Аннотация: Дорога домой вынужденного переселенца из Грузии. Отрывок из романа.
Фуршет на лётном поле
По щербатым бетонным плитам тбилисского аэропорта, взмётывая в воздух высохшие жёлтые листья, гулял холодный ноябрьский ветер.
Вдоль края пустынного лётного поля, к одиноко стоящему с приставленным трапом ЯК-40, брела группа людей. Она растянулась длинной вереницей и состояла, в основном, из женщин, детей и стариков, одетых в поношенные куртки и пальто тёмных цветов. Почти у каждого из взрослых руки были заняты сумками, чемоданами, какими-то узлами.
Впереди, о чём-то разговаривая между собой, быстро шли двое мужчин в синей лётной форме. Следом за ними, поспевая, тянулись пассажиры рейса Тбилиси - Минводы.
На тусклом электрическом табло в здании авиавокзала для оставшихся там провожающих светились дата и время вылета - 7-е ноября 1993 года, 12 часов местного времени. Когда-то это был праздничный день, сегодня - нет.
Затянутое серой пеленой, сумрачное небо, не давало особых надежд на отправку борта по расписанию. Но, если люди не улетят сегодня, они придут завтра, послезавтра, послепослезавтра. И так до тех пор, пока будет оставаться хоть малейшая возможность убраться из этого страшного бандитского и голодного города. Города, который ещё совсем недавно каждый из унылой цепочки эмигрантов считал частью своей Родины - Советского Союза, а день 7-го ноября - её великим праздником.
Теперь понятие 'Родина' резко изменилось. Для сотен тысяч жителей Грузии она неожиданно оказалась очень далеко. Все негрузины вдруг стали изгоями - оккупантами, гостями, нахлебниками, несмотря на то, что десятки лет работали на этой земле, отдавая ей все свои силы, знания и умения.
Позади остались мучительные раздумья - 'уехать или остаться, может, всё ещё образуется?'
Что ничего хорошего не образуется, и ждать позитивных сдвигов не стоит, после пары лет искусственного суверенитета республики стало видно даже законченным оптимистам. Ночью в городе постоянно гремели выстрелы, слышались взрывы, хозяйничали бандиты и мародёры.
'Патриоты'-боевики из так называемого 'Народного фронта', с чёрными банданами на узких лбах, бесцеремонными манерами и наглыми глазами, быстро довели до понимания граждан второго сорта, кто в солнечной Грузии истинные хозяева, а кто бесправные и незваные 'гости'.
Исторические примеры, как поступать с нежелательными инородцами и кого считать 'настоящими арийцами' давно известны, так что велосипедов изобретать не пришлось.
Отгремели уже события в Сумгаите, Баку, Фергане, Южной Осетии, Абхазии...
После девятого апреля 1989 года резко изменилась жизнь и настроения внутри республики.
Изо всех щелей полезли с националистическими лозунгами невесть откуда взявшиеся 'борцы за свободу' - десятки и сотни мелких политических партий, представляющие интересы отдельных влиятельных людей, семейных кланов и просто криминальных группировок.
После выборов начались разгул бандитизма, голод, гражданская война, разруха.
За какие-то год-полтора побывали в 'вождях' народа Звиад Гамсахурдиа, Джаба Иоселиани, Тенгиз Китовани.
Страна вошла в пике и летела в пропасть.
В 92-м Президентом Грузии стал непотопляемый 'Белый лис' - Эдуард Шеварднадзе.
Приняли его в стране со слезами радости и с надеждой на лучшую жизнь.
Как оказалось, надеялись зря. Накопленные проблемы не решались, становилось всё хуже, всё голоднее, беспросветнее.
Для славян и их детей не осталось никаких перспектив на будущее. Русские школы постепенно закрывались, русский язык изгонялся из обращения, русскоязычные работники увольнялись отовсюду, где только можно было обойтись без них и взять 'национальные кадры'.
'Неарийцы', да и умные, дальновидные, порядочные люди из титульной нации, по мере 'просветления', уезжали сотнями и тысячами на новую старую родину, в Россию...
Сергей шёл на посадку самым последним в процессии.
Ручки на видавших виды старых хозяйственных сумках протёрлись и грозили вот-вот порваться. Огромный узел с детской одеждой и какими-то тряпками первой необходимости, которые на скорую руку напихала жена, всё время развязывался. Приходилось идти медленно, часто останавливаться, чтобы поправить узел и поудобнее устроить его на плече. Больно, очень больно было прощаться с этой землёй, где он, его родители, бабушки и дедушки прожили всю свою жизнь, а могилки их теперь останутся неухоженными...
Ещё совсем недавно у него была работа, было ощущение собственной нужности людям и гордости за свою профессию. Сергей работал старшим оперуполномоченным Глданского райотдела милиции до того времени, пока неизвестные в камуфляже не атаковали его ночью, забросали бутылками с зажигательной смесью, расстреляли дежурных и забрали всё оружие, какое нашли.
После девяносто первого года и боёв звиадистов с гвардейцами Китовани, 'мхедрионцами' Джабы Иоселиани в центре Тбилиси на проспекте Руставели, подобные нападения неизвестных вооружённых людей на милицейские патрули и даже отделения милиции в городе и районах, стали нередкими.
Сергея, после разгрома места службы, перевели сначала в другое отделение, а потом и вовсе сократили. Милиция потеряла своё былое влияние и востребованность, теперь граждане и новоявленные 'бизнесмены' больше шли под 'крышу' к местным 'крёстным отцам'.
Лишившийся работы русский мент выпал из зоны интересов министерства внутренних дел грузинского государства и дальнейшая судьба старшего лейтенанта Сергея Астафьева никого в органах правопорядка не интересовала. Свою жизнь, выброшенные за ненадобностью люди с неподходящей историческому моменту национальностью, должны были устраивать сами, как им заблагорассудится.
А у Сергея выбора особого и не было. Варианты идти к какому-нибудь тбилисскому 'Дону Карлеоне' передавать свой оперативный опыт и служить холуём в его свите или 'пушечным мясом', добровольцем к гвардейцам Китовани для непрекращающихся военных стычек в Абхазии или Южной Осетии, грабежей местного населения, Сергей даже не рассматривал. Это было бы предательством всего того, во что он верил, ради чего пошёл работать в органы.
Оставалось только одно - уехать туда, где свои, где он будет нужен и будет таким, как все. Где дети получат возможность учиться на родном языке, стать полноправными гражданами страны, добиться чего-то в жизни по своим способностям, а не по праву рождения.
Вот потому он сегодня здесь, на лётном поле.
Сергей сильно отстал, попутчики ушли далеко вперёд и даже их вялых разговоров, и покрикиваний на детей не стало слышно.
Вереница людей в сопровождении двух лётчиков брела по окраине аэродрома, мимо каких-то старых полуразрушенных строений, высоких зарослей кустов, свалок мусора.
Автобусы для авиапассажиров давно уже не ходили. В аэропорту, как и везде в стране, наблюдались дефицит бензина и полный бардак во всех службах.
Лётное поле практически не охранялось. Редкие группы счастливцев, раздобывших билеты на случайные чартерные или контрабандные рейсы непонятно каких авиакомпаний, втягивая голову в плечи, добегали до своих самолётов быстро и тихо, как мыши, ежеминутно опасающиеся нападения кошки.
Грабили всех и везде. Грабили чиновники, военные, бандиты и даже просто оголодавшие сограждане. Отбирали последнее, не гнушаясь чемоданом с пожитками, старым пальто или талонами на хлеб. Каждый стремился выжить любыми способами, и своя жизнь, свои дети были дороже, чем чужие...
Продавали награбленное на множестве стихийно образовавшихся рынках. Там никто никого не ловил и не проверял документов на товары. Вооружённые 'смотрящие' рынков просто обчищали продавцов и брали с них долю. Когда деньгами, когда товаром. Смотря что кому было нужнее.
Правда, даже в этом угрюмом, опасном и неуправляемом городе не всякий мог перейти последний барьер. Тот самый, который отделяет честного человека от преступника.
Но когда дети плачут от голода и просят есть, а заработать на хлеб честными способами становится невозможно, преграда, удерживающая людей от того, чтобы отнять кусок хлеба для своего ребёнка у ребёнка соседа, становится всё слабее и слабее...
Иногда, для некоторых, она исчезает совсем.
Сергей поставил сумки на землю, сбросил с плеча узел и в очередной раз постарался затянуть покрепче его развязавшиеся концы.
Пальцы замёрзли и плохо слушались.
Сергей завозился и не заметил, как из-за стены полуразвалившегося длинного строения с открытыми настежь, обгорелыми рамами, вышел человек. Он настороженно посмотрел вслед ушедшим далеко вперёд пассажирам, а потом перекрыл дорогу отставшему мужчине.
- Э, закурить нэ найдётся?
Вопрос был задан по-русски.
Сергей поднял голову и увидел поджарого крепкого парня, лет тридцати, без верхней одежды, высокого, в военном камуфляже без знаков различия.
В такой униформе ходили многие. Гвардейцы грузинской армии, ополченцы, 'мхедрионцы', да и просто уличная шпана, причисляющая себя к 'патриотам'.
У личности, неожиданно появившейся на пути Сергея, было узкое небритое лицо с беспокойными глазами, светившимися какой-то мрачной решимостью. Человек в камуфляже пытался выглядеть угрожающе, но это ему не очень удавалось. Что-то в его облике не соответствовало взятой роли. Не похож он был на отморозка, которым пытался выглядеть.
Оружия в руках парня не было видно, но... это ещё ничего не значило.
Сергей боковым зрением заметил шевеление кустов возле стены строения и сделал выводы.
Сюрприз был неприятный. Можно было легко догадаться, что вскоре последует.
Оперативный опыт подсказывал - вменяемые грабители, в меру своего интеллекта, обычно сначала стараются 'прощупать' случайную жертву. Иногда можно нарваться на родственника или знакомого какого-нибудь влиятельного человека, с которым лучше не связываться. Этого опасались.
В случае, если жертва беспомощна, некоторым новоиспечённым 'абрекам' требовалось для смелости себя распалить, заставить забыть о жалости, совести, вызвать презрение и ненависть к попавшему в засаду несчастному. Тогда бить его и отбирать убогое имущество легче.
Сергей понял, что сейчас начнётся увертюра к банальному грабежу. Прямо на лётном поле.
Все деньги семьи были спрятаны у жены. В сумках ничего ценного не везли. Разве что зимние детские вещи, которые скоро понадобятся сыну и дочке. Без свитеров, тёплых носочков, белья они могут просто замерзнуть по дороге. А путь неблизкий. Самолётом до Минвод, оттуда неизвестно когда удастся сесть на проходящий поезд и затем сутки - двое трястись в общем холодном вагоне до города первого салюта - Белгорода. А от него потом ещё добираться пятнадцать километров до маленькой деревушки где-то за Болховцом.
В микроскопической хатёнке старая печь, как помнил Сергей, сыпалась и дышала на ладан. Там выживать тоже будет непросто.
На дорогу денег наскребли с огромным трудом. Доехать должно было хватить, но вот если придётся ещё покупать детям тёплую одежду...
Сергей мгновенно представил себе ставки в этой ситуации.
Нападение произошло в самый последний момент, когда уже ничего не переиграешь. Если семья пропустит этот рейс, за который заплачено последними деньгами, то, уехать в Россию не сможет. Квартира в Тбилиси уже продана за копейки, жить негде...
Вот попал!
Мозг заработал вразнос, просчитывая возможные выходы из капкана. Как ни крути, а их всего два - или придётся попытаться как-то убедить грабителей, что связываться с ним не стоит. Или драться.
Даже не новые детские вещи в нынешнее тревожное время - тоже ценность, их можно продать на рынке и купить еды.
Сидящие в кустах, в засаде, стрелять, скорее всего, не будут. Если нападут, то постараются пырнуть ножом или забить арматурными прутами - самым распространённым сейчас оружием.
Скорее всего, притаившиеся бандиты видели лётчиков, а у тех вполне могут быть пистолеты, да и какую-никакую, но охрану аэропорта могут вызвать по радио с готового к вылету самолёта. Так что, стрелять нападающим опасно.
С другой стороны, за что сейчас можно поручиться? Да и сколько человек в кустах, неизвестно.
Расклад сил пока неясен.
Запросто могут убить или сделать инвалидом.
В любом случае, семья окажется в тяжелейшем положении.
Милицейский опыт, вынесенный с болью и кровью из оперативных мероприятий и задержаний, однозначно говорил, что линию поведения придётся строить на ходу, в зависимости от развития ситуации.
Сергей неторопливо поднялся, расстегнул куртку и повёл плечами, разминаясь. Заметил, что крепкий парень был в кедах. Видно подготовился для того, чтобы легче было справиться с отставшим мужчиной на глазах у своих подельников.
Понятно, что это было бы полезно для укрепления авторитета вожака. Судя по слегка приплюснутому носу, он, скорее всего, когда-то занимался боксом.
Сергей подумал, что парень не зря начал говорить по-русски. Если жертва простодушно ответит на том же языке, то пол-увертюры пройдено - чужих грабить легче.
Не нужно упрощать бандитам жизнь.
Сергей приветливо улыбнулся парню и ответил по-грузински
- Гамарджобат, батоно (здравствуй, уважаемый). Курева нет, извини. Вот, бегу на самолёт, а сумки старые, рвутся. Хурджин развязывается.
Небритый вожак, пытаясь нащупать выигрышную линию поведения и обрести внутреннюю уверенность, настороженно спросил
- Навэрна, в Россию лэтишь, да?
- Да, - легко согласился Сергей, врать не было смысла. Все сейчас уезжали в Россию. Даже грузины.
- А что тэбе здэсь не нравится? - стараясь найти почву для конфликта, - продолжил по-русски гопник.
- Работы нет, детям есть нечего.
- Всэ так говорят, когда отвечать за свои дела приходится.
- Какие дела? - искренне изумился Сергей, - что я сделал?
- Ты же русский?
- Русский.
- Вот и должэн атвечать за то, что ваш Елцын надэлал.
- За то, что Ельцин сделал Грузию независимой? - Сергей старался говорить спокойно.
Парень в кедах, наоборот, пытался себя распалить и нёс первое, что приходило на ум
- Нэт, за то, что русские захватили Грузию и командовали тут.
- Командовали? Воевали вместе. Берлин брали, помнишь? Да и знаешь, дорогой, сколько грузин в России живёт?
- Эта всё прэдатели родины. А воевали вместе давно. Тэперь Россия абхазов защищает. И осетинов. Очэнь плоха. Ты тоже, навэрна, за абхазов, да?
- Я помню, как Россия когда-то грузин от турок защищала, - Сергей улыбнулся, - тогда в Грузии всего восемьдесят тысяч человек оставалось. Как сейчас, абхазов.
- Э, что-то ты многа знаэшь. Очэнь умный, да?
Сергей отвечал доброжелательно, и это сбивало попытки, видимо, ещё не совсем огрубевшего душой главаря, разжечь долгожданный конфликт и отобрать у подвернувшегося лоха ручную кладь.
Сергею пришла мысль, что этот парень в первый раз вышел на дело и ещё не потерял остатков совести. Он старался разозлить себя, преодолеть глубоко засевшее внутри табу на насилие, судороги совести, заставить поверить в то, что пойманный русский - подонок, не достойный жалости. Его можно и нужно ограбить и это будет справедливо.
Какой-нибудь матёрый бандит давно бы уже нашёл предлог придраться, а то и не стал бы искать его вовсе.
Вполне вероятно, что этого худого небритого парня дома ждут голодные дети, и он не знает, как их накормить. Он пытается перейти воздвигнутый всей прошлой жизнью барьер 'не укради', 'не убий' и пока не может. Не хватает куража, решимости, криминального опыта. Мешает какой-то подкожный стыд...
Из-за кустов и стен развалин выглянули недовольные лица. Двое. В руках арматурные пруты. Одеты в грязные спортивные костюмы и старые дутые куртки. Обоим лет по семнадцать-двадцать. Ещё совсем мальчишки.
Кореша устали ждать.
Когда же, наконец, старший подаст знак, и они нападут на этого, отставшего от своих, неудачника?
Побьют и отберут сумки.
А потом продадут шмотки на базаре и принесут в дом деньги со словами 'Вот, я заработал'.
И никто не спросит: 'Как?'
Это неважно.
Главное, что можно будет поесть...
И почувствовать себя кормильцем семьи.
Лишнего времени не было ни у одной из сторон.
Напряжённость росла, и тишина начинала оглушительно звенеть в ушах. Сердца четырёх мужчин, внешне пытающихся выглядеть спокойными, неистово стучали и толчками прокачивали кровь в жилах.
Мышцы напряглись.
Вот-вот банда бросится на русского, даст волю накопившейся ненависти, безудержному желанию наказать хоть кого-то, отыграться за своё бессилие, голод, неудавшуюся жизнь.
Надо же найти виноватого! Козла отпущения, который за всё ответит!
Здесь и сейчас можно безнаказанно и всласть избить этого, не очень крупного с виду мужика, железными прутами, а потом, может, и прирезать его финкой, припрятанной у 'упроса' (старшего), отомстить за разруху в стране, голод, за ошибки своих недальновидных руководителей, за всё, что было плохо.
Парни сжимали арматуру в руках, и в их глазах явственно было видно желание пустить прутья в ход и бить, бить наотмашь по живому человеческому телу, жестоко, изо всех сил, пока жертва не перестанет шевелиться, и не замрёт в нелепой и безжизненной позе на грязном бетоне.
Но старший почему-то не подавал сигнала к нападению.
Может, он знает этого мужчину?
Замешательство команды незадачливых грабителей не могло продолжаться долго, и Сергей решил взять инициативу в свои руки.
- Рагварихар, генацвале? (как тебя зовут) - обращаясь к старшему спросил Сергей.
Небритый помялся
- Зачэм тэбе знать?
- Видишь самолёт? Там меня ждут. Жена, дети. Я хочу, чтобы ты с ребятами, - Сергей небрежно кивнул в сторону уже не скрывающихся подельников, - выпили за то, чтобы мои дети хорошо долетели. За счастливую дорогу. Дома выпить не пришлось, торопились. У меня с собой вино есть. Киндзмараули. Настоящее. Мы ведь с тобой не враги? Верно?
Старший помолчал, отвёл глаза в сторону, выдавил
- Пока нэт.
- Вот видишь, - развил маленькую победу Сергей, - так, что и по грузинскому обычаю, и по русскому, давай выпьем на дорогу. И ещё... - взгляд у Сергея стал твёрдым и испытующим, - ты же понимаешь, что без меня моя семья не улетит, а если со мной что случится, то пропадёт?
Важный сигнал был послан.
Небритый через силу кивнул. Такой простой факт не нуждался в комментариях. Да и, судя по всему, старший сам понял, что, во-первых, он ещё не готов цинично и жестоко грабить и убивать незнакомых и неповинных ни в чём людей, а во-вторых, встреченный мужчина если что-то и отдаст, то добровольно, не теряя чувства собственного достоинства. И если отдаст, то только то, с чем сможет расстаться без фатального ущерба для своей семьи.
Или будет драться насмерть. Иного выхода у него нет.
Старший не хотел драться насмерть.
Он не был к этому готов, да и изнутри жёг стыд. Не говоря уже о том, что соседские мальчишки, Мишико и Рамаз, которые подбили его на эту, кажущуюся вначале такой беспроигрышной, авантюру, могли сильно пострадать.
Жизненный опыт старшего, по огоньку, блестевшему в глазах русского, по его крепкой спортивной фигуре под курткой, по ленивой тигриной грации движений, подсказывал, что с этим человеком нужно быть осторожным.
Сумки с домашними пожитками и тряпками не стоят кровавой драки и чьей-нибудь возможной смерти. Не те ставки. Да и у русского тут рядом семья, дети...
Главарь колебался.
Думал.
Он покосился в сторону, куда ушли пассажиры. Те уже дошли до самолёта и собрались вокруг трапа.
Лётчики поднялись по лестнице и скрылись внутри воздушного судна. С минуты на минуту там могут обратить внимание на то, что одного человека не хватает. Жена может поднять шум, сообщить лётчикам. А те вызовут охрану или, чего доброго, сами прибегут сюда, разбираться.
А с лётчиками ссориться нельзя. Мало того, что они могут быть вооружены, но, кроме того, ранив лётчика и сорвав этим рейс, легко можно задеть интересы крупных игроков - хозяев самолётов, авиакомпаний. Им нельзя наносить ущерб. Найдут и отомстят.
Неудачно всё складывается!
Надо разруливать ситуацию, давать задний ход. И при этом сохранить лицо.
Мужчину с багажом, неизвестно почему остановившегося посреди дороги, и человека в камуфляже, загородившего ему путь, на голом лётном поле было прекрасно видно от самолёта.
Старший сделал вид, что принимает трудное решение, потёр подошвой кеда об асфальт, сплюнул, задумчиво пнул камешек и медленно сказал
- Харашо! Раз такое дэло... Раз ты с семьёй... Давай, выпьем. Меня Дато зовут. А их, - старший махнул рукой корешам, - Мишико и Рамаз.
- Эй, бичебо - моди ак (Парни, идите сюда)!
Мишико и Рамаз, крупные и здоровые ребята, с довольно-таки глупым видом выбрались из засады, и подошли к беседующим мужчинам. Они только что собирались грабить русского. Что же случилось?
Дато повернулся к парням и выдал единственно возможное в этой ситуации объяснение
- Эта знакомий аднаго маего друга. Сичас мы випьем с ним, потом пуст идёт. А то на самолот апаздает.
- Сергей, - представился русский и полез в сумку. Как он кстати захватил с собой большую пластиковую бутыль с вином. И ведь не хотел брать!
Чтобы незадачливым грабителям было не очень обидно от неожиданного финала, Сергей решил показать, что в сумках у него нет ничего ценного.
А вот выпивка и еда будут.
- У меня тут только детские вещи - Сергей открыл одну сумку, выложил на землю несколько прозрачных целлофановых пакетов с одеждой.
Бутыли с вином не нашёл и сложил пакеты обратно.
Вино в двухлитровой бутыли и свёрток с едой нашлись в другой сумке.
Насколько Сергей помнил, в свёртке было немного варёной картошки, буханка хлеба, несколько варёных яиц и десятка два пирожков с капустой и с яблочным повидлом из остатков ещё советских консервов.
Русский развернул газету и разложил еду.
Она сразу же привлекла голодные взгляды парней.
Сергею вдруг стало жалко горе-налётчиков. И не только их, но и всех тех несчастных, которых, играя на патриотических чувствах, одурачили лживыми лозунгами о свободе, независимости, демократии. Довели целый народ до нищенского существования, свободы грабить, быть ограбленными и умереть от голода и безысходности, как крысы в бочке.
Сергей достал из сумки несколько больших пластиковых стаканчиков, откупорил бутыль и, присев на корточки, разлил вино. Сделал приглашающий жест замершему в неловкой позе старшему, не знающему, как себя вести в этой ушедшей из-под его контроля ситуации, и сказал
- Дато, сделай мне уважение, как гостю. Я же здесь гость, не так ли? Уезжающий. Давай выпьем за то, чтобы мои дети хорошо долетели. И закусим немного.
Несколько секунд Дато мялся, для порядка выдерживая паузу, как будто делал большое одолжение русскому, принимая приглашение.
Мишико и Рамаз расслабились, их лица помягчели.
Недавняя ненависть куда-то исчезла, испарилась. Вернулись полузабытые воспоминания из мирной жизни, когда вот так вот, за хорошим столом, вместе собирались друзья, родственники, просто случайные знакомые. И когда было совсем неважно кто они - русские, грузины, азербайджанцы.
Старший взял стаканчик с вином и присел на корточки рядом с русским. К импровизированному столу пристроились и 'кунаки'. Прутья они отложили.
Дато прочистил горло, поднял стакан и глухо сказал:
- Давай, кацо! За то, чтоб тваи дэти харашо далетели! - потом он провёл ладонью по лицу, будто делая над собой усилие, пытаясь стереть выступившую некстати краску. После этого неуверенно протянул стакан и чокнулся с русским.
Четверо мужчин, сидевших на корточках на краю почти пустого огромного поля, вокруг разложенной на земле газетки с едой, беззвучно чокнулись и выпили. Неторопливо, без спешки, закусили.
Со стороны, странная пирушка, наверное, напоминала сюжет одной из картин Пиросмани - встретились после разлуки старые добрые друзья, и присели тут же отметить это важное событие без долгих приготовлений и официоза.
Неужели что-то такое, отдалённо похожее, но извращённое временем и обстоятельствами, в этой аналогии было?
Сергей опять наполнил стаканы
- Теперь за вас, ребята! За ваших детей, родственников, ваших родителей! Дай им Бог здоровья и долгих лет!
За такие пожелания пить полагается всегда. Троица несостоявшихся грабителей протянула стаканы к Сергею.
Выпили.
Степенно закусили.
Выражение глаз абреков постепенно изменилось. Остатки настороженности, недоверия, скрытой агрессии куда-то исчезли. Взгляды потеплели.
Вино согрело замёрзшие тела и души.
Ноги постепенно устали, и парни уселись прямо на холодный бетон. Сергей порылся в сумках и дал каждому по целлофановому пакету с тёплыми вещами. Подложить под себя.
Дружеский жест оценили. Атмосфера за столом ещё более разрядилась.
Сотрапезники будто забыли о причине, сведшей их вместе на этом пятачке земли.
Завязался разговор о наболевшем.
Налётчики заговорили по-русски
- Када тока это всё кончится? - посмотрев в серое небо, сказал Мишико. В животе у него сыто бурчало.
- Ты что имеешь в виду? - на всякий случай решил уточнить Сергей.
- Как что? Вот эта, жрать нэту, работа нэту, дэнег нэту. Жизни вабще нэту! Амис дедаватери!
- Мы с тобой в этом не виноваты, Мишико.
В разговор вступил старший
- Э-э, кто виноват, все знают! Никто не знает, что надо дэлать!
- Точно, Дато! Мы хоть и маленькие люди, но все это понимаем, да? - Сергей взглянул на Рамаза, тот кивнул
- Понимать понимаем, - и тут же, разминая застывшие на холоде пальцы, добавил, - но кушать каждый день хотим.
- Очень трудное время сейчас. Я не знаю, что сказать. У меня нет хороших советов. Наверное, важно только всегда стараться оставаться человеком.
Помолчали.
Старший замёрз. Встал и сходил к стене, за которой сначала прятались друзья. Вернулся оттуда в поношенном армейском бушлате и опять пристроился к столу.
Сергей в третий раз наполнил стаканы.
- А в России, навэрное, кушать многа есть? - не выдержал Мишико, - ты сейчас приедешь туда и будэшь жить, как человек. Всё будет, да?
- Там всё с нуля начинать придётся. Но там моя родина. Мой дом. А дома даже стены помогают.
Рамаз завистливо протянул
- И-эх! Если б не эти наши долбаные 'патриоты', у нас сэйчас всё па-другому было бы.
Простые и ясные истины людям обычно приходят на сытый желудок. И когда они в благодушном настроении.
Разговор в другое время мог продолжаться дольше и быть интересным, но... самолёт ждать не будет.
Сергей посмотрел на порозовевшие лица парней, потом на пластиковую бутыль. Вина в ней почти не осталось.
Он встал и поднял руку со стаканом
- А теперь я хочу сказать последний тост. Важный. Для всех нас.
Парни поднялись, почувствовали, что пришло время заканчивать это приятное времяпрепровождение.
Сергей продолжил
- Давайте выпьем за Родину. У нас, у каждого она есть. И дай Бог, чтобы с ней всегда всё было хорошо! И чтобы мы, как её дети, всё для этого сделали! Не потеряли бы, не продали, не разрушили. Гаумарджос!
Дато, Мишико и Рамаз переглянулись
- Самшобло! (за Родину!) Правильно говоришь!
Выпили.
Появилось ощущение, что они все давно знакомы, просто забыли об этом. Случай свёл их вместе, в душе проснулись воспоминания о прошлых праздниках, застольях, дружеских встречах. С тех добрых времен прошло всего несколько лет, а, казалось, что прошла целая вечность...
Где-то далеко раздался резкий хлопок. Сергей посмотрел туда, откуда прилетел звук и увидел бежавших к нему от самолёта двух мужчин в синей форме.
Выходит, пистолеты у лётчиков всё-таки были.
Сергея, наконец, хватились. А когда заметили его, окружённого тремя неизвестными, сразу догадались, в чём дело.
Возможно, лётчики были людьми не робкого десятка, а, может быть, они уже вызвали по рации автоматчиков из аэропорта. В любом случае абрекам пора было исчезать.
Сергей повесил через плечо узел, махнул рукой недавним врагам, подхватил сумки и с облегчением тяжело затрусил навстречу лётчикам.
Те, поняв, что он свободен, остановились.
Обернувшись назад, Сергей увидел, что несостоявшиеся грабители, забрав газету с остатками еды, бежали к шоссе в город.
На сегодня их охота закончена.
Может быть, после неожиданного застолья вместо задуманного грабежа, парни задумаются о том, что они чуть не совершили? И не будут больше пытаться перейти Рубикон? Останутся людьми?
Поравнявшись с лётчиками, Сергей с благодарностью пожал им руки
- Спасибо, мужики, что поддержали!
- Ты, видно, в рубашке родился! Слава Богу, что всё обошлось! Тут каждый день что-нибудь случается. Нельзя отставать от группы!
- Больше не буду!
Те засмеялись.
- Ну, больше, думаем, и не понадобится!
Сергей был смущён. Чтобы вот так, вдвоём, броситься выручать незнакомого человека, окружённого грабителями, требуется немалое мужество. И даже пистолеты не всегда могут помочь...
Родина для Сергея началась с приветливой улыбки пожилого майора МВД на таможенном контроле в аэропорту Минвод. От каждого встречающего и сотрудника там веяло сопереживанием и радостью за бледных соотечественников, вырвавшихся из удушающих объятий чужой страны.
Длинная очередь бывших пассажиров тбилисского рейса выстроилась у терминала, перекрывающего выход в город.
Проверка документов. Профессионально цепкий взгляд немолодого пограничника, сверяющего фотографии с их живыми оригиналами.
Свежая российская прописка в паспорте Сергея, его по детски счастливое и, одновременно, измученное лицо, как у марафонца, добравшегося, наконец, до финиша, привлекли внимание офицера.
Он внимательно посмотрел Сергею в глаза, на несколько секунд задержал в руках красную книжечку с двуглавым орлом на обложке. Затем, улыбнувшись, вдруг неожиданно спросил
- Вы теперь наш? Россиянин?
В этом взгляде было столько теплоты, сочувствия и поддержки, что Сергею захотелось обнять этого совершенно незнакомого ему человека, прижать к груди и рассказать, как родному обо всех своих жутких мытарствах за последние годы.
О ледяном дыхании смерти в затылок каждый день. О том, как приходилось доставать еду для детей. О проблемах, которые пришлось преодолеть на многотрудном пути домой.
Сколько их было...
Гражданам России в Грузии запрещали продавать свои квартиры, дома, и для того, чтобы суметь это сделать, нужно было будто бы потерять паспорт и умудриться получить новый. На каждом шагу давать взятки.
За то, чтобы отправить домашние вещи контейнером, вместо полагающихся ста рублей в кассу, нужно было заплатить семьсот долларов 'нужному человеку'.
За то, чтобы получить справку о выписке на русском языке, надо было...
И так далее, и так далее...
Но Сергей ничего рассказывать не стал.
Он пожал протянутую ему руку и непослушными губами, сдерживая подступившие к глазам слёзы, с трудом выговорил:
- Да. Я теперь дома!
Потом был проходящий поезд 'Кисловодск - Москва', в котором проводники уступили жене и детям своё двухместное купе.
Затем, поздно вечером, попутка от Белгорода до далёкой деревеньки, в которой не светилось ни одного окна.
