала она.
  Но гогот Ежа перебил ее.
  - Да мужики, вашу мать! - рявкнула она, не выдержав.
  - Чего, Рит? - обернулся к ней Еж, пытаясь разглядеть в темноте.
  - Идите сюда. От костра плохо видно.
  Они поднялись втроем, причем Еж ворчал и кряхтел больше деда.
  - Посмотрите! - и она показала на южный свод ночного уже неба.
  Красно-багровый свод.
  - Ну и чего? - недовольно сказал Еж.
  - Зарево, - ответил ему дед. - И очень большое зарево. Кажись, вся деревня горит.
  - Где же Костик-то? А? - тихонечко шепнула Рита.
  Дед помолчал, пожевал губы и твердо скомандовал:
  - Собираемся!
  - Вот, кажись, все и решено, - добавил он чуть погодя. - Уходить будем через болото. Немцы туда не сунутся по темноте.
  - А может они сюда вообще не пойдут. Ночью-то, - засомневался Еж.- Может сбегать, посмотреть?
  Дед так зыркнул на Ежа, что тот немедленно заткнулся.
  Солдату собираться - только подпоясаться. А уж партизану и подавно. Только Рита слегка тормозила, как обычно. В конце концов, и она собрала свой вещмешок. А потом сказала:
  - Не мужики, но так же не делается? Мы же Костю бросим, если уйдем сейчас.
  Дед подумал и ответил:
  - Хорошо. Ждем еще десять минут. Может, парнишка не натворил глупостей...
  Еж отошел в сторону от костра. Смотреть на зарево. И устроился там, навалившись на здоровенную сосну. Остальные молча сидели и ждали у догорающего костра. Только дед чего-то ходил и выбирал побольше размером палки. Время тянулось медленно, словно патока. Говорить не хотелось.
  Собак первым услышал Еж:
  - О, слышите, гавкают! Это в селе, что ли?
  - Дождались, ититть твою меть... Ноги в руки и бегом! Лишние стволы в болото! Далеко себя бы унести... Уходим!
  - А Костя-то как? - почти всхлипнула Ритка.
  - Найдется, коли в порядке все. Он эти места знает как ладонь свою. С детства тут бегает.
  - А если не в порядке?
  - Тем более уходим! Я иду первым. Рита за мной. Валера, потом ты. Андрейка последний. Понесешь 'Дегтярь'. И назад поглядывай, время от времени. Фонари увидишь - сразу говори.
  Еж кивнул.
  - Слеги берите. Падать будете - попереком груди выставляйте. Встать легче будет.
  Себе же взял самую длинную палку. Метра два. А после дед перекрестился и шагнул в темную жижу. Болото с удовольствием зачавкало.
  - Хорошо, хоть что месяц на убыль идет... - проворчал дед.
  - И плохо, что погода безоблачная! - ответил из-за спины Риты Валера. - Если подальше не уйдем, они нас как на ладони увидят.
  - Тогда шаг прибавили! - приказал дед. - И с тропы не сходить!
  Каждый шаг давался огромным трудом. Особенно Рите. Казалось, болото гигантским ртом всасывает ногу в себя. И каждый раз неохотно отпускало.
  Чмоох., чмоох, чмохх, чмоох... И между чмоканием - лай собак.
  Через полчаса тяжелого чмокания она устала. Впрочем, не она одна. Тяжело дышали все. Даже дед.
  - Стоим минуту! Андрей, что там?
  - Не видно ни черта. Дымка везде.
  - Болото запарило, Кирьян Василич! Туман пошел.
  - Хорошо, что туман. Поди не увидят. Вперед, орлы болотные!
  И тяжело захлюпал вперед.
  - Давай, давай, Рита. Не стой, - подтолкнул ее, опершуюся на слегу, Валера.
  - Боже ты мой... - простонала она. - Хорошо комаров нет!
  - Ага...
  - Фонари! Кирьян Василич! Фонари! - вскрикнул Еж.
  Тут же вскинулись вверх парашютики осветительных ракет.
  - Ложись! - шепотом, но вскрикнул дед. Все плюхнулись в жижу. Еж, естественно, глотнул ее и стал отплевываться, тихо матерясь.
  - Вперед! - пополз дед. Но остановился, оглянулся и сказал. - Минут через двадцать посуше будет. Можно пробежаться. Валерка!
  - Чего, дед Кирьян?
  - Возьми пулемет у Андрейки. Останься, посмотри. Если гитлеры за нами поползут - придержи. Диск кончится - тикай.
  - Понял!
  - Кирьян Василич! Может быть, я сам останусь? У доктора нога все-таки...
  - Когда, говоришь, немцы под Харьковом ударят?
  - 17 мая, вроде бы... А что?
  - Ничего. Неделя осталась. За мной! Валера! Долго не сиди тут. Ползи по следу тихонько. Минут через десять. И рачком пяться. Немцы должны по следу пойти.
  С далекого уже берега болота застучал пулемет. Рита упала лицом в грязь. Зубы ее стучали - то ли от холода, то ли от страха.
  Она подняла голову. Мертвенно-бледный свет висел над топью, превращая ее в странное подобие то ли ада, то ли морга. Дед Кирьян махнул ей рукой и она послушно поползла за ним, раздвигая перед собой упругую грязь.
  - Каску надо было взять, - шипел сзади Еж.
  'Ничего... Ничего... Ничего... Пуля, сабля, штыки... Все равно... Кто это поет? Еж или я?' - думала она, следя за подошвами сапог деда Кирьяна. - 'Господи! Как нам с Ежом повезло, что он с нами оказался, рядом... Что бы мы делали без него, интересно? Лежали бы уже в этих лесах... А мужики сейчас где? Юрка Семененко, Лешка Винокуров, Леонидыч, Толик Бессонов, Маринка... Про Захара с Виталиком хотя бы понятно. Здесь. К нашим ушли. А эти-то где?'
  Ответом ей был железный грохот Валеркиного пулемета.
  - Ни хера себе лязгает!! - удивленно напугался Еж. - Рита, ходу прибавь!
  - Ага, - неожиданно согласилась она.
  - Василич! Идут! Ходу, давайте, ходу!
  Внезапно жижа потвердела под руками и превратилась в жидкую грязь...
  - Встали! Бегом! За мной! - сквозь зубы зарычал, унтер-офицер Богатырев.
  - Не могу, я больше... - вдруг вскрикнула ровно птица Рита.
  Он подскочил к ней, схватил за вещмешок и толкнул вперед:
  - Бегом!
  Позади грохотали выстрели немецких карабинов. Изредка взрывался грохотом Валеркин 'Дегтярь'. И она послушно побежала вперед, удерживаемая за мешок рукой деда.
  Бежали, если можно так назвать передвижение по грязи, которая достает всего лишь по щиколотку, минут десять.
  - Стой, привал... - и Рита, и Еж, и даже дед дышали уже через раз.
  - А чего тихо стало? - вдруг понял Андрей.
  Все вдохнули и замерли на выдохе.
  И впрямь тишина. Только немцы, но уже вдалеке, шипели ракетами.
  А потом кто-то зачавкал в серебристой, подсвеченной сквозь туман луной, темноте.
  Они приподняли винтовки, еще сегодня вылизанные под суровым присмотром деда почти до блеска, а теперь извазюканные в торфяной грязи.
  Из тумана показался хромающий Валерка.
  - Фу ты... Пугаешь, как Фредди Крюгер...
  - Это еще кто? - устало спросил Валера и рухнул в мягкую грязь.
  - Да так...
  - Пулемет где? - шмыгнул носом дед. Видно было, как он тоже измотался.
  - Они по следу пошли. Человек десять, может двенадцать. Кучно так. Я их метров на двести подпустил. И влупил очередью длинной. В самую толпу. Не понравилось, сукам. Тут же попадали. Аж брызги по сторонам. От грязи, в смысле. А потом стрелять по мне начали. А я стрельну и отползу тут же, стрельну и отползу... Они пока головы подымают - я уж метрах пяти. А они по выхлопу бьют, дураки! - Валера довольно засмеялся. - Диск кончился, потом второй. Смотрю, обратно поползли. Я подождал, не дурак же. Может обманывают? Неее... Точно ушли. И забрали своих. А пулемет я в промоину бросил. Все одно патроны кончились. А если бы они опять пошли, я бы с этой железякой далеко не ушел.
  - А чем воевать-то будешь?
  - А найду чего-нибудь. Этот, как его... Хервассер, есть еще?
  - Киршвассер, дубина ты, хоть и доктор, - беззлобно подначил его дед. - Черешневая вода, по-нашему.
  - Давай черешневую воду. Хлебнуть надо, для поддержки сил.
  - Пулемет жалко, блин, - вздохнул Ежина. - Хороший был пулемет...
  Валера прищурился было от наступающей злости, но дед вдруг громко зевнул и сказал:
  - Пулемет хороший, но Валерий Владимирович лучше! - И достал фляжку из мешка.
  - А кто ж спорит то! - распахнул глаза Андрюшка! А про себя подумал: 'А я бы не выкинул...'
  Валера глотнул из фляжки. И даже его, привыкшего к медицинскому спирту и ядреному деревенскому самогону, передернуло.
  - Ух!... - просипел он. - Не фига не черешня. Больше на крапиву смахивает...
  Дед понюхал:
  - Аааа... Вот это и есть шнапс. Не то, что та водичка! - и довольно гоготнул. - Держи-ка, Ритуля!
  - Нее... Я не буду, - слабо запротестовала она. Но фляжку взяла. И глотнула. Хотя и не хотела.
  - Вовсе не так уж и крепко... - сказала она, когда откашлялась и утерла слезы...
  А когда огонь в пищеводе и желудке слегка утих, вдруг почувствовала прилив сил.
  - Еще? - улыбнулся Валера.
  Она качнула головой. Мол, хватит.
  - Тогда пошли, - сказал дед. - Сейчас самое трудное будет...
  Дед, оказалось, не шутил. Если до привала они кое-как, но шли, то сейчас в буквальном смысле пришлось ползти. Метров пятьдесят еще прошли, а дальше болото стало просто затягивать в себя, воняя сероводородом.
  Поэтому поводу долго Еж возмущался, но потом и он замолчал, устало продираясь сквозь грязь...
  
  ...Гауптштурмфюрер СС Герберт Цукурс внимательно изучал карту. Послать погоню за русскими ночью, по болоту, он, естественно, не рискнул. Шаг в сторону - можно утонуть, а идти прямо по следам партизан - значит постоянно быть на прицеле. Чертов пулеметчик убил еще одного солдата и ранил двоих. А еще днем двое подорвались на сюрпризе в управе. Итого потери - двое убитых, трое раненых. Против одного партизана. Оберштурмфюрер Лакстиньш доложил, что русских на болоте было четверо. Всего четверо! Против батальона! Ну ничего... им чертовски повезло. Не более. И как эти же русские говорят - против лома нет приема?
  Значит так.... Партизаны идут по болоту с варварским названием Дивий Мох напрямик, по известной только им тропе. Болото это похоже на крокодила - только вместо пасти у него - длинным и узким языком - полуостровок с выходом на сушу. В обход, по краю болота, до выхода этого гребня около сорока километров. Значит достаточно одного взвода, чтобы перекрыть эту горловину и запечатать их там наглухо. Насмерть! Русские наверняка выйдут на сушу только к утру. И рухнут там без сил. А к утру, в крайнем случае к обеду, мы будем там. И возьмем их тепленькими...
  - Господин гауптштурмфюрер! Может быть, следует идти ротой?
  - Вы меня пугаете своей трусостью, обер... Их там четверо, всего четверо. Или вы обознались?
  - Возможно, мы ранили пулеметчика...
  - Значит на трех с половиной русских, вы хотите всем батальоном?
  - Может быть, ротой? Может статься, у русских там база и партизан ждут...
  - Кто? Кто их там может ждать?
  - Их товарищи, конечно...
  - Неделю назад наши союзники добили здесь большевистских десантников, фанатиков Сталина. Добили окончательно и бесповоротно. А до этого здесь никто и не слышал о партизанах. Следовательно...
  - Что?
  - То, что это или недобитки-десантники, или обыкновенные бандиты. Неужели вы, господин оберштурмфюрер, - в голосе Цукурса лязгнул металл, - думаете, что взвод лучших бойцов Латвии не сможет справиться с четырьмя русскими бандитами?
  - Конечно, смогут, но...
  - Приведите себя в порядок, оберштурмфюрер. И прикажите своим бойцам отдыхать. Выходим с рассветом.
  
  ...Через час и пятнадцать минут, вытащив замерзшую и насмерть перепуганную Риту из очередной промоины, они лежали в черной и холодной жиже, отдыхая перед очередным броском вперед. Говорить не было сил, даже дышать не было сил. Но идти надо было. Хочешь не хочешь - а надо. Впрочем - не хочешь идти, можешь тонуть.
  Дед закряхтел, вставая с огромным трудом на четвереньки, и вдруг замер:
  - Тихо!
  Чего тихо, никто так и не понял - стояла обычная ночная тишина. Шумели на ветерке исковерканные болотом маленькие кривые березки, где-то ухала какая-то ночная птица, лягуши орут друг на друга любовными песнями... Все как обычно.
  Чего Еж и озвучил.
  - Тихо говорю, - рявкнул на него дед. - Дымом пахнет...
  - И точно! - удивился Валера. - А я и не заметил. Вернее заметил, но внимания не обратил.
  - Костер жгут, твою мать...
  - Кто? - спросил Еж. А потом подумал и добавил: - Извините, не подумал!
  Дед Кирьян подумал и зло добавил:
  - Ладно, пошли вперед. Нас все одно слышно за сто верст. Может это те десантники, о которых Виталий рассказывал? Немцы, вроде как, не должны были вперед нас до острова добраться. Не стреляйте только. Ежели что, лапы в небо. Все одно шансов у нас нету. Положат за два чиха и даже не сморкнутся. А там посмотрим, чего да как.
  И они снова тяжело зачапали вперед. Время от времени на четвереньках, а иногда и опять ползком. Уже начинало светать, когда они, грязные как вурдалаки, выползли на твердую землю островка.
  Несмотря на то, что их слышно было, наверное, до самого Демянска, никто не окликнул их из кустов, никто не открыл огонь на поражение. Только запах дыма стал еще сильнее.
  И точно. Чуть поодаль светились угли.
  Дед, пошатываясь от усталости, побрел к костерку, аккуратно обходя воронки. Земля здесь была вся изрыта, словно гигантскими кротами.
  - Терминатор, блин... - заворчал Еж и поперся за ним.
  Валерка остался на месте - нога пульсировала от боли. А Рита вообще не могла пошевелиться - мышцы, казалось, сжались в едином спазме, а по коже мириадами бегали невидимые мурашки.
  - Где-то здесь, красавчики... - пробормотал дед вполголоса, присев у тлеющих головешек. - За нами глядят. Чуешь? - не оборачиваясь, спросил он у Ежа.
  Еж подумал и, на всякий случай, сказал:
  - Ага, чую...
  Впрочем, в ночном лесу всегда кажется, что на тебя кто-то смотрит.
  - Не германцы это. Наши, русские, - дед подкинул хворосту в угли и принялся дуть на них.
  - Почему? - удивился Еж.
  - Костер по-нашему сложен. Аккуратно. Знающий человек делал. Немцы они навалят шалашом, а тут, вишь, домиком складывали...
  Хворост полыхнул, наконец, осветив их лица.
  - Ежина, мать твою, ты откуда взялся? - раздался крик из кустов.
  - Из тех же ворот, что и весь народ! - вскочил Еж и дернул винтарь с плеча. - Выходи, подлый трус, не то стрелять буду!
  Кусты зашевелились и оттуда показались два силуэта.
  - Юрка! Вини! - вскрикнула раненной птицей Рита и, неожиданно для самой себя, метнулась к мужикам.
  - Ваши? - деловито спросил дед Кирьян.
  Но Еж не ответил. Бросив винтовку, он уже бежал навстречу к друзьям...
  - ...А мы думали, кто там по болоту скребется? - улыбаясь после очередного глотка шнапса, говорил Лешка Винокуров.
  - Г-главное, вроде не г-гансы, - чуть заикаясь, как обычно, добавил Юра Семененко. Фляжку он пропустил мимо, как совершенно не пьющий человек, что удивительно не только на войне, но даже и в 'Поиске'. Ежа это радовало всегда, а сейчас тем паче. Ибо больше достанется.
  - Рассказывайте, ваша очередь! - сказала Рита, когда закончила свою и Ежовую историю.
  - Чего тут рассказывать... Мы снаряд тот едва стронули - и вспышка в глазах. И темнота полнейшая. Я очухался - кругом бойцы наши лежат. Сразу понял - где и что.
  Лешку передернуло. Он помолчал и продолжил:
  - Побродил, прибарахлился. А через час Юрку встретил. Он пулемет в кустах разбирал.
  - М-максим. Жалко кожух пробит. М-мы бы с собой укатили.
  - Далеко? - поинтересовался дед.
  - Два дня ходу, - ответил Вини.
  Дед разочарованно махнул рукой:
  - Не к месту.
  - А ч-чего?
  - Завтра к вечеру тут немцы будут.
  - О как! - воскликнул Вини. - С чего бы это? Мы тут неделю по лесам шаримся еще ни одного не видели, понимаешь.
  - Ж-живым! Мертвыми навидались.
  - Мертвыми - это хорошо, - оскалился Валера. - Хороший фриц - это мертвый фриц.
  Вини покосился на его фингал и ничего не сказал.
  Дед молчал, присматриваясь к новым бойцам своего отряда. Лешка Винокуров, он же Вини, показался ему парнем бывалым, с едва уловимой военной косточкой.
  - Служил ли? - подал дед голос
  - Ну, как сказать... - замялся Вини.
  - Леш, это Кирьян Васильевич. Он знает все. И Валера, доктор, тоже в курсе всего, - перебила его Рита.
  - В смысле в-всего? - спросил Юра.
  - В смысле, что мы из будущего.
  - О как... - потер подбородок Вини. - Не служил. Хотя лейтенант запаса.
  - Это как? - Удивились в один голос Валера и дед.
  - Ну, высшее образование получил. И корочки лейтенанта запаса.
  Ответом было недоуменное молчание...
  - Военная кафедра, называется. Неделю в сапогах походишь - и звание лейтенанта дают.
  - Теперь я понимаю, почему страна ваша развалилась... - невесело сказал дед Кирьян.
  - Почему это в-ваша? - удивился Юра. - В-вроде и в-ваша тоже. Разве нет?
  - Моя развалилась, да заново собралась. Хорошо, что хозяин нашелся. Было кому собирать. А у вас некому. Нет хозяина. Командирские звания, вона, за неделю службы дают. Смешно. А ты, Юрий, как там тебя по батюшке?
  - Тимофеевич. Пожарным работал, а теперь спасателем.
  - На лодочной станции, что ли?
  - Зачем же. Вот представьте - наводнение или, там, дом рухнул. Вот мы людей из зоны затопления вывозим или из-под завалов вытаскиваем.
  - Полезная работа. А что, часто дома у вас рушатся?
  - Бывает... - неопределенно пожал плечами Юра.
  - Бывает... Хе! Немцы к утру тут будут, так что давайте о насущном, - сказал Валера с наслаждением грея разутые ноги у костерка.
  - Уходить надо, - сказал Еж. - Чего мы тут навоюем?
  - Далеко ли уйдем-то? - сказал Валера, - на Риту вон посмотри...
  Та отчаянно пыталась не зевать.
  - У вас оружие-то есть? - спросил дед Кирьян.
  - К-кой чего насобирали. По карабину имеем, да гранат пара десятков и РГД, и лимонки. Пару колотушек гансовских есть. И бутылок с зажигательной смесью штук десять.
  - Запасливые! - уважительно кивнул Кирьян Васильевич.
  - Иван-долбай еще, - добавил Вини, улегшись на трофейную плащ-палатку.
  - Чего? Какой долбай?- удивился дед.
  - Мина от немецкого реактивного миномета. Здоровая дурында, метр с лишним. Упала в болотину аккурат с перешейком. Взрыватель не сработал. В самую жижу воткнулся и торчит.
  - Чего с ним делать-то? - спросил Еж. - Пусть и валяется.
  - Н-не скажи. Можно пару-тройку лимонок п-привязать и бахнуть.
  - Так лучше растяжку сделать.
  - Это, дед как ты немцу в деревне привязал...
  Дед покосился на Ежа и, выразительно кивнув на Риту, показал ему кулак. Однако та уже спала, навалившись на спину Валеры, и тихо посапывала. А потом, как ни в чем не бывало, сказал:
  - Сам знаю. Значит веревочку через тропу кинуть...
  - И б-бахнет - мало никому не покажется! - улыбнулся спасатель Юра.
  - Погодите, - перебил его Вини. - У гансов наверняка боевое охранение впереди идет. Человек пять-шесть. Они подорвутся и чего? Вообще сколько их?
  - Кто его знает. Не считали, - буркнул дед. - За нами по болоту отделение вроде попробовало рыпнуться. Валерка их отпугнул пулеметом.
  - У вас п-пулемет есть? Дайте г-глянуть! - обрадовался Юрка.
  - Утопил я его. - Сказал Валерка. - Патроны к нему кончились.
  - Жалко... - Юра испытывал к оружию прямо фрейдистское влечение. Еще в 'прошлом-будущем' мог часами сидеть у костра, разглядывая и расчищая очередную раритетную железяку. Однажды нашел испанский пистолет 'Астра' так почти до рассвета сидел, пытаясь его разобрать. Однако не удалось. Слишком уж заржавел тот 'эксклюзив'.
  - Кстати, я в фильме одном видел, - подал свою идею Еж. - Можно бутылки в землю закопать и стрельнуть, когда фрицы проходить будут. Они самовозгорающиеся или с чиркалом?
  - С запалом, Еж.
  - Так можно бронебойно-зажигательной фигакнуть! - ответил Андрей. - Хотя, мне кажется, и обычной хватит! Огневая засада получится.
  - А что? Неплохая идея! Можно попробовать!
  - Значит, остаемся и принимаем бой? - дед нахмурился. Сюрпризы сюрпризами, но против роты или двух им все равно не устоять. Да и немцы не дураки. Подтащат минометы и накроют их тут. И поминай как звали.
  - До рассвета час. Давайте-ка отдохнем. А там посмотрим.
  И ни улеглись вповалку на кучах еловых веток вокруг костра, кое-как стащив грязную, мокрую одежду. А Юра и Вини остались караулить их сон.
  Час сна это очень много и очень мало. Только закроешь глаза - и сразу надо их открывать. С другой стороны за этот час ты можешь прожить целую жизнь...Правда, очень короткую. Хотя и яркую.
  Хорошо как видно ее...
  Вот он опять стоит и медальон протягивает. Уставший молодой боец, лет восемнадцати - 'Найди меня!' - шепчет. Тихо так шепчет. Виновато...
  И спросить бы - где ты? - но зачем-то ком в горле. И слова любого невозможно сказать. Слезы душат. Только мычать в ответ. Ком в горле. И слезы. И мычать сквозь ком... Солдатик подошел, нагнулся и взял ее за плечо:
  - Рита! Рит!
  Она открыла глаза. Солнце уже стояло высоко над зеленеющим свежей листвой лесом.
  - Который час?
  - Двенадцать. - Вини улыбался, глядя на сонную девушку.
  - Как двенадцать?? Дед же велел через час разбудить!!
  - Так мы мужиков-то и разбудили через час. Потом делами занимались. Тебя трогать не велено было.
  - Кем?
  - Кем, кем... Дедом, конечно. Кто у нас командир-то? Кстати, грамотный мужик. Леонидыча бы с ним познакомить... Вот они спелись бы.
  - Ой, блин... - Рита зевнула так, что едва не вывихнула челюсть. - Погоди, сейчас умоюсь...
  В ближайшей воронке она умылась зеленой водой и в очередной раз пожалела о зубной щетке и пасте.
  А уже потом оглядела островок посреди болота. Рядом с костром дрых Еж. Чуть поодаль храпел Валера. Юру с дедом видно не было.
  - А они на перешейке, - сказал Вини. - Караулят. Дед вообще мужик железный. Все утро по позициям ползал и хоть бы что.
  - Чего-то горелым пахнет. Не костром, - поморщилась Рита.
  Вини помолчал, нахмурился и показал винтовкой куда-то в сторону:
  - Немцы тут кого-то пожгли. Десантников, похоже. Которых мы искали. Помнишь?
  Она оглянулась.
  Черная груда обугленных костей. Даже издалека видно - не деревяшки, не железо - человеческие кости.
  - Помню. Вот и нашли. Надо место запомнить.
  - Хы... Главное вернуться. Рит, как думаешь, вернемся?
  - Леш... Я не знаю. Нам бы отсюда выбраться.
  - Отсюда точно выберемся. Юра с дедом знатные ловушки приготовили. Кстати, он говорил...
  - Кто он?
  - Кирьян Василич. Говорил, что ты, оказывается, стреляешь хорошо?
  - Ему виднее, конечно...
  - А чего не говорила раньше?
  - А зачем? В кого стрелять-то там было?
  - Хы-хы... Верно. Значит, пригодится здесь. Пошли.
  - Не хочу пошлить.
  - Ну, пойдем...
  - Пойдем!
  - Зануда ты!
  - Сам зануда!
  - Осторожно. Ступай за мной. По следам.
  - А чего тут?
  - Сейчас узнаешь. Кирьян Василич! Проснулась! Привел!
  Из кустов послышался голос деда:
  - Угу. Погодьте.
  Кусты долго шевелились и, наконец, дед Кирьян выполз из них.
  - Проснулась? Значит чего... Вона сейчас через засадку прошли?
  - Какую? - не поняла еще не проснувшаяся толком Рита.
  - Через бутылки. Прикопали мы из тута. Будешь сидеть и ждать. Стрелять по ним будешь.
  - По немцам?
  - Да нет, по немцам не вздумай стрелять, - осердился мимолетом дед. - По бутылкам. Главное, на всю засадку их запусти. Чтобы положить побольше их тут. Тамака мы ивана ихнего, который долбай, заминировали, а тамака их дозор класть будем. А ты в кустах сиди и жди, когда они сюда зайдут. От тебя много зависит. Поняла? Рука не дрогнет?
  Рита пожала плечами.
  - Ты тут коромыслами-то не жми! - прикрикнул дед. - Или мы живы, или они!
  
  И воины СС умеют уставать. Как это ни странно. Перед последним рывком к перешейку к Цукурсту буквально подполз оберштурмфюрер.
  - Господин гауптштурмфюрер! Люди вымотались. Почти сорок километров - не шутка! И без сна, без отдыха...
  Цукурст прищурился, зло посмотрев на обера. Он, герой Латвии - летчик, которому подобно не было в мире! - он не мог позволить себе устать!
  Вся страна гордилась им, когда он из Латвии совершил перелет в никому неизвестную Гамбию, а потом в Японию и, наконец, в благословленную Палестину. 'Латышский Линдберг и Жюль Верн в одном лице!' - так писали о нем газеты.
  Неужели он может устать, Железный Герберт?
  
  - Дайте мне крови, дайте мне крови! - кричал он, подбрасывая еврейских младенцев в воздух и стреляя по ним.
  Увы! Не все герои маленькой, но гордой Латвии способны на это. Поэтому людям нужен отдых. Нужен, хотя бы, перекур.
  - Охранение вперед, - хрипло дыша, приказал он. - Лакстиньш! Ты старший... Звирбулис! Выдайте солдатам по фляжке на троих...
  Толстоватый, чем-то похожий на воробья, Звирбулис послушно стал распаковывать вещмешок, попутно радуясь, что закончилось, наконец, изматывающее бульканье за спиной.
  
  ...- Лежи тихо и скромно! Понял?
  - Да понял я, дед Кирьян! - слегка раздраженно ответил Вини. - Шумим и убиваем как можно больше.
  - А потом?
  - А потом бегом за первую линию!
  - Правильно. Не сробеешь?
  Вини ничего не ответил, прилаживаясь поудобнее к винтовке. Стрелять надо один раз. В цель один раз. Потом можно много и воздух. Чтобы дернулись, суки, и побежали...
  
  ...Валера напевал про себя: 'Если завтра война, если враг нападет, если темная сила нагрянет, как один человек, весь советский народ...' Напевал и сам этого не замечал, нервно поглаживая цевье винтовки. Не замечал и того, что бросал короткие и быстрые взгляды на Риту...
  
  ...А Рита, наоборот, была спокойна. Время от времени она проверяла прицелом едва заметный бугорок в двухстах метрах от кустов, в которых они с Валерой замаскировались. Десяток бутылок с 'коктейлем Молотова' ждали своего часа. Главное выдержка! Выдержать и ждать, когда немцы выскочат на импровизированное минное поле...
  
  ... Еж закурил, но тут же Юра вырвал сигарету прямо изо рта и показал кулак. Они должны были сидеть как мыши, дожидаясь, когда мимо пробегут дед и Вини, очень быстро натянуть малозаметный шнурочек и нестись, сломя голову. К месту, где были спрятаны два единственных у них немецких автомата. А там уже лежать и ждать, когда Рита устроит гансам огненную баню и ударить оставшимся в живых в спину...
  
  ...- Я устал, слышишь, Виктор? Я устал! Давай передохнем, а?
  - Заткнись, Эриньш. Знаешь, что будет, если Цукурс нас с тобой застанет валяющимися в тенечке?
  - Что?
  - Он посадит лично тебя голой задницей на муравейник. Или вставит тебе карабин в нее и повернет раза три. А я ему помогу. Понял?
  - Понял, не ори на меня. Но я все равно устал, голоден, хочу водки, женщину и спать.
  - От бабы и я не откажусь. Но только, после того, как поем и высплюсь.
  - Слушай, почему мы носимся по этим болотам? Я не нанимался в егеря. Я шел в шума-батальон!
  - Евреев гонять?
  - И евреев, Скамберг, и красную сволочь. Но я не просился бегать за русскими партизанами в гиблых болотах...
  
  Скамберг не успел ответить. Он только приоткрыл рот, поправляя карабин на плече, чтобы сказать, что надо заткнуться и смотреть по сторонам, а не ныть на весь лес, как вдруг в кустах - слева и справа от тропинки - что-то полыхнуло, а потом мир зачем-то стал черным.
  Навязчивую тишину теплого майского дня вдруг резко пробили два винтовочных выстрела. Валерка едва не подскочил:
  - Идут! Ей Богу, идут!
  - Лежи спокойно. Кирьян Васильевич свое дело знает, - обрезала его Рита. - Все идет по плану.
  - Ага...- ответил доктор. И тут же застыдил сам себя: 'Девка спокойна, а ты чего дергаешься? Роды, блин принимал, с переломами открытыми возился! Да и вчера не так страшно было. Чертов адреналин...'
  Рита, наоборот, где-то глубоко внутри удивлялась себе - почему спокойна как удав? Даже сердце не шелохнется.
  И тут снова началась пальба. Хлопали трехлинейки. У немецких карабинов звук резче и суше. Это новоявленные партизаны уже выучили наизусть.
  Потом выстрелы утихли.
  Прошли невероятно долгие пятнадцать минут.
  И тут рвануло так, что даже в километре от снайперской лежки заложило уши. Подпрыгнула, пошатнулась и повалилась сосна, удивительным образом выросшая на самом краю болотины. И на том же месте медленно воспарил черный гриб взрыва.
  - Как ядерный... - прошептала Рита.
  - Что? Какой? Ядреный? - так же шепотом спросил Валера.
  - А? - повернулась она к доктору.
  - Какой говорю, взрыв?
  - Потом расскажу, как-нибудь... Смотри! Лешка бежит! Один, почему-то...
  Вини и впрямь бежал один. На участке с закопанными бутылками тормознул. И аккуратно, чтобы не ступить, случаем, на одну из них, стал перешагивать словно маленький журавленок.
  - Да что ж он телиться-то... - ругнулся Валера.
  - А дед-то где? - затревожилась Рита. - Он же должен был с ним к нам выйти.
  Наконец, Винокуров преодолел 'минное поле' и снова огромными скачками понесся к вовсю зазеленевшим уже кустам.
  Словно вдогонку ему от места взрыва затрещали выстрелы. Стреляли беспорядочно. Слышно было как лупят - во все стороны, не жалея патронов. И также резко пальба прекратилась.
  Наконец Вини добежал до них.
  - Ну что? Дед где? - одновременно воскликнули Валера и Ритка.
  - Нормально все. Кирьян Василич с Ежом и Юркой остался.
  - А там то, чего было? Что немцы? Сколько их?
  - Пить есть? Дай глоток - в горле пересохло.
  Вини забулькал из фляжки брусничный чай. Когда оторвался, сказал, наконец:
  - Это не немцы. Латыши.
  - Кто?? - удивился Валера.
  - Латыши. Флаг у них... Красно-бело-красный на рукаве.
  - Вот уроды, - ругнулась Рита. - Недаром памятник сносили...
  - Это эстонцы сносили, - поправил ее Лешка.
  - Какая разница? Чухонцы, блин...
  - Какой еще памятник? - Валера недоумевающее вертел головой.
  - Не отсвечивай своим фингалом. На весь лес видно. Потом объясню, - ответила Рита. - Дальше говори!
  - А чего дальше? Они бестолковые в охранение двоих отправили придурков. Те даже карабины с плеча не снимали. Шли, ругались чего-то по-своему друг с другом. Сняли их в два выстрела. Жалко без автоматов были.
  - А потом?
  - А потом дед даже обшмонать их не дал. Пусть, говорит, лежат. Ну, мы и деру. И на ходу назад стреляем. Потом до Ежины с Юркой добежали. Растяжку по-бырому поставили и ходу. До перешейка. Там они и сидят сейчас.
  - Кто? Немцы? Тьфу, латыши?
  - Да не. Эсесовцы сейчас полчаса не меньше в себя приходить будут. Накрыло их там здорово. Пока раненых оттащат, пока пойдут, каждый шаг проверяя. Дед, Юрка и Еж там сидят.
  - Погоди, а если эсэсманы обойдут их? Наверняка командир у них не дурак. После растяжки на тропе - цепью лес прочесывать начнут.
  - А вот за этим там дед и остался. А я сюда пришел. Сейчас пострелять надо будет. Только погодите, я до края болотины добегу и рукой махну.
  Вини помчался к берегу, снимая на ходу вещмешок.
  - Чего они опять задумали? - спросила Рита.
  - Сигнал эсесовцам дать. Точно, смотри!
  Вини, добежав до конца островка, вытащил три немецких колотушки, чего-то там подергал, похоже, снимая рубашки, и, одну за другой, бросил их в болото.
  Однако, хорошая штука терочный запал в такой ситуации. Оказывается семь секунд это много. Можно не спеша прилечь и смотреть - как там чего?
  И через семь секунд - по очереди - ухнули глухие взрывы. Даже не взрывы, а так. Взрывики. А потом Вини выстрелил куда-то в сторону леса. И махнул рукой.
  К сожалению, ребята не знали, что все это бесполезно.
  И что гауптштурмфюрер Цукурс уже давно оставил пятерых тяжелораненых и троих убитых на месте взрыва. Конечно, 40 кило брутто, попади оно в центр эсэсовского взвода, положило бы всех на хрен. Но, увы.
  Та самая сосна взяла на себя часть осколков. А еще немалая часть ушло в землю. Ибо вытаскивать эту дуру партизаны так и не решились, резонно сообразив, что может рвануть. Единственное, что сделал обозленный Цукурс, резонно ожидая новых неожиданностей, несколько углубился от тропы в лес. Эсесовцы шли осторожно. Очень осторожно. Каждый шаг грозил смертью. И когда раздались взрывы подалече, и стукнуло несколько выстрелов - они не рванулись вперед. Они знали - никуда большевики не денутся с этого островка. Некуда им деваться. И вот они, аккуратно перешагивая через каждую подозрительную железку, вышли, наконец, к перешейку островка...
  - Появились! - шепнул Вини. - Смотри!
  Перебежками латыши выскакивали из стены деревьев. Один за другим. Один, другой, третий, четвертый, десятый...
  Рита старалась не замечать их. Она концентрировалась на едва заметном бугорке. Больше ничего. Только бугорок посредине тропы. Вот туда мы и целимся. Вот это я, вот это моя винтовка, вот через нее я достану взглядом и рукой. Интересно, маленькое движение указательным пальцем - и сейчас они умрут.
  - Давай, давай, Ритуль! - шептал ей кто-то из мужиков, но она не слышала кто. Она ждала своего момента. А палец подрагивал на спусковом крючке...
  
  - Чего-то долго они там... - заругался Еж, когда двое последних эсэсовцев свернули на тропу к последнему лагерю убитых уже десантников. Юра Семененко похлопал его по плечу, мол, тихо, браток, тихо. А Кирьян Васильевич только играл желваками...
  
  ...Цукурс приподнял руку. Взводный продублировал его жест. Эсесовцы замерли. Странно... Тишина... Либо они не здесь, либо?
  
  ...- Втянулись...- подумала она. И винтовка, словно сама собой, грохнула на весь лес. Фффух! Огонь полыхнул так неожиданно быстро, что латышские эсэсовцы даже не успели шевельнуться. Пламя ревом растеклось, хлопая взрывами бутылок и сжигая человеческие тела.
  Рита зажмурилась, припав к прикладу винтовки. И, потому, не увидела. Много чего не увидела. Только слышала многоголосый рев сжигаемых коктейлем Молотова тел.
  И привычный запах горелого мяса. Сзади груда сгоревших костей десантников, впереди толпа сгорающих костей эсэсовцев.
  - Ссссуки!!! Лови! - встал на колено Вини и, резко дергая затвором, стал стрелять куда-то в бушующую стену огня.
  Валерка вскочил и сбил его с ног:
  - Пусть горят, сволочи! Пусть горят...!
  
  ...Пятеро эсэсманов отскочили назад, натолкнувшись на бушующую стену огня. И крича что-то на странном для славянского уха языке.
  - Огонь! - крикнул дед Кирьян.
  Три трехи жахнули по ушам. А упало почему-то двое из пятерых.
  Юра обругал сам себя и прицелился вроде бы точнее. Выстрел! И опять эта зараза не упала! Зато двое других, по бокам, вальнулись на землю.
  - От сволочуга! - удивился дед шустрости латыша, а Юра сказал короткое русское слово, со зла хряснув винтовкой о березу:
  - Сбит!
  - Кто?
  - Прицел!
  И пока Еж и Юра кидались словами, дед выскочил, тремя большими шагами допрыгнул до латыша и ухайдакал его прикладом в грудак.
  Неожиданно все закончилось.
  Хлопали патроны в подсумках, взрывались гранаты, разбрасывая куски мяса по болоту, да хрипел разбитой грудью эсэсман.
  Еж наклонился к нему:
  - Эй, Раймонд Паулс, говорить то можешь?
  Юра засмеялся, утирая дрожащей рукой пот со лба.
  Дед покосился на Андрюшку:
  - Ты его чего, знаешь что ли?
  - Нее... Это единственный латыш, которого я знаю.
  - Еще Валдис Пельш, - поправил его Семененко.
  - Ах да, эй, Пельш, ты кто?
  Тот только хрипел в ответ.
  Юрка пригляделся к погонам:
  - Два ромба на погонах, три в петлицах... Гаупт! Ребят, да мы гауптштурмфюрера в плен взяли!
  - Ого! - Еж обрадовался так, что аж подпрыгнул. - Ни разу еще офицера СС живого не видел!
  - Ты недавно вообще фашистов только в кино видел... Эй, имя какое, враг народа? - дед легонько пнул латыша в бок.
  - Чего это только в кино-то? Они у нас регулярно попадаются, скинхедами называют, азербайджанцев лупят, на стенах про величие России пишут.
  - Еж, помолчи, потом расскажешь. - Юра нагнулся и стал обшаривать карманы офицера. - Есть зольдбух... Гауптштурмфюрер Герберт Цукурс... Лиепая, год рождения тысяча девятисотый... Место службы... Черт разберет этот немецкий!
  Второй... батальон, ага! Ди... Леттише фрай... вилли... виллиген... бригаде... Тьфу ты... Чего это такое?
  - Доброволец латышский, и так ясно. Ладно, давай пока свяжем и сходим посмотрим, чего там наши-то делают?
  Пламя к тому времени уже спало, только кое-где чадили останки эсэсовцев. Пахло жареным мясом. Еж остался караулить пленного, дед же с Юркой пошли на островок по вонючему перешейку.
  По пути Юра ругался сам на себя:
  - Ну как же так, винтовку то я не проверил... Мушка сбита была... Вот ведь, а? Ведь знаю же, все почистил, в порядок привел, а вот мушку не проверил.
  - Так ты что, не стрелял из нее?
  - Нет... Пока тут сидели одни, старались не шуметь, когда вы появились - опять не до шума было.
  - Наука... Эй, вы там! Целы? - гаркнул дед.
  - Ага! - Ответил кто-то, похоже, Вини.
  - Сюда давайте, мы тут пленного взяли!
  Ритка старалась не смотреть на скрючившиеся обожженные трупы, сквозь обуглившуюся черную корку которых, просвечивало красное мясо. Странно, но какой-то гордости или удовлетворения она не чувствовала. Наоборот, отвращение к самой себе.
  Наконец, страшное место осталось позади.
  Они подошли к связанному эсэсману, возле которого сидел Еж. Андрейка пояснял тому, что латыш реально неправ. И сейчас не прав и в контексте политическом тоже. И что еще проситься будете обратно к России, но уже поздно будет - не возьмем.
  - Чего, Еж, политинформацию ч-читаешь? - спросил Юра.
  - Объясняю ему важность момента. Чтобы проникся.
  - А смысл? Все равно сейчас в расход пустим, чтоб не дышал. А то вон как ему больно дышать-то...
  Гаупт вздрогнул на этих словах деда.
  - Глико-чо! - удивился Кирьян Васильевич. - Понимает по-человечьему!
  - К-куда он денется...
  - Понял? А я тебе, что говорил? Или все расскажешь, или шлепнем на месте! - и Еж убедительно клацнул затвором.
  В этот момент подал голос Вини, внимательно изучавший офицерскую книжку гауптштурмфюрера:
  - А ведь я его знаю...
  - Чего? - удивились все в один голос.
  - Это тот самый Герберт Цукурс. Я про него в универе доклад делал...
  - В к-каком универе? - переспросил Юра.
  - Ребят, вы чего? Я же историк, все-таки. Он летчиком был до войны. Популярный был, как у нас Чкалов. А в июле сорок первого перешел к немцам служить. В команде некоего Виктора Арайса служил. Так что ли?
  Вини сел на корточки перед полулежащим Цукурсом.
  - Четвертого июля сожгли заживо в рижской Большой хоральной синагоге около полутысячи евреев. Так?
  Цукурс зло прищурился, не отводя взгляд от студента, но не говорил ни слова.
  - Восьмого декабря расстреляли около трехсот детей в больнице на улице Лудзас. Так? Это же вы с Арайсом на груди у себя новорожденных разрывали руками! Так? К началу декабря 1941 года, согласно отчёту СС-айнзацгруппы 'А', в Латвии было уничтожено уже более тридцать пять тысяч евреев, а за всю войну, из более чем восьмидесяти тысяч латышских евреев, уцелеет только сто шестьдесят два человека. Кстати, историки потом долго спорить будут, кто из вас эту знаменитую фразу сказал: 'Что за латыш, если он не убил ни одного жида?'
  - Вы странные, какие-то... - вдруг прохрипел Цукурс. - Много знаете... Жалко я вас не прибил... Краснопузые сволочи!
  - Но, но! - приосанился дед. - Это еще посмотреть надо - кто краснопузый, я или ты, ирод балтийский!
  И плюнул ему в лицо:
  - Ритулька, девонька отойди-ка... - ласково сказал Кирьян.
  Она молча покачала головой. Мол, не пойду.
  Латыш чего-то заругался на своем языке, когда дед приставил винтовку к лицу.
  Дед крякнул:
  - Чего бармишь? Молишься ли чего?
  Цукурса аж затрясло. Он вспотел так, что на носу повисла мутная капля пота.
  - Не молишься, лаешься... - констатировал факт дед...
  - Погоди, Кирьян Васильевич, чего-то эта сука уж очень легко отделаться хочет, - отвел винтовку Валера. - Давай-ка его по-конокрадовски...
  - Это как? - заинтересовался Еж.
  - А так, - ответил дед, - берешь конокрада - за руки, за ноги - и с размаха о пень. Грудью.
  - Нафиг, - ответил Еж. - Я вот читал, может его к двум березкам привязать за ноги. Дугой согнуть и отпустить. Порвут его деревья, как тузик грелку.
  - Быстро слишком, - вмешался Валера. - Привязать его задницей голой на муравейник, через три дня сдохнет.
  - Да на кол его! - посоветовал Юра, - Правда, тут искусство нужно. Садят человека на кол, и тщательно опускают, стараясь, чтоб деревяшка не задела жизненно важные органы. И вышла в правую подключичную впадину. Мучался чтобы подольше. И снизу подпорку делают. Чтобы не сполз.
  - Возиться еще... С ним... На костер его. Или просто прикладами забить.
  - Погодите, - встрял Вини. - Вон в 'Старшей Эдде' есть описание казни для таких... Викингов. Кровавый орел, называется. Ребра от позвоночника отрубаются, разворачиваются как крылья и легкие вытаскиваются наружу. Ты ж у нас орлов немецких любишь? - нагнулся он к латышу, глядя в его побелевшие от страха глаза. - Вот и сделаем тебе орла! Сам таким орлом будешь всю оставшуюся жизнь. Правда, не долгую. Фу, ты... Обкакался, что ли? Завоняло-то как...
  - Мужики! Вы чего, обалдели совсем? - Рита с ужасом переводила взгляд с перекошенных, ужасных лиц ребят. - Так же нельзя! Вы же... Вы же, как он станете! Ну, так же нельзя!
  - Да ладно, Рит... Собаке собачья...
  Прервал спор дед. Просто и быстро, вновь приставив винтовку к лицу гауптштурмфюрера и выстрелив в лицо фашисту, слегка отвернувшись.
  - Тьфу, блин! - Еж отчаянно стал стирать с лица теплые мозг и кровь бывшего эсэсовца, не удержался, согнулся пополам и побежал в кусты. Через пару секунд характерные звуки огласили лес.
  - Труп подорвать. Чтобы не опознали и не похоронили. - Дед хмуро отер с рукава остатки Цукурса.
  Вечером они заспорили у костра - как этих сволочей убивать? После того, что они делают, как с такими зверями себя вести?
  - Как собак бешеных! - горячился Еж. - За руки, за ноги к двум танкам привязать и мееееедленно так в разные стороны.
  - Еж, а чем ты тогда лучше их? - возмутилась Рита. - Такой же садист!
  - Нет, Рита, не такой! Они мучают, чтобы удовольствие получить, а я предлагаю, чтобы они хоть каплю почувствовали, что и их жертвы. Или я не прав? Мужики, скажите?
  Вини согласно кивнул:
  - Ты прав, по-моему. Око за око, зуб за зуб. А не фиг. Во-первых, потому, что они сюда пришли с оружием, во-вторых, потому что они и впрямь садисты. Таким жить нельзя на земле.
  - Что жить нельзя таким это точно. Это я согласна. Но, мне кажется, их нужно просто убивать. Выпалывать как сорняки. Но без ненависти.
  - Ритуль, а к-как без ненависти? М-мы же не м-ашины Если эта с-скотина так детей убивала, какое наказание ему п-придумать? Ведь это же легкая смерть, от пули.
  - Смерть, Юра, вообще, легкой не бывает, - вступился Валера. - Никогда. Даже во сне и от старости. Поверь мне как врачу.
  - Т-тебе, как врачу, конечно, в-виднее. Но нельзя делать так, чтобы они во сне умирали от старости. Прав, Еж. Убивать зверей надо. Дед, а ты что молчишь?
  - А чего говорить-то? - Кирьян Васильевич молча смотрел на пляшущее пламя костра.
  - Как чего? Вот по поводу нашего спора.
  - А чего спорить-то? Андрейка прав, убивать их надо как собак.
  - Вот, а я чего говорю? - вскинулся Еж.
  - И Рита права. Когда ТАК будешь убивать - в твоей душе зверь такой же проснется. И тоже крови требовать начнет.
  Дед пошарил у себя в мешке и достал кисет с махоркой. Долго сворачивал самокрутку, покашливая, потом пыхнул несколько раз и скрылся в синем густом облаке.
  - Ничего не понимаю, какой зверь во мне проснется? - Еже недоуменно хлопал круглыми глазами.
  - Кровь, Андрейка, она вкусная. Первый раз страшно убивать, второй привычно, а в третий уже нравится. Алеша, око за око, говоришь? Шкура как-то сказал - 'два ока за око, все зубы за зуб'. Под Екатеринодаром было то или под Белгородом - не помню. Вошли мы в сельцо небольшое. Все мертвое. Детишек красные прикладами забили, головы разможжены. Баб... Ссильничали их, в общем. И штыками туда, да... От девчоночек да старух. Сколь там мужиков было - шашками руки и ноги поотрубали да так и бросили. Двое еще живых было. Одного я добил, второго друг мой, Антипка Заев, да... А в Храме они священника распяли, прямо на Царских Вратах. Батюшка то ж еще жив был. Глаза ему выкололи, а он все бредит - простите, да простите... А то вдруг вскинется и - будьте вы прокляты! А потом опять - простите...
  Догнали мы ту Чеку. Через два дня догнали. Тоже страшно мы их убивали. Потом как пелена красная перед глазами - убивать, сволочей краснопузых, убивать! Расстреливал, ага... Одного за другим. В плен не брали. И нас в плен не брали. Потом в какой-то деревне комбедовца стреляли, а у него семья - восемь ртов. К стенке поставили и детишек его притащили - мол, смотрите, как ваш папка сейчас помирать будет. Смотрите и запоминайте. Он кровищей хлестнул, а я винтовку на плечо, оборачиваюсь - а детишки стоят молча так - ни слезинки из глазок, ни кровинки в лице. Маленькой один, лет пяти смотрит на меня и как будто спрашивает: 'За что? Тятька добрый!' Глазыньки чистые, голубые, чисто ангел.
  А я стою сам мертвый насквозь. И как зашевелится чего-то внутри - аж больно стало и горячо так. Я на землю упал и давай выть, да грудь себе пальцами драть, чтоб сердце вырвать, чтоб не болело. А то не сердце болело, то я живой стал заново...
  И замолчал, сворачивая вторую самокрутку.
  - А потом? - после долгой паузы спросил потрясенный даже не рассказом, а спокойным тоном деда, Еж.
  - А потом винтовку оставил и ушел ночью - куда глаза глядят. И зарекся оружие в руки брать. А вот зарок нарушил, ага... Так что ты, Андрейка, буди зверя-то в себе, буди. Потом придешь в Латвию, али в Германию и будешь там детишек стрелять и мамок их. А потом их глаза тебе всю жизнь сниться будут. Однако, спать не пора ли? Завтра бросок до вашей Ивантеевки...
  Устраивались, как обычно - охапки хвои на землю и мешок под голову. Ритку тоже как обычно - слева Еж, справа дед Кирьян.
  Она долго не могла заснуть, хотя мерное дыхание мужиков убаюкивало. Только она закрывала глаза - как сразу вспоминала белое лицо эсэсовца, пар от горячей крови, обугленные грудные клетки карателей. Вдруг ей показалось, что кто-то ее зовет. Она приподняла голову и увидела у костровища того самого бойца, который недавно приходил к ней с медальоном. Он грустно смотрел на тлеющие угли, а потом из леса вышел мальчик в белой, светящейся рубашке до пят. Мальчик подошел к красноармейцу, погладил полупрозрачной, худенькой ручкой по голове, а потом они поднялись и пошли по невидимым ступеням вверх, и зазвучала хрустальная музыка, а потом они обернулись и помахали ей рукой, и боец шепнул - мы еще встретимся, ты же обещала найти меня! - и улыбнулся. А мальчик посмотрел строго-строго и погрозил ей пальчиком, а потом приоткрыл рот и хотел что-то сказать...
  Но, его перебил Ёж, заорав:
  - Подъем! Рита, вставай, рассвет уже!
  Рита вздрогнула и проснулась.
  - Еж, скотина, такая! Блин... Такой сон испортил...
  - Эротический?
  - Да иди ты, - и потянулась, разминая затекшее тело. - Который час?
  - Четыре. Через час выходим.
  - Гадство какое...
  А потом она пошла в лес, по своим женским делам, отчаянно страдая от отсутствия зубной пасты... Ну и прочих необходимых женщине штучек.
  'Вот!' - думала Рита, чистя зубы еловой веточкой - 'Все удивлялась, как в таких условиях девчонки воевали? Вот так и воевали... Узнала на себе? Вот и терпи!'
  Через полчаса, наскоро заправившись крепким чаем с сухарями, отправились в путь. Идти было не далеко, километров двадцать до деревни. Как обычно, делали каждый час привалы минут на десять. По пути Еж рассказывал байки, вычитанные им еще до экспедиции:
  - Авиаполк. База неподалеку от озера. В полк приезжает генерал. И среди прочего спрашивает комполка, чего это авиаторы не разнообразят рацион свежей рыбой. В приказном порядке требует организовать улов. А в это самое время группа Ил-2 возвращается с задания. Вылет был не шибко напряженный, кое-что из боеприпасов осталось. Ну, пилоты и сбрасывают оставшиеся неиспользованными бомбы в озеро. Кверху брюхом всплывает рыбешка. На берегу комполка вытягивается по струнке и рапортует: "Товарищ генерал-майор, ваш приказ выполнен!". Генерал смотрит попеременно на озеро и на комполка, бормочет "Бл..., и ведь никто не поверит", садится в "виллис" и уезжает.
  - Ёж - это звездёж. Б-бомбы, наверняка не вблизи аэродрома сбрасывали, - Юра скептически ухмыльнулся.
  - За что купил, за то и продал! Я тут причем?
  - Эх, Леонидыча бы сюда, он бы пояснил... - Вздохнул Вини.
  - А чего Леонидыч?
  - Так он же в Афгане бомбером летал! Не знал, что ли?
  - Неа... Он же не говорил...
  - Об этом мало говорят, Еж. У меня батя об Афгане только сильно пьяный говорить может, - сказал Лешка Винокуров.
  - Оно и понятно...
  Часам к девяти дошли бы...
  Но дед, шедший впереди, вдруг остановился, в начале четвертого перехода.
  - Тихо! Слышите?
  Вини пожал плечами - вроде тишина. Обычные звуки обычного леса, ветерок шумит ветвями, птицы друг дружке песни поют, где-то топором стучат.
  Топор!
  - Значит так... Мы с Юрой пойдем, глянем - чего там и как. Вы ни с места. И сидеть настороже. Ни звука. Спрячьтесь где-нибудь. Подходить буду - угукну филином. Если кто пойдет другой - не стрелять - пропускайте. Шуметь не надо. Еж, понял?
  - А я то чего опять? - Развел руками тот. - Я вообще всегда как рыба молчу!
  - Громкая к-какая рыба, - улыбнулся Юрка. - Ну, пошли, что ли?
  Они отошли чуть в сторону от тропы, ориентируясь на звук топора, иногда, впрочем, исчезавший. Идти было тяжело, завалы кусты, можжевельник и мелкие елочки. Как ни старайся идти тихо - все равно какая-нибудь ветка да хрустнет.
  Наконец, впереди стало светлеть. Стал слышен разноголосый гомон.
  Юра и дед, сначала перебежками, а потом ползком, подобрались к краю леса, выходившего на большое поле, усеянное воронками и вытаявшими трупами красноармейцев.
  Около десятка немцев сидели на сухом пригорочке, сняв каски и жмурясь под ласковым солнцем. А трупы таскали пленные. Одного за другим они поднимали за конечности и оттаскивали к большим воронкам. От трупов невероятно смердело, но пленные вроде бы не обращали на это внимание. Только двое немцев старались дышать через надушенные, видимо, платочки. Остальные конвоиры были привычнее. По крайней мере, трупный запах не мешал им жевать бутерброды с салом.
  Иногда гнилые ноги или руки отрывались, расползаясь в руках похоронщиков. Иногда тело просто разваливалось на склизкие черные куски.
  Тогда пленные просто подбирали их и тоже кидали в воронки. А несколько бойцов покрепче рубили высокую березу. Одна уже валялась, с нее обрубал сучья, спиной к деду и Юре, здоровый мужик в летней, относительной чистой форме.
  Потом он разогнулся, потер поясницу отошел в сторону и уселся на шинель, вытирая пот со лба...
  - Толик! - шепотом крикнул Юра, ткнув деда в плечо. - Точно Толик!
  - Ваш?
  - Наш, да...
  - Мда... Попал, парень... Чего делать будем?
  - Выручать б-бы надо!
  - А как? Это немцы, не латышские герои. Причем ветераны. Повоевали, видишь - спокойно как жрут? Привыкли к трупам.
  - Да... Не ф-фельджандармы... А чего это в-вермахт пленных охраняет?
  - А кому тут? В котле все-таки сидят. Не до жиру.
  И замолчали, продолжая наблюдать за происходящим.
  Тут один немец заметил, что Толик отдыхает:
  - Aufzustehen! Schnell! Arbeite, das faule Schwein! - крикнул ганс и показал Толику кулак. Тот приподнялся и снова стал обрубать ветви.
  - Свиньей еще об-бзывается... - заворчал Юра. - Чего интересно они деревья тут валят?
  - Скоро узнаем.
  Скоро случилось примерно через час. Толик к тому времени приготовил уже три березы. Потом четверо лесорубов сели в сторонке, а двое стали распиливать стволы на двухметровые бревна.
  - Дрова, видать, заготавливают... - предположил Юра.
  - Или строить, чего...
  Пилили долго, то и дело меняясь. Двуручка была одна, да и пленные богатырским здоровьем не отличались.
  В конце концов, работа была закончена, - одно большое бревно распилили на шесть маленьких - и немцы разрешили им отдохнуть.
  Тех же, кто таскал трупы - собрали в кучу. Двоим дали лопаты, закидывать воронки, остальные подошли к бревнам и, разбившись по двое-трое, потащили их к полю.
  Немцы пошушукались между собой, потом дружно заржали и пинками заставили пленных выстроиться на одной линии и поставить вертикально бревна.
  - Auf die Platze... - крикнул старший среди немцев, встав на пригорок. Пленные присели.
  - Fertig... - поднял руку с пистолетом вверх. Мужики встали на четвереньки...
  - Los!!! - и выстрелил в воздух.
  По выстрелу пленные, с огромным трудом приподымая тяжелые березины, начали трамбовать землю, по шагу продвигаясь дальше от леса.
  - Чего п-происходит? Не п-понимаю...
  Немцы засвистели, заорали и даже захлопали в ладоши, подбадривая пленных красноармейцев.
  - Один черт знает, что там в германскую голову пришло...
  Лесорубы мрачно смотрели на соревнование. Толик судорожно сжимал топор.
  - Давай-ка сползаем по кустам до них.
  Воспользовавшись тем, что немцы смотрели в сторону поля, дед с Юрой украдкой поползли по краю леса.
  И почти добрались. Но тут на поле грянул взрыв.
  Часть немцев радостно заорали, часть засвистели. А потом стали передавать друг другу сигареты.
  А там где был взрыв, разлетелось на щепки бревно - часть пленных лежало вокруг небольшой, дымящейся воронки не подавая признаков жизни. Один пытался встать на руки - оторванные ноги валялись чуть поодаль...
  Остальные залегли.
  - Aufzustehen! Aufzustehen! - заорал главный фриц. И дал очередь над головами залегших.
  Те покорно поднялись и потащили свои бревна дальше - бум, бум, бум - равномерные удары о землю были слышны далеко.
  - Разм-минируют что ли? Вот с-сволочи... - прошептал Юра.
  Дед молча похлопал его по плечу и махнул рукой - мол, пошли дальше.
  Подползли как можно ближе к лесорубам, молча склонившим головы и не смотревшим на поле.
  А там двое немцев подошли к месту взрыва. Несколькими выстрелами добили тяжелораненых, а потом ушли обратно на поляну.
  - Толик! - яростно зашептал Юрка. - Толик! Б-бессонов!
  Толик вздрогнул и медленно оглянулся. Увидев в кустах Юрку, аж приоткрыл рот от удивления:
  - Ты??
  - Толя, б-быстрей за нами, уходим, там наши все почти!
  - Не могу... Немцы расстреляют десять человек за побег.
  - Б-бл... Толь, чего тут происходит-то?
  - Там поле заминировано. Противотанковыми. Пехотных вроде нет. Суки, придумали себе развлечение, каждый день сюда гоняют.
  - Вот и п-пошли, рано или п-поздно ляжешь тут на этом п-поле.
  - Эй, контуженный, ты с кем там шепчешься? - сказал один из пленных.
  И тут на поле глухо гукнул еще один взрыв, а потом еще два подряд.
  Немцы машинально присели, а потом гурьбой, галдя о чем-то своем, пошли к покалеченным людям. Кто-то там закричал тонко, взахлеб. А гансы третьей - последней - бригаде заорали:
  - Halt! Halt!
  Потом вновь раздались одиночные выстрелы.
  Толик тоскливо посмотрел на Юрку и отрицательно покачал головой:
  - Не могу, Юр... Десять человек на совести будет, я лучше сам...
  И отвернулся.
  Юрка, матерясь про себя, отполз обратно.
  - Не хочет, твою мать, - сказал он деду. - За его побег десятерых положат.
  Дед пожевал губы.
  - Ишь, какой, совестливый. Хороший, видать, мужик. Прицел, кстати, не сбит в этот раз?
  - Нормально в-все!
  - Значит, тогда сделаем так...
  ...Уже через минуту они лежали на краю леса. Юра за старой упавшей сухостоиной, а Кирьян Васильевич метрах в пятнадцати от него в какой-то ямке. Немцы как раз вернулись с поля и дали команду последним, оставшимся в живых, пленным продолжать. Надрываясь, те сделали еще несколько шагов, и снова прогремел взрыв.
  В ту же секунду Юра и дед выстрелили в спины немцев.
  С расстояния в пятьдесят метров промахнуться невозможно. Поэтому двое, среди которых был самый горлопанистый - то ли фельдфебель, то просто унтер - медленно завалились на землю.
  Немцы сначала не поняли, что случилось - видимо решив, что товарищей зацепило случайными осколками. Хотя на расстоянии в сотню метров получить осколок от мины, пусть и противотанковой, нереально, но чего не бывает на войне? Они сгрудились над своими камрадами, гортанно разоравшись, словно вороны.
  И вновь два выстрела, и вновь в цель. Немцы бросились в рассыпную и залегли цепью, немедленно открыв ответный огонь. Но они не понимали - куда стрелять, тогда как Юрка и дед видели их прекрасно.
  Лесорубы бросились на землю ничком, побросав топоры и пилы. А Толик, сидевший ближе всех к краю леса, отпрыгнул к самым кустам и отполз за свежий березовый пень.
  Партизаны пока перестали стрелять. Выжидали, не желая обнаруживать свои позиции.
  Постреляв, немцы немного успокоились и перебежками, по двое с флангов, начали передвигаться к лесу.
  Пока пара бежала, остальные открывали огонь из карабинов.
  Когда они подбежали метров на тридцать - Семененко приготовил для них сюрприз - пару гранат-толокушек. Юра знал, что задержка запала длинная - аж до восьми секунд, хотя официально четыре-пять. Поэтому бросал не сразу. А через три секунды.
  'Тридцать один, тридцать два, тридцать три... На!'
  Немец тоже знал о задержке, поэтому, когда граната, подпрыгивая, прикатилась к нему - он ее схватил и попытался метнуть обратно, но не успел, рухнув безголовым и одноруким телом на дымящуюся землю.
  - Пять... - флегматично считал дед, дожидаясь оплошности противника. Один заметил, откуда вылетела граната и привстал, прицеливаясь. И тут же, получив пулей в шею, ткнулся в травку, обильно поливая ее кровью. - Четыре...
  Немцы растерялись. За какие-то пятнадцать минут потеряли уже шесть человек. А сколько партизан там в лесу? Стреляют редко, но чертовски метко. Назад нельзя - расстреляют как в тире, доннерветтернохайнмаль! Значит вперед - одним рывком!
  Старший из оставшихся громко заругался и:
  - Ein, zwei... Drei!
  Они бросились вперед и тут с левого фланга выскочил с ревом Толик, замахнувшись топором. А за ним с таким же диким ревом неслись пленные!
  Немцы опешили буквально на секунду, но этой секунды Толику хватило, чтобы врезать топором под каску ближайшему фрицу. Лезвие разрубило пол-черепа и застряло. Толик выпустил рукоятку - солдат рухнул мешком - и с голыми руками бросился на следующего. Вид его был так ужасен, что немец лишь попятился, и тут же был сбит с ног.
  Юрка и дед, воспользовавшись моментом, тут же открыли стрельбу по оставшимся двоим.
  Через пару секунд все было закончено.
  Красноармейцы стояли, тяжело дыша, на поле боя, недоуменно разглядывая друг друга и бывших конвоиров, словно не веря, что они свободны, что они живы. Юрка с дедом вышли из леса с винтовками на перевес.
  Несколько секунд стояли молча друг перед другом. А потом бросились обниматься.
  - Оружие соберите, черт вас дери, - рявкнул, наконец, Кирьян Васильевич. - Все собрать, документы, еду, фляги, ремни. Бегом!
  - Э? - вдруг остановился Юрка. - А где берсеркер-то наш?
  Оказалось, что Толик так и лежит на немце.
  Они подбежали к нему, перевернули.
  На губах пузырилась розовая пена, а из груди торчал нож.
  Успел, таки ганс...
  
  Глава 10. Европейцы, млять...
  Окопчик наш - последняя квартира,
  Другой не будет, видно, нам дано.
  И черные проклятые мундиры
  Подходят, как в замедленном Кино.
  И солнце жарит, чтоб оно пропало,
  Но нет уже судьбы у нас другой,
  И я кричу: "Давай, Виталий Палыч!
  Давай на всю катушку, дорогой!"
  Юрий Визбор
  
  Вот уже полчаса Толика тащили на импровизированных, сделанных из шинели и двух палок, носилках. Время от времени он приходил в сознание, пытался что-то сказать, но Юрка Семененко каждый раз закрывал ему рот:
  - Молчи, Толян, молчи! Нельзя тебе говорить. Вот придем сейчас - у нас там врач есть, он тебя на ноги быстро поставит.
  Кинжал они вытаскивать не стали. Понятно было, что легкое пробито, а лезвие перекрывает кровеносные сосуды. Достанешь - и он захлебнется в собственной крови. Путь уж Валерка разбирается.
  Шестеро красноармейцев менялись через каждые пять минут. Очень уж тяжел был здоровяк Толя Бессонов - за центнер, а бойцы ослабли на похлебке из брюквы.
  Немцы и сами особо не шиковали в котле, подчистую грабя местное население, а на пленных обращали внимание в последнюю очередь.
  Но шли, почти бежали.
  И успели.
  Ритка, когда увидела носилки, даже не заметила незнакомых бойцов. Просто метнулась к ним с криком:
  - Кто?
  Но ее опередил хромающий Валерка, протирая на ходу очки.
  - Толик, Господи, да как же это, Толик, очнись! - Юра с дедом еле оттащили ее от раненого.
  - Чего, знакомы, что ли? - поинтересовался долговязый красноармеец, натянувший пилотку до ушей.
  - Знакомы, знакомы... Сейчас и с вами знакомиться будем, пока там дохтур колдует. Отряд! Становись! - рявкнул неожиданно Кирьян Васильевич.
  И партизаны, и красноармейцы немного замешкались. Первые - совсем не привыкли, вторые несколько отвыкли.
  - Рррняйсь! Смирррна! - Кирьян Васильевич прищурился, обходя строй.
  Десять человек - это уже серьезно. Это уже отделение.
  - Я - командир партизанского отряда унтер-офицер Кирьян Богатырев. Вопросы ко мне?
  Красноармейцы недоуменно переглянулись. Долговязый поинтересовался:
  - Это какой-такой унтер-офицер?
  - Унтер-офицер, отделенный командир четвертого отделения четвертого взвода пятнадцатой роты сто двадцать четвертого пехотного Воронежского полка!
  - Царской армии что ли? - долговязый презрительно ухмыльнулся. - Так нет уже царской власти, двадцать пять лет уж как нет.
  - Не царской, солдат, армии, а русской. И команды вольно я не давал! Встать смирно!
  Боец дернулся, опустив руки.
  - Кто такой?
  - Младший политрук Двадцатой стрелковой бригады Третьей ударной армии Долгих.
  - А звать?
  - Дмитрий.
  - А как же ты, Дима, в плен-то попал?
  Политрук помрачнел:
  - Под Ватолино, зимой еще. Проверял боевое охранение. Разведка немецкая...
  - Понятно. Разведка, значит... Так что ж тебя не расстреляли-то? Немцы жутко комиссаров не любят. Да и я не очень!
  Долгих аж с лица сменился:
  - Оно и понятно... Царская держиморда...
  Юра с Ежом дернулись было, но дед резким жестом остановил их.
  - Царская, царская... Так что не расстреляли-то?
  - Так я в красноармейской форме-то был. Старая форма изорвалась, новую никак прислать не могли, вот звездочку не успел перешить на обычную. Да и документов не было с собой...
  Один из бойцов хихикнул.
  - Вот что, политрук, держать я тебя не буду. Хочешь - иди, куда глаза глядят. Оружие у тебя есть, в бою взял, молодец. Видел я как ты за нашим героем бежал. Иди, да в плен не попадай больше.
  Политрук остался стоять в строю, переминаясь с ноги на ногу.
  - Чего не идешь? Иди. Ты свободен.
  - Разрешите... - слова Дмитрию давались с трудом. - Разрешите остаться?
  - А чего так. Тебя же мое командование не устраивает?
  Политрук молча взглянул на деда...
  - Разрешаю, Дима. Но запомни раз и навсегда. У меня другого звания нет - унтер-офицер я. А, ежели, тебя смущает - просто командиром зови. Или дедом. Ребята вона уже привыкли - и подмигнул Рите. - И помни. У нас тут единоначалие. Безо всяких ваших комиссарских штучек. Понятно?
  - Так точно! - вытянулся младший политрук.
  - Ты? - обратился командир к следующему
  - Старший сержант Олег Таругин! Танкист. Механик-водитель.
  - Танков, пока что, не имеем, пехотой повоюешь.
  - Придется, товарищ командир!
  - Куда ж ты денешься-то... Ты?
  - Рядовой Прокашев. Алексей. Пехота. Начал в Первом коммунистическом батальоне.
  - Ух ты... Это еще кто?
  - Ополченцы. Из студентов и профессуры московских университетов.
  - Ишь ты... Профессор, значит?
  - Что вы... Студент я. Философ. Третий курс.
  - Ого! В плен как попал.
  - На высотке оборону держали. Один я остался. И патроны кончились. Ну и...
  - И руки в гору?
  Прокашев виновато понурился.
  - Правильно и сделал, - ответ унтер-офицера был неожидан. - Вот сейчас и отомстишь. Следующий!
  - Мальцев я. Тоже Алексей. Рядовой тоже.
  - Пехота?
  - Ага... рядовой.
  - Чего ага? Где служил?
  - В пятьдесят девятой... В тех же местах, что и товарищ младший политрук. А в плен попал, когда в атаку шли. До первой траншеи дошли - чем-то оглушило. Очнулся - кругом немцы.
  Мальцев ростом вполне оправдывал свою фамилию.
  - Удобный у тебя для пехотинца рост. Все пули мимо. Хрен найдут. Ты?
  - Сержант Колупаев. Павел. Десантник. Первая мобильная воздушно-десантная бригада.
  - Где?
  - Под Малым Опуевым. В марте. Контузило. Немцы подобрали после боя.
  - Чего делать думаешь?
  - Душить, сук голыми руками. Насмотрелся в плену, мама не горюй.
  - Успеем еще. Потерпи. Ты?
  - Ефрейтор Русов. Андрей, минометчик.
  - Цыган, что ли?
  - Почему цыган сразу? Не цыган! Русский я! Папа - молдаванин.
  - Хм... Где служил?
  - Двести первая Латышская стрелковая дивизия.
  - Какая-какая?
  - Двести первая. А что?
  - Я не ослышался? Латышская?
  - Ну да... Там половина латышей точно. Хорошо воюют, между прочим. А чего?
  - Да так... В плен как попал?
  - Контузило тоже... Очнулся - расчет лежит, миномет вдрызг. Пошел к своим - на немцев наткнулся.
  - Понятно... Ну вот и познакомились, значится... Теперь слушай мою команду! Равняйсь! Смирно! Вольно... Мы идем на прорыв. К нашим. Вот этим четверым обязательно надо дойти до своих. Обязательно.
  - Пятерым, Кирьян Васильевич... - перебила его Рита.
  Унтер-офицер Богатырев метнул на нее такой взгляд, что она чуть не упала.
  - Вот им дойти надо обязательно. Потому еще раз говорю - анархии и прочего двоевластия не будет. Или вы с нами идете - или сами по себе. Вопросы есть?
  - Никак нет! - рявкнули бойцы.
  В этот момент к деду подошел доктор Валера и что-то прошептал ему на ухо.
  Дед поиграл желваками, подумал и что-то шепнул доктору в ответ.
  - Разойтись! Маргарита! Ко мне... - почти ласково, но все же приказал Кирьян Васильевич. - И вы, ребята, тоже!
  - Операция нужна, - хмуро сказал Валера. - Инструменты. Трокар. Кислород. Чего я сделаю в таких условиях? Умрет. Нож достану - почти сразу. Не достану - еще пару часов протянет. Гемопневмоторакс.
  Еж выругался, А Рита застонала от бессилия.
  - Может вколоть чего?
  - Чего тут вколешь, говорю же, все.
  - Пробуй, Валерий Владимирович. Может получиться чего? Вариантов больше нет. Вытаскивай нож. - Вини с силой протер лицо.
  - Д-да, В-валер. Д-делай.
  - Я ж убью его, почти сразу.
  Дед положил ему руку на плечо:
  - Не ты. Немец тот. А ты спасать будешь. Мужик он здоровый. Может и сдюжит.
  - Сделать-то сделаю. Пусть даже и сдюжит. А дальше? Ему покой нужен. А тут...
  - Погодите... Он в сознании? - воскликнула Рита.
  - Пока в сознании... Идите, поговорите. Десять минут. Не больше, а то потом поздно будет.
  Они подошли к носилкам. Толик тяжело хрипел кровавой пеной. Сели на землю рядом.
  - Толька, ты как? - осторожно взяла его за руку Рита.
  Тот чуть улыбнулся в ответ и пожал ее ладошку.
  - В-все нормально б-будет. С-сейчас В-валера все с-сделает! - Юра заикался на каждом, практически, слове.
  Вини и Еж молчали - не знали, что тут сказать. А что тут скажешь?
  А Толик что-то прошептал...
  - Что? - Рита наклонилась к нему.
  - Лешка...
  - Что Лешка? Вини, тебя Толик зовет!
  - Ива... Иванцов. Хоронил я его. Как попал сюда. Так на утро хоронил. Там. Най... Найдете потом. Третий дом от ветлы. За домом...
  - Иванцов??
  - Он был... Точно... Вот и я сейчас... Скоро.
  - Вытащит тебя доктор, слышишь? Ты молодец, ты можешь. Ты же нужен нам, Толик, слышишь?
  Толик опять чуть-чуть улыбнулся...
  - Все, идите отсюда. Юра, останься, помогать будешь, - незаметно подошел Валера.
  Юра молча кивнул. Ребята отошли, но тут дед вдруг вмешался.
  - Ну-ка брысь, мне еще пару слов сказать надо. Отойдите все.
  Доктор в недоумении отошел.
  Кирьян Васильевич встал на колени перед Толиком.
  Потом сердито оглянулся и махнул рукой, мол, отойдите подальше. Потом наклонился близко-близко к Толе:
  - Православный?
  Тот прикрыл глаза в знак согласия.
  - Я тебе молитовку прочитаю. А ты меня за руку держи. Как услышишь твое - так руку мне жми... Понял?
  Толик опять прикрыл глаза.
  - Слушай... Неисчислимы, Милосердный Боже, грехи мои - вольные и невольные, ведомые и неведомые, явные и тайные, великие и малые, совершенные словом и делом, умом и помышлением, днем и ночью, и во все часы и минуты жизни моей, до настоящего дня и часа.
  Согрешил я пред Господом Богом моим неблагодарностью за Его великие и бесчисленные, содеянные мне, благодеяния и всеблагое Его помышление. От самой юности моей обетов крещения я не соблюдал, но во всем лгал и по своей воле поступал. Согрешил я пренебрежением Господних заповедей и предания святых отцев, согрешил непослушанием, неповиновением, грубостью, дерзостью, самомнением...
  
  ...Ребята стояли в стороне и смотрели, как что-то шептал Кирьян Васильевич Анатолию на ухо, а тот почему-то плакал в ответ. И часто так кивал в ответ. Потом дед привстал с колен и перекрестил Толю. А потом молча махнул Валере - приступай.
  - Брысь отсюда все! - грубо сказал доктор. - Стой! Рита! Чистые тряпки есть?
  Рита молча кивнула и вытащила из вещмешка простынь. Дед только покачал головой. И протянул врачу трофейную фляжку со шнапсом
  - Мха еще нарвите. Вместо ваты! - крикнул Валера вслед уходящим, пока Юра рвал на бинты белую ткань.
  - Эй, Толя... Готов? Потерпи чуток. Юр, нож достану - сразу рану зажимай. И держи. Ребро сломай - но держи, понял?
  - Знаю, Валер. Есть опыт.
  - Ну... Поехали? - доктор вытер руки,
  Валерка осторожно взялся за рукоятку ножа. И потащил его вверх. Не быстро, но и не медленно. В руке противным скрипом отдавалось движение лезвия по костям. Толя только играл желваками.
  - Давай! - гаркнул Валера и дернул нож вверх.
  Юра тут же зажал рану тряпками. Прошло несколько секунд, Толя лежал спокойно, но вдруг выгнулся дугой, захрипел, из рта пошла кровавая пена, схватил руками землю, потом несколько раз судорожно вдохнул, в ране забулькало...
  И не выдохнул.
  - Все... - горько сказал Валера.
  А потом тихо встал, отхлебнул из фляжки и, пнув ближайший пень, ушел. А по щеке Юры проползла слеза. Сухая слеза. Мужская.
  На могильном холмике поставили крест. И вырезали 'Бессонов Анатолий. Русский солдат'
  Юра посидел около могилы, дождавшись, когда отряд скроется в кустах, а потом выцарапал, чуть ниже, странные цифры:
  '1972-1942'...
  ...Кирьян Васильевич, заметил, что Валера шагает сам не свой. И так ходок плохой, он еще старался идти чуть позади всех. Поставив впередиидущими Юру и политрука, унтер-офицер, под предлогом портянку перемотать, задержался.
  - Говори, Владимирович, чего нос повесил?
  - А ты, Кирьян Василич, будто не понимаешь?
  - Я-то понимаю, да мне не свое понимание надо, а твое.
  - А чего тут понимать? Убил я его...
  - По моему приказу, сынок, не по своему желанию. Ну, куда бы мы его потащили, а? А на хвосте вот-вот немцы появились бы.
  - Да все я понимаю... А тоскливо. Врач, же я. Спасать должен, не убивать. Надо было мне с ним рядом остаться.
  - Чтобы мы без доктора остались, что ли? Скоро на прорыв пойдем. Незаметно, вряд ли удастся. Эвон, орава какая. Боевой подразделение уже, не чих собачий. Ты - ой как! - потребуешься. Так что собирайся с силами. Еще спасать тебе и спасать.
  Разговор их перебил подбежавший Еж:
  - Дед, там это... Десантник Паша разбушевался. Вперед без твоего приказа не пускает.
  - Ну? Чего случилось?
  - Дорога там. Говорит, ты должен посмотреть, вначале.
  - Ну и правильно делает. Привал! Всем тут оставаться. Не курить и это... Еж! Не разговаривай много.
  - Очень надо, - обиделся опять Еж.
  А впереди тихо ругались Колупаев и политрук:
  - Нету же никого, дорога пустынная, махнули бы уже давно!
  - А я говорю, командира жди!
  Юра в спор не вмешивался, отдыхая на мху.
  - Чего случилось? - вмешался дед.
  - Эээ... Товарищ командир, дорога! - ответил ему младший политрук Долгих.
  - Ну и дорога, ну и чего?
  - А того - вон провод идет по жердям. Значит связь кого-то с кем-то. А это в свою очередь значит, что патрули могут шататься!
  - С чего взял?
  - Мы когда зимой мотались - немцы аккуратно начали дороги контролировать. Раз в пятнадцать минут - патруль идет. Бронник, как правило. Это зимой. А сейчас и подавно. Куда спешить-то? До темноты можно подождать...
  - Ждать-то как раз нам не с руки, боец... Немцы уже наверняк подняли беготню. Но и ломиться вперед, как лоси в гон, тоже не стоит. Лежите, да оглядывайтесь...
  - Тихо! Слышите?
  С северной стороны дороги, из-за поворота, послышался гул мотора.
  Павел молча показал политруку указательный палец:
  Партизаны улеглись за деревьями.
  Через несколько минут появился...
  - П-пепелац! - выдохнул Юра в изумлении. - Сукой буду, п-пепелац!
  - Чего? - переспросил так же шепотом десантник.
  - Вон чего! Ты гляди!
  По дороге тряс железными листами странный грузовик.
  Радиатор, мотор и кабина были закрыты листами кровельного железа. Крыши над кузовом не было, зато сверху, из амбразуры в передней стенке, торчал ствол пулемета. Причем сам кузов был деревянным. На борты - сверху - немцы приделали металлические листы.
  - Такой же хочу... В музей! - заворожено шептал Юрка.
  В бронегрузопепелаце тряслись пятеро немцев. Один из них грозно водил стволом пулемета по проплывающему мимо лесу.
  Однако Юра все-таки выдержку проявил. И даже злой, как собака, десантник Паша Колупаев. Когда же вундер-машина скрылась, он сказал:
  - Эх, как руки-то чесались снять заразу с пулемета...
  - Раз чесались, наломай-ка лапника с елки. Заодно и почешешь. И нос не показывайте, - скомандовал дед.
  - Лапник-то зачем? - удивился политрук.
  - Д-дорога песчаная тут. Следы з-замести.
  - Соображаешь! - одновременно сказали Колупаев и дед.
  - Не пальцем д-деланный! - отбрил Семененко.
  - Не пальцем все деланы, а соображалка не у всех работает. Некоторые просто газеты туда складывают.
  Политрук решил, что это в его сторону намек, открыл рот, но сказать ничего не успел, Юра опередил его:
  - Еще и еду.
  - Тихо вы! - перебил их Паша. - Опять немцы!
  На этот раз немцев было двое и пеших. Шли со стороны, куда уехал броник. Один тащил катушку на горбу, второй чего-то жевал и разглядывал провод.
  - Связисты... - шепнул политрук и тут же получил чувствительный тычок в бок от Паши и кулак под нос от деда.
  Связистов проводили взглядом, пока и эти не скрылись.
  - Ну и д-движение! - шепнул Юра. - Как в час пик...
  - Надо было снять их! - загорячился политрук. - Эти же не в танке! Можно было ухлопать!
  - Угу. А через час тут будут все кому не лень, - сказал десантник. - Без шума надо уходить!
  - Врага надо убивать везде, где бы ты его не встретил!
  - Слышь ты... Ты меня еще в лагере своими лозунгами достал. Может заткнешься, а? Чего в плену-то не убивал? Храбрый, блин, стал...
  - Цыц, бойцы! - рявкнул дед. Захотел добавить что-то еще, но тут из-за поворота, где скрылись связисты, раздались выстрелы.
  - Что за хрень еще? - воскликнул командир. - Долгих, бегом за отрядом. Остальные, за мной!
  Вдоль обочины они, изо всех сил стараясь не шуметь, добежали к месту перестрелки.
  Связисты лежали в обочине с их стороны дороги. Один стрелял из карабина, второй, скрючившись на дне канавы, неловко бинтовал окровавленное правое плечо и ругался сквозь зубы:
  - Himmeldonnerwetter! Verfluchte Schwein!
  Его 'мучения' были прекращены быстро и безболезненно. Три выстрела почти в упор и два трупа.
  - Эй! На той стороне! - крикнул дед. - Кончай палить! Выходи, поговорим!
  А в это время Паша-десантник и Юра ужами поползли к канаве.
  - А ты кто такой? - раздалось с другой стороны.
  - Лесник! - вспомнил Кирьян Васильевич недавно рассказанный Ежом анекдот про партизан и фашистов. - Выходи, давай. Только оружие свое на земельку положи. Ладушки? И не шали. Нас тут много.
  Паша быстро прошарил по карманам и ранцам связистов, а Юра высунул ствол винтовки из канавы.
  На той стороне помолчали. Потом кусты зашевелились и с поднятыми руками - в одной винтовка - вышел крепко сбитый, невысокий мужик в кожанке.
  - Ну, вот и Леонидыч! - хмыкнул Семененко и встал. - Леонидыч! Здорово!
  Леонидыч, только собравшийся положить винтовку на землю, разогнулся и, как будто не удивившись совсем, сказал:
  - Тимофеич, помоги! Там Маринка ногу подвернула, я уж замаялся второ день на себе ее тащить.
  - Сидите там, сейчас п-придем. - ответил ему Юра.
  В этот момент за спиной деда затрещали кусты.
  Партизаны, запыхавшись, выскочили на обочину.
  - Слоны индийские,- буркнул дед. - Вперед!
  Отряд рывком перескочил дорогу и скрылся на другой стороне.
  Ежа, впрочем, дед удержал за шкирку:
  - Погодь, трупы оттащим.
  Ухватив немцев под руки, отволокли их в сторону.
  - Тяжелые же гады... - ругнулся Еж.
  - Жрут много, - ответил Кирьян Василич, когда трупы забросали лапником.
  И вовремя. Потому как опять зафыркал мотор. Чудо-хрень возвращалась обратно.
  А вот следы на дороге убрать не успели. Водитель через амбразуры, делавшие грузовик похожим на сумасшедшего японца, не успел их разглядеть, но пулеметчик загрохотал кулаком по кабине. Машина загромыхала кровельным железом и остановилась.
  - Интересно, п-почему это немцы идиоты такие? Что б-бронелистов не могли снять с разбитых танков? Или хотя б-бы котельного железа найти не могли? - Юра так и не смог перестать удивляться сумрачности гения тевтонов.
  - Чего было то и наклепали. Тебе какая разница, железячник чертов? - зло зашипел Паша. - Смотри в оба!
  На другой стороне дороги тихо матерился дед. Бронегрузовик умудрился появиться именно в тот момент, когда командир оказался с одной стороны дороги, вместе с Ежом - а отряд с другой.
  Из кабины, открыв дверь, высунулся фриц, толстый как Геринг с карикатуры Кукрыниксов. Подозрительно оглядев обочину, спрыгнул на дорогу и что-то рявкнул на своем гортанном. Пулеметчик вытащил ствол из амбразуры и нацелился в сторону, где лежал в кустах весь отряд. Остальные немцы, попрятавшись за полубронированными бортами, выставили стволы карабинов в боковые амбразуры.
  Кильян Васильевич не успел ничего сказать, как Еж, размахнувшись от плеча, метнул одну за другой две гранаты в 'пепелац':
  - Мать вашу так, забодали, козлы вонючие, домой я хочу!
  С обоих сторон дороги раздалась беспорядочная стрельба. Толстый ганс сначала упал сам на землю, потом пополз под машину, но тут же успокоился, получив пулю под каску. Сначала под каску, а потом с другой стороны туловища.
  А потом рванул бензобак и грязно заматерился дед:
  - Да что ж ты, едрена Матрена, опять пулемет поломали! Ёж, твою мать! Почему без команды, скотина, огонь открыл?
  - Так это... Вот... Захотелось...
  - Ты у девки своей хотеть проси!
  Грузовик полыхал так, что жар опалял лица издалека. Захлопали шины одна за другой. Пришлось обежать поодаль.
  - Вперед, времени нет, уходим! - дед не стал ни знакомиться с новоприбывшими бойцами, ни заметать как-то следы. А как тут замести? Только бежать, бежать вглубь болота.
  И так такого шороха понаделали - сначала положили взвод латышей, потом перебили охрану пленных, сейчас еще и связистов с дозорной машиной ухлопали.
  И это называется идти по-тихому?
  Через час всех тыловиков по тревоге подымут! Решат, что остатки десантников - и капец котенку, срать не будет.
  Это и озвучил дед на первом привале через час.
  - А чего делать-то? Ноги в руки и бегом. Резонно? - спросил Вини, когда, загремев железом, все рухнули на очередную полянку.
  - Есть тут заимка одна... - сказал вдруг Валера, до того осматривавший внимательно опухшую и посиневшую ногу Маринки.
  Дед покосился на него:
  - Это ты про христофоровскую, что ли, лежень?
  - Про нее, Кирьян Васильевич. Если уж местные энкаведешники ее найти не смогли в свое время, немцы даже с собаками хрен найдут.
  - А ты, Валерий Владимирович, никак дорогу туда знаешь?
  - Откуда мне знать-то? Это ты, дед Кирьян наверняка знаешь. Не можешь не знать.
  Дед покачал головой. Потом подумал и добавил:
  - И впрямь... Светлая голова у тебя. А я вот про христофоровку-то и не вспомнил даже...
  Остальные молча слушали разговор местных. Неожиданно подал голос философ рядовой Прокашев:
  - Простите, а это местный фольклор такой? Христофоровка?
  Доктор сказал:
  - Ага!
  А дед:
  - Вечером узнаешь...
  ...Через пару часов они ползли по срубленным стволам деревьев, скрытых в чаще и образующих цепочку-тропу над бездонной топью очередного демянского болота...
  - Мост скрытников это, - объяснил дед, когда они подошли по чавкающей мокрой земле, покрытой белыми первоцветами, к берегу болотины. - Ползти будем по деревьям. Смотрите под ноги. Да осторожней будьте. Сверзиться как нечего делать, вытаскивать не буду! Эй, девица-красавица, как тебя?
  - Марина... - осторожно как-то пискнула новенькая. В отличие от Риты, невысокая брюнетка, но в схожести с Ритой с такими же живыми умными глазами.
  - Марина... Ползти сможешь?
  - Постараюсь...
  - Это... Стараться не надо. Надо ползти на карачках. Валера за тобой приглядит. И вы двое - Молдаванин и Мелкий - замыкающими пойдете.
  Рядовые Мальцев и Русов переглянулись и кивнули почти одновременно...
  ...Уже темнело, когда наконец, 'трижды трахнутый об чертову голову', как выразился Еж, мост закончился и они один за другим попрыгали с конца 'пути скрытников' на твердую землю. По пути даже никто не свалился со скользких бревен.
  - Где это мы? - спросил Вини, утирая пот в очередной раз с грязного лба.
  Земля была изрыта черными, заплывшими от времени воронками, в середине которых еще плавал лед. В глубине стоял покосившийся двухэтажный дом.
  - Скрытники тут обитали, - сказал дед, переводя дыхание. - Пока НКВД не разогнал их. Может быть и сейчас наведываются... Место для них тут... Святое...
  - Что еще за скрытники? - насторожился политрук.
  - Староверы. Был у них тут такой толк. Считали себя для мира помершими. Их при жизни отпевали и хоронили.
  - Как это? - воскликнули сразу несколько бойцов.
  - Гроб, конечно, пустой был. А считались мертвыми... А чего расселись? Сказки потом расскажу, а теперь за дело. Кто могёт рокатулет сделать?
  - Чего? - удивился Еж. - Какой рыгалет?
  - Рокатулет. - вдруг подал голос молчаливый танкист Таругин. - Меня друг научил еще на фронте. Хлыст валишь - чем длиннее, тем лучше - сверху еловым лапником заваливаешь. Поджигаешь со всех сторон. Горит медленно, но долго. И вокруг спать можно.
  - Сибиряк, что ли? - поинтересовался Вини.
  - Зачем сибиряк? Из Одессы я.
  - О как. А не заметно.
  - Почему? - удивился Таругин.
  - Песен не поешь, шутки не шутишь, небывальщины не баянишь. - улыбнулся Вини.
  - А что, раз одессит, значит шут, что ли?
  - Да не... Я так к слову...
  - Ну и баянь сам тогда. Или вон, философа попроси. - Сказал Таругин, поднялся и пошел выискивать подходящее дерево для рокатулета.
  Через час все расположились у нещадно дымящего костра, разогревая на нежарком пламени немецкую тушенку.
  - Дед, расскажи о скрытниках-то?
  - А чего рассказывать? Вот тут они и жили. Вона молельня у них. Два этажа над землей и один вырыли как-то вниз.
  - Так может туда спать и пойдем, Кирьян Васильевич? - подал голос Юра. - Дым по низу идет, погода портится.
  - Не пойду я туда, Юра. И тебе не советую. Место там плохое. Они, вишь, тут смертоубийства учиняли над собой.
  - Чего, чего? - не понял спасатель.
  - Чаво, чаво... Убивали сами себя. Вона тут лог есть. Каждую весну воды полон. Там они на Пасху и топились. Перед чем десять дней голодали. Мученичество такое у них было. А кто и в бане угорал, кто на костер шел. А затеял это все варнак один... Христофор. Вот и заимка, стало быть христофорова. Хотя в пору ее люциферовой звать...
  - Ужас какой... А зачем это все, Кирьян Васильевич? - передернул плечами Еж.
  - А чего, ты милай, у меня-то спрашиваешь? У Христофорки и спроси. К болотине подойди и спроси. Может выйдет да ответит. Его, говорят, прямо тут и шлепнули без суда и следствия.
  - Кто?
  - Так в тридцать шестом оперативники НКВД их тут нашли, Христофорку расстреляли, а скрытников и скрытниц, которые живые остались куда-то увезли. В старое бы время по монастырям отправили, а нынче... Кого в лагерь, а кого в больницу. Доктор, Машку-то Пестрикову помнишь?
  - Помню... Пропала тогда весной, месяц искали. Пришла и двух слов сказать не может - трясется, зрачки страшные, большие. Не глаза, а зрачки. А в зрачках словно огонь пляшет,- задумчиво произнес Валера.
  - Топили ее, да вырвалась. Обряд испортила. Заперли, значит, еще дён на десять, в подпол. А она сбежала как-то. Вот дорогу и показала сюда. До войны сюда парни ползали. Слухи ходили, что Христофор казну тут где-то попрятал. Да так никто и не нашел. А пара человек так и не вернулась. Агась...
  - Это ж до чего людей религия доводит, Господи ты Боже мой! - воскликнул студент-философ Прокашев.
  - А причем тут религия? Это не религия, а человек себя так доводит до греха.
  - Да все одно, бабьи сказки. Что староверы, что нововеры. Какая разница?
  - А такая, милок, что мы с тобой сейчас с винтовками в руках на болоте сидим, а свидетель, там какой, Иеговы оружие в руках держать ни под каким предлогом не хочет и лучше под Гитлера ляжет, чем Родину оборонит.
  - А помню я... - вдруг подал голос младший политрук Долгих. - Ага. Во взвод прибыло пополнение. Парень один дикий, косматый. Лейтенант где-то бегал, я значит, документы спрашиваю. Все люди как люди, а он мне тетрадный лист протягивает. А на тетрадном листе каракулями: 'Дан сей паспорт из града Вышнего, из полиции Сионской, из квартала Голгофского, отроку Афанасию, сыну Петрову. И дан сей паспорт на один век, а явлен сей паспорт в части святых, и в книгу животну под номером будущего века записан'. Я себе даже в блокнот для смеху записал, почему и запомнил.
  - И как?
  - Погиб отрок Афанасий. В первом же бою погиб. Миной накрыло, - задумчиво сказал политрук. - Разные люди какие бывают...
  - Открыл, понимаешь, открытие... Однако, отбой! Девки наши уже сопят вовсю! Даже лясы поточить не сумели! - Девки - Рита с Мариной - и впрямь уже спали, так и не успев поговорить - намаялись за тяжелый день. И даже дедовы страшилки не помешали сну.
  - Русов, Мальцев!
  - Я!
  - Я!
  - Службу помним... Первые у моста часовыми. Через два часа подымайте Алешку Винокурова и Юру. Потом меня будите. Я с тобой подежурю... как тебя?
  - Майор запаса Микрюков. - отрапортовал тот. А потом добавил, уже мягче. - Володя.
  - Бают Леонидом отца звали?
  - Так точно, товарищ командир. - Леонидыч аккуратно выбирал остатки жира и мяса из банки.
  - По комиссии что ли списали? А войска какие? - поинтересовался политрук, укладываясь головой к костру.
  - Ты это, Дима, лучше ногами к костру ляг. Голова болеть не будет. А так да... По комиссии.
  Долгих почесал подбородок смущенно, но перевернулся все же:
  - А род войск?
  - ВВС. Стратегическая. Дальняя.
  - Ого! Голованова небось знаешь?
  - Типа того...
  - А Берлин бомбил?
  - Ну... - Леонидыч облизал ложку.
  Дед не выдержал:
  - Всем спать, едрена мать! Приказ по отряду. За нарушение три наряда вне очереди! И хучь ты генерал-майором будешь, а пока тут моя власть!
  Из темноты кто-то хихикнул.
  - Ежов! Пять нарядов!
  С совсем другой стороны раздался сонный, но возмущенный голос:
  - А я-то чего опять?
  - За компанию, ититть! Спать всем!
  И Леонидыч, и дед проснулись одновременно. Еще до того, как их начали будить Вини и Семененко.
  - Куришь? - спросил Кирьян Васильевич, когда они устроились у в корнях поваленных сосен.
  - Нет.
  - А я вот балуюсь... - сворачивая 'козью ножку' сказал дед. - Ну, рассказывай...
  - А что рассказывать-то? - в тон ему прищурился Леонидыч. - Сбили. Упал. Ранило в плечо. В деревне Маринка выходила. Потом...
  - Не звизди мне. Я уж ваших всех знаю... Сбили его... Я, мил человек, уже в курсе что такое 'аська'.
  - Что?
  - И про компутеры с тырнетом знаю. Еж бараголистый, много рассказал. Да и скрывать ни к чему. Все равно - глаз режете, сразу понятно - не здешние. Валера было шпионов заподозрил, да он человек материалистический - в правду таким сложно поверить.
  - Я, Василич, сам не знаю - что такое 'аська' и Интернетом пользоваться не особо умею. Нет в моей деревне Интернета. А ты с чего поверил-то нам?
  - Леонидыч, давай-ка о другом поговорим... Ты ведь у них командиром был? Там, в мирном времени?
  - Так точно, товарищ командир! - улыбнулся майор запаса.
  - Вот и принимай командование. Не возраст мне тут по болотам скакать. До фронта я вас выведу. А дальше...
  - Василич... Тебе лет-то сколько?
  - Пятьдесят четыре, а что?
  - А мне пятьдесят пять, Василич. И мне не с руки по болотам бегать. Как и ТАМ было не с руки в воронках сидеть по пояс в воде да кости солдатиков доставать. А кому с руки? Давай уйдем, прямо сейчас, и чего эти пацаны наделают?
  Унтер-офицер смущенно крякнул, затянулся и опять почесал седую щетину:
  - Вот ведь... А они все, майор, командир... Майоры, они вроде моложе бывают. Али как? Так чего делать-то будем?
  - Знаешь, Василич... Когда я тут очнулся... На поле очнулся. А кругом трупы наших. Сотни. Жижей по земле уже растекаются парни. Первым делом я подумал - вот помер я. Слышал - где и как ты погиб, так по той смерти тебе и воздаяние? Вот и подумал, - не дожидаясь ответа деда, продолжил Леонидыч. - Значит судьба мне, не в той войне, так в этой долг отдать. По настоящему отдать. С винтовкой. Чтобы хоть одного... А через полчаса Маринку подобрал. Лежит и в голос рыдает в канаве. От страха. Ну, думаю, значит не помер. Не может же быть, чтобы сразу мы померли и в одном месте очутились? И опять же, жрать охота... Ладно, ее успокою сейчас, пристрою, а потом хоть трава не расти. В одну деревню сунулись, в другую... И везде - или немцы, или полицаи. Или местные не пускают. Картошку в руки и гонят. Страшно им. Вчера уходили из деревеньки, забыл, как называется, - Пехово, что ли? - полицаи нагрянули. Мы огородами и в лес. Один был бы - стрелять бы стал. А тут как? Через плетень лезли - ногу она растянула. Как ее бросить? А сейчас? Уже не одна она у меня...
  - Вот и веди к своим!
  - А там что? Опять доказывать, что ты не враг? Особый отдел, тройка и все такое?
  - А что делать-то?
  - Устал я, Василич, устал я доказывать. Еще там. У себя. Я ведь бомбером был. В Афганистане. Работали нормально. Духов пластали. А потом сюда вернулись - и на тебе. Я оказывается палач, по мирным жителям бомбы бросал. Убивал детей и женщин, понимаешь? А эти дети сорока лет и женщины с бородами - стреляли там внизу... А кто говорил, знаешь? Власть говорила. Которая меня туда и послала. И медали с орденами давала вначале. А потом врагом оказался - хуже немца. И вот выйдем сейчас за линию, к нашим - что я им скажу? Что я знаю - через несколько дней немцы фронт будут рвать на юге? Что через полгода под Сталинградом будут? Так меня же шлепнут через полчаса за пораженческие настроения? Или нет? Или как там у них? И ведь не только меня. Всех. Чтобы под ногами не мешались.
  - Да уж... - дед опять засмолил духовитый свой табак. - Дилемма, как наш хвылософ говорит. И как ты энту дилемму рубить будешь? Аки Сашка Македонский?
  - Да, - коротко отрезал Леонидыч. - Сон это или смерть- какая разница? Человеком надо быть. Значит, что? Пойдем завтра - то есть сегодня уже - к нашим. На прорыв. А там как фишка ляжет.
  - Какая фишка? - не понял дед.
  - Есть такая игра рулетка...
  - Знаю, ага... Офицеры у нас баловались во время оно.
  - Фишку кидаешь - на красное, на черное или на ноль. Жизнь или смерть. Или ноль.
  - А ноль чего?
  - Ноль это ноль. Значит ни жизни, ни смерти. Вот как у нас сейчас. Если я тут - значит, я тут нужен, так?
  - Вроде как...
  - А значит выбор между жизнью и смертью - есть всегда. Даже сейчас. Тем более сейчас, - поправил себя Леонидыч.
  - Ишь как загнул... Я вот тебе что отвечу... Выбор между совестью и грехом даже после смерти есть. Когда мытарства будут - проверишь. А сейчас сам свою душу за волосы вытащи. Как этот... барон... Забыл!
  - Мюнхгаузен!
  - Точно! Мухгамазин... Делай, Володя Леонидыч, что должен и все дела...
  Дед замолчал. А потом тихо добавил:
  - Эко я сам себе ответил-то... Надо записать, чтобы не забыть!
  - Марк Аврелий... - шмыгнул носом подошедший рядовой коммунистического батальона, студент-философ Лешка Прокашев. - Это Марк Аврелий сказал. Делай что должно и будь что будет.
  - Чего не спишь-то, Марк Аврелий?
  Тот пожал плечами:
  - Выспался. Я, вообще мало сплю. У меня до войны хомячок жил. Так он по утрам рано просыпался. И скребся все время. Вот я и привык, а что?
  - Да ничего... Раз проснулся... - сказал дед и вопросительно посмотрел на Леонидыча.
  - Вали за дровами, тогда! Понял? - тон Леонидыча был строг, но сам он улыбался. Глазами.
  - Пошли, Василич, кашу варить?
  - Какую еще кашу, Леонидыч? У нас из еды только консервы. Да чай.
  - Вот чай и сварим. А кашу березовую. Пора бойцов к дисциплине приучать. Чего там с нами получится - неважно. Важно, чтоб хоть одного немца каждый из нас убил. Глядишь, война чуть раньше и закончится. Хоть на полчаса, унтер-офицер!
  - Тоже верно, майор. Эй, солдат!
  - А? - оглянулся Прокашев. - Чего?
  - Ты до плена убил немца одного?
  - Не знаю... - пожал плечами философ, обдирая бересту. - Стрелял. Все стреляли. Может и попал. Может и убил. А что?
  - Да ничего... - ответил ему Леонидыч, зевая. Потом потянулся и неожиданно рявкнул:
  - Ррррррота! Подъем!
  А потом не спеша подошел к спокойно спящим девчонкам и положил каждой цветочек на щеку:
  - Барышни! Утро красит нежным светом...
  - Стены древнего кре... Мля! Кто мне в сапог лягушу запихал? - немедленно заорал Еж, едва протерев глаза.
  - Два наряда! - рявкнул дед.
  - И что? - поинтересовался Еж. - Мне, может, наряды нравятся!
  По лесу прогрохотал эхом гогот просыпающегося отряда.
  А унтер-офицер Богатырев хитро ухмыльнулся и ответил:
  - А кто ж спорит... Наряд первый: стираешь бабам портки!
  - Не, не, не... - застеснялась Ритка. - Я ему не доверю! Он все сломает!
  - Рита, у тебя есть чего ломать? - захихикал Вини.
  - Похабщик!
  - А чего! Я постираю! Подумаешь? - Андрей решительно пошел к девчонкам.
  - Еж, иди на фиг! Уйди, поганец! - завизжала Маринка, когда Еж стал активно стаскивать с нее носки. - Щекотно!
  Веселье прервал рокот самолетов, приближающийся к заимке.
  - Воздух! - заорал кто-то из красноармейцев. Они моментально упали на землю и ящерицами расползлись по кустам и яминкам.
  Прыгнули в сторону и дед с Леонидычем.
  А вот партизаны - кто как сидел или стоял - так и остались.
  Упали только после того, как две краснозвездные тени пронеслись над поляной.
  - Наши... - благоговейно произнес кто-то.
  - Наши-не наши, а вот идти все равно придется, - заругался дед с края поляны. - Какого рожна стояли как...
  - Горцы! - подал голос Еж.
  - Козлы, а не горцы! Какие, к черту, горцы?
  - Матричные, епметь.... - сказал Вини, отряхивая грязь с колен.
  - Епметь... Слово-то какое выдумал. - Этот... Мелков, тьфу, Мальцев и ты... Молдаванин...
  - Рядовой Русов!
  - И Русов... По тропе вчерашней выйдете на большую землю. Посмотрите - чего там и как. Потом один назад, если все нормально с вами пойдем.
  - А если...
  - А если не бывает! Крррыгом! - с каждым днем дед все больше вспоминал свое унтер-офицерское прошлое. - Табачку вот возьмите...
  ...- Не хочу я больше! Надоело! - пробормотал Мальцев. По странному совпадению тоже звавшийся Алексеем.
  - Дышать, что ли устал? - ответил ему ефрейтор Русов, перелазя через очередную ветку валежины, висящей в метре от зыбкой зелены болота. - Ползи давай!
  - Не дышать, я... Жить устал!
  - Ну и прыгай вон в трясину. Русалки рады будут. - Русов утер потный лоб.
  - Не хочу я к русалкам! - сказал Мальцев, прислонившись грязной щекой к сучку. - Я ведь жить хочу. Чтобы домик, чтобы жена, чтобы пять кошек и больше никого.
  - А я тебе что? За жену, что ли, сойду? Ползи, скотина!
  - Андрюх...
  - Чего?
  - Я к немцам обратно хочу...
  Русов замолчал. Мальцев только и видел перед собой - то стертые почти до дыр подошвы сапог, то рваные на заднице галифе. Больше ничего не видел. Не хотел.
  - Ну, Андрюх...
  Ефрейтор молчал.
  - Ну, Андрюх, ну чего молчишь?
  - Заткнись, сука!
  - Чего сука-то? Там хоть кормят... А тут чего? А на прорыв пойдем? Ты чего? Ухлопают и все - прощай, родина-мать? Неее... Я жить хочу. Хватит с меня. Загребли, как барана в прошлом году. Даже не спросили.
  - Немцы тоже не спросили!
  - Правильно и сделали! Сейчас бы пиво с тобой баварское с тобой пили и сосиски бы ели...
  - Много ты сосисок в лагере ел? Брюква да мины. Вот и все твои сосиски!
  - Ну и что? Немцы в этом году войну закончат. Слышал, эти, между собой - Сталинград, Сталинград? Все, ребя, хана. Отвоевался я.
  Глухой всплеск перебил их разговор:
  - Млять... - сказал рядовой, грустно смотря на жижу под собой.
  - Скот, ты меня достал! - Русов извернулся на стволе старой березе как смог - Чего опять?
  - Я винтовку уронил...
  - ... ... ... ... - когда мат закончился, Русов пополз дальше.
  - Ну, Андрюх, ну не виноват я, она сама. Я же маленький, а она вон какая большая...
  - Не ной, сука, достал ты меня, - ответил Мальцеву ефрейтор Русов, спрыгнув, наконец, на землю, когда мост из наваленных друг на друга деревьев закончился. - И чего ты немцам скажешь? У тебя побег из лагеря, дура!
  - А я чего... Нападение было. Заставили. А вот момент улучшил и... Чего ты ак на меня смотришь?
  - Думаю.
  - Чего ты...
  - Думаю, что шансов больше с немцами, чем с большевиками.
  Мальцев с облегчением вздохнул. Хотя с Русовым и вели они подобные разговоры еще в лагере, но дальше осторожных намеков дело не шло. Опасно было. Леха Мальцев сам видел, как за такие беседы придушили одного парня. Намеки, намеки... Немцам только? Да и как немцам было предложить? Будь Мальцев, хотя бы, капитан или полковник там... Или еще лучше - генерал! - вот бы здорово! Можно было бы армию создать... Типа Российская армия свободы! Или нет... РАС-педераст дразнить будут. Лучше так - российская освободительная армия генерала Мальцева... РОА. Почему бы нет?
  - Чего?
  - Чего-чего... - передразнил его ефрейтор. - Пошли немцев искать. Мне тоже все надоело. Давно уже.
  - Андрюха... А этих сдадим, немцам, что ли? - Мальцев догнал высокого черноволосого Руссова и как-то подобострастно посмотрел ему в глаза. - Все-таки расклад наш будет... А?
  - Не канючь. Давай покурим.
  Мальцев с готовностью подсел рядом и вытащил тряпку, набитую дедовским табаком, из кармана.
  Закурить они не успели:
  - Halt!
  Из кустов вышли несколько немцев в пятнистых мундирах, с зелеными ветками по ободкам касок.
  Русов приподнялся, но, не успев сказать ни слова, получил очередь поперек груди.
  А вот Мальцев сказал, подняв руки и перепутав слова:
  - Хайль Гитлер капут...
  И тоже получил долю свинца.
  Старший из немцев махнул рукой. По лесу ожили кусты цепью таких же пятнистых. Один из них небрежно отопнул винтовку бывшего ефрейтора Русова, наступил ему на руку и зашагал дальше, вдоль болота на юг...
  ... Долго они чего-то... - Кирьян Василич мрачно смотрел в сторону 'моста'.
  - Чего долго то, Василич? Три часа прошло. Час туда - час там - час обратно.
  - Долго... Сердце чует долго. Командуй, майор, пора.
  - Маринка! Нога как? - спросил девушку Леонидыч.
  - Да уже, хорошо... Идти могу.
  Леонидыч внимательно посмотрел на деда. А делать-то, собственно говоря, нечего. Отправлять еще пару на разведку? А потом еще?
  - Отряд! Собраны? Все?
  - Так точно, хер майор! - отозвался...
  Политрука аж перекосило от очередной выходки Ежа. Но он все-таки смолчал пока. А вот Еж, как обычно, не заметил.
  Зато он первый заметил, когда вышли - на большую, типа, землю - рваные ботинки в кустах.
  Деду с Леонидычем хватило минуты, чтобы понять ситуацию.
  И отряду хватило, чтобы постоять над телами погибших друзей. По-быстрому закидали их лапником, дед перекрестил их, прошептал отходную молитву, а политрук изобразил салют, щелкнув невесть откуда взявшимся разряженным пистолетом.
  - Вперед!
  Отряд рванул за командирами вдоль болота на север.
  - Оппа! Слышите? - воскликнул Еж.
  - Чего еще? - Рявкнул сердитый дед. - Чего встал? Немцы рядом!
  - Не... Слышите?
  Еж аж дышать перестал. Отряд остановился.
  - Ничего не понимаю...- буркнул политрук Долгих.
  - Да гудит чего-то...
  И точно! Прямо впереди - по ходу движения - что-то гулко стучало. А ведь и не заметили сначала.
  - Гудит и гудит. Фронт идет, - пожал плечами десантник. - Будто первый раз слышишь?
  - Ну не первый... - смутился Еж. - Просто услышал... Вот и говорю - близко мы уже.
  И они зашагали вперед. Навстречу гулу орудий с каждым шагом превращавшимся в грохот канонады. Северо-Западный фронт продолжал наступление, сжимая удавкой первый наш советский котел, в котором сидел, получивший по зубам немецкий корпус.
  - Таругин, Колупаев! - вперед охранением! - спокойно сказал Леонидыч. - Долгих... и ты философ...
  - Прокашев я, товарищ майор...
  - Замыкаете. И смотрите в оба. Немцы тут где-то шарахаются.
  Леонидыч знать не знал, как не знали это и другие партизаны и красноармейцы, что эсэсовцы уже ушли далеко в другую сторону, прочесывая весь лес от дороги до болота, а потом они будут идти обратно, но так и не найдут отряд. И злые как собаки, после суточного ползания туда-сюда, расстреляют баб в еще одной деревне как сообщников бандитов...
  А еще через сутки партизаны будут лежать в сыром логу. Лежать и ждать...
  Ждать ночи - фронт грохотал разрывами снарядов и трещал пулеметными очередями.
  Прямо перед ними находился опорный пункт немцев на холме. До войны тут была деревня, сказал дед. Сейчас от нее ничего не осталось, кроме каменной часовенки на вершине холма. Изувеченная снарядами, она все же упрямо стояла, вытянув непокорную, хоть и разбитую, голову в небо. И там наверняка у немцев сидел какой-нибудь снайпер или корректировщик.
  Поле тоже было изрыто воронками. Мужики - Леонидыч, дед и Паша Колупаев - выбирали маршрут для прохождения ночью через нейтралку. Хотя на самом деле нейтралки тут и не было.
  Искореженная высотка, поля, изрытые воронками, с трех сторон лес похож на пасть старого людоеда - черные редкие стволы, уцелевшие в мешанине боев.
  И постоянная долбежка по холму. Неужели там еще кто-то жив? Высотка была похожа на вулкан, извергающийся дымом и огнем. Вдруг внезапно артобстрел прекратился. Где-то за холмом, с противоположной отряду стороны, послышалось протяжное:
  - А-а-а-а!
  Наши! Ей-Богу, наши! - возбужденно воскликнул Паша.
  Холм, внезапно, ожил. Затарахтели пулеметы, стук винтовок слился в единый треск, а со стороны партизан, ровно из-под земли, захлопали минометы.
  - Вот черт... - ругнулся десантник. - Как у них там все... Организовано, твою мать. Нор понарыли. Помню мы Малое Опуево брали зимой. Так вот также. Лупишь, лупишь - все вроде - ан нет. Эти суки водой брустверы залили, что в танках сидят. Мины даже не берут.
  - Потом вспомнишь... Поползли обратно.
  - Погоди-ка, Василич! Может Ритку сюда? А? Она стреляет, говоришь, здорово? Может накрыть минометчиков? Видно же их отсюда... - сказал Леонидыч.
  - Накрыть бы, да... Только мы в самом тылу этого холма. А значит тут-то подносчики, то связисты, то еще какая шушера должна шастать. И, ежели, мы пальбу тут откроем - немцы сразу поймут, что в тылу у них завелся кто-то. Вот и все - конец нашим странствиям. Понял? На войне у каждого своя задача должна быть. Иначе - кирдык.
  - Это ты, верно, мыслишь, господин унтер-офицер, - улыбнулся Леонидыч. - тебе пехоте видней снизу, чем нам летчикам...
  А на стоянке отряда их ждал сюрприз.
  Партизаны валялись на травке, а в центре валялся на спине связанный ремнями немец с окровавленной головой. Перед ним стоял в немецкой каске Еж. Он приложил два пальца к верхней губе, изображая, видимо. Фюрера.
  - Эй... Швайне! Их бин фюрер твой. Встать смирно! Эй! Не понимаешь, что ли? Их бин фюрер! Гитлер все равно капут. Во ист дер зайне часть? Нихт ферштеен, что ли? Идиот, блин!
  - Эй! Что тут происходит?
  - Товарищи отцы-командиры! - развернулся к деду и Леонидычу Еж. - И вы, товарищ рядовой десантник! Не далее чем полчаса назад, нами - лично мной и Юрой Тимофеевичем Семененко - был обнаружен гитлер в лесу. В результате проведенной операции гитлер обезврежен, а мы ждем благодарности в виде ста грамм наркомовских!
  Дед подошел к немцу, внимательно посмотрел на него и сказал:
  - Ну и на хрена он нам нужен?
  - Ну... В хозяйстве сгодится, а чего?
  - Прирезали бы по-тихому и дело с концом.
  Рита подала голос:
  - Может быть, нашим язык нужен? Мы бы вышли и вот, пожалуйста, плюсик в личное дело.
  - А у меня ножа не было, - сказал Еж. - Я бы зарезал.
  А Марина почему-то позеленела слегка.
  - Д-да мы по д-делу отошли. Еж только п-рисел, а тут этот п-прется. Я его по г-голове и пригладил. П-прикладом. - сказал Юрка.
  - И чего говорит? - полюбопытствовал Леонидыч.
  - Ничего не говорит, - подал голос танкист. - Вернее говорит, но как-то странно.
  Еж пнул по ребрам пленного:
  - Ну-ка повтори свою тарабарщину?
  Немец завопил:
  - Du ma ikke skyde, skal du!
  - Эко! - удивился дед. - Я такого языка не ведаю, а ты Леонидыч?
  Тот удивленно пожал плечами и спросил немца:
  - Дойчер? Ду зинд дойчер?
  Тот усиленно замотал головой:
  - Jeg er ikke tysk. Jeg er dansker.
  - Данскер? Чего еще за данскер?
  - Датчанин это, я понял. Тут в этих краях датский добровольческий корпус СС воевал. 'Нордланд', кажется. - подал глосс Вини.
  - Вот ни чего себе? Эй, хоккеист, тебя как сюда занесло? - спросил Еж.
  - Что еще за хоккеист? - спросил младший политрук Долгих.
  - А... сам не знаю Игра такая там надо шайбу по льду гонять, но датчане в нее не играют. Шведы вот играют. Финны тоже. А эти не умеют. А какая разница? Скандинав, одним словом.
  - Еж, ты, все-таки, идиот... - вздохнул Кирьян Семеныч.
  - Чего опять я-то?
  - Да помолчи ты! Валера, доктор, ты его смотрел?
  - Смотрел, ага. Жив будет. Кожу рассадили и сотрясения мозга, зрачки вон ходунами ходят.
  - Жив, говоришь, будет? - дед задумчиво смотрел на датчанина.
  - Ну, если и помрет - то Юра тут не причем.
  - Ж-жаль.
  - Вини! А ты про этих датчан, что еще знаешь?
  - У них командир - русский, - сказал Винокуров.
  - Что?? - удивились практически все.
  - Ну, как русский... Фон... Фон Шальбург, ага.
  Датчанин дернулся и, несмотря на сотрясение мозга, яростно закивал.
  - Константин Федорович. Бывший русский офицер царской армии. Даже не офицер, кадет. В семнадцатом году ему одиннадцать было. Семья эмигрировала в Данию. Там в королевской Гвардии служил. В финскую войну добровольцем пошел. За финнов, конечно. А как немцы Данию оккупировали - пошел добровольцем в танковую дивизию 'Викинг'.
  - Сука белогвардейская... - зашипел политрук. - Все они одним миром мазаны. Одним фронтом решили на страну рабочих напасть. Под корень надо гадину давить, под корень!
  - Не давить тогда, а резать, - флегматично ответил дед, но глаза его загорелись недобрым огнем. - Ты, милай, знаешь ли, что значит одним миром мазаны?
  - Чего? - переспросил Долгих. - Ну, типа в одном мире живут, а что?
  - Того. Не мир, а миро - масло такое, в церкви им мажут. Миропомазание. А ты, милок, откель это церковные обряды знаешь? Небось, похаживал в церковь, а?
  - Побойтесь Бога, Кирьян Васильевич! Чтобы я, комсомолец, да в церковь ходил...
  - Я-то Бога побоюсь, мне стесняться нечего. И так старый как пень трухлявый. А вот тебе бы стоило Его тоже побояться. Ибо клевету возводишь на честных людей.
  - На кого это? - возмутился Долгих. - На фона вашего, что ли?
  - Зачем на фона? На меня!
  Политрук резко заткнулся. А Вини сказал:
  - Между прочим, Антон Иванович Деникин... Да-да. Тот самый. Отказался сотрудничать с немцами. А некоторые эмигранты сейчас во французском подполье. Например, некая княгиня. Вера Оболенская, подпольная кличка 'Вика'.
  Дед даже приосанился при этих словах. Ему, что ни говори, было приятно знать, что он не один такой. Что старая гвардия хоть и разделилась между коммунистами и нацистами, но все же часть - и какая часть! Сам Антон Иванович! - не пошли служить под немцев за кусок пирога.
  - А ты-то откуда знаешь? - недоверчиво спросил политрук.
  Голос Вини вдруг зазвенел металлом:
  - Работа у меня такая. Знать много. А тебе я и так лишнего сказал. Понял, МЛАДШИЙ политрук?
  Слово младший Вини выделил так, что тому показалось - вот-вот и Долгих станет младшим рядовым навечно.
  - А потому, дорогой ТОВАРИЩ, - в тон Лешке сказал Кирьян Василич, - ты с этого датчанина или с того глаз сводить не будешь. И потащишь его на себе, и сдашь нашим безо всяких экивоков. Понял?
  - Так точно, товарищ командир.
  - Хы...
  Тут подал голос Леонидыч:
  - Василич, Леша, отойдем? Дело есть.
  Они отошли подальше, чтобы слышно их не было.
  - Ты бы, товарищ Винокуров, языком-то поменьше поболтал... - сказал майор, почему-то не командирским голосом.
  - Да ладно, чего такого?
  - Ложку потерял... - невпопад заметил дед.
  - Какую ложку? - почти в один голос недоуменно спросили мужики.
  - Обычную. Оченно я люблю по лбу ложкой кому-нибудь...
  Леонидыч засмеялся. А Лешка виновато пожал плечами.
  - Чего там про твоего фон-барона, дальше знаешь? - спросил майор.
  - Граф он...
  - Мальчик, девочка... Какая в попу разница? Ну чего с ним?
  - Где-то в начале июня погибнет. На мине подорвется. Когда будет раненого из-под огня вытаскивать. Потом его накроет прямым попаданием. По кусочкам соберут и домой, в Данию. А летом сорок третьего его именем Датско-Германский корпус СС назовут. А что?
  - Вот значит как... А вот что. На этом холме датчане, значит сидят. Так?
  - Ну... Не тяни резину, и чего?
  - Сколько их тут?
  - Бригада вроде. Точно не помню. Что из этого-то?
  - Значит, штаб где-то недалеко...
  - Леонидыч, это авантюра!
  - Зато какие козыри на руках, а?
  - Мужики, вы умом не тронулись? Если там штаб бригады - там же наверняка, рота охраны, - дед ошарашено смотрел то на Леонидыча, то на Вини.
  - Вряд ли, Кирьян Васильевич. Наши тут еще долго атаковать будут. Немцы и так все практически резервы на фронт кидают. Включая обозников. Даром что ли этот фон сам вытаскивать будет раненых? - ответил Вини. - В конце концов, посмотрим, чего и как. Если что - свалим по тихому.
  Леонидыч долго молчал, а потом сказал:
  - Все верно. Раз уж мы тут - попробуем. Может быть, это и есть наш шанс? Если этот генерал...
  - Штурмбанфюрер.
  - Или так, да... Все одно через пару недель дуба даст. Так? А если мы его сейчас хлопнем или, вдруг вытащим, - это же какая паника может начаться, м? И если наши прорвут тут фронт...
  - Капец котлу, - продолжил Вини.
  - Не совсем. Коридор-то гансы под Рамушево пробили. Но тем не менее, будут вынуждены сюда резервы тащить. А откуда? - думал Леонидыч.
  - С юга. Больше им неоткуда.
  - И, значит, может не быть прорыва на Кавказ. Чтобы эту дыру заткнуть им, как минимум, корпус нужен. Этого корпуса и не хватит где-то...
  - Ну, мужики... - потрясенно сказал дед. - Вам бы в Генштаб...
  - Погоди, Леонидыч, - сказа Вини. - Но если не будет прорыва к Сталинграду, например, значит и котла не будет?
  - Не будет Сталинградского, какой-нибудь другой будет. Донецкий, например. Так твой Марк Аврелий говорил, а Кирьян Василич?
  - Чего это сразу мой-то... Студента нашего он. Я-то тут причем.
  Тут засомневался Вини:
  - Погодите, а вдруг мы хуже сделаем?
  - Куда уж хуже-то... - вздохнул Леонидыч. - Сколько людей живы останутся, подумал?
  - Может быть и останутся. А может быть... - Он подумал и продолжил. - Гарантии-то нет.
  - Гарантия на войне одна, мил человек - винтовка чистая, да патронов побольше. А все остальное... Пошли датскую сволочь поспрашиваем, где ихний генерал сидит.
  - Штурмбанфюрер!
  - Мальчик, девочка... Правильно, Леонидыч?
  Когда они вернулись к отряду - снова забухала артиллерия по высотке. На этот раз включилось что-то тяжелое. После каждого разрыва земля вздрагивала даже здесь.
  Но на это ни кто не обращал внимания. Даже девчонки, что удивительно. Хотя Рита уже привыкла к запаху железа и грохоту выстрелов, но вот Маринка-то почему совершенно спокойно переносила близкий бой?
  - Эй, данскер! Моя-твоя понимать? - подошел к нему Вини. - Никто датским не владеет? А?
  - Если штаны снять - овладеем...
  - Тьфу, на тебя Еж! - рассердилась Рита. - Сколько можно пошлить-то а?
  - Да ладно, не хочешь не бери... Вон какой красивый у нас данскер. Маринка, хочешь данскера?
  - Да нет наверное, - засмеялась та. - Спасибо тебе большое за заботу. Сам его бери.
  - Не. Мне тоже не надо.
  - Политрук! Смени-ка десантника на часах. Пусть сюда дует.
  - Есть... - без энтузиазма сказал Долгих и отправился в чащу. Через пару минут десантник был на месте.
  - Прокашев!
  - А? То есть я!
  - Ты по-датски кумекаешь?
  - Одно слово только. Кьеркегор.
  - Ну, господи... А что это?
  - Это философ датский. Развивал иррационалистические воззрения. В противовес немецкому классическому идеализму настаивал на вторичности рациональности и первичности чистого существования, то есть экзистенциальности, которое после сложного диалектического пути развития личности может найти свой смысл в вере.
  - Это вот чего ты сейчас сказал? - подал голос Еж.
  - Не обращайте внимания, Андрей. Издержки образования, - ответил ему Прокашев, раскладывая на тряпке детали затвора трехлинейки.
  - Нет, ты вот мне все-таки поясни, чего ты сейчас сказал, а?
  - Ну... Вот смотрите, Андрей, как вас по батюшке?
  - Не важно.
  - Хорошо. Разум нас все время обманывает. Например, когда разумом слышишь как свистят пули - надо помнить, что они не твои. Они уже пролетели. Но разум все равно заставляет тебя кланяться им. А твоя пуля - ты ее не услышишь, она летит вперед свиста - является окончательной и бесповоротной точкой твоей экзистенции. То есть существования. Отсюда следует вывод - разум вторичен, а существование первично.
  - Это и ежу понятно. То есть мне. - А зачем такими сложными словами говорить?
  - А вот отсюда и следует неизбежный вывод, что даже временное прекращение разумной деятельности не является прекращением существования.
  - Ну, бляха-муха... Этому на философском факультете учат что ли? - Еж старательно пытался понять ход мысли философа.
  - Этому жизнь учит. Я знаю, что та пуля, которая прекратит мою рациональную деятельность, не сможет прекратить мое существование. Ибо она в другой плоскости...
  Их разговор неожиданно оборвал мощный взрыв, ухнувший где-то недалеко так, что осколки тут же застучали по стволам деревьев.
  - Какой противный стук... - сказал Прокашев и продолжил. - Когда эта моя жизнь закончится, я обязательно стану греком. Там тепло, виноград и оливки.
  - Ну ты еще себе имя выбери заранее.
  - А чего его выбирать? Уже выбрал. Мне бы хотелось, чтобы меня звали Конхисом. А если не получиться греком, я бы хотел быть хомячком...
  - Эй, Хомячок! - крикнул дед. - Подь-ка сюды!
  Прокашев-Конхис вздохнул, положил винтовку и масленку и пошел к командирам.
  - Переводить будешь! - сказал Леонидыч.
  - Я? Я же не знаю датского!
  - Зато ты умный!
  - А я тут зачем? - спросил Колупаев.
  - А ты страшные морды корчи. Они у тебя получаются, - велел дед. - Эй, данскер, штаб твой нужен. Штаб! Понял? Штаб где?
  Тот пожал плечами - не понимаю!
  - Валер! Подь сюды! - крикнул дед, раскуривая самокруточку. - И бинты немецкие прихвати. Ага?
  - Сейчас, - откликнулся Валера. Через минуту подошел и протянул деду.
  - Не... Ты сядь рядом и приготовь, как будто рану бинтовать.
  - Ага...
  - Готов? Паша отстрели этому говнюку палец на ноге.
  - Подождите! Вы чего? Дайте я попробую сначала! - воскликнул Прокашев.
  - Паша, погодь... Ну попробуй, хомячок или как там, Комхис?
  - Конихс. Эй! Я - Леша. Ты? Наме как?
  Датчанина потрясывало:
  - E... Eric...
  - Эрик. Гут, чего уж там. - Прокашев разгреб хвою под ногами. - Смотри, Эрик. Мы - тут, - ткнул он пальцем в землю и положил на это место шишку. - Вир хир. Понял?
  До эсесовца дошло. Он опять закивал головой.
  - Во хир фон... Как его?
  - Шальбург! - подал голос Вини, навалившийся на сосну и чего-то жующий
  - Во хир фон Шальбург? И чего я сказал?
  Однако Эрик понял. Он провел пальцем замысловатую линию от шишки к другой шишке, которую воткнул вертикально. А потом, поперек линии положил палку. И горячо что-то заговорил на своем.
  Рядовой Прокашев нахмурил лоб, долго слушая излияния датчанина.
  - Ничего не понимаю. Вроде знакомые слова, а не понимаю.
  - Undefined! - тыкал пальцем пленный в палку. А потом в вертикальную шишку - Schalburg, Schalburg...
  - Ага... Вот, говорит штаб, а вот мы. А тут не пойми чего. Может дорога, а может овраг... Вас ист дас? Бррр-фрррр... Я?
  Эрик закивал головой. Потом ткнул пальцем в веточку и изобразил, что как будто едет за рулем - ? Бррр-фрррр... Я! Я!
  - Километер? Айн, цвай драй вифиль? - Прокашев показывал ему пальцы.
  Эсесовец подумал и показал - от шишки, изображавшей партизан до щепки, изображавшей дорогу - три километра. От дороги до штаба - половина километра - Эрик загнул один палец.
  - Понятно... Тащим его с собой. Проводником. Там кончим его. Паша справишься?
  - А то!
  - Товарищ унтер-офицер Богатырев! - Прокашев встал с колен. - А за что его кончать-то?
  - Ты это... ответил ему дед, почесав уже отросшую бороду. - Пролетарскую мягкотелость тут не проявляй. Эта сука твою землю топчет и ты на войне.
  - Женевская конвенция есть, все-таки, - заупорствовал Алеша Прокашев. - Он же пленный!
  - И чего? Это враг и все тут. Ладно, посмотрим. Как на месте будет. Хороший ты человек, Конхис!
  Леонидыч только покачал головой. А Вини сказал странную фразу:
  - Знал бы ты, Хомячок, знал бы ты...
  Паша Колупаев только пожал плечами.
  А в это же самое время Рита с Маринкой уединились, шепча о чем-то своем, секретном, женском...
  ...Девчонки отошли чуть в сторону, захватив кусочек душистого мыла, найденного Юрой в ранце одного из немцев. Поплескаться в воронке с талой водой. Девочки...
  - Парни, блин, им бы лишь в войнушку поиграть! - сказала Ритка. - Генерала решили в плен взять....
  - Мальчишки! - отозвалась Маринка. - Даже дед и тот - мальчишка.
  - Угу... А после этих игр нам с тобой их выхаживать, между прочим! Фу, какая вода холодная!
  - Ага... Только вот знаешь...
  - Что, Марин?
  - Мне они такими больше нравятся. Не то, что наши...
  - В смысле, наши? Юра с Ежом, что ли?
  - Нет... Наши, которые там. В прошлой жизни. У них же только деньги да прибыль... Понимаешь, Рит?
  - А говорят, что только у нас деньги на уме!
  - С больной головы... Друг друга обманывают, нам врут и все ради чего? Чтобы вместо финского сервелата брауншвейгскую колбасу есть? Смешно...
  - Можно подумать мы с тобой предпочитаем свеклой вместо какого-нибудь ... пользоваться...
  - Да это понятно, Рит. Только вот тут как-то по-настоящему... А там, дома...
  - Дома... - Ритка вдруг заплакала.
  - Ритуль, ты чего?
  - Домой хочу... И ногу расцарапала... От коленки до ступни... Вон посмотри...
  - Ой, а чего... Валерке покажи! А когда ты так?
  - Да по мосту этому ползли. А чего Валерку отвлекать? Вон - посмотри, чего делается, а я тут с царапиной...
  Ритка зарыдала во весь голос, Маринка же присела рядом и обняла ее:
  - Да хорошо все будет, Риточка, хорошо...
  - Домой хочу...
  
  Глава 11. Прорыв
  Один патрончик на двоих,
  Двоим стреляться - горький стих.
  И почему-то неохота
  Спорить зря.
  Один сказал - уже идут.
  Другой кивнул - да. Пять минут.
  Теперь все можно,
  Только шесть минут - нельзя.
  А. Климнюк
  
  Десантник Паша зашел за спину к эсэсовцу, достал нож, подобранный им еще во время побега, потом - двигаясь мягко, чуть слышно, как кошка, - подошел к датчанину сзади. Похлопал его по плечу - тот обернулся, улыбнувшись... И полоснул ножом поперек горла. Фонтан крови ударил такой струей, что обрызгал рядом стоящего Ежа. Тот матюгнулся шепотом:
  - Паш, ты бы предупреждал, хотя бы, а?
  - Чего предупреждать-то... - буркнул Паша в ответ. - Командир приказ дал... А потом лизнул свою руку:
  - Такая же... Как у немцев.
  - Что такая же? - не понял Вини.
  - Кровь такая же. Соленая. И у наших такая же...
  - Можно п-подумать ты дегустируешь в-виды! - хохотнул Юра. - Доктор Лектор, б-блин...
  Паша посмотрел в глаза Юре:
  - ...Взводному нашему когда голову снесло осколком, я рядом был. Мозгами и кровью прямо в лицо плеснуло. Теплые. Главное, мозги пресные, а кровь соленая. Потом я в атаке немца в упор пристрелил. Прямо в затылок, он в другана шыком... И тоже - мозги пресные, кровь соленая. Кости его мне щеки поцарапали. А потом, в лагере уже политрука нашего - Мишку Зильберштейна - расстреляли. Немец. Сразу. В упор. Из 'Вальтера'. Он рядом стоял.... Мозги пресные, кровь соленая...
  Он уставился в одну точку и замер, побелев глазами...
  - Паш, а Паш! - осторожно коснулся его плеча Еж.
  - М? - дернулся тот.
  - Пора!
  ...Пришлось сделать крюк. Сначала отвели девчонок и Валеру в тыл. Велели сидеть тихо - как мыши. Передовая рядом - немцы должны шариться туда-сюда - санитары всякие, подносчики боеприпасов, связные и прочая тыловая шваль.
  Когда вышли к штабу датской бригады - Паша и прирезал пленного. А куда его девать?
  Весь штаб представлял собой всего лишь землянку на краю небольшой полянки. У входа стоял часовой. Выскочил посыльный, потом другой - и исчезли в лесу.
  - Василич! Командуй! - шепнул майор. - Ты в этих делах способнее.
  - Юра, Вини! И ты политрук, - шепнул Кирьян Васильевич. - Слева обойдите. Танкист, Хомяк, Еж, - тьфу, блин зверинец! - справа обойдете. Мы с Леонидычем и ты, Паша - напрямки пойдем. Ждите. Десантура, нож метнешь в часового?
  Тот равнодушно кивнул.
  - Как только Колупаев часового положит - идем к землянке. Только без выстрелов. Тихонечко идем... Ясно?
  Вини показал большой палец, а Еж просто кивнул. И расползлись в разные стороны.
  Двадцать минут лежали молча. Дед чуть заметно кивнул Леонидычу, а тот хлопнул по плечу Пашу. Десантник моргнул в ответ, неожиданно встал во весь рост и... И вышел из кустов, подняв руки. А потом свистнул.
  Часовой резко повернулся и обомлел от вида вышедшего из леса русского десантника. Тот жевал еловую веточку, подняв руки вверх. Без оружия, между прочим. Немец резко сдернул с плеча карабин. Через секунду он сполз с ножом, торчащим в глазнице. А Паша так и остался стоять с поднятыми руками. Только чуть обернулся с ухмылочкой и показал пальцами - вперед!
  Партизаны медленно приподнялись и пошли к землянке.
  И вот невезуха!
  Только они вышли из леса - по тропинке вышел немец. Или датчанин? Да хрен разберешь!
  Автоматная очередь пропорола фашисту грудь. Таругин не успел отжать спусковой крючок, как из землянки, на звук выстрелов, выскочил еще один фриц.
  И получил в лобешник пулю от Юры:
  - Не сбит п-рицел, на этот раз, - криво ухмыльнулся он. - О, еще один!
  Этого сняли все сразу, аж серо-красные ошметки брызнули во все стороны.
  - Интересно, - буркнул Паша. - А где у них тут боевое охранение?
  Боевое охранение не замедлило выскочить из леса. И тут же легло, в количестве двух человек, под пулями партизан.
  - Лежать, бляха муха, всем! - крикнул дед - из узкого окна землянки высунулся ствол автомата, - гранатой его!
  - Нельзя, Василич, там же генерал датский! - крикнул Вини.
  - Да хер на него, гранатой! Уй, млять твою побоку... - и дед высадил всю обойму трехлинейки, то и дела передергивая затвор, в щель. Автоматчик в ответ шмальнул длинной очередью. Однако обзора ему не было никакого - все пули ушли верхом. В этот момент к входу подползли Юра Семененко и политрук. Тимофеич красный лицом, а Долгих, наоборот, побледнел:
  - Ой, мать ой мать, - громко шептал политрук, вытаскивая гранату дрожащими руками. - Ой, мать! - и киданул ее в проем двери блиндажа.
  Грохот еще стучал по деревьям, когда Юра и политрук рванули внутрь. Дверь внесло разрывом внутрь, размазав по полу какого-то фрица. Еще один лежал у телефона, растекаясь темной лужей из-под живота. Третий, схватившись за ухо, пальнул из пистолета.
  Промазал!
  И тут же получил кулаком в арийское таблище, немедленно потеряв сознание.
  - Этот? - спросил непонятно кого дед.
  - А кто ж знает! - подал голос Еж снаружи. - Быстрее давайте!
  - Эт... Эт...
  - Чего? - оглянулся
  - Эт-тот... - просипел Юра, зажав рукой окровавленный живот, и улыбнулся. - Шт... Штурм...
  - Юра! Твою...
  Он сглотнул кровавую слюну:
  - Попал, сволочь, надо же...
  - Валера! Млять, Валеру давай!
  - С девками он остался! - почти крикнул Вини, склонившись над Юркой.
  Тот попытался приподняться, опершись рукой на земляной пол.
  - Сиди уже! - Леха осторожно положил ему руки на плечи. - Сильно?
  - Т-терпимо. Ф-фрица...
  - Да хер с ним... Куда тебя?
  Вместо ответа Юра протянул окровавленную руку:
  - Б-богом клян-нусь... Арии...
  - Юра! - суетились вокруг него товарищи. - Понятно, что арийцы, кто ж еще то! Ты лежи, лежи!
  Тот мотнул головой и вытянутым пальцем:
  - Арисака! - выдохнул он. - Ей-Богу, ар... арисака.
  - Юра, чего ты городишь? Парни, наверх его тащим! Быстро!
  О притолоку входа стукнулись каждый по очереди - Еж, тащивший Юру под руки, Хомяк-Прокашев - взявший раненого за ноги, и даже маленький Вини, взявший винтовку Юры.
  - Там это... - Шептал Семененко, улыбаясь кровью и как-то виновато смотря на друзей, - там арисака, на стене арисака!
  - Да понятно, Юр, понятно! Ты лежи, давай, не дергайся! - наперебой говорили Вини и Еж. Леонидыч в стороне кусал губы. Дед мрачно смотрел на раненого. Прокашев вытер лоб, оставив кровавый размазанный след. Политрук с танкистом вязали оглушенного штурмбанфюрера. Паша стоял чуть поодаль с винтовкой наперевес, вслушиваясь в лес.
  - Ух-ходите... Слышите меня? Уходите, а?
  - Тихо, Юра, тихо... - Вини прижал тампон к ране, придерживая Юру за шею, а Еж бинтовал.
  - Немцы! - вдруг крикнул Паша и пальнул куда-то в лес, упав плашмя. В ответ раздался резкий стук немецких карабинов и крик, видимо офицера:
  - Fremad, hurtigt, hurtigt!
  Дед рявкнул:
  - Уходим! Леха! Философ! С политруком Юру! Ганса, ганса, млять, вперед!! Еж, твою меть!
  Юра вытащил лимонку из кармана и резким движением, давшимся ему с огромным трудом вырвал зубами кольцо:
  - Уходите! Зад-держу я их! Б-бегом, мать вашу!
  Вини отшатнулся:
  - Ититть твою!
  - Сил нет... Разожму сейчас!
  Вини прикусил губу до крови, пятясь задом к лесу, дед кивнул, Еж отвернулся, а Леонидыч зажмурился...
  ...Надо же как бывает! Ведь не больно совсем. Жарит только. Сердце - раз! - и плеск жара по животу - два! - и снова волна по глазам. Странно? Почему в живот, а красно в глазах? Почему пить-то хочется? Фильмы смотрел, помнишь? - раненые в живот пить хотят все время. Почему? Теперь понимаешь, почему? Пить, хочется, да. Во рту сухо и железом отдает. Да, что же слюны-то сколько? Слюны много, а пить хочется... Почему, интересно? Ушли, ли мои? А почему я не заикаюсь? А откуда 'Арисака' на стене, наверно с наших складов, до войны еще... остатки... ополчение... сапоги... тридцать три гвоздя... тут уже... на носке травинка прилипла...
  Отошли они не далеко, Взрыв резанул по ушам.
  - Да идите вы на хер! - вскрикнул вдруг Еж и рванул обратно, но получил удар кулаком в лицо и рухнул в траву.
  - Тащи эту суку! Понял?! - Паша Колупаев отер руку о штаны. - Идите. Я останусь.
  - Я с вами, если не возражаете! - тяжело дышавший Прокашев снял пилотку.
  И оба посмотрели на командиров - на унтер-офицера царской армии и майора запаса армии советской.
  Не сговариваясь, те кивнули. И отряд пошел дальше. Оглянулся лишь Вини...Не сговариваясь, те кивнули. И отряд пошел дальше. Оглянулся лишь Вини...
  
  - ...Лежи. Не стреляй. И по сторонам смотри! Понял? С флангов прикрывай. Сейчас я этим сволочам...
  Паша не стал прицеливаться. Чего тут прицеливаться? Оппа! Первый пошел!
  Десантник дернул веревочку немецкой колотушки и аккуратно бросил ее под ноги первому эсэсовцу, выскочившему из кустов.
  - Видал? Обе ноги в разные стороны!
  - Ага... - флегматично ответил философ, приноравливаясь к стрельбе.
  Раненый фриц заорал, что есть мочи, оплескивая зеленую молодую травку датской - или какой там еще? - кровью из оторванных ног...
  
  ...Через несколько десятков метров опять заистерил Еж:
  - Да не может, млять, такого быть! Я не тут! Я не тут, слышите? Не Юра это. Это не я! Млять, дома я! Сон это все! Слышите? Это все сон! Так, нах, не может быть! Я назад! Я лучше в лицо...
  
  ...- Фланги, фланги держи! Эх, пулемет бы! Фланги держи, самка собаки!
  - Чем держать! У меня еще обойма и аллес капут!
  - А мне похер! Зубами держи! Я больше в плен не пойду, учти!
  - Сам учти! Я тоже не пойду! На, фриц, гостинец!
  - Уй, мляааа...
  - Что???
  - В плечо, суки...
  - Держись, философ, держись! Недолго уже...
  
  - Иди, скотина, иди, неси эту сволочь! Терпи, Ежина ты кучерявая, мне, думаешь, легко, - орал Леонидыч на ревущего в голос Андрюху Ежова. - Из-за этой млядины мы Юрку потеряли! Тащи эту суку, тащи, я сказал!
  
  - Эй, Хомяк! Жив?
  - Жив, а ты?
  - Глупый вопрос, не считаешь?
  - Ага... У меня патроны кончились.
  - У меня тоже.
  - Гранаты, Паш, есть?
  - Кончились. Увлекся. А курить есть, Лех?
  - Нету. Не курю я так-то. Мама ругается. Хотя сейчас бы я покурил... О! патрончик есть. Один.
  - Один на двоих.
  - Ага...
  - Ну и че?
  - Че, че... Плечо!
  - Че плечо?
  - Болит...
  
  - Отпусти ты меня, Леонидыч, сил моих больше нет. Назад... К пацанам, отпусти, а? Не могу я так больше.
  - Тащи... Тащи! Тащи! - Сквозь зубы, но тащи! Вини, продернись вперед! Бабы пусть подымаются!
  - Лех...
  - М?
  - А ты женат?
  - Не... Все думали успеем... Детишек планировали...
  - И чего?
  - Ничего, Паш. Не успели. Дооткладывали. Война, какие дети?
  - А я успел... Сынишка - Андрюшка. Стреляться кто будет? Ты или я?
  - Стреляйся. Я не буду...
  - И я не буду! Лучше по этим кабанам. Как на охоте, млять...
  
  - Бегом, девки, бегом! Да хер на твою сумку положи! Уходим! Валера, волоки ты свою ногу!
  
  - ... Эй! Их бин капут!
  - Унд их тоже! - заржал в ответ десантник.
  Из кустов, в ответ, чего-то проорали.
  - Чего говорят?
  - Хрен его знает. Я бы сказал, мол, будьте любезны, положите свое оружие вон туда и медленно-медленно подойдите...
  - Пойдем?
  - Пойдем! Интересно, сколько мы положили?
  - Одного точно! Который ногами раскинул. Больше не видел.
  - Эх, покурить, бы!
  - Ты ж не куришь?
  - Сейчас можно...
  Два бойца со штыками наперевес бросились навстречу кустам, в которых лежали эсэсовцы. Добежать, конечно, не успели...
  
  - Погоди, Василич... Куда бежим-то? Да стой ты, скотина датская! - Леонидыч дал тумака связанному штурмбанфюреру, который только-только пришел в себя. Пилотка, забитая ему в рот кляпом, медленно окрашивалась кровью из разбитого носа. Из ушей тоже скатывались красные струйки, впрочем, уже подсыхавшие.
  - Куда, куда... Темнеть где-то через час будет? Значит к передовой. И сразу на прорыв. Германцы нас там в последнюю очередь искать будут.
  - Не факт, Василич! Подумают разведка и...
  - А в тылу эсэс гуляет! - сказал Еж.
  - Мужики, а Юра-то где? И этот... философ с Пашей-десантником? - спросила Маринка. А Рита уже все поняла и только прикусила нижнюю губу.
  Вместо ответа дед посмотрел на Марину, потом похлопал ее по плечу:
  - Пошли, девочка! Самое главное у тебя сейчас впереди. А все остальное... Потом все остальное! Таругин! Немца тащи, твоя очередь! Вперед!
  - На передовую все-таки? - засомневался на ходу уже Леонидыч. Хотя дед ему, вроде бы и сдал, командование, но летчик понимал, что авторитет унтер-офицера гораздо выше, и потому, даже с удовольствием, следовал за ним.
  - Володя, если мы сейчас в тыл рванем - то уже не выберемся отсюда. Никогда и ни за что! - проговорил дед уже на бегу, тяжело дыша.
  К краю леса выскочили, когда начало темнеть. Передовая успокоилась - наши уже не долбили по высотке и фашисты тоже сидели тихо. То ли ужинали по режиму дня, то ли просто не решались дразнить наших лишними передвижениями.
  - Лежим, не шумим и внимательно слушаем!
  - Есть, - отозвался политрук, тащивший немца последние пятнадцать минут. - Лежим и слушаем...
  - Тихо-то как... - после паузы сказал Еж.
  - Еж! Ты чего? Какая тишина? - спросила Маринка. - Пулеметы, вон долбят вовсю...
  - Это тишина, Марин... Лех! Вини!
  - М? - подал тот голос.
  - А ты чего гитару с собой не захватил?
  - Епметь... Вот еще гитары мне сейчас не хватает, - погладил Вини винтовку.
  - Жалко... Спел бы. Вон звезды уже, видишь?
  - Еж, ты пьян, что ли? Какая гитара, какие звезды?
  - Песню хочется... Лех, спой, а?
  - Еж! -после паузы сказал Вини. - Иди-ка ты на х... на хутор. Бабочек ловить.
  - Заткнитесь оба, а? - подал голос политрук., но дед перебил его:
  - А стихи знаешь?
  - Не... Только песни... Я блюзы пою.
  - Чаво?
  - Ну, блюз это такая песня... Когда все плохо, на душе кошки скребут и поговорить не с кем.
  Дед почесал бороду:
  - Молитва, что ли?
  - А? - не понял Вини.
  - Когда плохо в теле - лечатся, когда на душе молятся. А поют - когда весело. Али нет?
  - Хм... А вот так, если:
  
  
  
  Над весенней землей тлеет дня пелена...
  Здесь полвека назад рыла землю война.
  Здесь полвека назад балом правила смерть.
  Как безумный художник красит кровью мольберт.
  Вот в воронке лежат - кости русских солдат.
  И полвека спустя отдает их земля...
  Отдает их земля.
  Над болотами стелет предрассветный туман.
  Здесь полвека назад щелкнул пастью капкан.
  Обрубив сотни жизней, овдовив сотни жен.
  И полвека рыдает Божья Матерь с икон...
  Вот в воронке лежат - кости русских солдат.
  И полвека спустя отдает их земля...
  Над весенним костром греет руки закат
  Может, завтра подымем больше наших ребят?
  И полвека спустя свой последний приют
  Души русских бойцов, наконец-то, найдут...
  
  Дед помолчал. А потом сказал:
  - Так молитва и есть... Стихи хорошие. Сердцем писал...
  - Это не я, - ответил Вини, - Друг у меня написал. Тошка Сизов. Я не умею так...
  В ответ засмеялся Леонидыч:
  - Ну, надо же! Лежим тут... В сорок втором, на небо смотрим, пулеметы... Кто бы знать мог... Лешка Винокуров стихи читает! Обалдеть!
  - Я аптечку потеряла... - вдруг грустно сказала Рита.
  - Ну, блин! - ругнулся Еж - А вдруг у меня живот схватит?
  - Немцам тебя отдадим тогда... В качестве биологического оружия.
  - Да иди ты, товарищ младший политрук...
  - Чтоооо?
  - Ой, это не ты, что ли, Долгих сказал?
  Леонидыч засмеялся, а потом спросил доктора:
  - Валер, а ты куда смотрел?
  Тот виновато развел руками, мол, не доследил... Некогда было.
  - Кончайте базлать! Разорались на весь лес. Таругин!
  - Я, товарищ командир...
  - Вытащи этому...
  - Метису! - встрял Еж.
  - Чего?
  - Ну метис... Как у Майн Рида - ни то ни се. Русский датчанин на службе Германии. Смешно же!
  - Все бы тебе ржать только... - Танкист вытащи кляп, спросить хочу.
  Таругин вытащил пилотку вместе с выбитым, вернее вбитым в рот Шальберга зубом.
  Фон немедленно закашлял кровью.
  - Не перхай, не перхай... - примирительно сказал дед. - Чего-то перхаешь-то?
  - Что? - выговорил с трудом фон Шальберг. - Я вас не понимать...
  - Не кашляй, говорю, на весь лес, а то остатки зубов в горло вобью.
  - Я помогу!
  - Ежина, ты когда молчать научишь свой рот, а?
  - У нас демократия или чего?
  И тут же получил кулаком под нос от Леонидыча.
  Дед на Ежа не обратил ни какого внимания, впрочем, как обычно:
  - Константин Федорович?
  - Ich fertee niht!
  - Ишь чего... Не понимает он...
  - Кирьян Василич! Дай-ка я попробую, - неожиданно подал голос Таругин.
  - Давай!
  - Слышь ты... Костя фон Шальбург...
  - Ich fertee niht!
  - Да мне это... Девочки, ушки! Малоебучий фактор - ферштеешь ты или нет. Сейчас мы тебя тащить будем. Через нейтралку, понял? А при любой попытке малейшего сопротивления тебя будем мало-мало резать. С ушей начнем, яйцами продолжим. Не смертельно, но очень болезненно и.... И безперспективно для будущего? Усек?
  Русский датчанин кивнул.
  - Понимает, надо же... Где твои бойцы сейчас породистые? Почему своего геройского командира не спасают?
  - Не есть кому, геррр... Все есть на передофая...
  - Не фига ты не русский, - Таругин поморщился. - Дать бы тебе сапожищем в еблище...
  - Олег.... Успокойся. Все-таки дамы тут!
  - Товарищ майор, дамы то того.... Дремлют!
  - Буди тогда! Этому снова кляп. И ноги ему развяжите.
  Таругин достал немецкий штык-нож и, глядя в глаза фон Шальбургу, перерезал ему веревки на ногах.
  - Смотри, фон, вредить будешь - яйца отрежу и в сторону Германии им выстрелю, тварь. Ферштеен?
  Тот попытался что-то сказать, но тут же получил пилоткой в рот. Старую - всю в крови и слюнях - Таругин побрезговал брать. Снял свою. И распорол звездочкой датчанину щеку. Не до уха, конечно. Но рот у эсэсовца чуть увеличился. Тот замычал в ответ от боли. Олег-танкист улыбнулся и похлопал штурмбанфюрера по здоровой щеке.
  - Олег! Вытащи у него пилотку изо рта! Задохнется ведь! Нос-то сломан, похоже, - сказал доктор.
  - Да хрен с ним... - ругнулся танкист, но пилотку все-таки вытащил и похлопал датчанина по плечу - Жив, скотина? Дышать можешь?
  Тот снова молча кивнул в ответ.
  - Погодите, мы же идиоты! - вдруг вскрикнул Еж, - Документы! Может это и не Шальбург?
  - Шальбург не Шальбург... - буркнул дед. - Какая в задницу разница.Фюрер и есть фюрер. Хоть штурм, хоть бан. Главное офицер ихний.
  Таругин охлопал фашиста по карманам:
  - Ага... Есть!
  Он достал из нагрудного кармана фрица книжицу размером с ладонь и в несколько страниц толщиной:
  - Так... Кристиан фон Шальбург... - продрался он по слогам сквозь тевтонские буквы. - Год рождения тысяча девятьсот шестой... Карточка только не очень похожа. Он вон какой тут в документике... Породистый!
  - А кто ему физиономию разрисовал? - хихикнул Вини. - Ты еще разик ему прикладом засвети - вообще на Геринга похож будет.
  - Эй, ду ист фон Шальбург?
  Датчанин помолчал, зло глядя в глаза Таругину, а потом опять кивнул.
  - Отлично... - обрадовался, играя желваками Еж. - Юра хоть не зря погиб... Тварь немецкая.
  Фон Шальбург внезапно вскинул голову:
  - Я русский! И русским умру!
  - Хы... Русский... Фон Шальбург... Хы... А я тогда папа римский! - немедленно ответил Ежина.
  - Да, я русский! - Обернулся к нему штурмбанфюрер.
  Дед Кирьян подошел к нему молча, взял за подбородок повернул к себе, посмотрел долгим прищуром...
  И плюнул ему лицо. А потом сказал всем, не отводя взгляда:
  - Пора! Стемнело уже.
  Шальбург чуть побелел от волчьих глаз унтер-офицера, но в ответ лишь промолчал.
  - На коленочках, задницу прижимаем к земельке и вперед! Фрица берегите! - сказал дед. И прибавил очень тихо, перекрестившись: - И себя...
  И они поползли по изрытому воронками полю...
  
  Глава 12. Наши!
  И мы припомним как бывало
  В ночь шагали без привала
  Рвали проволоку брали языка
  Как ходили мы в атаку
  Как делили с другом флягу
  И последнюю щепотку табака
  И. Морозов
  
  - Петер!
  - Чего?
  - Смотри, кто-то ползет.
  Второй часовой осторожно высунулся над избитым бруствером. Луна хотя и шла на убыль, но освещала нейтралку хорошо.
  - Пейзаж как в аду. Ни одного ровного места. Где и кто ползет?
  - Вон смотри! - первый показал куда-то вдаль.
  Из воронки в воронку и впрямь перебегали несколько фигур.
  - Раз, два, три... - стал считать второй. - ...девять, десять... Словно блохи.
  - Кого-то вроде тащат.
  - Раненый? Или язык?
  - Не поймешь на таком расстоянии.
  - Слышишь, Йорген! Дай-ка по ним очередь. Русская разведка, наверное. В их сторону ползут.
  - Не дам. У меня патронов мало. Две ленты всего. И стволов сменных пара. Если очень хочешь можешь из карабина пострелять.
  - Ты короткую, ну, Йорген!
  - Отстань, Петер! Звони лучше обершарфюреру. Может, дадут пару залпов минометами.
  - Как скажешь...
  - Петер, я вот тебя еще с Копенгагена помню, ты, как был идиотом, так им и остался...
  - Да ладно тебе! Герр обершарфюрер? Западный пост. Тут, кажется русские ползут. Нет не сюда. Мимо. К своим позициям. Координаты...
  
  ...Больше всего деду хотелось пристрелить сначала упрямого эсэсовца, за то, что тот старательно падал на каждой выбоинке, а потом чертов месяц, который нагло улыбался в половину лунной хари. Однако пока обходилось. Пыхтели, но все-таки волокли оберштурмбанфюрера. По-армейски подполковник, между прочим. Жирная птичка.
  Да и на высотке, несмотря на предательство безоблачного неба, немцы сидели тихо. Не замечали, видимо. Тьфу, тьфу! Никогда не бывший суеверным, но верующим, дед все-таки поплевал за левое плечо. Когда втроем - он, Рита и Марина - нырнули в очередную воронку поглубже.
  - Что, девчат, запыхались?
  - Есть немного, - тяжело дыша, сказала Маринка.
  Ритка только размазала грязный пот по лицу.
  За ними Леонидыч и танкист, мужики крепкие, волокли фон Шальбурга.
  Замыкали группу Еж, Вини, политрук и хромающий доктор. Валера был, как никогда, сердит сам на себя - ломаная нога тормозила всех. Но нейтралка есть нейтралка - первые две группы ушли чуть дальше.
  - Все, вперед, курить и спать у наших будем. Терпите, девоньки... - Они по очереди выползли наверх и двинулись дальше.
  А Леонидыч и компания скатились как раз в эту.
  Дед чуть-чуть подзадержался:
  - Как вы? - шепнул он.
  - Порядок в танковых частях! - ответил, и тоже шепотом, Таругин, уважавший эту поговорку и старавшийся жить по ней. - Скотина упирается, я уже всю ногу о его задницу отбил.
  В этот момент в ночной тишине заматерился в полголоса Еж:
  - Какая сволочь противотанковых мин накидала! Я палец сломал!
  'Чтобы ты башку себе сломал, скотина колючая!' - Яростно подумал дед. И не только дед...
  С высотки хлопнул залп минометов в ответ. Одновременно взлетела и ракета, полнеба залившая ярким светом. Совершенно не думая, инстинктом понимая, что в ближайшей воронке им будет опасно вшестером и, заметив, метрах в пяти воронку поглубже, огромными шагами он прыгнул туда. Вместе с девчонками, подхваченными за шиворот.
  И тут же взметнулись фонтаны небольших разрывов.
  - Гаубицы? - невпопад спросила Марина.
  - Минометы. Маленькие. Будем сидеть тихо - не заденут.
  - А я на чего-то мягкое упала... - сказала Ритка. А потом ойкнула...
  Дед посмотрел под ноги.
  На дне воронки лежали тела пяти убитых наших солдат. Безоружные, но остальная амуниция на месте. Маринка с Ритой попытались, было, подняться чуть повыше, чтобы не наступать на трупы. Но особо близкий разрыв - и они обе взвизгнули и снова свалились на дно.
  Дед снял с убитых каски и протянул девочкам. Маринка замотала головой:
  - Не, не, не... Я с убитого не возьму, нельзя! - в черных глазах ее плескался страх перед минами и ужас перед мертвыми.
  Опять хлопнуло рядом и сверху полетели ошметки грязи. Рита поколебалась и каску одела, а вслед за ней и Марина. Дед тоже взял себе стальной шлем, валявшийся у ноги в глине, и нахлобучил на голову. Что-то там мешалось. Он шлепнул по каске. По лицу и по шее потекли какие-то струйки. Кирьян Василич снял ее, посмотрел внутрь. А внутри, словно в котелке, перемолотой кашей плюхалась грязь с осколками костей, волос и мозга. Он утер лицо и в свете гаснущей уже ракеты увидел на ладони чужую кровь. Хорошо, девоньки не видят. Те сидели, спасая друг друга древним женским способом - обнявшись и уткнувшись друг другу в плечи.
  Унтер взял другую каску, положив эту аккуратно на место.
  
  - Петер!
  - Чего?
  - Ну шо там?
  - Ничего.
  - Як цэ ничого?
  - Значит ничего. Сам посмотри.
  Второй часовой высунулся из окопа:
  - Якось дывно цэ...
  - Чего?
  - Чого, чого... Ни чого! Чого воны по одному мисцю бьють и бьють?
  - Не знаю, я, Петер...
  - Пэтро, сэло ты латышськэ! Знаешь, шо... - сказал старший сержант Слюсаренко.
  - Чего? - флегматично ответил латыш Петер с революционной фамилией Райнис.
  - Та ничого! Нэ дратуй мэнэ, чухонэць!
  - Сам-то хохол! - пожал плечами рядовой.
  - Погукай лэйтенанта. Скажы - нимци минамы жбурляють по одному й тому мисци вжэ мынут пъятнадцять. Нэхай сам идэ глянэ. Запамъятав?
  - Запомнил.
  - Хэй! Стий!
  - Чего?
  - На махры, покурыш там... Дылда нерусская...
  
  Кирьян Василич в этот момент тоже сворачивал козью ногу, озабоченный двумя заботами - как бы не прямое попадание и как там дурак Ежов. Хотя чего он дурак-то? Немцы, наверняка, высмотрели их сразу. Под таким-то светом... Подпустили на пристрелянное место и давай лупить, сволочи.
  Немцы долбили долго, с полчаса, не меньше. Но прекратили. Дед тихим голосом позвал:
  - Эй, майор! Жив ли?
  Из воронки, где отлеживались Леонидыч, танкист и фон Шальбург, ответили:
  - Живы. Все. И целы. Олег как на невесту навалился на фрица.
  - У нас тоже все ладненько. Как там ежиная шайка?
  - Не знаю... Отстали они. Ну что, дернемся?
  - Погоди. Подождем еще минут двадцать. Немцы все свои цейсы сейчас прозыривают.
  - Тоже верно. Олег, да слезь ты с него. Придушишь ведь.
  В воронке Леонидыча послышалась возня, потом кто-то застонал.
  Дед встревожено спросил:
  - Чего еще?
  - Да ничего... Олег фону руку отдавил.
  - Ерундовина... - успокоился дед. - Нам сейчас его ноги целые нужны, да башка.
  - А остальное? - из темноты доносился приглушенный голос Микрюкова.
  - Позвоночник еще. Как несущая конструкция... Чтобы башка его дурная в трусы не упала. А вот руки ему ни к чему. Бесполезный инструмент. И даже вредный, я бы сказал.
  В этот момент разговора, заведенного более ради поддержания измученных девчонок, находившихся уже в полукоматозном состоянии от всего происходящего с ними, в небе что-то застрекотало, зашуршало, а потом мелькнула гигантская черная тень.
  - Мамочки! - вздрогнула Рита.
  - Это еще чего? - удивился дед.
  Стрекотание внезапно оборвалось.
  - Ведьмы... - подал голос Леонидыч.
  - Чего? Майор, ты это... - озаботился душевным состоянием Микрюкова Кирьян Васильевич.
  Из соседней воронки раздался смешок.
  - Это немцы так наши ПО-2 прозвали - 'Ночные ведьмы'. Учебный самолетик из фанеры. Скорость - сто двадцать, максимум сто сорок километров в час. А ежели сильный встречный ветер - в воздухе зависает.
  - Ночными ведьмами немцы женский авиаполк называли... А самолет - швейной машинкой, - внезапно подала голос Рита.
  - Разве бабы летать умеют? - еще больше удивился дед. - Я думал только на метлах.
  Месяц вдруг решил спрятаться в облаке. Дед, сразу посерьезнев, не мог этот упустить момент:
  - Так, бабы... Как летаете - потом покажете. А сейчас ножками, ножками да по земельке!
  Они выползли из воронки и, согнувшись в три погибели, побежали дальше, перепрыгивая и спотыкаясь об издолбленную землю.
  Кирьян Васильевич бежал первый. Именно он со всей дури и влетел грудью и животом в натянутую колючку. Сначала, правда, не понял - удар, спружинило, затрещало тонким железом справа и слева и вцепилось в телогрейку.
  Девки налетели в темноте прямо на него.
  А с той стороны колючки кто-то закричал:
  - Стой, кто идет?
  - Наши! Девчат, наши!
  А потом уже вдаль:
  - Свои мы! Сынки! Свои! Партизаны мы!
  Девчонки же старательно выпутывали когтистые крючья из телогрейки и ватных штанов деда. А по тому месту - откуда они уже выскочили опять забили минометы немцев.
  - Какие еще, туды твою в качель, свои? Пароль!
  - Да какой пароль, не знаем мы! Свои мы, сынок! - какая то ниточка у деда внутри готова была вот-вот лопнуть. Он, от чего-то, едва держался от радости на ногах. Колючая проволока еще помогала.
  - Стрельну сейчас! - пригрозили из окопов.
  - Не стреляйте! - крикнула тонким голосом Маринка. - Мы, правда, свои! Мы партизаны!
  - Тю... Баба! - удивился голос. - Эй, а ну матюгом загни!
  - Я не умею! - крикнула Маринка в ответ
  - Чего?
  - Я! Не! Умею!
  - Я умею... -
  Дед не стал просить затыкать уши на этот раз. Он матюгнулся так, что могли бы покраснеть листья на деревьях, если бы деревья тут были. Упомянул он непременную мать, и прочие фольклорные слова:
  - Подхвостие ты дьяволие, курвенный долдон, персидского царя клоповская шелупина, вошь отшмаренная, прибитый рваной титькою куродрищ!
  Некоторые загибы были такими, что с той стороны раздавалось только удивленное кряхтение.
  Дед ругался с минуту, не больше. За эту минуту пропали и слезы из глаз.
  - Ишь ты... Моряк, что ли?
  - С печки бряк!
  - Тогда руки в небо и стой спокойно!
  Из траншеи выскочили несколько бойцов и оттащили рогатины с колючкой, так, что образовался проход.
  - Вот и ладушки, - сказал дед, спрыгивая в траншею. - Кто у вас тут старший?
  - Лейтенант Костяев. Вы кто такие?
  - Лейтенант, ты это... Девочек покорми. Да от оглоедов своих побереги. Дело у нас важно. А я назад.
  - Чего? - поднял брови лейтенант. - Куда еще назад?
  - Дорогой ты мой. Там у меня еще семь человек.
  - И тэж бабы? - насмешливо подал кто-то голос из темноты.
  - Слюсаренко!
  - А я чого! Я мовчу!
  Дед продолжил:
  - Немец там. Важный. Командир бригады. Которая против вас оборону тут держит. Дай пару бойцов тогда, коли не веришь. А?
  Лейтенант подумал, покрутил черный ус...
  - Слюсаренко! Петерс!
  - Чего? - отозвался латыш.
  От прибалтийского акцента, четко выделявшего согласные и слога, Рита вздрогнула.
  - Пойдете с партизаном... Как тебя?
  - Дедом зови... - пожал плечами унтер-офицер.
  - С дедом в общем.
  Рита вцепилась в изорванную телогрейку Кирьяна Васильевича:
  - Дедушка, не бросай нас тут!
  - Девоньки, у своих мы, у своих!
  - Кирьян Васильевич! Вы же ранены! - забеспокоилась Маринка, заметив кровь неизвестного бойца на лице деда.
  - Ерунда на ерунде ерундила да ерундой поерундовывала! - отшутился дед. - Ладошку о колючку раскровянил. Лейтенант, звать-то тебя как?
  - Го... Игорь.
  - А по батюшке?
  - Геннадьевич, а чего? Тьфу ты...
  - Слышь, Геннадич. Покорми девочек моих, да спать уложи. - А потом повернулся к Рите:
  - Скоро мы, скоро!
  И исчез в темноте вместе с двумя бойцами.
  Лейтенант опять покрутил смоляные усы, от чего стал похожим на кота, и отрывисто приказал:
  - За мной!
  Чавкая по болотной грязи усталыми ногами, они через несколько минут были в его натопленной землянке. По пути лейтенант Костяев выцепил какого-то бойца и приказал ему доставить каши с ужина. Рита с Мариной уселись на укрытые одеялом нары, а лейтенант плеснул им из своей фляги чего-то остро пахнущего. Чего - они не узнали. Потому как немедленно уснули в тепле и не слышали, как усатый лейтенант улыбнулся, отчего стал похожим на кота еще больше, и накрыл их своей шинелью. А потом долго ругался на припозднившегося красноармейца с холодной овсянкой и в наказание послал того на НП батальона.
  А дед с бойцами в это время полз по земле навстречу хлопкам минометных мин. Внезапно на немецкой высоте что-то взорвалось, и она моментально вспыхнула грохотом выстрелов.
  - Илюминация прям... - сказал хохол Слюсаренко, видавший однажды подобное в детстве, на ярмарке в Полтаве.
  - Фейерверк! - поправил его Петер.
  - Дужэ вумный...... - огрызнулся украинец.
  - Огненная работа - так, кажись, с немецкого переводится... - сказал дед Кирьян, внимательно оглядывая поле перед собой.
  - Правильно! - с удивлением Райнис посмотрел на заросшего седой бородой и опять похожего на старика Кирьяна Васильевича.
  - Ты чи нимэць? - подозрительно спросил Слюсаренко. Он и так-то всех подозревал, а уж тут...
  - Общался с ними раньше. Опять вот пришлось...
  - Это они по самолету, видать, работают, - сказал Райнис.
  - По бабам стреляют, сволочи... - ругнулся Богатырев.
  - Почему по бабам? - опять удивился Райнис.
  - Да говорили, что бабы летают в стрекозах энтих...
  - Да ну? Не слышал... Не бабская это работа, по ночам летать.
  - На юге они воевать будут... Формируются еще... - вдруг прозвучал знакомый деду голос Леонидыча из темноты.
  Украинец с латышом схватились за винтовки.
  - Свои, - успокоил их дед. - Как вы!
  - Хреново... Олегу осколок в спину. Под лопатку ушел.
  - А фон? - пополз навстречу Леонидычу дед со товарищи.
  - Хана фону. Когда гансы вторую серию начали, он как-то выкрутился хитро и побежал в сторону высотки. Мы за ним. И прямым попаданием. Куски в разные стороны, хоть в ведро собирай. А танкисту от той же мины...
  - Таругин, а Таругин... - потряс Олега дед.
  - Ммм? - тихо промычал тот.
  - Живой?
  - Металл, масло, солярка и порох... так пахнет танк, так пахнет победа... - пробормотал тот в ответ, не открывая глаз.
  - Чего? - не понял латыш.
  - Та стулы пэльку... - ругнулся Слюсаренко. - Допомогы товаришам.
  - Понял... - Латыш аккуратно подхватил танкиста за ноги, Леонидыч за руки и боком, боком, ровно крабы, которых Олег в детстве ловил на своих одесских пляжах, потащили раненого к своим.
  И снова на высотке что-то грохнуло. И, почти одновременно, прекратился минометный обстрел.
  - Нияк батарэю лётчыкы накрылы! - воодушевился Слюсаренко. - От вона зараза нам дыхаты не давала! Тилькы мы в атаку - так почынають... Артылэрия лупыть, йим всэ до одного мисця. Накопалы там катакомбив...
  - Катакомб, - зачем-то поправил украинца дед.
  - Я и кажу, катакомбив. Можэ зараз накрылы, га?
  - Надежда - сестра веры и дочь мудрости! - внезапно сказал Кирьян Васильевич.
  Слюсаренко замолчал, огибая очередную дырку в земле. А потом спросил:
  - Ты бува нэ вируючый?
  - Есть такое...
  - Я тэж. А як тут бэз цёго. Мина ця чортова, днив зо три прям пидо мною... Штаны розирвало, аж срам налюды. Вэсь взвод рэготав. Хто жыви лышылысь. А на мэни ани подряпыны. От вони янголы...
  - Смотри-ка... - показал Кирьян Васильевич куда-то в темноту.
  - Чого? - откликнулся хохол. - Тьфу ты! Пэтька, поганэць, усю роту свойим 'чого' заразыв
  !Месяц услужливо выполз из длинного облака. По нейтралке бежали трое и волокли в плащ-палатке кого-то четвертого.
  - Твойи? - спросил Слюсаренко, но к винтовке приладился.
  Дед никого не разглядел, но услышал голос костерящего весь свет Ежа.
  - Мои...
  - Кого? Кинулся он им навстречу.
  - Валерку в ногу цепануло минометкой. В тоже место, говорит... - на бегу кинул Еж.
  Дед и старший сержант Слюсаренко схватились за ткань и побежали тоже, стараясь не спотыкаться и не падать. Получалось не всегда.
  - Где раздобыли-то?
  - Кого? - по-еврейски ответил неугомонный Еж.
  - Плащ-палатку...
  - Да сняли там с кого-то... Вся дырявая. Как бы не разъехалась.
  - Габардынова, - сказал Слюсаренко. - Дэбэла значыть. З нашого комвзвода. Позапрошлого. Тры дни и повоював. Мы на поли пид кулэмэтамы позалягалы, вин встав, 'За Родину!', крычыть, 'За Сталина'. Пацан зовсим. Я хвамылию його так и нэ запамъятав... Мы й пробиглы метрив из дэсять. И впъять полягалы. А от його... Там и лэжыть?
  - Ага, - ответил Еж, понятия не имея, где это там. Вернее 'там', где была подобрана плащ-палатка и 'там', где погиб неизвестный лейтенант, это, как оказалось, совершенно разные вещи. Война, она совсем не такая, как в компьютерных играх...
  Дотащили злобно матерящегося Валеру без приключений. А в окопах встретили бойцы и Валерку утащили в санбат, а остальных проводили до лейтенанта Костяева.
  - Ну? Как? - спросил тот, встречая партизан у входа в свою землянку. - Все целы?
  - Двое раненых у них, утащили уже.
  - А немца накрыло, значит... Жалко... Ладно, ныряйте в землянку, чаю попейте и я вас до батальона провожу. Машина должна за вами прийти. В полк.
  - Кстати, товарищ лейтенант, а число сегодня какое? - спросил Вини.
  - Уже пятнадцатое. А что?
  - Нам надо срочно доставить информацию государственной важности до командования.
  Лейтенант пожал плечами и ответил:
  - Я и говорю, машина в пути. А пока чай пейте!
  Машина прибыла через час, когда умаянные лесом они закимарили вповалку, напившись сладкого чаю.
  - Ширшиблев! - заорал кто-то на улице. - Где тебя черт носит?
  - Дороги, товарищ лейтенант... Танками все разбито, еле тащился.
  - Дороги у него... У всех дороги! - плащ-палатка, навешенная на дверь распахнулась, впустив холодный воздух:
  - Эй, партизаны, подъем!
  Дольше всех будили девчонок. Просыпаться они никак не желали.
  Встали только после угрозы Ежова облить их водой.
  Метрах в трехстах от землянки их ждала полуторка, заляпанная грязью по крышу с двумя бойцами в кузове. Возле машины стоял какой-то старший лейтенант и ругался на бойцов:
  - Да будьте вы людьми! У меня раненых пол-батальона, машин нет, хотя б троих в полк заберите.
  - Не положено... - лениво процедил один боец. - Велено только окруженцев вывезти...
  - А... комбат... тут уже?
  - Да уговариваю этих храпоидолов раненых забрать. А они ни в какую. Приказ, говорят, долдоны, твою мать...
  - Эй! бойцы, у партизан тоже двое раненых, - крикнул Костяев.
  - Велено всех забирать. Тащите...
  Таругина притащили в бессознательном состоянии. Валера допрыгал сам на костыле.
  - Осколок у него между лопаткой и ребрами застрял. Операцию надо делать, - буркнул сердитый Валера, когда танкиста осторожно грузили в кузов. - Так и так в тыл...
  - Сам-то как?
  - Жив, чего мне.
  В кузов заглянул водитель со смешной фамилией Ширшиблев:
  - Раненых в дороге держите. Растрясет к фигам...
  Под Таругина сгребли все солому, которая была в кузове. Сами устроились на мешках, шинелях и телогрейках.
  Дорога и впрямь была ужасная. Машина на каждой ухабине накренялась так, что казалось еще чуть-чуть и все вывалятся в грязь. В паре мест пришлось вылезти и толкнуть засевший по средину колес грузовик. И потому девять километров до штаба полка они добирались аж целый час.
  Зато по прибытии их сразу же накормили горячим кулешом и разместили в каком-то сарае с сеном. Правда, заставили почему-то сдать оружие. И поставили часового у дверей. А раненых Валерку и Олега унесли в полковой госпиталь.
  Самое удивительное, что дали выспаться. Подняли, когда солнце уже стояло в зените.
  Дверь открылась и часовой сказал:
  - Которые тут из плена бежали?
  Встал политрук Долгих.
  - За мной...
  - А куда меня?
  - Узнаешь...
  Его привели в большой деревенский дом, в светлую, совсем недавно побеленную комнату. Из мебели был только стол и два табурета. За столом сидел рослый старлей НКВД.
  - Проходите, гражданин предатель!
  - Почему это я предатель? - возмутился Долгих.
  - А кто вы? - флегматично разглядывал ногти старлей.
  - Младший политрук Долгих Дмитрий!
  - Да что ты говоришь! - удивился энкаведешник. - Политрук, да еще и младший!
  - Ну да... Между прочим, бежал из плена, оружие раздобыл, с боем через линию фронта перешел!
  - Молодец... - протянул старлей. - Ай, молодец! Надо тебе медаль дать. А где твои документы, младший политрук? А то оформлять наградной лист не с руки без документов-то...
  Долгих сник:
  - Потерял я... В лесу. Не помню где...
  - Ах, потерял... И знаки различия потерял, да?
  - Я это...
  - Что это? Немцы расстреливают всех комиссаров и политруков. Это ты знаешь. Вот и сорвал с себя знаки и документы разорвал и выбросил. Так?
  - Страшно было, товарищ старший лейтенант...
  - Гражданин.
  - Что?
  - Гражданин старший лейтенант.
  - Простите, гражданин старший лейтенант... - почти шепотом ответил Долгих.
  - А, может быть, ты немцам сдался сам? Перешел на сторону врага, а они тебя подучили и к нам с заданием?
  - Что, вы, гражданин...
  - Какое задание? - рявкнул на него старлей. - Быстро! Имена, явки, пароли!
  Долгих сглотнул слюну, вдруг ставшую тягучей...
  - Я не предатель, я трус, но не предатель. Я сам бежал, когда партизаны напали...
  - Из трусов, гражданин Долгих, и получаются предатели. Но я тебе почему-то верю. Вечером трибунал твое дело рассмотрит и - по законам военного времени...
  - Что? - помертвел Долгих.
  - Расстрел, что ж еще-то... Впрочем, если сдашь мне немецкую агентуру - будешь жить.
  - Нету никакой агентуры, тов... гражданин старший лейтенант. Честное слово, нету! Сталиным клянусь!
  - Ишь ты... Сталина он вспомнил. А когда в плен драпал, вспоминал его? Или трясущимися руками звезду с рукава сдирал?
  - Ничего я не сдирал. Меня под Ватолино немцы, разведка их утащила, я боевое охранение проверял. А обмундирование свое я в землянке оставил, чтоб не испачкать. Старое одел. Обычное. Красноармейскую форму...
  - Проверим. Какая часть, ты говорил, я записать не успел?
  - Я не говорил...
  - Так говори.
  - Двадцатая стрелковая бригада Третьей ударной армии...
  - Проверим. Эй! Как тебя... Сердюк! Уведи арестованного и посади в отдельный погреб. До вечера. А там посмотрим. И следующего из пленных веди.
  - Товарищ старший лейтенант. А пленные закончились.
  - В смысле закончились?
  - Ну есть один, но тяжело раненый...
  - С ним потом. А что остальные?
  - А остальные партизаны из местных.
  - Тогда веди командира.
  - Есть!
  - Стоять! Этого... Долгих... Раздень догола. И всю одежду принеси сюда. Смотреть будем.
  - И исподнее что ли?
  - И его тоже. Дай ему... Шинельку какую-нибудь. На время... И веди командира партизанского!
  
  Пока допрашивали политрука, в сарае шло бурное обсуждение. Обговаривали план, который родился позапрошлой ночью у Леонидыча.
  Девчонки оставались сами собой, только не трындели, что, мол, из будущего. Инвалидности еще не хватало... Подруги, приехали Кирьяна Васильевича навестить в июне сорок первого. Потом так выбраться и не смогли. А Рита деду внучкой будет. Все документы сгорели в избе, когда каратели деревни жгли.
  Вот с мужиками сложнее... Пойди, объясни - почему здоровые парни призывного возраста и не в армии?
  Решили так... Все трое из того же Демянска. Леонидыча вообще не призывали с его-то возрастом... А Ежа и Вини не успели.
  - Ага, не успели... Нам с Лехой, между прочим, по двадцать два. Мы перед войной должны отслужить были...
  - Мне двадцать пять, между прочим! - сказал Вини.
  - Чем докажешь? - спросил Леонидыч.
  - Ну... Это...
  - Вот-вот. Документов-то нет? Значит что?
  - Что? - хором воскликнули Вини и Еж.
  - Вам по семнадцать было на начало войны...Сейчас, конечно, восемнадцать уже. А жили вы в Минске...
  - Почему в Минске-то?
  - А почему нет?
  - Акцент не бульбашский. Может быть, все же из Демянска? Я хоть там улицы знаю...
  - Левая какая-то версия... - задумчиво сказал Еж.
  - Андрюш, а давай ты шизофреником будешь. Или там туберкулезником. Вон какой худой, - высказалась Маринка.
  - Угу... Сейчас, разбежалась... Меня ж лечиться отправят. И после первых анализов... Нет уж. Восемнадцать так восемнадцать!
  Скриплая дверь распахнулась:
  - Эй, старче, давай на выход!
  - Это ты мне, что ли? - после секундной паузы спросил дед.
  - Тебе, тебе... Подымайся, пошли. Старший лейтенант приглашает на беседу.
  - Грозный какой, ты распорядись-ка, чтоб накормили нас.
  - Не мое дело. Командир прикажет...
  - А ты инициативу прояви, боец!
  - Инициатива, дедуся, наказуема! Потому - шагай давай!
  - Ёшкин кот тебе дедуся! - обозлился унтер-офицер.
  - Шагай давай.... - подоткнул деда стволом автомата конвоир...
  
  ...Богатырев Кирьян Семеныч, одна тысяча восемьсот девяностого года рождения... - прочитал обтрепанный паспорт деда энкаведешник.
  - Так точно, ваше благородие!
  Старший лейтенант широко открыл глаза:
  - Из бывших, что ли?
  - Почему же из бывших? Из настоящих. Бывшим я буду когда помру.
  - Интересный разговор...
  - Ты, гражданин старший лейтенант, - выделил голосом слово 'гражданин' Кирьян Васильевич, - Сразу запиши, чтобы вопросов на эту тему больше не было. Воевал я за белую армию под началом полковника Дроздовского. В звании унтер-офицера прошагал и великую войну и гражданскую. Потом меня по процессу 'Промпартии' осудили - так что я есть самый настоящий враг советской власти. Еще вопросы есть?
  Старший лейтенант аж опешил от такого откровения. Но потом взял себя в руки и продолжил:
  - И что ж это вы, враг советской власти, вдруг воюете за эту самую власть?
  - А я за нее и не воюю.
  - За кого тогда?
  - За Родину.
  - За какую еще родину?
  - За русскую. Давай-ка, гражданин-товарищ, ближе к телу. Хотел разузнать с какой диверсией мы сюда вышли? Ни с какой. Вот у меня там в отряде есть боец, его порасспроси на эту тему.
  - Какой боец, какая тема?
  - Звать его Володей, а отчество Леонидыч. Он тебе больше расскажет - чего и почему. Мое дело его сюда было довести. А заодно... На-ко, посмотри!
  С этими словами дед достал из кармана два немецких зольдбуха и аккуратно положил их на стол.
  Старший лейтенант взял их и внимательно стал пролистывать:
  - Цукурс Герберт, Константин фон Шальбург... Это что? Ничего не понимаю...
  - А то, что мы этих сук вальнули. И если б не дело у Леонидыча, я бы там еще фрицев гонял. Первый командир латышской бригады СС, а второй - датской. Датчане, а не немцы перед твоим полком оборону держат.
  - Это-то мы знаем, Чай не пальцем... Стой! А других документов? Карты, журнал боевых действий?
  - Извини уж, гражданин...
  - Александр я, Кирьян Василич. Александр Калинин. Давайте уж без званий, без регалий... Хорошо? По именам? Пойдет?
  Дед хмыкнул:
  - Давай... Сродственник, что ли старосте-то всесоюзному?
  - Даже не однофамилец.
  - Хе, епметь... - вспомнил дед любимое винокуровское ругательство. - Так вот, Саша, этих двух мы положили. И вместе с ними еще парочку. Десятков. Фона этого довести хотели, не срослось. Германской же миной и накрыло. Даже разрешения не спросили...
  - Давайте по порядку, Кирьян Васильевич. Отряд как собирать начали?
  - Как, как... Этим самым об косяк. Внука ко мне приехала. Риточка. Да ты еще поговоришь с ней. Летом приехала прошлым. В июне. Аккурат перед войной.
  - Откуда приехала?
  - Знамо откуда, из Вятки, то есть Кирова по-вашему, по-советски.
  - У вас там сын, дочь?
  - Нее... Никого нету. Я ее подобрал в начале двадцатых. Малость повозился и в детдом отдал. Времена тогда голодные были, чай думаю, государство все ж таки лучше позаботятся. А я и загреметь мог под распыл как белогвардеец. Ну ты, старшой, сам понимаешь. Ну вот она там и выросла, а я ей помогал чем мо. Она ко мне на лето приезжала, да... А вот война началась - тут и осталась, уехать никак не могла. Дороги забиты были. Да и беда-то - приехала не одна, с подружкой, тоже детдомовка, Маринка.
  Дед врал так вдохновенно, аж всплакнул:
  - Немцы потом пришли, я девок прятал. Красивые они у меня. Хорошо хоть хутором жил, не в деревне...
  - А в партизаны почему пошли?
  Дед помолчал, а потом добавил ржавым каким-то голосом:
  - Сожгли немцы деревню. И дом мой сожгли к херям.
  - За что?
  - За просто так. Чтобы жизнь под ними медом не казалась.
  - Понятно... А покажи-ка, Кирьян Васильевич, на карте ваши путешествия!
  - Я, мил человек, хоть и унтер-офицер, а в картах мало соображаю. Вызови-ка сюда бойца моего, Андрюшку Ежова, он в картах больше моего понимает. На географа учился, все-таки. Он тебе больше покажет. И вот еще чего. Прикажи-ка чтоб моих накормили. А то ведь без завтрака сидим.
  - Тоже верно, - задумчиво сказал старший лейтенант НКВД Калинин. - Сердюк!
  - Я! - выскочил здоровенный боец с ППШ., казавшимся легкой игрушкой на широкой груди.
  - Приведи сюда Ежова. И дай команду покормить партизан.
  - Есть!
  - Стой! Еще начштаба сюда позови. И чай тут организуй.
  Целый час они ползали по карте пальцами и карандашами. Еж даже охрип немного, показывая и доказывая, что вот тут пройти можно, а вот тут полная задница. Начштаба - майор Хацкилевич - был, конечно, доволен информацией, а вот старлей больше сидел, отмалчиваясь, наблюдая за дедом и Ежом. К какому выводу он пришел не понятно, но когда майор, неся свою карту как драгоценное сокровище, ушел, то добавил тяжело:
  - Ну, мужики...Ждем результатов наступления. Мы с этой высоткой уже как неделю бьемся. Если что не так показали, не обессудьте... Даже думать не буду о поводе, чтобы к стенке поставить...
  - Да за кого вы нас держите! - возмутился Еж. - Мы же свои, советские, так сказать, люди!
  - Вот именно! Так сказать... Сердюк! Уведи Кирьяна Васильевича! А вы, Ежов, останьтесь...
  - А чо, а?
  - Почему добровольцем не пошел, Андрей? - грустно посмотрел на Ежа Калинин.
  - Я ходил! - честными глазами сказал Еж. - только меня не взяли сразу. А потом немец пришел.
  - Когда? В средине августа где-то! А что?
  - Военкомат-то в Демянске так и стоял на Ленина?
  - Ой... товарищ старший лейтенант... - несколько разочарованно посмотрел на старлея Еж. - Вот не надо меня на такие смешные штучки ловить... На улице Первого Мая он стоит. Дом шестьдесят пять. Стоял, вернее. Сейчас пока нету там военкомата. Гестапо там.
  - А чего там гестапо делает? - внимательно смотрел на Ежа особист.
  - А там сплошное гестапо, товарищ старший лейтенант! - Еже даже нагнулся к столу. - Куда ни плюнь - везде гестапо. На улицу после комендантского часа вышел - расстрел. Картоху не сдал - расстрел, косо на ганса посмотрел - расстрел. Чем не гестапо?
  - И почему же тебя не расстреляли?
  - А я хитрый, товарищ старший лейтенант!
  - Оно и заметно... Из Демянска, говоришь, родом?
  - А чо?
  - Да так... Сердюк! Следующего давай!
  
  Старший лейтенант НКВД Калинин подошел к окну и закурил. 'Странная какая братия... Все гладенько так, все хорошо. А вот что-то тут не так. Что-то не клеится. Без документов? Не то... Мало ли кто без документов сейчас шатается. Какой он документ должен был сохранить? Аусвайс, что ли...'
  
  - Боец Винокуров по вашему приказанию прибыл.
  - Садись, боец... В армии что ли служил?
  - Никак нет! Батя военный.
  - Во как... И где сейчас твой батя?
  - Не знаю, товарищ старший лейтенант, - честно сказа Вини. - Я сам-то не знаю, где я через пять минут буду. Как война началась, так и весточки нет от него.
  - А от тебя?
  - А куда писать-то?
  - А куда до войны писал? Где батя-то служил?
  Вини чуть замялся... В принципе, до этого он говорил правду. Батя у него действительно воевал в Афгане, был прапорщиком, только вот не будешь же говорить такое здесь и сейчас? Хотя.... Сам-то Лешка родился в Чехословакии, может прокатит?
  - Последнее место службы у него было подо Львовом.
  - Где служит-то он? Часть назови.
  - Четвертый механизированный... - сказал Вини и подумал: 'Вот ведь... На каких мелочах колятся' И спешно добавил - Финансист он был. Ага.
  - Проверим... Куришь?
  - Нее... Курить - здоровью вредить!
  - В здоровом теле - здоровый дух, да? Кто сказал, помнишь?
  - Поэт какой-то, римский, точно не помню...
  - Геббельс это сказал. - Тяжело посмотрел Калинин на Винокурова.
  - Ну, епметь, не может быть. Я точно помню, что какой-то римлянин. Ювенал, кажется. Причем еще переврали после него. Он сказал - 'Если б в здоровом теле был еще и здоровый дух!' Вот как!
  - Да ты что? Буду знать теперь. Куда поступать-то хотел?
  - На исторический! - Вини улыбнулся. - Товарищ старший лейтенант, а можно просьбу?
  - Какую?
  - В туалет очень хочется! - просительно сказал Вини.
  - Потерпи. Четвертый мехкорпус, говоришь...
  Лейтенант задумался о чем-то своем. Подошел к окну, грызя карандаш... Помолчал, глядя как пара бойцов колют дрова. Потом добавил отсутствующим голосом:
  - Брат у меня там служил. Механиком. Вот ведь как судьба свела... Бывал там? - обернулся он к Вини.
  - Нет, не успел, собирались, но...
  Старлей кивнул:
  - А родня где сейчас?
  На этот раз Вини сказал честно:
  - Не знаю.
  Энкаведешник снова кивнул.
  - Комкор там у них хороший был, генерал Власов. Андрей Андреевич. Брат его хвалил в письмах...
  У Вини аж пересохло во рту. А потом он вспомнил, что Власов еще герой, и что он еще не перешел на сторону немцев, и вторая ударная еще рвется к Любани. И от сердца отлегло. Чуть-чуть.
  - Дальше-то что думаешь делать? - спросил после паузы Калинин.
  Винокуров пожал плечами:
  - Не знаю, товарищ старший лейтенант... На фронт меня возьмут?
  - В каком смысле? - удивился тот.
  - Как в каком? - в ответ удивился Вини. - Я ж подозрительная личность, без документов, безо всего...
  - Ты, парень, с винтовкой из тыла немецкого вышел. Вот это и сеть твой главный документ.
  - А...
  - А шпионы немецкие с такими замечательными документами попадаются, что только держи ухо востро! Ладно, понятно с тобой все. Отца твоего мы попробуем разыскать, а вот получиться или нет... Не обещаю. Но запрос сегодня же отошлю.
  Вини аж поперхнулся:
  - Спасибо, конечно, товарищ старший лейтенант...
  - Сердюк! Следующего давай!
  - Есть!
  Вини шагал обратно в сарай немного ошарашенный. Во-первых, потому, что 'кровавый гэбист' оказался нормальным человеком. Усталым, замотанным, со своими проблемами, но нормальным. Не жаждущим пожарить на костре первого попавшегося окруженца или партизана как немецкого 'шпиёна'. Хотя... Кто знает, что у него на уме?
  А во-вторых... Возникла неожиданная проблема - если старлей и впрямь пошлет запрос? Это же... Семь лет расстрела без права переписки, епметь!
  Дверь снова скрипнула, ударил острый запах залежалого сена.
  - Следующий, - буркнул Сердюк, явно уставший бродить туда-сюда.
  Поднялся Леонидыч. Он одернул кожанку, стряхнул с плеча пару сухих травинок
  Дед перекрестил его спину, незаметно для зевающего конвоира.
  Прямо с порога Владимир Леонидович, едва успев кивнуть, произнес, глядя на кубики энкаведешника:
  - Товарищ старший лейтенант... Или гражданин, все-таки?
  - Пока товарищ, а дальше посмотрим, - сухо ответил старлей, не отрываясь от какой-то писанины.
  - У меня есть сведения государственной важности, товарищ старший лейтенант. Мне срочно необходимо встретиться с командованием фронта.
  - Имя, фамилия? - продолжая чиркать карандашом, перебил его Калинин. - Звание? Номер части?
  - Микрюков Владимир Леонидович. Так-то я, товарищ старший лейтенант, гражданский...
  - Зачем же вам комфронта, товарищ гражданский? Давайте, я прямо сейчас товарищу Сталину позвоню.
  Калинин снял трубку 'тапика' - полевого телефона, покрутил ручку и слегка поморщился:
  - Кто там? Сержант Попова? Можешь ли меня с товарищем Сталиным соединить? Нет? Ну, тогда генерал-лейтенантом Курочкиным? И с ним не можешь? И хватит смеяться - когда старший по званию с тобой разговаривает. Нет, с комдивом пока не надо. А зачем тебе в дивизию? В военторг? Может и поеду. А может быть и не поеду. Все от твоего поведения зависеть будет. Ладно, потом поговорим, солнышко...
  Он положил трубку, улыбнулся и сказал:
  - Видишь, какие у нас связистки капризные. Не хотят соединять - ни с товарищем Сталиным, ни с товарищем Курочкиным. Не положено, говорят. Так какие у тебя сведения?
  - Государственные, товарищ старший лейтенант.
  - Владимир Леонидыч. Государство здесь - это я. Ну и комсостав полка.
  Леонидыч несколько секунд подумал - а что бы на его месте сделал настоящий фронтовой разведчик? Сказал бы пароль, наверное... Показал бы шелковый секретный платочек из потайного шва... Стал бы орать на особиста...
  Ни то, ни другое, ни третье Леонидыч делать не стал. Он просто сказал:
  - Сегодня пятнадцатое мая?
  - С утра календарь не отрывали.
  - Послезавтра, семнадцатого мая, на южном участке фронта, где сейчас идет наступление на Харьков, под командованием маршала Тимошенко, немцы ударят в тыл нашим войскам. Первая танковая группа генерала фон Клейста. Слышали о таком? Наши потери могут достичь двухсот пятидесяти тысяч человек.
  Лицо Калинина слегка вытянулось...
  - Откуда сведения?
  Леонидыч промолчал, нахмурившись...
  - Интересные дела... - протянул старлей. Потом повозился чего-то под столом и... выставил оттуда сапоги с портянками.
  А потом, слегка извиняясь, сказал:
  - Ноги устали, мочи нет, - и прошелся, с наслаждением шлепая босыми ступнями по дощатому полу, нагретому сквозь чистые окна теплым майским солнышком.
  - А почему я вам верить должен? Владимир Леонидыч? Из уважения к возрасту? Сколько, говорите, вам?
  - Полсотни пять. Это имеет значение?
  - Конечно.
  - Какое? - удивился Леонидыч.
  - Все имеет значение. Вы в армии служили?
  Микрюков чуть подумал и ответил:
  - Приходилось как-то.
  - Вместе с унтер-офицером Богатыревым?
  - Южнее несколько. И в другой армии. Остальное, товарищ старший лейтенант... Или гражданин уже?
  - Ну почему же... Гражданин еще рано, а геноссе не с руки... - внимательно смотрел на Леонидыча Калинин.
  - Кем? - не понял Микрюков.
  - Не важно... - махнул рукой энкаведешник. - Сердюк. Увести!
  - Подождите, а...
  - А вы, Владимир Леонидович, соберите вещи, оправьтесь. Через сорок минут выезжаем.
  - У меня всех вещей - то, что на себе.
  - Ну, вот и ладушки. А мне еще кой-чего собрать надо. Сердюк!
  - Я!
  - Там остался еще кто?
  - Бабы еще. Две штуки.
  - Не бабы, Сердюк, а женщины.
  - А какая разница? - удивился Сердюк.
  - Ты, Сердюк, личность серая и неграмотная. А потому тебе никогда не узнать разницу между бабой и женщиной. Увести... - подумал Калинин и добавил, - задержанного. А с женщинами мы разговаривать завтра будем. Вернее, я!
  Леонидыч закусил губу, заложил руки за спину и зашагал из дома. А Сердюк снял винтовку с плеча...
  Старлей долго смотрел в окно. Минут пять. Больше он не мог себе позволить. Но за эти пять минут успел передумать многое.
  Как ни странно, он думал не о том, что сказал ему - разведчик? - Микрюков. Он думал о том, как странно выглядят эти двое, Ежов и Винокуров. Что-то такое, непонятное, отличало их от всех тех, с кем встречался на допросах, да и просто в жизни, старший лейтенант НКВД Александр Сергеевич Калинин. Что-то странное, да...
  Но что?
  Он развернулся к столу, подошел, намотал портянки, морщась от потного запаха:
  - Сердюк!
  - Я!
  - Слушай, Сердюк... Если к вечеру свежих не будет - я тебе их за пазуху засуну и на передовую. Немцы в Берлин от тебя сами убегут. Куда пошел? Стоять! Машину иди готовь. В дивизию поедем.
  - Какую машину? У меня нету...
  - Дуболом ты, Сердюк. Любую. БЕГОМ!
  Старлей обулся и пошел в штаб полка.
  По пути заглянул к связистам:
  - Сержант Попова? Одуванчик вам от всей сердцы! - протянул он ей чудом не затоптанный у свежей поленницы желтоголовый цветочек.
  - Ой, товарищ старший лейтенант... Спасибо... - заулыбалась в ответ ему невысокая, обаятельная блондиночка с кокетливо заломленной пилоткой.
  - Тебе в военторг надо было?
  - Да, очень... - широко распахнула она глаза. - А что, машина будет?
  - Будет. Быстро давай собирайся. Через полчаса едем. Ждать не буду.
  - А у меня дежурство только через час закончится, - жалобно посмотрела сержант на старлея.
  - Ириш, ну ты уж реши эту проблему. Я ж с Ширшиблевым поеду, - старлей подмигнул ей. - А с начальством твоим я договорюсь.
  - А Сережка здесь? - вспыхнула она. - Даже не заглянул, вот зараза!
  - Сержант... Служба у Сережки! - старлей снова подмигнул ей и вышел из землянки
  А в штаб зашел уже совсем другой человек:
  - Товарищ полковник, разрешите обратиться!
  - Заходи, Александр Сергеич дорогой, заходи... - Полковник сидел с задернутыми до колен штанами и грел ноги в тазике с горячей водой. Ревматизм мучал его давно. А по сырой демянской весне обострялся вдвойне. Белая рубашка обтягивала его большой живот, а по бокам висели подтяжки.
  - Чего там у тебя, старшой? Разобрался с партизанами?
  - Так точно.
  - И?
  - Политрук, который с ними вышел - под трибунал.
  - За что?
  - Документов нет, в чужой форме. Что тут еще? Обстоятельства попадания в плен тоже неясны.
  - Правильно. Остальные?
  - Одного я в дивизию увезу. Троих можно в строй. Парни неплохие.
  - А не засланцы немецкие? - улыбнулся полковник.
  - Не похоже. Парням по восемнадцать, молодые еще. У одного батя в корпусе генерал-лейтенанта Власова служил. Финансистом.
  - Да ты что? Запрос отправь. Хотя, вряд ли найдут... Там такая заваруха была, старлей...
  Полковник почесал пузо и налил себе в стакан чая из дымящегося на горячей печке чайника, - Саш, чай будешь? С медом и мятой! Жена медок прислала!
  - Спасибо, ехать надо! Один из них на карте кой-чего интересное показал.
  - Знаю, мы с начштаба уже глянули. Остальные-то что, молчат?
  - Остальных пока не допросил. Завтра.
  - А кто там еще остался у тебя?
  - Две девчонки и раненые.
  - С этими понятно... Вернешься когда?
  - Пока доеду, пока сдам в дивизию задержанного, пока обратно... К ночи вернусь.
  - Тогда и трибунал завтра. Точно чая не будешь?
  - Спасибо. Разрешите идти?
  - Тебе не разрешишь... Иди, конечно. Поедешь на чем?
  - А на Ширшиблеве и поеду.
  - Тоже верно. Тогда обратно помчишься - газет захвати для комиссара. Только свежих. Лады?
  - Лады, товарищ полковник!
  Старший лейтенант вышел на крылечко, сел и опять закурил. Хотя от поганых немецких сигарет щипало язык, но махру курить он совсем не мог. А нормальных папирос не привозили уже давно. 'Надо Иринке в военторге заказать 'Казбека', пусть купит пачек десять, пока я этого Микрюкова коллегам сдаю' - мелькнула ленивая мысль. Он откинулся на прогретые доски дома и немедленно задремал от усталости. За последнюю неделю он спал не больше трех-четырех часов в сутки - постоянное пополнение состава, отслеживание настроений в полку, работа с разведчиками, немца недавно кололи всю ночь, да так расколоть и не смогли, ни хрена не знает, самострел вот был еще, а во втором батальоне драка на почве... а хрен его знает на какой почве подрался узбек с евреем? Шебутной вообще батальон, хотя воюют как полагается, а у старухи в деревне свинью украли. А после каждой атаки в полку пропавшие без вести - то ли убило и никто не видел, а кто видел, тот тоже погиб, теперь вот еще окруженцы эти, хорошо не сорок первый, тогда тысячами выходили, как каждого-то проверить, ущучил млалей тогда Калинин одного, да, ущучил, все люди как люди, а у этого документики с иголочки, месяц в окружении а скрепочки не заржавели, рожа сытая, а все-таки какие-то странные эти партизаны, взгляд странный, да...
  - Товарищ старший лейтенант, а товарищ старший лейтенант!
  - А? - подскочил Калинин, хватаясь за кобуру.
  Сердюк аж отскочил с перепуга. Слышал он, как в соседнем полку так командир ординарца пристрелил спросонья. Погрезилось капитану, что немец пришел.
  - Это... готова машина-то!
  - Ага... - старший лейтенант с силой протер красные глаза. - Веди задержанного. В кузов посади.
  - Понятно. А...
  - А ты тут останешься. Я с ним в кузове поеду.
  - Эээ...
  - Не экай. В кабине сержант Попова поедет. Пусть поженихаются малость. Да и мне поговорить надо. С задержанным.
  - А остальные?
  - Остальные пусть сидят. Вернусь - решим чего и как. Выполнять!
  - Есть! - вытянулся Сердюк и помчался к сараю с партизанами.
  Старлей же потянулся и пошел к грузовику. Рядовой Ширшиблев уже завел мотор и внимательно прислушивался к рычащему мотору. Чего-то ему не нравилось. А рядом сидела сержант Иришка Попова с такой счастливой улыбкой, что Калинин сам невзначай улыбнулся.
  Она помахала ему рукой, с зажатым в пальцах одуванчиком. А потом, вдруг сообразив, выскочила из кабины:
  - Товарищ старший лейтенант, вы садитесь, я в кузове поеду!
  - Сиди уже. Задержанного, кто охранять будет?
  - А он очень опасный, да? - понизила голос связистка.
  - Очень, - серьезно ответил Калинин. - Каждый день он съедает двух симпатичных связисток на завтрак, трех на обед и одну санитарку на ужин.
  - Почему только одну? - захлопала ресничками Ирина.
  - Потому что все санитарки толстые!
  - Да ну вас, товарищ старший лейтенант! Вечно вы шутите! Ой, а у вас щека в складочку! - снова улыбнулась она.
  Старлей потер щеку:
  - Мама у меня говорила - это снюлька приходила и натоптала!
  - Кто?
  - Ну, снюлька... Фея сна!
  - Сами Вы, Ирина, фея! Сердюк, твою мать! Ты скоро? - резко оборвал он ненужный разговор.
  - Это... - пробасил тот. - Все уже. Задержанный в кузове.
  - Понятно... - старлей поправил портупею, еще раз протер глаза и, встав одной ногой на колесо, запрыгнул в кузов. А потом постучал по кабине:
  - Поехали!
  Машина тронулась. Дорога была уже лучше, чем от роты лейтенанта Костяева до штаба полка. По крайней мере, не кидало из стороны в сторону как мешки с картошкой.
  И потому Леонидыч и Калинин могли спокойно поговорить.
  - Ну, рассказывай, дорогой ты мой, - сказал старший лейтенант, едва они отъехали.
  - Что рассказывать?
  - Откуда такая информация-то у тебя?
  - Откуда надо, старлей.
  - Ты, Владимир Леонидыч, давай-ка хвостом-то не крути. Мы с тобой сейчас где? На Северо-Западном фронте. А против нас группа армий 'Север'. А ты мне про Харьков рассказываешь. Никак пешком оттуда сюда шел, чтобы немцы не поймали?
  - Товарищ старший лейтенант...
  - Давай на ты? Меня Александром зовут! Володей мне тебя не с руки звать, в два раза меня старше, я тебя Леонидычем буду. Сойдет?
  - Договорились. Так вот. Откуда такая информация, как я ее получил и чего с ней делать - я доложу только в штабе фронта. А ты об этом и не узнаешь никогда.
  - Осназ? - после минутной паузы уточнил Калинин.
  - Будешь смеяться - ВВС.
  - О как! - удивился энкаведешник. И едва не прикусил язык оттого, что машина в очередной раз прыгнула на кочке. А потом помолчал, но все же спросил. Из чистого любопытства, конечно:
  - А звание? В твоих годах уже по штабам надо сидеть... ВВС...
  - Майора хватит тебе?
  - Мне хоть маршал, - вздохнул старлей. - В моей полосе ответственности все равны.
  Леонидыч промолчал. Минут через десять старлей сказал, как будто совершенно не в тему:
  - Эх, знать бы, когда война закончиться...
  - Не скоро.
  - Думаешь через год только?
  - Думаю, через три.
  - Вот не фига себе! - удивился старший лейтенант. - Это как же через три, если товарищ Сталин сказал еще зимой, что сорок второй год будет годом окончательного разгрома немецко-фашистских захватчиков?
  Леонидыч покосился на старлея, обхватил себя руками и ответил:
  - Керченское наступление уже захлебнулось. И немцы сейчас добивают остатки пятьдесят второй, кажется, армии на полуострове. А летом и Севастополь возьмут. А у соседей, на Волховском, Вторая ударная уже в окружении. И через тоненькую ниточку выползает из болот у деревни Мясной Бор. Власов только вот не выйдет. В плен попадет и на немцев служить будет. А вот под Харьковом через неделю такая дыра откроется - немцы попрут до Сталинграда и Грозного. И только оттуда мы тихонечко пойдем на запад. Немцев убивая и сами по сопатке получая. И не раз. Вот тебе и три года.
  Особист помолчал, а потом сказал так, что в его голосе звякнул металл:
  - А ты в курсе, Владимир Леонидович, что сейчас пораженческие настроения тут разжигаешь и антисоветские разговоры плетешь?
  - В курсе, Саша, в курсе... Только от этого ничего не меняется. А может быть изменится, если ты меня в штаб фронта доставишь. А еще если там гэбня ваша кровавая - такими же нормальными людьми как ты окажется...
  - Кто кровавая? Не понял?
  - Не бери, старлей, в голову... - сказал Леонидыч. А про себя подумал, что Еж обязательно бы добавил - бери чуть ниже... Интересно, как они там?
  А они там только что поужинали. И разговорились вовсю:
  - Интересный какой этот... Энкаведешник, - сказал Еж. - Нормальный мужик. Уставший только как собака.
  - Угу. А глаза такие добрые-добрые! - вспомнил старый анекдот Вини.
  - Нее... Нормальный. Я думал, сразу под расстрел. Они же такие.
  - Какие-такие? - подала голос Рита. У девчонок-то допрос был еще впереди.
  - Ну что обязательно всех окруженцев сразу в штрафбаты, что там пристрелить каждого несогласного с политикой партии и правительства...
  - Еж! Штрафбаты только через месяц, примерно, появятся, - сказал Вини.
  - А сейчас чего?
  - Не помню.
  - Интересно, чего с нами будет?
  - На передовую отправят. А тебя в тыл к немцам обратно.
  - Зачем это?
  - Ты там все наши военный тайны откроешь, но непременно все перепутаешь. И тогда немцы войну проиграют.
  - Они и так ее проиграют.
  - А с тобой во главе - еще быстрее, - буркнул дед.
  - Девки! А чего вы там шепчетесь? - спросил Еж, резко обернувшись к Рите с Маринкой, которые закопались в серое сено чуть поодаль.
  - Еж! Гуляй лесом, а? - раздраженно сказала Рита.
  - Отстань от девчонок, - одернул Андрея Вини.
  - Ну и ладно. Шепчитесь. Я и так знаю - о чем они. О мужиках.
  Маринка приглушенно засмеялась, а Ритка на этот раз уже рявкнула:
  - Еж - ты дурак!
  - Андрюха, ты и впрямь, отстань от них.
  - Да я чего... Ты, вот дед, скажи мне лучше - я так и не понял, почему ты нам с Вини не разрешил открыться. Сейчас бы ехали все с Леонидычем вместе. И Леха он, вообще, историк. От него пользы много. А хер майор один разве справиться без нас?
  Дед почесал бороду:
  - А тебе не понятно, что ли?
  - Не совсем...
  - Это вот я, старый балбес, сразу вам поверил. А вот старшой этот, хоть мужик и хороший, всех вас за шкирку и в 'желтый дом'. А того лучше - тоже под трибунал. За симуляцию. Вот Леонидыч доберется до начальства. Кому надо сообщит - вот тогда и за вами приедут.
  - Это точно. Не поверят, - кивнул Вини. - Случай был. Точно не помню когда. Может, уже и случился здесь. А может быть и нет. 'Шторх' немецкий приземлился на нашем аэродроме. А в 'Шторхе' немецкий майор из оперативного отдела какой-то танковой дивизии. Так вот. При нем была копия немецкого плана 'Блау' - удары на Кавказ и Сталинград. Так вот... Ставка наша не поверила документам. Слишком ценный приз достался. Так не бывает. Решили, что дезинформация, что, на самом деле, немцы будут опять наступать на Москву. Укрепили центр. Даром, что ли, наши Ржев пытаются взять и тот же Демянск? Упреждают инициативу. Вот теперь сравни - бумага за подписями фюрера и всей его шайки - и мы. Три оболтуса без документов. Так что Кирьян Василич прав. Если Леонидыч там докажет нашу важность - за нами приедут в два счета. А нет...
  - А что тогда?
  - А ничего. Своими руками будем историю переделывать. Может быть и впрямь на день раньше удастся войну закончить. Шальбурга же хлопнули на пару недель раньше? Ты, кстати, на карте показал все начальнику штаба?
  - А как же! - загордился Еж. - Все что запомнил. Где у них минометы, как обойти лучше. Я ж карты умею читать. Стоп! Дед Кирьян а почему ты сказал, что только за нами приедут? А ты?
  - А я-то им на какой ляд? Я свое дело сделал. Пользу больше тут принесу.
  - А... Кирьян Васильевич, а что ты делать-то собрался?
  - В армию попрошусь. Поди возьмут еще, а? Старый конь хоть глубоко не пашет, но и не испортит борозду-то... Ритуль, как ты думаешь?
  - Я думаю, как там Леонидыч...
  ...А Леонидыч в это время дрых в полуторке как сурок, несмотря на разбитую дорогу.
  Старший лейтенант Калинин же, время от времени поглядывая через заднее стекло в кабину, где заразительно смеялась сержант Иринка Попова, думал над странностями поведения партизан.
  Чего же в них не то?
  Калинин посмотрел на беспечно храпящего Леонидыча.
  И тут его осенило!
  Ёк-макарек!
  Глаза!
  Глаза у них не такие!
  Обычно все смотрят с опаской, некоторые со страхом. Очень редко - с ненавистью. Большинство с настороженностью.
  А эти... Эти с любопытством. Богатырев с легкой усмешкой. Микрюков - с удивлением каким-то радостным. А вот пацаны - именно с любопытством. Как будто кино смотрят. С таким взглядом Калинин сталкивался еще в Москве, когда сопровождал, еще будучи сержантом НКВД, делегацию американцев. Только те свои эмоции не скрывали - бурно радовались всему как дети. Особенно в метро. Решили, что их в музей привели. Неужели эти - шпионы? Чьи? Немецкие? Непохоже. Англия, Франция? Но более идиотского способа заброски и придумать сложно. Может быть это дети эмигрантов? Заговор? А этот унтер, пошедший ва-банк, чтобы отвлечь внимание - проводник? А на кой черт им командование фронта? Думай, Саша, думай!
  Он с силой заколотил кулаком по фанерной кабине:
  - Стой!
  Ширшиблев приоткрыл дверь и обеспокоено спросил:
  - Что случилось, товарищ старший лейтенант?
  - Разворачиваемся! Едем в полк! Быстро!
  Рядовой Ширшиблев пожал плечами и скрылся в кабине.
  Леонидыч проснулся и с недоумением спросил у Калинина:
  - Товарищ старший лейтенант, что-то случилось?
  - Еще нет, - отрезал тот. А потом подумал: 'Больше надо спать... Быстрее соображать буду'. И посмотрел на закатное майское солнышко. И не увидел, но скорее догадался:
  - Воздух!!!
  Но грохот пулеметов и пушек двух 'Мессеров' взбили грязь дороги и в мгновение ока раздербанили кузов полуторки.
  Ширшиблев толчком успел выкинуть связистку из кабины и сам выпрыгнул в сторону. Вовремя, потому как двадцатимиллиметровые снаряды моментально превратили грузовичок в полыхающую груду.
  Откуда взялся эта пара 'Мессеров'?!
  Пожалуй, это не знал и сам пилот чертова 'Фридриха' - ведущий звена.
  Небо над Демянским котлом было почти полностью советским. До прорыва котла все 'ягды' только и делали, что патрулировали коридор, по которому тяжелые 'тетушки' Ю-52 несли оружие, боеприпасы и продовольствие мужественным бойцам Демянского котла. А обратно - раненых.
  Правда, и потери несли от атак советских истребителей, огромные. К десятому мая Германия лишилась ста шестнадцати 'тетушек'. Но вот пришло время, и снова началась 'свободная охота'. Но, тем не менее, превосходство русских было подавляющим. Потому ведущий, увидев одинокий грузовичок на дороге, решил ее атаковать, пока была возможность.
  И, надо признать, удачно. И безопасно. И к черту, русских истребителей. Можно уходить!
  Качнув крыльями в знак победы, немцы унеслись на запад, скрываясь в закатном солнце.
  Сергей Ширшиблев поднял голову. Искореженная машина горела. Хлопнула одна шина, другая... Похоже старлею с задержанным кранты. А Иришка?
  Он бросился на другую сторону дороги.
  Иринка лежала на животе, неловко подогнув руку под себя. Из ушей текла кровь. Белоснежный подворотничок наливался темно-бордовым. Он осторожно перевернул ее. Посмотрел на разбитое о придорожные камни родное лицо. Потом закрыл ей глаза. А потом прижался к теплой еще руке, в которой был зажат умирающий желтый, в красных брызгах, одуванчик. Он долго стоял на коленях перед её телом. Потом накрыл лицо девушки своей пилоткой.
  Его взгляд упал на чудом уцелевшее, едва помятое ведро. Машинально он собрал в него чьи-то разбросанные по дороге куски. А то, что не вошло - рука с плечом в кожанке, вырванная из спины лопатка с обгорелыми лохмотьями гимнастерки - сложил в кучу на обочине. Рядом положил фуражку особиста. Васильковый околыш и расколотый козырек. Рубиновой каплей светилась окровавленная звезда...
  И зашагал обратно по дороге, пошатываясь как пьяный. В полк. Убивать...
  Война все спишет? Война есть война? Жертв не бывает лишних?
  Тогда посмотри в эти глаза. Сними пилотку с ее лица, подыми ее веки и посмотри. Она все еще улыбается. И улыбается для тебя. Вечно будет улыбаться.
  Война все спишет? Наверное, все - кроме этой улыбки.
  Почему ты жив, а она нет?
  
  ...- Да, товарищ генерал-майор. Да. Да. Нет. Есть. Задача будет выполнена. Товарищ генерал-майор на нашем участке партизаны прорвались. Утверждают, что командир этой чертовой бригады погиб. На карте кое-что показали, да. Одного к вам в дивизию везут. Да.
  Полковник положил трубку и тут же рявкнул на адъютанта, пришивавшего пуговицу:
  - Всех комбатов сюда и начштаба Бегом!
  Сам же склонился над картой.
  Буквально через три минуты адъютант вернулся обратно:
  - Товарищ полковник, комбата-два ранило!
  - Вот черт... Серьезно?
  - Плечо разворотило. Снайпер похоже.
  Полковник ругнулся:
  - Черт, черт... Кто там из командиров в строю?
  - Лейтенант Костяев.
  - Костяев? Нормальный мужик. ВРИО командира батальона пусть побудет. Тащи его сюда.
  - Есть!
  
  ...- Чего-то забегали туда-сюда. Вини, смотри! - сказал Еж, глядя в щели сарая.
  - Точно, да. - Вини присел рядышком. - Кирьян Василич! Чего они бегают как будто их блохи покусали?
  - Ежели в штабе бегают, значит, заварушка будет. Тебя там расстрелять, например...
  - А меня? - хихикнул Еж.
  - И тебя тоже.
  - О, смотри, лейтенант тот усатый! В нашу сторону идет. И чувак какой-то толстый рядом...
  - Дверь сарая противно заскрипела, открываясь:
  - Вот, товарищ полковник, эти субчики.
  - Вижу... Выходи строиться. Быстро.
  Пятеро партизан вышли на улицу. Еж довольно потянулся:
  - Эх, хорошо-то как...
  Полковник изумленно посмотрел на него:
  - Чего это хорошо?
  - Воздух свежий, красота!
  - Навозом только провоняло все, а так да свежий... Смирно!
  Потом полковник прошелся вдоль короткой шеренги:
  - Присягу никто не принимал?
  - Никак нет, товарищ полковник! - ответил за всех Кирьян Василич.
  - Понятно. Костяев, дай-ка бумажку... Тебя как зовут?
  - Вини... В смысле, Винокуров Алексей Дмитриевич!
  - Читай, Алексей Дмитриевич, вслух.
  Вини взял лист:
  - Я, Винокуров Алексей Дмитриевич, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-крестьянской Красной армии, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников.
  Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей советской Родине и рабоче-крестьянскому правительству.
  Я всегда готов по приказу рабоче-крестьянского правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик, и, как воин Рабоче-крестьянской Красной армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом.
  Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.
  - Молодец... Силантьев!
  Адъютант неслышно вышел из-за спины, неся на вытянутых руках вчетверо сложенную красную ткань:
  - Целуй!
  Вини встал на колено и поцеловал знамя, пахнущее пылью, как будто его не разворачивали уже давно-давно.
  - Распишись тут. А Теперь ты!
  Андрей Ежов вышел из строя и тоже прочитал текст присяги вслух. На этот раз обошлось без швыркания носом и прочих Ежиных выходок. Осознал важность момента.
  - Отлично, боец. А ты, старик, что стоишь?
  Кирьян Васильевич аж оробел немного:
  - Мне тоже можно?
  - Нужно дед, нужно. Вся страна в строю, ты чем хуже?
  Унтер кивнул как-то судорожно, а потом полез мелко дрожащими руками за пазуху. Вытащил оттуда тряпицу, развернул ее... И прицепил на грудь два Георгиевских креста.
  - Ого! - с уважением сказа полковник. - Бывалый вояка?
  - Так точно, ваше бла... товарищ полковник.
  - Где? - кивнул тот на кресты:
  - В великую войну немцев погонял маленько.
  - Ну эта война тоже великая. И к тому, же отечественная. Звание-то какой имел?
  - Унтер-офицер.
  - Пока в рядовых походишь. А там видно будет. Принимай, унтер-офицер рабоче-крестьянскую присягу.
  Когда дед читал текст и целовал знамя - в уголках глаз блестели слезинки. Но этого никто не заметил.
  - А теперь, товарищи бойцы, поступаете в распоряжение командира второго батальона лейтенанта Костяева. - Полковник развернулся и пошел в избу.
  - Подождите, товарищ полковник, а как же мы? - воскликнула Маринка - Мы-то куда?
  Полковник развернулся, посмотрел на них:
  - Куда, куда... В сарай обратно. Старший лейтенант приедет - разберется.
  Рита подбежала к полковнику и вцепилась в рукав:
  - Товарищ полковник, не оставляйте нас в сарае одних. Страшно же!
  - Чего бояться, мышей что ли? Эвон, какой гигант мысли вас охраняет, - махнул он в сторону Сердюка.
  А потом чуть подумал и сказал:
  - В госпиталь шуруйте. Там лишние руки никогда не помешают.
  
  Глава 13. Атака
  На горе на горушке стоит колоколенка,
  А с неё по полюшку лупит пулемёт,
  И лежит на полюшке сапогами к солнышку
  С растакой-то матерью наш геройский взвод.
  Мы землицу хапаем скрючеными пальцами.
  Пули как воробушки плещутся в пыли...
  Митрия Горохова да сержанта Мохова
  Эти вот воробушки взяли да нашли.
  Л. Сергеев
  
  Оружие им вернули. Выдали новое обмундирование. Новое, конечно, относительно - застиранное до белизны и штопанное не раз. Но, все же, лучше, чем те обноски, в которых были партизаны. Выдали еще и каски, лопатки, котелки, фляжки. Причем, Ежу досталась стеклянная фляжка, которую дед тут же отобрал, мотивируя, что Еж непременно ее сломает и отрежет себе, как минимум, палец.
  Когда дошли до позиций роты стало уже смеркаться - солнце тихонечко садилось в мутную дымку.
  Еж заметил, что дождь ночью будет.
  - Оно и к лучшему, - кивнул дед.
  - Почему?
  - Похоже ночью в атаку пойдем. Сердцем чую.
  Добравшись до второй линии окопов, нашли свою роту, где им тут же набили щедрой рукой повара полные котелки гречневой каши с мясом. И по буханке хлеба в руки.
  Еж удивился:
  - Куда мне столько, я ж маленький, много не ем.
  - Сунь в мешок, пригодится. Да заверни во что-нибудь.
  - Эй, боец, где газету можно взять? - дернул за штаны проходящего мимо бойца в телогрейке.
  Тот остановился, внимательно посмотрел на Ежа и спросил:
  - Кому боец, а кому сержант Прощин. Кто такой?
  Еж вытер рот рукавом, встал и заорал во всю дурь:
  - Боец Ежов по Вашему приказанию прибыл!
  - Господи, ты чего орешь? Куда прибыл? По чьему приказанию? Я тебе ничего не приказывал!
  - Сюда прибыл. Во второй батальон определили, первая рота.
  - Взвод какой?
  - Не знаем мы еще, товарищ сержант. Ротного вот ждем. Куда определит, - подал голос Кирьян Васильевич.
  - Ко мне и определит. У меня от всего взвода двенадцать бойцов осталось. Ладно, кушайте.
  - Погодите, товарищ сержант, а может быть будет газетка, а?
  - Приспичило, что ли?
  - Не... Хлеб завернуть.
  - В тряпку заверни.
  - Нету тряпки!
  Сержант вздохнул и вытащил откуда-то из-за пазухи газету.
  - На, старая уже. Пользуй, - и ушел по своим делам
  - Нам каждая газета сейчас свежая. Спасибо, товарищ сержант!
  Еж снова уселся и, жуя кашу, принялся читать газету вслух:
  - Девятое мая тысяча девятьсот сорок второго года... Сейчас посмотри, чего у нас тут новенького... В смысле старенького...
  - Еж, прожуй сначала, а то подавишься. Я тебя спасать не буду! - сказал дед.
  - Да ладно... - отмахнулся Андрей. - О! Макаки янкам наваляли! 'Последний оплот американского сопротивления на Филиппинах - крепость Коррехидор капитулировала перед японцами. В плен попало 12 тысяч солдат'. А бритты в Мадагаскаре высадились. Ну, блин. А чего им там надо?
  - Там безопасно и не стреляют, - ответил Вини. - Про Киров есть что-нибудь?
  - Неа. Список награжденных... Стихи... Сводка...
  - Чего пишут?
  - В течение восьмого мая на фронте ничего существенного не произошло. А почему восьмого? Газета же от девятого?
  - Еж, тут технологии немного другие. Чего еще?
  - Да ничего, сотни уничтоженных гитлеровцев, десятки танков, тридцать шесть немецких самолетов. Наши потери - шестнадцать самолетов. Вот это прикольно: 'Пленный солдат второй роты одиннадцатого мотополка Гейнц Ветер сообщил: 'Во Франции я служил в составе восемьдесят первой дивизии, которая сейчас находится на центральном участке советско-германского фронта. Незадолго до отправки в Россию в частях дивизии вспыхнули волнения. Солдаты потребовали, чтобы их отпустили домой. Командование жестоко расправилось с зачинщиками волнений и расстреляло сто двадцать пять человек. Среди расстрелянных - двадцать пять человек из моей роты'. Правда, что ли?
  - Вряд ли, - подал голос дед. - Это тебе не семнадцатый год, когда братания были.
  - И я не слышал, чтобы в вермахте бунты были. - сказал Вини.
  - Прибыли? - внезапно раздался голос сверху. Вини поднял голову:
  Наверху стоял лейтенант Костяев:
  - Богатырев! За мной. Вы оба - в расположение первого взвода. Там вас уже знакомец дожидается...
  - Какой еще знакомец? - удивились в один голос Еж и Вини.
  - Скоро узнаете...
  Знакомцем оказался... младший политрук Долгих.
  - Эй, Долгих! Чего такой унылый? - крикнул ему Еж.
  - Под трибунал отдали, - мрачно сказал тот.
  - О как... За что?
  - За то, что без документов и знаков различия.
  - А тут тогда, что делаешь?
  - Полковник выпустил. Сказал, что ему каждый штык нужен. После боя, мол, разберемся.
  - Ну... Повезло тебе, брат, - похлопал его по плечу Вини.
  - Эй, махновцы! - раздался голос взводного. - Ну-ка, геть в землянку. Посмотрю, оружие в каком состоянии...
  А дед скромненько сидел у самого выхода из блиндажа комбата. Лейтенант Костяев объяснял командирам рот боевую задачу:
  - Итак... Задача батальона - с наступлением темноты обойти высоту с левого фланга. Там, где в наше расположение вышел партизанский отряд - пятьсот метров по полю до леса. Там по краю нужно выйти за высотку. Дождаться атаки полка в лоб. Через пять минут после начала атаки полком - бьем их с тыла. Партизаны утверждают, что немцы лес не прикрыли. А вот разведка утверждала, что немцы там есть. Разведка, так?
  - Лейтенант, да пробовали мы там ползать! - воскликнул здоровый как медведь старлей с медалью 'За отвагу' и орденом 'Боевого красного знамени' на широченной груди. - Немец на немце - дозоры сплошные.
  - Не горячись, Семен. Сейчас мы у командира партизанского и спросим как там дела. Кирьян... эээ... Васильевич?
  Дед кивнул.
  - Расскажите товарищу Гырдымову и нам, в том числе, - как вы там прошли и почему на немцев не наткнулись?
  - Так это, товарищи командиры. Мы же перед этим у них шорох в тылу не маленький устроили. Командира ихнего в плен взяли. Правда, шлепнуло его...
  - А мины, заграждения?
  - Специально не искали, но вроде как нету.
  - Вроде как... Вы десятком человек прошли, а у нас тут двести пятьдесят душ. Если лес заминирован - хана батальону. Гырдымов, что скажешь? Ты - разведка, хитромудрым должен быть.
  - На мины тоже не натыкались. Завалов тоже нет. Лес, конечно, исковеркан - то там, то тут деревья побиты. Но пройти по-тихому можно. Правда, малыми группами. Если весь батальон пойдет - шум обязательно будет.
  - Думаем, мужики, думаем...
  - Чего тут думать... Надо приказ выполнять! - воскликнул комиссар батальона Рафаевич.
  - Оно понятно, товарищ комиссар. Как?
  - Как сказано в уставе, товарищ лейтенант. А в уставе сказано, что никаких сложных маневров в ночной атаке оборонительной полосы не допускается. Войска наступают прямо перед собой.
  - Я устав хорошо знаю, товарищ батальонный комиссар, - ответил Костяев. Только в нашем случае такая атака приведет к неоправданным потерям и невыполнению боевого задания.
  - Войны без потерь не бывает! - воскликнул Рафаевич. - Пора бы это осознать за год. Если бы мы это понимали сразу, то не отступили бы до Москвы.
  - Кхм... - кашлянул кто-то. За спиной комиссара разведчик Гырдымов выразительно постучал себе по лбу пальцем.
  - Товарищ комиссар, может быть, перейдем к делу? - попытался успокоить Рафаевича Костяев.
  - А выполнение приказа - это и есть самое главное дело!
  - Это... - пробасил Коган. - Может, мы разведкой вперед пойдем? С партизаном?
  - Боец Богатырев уже не партизан. С сегодняшнего дня зачислен бойцом.
  Кирьян Васильевич смущенно кашлянул.
  А комиссар побагровел:
  - Это что такое? Что за бирюльки неуставные? - почти взвизгнул он, разглядев, наконец, на груди Богатырева кресты. - Немедленно снять!
  Дед набычился, но снимать кресты не стал.
  Комиссар подскочил и потянулся было сорвать 'Георгиев', но дед ударил его по руке и тихо сказал:
  - Не тобой дадено, не тебе и снимать!
  Побелевший лицом Рафаевич схватился за кобуру:
  - Арестовать! Под трибунал! Расстрелять мерзавца!
  - Товарищ комиссар... - облапил его Гырдымов. - Успокойся...
  Рафаевич бурно задышал, а потом заорал на молоденького связиста:
  - Эй, Якшин, быстро соедини меня с полком! Я доложу об этой белогвардейщине! Я не потерплю!
  - Есть связь, товарищ батальонный комиссар!
  Тот подскочил к аппарату:
  - Товарищ полковник на меня совершено нападение белогвардейским выкормышем бойцом Богатыревым! Что? Я требую немедленного ареста!
  В ответ полковник сказал что-то такое, от чего комиссар сдулся как воздушный шарик и стал похож посеревшим лицом на серую тряпку.
  А потом положил трубку, потоптался растерянно на месте, а потом, надев фуражку, выскочил из блиндажа, крикнув напоследок:
  - Я этого так не оставлю!
  После небольшой паузы, Гырдымов пробормотал:
  - Да, обрел ты врага, дед. И какого.
  - Разберемся. Так... Чего ты там говорил, про разведку?
  - Значит, мы выходим за час, прочесываем сколько успеваем лес, смотрим - как и чего. Если немцы есть - даем сигнал. Если только дозоры - тихо снимаем. Если нет - идете за нами.
  - Согласен. Ровно в одиннадцать выходите. Если до ноля часов - тишина. Мы выходим. Сигнал для выхода - стук саперных лопаток. Без ракет и свистков. Бойцам передать - никаких разговоров, перекуров и бряцаний. Понятно? Свободны. А с комиссаром я поговорю, Кирьян Васильевич.
  - Ну, пошли, дед к нам. Сходим сейчас в первую линию. Покажешь на местности - как вы шли... Кстати, комбат, есть идейка...
  
  ...- Где, интересно, дед застрял? - размышлял вслух Еж.
  - Черт его знает... Давай у взводного спросим?
  - Товарищ сержант?
  - Ну?
  - А куда нашего деда дели?
  - Какого деда? Аааа... Ротный сказал, дед с разведчиками чаи гонять остался.
  - Ничего себе? - удивился Еж. - Он там чаи, а мы?
  - А мы сидим и бамбук курим.
  - Мне вот еще интересно, как там Леонидыч. Докладывает, наверное, уже в штабе дивизии, как думаешь, Вини?
  - Наверное... Ой, закапало, епметь... - Вини поднял голову. На ночном небе ни звезд, ни месяца.
  - Хорошо... Немцы летать не будут.
  - Они и так особо не летают. Не видел, что ли?
  - Все равно хорошо. О, гитара где-то играет? В землянке вон той. Вини, пойдем, сыграешь что-нибудь! 'Мальчишек зеленых' давай!
  - Обалдел, что ли? Какие еще 'Мальчишки зеленые'?
  - Ну это... 'Мы жили под бомбами, мы плыли в понтонах, мальчишки зеленые в рубашках зеленых. Мы просто зарыты в земле изувеченной, спасенной земле и придумывать нечего...' Чего, не помнишь, что ли?
  - Еж, ты совсем обалдел?
  - Не понял...
  Вини оглянулся по сторонам, никого вроде близко не было:
  - Сейчас нам и этим мальчишкам в атаку идти, я им чего петь буду, как в землю зароют?
  - Тогда спой... 'Бьется в тесной печурке огонь'
  - Позже. Чего-то потрясывает...
  - Заболел, что ли?
  - Взвод! Приготовиться! - раздался голос комвзвода Прощина.
  Гитара тут же замолчала. Бойцы разбежались по своим местам.
  - Тишину соблюдать!
  Лежали долго. Минут десять. Но они почему-то показались часом. Вини уже в который раз пожалел, что тогда оставил 'Командирские' часы - подарок отца в палатке. Боже, как давно это было... В другой жизни...
  Где-то в дали раздались три удара саперных лопаток друг о друга.
  - Вперед!
  - А почему лопатками сигнал был? - спросил Еж у Вини после очередной перебежки.
  - Не знаю. У взводного спроси! - шепнул Вини в ответ.
  Еж подполз к комвзвода:
  - Товарищ сержант, а товарищ сержант... - И получил легкий тычок кулаком под каску!
  Еж спешно отполз обратно.
  Казалось, что темнота вот-вот взорвется огнем.
  И темнота взорвалась.
  Музыкой.
  Где-то в тылу несколько баянов вдруг заиграли 'Катюшу'. А потом грянул нестройный хор.
  - Это еще чего? - обернулся Еж.
  - Это чтобы враг не догадался... Вперед!
  Немцы, вернее датчане, на высотке никак не отреагировали. Только пустили пару ракет в сторону певцов.
  После 'Катюши' баянисты исполнили 'Трех танкистов', 'Лизавету', а на 'Синем платочке' рота уже была в лесу.
  А вот тут отсутствие луны дало о себе знать. То и дело то кто-нибудь падал, споткнувшись о торчащие корни, то шипел, натыкаясь на сучки.
  Взводные и ротные матерились сквозь зубы. Словно стадо лосей батальон перся через лес, хотя и прореженый артобстрелами.
  Эсэсовцы, впрочем, никак не реагировали. Непонятно почему...
  Тем не менее, к точке сбора подошли аккурат по назначенному времени.
  Новоиспеченный комбат Игорь Костяев и командир взвода разведки Николай Гырдымов лежали, тихо обсуждая дальнейший план действий:
  - Сняли мы две пары. Шатаются немцы по леску время от времени. Ветками закидали, но когда смена пойдет - они шум подымут.
  - Надеюсь успеем. Ровно через пять минут после начала атаки полка твой взвод вперед идет. За ним батальон. Ровно через пять минуты после вашего броска. Тут метров триста, примерно. Постарайтесь броском - без криков и пальбы -ворваться на позиции минометчиков.
  - Богатырев говорил, что прошлой ночью минометчиков, вроде как, наши ночники достали.
  - За день могли новые подтащить. На позиции врываетесь, а тут и мы пойдем. Держитесь там. Минут за пять мы проскочим поле.
  - Удержимся, комбат...
  - Я по ротам.
  - Давай. Игорь, а ты чего послал бы ординарца, ротных собрал бы...
  - Самому надо посмотреть. И себя бойцам показать. Комиссара уже послал моральный дух подымать.
  - Он наподнимает...
  - Да перестань ты, нормальный мужик. Правильный только.
  - Слишком правильный. Богатырев - мужик что надо. Оставишь у меня в разведке?
  - Старый же он. Куда ему с твоими бугаями бегать? Я его вообще хотел в ездовые отправить после боя.
  - Старый, старый, а по лесу ходит - веточка не хрустнет. И первую пару немцев он заметил. Сюда дошли - мои бугаи взопрели как слоны, а он хоть бы что!
  - Посмотрим. Ездовым и от комиссара подальше будет.
  - Тоже верно...
  - Я ушел...
  Как выяснилось, отставших и потерявшихся не было. Зато были первые потери. В первой роте боец наткнулся ногой на острый сучок и теперь еле шел. Ротный выделил двух бойцов ему в помощь. Отправлять обратно не стали. Короче через высотку добираться. Поэтому решили, что боец идет со всеми позади. Как раз доберется к концу атаки.
  Костяев посмотрел на часы. Пять минут до атаки полка по фронту.
  Подошел комиссар:
  - Ну что, готовы бойцы, Костяев? - комиссар по привычке разговаривал с бывшим командиром роты начальственно. Да и звание батальонного комиссара соответствовало армейскому майору.
  - Готовы, товарищ батальонный комиссар.
  - Да ладно тебе, не обижайся. Я ведь, Костяев, за порядок. Без порядка это уже не армия, а банда Махно. Боец должен выглядеть согласно уставу!
  - Согласен, товарищ батальонный комиссар.
  - Как там этот... Богатырев? - себя показал?
  - Гырдымов хвалит его.
  - Ну раз Гырдымов хвалит... Посмотрим после боя. Поговорю еще с ним.
  - Боец он опытный сразу видно. Да и 'Георгиев' так просто не давали. Семен Михайлович, между прочим, четырежды им награжден. Полный кавалер.
  - Какой Семен Михайлович?
  - Буденный.
  - Тьфу ты... Совсем голова не думает. Знаю. Но ведь он их не носит на показ?
  - Не носит.
  - Ну и говорю, посмотрим после боя. Если хорошо себя покажет - пусть носит, так сказать, 'явочным порядком'.
  В этот момент небо по другую сторону холма осветилось красными разрывами. Батальоны пошли в атаку.
  Высотка сразу ожила ответным огнем, как будто немцы дожидались атаки.
  - Гырдымов! Вперед!
  Разведчики понеслись вперед.
  Костяев смотрел на часы.
  Секундная стрелочка отсчитывала кому-то последние минуты жизни.
  - Пить хочу! - шепнул Еж. - Чего медлим?
  - Жди! Не твое дело, чего медлим, - ответил Прощин.
  Снова застучали лопатки.
  Бойцы поднялись и ринулись вперед. Спотыкаясь, падая в воронки. Но вперед!
  Атака - страшная штука, а ночная вдвойне. Куда бежишь, сам не знаешь, куда стрелять - не видно, рядом только хриплое дыхание товарищей. Упал - кто-то подхватил, помог подняться. Споткнулся об кого-то - помог подняться другому.
  Впереди хлопнуло несколько выстрелов. Раздались автоматные очереди. Кажется, разведчики напоролись на немцев.
  - Батальон! Вперед! За Родину! Ураааа!! - закричал комиссар - За мной!
  - Ура! - Закричал Еж и побежал еще быстрее, яростно выставив перед собой винтовку со штыком.
  За ним скакал большими шагами невысокий Вини. Каска у него то и дело сползала на нос. Он уже несколько раз пожалел, что забыл застегнуть ремешок, но остановиться никак нельзя было.
  - ААААААА!
  Говорят, что рев русской пехоты, идущей в штыковую атаку - один из самых страшных в мире звуков. Правда, рассказать об этом могут не многие.
  - Свои! - рявкнул Гырдымов. - Свои, ититть!
  Он ловко увернулся от штыка, перехватил за ствол винтовку, сделал подсечку и сбил обезумевшего Ежа на землю.
  - Свои, боец! - осклабился разведчик. - Фрицы там!
  Он показал на белеющую в темноте церковку, затем поднял Ежа за шиворот и подопнул его:
  - Вперед!
  В этот момент с высотки ударил короткими очередями пулемет. Хорошо, что в темноте бил не прицельно, да и вспышки очередей ослепляли пулеметчика. Но первые раненые и убитые появились. Кто-то застонал совсем рядом с Ежом. А одна очередь прошла почти по ногам Вини - тот даже подпрыгнул выше своего роста.
  - Вперед! Вперед! Не ложиться! - орали на все голоса взводные и ротные.
  Земля стала подыматься под ногами - склон пошел вверх.
  - Йэх! Понеслась душа в рай! - крикнул Гырдымов, карабкаясь вверх. Дождь сыграл злую шутку - глина скользила, люди падали - продвижение вперед замедлилось.
  Фрицы этим незамедлительно воспользовались - сверху полетели гранаты.
  Вини встал на колено и стал стрелять куда-то вверх.
  - Ноги! - заорал кто-то из командиров. - Ноги ставить поперек склона! Вперед! Оказалось, это батальонный комиссар:
  - Братцы, пуля дура - штык молодец! - и тут же выстрелил из нагана, разглядев в темноте силуэт эсэсовца. - Да и пуля ничего, если умелой рукой выпущена!
  Однако батальон залег.
  Пулеметчик бил и бил. Достать его было трудно. Хотя по вспышке бойцы били, но тот сидел в узком окне церкви, словно в амбразуре.
  Еж вздрагивал каждый раз когда очередь ложилась рядом. Пули шлепались в грязь и шипели. А те, что попадали в тела - стучали глухо...
  - Мужики! Да перебьют нас здесь! Вперед! Где комбат? - закричал комиссар.
  - Ранен, товарищ батальонный комиссар! - подал голос связист.
  - Черт! Серьезно?
  - Как сказать... Щеки пробиты.
  - Понятно... А ну-ка мужики... Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов...
  Сначала несколько голосов, а потом все больше, больше и, наконец, весь батальон подхватил гимн:
  - Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой идти готов...
  Комиссар встал во весь рост и зашагал вверх, продолжая петь 'Интернационал'.
  - Это есть наш последний и решительный бой, с Интернационалом воспрянет род людской!
  Глядя на него, бойцы стали подыматься под пулями и зашагали вверх по скользкому склону. Многие падали, некоторые не подымались.
  И тут в траншее фашистов раздались несколько глухих взрывов, а потом стал слышен шум рукопашной свалки.
  - УРАААА!!! - батальон бросился вперед.
  Через несколько минут красноармейцы ворвались в траншеи.
  Еще через несколько минут все было кончено.
  Еж сидел рядом с еще теплым трупом гансюка, которого он заколол прыгая в окоп, и нервно курил.
  - Дай тягу... - плюхнулся рядом Вини.
  Еж молча протянул Винокурову самокрутку. Тот глубоко затянулся и закашлялся.
  - Не умеешь, не берись... - флегматично сказал Еж. - Дай обратно.
  Вини прокашлялся и просипел:
  - Водки бы сейчас...
  - Водка, братцы после боя будет. А бой еще не кончился, - подошел к ним комвзвода Прощин. - Сейчас наша рота будет церковку брать.
  - А другие чего?
  - А другие пойдут на ту сторону деревушки, немцев подчищать. Дед ваш -молоток, кстати, да и вы не подкачали.
  - А где Кирьян Васильевич? - встрепенулся Еж.
  - Сейчас придет... Это он под шумок кустами с десятком бойцов к немцам в гости нагрянул. Нежданчиком. Бой закончится, буду ему представление на 'Отвагу' писать. А вот и он!
  Дед шел по траншее перешагивая окровавленными сапогами через трупы фрицев.
  - Дед, ты как! - подскочили ребята.
  - Жив, чего мне сделается... - буркнул тот. - Вы как?
  - Вроде живы...
  - Ну вот, вернулся за вами приглядывать, хлопчики.
  Только тут Вини заметил, что дед обхватил левое предплечье, а по гимнастерке расползается темное пятно.
  - Кирьян Василич, да ты ранен!
  - Сам знаю. Немец, не подумавши, финкой полоснул.
  - Давай забинтую...
  - А если б немец подумал? - улыбнулся Прощин.
  - Могёть в плен бы попал...
  - Оп-па-па... А у фрица во фляжке чего-то есть... - воскликнул Ежина.
  - Ежов! - прикрикнул комвзвода - Что за мародерство!
  - А я чего... Я для антисептики... - Еж открутил пробку, глотнул... И выругался:
  - Кофе, причем гадский! И без сахара. Фу... - Еж выкинул флягу за бруствер, куда-то в сторону немцев.
  Там сразу чего-то заорали по-вражьему и открыли огонь.
  Вини заржал, присев в траншею:
  - Еж, они собственного кофе боятся!
  - Нее... - ответил тот. - Это они решили, что я их гранатой!
  - Ладно, гранатометчики, за мной!
  В траншеях взводы и роты перепутались. Взводные бегали и орали, собирая своих бойцов. А ротные забились с раненым комбатом в блиндаж, решая там свои командирские дела.
  Пробираясь по траншее, Кирьян Васильевич вдруг увидел командирскую фуражку, валяющуюся в грязи.
  - Погодь-ка... - не обращая внимание на свист пуль, он выбрался из траншеи. А потом крикнул из темноты:
  - Комиссара ранило! Мужики, подмогните-ка!
  Еж, Вини и Прощин вылезли из траншеи на крик деда.
  Комиссар лежал на животе.
  Осторожно они перевернули его. Автоматная очередь скосила его перед самой траншеей. Но он дышал, несмотря на три пулевых ранения в грудь.
  - Потащили!
  Осторожно спустили его вниз и понесли в ближайший блиндаж. Именно там и сидели командиры. При виде тела батальонного комиссара все вскочили:
  - Убит?
  - Ранен... - буркнул дед. - Примайте. Санинструктора надоть. И в госпиталь.
  Они положили комиссара на топчан, застеленный шерстяным немецким одеялом.
  Ротные столпились возле лежанки. Здоровяк Гырдымов зашуршал индивидуальным пакетом.
  - А... Георгиевский кавалер... Вытащил комиссара, хоть он тебя облаял. Молодец!
  - Он хучь и комиссар, но человек все ж. Разрешите идти?
  Комбат, замотанный бинтом по самый нос, кивнул.
  Наконец они, собирая по дороге взвод, добрались до края траншеи, откуда до церкви было шагом сто.
  Вблизи она оказалась не такой уж и маленькой. Могучая древняя громадина, уцелевшая в огне и разрывах снарядов, избитая, но устоявшая, когда все дома села были снесены.
  Откуда-то сверху зло бил пулеметчик, не давая ротам подняться из траншей.
  - Где ротный-то?
  - Кончился ротный, - кто-то подал голос из темноты. - В рукопашной его фриц свалил.
  - Даже запоминать не успеваю... - сказал Прощин. - И чего сейчас?
  - Командуй сержант, тебя тут все уважают.
  - Кто это там такой уважительный, в темноте не вижу!
  - Ефрейтор Русских...
  - Дуй-ка, ефрейтор до комбата, доложи, как и чего. Скажи командиров нету.
  - Ага...
  Русских бросился было по траншее обратно, но натолкнулся на запыхавшегося связного от комбата:
  - У вас ротного убило?
  - Ну!
  - Баранки гну... Кто старший по званию?
  - Вроде я... Сержанты! Кто живой есть?
  - Коновалов! Заборских!
  - Все что ли? Слышь, боец... Одни сержанты.
  - Вот и выбирайте себе командира.
  Дед хмыкнул.
  - Чего, Кирьян Василич? - спросил Еж, держащийся деда в неразберихе.
  - Да ничего... Семнадцатый год вспомнил. Как офицеров себе выбирали и приказы обсуждали. Известно чем дело кончилось...
  - Прощин, командуй!
  - Мужики, бойцов посчитайте, - попросил сержант. По окопам пошла перекличка: - Богатырев!
  - Я...
  - Возьми-ка мой взвод, ты боец грамотный, как погляжу.
  - Так точно!
  - Ну, дед ты растешь. Дня не прошло, а ты уже комвзвода, - уважительно сказал Вини.
  - На войне бывает...
  Связной потоптался...
  - Это... Значит ты комроты? Комбат тебе приказал церковь взять.
  - Знаю уже. Когда атаковать?
  - Сейчас прямо. Лупят оттуда - не подняться из траншеи.
  - Понятно. Сейчас так сейчас. Посчитались?
  - Третий взвод - двенадцать! Второй - тринадцать! Четвертый - одиннадцать!
  - Богатырев, у тебя сколько?
  - Десять, извини ротный, я их еще по лицам не знаю...
  - Сорок шесть штыков... Негусто... Рота! Слушай мою команду! Третий взвод, Русских ты там за старшего?
  - Ага!
  - Весь огонь по окнам и особенно по пулеметчику. Четвертый - ползком в обход церкви и гранаты во все дырки. Первый, второй... Приготовились... За мной!
  Удобно же немцы придумали - ступенечки, чтобы из траншеи выбегать! Правда проход узкий. Потому сначала Еж подсадил Вини, а потом Леха подал ему руку. И побежали к церкви. Та ощетинилась огнем. Кто-то рядом ойкнул и упал. Дед подскочил к ним:
  - Меня держитесь. В церкву позади заскочите. И не высовываться, ироды!
  Потеряв на броске подстреленными пятерых, добежали до паперти и прижались к стене. Железная дверь в храм была закрыта.
  - Вот гадство... И на окнах решетки!
  - Без паники... Бинт есть у кого?
  Несколько рук протянули деду бинты.
  - Одного хватит... Гранаты есть у кого? Эти, с ручками, которые...
  - Ргдэшки...
  - Во-во. Штук пять дайте, Сейчас я германцам связку замастырю.
  Сноровисто открутив ручки у четырех гранат и сняв рубашки, он примотал бинтом цилиндры друг к другу. Связка получилась увесистой.
  - Эй, Богатырев, чего там ждешь! - раздался голос Прощина.
  - Погодь, сержант... А ну-ка, бойцы... К земельке прижались!
  Кирьян Василич размахнулся, примерился и метнул связку.
  Взрыв прогрохотал такой силы, что стены вздрогнули. Дед высунулся из-за паперти. Двери выбило вместе с кусками стены.
  - Гранатами! И вперед!
  Еще несколько гранат влетели в церковь.
  - За мной!
  Дед побежал первым. Как-то по звериному он почуял неладное, извернулся и упал, в самих дверях. А, может быть, просто споткнулся. Потому очередь из алтаря прошла мимо. Кто-то из наших рухнул, захрипев. Автоматчик же в алтаре получил винтовочный залп и очередь из 'Дегтяря'. С хоров и окон попрыгали немцы. Завязалась рукопашная.
  Еж перехватил винтовку как дубину и махал ей, словно великан деревом, матюгаясь на каждом вздохе.
  За его спиной присел Вини, стреляя по скачущим теням и молясь про себя:
  'Только бы не в своего, только бы не в своего!'
  Увлекся. И, получив по каске автоматом, рухнул на каменный пол.
  Еж краем глаза успел заметить эсэсовца за спиной. Винтовка с размаха так треснула немца по арийской голове, что приклад треснул. А голова фрица лопнула как арбуз.
  Он бросил винтовку, сорвал лопатку с пояса, огляделся. На какого-то нашего бойца навалились сразу два ганса. Первому Еж саданул по шее, перерубив позвоночник. Второй успел отскочить, поднырнул под размах и прыгнул на Ежа, свалив его на пол.
  И стал душить, ломая кадык.
  Еж захрипел, забил ганса по спине кулаками. В глазах помутнело, Еж потерял сознание...
  - Андрюх, вставай. Все! Все! - кто-то бил его по щекам.
  Он помотал головой, приходя в себя. Невыносимо болело горло.
  - Ну, ты зверюга! - Дед с уважением разглядывал убитого. - Нос ему откусил и глаза выдавил.
  - Фу... - Ежа передернуло.
  - Молодец, молодец. А теперь собрались все. Бой еще не закончен. Сейчас пулеметчика выкурим - и отдыхаем. Раненых перевязать. Двое со мной. Вини, ты как?
  Тот сидел на полу, обхватив голову и покачиваясь из стороны в сторону.
  - Порядок, в танковых частях... Только шатает и тошнит.
  - Контузия... Сиди пока. Отдыхай. Еж, зверюга, ты со мной. В колокола позвоним... Кто еще. Вот ты, ага. Фамилия?
  - Рядовой Кашин. Цел?
  - Целее не бывает, товарищ командир.
  - Тогда вперед! - дед подобрал брошенный автомат.
  Пулеметчик все еще лупил с площадки колокольни.
  Осторожно ступая по крутым, изношенным временем и избитым войной ступеням они подымались наверх.
  Дед, шедший впереди, за очередным поворотом остановился.
  - Стоять! Германцев там двое, как минимум. Так, что на шару их взять не получится. Стойте тут. Один пойду... Ежели что, Еж, кидай гранату туда и дело с концом.
  - Может сейчас гранату?
  - Пулемет хочу ихний целиком...
  - У нас есть.
  - Этот вроде помощнее. Немцам хочу радость устроить. Ночную и неожиданную.
  Дед осторожно пошел дальше, заглядывая за повороты. Вот и люк...
  А немцев и впрямь было двое. Один лихорадочно набивал ленты, второй выцеливал по траншее красноармейцев.
  Дед прицелился... Второй номер поднял голову и лихорадочно заорал:
  - ПЕТЕЕР!!!
  И получил очередь грудь.
  Первый номер оглянуться не успел.
  Дед вылез на площадку, высунулся из окна и заорал:
  - Братцы! Все!
  Батальон тут же поднялся в атаку - сметая на своем пути гитлеровцев, зажатых между двух огней - с фронта и тыла.
  - Еж, подь-ка сюды!
  Еж вместе с Кашиным вылез на колокольню:
  - Ленты подавай. А ты помоги пулемет перетащить. Они переставили МГ в другой проем:
  - Ну, чудо немецкой техники... - Кирьян Василич дал длинную очередь по траншее, хорошо видимой по вспышкам выстрелов. - Хорошо... А вот еще!
  После третье очереди пулемет почему-то заклинило.
  - Ешкин кот... Чего это он?
  - Кирьян Василич, у него стволы надо менять. - сказал Еж. Патроны у него то и дело выпадали из дрожащих рук.
  - Тьфу, ек-макарек... А как, кто знает?
  И Еж, и Кашин пожали плечами.
  А дед выглянул на улицу:
  - Уже и не надо. Наши в траншеи ворвались. Завтра с трофеем разберемся. Пошли вниз. Отдохнем.
  - А который час? - спросил Еж.
  Кашин посмотрел на часы:
  - Двадцать минут второго.
  - Всего? Я думал уже утро...
  - В бою всегда так. Ладно, хватит трындеть. Пошли вниз.
  
  Глава 14. Победа.
  Давай сыграем в ту войну,
  Где мы с тобою не бывали,
  Давай поверим в то кино,
  Где нас с тобой не убивали.
  Из трехлинейки не спугнуть -
  От танков пули не спасали.
  Не отменить, не зачеркнуть,
  Что тут про них понаписали.
  Шамиль Абряров
  
  Первую половину дня таскали трупы. Эсэсовцев засыпали в воронках и притаптывали землю.
  Нашим делали холмики и втыкали столбы с дощечками, где писали количество бойцов. Имена просто не входили. Список погибших составлял по смертным медальонам командир роты Прощин.
  Список получился большой.
  Из роты осталось живыми и не ранеными двадцать восемь человек. Взвод.
  А с утра их поднял командир полка.
  - Рота, подъем! - сонные, грязные, окровавленные, небритые, в изодранной форме бойцы выходили из церкви. Они там и спали рядом с трупами немцев, не в силах их вытащить после боя.
  - Орлы... - сказал полковник. - Вот если в порядок себя приведете - соколами станете! А в порядок себя привести надо. Корреспонденты приедут, героев снимать будут. А вы, эвон какие басмачи. Кто командир роты?
  - Сержант Прощин!
  - Сержант... А ротой командуешь! Молодец!
  - От всей роты двадцать семь штыков, товарищ полковник.
  - Пополнение я тебе обещаю, сержант. И повышение в звании обещаю. А ты мне пообещай, что к обеду тут все чистенько будет. Пару немцев оставь, фотографы это любят. И еще мне пообещай, наградные листы к вечеру сделать, на особо отличившихся.
  - У нас, товарищ полковник, все отличились.
  - А ты лучших из лучших выбери.
  - Тогда боец Богатырев у нас лучший из лучших.
  - Это который? Покажи! Аааа... Георгиевский кавалер? А комиссар-то на тебя орал... Говорит, не по уставу. Ранили комиссара-то слышал? Чего скажешь? - похлопал Богатырева по плечу полковник
  - Товарищ полковник, так боец и вытащил товарища батальонного комиссара!
  - Вот даже как? Герой... Ну и пиши тогда представление, как врио командира роты. Подпишем и отправим в Военный Совет армии. В царской армии в каком чине служил, боец? - спросил у Кирьяна Васильевича комполка.
  - Унтер-офицер Богатырев, ваше... товарищ полковник, - вытянулся тот во фрунт.
  - А я рядовым начинал! А в гражданскую?
  Кирьян Василич помедлил... И резанул:
  - Полк Дроздовского.
  - Хе... Хорошо дрались! - неожиданно засмеялся комполка. - Помню, да... Прощин! Приказ помнишь?
  - Произвести уборку территории, подготовиться к приезду корреспондентов и написать представления!
  - Молодец. А еще чего тебе делать надобно?
  Прощин замялся...
  - Поддерживать подразделение в боевой готовности. А какая боевая готовность, если вы тут грязные как...
  Сержант смолчал.
  - Парикмахера я вам привез. Всем стричься, бриться! Еще не хватало, чтобы вы во фронтовой газете экими охламонами пропечатались. Интендант!
  - Я, товарищ полковник! - подскочил тот к полковнику.
  - Слышь, Дроздов... Выдай роте по двойной норме водки.
  - По какому списку?
  - До списочному составу на вчерашний день. Сколько вас там было, а?
  Прощин не успел ответить, как комполка продолжил:
  - Полсотни штыков. Вот на полсотни штыков и выдавай двойную норму.
  Дроздов замялся:
  - Товарищ полковник. Не положено же. В нарушение...
  - Слышь ты, интендант третьего ранга! Кому положено, а у кого в штаны наложено! Ты еще со мной поторгуйся. Прошлого раза мало? Еще раз услышу подобные антисоветские высказывания, на передовую пойдешь, немцев нюхать, а не накладные подписывать.
  - Есть, товарищ полковник! Я ж за порядок!
  - Порядок у тебя какой-то все время куркульский... Поехали.
  Полковник, недовольно ворча на Дроздова, пошел к коляске, запряженной парой лошадей.
  - Чего это он, а? - шепнул Вини стоящему рядом сержанту Заборских.
  - Кто?
  - Полковник.
  - Аааа... Да слухи ходили, что интендант наш с местным населением торговал. Он им спирт, продукты, они ему - рублями да услугами. Разницу списывал за счет убыли. Полковник делу ход не дал - интендант по-божески делал. И местные не в накладе, и полку прибыль бывала. Только мы крайние были. Воюем, а он там барыши крутит.
  - И чего?
  - Ничего. Полковник мужик стоящий. Фамилия у него солдатская и сам он...
  - А как фамилия-то, я до сих пор не знаю!
  - Махров фамилия ихняя.
  - Не понял, а почему солдатская?
  - Дурында ты, хоть и образованный. Первое дело, в окопе что? Покурить. Вот нас махрой и называют.
  - Интересно...
  А Еж в это же самое время удивлялся:
  - Надо же, полковник, а на телеге ездит. Чего у него 'эмки' нет что ли?
  - Сам ты телега! - откликнулся дед. - Что машина, ее то чинить, то бензином поить. Лошадь лучше. Да и в гору эту, разве он на авто въехал бы?
  - Понятно...
  - Рота! Смирно! - Прощин отпечатал, как смог, по мокрой глине несколько шагов навстречу девушке, вышедшей из коляски полковника.
  - Товарищ.... Военный парикмахер! Рота к подстрижке готова. Временно исполняющий обязанности командира роты сержант Прощин.
  - Здравствуйте, я Таня! - слегка покраснев, она протянула руку Прощину.
  Рота вдохнула полной грудью и...
  - Здравия желаем, товарищ Таня!
  Она хихикнула в кулачок, засмущавшись и поморщившись от ора.
  - Так, бойцы! У нас три часа. Чтобы через три часа все были пострижены, побриты и выглажены. Первая тройка к товарищу Тане на поклон, остальные на приборку по территории...
  Вот и прибирались, складывая немецкий 'мусор' и наших бойцов по разным воронкам.
  Ежа с Вини послали на колокольню - стащить два тела. Площадка у пулемета была залита вытекшей кровью.
  - Фига себе, сколько они тут напачкали...
  - Это дед напачкал, - возразил Вини. - Немцами.
  - Датчанами!
  - Да какая разница - датчане, латыши, валлонцы, французы, испанцы, венгры, румыны, итальянцы... Все одинаковые - немцы.
  - Финнов забыл.
  - Ага... Еще словаков, хорватов и голландцев
  - А эти наркоманы тоже воевали что ли? - удивился Еж.
  - Воюют. Раз, два.... Взяли!
  И первый труп полетел вниз с пятнадцатиметровой высоты.
  Снизу раздались возмущенные вопли. Еж высунулся из проема:
  - Не орите-ка! Мы тут прибираемся! Второй пошел!
  Вини захихикал:
  - Никого не прибили?
  - Не... Первый просто развалился и Таньке-парикмахерше передник забрызгал.
  - Ну и хрен с ней...
  - Агась, как дед говорит. Хрен ей не помешает. Смотри, как глаз по мужикам бегает!
  - Еж, вот и займись барышней!
  - Не, Лех, она не в моем вкусе!
  Разговаривали они, пока не спустились.
  И уже выходили из церкви, как Еж вдруг остановился.
  - Погоди-ка...
  - Чего?
  - Плачет кто-то!
  - Ежина, это вроде я контуженный, а у тебя горло должно болеть. То есть ты молчишь, а я голоса слышу! - ухмыльнулся Вини.
  - Да, помолчи ты.... Точно плачет кто-то.
  Еж снял трофейный автомат с плеча.
  Они вошли в правый придел, где был выход в подвал, и осторожно стали спускаться вниз.
  - Посвети! - шепнул Еж Винокурову, когда они спустились туда.
  На каких-то тряпках, рядом с мертвым немцем, сидел ребенок лет шести-семи и тихонечко выл.
  Увидав сквозь кулачки свет от зажженной спички, он с тихой такой надеждой сказал:
  - Дядя Альфред спит! Не будите его!
  Еж с трудом сглотнул застрявшее 'Хенде Хох':
  - Не будем будить... Мы тихонечко... Ты кто?
  - Ваня
  - Ваня... Иди-ко мне, Ваня! Лех...
  - Да понял я...
  - Ребенка не напугай.
  А ребенок почему-то вскочил, побежал и ткнулся головой в живот Ежу.
  И заревел.
  - Тише, тише, Иванко, тише... Все хорошо... Тише... - Еж погладил пацана по голове.
  - Я тут посмотрю. Иди наверх, - сказал Вини. - Дай спички.
  - В левом кармане, - тихо ответил Еж, успокаивая мальчика. - Да от меня в левом, извращенец, всего меня общупал!
  - Иди уже. И парня там... Накорми!
  - Без сопливых обойдемся! - отрезал Еж, взял пацана на руки и понес вверх.
  Пацан обхватил его за шею и засопел в ухо, шмыгая холодным носом.
  Левой рукой Андрей придерживал Ванюшку, в правой - держал автомат.
  Когда они вышли из церкви, его ослепила вспышка.
  Еж извернулся за долю секунды, прикрывая ребенка телом, а в спину ему прозвучало:
  - Какой кадр... Я гениальна!
  'Вот стерва' - подумал ослепленный Еж. - 'Но голос красивый!'
  - А теперь боком повернитесь, товарищ боец... Минуточку...
  Рыжая красавица в звании младшего политрука еще раз щелкнула 'лейкой'.
  - Добрый день, корреспондент фронтовой газеты 'За Родину!' Анна Леденева.
  - Боец Ежов... Дед! Кирьян Василич! Я тут мальца нашел, покормить бы его! Иванко, кушать хочешь?
  Мальчик кивнул. Слезы на его чумазых щеках уже высохли, оставив светлые разводы.
  Пацаненку дали ломоть хлеба, сыр и полбанки немецкого колбасного фарша - трофеи, целая груда которых была унесена в пустой блиндаж, возле которого Прощин уже поставил часового.
  Пока парикмахер приводила в порядок бойцов, Леденева ходила и снимала живописные виды освобожденного села - закопченные трубы сгоревших домов, трупы немцев в разнообразных позах, шрамы от осколков на стенах древнего храма. И жалела, что нет подбитых танков.
  - А где я их возьму? - разводил руками Прощин. - Не было тут танков у них.
  - Совсем-совсем никакой техники?
  - Товарищ сержант, там грузовик немецкий есть разбитый. Может подойдет?
  Анна подумала и согласилась. Лучше, чем ничего.
  - Вот ты, Винокуров, и проводи.
  Остов грузовика валялся метрах в сорока от церкви.
  Фотограф посадила Лешку на кабину и побегала, вокруг, ища подходящий ракурс и приговаривая:
  - Тэээкс... Подбородок чуть выше... улыбнуться... не так широко... Отлично! А теперь с этой точки посмотрим... Э! Боец, куда?
  А Вини спрыгнул с разбитого грузовика и побежал навстречу Маринке и Рите.
  Полуторка остановилась под холмом - по скользкой дороге ей было не подняться. Девчонки пошли вверх сами.
  - Вини! Жив? Не ранен? - кинулись они обниматься-целоваться.
  - Да чего нам сделается! - засмеялся Вини. - Мы же терминаторы, посланы спасать цивилизацию. Забыли, что ли?
  - Еж как? А дед?
  - Живы все. Пойдемте. Сами посмотрите. Вы-то как?
  Девчонки наперебой стали рассказывать.
  В госпиталь их определили как вольнонаемных. Санитарок не хватало, поэтому и тяжелораненых помогали в машины грузить, и бинты стирать, и воду кипятить. А Маринке пришлось помогать при ампутации. Ногу держала.
  - Я чуть сознание не потеряла. Потом говорят - выноси. А я не знаю, куда. Мне показали - там за палатками яма вырыта. Туда руки-ноги складывают и хлорной известью засыпают.
  - А ночью раненые пошли. Один за другим. Я чуть не с ума не сошла, к каждому кидалась - вдруг кто из вас... Ежина, привет! - крикнула Рита.
  - Знакомься, Иванко - тетя Рита.
  Мальчик посмотрел на тетю Риту и что-то сказал набитым ртом, при этом крошки хлеба и колбасы выпали на грудь.
  - Ну что ты свинюшка-то такой, - заботливо отряхнул мальчика Еж. - Сначала прожуй, потом разговаривай.
  Вместо ответа Ваня откусил еще сыра.
  - Еж, чего сидишь, машину разгружать!
  - Кирьян Василич! Вы ранены... - воскликнула Маринка.
  - Пустяк. Царапнулся. Идите-ко сюды, челомкну.
  Дед бережно расцеловал обеих девчонок в щеки.
  - Вы тут с мальцом посидите, а мы пока машину разгрузим. Опосля побалакаем. Надолго отпустили?
  - До вечера. К десяти надо вернуться.
  - Надолго, значитца... Ну, отдыхайте. Мы скоро.
  'Скоро' затянулось на целый час. Таскали ящики с боеприпасами, сухпай, пол-ящика водки, медикаменты... А в одном из ящиков оказалась странная штуковина. Вроде миномета - железная труба на треноге. Но вместо мин к нему прилагались охотничьи патроны двенадцатого калибра и стеклянные шары с горючкой 'КС'.
  - Ампуломет, - заявил один из бойцов. - Я с такой дуры стрелял под Ленинградом. Патрон снизу загоняешь, а сверху шар.
  - И далеко фигачит? - Поинтересовался Вини.
  - Прицельно - метров на сто, сто двадцать. Но можно и на двести пятьдесят закинуть. Только куда полетит - непонятно...
  - Смешная какая штукенция... - покачал головой Вини.
  - Не скажи. В обороне хорошая штука. Вот в атаку с ним несподручно. Расчет сразу вышибают. А если пуля в ящик с шарами попала... Все. Приплыли.
  - Смотри-ка... Связисты провод тянут. Эй, маркони, куда тащитесь? - крикнул Еж.
  - Штаб сюда перебирается. Велено КП оборудовать. А почему, Маркони-то?
  - А кто еще?
  - Еж, Маркони - так радистов называют. И то на флоте. А эти линейщики, кабели прокладывают...
  - Буду знать. Кстати, а мы куда, интересно.
  Молодой связист остановился:
  - Я почем знаю... У вас командир есть его и спрашивайте.
  - Кабель, не дури. Уж кто-то, а ты-то все знаешь.
  Связист оглянулся зачем-то, а потом уже ответил:
  - В полк пополнение пришло. И усиление танковой ротой. В наступление пойдем. А вы тут остаетесь, пока комендантский взвод не примет работу. Ну а потом ждете пополнения и вперед.
  - Вот гадство... - ругнулся Еж. - Значит, мы тут на дядю работаем?
  - Это армия, сынок! - похлопал его по плечу Вини. - Надо трофеи заныкать. Хватайся за ящик, потащили.
  Пыхтя, матерясь, потея и падая время от времени в скользкую грязь, они вскарабкались на холм.
  Оттуда уже увидели как полк, обходя высоту, змеей втягивался на лесную дорогу, направляясь в сторону Демянска.
  Параллельно пехоте ползли по полю танки. Две тридцатьчетверки и три каких-то мелких танка.
  Еж говорил, что это 'Т-70', а Вини - 'Т-60'. Спор разрешили, подбросив трофейную датскую монетку. Та упала в грязь, воткнувшись ребром.
  Вини заржал:
  - Будем считать, что это недоделанные 'КВ'.
  Наконец, танки, вонь от которых дошла и до высоты, свернули в лес и спор затих сам собой.
  - Эх, Олега бы сюда, он бы пояснил. Надо у девок узнать, как он там.
  Когда ампуломет дотащили, пошли к девчонкам, которые возились с мальчишкой, пытаясь его умыть. Пацан успешно отбивался.
  - Эй, дочки-матери. Расскажите, хоть, как там Валера с танкистом.
  - Валера злой с костылем скачет по всему госпиталю. Лежать категорически отказался, врачам помогает. Говорит там и останется после лечения.
  - А Таругин?
  - Сделали операцию, осколок вытащили. Ожил. Привет передавал.
  - Жив, значит, курилка... Куда дед подевался?
  - А его насчет подвигов корреспондент допрашивает.
  Парикмахерша деда постригла и побрила, оставив усы. Правда, они коротковаты еще были, поэтому, как красноармеец Богатырев ни старался их подкрутить по просьбе Леденевой, залихватского вида не получалось.
  Зато два 'Георгия' на груди смотрелись очень колоритно.
  - Эй! - крикнул им комроты. - Вы чего лоботрясничаете. Вперед, раненых грузить.
  Легкораненые, кто мог передвигаться, ушли еще ночью. Часть тяжелораненых с поля унесли санитары других рот. На высоте в блиндаже осталось человек десять. Их в полуторку и потащили.
  А на севере от высоты, куда ушел полк - загрохотал бой.
  - Наступление... - флегматично сказал какой-то боец, затягиваясь трофейной сигаретой.
  - Товарищ Леденева, сейчас машина в полк пойдет. Вы готовы? - спросил корреспондента Прощин.
  - Вроде бы да. Ну, до свидания, товарищи бойцы! Ждите про вашу геройскую роту репортаж.
  Рота ответила веселым:
  - Ура! Приезжайте еще, товарищ младший политрук!
  - А это, мальчики, уже от вас зависит. Если так же воевать будете обязательно приеду. Только танк подбейте обязательно.
  - Непременно подобьем. Даже два!
  - Ловлю на слове! - очаровательно улыбнулась младший политрук.
  - А это вам! - протянул ей сверток сержант. И такой же протянул Тане. - Трофейный коньяк и шпроты. Чем богаты, как говориться!
  Таня опять покраснела и промолчала. А Леденева чмокнула под одобряющий гул бойцов Прощина в свежевыбритую щеку. Отчего смутился уже сержант.
  - До свидания, мальчики!
  - Девчонки, а вы чего не едете? - спросил Риту с Маринкой Еж.
  - Мы вечером своим ходом.
  - Тогда милости прошу к столу! Эти оглоеды при вас хоть культурно себя вести будут, - засмеялся командир роты.
  Оказывается, двое бойцов по приказу сержанта сколотили на скорую руку стол, поставив его в церкви, и расставили там еду.
  Посреди стола красовался термос с борщом, вокруг располагались бутылки, открытые консервы, хлеб, нарезанный сыр в крышках от котелков, сало толстыми кусками. Сержант Заборских, назначенный Прощиным старшиной роты расстарался на славу.
  - Иванко, спишь что ли?
  Мальчик улыбнулся и покачал головой.
  - Разговорчивый какой, весь в меня... - сказал Еж. - Ритулька, заберете его с собой. Нам не с руки с ним таскаться.
  - Заберу, конечно. Ваня, хочешь с нами?
  Ваня опять покачал головой.
  - Ишь какой... А что тогда хочешь? - спросила Маринка
  - Кушать... - неожиданно ответил тот.
  - Заговорил, слава Богу, а я уж думал - контузия. Тогда пойдем кушать!
  - Натерпелся малец, вот и молчал. Не бойся, Ванька! Мы свои, русские люди! Православные! - подмигнул ему дед. - Ребенка не обидим!
  Когда все разместились за столом, сержант Прощин поднял кружку с водкой:
  - Ну что ж, бойцы, говорить я много не умею. За победу!
  - Ура! Ура! Ура! - вполголоса рявкнули двадцать три мужских глотки. Двоих бойцов Прощин снарядил на колокольню. Смотреть в обе стороны. Не нагрянет ли начальство. Или супостат вдруг вылезет.
  - Тише вы, ироды... - сказал Еж, после того как выпил. - Ребенка напугаете.
  - Еж, а из тебя хороший папа получится. Заботливый, - улыбнулась Маринка.
  - Не... Я еще слишком молод для этого. Ты кушай, Иванко, кушай.
  А дед чего-то черкал в трофейном блокнотике, время от времени грызя карандаш. Потом повернулся к Марине:
  - У тебя глазки помоложе - напиши-ка в поминальничек всех ваших.
  - В смысле всех?
  - Которые в вашем отряде-то были сначала.
  - Поняла... Сейчас, Кирьян Васильевич, напишу...
  - Так... Между первой и второй... - поднялся снова Прощин. - А теперь как полагается, за товарища Сталина.
  Чокнулись и выпили за Сталина. Мужики водку, девчонки красного мозельского вина.
  - Чего-то от Леонидыча вестей нет... - задумчиво сказал Вини.
  - Поди в Москве уже, - ответил дед.
  - Ага... А нас тогда чего не дергают? Особист в покое оставил, странно.
  - Чего уж тут странного. Мы ему зачем?
  И в этот момент с колокольни раздалась короткая пулеметная очередь.
  Бойцы вскочили, расхватав автоматы и винтовки.
  С колокольни спустился один боец:
  - Воздух!
  - Черт, - ругнулся Прощин, - пожрать не дали, сволочи.
  Дед крякнул, вытер усы и побежал наверх.
  Первый разрыв ударил рядом со зданием. Затем второй, третий.
  - Эх, ты... Главное, чтобы в купол бомбой не попали. Хана нам тогда.
  Стены ходили ходуном от близких взрывов. Время от времени осколки залетали внутрь, кроша кирпич. Один пробил термос с супом и разбил пару бутылок.
  - Уууу... гадские сволочи... - злобно прошипел Еж.
  А сержант Прощин улучил момент и выскочил из церкви, помчавшись к блиндажу, который хотели сделать штабным.
  - Куда это он? - спросил кто-то.
  - Связисты, наверное, телефон уже поставили...
  И точно, сержант, петляя зайцем по открытому пространству, буквально нырнул в блиндаж.
  - Связь есть? - гаркнул он на связиста
  - Была, товарищ сержант.
  - Соединяй, быстро.
  Связист покрутил ручку:
  - Клумба, клумба! Я - тюльпан. Я - тюльпан. Ответьте. Клумба!
  Бубнил долго. Потом посмотрел на сержанта:
  - Не отвечают, товарищ сержант. Обрыв. Или свернулись уже.
  - Как фамилия, рядовой?
  - Якшин.
  - А зовут?
  - Герман.
  - Хе... Ну ты себе и имечко выбрал, прямо сказать не подходящее на текущую политическую ситуацию.
  Якшин пожал плечами.
  - Значит так, Гера. Мчись в штаб. Передай - немцы начали бомбежку. Значит атака будет. Нам подкрепления нужны.
  - Какие подкрепления? Полк-то в наступление ушел, за нами никого. Госпиталь да штаб.
  - Слышь ты, стратег фуев. Мы тут минут пятнадцать продержимся, если немцы как следует попрут. Так что хана будет и штабу и госпиталю. Понятно? Давай, Гер... Не подведи. Да подожди, сейчас немцы улетят и молнией беги.
  - Есть!
  А дед, тем временем, сидел на колокольне и ругался на фрицевские самолеты. Заходили те из крутого пике, стрелять по ним не было никакой возможности - приклад пулемета упирался в пол. Вдруг деда осенило:
  - Слышь, боец...
  - Колодкин.
  - Вставай-ка на четвереньки...
  - Зачем это?
  - Вставай, вставай...
  Тот встал в коленно-локтевую позу. Дед поставил ему на спину 'МГ' и сказал:
  - А теперь приподымись на руках. Только башку не подымай. И не дыши, замри!
  Дед стал выцеливать 'Юнкерсы'. Они как раз заходили на второй удар по траншеям, слава Богу, пустым. Один пошел в пике, второй, третий, четвертый...
  Первый бомбы сбросил, стал выходить... Второй через ту же точку...
  Когда замыкающий стал выходить - дед пустил длинную очередь в место выхода.
  И 'Юнкерс' влетел в эту смертельную струю!
  Мотор его задымил и заглох. Немец пошел боком в сторону леса, но выровнялся. Стал планировать, видимо, в сторону своего аэродрома. Но высоты не хватило. Рухнул в лес, зацепившись крылом о высокую сосну.
  Остальные шарахнулись в рассыпную.
  Дед им погрозил кулаком:
  - Тевтоны чертовы! Вы мне еще в ту войну своими тарахтелками кровь попортили. Все мечтал сбить хоть одного.
  - Можно дышать-то? - сказал 'лафет'.
  - Дыши, - снял пулемет с Колодкина дед. Самолеты же сбросили остаток бомб в поле и пошли, набирая высоту домой. Оказалось, что хваленые немецкие летчики очень не любили когда по ним стреляли и попадали.
  Дед уже начал спускаться вниз, как красноармеец заорал:
  - Немцы! Немцы идут! С танками!
  Из леса и впрямь выходили густой толпой фрицы.
  - Мать моя женщина... Сколько же их...
  Танки же выруливали как раз с той дороги, куда недавно ушли наши 'тридцатьчетверки'.
  - Странно, как же так-то... - прошептал Колодкин.
  - Отрезали с флангов. Чего странного-то...Как кура в ощип залезли, иттить... Вниз давай
  Прощин уже видел немцев, подбегая к церкви:
  - Рота к бою! Все целы?
  - Заборского ранило вроде... Витек, ты как?
  - Нормалек... Локоть левый...
  - Хреново. Кто самолет сбил?
  Колодкин показал на деда.
  - Ну, Кирьян Василич... - С уважением посмотрел на деда Прощин. - Тебе уже 'Красная Звезда' полагается. Ты этак через неделю боев в генералы выбьешься...
  - Ему 'Звезду' выпиши, - показал дед на Колодкина. - Я без него бы не справился.
  - А мне-то за что? - удивился тот.
  - Значит ты и... ты, Кашин. За ампуломет. Живо. Бабы! Пацана в охапку и в тыл. Пулеметчики, по флангам. Кирьян Василич. Лезь обратно на колокольню. Только за танками следи. Всё.
  Бойцы выскочили из церкви и бросились занимать немецкие траншеи.
  Немцы рыли качественно, зигзагами. Поэтому бомбежка повредила только часть окопов.
  Двадцать четыре бойца заняли свои места.
  А фрицы не торопились. Шли спокойно, покуривали. Некоторые даже карабины с плеча не снимали. А на расстоянии метров в двести от холма вообще залегли. Встали и танки, чего-то ожидая.
  - Чего это они? - спросил Еж.
  - Думают. То ли сразу сдаться, то ли до сорок пятого потерпеть. - пробормотал Вини, выбирая винтовкой из толпы немцев офицера.
  - Почему до сорок пятого? - поинтересовался какой-то боец. Кажется, Юдинцев, по фамилии. Ему, как самому крепкому из бойцов, досталось противотанковое ружье. Второй его номер, боец Русских, сидел на дне траншеи, держа наготове патроны.
  - Почему, почему... Так... К слову пришлось... - ответил Вини. - Ушастый ты больно, как я погляжу.
  - Слух хороший...
  За лесом что-то прогрохотало. Пронзительный свист...
  ...Рита, Марина и Иванко отбежали уже на противоположную сторону холма. И тут Рита подумала, что надо было бы взять оружие с собой. Тот пистолет, который ее спас от Таньки-пулеметчицы ей так и не вернули.
  Увидев свежую огромную воронку от авиабомбы, она сказала:
  - Марин, посидите пока тут с Ванькой. Я назад сейчас мотнусь, автомат выпрошу...
  - Ритуль, может не надо...
  - В одну воронку, говорят, снаряд дважды не падает... Я мигом. Ванечка, тебе принести чего-нибудь?
  Тот кивнул.
  - Чего, Ванюш?
  - Хлеба и мяска вкусного...
  Ритка потрепала его по белокурой голове. И побежала обратно.
  Марина же спустилась с Ваней вниз.
  - Страшно, Ванюш? - прижала она его к себе
  - Нее... Я привык.
  - Как же ты тут жил-то бедненький?
  - Хорошо. Меня дяди-немцы кормили и песни пели. И у меня кот был. Он мне тоже песни пел. Его в ножку ранило, дяди-немцы его перевязали. Потом он куда-то делся.
  - А мама у тебя где с папой?
  - Тятька в прошлом году ушел на войну. А мамка зимой по воду пошла и не вернулась.
  - А братишка или сестренка у тебя есть?
  - Они тоже ушли куда-то. Тётя, а что такое война?
  Риту ударило взрывом в спину так, что она пролетела несколько метров и на несколько секунд потеряла сознание от удара о землю.
  Она оглянулась...
  Снаряд в одну и ту же воронку два раза не падает? А если весь холм изрыт воронками и ровного места больше нет?
  Время замедлилось. С неба падали жирные комья грязи. Девушка встала во весь рост и мертвенно пошла к воронке, не обращая внимания на взрывы.
  Мыслей не было. Не было чувств. Ничего не было. Только вонь сгоревшего тола.
  'Это я виновата, это я виновата, это я виновата... Ничего не слышу....как в детстве, когда болела и уши закладывало, мама что-то говорит, а ты ее как сквозь вату...'
  Сильным ударом кто-то сбил ее с ног и навалился сверху.
  - Рита, епметь!.. Вам что сказали... - заорал Вини. Потом стал ее лупить по бледным, помертвевшим щекам.
  - Ванька с Маринкой... - смотрела она сквозь него.
  - Что? - он бросил злой взгляд в сторону опадающего облака дыма. - Идем!
  Он поволок ее по земле за руки. Рита, наконец, встала и, покачиваясь, как пьяная, поплелась за Вини.
  - Бегом, млять!
  Гаубицы дали всего три залпа. Видимо, у немцев снарядов было не очень много.
  Пехота поднялась и снова пошла вперед, пропустив вперед шесть танков.
  - Придурки... - сказал Прощин. - Не могли в лесу конца обстрела обождать? Приготовиться...
  - Четверки... Фигово... - сказал Юдинцев.
  - Ты еще 'Тигров' не видел, - ответил Еж.
  Тут в траншею свалился Вини с Риткой.
  - Оппа... Явление Христа народу... Ты откуда? - удивился Еж.
  - Ампулометчики! Огонь!
  Пуух - смешно хлопнуло за спиной.
  Медленно летящий по кривой шар было хорошо видно. Немцы отбежали в сторону от него. Шар шлепнулся в жидкую грязь и... И не разбился!
  - Вот тварь! - ругнулся Прощин. - Огонь!
  Траншея ощетинилась огнем.
  Несколько гансов упали, переломившись и падая назад. Остальные тут же залегли и открыли огонь.
  Хлопнула пэтэерка., сбив одному танку гусеницу. Он завертелся на месте.
  Пуух!
  На этот раз шар разбился. Несколько немцев катались, объятые пламенем.
  Дед с колокольни открыл огонь короткими злыми очередями.
  Один из танков остановился. Повернул башню, стал поднимать орудие.
  - Юдинцев, бей его!
  - Угу... пробормотал тот. Хлоп! Пуля чиркнула по броне пучком искр.
  - Сука... Патрон!
  Хлоп!
  - По щелям бей, сукин сын!
  - Угу...
  Хлоп!
  Танк выстрелил по колокольне. Попал чуть выше проема, но пулемет захлебнулся.
  - Патрон, богадедадушумать!
  Хлоп!
  - Есть!
  Танк задымил.
  Остальные поперли на холм.
  Грохот стоял такой, будто земля разверзлась.
  Винтовки, автоматы, карабины, пулеметы, гранаты, снаряды...
  - Да сколько же их...
  - Танков четыре осталось, товарищ серж...
  Юдинцев сполз по стенке траншеи. Пуля пробила каску прямо посредине.
  Еж подскочил и схватился за ружье. Выстрел! Ежа откинуло к противоположной стенке.
  - Вот это отдача... - глаза его побелели от боли. - Я, кажется, ключицу сломал.
  - Рита! - пнул ее сапогом, не церемонясь, Прощин, продолжая стрелять по немцам.
  - Сейчас... - она встала на четвереньки и подползла к Ежу.
  - Еженька... Ты как?
  Еж попытался ответить, но близкий разрыв плеснул ему землей в лицо.
  - Тьфу, гадство какое... Нормально, Ритуль. Рит! Эй! Ты это чего?
  Ритка лежала у его ног свернувшись, как кошка, клубочком.
  Он присел над ней и потряс здоровой левой рукой.
  - Ежик... А Ежик. Давай споем.
  - Споем, споем... - он перевернул ее на спину.
  Она зажала окровавленный живот руками.
  Осколок вошел в спину и, пробив насквозь ее тело, дымился, воткнувшийся в землю.
  - Ежик... Давай споем... Что это, что это, ай-яй-яй-яй... Ну-ка скорее пойди, угадай... - шептала она.
  Андрей, сглатывая слезы, запел тихонечко в ответ:
  - Это не кит, не селеееееееееедка, это подводная лооооооодка...
  - Лодочка, лодочка, ай-яй-яй-яй, ну-ка скорее скорей покатай... - улыбалась ему Рита.
  - И полети на простооооооооооре... - гладил он ее по щеке грязной рукой.
  - Ах, как волнуется моооооре...
  Небо почему-то стало голубым-голубым. Как море, видимое в ясный летний день откуда-нибудь с горы. Стало тихо-тихо. По траншее шел тот солдат из снов. А рядом плыл над земле голоногий мальчишка в тонкой белой рубашке.
  Солдат протянул Рите руку и улыбнулся. Она взялась за нее и боль куда-то исчезла. Он протянул ей свой смертный медальон.
  А мальчик серьезно так сказал им обоим:
  - Смерти нет ребята. Смерти нет...
  - Отходим! К церкви отходим! - заорал Прощин, долбя из лязгяющего 'Дегтяря' по фрицам.
  Танки пытались влезть на холм, но грязь, сегодня была на стороне русских бойцов.
  Из перемолотой огнем танков траншеи, их выскочило всего десять человек.
  Пуух!
  Еще одна ампула улетела в сторону немцев.
  Еж, оглянувшись, успел увидеть, что шар багровым пламенем накрыл еще один танк.
  Тот же, у которого в самом начале сбили гусеницу, развернул башню и глухо выстрелил.
  Снаряд чуть не долетел до позиции ампулометчиков. Но одного осколка хватило, чтобы пламя с диким ревом охватило Колодкина и Кашина. Они заметались факелами, кто-то из них страшно закричал. Прощин, ни секунды не колеблясь, дал очередь по ним.
  В церковь заскочить успели почти все.
  Только Витьку Заборских снял в спину осколок из очередного снаряда.
  - Ежов! Посмотри, чего там с дедом! Остальные к окнам!
  Еж, с болтающейся плетью правой рукой, побежал на колокольню.
  Все же хорошо строили наши предки. Церковь - она словно крепость. Окна узкие, как бойницы, решетками коваными прикрыты. Третий взвод вчера с ними замучался. Гранату - хрен кинешь.
  - Вход держать! - рявкнул Прощин.
  - Хана деду, похоже. Завалило все к чертям собачьим. Нет прохода наверх, - прискакал запыхавшийся Еж.
  - Как рука?
  - Хреново. Онемела. И горло болит после вчерашнего.
  - Водки хлебни.
  - Это я завсегда... О, а Вини где?
  - Тут я, Еж!
  Отозвался Винокуров, стоявший возле одного окна.
  Еж присел на груду деревянных обломков, полчаса назад бывших столом:
  - Ты меня так больше не пугай.
  - Что-то немцы не торопятся...
  А фашисты и не собирались торопиться. После того, как танки не смогли забраться по крутому склону, они стали бить по церкви из тяжелых минометов.
  Мины стены не пробивали. Но красноармейцам от этого было не легче. Куски кирпичей и штукатурки с внутренней стороны отлетали и били не хуже осколков.
  Второму сержанту - Коновалову - прилетело в голову таким куском, что тот потерял сознание минут на пять.
  Наконец, одна из мин пробила крышу, положив еще двоих бойцов.
  Осколком второй у Прощина выбило пулемет из рук, изогнув ствол.
  Матерясь, он отбросил его, а потом долго тряс отбитыми до синяков кистями.
  - Положат нас сейчас, сержант... - подал голос Вини.
  - В алтарь уходим. Там меньше достают.
  Шестеро бойцов, пригибаясь, бросились на свой последний рубеж.
  - Еж, скотина, ты чего там лежишь? - заорал ему на бегу комроты.
  А Еж улыбался, глядя в потолок остекленевшими глазами. Прямо в лицо уцелевшему каким-то чудом, исщербленному войной, архангелу с пылающим мечом.
  Осколок вошел Андрею в подбородок.
  Наконец обстрел прекратился.
  - Чего, вернемся? - спросил Прощина мало знакомый Винокурову боец. Вроде бы, Сизов.
  - Тихо... Ждем...
  И правильно сделали.
  Потому как через минуту через дверь и те окна, где выбиты были решетки, в храм полетели гранаты.
  Одна залетела и в алтарь.
  Несмотря на взрывы, Лешка Винокуров явственно услышал ее стук о каменный пол и мгновенно представил, что может сейчас произойти и уже чуть присел, чтобы прыгнуть на нее...
  Но его опередил тот самый '...вроде бы, Сизов'.
  Граната глухо хлопнула под ним, подбросив тело.
  Ротный страшно поиграл желваками.
  - Вперед, мужики!
  И...
  И перекрестился на голубой до бездны глаз, один уцелевший из всей росписи.
  А потом пошел из алтаря к выходу, держа наперевес винтовку с приткнутым штыком.
  - Помирать-то как не охота... - вздохнул кто-то рядом с Вини.
  И мужики пошли вперед.
  Вини закусив губу, зашагал к выходу.
  Неужели это все? Вот сейчас он умрет и все? Нет... Не все... Точно, не все!
  - Ротный! А куда медальоны девать? - весело спросил он.
  - В жопу немцу засунь!
  - Тоже дело!
  Их встретила пулеметная очередь почти в упор.
  Но Лешка Винокуров успел выстрелить и даже успел увидеть - как его пуля пробила второму номеру каску, выбросив красный фонтанчик из арийской поганой головы.
  А потом он умер, еще не успев упасть...
  
  ...Снаряд не падает в одну и ту же воронку дважды.
  Да.
  Но эта воронка была от авиабомбы.
  Маринка и Ваня успели отбежать от нее метров на десять, когда снаряд ударил в нее.
  Ударная волна свалила их обоих на землю. Ванютка заплакал. А Маринка, правильно рассудив, что надо бы отбежать чуть-чуть дальше, без слов подхватила его под руки, поставила на ноги и они побежали. Дальше от этого ада.
  Маринка прыгнула в траншею, окольцовывавшую холм. А потом взяла Ваню и спустила его на землю.
  - Страшно? - Крикнула она сквозь грохот зареванному мальчику
  Он покачал головой и что-то прошептал.
  - Что? Не слышу! - она машинально стряхнула с волос землю.
  Она наклонилась к шепчущим что-то губам Ванечки:
  - Больно...
  - Где?! - встрепенулась Маринка.
  Кровь уже промочила штанину - зазубренный край осколка торчал из правого бедра.
  - Маленький ты мой... - вскрикнула она раненой птицей. Потом лихорадочно сняла с парнишки брючный ремень и перетянула им ногу чуть выше раны.
  - Идти можешь? А ну-ка, ступи...
  Иванко попробовал привстать. И упал...
  - Горюшко ты мое, солнышко... А ну! Цепляйся за шею! - присела она перед ним. Ваня забрался ей на спину. - Сейчас я тебя покатаю! Ой!
  Рядом снова разорвался снаряд.
  - Ванюшка! Песни петь умеешь?
  - Умею... - сквозь слезы прошептал он.
  - Ты пой, а я побегу. Ты пой мне в ухо, хорошо?
  Тот кивнул, а потом тихо так запел:
  - Там вдали, за рекой догорали огни...
  Взрыв! Не зацепило!
  - В небе ясном заря догорала...
  - Пой, Ванюшка, пой!
  - Сотня юных бойцов... - шептал тот.
  'Лишь бы не в спину ему' - Маринка тяжело дышала, перепрыгивая - нет! - перешагивая бугры и яминки новгородской земли.
  А падать приходилось:
  - Ванюшка, терпи! - кричала Маринка, когда снаряд рвался близко от них. И она падала в грязь плашмя.
  А когда они спустились вниз и отошли метров на двести, она оглянулась.
  Холм был похож на взорвавшийся вулкан.
  - Выбрались, кажется... - прошептала Маринка. - Ванютка, ты как себя чувствуешь?
  Он уже не плакал. Он просто закрыл глаза, а лицо его было мертвенно бледным.
  - Ваня... Ванечка! - потрясла она его за плечо.
  Он приоткрыл одно веко и улыбнулся уголком губ.
  - Жив... - Она лихорадочно ощупала его тело. Нет. Больше не ранен. Только штанина промокла кровью до сапожек.
  Марина глубоко вдохнула... Выдохнула...
  - Ыыыыыааааах! - девчонка взвалила мальчишку на плечи и понесла дальше.
  Шаг - раз. Шаг - два. Шаг - раз. Шаг - два. Колючку обойти. Наши траншеи. Сто лет назад сюда прыгали. Не помню когда. Шаг - раз. Шаг - два...
  - Ванютка, сказки знаешь?
  Он едва кивнул.
  Она положила его на землю. Спрыгнула в окоп. Потом стащила вниз.
  - Ванечка, расскажи мне сказку!
  - Жили-были...
  - Жили, Иванко, жили... Кто жил? - Маринка почесала зудящую щеку. Грязь налипла. Брызгами.
  - Дед и баба... - сонно сказал Иванко. - Тетя Марина, у меня ножка болит...
  - Терпи, Ванечка, терпи... Только терпи.
  Она снова стала его поднимать на плечи и вдруг заметила, краем глаза, вещмешок, оставленный кем-то из бойцов.
  - Подожди... - она подползла к мешку. Открыла его. Бинт! Пошарила еще. Стрептоцид!! Вывернула мешок наизнанку. Больше ничего...
  'Рояль в кустах...' - подумала она. - 'Везение в разных фантастических книжках? Невероятное? Читала, читала... А вот на те вам, маленькое чудо! Мы дойдем, обязательно дойдем! И насрать на ваши рояли!'
  Вернулась к Ване, потом достала маленький ножик, подаренный ей где-то и кем-то, распорола брючину. Засыпала рану, с виднеющимся оттуда осколком, порошком. Потом стала бинтовать. Осторожно бинтовать. Стоило задеть железку, как мальчишка начинал дергать ногой.
  - Терпи, Ванечка, терпи, хороший мой, - погладила Марина мальчика по мокрым волосикам. - А теперь, снова покатаемся. Так кто там жил-был?
  Растревоженная рана сильно, видимо, болела. Пацан только ревел в голос. А потом чуть тише, тише... И совсем затих.
  В глазах уже темнело. Ползти - сил нет. Идти - тем более.
  Шаг - раз. Шаг - два... Шаг - раз. Шаг - два...
  Она рухнула без сил, не дойдя метров пятьдесят до ближайшей палатки.
  Ее заметил часовой.
  Пост он бросил, закричав:
  - Санитары!
  А потом она пришла в себя, когда под нос сунули нашатырный спирт.
  - Ванечка... - Первое было ее слово.
  - К операции готовят. Девочка, ты молодец.
  Марина отмахнулась:
  - Где?
  Пожилой санитар показал ей, куда идти.
  Пошатываясь, она побрела в сторону зеленой брезентовой палатки. Вокруг бегали люди. Что-то кричали. Она плохо слышала их.
  - Надеюсь, артерию не пробил... Скальпель! Тебя как зовут?
  - Дядя Еж меня Иванко звал. А дядя Петер - Ханс...
  - А мама?
  - Ванюткой...
  - Ванютка... Ты потерпи сейчас... Чуточку потерпи... Ладушки?
  - Оладушки...
  - Что?
  - Дяденька, не убивайте меня...
  - Ванечка, да что ты! Валера, ты?
  - Марин, держи его. Гладь по голове и разговаривай.
  - Привяжите его, хотя бы...
  - Уже.
  - ААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!
  - Баю-баюшки-баю...
  - МАМАААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!
  - Не ложися на краю...
  Что-то звякнуло в кювету.
  - Зажим...
  - ААААА... АААА... ААА... - взахлеб, вскриками...
  - Тампон...
  - АА...
  - Шьем!
  - Аааа... Аааа...
  Не видеть бы этого никогда больше. На живую. Пацана восьми лет. Не делать бы никогда...
  - Бинтуем. Сестра, хлеба ему.
  Медсестра оторвала мякиш от буханки, облила его спиртом, обернула тряпочкой и сунула Ванютке в рот.
  Валера стащил маску. В окровавленном, когда-то белом, халате, опираясь на костыль, он присел на чурбан, вытянув раненую ногу.
  - Жить будет. Бедренная не задета. Ты как?
  - Цела, как ни странно...
  - Понятно. Ты где его взяла?
  - Мужики, Валер, подобрали где-то...
  - А Ритка?
  - Там осталась.
  - В каком смысле?
  Маринка не успела ответить.
  - Осколочное в живот. Валерий Владимирович, вы готовы? - втащили следующего.
  - Отнесите пацана. Марин, побудь рядом, пока не уснет. И живо назад. Рук не хватает...
  Ванька хныкал даже сквозь сон. Когда, наконец, он перестал ворочаться - Марина вернулась обратно в операционную палатку.
  И только она вошла внутрь, вдохнув спертый воздух, где запаха крови и гноя было больше, чем кислорода, рядом разорвался снаряд. Осколки глухо застучали по деревьям, срывая ветви наземь.
  - Кипятка! - дала Марине пустое ведро старшая сестра.
  Маринка выскочила на улицу. И увидела как три немецких танка ползут к палаткам. А за ними немцы в проклятых серо-зеленых мундирах. С закатанными рукавами.
  Она уронила ведро и заскочила в палатку:
  - Немцы!
  - Еще скрепку, - буднично ответил Валера. - Ваньку в лес тащи.
  - Что?
  - БЕГОМ! - рявкнул на нее Валера. - Ваньку в руки и бегом!
  Она выскочила из операционной.
  Немцы были уже рядом.
  - Мамочки! - Маринка взвизгнула и побежала туда, где оставила мальчишку.
  Споткнувшись о растяжку палатки, она оглянулась. Головной танк переехал одну из палаток с ранеными.
  Грохот. Взрывы. Огненные всплески. Люди, бегающие между всполохами. Падающие под огнем автоматов.
  Зарычав как-то по-звериному, она на четвереньках быстро поползла к Ванютке. Ухнула танковое орудие. Где-то слева фукнул теплой волной снаряд.
  Пожилой санитар, оттащивший Ванюшку из операционной, махнул Маринке рукой:
  - Сюда! Сюда беги!
  Она опять взвизгнула и под пулями, свистевшими вокруг, почти прыгнула в канаву, где лежали Ванечка и боец с винтовкой.
  - Доча, ты беги с ним. Я прикрою...
  Осколком ему срезало полголовы и теплой кровью плеснуло на телогрейку уснувшему в этом грохоте Ване.
  'Горячий какой...' - подумала она, взяв мальчишку на руки. И побежала в лес.
  Споткнувшись о корень, она упала, чудом вывернувшись, как кошка, чтобы не зашибить парнишку. И уронила его на себя.
  Он приоткрыл измученные глазенки и пробормотал:
  - Мама...
  И снова закрыл глаза.
  Она попыталась встать, но споткнулась о какую-то железку.
  Кто-то дернул ее за штанину:
  - Олег!! Ты?
  - Я... Что с пацаном? Как мужики?
  - Ранен. Живы.
  - Как вы там говорили?
  - Что?
  - Оке... Океюшки?
  - Олег...
  - Беги!
  Таругин, тяжело дыша, приспособился к пулемету. Вовремя его вынесли подышать. Ой, вовремя. Положили, так сказать, на травку отдохнуть... Пулеметчика из взвода охраны накрыло сразу. Только что с ним курили. В кулак. Чтобы врач не видел...
  Два диска, а ты, Олег, один. А немцев считать не будем.
  Суки!
  Идут и стреляют по палаткам. Терпи... Терпи, Олег, зубы сожми, а терпи. Пусть Маринка с мальцом дальше уйдут. Мужики - кто там сейчас умирает - простите!
  Ух ты! Валерка то еще жив! Выскочил из операционной!
  Валерка, шатаясь от усталости и боли, заканчивал операцию, когда в палатку заскочил немец и крикнул:
  - Halt! Hende hoh!
  Валерка, не глядя, махнул скальпелем и попал, аккурат, по глазам гитлеровца.
  Тот вскрикнул, заваливаясь на пол.
  - Ножницы... Готово. - Он отстригнул суровую нить, завязал узел рядом с кровавым швом, и про себя отметил: 'Смотреть в первую очередь'
  А потом снял повязку и, опершись на костыль, подхватил автомат зажавшего лицо и воющего от ужаса и боли немца.
  В первого пробегавшего мимо фрица он выстрелил еще из тамбура палатки:
  - Как вы мне надоели все... - проворчал он. И успел выстрелить еще в одного, стоявшего на фоне сгорающего отделения лежачих. Улыбающегося под их нечеловеческие крики.
  Танк рывком продернул несколько метров, размазывая то, что секунду назад было человеком.
  Таругин зажмурился.
  Немецкий танк крутанулся по Валерке и снес своей тушей операционную.
  Кровь потекла из прикушенной губы.
  Терпи, тварь! Терпи!
  'Пусть девка с мальцом уйдут подальше... Да что ж так спина-то болит... Вдохнуть не можно... Не могу больше!'
  Короткая очередь сняла пробегающего между сгорающих палаток немца. А потом еще одного. Того, в черной форме, который высунулся из башни чертового 'Т-IV'.
  Танк стал разворачиваться.
  Олег дал длинную очередь, стараясь попасть по щелям.
  Пули высверкнули искрами по крупповской броне.
  'Все! Конец!' - зажмурился Таругин
  Раздался взрыв...
  У танка слетела башня. Немцы заорали, лихорадочно паля куда-то.
  Теряя сознание, Олег увидел как мимо бегут бойцы с трехлинейками. Он крикнул им:
  - Мужики!
  Но, среди грохота боя, его шепот потерялся в лязгании траков десятка 'тридцатьчетверок' и одного 'КВ'.
  Мужики бежали мимо лежащей в кустах Маринки, накрывшей собой Ванюшку.
  Она открыла глаза и встала на колени.
  - Мужики!
  Потом, напрягшись изо всех оставшихся сил, попыталась поднять Ваню.
  Он вдруг открыл глаза и сказал тихим голосом, перекрывшим звуки боя
  - Мама, я сам...
  Маринка пригладила ему вихры и улыбнулась.
  В спину ей толкнуло чем-то горячим. Она не поняла, чем. Просто голова закружилась, мир завертелся черной воронкой, и все закончилось.
  Стрельнувшего не глядя фрица, положил в русскую землю Таругин. А после потерял сознание.
  А Ваня вздохнул. Мальчик, привычный к смерти в восемь лет. Он встал на здоровое колено.
  А мимо бежали бойцы.
  Один за другим. Некоторые с автоматами, некоторые с пулеметами. Большинство с винтовками. Пролязгал мимо один танк. Другой. Третий...
  Ваня погладил Марину по руке и привстал. Сначала на колено здоровой ноги. Потом с трудом распрямился. Встал. Заковылял к дороге. Один из бойцов, пробегавших мимо остановился. Сунул мальчишке сухарь и побежал дальше. На запад. На Берлин.
  Война для Ваньки закончилась.
  А жизнь еще только начиналась.
  Ему многое надо было сделать. Восстановить Днепрогэс. Засеять целину. Снять 'Летят журавли'. Построить БАМ. Слетать в космос...
  И разрушить церкви. Растить кукурузу. Написать 'Ледокол'. Устроить Новочеркасск. Взорвать Семипалатинск...
  Ему многое надо сделать.
  Это его будущее. И только он вправе решать - что с ним сделать.
  А мы, твои дети, Иванко, будем расти в твоем будущем. И мечтать исправить прошлое. Забывая, что будущее начинается сегодня. А, заодно, просрем то, что есть в настоящем.
  ...- Капитан Сипачев, ваши документы! - козырнул черноглазый брюнет с комендантской повязкой на рукаве.
  Старшина протянул ему солдатскую книжку и увольнительную.
  - Куда направляемся?
  - До рейхстага хочу дойти, поглядеть, так сказать, на логово фашистского зверя, товарищ капитан.
  Капитан с седыми висками, двумя красными нашивками и орденской планкой отдал книжку обратно и козырнул в ответ:
  - По этой улице не ходите. Там еще разминирование не закончилось. Лучше в обход вот тут, товарищ старшина.
  Капитан с уважением посмотрел на награды старшины, слегка зацепившись взглядом за два георгиевских креста. И за золотую нашивку - тяжелое ранение.
  Старшина Богатырев зашагал туда, куда показал начальник патруля.
  Чуть дальше, ну что ж... Война уже закончилась. Спешить больше некуда. Шестнадцатое мая тысяча девятьсот сорок пятого года. Война закончилась уже как неделю.
  Ровно три года прошло...
  ...Дед тогда очнулся, сброшенный на груду кирпичей взрывом, только под вечер.
  Уже темнело.
  На улице переговаривались в полголоса какие-то мужики.
  Он перевалился через дыру в стене, свалившись на землю кулем.
  - Смотри-ка... Живой!
  Наши подошли, как позже выяснилось, часа через два. Уже после того, как фашисты раздавили танками госпиталь и штаб полка. Дед так и не узнал, что Валера, превозмогая боль в ноге, оперировал до последнего. Что на крик немца, ворвавшегося в операционную палатку доктор полоснул фрица скальпелем по глазам и был, почти тут же, раздавлен танком. Что Маринка упала под очередью пробегавшего мимо автоматчика. Что Таругин тогда чудом остался в живых. А погиб через два года, сгорев в 'тридцатьчетверке', освобождая свой родной город - жемчужину у моря.
  А все-таки выбили фашистов с той высоты. Со всех высот мы их выбили...
  За тот бой Богатырева наградили медалью 'За отвагу'. Жаль, фотографии не попали в печать. А кто его знает - почему? Может быть потому, что та незнаменитая операция так и закончилась - ничем?
  А потом был госпиталь, снова фронт, снова госпиталь, еще награды...
  Орден 'Славы', 'Красная звезда', еще одна 'Отважная', непременная 'ЗБЗ'...
  Какое это имеет значение?
  Имеет значение то, что командир взвода ездовых отдельного четыреста тридцать второго ИПТАПА шел к рейхстагу.
  Пленные немцы угрюмо закидывали каменным мусором воронки.
  Дед поднялся по ступеням. Оглядел расписанные стены.
  Зашел внутрь. Нашел местечко. Достал мелок.
  И нарисовал на стене большого колючего ежа.
  Посмотрел на него, достал свой блокнотик и стал писать под рисунком:
  Рита
  Еж
  Марина
  Вини
  Леонидыч
  Юра
  Толик
  Захар
  Виталя
  
  Демянск. Май тысяча девятьсот сорок второго года.
  
  Потом подумал и дописал еще одно, не знаемое им имя:
  
  Алеша
  
  Перевернул страницу блокнотика.
  Посмотрел на следующий список.
  Сел на ступени и тихо заплакал...
  
  Глава 15. Возвращение.
  Я солдат - недоношенный ребёнок войны
  Я солдат. Мама залечи мои раны!
  Я солдат. Солдат забытой богом страны
  Я герой... Скажите мне какого романа?
  'Пятница'
  
  Из воронки выползла голубая лягушка. Черт его знает почему, но в новгородских болотах много лягушек голубого цвета.
  Она вспрыгнула на снарядный ящик, квакнула, перепрыгнула в лежащую на боку пробитую каску. Посидела там, разглядывая что-то свое.
  Подпрыгала к штыку, воткнутому в землю. Потом обнаружила сапог и залезла туда, замерев в ожидании...
  - Рота, подъем!
  Палатки зашевелились.
  Я потянулся в спальнике. Сегодня домой. Надоели эти болота, эта сырость вечная. Даже если солнце светит - все равно все отсыревшее. Такое ощущение, что спишь в невидимой луже. А солнца так и не было все три недели.
  - Твою мать! - раздался крик на улице, - как меня эти лягуши достали! Чего они в мои сапоги-то все время лезут!
  - Это потому, Еж, что родственную душу чувствуют, - ответил Толик Бессонов. - Ты вчера тоже как лягуша по воронкам скакал.
  - Все по воронкам скачут. А лезут ко мне.
  - Т-ты же ж-животное. Еж. Вот и лезут.
  - Плечо правое болит. Отлежал, что ли?
  Я выбрался из палатки и проверил свои сапоги. У меня лягушек не оказалось. Пошел к воронке умываться. Из нее мы брали воду на приготовление еды, гигиену и все такое прочее.
  Воронка была чистая. Мы ее еще в прошлом году проверили. Железки звенят, но косточек нет.
  Еж все порывался ее проверить еще раз. Не щупом, и не минаком - а отчерпать и покопать. Однако это занятие ему рекомендовали оставить на последний день.
  Смешно, болото - а воды нет. Торфяная жижа. А ближайшая большая воронка - в полукилометре. Таскаться туда за водой никому неохота. Поэтому Леонидыч и попросил Ежа оставить эту в покое.
  Юрка и Вини сегодня дежурили - готовили завтрак на костре - манка на сухом молоке. Зато с изюмом. И чаек-кофеек.
  Настроение у всех подавленное. Оно и понятно. Устали как собаки, а лагерь десантников так и не нашли. Где-то они здесь, на болотах. Тех, кого вывезти не успели, когда подмерзшая почва в апреле превратилась в эту чачу и самолеты уже не могли сесть. А выйти уже не могли - раненые, голодные, обессиленные.
  Я попробовал представить себя на их месте. Не получилось. Невозможно это представить.
  - Так мужики... Быстро собираемся. Где-то к обеду Степаныч должен подъехать. С ним и Герман Василич подъедет.
  - Якшин? - спросил Захар.
  - Да.
  - Он же, вроде как, под Старой Руссой копал? - удивился Виталя.
  - Интересно - сколько он накопал?
  Герман Васильевич - личность уникальная. Фронтовик. Связистом был. Закончил где-то под Кёнигсбергом войну. А вот до сих пор в отличной форме. Выезжает на вахту в средине апреля. Возвращается - в конце октября. Он один поднял и похоронил тысячу бойцов. Это не преувеличение. Тысяча. Полк.
  Я как-то поработал с ним в паре. Чуть не сдох. Бегает по лесу как лось, практически не останавливается. А если остановился - точно бойца нашел. Потыкаешь щупом - где он показал. Есть. Косточки. Пока подымаешь - он еще одного, а то и двух нашел.
  Железный мужик. Сейчас таких не делают. Мы уже не такие.
  Перекусили. Оставили девчонкам вымыть наши 'КЛМН' - кружка, ложка, миска, нож. Только у Ежа другой набор - 'ЁКЛМН'.
  Стали собирать рюкзаки и палатки. Собрались быстро - за полчаса, не больше. Рюкзаки оттащили к 'дороге' - колее от ГТТ - гусеничного тягача-транспортера, на котором Степаныч, командир местного поискового отряда привез нас сюда. Туда же оттащили мешки с останками бойцов. Четыре мешка. Десять бойцов. Опознать не удалось никого. Ни одного медальона. На одной ложке только выцарапано - 'Андрей'. Ну что ж... Так и похороним. Степаныч добавит на памятнике еще одно имя - 'боец РККА - Андрей' и поправит число 'И - 682 неизвестных бойца'.
  Одна из тысяч братских могил.
  Потом сели у костра. Перекурить.
  - Командир! Может остограмимся? - предложил Захар.
  Леонидыч секунду подумал и кивнул. Потом снял с пояса фляжку. Открутил крышку:
  - За победу! - глотнул и передал по кругу.
  Глотнули и Рита с Маринкой. Юрка только подержал фляжку. Он не пьет. Никогда не пил. Даже шампанского. Еж над ним ржет - 'Тимофеич, помрешь здоровым!'. Юра приводит ему в ответ пример Германа Васильевича. Еж затыкается.
  Семененко только понюхал водку:
  - За победу!
  - Зря, все-таки гитару на базе оставили... Вини, ты зачем гитару не взял?
  - Еж, она в этой сырости разложилась бы быстрее, чем твои носки.
  - Леха! - это он ко мне обратился - Ну что вы такие скучные?
  - Тебе сплясать?
  - Пойдем воронку качнем?
  Я согласился. Хотя больше хотелось просто сидеть и бездумно смотреть на пляшущий огонь костра.
  Но сначала пустили фляжку по второму кругу.
  - За поиск! Чтоб удачный был.
  - Пойдем?
  - Еж, чего ты все кипешишь? - сказал Захар. - Третью сначала примем.
  - Третья, мужики!
  Мы встали. Молча сделали еще по глотку. Остатки Леонидыч плеснул на землю.
  Я закурил и пошел к воронке.
  Еж взял ведро. Я каску. Натянули болотники. Встали с краю на колени. И начали черпать воду.
  Нагнулся, зачерпнул, разогнулся, выплеснул в сторону. Нагнулся, зачерпнул, разогнулся, выплеснул в сторону. Нагнулся, зачерпнул, разогнулся, выплеснул в сторону...
  Как автомат.
  Наконец, уровень воды понизился так, что можно спускаться вниз. Воды по колено. Продолжаем.
  Нагнулся, зачерпнул, разогнулся, выплеснул в сторону...
  - Вини! - крикнул Еж. - Ты поближе. Дай щуп!
  - Давай кину, - отозвался тот.
  - Иди в пень...
  - Глубинный или такой?
  - Обычный...
  - Два давай. Я с этой стороны пощупаю.
  Вини принес нам щупы. Сам распаковал миноискатель.
  - Давай-ка посвищу...
  Он сунул вниз 'кочергу' минака, одел наушники, щелкнул тумблером:
  - Еж, сунь щупом...
  Андрей приблизил металлический прут к 'кочерге':
  - Сигнал есть.
  Мы подняли щупы вверх. Вини аккуратно прошелся по стенкам воронки:
  - Тишина...
  - Внизу?
  - Сейчас...
  Он сунул минак в грязь:
  - Вот тут что-то вроде есть... Сигнал усиливается.
  Еж потыкал щупом в коричневую грязь.
  - Ага... Что-то мягкое... Пружинит. Противогаз что ли?
  Я зачерпнул с этого места полведра грязи и вылил ее на краю воронки.
  - Бесполезно. Снова натекает.
  Я закатал рукав телогрейки и сунул руку в жижу сантиметров на сорок вглубь.
  - Перчатку бы надел, дурила.
  - Не люблю в перчатках. Плохо чувствую... Ага... Противогаз. Трубка в глубь уходит.
  - Давай грязюку черпать.
  Снова как на качелях. Черпаешь грязь, выливаешь ее по краям воронки. Вини сидит и копается в этой жиже, пропуская ее сквозь пальцы. Со стороны смотрится, будто бы взрослый мужик куличики лепит.
  Еще через полчаса вокруг воронки вырос внушительный вал. На дне грязи стало чуть поменьше по щиколотку.
  Еж взял лопатку и копнул под противогаз. Выкинул его на верх. Снова взяли щупы, стали протыкивать дно.
  - Оп-па... - Сказал Вини. - Позвонок.
  - А я чего говорил? Копали они ее в прошлом году, ага... - заворчал Еж.
  - Фигня-война, главное - маневры. Я помню, в позапрошлом году, копали на высотке. И не фига. День ходили - хоть бы что. Железо только на камнях. Наши траншеи там камнем выложили, где только взяли столько... непонятно. Юра тогда сапоги о колючку изорвал. На следующий год приехали - Степаныч нас снова туда повез. И кому-то в голову пришло - камни поднять. В итоге семь человек. Три медальона. Как потом выяснилось - первый коммунистический батальон из добровольцев - студентов и преподавателей московских ВУЗов.
  - Есть. Еще один позвонок. Еж, ты откуда черпал, когда сюда выливал? Еж показал щупом:
  - Отсюда примерно...
  - Покопайся там еще.
  - Ага. Давай минак.
  - Сейчас. - Вини вытер руки о штаны. - Есть что-то крупное. Копай.
  Еж заработал лопаткой с одной стороны. Я с другой. И почти тут же скребнул по металлу.
  - Подсумок, похоже... Ага. С гранатами, - я вытащил две 'лимонки'. С заглушками, слава Богу. Взрыватели отдельно, значит.
  Еж чего-то запыхтел за моей спиной, а потом матюгнулся:
  - Чего там?
  - Череп. Я ему лопаткой заехал. Нехорошо-то как.
  - Ему не больно уже.
  Еж откинулся и навалился на стенку воронки:
  - Вини, у тебя руки сухие?
  - Относительно твоих - да.
  - Будь другом, сунь мне сигарету в рот. В нагрудном кармане. Слева. Спички там же.
  - Лех, мне тоже... - попросил я.
  Попыхтели как паровозы. Еж 'Балканкой', я - 'Примой'. Не могу в лесу с фильтром курить.
  Тяжка, другая, третья... выплюнул. Сигарета зашипела в коричневой гуще.
  - Поехали дальше.
  Еж запыхтел, вытаскивая череп. Я наткнулся на россыпь винтовочных патронов. Ржавые до невозможности - переламывались в руках как веточки.
  - Есть! - воскликнул я.
  - Чего?
  - Бедро. И второе.
  - Отлично...Эй! У костра! - заорал Еж. - Пакет тащите!
  Мирно болтавшие о чем-то своем поисковики подбежали к воронке
  - Что у вас?
  - Боец... Два позвонка, череп в каске и два бедра.
  - Железо есть?
  - Противогаз, каска, две лимонки с заглушками и патроны. Я их под кустик сложил кучкой.
  - Ну что, мальчики-девочки... Работаем! - сказал Леонидыч. В глазах его появился азарт.
  Отряд рассредоточился по периметру воронки, снова и снова прощупывая грязь.
  Толик сел ломать патроны. Бывали случаи, когда бойцы вкладывали смертные записки в патроны. Бывало, находили такие, да...
  Кстати, вы знаете, что найденным боец считается, если найдена, по крайней мере, одна бедренная кость? Ну и остальные в наборе...
  Мелкие кости быстро растворяются в болотах. Череп тоже. А бедренные сохраняются долго.
  Хотя раз на раз не приходится.
  Возле ампуломета нашли бойца, от которого косточек осталось на пригоршню. Не понятно каких. Обгорели и крошились в руках. И треугольничек один. И больше ничего. Младший сержант, как минимум. Остальное сгорело.
  А тут полноценный боец, можно сказать.
  Когда работаешь - время летит незаметно. Ничего не замечаешь. Ни боли в пояснице и коленях, ни то, что руки окоченели. Курить и то забываешь.
  Подняли одну берцовую. Кусочки таза. Еж поднял левые лопатку и плечо. Правых не было. Как не было и остального. Даже ребер не было. Не было и медальона. Каждый сантиметр в районе груди и таза прощупали. Нету. Я разогнулся и со злости вогнал лопатку в дно воронки. Там что-то хлопнуло и грязь фонтанчиком плеснула мне в харю.
  Я машинально отдернулся.
  - Лех! Цел?
  - Скотство какое... - отплевался я, утерев лицо рукавом. - Цел.
  Угораздило же попасть во взрыватель для гранаты. Еще и не гнилой.
  Я нагнулся, пошарил в грязи. Точно. А рядом еще один. Значит еще один подсумок. Но медальона все равно нет.
  Послышалось тарахтение где-то вдалеке, с каждой минутой превращающееся, сначала в рокот, а потом в грохот.
  - Степаныч... Ну что, мужики, закругляемся?
  Я выбрался из воронки. Сел. Закурил. Жаль... Еще один неопознанный. Выбрался и Еж.
  - Дай-ка я еще посмотрю, - задумчиво сказал Вини. И прыгнул вниз.
  А мы пошли на вторую воронку. Умываться.
  Леонидыч пошел встречать Степаныча.
  Плескались не долго. Руки вымыли, да лицо. От остального грязь так отпадет. Когда постираем на базе.
  А Вини, - молодчина! - все-таки нашел медальон!
  Везунчик, черт побери...
  Правда, медальон был разбит. Может быть осколком. А может быть пулей.
  Вини собрал черные осколочки и бросил их в мешок, куда сложили косточки бойца.
  Из тягача вышел улыбающийся Герман Василич:
  - Ну, как поработали!
  - Одиннадцать бойцов. Медальон один, но разбитый.
  - Ай-яй-яй... Жалко как...
  - Здравствуйте, Герман Васильевич! - поздоровались девчонки.
  - Добрый день, родненькие! Намаялись?
  - Не очень! - улыбнулась Марина.
  - Молодцы. Ну, грузитесь... Сейчас сразу на кладбище поедем. Ребята там могилу уже подготовили. Гробы тоже ждут.
  - Батюшка будет?
  - Я ему позвоню, когда подъезжать будем, - сказал Степаныч.
  Девчонок посадили к Степанычу в кабину. Сами закинули вначале рюкзаки, лопаты и щупы. Потом мешки с косточками. После уже сами. Закрыли полог. Иначе вся грязь с гусениц жирными шматками полетит внутрь.
  И тронулись.
  В тряске и грохоте разговаривать очень сложно. Остается только думать.
  Вот я и думаю.
  А зачем мы это делаем?
  Кому это надо?
  Бойцам? Они уже мертвы и им все равно. Или нет? Или они вот прямо так сидят и ждут, когда их найдут? Вряд ли... Они своими смертями искупили все свои грехи. А, может быть, и не только свои. По крайней мере, благодаря им, мы и живем. Пусть нет уже той страны, за которую они воевали. Но это уже не их вина. А исключительно наша. И надо в рожу плевать, как минимум, тем, кто утверждает, что их смерти были бессмысленны. Даже если кто-то из них не успел даже выстрелить. В любой смерти есть смысл. Даже в такой. А то, что мы его не понимаем - это опять же, только наша глупость.
  Они уже все отпеты - мусульмане, баптисты, староверы, православные и, даже атеисты. Перед Богом все равны. И перед смертью тоже.
  А, может быть, это надо стране? Типа, народная память, и все такое. Сейчас приедем, народ соберется. Какой-нибудь чиновник произнесет пафосную речь, о том, что никто не забыт и ничто не забыто. Потом сядет и уедет по своим чиновничьим делам. Нет, ошибся. Не кто-то. Все так скажут. ВСЕ!
  Если бы не такие как Степаныч - памятники уже давно обветшали бы и рухнули. Сгнили бы. Как это происходит у нас, в тылу. Стелу у Вечного огня красят каждый год.
  А сколько кладбищ зарастает крапивой по бывшим деревням? Бывшим - потому, что мужики туда не вернулись. Да что там деревни... На кладбище построили дом культуры. Дискотеки проводят.... Пляски на костях... 'Давайте поаплодируем нашим ветеранам!' Давай, скотина аплодируй. А назавтра ты подпишешь документ, по которому эти ветераны лишаются последних крох. И появляются боевые награды на черных рынках. Это мы - их дети и внуки - ими торгуем. Продаем свою память...
  Может быть, это надо только нам, поисковикам? Типа, экстремальный вид отдыха и не более? Приехали, так сказать... Покопали. А знаете, как мы копаем? Мат-перемат через слово. Косточки достаешь - поссать захотел. Отошел в сторону - ноги замерзли, в воронке-то лед пополам с водой - и на сапоги себе струей. Тепла чуть-чуть.
  Не место бабам в поиске. Не место. Не удобно им ноги греть...
  И ржешь постоянно. Над ними и ржешь - 'А давай ему пачку сигарет положим, сфоткаем, прикольно, гы-гы'.
  Зато приедем и будем хвастать - мы такие святые-пресвятые. Защитников Родины хороним. Можем речь сказать, песню спеть, статью написать, слезу пустить. Это мы умеем.
  Гы-гы, млять...
  Мы - поисковики, что ты! Красивые, молодые, в камуфляже все в парадном. В медальках жестяных. Сами себе рисуем медальки...
  Вернули долг своей совести. Заодно патрончиков в костер покидали, да мины повзрывали. Ну и песни у костра попеть, тоже святое дело, как же...
  Ненавижу песни у костра.
  Да, да... Хвалите нас, что мы великое дело делаем. Можете еще одну грамоту подписать. Хотя лучше деньгами. Что? Нет денег? Как обычно... Епметь... Мы не святые. И в работе нашей ничего гордого нет. Она позорная, эта работа. Потому что страна, которая не хоронит своих мертвых...
  Это моя страна. Я в ней живу. Я часть этой страны. А значит и мне гордиться тут нечем.
  Вам понятно?
  Мне нет.
  Нельзя этим гордиться. Надо забить медальки в дупло себе - и молчать. Молчать о том, что ты поисковик. А не получается...
  Так все-таки, зачем мы сюда ездим?
  ГТТ дернулся, взрычал и остановился:
  - Приехали, - спокойно сказал Степаныч. Он, вообще-то, всегда с виду спокойный. И злой, на первый взгляд. А на самом деле - очень душевный человек.
  Мы повыпрыгивали на землю. Оказывается, приехали не в Демянск. А в какую-то деревушку. Остановились возле кладбища. Здесь же и стоял 'Урал' демянских поисковиков. Они курили и громко хохотали у вырытой могилы. Рядом стояли небольшой кучкой местные старушки.
  Мы же оттащили мешки в сарайчик.
  Аккуратно разложили черные кости по сосновым гробам. Места хватило всем.
  Потом вынесли их к могиле. Рядом с ней уже стоял высокий, седой батюшка с косматой бородой. В каждый гроб он положил по иконке.
  И начал отпевание:
  - Благословен Бог наш всегда, ныне, и присно, и во веки веков!
  - Аминь! - запели дребезжащими голосами старушки
  - Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится...
  Бабушки затеплили свечки, которые раздал священник. А то стал кадить ладаном над гробами.
  Герман Васильевич, как истый коммунист и атеист отошел в сторону, о чем-то разговаривая со Степанычем.
  Отошли и Виталик с Захаром. За ними Еж. Ну и я тоже.
  - Смешно это все... - сказал Захар.
  - Что?
  - Да религия ваша.
  - Точно-точно, - сказал Виталик. - Тут почти все атеисты лежат. Комсомольцы. А, может быть, и мусульмане есть.
  Я не стал спорить. Не люблю спорить о таких вещах. Да еще в такой момент.
  Я просто закурил. А Еж пошел смотреть могилы.
  - Будешь? - протянул мне Захар фляжку.
  Я глотнул, почти не чувствуя горечи водки. Какая-то другая горечь из сердца забивала все остальные чувства.
  Я подошел к ограде кладбища. Совсем рядом столя черный, покосившийся дом. Но жилой. Дым шел из трубы. А на столбы, державшие забор, были надеты каски...
  - Сынок, закурить, ёксель, есть? - тронул меня кто-то за плечо.
  Я оглянулся. Передо мной стоял старичок в смешной кепке, делавшей его похожим на гриб. Он улыбался стальными зубами. Двух, кстати, не было.
  - Держи, - протянул я ему пачку.
  - Две можно, ёксель?
  Я кивнул.
  Он аккуратно спрятал одну за ухо. Вторую прикурил от моей. Потом протянул руку:
  - Иван.
  - А по батюшке?
  - Иваныч. Хотя батюшки-то, ёксель, не знаю... Найденыш я. И фамилию дали - Найденов.
  - Почему найденыш?
  - Ак это, ёксель, меня во время войны нашли тут. Поди думаю местный же, раз тут нашли...
  - Да кто нашел-то?
  - Ак наши, ёксель и нашли... Тута рядом село было. Бои там были.... Жуть. Мелкой я был. Мамку-папку не помню. Помню, немцы ходили. Подкармливали, да... Потом наши пришли. Немцев побили. А потом их всех там в селе и положили.
  Иван Иваныч всплакнул:
  - Молодые все были, сильные, красивые... Полегли там ни за понюшку...
  - А вы-то как живы остались, Иван Иваныч?
  - Ак это... Ёксель... Девка меня молоденькая из-под огня вытащила. Санитарка, видать, была. Красивая, да. Тадысь меня в ногу и обранило. Вон, глянь...
  Иван Иваныч стал стаскивать штаны. Обнажив сатиновые трусы, не первой свежести, он показал кривой шрам на бедре:
  - Вишь как, ёксель? Опосля их немец там и побил всех. А я, вишь жив, благодаря девке-то...
  Я согласно промычал.
  - А я, вишь, все думаю с тех пор, ёксель. Зачем я жив-то остался? Лучше б та девка жива осталася.
  - А что, убили ее?
  - Агась... Убило ее...
  Я помялся и сказал ему:
  - Может так надо, чтоб именно Вы, Иван Иванович в живых остались?
  - На кой? Вот я трех детей родил. Старшой у меня тута и работал, пьяный напился и под комбайн угодил, средний - в Чечню эту проклятую поехал за деньгами да таки и не вернулси, а последыш в Москве бизнесом деньги крутит. Переводы нам с мамкой шлет по праздникам. Тыщу пришлет - мы и рады, все ж помощь. А его ругаем, пусть себе оставляет - жизнь-то дорогая, сам, поди знаешь, и мы ему помочь стараемся. То картошечки пошлем с оказией. То огурчиков... На него вся надёжа.
  - Внуки-то есть, Иваныч?
  - Поди будут... Сынок, а выпить есть чего, за помин души? Я тебе картошечки отсыплю, а?
  - Сейчас...
  Я подошел к Захару, молча взял у него фляжку, наплескал крышку от котелка. Отнес деду.
  Тот чуть поклонился, принимая водку:
  - Благодарствую! Ну, ёксель... За помин души...
  Выпил, не отрываясь. Втянул воздух носом. И на выдохе:
  - Вкусно... Старуха разорется, ну да ладно. Не в первой. Спасибо, тебе солдатик.
  Я провел по камуфляжу грязной рукой:
  - Иван Иваныч, я поисковик.
  - Знаю я... Все одно - солдатик. Похоронная команда. Ты мне вот, что скажи, солдатик, простит она меня, ёксель, али как?
  - Кто? - удивился я.
  - Санитарка-та, что меня вытащила? А? Я, вишь как... Жил, ёксель, работал, хлеб растил, а всё бестолочью вышло. На последыша надёжа, на последыша.
  Я смешался, не зная, что сказать.
  - Солдатик, а плесни водочки еще, а?
  Я кивнул и снова пошел к Захару с Виталиком.
  От толпы старушек вдруг отошла бабулька. Молча подошла к Иван Иванычу, дала ему подзатыльник и погнала его с кладбища. Напоследок он мне улыбнулся щербато-железным ртом. Виновато так улыбнулся. Мол, не судьба...
  - Придите, последнее целование дадим, братие, умершему!
  Я вернулся к могиле.
  - Вземше мощи отходим ко гробу...
  Батюшка положил в гробы бумажный листок с молитвой.
  А потом мужики гробы заколотили и молча стали опускать на веревках в яму.
  Один... Второй... Третий... Четвертый...
  Мы кинули по горсточке сырой земли.
  Потом взяли лопаты. Минут через пятнадцать могила была готова. Мы охлопали ее лопатами, подровняли бока. Через год Степаныч поставит здесь крест.
  А памятник стоит в центре.
  Подошел Еж:
  - Интересную могилу видел. Старик на фотке. Боевой такой. Два 'Георгия', две 'Отваги', 'Слава', 'Звезда' и 'За боевые заслуги'. Жалко, что надпись стерлась. Разобрал только '1953'. Интересно...
  - Что?
  - Да лицо, почему-то, знакомо.
  - Покажи, где?
  - Да где-то там, в зарослях на том конце. Или в ту сторону? Забыл...
  - Вечная память! - запел священник. - Вечная память.
  Дождик усилился. Словно кто-то там заплакал. Нет, не по бойцам.
  По мне. По нам.
  Вечная память!
  Прощайте, мужики.
  Нет. До встречи.
  Вечная вам память.
  А мы домой.
  Смотреть чужие сны о чужой войне. И менять ту реальность, в которой мы находимся.
  
  Эпилог
  
  
  
  Мне снился сон - меня нашли в воронке.
  По косточкам подняли из земли.
  Мне снился сон - приходит похоронка
  К той девочке, с которой мы росли.
  
  И я подымаюсь с винтовкой в руке.
  Со ржавою кровью на ржавом штыке.
  Последний окопчик, последний покой.
  Дойти до могилы - Последний мой бой.
  
  Мне снился сон - меня не опознали,
  Мой медальон был пулею разбит.
  Мне снился сон - осколки доставали.
  Из сердца моего - куска земли.
  
  Кровавое солнце над лесом встает.
  И рота за ротой на небо идет.
  Пробитые каски, на ребрах бинты.
  Истлевшие письма - живые мечты.
  
  Мне снился сон, где мы дойти сумели -
  Землей в крови. И кровь на сапогах.
  Мне снился сон, что, умирая телом.
  Мы пробуем душой атаковать.
  
  Мне снился сон - наш взвод встает из праха.
  И где-то слышен погребальный стон.
  Мне снился сон - не знающие страха,
  Мы знаем ужас безымянных похорон.
  
  И черные кости в замерзших руках...
  Лежим мы повзводно в сосновых гробах...
  Патроны в подсумках, в глазницах вода.
  Я без вести павший обычный солдат...
  
  Мне снился сон...
  
  Послесловие
  
  Совершенно необходимое на взгляд автора.
  
  Дописал. Домучил. Добил. И понеслась душа в рай. Произведение начало жить своей жизнью, хотя окончательная редактура еще закончена.
  Вчера позвонил журналист знакомый. Оказывается, внимательно читал те куски, которые я выкладывал в сеть. Сейчас хочет сделать интервью со мной. Я отказался. Вот выйдет в бумажном варианте, вот тогда и будем интервью давать. Но вопросы, которые он мне задал меня озадачили...
  Вопрос первый:
  Почему? В смысле, почему я написал ЭТО?
  Почему, почему...
  Спать не мог по ночам. Я после 'Вахты' приезжаю - и снятся сны о войне. Каждую ночь в течение месяца. Вот такая я натура сентиментальная. Ночью просыпаешься - ком в горле, подушка мокрая и сказать ничего не можешь. Шлепаешь на кухню, сидишь там пьешь чего-нибудь безалкогольное и куришь, куришь... Вот и попытался избавиться от этого. Кажется не получилось...
  А, может быть, это идет из детства, как говорят психоаналитики. Ну, кто из нас не сжимал кулаки, смотря 'Горячий Снег' или читая 'Брестскую крепость'? Кто не делал деревянные автоматы? И, попадая туда, где каски валяются на земле, где земля избита воронками, где сапоги рвутся о колючку, где костер нельзя разводить на непроверенном месте... Невозможно не представит себя - ТАМ.
  Вопрос второй - как я это писал?
  Садился и писал. Как еще-то... Включал военные песни и писал. Только не те, которые пели в войну. А уже современные. Не 'Марш артиллеристов', а 'По краю воронок' Визбора, 'На братских могилах' Высоцкого, 'Настоящий солдат' Розенбаума... Потому как те, старые, песни - поднимали в бой. А послевоенные - неофициозные - песни о войне, более личностны, более эмоциональны в плане человеческом. Они о человеке, о его судьбе.
  'Судьба человека' - лучший фильм о войне. Символ, на котором я вырос. Кстати, да... Иногда включал на втором компе военные фильмы. Наши, немецкие, один раз даже китайский. Взрывы, свист пуль, грохот танков... Ых! Способствует аутентичности.
  Вопрос третий - зачем я это писал? Прошу не путать с вопросом - 'Почему?'
  Начну издалека...
  Еду я как-то из Севастополя. Работали там на Мекензиевых горах. А так получилось, что ехал один. Скууучно!!!
  Добрался до Москвы, дела там свои поделал. Бросил рюкзак в камеру хранения и поперся в 'Олимпийский', на книжную ярмарку. Хотел там поискать по обороне Севастополя что-нибудь.
  В итоге купил двухтомник Конюшевского 'Попытка Возврата', Буркатовского 'Вчера будет война', Дойникова 'Варяг-Победитель'.
  Вернулся на вокзал. До поезда еще восемь часов. Думаю, надо погулять. Книжки сдам в камеру хранения и пойду. Только кофейку бахну.
  В итоге все восемь часов так и просидел в баре, перейдя от кофе к водке. И на поезд едва не опоздал. Очнулся минут за пятнадцать до отхода.
  Ну а как приехал, как прочитал...
  Так и сел писать сам.
  Ну, написал. И чего?
  Сюжет избит. Герои - типичны. Разговоры - обыденны. Смерти их обычны. Нет геройства. Кого спасли - так мир тоже не перевернул тот мальчишка. Ничего не изменилось.
  Сначала пройдусь по коллегам:
  Влад Конюшевский. 'Попытка Возврата'.
  Классный приключенческий боевик. Без чернухи. Без порнухи. Можно рекомендовать детям старших классов как внеклассное чтение в качестве подготовки к урокам истории. Впрочем, возрастных ограничений тут нет. Ну а где вы еще найдете в такой увлекательной форме, например, описание действий милиции в годы ВОВ? Война - как приключение. Опасное, кровавое, но приключение. Не удивлюсь, если 'Попытка возврата' станет бестселлером у многих поколений пацанов.
  Да и чисто по человечески - Лисов мне очень симпатичен. Добрый 'звэрь'. Я б с ним бахнул. Но по причине не возможности, буду надеяться на совместную попойку с Владом.
  Сергей Буркатовский 'Вчера будет война'.
  А вот это чистая альтернативная история. Причем с грамотным, очень верным подходом. Любое изменение реальности приводит к адекватной отдаче этой самой реальностью. Принесли мы товарищу Сталину плеер с Высоцким, рассказали о 22 июня, о 5 марта и о 19 августа. И что?
  Да ничего. Немцы в итоге нападают на неделю позже. Вместо Киевского котла - удар на Москву. Но главное в книге - судьба 'собачьего парикмахера'. Сильно. Соблюдено грамотное и правильное равновесие между судьбой человека и альтеристорическими картинами. И первая, на моей памяти, книга, где главный герой погибает. Безо всякого боевого 'героизма', но с героизмом обычным, повседневным, военным... Прорвавшаяся полуторка с грузом снарядов - и вот Андрей все-таки изменяет ход войны. Не знаниями из будущего. Не артефактами и девайсами. А поступком.
  Глеб Дойников 'Варяг-победитель'.
  ООО!!!! А это технотриллер для железячников. Я гуманитарий и плохо отличаю шимозу от пироксилина (Я ничего не попутал?). Однако приключения главного героя - крейсера 'Варяга' - захватили меня надолго. Я продирался сквозь описания, искал в инете карты. Пришлось отобрать у сынишки 'Книгу будущего адмирала' - не старое советское издание, а новое. В двух томах. С таблицами сигналов и прочими мальчишескими радостями.
  Сказать, что впечатлен - ничего не сказать. И с огромным нетерпением жду 'проды'.
  Кто-то скажет, что книга Дойникова не блистает литературными достоинствами. А у Глеба и цель была другая. Это технический справочник в художественной форме. И точка.
  Таким образом, мы имеем три направления в АИ:
  1. Приключения человека.
  2. Приключения истории.
  3. Приключения железа.
  Сразу предупреждаю - в слове 'приключения' здесь нет ничего легковесного.
  Но вот мне все равно, что-то не хватало в этих книгах.
  Я понимаю, как человек, что 'попаданец' в годы войны - имеет минимальные шансы выжить.
  Я понимаю, как историк, что свернуть огромную махину государства и общества одному человеку - практически не реально.
  Я понимаю, как психолог - что главная цель человека на войне - сначала выжить. А потом уже победить.
  Вот и написал, уничтожая ГГ на каждом шагу, где только возможно. И единственное, что смог добиться - показать реалии войны. Из окопа. Из болота. Из-за пулемета.
  И ведь добился того, что читатели стали обсуждать и критиковать - да не было латышских СС в сорок втором, да не могли они в Демянском котле быть... Ребят, вы забыли - это худлит.
  Не знаю, смог ли я добиться того, чтобы человек, прочитавший 'Воронку' понял и осознал одну вещь. Всего одну - будущее начинается сегодня. И менять его надо сейчас. А не вчера...
  Извините за сумбурность мыслей.
  
  С уважением, Ивакин Алексей.
  
  З.Ы. Совсем забыл, что начал я этот сюжет в себе носить дано. Года эдак с двухтысячного. Когда песню написал 'Мне снился сон'. А потом уж вот... выродил и глобальнее...
  
Оценка: 7.12*83  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019